2. ПОТСДАМСКАЯ (БЕРЛИНСКАЯ) КОНФЕРЕНЦИЯ И РЕШЕНИЕ СОЮЗНИКОВ В ОТНОШЕНИИ ЯПОНИИ

Потсдамская (Берлинская) конференция высших руководителей трех великих держав – СССР, США и Великобритании началась менее чем через сутки после успешного испытания в США первой атомной бомбы и получения американским президентом сообщения об этом историческом событии.

В связи с этим в последние годы в литературе по истории советско-японских отношений с учетом мнения, высказанного премьер-министром Великобритании У. Черчиллем 16 июля в беседе в Потсдаме с президентом США, а также позиции секретаря Государственного департамента Дж. Бирнса и его сторонников, утверждается, что и Трумэн на первой встрече с советским руководителем стал склоняться к нежелательности участия СССР в войне с Японией в связи с возможностью обойтись без него в результате применения против Японии нового разрушительного оружия огромной мощности[517].

В подкрепление этой мысли приводится утверждение, что в ответ на сообщение Сталина, который в этой беседе сказал, что «со стороны советского правительства имеется полная готовность идти вместе с США», американский президент не заявил, что «США ожидают помощи от Советского Союза»[518] вопреки свидетельству советских архивов, он просто промолчал, как это видно из архивов США[519] и аналогичной версии переводчика Сталина В.М. Бережкова[520].

Однако против этой версии свидетельствует прежде всего текстологическое противоречие – в советской записи этой беседы говорится о том, что высказывание Трумэна: «США ожидают помощи от Советского Союза» в войне с Японией, в отличие от Великобритании, предшествует сообщению Сталина Трумэну о том, что СССР готов вступить в войну с Японией к середине августа, а, например, В.М. Бережков, а за ним и Б.Н. Славинский пишут, что президент США решил промолчать после того, как советский руководитель заявил, что СССР будет готов к выполнению Ялтинского соглашения о вступлении в войну с Японией к середине августа[521].

Но еще более убедительно против версии о том, что уже с самого начала в Потсдаме Трумэн был против участия СССР в войне с Японией, раздувающей тенденциозный пропуск в важнейшей записи, сделанный Госдепартаментом США при ее издании в годы «холодной войны», свидетельствуют документы, опубликованные в 1995 г. американским историком Г. Альпровицем[522]. Этими документами являются личный журнал Трумэна о Потсдамской конференции, ставший доступным исследователям в 1979 г., рассекреченные в 1983 г. его письма к жене из Потсдама об этой встрече. В первом из этих документов говорится об успешном испытании атомной бомбы (что ставило под сомнение целесообразность вступления СССР в войну с Японией), которое, как сообщил ему Сталин, намечено на 15 августа (в действительности на 11 августа)[523], и благодаря этому «Японии придет конец»[524]. А во втором документе: письме Трумэна своей жене Бесс, отправленном на следующий день после упомянутой встречи, повторяется это заверение Сталина и подчеркивается, что его претворение в жизнь позволит спасти жизнь многим американским парням и на целый год раньше завершить войну с Японией[525]. Таким образом, приведенная версия об отказе Трумэна от помощи СССР в этой войне представляется нам неверной.

Изменение мнения Трумэна произошло немного позднее, когда в день упомянутой беседы он получил второе, более подробное сообщение об испытании атомного оружия в США, что, по расчетам президента США и премьер-министра Великобритании, позволяло надеяться на более скорое окончание войны с Японией и благодаря этому обойтись без помощи СССР. Тогда же Трумэн, Бирнс, военный министр Г. Стимсон и члены Объединенного комитета начальников штабов США после сообщения о готовности к использованию приняли решение применить атомную бомбу против Японии в нарушение международных норм ведения войны.

Несмотря на упомянутое решение Трумэна и Черчилля, они тем не менее не смогли в официальном порядке изменить свою позицию в данном вопросе, так как против этого 21 июля фактически выступил как Объединенный комитет начальников штабов США, так и 24 июля Англо-американский объединенный комитет начальников штабов, и оба лидера двух великих западных держав вынуждены были согласиться[526].

Через два дня они с одобрения высшего китайского руководителя Чан Кайши, с которым связались по телефону без предварительного согласия СССР, что свидетельствовало об отмеченной выше тенденции попытаться не допустить Советский Союз крещению вопроса послевоенного мирного устройства на Дальнем Востоке, 26 июля опубликовали Потсдамскую декларацию в отношении Японии.

В декларации содержались условия прекращения войны. Эти условия состояли из ультимативных требований безоговорочной капитуляции всех японских вооруженных сил во избежание «быстрого и полного разгрома», предании суду военных преступников, «устранении всех препятствий к возрождению и укреплению демократических тенденций среди японского народа», свободы слова, вероисповедания и мышления, уважения к основным правам человека, согласия с оккупацией некоторой части территории Японии для обеспечения основных целей этого документа.

Кроме того, в условия декларации включалось выполнение условий Каирской декларации 1943 г. и ограничение территории Японии четырьмя главными островами – Хонсю, Кюсю, Сикоку и Хоккайдо, а также менее крупными островами, которые определяются союзниками[527].

Для того чтобы Япония не приняла Потсдамскую декларацию и США могли применить против этой страны атомную бомбу с целью попытаться вывести ее из войны до вступления в войну Советского Союза, по инициативе госсекретаря США Дж. Бирнса из этого документа была изъята фраза о согласии союзников на то, чтобы по воле японского народа в стране была учреждена «конституционная монархия при нынешней династии, если всему миру будет доказано, что такое правительство никогда не будет стремиться к агрессии»[528].

Советская делегация была ознакомлена с этим документом уже после того, как он был передан для публикации, и поэтому попытка В. М. Молотова отложить предание его гласности (у СССР имелся свой вариант такой декларации) не увенчалась успехом.

Государственный секретарь США Дж. Бирнс на следующий день в ответ на вопрос советского наркома, почему США не проконсультировались со своим союзником – СССР, сослался на аргумент, что Советский Союз не находится в состоянии войны с Японией[529].

Этот аргумент к тому же был нелогичен с точки зрения задачи устранить СССР от участия в войне с Японией, ибо если бы под Потсдамской декларацией стояла и подпись Сталина, то шансов на то, что Токио принял ее, было бы больше. Правда, тогда США перед лицом мировой общественности лишались весомых аргументов для применения против Японии ядерного оружия.

Упомянутый советский вариант Потсдамской декларации, впервые введенный в научный оборот в 2001 г. российским историком В.П. Сафроновым[530], был короче, чем опубликованный США, Великобританией и Китаем. Он отличался отсутствием условий послевоенного мирного урегулирования с Японией, так как СССР не хотел предрешать их до своего вступления в войну против нее.

Вместе с тем в советском проекте Декларация США, Великобритании, Китая и СССР о целях и задачах войны против Японии, подготовленном в Берлине 26 июля, по аналогии с предъявленным ей союзниками СССР подчеркивалось, что «Япония должна прекратить войну, сложить оружие и капитулировать без всяких условий»[531]. Но и предъявленный Японии текст декларации отражал интересы СССР, что позволило ему позднее присоединиться к ней. Сама процедура этого присоединения представляет собой значительный интерес.

В «Меморандуме» для генералиссимуса Сталина» от 31 июля 1945 г. Г. Трумэн в ответ на предложение советского руководителя о том, чтобы он написал ему письмо «в отношении обстановки на Дальнем Востоке» (а точнее в ответ на просьбу Молотова от 29 июля попросить СССР вступить в войну с Японией)[532], направил ему предложение после достижения соглашения с правительством Китая по вопросам послевоенного урегулирования в этом регионе на основе Ялтинского соглашения направить ему (вместо прямой просьбы вступить в войну против Японии) письмо о том, что указанные действия СССР осуществлялись бы согласно пункту 5 Московской декларации союзников от 30 октября 1943 г., положению ст. 106 Устава ООН о «совместных действиях от имени Организации Объединенных Наций, какие могут оказаться необходимыми для поддержания мира и безопасности», которые, в соответствии с Московской декларацией 1943 г., были обязательны для союзников и до вступления в силу Устава ООН, подписанного в Сан-Франциско в апреле 1945 г. и вступившего в силу в октябре того же года.

С учетом условий Московской декларации и упомянутыми положениями Устава ООН, заключал Г. Трумэн, «Советскому Союзу было бы уместно показать свою готовность консультироваться и сотрудничать с другими великими державами, воюющими в настоящее время против Японии, имея в виду совместные действия в интересах сообщества наций в целях поддержания мира и безопасности»[533].

Спорным, или по меньшей мере неточным, представляется, однако, утверждение В.П. Сафронова о том, что в советском проекте этого документа, «как и в Потсдамской декларации (США, Великобритании и Китая. – К. Ч.), присутствует требование о безоговорочной капитуляции Японии[534] с обязательством выступления четырех союзных держав – США, Китая, Великобритании и СССР с немедленными «совместными решительными действиями, которые должны привести к окончанию войны»[535].

Дело в том, что в самом тексте Потсдамской декларации нигде не говорится о безоговорочной капитуляции японского государства в целом, т. е. не только ее вооруженных сил, но и безоговорочной капитуляции ее гражданских органов власти. Правда, в Каирской декларации 1943 г., выполнение условий которой является одним из непременных условий Потсдамской декларации, говорится именно о «безоговорочной капитуляции Японии», но, как нам представляется, исходя из опыта проведения демократических преобразований, Верховный главнокомандующий союзных держав в Японии Д. Макартур не требовал беспрекословного следования первоначальным американским проектам тех или иных преобразований, а «по возможности, учитывал мнение японской стороны», хотя в случае ее несогласия после консультаций с Токио с окончательным вариантом проекта последнее слово оставалось за ним, и поэтому употребление здесь слова «Япония» – просто неточность. Во всяком случае безоговорочной капитуляцией японского государства в целом такой подход, по нашему мнению, назвать было бы нельзя.

Наше соображение о необходимости точно употреблять два рассматриваемых термина подтверждалось также при сравнении англоязычного и японоязычного заголовка (как и содержания) Акта о безоговорочной капитуляции японских вооруженных сил от 2 сентября 1945 г. Так, в официальном органе правительства СССР газете «Известия» 4 сентября этот документ публикуется под заголовком «Акт о капитуляции Японии», хотя в англоязычном оригинале он приводится как «Акт о капитуляции» (Instrument of Surrender)[536] с подтекстом, вытекающим из его содержания – «Акт о капитуляции японских вооруженных сил», так же как и в японском переводе «кодай бунсе»[537].

Существует смысловая разница между терминами «безоговорочная капитуляция», «капитуляция без всяких условий», точнее «безо всяких условий» (ср. союзническое требование Ялтинского соглашения 1945 г. о том, чтобы его положения были выполнены безусловно» (unquestionably), но не без оговорок, которые могли бы иметь не обязательный для всех сторон соглашения характер).

Важно отметить, что в отличие оттого, как союзники поступили с Германией, безоговорочная капитуляция японских вооруженных сил, которая предусматривалась Потсдамской декларацией, должна была осуществляться на определенных, оговоренных союзниками условиях. И на это сразу обратило внимание руководство Японии.

«Когда я прочел текст декларации, записанный с передачи американского радио, мне, прежде всего, подумалось, что формулировка: „Ниже следуют наши условия“ с чисто лингвистической точки зрения, очевидно, не означала бескомпромиссного требования безоговорочной капитуляции, – писал министр иностранных дел Японии С. Того. – Складывалось впечатление, что пожелания императора все-таки были доведены до сведения США и Англии и имели результатом смягчение их позиции. По всей видимости было в какой-то степени учтено и экономическое положение Японии. В то время как в отношении Германии предлагалось применить драконовскую меру возмездия в виде „Плана Моргентау“, низводившего ее до уровня „пастушеского государства“, суть экономических положений Декларации состояла в признании роли Японии как индустриального государства… и в отказе от суровых репараций с нее»[538].

Неудовлетворение С. Того вызвали территориальные условия этого документа, поскольку суверенитет Японии «сохранялся практически лишь в отношении четырех главных островов Японского архипелага. (Знаменательное признание, если учесть последующие попытки Токио использовать это условие как позволяющее распространить свой суверенитет на такие „исконные территории“, как расположенные у берегов о. Хоккай до Южные Курильские острова, острова Окинава и Огасавара.) В своей интерпретации Потсдамской декларации С. Того пытался опереться на положения Атлантической хартии союзников от 14 августа 1941 г., которая была подписана до начала развязывания Японией агрессии на Тихом океане. При этом глава японского внешнеполитического ведомства юридически необоснованно отождествлял территориальную экспансию союзников, от которой они действительно отказались (хотя агрессор по международному праву не может ссылаться на соглашения между жертвами агрессии, тем более что он официально не являлся участником этих соглашений), от правомерного отторжения территорий агрессора, в особенности служивших плацдармом агрессии, и будущей гарантии от ее повторения с выгодных стратегических рубежей.

Точка зрения о попытках Токио истолковать Потсдамскую декларацию, как позволяющую сохранить за собой Южные Курилы, а также острова Окинава и Огасавара, исходя из того, что по этому документу суверенитет Японии ограничивался не только четырьмя главными островами, но и такими же менее крупными по определению союзников, нашла свое подтверждение в аналитической записке заведующего первым отделом договорного департамента МИД Японии Т. Симода, будущего первого заместителя министра иностранных дел. Он считал, что под эти менее крупные чем четыре главных острова Японии вполне могут подпадать упомянутые территории, поскольку они входили в ее состав еще в период «обновления Мэйдзи» (1867—1868 гг.).

Однако позднее, после того как советские войска заняли Южный Сахалин и все Курильские острова и в начале сентября 1945 г. из публикаций в печати стало известно о Ялтинском соглашении на этот счет руководителей трех великих держав, эта часть записки Т. Симода (с. 11—13) была из нее изъята, но сохранившиеся в архиве ее четыре зачеркнутые строки позволяют судить о первоначальной и последующей позиции МИД Японии по этому вопросу[539].

Кроме того, Т. Симода в своей записке попытался представить территориальные положения Потсдамской декларации, развивающей и дополняющей аналогичные положения Каирской декларации, как только реализующей положения последней и поэтому вступающей, по его интерпретации, с нею в противоречие.

Исходя из такого понимания Каирской декларации как составной части Потсдамской декларации в том ее разделе, где говорится, что Япония «будет изгнана со всех других (помимо Маньчжурии, Формозы и Песладорских островов) территорий, которые она захватила при помощи силы и в результате своей алчности», Т. Симода счел возможным утверждать о праве Японии на Южный Сахалин, поскольку эта территория была получена ею по Портсмутскому мирному договору 1905 г., а не приобретена вооруженным путем, и это – несмотря на то, что Южный Сахалин был не менее, а более крупной территорией, чем некоторые из ее главных островов, которыми ограничивался ее суверенитет по самой Потсдамской декларации[540]. Профессор X. Вада обращает также внимание на то, что в упомянутой записке Симода английский термин «условия» (terms) Каирской, а следовательно, и Потсдамской декларации переведен на японский язык не в своем точном значении («дзёкэн»), а в значении «пункты» («дзёко») с тем, чтобы содержащееся в первой из них положение о том, что союзники «не имеют никаких помыслов о территориальной экспансии», было воспринято как один из обязательных пунктов Потсдамской декларации, подменяющий также правомерное отторжение территории агрессора, в особенности служившей плацдармом агрессии, с целью его наказания и в качестве гарантии от ее повторения с выгодных стратегических рубежей. Сама же закавыченная фраза из Каирской декларации была истолкована как обязательство соблюдать «принцип нерасширения территории»[541] независимо от международно-правовой природы такого расширения. Причем первоначально в госдепартаменте США при подготовке Потсдамской декларации учитывались «обязательства, данные правительству СССР в отношении Южного Сахалина и Курильских островов» в Ялте и имелась в виду не Япония, а чтобы ее подписал также и СССР и таким образом дал обещание, в соответствии с включенной в этот документ Каирской декларацией, не расширять свою территорию за счет Китая и Кореи[542].

При ознакомлении с Потсдамской декларацией у министра иностранных дел Японии остались неясные вопросы, касающиеся того, будут ли в число пунктов, отобранных у Японии для оккупации, включены Токио и другие крупные города. При этом С. Того обратил внимание, что в отличие от того, как осуществлялась оккупация Германии, она предусматривалась без разветвленной администрации и разделения ее на оккупационные зоны. Имелись также неясности в отношении будущего государственного устройства Японии и формулировки, касавшейся разоружения и наказания военных преступников.

Тем не менее 27 июля на аудиенции у императора С. Того высказался против того, чтобы отвергнуть этот документ, заявив, что окончательную позицию в этом вопросе следует определить в зависимости от результатов посреднических усилий с использованием в данной роли Советского Союза, которые пока не принесли желаемых плодов. То же мнение в тот же день С. Того высказал на заседании Высшего совета по руководству войной, и против него никто не выступил с какими-либо возражениями.

Но 28 июля под давлением военных премьер-министр К. Судзуки заявил, что правительство решило не реагировать на Потсдамскую декларацию, продемонстрировав к ней свое негативное отношение. (В японской печати, но не в официальных заявлениях его окрестили «мокусацу» – буквально «убить молчанием».)