Телешоу все тянулось.
      Антиквариат. Никак не пойму, в чем его прелесть.
      То есть я с удовольствием читаю исторические романы. Просто не хочу жить рядом с заплесневелыми, залитыми кровью историческими реликвиями.
      Украшения для волос? Может ли быть что-то омерзительнее?
      – Не знаю, какой мужчина стал бы охотиться за антиквариатом в Вермонте, – задумчиво протянула Клер. – Во всяком случае, не Уин. Он предложил бы мне ехать с матерью.
      – А ты его спрашивала? – засмеялась я. – Человек, которому не терпится потрахаться, сделает все, о чем просит женщина.
      – Дело не в выборе, – поправила Даниэлла своим знаменитым голосом с не менее знаменитой интонацией, означавшей «позвольте вам объяснить, что происходит на самом деле». Тон сразу взбесил меня, даже если все, что она собиралась сказать, – чистая правда.
      Когда кто-то объявляет, что прав, он тем самым объявляет, что не прав ты.
      – У мужчины, желающего заняться сексом, нет выбора, – тараторила Даниэлла. – Он раб сексуального императива. Делает то, что необходимо, а если действительно умен, будет держать рот на замке, особенно насчет покупки антиквариата в Вермонте. А если он не просто умен, а очень умен и хочет перепихнуться не один раз, то покупает женщине шикарный обед в ресторане и, может, даже какую-то драгоценность.
      – Кстати, сколько у тебя драгоценностей? – спросила я, неожиданно обратив внимание на многочисленные золотые побрякушки, украшавшие Даниэллу. Она и Роберта вполне могли открыть собственный ювелирный магазин. – И сколько вообще тебе требуется?
      Моя собственная коллекция драгоценностей – если она вообще заслуживает такого пышного названия – состояла из часов «Суотч», купленных пять лет назад, золотого колечка, полученного в день окончания начальной школы, которое теперь не лезло даже на мизинец, – кстати, где оно сейчас? – и крошечных серебряных сережек-«гвоздиков», которые я год назад вдела в только что проколотые мочки ушей и с тех пор не позаботилась снять.
      Даниэлла самодовольно ухмыльнулась:
      – По-моему, пределов тут не существует. Хочешь взглянуть на мой каталог? Детальные описания. И фото. Это для страховой компании.
      – Может, гею захотелось бы покупать антиквариат в Вермонте? – вслух размышляла Клер.
      – Только если он искренне интересуется антиквариатом, – категорично бросила Даниэлла. – Или пытается завлечь другого гея, намного моложе и симпатичнее.
      – Ну, лично я никогда бы не отправилась ради этого в Вермонт, – сообщила я. – Даже чтобы потрахаться. Звучит чудовищно тоскливо.
      Клер казалась искренне удивленной.
      – Даже если пришлось бы остановиться в очаровательном «Б энд Б»?
      – Ха! Только пансиона мне не хватало! Пришлось бы говорить вполголоса, все время улыбаться, охать и ахать над всякими диванчиками, обтянутыми мебельным ситцем, и вышитыми подушками. Даже добавки взять нельзя, как в отеле, где шведский стол. И во время секса не вскрикнешь. А как насчет туалета? Вы когда-нибудь пытались облегчиться, не производя ни единого звука? – Даниэлла неодобрительно взглянула на меня, поэтому я продолжила: – И еще без запаха? Это, по-вашему, отдых? Все равно что навещать семейство моего отца в трейлере.
      – Значит, – заключила Даниэлла наставительно, словно говоря с непослушным, асоциальным ребенком, – ты уже останавливалась в подобных местах.
      – О нет, – нахально улыбнулась я. – Только слышала о таких. Откуда убогая нью-хэмпширская девчонка вроде меня найдет баксы на пребывание в очаровательном вермонтском «Б энд Б»?
      – Кстати, об очаровании, – притворно вздохнула Даниэлла, – думаю, придется записать вас в школу очарования, мисс Ганнон. Ваше отсутствие обаяния действует мне на нервы.
      Миссия вполне выполнима!

      Беднягу Дэвида мучила очередная мигрень – он страдал ими с детства, – поэтому на последний ужин в заключение долгого уик-энда Дэвида и Роберты пошли только девушки.
      Все это время я почти не видела брата. Поэтому предложила остаться, но он велел мне идти и хорошенько повеселиться.
      Может, хотел побыть один? Совсем один.
      Иногда я забывала, каким нелюдимым был Дэвид в детстве. Еще похлеще меня.
      Я неохотно согласилась и предоставила Дэвида самому себе.
      За бесконечным ленчем я слушала болтовню Роберты о симпатичных инструкторах ее теннисного клуба, наглых кореянках в маникюрном салоне, платежной карточке универмага «Сакс», только что подаренной папочкой, и о том, что она собирается сделать первую пластическую операцию к тридцати годам, и вдруг меня кое-что поразило.
      Как удар в лицо.
      Роберта оказалась скучной. Кошмарно скучной.
      И ограниченной. До ужаса. Пустой, ничтожной.
      Понимаете, я никогда не находила ее завораживающе интересным собеседником или глубоким мыслителем.
      Но настолько бессодержательной?!
      Господи, о чем думал Дэвид, делая ей предложение?
      Я взглянула на будущую невестку, сидевшую напротив. Она все еще безостановочно трещала. И ни разу не поинтересовалась нашими делами.
      Я вдруг представила себе, как Роберта занимается сексом с загорелым инструктором по теннису, которым она так восхищалась.
      Бедный Дэвид! Такой умный, заботливый и чувствительный! Эта баба сожрет его заживо!
      Почему мой брат до сих пор не разглядел, что она за человек? Почему видит только смазливое личико, модную прическу и смуглые ноги?
      Потому что он всего лишь мужчина.
      Положим, ослепление Дэвида блеском Роберты можно извинить избытком тестостерона, но где были мои глаза? А еще считается, что женщины более проницательны.
      И тут, прямо над бокалами с мерло и тарелками спагетти, меня осенила еще одна тревожная мысль.
      Было в Роберте нечто странно знакомое.
      Роберта напомнила мне… меня же.
      По крайней мере внешне. Кто знает, что происходило в уме или глубине сердца Роберты? Да и было ли у нее сердце?
      Но у меня есть разум, молча запротестовала я, отмечая незнакомый… – новый? – сверкающий браслет на запястье Роберты. Должно быть, бумажник Дэвида полегчал сотен на пять баксов.
      Если только это от него, а не от очередного жиголо из теннисного клуба.
      У меня есть сердце.
      Не слишком разбираюсь в духовных делах, но может оказаться, что у меня даже есть душа.
      Но разве я хоть однажды позволила кому-то увидеть эти реальные ценности?
      Нет, нет и нет. Неприятно, неловко, но это так.
      Я оглядела соседок.
      Джинси скатывала обрывки салфетки в крошечные шарики, похожие на мини-пульки, которые, судя по всему, мечтала запустить в голову Роберты.
      Клер была полностью поглощена своим салатом. Время от времени она бормотала «Вот как?» или «Неужели?», но меня не одурачишь.
      Клер отчаянно скучала. Джинси тошнило от омерзения.
      И мне почему-то стало стыдно. Совершенно ясно, какого мнения мои соседки о Роберте.
      Но в таком случае что же они думают обо мне?
      Заметили ли Джинси и Клер сходство между мной и невестой моего брата?
      А если да, как они ко мне относятся? Симпатизируют? Или просто терпеливо дожидаются окончания срока совместной аренды?
      И к осени я стану всего лишь неприятным воспоминанием, типичной избалованной еврейской богачкой, объектом всеобщего подтрунивания?
      Я сунула в рот палочку чесночного хлеба, изо всех сил надеясь, что это не так.

      О’кей. Короче говоря, я снова встретилась с Риком.
      Возможно, решила, что пока не увижу его малыша, то есть Джастина, воочию, он как будто не существует.
      Честно говоря, не знаю, о чем я думала. Но после той напряженной сцены в кабинете Рика – той, которую так некстати прервал Келл, я пожалела, что пропала.
      Честно говоря, я сама назначила Рику свидание.
      – Ты меня опередила, – признался он. – Конечно, да…
      После этого сначала было кино, потом бургеры, пиво, пул в «Джуллиан».
      Дальше все шло как по нотам. Иначе и быть не могло. Слишком мощно меня влекло к нему, чтобы осторожничать и прятать голову в панцирь.
      Рик обладал многими физическими качествами, которые я находила крайне привлекательными: волнистые темные волосы, темно-карие глаза, оливковая кожа, крепкое тело. Тело, словно излучающее силу.
      Понять не могу, откуда такая неуклюжесть.
      Кроме того, он был на редкость умен и живо интересовался всем – от еды до музыки и истории европейского кино. Мы принадлежали к одной политической партии, и наши взгляды на важнейшие события современности, от войны на Ближнем Востоке до потенциально опасных исследований стволовых клеток, абсолютно совпадали.
      Кроме того, меня притягивало полнейшее отсутствие хитрости. Рик был просто не в состоянии солгать, даже с самыми благими намерениями.
      Он был настоящим простаком. Иногда это раздражало, но какое облегчение быть рядом с таким человеком, после многих лет, бесплодно потраченных на лжецов и мерзавцев, от которых за милю разило дерьмом.
      – Как я выгляжу в этой блузке? – спросила я как-то.
      – Не очень-то, – нахмурившись, ляпнул он.
      – Ты о чем? – взвилась я, чувствуя, как закипает кровь. – Я заплатила за нее целых десять баксов!
      – Не знаю, – пожал он плечами. – Тебе не идет, и все.
      И зачем спрашивала?
      Вернувшись вечером домой, я долго стояла перед зеркалом.
      Рик был прав. Блузка сидела на мне как на корове седло. В ней я выглядела изголодавшейся крестьянкой девятнадцатого века.
      Очко в пользу мужчины моей жизни.
      Итак, мы встретились в четвертый раз. Кино и индийский ресторан.
      А после ужина вернулись ко мне. Рик впервые оказался у меня дома, если не считать истории с неудавшимся спасением. Поэтому я провела его по квартире. Экскурсия заняла целых две минуты.
      И вот мы лицом к лицу стояли в моей крохотной гостиной. Необычно холодный для лета ветер взъерошил волосы Рика, которые он так и не позаботился причесать. Мне ужасно хотелось наброситься на него и больше не отпускать.
      – Значит, мы можем сделать это, верно? – выпалила я.
      – Да. Если хочешь. Я хочу.
      – Я тоже.
      – Знаешь, я не смогу остаться на ночь. Джасти. Придется отвезти няню домой.
      – Кто сказал, что я хочу тебя оставить на ночь, мистер Самонадеянность?
      – Прости, столько лет прошло с тех пор, как я был холостым. И не имел пятилетнего сына. Я куда лучше разбираюсь в детских телепрограммах, чем в этикете современных свиданий.
      – Ты прощен, – объявила я, обнимая его. – А теперь заткнись и займемся делом.
      И мы занялись. И это было здорово.
      Абсолютно чертовски здорово!

      Жизнь может подвести, зато иногда бывает невероятно хороша. Вроде тех случаев, когда дарит вам прекрасную погоду на уик-энд.
      Даниэлла предпочла провести чудесный день в магазинах. Вернувшись во второй половине дня, она притащила три больших битком набитых пластиковых пакета. В числе ее приобретений были золотой с эмалью брелок в форме прославленной нантакетской корзинки для матери, ярко-красная фуфайка с видом Мартас-Вайнярда для отца и несколько пар босоножек для нее самой.
      Не знаю точно, где пропадала Клер, но вернулась она в прекрасном настроении, румяная и оживленная, что-то лепетала насчет пяти миль, бега, необходимости приобрести новый пульсотахометр и о том, что отныне ее любимый вид спорта – гребля на каяках.
      Я? Я провела день, шатаясь по художественным галереям, и, кстати, впервые посетила музей в Эдгартауне.
      Часов около пяти мы втроем отправились выпить и закусить в известное здесь местечко под названием «Кит». Заведение стояло на самом берегу, могло похвастаться большой террасой – там были столики – и двумя барами: в помещении и уличным. Нам повезло: удалось занять столик с видом на океан.
      Правда, я заподозрила, что наше «везение» было напрямую связано с суммой, которую Даниэлла сунула хостесс.
      Забавно.
      В начале лета мне и в голову не приходило проводить время вне дома со своими соседками. Но странным образом мы стали все чаще общаться, причем без особых усилий. Иногда эта ситуация казалась мне идиотской. Временами нравилась…
      Ну ладно, больше, чем просто нравилась.
      – Эй, на палубе! – Даниэлла помахала кому-то рукой и повернулась к нам: – Девушки, надеюсь, вы не будете возражать? Я сказала ему, что мы будем здесь. Он просто подойдет поздороваться. Ему еще нужно на работу.
      – Кто? – спросила Клер.
      – Крис.
      – Ах вот как? Значит, Дэвид слишком важная шишка, чтобы знакомиться с ним, а мы – такая шваль, что нам и Крис сгодится?
      – О, Джинси, все совершенно не так. А теперь ш-ш-ш! Привет!
      К нам подошел Морской Волк Даниэллы. Чрезвычайно симпатичный, в стиле охотников и рыболовов, из тех, кто много времени проводит на свежем воздухе. Мне показалось, этот парень скорее во вкусе Клер.
      И ужасно обаятельный. Ни капли коварства или подлости.
      Даниэлла представила своего Криса. Познакомившись, я спросила, не хочет ли он с нами посидеть.
      – О нет, спасибо, – отказался он. – Перед работой я не пью.
      – Мудро, – заметила Клер.
      Крис усмехнулся:
      – Скажем так, мудрость легко не дается. Жизнь преподала мне пару жестоких уроков. Впрочем, тут я не одинок.
      – Вы совершенно правы, – подтвердила я.
      Даниэлла встала, взяла Криса за руку.
      – Разве тебе не пора, Крис? – проворковала она. – Не хочешь же ты опоздать на работу!
      Крис взглянул на часы.
      – И то верно. Босс прямо на стенку лезет, если я опоздаю хоть на минуту.
      – Разве вы работаете не на себя? – удивилась Клер.
      – Именно. И я не шутил, когда сказал насчет босса.
      Все, кроме Даниэллы, рассмеялись, и Крис почти бегом припустился к грузовику.
      – Ты практически выставила его, – заметила я после ухода Криса.
      Даниэлла нахмурилась:
      – Вовсе нет. Просто не хотела, чтобы он опоздал на работу.
      – Какое тебе дело, опоздает он или нет? И вообще, даже если он разорится? Тебе ведь не замуж за него выходить!
      – Он такой славный, – поспешно вставила Клер, прежде чем Даниэлла успела ответить. – Такой настоящий.
      – Да, – согласилась я. – Но лично меня больше интересует его тело. Когда покончишь с Крисом, уступи его мне, договорились?
      – Как насчет Рика? – обозлилась Даниэлла.
      – А что насчет Рика? – ухмыльнулась я, старательно изображая безразличие. – Я не из тех, кто рвется замуж. Это не у меня целая система разработана!
      – Но…
      – Никаких «но». И нечего домысливать за меня.
      – Ладно, – хмыкнула она, – но, независимо от Рика, должна тебе сказать, что парень, который встречается с Даниэллой Лирз, вряд ли посмотрит на Джинси Ганнон.
      – Это оскорбление?
      – Нет, просто констатация факта. Джинси, ты и я – полная противоположность. Нас едва ли можно причислить к одному виду, не говоря уж об однополости.
      – Ты все-таки оскорбляешь меня! – вскричала я.
      Но Даниэлла оставалась невозмутимой перед лицом моей растущей ярости.
      – Нет, – повторила она. – Пытаюсь высказаться. Посмотри, как ты одеваешься. Взгляни на свои волосы. Когда ты в последний раз стриглась? Ты когда-нибудь пользовалась феном? Как насчет геля? Ты хоть раз в жизни надела юбку? Делала маникюр в салоне?
      – Конечно, я пользовалась феном! – рявкнула я. – Где, по-твоему, я выросла? В болоте?
      – Ну, – издевательски протянула та, – судя по тому, что ты рассказываешь о своем родном городе, всякое может быть.
      – О, Даниэлла, – вмешалась Клер, бросив на меня взгляд, явно умолявший не пускать в ход кулаки. – Ты слишком много значения придаешь этим мелким дурацким различиям. Вещам, которые в конце концов оказываются совершенными пустяками. И ты, и Джинси – трудолюбивые, умные, добрые женщины. Это главное. Любой достойный мужчина посчитает за счастье быть рядом с каждой из вас.
      Мы с Даниэллой уставились друг на друга, пока она наконец не отвернулась, пожав плечами.
      Добрая старушка Клер. Вечная миротворица.
      А у меня имелся свой способ сохранить мир – заказать по второй порции коктейля, несмотря на все протесты Клер, что одна «Маргарита» – абсолютный для нее предел.
      – Ешь побольше чипсов, – посоветовала я, – и все будет в порядке.
      Пока мы расправлялись со второй «Маргаритой», за соседний стол усадили парочку, достаточно близко для наблюдения, но под таким углом, что молодые люди не могли быть уверены, поглядываем мы на них или на симпатичного бармена за их спинами.
      Она словно сошла со страниц каталога для Молодых Женщин. Он – типичный образец Молодого Мужчины.
      У нее были длинные светлые волосы, которые она часто откидывала, безупречная фигура и задорное хорошенькое личико. Затянута в мини-сарафанчик, а босоножки с ремешками на высоких каблуках.
      Он явно наработал мышцы регулярными тренировками в тренажерном зале. Волосы подстрижены ежиком. На левом запястье – тяжелый, круглый золотой «Ролекс». Белоснежная полотняная рубашка была расстегнута, открывая волосатую грудь. Черные хлопчатобумажные брюки, со складкой спереди, чуть расширялись книзу.
      Разумеется, насчет часов меня просветила Даниэлла. Я не узнала бы «Ролекс» даже на витрине фирменного магазина.
      Выражение лица девушки становилось попеременно заученно-скучающим и зазывно-соблазнительным.
      Выражение лица молодого человека становилось попеременно хмуро-вызывающим и «я именно тот, кто тебе нужен, бэби».
      – Вот она, разница между мужчиной и женщиной, насколько я понимаю! – неожиданно объявила Даниэлла.
      – Тебе так уж необходимо выискивать разницу? – поразилась я. – Да прямо перед тобой – стереотипы мужчины и женщины. Ты можешь экстраполировать каждую деталь только из внешности и поведения этих двух образцов. И что еще можно добавить?
      – Разница в том, – упорствовала она, – что женщины всегда больше говорят. В отличие от мужчин, которые обычно делают. Парни идут играть в гольф, а женщины – на ленч.
      – Ну и глупо! – объявила я. – Ленч – это тоже занятие. Ты кусаешь, жуешь, глотаешь, перевариваешь.
      – Да. Но это не только еда, верно? Еще и беседа. Последние сплетни, непрошеные советы. Возможность свести не слишком худенькую незамужнюю подругу со своим сорокапятилетним холостым кузеном.
      – По-моему, ты, как всегда, делаешь из мухи слона, – запротестовала Клер. – Развела целую философию насчет слов и дела. Ты вечно…
      – Продолжай, – потребовала ничуть не смущенная Даниэлла. – Я вечно… что именно?
      Клер вспыхнула.
      – Мне не стоило так говорить. Просто, по-моему, ты слишком стараешься разложить мир по полочкам.
      Даниэлла пожала плечами:
      – И что из того? Множество вещей в этой жизни достаточно очевидны. И вполне поддаются распределению по полочкам, если так можно выразиться.
      – Но ничто не бывает строго черно-белым! – продолжала спорить Клер. – Особенно люди, их поведение и тому подобное…
      – Прости, если снова обобщаю, – перебила Клер, – но я кое-что вспомнила. Видишь ли, мой брат только что попросил своего друга Джейка, парня, которого знал еще с детского сада, быть его шафером. У Дэвида и Джейка нет ничего общего, со… скажем, с пяти лет. Джейк по профессии – личный тренер. Приятный парень, но глуп как пробка. А Дэвид – талантливый врач. И они лучшие друзья.
      – Что ты хочешь этим доказать? – спросила я, достаточно озверев от скуки, чтобы зачарованно наблюдать, как Молодой Мужчина скармливает Молодой Женщине жареных кальмаров, беря их с тарелки прямо своими толстыми пальцами.
      – Только то, что парни обычно заводят друзей едва не с пеленок, а потом сохраняют эту дружбу навек, даже если становятся совершенно разными людьми, у которых нет ничего общего, кроме пениса.
      – Ну, не знаю, – протянула Клер (как можно было предвидеть). – Женщины тоже могут дружить всю жизнь. Лучшая подруга матери училась с ней вместе еще в школе. С другой стороны, верно, мы меняемся всю жизнь. Идем вперед, бросаем подруг, заводим новых…
      Я театрально вздрогнула.
      – Мы рассуждаем как гребаные змеи, сбрасывающие кожу каждую весну. Не люблю змей.
      – Разумеется, – подтвердила Даниэлла, пропустив мою реплику мимо ушей. – Женщины – это вечное цветение, вечное движение и вечные изменения.
      – А мужчины – солидность, стабильность и…
      Я поколебалась.
      – Необходимо еще одно слово на «с».
      – Ты по-прежнему во власти стереотипов, – возразила Клер, обращаясь к Даниэлле. – Если все это верно, как ты объяснишь тот неоспоримый факт, что мужчины находятся в постоянном поиске, а женщины вьют гнезда? Стремление вить гнездо – признак стабильности, не так ли? А вот постоянный поиск – это… ну… риск. Нестабильность. А если женщины – вечное движение, тогда чем можно оправдать их любовь к коробочкам?
      – К чему? – недоуменно нахмурилась я.
      – Я думала об этом, – серьезно заявила Клер. – У каждой девочки есть коробочка с секретными сокровищами. Личное богатство. Сумочки – всего лишь расширенный вариант коробочек. Подумайте об этом! У женщин имеются шкатулки для часов, украшений, маленькое хорошенькое блюдце для мелочи, в то время как мужчина просто бросает часы и сдачу на столик в прихожей, создавая лишний беспорядок.
      – Порядок против хаоса? – предположила Даниэлла.
      – Не думаю, – покачала я головой. – По крайней мере не в моем случае. Я неряха, а Рик омерзительно аккуратен, хотя и неуклюж. Это я разбрасываю сдачу, а Рик собирает и складывает в кошелек. При этом он обычно роняет кошелек мне на ногу, но…
      – В таком случае скрытность против разоблачения? – спросила Даниэлла.
      – Безопасность против риска? – добавила Клер.
      Моя очередь.
      – Дело в том, что мужчину обуревает желание распространить свое семя по всему миру, а женщинам приходится покрепче стискивать ноги.
      – Хороший довод, – кивнула Даниэлла. – И подумайте вот о чем: у женщин есть матка.
      – Еще и думать об этом? – возмутилась я. – Тем более что я пока что не собираюсь ее использовать. Почему все вечно сводится к матке?
      Но Даниэллу уже понесло.
      – Матка – это потаенное местечко для выращивания новой жизни. А вот у мужчин ничего подобного нет. Только пенис. И яички. Болтаются напоказ, абсолютно бесстыдно…
      – Ага, вот мы и дошли до сути! – вскричала Клер. Похоже, она совсем окосела. Я впервые видела ее такой.
      Утром она будет чувствовать себя хуже последнего дерьма, но пока это было очень даже забавно. Веселая поддатая девушка куда лучше злобной.
      – Стыд, – продолжала рассуждать Клер. – Женщин всегда приучали стыдиться своих тел, чувств и мыслей. Обнажать любую часть женского «я», женской сущности – постыдно. Поэтому женщины привыкли все держать в себе. Прятать. В коробочке. Вот какая я умная!
      – Еще бы, солнышко, – заверила Даниэлла. – И учти, женщинам не полагается ходить топлес. Я имею в виду, на публике. Женщина без блузки – шлюха. Везде, за исключением нудистского пляжа. А вот мужчинам разрешается разгуливать без рубашек. Не слишком прилично, но вполне законно.
      – Да, и скажите, кто способен нагло наслаждаться сосками незнакомого мужчины? Или его большим жирным пузом, – ухмыльнулась я.
      – Неплохо бы полюбоваться сосками Аштона Кучера, – мечтательно вздохнула Даниэлла.
      – Аштон Кучер – никакой не незнакомец, – поправила Клер. – Он знаменитость. Между знаменитостью и незнакомцем большая разница.
      – Раз уж мы затронули эту странную тему, – вмешалась я, – позвольте сказать, что я не горю желанием видеть любую часть обнаженного тела незнакомого человека. Даже его живот. Или ее живот. Даже если он плоский. То есть, если я уважаю право человека выставлять себя напоказ, почему этот человек не может уважать моего права не смотреть на него?
      – Скрытность по контрасту с откровенностью, – пропела Клер.
      – Стыд, – твердила Даниэлла.
      – О нет! – простонала я. – Мы пошли по кругу.
      – Полли Покет! Игрушки!
      Даниэлла явно была очень довольна собой.
      – Эти крошечные милые куколки! Очень легко спрятать.
      – Миниатюры. Крошечные статуэтки. Кукольные дома. Маленькой девочке дарят кукольный дом, – сказала Клер. – Своего рода коробочку, которую можно надежно запереть. А маленькому мальчику дарят железную дорогу. Представляете, как отличается кукольный дом от железной дороги?
      – Все меняется, – вторила я. – Все изменилось. Взгляните на девочек, играющих в футбол и… ну не знаю… вытворяющих всякие фокусы с компьютером. Но это еще не означает, что они забыли о платьицах с оборками.
      – Верно, – согласилась Клер. – Кстати, насчет платьев. Видели секцию Барби в «Сворсе»? А кукольные отделы? Розовое по-прежнему преобладает. И еще куча традиционной, чисто девчачьей чепухи, которую навязывают детям.
      – Ну, лично я ничего плохого в этом не нахожу, – заявила Даниэлла. – Я выросла среди розового, и, как видите, все обошлось. Заткнись, Джинси.
      – Я? Да я вообще молчу!
      – Но собиралась заговорить.
      – Ты в самом деле считаешь, что так хорошо меня знаешь?
      – Именно!
      – Есть такая рок-звезда – Пинк, – вспомнила Клер.
      – Лично мне такой розовый не по вкусу, – фыркнула Даниэлла.
      – Русские матрешки, – внезапно осенило Клер. – Кукла в кукле.
      – Кто с ними играет? – удивилась я. – Мне всегда казалось, что это, ну… украшения, что ли. Из тех, что пылятся в домах старушек. Домах старушек на Брайтон-Бич.
      – Дневники с замочками, – оживилась Даниэлла. – Электронные записные книжки, снабженные чем-то вроде сирен на случай, если твой младший брат пытается открыть их без пароля. Я видела такие по телевизору.
      – Помните свой первый чемодан? – вдруг спросила Клер с выражением гениального озарения человека, которого наутро ждет монументальное похмелье.
      – Чемодан? – хмыкнула я. – Имеешь в виду рюкзак, что ли? Ранец? В нашей семье нет заядлых путешественников. Мы просто набивались в дряхлую колымагу и ехали примерно час до Энт-Лег, штат Нью-Хэмпшир. Зачем для этого чемодан?
      – Э… Понимаю. Но мы часто ездили в Чикаго. Там у нас родственники. И на Верхний полуостров тоже. Конечно, для домика на озере особого багажа не нужно, но все же…
      – Прости, – перебила я, – домик на озере? У тебя есть второй дом?
      У Клер хватило совести покраснеть.
      – Ничего особенного, – пробормотала она. – То есть все наши знакомые имеют дома на озере. Я хочу сказать…
      – Не стоит.
      – А какого он был цвета, – не унималась Даниэлла, – твой первый чемодан?
      – Голубого. Темно-голубой. У моих родителей были одинаковые синие сумки, по-моему, из набора «Американский турист».
      – А у меня была шляпная картонка, – похвасталась Даниэлла. – Ужасно непрактично. Шикарно, но непрактично. Не то чтобы я очень заботилась о практичности.
      – Ты и сейчас не заботишься, – съязвила я.
      – Мне бабушка подарила. Я очень ее любила. Из розовой лакированной кожи. Жаль, что она не сохранилась. Идеально подошла бы для хранения шиньонов.
      – Первые косметические наборы, первая шикарная записная книжка…
      – Так все дело в вещах, – брюзгливо перебила я. – У девчонок вечно полно барахла. Следовательно, им нужно место, чтобы все уложить.
      – У мальчишек тоже много всего, – подумав, возразила Даниэлла. – И у мужчин. Всякие инструменты, ящики, пояса для инструментов…
      – У меня есть ящик для инструментов, – весело объявила Клер. – Черный и блестящий. А ручка отвертки – фиолетовая с подсветкой.
      – Никогда не думала, что скажу это, – пробормотала я, – но благодарение Богу за Уина. Он может пользоваться отверткой, верно? Исправить подтекающий унитаз? Сменить лампочку?
      – Портфели, – продолжала Клер, игнорируя мои риторические вопросы. – У женщин и мужчин есть портфели.
      – И коробки для завтраков, – добавила Даниэлла.
      – Только не в моей семейке. Мы с Томми носили школьные завтраки в бумажных пакетах. Они вечно промокали. Особенно если мать заворачивала нам сливочный сыр и желе. А вот с арахисовым маслом и желе такого не случалось. Думаю, все дело в консистенции.