Наше лето

      Но отец? Почему я раньше не думала обо всех его прекрасных качествах? Воспоминания больно ударили в сердце.
      – Мой па тоже ничего, – призналась я, чувствуя, как неприятно щекочет в горле. – Полагаю, нам обоим повезло на отцов.

КЛЕР
КРАСОТКИ НА ФОТО

      Когда мы с Джинси начали проводить время вместе, я заметила, что она чувствует себя на пляже не в своей тарелке. У нее был какой-то потерянный вид, бойкая Джинси становилась сама собой, только когда швыряла камешки в океан, словно пыталась доказать что-то вечно набегающим на песок волнам.
      Но по какой-то причине она постепенно стала проводить все больше времени со мной и Даниэллой. Мы часами лежали, подстелив под себя полотенца, болтали, читали, пили чай со льдом.
      Мало того, она даже купила купальник! Правда, цельный и черный. Но все же купальник. Оказалось, что у нее красивая фигура. Похоже, за последние несколько недель Джинси чуть-чуть поправилась, и это ей шло.
      Интересно, имело ли это медленное преображение нечто общее с Риком? Может, она вправду счастлива?
      – Прости, что так и не поговорила с тобой после коктейля, – сказала я, отложив роман. – На восемь у нас был заказан ужин.
      – Ничего, – отмахнулась Джинси. – Мы понимаем. Жаль только, что у нас не было времени подольше поболтать с Треем.
      – Трей… он чудесный, – улыбнулась я. – И как раз начал встречаться с новым другом. Профессор урбанологии, кажется. Или градостроительства. Не знаю точно. Так или иначе, Трей уверен, что встретил своего единственного.
      – Он симпатичный? – спросила Даниэлла. – То есть профессор.
      – Это что, так важно? – набросилась на нее Джинси.
      Даниэлла воздела руки к небу:
      – Не собираюсь вступать с тобой в дискуссию на эту тему! Выходи хоть за Тварь из Черной лагуны. Если пожелаешь. Никто тебе не препятствует. Может, Человек-слон сегодня свободен. Так и быть, можешь позвонить с моего сотового!
      – Итак, что вы думаете об Уине? – спросила я, прерывая привычную перепалку.
      Что я надеялась услышать?
      – Очень приятный молодой человек, – поспешно заверила Даниэлла. – Такой аккуратный… Безупречный костюм. Это ты помогаешь ему выбирать одежду?
      – Нет. Мать Уина приезжает раз в год, и они вместе занимаются шопингом.
      Даниэлла открыла рот, но не нашлась что сказать. Поэтому, нервно откашлявшись, схватилась за стакан с чаем.
      – Джинси, – спросила я, – а как твое мнение?
      Джинси поскребла в голове и нахмурилась.
      – Я оскорбила его прямо в лицо, – выговорила она наконец, – а он вроде не понял. Не хочу сказать, что он идиот или что-то в этом роде…
      – Уин вовсе не глуп, – объяснила я. – Просто слышит только то, что хочет услышать. Выделяет критику или издевку и превращает в комплименты или каким-то образом нейтрализует. Поразительное качество!
      – Должно быть, с ним трудно поссориться, – заметила Даниэлла. – Все равно ни к чему не приведет.
      – Просто невозможно, – уточнила я. – Он начинает прислушиваться в одном-единственном случае: если предложение начинается словами: «Прости, я знаю, что виновата, но…»
      Джинси нахмурилась:
      – Послушай, Клер, я просто должна тебе задать один вопрос. Предупреждаю, вопрос трудный.
      – Валяй.
      – Ты знаешь, как Уин отзывается о своем брате? Не знаю, стоит ли говорить за Даниэллу…
      – Стоит, – перебила та.
      – Понимаешь, мы с Даниэллой были просто…
      – Шокированы.
      – Возмущены его поведением. Это было так отвратительно! А Уин, похоже, решил, что мы станем открыв рот слушать, как он поносит брата! Клянусь, Клер, я едва не врезала ему!
      – Она пыталась, – кивнула Даниэлла. – Я вовремя ее остановила.
      – Ну да, искалечив мне ногу!
      Я немного помолчала, чувствуя, как напряглись Джинси и Даниэлла. Кажется, обе опасались, что расстроили меня.
      Я принялась рассматривать сверкающую на солнце воду. Какая же красота. Все понятно и просто. И никаких затруднительных дилемм.
      Да, я знала, как Уин отзывается о своем брате. Обо всех гомосексуалистах. Я пыталась спорить с ним. Привить терпимость и понимание. Вселить благородство духа и доброту.
      Но Уин оставался Уином. Его принципы были высечены в камне и вбиты в него с самого детства.
      Собственно говоря, принципы были даже не его. Отцовские.
      Но эти взгляды не стали моими. И никогда не станут.
      И я все-таки заставила Уина смириться с тем, что не собираюсь разделять его мнение по поводу нетрадиционных ориентаций. Сам же он остался непоколебим.
      Не вступала ли я в тайный сговор с Уином, согласившись выйти за него замуж? Живя с ним? Может, я постепенно превращаюсь в такую же узколобую бездушную особу?
      Как объяснить себе самой свои мотивы и выбор? Особенно теперь, когда этот выбор перестал казаться моим?
      – Да, – выговорила я наконец. – Я знаю, что он думает. И говорит. И ненавижу все это. Но я тут ни при чем.
      – Мы и не думали, что ты тут при чем-то, – заверила Даниэлла, стиснув мою руку.
      К счастью, Джинси благородно промолчала. Немедленно нашлась другая тема для разговора. К нам направлялись три молодых женщины в откровенных бикини, они размахивали яркими пляжными сумками и зазывно хихикали.
      – Я по сравнению с ними выгляжу конструктором ракет, – пробормотала Даниэлла.
      – По сравнению с этими индюшками – точно, – хмыкнула Джинси. – А я – профессор физики. И специалист по генной инженерии!
      Верно, красотки отнюдь не напоминали интеллектуалок, ну и что? Они же пришли на пляж отдыхать и развлечься. Пожалуй, слишком часто девицы мотали головами, якобы небрежно отбрасывая волосы, но…
      – Тут где-то спрятана камера? – съязвила Джинси. – Снимают новую серию «Спасателей Малибу»? «Спасатели Вайнярда»?
      – С какой стати они уселись чуть не нам на головы? – пожаловалась Даниэлла, когда троица расстелила одеяло в нескольких шагах от нас. – Мы рядом с ними просто невидимки! А если Крис решит прийти?
      – В этом весь смысл, – пояснила Джинси. – Они знают, что делают. Девушки вроде них отнюдь не так глупы, как кажутся.
      – Глупы как пробки, – настаивала Даниэлла.
      – Каждая – мешок дури.
      – Волос долог, ум короток.
      – Явно некомплект винтиков в голове.
      – Немедленно прекратите! – возмутилась я. – Девчонкам захотелось повеселиться, что тут такого? Мы тоже далеко не всегда блещем умом.
      – Ты известная мямля, Клер, – отрезала Даниэлла. – Девушки подобного типа представляют серьезную угрозу для женщин вроде нас. И с годами ситуация только будет ухудшаться. Потому что каждый год подрастает новый урожай вертихвосток, готовых вытеснить жен с законных мест и довести мужей до инфаркта.
      – Если бы мой муж бросил меня ради такой вертихвостки, то и черт с ним, пусть подыхает от инфаркта. Обширного. Который наверняка его доконает. Так ему и надо! – возмутилась Джинси.
      – Пропади все пропадом, одна идет сюда! – прошипела Даниэлла, поднимая журнал так, что он почти закрыл лицо.
      – От кого прячешься? – поинтересовалась я.
      – Ничего я не прячусь, – фыркнула она. – Боюсь, что начну плеваться, и не желаю вступать в драку. Правда, у меня достаточно длинные ногти, но взгляни на их коготки!
      Блондинка, уже стоявшая над нами, нагнулась, и я неожиданно смутилась, разглядев глубокую ложбинку между грудями…
      И что ей понадобилось?
      – Не могли бы вы сфотографировать нас? – спросила она.
      – Могла бы, – хладнокровно откликнулась Джинси. – Вопрос в том, хочу ли.
      Широкая улыбка дрогнула. Из светло-голубых глаз исчезло всякое выражение.
      – Давайте мне, – вмешалась я, почему-то пожалев девушку.
      Подумаешь, красивая и глупая! Не такой уж и недостаток. Кроме того, красота и глупость вовсе не обязательно предполагают, что она еще и подлая.
      – Как работает камера?
      – О, проще простого, – ответила блондинка, вернув на лицо широкую зубастую улыбку. – Смотрите в это окошечко и нажимайте кнопку. Вот и все.
      Я поднялась и последовала за блондинкой к ее подругам. Последовали возня, хихиканье, визг, в результате чего они приняли оригинальную, по их мнению, позу. Обнялись, выставив напоказ одновременно груди и задницы. Интересно, как это у них получается?
      У меня даже возникла дурацкая мысль: может, они акробатки? Женщины-змеи?
      – Улыбнитесь, – промямлила я, но губы и так были раздвинуты, а зубы уже блестели.
      Блондинка выхватила у меня камеру и со смешком поблагодарила.
      Мрачная, чувствуя себя то ли униженной, то ли смешной, я побрела к подругам.
      Песок жег ступни. Хотелось в туалет. Купальник так и норовил собраться складками.
      – Господи, Клер! – воскликнула Джинси, когда я плюхнулась на полотенце. – Да ты только что сняла свой первый разворот «Плейбоя»! Каково это – быть настоящим деятелем порноиндустрии? Может, тебе пора вступать в профсоюз? Говорят, у них хорошая медицинская страховка, постоянная работа…
      – Угу. Помолчи хоть немного, – бросила Даниэлла. – Может, нам перейти в другое место?
      – Ни за что. Мы первыми пришли.
      Пока Джинси и Даниэлла препирались, я думала об Уине: «Интересно, его тянет к женщинам вроде тех, что резвятся на песке возле нас?
      И пока я сижу здесь, на Вайнярде, может, он коротает время, читая «Плейбой», или смотрит порнофильм?
      А может, он посещает стрип-бары вместе с так называемыми клиентами?»
      Последнее совсем уж трудно представить: к сексу Уин был довольно равнодушен.
      «Может, – мучительно размышляла я, наблюдая, как брюнетка размазывает лосьон для загара по уже золотистому очень плоскому животу, – может, это я во всем виновата?
      Может, Уин отдаляется от меня, чувствуя, что секс меня не слишком волнует? Секс с ним.
      Может, Уин вовсе не находит меня настолько уж привлекательной…»
      Я из тех девушек, на которых женятся. Не из тех, с кем мужчины развлекаются. Я знала это с юности. Встреча с Финном? Так, мимолетная ошибка.
      А если это и есть часть проблемы, возникшей между мной и Уином? Отсутствие взаимной сексуальной притягательности?
      Но насколько страсть важна в браке? Насколько важна в перспективе?
      Все консультанты по семейной жизни утверждали, что животная похоть со временем истощается, ее сменяют более глубокие отношения, основанные на взаимной поддержке, уважении и дружбе.
      Но что, если животной похоти не было вообще? С самого начала?
      Наверное, стоило бы спросить Джинси, что она об этом думает. И как обстоят дела между ней и Риком. То есть не дела, а секс.
      Наверное, стоит спросить Даниэллу про Криса?
      Наверное…
      Одна из девиц в бикини взвизгнула, и ее подружки подхватили крик. Теперь все трое резвились в воде, занятые шуточной борьбой.
      – Хоть бы они утонули, – пробормотала я. – Хоть бы их сожрала акула.
      – Так и знала, что ты придешь в себя, – прыснула Джинси. – Ни у кого не найдется столько благородства!
      Даниэлла погладила меня по руке.
      – Добро пожаловать в реальный мир, солнышко. – Не слишком-то он хорош.

АВГУСТ

ДЖИНСИ
СВОЙ СВОЕМУ

      Мы с Риком как раз доели простой ужин: паста с чесноком и маслом, салат и хлеб – готовил, разумеется, он, – и я стала складывать грязную посуду в раковину, когда в дверь позвонили.
      Еще раз.
      И еще.
      – Кого это принесло? – пробурчала я, неохотно направляясь к двери.
      Посмотрела в грязноватый глазок и увидела самый жуткий кошмар.
      Мать твою! Братец!
      Может, лучше вообще не открывать?
      Хватит ли у меня решимости?
      Должно быть, он услышал мой голосок… Эта вечная привычка орать!
      И что он скажет родителям? Что собственная сестра, родная плоть и кровь оставила его стоять в коридоре, как приблудного пса?
      – Черт!
      – Джинси, кто это?
      Из кухни выглянул недоумевающий Рик с кухонным полотенцем в руках.
      – Мой брат, – прошептала я одними губами.
      – Так впусти его.
      – Я…
      – Да что с тобой, Джинси! Открой!
      Я съежилась.
      – Или стесняешься меня? – поддел Рик.
      – Иисусе, конечно, нет! Только помни: ты сам напросился.
      И я неохотно приоткрыла дверь.
      Томми. Во всей своей свинюшной красе. Растянутая, покрытая пятнами майка. Джинсы, сползшие с пивного брюшка, совершенно неуместного при его тощей фигуре. Редкие волосы выстрижены узором в виде звезды.
      – И что ты здесь делаешь? – рявкнула я. – То есть в Бостоне? Ночевать тебя я все равно не оставлю!
      – Эй, Джинси, придержи коней, – промямлил он, поднимая руки в знак капитуляции. – Старушка, мы с Джеем приехали маленько поразвлечься, вот и все.
      – Джей?
      Я распахнула дверь и оглядела коридор.
      – Этот поганый кусок дерьма и близко ко мне не подойдет. Надеюсь, ты это понимаешь, Томми.
      – Ну да. Поэтому он и остался внизу. Старушка, он боится тебя.
      – Еще бы! – рявкнула я, злобно уставясь на своего идиота-братца.
      Рик вопросительно откашлялся. О, позже он обязательно услышит всю историю, за это я ручаюсь.
      – Итак, зачем ты приперся? – повторила я. – Это моя квартира.
      Хотя, в сущности, он еще и не переступил порога.
      – Что же, человек и поздороваться с сестрой не может?
      – Здравствуй. Все? А теперь тебе пора. Только не стукнись головой о дверь на обратном пути!
      Томми тяжело вздохнул.
      – Старушка, что это с тобой… Мы с Джеем подумали, что ты сможешь объяснить, где тут можно поразвлеееееечься… Опрокинуть по пивку и повеселиться.
      – Не могу. Придется самому найти развлечееееения. А теперь…
      Я ткнула пальцем в темный коридор.
      Но Томми, задрав голову, посмотрел поверх моего плеча и насупился. Тьфу. Неужели заметил Рика?
      – А это кто, хозяин дома? – издевательски, как все ему подобные идиоты, протянул братец.
      – Нет.
      Я судорожно сглотнула. Вот оно.
      – Это мой бойфренд.
      Пикантная новость дошла до пропитанного пивом мозга не раньше чем через минуту. Наконец по неумытой роже расплылась медленная улыбка.
      – Вот это да! Интересно, что скажет ма, когда узнает, что ты спуталась с каким-то старикашкой.
      Рик едва сдержал смех. Я послала ему предостерегающий взгляд, и он попятился в гостиную, недовольно бормоча:
      – Эй, полегче, мне всего тридцать пять!
      – Ма ничего не скажет, – отрезала я. – Потому что ничего не узнает. А ты держи язык за зубами!
      – И кто меня заставит? Уж не ты ли?
      – Ах ты, вонючка! – взвилась я.
      Томми злорадно ухмыльнулся. Редкие желтоватые усики дернулись.
      – А ты вонючка со льдом! Об тебя заморозиться можно!
      Ну вот, знакомьтесь, мой братец и я, гордые отпрыски рода Ганнон-Бауэр.
      И тут я поклялась страшной клятвой никогда не иметь детей. Хорошо бы еще придумать, каким образом прервать линию Томми, чтобы он больше не смог нести глууупость в наш уже и без того беспросветно глууупый мир.
      После очередного раунда бессмысленной борьбы я велела Томми отправляться в «Последнее убежище» на Хантингтон-стрит и начать ночь там. Томми с последней гнусной ухмылкой канул во тьму. Я с невероятным удовольствием захлопнула за ним дверь.
      – Ну что? – скомандовала я, круто развернувшись. – Валяй, высказывайся!
      Если он порвет со мной из-за этого…
      Губы Рика чуть дрогнули.
      – Значит, это и есть твой брат. Интересно. То есть он выглядит…
      – Ну же, не стесняйся. Скажи. Он выглядит как отребье. Потому что он и есть последнее отребье.
      Рик подошел ближе и поцеловал меня в лоб.
      – Я собирался сказать, что он совершенно не похож на тебя.
      – В самом деле? – просияла я. – Спасибо. Я знаю, но иногда боюсь, вдруг скрытое генетическое сходство вылезет наружу и я выстригу на макушке звезду и начну пить на завтрак пиво.
      Тут Рик все-таки не выдержал и расхохотался.
      – Прости, Джинси. Представил тебя со звездой на затылке. Надеюсь, этого никогда не случится.
      – Я тоже. Надеюсь.
      – Не хочешь рассказать, что случилось между тобой и этим самым Джеем?
      – Ни за что! – с чувством воскликнула я. – Ладно, когда-нибудь. Не хочешь подурачиться?
      Рик хотел, поэтому мы отправились в спальню.
      Позже, после его ухода, я подумала о Трее Каррингтоне. Вот он терпел и даже любил младшего брата. Означало ли это, что он мазохист? Или взрослый зрелый человек?
      Чем именно мы обязаны родственникам, людям, навязанным нам при рождении, людям, от которых мы произошли, с которыми мы делим одну ДНК, нашу запинающуюся юность, солидность среднего возраста и невоздержанную старость?
      Узнаю ли я когда-нибудь ответы на эти вопросы?

ДЖИНСИ
НЕПРИЯТНАЯ АТМОСФЕРА

      Я добралась автобусом до аэропорта Логан и встретилась с Даниэллой у терминала компании «Делта».
      Поскольку мы собирались гостить у ее родителей, я потратилась на новую дорожную сумку: нечто чистое и не из пластмассы. Внешний вид много значил для Даниэллы, а значит, и для ее родителей.
      Пусть я не белая и пушистая, но привыкла уважать чужих родителей.
      – Джинси! – воскликнула Даниэлла, завидев меня. – У тебя новая сумка!
      Вооруженный охранник аэропорта перевел недовольный взгляд с нее на меня.
      – И я сама сложила в нее вещи, – жизнерадостно объявила я, проходя мимо.
      Похоже, я еще не вышла из того возраста, когда так и подмывает выкинуть что-нибудь идиотское в присутствии защитников закона.
      Даниэлла схватила меня за руку и ослепительно улыбнулась мрачному охраннику, словно пытаясь сказать: «Пожалуйста, не арестовывайте мою дебильную подругу».
      И только потом яростно уставилась на меня.
      – Что? О, ладно. Извини. Я буду паинькой.
      – Вот и прекрасно. А теперь насчет сумки. Она правда новая?
      Я довольно ухмыльнулась:
      – Ну да. И если хочешь знать, купила по дешевке. В «Маршаллз».
      – Да я просто горжусь тобой! И новые капри?! Знаешь, ты просто картинка.
      – Только благодаря тебе. Еще раз большое спасибо за все.
      Даниэлла привычно взмахнула наманикюренными пальчиками:
      – Не за что, Джинси. В жизни только раз бывает тридцать. И слава Богу.
      – Нет, правда, Даниэлла. До сих пор не верю, что твои родители заплатили за билеты для меня и Клер! Во-первых, это крайне великодушно. Во-вторых: почему именно мы? Ты что, никого не знаешь в Бостоне, кроме нас? Наверняка у тебя полно друзей!
      Я задавала вопросы без всякого подвоха. Клянусь. Ни скрытых мотивов, ни намерения смутить или спровоцировать на откровенность.
      – Честно? – спросила она, как-то странно взглянув на меня. – Я ни с кем особенно не близка в Бостоне. Кроме тебя и Клер. Конечно, есть кое-кто на работе, с кем можно иногда выпить по вечерам, но…
      Даниэлла кончиком пальца смахнула слезу с уголка левого глаза.
      – Но что? – выдавила я. Мне вдруг стало не по себе. Никогда не могла вынести вида слез. Своих или чьих-то еще.
      Она нервно рассмеялась:
      – Не знаю. Я не слишком умею заводить друзей. Наверное, потому, что никогда по-настоящему не пыталась дружить. Сама не знаю почему…
      – Бывает. – Я пожала плечами. – У меня тоже не очень-то получается. Может, именно поэтому мы с тобой поладили. И еще потому, что мы такие разные. Я вот никогда не знаю, чего от тебя ожидать. Это интересно.
      – Это твоя теория. Гораздо более лестная, чем моя. Смотри, а вот и Клер!
      – Слушай, а почему Уин не поехал? – спросила я, когда Клер, свеженькая и задорная, в лимонно-зеленом сарафанчике из чесаного хлопка, подошла к нам.
      Насчет чесаного хлопка меня, естественно, просветила Даниэлла.
      – Ну…
      Клер сдержала лукавую улыбку.
      – Я сказала, что собираются только девочки. Не хотела, чтобы он портил настроение. Ну, вы понимаете.
      Наступило неловкое молчание.
      Почему люди всегда говорят такие фразы, ожидая услышать «конечно», когда на деле никто ни черта не понимает? Да и кому дано разобраться в чувствах и делах окружающих?
      Или мы должны порадоваться за Клер, которая обманула жениха и очень этим довольна?
      – Послушайте, – заявила я, полная решимости избежать неприятных объяснений, – мы собираемся повеселиться на всю катушку. Так?
      – Так, – подтвердила Даниэлла, правда, не слишком уверенно. – Даже без парней. Особенно без парней.
      Что ж. Клер не пригласила Уина. Собственно, мне все равно почему, но я была рада. Возможно, дело закончилось бы тем, что я врезала бы этому самодовольному типу.
      Криса тоже не пригласили. И хотя Даниэлла не объяснила, по какой причине решила отлучить его от праздника, я совершенно точно знала ее мотивы.
      Крис – приятное развлечение, не больше. Пригласить его домой означало навлечь на свою голову лишние проблемы. А кому нынче нужны сложности?
      А вот Рика пригласили. И он дал согласие.
      Но в последний момент отказался.
      Я ужасно разозлилась, хотя и понимала его. И уважала его решение.
      Боже мой, ребенок болен! Ребенок, потерявший умершую от рака мать, заболел! Какие тут праздники?! Разумеется, Рик должен был остаться дома, не мог же он бросить Джастина на сиделку – да еще на весь уик-энд, – когда малыша непрерывно рвет!
      Но мне так не хватало Рика.
      Не хватало его интеллекта, роскошных черных волос, стремления постоянно впечататься в стену, споткнуться, врезаться в меня…
      «Ничего не поделать, Джинси – сказала я себе, когда мы уселись в маленький, готовый к вылету в аэропорт Ла-Гуардиа самолет. Перед нами сидела семья из четырех человек, вооруженных двумя ходунками, двумя автомобильными детскими сиденьями и одним гигантским плюшевым медведем. – Привыкай. Встречаешься с папой, значит, автоматически получаешь малыша.
      Смирись с этим. И все будет о’кей».

КЛЕР
ПРИВЕТЛИВЫЕ НЕБЕСА

      Все пристегнулись и приготовились к взлету.
      Впервые за долгое время я летела куда-то, кроме Энн-Арбор, через Детройт.
      Мы с Уином вот уже два года никуда не выбирались: он был чересчур занят в фирме, успешно продвигаясь по пути к партнерству.
      Впрочем, я не была в претензии. Наоборот. Последнее время мне было куда спокойнее без Уина, чем с ним. Не то чтобы мои тревоги и вопросы исчезали, стоило ему ступить за порог. Но они как бы отдалялись. Переставали так настойчиво мучить меня…
      Жизненные горизонты начинали казаться более просторными и более пригодными для дыхания, даже когда я была не совсем одна. Когда была с подругами.
      Мои подруги. Вот это нечто новое.
      Я все еще не могла заставить себя признаться им, что произошло тогда с Финном. Зато охотно обсуждала проблемы того же плана.
      – Вы когда-нибудь чувствовали себя одинокими? – спросила я.
      Даниэлла привычно отмахнулась:
      – Никогда. Не очень. Иногда. А что?
      – Джинси?
      – Ну… да… бывало. С годами все чаще. Подумаешь, большое дело, – поспешно добавила она.
      – А ты, Клер? – в свою очередь, спросила Даниэлла.
      – Постоянно, – не задумываясь, кивнула я. – Хуже всего, когда мы с Уином одни дома. Хотя так не должно быть. Правда?
      – Никто не сможет подсказать тебе, Клер, что делать, – напомнила я себе. – Никто не захочет взять на себя ответственность посоветовать тебе разорвать помолвку.
      Даниэлла нервно откашлялась.
      – Может, это обычная предсвадебная лихорадка? Ну, знаешь, классическая трусость. Что-то в этом роде.
      – Может быть.
      – Сама я не большая поклонница психотерапии, – вмешалась Джинси, – но, может, тебе стоит с кем-то поговорить? Насчет одиночества и всего такого. Подобные вещи могут совершенно вымотать человека, как я слышала…
      Я засмеялась и передразнила знаменитый небрежный взмах рукой Даниэллы.
      – О, со мной все будет в порядке, – заверила я. – Даниэлла, возможно, права. Это классический случай трусости.
      Но в глубине души я знала, что дело не в ней.

ДАНИЭЛЛА
МОЖЕШЬ ВЗЯТЬ ДЕВУШКУ

      Мои родители встретили нас у дверей своего современного дома площадью четыреста квадратных футов. С крытым двориком. И джакузи.
      Ма осыпала меня поцелуями и сжала в объятиях сначала Клер, потом Джинси.
      Ма всегда считалась женщиной экспансивной. По-моему, она родилась, чтобы стать бабушкой. Но, нужно отдать ей должное, никогда не донимала ни Дэвида, ни меня, требуя немедленно подать ей внуков.
      Отец вежливо пожал девушкам руки и одарил каждую широкой искренней улыбкой.
      – Газон выглядит потрясно, па, – похвалила я, с тревогой отметив, что его лицо вроде бы еще осунулось с нашей последней встречи, всего несколько месяцев назад. – По-прежнему стрижешь его сам?
      – Еще бы! – прогремел он. – Я еще не старик! Несмотря на твой тридцатый день рождения!
      Скоро па отбыл в гараж проверить, на месте ли его темно-бордовый «кадиллак» семьдесят второго года, ручной сборки: один из многих ежедневных обходов, хотя, насколько я знала, в этих местах никогда не было ни ограблений, ни актов вандализма.
      Ма повела нас в дом. Показав Джинси и Клер гостевую спальню, которая, как оказалась, была полностью переделана с моего последнего визита, она отправилась на кухню.
      Я повела обеих в комнату, где провела почти каждую ночь из первых восемнадцати лет жизни.
      Комнату, где буду сегодня спать.
      Маленькое убежище.
      Или нет.
      – Даниэлла, – окликнула Джинси, застыв посреди комнаты. – Что-то изменилось с тех пор, как ты тут жила?
      Я огляделась. Пушистый розовый ковер.
      Выставка кукол на розовом покрывале.
      Вышивка с розово-фиолетовой бабочкой на стене, моя единственная неудачная попытка заняться рукоделием.
      Качалка, в которую я не могла втиснуться лет с пяти.
      – Нет, – ответила я. – Не совсем. Все почти так, как до моего отъезда в колледж. Тогда мне было восемнадцать. Если не считать плаката с ночным Парижем. Я купила его после второго курса.
      – А твой отец не хотел переделать ее, ну, скажем, в комнату для теле– и видеопросмотров? – спросила Джинси.
      – Нет. Он поставил и телевизор, и видео в комнату Дэвида. Можем позже посмотреть DVD.
      – Совсем как в моей семье, – вздохнула Клер. – Комнаты моих братьев переделаны в гостевую спальню и кабинет матери. Она занимается благотворительностью, много работает: всякие организационные дела, сбор средств и тому подобное. Все кубки и награды братьев выставлены в библиотеке и кабинете отца. А остальные их вещи отнесли на чердак. Но моя комната осталась в неприкосновенности. Иногда…
      Она осеклась.
      – Что? – не выдержала я. У меня была собственная теория относительно того, почему мою комнату превратили в музей.
      Клер пожала плечами:
      – Иногда мне кажется, что родители ожидают от меня какого-то грандиозного фиаско. После провала я должна, рыдая, ринуться домой и прожить с ними всю свою одинокую несчастную жизнь. Старая дева в поблекшей розовой комнате…
      – Возможно, это говорит твой комплекс неполноценности, – заметила Джинси.
      – И откуда, по-твоему, взялся этот комплекс? – огрызнулась Клер.
      Я выглянула в коридор убедиться, что мы одни.
      – Ну, – прошептала я, – и я думаю, родители хотят, чтобы я вернулась домой и жила с ними. Не навсегда. Только до того момента, пока они подыщут мне хорошего мужа. Пока мы не купим дом на другой стороне улицы… Наверное, мои родители не хотят ничего менять в этой комнате, чтобы дать мне знать: это мой дом. И я всегда могу сюда вернуться. Если вдруг сойду с ума и решу уехать из Бостона.
      – По-моему, это трогательно, – кивнула Клер. – Твои родители действительно любят тебя.
      Джинси провела пальцем по полке, уставленной игрушечной мебелью.
      – Смотри! Ни пылинки! Твоя мать держит комнату в полном порядке!
      – А твоя комната? – вдруг спросила я.
      – Да, Джинси! Расскажи нам. Твои родители тоже все сохранили?
      Джинси презрительно фыркнула. Но мне показалось, что за внешней бравадой кроется неподдельная боль.
      – Как бы не так! Едва я закрыла за собой дверь, мать сложила все мои вещи в коробки и отправила в подвал, где все, разумеется, начало плесневеть. А мою спальню превратила в комнату для рукоделия. По крайней мере так она называется. Когда я в последний раз приезжала домой, швейная машинка была покрыта трехдюймовым слоем пыли. Главное, теперь это ее владение. Она перетащила туда свое барахлишко и, клянусь, даже спит почти всегда там, а не в спальне. Вряд ли она питает особую любовь к отцу. Да и не любила она его никогда.
      – О, Джинси, – с чувством воскликнула Клер, – это ужасно! А где же ночуешь ты, когда приезжаешь домой?
      – В подвале. На раскладушке, рядом с полусгнившими коробками, где лежат мои шмотки. Это одна из причин, почему я так редко бываю дома.
      Что могла я сказать в ответ на эту жуть?
      – Девочки! – Мама поспешила на выручку.
      – Мы здесь, ма! – откликнулась я.
      – Я только что испекла восхитительное печенье! – объявила сияющая ма, появляясь в дверях. – Горяченькое. Прямо из духовки. Не хотите пойти перекусить? – С этими словами она деловито пощупала руку Джинси: – Вы слишком худенькая, юная леди! Идите-ка подкрепитесь.
      Вот она, одна из причин, по которой я уехала в Бостон.
      – Ма! Не критикуй ее!
      Джинси пожала плечами:
      – Я ничуть не обиделась. Я и вправду тощая. И если немного не поправлюсь, к сорока годам буду страшна как смертный грех. Так что немедленно идем, попробуем печенье.
      – Спасибо, миссис Лирз, – поблагодарила Клер, пока мы тащились по оклеенным новыми обоями коридорам вслед за матерью. – Обожаю домашнее печенье. Мой жених не сладкоежка, а мне лень печь только для себя…
      Я улыбнулась, заходя на кухню. И сказала себе: «Даниэлла, не знаю, как это случилось, но ты обрела двух потрясающих подруг».

ДАНИЭЛЛА
ПОПЛАЧЬ, ЕСЛИ ХОЧЕТСЯ

      Мой тридцатый день рождения отмечали в ресторане «Капитан Эль», терраса банкетного зала выходила на Саунд.