Кризис назрел в шестнадцать сорок пять, то есть за четверть часа до того, как девяносто пять процентов сотрудников ринутся на улицу, чтобы в полное удовольствие насладиться шестнадцатичасовым отдыхом.
      Скажу прямо: мой босс, мистер Билл Келли, он же для краткости Келл, явно был выбит из колеи. Он плохо переносит кризисы. Зато как никто иной умеет перекладывать трудности на чужие плечи.
      Итак, он ворвался в офис в самом растрепанном виде и чувствах: немногие оставшиеся волосы стояли дыбом, клетчатая рубашка выбилась из брюк, лицо перекошено.
      – Слушайте все! У нас проблема! Кретины из копировальной мастерской потеряли наши предложения, так что придется все восстанавливать! Немедленно! Сегодня вечером они должны быть в типографии.
      Я без особого интереса наблюдала за вполне предсказуемой реакцией коллег.
      Главный дизайнер Карран, попятившись, ловко выскользнул из комнаты спиной вперед.
      Редактора Нортона чрезвычайно заинтересовал чистый листок бумаги, до сих пор мирно лежавший на столе.
      На Веру, административного помощника нашего отдела, напал внезапный приступ кашля.
      – Келл, – едва выдохнула она, – я бы и рада помочь, но мне ужасно плохо. Если немедленно не доберусь до дому и не лягу в постель…
      – Джинси, ты ведь останешься? – с надеждой спросил Келл, обернувшись ко мне.
      – Кому-то нужно этим заняться, – кивнула я, окинув остальных презрительным взглядом. – Я здесь.
      Это я. Девушка на побегушках. Вирджиния Мери Ганнон.
      Полагаю, понятия о трудовой этике я унаследовала от папаши, хотя наши принципы выбора карьеры оказались диаметрально противоположными.
      Па управляет скобяной лавкой, одним из маленьких частных магазинчиков, которые дюжинами заглатывают чудовища вроде «Хоум Дипоу».
      Я – главный редактор ежемесячного издания, рассылаемого абонентам станции общественного телевидения здесь, в Бостоне.
      Но если хорошенько поразмыслить, я не уверена, был ли у моего отца такой уж обширный выбор в смысле карьеры. Он не учился в колледже. Мало того, когда мне было лет двенадцать, кузина под большим секретом рассказала, что па даже не окончил среднюю школу.
      По сей день я так и не знаю, правда ли это. У меня язык не поворачивается прямо спросить отца. Это унизило бы его, и хотя, поверьте, родители – отнюдь не мои самые любимые в мире люди, отношусь я к ним уважительно.
      Как и полагается дочери. Усердно трудись и почитай родителей. В этом отношении я типичная Ганнон. В других? Не слишком.
      Так или иначе, работа была сделана, и в шесть тридцать пять я вышла из офиса.
      К тому времени как я влетела в двери «Американского кафе Джорджа», было почти семь. Зал словно вымер.
      – Где все? – рявкнула я в полумрак. – Что, никого нет?
      Из-за стойки бара показалась темноволосая девушка примерно моего возраста. Я обратила внимание на ее груди, чуть поменьше, чем у Памелы Андерсон. Самую малость.
      Да и как можно такое не заметить?!
      – Э… хелло, – пробормотала она. – Мы здесь. Я… и Клер, верно?
      Еще одна девушка, блондинка, чистенькая и крепко сбитая, словно только что сошла с рекламы мыла, снятой у горного источника или где-то в этом роде, соскользнула с высокого табурета, подошла к брюнетке и, кивнув, настороженно уставилась на меня.
      Ладно, может, на это у нее были свои причины. Краем глаза я увидела свои волосы в оконном стекле, прежде чем вломиться в дверь. Прическа сильно смахивала на ирокез. Кажется, я забыла утром причесаться. Зато не забыла вымыть голову: не то что вчера, когда я не сделала ни того ни другого, поскольку вскочила в четыре утра – готовила отчет для Келла Безрукого. Не успела я оглянуться, как пробило восемь тридцать, и задержись я, чтобы принять душ, наверняка опоздала бы на девятичасовое совещание. Ну, знаете, как это бывает…
      – Собственно говоря, – объяснила я, – здесь вроде бы сегодня намечалась встреча… Хотела подыскать соседку по комнате для летнего лагеря в Оук-Блаффс.
      – Она и состоялась, – медленно протянула брюнетка, – но, похоже, закончилась в пять минут седьмого. К тому времени как я подтянулась, все уже разбились по компаниям. – И, кивнув на блондинку, добавила: – Если не считать Клер. И меня. Кстати, я Даниэлла.
      – Привет. Джинси.
      – Необычное имя, – категорично заявила Даниэлла.
      – Да, – ответила я так же резко. – Очень.
      Та, которая назвала себя Клер, протянула руку, и я пристально глянула на нее. Рука тут же опустилась.
      – Одна девушка сказала мне, что все хорошие домики уже разобраны, – пробормотала Клер, как бы извиняясь. – Оказывается, нужно было арендовать их не позже февраля – марта и только потом искать соседей, а не наоборот. Понятия не имела.
      Я уперлась кулаками в бедра. Вернее, в то, что принято считать бедрами.
      С нужными изгибами дело у меня плохо.
      Меня скорее можно назвать тощей. Ну, или костлявой. Словом, вешалкой.
      – Дерьмо, – процедила я. – Впервые слышу!
      Даниэлла испустила драматический вздох.
      – Как и все мы, полагаю, – сообщила она.
      Я не на шутку расстроилась. Уж очень хотелось, чтобы это лето было особенным.
      И тут на меня снизошло вдохновение.
      – Погодите! Если все хорошие домики разобраны, это еще не значит, что не осталось ни одного плохого.
      – Верно, – с сомнением поддакнула Клер.
      – Плохой дом?
      Даниэлла закатила глаза. Я заметила, как сильно они подведены. И туши на ресницах тонна. Лично я вот уже третий год пользуюсь одним тюбиком.
      – Послушайте, это не ко мне, – продолжала она. – Означает, что есть ванна, но нет душа, так? Потолочные вентиляторы, но никаких кондиционеров.
      Я фыркнула.
      Мисс Свежий Горный Воздух попыталась скрыть улыбку.
      – Что же, невредно бы посмотреть, – кивнула она. – Я… я как бы уже настроилась…
      – И как быть? – спросила я после недолгого молчания. – Решимся или что?
      – Лично я не собираюсь торчать все лето в городе! – свирепо объявила Даниэлла. – Смог – чистое убийство для моей кожи. Кстати, об убийстве: я только что читала в «Глоуб», что уличная преступность в этом году возросла втрое. А вы же знаете, что они вытворяют в самую жару!
      – Кто и что вытворяет? – поинтересовалась я, щурясь.
      Даниэлла изумленно вытаращилась на меня.
      – Преступники, кто же еще?
      «О’кей, – подумала я. – Но не дай мне Бог усмотреть хоть малейшие признаки фанатизма!»
      – У меня аллергия на табачный дым, – неожиданно выпалила Клер.
      Я ответила проницательным взглядом.
      – То есть, – поправилась она, – не совсем аллергия. Просто не выношу дыма. Голова раскалывается.
      Даниэлла кивнула.
      – Кроме того, вонь неделями держится в моих волосах, не говоря уже об одежде. В доме не курить. Согласны?
      Я призадумалась.
      Честно говоря, не такой уж я заядлый курильщик. Скорее за компанию. Чаще – пассивный. Единственное, что есть во мне пассивного: я вполне способна обходиться без сигареты.
      И все же терпеть не могу, когда мне приказывают.
      Люблю выигрывать. Это одно из моих наиболее одиозных качеств.
      – Как насчет крыльца? – предложила я. – Если таковое имеется. Или во дворе?
      Последовал безмолвный обмен взглядами, прежде чем Даниэлла смилостивилась.
      – Так и быть. Но если запах начнет просачиваться в дом…
      – Да-да, согласна. Все же мы делим шкуру неубитого медведя. Какие правила, если самого дома еще нет?
      Клер, не отвечая, в десятый раз посмотрела на часы.
      – Свидание? – спросила я.
      Клер, покраснев, взяла с табурета то, что я определила как костюм в пластиковом пакете из химчистки.
      – Да нет… Просто у меня бойфренд. Сегодня он работает допоздна. Мы живем вместе. Мне нужно добраться до дому раньше его. Ну, сами понимаете…
      Я ничего не поняла, но все же пожала плечами:
      – Прекрасно. О правилах договоримся позже.
      – Вот и хорошо, потому что мне хочется посмотреть восьмичасовую передачу на «Лайфтайм», – оживилась Даниэлла и немедленно предложила время, дату и место встречи для последующей экскурсии на Мартас-Вайнярд. Каждая из нас пообещала принести прайс-листы сдающихся внаем домиков, которые только сумеет отыскать, а Клер поклялась договориться с агентом по сдаче недвижимости в Оук-Блаффс.
      Обменявшись со мной телефонами и номерами электронной почты, странная парочка ретировалась, а я со вздохом облегчения плюхнулась у стойки и заказала пиво и тарелку начос, кукурузных чипсов с сырным соусом и сметаной. Целый день крошки во рту не было! Шесть чашек выпитого кофе разъедали слизистую желудка. Я прямо чувствовала, как в ней образуются огромные дыры.
      По-моему, бармен тоже услышал скрип челюстей, поскольку наградил меня подозрительным взглядом.
      Я мило улыбнулась:
      – Не могли бы вы поспешить с этими начос?
      Всегда ненавидела снобов.
      Может, потому, что выросла среди людей, чьи представления о культуре заключались в просмотре ралли тяжелых грузовиков-чудовищ, сопровождаемом суперогромными порциями молочных коктейлей в местном «Ди кью».
      Я была совершенно уверена, что половина обитателей моего родного города, который я не слишком любовно называю «Дедли Спо», штат Нью-Хэмпшир, каким-то образом находятся между собой в родстве. Думаю, для некоторых людей инбридинг является целью, а инцест – средством убить время, которое бесконечно медленно тянется в глухой провинции.
      Доказательства были вполне неопровержимы, по крайней мере для меня. В каждом классе наших местных начальной и средней школ учился по меньшей мере один представитель обширной семейки Браун.
      Мэгги Салливан была Браун.
      Бобби Мэниган – тоже Браун.
      Пети Мин, смахивавший на азиата и к тому же носивший азиатскую фамилию, был Брауном. Не знаю, как и почему, но так оно и было.
      Брось камень, и попадешь в Брауна.
      Для сведения непосвященных: метание камней – любимый вид спорта в Пондскаме, штат Нью-Хэмпшир. Как и грязная брань и безжалостные издевательства над всеми, кто ел простой пшеничный хлеб вместо того, что делают специально для тостов, и пытался поделиться им с окружающими.
      Только не подумайте, что я участвовала в подобных играх, разве что в роли перепуганного наблюдателя.
      Клянусь.
      Видите, насколько я себя помню, скажем, лет с четырех, я чувствовала, что совсем не похожа на этих раздражающе тупых кретинов… – о’кей, можно подумать, на свете бывают какие-то другие кретины, – населявших округу, где я жила с рождения и до того дня, как убралась из Мус-Дроппинс, штат Нью-Хэмпшир, на учебу в Бостон, штат Массачусетс.
      Университет Аддисона. Ах, святилище и гавань будущих великих artistes, именно так: французский термин всего здесь уместнее.
      Известных также как неудачники.
      Нет, не так. Это несправедливо. Далеко не все, кто учился в Аддисоне, оказались неудачниками.
      Да, многие начали в таком качестве и с годами только отточили роль. Все знали этих ребят. Такие есть в каждой школе. Те самые, кто выпячивал грудь, пыжился, хвастал, без умолку расписывал будущую голливудскую карьеру и в конце концов приползал домой, виновато поджав пресловутый хвост, чтобы простоять за стойкой бара в местной забегаловке всю оставшуюся жизнь.
      Другие поступали на первый курс. С блеском в глазах, исполненные искреннего, трогательного оптимизма и готовности посвятить жизнь Искусству. И потом, обычно к середине второго курса, большинство становились неудачниками, поняв, что не обладают никаким актерским талантом.
      Неудачники или позеры. Или забавная комбинация того и другого.
      Я сама начала учебу в восемнадцать: та самая комбинация неудачницы, вставшей в позу. Я бы сказала, довольно впечатляюще. Не всякий может похвастаться таким гнусным характером в столь юном возрасте.
      И что еще более впечатляет (и редко встречается!) – к концу четвертого года поглощения высшего образования (весь смысл обычно сводился к «хочешь косячок, старина?») я уже не была ни неудачницей, ни позеркой.
      (Видите? Я знаю, в каких случаях употреблять «ни… ни», и не путаю «ни» и «не». Неудачники ничего не смыслят в грамматике. Да и слово «грамматика» пишут с одним «м». Позеры плевать хотели на грамматические правила. Потому что заставляют подлипал писать за них сочинения.)
      Итак, после четырех лет идиотских семинаров на темы новомодных теорий актерской игры (их проводили люди, вершиной славы которых были в лучшем случае ролики, рекламирующие дезодорант), смехотворно бесполезной практики в крошечных редакциях прискорбно безграмотных местных газетенок (в штат которых неизменно входил безнадежно скучающий представитель той или иной партии, дремлющий у коммутатора, и бесконечных тематических вечеринок – скажем, «Приходите в Костюме Вашего Любимого Современного Южноамериканского Философа») к чему, спрашивается, я пришла?
      Во-первых, полная безработица, которой, естественно, вряд ли стоит гордиться, стало быть, позерство тут ни при чем.
      Во-вторых, очень среднего качества университетское образование, вселившее в меня нечто вроде стыда: посему и ряды неудачников я тоже не пополнила. Образованием и объяснялось мое желание выучить правила грамматики.
      И все же я сознавала: если бы пришлось начать все сначала – какая ирония! – я бы, возможно, вела себя так же по-дурацки, как и в первый раз. Очень сомневаюсь, что, даже зная в восемнадцать то, что осознала в зрелом двадцатидевятилетнем возрасте, решила бы поступать в Гарвард, или Браун, или Северо-восточный.
      Двадцать девять. Счет давно открыт. Впереди маячил тридцатилетний рубеж.
      Не в этом году. Но в первый день нового. Три минуты. Я задержалась всего на три минуты, бесславно уступив другому почетное место первого ребенка, рожденного в Вем-Слайме. Нэнси Гаррисон, в замужестве Браун, произвела на свет здорового мальчика ровно в двенадцать часов две минуты, к вечной досаде моей матушки. Во всяком случае, у меня сложилось впечатление, что она вряд ли простила мне опоздание, не говоря уже о стремлении непременно родиться.
      Так или иначе, двадцать девять – именно та цифра, которая заставляет задуматься. О возрасте, жизненных достижениях и невыбранных дорогах. И все же. Грубая реальность была такова: я работала с девяти лет – сидела с детьми, стригла газоны, бегала по поручениям престарелых соседей.
      А потом проволокла себя сквозь колледж.
      А потом сделала не слишком блестящую карьеру на общественном телевидении.
      Не поймите меня неправильно. Я любила работать, даже если преданность делу вознаграждалась не слишком щедро. Да и о сбережениях не было речи: большую часть зарплаты съедали выплаты по банковским кредитам на образование. Остальное пожирала квартплата.
      Проблема была в том, что я устала. Действительно устала.
      И поэтому решила, что в последние месяцы относительной, не слишком мечтательной юности не грех немного развлечься. Потусоваться в компании симпатичных парней. Гулять ночи напролет, по крайней мере в выходные.
      Прежде чем снова впрячься в работу.
      И, сидя в полном одиночестве у стойки бара, со стаканом пива в руке, я поклялась снять дом в Оук-Блаффс, даже если он окажется последней крысиной дырой на свете.
      И даже если придется делить его со странной парочкой.
      Та блондинка, Клер, выглядела так, словно сошла со страниц каталога Эдди Бауэра: чистенькая, умытая, цветущая… вряд ли у нас найдется что-то общее.
      А вторая еще хуже. Изнеженная Принцесса Даниэлла, с ее красными ногтями и золотыми цепочками. Откровенно говоря, не тот человек, который может стать моим другом.
      Впрочем, кто бы мог? Я не в состоянии пересчитать подруг по руке без пальцев!
      Наконец бармен соизволил принести начос. Я набросилась на еду, соус гуакамоле пролился на блузку. Бунт в желудке мгновенно стих.
      – Джинси, – сказала я себе, – это будет то самое лето!

      Я никогда не говорила Уину «нет». И не уверена, что смогла бы.
      – Так ты купи обезжиренное молоко, – доносился до меня его голос, слегка искаженный телефоном. – И, Клер, милая, было бы здорово, если бы ты забрала из химчистки мой черный костюм. Он будет готов только после половины шестого, но для тебя это не проблема, верно?
      Кстати, я так и не сказала ему о летнем домике. Не хотелось скандалить из-за такой чепухи, как химчистка, когда предстоит настоящий грандиозный скандал.
      – Конечно, заберу, – заверила я, складывая чистое белье. Радиотелефон был зажат между плечом и подбородком.
      – Спасибо, солнышко. Тем более что днем ты все равно свободна…
      – Не совсем так, Уин, – механически пробормотала я: это мы проходили уже много раз. – Мне нужно проверить контрольные, посмотреть планы уроков, а еще домашние хлопоты и…
      Ответом послужил снисходительный смешок.
      – Ладно-ладно, понял. Прости, солнышко. Прости. Пора бежать. Увидимся. Да, кстати, – добавил он, словно только сейчас вспомнив, – меня, возможно, не будет дома до девяти, вернусь поздно, так что поужинай сама, ладно?
      Теперь в его голосе зазвучали поистине страдальческие нотки.
      – Представляешь, после работы придется угостить клиента. Сама знаешь, как это бывает.
      Ничего подобного я не знала.
      Но кажется, начинала соображать.
      – Конечно, – сказала я вслух. – Пока.
      Мы дружно повесили трубки, и я закончила складывать и убирать белье. Простая работа всегда давала мне нечто вроде удовлетворения. По крайней мере что-то в этом мире было чистым, аккуратно сложенным и убранным именно туда, где ему полагалось быть.
      Нужно честно признать: Уин никогда не просил меня сделать что-то мерзкое, подлое или преступное.
      Он ни разу не оскорбил меня. По крайней мере в общепринятом смысле слова.
      Вот только… только он был сильным, а я…
      Я не была.
      Но и глупой меня не назовешь.
      Видите ли, я в конце концов поняла: Уин имеет надо мной власть, потому что я позволила ему присвоить эту власть.
      С того самого момента, как мы, десять лет назад, впервые встретились. Тогда я не знала, что делаю, правда не знала.
      А если бы и знала?
      В восемнадцать лет я со вздохом облегчения приветствовала появление в своей жизни Уина – волевого, решительного, целеустремленного, сосредоточенного на карьере человека. Вздох, ясное дело, не был символическим.
      Постоянное присутствие Уина многое упростило. Скажем так: несмотря на постоянные уговоры родителей и педагогов, требующих серьезно подумать о будущем, я представления не имела, что буду делать, пока Уин не помог мне выбрать учительскую карьеру.
      Мне нравилось преподавать. Очень. Более того, я стала хорошим учителем. Преданным делу, с нечастыми периодами вдохновения. По крайней мере мои пятиклассники в «Йорк, Брэддок и Роже», кажется, любили меня.
      Уин, похоже, знал обо мне даже то, о чем я сама не подозревала.
      Были и другие причины влюбиться в Уина Каррингтона.
      Я знала, что в один прекрасный день он захочет жениться и завести детей. Мне тоже этого хотелось.
      Мать, которая никогда и нигде, кроме как дома, не работала, выйдя замуж сразу после окончания колледжа, поощряла наши развивающиеся отношения. Возможно, находила в Уине некое сходство с моим отцом, человеком, которого стоило считать идеальным семьянином, если смотреть на это с точки зрения финансовой поддержки.
      Мой отец.
      Папочка всегда любил меня некоей формальной, отстраненной любовью. И никогда не уделял особого внимания по той простой причине, что я не родилась мальчиком. Зато его особой заботы удостаивались Джеймс и Филип – пятью и двумя годами старше меня.
      Его наследники.
      Папочка был так старомоден, что временами казался персонажем романа викторианской эпохи. Но кроме того, оставался слишком реальным. И с самых пеленок препоручил меня матери.
      Две его девочки…
      Мамочка выбирала мне одежду, водила на собрания герлскаутов, а папочка частенько привозил братьев в свой красивый кабинет в медицинском центре Мичиганского университета, где возглавлял урологическое отделение.
      Мамочка старательно посещала мои репетиции в балетной школе, пока папочка брал с собой братьев на рыбалку, в северные озера штата.
      Матушка учила меня шить и вязать, папочка поощрял занятия мальчиков спортом и ревностно следил за успехами в школе.
      И ничто не меняло раз навсегда заведенного распорядка, пока я не начала встречаться с Уином. Неожиданно отец заметил меня. Неожиданно я стала достойной его персонального внимания.
      И чем большего добивался Уин, тем больше я вырастала в глазах отца. По крайней мере мне так казалось.
      Когда Уина приняли на юридический факультет Гарварда, отец устроил нам уик-энд в Чикаго. Когда имя Уина, одного из молодых многообещающих адвокатов, появилось в «Ло ревью», папочка выписал мне симпатичный чек, словно это я удостоилась такой чести.
      А когда Уину предложили партнерство в юридической фирме «Датц, Паррин и Келлехер», папочка вознаградил нас уик-эндом в Кэньон-Ранч на Беркширских холмах.
      Все шло лучше некуда.
      И все же незадолго до этого майского вечера, когда я договорилась провести добрую часть лета в обществе совершенно незнакомых людей, и несмотря на подарки и одобрение отца, во мне начало что-то меняться.
      Я чувствовала себя так, будто начинаю просыпаться. Я чувствовала себя так, будто начинаю засыпать…
      Для человека, известного ровным, пожалуй, даже невозмутимым характером, ощущения были довольно пугающими.
      Я не находила себе места, но нервная энергия довольно быстро сменялась пассивностью: то летала по комнате, то едва заставляла себя встать с постели.
      Любимые хобби – вязание и долгие прогулки вдоль реки – вдруг потеряли всякий смысл.
      Я стала включать автоответчик, чтобы не издавать бодренькие восклицания, изображая хорошее настроение.
      Я лишилась даже того ничтожного интереса к сексу, который каким-то чудом еще сохранялся.
      Клер Джин Уэллман. Та самая, которой было так легко угодить. Которая всегда старалась угодить.
      Почему же внезапно все изменилось?
      Почему я все время злюсь? Даже без причины?
      Почему грущу? Хотя не в состоянии определить источник грусти.
      Уин, казалось, не замечал смены моих настроений и поведения. Во всяком случае, ни словом не обмолвился на этот счет. Кажется, я была ему за это благодарна. Странно, но это именно так.
      Я была благодарна ему за безразличие или что-то в этом роде.
      Я принялась выискивать в женских журналах статьи о перепадах настроения и гормональных сдвигах, о том, что астрологи именовали возвращением Сатурна, и, наконец, о депрессии.
      Но члены семейства Уэллман не обращаются к психотерапевтам.
      Кроме того, я постоянно спрашивала себя, зачем мне психотерапия. У меня надежная работа, хорошая семья, уютный дом.
      У меня есть Уин.
      Может, если хорошенько поразмыслить, окажется, что со мной не происходит ничего особенного.
      Может быть…
      И тут, перелистывая журнал «Дома Новой Англии», я увидела рекламную статью о Мартас-Вайнярд, и до меня дошло, что не мешало бы на некоторое время сменить обстановку. Уехать. Одной. Без Уина.
      Занятия в школе заканчивались в середине июня, а осенний семестр начнется не раньше Дня труда.
      Зачем оставаться в Бостоне, когда можно пожить где-то на природе?
      Мне недоставало сельских пейзажей и воды. Не по собственному выбору я жила в большом городе. Но Уин принял решение: Нью-Йорк или Бостон. Я выбрала Бостон, как меньшее из двух городских зол.
      Лето в городской жаре? Или лето у моря?
      Кроме того, Уин все чаще задерживался на работе, и я знала, что в августе у него начинается большой судебный процесс. Значит, в ближайшем будущем не будет возможности провести отпуск вместе.
      Идея была соблазнительной. Слишком соблазнительной. Уехать без Уина.
      У меня словно появилась грязноватая, но волнующая тайна.
      Следующие два дня я ничего не предпринимала. Только представляла себе, как провожу часть лета без Уина.
      И тут увидела приклеенное к уличному фонарю объявление о встрече в «Джордже» будущих соседей по летним домикам.
      Я снова и снова спрашивала себя по пути домой, в нашу просторную мансарду на Гаррисон-авеню, в Саут-Энд. Твердила, как мантру, в такт собственным шагам: «Что я наделала, о, что я наделала!..»
      По пути, на углу Шомат, мне попался крохотный, шумный ресторанчик «Блюдо». Вечер был теплым, несколько посетителей устроились за расставленными на тротуаре столиками. За одним сидела женщина лет сорока пяти, просто одетая, у ног которой лежал мопс. Женщина выглядела очень спокойной и довольной.
      «Я никогда не смогла бы вот так. Сидеть одной в ресторане», – подумала я.
      Или смогла бы?
      Я проводила ужасно много времени одна. Слишком много для девушки, живущей вместе со своим бойфрендом.
      «Было бы неплохо, – подумала я, – набраться храбрости и хоть один раз поступить как хочется. Например, насладиться теплым весенним вечером в уютном ресторанчике».
      Женщина поймала мой взгляд и улыбнулась. Я ответила смущенной улыбкой и прошла мимо.
      «Мужайся, Клер, – сказала я себе. – Снять домик на лето – значит сделать шаг в верном направлении. Шаг к независимости. Именно этого ты хочешь, верно? Независимости?»
      «Но чего хочет для тебя Уин?» – поинтересовался тоненький голосок.
      Вряд ли ему понравится мой план. Это я знаю точно. По-настоящему вопрос должен звучать так: хватит ли у меня духу воспротивиться его желаниям?
      Иными словами, хватит ли у меня духу сказать ему «нет» и «да» – себе?
      Я остановилась у рынка напротив большого собора купить молоко для Уина и готовый ужин для себя.
      Ожидая, пока продавец протянет мне пластиковый контейнер с макаронами и сыром, думала о двух женщинах, которые, возможно, станут моими временными соседками.
      Даниэлла вроде бы ничего. Немного переборщила с макияжем, но, кажется, вполне на уровне. Довольно славная.
      Люблю славных людей. И всегда считала, что это качество не все ценят по достоинству.
      Джинси?
      А вот она меня немного беспокоила. Вернее, не столько она, сколько опасения, поладим ли мы. Я уже почувствовала, что она заядлая спорщица и старается настоять на своем. Что-то вроде бунтаря. Неистовая натура.
      «Может, – подумала я, – не стоит судить так поспешно. Дождемся следующей встречи».
      Я заплатила за продукты и, подхватив белый пластиковый пакет и костюм Уина, направилась к Гаррисон-авеню.
      Куда подевались все тревоги? Их вытеснило возбуждение. На каком-то уровне мне вдруг стало все равно, что подумает Уин о моем плане. А вместе с этим пришло ощущение свободы, которого, кажется, я до сих пор не испытывала.
      Глубоко вздохнув, я на мгновение представила себя на берегу, одну, в обществе звезд, луны и неутомимого черного прибоя.
      Жизнь неожиданно показалась очень пугающей.
      И, что вполне естественно, чудесной.

      Не моя вина, что я опоздала на встречу.
      То есть интересно, когда это в мире бизнеса совещание начинается вовремя?
      Я вам скажу.
      Никогда. То есть почти никогда.
      Я семь лет проработала старшим помощником администратора в бостонском офисе большой строительной фирмы и навидалась всяких совещаний.
      Даже инженеры, известные своей точностью и пунктуальностью, никогда не приходят вовремя. То есть не всегда.
      И кто мог ожидать, что встреча двадцати – тридцати незнакомых женщин, желающих потратить кое-какие деньги на приятный летний отдых, встреча в абсолютно неформальном баре вроде «Джорджа» начнется ровно в шесть?
      Я вас умоляю!
      Большинство служащих в моем офисе, расположенном возле довольно жалкого городского кампуса Северо-восточного университета, не покидают здания по крайней мере до половины седьмого. Все твердят об этом, поскольку я приучила всех, что ухожу не позже пяти. Я получаю слишком мало, чтобы сидеть здесь до семи.
      Пусть мой муж так работает.
      То есть будет работать. Когда я его найду.
      Так или иначе, а в тот день я ушла из офиса ровно в пять; оставалось достаточно времени, чтобы спокойно прогуляться по торговому центру, по дороге от Хантингтон-авеню к Бойлстон-стрит, почти до самого Ботанического сада. Погода стояла прекрасная, и на какую-то секунду захотелось забыть о торговом центре, чтобы подольше побыть на воздухе.
      И тут, пока я ждала на переходе, омерзительный автобус с ревом промчался мимо, выпустив клубы густого черного дыма, и я подумала: «Как? Я собираюсь и дальше разрушать уже почти уничтоженные этим гнусным городским воздухом легкие?»
      Нет уж, благодарю!
      Я подумала, что не стоит проходить через весь торговый центр. Это собьет меня с пути.
      И вообще не следовало подниматься на второй этаж. Но я все-таки поднялась, и там это произошло. Мне прямо-таки бросилась в глаза премиленькая пара босоножек в витрине «Найн уэст», они, казалось, так и манили к себе.
      «Даниэлла Лирз, – кричали они, – взгляни на нас! Только представь себя в нас на ужине у «Дэвио»!»
      Ну и что? Всякая уважающая себя женщина знает, когда такие потрясные туфельки взывают к тебе, следует немедленно войти в магазин и примерить их.
      Все же глаз у меня – алмаз! Они сидели как влитые, особенно по контрасту с «королевским малиновым», которым я сегодня покрасила ногти на ногах.
      Разумеется, летом педикюр будет «дерзко-клубничный», но я достаточно разбираюсь в цветах, чтобы понять, сочетаются ли они друг с другом, даже без помощи журнала «Ин стайл».
      Я купила босоножки. Но, покидая магазин с ощущением этого особого тихого счастья, сопровождающего удачное приобретение, вдруг поняла, что совершенно забыла о встрече жаждущих арендовать летний домик.
      Взглянув на часы, обнаружила, что уже шесть, пожала плечами и направилась к ближайшему выходу. Похоже, следовало придерживаться уличного маршрута, если я вообще собиралась попасть на эту встречу.
      Увы, не вышло. Когда я все-таки добралась до «Джорджа», там почти никого не осталось: очевидно, все успели выбрать себе соседок, кроме меня и еще двух опоздавших.
      Короче говоря, мы трое решили отправиться на Вайнярд в надежде найти что-нибудь поприличнее. Вот чем все кончилось! Я обречена делить дом… – хотя его нужно сначала найти – с совершенно незнакомыми девицами.
      Которым я, похоже, совсем не понравилась.
      Я подумала, что это, может, и к лучшему.
      Может, неплохо бы подружиться с той, которую зовут Клер. Она в порядке. Одежда простовата, но по крайней мере прическа довольно симпатичная, хотя и ничего вычурного. Кроме того, у нее есть бойфренд, так что она мне не конкурентка.
      Впрочем, странновато, что она не захотела снять дом вместе с указанным бойфрендом.
      А вторая, Джинси? В ней я не так уверена. Прическа – сплошной кошмар. И никаких украшений, если только не считать таковым дерьмовые серебряные «гвоздики» в ушах.
      И все-таки эта тоже не конкурентка. Ни один мужчина в здравом уме и твердой памяти, из тех, с которыми мне хотелось бы встречаться, не подумает назначить свидание этому несчастью, считающему себя девушкой.
      Собственно говоря, даже не важно, удастся ли поладить с обеими соседками. Я снимаю летний домик не для того, чтобы заводить новых подруг.
      Да и не слишком я гожусь в подруги.
      Конечно, я общалась с девчонками из Ойстер-Бей, где когда-то росла. Это на Лонг-Айленде, Нью-Йорк. Иногда мы переписываемся по электронной почте, и я встречаюсь с ними, когда приезжаю домой к родным. Но у меня не слишком много общего с Эми, Мишель и Рейчел. Не только потому, что все они замужем, а я – нет.
      Я вроде как с самого начала была другой.
      Скажем, к примеру, я единственная уехала из дома поступать в колледж. Учиться.
      Эми и Рейчел посещали местный колледж, Мишель каждый день моталась в Нью-Йоркский университет (родители не хотели, чтобы она жила в общежитии), а я отправилась в Бостонский университет и специализировалась в области средств связи, взяв второй специальностью историю искусств.
      Целых четыре года я летала на Лонг-Айленд на каникулы и праздники и, хотя неплохо проводила время, была счастлива вернуться в Бостон к своей жизни.
      Ближе к окончанию учебы стало ясно: родители предполагают, что я вернусь домой и найду работу в Нью-Йорке.
      От одной этой мысли во мне все восстало.
      Я любила родных.
      Но не хотела начинать свою так называемую взрослую жизнь под их контролем. Они и без того достаточно потрепали мне нервы по поводу решения уехать в Бостон, но я стояла насмерть. Мне было необходимо побыть одной. Стать самостоятельной.
      И после этих четырех лет я вовсе не собиралась возвращаться домой.
      Личная жизнь была для меня важнее всего.
      К двадцати трем годам Эми, Мишель и Рейчел повыскакивали замуж.
      Отец намекал, что мне, возможно, стоило бы последовать их примеру.
      Мать все удивлялась, что неладно с занудными обитателями Новой Англии, не способными распознать прелестную молодую женщину с первого взгляда!
      Честно говоря, я вовсе не спешила замуж. Сначала.
      Что возвращает мысли к летнему домику… Я предпочла нанять таковой в Оук-Блаффс, потому что не могла себе позволить дом в Нантакете или одном из супердорогих районов Вайнярда вроде Эдгартауна.
      Конечно, всегда можно попросить денег у родителей. И они дали бы, но сначала попытались бы уговорить отказаться от мысли о домике и приехать на лето к ним.
      А мне этого не хотелось. Их любовь была чем-то вроде удавки, я постоянно опасалась задохнуться в горячих объятиях.
      Меня же интересовали совсем другие объятия.
      Главное, я решила снять домик потому, что настала пора найти мужа.
      Мужа, достойного Даниэллы Сары Лирз.
      Кем была Даниэлла Сара Лирз в это судьбоносное лето? Позвольте мне немного рассказать о ней.
      Рост: пять футов четыре дюйма. В самый раз.
      Внешность: не слишком смуглая кожа, карие глаза, идеально изогнутые брови, шедевр салона «Студия».
      Волосы: густые, темно-каштановые. Длина – до плеч, и всегда прекрасно уложены.
      Фигура: кое-кто называет ее роскошной. Другие утверждают, что я похожа на молодую Софи Лорен.
      Или Кэтрин Зета-Джонс.
      Или, в один из моих лучших дней, Дженнифер Лопес.
      Нет, правда. Люди часто говорят нечто подобное, спросите у моей матери.
      Когда-то, очень давно, один тип набрался наглости заявить, что я немного толстовата. Я велела ему катиться к чертям. Мое, и только мое дело, как я выгляжу. Он попытался дать задний ход и клялся, что употребил слово «толстая» в качестве комплимента, но было слишком поздно. В моей книге жизни он давно стал древней историей.
      Видите ли, я всегда считала, что способность к самооценке – хорошее качество в любом человеке. Своей я обязана родителям. Мне с детства твердили, что я красива, умна и вполне заслуживаю счастья, любви и успеха в обществе.
      Они наставляли, я слушала. Возможно, в школе я слушала не слишком внимательно, особенно на уроках географии и социологии, хотя настроение никогда не портилось от неспособности найти на карте… ну, не знаю, скажем, Уругвай! Зато дома я прислушивалась ко всему очень внимательно.
      Не то что я была так уж занята собой. Я знала девушек, настолько поглощенных собой, что общаться с ними было просто невыносимо. Но себя нужно ценить. Сознавать, что ты достойна всего хорошего.
      Почему бы нет?
      Как любила говаривать моя бабушка: «Живи, пока живешь. Умрешь – так навсегда».
      Подумайте об этом.
      Во всяком случае, я не привыкла особенно тревожиться по поводу лишней пары фунтов. Потому что знаю: с ними или без них, я все равно прекрасна.
      И не потерплю от мужчин иного поведения, кроме джентльменского.
      Я регулярно хожу к массажистке и косметологу и раз в две недели делаю маникюр и педикюр. Как-то в офисе меня спросили, почему мне не лень красить ногти на ногах зимой.
      – Никто же не носит босоножки, – заявила эта девица. – И никто не видит твои пальцы.
      – Поправка, – парировала я. – Я вижу. А это для меня самое главное.
      С самой средней школы я ношу только желтое золото. И никогда – серебро. Не то чтобы я ненавидела серебро, просто решила иметь собственный отличительный знак, так сказать, фирменную марку. И я давно усвоила, что каждая женщина должна иметь личного ювелира, такого, которому доверяет.
      И каждая женщина должна иметь множество всяких мелочей и удобств, собственных. Личных. Своих.
      Это возвращает нас к самооценке.
      К самоуважению.
      Мне вопить хочется при виде женщин, позволяющих топтать себя мужчинам, которые предоставляют им платить за себя в ресторане, не звонят, когда их просят, и носят спортивные штаны на людях.
      Я часто думала: «Куда катится этот мир, если в обществе допустимо такое гнусное поведение?»
      И вот вам истина: дай мужчинам палец, они оттяпают руку. С самого начала следует установить границы. Заставить их играть по вашим правилам. А если они не желают, значит, вылетают из игры. Точка.
      Я считаю себя приличным человеком.
      Я пожертвовала прошлогоднюю одежду бездомным. Ну знаете, ошибки – вещи, которые просто не следовало покупать.
      Не то чтобы я часто делала ошибки.
      В конце каждого года я выписываю чек столовой, где готовят бесплатные обеды неимущим женщинам.
      – Когда у тебя столько всего, сколько у нас, – часто повторяет отец, – не грех и поделиться.
      Думаю, когда у меня будут дети, я обязательно научу их всему, чему учили мои родители. Буду делать все, чтобы они выросли гордыми, сильными и великодушными. И тогда успех и счастье неминуемы.
      По крайней мере мне так твердили. Иногда я сильно сомневаюсь насчет счастья. Не то чтобы я делилась с кем-то своими сомнениями.
      Наряду с сомнениями у меня есть вера. Своего рода. Мои родные не едят кошерных продуктов, не ходят в синагогу, но в большие религиозные праздники собираются на обед. Женщины готовят, мужчины поют и читают молитвы. Большинство из них я не понимаю, потому что в школе не проходила еврейский.
      Я вас умоляю. У меня и без этого полно дел, особенно с работой и общественной жизнью.
      Все же я всегда чувствовала, насколько важна традиция, и поклялась, что, когда выйду замуж, мы вместе объясним важность и значение традиции нашим детям.
      Это возвращает нас к теме мужа.
      Давным-давно я планировала встретить подходящего человека, годам этак к двадцати пяти.
      Может, это был не столько план, сколько неосознанная уверенность. Я и представить не могла, что к этому возрасту так и не встречу подходящего человека.
      Но случилось так, что в двадцать девять я все еще оставалась одинокой. Этим летом, десятого августа, мне исполняется тридцать.
      Тридцать.
      Поверить невозможно.
      И вдруг я остро осознала, что многие, многие девушки на улицах Бостона моложе меня. Я пристально изучала их: чистоту кожи, густоту волос, белизну зубов, упругость тел.
      Соперницы. Опасные соперницы.
      Не то чтобы я потеряла уверенность в себе, но…
      Признай это. Тридцать – старость для женщины.
      «Даниэлла, – сказала я себе, – давно пора заняться делом. Давно пора связать себя узами брака».
      Замужество – знак зрелости. Верно? Все равно что заявить миру: «Я взрослая. Вполне могу рассуждать о закладах, канавах, снегоочистителях, налогах на собственность, свекре и свекрови, системе школьного образования и страхования жизни. Общаться на равных с лучшими из людей. Моими родителями».
      Замужество знаменует конец детства, или затянувшейся юности, или чего-то в этом роде.
      Вообще конец чего-то.
      Что же, я готова положить конец этому чему-то.
      Готова стать взрослой.
      В самом деле готова вступить в содружество замужних женщин.
      И все, что для этого нужно, – найти подходящего человека.
      «Подумаешь, великое дело», – сказала я себе. Он где-то поблизости.
      И обязательно полюбит меня в новых туфельках.

      Уину не понравилась идея с летним домиком.
      Собственно говоря, ничего другого я не ожидала. И все же его неодобрение немного меня испугало.
      Уин никогда не поднял бы на меня руку. Вопрос не в этом. В выражении глаз. В стальном взгляде. Взгляд словно отсекал меня от него.
      Мы находились в обставленной по последнему слову техники кухне, которую Уин выбрал для нашего дорогого, обставленного по последнему слову моды дома.
      – Если тебя волнуют деньги, – оправдывалась я, – можно заплатить из тех, что дают мне родители.
      Взгляд стал совсем мрачным.
      – Никогда не сомневайся в моей возможности содержать нас обоих, – холодно бросил он, почему-то понизив голос. – В наших отношениях мужчина – я. Никогда этого не забывай.
      Что я могла сказать?
      Просто отвернулась, взяла кухонное полотенце и принялась вытирать столовые приборы.
      – Клер, почему ты так упорно моешь посуду вручную? – раздраженно осведомился он. – По-моему, для этого есть «Бош».
      Я круто развернулась.
      – Ты все равно слишком занят, чтобы проводить время со мной. Так какое имеет значение, если я ненадолго уеду?
      Или если мне нравится самой мыть посуду?
      – Имеет. Потому что…
      Уин осекся. Сменил тактику.
      Теперь его тон станет умоляющим. Расчетливо успокаивающим.
      Он подошел ближе, положил руку мне на плечо.
      – Милая, почему бы тебе не поехать домой? Не провести лето с матерью?
      Зачем? Чтобы она присматривала за мной?
      – Я нанимаю дом, – упорствовала я, отодвигаясь. – И тебе меня не остановить.
      Прежде чем изречь ответ, Уин глубоко вздохнул.
      – Попомни мои слова. Клер, ты об этом пожалеешь. Но знаешь что? Если не желаешь слушать моих советов, прекрасно. Я всего лишь пытался предостеречь тебя, оградить от огромной ошибки.
      «Ты просто пытаешься оградить меня от нормальной жизни».
      Уин вернулся к своему ноутбуку и принялся изучать какой-то необходимый для работы документ. Я отправилась в спальню и села на край кровати.
      И снова осознала, до чего одинока. И приятельниц у меня ни одной, кроме жен кое-кого из коллег Уина. Разве это приятельницы? Вовсе не похожи на тех, кого я помню по средней школе: близкие подружки, с которыми можно хихикать над девчоночьими секретами, которые знают твою семью почти так же хорошо, как ты сама, и помнят, как ты любишь есть мороженое прямо из контейнера.
      Через час Уин улегся в постель. Я, по-прежнему одетая, уже лежала под одеялом. Мы не разговаривали.
      Никогда не ложитесь спать в гневе. Одна из любимых заповедей матушки по части семейной жизни. Она клялась, что ни разу не засыпала, не помирившись предварительно с папочкой.
      Мне казалось, что это вранье.

      Не знаю, с чего вдруг мне вздумалось позвонить домой.
      Не то чтобы у родителей была привычка звонить мне.
      Они и не звонили. Почти никогда.
      Не то что нам не о чем было разговаривать.
      В тонкости моей работы они не вникали. В подробности моей личной жизни я не собиралась их посвящать. Впрочем, ничего экстраординарного в моей личной жизни и не происходило.
      И все же.
      Я позвонила на следующий день из офиса, запасшись предварительно карточкой, поскольку, в отличие от кое-кого, не имела привычки пользоваться на халяву офисными телефонами, электронной почтой и даже копировальной техникой.
      Взять хотя бы мою приятельницу и коллегу Салли. Мы вроде как встречались и после работы, хотя не так уж и часто. Всего три раза. Инициатором совместных выпивок была она.
      Неплохая девчонка, несмотря на тщательно отработанный имидж крутой особы.
      – Ма? Это Джинси. Звоню из Бостона.
      Опять ты за свое? Непременно нужно ткнуть ее носом?
      Моя лучшая половина пристыженно покачала головой.
      – Здравствуй, Вирджиния, – мрачно отозвалась мать. – Что-то случилось? Надеюсь, тебе не нужны деньги, потому что у нас их просто нет, тем более…
      Я выразительно закатила глаза, хотя в комнате никого не было.
      – Мама! Не нужны мне деньги! Господи, неужели нельзя поговорить по-человечески? Иисусе!
      – А вот мне не хотелось бы слышать подобные выражения от своей дочери! Ты же знаешь, как мне это неприятно!
      Еще бы! Именно поэтому ненавистные словечки и слетают с языка при каждом нашем разговоре. Ничего не могу с собой поделать, мамочка! Извини, так уж ты на меня действуешь!
      – Как ты, ма? – спросила я, старательно подавив невесть откуда взявшуюся потребность пришпилить степлером руку к столу. Это наверняка отвлекло бы меня от боли, причиняемой нашей беседой. – Как па?
      – Да все в порядке. Что с нами может случиться. Вот только деньги…
      – А Томми?
      Мой брат, в свои двадцать пять, успел бросить колледж ради волнительной карьеры кассира в местном «Гарриманс», гигантском гипермаркете. Мы не ладили с самого детства. Есть в Томми что-то подленькое, и хуже того, хотя он разыгрывал из себя дурачка, мне всегда казалось, что на самом деле ума ему не занимать. Просто лени – хоть отбавляй. А я ненавидела лентяев.
      – Встречается с какой-то швалью, которую подобрал в «Три-Стамп». Не пойму, откуда в этом городе столько всякой дряни…
      Ну разумеется, Томми никогда и ни в чем не виноват! Его шлюховатая девица, лучший друг и по совместительству злой гений… Копы, которым нечего делать, кроме как то и дело сажать в кутузку молодого парня, у которого просто еще не было времени перебеситься… Это из-за них у Томми никак не сложится жизнь!
      – Кстати, – оживилась мать, – у нас новости!
      «Подвал снова затопило, – подумала я, – потому что вы снова пожалели денег на приличную канализацию и дренажные трубы, или как там это называется, чтобы подвал больше не затапливало».
      – Помнишь свою кузину Джоди?
      Еще бы! Как же не помнить! Ужас, летящий на крыльях ночи!
      – Э… конечно, ма. Я часто сидела с ней по вечерам.
      – Ах да! Ну так вот, она бросает школу, потому что ждет ребенка!
      Интересный выбор карьеры, отметила я про себя.
      – Кто отец? – спросила я вслух, словно это маленькое дерьмо хоть чем-то меня заинтересовало. – Она выходит замуж?
      – Ну разумеется, Вирджиния! Разве дядюшка Майк способен допустить, чтобы его дочь жила в грехе, а внук считался незаконным?! О чем ты только думаешь! Фрог-Пиддл – город маленький, как тебе известно!
      Ответить на это мне было абсолютно нечего, поэтому я решительно сменила тему:
      – Представляешь, ма, я собираюсь на лето снять домик на Мартас-Вайнярд. Вместе с еще двумя женщинами. Прямо на берегу. Домик!
      Последовало недолгое молчание. Подчеркиваю, недолгое.
      – То есть ты не приедешь домой на свадьбу Джоди? – возмутилась ма.
      Вот оно.
      А чего я ожидала? Что матушка порадуется за меня?
      – Позови па, пожалуйста.
      Разговор с отцом был еще короче. Я рассказала ему о своих планах.
      – Похоже, этим летом мы тебя не увидим, – подытожил он. – Поосторожнее там, раз уж собираешься жить одна на каком-то острове.
      Конечно, па, постараюсь поберечься от морских чудовищ. Недаром слышала, что в полнолуние они поднимаются из глубин…
      – Все будет хорошо, па.
      Как всегда.
      Я повесила трубку и потерла глаза. Проклятые лампы дневного света! И посреди деловито жужжавшего офиса, звонивших телефонов, щелкавших клавиатур и перекликавшихся голосов я вдруг почувствовала себя очень, очень одинокой.
      Но тут передо мной возникла Салли. Во всем своем великолепии – с очень короткой стрижкой пурпурного цвета.
      – Эй, – начала она, уставившись на доску объявлений над моей головой. – Хочешь по пиву после работы?
      Я отметила новый пирсинг в ноздре.
      – Еще бы! – кивнула я. – Спасибо.

      Разговор обернулся не так уж плохо, как я ожидала.
      Мать начала было жаловаться и ныть в трубку, но стоило мне заверить, что Мартас-Вайнярд буквально кишит подходящими холостяками, а не только одними геями, как со вздохом согласилась с моими планами на лето.
      – По крайней мере не будешь зря тратить время, развлекаясь без всякой цели, – заметила она. – Даниэлла, я так рада, что ты решила остепениться и выйти замуж!
      – Ну, – возразила я, скрипнув зубами, – сначала нужно найти подходящего человека, ма.
      – Пф-ф! – фыркнула мать. Я живо представила небрежный взмах пухлой ручки, отметавшей дурацкое незначительное препятствие. – Можно подумать, велика проблема! Взгляни на себя! Ты просто шикарная. Да любой мужчина в здравом уме умрет, чтобы добиться тебя.
      В здравом уме.
      На это следует обратить внимание. Опасайся психов.
      – Спасибо, ма. А па дома?
      – Знаешь, мать хотела бы, чтобы ты приехала домой на пару недель, – первым делом произнес он. – Не сумеешь?
      Вот оно.
      Угрызения совести.
      – Я уже подписала договор об аренде, – соврала я.
      – А ведь Дэвид тебя ждет. Он и эта его невеста, как там ее…
      – Роберта.
      В толк не возьму, почему отец всегда притворяется, что забыл имя очередной приятельницы Дэвида.
      – Может, ему стоит приехать ко мне на Вайнярд? – предложила я, зная, что папочка припрятал в рукаве не менее одной козырной карты, с помощью которой надеется воздействовать на мою совесть.
      – А как насчет твоего бедного старенького папочки? Неужели совсем о нем не думаешь? – спросил отец полушутливо. – Или ты больше меня не любишь? Нашла кого-то еще и забыла своего папу?
      Вот это смертельный удар. Я всегда была папиной дочкой, но, в отличие от многих женщин, честно пыталась не пользоваться этим.
      – О, па, конечно, нет! Ты сам знаешь, что навсегда останешься самым главным в моей жизни. Просто…
      – Даниэлла, поезжай и отдохни хорошенько. Я так, дурачусь. Ты молодая девушка, красавица, и кому и развлечься, как не тебе?
      – Приеду на свой день рождения, – пообещала я, смаргивая слезы. – В августе. На уик-энд.
      – Моя тридцатилетняя малышка, – вздохнул па. – Ты делаешь меня стариком.
      – Ты вовсе не старый, па, – заверила я, думая: «Мой па совсем не старый, верно? Всего шестьдесят пять. По современным стандартам, это далеко не старость!»
      – Нет, что ни говори, я старею, и слава Богу. Знаешь почему?
      Комфорт и утешение давным-давно известного. А заодно и тоска.
      – Потому что, если не стареешь, значит, уже мертв, – продекламировала я.
      – Точно! – хмыкнул па. – В общем, поезжай и хорошенько повеселись на пляже.
      Я обещала постараться.

      Полагаю, мы могли бы рискнуть и снять дом заочно. Без осмотра.
      Довериться риелтору. Развесить уши и внимать ее россказням.
      В конце концов, особого значения это не имело. К тому времени, когда мы набрались решимости снять дом на лето, на рынке осталось одно дерьмо. По крайней мере в Оук-Блаффс.
      Наша агент упомянула о маленьких поселках на побережье. Электричества нет. Канализация весьма сомнительна. Потрясающие виды. Тонны мира и покоя.
      – Нас не интересует мир и покой! – объявила Даниэлла и, повернувшись ко мне и Клер, прошептала: – Единственный интересующий меня вид – это вид обнаженной мускулистой мужской груди.
      Не потребовалось много времени, чтобы заметить: время от времени будущую соседку так и тянет выражаться высоким штилем дамских романов.
      Погода тоже не способствовала усилиям риелтора впарить нам развалину. День выдался холодным, мокрым и серым. Я не позаботилась накинуть куртку поверх майки с короткими рукавами и теперь зябко ежилась.
      Да и стоил ли Вайнярд стольких хлопот? Добраться до него сложнее, чем, скажем, на Кейп-Код. Сначала автобусом до Фалмута. А оттуда паромом до Оук-Блаффс.
      Может, надо было попросту плюнуть на эту затею с летним домиком и проводить выходные и уик-энды на экскурсиях? Взять напрокат машину и посетить наконец такие местечки, как Стербридж-Виллидж и домик Луизы Олкотт в Конкорде? Или это в Лексингтоне?
      О да! Можно подумать, в этих самых местечках меня ждут непристойные развлечения!
      – Девушки, даю свово, – картавила Терри, – вам вучче меня посвушать. Я не бвосаю свов на ветев. Вибо бевите что есть, вибо пожавеете, что не посвушавись Тевви.
      – Вы из Бруклина? – поинтересовалась я.
      – Да, а что? – подозрительно осведомилась Терри, словно я собиралась повесить на нее старое нераскрытое преступление.
      Я пожала плечами:
      – Просто спросила. Хотелось проверить, правильно ли могу определить выговор.
      – Выговов? Какой еще выговов? Вадно, не важно. Так по вукам или нет?
      Кто его знает. Не поверите, но дом был дерьмовым, даже по моим невысоким стандартам. Кружевная викторианская безделушка? Как же! Скорее, лачуга: дунь – развалится.
      Две крошечных спальни, вернее, чуланчика, и, что самое интересное, ни одной нормальной кладовки. Холодильник времен шестидесятых. Запах плесени настолько тяжелый, что вряд ли выветрится, даже если неделями держать окна открытыми настежь. Диван, на который я не села бы, не подстелив чистую простыню и не вылив семи флаконов освежителя воздуха.
      И что в этом доме хорошего? Только то, что он находился в Оук-Блаффс.
      А Оук-Блаффс – душевное местечко. Имеет историю, связанную с Движением духовного возрождения, которое, в свою очередь, имеет какое-то отношение к церкви методистов, насмерть запугавших католиков и наиболее твердолобых протестантов.
      Точно не знаю, но каким-то образом Движение духовного возрождения в конце девятнадцатого века привело к появлению множества деревянных домиков, выстроенных в стиле плотницкой готики, и к растущей популярности Оук-Блаффс в качестве места отдыха для американцев среднего класса.
      Понятия не имею, как там еще распорядилась история, но знаю, что в Оук-Блаффс до сих пор имеется процветающая и довольно обширная афро-американская община. Плюс куча баров.
      Даниэлла брезгливо сморщила нос:
      – Кухня уж очень грязная.
      – Я могу все вычистить, – поспешно предложила Клер. – То есть это все равно придется сделать.
      – Да и много ли придется готовить? – поддержала я. – Можно подумать, мы с утра до вечера собираемся сидеть дома!
      «Интересно, где ты раздобудешь денег для своих грандиозных планов?» – прозвучал в голове тоненький ехидный голосок. «Заткнись!» – велела я.
      Но Даниэллу волновала очередная проблема.
      – Краска шелушится!
      – Снаружи. И кому это надо?
      – Э… а вдруг в ней свинец?
      – Собираешься сидеть на крыльце и жевать хлопья краски? – съязвила я.
      – Я просто так сказала.
      Терри пожала плечами.
      – Ванная ужасно маленькая, – заметила Клер, постукивая пальцем по подбородку.
      – Будем пользоваться ею по очереди, – парировала я.
      Терри вздохнула.
      – Ну, что вы там вешиви? Это не двовец. Есви можете позвовить себе двовец, не обязатевьно пвиезжать в Оук-Бваффс. Это все, что я могу сказать.
      – Это все, что она может сказать, девушки. Ну же, решайтесь, – подстегивала я, хотя сама еще не была уверена, что готова рискнуть.
      Еще подумаем, Джинси. Летние уик-энды на пляже? Или неделя в родном городе, с посещением свадьбы беременной соплюшки и другими светско-семейными развлечениями?
      Да что я, рехнулась?
      – Итак, мы собираемся снять домик или нет? – спросила я вслух.
      Мы стояли на крошечном скрипучем крылечке, нерешительно переглядываясь, но тут взгляд Даниэллы уперся в какой-то объект за моим плечом, и не успела я отступить, как она схватила меня за руку. Длинные крашеные ногти оказались острее бритвы. Я с воплем отпрыгнула.
      – Господи, да ты хуже вампирши! Следи за своими когтями!
      – Прости, – пробурчала она, все еще не отводя взгляда. – Девушки. Вам нужно это видеть. Ой-ой-ой!
      – Что? – раздраженно переспросила я, оборачиваясь, чтобы посмотреть, на что она так таращится. И увидела Это. Дар Господа всем женщинам. И мужчинам. Словом, имеющий глаза да узрит.
      Можно сказать, воплощение идеала. И в обтягивающих велосипедных шортах к тому же. Черт.
      – О, это не может быть настоящим! Правда, не может! – прошептала я.
      Парень оглянулся в нашу сторону и заметил, как мы на него вылупились. Судя по ухмылке и походке павлина, это его нисколько не смущало.
      Широкие плечи, узкая талия, плоский живот, мускулистые ноги, и, как мы только что заметили, шикарный зад.
      – Довольно красив, – заметила мисс Совершенство-с-Бойфрендом.
      – Довольно? – взвизгнула я. – Мы вправду смотрим на одного и того же парня? Самое сексуальное создание, которое я когда-либо видела!
      – Не создание, – поправила Клер. – Личность.
      Адонис оглянулся. Даниэлла подмигнула. И он подмигнул в ответ.
      – Гетеро. Определенно.
      – Итак? – осведомилась Терри, ловко выдув пузырь из жвачки.
      Что она вообще делает на Вайнярде? Ей скорее пристало снимать «Мою кузину Винни-2».
      – Так вы хотите домик иви нет? Есви нет, так у меня есть мивая моводая пава, котовая, возможно, заинтевесуется…
      – Берем! – выпалила Клер и уставилась на меня и Даниэллу огромными, младенчески голубыми глазами. – Верно?
      Даниэлла взглянула на меня и кивнула:
      – Верно.
      Вперед, Джинси!
      Подумать только, принять глобальное решение при взгляде на задницу горячего парня.
      Ничего не скажешь, зрелость.
      – Что же, детки, – вздохнула я, – веселиться так веселиться.

      Нечего и говорить, что телефонные услуги в договор не включались. Как, впрочем, полотенца и постельное белье.
      Результатом явилось то, что в первый уик-энд нашей авантюры мы все трое были нагружены не хуже вьючных мулов: Даниэлла с тщательно подобранными чемоданами и сумками от Луи Вюиттона (мне пришлось спросить имя дизайнера), Клер – с такими же, но от Веры Бредли (мне и об этом пришлось спросить), и я – с чудовищным синим парусиновым рюкзаком, который кузина обычно брала в пешие походы (пока не упала с горы, предусмотрительно оставив на вершине рюкзак), и большим черным мешком для мусора, перевязанным двойным узлом.
      В переполненном автобусе была невыносимая духота. Когда настало время садиться на паром, я помчалась вперед, чтобы занять три места на палубе. Даниэлла ныла, ей не нравилась перспектива отдаться на волю «стихий». Я напомнила ей о весьма пахучем первом отрезке дороги и справедливо указала, что день сухой и солнечный.
      Она сдалась и напялила широкополую соломенную шляпу, каким-то чудом не помявшуюся в одной из бесчисленных сумок.
      – Ну вот! – жизнерадостно выдохнула Даниэлла.
      – Мы почти дома, – нерешительно улыбнулась Клер.
      Я перевела взгляд с одной соседки на другую. Сплошное несчастье, что справа, что слева.
      О чем мы только думали, трое совершенно незнакомых людей, договором привязанных друг к другу на все лето?
      – А что, все беседы этим летом будут вестись на подобном уровне? – осведомилась я. – Потому что, если так, предлагаю договориться заранее. Никаких разговоров. Вообще. Если не считать самых необходимых просьб вроде «передайте мне пиво» и тому подобное. Уж лучше просто молчать.
      Даниэлла картинно вздохнула:
      – О, Джинси! Пожалуйста. У нас просто приступ паники. Синдром первого свидания. И ничего, что это не настоящее свидание. Все равно страшновато.
      – Верно, – кивнула Клер, мгновенно превращаясь в само воплощение искренности. – Нам всего лишь придется положиться на искусство беседы. То есть научиться для начала говорить о пустяках. Это приведет к дальнейшей близости.
      – Мы не к психотерапевту собрались, – отрезала я. – И слово «близость», по-моему, совершенно неуместно. И не ожидайте, что я рассопливлюсь и начну выкладывать мрачные, похороненные глубоко в душе тайны своего детства. Даже если бы они и были. Это на всякий случай. Чтобы вы ни на что не рассчитывали.
      Клер густо покраснела и встала с чисто побеленной деревянной скамьи, на которой мы все сидели.
      – Пожалуй, зайду внутрь…
      Даниэлла схватила ее за руку:
      – Солнышко, садись. Джинси так шутит.
      Клер нерешительно села, и я послала ей извиняющуюся полуулыбку.
      – Джинси, Клер хотела сказать, – подчеркнуто спокойно объяснила Даниэлла, – что оживленная беседа между незнакомыми людьми – дело не простое. И должна начинаться с пустяков. Ну сама знаешь: твое любимое ТВ-шоу. Или картина. Какой мартини тебе нравится. Твой любимый дизайнер. Сколько у тебя сестер и братьев. Все в таком роде.
      – «Новобрачные», «Люк – твердая рука». Джин, луковая, встряхнуть и не размешивать. Какой еще дизайнер? Один брат.
      – Имя?
      – Томми.
      – Старше или младше?
      – Младше.
      – Вы дружите?
      – Нет. Он задает слишком много вопросов.
      Даниэлла просияла:
      – Видишь, как все легко? Теперь мы кое-что знаем о тебе. Ладно, моя очередь. Я люблю, люблю, люблю «Блондинку в законе». Первую и вторую серии.
      «Банально, – подумала я. – Интересно, ходила ли эта цыпочка в колледж?»
      – ТВ – это совсем просто. «Уилл и Грейс», из-за одежды Грейс, хотя сама она ужасно костлявая – все ребра пересчитаешь!
      Да уж, подобные проблемы самой Даниэлле не знакомы!
      – Мартини, – продолжала она. – Водка с лимоном или клубникой и оливки.
      – Брр, какая гадость! Меня всегда тошнило от разбавленных напитков.
      Даниэлла склонила голову набок и надула губки.
      – Вот с дизайнером сложнее. Сразу и не скажешь. Ну… зависит от настроения. И времени года. И от того, разумеется, сколько денег я могу потратить.
      Ну конечно. Мои траты в этой области… скажем, почти несущественны.
      – Один брат, Дэвид. Ему тридцать шесть. Он доктор, очень красив. Помолвлен. Свадьба в конце весны. И мне придется быть одной из подружек невесты, иначе родители очень расстроятся. Вот и все.
      Я пожала плечами. Как и предвиделось, никаких особых сюрпризов.
      – Клер? – неохотно и без всякого вызова обронила я. Мне все еще было не по себе: как ни говори, а я вроде бы напугала ее.
      – Ой! – воскликнула она, словно удивляясь, что мы включили ее в глупую игру. – О’кей! Я не часто смотрю телевизор. Но пожалуй… «Она написала убийство». Помните, с Анжелой Лансбери в роли Джессики Флетчер? Идет по кабельному ТВ. Повторы, разумеется.
      Любимое шоу Клер с пожилой женщиной в главной роли? Может, Даниэлла права относительно того, что иногда простые вопросы становятся ключом к пониманию сложных душевных переживаний.
      – Как мило, – выпалила Даниэлла, скрещивая уже успевшие загореть ноги. Или они просто выглядели загоревшими из-за белых шортов, которые она надела?
      Я мысленно велела себе не забыть проверить ее косметику на предмет крема-автозагара.
      – Действительно… очень мило.
      Клер, казалось, не заметила легкой иронии.
      – У меня несколько любимых фильмов, – продолжала она. – Не уверена, что могу выбрать какой-то один. У каждого свои преимущества.
      – Наверняка так оно и есть, солнышко. Просто выбери любой из первой десятки. Все, что придет в голову. Не раздумывая.
      Я мгновенно задалась вопросом, способна ли Клер вообще что-то сказать не подумав.
      – Ну ладно. Тогда «Эта чудесная жизнь». И «На золотом пруду».
      – Заметано. Какие-то предпочтения в смысле мартини?
      «Только не говори “с шоколадом”», – безмолвно предупредила я.
      – Я вообще не пью мартини. И не слишком обращаю внимание на дизайнеров.
      С этими словами Клер легонько дернула за край розовой тенниски с короткими рукавами.
      – Обычно я покупаю вещи хорошего качества, но никогда не следую моде. Больше люблю классику. Чаще всего из «Тэлботс». Л.Л. Бин. Иногда Энн Тейлор. Но я занимаюсь шопингом только дважды в год. Есть масса куда более интересных вещей, не находите?
      Даниэлла подняла темные очки в массивной белой оправе и подозрительно уставилась на Клер:
      – Какие именно?
      – Ну, чтение, например. Или вязание. Люблю вязать. Или проверять контрольные. Или гулять по берегу реки. Убирать. Готовить. Забирать костюмы и рубашки Уина из химчистки, покупать продукты. Писать письма родным в Мичиган. Именно писать, а не печатать, это менее официально. И…
      – Ясно, – перебила я. Даниэлла, в ужасе при виде подобного безумия, похоже, потеряла дар речи. – Как насчет братьев и сестер?
      – У меня два старших брата, Джеймс и Филип. Джеймс – хирург-ортопед. Он женат и имеет двухлетнего сына, Джеймса-младшего.
      «Как оригинально, – злобно подумала я. – И какие восторги по поводу семейных добродетелей!»
      Не то чтобы у меня имелись твердые принципы относительно чего бы там ни было.
      – А Филип? – не сдавалась Даниэлла.
      – Филип – начальник отдела связей с общественностью в большой фармацевтической компании.
      – А миссис Филип имеется?
      Взгляд Клер скользнул к горизонту.
      – Вообще-то да, но…
      – Но что? – жадно допытывалась Даниэлла.
      Ага! Этой нужно остерегаться. Обожает горяченькие сплетни.
      – Ну, она хотела разъехаться с Филипом, но тот пока не соглашается. Она считает, что муж проводит слишком много времени в офисе и почти не бывает дома. Но ведь именно он содержит семью!
      В голосе Клер зазвучали умоляющие нотки.
      – Неужели она не понимает, что он всего лишь выполняет свои обязанности?
      – Возможно, – возразила я, – если только не слишком увлекается. А вдруг она предпочитает, чтобы денег было меньше, а близости – больше?
      Какого черта я лезу не в свои дела?!
      Клер покачала головой:
      – Они пытались завести ребенка. А в наше время это стоит кучу денег.
      – Разумеется, – отрезала я, – если обращаешься с ним как с особой королевской крови! Когда я была маленькой…
      – А что, миссис Филип не работает? – вмешалась Даниэлла, прерывая то, что наверняка могло перерасти в тираду на одну из моих любимых тем.
      – Нет. Она вышла за Филипа сразу после окончания колледжа. Ей только двадцать пять. И она постоянно старается забеременеть.
      Клянусь, Клер выдала эту информацию без малейшего признака сарказма.
      Даниэлла откашлялась и поправила шляпу, которая, насколько я могла заметить, вовсе в этом не нуждалась.
      – Если только я не окончательно потеряла связь с современной культурой, – заметила я, – миссис Филип хочет чаще видеть мистера Филипа дома именно с этой целью. И чем она занимается, пока ждет появления мужа?
      – Хозяйством, полагаю. Впрочем, у них экономка. Не знаю. Может, благотворительность.
      Клер понизила голос, словно кому-то были интересны ее дурацкие откровения.
      – Честно? Да я просто спятила бы, не будь у меня работы.
      Даниэлла снова вздохнула:
      – Неудивительно, что твой брат так много времени проводит в офисе. Солнышко, не обижайся, но думаю, миссис Филип нужен не столько мистер Филип, сколько жизнь. Собственная жизнь. Сейчас, пока не будет слишком поздно. Впрочем, это только мое мнение.
      – В семье Уэллман никогда не бывало разводов, – отрезала Клер, словно это должно было положить конец дискуссии.
      И положило – в разговоре произошла заминка. Ненавижу заминки. Они доводят меня до нервного срыва. Заставляют чувствовать себя так, словно мне в очередной раз не удалось достойно вести себя в обществе. Можно подумать, именно я обязана развлекать остальных.
      «Ладно, – подумала я, поднимаясь и потягиваясь. – Что теперь?»
      – Пойду принесу газировки, – сообщила я, страстно желая остаться одна. – Кто-нибудь хочет…
      Но легко отделаться не удалось.
      – Брось, – отмахнулась Даниэлла. – Я захватила по бутылке для каждой. Садись, Джинси. У меня еще один смешной вопрос.
      Я неохотно села. И взяла халявную воду. Халява – всегда кстати.
      – Какой именно? – с сомнением спросила Клер.
      Я предпочла держать свои эмоции при себе, хотя испытывала примерно то же самое.
      – О’кей. Слушайте. Кто тот мужчина, с которым вы занимались сексом во сне? Можешь сказать?
      Судя по виду, Даниэлла умирала от желания поведать свои пикантные ночные приключения.
      В отличие от меня.
      Но она хотела побеседовать. Будет ей беседа.
      – Легко! – объявила я, вытирая ладонью воду с подбородка. – Хэнк Хилл.
      – Прости, кто? Хэнк Хилл? Как в «Короле горы»? Тот самый из мультика, с брюшком и в плохих очках?
      – Слушай, это был сон, так? – Я выразительно пожала плечами. – Я же не отвечаю за свои сны! Черт знает что творится в голове, когда дрыхнешь!
      – Он очень честный и прямой, – заступилась Клер. – И хотя так и норовит пнуть кого-нибудь в зад, все же остается достойным членом общества.
      – А мне казалось, ты не смотришь телевизор.
      – Нечасто. Но Уин в последнее время задерживается на работе, похоже, последнее время я приобрела нехорошую привычку смотреть телевизор за ужином. Не… не так одиноко.
      «Не стоит извиняться за то, что смотришь телевизор», – едва не вырвалось у меня. Но я промолчала.
      – Он был хорош? – завела свое Даниэлла.
      – Что?!
      – Хорош в постели? – повторила Даниэлла. – Стоил ли сон того?
      – А, ты об этом. Ну… собственно говоря, ничего не произошло. В сексуальном смысле. Скорее, мне просто понравился парень, и тут я вдруг поняла, что это Хэнк Хилл, только не мультяшный, а настоящий. Учитель в пансионе. Собственно говоря, мы вместе работали. А потом у него случился нервный срыв.
      – Прежде чем произошло что-то сексуальное? – заинтересовалась Клер.
      С чего это вдруг? Может, у нее тайная страсть к Хэнку Хиллу?
      Хм-м!
      Джессика Флетчер. Живущая в Новой Англии детективщица, по совместительству сыщик-любитель, и Хэнк Хилл, высокий техасец, специализирующийся на пропане и всем, что связано с пропаном.
      Любопытно…
      – Верно, – подтвердила я.
      – Джинси, солнышко, позволь сказать, что ты о-о-очень странная особа, – заметила Даниэлла. – Клер, твоя очередь.
      Клер смущенно заерзала.
      – О, это глупо, но однажды я видела сон о Найлзе из «Фрезье». Так романтично! Он вел себя как джентльмен. Даже не снял пиджака. То есть ничего такого не было. Мы просто ужинали.
      – Найлз Крейн – не Хэнк Хилл, – подчеркнула я. – Если уж выбирать между майкой и пиджаком, так по мне лучше майка.
      – Неужели на этой скамье я единственная, кто видит эротические сны с настоящим сексом? – расстроилась Даниэлла.
      – О’кей, детка, – кивнула я. – Выкладывай, с кем это ты перепихнулась в быстром сне? Тебя так и подмывало признаться, с самого начала беседы. Не стесняйся.
      – Ну, – жеманно поджала губки Даниэлла, – я видела абсолютно потрясающий сон с доктором Филом. Он был и-зу-мителен! Сначала…
      – Тот лысый телепсихиатр? – ахнула я.
      – Чем тебе не нравятся лысые? Сама мечтаешь о герое мультиков!
      – Он вроде как толстоват, – вмешалась Клер.
      – И это я слышу от девушки, которая распинается о несуществующей личности?! Найлза Крейна не существует. В отличие от доктора Фила.
      Вот так и прошло наше путешествие. И хотя на деле заняло всего сорок пять минут, казалось, что намного, намного дольше.
      Если это и называют дружбой, может, лучше броситься за борт прямо сейчас?!

      Вечером, разложив вещи и купив кое-что из продуктов, мы решили отправиться в популярный ресторан «Перемирие», поужинать, а потом расстаться. На случай, если кому-то захочется заняться тем, что не понравится другим.
      Даниэлла появилась из ванной с огромной гривой волос, о которой Дженнифер Лопес могла только мечтать.
      – Вот это да! – выдохнула я, остро ощущая всю ничтожность своих куделек.
      Кто-то сказал мне, что, если я потружусь уложить их, буду выглядеть как гамен. То есть уличный мальчишка. Я знала, что это означает, но притворилась, что понятия не имею. Иногда я могу быть весьма упрямой.
      – Я и не представляла, что у тебя столько волос!
      – Выглядят совсем как настоящие, правда? – расплылась в улыбке Даниэлла. – Это шиньон! Ну, разве не фантастика?
      Клер, очевидно, отнюдь не была в этом уверена.
      – Почему ты носишь шиньон? – удивилась она.
      – А почему ты не носишь шиньон? – огрызнулась Даниэлла.
      Клер? С шиньоном? Мисс простенький паж? Мисс модель каталога Эдди Бауэра? Любопытно, что она скажет.
      – Это вроде как уж слишком. Впрочем, это только мое мнение, – поспешно добавила она.
      Вечная миротворица. Хорошо бы эта девица нарвалась на какую-нибудь неприятность покруче. Ей бы пошло на пользу!
      Прежде чем огрызнуться, Даниэлла глотнула розового мартини, который я ей протянула.
      – Вполне общепринятый аксессуар. И не такой уж дорогой.
      – О, разумеется. Просто… понимаешь, мне неловко носить шиньон.
      – Но почему? – поразилась Даниэлла. – Что постыдного в том, чтобы выглядеть шикарно и модно?
      – Ну, – пискнула Клер, – не думаю, чтобы я захотела показаться на людях в таком виде.
      – Каком еще виде? Роскошном и модном? Что же, солнышко, это твоя проблема.
      – Я по натуре своей недолюбливаю все искусственное, – призналась Клер.
      Я ухмыльнулась. Бедняжка.
      – Интересно, можно ли ненатурально недолюбливать все искусственное?
      – Да и что подразумевать под натуральным? – добавила Даниэлла. – Кроме того, я не разбираюсь в так называемой натуре. Что это такое? Природа? Деревья, цветы и камни? Не станешь же ты утверждать, что каждое решение, которое принимает человек, не имеет отношения к чему-то ненатуральному? Продать что-то, произвести впечатление и тому подобное.
      Перед тем как ответить, Клер отпила апельсинового сока.
      – Голодающая эфиопская женщина, которой приходится решать, разделить ли последние крохи еды, предназначенные для ее семьи, с умирающим ребенком другой женщины, – это тебе не впечатление производить. Она думает о том, как пережить еще один день кошмарной жизни.
      – Может быть, – пробормотала Даниэлла, – но лучше нам поговорить о таких людях, как мы. О цивилизованных, тех, кому не приходится голодать или жить в лагерях для беженцев.
      – Людях, предпочитающих носить одежду от Л.Л. Бина, а не от Прада, – вставила я, смакуя свой мартини, – поскольку они хотят, чтобы все знали: они за удобство и комфорт. Ну… или, скажем, семейные ценности. Отдых на Нантакете с милыми светловолосыми детками. Яхта. Томаты. Кукуруза на гриле. Уик-энды в Мэне, в семейном летнем домике. Пирог с ежевикой. Кленовый сироп.
      – Я одеваюсь не для того, чтобы произвести на кого-то впечатление, – запротестовала Клер, – а для себя самой. Люблю удобную одежду.
      – Но твой ансамбль от Л.Л. Бина – все равно костюм, – усмехнулась Даниэлла. – Униформа.
      – Ничего подобного! В жизни не носила форму, если не считать пребывания в отряде герлскаутов.
      Даниэлла в очередной раз театрально вздохнула. Похоже, это вошло у нее в привычку.
      – Только не говорите мне об униформах! Но так или иначе, я устала от разговоров! И все, что хочу сказать: мужчинам нравятся безобидные женские уловки. Они тешат себя мыслью, что женщины готовы из кожи вон лезть, чтобы произвести на них впечатление.
      – Некоторым мужчинам, возможно, – согласилась Клер. Лицемерит? – Но не таким, с которыми мне хотелось бы быть рядом.
      Настала моя очередь драматически вздохнуть.
      – Господи, как ты скучна, Клер!
      БАЦ!
      От неожиданности я подпрыгнула. Клер почти швырнула на стол бутылку с апельсиновым соком: оранжевая жидкость, шипя, полилась через край.
      – Как ты смеешь говорить обо мне подобные вещи! – закричала она. – Ты ничего обо мне не знаешь! Ничего! И еще несколько недель назад слыхом не слыхала о моем существовании! Какое право ты имеешь судить меня?
      Такой реакции я не ожидала.
      – Эй, слушай, я не хотела. Просто неудачно пошутила. Думала, ты попросишь меня заткнуться или что-то в этом роде.
      Клер опустила голову и судорожно втянула воздух. Даниэлла подняла идеально изогнутую бровь и многозначительно взглянула на меня.
      – Забыли, – отозвалась наконец Клер. – Но не думаю, что назвать человека в лицо «скучным» – это так уж смешно. Я такая, какая есть, по многим причинам, и…
      – Ладно, – перебила я. – Все ясно.
      И тут зазвонил сотовый.
      – Это меня! – Клер сунула руку в карман твиловых шорт. – Уин звонит. Алло?
      Мы с Даниэллой молча наблюдали, как она выбежала на шаткое крыльцо.
      – М-да, – протянула Даниэлла. – В тихом омуте…

      – Доброе утро, засоня, – пропела Даниэлла. – Я как раз собиралась изложить Клер мою систему свиданий. Опрокинь чашечку кофе, я и с тобой поделюсь.
      Я нехотя потащилась на кухню и налила кофе из старого кофейника, обнаруженного под раковиной.
      – Кто варил? – промямлила я.
      Не знаю, как насчет соседок, но лично я вернулась домой очень поздно: напропалую флиртовала с парнем в баре, где был дерьмовый стол для пула. Все шло лучше некуда, пока я не выиграла партию: маленькое чудо, поскольку в пуле я не копенгаген.
      Некоторым мужчинам просто не по плечу сильные женщины.
      – Слишком жидкий, – продолжала я. – И о какой системе идет речь? Зачем нужна система, чтобы встречаться с мужчинами?
      – Ха! Это не для свиданий. Мужчины кругом так и кишат. Нет, это система распознавания неудачников. Чтобы отделить зерно от плевел. Правильно оценить потенциальных мужей.
      Я промычала что-то неразборчивое. Надо же!
      – Неплохо, – раздумчиво протянула Клер. – Но похоже, для этого нужно немало потрудиться.
      – Начни с самого начала, и не придется распутывать клубок с конца.
      – С конца? – переспросила Клер.
      – Ну да. После свадьбы. Прежде убедись, что он правильно натаскан, и не наживешь себе проблем.
      – Мужчины все же не собаки, Даниэлла, – возразила я, садясь за кухонный стол рядом с Клер. – Надеюсь, ты понимаешь, о чем я.
      – Разумеется, – самодовольно усмехнулась Даниэлла. – Можешь принять мою систему за основу и приспособить к собственным нуждам.
      После чего она продолжила листать скоросшиватель, набитый списками и схемами. К пятой странице мои глаза остекленели, но Клер, как ни странно, еще больше оживилась.
      – В раздел «Стиль», – вещала Даниэлла, – я включила «волосы»: природный цвет, текстуру, стрижку, уход. «Одежда»: повседневная, офисная, официальная, – никаких белых носков. Разве что на теннисном корте!
      – А в тренажерном зале? – напомнила я.
      – Ах да. Ну, это допускается. Главное, чтобы я их не видела. И не стирала. Далее: «Личная гигиена». Одеколон, ногти – длина и чистота, – дыхание и т. д…
      – Ты невероятна! – выпалила я, подстегнутая кофеином. – Тебе это известно?
      Даниэлла просияла:
      – Еще бы! Позволь тебе сказать: метод абсолютно надежен. Теперь смотри: я оцениваю его способность поддерживать отношения. Например, вступал ли он в длительные отношения? Если так, на какой именно срок и почему эти отношения закончились. Был ли женат? И все в таком роде.
      – А если он не пожелает исповедаться? – спросила Клер.
      – Тогда обо всем его расспрошу. У меня есть на это полное право.
      – А у него есть полное право молчать, – запротестовала я.
      – Прекрасно. Что ж, тогда он мне не подходит. Полная откровенность крайне важна.
      «Свидание – это не судебное заседание», – подумала я, однако вслух сказала только:
      – Но…
      – Никаких «но», Джинси! Конец главы. Этот тип остался в прошлом. А пока что не хочешь дослушать? Я постоянно совершенствую свою систему.
      – Э… нет. Спасибо. Я все поняла, – отказалась я и поднялась, оставив соседок корпеть над скоросшивателем.
      Спускаясь с крыльца, чтобы направиться к пляжу, я спросила себя, во что влипла. Мы абсолютно разные люди. Представить невозможно, как мы протянем это лето, без взрывов и катастроф.
      Беда в том, что я не очень-то умею заводить друзей, не важно, мужчин или женщин. Сама не знаю почему.
      Моим лучшим другом в начальной школе был балбес по имени Марк. Мы представляли собой донельзя странную парочку: толстенький неуклюжий Марк и я, тощая вертушка. Но наша дружба оказалась на удивление крепкой, должно быть, потому, что мы от природы были наделены здоровым цинизмом, о котором другие ребятишки, похоже, понятия не имели.
      Летом – мы переходим в седьмой класс – семья Марка перебралась в другое место. Я страдала почти неделю, пока вдруг не сообразила, что начисто забыла фамилию.
      Может, я просто не гожусь для истинной дружбы? Не знаю.
      В восьмом классе я завела что-то вроде приятельских отношений с недавно приехавшей в наш город девочкой Кэти О’Коннел. Я так никогда и не узнала, почему ее мать-разводка притащила семью в Вем-Слайм, штат Нью-Хэмпшир, где ни о какой карьере не могло быть и речи.
      А вот Кэти была абсолютно безбашенной девчонкой. То есть абсолютно без тормозов. Она сразу понравилась мне, а я ей. Может, потому, что я вроде как боготворила ее. Кэти была всем, чем мне хотелось быть, да только смелости не хватало. Так или иначе, я стала ее покорной ученицей: водителем краденой машины и личным помощником в хулиганских проделках и преступлениях.
      Наша короткая и абсолютно неравная дружба кончилась сокрушительной катастрофой, когда Кэти задумала однажды ночью вломиться в тот магазинчик, что на шоссе, и посмотреть, что можно оттуда унести. Особенно ее интересовала электроника, она собиралась кое-что продать.
      Я просто не могла смириться с ее планом. И хотя стеснялась собственной трусости, все же была вроде как горда собственной способностью отличить добро от зла. Кэти возмущалась, твердила, что я ей противна, осыпала меня всеми мыслимыми ругательствами и под конец приказала мне и близко к ней не подходить. Я так и сделала – это было нетрудно, поскольку ее задержали во время попытки сунуть камеру «Никон» в трусики, после чего отправили в школу для малолетних преступников.
      Вскоре после этого ее мать уехала, вероятно, чтобы жить поближе к заблудшей дочери.
      До самого конца школы я оставалась одиночкой. Впрочем, это меня не волновало. Иногда я ходила в кино с целой компанией, но большую часть времени проводила в убогой маленькой библиотеке, где могла работать на убогом маленьком компьютере, корпеть над убогой маленькой коллекцией альбомов по искусству и фильмов.
      Как-то во время весенних каникул в колледже я стала встречаться с одним парнем. Сама не понимаю почему. Не очень-то он мне и нравился. Просто показалось, что будет интересно. Я ошиблась.
      Ах, океан. И песок. И крошечные пушистые белые облачка. Вид. Пространство.
      Я сделала глубокий очистительный вздох, втянув в легкие свежий утренний воздух. Я любила городскую жизнь, но и природа имела свои прелести. Все же я поклялась придерживаться пляжа и немедленно бросилась на все еще слегка влажный от росы песок. В Хорс-Пуп, штат Нью-Хэмпшир, природы хоть отбавляй. Но я туда никогда не вернусь.
      И я не единственная, кто давал эту клятву.
      Я закрыла глаза, подставив лицо под лучи солнца, и продолжала вспоминать.
      В выпускном классе я получила письмо от некоего Марка Тремейна. Не сразу вспомнила, что это мой старый друг, а не розыгрыш или ошибка почты. Марк сообщал, что сменил ориентацию, став голубым. Я была счастлива за него не меньше минуты, потом швырнула письмо в общую кучу хлама на письменном столе и забыла о нем. Больше я его не видела. И вестей от Марка тоже не получала.
      Поступив в колледж, я наконец подцепила лихорадку под названием «о моя-лучшая-подруга». Первые два года я обзаводилась лучшей подругой приблизительно раз в три недели. Ничего не получалось. Возможно, оно и к лучшему.
      К последнему курсу я привыкла проводить время одна и ничуть не скучала. После четырех лет в колледже у меня так и не оказалось ни одного друга. Разве что с десяток не слишком близких знакомых. Да и потом я сохранила привычку не вступать в чересчур тесные отношения. Правда, время от времени встречалась с парнями, но гнала в шею каждого, кто пытался задержаться на неопределенный срок.
      В офисе было немало народу; я всегда могла выбрать кого-нибудь, чтобы выпить вместе после работы. Салли была довольно недавним дополнением к списку застольных приятелей, и хотя мне нравилось проводить с ней пару часов в неделю – посмеяться и переброситься острым словцом, – о настоящей дружбе не могло быть и речи.
      Хотя… кто знает, какие они, настоящие друзья?
      «Может, – думала я, глядя на сверкающую воду, – я просто асоциальный тип? Или мне суждено стать близкой, по-настоящему близкой только с одним-двумя людьми за всю мою жизнь?»
      Если это так, я еще не встретила таких людей. Клер и Даниэлла для этого явно не годились.
      Солнце с каждой минутой припекало все сильнее. День выдался на редкость жарким, а я забыла крем от загара. Вот для этого Даниэлла и Клер вполне годятся. То есть чтобы заимствовать у них вещи. Больше, пожалуй, ни на что.
      Нет, обе вовсе не такие уж жуткие особы. Вполне нормальные. Немного странные, но кто из нас без недостатков? Просто следует немного привыкнуть друг к другу. Каждая из нас явилась сюда с солидным багажом привычек, накопленных почти за тридцать лет. Если все сложить, получится почти девяносто лет привычек: гора дерьма, втиснутая в убогий старый домишко.
      Клер, скажем, очень, очень аккуратна. Может, это имеет какое-то отношение к ценностям Среднего Запада. Не знаю. Никогда не была западнее Чикаго. Я заподозрила, что мне и Даниэлле предстоит стать свидетелями одержимости чистотой, граничащей с безумием.
      Даниэлла, наоборот, ненавидела само понятие уборки. В детстве у них была домоправительница, и даже сейчас она нанимала уборщицу для своей маленькой бостонской квартирки с одной спальней.
      Вымыть посуду? Протереть пол? Фу! А на что же тогда горничные? В конце концов, им за это платят.
      А я? В колледже мне говорили, что жить со мной – все равно что с неряхой-парнем. Не понимаю, почему люди так считали. Правда, я иногда оставляла свет на всю ночь. Включала громкую музыку в самые неподходящие часы. Громко и фальшиво пела в душе. А однажды забыла закрыть крышкой банку сметаны.
      И все же не понимаю, почему именно из-за этой глупой случайности я заработала прозвище «Моулди».
      Может, это стало решающим фактором. После окончания колледжа я поклялась никогда, никогда больше не жить в одной квартире с соседкой. С тех пор большая часть доходов уходила на оплату квартиры, иными словами, проваливалась в черную дыру, – но по крайней мере я была независима и моя личная жизнь принадлежала только мне.
      Так было до этого лета.
      Я направилась к дому, мечтая о завтраке и душе. В надежде, что Даниэлла не оккупировала ванную. И что Клер не прикончила все овсяные хлопья.
      И вообще какое имеет значение, что именно я думаю о своих соседках и как мы ладим? Я подписала договор об аренде, теперь придется терпеть.
      На ум неожиданно пришло одно из любимых изречений папаши.
      – Если жизнь посылает тебе лимоны, – посоветовал он, когда я пожаловалась на вшивого напарника по лабораторной работе, – сделай из них лимонад.
      Я ухмыльнулась. С такими соседками, как Даниэлла и Клер, мне понадобится тонна сахара.

      Хотя я любила солнце и песок, все же долгое лежание на пляже представлялось мне пустой тратой времени. Во мне слишком много нервной энергии, чтобы часами валяться у воды.
      Если, разумеется, я не с похмелья.
      Но я согласилась этим утром немного побыть с соседками, пока те загорали на городском пляже Оук-Блаффс. Да и чем еще заняться?
      – Признайся, Джинси, – уговаривала я себя, засовывая в рюкзак полотенце, – ты трудоголик. Если не работаешь, то мечтаешь о работе. Ах, до чего же гордился бы отец, знай он хоть что-то про меня!
      Мы нашли относительно малолюдный участок пляжа и устроились: Даниэлла – на своем пушистом пляжном полотенце и креслице в тон; Клер – на ярко-голубом матрасике, и я на половине старой простыни.
      Увидев, что скрывается под махровым халатиком Даниэллы, я потеряла дар речи.
      – Что это на тебе такое? – не сдержалась я, немного придя в себя. – Выглядишь, как девушка с плаката времен Второй мировой войны! Как там ее… Лана Тернер! Что за закрытый купальник? Где ты это взяла?
      Даниэлла выразительно закатила глаза:
      – Это ретромода! Последний писк в этом году. Я и должна выглядеть, как Ава Гарднер. Мими ван Дорен. Мэрилин Монро. И это скорее относится к послевоенной эпохе конца сороковых – начала пятидесятых. Ты хотя бы раз в жизни листала журналы мод?
      – Никогда! – солгала я.
      Зачем им знать, что я покупала и читала от корки до корки сентябрьские выпуски «Вог», «Базар», «Эль» и «Мари Клер». В конце концов, это необходимо для общей культуры, и только.
      – А по-моему, тебе очень идет, – объявила Клер. – Хотя я сама никогда не надела бы белый купальник. Для этого я слишком бледная. И поскольку не позволяю себе загорать…
      – Позволь угадать дальнейшее, – перебила я, разглядывая голубой одинарный, консервативный купальник Клер. – Л.Л. Бин?
      – Я по крайней мере не совершила налет на ящик с нижним бельем своего брата, – отрезала Клер.
      Даниэлла взвыла от восторга.
      Я и в самом деле напялила свой обычный пляжный прикид: тонкий топ и мужские трусы, под которыми скрывались стринги. Дань скромности.
      – Туше, – ухмыльнулась я.
      – Почему бы тебе не попробовать какой-нибудь из лосьонов с автозагаром? – спросила Даниэлла у Клер.
      Следующие несколько минут мои соседки оживленно обсуждали преимущества и недостатки различных дорогих кремов для ухода за кожей. Я намазалась купленным в аптеке кремом от загара и принялась наблюдать за коренастым пузатым типом средних лет в куцых молодежных плавках, бросавшим фрисби девушке, которая, как я искренне надеялась, была его дочерью, а не подружкой.
      Мужчины. С ними невозможно жить. С ними невозможно…
      – Кстати, я тут подумала вот что, – начала я, прерывая горячую дискуссию соседок, – нужно договориться, как вести себя, если кто-то из нас захочет привести на ночь парня.
      – Верная мысль, – кивнула Даниэлла. – У нас только две спальни. Будем по очереди занимать диван в гостиной. Итак, если кто-то приведет парня, пусть занимает на ночь вторую спальню. А та, которая лишится места, ночует на диване или в первой спальне вместе с той, кому это выпало по расписанию.
      – Все не так просто, – возразила Клер. – Насколько я понимаю, девушка, которую выставят с законного места, должна провести ночь одна в соседней спальне. Это будет только справедливо: ведь ее самым неожиданным образом лишили права на очередь.
      – Что? – переспросила Даниэлла, сморщив нос.
      – Кстати, – продолжала Клер, – у меня идея получше. Каждой девушке отводится определенная ночь, когда она может привести домой парня и воспользоваться второй спальней. И не будет никаких сюрпризов.
      – А если я не встречу парня в отведенную мне ночь? – возразила Даниэлла.
      – Ничего не поделать, придется смириться. Считай, что ночь прошла зря. Это вполне справедливо, – деловито отозвалась Клер.
      – Чертов фашизм какой-то! Я не согласна! – справедливо заметила я.
      – Между прочим, какое это вообще имеет для тебя значение, Клер? – оживилась Даниэлла. – Тем более что ты оставила дома бойфренда, с которым живешь.
      – Именно! – поддакнула я. – Или собираешься наставить ему рога? На тебя это не похоже!
      – Нет, конечно, нет. Я не из таких. Но…
      – Вот и не вмешивайся. Позволь мне и Дэни вести сексуальную тактику.
      – Даниэлла. Даниэлла, не Дэни.
      – Как угодно.
      Я встала, потянулась. Солнце словно наэлектризовало меня, вселив новую энергию.
      – Пойду поплаваю, – сообщила я. – И чтобы никто не дотрагивался до моих «Сноу-боллз»!

      Я не могла уснуть.
      Даниэлла тихо похрапывала в соседней спальне. Джинси отключилась прямо на диване в крохотной гостиной. Обычно всего несколько часов на пляже невероятно меня утомляют, но сейчас по какой-то причине я глаз не сомкнула. Тупо пялилась в дощатый белый потолок.
      И тревожилась. Обо всем.
      Может, Уин был прав? Может, аренда этого дома – просто зряшная трата заработанных тяжким трудом денег?
      Но что я знаю о реальных ценностях?
      До этого времени деньги не были для меня особой проблемой. То есть до того, как снять дом на паях, я никогда не задумывалась о таких вещах, как оплата счетов и совместные расходы. О подобных вещах заботились сначала мои родители, а потом Уин.
      Я не сказала соседкам, что мои родители дополняли мой не слишком завидный доход ежемесячным чеком. И хотя до сих пор я не брала ни цента, держа деньги на счету, все же они всегда были под рукой. В случае нужды я всегда могла снять кругленькую сумму.
      Отец ясно дал понять, что ежемесячные чеки – часть моего наследства, следовательно, после его смерти моя доля будет гораздо меньше, чем у братьев. Но мне все же было неловко рассказывать о своих финансовых обстоятельствах кому бы то ни было, кроме Уина.
      Во всяком случае, этим летом я едва ли не впервые в жизни выписывала чеки от своего имени: довольно солидные суммы каждый месяц отправлялись через Терри из фирмы «Пиплз пропертиз» владельцам маленького домика в Оук-Блаффс. Приятно и одновременно немного страшно запечатывать конверт, зная, что этим я надежно обеспечила себе свою часть летнего жилья.
      При этом я совершенно не учла, что, если вся аренда не будет выплачена вовремя, мы можем потерять права на дом. Договор был подписан тремя фамилиями. Клер Джин Уэллман. Даниэлла Сара Лирз. И Вирджиния Мери Ганнон.
      А Джинси внесла первый взнос с опозданием. И хотя извинилась и объяснила, что должна была взять аванс под жалованье, все же меня такие вещи раздражают. Неужели она не соображала, что ставит на карту? Ее безответственность могла испортить нам лето.
      Но я старалась держать эмоции при себе, что мне обычно удается. По большей части. Я просто не смогла сдержаться, когда Даниэлла начала настаивать на найме приходящей домработницы: роскошь, которая была не по карману Джинси и которую я не считала столь уж необходимой.
      Джинси давно пора научиться убирать за собой.
      А Даниэлле, которая училась поддерживать порядок вприглядку, то есть наблюдая за домработницей, просто придется натянуть резиновые перчатки и приниматься за дело.
      «Клер, – сказала я себе, – ты становишься ворчливой старой клячей».
      Расправила смятую простыню и повернулась на бок, все еще надеясь заснуть. И зря. Я уже успела себя взвинтить.
      – И еще одно, – заявила я уродливым обоям. – Я просто отказываюсь делить поровну счет за продукты, если Джинси и дальше будет приносить эти омерзительные бело-розовые «Сноу-боллз», до которых я бы не дотронулась, даже умирая с голоду.
      В этом Даниэлла была полностью со мной согласна, хотя именно она с самого начала предложила делить расходы на три части. Правда, вряд ли она тогда знала, что составляет диету Джинси. Эта девица фунтами пожирала всякую вредную, напичканную холестерином дешевку, оставаясь при этом тощей, как палка.
      Я вздохнула, отбросила простыню и встала. Похоже, отдохнуть как следует не удастся.
      Я на цыпочках прошла мимо комнаты Даниэллы. Та все еще ни на что не реагировала. Спустилась вниз и прокралась в кухню, осторожно, чтобы не разбудить Джинси. Та раскинулась на диване: рот открыт, ноги свесились через подлокотник.
      До чего же дурацкий вид!
      Я улыбнулась.
      О’кей. До сих пор все было не так плохо, как могло оказаться.
      Но все же интересно, когда и я начну развлекаться?

      Моя бабушка со стороны отца была мудрой женщиной.
      «Иногда, – говаривала она, – Господь нас испытывает.
      Подвергает сомнению нашу веру в Него, воздвигая на пути к нашему счастью ужасные препятствия.
      Проверяет нашу внутреннюю крепость, вынуждая переносить тяжкие испытания силы духа, терпения и упорства.
      Побуждает нас смело выдерживать эти испытания, преодолевать препятствия, оставаясь при этом порядочными и честными людьми.
      И если нам все это удастся, – продолжала бабушка Лирз, – мы обязательно будем вознаграждены. Не обязательно в этой жизни, но совершенно точно – в следующей».
      И к этому мудрому изречению я сделала собственное добавление.
      Если меня наградят за терпимость к неряхам и благожелательность к кретинам, я желала бы получить награду сейчас. В этой жизни. И как можно более щедрую.
      Позже к этому добавилось еще кое-что.
      Иногда награды можно не дождаться. Иногда несчастья случаются и с хорошими людьми. И не важно, сколько бы веры, терпения и других сверхчеловеческих качеств ты ни проявила бы, все равно в конце концов тебя кинут.
      Этим летом Господь решил испытать меня, скрестив мой путь с жизненным путем Джинси Ганнон. Понятия не имею, чем я так его прогневила.
      Именно этой девице удалось убедить меня, что у Господа Бога весьма своеобразное чувство юмора.
      Мой полуденный сон оказался весьма освежающим. Я прекрасно себя чувствовала. Пока не присоединилась к уже сидевшим на кухне соседкам. Но войти не успела, замерла на пороге.
      – Что это на тебе? – только и смогла выговорить я.
      Клер вопросительно уставилась на меня.
      – Не ты, – отмахнулась я. – Ты! Джинси! Что это на тебе?
      Джинси, с неистовой сосредоточенностью пожиравшая свои пирожные с кокосом, неохотно подняла голову:
      – Ты о чем? Я не расслышала…
      Я ткнула в нее дрожащим пальцем:
      – Это моя майка! И… она вся в твоих дурацких конфетах!
      Джинси вытерла ладони о шорты и оглядела свою плоскую грудь.
      – О, прости. Я не сообразила привезти на уик-энд побольше одежды. И нашла это…
      – В моем ящике комода.
      – Иисусе, да не вопи ты так громко! Ну да. Слушай, прости. Я ее выстираю…
      – Ну уж нет! Купите мне новую, мисс, только так!
      – Что? Какая-то вшивая майка! – запротестовала Джинси.
      – Эта майка от Ральфа Лорена за сто пятьдесят баксов, кретинка! – взвыла я. – А ты размазала по ней свои мерзкие «Сноу-боллз»!
      Джинси оттянула майку от груди.
      – И вовсе это не «Сноу-боллз», – уточнила она. – Это острый соус. Я ела чили на ленч. Ну и капнула. Совсем чуть-чуть. Очень симпатичный узорчик получился. Абстрактный. Можно сказать, настоящий шедевр. Эй, хочешь, я позаимствую еще пару-тройку твоих футболок. Забрызгаю соусом, и мы сможем выбросить на рынок целую партию и зашибить неплохие денежки!
      Клер выглядела по-настоящему испуганной. Но я была слишком измотана, чтобы продолжать спор. И вместо этого рухнула в кресло.
      «Запоры. Мне требуются надежные запоры, иначе я за себя не ручаюсь», – подумала я.

      Не понимаю, почему люди не способны уважать окружающих.
      Меня учили уважению с самого детства. И поверьте, это не так трудно. Уважение к другим людям, их чувствам и собственности быстро становится второй натурой.
      Даниэлла даже не потрудилась сделать вид, что только по чистой случайности съела в воскресенье утром на завтрак мой обезжиренный йогурт. Я вползла в крохотную кухоньку, открыла холодильник – тот самый, который перед этим тщательно выскребла, – и обнаружила, что последний стаканчик йогурта исчез. Совершенно сбитая с толку, я повернулась, чтобы спросить соседок, не видели ли они йогурта.
      Джинси, задрав ноги на пластиковую столешницу, втягивала в себя черный кофе из треснувшей керамической кружки.
      Даниэлла в черном шелковом халатике сидела рядом, слизывая с ложки остаток клубничного йогурта. В другой руке она сжимала стаканчик, на котором ясно значилось «обезжиренный».
      – Это мой йогурт! – воскликнула я.
      Даниэлла пожала плечами:
      – Просто решила попробовать. Можешь взять один из моих, низкокалорийных.
      – Не хочу я твоих низкокалорийных! – запротестовала я. – Мне нужен моййогурт!
      – К чему столько шума, – бросила она. – Съешь мой дурацкий низкокалорийный! Там, кажется, три сорта.
      – Низкокалорийный – совсем не то, что обезжиренный, – стояла я на своем.
      – Кому-то просто необходимо перепихнуться, – пробормотала Джинси.
      Я с размаху захлопнула дверцу холодильника и в бешенстве набросилась на нее:
      – Заткнись! У тебя не рот, а помойка! От каждого слова разит тухлятиной! Почему бы тебе просто… просто…
      – Не заткнуться? Редко, но и такое бывает. Прошу прощения.
      Я сжала ладонями виски. С каких это пор я стала взрываться от всяких пустяков?
      – О, эти скандалы меня убивают! Разве мы не должны вести себя как одна семья?
      – А что, по-твоему, мы делаем? – засмеялась Даниэлла и, встав, швырнула ложку в раковину. – Разве твои родные никогда не скандалят? Не ведут себя как спятившие идиоты, каждый раз, когда кто-то слишком долго висит на телефоне или торчит в ванной?
      – Нет. Никогда.
      – И никто ни разу голоса не повысил? – фыркнула Джинси.
      – Никто.
      В отличие от тебя.
      Даниэлла подошла ко мне, взяла за руку. Я попыталась отстраниться. Но она не пустила.
      – Клер, солнышко, может, там, откуда ты родом, все по-другому. Ну, понимаешь, где-то там. Но в том месте, где я выросла, родственникам полагается вопить, орать и хлопать дверями.
      – И ненавидеть друг друга. И обзывать дерьмом и спринцовками, – с энтузиазмом добавила Джинси, потянувшись к полупустому кофейнику.
      – Для этого и существуют семьи, солнышко. Любовь. Безусловная любовь. Именно в родном доме ты можешь приклонить голову. Бросаться ложками, закатывать скандалы. Место, где ты и твои кузены могут писать в бассейн…
      – И блевать, после того как тайком выжрали всю тайную пивную заначку твоего дядюшки, – захихикала Джинси. – Как-то мой кузен Майки обгадил с заднего крыльца стену гаража. Пятнадцать или двадцать футов, представляете?!
      Несколько секунд я молча таращилась на них. Соседки. Мне придется терпеть их все лето.
      При этой мысли я залилась слезами.
      – Похоже, по утрам к ней лучше не лезть, – громко прошептала Джинси, едва Даниэлла наконец отпустила мою руку.

      Келл просил нас прийти на пятиминутку, где должны были представить нового директора дневных программ.
      Из нашего отдела были все, кроме Салли.
      Я схватила бублик с подноса с выпечкой, купленной специально для этого случая, и налила в чашку кофе. Потом большая шишка по фамилии Вайнштайн представил Рика Лонго.
      Мистер Лонго, похоже, был смущен всей этой помпой и, пробормотав что-то о том, что с «нетерпением приступит к работе» и «успешном взаимодействии», растворился в толпе. Вокруг стояло человек двадцать.
      Я заметила нового начальника только перед тем, как выйти из конференц-зала. Он как раз засовывал в рот пончик с джемом. Подбородок был обсыпан сахарной пудрой, а кусочек клубничного джема угрожающе навис над галстуком.
      Я спрятала улыбку и вернулась к себе. Всякий, у кого достаточно мужества, чтобы есть пончик с джемом на людях, да еще в первый рабочий день, по определению не может быть совсем плохим человеком.
      Через некоторое время в офис заглянула Салли.
      – Видела этого нового типа? – спросила я. – Что-то я не заметила тебя сегодня на пятиминутке.
      – Опоздала, – бросила Салли, скорчив жуткую гримасу. – Но уже успела познакомиться с ним. Совершенно такой же, как вся остальная корпоративная шваль.
      – Откуда ты знаешь? – спросила я, вовсе не ожидая услышать в ответ что-то разумное.
      Салли слишком предсказуема.
      – Ну… он носит галстук. И блейзер! Синий блейзер.
      Я решила ничего ей не спускать.
      – Галстук даже забавный. Помнишь, эти абстрактные узоры? Так вот, если приглядеться, они вовсе не абстрактные. На самом деле такие смешные щеночки.
      Я говорила вполне серьезно. Рик Лонго, по моему мнению, вовсе не был похож на корпоративную шваль, по крайней мере в отношении одежды.
      – Типичный мужик! – фыркнула Салли. – Использует галстук как предлог для разговора. Учти, галстук, как и пенис, сразу показывает, кто есть кто. Он заманит тебя своими жалкими остротами, и не успеешь оглянуться…
      – Галстук ему подарила мать, – перебила я. – Я спросила.
      Разумеется, наглая ложь, но все же…
      Салли надулась и сложила руки на груди. Но как бы она ни лезла на стенку, я все равно не стану на ее сторону.
      Чем-то этот Рик расположил меня к себе с первого взгляда. Несмотря на идиотский прикид, на котором теперь красовалось пятно от мармелада.
      Думаю, все дело в его лице… нет, скорее в манере поведения. Какой-то… открытый, что ли? И, честно говоря, чертовски симпатичный, этакий смугловатый Джордж Клуни.
      На ум как-то сразу приходят средиземноморские пляжи, солоноватая кожа, свежевыловленные кальмары на завтрак…
      – Как бы то ни было, он совсем неплох, – заявила я Салли. Та негодующе хмыкнула и выплыла в коридор.
      Она ненавидела мужиков, и не потому, что лесбиянка. Я знала кучу вполне нормальных баб, не выносивших и презиравших мужчин, и достаточно лесбиянок, считавших, что в целом они не лучше и не хуже женщин. Но Салли не скрывала своих пристрастий. Мало того, открыто ими гордилась.
      Ее ничуть не беспокоила собственная сексуальная ориентация. Подумаешь, что тут такого? Да и меня это не волновало. Волновало другое: она впала в состояние, когда единственной интересующей ее темой для бесед являлась принадлежность к секс-меньшинствам. По вполне очевидным причинам я почти ничего не могла привнести в так называемую дискуссию. После получаса ее бредовых размышлений на тему прав, привилегий и личностного кризиса меня обычно начинало тошнить.
      А иногда хотелось лезть на стенку от злости.
      Как в тот вечер. За несколько дней до дебюта Рика Лонго мы гоняли шары в «Джулианз». Салли играет в пул еще хуже меня. Но это еще полбеды. Главное, она непрерывно трещала про себя, любимую, и таких, как она сама. Лесби то, да лесби это. Право на брак, дискриминация со стороны работодателей и ля-ля-тополя…
      Нет, не поймите меня неправильно, я целиком за браки геев и лесбиянок, и меня тошнит от дискриминации подобного рода, но я всего лишь хотела хорошо провести время. Не пытаясь при этом изменить мир.
      – Не могли бы мы поговорить о чем-то другом, – взмолилась я наконец, в очередной раз промахнувшись по мячу. – По-моему, в жизни есть еще много всего.
      – Мы – это наша сексуальность. Сексуальность определяет наше сознание.
      – Если это так, почему я с утра до вечера не рассуждаю о преимуществах гетеросексуалов? – нашлась я, совершенно забыв, что у Салли на все готов ответ.
      – Потому что вас большинство, – ляпнула она с безумно раздражающим превосходством. – По крайней мере вы так утверждаете. Мир таков, каким вы его сделали, – мы сделали бы иным его, если бы могли. И нечего толковать о своей сексуальности. Существующий мир – это и есть твоя сексуальность.
      «Боюсь, – уже не впервые подумала я, прислонившись лбом к кию, – у меня просто не хватает образования, формального или нет, чтобы оспорить подобные аргументы».
      Не говоря уже о терпении. Оно иссякло.
      – Ладно, мели что хочешь, – не выдержала я, сдаваясь, – я враг и подлежу уничтожению. А теперь бери кий. Хотелось бы закончить партию до полуночи.
      Поскольку я общалась с Салли, волей-неволей приходилось думать об этих чертовых геях. Да, конечно, за последние несколько лет многие вещи изменились к лучшему: относительная терпимость на улицах больших городов, программы для подростков-геев, которые стесняются выходить из дому, – конечно, все это классно!
      Но все же кое-что казалось мне странным. Например, переключившись как-то на канал MTV, я вдруг сообразила, что представители современной поп-культуры всячески вдалбливают приятелям, что женщина, занимающаяся сексом с женщиной, – вполне обычное явление. Я имею в виду не «горяченькие» видео, специально выпускаемые для удовольствия любителей подглядывать, лысеющих гетеросексуальных типов в шелковых банных халатах.
      То есть хочу сказать, по их мнению, дело обстоит примерно так: обычная девушка традиционной ориентации и вторая обычная девушка вдруг решают встречаться друг с другом, а не с симпатичными парнями из бухгалтерского отдела, хотя ни одна из них до этого в жизни не встречалась с женщинами и не думала объявлять об этом окружающим, поскольку вовсе не намеревалась стать лесбиянкой.
      Музыка, журналы, ТВ, книги, – словом, все представители масс-медиа твердят, что нет ничего особенного в том, что в голову неожиданно приходит примерно такое: эй, черт, да мне она нравится. В самом деле нравится! Почему бы не заняться сексом?
      Даже если вам в голову сроду не лезли гомосексуальные мысли, после такого полезут.
      Я не считаю, что это такие уж пустяки. И нахожу очень странной внезапную страсть к части тела, которая до сих пор оставляла вас равнодушной.
      Взять хотя бы… чужое влагалище. С какой стати эта мокрая, не слишком приятно пахнущая штука… становится именно тем, к чему вам захотелось прикоснуться? Нет, только не я. Меня можно смело вычеркивать из списка потенциальных лесбиянок.
      Пожалуй, стоит признаться, что мне может по-настоящему нравиться другая женщина, мало того, я вроде как способна даже влюбиться в нее, но так, как иногда преклоняешься перед человеком, куда более одаренным, чем ты сама.
      Ну, скажем, доведись мне встретить Хиллари Клинтон, я вполне могла бы выставить себя полной дурой на фоне ее безграничного таланта, интеллекта и невероятного терпения.
      Билл – настоящий счастливчик. А Челси невероятно повезло быть дочерью такой женщины.
      И не заставляйте меня распространяться о матери Терезе.
      Разве подобные чувства как-то связаны с романтикой? Да ни в коем случае. Может, разве с Романтикой с большой буквы. А с сексом? Да ни за что. Ни в каком смысле слова.
      По крайней мере для меня. Господь знает, я не желаю никого обидеть, поэтому говорю исключительно от своего имени.
      Но при этом не хочу, чтобы кто-то говорил за меня! Вроде того что, если имеются все подходящие факторы, удачное стечение обстоятельств и соответствующий момент, я в один прекрасный день вполне могу заняться сексом с другой женщиной. И что тут такого?
      Нет уж, спасибо. Не пойдет.
      И работа почему-то не идет.
      Я вот уже десять минут тупо пялилась на экран монитора, на котором танцуют цветные спирали.
      «Черт! Да сосредоточься же, Джинси», – приказала я себе.
      Бесполезно.
      А все эта Салли. Выбила меня из колеи своим безапелляционным неприятием Рика Лонго. И теперь все, о чем я способна была думать, – ее ненависть к мужчинам и твердое убеждение, что большинство гетеросексуальных женщин лгут себе в отношении собственной ориентации.
      Интересно, что бы почувствовала Салли, предположи я, что она лжет себе, полагая, будто родилась лесбиянкой? Ха! Очень интересно!
      Наверняка взвилась бы, и имела бы на это полное право.
      Вот и я на стенку полезла, увидев, что приятельница вскинула брови с такой же самодовольной гримаской, которую я часто видела на лице матери, когда та хотела довести до моего сведения, что знает меня лучше, чем я сама. Что я слишком слепа и глупа, а может, молода и наивна, чтобы разбираться в чем-то лучше ее. И не важно, что я скажу, или заявлю, или констатирую, – вздор, чепуха и бессмыслица.
      Я застонала и схватилась за голову. Прелестно! Мне что, больше думать не о ком, кроме как о мамаше? На работе! Можно сказать, в святом месте! И во всем виновата Салли!
      Моя мать – Эллен Мери Ганнон.
      Насколько я полагаю, матушка считала меня неудачницей только потому, что хотела так считать, по целой куче идиотских своекорыстных причин, одной из которых была та, что неудачи и невзгоды ходят рука об руку. Матушка желала видеть во мне то, что было необходимо ей самой.
      Разумеется, если бы я вздумала сказать ей это, она бы все отрицала.
      Матушка и Салли в чем-то очень схожи, хоть на первый взгляд это невозможно. Я точно знаю: Салли подозревает, что я лесбиянка, хотя в жизни не выскажет это вслух.
      Почему? Просто ей бы хотелось, чтобы я была лесбиянкой. Хотелось удостовериться в собственной правоте. Хотелось, чтобы я оказалась такой, какая ей нужна. Ее подружкой-лесбиянкой.
      Последнее обстоятельство сбивало с толку. Зачем ей так уж надо, чтобы я стала лесбиянкой? Я и без того ее приятельница. Вот и толкуй об эгоизме!
      Да начну я наконец работать или нет?
      Я решительно открыла файл, требующий особого внимания. Сценарий презентации. И продолжала пялиться на монитор, видя только россыпь букв.
      Черт бы побрал эту Салли! И мою матушку. Вместе с их дурацкими фантазиями.
      Прекрасно. Если они могут фантазировать, чем я хуже? Ведь и я в приступе дурного настроения могу предположить, что они обе самодовольные, эгоцентричные, жалкие неудачницы.
      «Я ни за что не приползу домой, чтобы остальную часть жизни гнить в трейлере», – мысленно заявила я матери.
      А Салли я бы объяснила вот что: «Слушай, детка, в ближайшие сто лет у меня не ожидается озарения вроде: «Эврика! Я лесбиянка!» По крайней мере до тех пор, пока ты не воскликнешь: “Эврика! Я гетеросексуальна!”».
      Я честно уставилась в документ, открытый на экране монитора.
      Прекрасно. Назад, к работе.
      Салли и матушке просто придется смириться с реальностью. Несмотря на искренние усилия обратить меня в свою веру, я не собираюсь покорно подставлять шею, чтобы кое-кто накинул хомут.
      Никогда.

      Не успев войти, я сразу поняла: что-то неладно.
      Уин был дома! В половине седьмого! Обычно до восьми он не появлялся.
      – Привет, – настороженно пробормотала я. – Что случилось?
      Он расплылся в улыбке.
      – Все в порядке. А что?
      – Просто тебя никогда не бывает в это время.
      – Разве ты не счастлива видеть своего бойфренда?
      – Конечно, счастлива. Я просто неудачно выразилась.
      Уин распахнул руки, и я послушно бросилась к нему в объятия.
      «Секс. Ему нужен секс», – думала я. Но, как выяснилось, ошиблась.
      – Садись! – объявил Уин, отступая. – Вот сюда, на диван.
      Я села. Он устроился рядом и без лишних слов извлек из кармана брюк маленькую бархатную коробочку.
      – Я хочу, чтобы ты вышла за меня. Стала моей женой.
      «Хочу, хочу…» В этом весь Уин. Не «Клер, прошу тебя, стань моей женой. Я хочу быть твоим мужем. Не согласишься ли выйти за меня?».
      – Ты… не просишь меня, – промямлила я, глядя на коробочку в руках Уина с таким ужасом, словно тот протягивал мне клубок змей.
      – Просил! Я тебя просил! – возмутился он. – О чем это ты?
      Я вздохнула. Сколько же раз объяснять?
      – Ты известил меня о своем желании и не спросил, чего хочу я. Мне просто надо сказать «да» или «нет». Именно так, а не иначе.
      Пусть попробует раз в жизни потакать мне, своей глупенькой невесте.
      – Разумеется, зайчик, ты права, – немедленно сбавил тон Уин. – Прости, я не подумал. Итак, Клер Уэллман, ты выйдешь за меня?
      – Все это… так неожиданно…
      – Милая, мы вместе уже десять лет! Вряд ли это можно назвать неожиданным!
      – Но мы даже никогда не говорили о свадьбе. Я…
      Уин как-то странно посмотрел на меня:
      – Эй, а я думал, что вам, девушкам, нравятся сюрпризы. И что вы, девушки, любите романтику.
      «Вы, девушки…»
      Меня терзал один вопрос.
      Почему он делает это сейчас? Именно сейчас.
      Ответ нашелся сразу.
      Он думает, что ты ускользаешь.
      Он думает, что теряет над тобой контроль.
      Пытается вернуть тебя.
      Знает, что ты не сможешь отказать.
      – Кроме того, – продолжал Уин, – пора признать, что моложе мы не становимся. Тебе почти тридцать, и если мы хотим детей, – разумеется, мы хотим, – лучше пошевелиться. Я прав? Сама знаешь, что прав.
      – Прав, – кивнула я.
      Ты всегда прав.
      – Еще бы. А теперь…
      Уин вручил мне коробочку, так явно предвкушая мой восторг, что я едва не расхохоталась. Едва.
      Я открыла коробочку.
      – Изумительно.
      И в самом деле, очень красивое кольцо. Но не в моем стиле.
      Абсолютно.
      Уину следовало бы это знать.
      – Так и знал, что тебе понравится, – обрадовался он, вскакивая. Ничего не скажешь, целеустремленный мужчина. – Думаю, не стоит тянуть. Скажем, в сентябре.
      – Сентябрь?
      Мне вдруг стало дурно до тошноты.
      – Уин, это слишком скоро. И совсем не остается времени, чтобы…
      – О, брось, солнышко. Ты вечно стараешься все разложить по полочкам. Что за пунктик такой? Не забудь, что твоя мама и подруги всегда готовы помочь…
      – Но осенний семестр начнется десятого сентября, – как могла, сопротивлялась я. – Как же в свадебное путешествие? Мне придется выходить на работу.
      – Уверен, школа даст тебе отпуск. Оплачиваемый или за свой счет. В конце концов, не каждый день девушка выходит замуж.
      – Но в августе у тебя предстоит важный процесс, – возразила я, уже сдаваясь. – И к сентябрю он ни за что не закончится. Как же ты сможешь уехать…
      Уин протянул руку, погладил меня по волосам. Я съежилась, ощутив легкое прикосновение.
      – Милая, не волнуйся, я все улажу. Все, что от тебя требуется, – беззаботно проводить время, готовясь к свадьбе. О’кей?
      Я механически кивнула. А Уин все продолжал говорить. Но я уже не слушала. Ушла в себя.
      Какие подруги? Что это за подруги мне помогут? Может, я не хочу помощи? Может…
      – Решено? – ворвался в мои мысли голос Уина. – Сентябрь? Конец сентября. Тебе лучше начать прямо сейчас: договориться в церкви, найти ресторан, ну и что там еще нужно сделать. Вам, девушкам, лучше знать.
      Я уставилась на гигантский бриллиант на пальце, ощущая нереальность происходящего. Неужели все это со мной?
      И не успела я оглянуться, как Уин уже набирал номер.
      – Миссис Уэллман? Привет, это Уин. Подождите немного. Клер, солнышко, возьми вторую трубку.
      Я покорно вцепилась в трубку. И мы объявили родным о нашей помолвке.

      Все шло как по маслу.
      Я собиралась познакомиться с парнем в пятницу вечером. Суббота пока находилась под вопросом, но я рассчитывала поужинать в «Люккас», а потом немного выпить в клубе по соседству. Если повезет, закадрю кого-нибудь еще до конца вечера и назначу свидание на следующий уик-энд.
      И тут я встретила его. Чистое совпадение. Можно сказать, сюрприз.
      Вот как все произошло.
      Жара стояла ужасная. И мне внезапно до смерти захотелось мороженого.
      Безумные желания всегда следует удовлетворять.
      Поэтому, напялив широкополую соломенную шляпу и захватив пляжную сумку со всеми пляжными принадлежностями для безмятежного лежания под солнцем, я отправилась в крошечное заведение с затейливым названием «Сьюзи Кью».
      Очередь была длинная, можно было как следует подумать, какое именно мороженое мне хочется. Персиковое? Кофейное? А может, развратно-роскошное «шоколад-супер»?
      И тут кто-то сбил мне шляпу на глаза. Я тихо вскрикнула. Может, негодяй пытается ослепить меня, чтобы выхватить битком набитую сумку и удрать?
      – Мне очень жаль, – раздался мужской голос. – Не мог бы я…
      – Нет, я сама, – пробормотала я, поправляя шляпу. И только потом взглянула на стоявшего передо мной человека, лицо которого выражало искреннее сожаление.
      – Прошу меня простить, – продолжал он. – Я стоял за вами и… поверьте, я не хотел подчеркивать ширину полей этой… вашей шляпы. Нет, разумеется…
      Я внимательно рассмотрела его, прежде чем ответить. Чисто внешне – это не мой тип мужчины. Предпочитаю нечто другое: темные волосы и глаза, чисто выбрит, не слишком высок и тому подобное… но, в конце концов, я, как всякая женщина, способна оценить мужскую красоту в любом ее проявлении.
      В гриве спутанных светло-каштановых волос поблескивали выгоревшие пряди. А светлые глаза – изумительного зеленовато-голубого цвета, как у Ричарда Бартона, глубокие, проницательные, обрамленные черными ресницами. Он не брился несколько дней, и в небольшой бородке одновременно пробивалась светлая, рыжая и темная щетина. И еще он оказался очень высоким. Не меньше шести футов двух дюймов.
      Очень симпатичный.
      – Ничего страшного, – великодушно заверила я. – Я вас прощаю.
      Мистер Суперзагар улыбнулся в ответ.
      – По крайней мере позвольте мне угостить вас мороженым. В возмещение неприятности, которую я вам причинил.
      Он к тому же еще и джентльмен!
      К тому времени как подошла наша очередь, я успела не торопясь рассмотреть его одежду. Ничего особенного. Темная майка, джинсы и – совершенно не по погоде – тяжелые ботинки. Зато все чистое, и джинсы сидели на нем прекрасно. Но в целом, на мой вкус, чересчур просто.
      – Какое хотите? – спросил он, когда мы добрались до прилавка.
      – Персиковое, пожалуйста, – попросила я.
      Мистер Суперзагар попросил еще галлон вишнево-ванильного.
      – Для отца, – пояснил он. – Его любимое. Он не слишком часто выходит на улицу, поэтому я, когда могу, забегаю сюда, чтобы пополнить запасы.
      – О, как вы заботливы! – восхитилась я. Почтительный сын. Хороший признак. – Так вы отдыхаете вместе с отцом?
      Мистер Суперзагар вручил мне рожок с мороженым, и я невольно отметила, что руки у него хоть и большие, но хорошей формы. Потом он взял свою покупку у продавщицы, и мы вышли из очереди.
      – Нет, – ответил он, – мы живем тут круглый год. В Чилмарке. А вы, конечно, проводите здесь отпуск?
      Я объяснила, что живу в Бостоне, а в Оук-Блаффс сняла дом на паях с еще двумя девушками. Прежде чем он успел ответить, запищал пейджер. Он прочитал сообщение и, нахмурившись, сказал, что пора ехать.
      – Еще раз простите, – широко улыбнулся он. – Я о шляпе.
      Наступило неловкое молчание. Мистер Суперзагар в нетерпении переминался с ноги на ногу; полурастаявшее мороженое капало мне на пальцы.
      – Что же, – наконец пробормотал он, – наверное, еще увидимся.
      Я кивнула, и он умчался. Я едва успела увидеть, как он забрался в большой черный крытый грузовик и отъехал.
      И только тогда поняла, что даже не спросила, как его зовут. Но по большому счету особого значения это не имело. Я никогда не смогла бы встречаться с парнем, который водит большой черный грузовик.
      И поэтому, пожав плечами, зашагала в направлении пляжа.

      Даниэлла свернулась калачиком на диване, целиком погрузившись в последнюю редакцию собственного руководства по охоте на мужей.
      – Пока что неплохо, – бормотала она. – Три свидания отработаны: второе свидание с холостяком номер два, плюс еще парочка в перспективе, не считая мистера Грузовика…
      – Ты ненасытна! – выпалила я, отбрасывая «Глоуб» недельной давности, который так и не нашла времени прочитать. – Как изголодавшаяся кошка, по уши въевшаяся в миску тунца с толстым слоем жирных сливок.
      – Кстати, насчет тунца! – подхватила Даниэлла, закрывая свою конторскую книгу. – Я голодна! Кто хочет пойти на ленч?
      Из кухни выглянула Клер:
      – Я! В холодильнике пусто.
      – И не можем же мы встретить мужчину в собственной кухне! – подчеркнула Даниэлла, хватая сумочку. – Впрочем, для нашей невесты это особого значения не имеет.
      Клер вымученно улыбнулась:
      – Я взяла ключи. Идешь, Джинси?
      Я пошла. Мы завалились в «Морского бродягу». Кто-то оставил на столе экземпляр «Эсквайра». Даниэлла принялась лениво его листать.
      – Ха! – вскричала она, передавая нам журнал. – Только взгляните на эту рекламу!
      Реклама в самом деле была что надо. Изображение фаллопротеза на всю страницу. В тексте утверждалось, что пенис большего размера – гарантия работы, сделанной на все сто.
      – Думаешь, это все, что мужчины видят в сексе? – встревоженно спросила Клер. – Лишь бы работа была сделана на все сто? Только это их волнует?
      Даниэлла пожала плечами:
      – Понятия не имею. Может, здесь имеется в виду, что мужчинам в общем-то наплевать на женщин. Главное – сделать все необходимое, чтобы женщина еще раз занялась с ними сексом. Полагаю, проблема только в этом.
      – Ошибаешься. Все, что нужно мужикам, – склеить бабу и оторваться по полной. Если они смогут получить свое, не сделав эту самую работу на все сто, для них даже лучше.
      – О, Джинси! – запротестовала Клер. – Неправда!
      Даниэлла снова принялась изучать рекламу.
      – А ты, – задумчиво протянула она, – считаешь, что «сделать работу на все сто» означает доставить женщине оргазм?
      – Вот именно.
      – Но для этого вовсе не нужен большой пенис! – воскликнула она. – И вообще никакого!
      – Верно. Под работой они, видимо, подразумевают весь сексуальный акт, от и до. Господи, кто вообще сочиняет эти рекламные тексты?!
      Клер вдруг ужасно заинтересовалась своим крабовым салатом.
      – А что тут вообще удивительного? – продолжала Даниэлла, бросив журнал на пол. – Разве мужчины не для этого созданы? Чинить машины. Решать проблемы с сантехникой. Заниматься политикой. Строить дома. Жарить гамбургеры. Давать в нос всяким плохишам. Делать работу на все сто. Нечего предаваться раздумьям, мучиться и страдать. Делай что-нибудь. Лишь бы все было в порядке.
      Клер неожиданно отложила вилку.
      – Тебе не кажется, что ты чересчур упрощаешь? По-твоему получается, что мужчины чуть ли не роботы, действия которых так легко предугадать.
      С чего бы она так расстроилась?
      – Но это действительно так, – поддержала я Даниэллу. – В самом деле, нет ничего сложного. Они стараются сделать работу на все сто. Конец истории. И тут нет ничего головоломного.
      – Но все люди разные, – запротестовала Клер. – Каждый человек – личность!
      – Разумеется. До какой-то степени, – признала Даниэлла. – Но спроси у миллиона мужчин, чего они хотят от жизни, и получишь ответ: сделать работу на все сто. Гарантирую.
      – Ну, не знаю… – нерешительно протянула Клер.
      – Женщины, с другой стороны…
      Я схватилась за голову:
      – Ну вот, приплыли!
      – Мы не поддаемся классификации, – ухмыльнулась Даниэлла. – Не подходим ни под какие мерки. Мы сложны и вечно изменчивы.
      – Звучит крайне раздражающе, – вставила я.
      – Похожи на хамелеонов. Неуловимы. Проходим цикл развития вместе с луной. Наступаем и отступаем вместе с приливами.
      Я скривилась так, будто меня вот-вот стошнит. Клер поморщилась.
      Бедняжка! До сих пор не поняла, с кем ее свела судьба.
      – Меня сейчас вывернет, – стояла я на своем. – Острый приступ морской болезни. Мне нужна стабильность. Хочу твердо стоять на земле обеими ногами. Может, поэтому у меня и нет подруг. Я вполне самодостаточна.
      Даниэлла закатила глаза.
      – О’кей, давайте сменим тему, – предложила она и, сверкая глазами, наклонилась к Клер. – Итак, Клер, ты, вижу, решилась идти под венец?
      Клер нервно повертела на пальце массивное обручальное кольцо. Туда-сюда. Туда-сюда. Я едва не ослепла.
      – Ну, полагаю… то есть…
      – Первые сомнения?
      Клер в ужасе уставилась на меня:
      – Конечно, нет! С чего ты взяла?
      – А ты себя слышала? Как ты ответила на вопрос Дэни? Вот и говори об интонациях!
      – Даниэлла. Не Дэни. Клер, милая, только не волнуйся! Каждая невеста нервничает перед свадьбой. Но вот что я тебе скажу: это будет твой счастливый день! Я сама займусь устройством твоей свадьбы! Совершенно бескорыстно, разумеется, если не считать приглашения на великое событие. Ну как? Тебе лучше?
      Клер выдавила слабую улыбку. Мне показалось, что вид у нее болезненный. Но Даниэлла горела воодушевлением.
      – Превосходно! Начнем прямо сейчас. Столько всего нужно сделать! О’кей, мы знаем, что это осенняя свадьба. Хм… не слишком. Погода может выкинуть любой фокус. Я бы рекомендовала свадьбу в помещении, а что до платья… позволь мне сначала провести кое-какое исследование. Никаких коротких рукавов, но, возможно, совсем без рукавов, корсаж, а наверх – жакет болеро, который для приличия следует надеть в церкви, – кстати, ты хочешь церковную церемонию? – и…
      Я поспешно вгрызлась в свой кусок.
      Клер рассеянно гоняла вилкой еду по тарелке.
      Даниэлла продолжала стрекотать.

      Оук-Блаффс может быть набит отдыхающими, иностранцами, туристами, но все же это очень маленький город.
      Я рассматривала россыпь блистеров с маслом для ванн в витрине очаровательно старомодной аптеки, когда дверь открылась и на крыльце показался, кто бы вы думали? Мистер Грузовик-пикап!
      – Привет! – жизнерадостно воскликнула я, дождавшись, пока меня заметят. – Помните? Мы познакомились в очереди за мороженым.
      – Конечно, помню! – засмеялся он. – Я едва не сбил с вас шляпу.
      Я удостоила его ослепительной улыбкой.
      – Как видите, сегодня я надела шляпку поскромнее.
      – Красивая, – кивнул он. – То есть ваша шляпа.
      Этот парень, пожалуй, слишком умен.
      Я протянула руку, и он немедленно ее сжал. Кожа на ладонях была грубая, но не царапала. Рука, как я заметила в тот раз, широкая, но пальцы совсем не толстые.
      Очень мужская рука. Сильная и мощная.
      – Даниэлла Лирз, – представилась я.
      – Привет. Я Крис Чайлдз.
      Мы расцепили руки.
      – А что это за фамилия такая – Чайлдз? – спросила я.
      Крис недоуменно моргнул.
      – Моя фамилия, – подтвердил он наконец, улыбнувшись еще шире.
      – О, я имела в виду – ирландская или…
      Крис пожал плечами:
      – Скорее протестантская. Па говорит, наши предки приехали из Англии. Не знаю, как они обзавелись такой фамилией. Правда, можно спросить у городской библиотекарши. Она увлекается генеалогией.
      Сердце у меня упало. Дьявол! Протестант. Христианин. Плюс к тому грузовик. Американец до мозга костей.
      А в конце концов, никто из нас не совершенен!
      – О, я просто так, – заверила я с уже менее сияющей улыбкой. – Поинтересовалась.
      – Моя семья живет на Вайнярде с незапамятных времен, – добавил Крис, хотя я не спрашивала. – То есть очень долго. Поколения и поколения.
      – Правда? А мои родные живут на Лонг-Айленде, – сообщила я. – Деды с бабками приехали из Европы. В основном из Польши. Сначала поселились в Бруклине, потомки перебрались на Айленд. Кое-кто переехал в Нью-Джерси, но с ними связь потеряна.
      – Потому что они живут в Нью-Джерси? – удивился Крис.
      – Вовсе нет, – заверила я. – Потому что они никого не пригласили на бар-мицва своего сына.
      – А я никогда не был на Лонг-Айленде, – вздохнул Крис, пропуская мимо ушей историю семейной распри. – Я слышал, там роскошные пляжи.
      – Так и есть. Шикарные. Когда в следующий раз будете в Нью-Йорке, загляните к нам.
      Крис неловко переступил с ноги на ногу.
      – Видите ли, – заговорил он с очаровательно нерешительной улыбкой. – Однажды я был в Нью-Йорке. В основном на Манхэттене. Но как-то добрался до зоопарка в Бронксе. Большое яблоко. Интересно. Но не в моем стиле. Я бы никогда не смог там жить, понимаете?
      «Не совсем, – подумала я. – Кто не захотел бы жить на Манхэттене? Или по крайней мере не приезжать туда каждый месяц? Магазины, рестораны, музеи, галереи…»
      Меня пронзила тоска по большому городу.
      «Кэрри Брэдшоу! Жди меня!» – воззвала я про себя.
      – Ну, – резко бросил Крис, словно поняв, что мое молчание добра не сулит, – мне пора! Отцу нужно лекарство. Так что пока.
      – Пока.
      Сделав несколько шагов, Крис обернулся. Я все еще смотрела ему вслед. Может, это его удивило.
      – Объявлено штормовое предупреждение, – крикнул он. – Сегодня вечером лучше не выходить в море.
      – Вот как? Большое спасибо, – кивнула я, махнув рукой.
      Он не знал, что я и на милю не подойду ни к одному плавательному средству, за исключением паромов.
      Крис помахал в ответ и удалился. Я продолжала стоять.
      Что за горячая штучка! В жизни не видела, чтобы парень так классно смотрелся в джинсах.
      «А теперь, – подумала я, снова поворачиваясь к выставке масел для ванн, – если бы только я смогла встретить подходящего человека, тот материал, из которого можно вылепить настоящего мужа, городского парня, профессионала, и при этом он выглядел бы как Крис…
      Вау.
      Я уж точно попала бы в рай».

      Он прижал меня к стене в комнате отдыха.
      Ну… не совсем прижал. И не совсем к стене.
      Честно говоря, он наливал себе кофе, когда я вошла и вынула из холодильника банку газировки.
      – Привет.
      – Привет, – ответила я. – Ой, осторожнее!
      – Тьфу!
      Рик схватил несколько бумажных полотенец и стал промокать кофе, выплеснувшийся на тумбу, когда он ставил кофейник на место, после чего швырнул всю груду в мусорное ведро. Промокшая бумага с чавканьем приземлилась на полу.
      – Я подниму, – вызвалась я. – Вы просто ходячее несчастье, Рик.
      Рик рассмеялся и подул на кофе.
      – Знаю. Зато… видите? Я стараюсь не обжечься.
      – Хороший мальчик, – похвалила я и направилась к себе, но вдруг услышала его голос:
      – Можно кое о чем вас спросить?
      Я обернулась и пожала плечами:
      – Разумеется. Валяйте.
      – Я тут все гадал: не хотите ли как-нибудь пойти погулять?
      Такого я от Рика Лонго не ожидала.
      – С вами? – выдохнула я.
      – Да.
      – И чем мы займемся?
      Рик замялся. Я заметила на галстуке мокрое пятнышко от пролитого кофе. Зачем он вообще возится с галстуками?
      – Не знаю. Что обычно делают на свидании…
      Я выглянула в коридор. Никого. Здорово. Хотя странно.
      – То есть вы приглашаете меня на свидание, – уточнила я для пущей уверенности.
      – Да, – широко улыбнулся Рик. – Именно так.
      – Но мы работаем вместе.
      – Верно. Только я не ваш босс. Мы в разных отделах.
      – Как бы то ни было, все-таки неудобно.
      – Жизнь вообще сплошные неудобства.
      Тут он был прав. И волосы у него супер: темные, волнистые. Сексуальная, слегка алчная улыбка. Хм. Похоже на… пирата.
      – Вы не умеете раскидывать бумажные завалы, – заметила я.
      – Зато знаю, кого просить о помощи.
      – И вы ужасно неуклюжий. С тех пор как пришли к нам, уронили пять чашек кофе, сбили со стола три банки с газировкой, спотыкаетесь о порог в конференц-зале не менее раза в день и пришпилили степлером галстук к ежедневнику. Дважды.
      – Зато я такой трогательный, – возразил он. И снова эта улыбка.
      – Что есть, то есть, – признала я, тоже улыбаясь.
      – Так вы согласны?
      Я наморщила лоб, словно взвешивая все «за» и «против».
      – Ладно. Рискну. Но сяду с вами в машину только с условием, что буду вести сама.
      – Заметано.
      – И не распространяйтесь об этом в офисе. Ладно?
      – А зачем им знать.
      – Суббота. Днем.
      – Хорошо. Встречаемся…
      – На углу Тремонт и Бойлстон. В десять. Не опаздывайте.
      – Ни за что.
      Вот так это началось.

      Это случилось в химчистке, потом в винном магазинчике на углу, а на следующий день и на рынке.
      Три женщины, приблизительно одного возраста со мной, замирали, чтобы тут же, задыхаясь от восторга, петь дифирамбы моему обручальному кольцу.
      – Такой большой камень! – воскликнула первая, завистливо блестя глазами. – О Господи, да я убила бы за такое кольцо! Какая же вы счастливица!
      – Спасибо, – пробормотала я, хватая с прилавка коробку с рубашками Уина, и с пламенеющими щеками удрала, пока она не вздумала меня успокоить за кольцо.
      Позже я начала готовить картофельную запеканку с овощами и обнаружила, что в доме нет молока. Помчалась на ближайший рынок и едва открыла холодильник, чтобы вытащить пакет двухпроцентного, как кто-то истошно завопил.
      Я подскочила, выпустив дверцу холодильника, и развернулась, готовая увидеть направленное на себя пистолетное дуло.
      Но увидела только тетку в рабочем комбинезоне, с широко раскрытым ртом и пальцем, указующим на мою руку. Я сразу не поняла, в чем дело.
      – В жизни не видела такого роскошного кольца, – прошептала она.
      Ужасно захотелось отвесить ей оплеуху за то, что так меня напугала, но я сдержалась, пробормотала «спасибо» и, забыв о молоке, убежала.
      Считается, что все недавно помолвленные женщины умирают от желания похвастаться своим кольцом и поэтому еженедельно бегают к маникюрше, крася ногти в самые модные цвета, чтобы руки были в идеальном состоянии. «Поцелуй невесту», «Балетная туфелька», «Розовое будущее»… Еще они постоянно приглаживают волосы и поправляют бусы левой рукой. И время от времени заходят в отделы сумок или женского белья «Лорд энд Тейлор», чтобы продемонстрировать новое приобретение.
      Так вот, я ничего подобного не делала. Не хотела подчеркивать, что отныне крепче, чем раньше, привязана к Уину.
      Я не владела этим кольцом. Кольцо, эта чудовищная штука, завладело мной.
      Так почему же я не положила украшение в ящик комода и не надевала, только когда Уин оказывался поблизости? Почему не объяснила, что для меня оно слишком громоздкое и вычурное, хотя, собственно говоря, не в этом было дело.
      Не хватало духу.
      На следующий день я выбирала томаты своего любимого сорта, когда неожиданно почувствовала чей-то взгляд. Обернувшись, я увидела стройную, ухоженную, элегантную, идеально загорелую блондинку, которая беззастенчиво на меня глазела.
      Я ответила недоумевающим взглядом, гадая, где могла с ней познакомиться.
      – Надеюсь, вы застраховали его? – спросила она вместо приветствия. – Видите ли, это кольцо вполне может стоить от пятнадцати до двадцати тысяч. Вам следовало бы сделать копию из циркона, на каждый день. Надевать на улицу, в магазины. Или на отдых на островах. Сами знаете, какие они, эти местные. Не стоит рисковать таким сокровищем. Не дай Бог, потеряете или украдут. И поверните его камнем к ладони. Сделайте себе одолжение.
      Я открыла рот, пытаясь промямлить нечто в ответ, но женщина, не слушая, продолжала:
      – И не носите его на пляже – пальцы станут чуть тоньше в воде, и кольцо соскользнет. Я и не такое видела, уж поверьте. Сама-то я человек осторожный. А вот подруга моей подруги так и потеряла обручальное кольцо. Или это было в бассейне? Так или иначе, остерегайтесь воды.
      Я тупо кивнула.
      Доброжелательница отошла, и, случайно опустив глаза, я заметила яркую вспышку где-то в области ее левой руки.
      Я замерла.
      На моем пальце была бомба с часовым механизмом. Слишком большая. Слишком заметная. Слишком дорогая.
      Я решила стащить кольцо и положить в карман. Но оно могло выпасть, и получилось бы, что Уин зря потратил двадцать тысяч долларов.
      Двадцать тысяч? За кольцо?
      Мне стало не по себе.
      Может, положить в сумочку? А если ее выхватят?
      Или просто покажут нож и украдут? А если не будет сниматься, отрежут палец?
      На двадцать тысяч долларов можно несколько лет кормить голодающих детей. Или неделю-другую поддерживать заядлого наркомана.
      – Набрали? – спросил продавец.
      Я кивнула и отдала ему пластиковый пакет с томатами. Он взвесил их, и я дала ему пять долларов. Беря банкноту, парень заслонил глаза другой рукой:
      – Вот это да! Вы едва меня не ослепили.
      Мне хотелось плакать.

      «Отменить свидание».
      С этой мыслью я проснулась субботним утром в шесть тридцать.
      Если я позвоню Рику прямо сейчас, наверняка разбужу. Но с другой стороны, у него будет время обдумать другие планы на день.
      Верно ведь?
      Но тут мне пришлось спросить себя: «Почему ты хочешь отказаться? Ведь Рик тебе нравится. И делать особо нечего, тем более что ты отказалась приехать на Вайнярд в этот уик-энд. Остается разве что тащиться в офис, чтобы заняться программой следующего месяца.
      Так в чем проблема?»
      Я с громким кряхтеньем поднялась с кровати и включила кофеварку.
      А пока варился кофе, пыталась сообразить, что к чему.
      Проблема была такова: мои отношения с мужчинами оставляли желать лучшего. То есть, несмотря на полное отсутствие стиля – прочтение сентябрьского выпуска «Вог» не означает, что вы способны применить к своей жизни все имеющиеся там рекомендации, – а может, именно из-за полного отсутствия стиля, кто знает, – у меня никогда не было проблем с парнями.
      Но я точно знала, что всем им нужно одно: секс. Всегда. И если девушка не прочь развлечься и готова сыграть партию, она имеет успех.
      Это не означало, что я сплю с кем попало и позволяю парням топтать меня ногами.
      Вот уж нет. Я сама диктую правила. Я человек крутой.
      И бросаю очередного приятеля раньше, чем тот соберется бросить меня ради девчонки, на которой захочет жениться. Миленькой, уютной, белой и пушистой.
      Брр!
      Джинси Ганнон дурой не назовешь.
      Кофе наконец сварился. Я налила чашку, сделала первый нерешительный глоток. Раскаленная сталь. Такой, как я люблю. Еще несколько глотков, и я, возможно, почувствую себя лучше.
      Спокойнее.
      Никаких судорог в животе.
      Размечталась! После двух чашек меня по-прежнему трясло.
      Было в этом Рике что-то…
      Может, все дело в возрасте? Может, я переживаю некий гормональный пик или, наоборот, спад, и это меня…
      Пугает. Я испугалась.
      Нет, не Рика. Иисусе, было совершенно ясно, что я могу обставить его в любом виде спорта, от армрестлинга до кикбоксинга. Если бы я занималась кикбоксингом. При такой природной неуклюжести я была абсолютно уверена, что этот парень не представляет никакой угрозы.
      Может, дело было в том, что он старше на шесть лет (сведения я получила от секретарши в приемной)? Или в том, что одевался он на работу довольно официально? Как серьезный человек? Пусть его костюмы не последний писк моды, все же с первого взгляда было ясно, что перед вами далеко не юнец.
      Или я так разнервничалась потому, что в отличие от всех моих прошлых знакомых Рик оставался собой? Не выпендривался, ничего из себя не строил, не пыжился.
      Но и не тушевался. Словом, был вполне естественным. Наверное, именно поэтому он сразу мне понравился. А вдруг… вдруг рядом с ним я тоже научусь не врать себе?
      Я поставила пустую чашку в раковину, поморщилась от режущего уши стука. И спросила себя, почему ни разу не попыталась извлечь урок из неприятностей.
      – Вечно ты забегаешь вперед, Джинси, – упрекнула я себя. – Да, Рик действительно человек приятный, искренний. Но так ли это на самом деле?
      А вдруг он окажется корыстным слизняком, как все те, с кем ты встречалась, а потом не знала, как отделаться.
      Так что расслабься. Успокойся. Ступай на чертово свидание и посмотри, что выйдет.
      Ровно в десять мы с Риком встретились на углу.
      – Ты вовремя, – заметила я.
      Рик пожал плечами:
      – Я никогда не опаздываю. Уж такой я.
      Он выглядел другим. В хорошем смысле слова.
      До этого я ни разу не видела его вне работы, без галстука, пусть и вечно перепачканного едой. Сегодня на нем были мешковатые брюки из хлопчатобумажного твида и синяя футболка. Кстати, одежда подчеркивала мускулы, довольно внушительные. Плоский живот, о котором вообще было трудно судить, когда Рик был в офисном костюме.
      Придется пересмотреть легкость победы в армрестлинге.
      Я, конечно, женщина спортивного типа, но никто не назвал бы меня мускулистой.
      – Привет! – поздоровался он. – Я думал, у тебя дом на Вайнярде.
      – Кто тебе сказал?
      – Келл упомянул. Так почему ты осталась в городе?
      Вопрос был задан достаточно невинным тоном, но я вовсе не собиралась признаваться, что осталась из-за нашего свидания.
      – Завтра кое-какие дела, – солгала я. – Встреча с дальней родственницей. Есть проблемы. Так что мое пребывание в городе не имеет к тебе никакого отношения. Это чтобы ты знал.
      – Мне бы такое в голову не пришло, – заверил он без малейшего оттенка сарказма.
      И я поверила.
      – Слушай, у меня есть пара идей, – продолжал он, сунув руки в карманы брюк. Жест показался мне очень уж молодежным. И мышцы при этом напряглись. – Насчет того, чем можно сейчас заняться.
      – Что? – рассеянно переспросила я, все еще увлеченная заманчивой картинкой. – Ах да. Валяй.
      – Мы могли бы пойти в Музей науки.
      – Музей науки? Разве это не для детей?
      Рик улыбнулся. Обнажил свои крупные, здоровые, сексуальные зубы.
      – Ну да. Или в океанариум. А потом могли бы прогуляться, съесть по пицце. Ну как?
      – Звучит неплохо, – усмехнулась я. Значит, океанариум. Люблю морских коньков.
      Мы направились к прибрежной части города.
      Я то и дело искоса поглядывала на него.
      Уверенная походка.
      Мышцы. Зубы. Походка.
      Я мысленно лягнула себя: «Он тебе что, жеребец? Немедленно перестань!»
      – Эй, – небрежно бросила я, – какую пиццу ты любишь?
      – Да любую. Кроме той, что с анчоусами. От них у меня отрыжка. Сам не знаю почему.
      Превосходно.
      – И я их ненавижу. Так что никаких анчоусов, – объявила я.
      Мы чудесно провели день. Веселились на всю катушку. Я заплатила за вход в океанариум, он – за пиццу с пепперони, а потом и за пирожные.
      Мы обнаружили, что оба любим ходить пешком, и садились в автобус только в случае крайней необходимости.
      Он признался, что без ума от телевизионных реалити-шоу.
      Я долго издевалась над его вкусом, пока не призналась, что смотрю спортивные передачи.
      Мы оба оказались фанатами Хантера С. Томсона.
      Мы сидели на ступеньках муниципалитета и болтали, когда Рик вдруг глянул на часы и вздохнул:
      – Жаль, что не удалось пообщаться подольше. Но мне пора домой.
      – Зачем? Что за спешка? Сейчас всего… – Я повернула его руку с часами к себе, поскольку в моих уже несколько недель, как сдохла батарейка, хотя я продолжала их носить. – Всего четверть шестого.
      – Знаю, но няня Джастина может остаться только до шести, так что…
      – Джастин? – перебила я. – Кто такой Джастин?
      Рик, похоже, был совершенно сбит с толку.
      – Джастин? Мой сын. Да ты знаешь.
      Я знала одно: сегодня все было слишком хорошо, чтобы быть правдой. И немного отодвинулась, чтобы взглянуть в глаза Рику.
      – Э… нет. Первый раз слышу. Когда ты собирался сообщить мне о ребенке? Когда наконец набрался бы мужества рассказать еще и о жене?
      Рик молчал, словно громом пораженный.
      – Джинси, – выдавил он наконец, – прости. Я думал, тебе все известно. В офисе это ни для кого не секрет. По крайней мере я так считал. Секретарь знает, Дон знает, Салли знает. Даже Келл знает и вроде бы совершенно равнодушен… прости, я не хотел сказать, что и тебе все равно…
      – Салли? Салли все известно?
      И словом мне не обмолвилась? Ну да, я ведь тоже не проговорилась, что иду на свидание с Риком. И все же…
      – Да. И в моем офисе на столе стоит фото Джастина.
      – Я в жизни не была в твоем офисе.
      – Ах да…
      Я набрала в грудь воздуха.
      – Итак… что насчет жены?
      Разведенный поганец. Наверное, бросил ее ради новейшей модели.
      Изменил. С лучшей подругой. Или с младшей сестрой. Посадил на алименты, так что теперь она одна воспитывает мальчишку! Всю неделю, если не считать суббот, когда ее слизняк-муж оставил ребенка на няньку. Бедняжка работает на двух работах, чтобы…
      – Я вдовец, Джинси. Жена умерла около четырех лет назад, вскоре после рождения Джастина. Рак груди.
      О нет, нет, нет!
      Я стиснула голову руками:
      – Иисусе, мне ужасно жаль! Прости, Рик. Сколько лет Джастину?
      – Пять. Исполнилось в феврале.
      Несчастный малыш, наверное, даже не помнит матери.
      – Вот как, – промямлила я. – С днем рождения. Лучше поздно, чем никогда.
      – Спасибо. От Джастина.
      Что теперь?
      – Так он в детском саду? Или детских садов теперь нет? Я мало что знаю о детях, особенно маленьких. Правда, моя шестнадцатилетняя кузина беременна.
      Да уж, нашла чем произвести впечатление на мужчину!
      – Неужели? Мои поздравления.
      – Она выходит за отца ребенка, – смущенно пояснила я.
      Мы попрощались. Обоим было не по себе.
      Рик не пытался меня поцеловать. А я все ждала, даже понимая, что наши отношения кончились, не начавшись по-настоящему.
      Сидела на остывающих ступеньках и смотрела, как Рик отправляется в далекий обратный путь. Меня подташнивало. Неожиданно пицца с пепперони, которую мы разделили, показалась не такой уж хорошей идеей.
      Мне нравился Рик. Очень. Да, мы прекрасно проводили время. Всего лишь гуляли, а как здорово!
      Но ребенок?
      Нет. Это не входило в мои планы.
      Просто не входило.

      Летние каникулы имеют как положительные, так и отрицательные стороны. Конечно, свободные месяцы сулят сказочное будущее. Кажется, сумеешь наверстать все, что не удавалось во время учебного года.
      Например, выспаться.
      Но у каждой медали есть оборотная сторона: видимое безделье угнетающе действует на нервную систему. С сентября по июнь и присесть было некогда, и вдруг якоря сорваны. И ты пускаешься по ветру, зачастую не успев поднять паруса.
      Растерявшаяся и одинокая, в то время как большинство знакомых по-прежнему ходят на работу с понедельника по пятницу.
      Я часто ощущала, что не попадаю в ритм с остальным миром – миром взрослых, самостоятельных людей.
      Этим летом я, как и всегда, поклялась проводить свободное время «конструктивно».
      В школе и на первом курсе колледжа я вела дневник, что придавало повседневной жизни смысл, а мне – чувство собственной значимости.
      А еще позволяло побыть наедине со своими мыслями и находиться в относительном мире с собой.
      Вести дневник я бросила вскоре после того, как встретила Уина. Сама не знаю почему. Словно Уин занял так много пространства, что для моего внутреннего «я» не осталось места.
      Правда, тогда я испытывала облегчение.
      А сейчас, одиннадцать лет спустя? Наверное, настала пора поискать собственное «я», где бы я его ни потеряла.
      Я решила начать новый дневник. Но где его хранить так, чтобы он действительно мог считаться личным секретом?
      И тут я вдруг задалась вопросом, имею ли вообще право на личную жизнь. Разве семейные пары не должны делиться всем: мыслями и мечтами, успехами и поражениями?
      Может, в дамских романах и сентиментальных фильмах так и происходит. Но в реальности все по-другому.
      Мы с Уином годами не вели содержательных бесед. Никогда не говорили о духовности, этике или философии. Даже на первых свиданиях.
      Миф о Начале Романа: в эти пьянящие моменты любовники всю ночь беседуют на разные темы, задают проницательные вопросы, делятся интимными секретами и сокровенными мечтами, смеются, плачут…
      Честно говоря, в первые дни наших отношений мы с Уином поделились друг с другом забавными семейными байками, случаями из школьной жизни, обсудили предпочтения в музыке и кино. Как будто обменялись стенограммами наших личностей.
      А как насчет душ?
      Не могу говорить за Уина, но моей души он не коснулся ни разу.
      Девственная душа.
      Может, я хочу слишком многого, требуя, чтобы супруг интересовался моими переживаниями?
      Может, вполне достаточно, чтобы он был вежлив, трудолюбив и терпел моих родителей, по мере того как они старятся?
      Может, вполне естественно, что сердце не тает от счастья, когда я неожиданно сталкиваюсь с ним на улице?
      Может быть.
      А может, и нет.
      Подумать только, я всего лишь собралась вести дневник и уже почувствовала себя виноватой. Неужели желание иметь личную жизнь – уже измена? Отдельные планы, и ни слова Уину о том, что я собираюсь пуститься в самостоятельное плавание.
      Но если я расскажу ему, плавание больше не будет по-настоящему тайным, не так ли?
      «О, Клер, – сказала я себе, – ну почему ты вечно все усложняешь?»
      Я с некоторым усилием отбросила все сомнения и купила толстую тетрадь с цветочным рисунком на обложке. Разлинованные кремовые страницы.
      Мой дневник.
      Как-то днем, когда Уин был на работе, я решилась приступить к делу. Долго смотрела на чистый лист. А потом слова сами потекли на бумагу.
      «Думаю, в сексуальном смысле для меня все кончено. Несмотря на присутствие Уина, в душе я уверена, что больше никогда не смогу заниматься сексом. И меня больше никогда не поцелуют, я имею в виду по-настоящему. Думать об этом тяжело. Я хочу быть желанной. Очень хочу.
      И все время мечтаю о поцелуях. Не о поцелуях Уина. Вижу во сне, как остаюсь наедине с человеком, который так красив! Его тело прекрасно. Я жажду его так, как в жизни никого не желала. Наяву я чувствую себя влюбленной, но чувство во сне… нечто близкое к обожанию. Этот мужчина вроде бы не совсем человек. Ну, знаете, не личность с определенным прошлым, своими недостатками… он нереален. Думаю, он должен представлять некий идеал мужчины. Я никогда не вижу ясно его лица, но он целует меня, и я трусь о его щеку своей. Он загорел, но не на солнце. В реальной жизни я ни разу не видела такого цвета кожи. Рубашка часто расстегнута. И я постоянно льну к нему.
      Иногда это некто из моего прошлого, детских лет, и, как ни странно, из начальной школы. Таинственный незнакомец, он ведет жизнь, о которой я ничего не знаю. Появляется из ниоткуда. Возвращается в город без названия. Исчезает без предупреждения. Достаточно добр. Мы друзья. Но он никогда не выказывал ко мне романтического интереса. Иногда мы целовались, но он ни разу не заходил далеко. Его влечет ко мне, но он… всегда выбирает для интимного общения более выдающуюся партнершу. Я зачастую не знаю, где он живет, чем зарабатывает на жизнь, женат ли. Иногда мне кажется, что он гей. Иногда – что умирает.
      Он очень популярен. Не только я, но и окружающие ждут, когда он появится. Он член компании, но всегда ведет себя как одиночка. Он ученик выпускного класса, но никто не считает, что ему необходимо сдавать выпускные экзамены. Он и не собирается их сдавать. Но я жду его. Отчаянно жду. Хотя бы немного симпатии. Появляясь неожиданно, он всегда рад видеть меня, но быстро теряет всякий интерес. И никогда не возвращается за мной. У него свои причины показаться на людях. Эти причины мне неизвестны. Я боюсь спрашивать, он не склонен откровенничать.
      Он нужен мне, как никто другой. Я уверена. Почти чувствую себя его матерью или старшей сестрой. Но хочу стать его возлюбленной, неотъемлемой частью его таинственного мира. Хочу стать незаменимой. Но этого не происходит. Меня можно заменить кем угодно.
      Он снова уходит, а когда появляется, я едва не забыта. И снова жду, задыхаясь от нетерпения.
      Сны преследуют меня. Я тоскую по ним, по силе эмоций, которые испытываю, по его красоте. По утрам я думаю об этом, нахожу в них поддержку и жду следующего сна. И мечтаю найти этого мужчину в реальном мире.
      Хотя бы на миг.
      Означает ли это, что я не должна выходить за Уина? Разумеется, нет. Герой моих снов не соперник Уину. Разумеется, нет. Уину не о чем тревожиться. Я не изменяю ему в этих снах. Не изменяю».

      Наш уик-энд на Вайнярде начался хуже некуда.
      Видите ли, я постепенно поняла: не всегда можно спокойно игнорировать своих соседок, как бы этого ни хотелось. Когда кто-то рядом с вами попадает в беду, ничего не остается, кроме как помочь.
      Разве что ваша совесть непробиваема и вы всегда в мире с собой…
      Неприятно, но как же быть?!
      В субботу утром Даниэлла приковыляла из ванной и, бурча что-то, уселась за кухонный стол.
      – Что это с тобой? – не слишком вежливо осведомилась я.
      Она показала левую ногу. Ступня распухла и покраснела. Под туго натянутой кожей желтел гной.
      – Ну и уродство!
      – Спасибо, – буркнула Даниэлла, осторожно ощупывая ногу. – Твоя поддержка просто душу греет.
      Клер, прищурясь, рассматривала безобразие, именуемое ногой соседки.
      – По-моему, тебе срочно нужно к доктору. Не стоит ждать до возвращения в Бостон. Видишь, от отека пошли красные лучики? Это плохо. Дело может кончиться заражением крови и смертью.
      Даниэлла схватилась за голову:
      – О Господи! Я сейчас грохнусь в обморок.
      – Не смей, – приказала я. – Мы сейчас отвезем тебя в приемное отделение. Там можешь падать в обморок сколько угодно.
      – А это обязательно? – взвыла она.
      – Я не доктор, – резонно пояснила я, – но, думаю, да. Там тебе откачают гной или что-то в этом роде, дадут антибиотики.
      – Зачем вообще носить такие туфли? – удивилась Клер, кивнув на изящные фиолетовые босоножки, которые так сильно натерли ногу Клер.
      Вчера вечером она хвастала, что купила их на распродаже, но я заметила, что, едва мы вернулись домой, Клер немедленно сбросила модные босоножки.
      – Они сексуальные. В них мои ноги выглядят сказочно.
      – Ну да, из-за них тебе придется немедленно ехать в больницу.
      Даниэлла ответила яростным взглядом.
      – Знаешь, – продолжала Клер, – высокие каблуки могут позже вызвать проблемы с позвоночником. Тебе следует попробовать носить более практичную обувь. В магазинах полно лодочек без каблуков, кроссовок и…
      – Мои ноги, – процедила Даниэлла, – без каблуков кажутся просто обрубками. Дай мне косметичку!
      Клер подскочила, а я схватила блестящую сумочку на молнии, лежавшую у раковины.
      – Нет, нет, нет! – закричала Даниэлла. – Только не черную. Это моя запасная! Принеси красную.
      – Ну почему сразу не сказать! Иисусе! Я же не ясновидящая! Кто это заводит две косметички?! – бормотала я, оглядываясь. – И что такого особенного в красной?
      – Там лежит помада, которой я ежедневно крашусь, а в черной – другие цвета, на всякий случай.
      – Какие-то особые цвета? – заинтересовалась Клер.
      – Вовсе нет. Просто…
      Тут я наконец заметила красную косметичку на маленьком журнальном столе в гостиной и схватила ее.
      – Эй, ребята, а не поторопиться ли нам? Мы ведь не в клуб собираемся, а в больницу, помните?
      – Я всегда хочу выглядеть как можно лучше, – надулась Даниэлла.
      – Но ты уже накрасилась!
      – А вдруг что-то потребуется подправить?
      – В приемном отделении ты вряд ли встретишь своего мужчину!
      – Да ну? Там работают доктора. Доктора-евреи!
      – А мой отец считает, что в приемное отделение ссылают одних неудачников, – заявила Клер.
      – Что? – переспросила я, проверяя, есть ли в кошельке деньги на такси. Три жалких долларовых бумажки. – О чем это ты?
      Клер пожала плечами.
      – Он считает, что все успешные доктора – это специалисты и те, кто имеет частную практику.
      – А как насчет больничной практики? – удивилась я. – Каждый будущий доктор должен поработать в разных отделениях, верно? Что-то вроде ротации.
      Даниэлла кивнула. Я заметила, что лицо у нее как-то пожелтело, и схватила пластиковый пакет на случай, если ее вырвет в такси.
      – Джинси права, – едва слышно поддакнула она. – Я вполне могу встретить сегодня роскошного, блестящего, потенциально успешного и богатого доктора. Кроме того, никогда не вредно выглядеть как можно лучше.
      Я рассмеялась. Нет, это поразительно!
      – Конечно! На случай, если наркошам и тем беднягам, что ошиваются в пункте «Скорой помощи», не наплевать на маленькую богатенькую девчонку с нарывом на ноге.
      – Я вовсе не богатая! – запротестовала она, вытирая тыльной стороной ладони пот со лба. – Честно. Хотя неплохо бы. По правде говоря, я рождена быть богатой.
      – Рада за тебя, – кивнула я, приседая и кладя ее правую руку себе на плечи. – А теперь поднять якоря! Мы немедленно убираемся отсюда, пока ты не разлеглась на полу.

      Соседи доставили меня в травматологию, хотя Джинси ухитрилась дважды наступить мне на здоровую ногу по дороге к такси, и после длительной процедуры допроса в регистратуре я оказалась в отделенном ширмой боксе, на больничной койке, даже без подушки, и почти голая: в тонком халатике с зап?хом, без пуговиц, их называют «джонни».
      Мне было холодно, страшно и одиноко. Какая-то злобная медсестра заявила Джинси и Клер, что им нельзя остаться со мной. Что-то насчет того, что они не родственники.
      Глупо.
      – ГРРРРРРКХ!!
      Это мистер Мак-Блевотина за ширмой, бокс номер два.
      Я зажала ладонями уши и принялась громко петь. Неужели нельзя поместить этого типа в звуконепроницаемую комнату или что-нибудь в этом роде? Пришлось ждать почти час, прежде чем уродливая голубая пластиковая занавеска отодвинулась и появилась доктор – коротышка около пяти футов ростом, с огромным количеством блестящих черных волос, собранных в узел на затылке. И представилась как доктор Алотокактамдальшемумбоюмбоматахари. После чего разразилась потоком абсолютно непонятных слов.
      – Простите? – спросила я извиняющимся тоном, поскольку не слишком легко воспринимаю иностранные акценты.
      Не меняя деловитого выражения лица, доктор Алотокактамдальшемумбоюмбоматахари выдала очередную тираду. Не знаю, может, она повторила сказанное раньше.
      – Мне очень жаль, но я вас не понимаю. Может, попросим переводчика? – заметила я.
      Доктор Алотокактамдальшемумбоюмбоматахари проигнорировала мое предложение и продолжала что-то бормотать, энергично тыча в мою больную ногу пальцем в перчатке.
      «Может, – подумала я, – если просто отрешиться от всего и еще раз внимательно прислушаться, я сумею поймать ритм, а вместе с ним и смысл».
      – Оченьглупотолькооченьглупаядевушкаможетбытьнастолькоглупойчтобыэтидурацкиетуфлиносить. Очень.
      Черт! Опять я ничего не уловила.
      – Извините.
      Я покачала головой, поморщилась и беспомощно подняла руки в знак полной капитуляции.
      Пожалуйста, не мог бы какой-нибудь милый еврейский доктор – только без акцента, умоляю, – откинуть эту омерзительную голубую занавеску, появиться и спасти меня…
      – БРРГРРРХ!
      Я снова прижала ладони к ушам и вся сжалась, пока сосед выблевывал свои внутренности в десятый раз, а доктор Алотокактамдальшемумбоюмбоматахари продолжала что-то неразборчиво бурчать, очевидно, намереваясь и дальше меня изводить.
      Но тут началась настоящая пытка. Доктор Абракадабра – так я мысленно ее назвала – разорвала целлофановую обертку и вытащила иглу.
      Игла оказалась длинной. И толстой.
      Доктор Абракадабра улыбнулась. Клянусь, она улыбнулась.
      И ни с того ни с сего ткнула в меня иглой.
      Я взвыла.
      «Нет на свете ничего больнее, чем то, что доктор Абракадабра только что сотворила со мной. Ничего! Должно быть, даже роды покажутся после этого райским блаженством!» – подумала я.
      На мои вопли прибежала сестра. Не смахивая струившихся по лицу слез, я указала на свою бедную ногу.
      Сестра Мери говорила по-английски с южным акцентом. Прекрасно. Ее я могла понять. Посмотрев в записи доктора Абракадабра, она объяснила, что мне сделали укол чего-то, чтобы обезболить инфицированный участок. После чего нужно вскрыть нарыв. Чтобы выпустить гной.
      Сестра подмигнула, потрепала меня по коленке и пообещала, что сейчас придет с антибиотиками. Мне придется принимать их пять дней.
      – Спасибо, сестра Мери, – выдохнула я.
      Доктор Абракадабра злобно зыркнула на меня и яростно атаковала мою несчастную ногу, на этот раз ножом.
      Кажется, я отключилась. А придя в себя, обнаружила, что лежу на спине. Доктор Абракадабра исчезла. Я несколько раз глубоко вздохнула и села.
      Нога была не очень туго забинтована. Уже легче. Теперь оставалось дождаться милую добрую сестру Мери, обещавшую принести лекарство.
      Я потянулась к косметичке. Свежий слой губной помады, несомненно, помог бы поднять настроение. Кроме того, рассудила я, аромат суперсладкой малины поможет заглушить гнусный смрад рвоты.
      Но косметичка исчезла. По крайней мере на том маленьком столике, где я ее оставила, ничего не было. Я перегнулась через край кровати и оглядела пол.
      Ничего.
      Проверила другую сторону кровати.
      Ничего.
      И тут до меня дошло: пока я была без сознания, кто-то украл мою косметичку!
      Куда катится этот мир, если даже в больнице ты не ограждена от воров!
      Я наскоро проверила свои драгоценности; к моему облегчению, все было на месте.
      И все же я заплакала. Никогда еще не чувствовала себя более несчастной! И прямо здесь постаралась зарубить себе на носу: немедленно вычеркнуть больницы из списка мест охоты на подходящих мужей.
      Навсегда.

      Даниэлла растянулась на диване в окружении журналов, телевизионного пульта, кувшина с каким-то цветным диетическим напитком и коробки низкокалорийного печенья. Оправившись от потрясения, она составляла список косметики, которую требовалось приобрести заново.
      – Приняла антибиотик? – спросила Клер.
      Даниэлла кивнула.
      – Какая мерзость! Видела, какие большие таблетки?!
      – Главное принять вовремя, – отрезала Клер, бросаясь в кресло. – Инфекция – это тебе не шутка.
      – Пиво есть, или пойти купить? – спросила я.
      – Упаковка из шести банок в холодильнике. Принеси мне одну, пожалуйста. Только если идешь на кухню, – попросила она.
      Ну конечно, десять лишних футов меня убьют.
      Я принесла каждой по банке пива и большой пакет свиных шкварок.
      Клер брезгливо поморщилась. Я предложила шкварки Даниэлле, в ответ получила красноречивый взгляд. Пожала плечами и плюхнулась на шаткий деревянный, грозивший вот-вот развалиться стул.
      – Мне больше достанется. Эй, Даниэлла, не понимаю: если ты так уж жаждешь выйти за доктора, почему бы не попросить брата познакомить тебя со своими коллегами?
      Та только вздохнула:
      – Не то чтобы я хотела выйти исключительно за доктора, а, скажем, не за адвоката… Вовсе нет. Кроме того, я уже встречалась со всеми подходящими коллегами Дэвида. Скажем так, все они не моего уровня.
      – Доктора вечно находятся в состоянии стресса, – вставила Клер. – С ними трудно уживаться.
      – Но твоя мать замужем за доктором, – справедливо заметила я. – Хочешь сказать, ей нелегко приходится?
      Клер неловко поерзала.
      – Нет. О моих родителях такого не скажешь. У них идеальный брак.
      Лгунья из Клер была никудышная до такой степени, что я пожалела ее и не стала уличать в откровенном вранье.
      – Эй, – окликнула Даниэлла со своего трона, – я нашла статью о дружбе между парами. В ней говорится, что одной паре сложно подобрать себе друзей среди своих ровесников, так чтобы все четверо сумели поладить. Лично мне это вполне понятно.
      – У меня по этому поводу нет своего мнения, – покачала я головой. – Я никогда не была составной частью пары достаточно долго, чтобы разобраться в ситуации.
      Даниэлла швырнула журнал на пол.
      – Я буду вполне довольна, если мужу понравятся мои подруги. И совершенно все равно, полюбит ли он их приятелей или мужей.
      – Да. Но ты можешь нечасто видеться с подругами, – заметила Клер.
      – Почему? – спросила я с полным ртом шкварок.
      – После замужества у тебя не будет на них времени, – пояснила Клер.
      Клянусь, она произнесла это с таким видом, словно читала учебник.
      – По крайней мере не так регулярно, как до замужества. Придется больше времени проводить с мужем. А если он невзлюбит мужей твоих подруг, то…
      – А, пропади все пропадом, – отмахнулась я. – Все равно я никогда не выйду замуж!
      Даниэлла поморщилась:
      – Еще бы! С таким ртом! Сомневаюсь, что тебе кто-то вообще сделает предложение!
      – А ты, если будешь и дальше корчить такие рожи, тоже вряд ли кого-то соблазнишь!
      – Мне больно! Я только что перенесла ужасную медицинскую процедуру. Думаю, я имею право строить какие угодно гримасы!
      Я пожала плечами.
      – Я тут подумала… – помолчав, объявила она.
      – Срочно звони в газеты.
      – Я тут подумала, – стояла на своем Даниэлла, – что вряд ли разумно выходить за парня из многодетной семьи. Слишком много подарков. Дни рождения, годовщины, племянники, заканчивающие школу… И слишком много поездок на праздники. И уж совсем глупо выходить за парня, чья мать живет в радиусе до пятидесяти миль. Придется торчать у нее каждую субботу, жевать пересушенное жаркое и слушать истории о том, какое совершенство твой муж.
      – О, брось, – обронила Клер с легким встревоженным смешком. – Ты слишком близко к сердцу принимаешь всякие мелочи. В конце концов, замуж выходишь не за семью, а за человека. Одного человека.
      – Ты, случайно, не обкурилась? – осведомилась я чисто риторически, зная, что она наверняка никогда не притрагивалась к наркотикам. Кстати, и я тоже, хотя из нас двоих именно я, наверное, могла бы рискнуть.
      – Брак – общественный институт, – продолжала я с высоты накопленной с годами мудрости. – Забудь о том, что происходит в уединении твоего дома. И учти, выходишь не за мужчину, а за его семью. За его прошлое, настоящее и будущее. За стиральный порошок, которым мать отмывала его пеленки, за учителя, подавившего его юный дух, и первый перепихон с женщиной.
      За его страховку и пенсионный счет.
      За кризис среднего возраста. За старость и болезнь Альцгеймера его родителей, за племянниц и племянников, которым нужно покупать подарки на день рождения.
      Потому что все мы знаем: мужчины не покупают подарков и не посылают открыток. Это женская работа.
      Даниэлла вздохнула:
      – Все это звучит так утомительно, верно? Когда я выйду замуж, немедленно найму личного секретаря, чтобы занимался корреспонденцией и закупкой подарков. Можно подумать, у меня будет на это время! А присмотр за няней, организация званых ужинов и благотворительных вечеров? Я вас умоляю!
      Клер поднялась и пошла на кухню.
      – Еще пива? – спросила она меня, проходя мимо.
      Бедняжка! Какое у нее было печальное лицо!
      Может, Клер не слишком радует ее неминуемая судьба?

      До сих пор не могу внятно объяснить, почему вообще согласилась встретиться с Крисом Чайлдзом. Он абсолютно не соответствовал критериям, которые я считаю необходимыми для будущего мужа.
      Не был евреем.
      Не носил на работу костюм, что означало вероятное отсутствие столь важных вещей, как инвестиции, акции и оплаченный четырехнедельный отпуск, во время которого он смог бы повезти меня в Европу, отправив детишек в захолустный лагерь для юных теннисистов.
      Что-то подсказывало мне, что он вряд ли одобрит новую юбку от Миссони, за которую заплатила всего триста долларов.
      Кроме того, на этот момент своей жизни я не была особенно заинтересована в случайном сексе. Всегда считала подобные вещи пустой тратой драгоценного времени. Стоит ли валяться на смятых простынях в объятиях очередного знойного котика, когда следует заняться поисками партнера для надежных отношений, которые, в идеале, должны продлиться всю оставшуюся жизнь?
      Женщина на пороге тридцатилетия просто обязана тщательно планировать время.
      И все же, когда Крис позвонил и предложил пикник на закате, я с готовностью согласилась. Этот вечер у меня был совершенно свободен, так зачем же сидеть дома?
      Он заехал за мной в черном пикапе. К счастью, ни Джинси, ни Клер не было дома. Представляю наглую ухмылку Джинси и сочувствующий взгляд Клер!
      «Боже, – подумала я, едва Крис с улыбкой открыл дверцу грузовика, – надеюсь, хотя бы сиденья чистые! Совсем не уверена, что даже химчистка поможет вывести жирные пятна с коричневатых льняных брюк!»
      Откровенно говоря, ни разу до этого не садилась в грузовики.
      Сегодня Крис был в серой футболке с длинными рукавами и привычных джинсах. Все очень чистое. Кстати, я никогда не видела его в растрепанном виде. Этот мужчина был безупречен. Может, он платит механику, чтобы возился с грузовиком вместо него?
      – Кстати, – заметила я, когда мы отъехали, – откуда ты узнал мой телефон?
      Крис вспыхнул. Честное слово! Сквозь загар отчетливо пробивалась краска!
      – Только не сердись, хорошо? Вчера проезжал по городу и увидел, как ты выходишь из дома. Вот и подумал, что скорее всего ты здесь и живешь, а не просто заходила в гости. Поискал номер в справочнике. Все знают, что хозяева этого дома Симпсоны, ну и…
      Ха! Упорство в достижении цели. Уже неплохо. А краснеет он просто умилительно! И при этом становится еще сексуальнее.
      Я во все глаза наблюдала, как он ведет машину: руки на руле и переключателе скоростей, мышцы бедра напрягаются, когда он нажимает на педаль.
      «Осторожнее, Даниэлла, – предупредил внутренний голос. – Этот парень может оказаться сплошной неприятностью. Сбить тебя с избранного пути. Стать препятствием на пути к достижению цели.
      Придерживайся намеченной программы, Даниэлла».
      Я мысленно заткнула уши, но было уже поздно. Яд сделал свое дело.
      Для пикника Крис выбрал безлюдную песчаную полосу на Люси-Винсент-Бич. Там действительно не было ни души.
      – Нам обязательно сидеть здесь? – нервно спросила я, едва Крис расстелил большой клетчатый плед на сухом песке.
      – Что-то не так? – спросил он, не обращая внимания на угрозу.
      Я показала на орду, или стаю, или шайку – выбирайте что хотите – морских чаек в нескольких ярдах от нас.
      – Чайки? – удивился Крис. – Что они нам могут сделать? Ну, садись!
      Я неохотно послушалась, не сводя глаз с шайки пернатых бандитов.
      – Вон тот смотрит на меня! – вдруг завопила я, цепляясь за руку Криса.
      Пусть сам сидит спиной к врагу! Только не я!
      – Который? Тот маленький коричневый? По-моему, он и не думал на тебя смотреть. Может, он косой или что-то вроде?
      – Нет, нет, нет! Не маленький коричневый! Вон тот, гигант!! О Господи, да он больше твоего грузовика!
      – Настоящие нахалы, верно? – засмеялся Крис. – Зато перья у них на груди поразительно белые. Белее снега.
      Меня передернуло. Как он может?!
      – Они омерзительны! Стервятники! Едят всякую дрянь, даже падаль! По-моему, они чувствуют, что я их терпеть не могу. Крис, я их боюсь. Давай уберемся отсюда.
      – Уверена, что не хочешь сначала поужинать?
      Я задумалась. Есть хотелось ужасно.
      – Ладно. Если обещаешь держать этих… тварей подальше от нашей еды. Если хотя бы одна подойдет ближе чем на двадцать футов, меня инфаркт хватит.
      – И часто ты подвержена таким… приступам? – спросил Крис, и мне показалось, что на его губах играет улыбка.
      – Нет, – призналась я. – Но чайка, схватившая мой ужин, может стать первой в длинной череде подобных несчастий. Лично я считаю их крылатыми крысами.
      – Голуби. Крылатые крысы – это голуби.
      – У тебя свои крысы, у меня – свои.
      «Кожа и кружева, – подумала я. – Город и деревня. Евреи и христиане».
      Ничего у нас не получится. По крайней мере в обозримом будущем.
      Но сегодня?
      Я была уверена, что все будет тип-топ! Особенно после того, как увидела содержимое привезенной Крисом большой корзины для пикников. Вино, правда, не слишком дорогое, но вкусное. Багет, кусок сыра бри и виноград. Стандартный набор. Все очень мило. Он даже додумался захватить салфетки. Не каждый парень помнит о салфетках. И штопоре. И пластиковых стаканчиках.
      Крис не забыл ни одной мелочи.
      Что же, неплохо. Насколько я могу судить по своему немалому опыту, большинство мужчин вообще зациклены исключительно на своих машинах и компьютерах.
      Мы ели и говорили, и, хотя вовсе не касались политики или искусства, беседа не прерывалась ни разу.
      А закат был просто невероятный. То есть хочу сказать, я видела немало закатов. Но это было что-то!
      – Мне хотелось бы иметь платье-саронг таких оттенков оранжевого, – вздохнула я, показывая на огненную полосу, протянувшуюся вдоль горизонта. – Видишь?
      – И в этих тонах ты была бы прекрасна.
      Я вздохнула:
      – Жаль, что не взяла с собой камеру. Могла бы захватить с собой снимок, когда хожу по магазинам…
      Крис коснулся пальцем моего подбородка и повернул меня лицом к себе. В свете заходящего солнца его глаза ослепительно сверкали.
      – Даниэлла, я впервые встретил такую девушку, как ты. Ты такая… не знаю, как сказать… такая живая! И веселая. И естественная. Всегда остаешься собой.
      Еще бы! Кем же еще мне быть? Лучше меня все равно не найти.
      – Спасибо, – поблагодарила я вслух. Но не ответила комплиментом. Не стоит щедро раздавать комплименты. Мужчина может посчитать, что я у него в кармане.
      И хотя я вовсе не собиралась встречаться с Крисом после сегодняшнего вечера, все же не хотела, чтобы он посчитал, будто я у него в кармане.
      Едва солнце коснулось горизонта, Крис поцеловал меня. Долгим, глубоким поцелуем, и совсем не слюнявым. Настоящий мастер! Где он научился так целоваться?
      Но я не сказала ему об этом.
      Крис накинул мне на плечи свой свитер, и мы, сплетя пальцы, долго сидели голова к голове в сгущавшейся темноте.
      «Как обидно, что поблизости нет ни одного журнального фотографа! Какая изумительная обложка могла бы получиться!» – думала я.

      Чего только мы не делаем для друзей.
      Или знакомых.
      Или соседок.
      То есть для людей, которых едва, черт подери, знаем.
      Как-то вечером Клер позвонила мне домой – впервые – и спросила, не хочу ли я пойти с ней завтра на вечеринку по случаю рождения ребенка у одной из ее коллег.
      – С каких это пор ты берешь с собой кого-то на вечеринку по случаю рождения ребенка? – удивилась я, раздавив босой ногой таракана. – Мы даже не знакомы с этой цыпочкой. И наверное, придется покупать подарок?
      Клер молчала, словно пытаясь придумать разумное объяснение.
      Ей следовало бы сделать это прежде, чем поднять трубку и приставать ко мне с глупыми просьбами.
      – Ну? – подстегнула я.
      – Пожалуйста, пойдем! Никаких подарков не надо. Я скажу, что ко мне приехала подруга из другого города. Мы ненадолго. Ну, Джинси, я очень тебя прошу.
      «До чего же одинока эта бедняжка, если просит меня, совершенно чужого человека, который к тому же вечно над ней подтрунивает, о таком одолжении?» – подумала я.
      – Ну, ладно.
      Какой же мямлей я становлюсь!
      – У меня полно отгулов. Только предупреди, где и когда. И что надеть.
      – Спасибо, Джинси. Я очень тебе благодарна. Правда. И я у тебя в долгу, – вздохнула Клер.
      Оказалось, великое событие произойдет днем в «Четырех сезонах». Гребаные «Четыре сезона»!
      Я представила вечеринки по случаю рождения детей, которые давали мои мать и тетка: фигурное желе, амброзия из тертого кокоса и апельсинов, кексы. Газировка. И никаких овощей, не говоря уже о маленьких сандвичах, если, конечно, не считать сандвичами ломтики сыра, втиснутые между крекерами.
      Сидя рядом с Клер в своем единственном приличном черном костюме с белоснежной салфеткой на коленях, я вдруг почувствовала нестерпимое желание отведать банановых ломтиков, болтающихся в красном липучем клее.
      Ничего, сойдет и алкоголь.

      – Это не выпивка? Можно опрокинуть рюмочку? – спросила Джинси.
      Я вздохнула. Может, зря я пригласила ее сюда. За столом она одна была в черном. Как пчела среди пастельных бабочек.
      – Это чай, Джинси, – шепотом ответила я. – Сейчас не время для коктейлей.
      – Знаю, но у меня кое-какие проблемы, – прошипела она. – Во-первых: терпеть не могу чай.
      – Могла бы заказать кофе, – резонно предложила я.
      – Во-вторых: терпеть не могу ресторанный кофе. Так, подкрашенная водичка с запахом.
      – Газировку? Чай со льдом? Все любят чай со льдом.
      – В-третьих: никакого чая со льдом. В-четвертых: мне все до смерти надоело. Я не знаю миссис Счастливую Мамашу. Зачем я здесь, Клер? Думаешь, меня интересуют хлопчатобумажные одеяльца? Да и что это вообще такое, черт побери? Самое малое, что они могли бы сделать, – обеспечить алкоголем одинокую женщину.
      Почему, Боже, почему, я не попросила Даниэллу пойти со мной?
      Я наскоро оглядела двенадцать улыбавшихся женщин. Мои коллеги: Тара, молодая мамочка, Рита, учительница третьеклашек, и Алана, преподаватель рисования: в свои пятьдесят восемь бабушка троих внуков. Остальные – подруги и родные Тары.
      К счастью, никто не обращал особого внимания на мою недовольную «иногороднюю» приятельницу.
      – Ну, – прошептала я в ответ, – думаю, можно попросить у официанта…
      Джинси патетически закатила глаза.
      – «Манхэттен»? Чтобы все глазели на меня, посчитав алкоголичкой? Нет уж, спасибо. Лучше постараюсь улыбаться во весь рот и жевать… кстати, а что это?
      – Печенье к чаю, – объяснила я. Иногда мне казалось, что Джинси родилась и воспитывалась в пещере.
      – Неужели! И ни одного бейгеле на столе! А сливочный сыр? Ты не видишь сливочного сыра?
      – Это не завтрак, а чай.
      – Еще птифуров? – спросила мать Тары, предлагая мне прикрытое салфеточкой блюдо с крошечными пирожными.
      Я вежливо улыбнулась, положила одно на тарелку и передала блюдо Джинси. Та нахмурилась и буквально швырнула блюдо соседке справа.
      – Я уже сказала, – прошипела Джинси мне в ухо, – это Америка, а не чертова старая Англия. И я имею право получить бейгеле и сливочный сыр, когда захочу. Не эти маленькие квадратные штучки.
      Наверное, настала пора положить конец нашим общим мукам.
      «Кроме того, – подумала я, – семестр только что закончился. Мне не придется встречаться с коллегами до самого сентября. Надеюсь, к тому времени они забудут о моей странной маленькой подруге.
      – Послушай, – предложила я, делая вид, что вытираю губы салфеткой. На самом деле я прикрыла рот, опасаясь, как бы за столом не нашелся кто-то, умеющий читать по губам. – Как насчет того, чтобы улизнуть сейчас? Скажем, что одной из нас вдруг стало дурно, и отправимся… ну, не знаю… в какое-нибудь местечко для холостяков. Там и выпьем. Заметано?
      Джинси с некоторым удивлением уставилась на меня.
      – Значит, тебе тоже все осточертело? – ухмыльнулась она. – Господи, до чего ловко ты меня одурачила! Я-то воображала, что ты веселишься на всю катушку!
      – Джинси, – призналась я, – меня так и подмывает вонзить вилку себе в глаз. Да еще и повернуть.
      – В таком случае, зачем ты сюда притащилась, да еще и меня за собой приволокла?
      В самом деле, зачем?!
      Я встала и извинилась, сказав, что нам срочно понадобилось в дамскую комнату.
      Выйдя из зала, мы дружно ринулись к выходу на улицу.

      Джинси позвонила Даниэлле на сотовый по пути в «Джоуз».
      – Она придет, – со смехом объявила Джинси, захлопывая крышечку мобильного. – Говорит, что умирает от желания надеть новые босоножки. Сплошной ветер в голове.
      – Ну, не совсем, – возразила я.
      – А, не важно. Просто не хочу снова везти ее в больницу. Пришлось трижды принимать душ, прежде чем руки перестали пахнуть мокрой марлей. А я ведь вообще не касалась никакой марли.
      Едва мы устроились в баре наверху, вбежала раскрасневшаяся от жары Даниэлла.
      – О’кей. Я-то знаю, почему это небольшое общество так меня достало, – сообщила Джинси. – А вот почему ты полезла в бутылку? Клер?
      Хороший вопрос.
      Вряд ли это была зависть. Я помолвлена. Ношу на пальце массивное кольцо – престижная вещь в мире, где размер камня имеет такое значение. Скоро я, как в свое время мамочка, поселюсь в удобном загородном особняке, с беседкой и бассейном.
      Тогда что же?
      Страх.
      Боязнь материнства? Беременности? Родов?
      Или все-таки я испугалась самого первого шага?
      Замужества.
      А если это не страх, то… колебания?
      Может, я просто не готова к замужеству?
      Может, не готова к браку с Уином?
      Но я приняла его предложение. Неохотно, но приняла.
      Как же объяснить свои ощущения Джинси и Даниэлле, если сама не способна в них разобраться?
      И тут слова вдруг сами посыпались с языка.
      – Не знаю, – выпалила я, разрывая салфетку в клочья. – Просто не знаю. Сегодня я одинока и хочу танцевать до рассвета в бостонском клубе. Не то чтобы я была завсегдатаем ночных клубов, честно говоря, в жизни не была ни в каком клубе… ну, вы понимаете, о чем я. А завтра – я уже на девятом месяце и делаю ванночки для отекших ног. Это просто…
      – А я думала, ты хочешь детей, – перебила Джинси, окинув меня проницательным взором.
      – Хочу! Только не…
      – Сейчас, – закончила Даниэлла, тоже пронзив меня взглядом.
      Они словно пригвоздили меня к месту.
      – Не знаю, – пробормотала я, не в силах ни солгать, ни уклониться. – Не знаю, что ответить: «не сейчас» или не «от Уина». Может, это одно и то же.
      Джинси и Даниэлла продолжали выжидающе таращиться на меня.
      Я глубоко вздохнула и приготовилась признать то, о чем никогда и никому словом не обмолвилась.
      – Понимаете, – выдохнула я, опуская глаза, – Уин мой первый настоящий бойфренд. То есть я больше вообще ни с кем не спала. Понимаю, это звучит старомодно…
      – Это звучит жалко, – отрезала Джинси. – Прошу прощения.
      За что она извинилась? В самом деле, прозвучало жалко. Мне и самой так казалось.
      – Знаю, – кивнула я. – И теперь не могу не гадать, что же я все-таки упустила. И имеет ли то, что я упустила, какое-то значение.
      Даниэлла покачала головой:
      – Солнышко, только ты можешь на это ответить. Лично я представить не могу, каково это – никогда не заниматься сексом с другими мужчинами, прежде чем выйти замуж. Но с другой стороны, у меня никогда еще не было таких длительных отношений. То есть мой рекорд – три, может, четыре месяца. Однажды я встретилась с человеком гораздо меня старше. Так что у нас с тобой совершенно разная личная жизнь.
      – Просто не знаю, что делать, – снова призналась я, продолжая удивлять себя каждым словом. До этого момента я никогда, никогда не озвучивала свои сомнения и страхи. – Действительно ли Уин – подходящий для меня муж? Или я выхожу за него потому, что мне вот-вот стукнет тридцать и давно полагается быть женой и матерью? Я ведь не просила его делать предложение, – продолжала я почти умоляюще. – Никогда не упоминала о свадьбе. Но теперь, когда я помолвлена… понимаете, кругом так много ужасных типов, а мы так долго были с Уином. Мы по-настоящему знаем друг друга. Во многих отношениях. Неужели я буду такой дурой, чтобы отказаться от всего этого? С Уином все будет надежно. Я права?
      «Пожалуйста, – взмолилась я про себя, – пусть кто-нибудь скажет, что я права».
      Джинси встала и проследовала в дамскую комнату.
      Даниэлла откашлялась и вынула из сумочки компакт-пудру.
      – Еще налить? – спросил бармен.
      Значит, на этот вопрос я должна ответить сама.

      Это был один из типично дерьмовых вечеров.
      Рассыльный из китайского ресторана перепутал заказ, а я это обнаружила, когда он уже смылся с моими денежками.
      Из крана текла ржавая вода.
      Вода в моей крохотной квартирке часто бывает ржавой, так что пришлось довольствоваться выдохшейся газировкой «Доктор Пеппер».
      Телефон звонил. Звонил. И звонил… Очевидно, автоответчик забастовал. Опять.
      Освободившись, я метнулась на крохотную кухоньку, схватила трубку и рявкнула:
      – Алло?
      – Хай! – отозвался щебечущий визгливый голосок. – Могу я, пожалуйста, поговорить с госпожой дома?
      – С кем?
      Я вовсе не собиралась грубить. Само собой получилось.
      Владелица щебечущего визгливого голоска ничуть не обиделась.
      – Это госпожа дома? – повторила она.
      – Прошу прощения, – парировала я, – вы, кажется, звоните прямо из девятнадцатого века?
      Девица заткнулась: видимо, сценарий телемаркета не подразумевал именно этой ремарки. Я воспользовалась молчанием.
      – Итак, что вы продаете? Корсеты? Нюхательные соли? Пояса целомудрия?
      Телемаркет отсоединился. Подозреваю, она вообразила, что попала к сумасшедшей, которой больше пристала жизнь на заплесневелом чердаке, чем в домашнем уюте на прекрасно оборудованной кухне.
      Я пожала плечами и повесила трубку. Никому еще не удавалось назвать меня «госпожой» и отделаться всего лишь брошенной трубкой!
      Я съела все, что смогла переварить, из смеси орешков кешью и пророщенной фасоли, и плюхнулась в постель. Но сон никак не шел. Я вертелась с боку на бок почти час, прежде чем наконец заснула. Мне приснилась демонстрация с огромным воздушным шаром в виде голого безволосого мужика. И среди этих держателей, или как там можно назвать людей, которые удерживают за стропы такие шары, была и я. И все время поглядывала вверх, проверяя, не оторвались ли гениталии у этого шара.
      Фу! До чего же противно они болтались!
      Из этого непонятного, но странно приятного сна меня вырвал звук, природу которого я не сразу смогла определить.
      Какой-то неправильный звук.
      Звук, которого здесь не должно было быть.
      Я села, словно это могло помочь ушам лучше распознать происхождение звука.
      Никакого сомнения: кто-то стоял у двери. А другого выхода, кроме ржавой старой пожарной лестницы, не было, и если я хоть что-то понимаю, она обрушится в тот момент, когда я поставлю ногу на первую ступеньку.
      – О черт, о черт! – пробормотала я и, стараясь не шуметь, соскользнула с постели и поспешила к телефону.
      «Только не включай свет, Джинс, – сказала я себе. – Взломщик-насильник поймет, что я его услышала, взбесится, проломит дверь топором, который наверняка догадался захватить с собой, и прежде, чем я успею набрать 911, от меня останутся одни кровавые ошметки! Номер легко набрать, Джинс. Для этого свет не нужен».
      Я осторожно сняла трубку с радиотелефона и набрала три цифры.
      И стала молиться: «О, пожалуйста, пожалуйста, возьмите трубку!»
      Трубку взяли после третьего звонка. Дежурная телефонистка!
      – Кто-то пытается вломиться в квартиру, – прошептала я.
      – Вы уверены, мэм? – спросила она. Клянусь, тон у нее был скучающий!
      – Что? Конечно, уверена. Кто-то стоит под дверью.
      – Назовите адрес, мэм.
      Я поспешно пробормотала название улицы и номер дома.
      – Пожалуйста, поскорее! Я слишком молода, чтобы умирать!
      – Мэм, – задребезжал скучающий голос, – в этом районе нет ни одной патрульной машины. Постараемся как можно скорее кого-нибудь прислать. А пока постарайтесь не впускать этого человека.
      Не впускать этого человека?!
      – Мэм?
      – Что это значит? – прошипела я, бросив взгляд на сотрясавшуюся дверь. – Вы что, воображаете, что я приглашу убийцу на кофе? Спятили?!
      – Мэм, вам совершенно нет необходимости…
      Я бросила трубку, можно сказать, в лицо этой стерве!
      Кому позвонить? Кому?!
      Рику! Я позвоню Рику!
      Я схватила рюкзак и вывалила содержимое на стол. Плевать, если киллер меня услышит!
      Вот она, моя записная книжка!
      Включила настольную лампу, набрала номер.
      – Рик!
      – Джинси? – сонным голосом отозвался тот. – Что случилось? Сейчас два часа ночи.
      – Кто-то пытается вломиться в квартиру! – взвыла я. Господи, я становлюсь истеричкой.
      «Как я смогу жить с этим?» – подумала я. Но тут же эту мысль перебила другая: «Жить и не придется. Если меня убьют».
      – Звонила в полицию? – отрывисто спросил он.
      – Да, да, но там сказали, что им некого послать, и…
      – Я немедленно еду. Забаррикадируй дверь. Нет, лучше держись от нее подальше, на случай… на случай если у него пистолет. Закройся в дальней комнате или в чулане… ну, ты поняла. По пути я снова позвоню в полицию. Джинси?
      – Ч-что? – всхлипнула я.
      – Держись. Все будет в порядке. Только спрячься.
      Я и спряталась. Под кроватью. Все же худоба и маленький рост имеют свои преимущества.
      И стала ждать. Дверь по-прежнему дергали, и я в конце концов задалась вопросом, что это за странный вор такой.
      Новичок? Пьяница? Или, не дай Бог, наркоманы?! Такие особенно опасны! Я сама видела по телевизору!
      Не знаю, сколько времени прошло, пока я наконец услышала вой сирен, а за ним тяжелый топот ног по ступенькам коридора, крики, и мгновенное, сбивающее с толку молчание.
      – Джинси!
      Рик!
      Я выкарабкалась из-под кровати и взвизгнула:
      – Рик!
      – Все в порядке, – окликнул он. – Здесь полиция! Можешь открыть дверь!
      Разодетая в спортивные штаны и ветхую майку, я рывком распахнула дверь и бросилась в объятия Рика. Он прижал меня к себе и гладил по спине, пока я, рыдая, целовала его в шею. Я не сразу сообразила, что у нас появились зрители. А сообразив, отстранилась и вытерла слезы ладонью.
      – Вы его поймали? – спросила я полицейского, слишком пристально наблюдавшего за нами. Извращенец.
      Офицер Свин Мак-Свин расплылся в улыбке:
      – Не было никакого грабителя, мэм.
      Почему все величают меня «мэм»?
      Я повернулась к Рику:
      – Был! Кто-то пытался ворваться в квартиру!
      – Э… Джинси…
      Рик указал куда-то в дальний конец полутемного коридора. Еще один полисмен тихо говорил что-то хрупкой сгорбленной старушке в халате.
      – Что здесь делает миссис Нортон? – спросила я. – Господи! Неужели грабитель пытался пробраться и к ней?
      Рик смущенно откашлялся.
      – Джинси, миссис Нортон и есть твой взломщик. Понимаешь, она неизвестно почему вышла из квартиры, – ты знаешь, что у нее болезнь Альцгеймера? Мы позвонили ее сыну, он сейчас приедет. Она перепутала свою дверь с твоей и…
      Я снова взглянула на миссис Нортон. Бедняжка казалась очень испуганной.
      – Вот как, – промямлила я. – Мне ужасно жаль.
      Гигант-полисмен продолжал нагло ухмыляться.
      – Безопасность лучше поздних сожалений, мэм.
      – Ты все правильно сделала, Джинси, – утешил Рик и обратился к Свину: – Она может вернуться в квартиру?
      – Разумеется, – пожал тот плечами. – Преступления не было.
      Открывая дверь, я услышала, как он добавил:
      – Если не считать зря потраченного полицией времени.
      Рик тоже его услышал, потому что втолкнул меня в комнату и захлопнул дверь.
      – Не хочешь же ты подраться с полицейским, – предупредил он.
      Теперь я злилась и одновременно сгорала от стыда. Не слишком приятное сочетание.
      Ну надо же, я даже не подумала поискать среди домашней утвари что-то, хоть отдаленно напоминающее оружие! А вместо этого позвала на помощь и залезла под кровать!
      Ясно, что теперь все надо мной насмехаются!
      – Попробуй только посмеяться надо мной! – предупредила я.
      – Похоже, что я смеюсь?
      – Ну… в душе! Не смей издеваться надо мной в душе!
      Рик тяжело вздохнул:
      – Джинси, давай сядем. Сейчас я позвоню соседке и спрошу, не сможет ли она остаться с Джастином до утра. А потом мы выпьем за то, что ты осталась жива. О’кей?
      – Ни к чему разыгрывать из себя героя, – буркнула я, обняв себя за плечи.
      Запоздалая реакция. Меня бил озноб.
      – Надень свитер, – велел он. – И смирись с тем, что сегодня я герой. В следующий раз наступит твоя очередь быть героиней.
      Я взглянула на Рика: всклокоченные со сна волосы, босые ступни, сунутые в разные кроссовки, темные круги под глазами.
      Мой герой.
      Я разрыдалась.

      Телевизор был включен, но я почти не смотрела на экран.
      Что-то историческое. Насчет Французской революции.
      Отец был прав. Этот канал следовало бы назвать Военным. Или Каналом Поджигателей Войны.
      Или каналом того, Как Кровожадные, Рвущиеся к Власти Мужчины Портят Все на Свете!
      Я зачерпнула ложкой мороженое из стоявшего на коленях пинтового стаканчика и предалась ленивым мыслям. Совершенно бессвязным мыслям.
      Миссис Хеди, моя учительница в третьем классе, в своем мешковатом оранжевом кардигане.
      Ворчливый голос бабушки, замолчавшей навеки десять лет назад.
      Первый день в колледже, температура почти девяносто градусов.
      Ночь, когда я встретила Уина, ледяной осенний ветер.
      Около одиннадцати в двери повернулся ключ. Минуту спустя в гостиной появился Уин и бросил пиджак на спинку стула.
      Повесить его, разумеется, моя обязанность.
      – Ну, с кем ты ужинал?
      Уин стащил галстук и тоже бросил на стул.
      – Привет. Вряд ли ты с ними знакома.
      Я убавила звук и выпрямилась.
      – Я так и предполагала. Но все равно хочу знать, понятно? Мне интересно. Хочу побольше знать о твоей работе.
      Уин как-то странно глянул на меня.
      – Понимаю. Но не хочется тебе докучать. На твоих плечах и без того много всего. И на уме… Вообще проблем немало.
      – Откуда тебе известно, что у меня на уме? – отрезала я. – Ты всегда… всегда…
      – Что – всегда? – вздохнул Уин.
      Я снова откинулась на спинку кресла.
      – Ничего.
      Уин вышел из гостиной, и я услышала, как он возится в ванной. Вернулся он уже в пижаме и очках.
      – Иду спать, – объявил он.
      Я пожала плечами и снова прибавила звук. Уин не уходил. Я терпеливо ждала.
      – Солнышко, сколько можно есть мороженое? По-моему, с тебя хватит. Не хочешь же ты потолстеть, когда у нас свадьба на носу? Тебе это не к лицу, – посоветовал он наконец.
      Я, не отвечая, продолжала глазеть на экран. На портрет очередного, неведомо какого по счету короля Людовика.
      Уин все-таки ушел.
      Я спокойно доела мороженое.
      Он совсем не видит меня. В упор не видит.
      Если бы посмотрел как следует, наверняка заметил бы, что со времени помолвки я потеряла семь фунтов.
      Глядя на меня, он видел то, что хотел видеть.
      Интересно, что же именно?

      Я всегда гордилась способностью себя развлечь.
      Не имею в виду ничего сексуального, нет уж, спасибо.
      Видите ли, сколько помню себя, я всегда была чем-то вроде одинокого волка. Замкнутая, отчужденная. Не асоциальный тип или что-то в этом роде, просто вполне самодостаточная личность.
      Но среднему человеку обычно бывает не по себе в присутствии одиночек-индивидуалистов. Особенно когда одиночки-индивидуалисты – совсем еще дети.
      Много лет взрослые пытались, что называется, вовлечь меня в коллектив. Обычные люди просто не понимают детей, которые предпочитают держаться в стороне от этого самого коллектива.
      Когда я была в начальной школе, за дело взялась моя мать.
      – Каждая маленькая девочка хочет записаться в герлскауты! – умоляла она.
      – Только не я, – напрямик заявила я.
      – Но почему, Даниэлла? Там так весело!
      Я раздумывала над ее словами секунд этак тридцать.
      – Нет, спасибо, – отказалась я, расправляя новую розовую юбочку, недавний подарок бабушки. – Кстати, эти униформы – настоящее уродство. Зеленый и коричневый цвета кажутся грязноватыми.
      Администрация средней школы подхватила знамя коллективизма, которое выпустила из рук моя мать.
      Еще в предпоследнем классе психолог-консультант предупредил, что меня не примут в приличный колледж, если я не запишусь в спортивный клуб или не займусь каким-нибудь видом внеклассной работы.
      – А именно? – попыталась уточнить я.
      – Ну, скажем, быть в команде поддержки. Или, ну не знаю, в школьной газете. Чем ты интересуешься, Даниэлла?
      – Одеждой и драгоценностями.
      – Правда, у нас нет кружка кройки и шитья, но, может, ты организуешь? Инициатива всегда приветствуется и…
      Полагаю, мое потрясенное лицо остановило мистера Бернса на полуслове.
      – Ну, – покорно добавил он, – хотя бы подумай об этом, ладно?
      – Договорились, – кивнула я, поднимаясь, чтобы покинуть душный крохотный кабинет. – Но на вашем месте я бы не слишком рассчитывала.
      К счастью, ко времени окончания колледжа большинство взрослых решили позволить мне жить своей жизнью. Может, потому что я сделалась почти одной из них.
      Во всяком случае, никто не стал протестовать, когда я объявила о своем решении жить самостоятельно. Каждое лето я устраивалась сразу в несколько мест – не такая легкая задача, когда пытаешься одновременно вращаться в обществе, – чтобы платить за одноместную комнату в общежитии.
      Понимаете, быть постоянным участником фильма ужасов в образе соседки, готовой трещать все двадцать четыре часа в сутки и семь дней в неделю, – не то удовольствие, которое мне хотелось бы испытать.
      Даю слово, мне никогда не надоедало собственное общество. И я не скучала, проводя вечер в одиночестве и дома.
      До той особенной ночи в июне, примерно за шесть недель до моего тридцатилетия.
      Уютная квартирка в Бэк-Бэй сверкала чистотой.
      Тихо мурлыкал кондиционер.
      Холодильник был набит всем необходимым: шампанское, диетическая газировка, йогурт.
      Я только что вернулась из любимого парикмахерского салона, где сделала маникюр и педикюр.
      Все было идеально, на своих местах.
      Кроме меня. Я вдруг обнаружила, что стою посреди гостиной.
      Просто стою.
      Видите ли, обычно я никогда не стою. И не сижу.
      Я лежу на диване. Но это, пожалуй, можно назвать искусством.
      А вот в моем сегодняшнем состоянии, пожалуй, было нечто иное. И совершенно новое.
      Я не находила себе места. Вот оно что. Должно быть, именно это состояние люди называют «зайти в тупик».
      Я понятия не имела, что делать с собой.
      Собственно говоря, ничего особенного я и не хотела делать и все же горела желанием совершить что-то необыкновенное, значительное, что-то…
      Вот оно! Позвоню-ка я матери! Когда все остальное не помогает, возьми трубку и набери номер.
      На полпути к телефону я передумала. Она наверняка спросит, как идет охота на мужа, а у меня почему-то не было настроения отчитываться о последних достижениях.
      Тем более что все достижения полетели к черту при появлении здоровенного гоя, который стал занимать слишком много моего времени.
      Моего ментального пространства.
      А как насчет сердца?
      – ТВ, – решила я. – Вот что я сделаю. Включу телевизор. Тогда можно не думать. Ни о ком. И ни о чем.
      Пощелкав пультом, я убедилась, что ни на одном из каналов нет моих любимых шоу.
      «Даниэлла, – упрекнула я себя, – давно пора подключиться к спутниковому телевидению!»
      И оглядела комнату, словно ожидала, что в углу или на полке притаилась блестящая идея, ожидающая, когда ее заметят.
      Ничего.
      «Даниэлла, – снова пожурила я себя, – завела бы хоть хобби какое, что ли! Может, вязание? Или бисерное плетение. Или шитье. Кроила бы себе одежду…»
      Можно подумать, такое когда-нибудь случится!
      Я плюхнулась на диван и вздохнула.
      Что, если почитать? Все какое-то занятие.
      Но у меня было только две книги: словарь, оставшийся еще с колледжа, и Библия, подаренная в детстве.
      Дело в том, что я почти ничего не читаю. Кроме журналов. Да и те прочитаны по крайней мере дважды.
      «Впрочем, и в третий тоже не помешает», – решила я, схватив последний выпуск «Вакейшнз». И стала листать, пока не набрела на снимок парочки на пляже в лучах заката. Сидевшие на одеяле молодые люди, окруженные остатками пиршества, смотрели куда-то вдаль. И никакие мерзкие чайки не оскверняли сцену.
      Класс! Я снова думала о Крисе.
      По моему опыту, союз христианки и еврея или наоборот ни к чему хорошему не приводит, если не считать редкого исключения в лице Шарлотты и Гарри из «Секса в большом городе». Да и то вначале оно выглядело истинным несчастьем. Она даже обратилась в его веру, и – бац! Вместо свадьбы – разрыв. Вместо кольца – захлопнутая перед носом дверь.
      Да, конечно, все закончилось лучше некуда, и Шарлотта получила огромный бриллиант от своего будущего мужа – адвоката. Но что ни говори, а Шарлотта и Гарри – воображаемая пара.
      Симпатичная, но придуманная сценаристом.
      Может, стоит прогуляться? Зайти в бар, выпить…
      Но когда я прикинула, что для этого надеть, куда идти, как добраться, затея показалась чересчур утомительной.
      Я вышла в спальню, подумав, что неплохо бы лечь и попытаться заснуть. Но тут заметила компьютер. Послать электронные сообщения подружкам с Лонг-Айленда? Вполне вероятно, они тоже сидят за компьютерами и готовы поболтать.
      Но до меня почти сразу дошел идиотизм затеи.
      У Мишель – трехмесячный младенец, у Эми – малолетний маньяк, и, Богу известно, Рейчел и ее новый, второй, муж вряд ли обрадуются, если их потревожить в девять вечера.
      Кроме того, о чем с ними болтать? О погоде? О том, кто купил очередной дом? Чья бабушка попала в дом престарелых?
      Сомневаюсь, чтобы кого-нибудь из них заинтересовали похождения их единственной незамужней подруги. Переживания по поводу абсолютно неподходящего парня, который каким-то образом втерся в мою жизнь.
      И, честно говоря, меня абсолютно не интересовали пеленки, диатез, грудное вскармливание и няньки.
      Я уныло присела на край свежезастеленной постели: простыни и одеяло от Ральфа Лорена. На комоде стояли фотографии в рамках: родители, дед с бабкой, Дэвид.
      Только Дэвид.
      Мы с Дэвидом.
      Дэвид и Роберта. Официальный снимок по случаю помолвки. Волосы брата тщательно прилизаны и блестят от лака.
      Позвонить Дэвиду? Слишком поздно. Он просто фанат всего, что касается режима дня. Ложиться рано, вставать поздно. Здоров, богат и мудр. Таков мой брат.
      А как насчет новых подруг? Джинси и Клер. Можно позвонить одной из них.
      Вполне приемлемо.
      Идея казалась одновременно притягательной и обескураживающей.
      Я еще ни разу не звонила ни одной из них, чтобы просто поболтать. И не была уверена, что мы для этого достаточно близки. И вообще, я не была близка ни с кем, кроме родных, чтобы звонить вот так запросто.
      Кроме того, Клер наверняка поехала куда-нибудь с Уином, а Джинси веселилась в очередном клубе. Или сидела в своем офисе над очередным проектом. В ней есть что-то от трудоголика. Странно, но она определенно предана своей работе больше, чем я своей.
      «Предана ли ты хоть чему-то, Даниэлла? – спросил меня откуда-то возникший внутренний голос. – Кроме своей семьи? Или дело не в семье, а в твоем прочно установившемся мнении о том, кто они такие и чего хотят от тебя?»
      Гнусный голосок. Я его задавила.
      Что делать? Что?
      Только не сидеть сложа руки. Вперед!
      Я подошла к письменному столу и потянулась к своей счетной книге. Лучшее средство поднять настроение – подсчитать всех мужчин, которые за последнее время проявили ко мне интерес. С которыми я встречалась. Которые оставили свои телефоны.
      Подходящие холостые мужчины…
      «Неподходящие», – прошептал странный новый голос.
      Крис. Снова.
      На меня снова нахлынули воспоминания. Прикосновение. Солоновато-сладкий запах его шеи. Каким красивым он выглядел в свете заходящего солнца…
      Я закрыла лицо руками.
      – О, Даниэлла, только не допускай этого! – вскрикнула я.

      Я любила брата.
      Ближе его у меня не было человека.
      Иногда он любил командовать, как, впрочем, все старшие братья.
      Может, отчасти дело было в его профессии врача? Всегда на грани жизни и смерти. Привык брать ответственность на себя.
      Но все это не важно. Дэвид был королем. Король Дэвид.
      Я любила его и восхищалась.
      И каким-то уголком души мечтала познакомить с Крисом. Показать Дэвиду этого чудесного парня.
      В другом уголке души зрело намерение удерживать Криса как можно дальше от брата.
      Последнее чувство было таким сильным, что, когда Дэвид согласился провести уик-энд на Вайнярде, я сделала все, чтобы эти двое не встретились.
      Мне и так пришлось нелегко, если учесть присутствие Роберты. Двадцатипятилетней невесты моего брата.
      Мне совсем не нравилось, что приходится отдавать его Роберте. Но приходилось мириться с реальностью.
      Когда мужчина женится, он входит в семью жены. Так уж повелось. С этих пор родители, братья и сестры отходят на второй план.
      Но в самом начале семейной жизни обычно идет постоянная борьба – перетягивание каната – за сына, брата, мужа. Новобрачная обязательно должна ревновать мужа к матери и сестре. Даже мимолетное упоминание о старых подружках способно внести разлад и хаос в мирное домашнее существование.
      Все это вполне нормально. Приз чаще достается женам, так и должно быть. Даже в Библии это сказано. Оставь мать свою и отца своего и прилепись к жене. Да и женщине предписывается покинуть дом свой и все такое.
      Так что во время первой встречи с Робертой я, естественно, насторожилась. Но постепенно привыкла. Даже вроде как полюбила ее. Тем более что и она искренне хотела подружиться.
      Может, это только тактика? Говорят же: не можешь задушить врага – обними его. Кто знает? Но ее доброжелательность облегчила мне разлуку с братом. И за это я ей была благодарна.
      Кроме того, мы с Робертой разделяли интерес к одежде и драгоценностям. Взять хотя бы тот рубиновый в золоте кулон, за который я отдала бы все! Она заявила, что это уникальная вещь и существует в единственном экземпляре, но я постаралась внимательно его рассмотреть, а позже сделала набросок.
      Думаю, будущий муж оценит мое дополнение в список его подарков.
      Так или иначе, я ужасно обрадовалась, что Дэвид согласился приехать на Вайнярд. К сожалению, я видела его не так уж часто и знаю, чего ему стоило оставить свою практику. Даже всего на два дня.
      Дэвид в отличие от меня избрал карьеру, о которой мечтал с детства. Может, это она выбрала его. Я слыхала, что страсть часто сама выбирает, кого захватить.
      Брат приехал поздним утром в пятницу и вытащил из машины четыре тяжелые сумки с вещами. Невеста, семенившая следом, несла маленькую летнюю клетчатую сумочку от Кейт Спейд. Я провела их во вторую спальню, а сама вместе с Джинси и Клер ждала на кухне, пока они устроятся.
      – Славный у тебя брат, – серьезно заметила Клер.
      – Бедняга походил на вьючного мула, – покачала головой Джинси. – Славного вьючного мула, – поправилась она, заметив мой свирепый взгляд. – Но, полагаю, с такой сестрой, как ты, он привык таскать сумки.
      – Ха! Дэвид – джентльмен! – возразила я. – Может, тебе такие не попадались.
      Примерно через полчаса Дэвид и Роберта появились в крохотной кухоньке. Мне показалось, что они поссорились, но неожиданно веселая улыбка Дэвида сразу разрядила атмосферу.
      – Моя младшая сестра с каждой минутой становится все красивее, – объявил он, обнимая меня.
      – Спасибо, – пробормотала я, уткнувшись ему в грудь. – Знаю. А уж ты просто неотразим.
      Дэвид отстранился и драматически вздохнул:
      – Что я могу тебе сказать? Семейное бремя.
      – Дурачок! – взвизгнула Роберта, дернув Дэвида за руку, так что ему пришлось обернуться к ней.
      Моя улыбка из естественной стала вымученной, но я ничего не сказала. Роберта объявила, что они с Дэвидом немедленно идут на пляж. И не успела я предложить остальным присоединиться, как она утащила Дэвида.
      Джинси, прищурившись, уставилась на меня.
      – Что? – рявкнула я.
      – Я бы не позволила своему братцу дотронуться до меня и десятифутовой палкой, – пояснила она.
      – Ты сама говорила, что твой братец – шваль!
      – А мои братья ни разу меня не обняли, – вздохнула Клер. – Во всяком случае, не так, как тебя Дэвид. Хотела бы я быть так же близка с ними. Боюсь, уже слишком поздно.
      – Не знаю, – протянула я. – Мы с Дэвидом всегда были друзьями. Мама говорит, что с самого моего рождения он старался всячески меня защитить. А я, естественно, обожала его.
      – Счастливица! – позавидовала Джинси. – Честно говоря, мне и одной не скучно. Если бы Томми завтра исчез с лица земли, сомневаюсь, чтобы у меня хоть в левой пятке…
      – Не нужно так, – урезонила ее Клер. – Семья – величайшее сокровище человека, пусть она и несовершенна.
      – Она права, – поддержала я. – Может, дать Томми еще один шанс?
      Джинси напряженно ухмыльнулась:
      – А может, вы обе не будете совать нос в мои дела?

      Наутро я выбралась из дома потихоньку, чтобы не разбудить остальных.
      Кого я стараюсь одурачить? Какое там утро? Середина ночи!
      Формально четыре часа – утро, но ни один нормальный человек не посчитает его таковым.
      Кроме рыбаков. Но может, они по природе другие. Я не знала. Знала одно: Крис ждал меня у дома. Двигатель грузовика тихо ворчал.
      – Еще темно, – прошептала я, забираясь на переднее сиденье.
      – Можешь не шептать, – ответил он с ухмылкой. – Тут только я, и я уже не сплю.
      – Только ты и не спишь.
      Крис наклонился и поцеловал меня.
      – Ну вот! – весело объявила я. – Теперь и я проснулась. Удачный трюк, мистер Чайлдз.
      – Никаких трюков. Все вполне естественно.
      – Ах ты!
      Я игриво шлепнула его, и мы отправились к пристани или причалу, где там он пришвартовал свою лодку.
      Покачивание грузовика убаюкало меня. Когда Крис выключил двигатель, я, вздрогнув, проснулась. И безуспешно попыталась подавить зевок.
      – Поднять меня ни свет ни заря, – ворчала я, кутаясь в одолженный у Клер клеенчатый дождевик. – Ни один нормальный человек не вскочит в такую рань, не говоря уже о том, чтобы рваться в море! Ты должен это понимать!
      – Отказываешься от рыбалки? – уточнил Крис абсолютно серьезно. – Могу отвезти тебя домой…
      Я коснулась его руки:
      – Нет. Конечно, нет. Я готова идти в море. Честно. Даже захватила сумку со всеми необходимыми вещами вроде бумажных платков, лейкопластыря и сока. И еще камеру взяла. Я готова к испытаниям.
      На лодке.
      Я с ужасом уставилась на эту штуку, болтающуюся на воде. На большом холодном водяном пространстве.
      – Даниэлла, – осторожно спросил Крис, – ты боишься воды?
      – Разумеется, нет! – солгала я, пока он помогал мне влезть в лодку. – Я ведь выросла на Лонг-Айленде. У нас полно пляжей. И бассейнов во дворах. У моего дяди тоже бассейн, и мы с кузенами в детстве целыми днями в нем играли.
      – Значит, ты умеешь плавать.
      – Вообще-то нет. Только по-собачьи.
      Крис нахмурился и полез в боковое отделение за чем-то большим, объемным, уродливого зеленого оттенка.
      – Вот. Надень спасательный жилет. Лучший из тех, что у меня есть.
      «Все равно никто не видит», – сказала я себе, ввинчиваясь в жилет.
      Мы поставили паруса, или что там бывает на моторной лодке. Крис помахал какому-то типу в другой лодке. Если не считать его, мы были одни в целом мире.
      Вода была серая, неспокойная. Такое же серое небо отливало серебром. Водяная пыль, попадая на открытые участки кожи, вызывала озноб.
      И вдруг я осознала, что берега давно не видно.
      – Крис, – пробормотала я дрожащим голосом, – мне что-то нехорошо.
      – Не своди глаз с горизонта, – посоветовал он. – И старайся не моргать. Ну. Вот…
      – Гррркхгрррр!!
      Чья-то рука легла на мою спину. Кто…
      Мир завертелся, в висках застучало…
      – Ничего особенного, Даниэлла.
      Крис. Это был Крис.
      – Такое случается со всеми. То есть со многими. Когда отправишься в следующее плавание, не забудь принять драмамин.
      В следующий раз? Он шутил?!
      Я осела на дно лодки. Дурно было до того, что я даже не чувствовала себя униженной. Но через минуту снова перегнулась через борт.
      Единственное, что я забыла захватить, – бумажные пакеты. Блевать в море было жутко. Даже сквозь кошмар тошноты пробивалось кошмарное видение: я лечу вниз головой в соленую пропасть.
      Правда, мне было почти все равно. Утонув, решу все проблемы со рвотой.
      – Хорошо, что я утром не позавтракала, – пробормотала я чуть погодя.
      – Если почувствуешь себя лучше, съешь пару пышек. Я захватил с собой, – предложил Крис.
      Опорожнив несчастный желудок в третий раз, я охнула.
      – Неужели люди действительно едят на рыбалке?
      – Скорее пьют пиво, – сообщил он.
      Вы понимаете, что произошло дальше.
      Но как ни странно, после того как через полчаса или около того тошнота улеглась, я смогла наслаждаться морем и обществом Криса.
      Во всяком случае, как могла, делала вид. Это было моей лучшей ролью. Клянусь. Я охала при виде восхода и ахала над сверкающими волнами…
      – Даниэлла, – вдруг спросил Крис, – ты впервые на лодке? Если не считать парома, конечно.
      – Разумеется, нет! Однажды я отправилась в обеденный круиз!
      – И судно действительно покинуло гавань?
      – Ну конечно. Это же круиз, глупенький.
      – Да я так, на всякий случай. Сейчас выключу мотор и заброшу удочку. Если повезет, поймаем рыбу.
      Собственно говоря, он сказал не это, а произнес какое-то название рыбы, но я в ту же секунду его забыла.
      Крис деловито привязал к леске ярко окрашенную блесну из перьев, в которых был спрятан большой зазубренный крючок.
      – Неужели этот крючок действительно вонзается в рыбий рот? – спросила я, безуспешно пытаясь представить, как это бывает.
      Конечно, я ведь никогда не видела документальных фильмов о природе или специальных выпусков «Нэшнл джиографик». Еще не хватало!
      – Совершенно верно. А теперь отодвинься, я заброшу удочку.
      Я отодвинулась. И уже через несколько минут узнала, что происходит с крючком и рыбьим ртом.
      – Бинго! – воскликнул Крис. – Я так думаю.
      Я наблюдала, как он пытается вытянуть пойманную добычу.
      Наконец Крис перетащил через борт большую мокрую бьющуюся рыбу. Я отпрянула и споткнулась о ведро. Крис положил рыбу на дно и принялся выдирать крючок из ее несчастного рта.
      – Ой! – взвизгнула я. – Как ты можешь так поступать с бедным созданием? Разве крючок не ранит рыбок? О, не могу это видеть!
      – А мне казалось, что ты любишь рыбу.
      Губы Криса подозрительно дрогнули.
      – Приготовленную и поданную на стол – да, – ответила я надменно. – Только не живую, извивающуюся и страдающую. Фу!
      – Значит, ты не поможешь мне свернуть шеи парочке цыплят, которых я хотел зажарить на ужин?
      Я изобразила ужас, и мы поцеловались. А потом еще и еще.
      Спешу добавить, что перед этим хорошенько сполоснула рот зубным эликсиром. Всегда ношу в сумочке пузырек.
      К девяти я уже была дома, немного потрепанная, но оживленная. Честно говоря, не ожидала от себя такой энергии. Достойный член команды.
      «Может, походная жизнь не так уж и плоха», – думала я, открывая дверь нашего маленького дома. Не то чтобы я желала сделать что-то радикальное. Вроде как сбежать в море. Но если я решу больше времени проводить на природе, понадобится соответствующий гардероб.
      А пока придется позаимствовать у Клер каталоги Л.Л. Бина.
      Мысль о шопинге вызвала у меня улыбку.

      – Ну и как прошла рыбалка с мистером Природа? – осведомилась Джинси, наливая третью чашку кофе.
      Нет, меня не волновало, сколько кофе она хлещет, хотя страшно представить, во что превратилась слизистая ее желудка. Беда в том, что Джинси одна способна выпить весь кофейник, но вечно забывает сварить еще один. Для нас.
      Ясно, что это она не со зла. Но все же…
      – Я бы не стала так его называть, – запротестовала Даниэлла, только что вышедшая из ванной в белом топике и таких же шортах. – Все было чудесно. Крис наловил рыбы, вот только не помню, как она называется. Так или иначе… ш-ш… Дэвид идет.
      – А почему… – начала я, но Даниэлла оборвала меня нетерпеливым взмахом руки.
      – Объясню позже, – прошептала Джинси. – Короче, она не желает, чтобы ее идеальный братец узнал о свиданиях с простым рыбаком.
      Дэвид оказался довольно дружелюбным типом. Они с сестрой были похожи: та же оливковая кожа, темные волосы и глаза. Вот только она была пухленькая, а он – худой, мускулистый, как спортсмен, хотя Даниэлла уверяла, что брат никогда не увлекался спортом, а время предпочитал проводить в библиотеке или за компьютером.
      – Дэвид, – любовно добавила она, – настоящий фанатик. Именно потому его и считают таким хорошим доктором.
      Сегодня утром он был одет, как большинство профессионалов на отдыхе: мешковатые брюки, синяя, аккуратно заправленная в них тенниска и мягкие мокасины.
      Почти такие, как у Уина.
      – Ну, мы пошли, – объявил он, поздоровавшись со всеми. – Похоже, сегодня утром нам предстоит небольшой шопинг.
      Роберта широко улыбнулась. Она казалась достаточно симпатичной, хотя я, не знаю почему, посчитала ее ужасно избалованной.
      Но это было всего лишь моим впечатлением, основанным исключительно на внешности и том факте, что вчера вечером я нечаянно подслушала: она жаловалась Дэвиду, что наш дом просто кошмар и следовало бы снять номер в отеле.
      Они устроились во второй спальне, так что мне пришлось лечь вместе с Даниэллой в первой. Джинси решила, пока они тут, ночевать на диване.
      Плотно закрывая дверь, чтобы не доносилось нытье Роберты, я услышала, как Дэвид пробормотал что-то насчет нежелания ранить чувства сестры.
      И подумала, что Дэвид – настоящий подкаблучник.
      Но сегодня утром в раю, похоже, царил мир.
      – Разве он не лапочка? – риторически осведомилась Роберта, погладив жениха по руке. – Покупает мне подарки в любом месте, куда бы мы ни приезжали. Разумеется, иначе я бы не подумала выходить за него, верно?
      Джинси открыла рот, но мой суровый взгляд заставил ее заткнуться. Поразительно.
      Может, ее еще можно перевоспитать?
      Едва Дэвид и Роберта отбыли, Даниэлла предложила пойти позавтракать.
      Мы отправились в город и уселись за крошечным столиком в «Бессиз Брекфаст Бест», в просторечии «Три Б».
      – Я все думала о той статье, – начала Даниэлла, – ну, помните, насчет пар, которым трудно найти себе друзей среди таких же, как они. Людям очень сложно ладить. Как по-вашему, жены друзей тоже обязаны подружиться?
      Джинси пила пятую чашку кофе за утро.
      – Мне кажется, большинство мужчин считают, что после женитьбы они больше никогда не увидят своих приятелей. А если увидят, то только с позволения жен. Возьмите хоть мою семью. Мать готова была костьми лечь, чтобы не дать отцу встречаться с друзьями. Как-то она застала отца, когда тот собрался выпить пивка с одним парнем, Билл его звали, и, представляете, упала в обморок от злости! В то время я была слишком молода, чтобы понять, что происходит, но позже все стало ясно.
      Я перепихнулась с одним из сыновей Билла. Так, ничего особенного. И продолжалось-то все минут десять… После этого мать никогда не общалась с его женой. Собственно говоря, если хорошенько вспомнить, я вообще не видела, чтобы у матери были подруги. Моя мамаша – человек не слишком к себе располагающий.
      Я не стала высказываться из опасения оскорбить соседок, но, признаться, Уин предпочел бы, чтобы я сняла домик на паях с женами или невестами его коллег, чем с незнакомыми женщинами, у которых к тому же нет серьезных отношений с людьми серьезных профессий.
      Он сам мне так сказал.
      На что я ответила, что ни жены, ни невесты его коллег никуда не ездят без своих мужчин. И что я, кстати, не слишком хорошо знакома с ними.
      Тут Уин вдруг заявил: «Может, в этом есть твоя вина, Клер. Может, стоит больше стараться, научиться наконец быть хорошей хозяйкой. Умение развлекать гостей очень важно для моей карьеры. И мне необходимо знать, что я могу на тебя рассчитывать. Любому мужчине необходимо знать, что он может положиться на жену».
      «Ты можешь положиться на меня», – механически отозвалась я.
      «Надеюсь», – кивнул он, прежде чем повернуться к компьютеру.
      – Думаю, многие парни в этом не отличаются от папаши Джинси, – рассуждала Даниэлла, когда я очнулась в следующий раз. – Клянусь, последнее, чего ожидал мистер Ганнон, – что жена Билла и его собственная скорешатся и заставят мужей бросить курить сигары или употреблять макароны с сыром.
      – А я люблю макароны с сыром, – заметила Джинси. – Интересно, почему в рекламных роликах жена всегда выступает как ангел добродетели, который знает, что лучше для мужа? Именно она всегда ест низкокалорийные блюда, а муженек тем временем пожирает пончики. Немало женщин обожают пончики. Например, я.
      – Современный миф об американской семейной жизни, – ответила я, ковыряя вилкой витаминный фруктовый салат и вспоминая, как часто сама требовала от Уина соблюдать диету. – Зачем ты вообще обращаешь внимание на рекламу?
      – Она, как правило, интереснее шоу. Не можешь же ты утверждать, что «Большой брат» интереснее последнего блока рекламы «Найк»?
      – Не знаю. Никогда не смотрела реалити-шоу, – призналась я.
      – Женщины, – объявила Даниэлла, – не хотят, чтобы мужья выбирали им подруг по своему вкусу. У женщин собственный процесс выбора.
      Совершенно верно. Только скажите это Уину.
      Официантка убрала со стола, хотя соседки, как могли, растягивали свой кофе, а я по глоточку пила минералку.
      – Ну, разве не было бы расчудесно, если бы наши парни тоже поладили? – оживилась Даниэлла. – При условии, конечно, если у каждой из нас появится постоянный парень. Тогда мы могли бы дружить семьями.
      Джинси рассмеялась:
      – Да мы трое едва терпим друг друга! Каковы шансы найти трех психологически совместимых людей, чтобы добавить к взрывчатой смеси?
      – Ненавижу групповщину! – выпалила я, удивив себя такой дерзостью. Может, все дело было в свежем ветерке, дувшем с моря? – Прямо закон какой-то, – продолжала я. – Закон, диктующий, что если вы пара, значит, следует дружить исключительно с другими парами. Во всяком случае, это как раз в духе Уина. Общаться только с парами. И только с людьми, которых он знает по работе.
      – Скользкие корпоративные адвокаты, – поддела Джинси.
      «Занудные корпоративные адвокаты, – поправила я про себя. – По крайней мере те, с которыми любит проводить время Уин».
      – Ну, ты знаешь! – воскликнула Джинси. Она высказывалась громко и горячо даже на совершенно незначительные темы, вроде того, как правильно произносить: «Сьюзи» или «Сузи». – Ненавижу женщин, которые, став частью пары, перестают говорить «я». Только «мы». Типа: «О, мы провели субботу дома» – вместо того чтобы сказать правду: «Боб мыл машину, а я читала книгу».
      – Но разве смысл не в том, что парочки должны проводить время вместе? – запротестовала Даниэлла.
      – Да, но ведь перед этим ты не была частью пары, – вскинулась Джинси. – Ты индивид, который вступил или не вступил в отношения с кем-то. Чувствуешь разницу?
      – Я в этом совсем не разбираюсь, – признала я. – Последнее время совсем не ощущаю, что сначала я индивид, а уже потом – часть пары. Мне почему-то постоянно кажется, что я стала… стала частью Уина. Не знаю, остались ли мы парой. И по-прежнему ли равные партнеры.
      «И были ли равными с самого начала?» – спросила я себя. Еретическая мысль.
      – Уин и суб-Уин, – протянула Джинси. – Думаю, это мерзко.
      – Почему бы не признаться честно, что думаешь на самом деле? – сухо заметила Даниэлла.
      – Я только что это сделала! – ухмыльнулась Джинси.
      Свежий ветерок неожиданно улегся, вытесненный тяжелой полуденной жарой.
      Я решила, что о моей личной жизни на этот момент сказано более чем достаточно.

      Глупый Рик Лонго.
      Подумать только, что за день! И вот она я, бредущая по берегу муниципального пляжа Эдгартаун – Оук-Блаффс: ноги погружаются в мокрый песок, вода нежно лижет щиколотки, солнце поджаривает кожу. А в голове только глупый Рик Лонго.
      Примчавшись спасти меня от несуществующего взломщика, Рик поднялся в моем мнении еще на одно деление. Ну, честно говоря, не на одно. А на два. Потому что он ни разу не задрал носа и не похлопал меня по головке с самым снисходительным видом, а ведь я разбудила его посреди ночи.
      Поверьте, я очень внимательно выискивала малейшие следы насмешки и презрения со стороны коллег. И, ничего не обнаружив, приступила к Рику.
      Вошла в его офис и закрыла за собой дверь. Рик поднял голову от компьютера и при этом каким-то образом умудрился свалить со стола несколько толстых папок.
      – Привет, – пробормотал он, мельком взглянув на разлетевшиеся бумаги. – Что случилось?
      – Лучше признайся, кому ты сказал, – потребовала я. – Все ведут себя как ни в чем не бывало. И сколько ты заплатил им, чтобы заткнуть рты?
      Рик настороженно уставился на меня:
      – По-моему, ты немного не в себе.
      – А вот это роли не играет, – огрызнулась я, хотя, разумеется, играло, и еще как!
      Рик встал и обошел стол. Я отодвинулась, едва он присел на край, чуть не напоровшись задницей на раскрытые ножницы.
      – Джинси, я никому не говорил про вчерашнюю ночь, если ты, разумеется, имела в виду именно это. То есть мнимый взлом.
      – Мнимый? Ты что, заделался копом? Мистер Защитник Закона, вещающий на профессиональном жаргоне! И да, я именно это имею в виду. Инцидент, на который я ссылаюсь.
      – Я словом не обмолвился. Никому, – спокойно подтвердил Рик. – Если не считать Джастина. Хотел объяснить, почему вытащил его из кровати в середине ночи и оставил у миссис Мерфи. Вот и объяснил, что друг нуждается в помощи. Что было чистой правдой. Конец истории. А что тебя волнует?
      «О Господи, Джинси! – сказала я себе, тупо глядя на сидевшего на столе Рика. Машинально отмечая, как обрисовала мышцы бедра натянувшаяся ткань брюк. – Ты в самом деле хочешь стать для него кем-то большим, верно? О да».
      Но я упорно молчала.
      Рик скрестил руки на груди. Рукава были закатаны до локтя. Широкие запястья. Сильные руки.
      – Ты в самом деле считаешь, что над этим можно посмеяться? – удивился он.
      Вопрос застал меня врасплох.
      – Нет! Конечно, нет! Я смертельно испугалась, да и бедная миссис Нортон – тоже. Не знаю, сколько еще она сможет жить одна…
      – В таком случае, – перебил он, – почему я должен видеть в этом что-то смешное?
      Я пожала плечами.
      Джинси, ты круглая идиотка! Единственная в своем роде.
      – Я бываю слишком агрессивной. Иногда.
      – У всех свои недостатки, – усмехнулся Рик.
      – Вроде неуклюжести?
      – Помимо всего прочего.
      – Чего именно? – допытывалась я, гадая, уж не флиртует ли он.
      – Не такой я дурак, чтобы выкладывать тебе все о своих недостатках.
      О да. Флиртует.
      Последовало молчание, несколько минут мы смотрели друг другу в глаза, и, если мне это не почудилось, сексуальное напряжение нарастало с ураганной скоростью.
      Я всегда умела верно истолковать сексуальный призыв. Особенно такой, на который была готова ответить.
      Когда Рик уже хотел что-то сказать, за моей спиной появился Келл.
      – Вот ты где! – закричал он, дыхнув мне в шею чесночным пламенем. – Ты мне нужна, немедленно!
      И, схватив меня за руку, потащил в коридор.
      На ходу я оглянулась. Глаза Рика все еще пылали.
      Пылали?
      «Смотри, – предостерегла я себя. – Сказывается влияние Даниэллы».
      Я едва уклонилась от столкновения с бандой малолетних правонарушителей, рвущихся к воде. Ребятишки. Чьей идеей был каждый из них?
      У Рика есть ребенок.
      Черт! Несмотря на слепящее солнце и сверкающую воду, я не могла выкинуть Рика из головы. Его объятия, когда я распахнула дверь, мои поцелуи на его шее. Господи, до чего же мне было стыдно!
      Я добралась до конца двухмильного отрезка береговой линии и повернула обратно, но, сделав пару шагов, обнаружила Дэвида и Роберту чуть повыше, почти рядом с дорогой, подальше от воды.
      Дэвид был в обычном пляжном костюме: шортах из плащовки и тенниске. Роберта – в ярко-розовом, не доходящем до пупка топе и супернизко сидящих на бедрах белых капри.
      Похоже, они ссорились. Вернее, ссорилась Роберта. Кричала, яростно махала руками. Дэвид помалкивал, стоя абсолютно неподвижно. Бессильно уронив руки.
      Я отвернулась и ушла.
      Должно быть, скандалы на пляже так же унизительны для посторонних, как и для спорящих, сознающих, что на них глазеют. Никому не нравится трясти грязное белье на людях. И никто не желает наблюдать, как чужое грязное белье колеблется на ветерке.
      Последнее в полной мере относится ко мне. Я точно знаю, что некоторые люди испытывают подленькое злорадное удовольствие, наблюдая, как рушатся цивилизованные фасады окружающих. Разве не для этого существует «Е!»? Журнал «Пипл»? Интервью Кэти Каурик?
      Пройдя еще немного, я осторожно оглянулась. Дэвида и Роберты не было видно.
      Интересно, он заметил меня? Я надеялась, что нет. Он совсем неплохой малый. Немного безвольный, что доказывал выбор невесты, но вполне ничего.
      Роберта, должно быть, настоящий динамит в постели.
      Потому что других выдающихся качеств я не заметила. А только что увиденная сцена подтвердила уже успевшее сложиться впечатление от будущей невестки Даниэллы.
      Роберта – классический пример избалованной стервозы. Жаль, что такой хорошей девчонке, как Даниэлла, придется ее терпеть.
      Не то чтобы Даниэлла внезапно сделалась моей лучшей подругой. Я не стала бы убеждать присяжных заседателей в ее высокоморальных принципах и не думаю, что, попав со мной на необитаемый остров, она добровольно дала бы себя съесть во имя моего спасения тигру или любому другому дикому зверю. Скажем, вепрю.
      Все же я не так уж плохо разбираюсь в людях, и мне ясно, что под внешностью легкомысленной и пустоголовой девицы кроется хороший человечек. Довольно умный.
      Может, она немного сбита с толку, может, бросает вызов обществу, – но, черт подери, кто из нас не был сбит с толку? И кто не бросал вызов обществу?
      Роберта. Вот кто. Она и ей подобные.
      Клянусь, эта девица прозрачна, как стекло, легковесна, как комок пенопласта, поверхностна и ограниченна, как мелкая лужа, оставшаяся после дождя. Я бы не поверила ей ни на цент. Представляю, как она выглядит, если хорошенько отмыть ее от всей косметики и снять тонну украшений.
      «Отлично, Джинси, – выругала я себя. – Легко осуждать других, не так ли? Куда проще, чем попытаться привести в порядок собственную жизнь! Как можешь ты справиться с дурацким увлечением Риком, если проводишь кучу времени, издеваясь над какой-то дурочкой с Лонг-Айленда?»
      Я возвращалась домой, чувствуя себя кем-то вроде гнусных злорадствующих зевак, которых так презирала на словах.

      Небеса разверзлись около часу дня.
      Я всегда находила дождливые дни ужасно угнетающими. Они воскрешали воспоминания о летних каникулах, когда мать даже в морось не пускала меня и братьев к озеру.
      Оно лежало всего в нескольких футах от дома – большое прекрасное озеро, считавшееся в пасмурную погоду запретной территорией. Я считала, что мать жутко несправедлива.
      Что такого страшного могло случиться?
      «Может ударить молния и сжечь тебя заживо, – объяснила мать. – Может подняться волна и накрыть тебя с головой. Отвязавшаяся лодка может ударить тебя по голове и загнать твое тело вниз, в мутные глубины…»
      И дождь, и чрезмерная осторожность матери, казалось, сокращали каникулы. Вынуждали думать о возвращении в школу, к ежедневному однообразию будней.
      В детстве мне казалось, что в разнообразии заключена особая магия. Перемена места означала перемену мыслей и чувств. Другая одежда, другая еда, другие люди. Перемены вызывали эмоциональный подъем.
      Когда я была ребенком. Дети отважны.
      Начиная лет с двенадцати я стала испытывать иные чувства.
      Считать, что перемены – нечто неприятное и пугающее. А отличия от того, к чему привыкла, – нечто путаное, требующее напряжения мысли. Однообразие означало безопасность и надежность.
      Полагаю, что для большинства людей взросление – время мятежа. Испытания чужих нервов. Проверок, до каких пределов могут дойти люди. Сексуальных подвигов. Для меня же – время страха. Желания замкнуться в себе, отделиться от окружающих.
      Разумеется, я осознала это много лет спустя, когда вернуть юность было невозможно. Потому что я была с Уином уже почти десять лет.
      Так и слышу, как Джинси цитирует отца: «Человек крепок задним умом. Молодые, не задумываясь, тратят юные годы».
      И Даниэлла тут же вспоминает мудрое изречение бабушки: «Лови день. Карпе диэм».
      Не уверена, что я что-то сумею поймать, не говоря уж о целом дне.
      Но что же я за человек в свои двадцать девять лет, если меня все еще преследуют те пасмурные дни на озере?
      Дождь лил как из ведра, и к двум часам все надежды спасти хоть остаток субботы исчезли. Мы расположились в гостиной с книгами, журналами и телевизором.
      – Поверить не могу, – простонала Джинси, – что здесь ничего не дают, кроме «Энтик роудшоу»!
      – Ты спятила! – взвилась Даниэлла. – Да это класс! Супер! Хотя, должна признать, весьма огорчительно, когда какая-то полуграмотная, беззубая разжиревшая особа в бесформенном платье обнаруживает, что владеет постельной грелкой ценой в триста тысяч долларов или около того. По-моему, такие, как она, не заслуживают подобных денег! Да она просто не знает, что с ними делать!
      – А ты знаешь! – ехидно хмыкнула Джинси. – Хотя… ты, возможно, в самом деле знаешь, что делать с деньгами.
      Даниэлла кивнула. Она умела кивать по-королевски, что казалось в ее исполнении совершенно естественным.
      – Я родилась с доминантным геном вкуса и за все эти годы успела отточить свой талант. Знаешь, в Библии говорится, что нельзя держать свой талант под спудом. Иначе говоря, если Господь дал тебе дар, пусти его в дело.
      – А мне казалось, что ты приписывала свой вкус генетике, а не Богу, – съязвила Джинси. Даниэлла ответила одним из ставших уже знаменитыми взглядов, ясно говорившим: «О’кей, мы все знаем, что ты умна, но почему бы хоть на минуту не заткнуться?»
      – Клер, не пойми меня неправильно, – сказала она, поворачиваясь ко мне, – но, солнышко, последнее время ты выглядишь немного измученной. Чуточку расстроенной. Самую малость недокормленной. Я давно не видела румянца на твоих щеках. Зато присутствуют темные круги под глазами и крохотные морщинки вокруг губ.
      – Даниэлла пытается таким образом сказать, что ты, похоже, все худеешь.
      – О, со мной все в порядке, – небрежно отмахнулась я. – Просто слишком много хлопот. Кажется, я несколько раз пропустила обед.
      – Милая, опять же, со всем надлежащим уважением замечу: костлявые невесты сейчас не в моде. Ты должна быть невестой, сияющей здоровьем и красотой. Я права? Нельзя же, чтобы в твой великий день платье висело на тебе как на вешалке? Оно должно облегать твои формы.
      – Будет облегать, – буркнула я, не слишком, впрочем, убедительно. Я еще и не думала о платье, хотя, разумеется, солгала Даниэлле, что все на мази.
      Даниэлла подалась вперед и сжала лежащие на коленях руки.
      – Клер, будь с нами откровенна. У тебя, случайно, не приступ анорексии?
      – Что? – удивилась я. – Нет. Вообще-то анорексия не протекает приступами, это не мигрень. И я не страдаю анорексией. Господи, как тебе пришло такое в голову?
      Даниэлла пожала плечами:
      – Просто, если у тебя приступ анорексии, есть люди, готовые тебе помочь. Места, куда можно обратиться. Просто подумай об этом, чтобы не страдать зря.
      Я прикусила язык. Фигурально говоря.
      Джинси, похоже, почувствовала мое возмущение.
      – Я бы предложила тебе «Сноу-боллз», – лукаво улыбнулась она, – но знаю, что ты сразу его выбросишь.
      – Нет, – рассмеялась я, – скорее швырну в тебя. Фу! Неужели не понимаешь, что в этих готовых десертах нет никакой питательной ценности?
      – Я по крайней мере не курю! Много. У каждого свои дурные привычки.
      – А какие дурные привычки у тебя, Клер?
      Голос Даниэллы выдал некоторое раздражение. Похоже, она не любит насмешек или безразличия со стороны обеих соседок одновременно.
      – Я боюсь перемен! – призналась я. – Никогда не рискую. Во всяком случае, уже много лет.
      – Подумаешь! – фыркнула Даниэлла. – Каждый чуточку боится перемен. Они могут быть страшно утомительными. Иногда не стоят затраченных усилий, а в результате все оказывается не лучше, чем прежде.
      – Я говорю не о тех переменах, которые случаются сами собой, как несчастные случаи, которые невозможно контролировать, – пояснила я. – А о тех, которые выбираешь сама. Я никогда не выбираю перемены. Почти никогда.
      – Но боязнь перемен нельзя назвать пороком, – заметила Джинси.
      – Зато это достаточно вредно, – возразила я.
      Джинси встала и вышла на кухню. Даниэлла прибавила звук. Я смотрела на экран и думала: «Оук-Блаффс – новое место.
      Джинси и Даниэлла – новые люди. Новые друзья?
      Возможно. Если мы не убьем друг друга к концу дождливого дня.
      А я была…
      Что же, это еще придется определить».
      На экране крохотная женщина в цветастом платье проливала слезы радости. Она только что узнала, что заварной чайник бабушки, предмет, который в семье всегда считали грошовой поделкой, оказывается, довольно дорогой антиквариат.
      – Это все меняет, – пролепетала она.
      «Может, перемены не так уж плохи. Остается только подождать и увидеть», – подумала я.

      Телешоу все тянулось.
      Антиквариат. Никак не пойму, в чем его прелесть.
      То есть я с удовольствием читаю исторические романы. Просто не хочу жить рядом с заплесневелыми, залитыми кровью историческими реликвиями.
      Украшения для волос? Может ли быть что-то омерзительнее?
      – Не знаю, какой мужчина стал бы охотиться за антиквариатом в Вермонте, – задумчиво протянула Клер. – Во всяком случае, не Уин. Он предложил бы мне ехать с матерью.
      – А ты его спрашивала? – засмеялась я. – Человек, которому не терпится потрахаться, сделает все, о чем просит женщина.
      – Дело не в выборе, – поправила Даниэлла своим знаменитым голосом с не менее знаменитой интонацией, означавшей «позвольте вам объяснить, что происходит на самом деле». Тон сразу взбесил меня, даже если все, что она собиралась сказать, – чистая правда.
      Когда кто-то объявляет, что прав, он тем самым объявляет, что не прав ты.
      – У мужчины, желающего заняться сексом, нет выбора, – тараторила Даниэлла. – Он раб сексуального императива. Делает то, что необходимо, а если действительно умен, будет держать рот на замке, особенно насчет покупки антиквариата в Вермонте. А если он не просто умен, а очень умен и хочет перепихнуться не один раз, то покупает женщине шикарный обед в ресторане и, может, даже какую-то драгоценность.
      – Кстати, сколько у тебя драгоценностей? – спросила я, неожиданно обратив внимание на многочисленные золотые побрякушки, украшавшие Даниэллу. Она и Роберта вполне могли открыть собственный ювелирный магазин. – И сколько вообще тебе требуется?
      Моя собственная коллекция драгоценностей – если она вообще заслуживает такого пышного названия – состояла из часов «Суотч», купленных пять лет назад, золотого колечка, полученного в день окончания начальной школы, которое теперь не лезло даже на мизинец, – кстати, где оно сейчас? – и крошечных серебряных сережек-«гвоздиков», которые я год назад вдела в только что проколотые мочки ушей и с тех пор не позаботилась снять.
      Даниэлла самодовольно ухмыльнулась:
      – По-моему, пределов тут не существует. Хочешь взглянуть на мой каталог? Детальные описания. И фото. Это для страховой компании.
      – Может, гею захотелось бы покупать антиквариат в Вермонте? – вслух размышляла Клер.
      – Только если он искренне интересуется антиквариатом, – категорично бросила Даниэлла. – Или пытается завлечь другого гея, намного моложе и симпатичнее.
      – Ну, лично я никогда бы не отправилась ради этого в Вермонт, – сообщила я. – Даже чтобы потрахаться. Звучит чудовищно тоскливо.
      Клер казалась искренне удивленной.
      – Даже если пришлось бы остановиться в очаровательном «Б энд Б»?
      – Ха! Только пансиона мне не хватало! Пришлось бы говорить вполголоса, все время улыбаться, охать и ахать над всякими диванчиками, обтянутыми мебельным ситцем, и вышитыми подушками. Даже добавки взять нельзя, как в отеле, где шведский стол. И во время секса не вскрикнешь. А как насчет туалета? Вы когда-нибудь пытались облегчиться, не производя ни единого звука? – Даниэлла неодобрительно взглянула на меня, поэтому я продолжила: – И еще без запаха? Это, по-вашему, отдых? Все равно что навещать семейство моего отца в трейлере.
      – Значит, – заключила Даниэлла наставительно, словно говоря с непослушным, асоциальным ребенком, – ты уже останавливалась в подобных местах.
      – О нет, – нахально улыбнулась я. – Только слышала о таких. Откуда убогая нью-хэмпширская девчонка вроде меня найдет баксы на пребывание в очаровательном вермонтском «Б энд Б»?
      – Кстати, об очаровании, – притворно вздохнула Даниэлла, – думаю, придется записать вас в школу очарования, мисс Ганнон. Ваше отсутствие обаяния действует мне на нервы.
      Миссия вполне выполнима!

      Беднягу Дэвида мучила очередная мигрень – он страдал ими с детства, – поэтому на последний ужин в заключение долгого уик-энда Дэвида и Роберты пошли только девушки.
      Все это время я почти не видела брата. Поэтому предложила остаться, но он велел мне идти и хорошенько повеселиться.
      Может, хотел побыть один? Совсем один.
      Иногда я забывала, каким нелюдимым был Дэвид в детстве. Еще похлеще меня.
      Я неохотно согласилась и предоставила Дэвида самому себе.
      За бесконечным ленчем я слушала болтовню Роберты о симпатичных инструкторах ее теннисного клуба, наглых кореянках в маникюрном салоне, платежной карточке универмага «Сакс», только что подаренной папочкой, и о том, что она собирается сделать первую пластическую операцию к тридцати годам, и вдруг меня кое-что поразило.
      Как удар в лицо.
      Роберта оказалась скучной. Кошмарно скучной.
      И ограниченной. До ужаса. Пустой, ничтожной.
      Понимаете, я никогда не находила ее завораживающе интересным собеседником или глубоким мыслителем.
      Но настолько бессодержательной?!
      Господи, о чем думал Дэвид, делая ей предложение?
      Я взглянула на будущую невестку, сидевшую напротив. Она все еще безостановочно трещала. И ни разу не поинтересовалась нашими делами.
      Я вдруг представила себе, как Роберта занимается сексом с загорелым инструктором по теннису, которым она так восхищалась.
      Бедный Дэвид! Такой умный, заботливый и чувствительный! Эта баба сожрет его заживо!
      Почему мой брат до сих пор не разглядел, что она за человек? Почему видит только смазливое личико, модную прическу и смуглые ноги?
      Потому что он всего лишь мужчина.
      Положим, ослепление Дэвида блеском Роберты можно извинить избытком тестостерона, но где были мои глаза? А еще считается, что женщины более проницательны.
      И тут, прямо над бокалами с мерло и тарелками спагетти, меня осенила еще одна тревожная мысль.
      Было в Роберте нечто странно знакомое.
      Роберта напомнила мне… меня же.
      По крайней мере внешне. Кто знает, что происходило в уме или глубине сердца Роберты? Да и было ли у нее сердце?
      Но у меня есть разум, молча запротестовала я, отмечая незнакомый… – новый? – сверкающий браслет на запястье Роберты. Должно быть, бумажник Дэвида полегчал сотен на пять баксов.
      Если только это от него, а не от очередного жиголо из теннисного клуба.
      У меня есть сердце.
      Не слишком разбираюсь в духовных делах, но может оказаться, что у меня даже есть душа.
      Но разве я хоть однажды позволила кому-то увидеть эти реальные ценности?
      Нет, нет и нет. Неприятно, неловко, но это так.
      Я оглядела соседок.
      Джинси скатывала обрывки салфетки в крошечные шарики, похожие на мини-пульки, которые, судя по всему, мечтала запустить в голову Роберты.
      Клер была полностью поглощена своим салатом. Время от времени она бормотала «Вот как?» или «Неужели?», но меня не одурачишь.
      Клер отчаянно скучала. Джинси тошнило от омерзения.
      И мне почему-то стало стыдно. Совершенно ясно, какого мнения мои соседки о Роберте.
      Но в таком случае что же они думают обо мне?
      Заметили ли Джинси и Клер сходство между мной и невестой моего брата?
      А если да, как они ко мне относятся? Симпатизируют? Или просто терпеливо дожидаются окончания срока совместной аренды?
      И к осени я стану всего лишь неприятным воспоминанием, типичной избалованной еврейской богачкой, объектом всеобщего подтрунивания?
      Я сунула в рот палочку чесночного хлеба, изо всех сил надеясь, что это не так.

      О’кей. Короче говоря, я снова встретилась с Риком.
      Возможно, решила, что пока не увижу его малыша, то есть Джастина, воочию, он как будто не существует.
      Честно говоря, не знаю, о чем я думала. Но после той напряженной сцены в кабинете Рика – той, которую так некстати прервал Келл, я пожалела, что пропала.
      Честно говоря, я сама назначила Рику свидание.
      – Ты меня опередила, – признался он. – Конечно, да…
      После этого сначала было кино, потом бургеры, пиво, пул в «Джуллиан».
      Дальше все шло как по нотам. Иначе и быть не могло. Слишком мощно меня влекло к нему, чтобы осторожничать и прятать голову в панцирь.
      Рик обладал многими физическими качествами, которые я находила крайне привлекательными: волнистые темные волосы, темно-карие глаза, оливковая кожа, крепкое тело. Тело, словно излучающее силу.
      Понять не могу, откуда такая неуклюжесть.
      Кроме того, он был на редкость умен и живо интересовался всем – от еды до музыки и истории европейского кино. Мы принадлежали к одной политической партии, и наши взгляды на важнейшие события современности, от войны на Ближнем Востоке до потенциально опасных исследований стволовых клеток, абсолютно совпадали.
      Кроме того, меня притягивало полнейшее отсутствие хитрости. Рик был просто не в состоянии солгать, даже с самыми благими намерениями.
      Он был настоящим простаком. Иногда это раздражало, но какое облегчение быть рядом с таким человеком, после многих лет, бесплодно потраченных на лжецов и мерзавцев, от которых за милю разило дерьмом.
      – Как я выгляжу в этой блузке? – спросила я как-то.
      – Не очень-то, – нахмурившись, ляпнул он.
      – Ты о чем? – взвилась я, чувствуя, как закипает кровь. – Я заплатила за нее целых десять баксов!
      – Не знаю, – пожал он плечами. – Тебе не идет, и все.
      И зачем спрашивала?
      Вернувшись вечером домой, я долго стояла перед зеркалом.
      Рик был прав. Блузка сидела на мне как на корове седло. В ней я выглядела изголодавшейся крестьянкой девятнадцатого века.
      Очко в пользу мужчины моей жизни.
      Итак, мы встретились в четвертый раз. Кино и индийский ресторан.
      А после ужина вернулись ко мне. Рик впервые оказался у меня дома, если не считать истории с неудавшимся спасением. Поэтому я провела его по квартире. Экскурсия заняла целых две минуты.
      И вот мы лицом к лицу стояли в моей крохотной гостиной. Необычно холодный для лета ветер взъерошил волосы Рика, которые он так и не позаботился причесать. Мне ужасно хотелось наброситься на него и больше не отпускать.
      – Значит, мы можем сделать это, верно? – выпалила я.
      – Да. Если хочешь. Я хочу.
      – Я тоже.
      – Знаешь, я не смогу остаться на ночь. Джасти. Придется отвезти няню домой.
      – Кто сказал, что я хочу тебя оставить на ночь, мистер Самонадеянность?
      – Прости, столько лет прошло с тех пор, как я был холостым. И не имел пятилетнего сына. Я куда лучше разбираюсь в детских телепрограммах, чем в этикете современных свиданий.
      – Ты прощен, – объявила я, обнимая его. – А теперь заткнись и займемся делом.
      И мы занялись. И это было здорово.
      Абсолютно чертовски здорово!

      Жизнь может подвести, зато иногда бывает невероятно хороша. Вроде тех случаев, когда дарит вам прекрасную погоду на уик-энд.
      Даниэлла предпочла провести чудесный день в магазинах. Вернувшись во второй половине дня, она притащила три больших битком набитых пластиковых пакета. В числе ее приобретений были золотой с эмалью брелок в форме прославленной нантакетской корзинки для матери, ярко-красная фуфайка с видом Мартас-Вайнярда для отца и несколько пар босоножек для нее самой.
      Не знаю точно, где пропадала Клер, но вернулась она в прекрасном настроении, румяная и оживленная, что-то лепетала насчет пяти миль, бега, необходимости приобрести новый пульсотахометр и о том, что отныне ее любимый вид спорта – гребля на каяках.
      Я? Я провела день, шатаясь по художественным галереям, и, кстати, впервые посетила музей в Эдгартауне.
      Часов около пяти мы втроем отправились выпить и закусить в известное здесь местечко под названием «Кит». Заведение стояло на самом берегу, могло похвастаться большой террасой – там были столики – и двумя барами: в помещении и уличным. Нам повезло: удалось занять столик с видом на океан.
      Правда, я заподозрила, что наше «везение» было напрямую связано с суммой, которую Даниэлла сунула хостесс.
      Забавно.
      В начале лета мне и в голову не приходило проводить время вне дома со своими соседками. Но странным образом мы стали все чаще общаться, причем без особых усилий. Иногда эта ситуация казалась мне идиотской. Временами нравилась…
      Ну ладно, больше, чем просто нравилась.
      – Эй, на палубе! – Даниэлла помахала кому-то рукой и повернулась к нам: – Девушки, надеюсь, вы не будете возражать? Я сказала ему, что мы будем здесь. Он просто подойдет поздороваться. Ему еще нужно на работу.
      – Кто? – спросила Клер.
      – Крис.
      – Ах вот как? Значит, Дэвид слишком важная шишка, чтобы знакомиться с ним, а мы – такая шваль, что нам и Крис сгодится?
      – О, Джинси, все совершенно не так. А теперь ш-ш-ш! Привет!
      К нам подошел Морской Волк Даниэллы. Чрезвычайно симпатичный, в стиле охотников и рыболовов, из тех, кто много времени проводит на свежем воздухе. Мне показалось, этот парень скорее во вкусе Клер.
      И ужасно обаятельный. Ни капли коварства или подлости.
      Даниэлла представила своего Криса. Познакомившись, я спросила, не хочет ли он с нами посидеть.
      – О нет, спасибо, – отказался он. – Перед работой я не пью.
      – Мудро, – заметила Клер.
      Крис усмехнулся:
      – Скажем так, мудрость легко не дается. Жизнь преподала мне пару жестоких уроков. Впрочем, тут я не одинок.
      – Вы совершенно правы, – подтвердила я.
      Даниэлла встала, взяла Криса за руку.
      – Разве тебе не пора, Крис? – проворковала она. – Не хочешь же ты опоздать на работу!
      Крис взглянул на часы.
      – И то верно. Босс прямо на стенку лезет, если я опоздаю хоть на минуту.
      – Разве вы работаете не на себя? – удивилась Клер.
      – Именно. И я не шутил, когда сказал насчет босса.
      Все, кроме Даниэллы, рассмеялись, и Крис почти бегом припустился к грузовику.
      – Ты практически выставила его, – заметила я после ухода Криса.
      Даниэлла нахмурилась:
      – Вовсе нет. Просто не хотела, чтобы он опоздал на работу.
      – Какое тебе дело, опоздает он или нет? И вообще, даже если он разорится? Тебе ведь не замуж за него выходить!
      – Он такой славный, – поспешно вставила Клер, прежде чем Даниэлла успела ответить. – Такой настоящий.
      – Да, – согласилась я. – Но лично меня больше интересует его тело. Когда покончишь с Крисом, уступи его мне, договорились?
      – Как насчет Рика? – обозлилась Даниэлла.
      – А что насчет Рика? – ухмыльнулась я, старательно изображая безразличие. – Я не из тех, кто рвется замуж. Это не у меня целая система разработана!
      – Но…
      – Никаких «но». И нечего домысливать за меня.
      – Ладно, – хмыкнула она, – но, независимо от Рика, должна тебе сказать, что парень, который встречается с Даниэллой Лирз, вряд ли посмотрит на Джинси Ганнон.
      – Это оскорбление?
      – Нет, просто констатация факта. Джинси, ты и я – полная противоположность. Нас едва ли можно причислить к одному виду, не говоря уж об однополости.
      – Ты все-таки оскорбляешь меня! – вскричала я.
      Но Даниэлла оставалась невозмутимой перед лицом моей растущей ярости.
      – Нет, – повторила она. – Пытаюсь высказаться. Посмотри, как ты одеваешься. Взгляни на свои волосы. Когда ты в последний раз стриглась? Ты когда-нибудь пользовалась феном? Как насчет геля? Ты хоть раз в жизни надела юбку? Делала маникюр в салоне?
      – Конечно, я пользовалась феном! – рявкнула я. – Где, по-твоему, я выросла? В болоте?
      – Ну, – издевательски протянула та, – судя по тому, что ты рассказываешь о своем родном городе, всякое может быть.
      – О, Даниэлла, – вмешалась Клер, бросив на меня взгляд, явно умолявший не пускать в ход кулаки. – Ты слишком много значения придаешь этим мелким дурацким различиям. Вещам, которые в конце концов оказываются совершенными пустяками. И ты, и Джинси – трудолюбивые, умные, добрые женщины. Это главное. Любой достойный мужчина посчитает за счастье быть рядом с каждой из вас.
      Мы с Даниэллой уставились друг на друга, пока она наконец не отвернулась, пожав плечами.
      Добрая старушка Клер. Вечная миротворица.
      А у меня имелся свой способ сохранить мир – заказать по второй порции коктейля, несмотря на все протесты Клер, что одна «Маргарита» – абсолютный для нее предел.
      – Ешь побольше чипсов, – посоветовала я, – и все будет в порядке.
      Пока мы расправлялись со второй «Маргаритой», за соседний стол усадили парочку, достаточно близко для наблюдения, но под таким углом, что молодые люди не могли быть уверены, поглядываем мы на них или на симпатичного бармена за их спинами.
      Она словно сошла со страниц каталога для Молодых Женщин. Он – типичный образец Молодого Мужчины.
      У нее были длинные светлые волосы, которые она часто откидывала, безупречная фигура и задорное хорошенькое личико. Затянута в мини-сарафанчик, а босоножки с ремешками на высоких каблуках.
      Он явно наработал мышцы регулярными тренировками в тренажерном зале. Волосы подстрижены ежиком. На левом запястье – тяжелый, круглый золотой «Ролекс». Белоснежная полотняная рубашка была расстегнута, открывая волосатую грудь. Черные хлопчатобумажные брюки, со складкой спереди, чуть расширялись книзу.
      Разумеется, насчет часов меня просветила Даниэлла. Я не узнала бы «Ролекс» даже на витрине фирменного магазина.
      Выражение лица девушки становилось попеременно заученно-скучающим и зазывно-соблазнительным.
      Выражение лица молодого человека становилось попеременно хмуро-вызывающим и «я именно тот, кто тебе нужен, бэби».
      – Вот она, разница между мужчиной и женщиной, насколько я понимаю! – неожиданно объявила Даниэлла.
      – Тебе так уж необходимо выискивать разницу? – поразилась я. – Да прямо перед тобой – стереотипы мужчины и женщины. Ты можешь экстраполировать каждую деталь только из внешности и поведения этих двух образцов. И что еще можно добавить?
      – Разница в том, – упорствовала она, – что женщины всегда больше говорят. В отличие от мужчин, которые обычно делают. Парни идут играть в гольф, а женщины – на ленч.
      – Ну и глупо! – объявила я. – Ленч – это тоже занятие. Ты кусаешь, жуешь, глотаешь, перевариваешь.
      – Да. Но это не только еда, верно? Еще и беседа. Последние сплетни, непрошеные советы. Возможность свести не слишком худенькую незамужнюю подругу со своим сорокапятилетним холостым кузеном.
      – По-моему, ты, как всегда, делаешь из мухи слона, – запротестовала Клер. – Развела целую философию насчет слов и дела. Ты вечно…
      – Продолжай, – потребовала ничуть не смущенная Даниэлла. – Я вечно… что именно?
      Клер вспыхнула.
      – Мне не стоило так говорить. Просто, по-моему, ты слишком стараешься разложить мир по полочкам.
      Даниэлла пожала плечами:
      – И что из того? Множество вещей в этой жизни достаточно очевидны. И вполне поддаются распределению по полочкам, если так можно выразиться.
      – Но ничто не бывает строго черно-белым! – продолжала спорить Клер. – Особенно люди, их поведение и тому подобное…
      – Прости, если снова обобщаю, – перебила Клер, – но я кое-что вспомнила. Видишь ли, мой брат только что попросил своего друга Джейка, парня, которого знал еще с детского сада, быть его шафером. У Дэвида и Джейка нет ничего общего, со… скажем, с пяти лет. Джейк по профессии – личный тренер. Приятный парень, но глуп как пробка. А Дэвид – талантливый врач. И они лучшие друзья.
      – Что ты хочешь этим доказать? – спросила я, достаточно озверев от скуки, чтобы зачарованно наблюдать, как Молодой Мужчина скармливает Молодой Женщине жареных кальмаров, беря их с тарелки прямо своими толстыми пальцами.
      – Только то, что парни обычно заводят друзей едва не с пеленок, а потом сохраняют эту дружбу навек, даже если становятся совершенно разными людьми, у которых нет ничего общего, кроме пениса.
      – Ну, не знаю, – протянула Клер (как можно было предвидеть). – Женщины тоже могут дружить всю жизнь. Лучшая подруга матери училась с ней вместе еще в школе. С другой стороны, верно, мы меняемся всю жизнь. Идем вперед, бросаем подруг, заводим новых…
      Я театрально вздрогнула.
      – Мы рассуждаем как гребаные змеи, сбрасывающие кожу каждую весну. Не люблю змей.
      – Разумеется, – подтвердила Даниэлла, пропустив мою реплику мимо ушей. – Женщины – это вечное цветение, вечное движение и вечные изменения.
      – А мужчины – солидность, стабильность и…
      Я поколебалась.
      – Необходимо еще одно слово на «с».
      – Ты по-прежнему во власти стереотипов, – возразила Клер, обращаясь к Даниэлле. – Если все это верно, как ты объяснишь тот неоспоримый факт, что мужчины находятся в постоянном поиске, а женщины вьют гнезда? Стремление вить гнездо – признак стабильности, не так ли? А вот постоянный поиск – это… ну… риск. Нестабильность. А если женщины – вечное движение, тогда чем можно оправдать их любовь к коробочкам?
      – К чему? – недоуменно нахмурилась я.
      – Я думала об этом, – серьезно заявила Клер. – У каждой девочки есть коробочка с секретными сокровищами. Личное богатство. Сумочки – всего лишь расширенный вариант коробочек. Подумайте об этом! У женщин имеются шкатулки для часов, украшений, маленькое хорошенькое блюдце для мелочи, в то время как мужчина просто бросает часы и сдачу на столик в прихожей, создавая лишний беспорядок.
      – Порядок против хаоса? – предположила Даниэлла.
      – Не думаю, – покачала я головой. – По крайней мере не в моем случае. Я неряха, а Рик омерзительно аккуратен, хотя и неуклюж. Это я разбрасываю сдачу, а Рик собирает и складывает в кошелек. При этом он обычно роняет кошелек мне на ногу, но…
      – В таком случае скрытность против разоблачения? – спросила Даниэлла.
      – Безопасность против риска? – добавила Клер.
      Моя очередь.
      – Дело в том, что мужчину обуревает желание распространить свое семя по всему миру, а женщинам приходится покрепче стискивать ноги.
      – Хороший довод, – кивнула Даниэлла. – И подумайте вот о чем: у женщин есть матка.
      – Еще и думать об этом? – возмутилась я. – Тем более что я пока что не собираюсь ее использовать. Почему все вечно сводится к матке?
      Но Даниэллу уже понесло.
      – Матка – это потаенное местечко для выращивания новой жизни. А вот у мужчин ничего подобного нет. Только пенис. И яички. Болтаются напоказ, абсолютно бесстыдно…
      – Ага, вот мы и дошли до сути! – вскричала Клер. Похоже, она совсем окосела. Я впервые видела ее такой.
      Утром она будет чувствовать себя хуже последнего дерьма, но пока это было очень даже забавно. Веселая поддатая девушка куда лучше злобной.
      – Стыд, – продолжала рассуждать Клер. – Женщин всегда приучали стыдиться своих тел, чувств и мыслей. Обнажать любую часть женского «я», женской сущности – постыдно. Поэтому женщины привыкли все держать в себе. Прятать. В коробочке. Вот какая я умная!
      – Еще бы, солнышко, – заверила Даниэлла. – И учти, женщинам не полагается ходить топлес. Я имею в виду, на публике. Женщина без блузки – шлюха. Везде, за исключением нудистского пляжа. А вот мужчинам разрешается разгуливать без рубашек. Не слишком прилично, но вполне законно.
      – Да, и скажите, кто способен нагло наслаждаться сосками незнакомого мужчины? Или его большим жирным пузом, – ухмыльнулась я.
      – Неплохо бы полюбоваться сосками Аштона Кучера, – мечтательно вздохнула Даниэлла.
      – Аштон Кучер – никакой не незнакомец, – поправила Клер. – Он знаменитость. Между знаменитостью и незнакомцем большая разница.
      – Раз уж мы затронули эту странную тему, – вмешалась я, – позвольте сказать, что я не горю желанием видеть любую часть обнаженного тела незнакомого человека. Даже его живот. Или ее живот. Даже если он плоский. То есть, если я уважаю право человека выставлять себя напоказ, почему этот человек не может уважать моего права не смотреть на него?
      – Скрытность по контрасту с откровенностью, – пропела Клер.
      – Стыд, – твердила Даниэлла.
      – О нет! – простонала я. – Мы пошли по кругу.
      – Полли Покет! Игрушки!
      Даниэлла явно была очень довольна собой.
      – Эти крошечные милые куколки! Очень легко спрятать.
      – Миниатюры. Крошечные статуэтки. Кукольные дома. Маленькой девочке дарят кукольный дом, – сказала Клер. – Своего рода коробочку, которую можно надежно запереть. А маленькому мальчику дарят железную дорогу. Представляете, как отличается кукольный дом от железной дороги?
      – Все меняется, – вторила я. – Все изменилось. Взгляните на девочек, играющих в футбол и… ну не знаю… вытворяющих всякие фокусы с компьютером. Но это еще не означает, что они забыли о платьицах с оборками.
      – Верно, – согласилась Клер. – Кстати, насчет платьев. Видели секцию Барби в «Сворсе»? А кукольные отделы? Розовое по-прежнему преобладает. И еще куча традиционной, чисто девчачьей чепухи, которую навязывают детям.
      – Ну, лично я ничего плохого в этом не нахожу, – заявила Даниэлла. – Я выросла среди розового, и, как видите, все обошлось. Заткнись, Джинси.
      – Я? Да я вообще молчу!
      – Но собиралась заговорить.
      – Ты в самом деле считаешь, что так хорошо меня знаешь?
      – Именно!
      – Есть такая рок-звезда – Пинк, – вспомнила Клер.
      – Лично мне такой розовый не по вкусу, – фыркнула Даниэлла.
      – Русские матрешки, – внезапно осенило Клер. – Кукла в кукле.
      – Кто с ними играет? – удивилась я. – Мне всегда казалось, что это, ну… украшения, что ли. Из тех, что пылятся в домах старушек. Домах старушек на Брайтон-Бич.
      – Дневники с замочками, – оживилась Даниэлла. – Электронные записные книжки, снабженные чем-то вроде сирен на случай, если твой младший брат пытается открыть их без пароля. Я видела такие по телевизору.
      – Помните свой первый чемодан? – вдруг спросила Клер с выражением гениального озарения человека, которого наутро ждет монументальное похмелье.
      – Чемодан? – хмыкнула я. – Имеешь в виду рюкзак, что ли? Ранец? В нашей семье нет заядлых путешественников. Мы просто набивались в дряхлую колымагу и ехали примерно час до Энт-Лег, штат Нью-Хэмпшир. Зачем для этого чемодан?
      – Э… Понимаю. Но мы часто ездили в Чикаго. Там у нас родственники. И на Верхний полуостров тоже. Конечно, для домика на озере особого багажа не нужно, но все же…
      – Прости, – перебила я, – домик на озере? У тебя есть второй дом?
      У Клер хватило совести покраснеть.
      – Ничего особенного, – пробормотала она. – То есть все наши знакомые имеют дома на озере. Я хочу сказать…
      – Не стоит.
      – А какого он был цвета, – не унималась Даниэлла, – твой первый чемодан?
      – Голубого. Темно-голубой. У моих родителей были одинаковые синие сумки, по-моему, из набора «Американский турист».
      – А у меня была шляпная картонка, – похвасталась Даниэлла. – Ужасно непрактично. Шикарно, но непрактично. Не то чтобы я очень заботилась о практичности.
      – Ты и сейчас не заботишься, – съязвила я.
      – Мне бабушка подарила. Я очень ее любила. Из розовой лакированной кожи. Жаль, что она не сохранилась. Идеально подошла бы для хранения шиньонов.
      – Первые косметические наборы, первая шикарная записная книжка…
      – Так все дело в вещах, – брюзгливо перебила я. – У девчонок вечно полно барахла. Следовательно, им нужно место, чтобы все уложить.
      – У мальчишек тоже много всего, – подумав, возразила Даниэлла. – И у мужчин. Всякие инструменты, ящики, пояса для инструментов…
      – У меня есть ящик для инструментов, – весело объявила Клер. – Черный и блестящий. А ручка отвертки – фиолетовая с подсветкой.
      – Никогда не думала, что скажу это, – пробормотала я, – но благодарение Богу за Уина. Он может пользоваться отверткой, верно? Исправить подтекающий унитаз? Сменить лампочку?
      – Портфели, – продолжала Клер, игнорируя мои риторические вопросы. – У женщин и мужчин есть портфели.
      – И коробки для завтраков, – добавила Даниэлла.
      – Только не в моей семейке. Мы с Томми носили школьные завтраки в бумажных пакетах. Они вечно промокали. Особенно если мать заворачивала нам сливочный сыр и желе. А вот с арахисовым маслом и желе такого не случалось. Думаю, все дело в консистенции.
      – Помните, как волнительно было раскрывать коробку для завтраков, даже если знаешь, что внутри? – вздохнула Даниэлла. – Иногда ужасно хочется, чтобы детство вернулось. Я так любила «Твинкиз»!
      – «Твинкиз»? – воскликнула я. – Брр! Предпочитаю «Снежки»!
      – Как ты можешь? – воскликнула Клер с чем-то вроде искреннего ужаса.
      – Интересно, чем это «Снежки» хуже «Твинкиз»? А что ты ела на десерт?
      – В основном то, что пекла мать. Иногда мы покупали «Литтл Деббис».
      – А что ты имеешь против «Хостесс»?
      – Ничего. Просто рассказываю, что мы ели на десерт. То, что готовила мать. Помню маленькие кексы с карамельной глазурью. А может, это была глазурь из сливочного масла и жженого сахара. Зато цвет помню отчетливо. Что бы это ни было, я ужасно любила такие кексы.
      – Поразительно, чего только не хранит наша память! – философски заметила я. – Какие-то главные события, вроде вечера в честь окончания начальной школы, совершенно испарились, зато перед глазами так и стоит то, что каждый день надевал самый большой кретин в нашем классе.
      – Что именно? – полюбопытствовала Даниэлла.
      – Серый пристегивающийся галстук. Представляете, каждый день один и тот же! Может, у него был целый комод этих галстуков, не знаю. И не могу представить лицо бабушки, – а ведь я ее любила! Зато галстук… Он залоснился и поблескивал. А в нижнем левом углу темнело абсолютно круглое пятно… Почему я помню это, а не что-то куда более важное? Что это говорит обо мне?
      – Что это говорит о памяти в целом? – поддержала Клер. – Об истории, биографии, автобиографии?
      – Как звали этого парнишку? – спросила Даниэлла.
      – Понятия не имею. Галстук, и все.
      – Во втором или третьем классе через проход от меня тоже сидел мальчик. Не назову его имени, и даже лицо расплывается перед глазами, зато из уха всегда торчал огромный катышек серы…
      – О Господи, меня сейчас стошнит! – завопила Даниэлла. – Клер, как у тебя язык повернулся?!
      – Знаю, – отмахнулась она, допивая коктейль и причмокивая от удовольствия. – Омерзительная деталь, но я так ясно вижу щеку мальчишки и это вечно грязное ухо. Неужели мать никогда не проверяла его уши перед тем, как отправить в школу? Неужели никогда не заставляла мыться?
      – Интересно, почему учительница не послала его матери записку с требованием умыть грязнулю? – воскликнула я, мгновенно представив свою мамашу, решительно и не слишком осторожно орудующую ватной палочкой.
      Что за чудесные воспоминания!
      – Почему я так и не сумела его забыть? – продолжала Клер. – И что это может означать для меня сейчас? Полагаю, в свое время это было занимательно, как в фильме ужасов. Но зачем мой разум зря тратит силы, сохраняя подобную информацию? Почему мне не вспомнить, как по-французски, скажем, «полка», зато чертов мальчишка с немытыми ушами останется со мной навсегда?!
      – Одна из мрачных шуток Господа, – бросила я.
      Клер выглядела крайне расстроенной.
      – А вот и приятные воспоминания, – ободрила я. – Катание на санках. Или книга, которую я любила в детстве. Даже помню заглавие и знаю, что мне нравилось содержание, хотя уже трудно сказать, почему именно. Что это за воспоминание? Нечто вроде черно-белого кино. Почему воспоминания не могут быть цветными? Послушайте, это поразительно. Гарантирую, что к завтрашнему вечеру я не сумею пересказать детали этого разговора.
      Столь меланхоличное наблюдение немного омрачило наш праздник. Правда, мы немного оживились, когда Молодой Мужчина и Молодая Женщина поднялись из-за стола. Мужчина обвил массивной ручищей тонкую талию подруги и повел ее к ступенькам террасы.
      Даниэлла кивнула с видом, который, вне всякого сомнения, считала мудрым. Сколько «Маргарит» она высосала?
      – Этот тип? В точности как остальные. Все мужчины одинаковы. Совершенная противоположность женщинам. Венера и Марс. Вы просто не понимаете. Противоположные полюса. Мужчины – идиоты.
      – Опять ты завелась, – пожурила Клер. – Обобщаешь. А зачем?
      – Почему бы и нет? – вступилась я, увидев, как Даниэлла вдруг необычайно заинтересовалась донышком бокала. – Разве она кого-то обидела? И к тому же Даниэлла никому не указывает, что делать. Просто наблюдает и комментирует. Это ее право как американской гражданки.
      – На свете не бывает полных противоположностей, – терпеливо пояснила Клер. – Так называемые противоположности существуют благодаря друг другу. И определяют друг друга. Свет – противоположность темноты, потому что он не темный…
      Даниэлла, подняв глаза от бокала, озадаченно уставилась на нее:
      – Значит, все только часть чего-то еще? Чего?
      – Господи, какое занудство! – воскликнула я. Неужели мы до того нагрузились? – Сколько нам вообще лет? Пятьдесят, что ли?!
      – Интеллект не имеет никакого отношения к возрасту, – заявила Клер. – Это аксиома.
      – Значит, теперь мы говорим об интеллекте? И то, что мы сейчас дуем «Маргариты», тоже связано с интеллектом? Ха! Никогда бы не подумала!
      Даниэлла широко улыбнулась:
      – Хочешь сказать, что не распознала бы интеллект, даже если бы он укусил тебя в задницу?
      – Разумеется. Что у меня, глаза на затылке, что ли? Если бы он, скажем, укусил меня в живот, может, и был бы шанс его распознать. И я поверить не могу, что ты произнесла слово «задница». Ха! С кем поведешься! Вот что значит водиться со мной!
      – Не дай Бог! Мужчины не любят, когда женщины сквернословят!
      Я показала ей язык и заказала еще по «Маргарите».
      Час спустя мы притащились домой и, хотя не было еще девяти, сразу же выключили свет. Даниэлла тут же захрапела, а Клер исчезла во второй спальне, бормоча что-то про Барби и груди.
      Позже, лежа на диване с широко открытыми глазами и ожидая, пока комната остановит вращение, я неожиданно сообразила, что ни разу не услышала от Рика грубого слова, не говоря уже о непристойности. Наверное, это потому, что у него есть ребенок. Просто он перестал ругаться с тех пор, как родился Джастин. А может, он вообще не имел привычки употреблять «нехорошие» выражения.
      Ха! Если как следует вспомнить, я никогда не слышала ничего подобного и от папаши. Это не означает, что он не обменивался крепким словцом с приятелями, но в доме, в присутствии жены и детей, – никогда.
      В отличие от моего свинского братца Томми.
      В отличие от меня самой.
      «Может, тебе стоит об этом подумать? – спросила я себя, когда начала проваливаться в сон, а комната замерла. – Может, парни вроде Рика не женятся на таких вульгарных особах, как ты…»
      Я подскочила и стиснула голову.
      Женятся?
      – Мать твою, Джинси, – прошептала я в тишину. – Тебе следует быть поосторожнее с этими «Маргаритами»!

      Мать позвонила, чтобы предупредить о своем приезде в Бостон. Обычно я радовалась ее визитам. Мы ходили по магазинам, обедали в модных ресторанах, а иногда просто оставались дома: читали, пили чай и болтали обо всем и ни о чем.
      Словом, прекрасно проводили время.
      Но на этот раз все должно быть по-другому. Теперь, когда я собиралась вступить в ряды замужних женщин, мать развернет бурную деятельность.
      О покое следует забыть. Дела прежде всего.
      В качестве предосторожности я сунула дневник под матрац, подальше от всевидящих глаз матери. Единственная комната, куда она не заходила, из чистой, по ее словам, деликатности, была наша спальня. Не знаю, что она боялась там обнаружить.
      А Уин никогда ничего не делал по дому. Ни к чему упоминать, что он считал это женской работой, так что вряд ли мой жених соберется в ближайшее время менять простыни.
      Разложив вещи и проверив гостевую спальню на предмет всех необходимых удобств, мама вышла в гостиную с выражением решимости, какого я не видела на ее лице с тех пор, как она устраивала большой благотворительный бал в папочкином университете.
      – Клер, – начала она, – ты уже обдумала обеты?
      Я растерялась. С самого детства, мечтая о дне свадьбы, я всегда твердила себе, что было бы неплохо написать собственные обеты. И пусть мой муж сочинит свои.
      Но теперь, перед лицом надвигающегося события, я уже не была так уверена.
      Да и что я могу сказать о своих чувствах к Уину? О причинах, по которым я выхожу за него, а не за кого-то другого.
      Слова, которые я должна была сказать вслух Уину в присутствии друзей и родных, казались пугающе интимными. И внезапно я перестала понимать, хочу ли пройти через это. Смогу ли.
      – Э… – начала я.
      – Надеюсь, в церкви ты будешь более красноречивой, – заметила мать хмурясь и обратилась к нему: – Уин, дорогой, что ты думаешь насчет обетов?
      Тот удивленно вскинул брови:
      – Я? Мне абсолютно все равно. Как решит Клер, так и будет. Я на все согласен. – И, расплывшись в своей знаменитой очаровательной улыбке, добавил: – Предупреждаю, леди, что я не специализировался в английском.
      – Думаю, традиционные церковные обеты вполне подойдут, – твердо заявила я, приняв решение. – С нас и этого хватит.
      Но мать не пожелала так просто сдаться.
      – Клер, милая, ты уверена? Вспомни, еще в детстве ты говорила, как было бы романтично написать собственные супружеские обеты…
      – Обойдемся традиционными, – поспешно перебила я, боясь вспылить. – Для Уина так легче.
      – Спасибо, солнышко, я у тебя в долгу, – хмыкнул Уин.
      Мать пристально посмотрела на меня, но не стала настаивать и перешла к очередному пункту:
      – А о музыке ты подумала? Может, стоит поговорить с органистом и хормейстером…
      – Уин, – выпалила я, – у тебя есть любимый гимн, который ты хотел бы спеть во время церемонии?
      Уин поднял глаза от компьютера и добродушно вздохнул.
      – Послушай, детка, только предупреди, где и когда мне нужно быть, ладно? Королева – ты. Я всего лишь парень в черном костюме у алтаря.
      Мать, похоже, осталась довольна этим ответом и принялась перечислять музыкальные отрывки, которые считала наиболее подходящими.
      Я покорно кивала, стараясь думать о своем.
      Даниэлла утверждала, что жених, предоставивший устраивать свадьбу невесте, – мечта каждой девушки. Думаю, она права. Не хотелось бы, чтобы Уин, как обычно, взял дело в свои руки и отстранил меня.
      И все же его полное отсутствие интереса к «проекту» заставляло меня еще острее чувствовать одиночество. Он как бы считал, что свадьба нужна исключительно мне, а ведь это была целиком его идея.
      Я молча наблюдала, как Уин щурится на экран. Аккуратная стрижка, четкий профиль. Ни с того ни с сего я подумала, что знаю каждый дюйм его тела так же хорошо, как своего.
      Конечно, Уин считает, что именно я мечтаю об этой свадьбе.
      Конечно, он уверен, что я, именно я хочу замуж.
      Потому что я не уверила его в обратном.

      Даниэлла вырядилась как на праздник. Я глазам не верила, но, клянусь, – она напялила красно-бело-голубой прикид!
      – Выглядишь, как Ширли Темпл в какой-то военной картине времен Второй мировой, – заметила я, когда паром пристал к причалу Вайнярда.
      День выдался потрясный, а значит, нас ожидал солнечный уик-энд.
      – Или кто там еще играл в такого рода фильмах. Не считаешь, что это немного слишком вызывающе?
      Даниэлла с сожалением посмотрела на меня:
      – В том-то весь смысл, Вирджиния. Заметь, я не надела дешевую майку с изображением флага через всю спину. На мне классический красно-бело-голубой ансамбль, между прочим, от Ральфа Лорена. Даже босоножки. Думаю, я смотрюсь великолепно! Как настоящий мореход. Самый подходящий костюм для парома.
      Я пожала плечами. Не все ли равно, что она носит? Мне просто нравилось ее подкалывать. Правда, обычно Даниэлла пропускала мои насмешки мимо ушей.
      – Как это Клер угораздило остаться в Бостоне? – ни с того ни с сего выпалила она. – Сегодня вроде как официальное открытие летнего сезона на Вайнярде! О чем только она думала?
      Почему я ощутила потребность разыграть адвоката дьявола?
      – О том, что у нее есть жених, следовательно, нужно больше времени проводить вместе. По-моему, совершенно естественно.
      – Ну, знаешь, она могла взять его с собой. Я бы не возражала.
      – А я бы возражала! Присутствие Уина мне было бы неприятно. Сама не знаю почему. Наверное, он стеснил бы меня, навязав свой стиль.
      Даниэлла подняла на лоб огромные темные очки и смерила меня скептическим взглядом. От поношенной черной майки до рваных джинсов и потертых спортивных тапочек.
      – Я и понятия не имела, что у тебя есть стиль, – съехидничала она. – Какой бы то ни было.
      – Очень смешно. Пойдем. Уже причаливаем.
      Мы собрали вещи и направились к сходням. И тут я заметила его. Парень на причале с охапкой полевых цветов махал нам. Вернее…
      – Даниэлла! Почему этот парень машет нам? Погоди! Это не Крис?
      – О Господи, конечно! – взвизгнула она, подскочив и весело замахав в ответ.
      – Черт, он выглядит еще круче, чем в прошлый раз! Надеюсь, ты по достоинству ценишь то, что послала тебе судьба, – сказала я.
      – Что? – рассеянно спросила Даниэлла, изучая свое отражение в зеркальце пудреницы. – Верно… да, разумеется.
      Через несколько минут мы уже стояли рядом с Крисом.
      – И по какому же это поводу? – промурлыкала она, сжимая букет.
      Крис пожал плечами:
      – Ну… на этой неделе у меня полно работы, но хотелось и тебя увидеть… вот и пришел.
      Я изобразила настоятельную потребность в жвачке и оставила голубков наедине, но у самой двери крошечного сувенирного магазинчика обернулась и увидела, как они обнимаются. Боюсь только, что ничего у них не получится. Жаль. Оба люди хорошие. Только совершенно друг другу не подходят.
      Ну да, и кто бы это говорил? Великий гребаный эксперт в делах любовных!
      Вечером, прежде чем разойтись в поисках приключений, мы с соседкой немного посидели в тесной гостиной. Она поставила диск с танцевальной музыкой в стиле техно, которую я терпеть не могу, но какой-то извращенный импульс заставил прикусить язык.
      Я пролистала последний выпуск «Нью-йоркера», но в памяти ничего не отложилось, кроме парочки карикатур. Меня занимали планы на остаток дня.
      Сегодня у меня было назначено свидание. С этим парнем я проводила все последние уик-энды в Оук-Блаффс. Он был на несколько лет моложе меня. Афроамериканец, очень красивый. И что приятнее всего, сам не сознавал насколько.
      Секс с ним был бы абсолютно фантастическим, в этом я уверена, но вот парочка из нас никакая. Он был слишком милый и добрый. Впрочем, это меня не волновало. Я не искала прочных отношений.
      Отношения у меня были в Бостоне.
      Так какого черта…
      «Не стоит слишком много размышлять над такими вещами, Джинси», – велела я себе, неожиданно смутившись.
      Черт бы побрал этого Рика! Даже на расстоянии он ухитрялся испортить мне вечер!
      Из духа противоречия я поведала о своих планах Даниэлле.
      – Хм-м… – протянула она.
      – Что ты имеешь в виду?
      – Ничего. Развлекайся. Только поосторожнее.
      – Тебя так и подмывает высказаться, – настаивала я.
      Зачем? Неужели мне так уж хотелось услышать от нее то, что я уже сказала себе сама?
      Даниэлла вздохнула:
      – Ладно. Думаю, единственная причина, по которой ты встречаешься сегодня с Джейсоном, – боязнь долгосрочных обязательств. Ты уверяешь, что у вас с Риком все хорошо, тогда зачем тебе понадобилась эта живая кукла?
      Вот оно.
      – Я боюсь обязательств? – вскипела я. – А как насчет тебя? На кой черт тебе эта еврошваль, когда имеется Крис? Он классный! Чудесный парень! Что тебе еще надо?!
      – Марио – не еврошваль! – возмутилась Даниэлла. – Просто так одевается! Кроме того, у меня совершенно иная ситуация!
      – Ничего подобного! Какая между нами разница?
      – Прежде всего я не спала с Крисом, а вот ты с Риком – спала.
      – Интересно, чего же ты ждешь?
      – Прости, но я не прыгаю в постель к каждому знакомому парню, – надменно пояснила Даниэлла.
      – В отличие от меня, что ли? Намекаешь, что я шлюха?
      – Ни на что я не намекаю. С какой стати? Кроме того, нечистая совесть не нуждается в обвинителях!
      – С чего это у меня вдруг совесть нечиста? Мы с Риком никогда не клялись друг другу в верности! Каждый имеет право встречаться с кем пожелает!
      Даниэлла пригвоздила меня взглядом.
      – Бьюсь об заклад, уж он-то ни с кем не встречается! И не только потому, что ему приходится воспитывать ребенка!
      Ха! Мне и в голову не приходило, что у Рика кто-то есть, кроме меня.
      Надеюсь, это именно так.
      Пусть только попробует!!
      – Ну, – неловко пробормотала я, – это его проблема!
      – Кроме того, – не унималась Даниэлла, – Крис вне игры. Он никому не соперник.
      – Какой игры? За звание одной из твоих несчастных жертв?
      Даниэлла злобно уставилась на меня. Вот кто умеет творить глазами настоящие чудеса. Редкостная актриса!
      Но я сумела устоять и храбро продолжала:
      – Значит, тебе все равно, если Крис с кем-то встречается?
      – Абсолютно.
      – И тебе плевать, если он узнает, что у тебя есть кто-то еще?
      Рот Даниэллы медленно открылся. Закрылся. Снова открылся.
      – Я с тобой больше не разговариваю, – выдавила она наконец.
      – Прекрасно, потому я с тобой тоже не разговариваю. Знаешь, я начинаю жалеть, что Клер здесь нет, даже если бы ей пришлось тащить за собой Уина. Она что-то вроде буфера. Мы с тобой чересчур разные, чтобы ладить без нашей миротворицы. Слишком сильные личности. И ты не умеешь уступать.
      – С чего это вдруг я должна уступать? Можно подумать, ты на это способна.
      – Вполне. Просто предпочитаю этого не делать. В большинстве случаев. Смотри-ка! Мы опять разговариваем.
      – А чего ты еще ожидала от двух таких болтушек? – ухмыльнулась Даниэлла.
      Ничего не скажешь, девка что надо. Молодчина. Временами ужасно действует на нервы, но молодчина.
      – Честно говоря, – призналась она, – я хотела бы провести с Крисом этот уик-энд. Марио безумно богат, но слишком скользкий, чтобы вытерпеть больше одного свидания. Ну, может, двух. Не больше.
      – Захвати с собой промокашку, – посоветовала я.
      – Кстати, когда же мы все-таки познакомимся с этим неуловимым Уином Каррингтоном?
      – Не знаю. И не особенно интересуюсь, – честно ответила я.
      – Тебе не показалось странным, что Клер ни разу не предложила нам познакомиться с женихом?
      – Нет. Судя по ее рассказам, он подонок.
      – Почему? – удивилась Даниэлла. – Только потому, что он корпоративный адвокат?
      – Нет. Я что, по-твоему, идиотка? И стереотипы тут ни при чем. Просто пойми – Клер собирается за него замуж, да? И при упоминании о нем у нее никогда не светлеет лицо. Вспомни, она ни разу не улыбнулась. Слышала от нее что-нибудь вроде «Уин классный, Уин такой умный, угадайте, что он сделал для меня»? Ну, слышала?
      – Н-нет, – протянула Даниэлла. – Но Клер типа скрытная. Не любит болтать о себе.
      – Скорее чопорная. И ужасно скованная.
      – Как бы там ни было, она не склонна откровенничать.
      – Кстати, об откровенности, – вспомнила я, взглянув на запыленные часы, висевшие над плитой, – уже почти семь. Не опоздаешь на свидание со своим лоснящимся зачесом?

      Джейсон Дэвис был из тех парней, которые всю жизнь сохраняют хорошие отношения с матерью.
      Из тех парней, которые обычно, как чумы, избегают зловредных стерв вроде меня.
      Я встретила Джейсона несколько недель назад в одном из своих любимых ресторанчиков. Его семья владела летним домиком в Оук-Блаффс и жила в Ньютоне. Джейсон работал в Бостоне финансовым аналитиком, поэтому не часто бывал на Вайнярде. Видно, для того чтобы грызть двадцатизначные цифры, сорокачасовой рабочей недели мало.
      В этот вечер он ждал меня в баре, куда более приличном, чем та забегаловка, в которой мы встретились впервые, и после нескольких кружек пива отправились к нему. Он заверил меня, что сегодня дома никого нет и неловкости при встрече с мамой и папой в халате и шлепанцах не предвидится.
      – Какой чудный домик! – ахнула я, буквально задохнувшись от первого в жизни приступа зависти при виде чужого жилища.
      – Он у нас уже много лет, – пояснил Джейсон. – Архитектурная фирма моего отца недавно полностью его отремонтировала. Задняя терраса совсем новая, а кухня целиком переделана.
      Он показал мне кухню. Клянусь, мать грохнулась бы в обморок, оказавшись в такой. Двойная плита. Гриль. Новейший холодильник.
      О да, мамаша давно бы уже валялась на полу. Истекая слюной. А потом стала бы охаивать все это, как зряшную трату денег. Зелен виноград! Любимая ягода моей матери.
      В нашей встрече не было ничего романтического: просто двое пришедших к согласию взрослых – и совсем неплохих – людей решили поразвлечься. Мы прикончили еще по баночке пива, Джейсон поставил музыку, и вскоре мы уже были в постели.
      Последовала обычная возня. Одежда оказалась на ковре. И тут я оцепенела.
      «Какого черта я делаю? – спросила я себя, мельком заметив нераспечатанную пачку презервативов на массивном антикварном комоде. – Черт! Не могу я пройти через это.
      Это все Даниэлла!
      Это все Рик!
      Это все я. С какой стати я оказалась голая в постели Джейсона?»
      – Не могу, – пробормотала я вслух, выворачиваясь из его объятий. Но Джейсон был слишком поглощен моментом, чтобы понять, что происходит.
      – М-м-м, – промычал он.
      – Нет, Джейсон, – уже громче сказала я. – Послушай, я не могу. Мне нужно идти.
      «Господи, – думала я, ставя ноги на восточный ковер. – Я еще и динамистка! Классическая динамистка!»
      Туман в глазах Джейсона растаял.
      – Ты уходишь? Быть не может! Что случилось? – вскрикнул он, вскакивая, и я отвернулась, чтобы не видеть его эрекции.
      – Ничего, – заверила я, поспешно натягивая одежду. – То есть дело не в тебе. Виновата я одна. Понимаешь…
      – Но я думал, мы прекрасно поладили, – запротестовал он. – Я что-то не так сделал или сказал?
      Бедняга. Получается, что во всей этой истории он невинная жертва. Невинная, обиженная, несправедливо разочарованная жертва.
      – Нет, нет, нет! Послушай, – с этими словами я схватила сумку и начала пятиться к двери, – сейчас только десять. Может, ты еще успеешь выйти в город и кого-то встретить…
      Возбуждение Джейсона мгновенно улеглось, член сник, как дичь, подстреленная на взлете. Он потянулся к трусам.
      – За кого ты меня принимаешь? – спросил он тонким голосом. – За шлюху в штанах? Я думал, что мы притираемся друг к другу. Что нас что-то связывает. Но похоже, ошибался.
      Угрызения совести набросились на меня разъяренным пчелиным роем. Живот неприятно скрутило.
      – Прости. Честно, мне очень жаль. Еще раз прости, нужно идти.
      – Хорошая мысль, – тихо ответил Джейсон. – Только прикрой плотнее дверь. Она иногда разбухает на жаре.
      – Ладно, – промямлила я и постаралась исчезнуть как можно быстрее.

      «Интересно, хорошо ли Джинси проводит время со своим зайчиком? Наверное, всем сейчас лучше, чем мне, – расстроенно думала я. – И это после превосходного обеда и изумительного вина, оплаченных моим потрясающим спутником, заехавшим за мной в дорогом автомобиле!»
      Марио оказался не таким жутким, как рисовала Джинси. Я никогда бы не согласилась встретиться с ним, не имей он определенных качеств. Разумеется, положительных.
      В очередной раз посмотрев на большой бриллиант на мизинце Марио, я немедленно подумала, что, если смогу вытерпеть его несколько свиданий, вероятно, за все свои усилия обзаведусь парочкой новых украшений.
      Марио вполне можно было бы назвать привлекательным. И он очень аккуратен. От него буквально несло чистотой.
      Я решила, что не против заняться с ним сексом. Такое вполне осуществимо.
      Мы с Марио, обнимавшим меня за талию, и один из его европейских друзей, лысеющий коротышка со сложной фамилией Винокуров, весело болтая, стояли у дверей ресторана, когда это случилось.
      По мостовой проехал черный грузовик. Медленно, словно водитель искал адрес.
      Или словно водитель увидел кого-то знакомого?
      Иисусе!
      Я пыталась не слишком пристально глазеть на грузовик, хотя отчаянно хотела узнать, кто сидит за рулем.
      Ночь была теплой, но я покрепче закуталась в шарф. Марио отнял руку от моей талии и затеял с приятелем оживленный разговор на французском.
      Я оказалась предоставленной собственным, не слишком приятным мыслям.
      И чувствовала себя просто жутко. Во всем виноватой.
      «Даниэлла, – рассердилась я на себя. – Что это значит? Можно подумать, тебя поймали на вранье! Ты никогда ничего никому не обещала».
      Да, но я хотела знать!
      Это был грузовик Криса? По мне, так все грузовики одинаковы! А я не потрудилась запомнить номер машины Криса! Да и к чему мне это?
      Марио с приятелем погрузились в беседу, о содержании которой я не имела ни малейшего представления. Марио нравился звук собственного голоса; я подумала, что мы еще долго простоим на тротуаре.
      Может, грузовик снова появится? И на этот раз я увижу водителя? И ему удастся меня разглядеть? В вечернем полумраке с другим мужчиной…
      Неужели мне настолько не все равно?
      Хотелось бы знать.
      Было бы мне спокойнее, окажись моим спутником простой американский парень, а не богатый европейский турист в шелковом пиджаке с золотым кольцом на мизинце и «феррари» за пятьдесят тысяч?
      И тут на меня снизошло ужасное откровение.
      Я стыдилась себя.
      Не слишком. Совсем чуточку. Но даже легкий стыд – уже неприятно.
      Я стыдилась себя за то, что не встретилась сегодня с Крисом.
      Стыдилась, что прятала его от Дэвида.
      За то, что почти выгнала его в тот вечер, когда мои подруги хотели с ним поболтать.
      Я стыдилась себя за то, что выбрала Марио.
      За желание скрыть его от Криса.
      Я глубоко вздохнула и попыталась успокоиться. Увидеть вещи в истинном свете. Забыть об этой чепухе со стыдом и постараться мыслить логически.
      Факт: мы с Крисом никогда не давали друг другу никаких обещаний.
      Да, но неужели это не налагало на нас никакой ответственности?
      Разве элементарная порядочность не требовала, чтобы я рассказала Крису о встречах с другими мужчинами?
      Может, Крис предполагал, как нечто само собой разумеющееся, что я встречаюсь только с ним?
      Знаете, что говорят о людях, которые строят предположения? Что они знают ответы на все вопросы заранее, перед тем как пустить в ход мозги, и делают идиотами себя и других.
      Это одно из любимых изречений моего папочки. Он утверждает, что так говорил один из персонажей старого телесериала «Странная парочка».
      Пока мой богатый кавалер, яростно жестикулируя, спорил с приятелем, а парочки проходили мимо, наслаждаясь теплой летней ночью, я думала о предположениях.
      Предполагают все. От догадок и предположений не застрахован никто.
      Мужчина предполагает, что женщина встречается только с ним.
      И еще предполагает, что имеет полное право встречаться сразу с несколькими женщинами.
      По крайней мере до тех пор, пока не решит, что пора остепениться. Тогда каждый мужчина отделяет «женщин, с которыми занимаются сексом», от «женщин, на которых женятся», предполагаемых мадонн от предполагаемых шлюх, и наконец каждому парню остается одна женщина.
      Перспективный материал для жены.
      Вой клаксона вернул меня к действительности, и я поспешно оглядела мостовую. Никаких черных грузовиков.
      Уже легче!
      Но что-то подсказывало мне: Крис не из тех, кто встречается сразу с несколькими женщинами. И еще что-то подсказывало: ему совсем не понравится мое стремление встречаться с другими мужчинами.
      Особенно такими, как Марио.
      Конечно, Даниэлла, с твоей стороны это только предположение.
      И ты уверена, что права. Вместо того чтобы поработать головой. И делаешь идиотами всех: Марио, Криса и прежде всего себя.
      А так ли уж они мне нужны? Марио – мимолетный каприз. Крис – всего лишь увлечение.
      Он не может быть ничем, кроме увлечения.
      Каким бы необыкновенным он ни был.
      – Хочешь поехать в клуб? – спросил Марио, царапая мою шею модной щетиной. Я только сейчас заметила, что его болтливый друг исчез.
      – Разумеется, – рассеянно ответила я. – Куда угодно.

      Мать уехала в Мичиган, предварительно выдав кучу непрошеных советов.
      Один касался Дня независимости. Я сказала, что проведу его на Вайнярде со своими подругами.
      Мать строго свела брови и заявила, что мне следует остаться в Бостоне, с Уином, как полагается невесте.
      Я подумала обо всех чудесных вещах, которых придется лишиться: пляж, парад, фейерверки, – но неохотно согласилась. Уин усердно трудился ради нас. Он заслуживал простой радости: провести праздник с будущей женой. Кроме того, в городе тоже будет немало событий, в которых мы сможем участвовать.
      Почему же казалось, что я приношу огромную жертву?
      Как-то после ужина, когда Уин уселся в любимое кресло, чтобы перед сном провести традиционные полчаса у телевизора, я объявила, что решила остаться на праздники в Бостоне.
      Я даже опустилась на колени у его кресла и, подняв глаза, улыбнулась. По-видимому, ожидала, что Уин обрадуется. Или хотя бы поблагодарит.
      Неужели мечтала о награде? Собачка у его ног…
      – Солнышко, это так мило с твоей стороны, – проронил он с привычной интонацией «ах, бедняжка, мне так тебя жаль». – Но видишь ли, я был так уверен, что ты отправишься на Вайнярд, что уже договорился с парнями из фирмы поехать на рыбалку, в одно подходящее местечко на севере штата Нью-Йорк. Поудим на муху. Говорят, рыба прекрасно клюет.
      Я онемела. Уин никогда никуда не ездил без меня, если не считать того случая, когда умерла его бабушка, а я свалилась с гриппом.
      – Вот как, – выдавила я наконец.
      – Прости, солнышко, но сейчас поздно отказываться. Мы уже взяли билеты и заказали номер в гостинице. Надеюсь, ты поймешь.
      – Разумеется, – кивнула я. – Желаю хорошо провести время. За меня не волнуйся.
      – В конце концов, – не слушая, продолжал он, – ты сняла дом в Оук-Блаффс, а я даже ни разу не сумел выбраться…
      – Говорю же, все в порядке, – бросила я чуть резче, чем следовало. – Никаких проблем.
      Уин наклонился и поцеловал меня в макушку. Едва он отбыл в ванную, как я вытерла то место, которого касались его губы. И охнула, сообразив, что делаю.
      И хотя сразу же легла в постель, не смогла заснуть почти до утра. Лежа рядом с Уином, не смыкая глаз, я вдруг подумала, что он, вероятно, наказывает меня этой поездкой.
      Или тем, что сказал о ней в самую последнюю минуту.
      А может, это я все себе придумала, а он ни в чем не виноват? Хотя чувство такое, словно мне дали пощечину за попытку выделить себе хоть какое-то личное пространство.
      На рассвете Уин уехал. Я притворилась спящей, чтобы не рисковать подвергнуться его ласкам.
      Или того хуже: помочь ему собраться, сварить кофе и пожелать приятного путешествия, подкрепив все это сладким поцелуем.
      Потому что каждая женщина знает: поцелуй куда интимнее секса.

      Едва дверь за Уином захлопнулась, как я вскочила и обошла всю квартиру, словно впервые попав в совершенно незнакомое место.
      Каким-то образом оно таким и оказалось. Без Уина. Разумеется, он и до этого отсутствовал целыми днями, но теперь, когда его не будет несколько дней, все изменилось.
      Что именно? Угол зрения, под которым я отныне рассматривала все существующее.
      Несмотря на преданность Уина работе, из-за которой мне столько времени приходилось проводить одной, я не привыкла к самостоятельности. Одно дело – домашняя работа. Но вот все остальное… я скорее посидела бы дома, чем пошла одна в кино или на ленч.
      Не знаю, может, общество Джинси и Даниэллы так подействовало на меня? Помогло стать более независимой?
      Во всяком случае, в тот момент, оставшись одна в огромной квартире, я решила провести уик-энд в Бостоне, вместо того чтобы поменять планы и отправиться с подругами на Вайнярд.
      И я знала, что сумею найти, чем себя занять.
      Скажем, отправлюсь на концерт «Бостон попс», в Хэтч-Шелл, на эспланаде, хотя одной немного страшновато.
      Синоптики обещали во второй половине дня сильные дожди, поэтому я сунула в рюкзак зонтик, бейсболку и дождевик. Вылила в термос бутылку белого вина и положила в рюкзак. Туда же отправились яблоко и сандвич с индейкой. В парках запрещено употреблять алкогольные напитки, однако новую Клер это не смущало.
      Новая Клер не боялась рисковать. Кроме того, увидев полисмена, я всегда смогу потихоньку вылить содержимое термоса в траву.
      «Попс» был очень популярен. Люди занимали места задолго до начала вечернего концерта. Приходили большими компаниями, с родными и друзьями.
      Поскольку я была одна, то вышла из квартиры около трех и зашагала к реке Чарлз.
      Было ужасно жарко и сыро, и, добравшись до эспланады, я взмокла от пота и мечтала о стакане холодной водички.
      Подняв на лоб темные очки, огляделась в поисках свободного дюйма травки. Особого выбора не было. Наконец я вроде бы увидела свободное пространство почти посреди поля между группой молодых женатых парочек с детьми и компанией геев средних лет и стала осторожно пробираться туда, извиняясь каждый раз, когда наступала на край одеяла, хотя никто не обращал на меня внимания. Добравшись до крошечного квадратика травы, расстелила старое покрывало и устроилась поудобнее.
      Вот тебе и приключение, Клер, тем более что слева над водой нависли грозовые тучи. И пусть оно не продлится долго, зато будет что вспомнить.
      – Привет.
      Я подняла глаза. Надо мной возвышался молодой парень, улыбавшийся так, словно встретил старого друга.
      – Привет, – кивнула я.
      – Тесновато, верно?
      – Уж это точно, – улыбнулась я в ответ.
      – Э… вы не возражаете… то есть не мог бы я…
      Он показал на пляжное полотенце, которое держал под мышкой.
      – А… конечно.
      Я завернула край своего покрывала, освободив ему место.
      – Спасибо, – поблагодарил он, усаживаясь. – Я уже начал думать, что придется простоять весь концерт.
      – Вам нравятся «Попс»? – вежливо спросила я.
      Он был моложе меня. Непокорные темные волосы. Большие черные глаза. Стройный. Майка с надписью «Жизнь хороша». Широкие шорты с большими карманами.
      – Они в порядке, – пожал плечами парень. – Правда, музыка не моя. Но я люблю раствориться в толпе, особенно когда всем хорошо. Не люблю сидеть дома. Да и делать особо нечего.
      – Я тоже. То есть не люблю сидеть дома. Сама я из Мичигана, так что, можно сказать, выросла на природе.
      Парень протянул руку. Я заметила у него на пальце серебряное кольцо с непонятной гравировкой.
      – Кстати, меня зовут Финн.
      Я пожала протянутую руку:
      – Клер.
      – Привет, Клер. Что вы делаете в городе? Приехали погостить?
      – Нет. Живу. Вместе с…
      Я осеклась. Приключение.
      Я могла стать совершенно другим человеком, пусть всего на один день.
      Клер, Буйная и Неукротимая.
      С обручальным кольцом на пальце.
      Обратил ли он на это внимание? Имеет ли это какое-то значение?
      – Приехала сюда вместе с подругой по колледжу после окончания, – солгала я. – Просто взяла и осталась. Сама не знаю почему.
      Финн засмеялся:
      – Да, так бывает иногда. Что-то случается помимо твоей воли. А вот я здесь по делу. Я в Беркли. Изучаю джаз.
      Музыкант! У меня еще не было ни одного знакомого музыканта! Если не считать учителя музыки в моей школе…
      – А на чем вы играете? – спросила я.
      – Чуть-чуть на гитаре, чуть-чуть на контрабасе. В основном на саксе.
      Гром ударил так неожиданно, что я подскочила. Толпа разразилась восторженными криками.
      – Начинается! – взвизгнула какая-то женщина.
      – Смотрите! – оживился Финн. – В грозу у меня волоски на руках дыбом встают! Здорово, правда? Словно каждый нерв в теле оживает.
      – Вот как? – находчиво отозвалась я. – Ну да. Но не стоит ли нам… не знаю, уйти, что ли? Это может быть опасно, особенно если вдруг молния…
      – Ни за что! – ухмыльнулся Финн. – Здесь вполне безопасно. Слушай, давай я пересяду на твое покрывало, а моим прикроемся! И будем слушать концерт. Отпразднуем независимость от матери-природы!
      И мы стали праздновать! Кит Локарт и его оркестр мужественно играли в продолжение короткой грозы и долгого моросящего дождика. Толпа поредела, но совсем немного. Общее настроение было приподнятым.
      – Сегодня все пустились на поиски приключений, – сказала я себе, сидя так близко к Финну, что наши руки соприкасались каждый раз, когда кто-то поднимал стаканчик с вином или устраивался поудобнее.
      Наконец заиграли увертюру «1812 год», и в воздухе рассыпались огни фейерверка. Спектакль разворачивается точно по программе. Почти как всегда.
      Мой отец обычно пренебрежительно фыркал, называя подобные зрелища очередным опиумом для народа.
      Когда шоу окончилось, я ощутила неизбежное адреналиновое похмелье и ужасный упадок духа, заставляющий спрашивать себя, стоило ли того возбуждение.
      – Итак, – пробормотала я, неожиданно испугавшись, что приключение завершится слишком скоро.
      – Итак, – в тон мне повторил Финн, раскачиваясь на каблуках.
      – Тебе нужно где-то быть? – выпалила я, вставая.
      Завтра – назад, к повседневному однообразию.
      Затишье после шторма.
      – Нет, – покачал он головой.
      Большим пальцем я повернула обручальное кольцо камнями к ладони.
      – Хочешь выпить или еще что-нибудь? – спросила я.
      Клер Дерзкая и Свободная.
      Глаза Финна загорелись.
      Я не видела такого взгляда с самых первых встреч с Уином.
      Взгляда, полного желания.
      – «Выпить» – звучит неплохо. «Еще что-нибудь» – звучит куда лучше.
      – Или еще что-нибудь, – пробормотала я едва слышно.
      Финн сжал мое лицо ладонями, и мы поцеловались. Он отстранился первым. У меня кружилась голова.
      – Пойдем ко мне? – спросил он, смахивая большим пальцем дождевые капли с моих щек.
      От него так хорошо пахло. У него были красивые руки. Плоский и упругий живот.
      – Я сейчас живу один. Сосед уехал домой на праздники.
      Хватит ли мне храбрости поехать к Финну?
      Был только один способ проверить это.
      – О’кей, – сказала я. – Да.

      Не стоит спрашивать, почему я ответила на объявление о знакомстве.
      О’кей. Я сама знала почему.
      Потому что не привыкла себя жалеть. И вечно искала наказания за малейший проступок.
      Одна из любимых фраз моего отца.
      Чем старше я становилась, тем чаще обнаруживала, что навожу порядок в этом мире, следуя принципам отца. Или отцовским принципам? Как там правильнее? Или просто смотрю на мир глазами отца?
      Все это забавляло и немного тревожило. Неужели во мне больше от Ганнонов, чем я подозревала?
      Так или иначе, после неудачи с Джейсоном мне следовало просто забыть о других мужчинах и сосредоточиться на отношениях с Риком.
      Все обдумать и поступить как надо.
      Но нет. Это было бы чересчур зрелым поступком.
      А я не была готова к зрелости.
      Я не призналась Салли, Даниэлле или Клер, что у меня на уме: верный признак, что затея изначально была обречена на провал.
      Я рано поняла, что скрытность, в общем и целом, – вещь не слишком разумная.
      Еще одно признание: я не сказала Даниэлле правды об исходе свидания с Джейсоном. Правда, и не солгала. Просто промолчала, предоставив ей домысливать самой.
      Еще одно не слишком зрелое решение с моей стороны.
      Но вернемся ко мне и второму несчастному свиданию за это лето.
      Первоначальная идея была не так уж плоха. То есть я знаю немало людей, обращавшихся к услугам агентств знакомств, откликнувшихся на объявления, посетивших платные холостяцкие вечеринки и успешно нашедших себе партнеров.
      Но стоило помнить о своей хронической невезучести. Уж мне на такую удачу рассчитывать не приходилось.
      Но, говоря словами моего папаши, век живи – век учись.
      Не то чтобы сам он в свои пятьдесят восемь многое усвоил. Возможно, потому, что его существование трудно назвать жизнью. Я точно знаю, что он ни разу не был более чем в двухстах милях от Бэджер-Пеллет, Нью-Хэмпшир.
      В отличие от его цивилизованной, городской, утонченной дочери.
      Кстати, зрелой. Той самой, что собралась на свидание неизвестно с кем, уже имея прекрасного, доброго и хорошего парня.
      Я предложила Робу, тому, кто поместил объявление, встретиться в баре «Джоз Америкен». Свидетели и все такое.
      Хотя, судя по объявлению, парень казался вполне безвредным, все же, решила я, осторожность не помешает. Он представился как помощник директора по маркетингу, хотя не уточнил, чего именно. Кроме того, утверждал, что окончил Браун и уже успел достичь тридцати двух лет. Посмотрим.
      Лично мне абсолютно все равно, где учился человек. Главное – что он успел сделать со своей жизнью после окончания колледжа.
      В пять минут восьмого в баре появился высокий, очень худой, почти смазливый парень и, наскоро оглядевшись, прямиком направился ко мне.
      – Джинси?
      – Роб?
      «Ты не можешь быть Робом! – подумала я. – Да тебе на вид лет двенадцать! Впрочем, пока что можно поверить на слово. Некоторые люди выглядят моложе своих лет».
      – Да. Привет. Спасибо, что пришли.
      Я кто – его благодарные зрители, что ли? Но я вовремя прикусила язык и коротко обронила:
      – Да.
      Роб устроился на высоком табурете, заказал светлое пиво. Он, похоже, нервничал. Неужели я настолько подавляю его?
      О’кей, а чего я хотела? Нос облупился после проведенного под палящим солнцем уик-энда на пляже, но что тут такого страшного? Подумаешь, кожа облезает! Во всяком случае, Джейсона это нисколько не волновало. Его расстроил мой побег в последнюю решающую минуту.
      – Видите ли, – резко бросил Роб, – я должен кое в чем признаться.
      Как, еще одна исповедь? Несмотря на данную в газете информацию, я была убеждена, что мальчишке не больше двадцати двух лет.
      – Да? – любезно спросила я.
      – Ну, вы знаете, какими бывают люди, верно? – серьезно спросил он. – Пристрастными. Недобрыми. Готовыми осудить.
      – Угу.
      О, я не собиралась ни в чем ему поддакивать.
      – Видите ли, в объявлении сказано, что я помощник директора по маркетингу, так? В общем, это неправда.
      – Вот как? – спросила я, потягивая пиво. – А кто же вы? На самом деле?
      Помимо того, что ты жалкий дурачок?
      – Собственно говоря, – сообщил Роб, наклонившись ко мне и понизив голос, – я изображаю Шер. То есть пародист. Понимаю, выбор карьеры несколько нетрадиционный, но мне нравится то, что я делаю, и платят совсем неплохо. В основном. Зато чаевые обычно хорошие…
      А как насчет медицинской страховки? Если ты упадешь со своих шпилек и сломаешь шею?
      Нужно отдать мне должное, вслух я ничего такого не спросила. Зато вместо этого ляпнула:
      – Значит, вы гей?
      Малыш залился краской. Краской? Я не краснела с самого…
      Впрочем, кажется, я вообще никогда не краснела.
      – Ни в коем случае! – запротестовал он. – То есть многие имитаторы в самом деле голубые, так что понятно, почему вы спрашиваете… Но мне нравятся девушки.
      – Достаточно, чтобы делать карьеру, передразнивая их.
      Парень, похоже, окончательно смутился. Или ему не понравилось слово «передразнивать»?
      – Из-за вас пропустила повторный показ «Друзей», – пробормотала я.
      – Почему вы так враждебно ко мне настроены? – насупился Роб. – Я думал, что люди с такой внешностью, как у вас, могли бы быть более благожелательны.
      Итак, кто из нас необъективен?
      – Вот что, – ответила я, – постараюсь изложить как можно доходчивее. Вы. Мне. Солгали. А я не люблю лжецов.
      – Эй. Я всего лишь…
      – Давайте на этом закончим.
      Я схватила со стойки чек.
      – Можете идти. После того, как заплатите за пиво. Шесть долларов плюс чаевые.
      Роб швырнул на стойку пятерку и доллар и с оскорбленным видом, готовый вот-вот разреветься, выбежал из бара.
      Если бы я могла повернуть время назад…
      Интересно, что бы сделала с этим младенцем настоящая Шер?
      Я прикончила пиво одним глотком и жестом потребовала налить еще.
      Барменша, пухлая цыпочка с гривой огненно-рыжих волос, скроив неодобрительную мину, подвинула мне стакан.
      – Вы были немного резки с ним. Он показался мне очень чувствительным, – заметила она.
      Ну да, а как же. Чувствительным, как проспиртованная печень моего дядюшки-алкоголика.
      – Неужели вам платят за подслушивание?
      – Я просто хочу сказать…
      – А я просто хочу сказать, что это не ваше дело. Кроме того, – добавила я в приступе бешенства, – я встречаюсь с мужчинами только затем, чтобы поиздеваться над ними. Я профессиональная садистка. Этим и занимаюсь. И кстати, полагаю, что чаевые вам не нужны!
      Мисс Проныра, фыркнув, убралась на другой конец стойки, и я в относительном покое прикончила пиво.
      Оказавшись на улице, я едва не согнулась от приступа отчаянного одиночества. Как новичок на ринге, получивший сокрушительный удар в живот. В живот моего сердца.
      И что теперь делать?
      На часах всего половина девятого. Домой идти не хотелось.
      Бедняжка я.
      Рик! Можно позвонить Рику!
      Но эта счастливая мысль тут же увяла, вытесненная другой.
      Рик не сможет бежать к тебе, когда вздумается. У него Джастин.
      И в этом было все дело.
      Рик не мог являться по первому моему зову. Как бы я ему ни нравилась.
      Подобные обстоятельства, вроде того, что человек не может явиться по первому зову, раньше никогда особенно меня не волновали.
      Какого же черта?
      Я никогда не гналась за прочными связями и не собиралась начинать сейчас. Этим летом.
      Последним летом до своего тридцатилетия.
      Последним перед тем, как я перевалю через гору.

      В восемь сорок пять позвонила Джинси и спросила, не хочу ли я с ней выпить.
      Уина еще не было дома: он позвонил предупредить, что задержится допоздна, поскольку за время его отсутствия накопилось много работы. Делать особенно было нечего, так что я согласилась.
      Кроме того, после встречи с Финном мне было не по себе в собственном доме. Странно, правда? Словно лишилась права оставаться тут.
      Может, так оно и было.
      Полчаса спустя я добралась до «Флеш» и в вестибюле столкнулась с только что вошедшей Даниэллой.
      – Она сказала, зачем хочет нас видеть? – спросила она с целеустремленным видом женщины, которой предстоит важная миссия.
      – Понятия не имею, – пожала я плечами.
      Мы нашли Джинси скорчившейся на стуле у окна, выходящего на Стюарт-стрит.
      – Эй, – смущенно пробормотала она, – спасибо, что пришли.
      – Не за что, – кивнула я, вспоминая, как притащила ее на идеально организованную, абсолютно кошмарную вечеринку по случаю рождения ребенка.
      Если Джинси нужна помощь, я перед ней в долгу.
      Мы уселись, заказали напитки. После того как официант отошел, Даниэлла деловито сложила руки на коленях.
      – Выкладывай, – скомандовала она.
      Джинси покорно рассказала о Робе, свидании по объявлению и профессии ее нового знакомого.
      – Поверить не могу, что ты способна отправиться на свидание вслепую! – прошипела Даниэлла. – Поверить не могу, что ты не призналась нам в своей затее! Знаешь, какой опасности ты подвергалась! Что, если бы этот парень оказался насильником или маньяком?
      – Поверить не могу, что призналась во всем, даже после случившегося, – пробурчала Джинси. – Что это со мной происходит?
      – Происходит то, – наставительно продолжала Даниэлла, – что ты, хоть и медленно, учишься доверять нам. Мы все становимся подругами. Ну, разве не здорово?
      Джинси застонала, но Даниэллу уже ничто не могло остановить.
      – Все равно это классно! И разве тебе не стало легче после исповеди?
      – Это вовсе не исповедь! – запротестовала Джинси. – Я ничего плохого не сделала. Думаешь, если бы я совершила преступление, прибежала бы к тебе каяться?
      Даниэлла покачала головой:
      – Кто знает, может, и прибежала бы. Скажем, если бы изменила парню, которому поклялась в верности. Думаю, неплохо было бы сбросить такое ужасное бремя с сердца.
      – Э… – промямлила Джинси с самым жалким видом, – говоря о бремени… есть кое-что еще. Я не говорила, что у нас произошло с тем парнем. Джейсоном.
      Даниэлла, охнув, наскоро просветила меня насчет Джейсона.
      – Итак, что стряслось той ночью? – потребовала она ответа.
      – Ничего. Я не смогла заняться с ним сексом! Просто почувствовала, что не могу, и все. Думала о Рике и чувствовала себя виноватой. Поэтому просто ушла. Мне было так стыдно. В конце концов, не такая уж я мерзавка. По крайней мере по отношению к Рику. Я совершенно уверена, что Джейсон считает меня последней швалью.
      – Я так горжусь тобой! – просияла Даниэлла. – Клер, разве ты не гордишься Джинси? Ты сдержала данное Рику слово!
      – Мы с Риком не давали друг другу никакого слова! – слабо запротестовала Джинси. Но Даниэлла продолжала трещать о высоких моральных качествах и мужестве Джинси. Я уставилась в свой разноцветный напиток, в надежде скрыть пылающее от стыда лицо.
      Может, Джинси и героиня, но я сама поступила гнусно. Изменила человеку, за которого обещала выйти замуж. Насколько мне известно, он меня никогда не обманывал.
      О, как бы я хотела, чтобы Уин завел романчик за моей спиной! Если бы оказалось, что он три-четыре раза в неделю задерживается в офисе допоздна, потому что спит с секретаршей или той сексапильной дамочкой из офиса напротив… Мейси, как там ее, все было бы проще простого. Я могла бы порвать с Уином, отменить свадьбу. И считать, что справедливо отомщена.
      Я была бы пострадавшей стороной, а не неверной невестой.
      Но все иначе, так что мне придется продолжить мучительное саморазоблачение.
      Но только наедине с собой.
      Само собой, подругам полагается делиться друг с другом. И не бояться, что их осудят или обрушат на голову град насмешек.
      Но я не могла заставить себя рассказать Джинси или Даниэлле о том, что случилось Четвертого июля. Слишком стыдно было признаться в собственной аморальности людям, которых я так мало знала.
      Может, будь мы подругами с детства…
      Сомневаюсь, что даже тогда у меня хватило бы храбрости признать свои пороки. Уэллманы не привыкли проявлять слабость.
      Лучше уж жить одной со своими пороками, чем исповедаться кому бы то ни было. Даже собственному дневнику. А особенно тем, кого ты можешь сильнее всего ранить.
      Уину.
      А ведь я изменила ему, можно сказать, мимоходом!
      Что сделал мне такого Уин? Чем заслужил такую подлость?
      Господи, случайная ночь со случайным знакомым! Я заслужила эти ужасные укоры совести.
      Почему, почему меня понесло домой к Финну? Абсолютно незнакомому человеку?
      Временное безумие.
      Сексуальный голод.
      Элементарная скука?
      Какова бы ни была причина, то, что случилось между мной и Финном, было слишком чудесно, чтобы краснеть при одном воспоминании.
      Самозабвение. Страсть. Моя лихорадочная потребность в юном теле этого парня…
      – Клер! – окликнула Джинси, и я вздрогнула. – Сидишь, как сучок на дереве! Ты в порядке?
      – Конечно. – Я попыталась улыбнуться. – Просто задумалась.
      Даниэлла с умным видом кивнула:
      – Еще бы! Свадьба! Чем ближе великий день, тем более рассеянной становится невеста. Вот увидишь, накануне вечером собственное имя забудешь!
      Моя вымученная улыбка благополучно угасла.
      Ничего себе перспектива!
      Не хватало мне еще более серьезного кризиса личности, чем тот, который уже меня почти доконал!

      Если у вас имеется летний домик, значит, будут и гости.
      Правило, хоть и неписаное, остается правилом.
      Как ни странно, но Клер еще не привозила сюда Уина. Жених оставался тайной, которую мне, впрочем, не хотелось открывать.
      Даниэлла пригласила брата и его пустоголовую невесту. Конечно, можно было для разнообразия над ней поиздеваться, но и без этого к концу воскресенья даже Даниэлла, похоже, была рада от нее избавиться.
      Теперь пришла моя очередь. Даниэлла и Клер, занятые подготовкой к свадьбе, остались на уик-энд в Бостоне, так что я оказалась единственной хозяйкой домика на острове.
      Я было подумала пригласить Рика, но тут же отказалась от этой мысли. Целый уик-энд вдвоем? Это, пожалуй, слишком.
      Плюс еще и Джастин. А если Рик предложит взять сына с собой? Тогда он скорее всего ляжет спать во второй спальне, с сыном, а не со мной.
      Кроме того, я даже не знакома с парнишкой.
      И это огромная психологическая травма.
      Для меня.
      Видите ли, я ни разу не встречала ребенка, который бы мне понравился. А может, и наоборот: всякому встреченному мной ребенку не нравилась я, вот и приходилось отвечать тем же.
      Так что я решила забыть о Рике и Джастине и пригласить на Вайнярд Салли.
      Не то чтобы я умирала от желания провести уик-энд наедине с ней. Просто эта королева не слишком тонких намеков не оставила мне выбора.
      Все же она изобразила огромное изумление, когда я наконец пригласила ее на остров.
      – Да, и можешь закрыть рот, – сухо бросила я. – Только не опаздывай и захвати с собой полотенца. Даниэлла меня убьет, если обнаружит, что кто-то пользовался ее вещами. Она очень чувствительна в этом отношении.
      – С каких пор тебя заботят чувства других людей? – съязвила Салли.
      Я не знала, что ответить.
      Днем в пятницу мы устроились на открытой палубе парома. Солнце припекало, но сегодня влажность была низкой, а мое настроение – хорошим.
      – Слушай, чтобы ты знала, – заявила я Салли, подставив лицо теплу, – я не собираюсь стеснять тебя. Если встретишь кого-то и захочешь привести в дом, возражать не стану. Только постарайся шуметь поменьше.
      – Нет, – поспешно ответила Салли, – все в порядке. Сейчас я прохожу фазу целомудрия. Занята концентрацией и самоочищением.
      Я пристально взглянула на нее:
      – Как! Теперь ты стала поклонницей йоги? Очередная психованная теория хорошего самочувствия? Собираешься весь уик-энд питаться водорослями? Пить какую-нибудь коричневую дрянь?
      – Ничего такого сверхординарного, – ответила она, неожиданно заинтересовавшись татуировкой в виде звездочки на тыльной стороне левой руки. – Просто этап, через который мне придется пройти.
      – Ну, как скажешь. Только учти, я неряха, разбрасываю вещи и всюду сорю.
      О’кей, это не совсем правда, но мне нравилось дразнить Салли.
      – Видишь ли, я могу кого-то встретить и…
      Лицо Салли приняло зеленоватый оттенок.
      – Надеюсь, ты не собираешься блевать? – спросила я, отскакивая.
      – Нет! – заверила она.
      Я осторожно шагнула к ней.
      – Тогда – что? Я думала, ты будешь счастлива узнать, что я не вступала в серьезные отношения с мистером Корпоративным Дерьмом.
      Еще одна ложь.
      Кстати, Салли – единственная в нашем офисе, кому я рассказала о встречах с Риком. Не вдаваясь в детали. Просто призналась, что мы встречаемся.
      – Еще бы! – выпалила Салли. – Он совершенно тебе не подходит. Я имела в виду… Ты не думаешь, что тебе следовало бы…
      – Что? Быть поосторожнее? Разумеется, я очень осторожна! Ты, кажется, меня за идиотку принимаешь?
      Салли в отчаянии схватилась за свои розовые волосы.
      – Я этого не говорила! Господи, Джинси…
      – Слушай, остынь, ясно? Если не успокоишься, швырну тебя за борт, и поплывешь до самого Бостона.
      Наступило молчание.
      Наконец Салли рассмеялась:
      – Не посмеешь.
      – Хочешь проверить?
      Я похлопала себя по ноге, словно собираясь осуществить угрозу.
      – Принесешь газировки? Я посторожу места.
      – Платишь ты, идет? – уточнила Салли. – Все равно ты получаешь больше меня!
      Я с притворным ворчанием вручила ей пятерку.
      – Оставь сдачу себе. Вдруг захочешь сделать очередной пирсинг. В мозгу, например.

      В это дождливое воскресное утро Даниэлла приехала ко мне.
      – Идеальный день для покупок, – объявила она, появляясь на пороге в блестящем красном дождевике и таких же сапожках. – По крайней мере не расстроимся, что пропустили уик-энд на Вайнярде.
      – Неужели мне это действительно необходимо? – заныла я в последней надежде, что еще не слишком поздно изобразить отчаянную мигрень.
      Даниэлла сжала виски наманикюренными пальчиками.
      – Повторяю в последний раз: да, тебе это совершенно необходимо. И что у тебя за проблемы с выбором свадебных подарков?
      Единственная проблема в том, что я не хочу выходить замуж.
      – Ну… – призналась я, – мне совестно просить людей покупать мне подарки. Я имею в виду, заранее их заказывать. Это так эгоистично!
      Даниэлла театрально вздохнула.
      – Милая, позволь объяснить тебе радости и удобства заранее составленного списка. Первое: все ожидают, что ты будешь заказывать подарки, и не можешь же ты подвести гостей. Верно?
      – Я…
      – И все считают, что ты должна их выбрать в дорогих магазинах, вроде «Тиффани»: все виды возмутительно дорогих подарков, которые самой тебе, возможно, не по карману. Самое интересное в мире занятие! Представляешь, ты даешь волю фантазии, а кто-то должен за это платить. Ты меня слушаешь?
      Не совсем так…
      – Да, – кивнула я.
      – Вот и прекрасно. Далее все ожидают, что хозяйственные мелочи ты будешь покупать в таких местах, как «Уильямс-Сонома», «Крейт и Баррел». Как только ты зарегистрируешься в их компьютерных системах, друзья и родственники по всей стране смогут прийти в любой филиал магазина, посмотреть на компьютере твой список, проверить, что еще не куплено, и приобрести вещь. Очень удобно. Видишь, в чем вся прелесть?
      Я снова кивнула. Какое имеет значение, вижу я или не вижу?
      – Поверь, Клер, – продолжала Даниэлла, – в перспективе ты сделаешь гостям большое одолжение этой регистрацией. Им не придется долго думать. Никто не любит думать без особой на то необходимости. Я права!
      – Полагаю, – промямлила я.
      И вдруг услышала, как открывается дверь спальни. Минуту спустя Уин прошаркал по направлению к ванной. Слава Богу, хоть халат догадался надеть!
      Даниэлла посмотрела ему вслед, покачала головой и с улыбкой повернулась ко мне:
      – Итак, можно наконец познакомиться с таинственным женихом?
      – Э… сейчас не время. Уин по утрам не слишком расположен к разговорам. Он еще не пил кофе, так что…
      – Поняла, поняла. Как-нибудь в другой раз, – начала Даниэлла и неожиданно схватила меня за руку. – Погоди-ка. Уин не желает заниматься подарками?
      – Нет, – призналась я. – Я его просила, но он сказал, что это женские развлечения. Хотя я видела, как многие пары этим занимаются. Но он стоял как скала.
      – Ну и слава Богу! Поверь, он только мешал бы! Кстати, ты захватила «Эвиан», как я просила? Пару бутылок? Прекрасно. Регистрация потребует энергии. И кстати, надень обувь поудобнее. Придется много ходить. Кстати, ты подумала о канцелярских принадлежностях? Предлагаю «Крейн». Там и сделаем первую остановку.
      И мы пустились в путь. Не слишком воодушевленная невеста и ее рвущаяся стать невестой подружка.
      «Крейт и Баррел». «Уильямс-Сонома». «Виктория Сикрет». В последнем магазине Даниэлла предложила выбрать наряд для брачной ночи.
      – Мне будет неудобно в этом, – прошептала я, смущенная белым кружевным ансамблем, который, по ее мнению, должен был свести Уина с ума.
      Лично я в жизни не видела обезумевшего Уина.
      – При чем тут удобство? – отрезала она. – И вообще, не успеешь оглянуться, как все это с тебя слетит…
      – Я подумаю, – солгала я. – Может, пойдем отсюда?
      Следующей остановкой был «Тиффани».
      – Почему сюда? – спросила я, едва мы прошли мимо охранника. – То есть что нам тут надо?
      Даниэлла уставилась на меня с видом матери, готовой вот-вот отшлепать капризную четырехлетку.
      – Потому что, – пояснила она, не повышая голоса, – нужно посмотреть хрусталь. Иди за мной. Он в самой глубине.
      – Я не очень люблю хрусталь…
      В этом магазине мне было не по себе. Неестественная тишина и охранник у дверей. Его присутствие почему-то вызывало чувство вины.
      Даниэлла замерла как вкопанная и повернулась ко мне. Теперь уже с раздражением.
      – Но в доме нужен хрусталь, – выпалила она, – раз ты выходишь замуж! Неужели у твоей матери нет хрусталя?
      – Есть вазы. Несколько хрустальных ваз. И конфетниц.
      – Ну? – спросила Даниэлла, словно выводы были самоочевидными.
      Только не для меня. Но что я вообще понимаю? В чем разбираюсь?
      – Хорошо, подумаю и о хрустале. Э… и что еще мне необходимо.
      Даниэлла снова схватилась за виски.
      – Голова болит? – наивно спросила я.
      – Что тут можно сказать: благодарение Богу, я человек терпеливый.
      Взяв приступом отдел подарков: хрусталь, серебро и фарфор, Даниэлла предложила сделать перерыв. Я с готовностью согласилась. Мы взяли два кофе со льдом и уселись на деревянную скамью из тех, что стояли в вестибюле торгового центра.
      – Полагаю, глупо спрашивать, обдумала ли ты все детали, – посетовала она, проглотив залпом половину кофе.
      Я тупо уставилась на нее. Значит, хрусталь к деталям не относится?
      Даниэлла снова вздохнула, привычно полезла за записной книжкой и принялась что-то царапать.
      – Шампанское: надо выяснить, сколько бутылок в ящике. Далее: прощальные подарки гостям – пакетики с семенами или рамки для картин? Пластик или серебряное покрытие? Далее: одноразовые камеры на каждом столе. Может быть. Я не любитель таких тонкостей. Слишком большой риск получить кучу не слишком лестных снимков невесты. Кстати, о фото: у тебя, разумеется, нет снимков с официальной помолвки, но еще не слишком поздно. Я сама договорюсь…
      Даниэлла старалась как могла.
      Я же позволила себе унестись мыслями к единственной невероятной ночи с Финном.
      Я поклялась никогда больше с ним не встречаться. И собиралась сдержать слово.
      Но я не смогла пообещать себе никогда не вспоминать.

      Уик-энд на Вайнярде в обществе Салли пролетел незаметно.
      Мы торчали на пляже, ели начос, пили пиво и издевались над отдыхающими, которые выглядели в шортах еще хуже, чем мы сами.
      В один из вечеров я подцепила в баре какого-то типа, состроила ему глазки, а потом – он как раз вообразил, что дело в шляпе, – со сладенькой улыбкой пояснила, что живу со здоровяком-вышибалой. Бедняга вылетел из бара как ошпаренный.
      Развлечение показалось мне забавным, хотя немного инфантильным. В отличие от меня Салли не слишком увлекалась игрой. Я посоветовала ей тоже пофлиртовать с кем-нибудь, но она напомнила о фазе концентрации и очищения.
      К тому времени, когда мы вновь оказались на пароме, потяжелев на несколько фунтов, но расслабившись, я даже пожалела, что приходится возвращаться домой.
      – Нужно как-нибудь еще собраться, – заметила я Салли, когда берега Вайнярда пропали из вида.
      – Ты серьезно?
      – Конечно. Я прекрасно провела время! А тебе не понравилось?
      – Да нет, все было о’кей. Только предупреди заранее. Чтобы я смогла определиться.
      – Ну, при твоей-то занятости, – хмыкнула я.
      Салли только улыбнулась.
      Наутро, когда я проверяла свою электронную почту, заглянул Келл.
      – Что случилось? – спросила я, не отрывая глаз от монитора.
      – Рик привел в офис своего малыша. Умненький парнишка! Если у тебя есть время, может, позанимаешься с ним немного? Мы все собираемся присматривать за ним по очереди, чтобы Рик смог сделать хоть часть работы.
      – Конечно, конечно, – вяло пробурчала я, бешено стуча пальцами по клавиатуре. Келл ушел, а я осталась, позволив панике захлестнуть себя.
      Иисусе, это невозможно. Куда бы спрятаться…
      – Джинси!
      В дверях стоял Рик с ребенком.
      Его ребенком.
      Он выглядел как точная, хотя и уменьшенная копия отца. Маленькое существо, выпрыгнувшее из Рика, без необходимости в еще одном наборе ДНК.
      – Э… – замялся Рик, – вот, познакомься с Джастином. Его няня заболела, так что он проведет день со мной. Здесь. В офисе.
      Я обошла стол. Каждый шаг давался с трудом.
      Малыш смотрел на меня с таким напряженным вниманием, что я испугалась: а вдруг на подбородке вскочил прыщ размером с Сиэтл?
      – Что? – вырвалось у меня.
      – Ты похожа на моего учителя.
      – Неужели?
      – Правда. Его зовут мистер Рэндалл. Он старый.
      Знаете, что сказал о детях У.К. Филдс? Много всего. И ничего хорошего. Вот мое любимое изречение: «Обожаю детишек… в жареном виде».
      Рик открыл рот, но не издал ни звука.
      – Гм… – выдала я, – думаю, это не так уж плохо.
      Джастин кивнул:
      – Ага. Он классный. У него есть ручная крыса.
      – Белая или серая?
      – Белая! Видела бы ты, что было, когда ее чуть не слопала змея!
      – Да, это здорово, Джастин. Просто здорово. Э… как насчет…
      Ну, что теперь, Джинси? Что предложишь? Пойти, отксерокопировать наши задницы? И вообще, чем можно заняться с пятилетним ребенком?
      Я бросила панический взгляд на Рика. Тот бесстрастно уставился на меня. Ожидает, что я весь день стану нянчить малыша? В конце концов, у меня своя работа…
      Но тут он, похоже, очнулся. Или мозги снова заработали?
      – Джастин, почему бы нам не вернуться в мой офис? У Джинси полно своих дел.
      – Па, – торжественно объявил Джастин, – твой офис, в общем, он ужасно скучный.
      – Потому что это офис. Он и должен быть скучным.
      – Почему?
      – Понятия не имею. Так уж положено.
      Взгляд Джастина явно говорил: «Брось, па. Все ты прекрасно знаешь».
      По крайней мере так я его поняла. Мальчик упорно молчал.
      Но вид у Рика был самый что ни на есть озадаченный.
      – А у Джинси на столе есть шарик из резиновых колечек, – объяснил Джастин.
      Наблюдательный малыш. Маленький шарик почти спрятался за беспорядочной грудой бумаг и журналов по специальности.
      Рик пожал плечами.
      – Что особенно веселого в шарике из резиновых колечек? – удивился он.
      Господи, неужели он никогда не был ребенком? Его несчастный сын обречен!
      – Шутишь? – вмешалась я. – Знаешь, что можно проделывать с такими шариками? Идем, Джастин. Можешь побыть со мной, пока Рик… твой па торчит в своем скучном офисе.
      Судя по выражению лица Рика, я совершила удивительно благородный поступок.
      – Он тебе не помешает? То есть я…
      – Да, да, все в порядке. Иди. Без тебя обойдемся. Верно, Джастин?
      – Угу. Па. Ты иди, иди.
      Рик все еще колебался. Я замахала руками, выгоняя его за дверь, и он покорно побрел к выходу, по пути успев споткнуться о порог. Улыбка Джастина говорила об искренней любви к недотепе-отцу.
      – Итак, – начала я, подходя к нему.
      – Итак, – повторил Джастин.
      – Понимаешь, мне правда нужно работать. А ты пока поиграй с шариком. У меня и маркеры есть. И бумага. Делай что пожелаешь.
      Джастин взял со стола шарик и устроился на полу.
      – Можешь возвращаться к работе, – спокойно разрешил он.
      Я послушалась. И много чего успела. Время от времени я вспоминала о малыше и проверяла, как обстоят дела.
      Джастин был целиком поглощен своими занятиями, сосредоточенно тыча пальцем в шарик, словно решая сложную задачу.
      По мне, так пусть хоть целый день играет с этой дурацкой штукой. Лишь бы не рвал и не пачкал важные документы.
      В какой-то момент я ощутила, что в комнате есть еще кто-то. Подняв глаза от компьютера, увидела стоявшую в дверях Салли. Та мрачно хмурилась. Впрочем, это не редкость.
      – Привет! – кивнула я. – Заходи и…
      Салли метнула на Джастина полный неподдельной ненависти взгляд и удалилась.
      Ого! Значит, она что-то имеет против Рика, а теперь не только против Рика, но и его сына.
      Неужели только потому, что они мужчины? Кто знает…
      По мне, так мужчины совсем не хуже женщин, кроме нескольких печальных исключений, таких, как мой братец.
      Мужчины. Секс.
      В голове крутились мысли о нас с Риком. В постели. Я смотрела на Джастина, который безуспешно пытался сосчитать количество резинок в верхнем слое шарика. И как ни пыталась выбросить из головы непристойные картинки, ничего не получалось. Они становились только ярче.
      Что же я за дрянь, если думаю о сексе в присутствии маленького ребенка?
      А больше всего меня занимало вот что: каким образом неуклюжесть Рика полностью исчезает в постели? Там он уверенный, сильный и нежный, во всех смыслах этих слов. Поразительно! Сексуальная доблесть Рика – хорошо охраняемый секрет.
      Я вдруг поняла, что Джастин пристально на меня смотрит.
      – Что? – виновато спросила я.
      – У тебя лицо какое-то странное. Ты заболела?
      – Э… нет. Я в порядке. А ты?
      – Я тоже. Только со счета сбился.
      – У меня идея. Почему бы тебе не скатать шарик самому? У меня полно резиновых колечек, причем разноцветных.
      – Я не знаю, как начать, – пожаловался он, беря у меня коробку.
      – Сейчас покажу. Это легко. Просто внимательно смотри и слушай.
      – Ладно. Только я не слишком хорошо умею слушать. Нет, я способный, но не люблю слушать.
      Я укоризненно покачала головой:
      – Кто сказал, что ты не слушаешь? Кто посмел такое наплести?
      – Мистер Рэндалл. И еще мой па. Но я не обижаюсь. Подумаешь, большое дело! Па говорит, что в моем возрасте он был такой же.
      Я представила Рика так ясно, словно это он сидел со скрещенными ногами на моем ковре. Картинка показалась ужасно смешной.
      – Па очень неуклюжий. Правда? – неожиданно спросил Джастин, не сводя с меня глаз. Неужели проверяет?
      Или читает мои мысли?
      – Э… полагаю! – мудро ответила я.
      – Вчера он сломал мой самосвал. Не нарочно. Просто наступил на него.
      – Неужели?
      Я начала потеть. Кажется, под мышками расплылись мокрые пятна.
      Джастин пожал плечами:
      – Я не обиделся. В общем, я его люблю, так что ничего страшного.
      – Вот и хорошо, – выдохнула я, – что ты любишь своего па.
      Джастин высыпал на ковер кучу резиновых колечек.
      – Угу, – пробормотал он, уже занятый делом.
      «Знаешь, – сказала я себе, отметив, что волосы мальчика точно такого же оттенка, как у Рика, – если Джастин сумеет сохранить свою трогательную честность, по нему когда-нибудь будут сохнуть все девчонки».
      Точь-в-точь как по отцу.

      Я выбросила свой дневник.
      Но сначала выдрала все страницы, даже чистые, и порвала в мелкие клочки. Клочки сложила в бумажный пакет, бумажный пакет – в пластиковый, все это сунула в мусорное ведро, а поверх высыпала апельсиновую кожуру и кофейную гущу.
      Не могу видеть собственную боль и унижение на бумаге. Достаточно плохо уже то, что меня замучили сомнения, тревоги и непонятные вспышки гнева, ни на кого конкретно не направленные.
      На всех сразу.
      А если бы Уин нашел дневник? Прочитал все эти проклятые, обличающие слова?
      Слова, которые я хотела, но не могла ему сказать.
      Например: «Мне так грустно. Ты меня не понимаешь».
      Семь слов, семь простых слов, за которыми стоит история одиннадцати лет.
      Семь неопровержимых слов.
      Всего лишь слов, констатирующих печальный факт.
      Мне так грустно. Ты меня не понимаешь.
      Мне так грустно, потому что ты меня не понимаешь.
      Мне так грустно, потому что я наконец поняла: ты меня не понимаешь.
      Мне было так грустно. И обидно. И горько, но в основном грустно.
      Можно перенести горечь. И даже гнев. Пережить, а потом изжить. Выбросить из сердца. И это может оказаться чем-то вроде катарсиса.
      Обида может забыться. Боль – ослабеть. А время, как говорят, – лучший целитель.
      Но печаль – это совсем другое. Она никогда не уходит просто так. Потому что пустила в душе слишком глубокие корни.
      Печаль – это огромное разочарование. И когда вы разочарованы, скажем, в том, кто клялся любить и понимать вас, – надежда вдруг умирает, а мир становится абсолютно новым и загадочным.
      С тех пор, куда бы я ни шла, эти слова мантрой звучали в моем мозгу. Я шагала им в такт, дышала с ними в одном ритме, позволяла их смыслу отбрасывать тень на каждого человека, с которым встречалась. Их сила звучала в воплях клаксонов, а приговор эхом отражался от стен домов. Летал вместе с мусором, порхавшим по тротуару и оседавшим в сточных канавах.
      Мне было так грустно.
      Как-то днем, посреди недели, я вернулась домой и сложила вещи. Потом позвонила Уину и оставила в голосовой почте сообщение, что сегодня же уезжаю на Вайнярд.

      Как хорошо было оказаться в доме одной!
      Как спокойно!
      Никто не таскал у меня йогурты. Не включал телевизор на полную громкость. Не занимал ванную.
      Целых полтора дня я делала что хотела.
      Обе спальни были к моим услугам – роскошь, о которой я почти забыла со времен средней школы. В колледже у меня была соседка по комнате, а когда я не делила спальню с ней, делила постель с Уином.
      Я подолгу гуляла по берегу, собирала красивые раковины и выбрасывала в океан перед тем, как вернуться домой.
      Я читала биографию Элеоноры Аквитанской и тихо радовалась, что родилась в двадцатом веке.
      Я смотрела на звезды. Я думала. Я молчала.
      За эти полтора дня не заговорила ни с кем. Даже с продавщицей в магазине.
      Одиночество было прекрасным лекарством.
      Но долго это не продлилось.
      Когда в половине девятого утра зазвонил телефон, последним человеком, кого я ожидала услышать, была мать Уина.
      Устрашающая миссис Матильда Каррингтон.
      – Здравствуй, Клер, – прочирикала она. – Я тебя разбудила?
      – О, что вы, нет, – заверила я.
      Я была на ногах с шести утра. После помолвки у меня началась бессонница.
      – Как поживаете, миссис Каррингтон?
      – Прекрасно, дорогая. А как ты? Уин сказал, что ты живешь одна, и попросил позвонить, чтобы ты не чувствовала себя брошенной.
      Почувствуй я себя брошенной, и что тогда?
      Вернулась бы домой к Уину? Вряд ли это решило бы проблему.
      – О, со мной все в порядке! – жизнерадостно сообщила я. – Здесь просто чудесно.
      – Кстати, у меня есть несколько вопросов, которые я хотела бы обсудить с тобой. Речь идет о свадьбе.
      Я хотела было сказать, что сейчас не время, что у меня назначена встреча за ленчем, но, зная, что она все равно меня проигнорирует, промолчала.
      Уин недалеко упал от яблоньки.
      – Конечно, миссис Каррингтон, – пробормотала я, тяжело усаживаясь в кресло. – О чем вы хотели поговорить?
      – Клер, дорогая, надеюсь, ты возьмешь фамилию моего сына? Иначе я просто не представляю тебя частью нашей семьи! Ты должна стать миссис Каррингтон!
      Я крепче сжала трубку. Что, спрашивается, я могла на это ответить?
      Я уже обсуждала эту проблему с Джинси и Даниэллой.
      – Разумеется, я беру фамилию Уина, – сообщила я тогда.
      Джинси только глаза закатила, словно я оказалась безнадежным случаем.
      Даниэлла предложила свой вариант:
      – Почему бы не взять двойную фамилию? Уэллман-Каррингтон. Немного длинновато, но неплохой выход из положения. Так сказать, компромисс.
      – Не желаю я компромиссов, – настаивала я. – С меня вполне достаточно фамилии Уина. Правда. Я знаю, кто я есть. Не обязательно оставаться Уэллман, чтобы сохранить свою индивидуальность.
      Но Джинси, разумеется, не могла не выступить:
      – Неужели, солнышко? Кстати, Уэллман – фамилия твоего отца. Ты в самом деле знаешь, кто ты есть? Помимо мужчин в твоей жизни?
      – Разве она одна такая? – вмешалась Даниэлла, прежде чем я успела открыть рот от изумления. – Разве кто-то способен существовать отдельно от других? Человек – не остров, Джинси. Мы все зависим от других. Связаны с ними. Друзьями. Знакомыми. А особенно – с родственниками.
      – Посмотрите на эту мисс Философ! – рявкнула Джинси.
      – Мисс Феминистское дерьмо! – не осталась в долгу Даниэлла. – Ну конечно, во всем виновен патриархат!
      А сейчас, беседуя с будущей свекровью, я внезапно осознала, что не хочу быть ни Каррингтон, ни Уэллман.
      Хочу быть просто Клер.
      Хочу быть собой!
      – Конечно, я беру фамилию Уина, – заверила я вслух.
      Миссис Каррингтон громко вздохнула.
      – Вот и хорошо. Значит, это уладили. Теперь насчет твоего платья.
      – А что с платьем? – удивилась я.
      Неужели она предложит заплатить за платье? Разумеется, я вежливо отклоню предложение.
      – Я буду счастлива, если ты наденешь мое подвенечное платье. Как ты знаешь, у меня нет дочерей, и… теперь, когда вы с Уином женитесь, у меня как будто появится дочь. Кто-то, кому я могу советовать. Кому могу…
      Миссис Каррингтон продолжала распространяться на любимую тему, но я уже не слушала.
      Я видела снимки платья… и миссис Каррингтон в этом платье – в доме Уина в Энн-Арбор. Фасон был классически прост и, возможно, идеально подошел бы мне.
      Но…
      Меня обуревали противоречивые чувства неприязни и благодарности.
      Как посмела миссис Каррингтон предлагать мне нечто подобное?! Платье, которое уже носили!
      И в то же время, как мило с ее стороны считать меня своей собственной плотью и кровью.
      «Согласись, Клер, это жест любви. Семейного единства. Одно поколение передает высокоценимую собственность следующему», – твердил один решительный голос. Другой упрямо возражал: «Вернись на землю, Клер! Это всего лишь первый шаг с целью приковать тебя к этой семье благодарностью и сознанием собственной вины. Первое из множества подобных проделок властной и властолюбивой свекрови. Она стремится давать тебе советы? Какие советы? Как лучше угодить ее сыночку?»
      Я поняла, насколько права Даниэлла. Я выходила не только за Уина, но и за его мать.
      А как насчет моей собственной? Что почувствует мама, если увидит меня в подвенечном платье миссис Каррингтон?
      Почувствует себя брошенной. Отвергнутой. Не то чтобы альтернативой могло послужить ее платье. Мама на четыре дюйма ниже меня и очень миниатюрна. Но все же…
      Второй голос победил.
      Я возьму фамилию Уина. Но платье его матери не надену.
      Просто пока не стоит говорить ей об этом.
      – Спасибо, миссис Каррингтон, – ответила я как могла твердо. – Я… я обязательно обдумаю ваше любезное предложение. Видите ли, я уже обратилась в небольшой свадебный салон на Ньюберри-стрит. У них есть кое-какие соображения, кстати, совсем неплохие. Но я обязательно…
      – Превосходно, дорогая, – перебила она. – Я отдам переснять мои лучшие свадебные фото и пришлю их, чтобы освежить твою память, договорились?
      Мы поболтали ни о чем еще несколько минут и распрощались.
      Я отправилась на Вайнярд, чтобы немного побыть одной. Поразмыслить. Спрятаться.
      Отдохнуть.
      Но они не давали мне покоя.
      Преследовали.
      Они всегда преследовали меня.

      Вернувшись из своего одинокого путешествия на Вайнярд, Клер позвонила мне в офис и пригласила вместе с Даниэллой на коктейль в отель «Ритц» на Тремонт-стрит.
      Вечеринку устраивала фирма Уина.
      – Понимаешь, Даниэлла мечтает познакомиться с Уином, – пояснила она со странным смешком. – Ну вот, это ее счастливый шанс.
      – А я? Разве я хотела познакомиться с ним? – ляпнула я, удивив даже саму себя идиотской постановкой вопроса.
      Клер немного помолчала, прежде чем ответить.
      – Может, и нет. Но ты приглашена.
      Ничего себе. Это была новая Клер. Клер, которая не стеснялась говорить то, что думает.
      Может, сказалось мое благотворное влияние на чересчур сдержанную подругу.
      В таком случае я впервые оказала на кого-то благотворное влияние.
      – Там будет Трей. Старший брат Уина, – продолжала Клер. – Приедет из Сан-Франциско. Вообще он учитель истории, но собирается менять профессию. Днем он работает в конторе государственного защитника, а по вечерам учится на юридическом факультете. Он очень одаренный человек. Только что получил какую-то большую премию, не знаю только, какую именно. Уин не объяснил подробно. Все еще не оправился от шока, узнав, что один из выдающихся и прославленных Каррингтонов собирается стать государственным защитником.
      – Намереваешься свести меня с этим образцом добродетели? – спросила я полушутя.
      – О нет! Трей голубой. Я рассказала о нем потому… ну, подумала, он тебе понравится.
      – И думаешь, что Уин мне не понравится.
      Долгое молчание.
      – Да, – выговорила она наконец. – Думаю, Уин тебе не понравится. Но ты, возможно, не понравишься ему, так что это не важно.
      – Вот как? Ладно, приду.
      Интересно, станет ли эта обновленная Клер такой же раздражающе прямолинейной, как я сама? Неужели я породила монстра?
      Так или иначе, мы с Даниэллой шикарно разоделись. Ее вариант шика – платье с поясом, по ее словам, последний крик моды и современный вариант старой модели Дианы фон Фюрстенберг. Понятия не имею, кто это такая.
      Для меня же это означало блузку цвета парижской лазури – Даниэлла долго не верила, что мне известен такой оттенок, – и черные брюки из «Гэп». Я купила их на распродаже, а всем известно, что лучшие брюки – те, что куплены на распродаже.
      И кому интересно, существовал ли месье или леди фон Гэп?
      – Я так рада, что мы наконец-то познакомимся с Уином, – заявила Даниэлла, сунув в рот крохотный пирожок.
      – По-моему, тебя больше интересует бесплатное угощение.
      – Бесплатное угощение тоже неплохо, особенно когда вкусное. Шампанское пробовала? «Вдова Клико». Одно из лучших.
      – Не пью шампанского.
      – О, ради Бога, Джинси! Почему тебе нравится разыгрывать из себя грубое ничтожество, когда в тебе столько же утонченности, сколько в любой из нас? Не могу понять, почему ты стараешься это скрыть.
      Спорить с Даниэллой не было смысла. Если ей хотелось воображать меня мисс Эмили Пост, ради Бога, кто против?
      Подошедшая Клер представила нас Уину, выглядевшему как тысячи других американских парней. Средний рост, аккуратно подстриженные каштановые волосы, карие глаза, синий костюм, остроносые туфли.
      По-моему, ничего выдающегося. Даже его обаяние было каким-то усредненным.
      Может, именно это и привлекло Клер к Уину.
      Все лучше она, чем я, особенно если вспомнить Рика, его жестокую прямоту, помятую одежду и пристрастие к музыке в стиле блюграсс.
      Несколько минут мы болтали о том о сем, но тут с другого конца зала Клер помахал высокий красивый парень, и она, извинившись, отошла.
      – Мой брат. Он и Клер, можно сказать, родственные души, – сообщил Уин, вяло согнув руку в запястье в старом как мир жесте.
      И неожиданно этот парень, лишенный индивидуальности, показался мне назойливо громогласным и невыносимо предсказуемым.
      – Что? – резко спросила я. – Что это значит?
      – Разве не поняли? Трей. Он гей. Гомик. Не знаю, откуда он взялся такой. В нашей семье никогда не было голубых.
      Насколько это тебе известно, дурья башка.
      – Правда? – допытывалась я, стараясь не плюнуть ему в физиономию.
      – Да. Не то, чем можно гордиться. Я имею в виду Трея.
      – Насколько я знаю, Трей был учителем? – сдержанно осведомилась Даниэлла.
      Мне следовало бы знать, что она дипломат. Мастер вести беседу даже с кретинами.
      – И что сейчас он хочет стать юристом, – продолжала она. – Клер, кажется, упоминала, что Трей недавно получил престижную премию.
      – О да, – выдавил Уин, словно признание заслуг брата требовало огромных усилий. – Среди Каррингтонов тупиц нет.
      Даниэлла поспешно ущипнула меня за руку. Я прикусила язык. На несколько минут. Но Уин не унимался.
      – Когда Трей признался во всем, – доверительно продолжал он, – мне пришлось серьезно подумать, следует ли поддерживать с ним отношения. У матери едва не случился инфаркт. Пришлось срочно везти ее в больницу. Правда, она склонна все драматизировать, но представляете, какое потрясение? Отец собирался вычеркнуть его из завещания. Мы долго совещались, стоит ли оставлять его в семье. Ну, знаете, как это бывает.
      – Не совсем, – отрезала я с широкой невинной улыбкой. – Видите ли, я не… Ой!
      Даниэлла вонзила мне в ногу каблук-шпильку.
      – Ради Клер, – прошептала она с застывшей улыбкой.
      Уин был так поглощен собственными идиотскими разглагольствованиями и дурацкими рассуждениями, что не обратил внимания на нашу перепалку.
      – Откровенно говоря, – продолжал он, вертя бокал с мартини, – не понимаю я этих голубых. Откуда их столько взялось? Куда катится общество? И чего они добиваются?
      – А чего добиваетесь вы? – с видом жизнерадостной идиотки осведомилась я, игнорируя отчаянные знаки Даниэллы. – Своим покровительственным…
      Но прежде чем я успела договорить, Даниэлла схватила меня за руку и, с ослепительной улыбкой махнув куда-то в пространство, потащила прочь от мистера Уинчестера Каррингтона III.
      Мы нашли пресловутого Трея в одиночестве, он стоял у стойки бара с бокалом дорогого шампанского в руке.
      – Ваш брат – жопа, – без обиняков заявила я, протягивая ему наполненную с верхом тарелку. – Креветок?
      – Спасибо, – кивнул Трей, сунув в рот целую гигантскую креветку. – Знаю.
      – Кстати, я Джинси. Подруга Клер. А это Даниэлла.
      Трей представился и схватил с моей тарелки еще одну креветку.
      – Не знаю, как Клер может с ним даже говорить, – продолжала я, все еще кипя гневом, – не говоря уж о том, чтобы выйти замуж. Иисусе! Так и тянет плюнуть ему в морду!
      Трей проглотил креветку и ухмыльнулся:
      – Я рад, что у Клер наконец объявилась такая подруга, как вы. Ей нужен защитник. Она должна научиться посылать его куда подальше. Она неплохая девочка. Просто ею слишком долго помыкали.
      – Да-да. Клер классная, и все такое. Но я хочу знать, как вы-то выносите здешнее общество. Вы что, святой? Как вы вообще можете находиться в одной комнате с Уином? Он омерзителен!
      – Да, он кретин, жалкий и пошлый тип, – сухо согласился Трей, – но, кроме всего этого, он еще и мой младший брат. Родные всегда чем-то обязаны друг другу. Даже если приходится притворяться, что все друг с другом ладят.
      – Значит, как человек вы куда лучше меня, – вздохнула я.
      – А вот в этом стоит усомниться.
      – Просто вы плохо меня знаете.
      – Вы не выглядите сволочью. Поверьте, я их немало повидал в жизни.
      – Внешность может быть обманчива.
      – У меня суперлазерное зрение.
      – Ладно, выиграли, – засмеялась я. – Я действительно не так уж плоха.
      – Представить не могу, чтобы Дэвид мог от меня отвернуться, – пробормотала Даниэлла скорее себе, чем нам. – И что бы он ни сделал, я в жизни не отвернусь от него.
      – Дэвид – ее старший брат, – пояснила я, и Трей понимающе кивнул.
      Про собственного братца я упомянуть не потрудилась. Тот наверняка сдал бы меня врагу за кварту светлого.
      Что же до моей преданности к нему, она тоже оставалась под большим вопросом.
      Несколько часов спустя мы с Даниэллой сгорбились у стойки бара в Силверстоуне. То есть сгорбилась я: подруга, как всегда, сидела прямо, за исключением тех случаев, когда возлегала на диване. Она вечно напоминала мне о преимуществах хорошей осанки.
      – Вряд ли я смогу и дальше помогать Клер со свадьбой.
      Похоже, Даниэлла искренне расстроилась. Представляю, что ей стоило отказаться от такого грандиозного проекта!
      – Разве я могу поощрять такую милую девчонку в намерении выйти за такого кошмарного жлоба?!
      – Не можешь, – коротко подтвердила я.
      – Но и бросить все тоже нельзя. Клер положилась на меня. Столько всего еще нужно сделать… И под каким предлогом отказаться? Не могу же я так прямо выложить, что презираю ее жениха!
      Мы немного помолчали, потом Даниэлла тихо сказала:
      – Знаешь, нельзя не сравнивать Уина с Крисом. Можешь себе представить, чтобы Крис вел себя как последний идиот?
      – Нет, – охотно согласилась я. – Он не из таких. То есть я едва его знаю, но по человеку сразу видно. Наверное, в этом я похожа на Трея. Способна за милю различить подонка.
      – И Рик тоже не из таких, – вспомнила Даниэлла. – Если все, что ты рассказывала о нем, – правда. Да и зачем тебе лгать?
      – Вот именно, зачем! Рик – прекрасный человек. Настоящий мужчина. О таких романы сочиняют. Вроде Гэри Купера или кого там еще. Героя, который сначала думает о других, а потом – о себе. Не мачо, а мужественный и сильный. Для него на первом месте женщины и дети, но без всякого покровительственного вздора, который обычно этому сопутствует в романах…
      – Похож на моего отца, – объявила Даниэлла. – Настоящий защитник. Мой отец очень добрый.
      И мой тоже, подумала я, вдруг вспомнив, как он ходил за продуктами для престарелой миссис Кеннеди, нашей соседки, как чистил дорожки перед церковью каждое воскресное утро, как приносил матери цветы, просто так. Без всякого повода.
      Не то чтобы она это ценила. В начале семидесятых, примерно в то время, когда родилась я, Эллен Ганнон проглотила слишком горькое лекарство, возымевшее быстрый и перманентный эффект.
      Но отец? Почему я раньше не думала обо всех его прекрасных качествах? Воспоминания больно ударили в сердце.
      – Мой па тоже ничего, – призналась я, чувствуя, как неприятно щекочет в горле. – Полагаю, нам обоим повезло на отцов.

      Когда мы с Джинси начали проводить время вместе, я заметила, что она чувствует себя на пляже не в своей тарелке. У нее был какой-то потерянный вид, бойкая Джинси становилась сама собой, только когда швыряла камешки в океан, словно пыталась доказать что-то вечно набегающим на песок волнам.
      Но по какой-то причине она постепенно стала проводить все больше времени со мной и Даниэллой. Мы часами лежали, подстелив под себя полотенца, болтали, читали, пили чай со льдом.
      Мало того, она даже купила купальник! Правда, цельный и черный. Но все же купальник. Оказалось, что у нее красивая фигура. Похоже, за последние несколько недель Джинси чуть-чуть поправилась, и это ей шло.
      Интересно, имело ли это медленное преображение нечто общее с Риком? Может, она вправду счастлива?
      – Прости, что так и не поговорила с тобой после коктейля, – сказала я, отложив роман. – На восемь у нас был заказан ужин.
      – Ничего, – отмахнулась Джинси. – Мы понимаем. Жаль только, что у нас не было времени подольше поболтать с Треем.
      – Трей… он чудесный, – улыбнулась я. – И как раз начал встречаться с новым другом. Профессор урбанологии, кажется. Или градостроительства. Не знаю точно. Так или иначе, Трей уверен, что встретил своего единственного.
      – Он симпатичный? – спросила Даниэлла. – То есть профессор.
      – Это что, так важно? – набросилась на нее Джинси.
      Даниэлла воздела руки к небу:
      – Не собираюсь вступать с тобой в дискуссию на эту тему! Выходи хоть за Тварь из Черной лагуны. Если пожелаешь. Никто тебе не препятствует. Может, Человек-слон сегодня свободен. Так и быть, можешь позвонить с моего сотового!
      – Итак, что вы думаете об Уине? – спросила я, прерывая привычную перепалку.
      Что я надеялась услышать?
      – Очень приятный молодой человек, – поспешно заверила Даниэлла. – Такой аккуратный… Безупречный костюм. Это ты помогаешь ему выбирать одежду?
      – Нет. Мать Уина приезжает раз в год, и они вместе занимаются шопингом.
      Даниэлла открыла рот, но не нашлась что сказать. Поэтому, нервно откашлявшись, схватилась за стакан с чаем.
      – Джинси, – спросила я, – а как твое мнение?
      Джинси поскребла в голове и нахмурилась.
      – Я оскорбила его прямо в лицо, – выговорила она наконец, – а он вроде не понял. Не хочу сказать, что он идиот или что-то в этом роде…
      – Уин вовсе не глуп, – объяснила я. – Просто слышит только то, что хочет услышать. Выделяет критику или издевку и превращает в комплименты или каким-то образом нейтрализует. Поразительное качество!
      – Должно быть, с ним трудно поссориться, – заметила Даниэлла. – Все равно ни к чему не приведет.
      – Просто невозможно, – уточнила я. – Он начинает прислушиваться в одном-единственном случае: если предложение начинается словами: «Прости, я знаю, что виновата, но…»
      Джинси нахмурилась:
      – Послушай, Клер, я просто должна тебе задать один вопрос. Предупреждаю, вопрос трудный.
      – Валяй.
      – Ты знаешь, как Уин отзывается о своем брате? Не знаю, стоит ли говорить за Даниэллу…
      – Стоит, – перебила та.
      – Понимаешь, мы с Даниэллой были просто…
      – Шокированы.
      – Возмущены его поведением. Это было так отвратительно! А Уин, похоже, решил, что мы станем открыв рот слушать, как он поносит брата! Клянусь, Клер, я едва не врезала ему!
      – Она пыталась, – кивнула Даниэлла. – Я вовремя ее остановила.
      – Ну да, искалечив мне ногу!
      Я немного помолчала, чувствуя, как напряглись Джинси и Даниэлла. Кажется, обе опасались, что расстроили меня.
      Я принялась рассматривать сверкающую на солнце воду. Какая же красота. Все понятно и просто. И никаких затруднительных дилемм.
      Да, я знала, как Уин отзывается о своем брате. Обо всех гомосексуалистах. Я пыталась спорить с ним. Привить терпимость и понимание. Вселить благородство духа и доброту.
      Но Уин оставался Уином. Его принципы были высечены в камне и вбиты в него с самого детства.
      Собственно говоря, принципы были даже не его. Отцовские.
      Но эти взгляды не стали моими. И никогда не станут.
      И я все-таки заставила Уина смириться с тем, что не собираюсь разделять его мнение по поводу нетрадиционных ориентаций. Сам же он остался непоколебим.
      Не вступала ли я в тайный сговор с Уином, согласившись выйти за него замуж? Живя с ним? Может, я постепенно превращаюсь в такую же узколобую бездушную особу?
      Как объяснить себе самой свои мотивы и выбор? Особенно теперь, когда этот выбор перестал казаться моим?
      – Да, – выговорила я наконец. – Я знаю, что он думает. И говорит. И ненавижу все это. Но я тут ни при чем.
      – Мы и не думали, что ты тут при чем-то, – заверила Даниэлла, стиснув мою руку.
      К счастью, Джинси благородно промолчала. Немедленно нашлась другая тема для разговора. К нам направлялись три молодых женщины в откровенных бикини, они размахивали яркими пляжными сумками и зазывно хихикали.
      – Я по сравнению с ними выгляжу конструктором ракет, – пробормотала Даниэлла.
      – По сравнению с этими индюшками – точно, – хмыкнула Джинси. – А я – профессор физики. И специалист по генной инженерии!
      Верно, красотки отнюдь не напоминали интеллектуалок, ну и что? Они же пришли на пляж отдыхать и развлечься. Пожалуй, слишком часто девицы мотали головами, якобы небрежно отбрасывая волосы, но…
      – Тут где-то спрятана камера? – съязвила Джинси. – Снимают новую серию «Спасателей Малибу»? «Спасатели Вайнярда»?
      – С какой стати они уселись чуть не нам на головы? – пожаловалась Даниэлла, когда троица расстелила одеяло в нескольких шагах от нас. – Мы рядом с ними просто невидимки! А если Крис решит прийти?
      – В этом весь смысл, – пояснила Джинси. – Они знают, что делают. Девушки вроде них отнюдь не так глупы, как кажутся.
      – Глупы как пробки, – настаивала Даниэлла.
      – Каждая – мешок дури.
      – Волос долог, ум короток.
      – Явно некомплект винтиков в голове.
      – Немедленно прекратите! – возмутилась я. – Девчонкам захотелось повеселиться, что тут такого? Мы тоже далеко не всегда блещем умом.
      – Ты известная мямля, Клер, – отрезала Даниэлла. – Девушки подобного типа представляют серьезную угрозу для женщин вроде нас. И с годами ситуация только будет ухудшаться. Потому что каждый год подрастает новый урожай вертихвосток, готовых вытеснить жен с законных мест и довести мужей до инфаркта.
      – Если бы мой муж бросил меня ради такой вертихвостки, то и черт с ним, пусть подыхает от инфаркта. Обширного. Который наверняка его доконает. Так ему и надо! – возмутилась Джинси.
      – Пропади все пропадом, одна идет сюда! – прошипела Даниэлла, поднимая журнал так, что он почти закрыл лицо.
      – От кого прячешься? – поинтересовалась я.
      – Ничего я не прячусь, – фыркнула она. – Боюсь, что начну плеваться, и не желаю вступать в драку. Правда, у меня достаточно длинные ногти, но взгляни на их коготки!
      Блондинка, уже стоявшая над нами, нагнулась, и я неожиданно смутилась, разглядев глубокую ложбинку между грудями…
      И что ей понадобилось?
      – Не могли бы вы сфотографировать нас? – спросила она.
      – Могла бы, – хладнокровно откликнулась Джинси. – Вопрос в том, хочу ли.
      Широкая улыбка дрогнула. Из светло-голубых глаз исчезло всякое выражение.
      – Давайте мне, – вмешалась я, почему-то пожалев девушку.
      Подумаешь, красивая и глупая! Не такой уж и недостаток. Кроме того, красота и глупость вовсе не обязательно предполагают, что она еще и подлая.
      – Как работает камера?
      – О, проще простого, – ответила блондинка, вернув на лицо широкую зубастую улыбку. – Смотрите в это окошечко и нажимайте кнопку. Вот и все.
      Я поднялась и последовала за блондинкой к ее подругам. Последовали возня, хихиканье, визг, в результате чего они приняли оригинальную, по их мнению, позу. Обнялись, выставив напоказ одновременно груди и задницы. Интересно, как это у них получается?
      У меня даже возникла дурацкая мысль: может, они акробатки? Женщины-змеи?
      – Улыбнитесь, – промямлила я, но губы и так были раздвинуты, а зубы уже блестели.
      Блондинка выхватила у меня камеру и со смешком поблагодарила.
      Мрачная, чувствуя себя то ли униженной, то ли смешной, я побрела к подругам.
      Песок жег ступни. Хотелось в туалет. Купальник так и норовил собраться складками.
      – Господи, Клер! – воскликнула Джинси, когда я плюхнулась на полотенце. – Да ты только что сняла свой первый разворот «Плейбоя»! Каково это – быть настоящим деятелем порноиндустрии? Может, тебе пора вступать в профсоюз? Говорят, у них хорошая медицинская страховка, постоянная работа…
      – Угу. Помолчи хоть немного, – бросила Даниэлла. – Может, нам перейти в другое место?
      – Ни за что. Мы первыми пришли.
      Пока Джинси и Даниэлла препирались, я думала об Уине: «Интересно, его тянет к женщинам вроде тех, что резвятся на песке возле нас?
      И пока я сижу здесь, на Вайнярде, может, он коротает время, читая «Плейбой», или смотрит порнофильм?
      А может, он посещает стрип-бары вместе с так называемыми клиентами?»
      Последнее совсем уж трудно представить: к сексу Уин был довольно равнодушен.
      «Может, – мучительно размышляла я, наблюдая, как брюнетка размазывает лосьон для загара по уже золотистому очень плоскому животу, – может, это я во всем виновата?
      Может, Уин отдаляется от меня, чувствуя, что секс меня не слишком волнует? Секс с ним.
      Может, Уин вовсе не находит меня настолько уж привлекательной…»
      Я из тех девушек, на которых женятся. Не из тех, с кем мужчины развлекаются. Я знала это с юности. Встреча с Финном? Так, мимолетная ошибка.
      А если это и есть часть проблемы, возникшей между мной и Уином? Отсутствие взаимной сексуальной притягательности?
      Но насколько страсть важна в браке? Насколько важна в перспективе?
      Все консультанты по семейной жизни утверждали, что животная похоть со временем истощается, ее сменяют более глубокие отношения, основанные на взаимной поддержке, уважении и дружбе.
      Но что, если животной похоти не было вообще? С самого начала?
      Наверное, стоило бы спросить Джинси, что она об этом думает. И как обстоят дела между ней и Риком. То есть не дела, а секс.
      Наверное, стоит спросить Даниэллу про Криса?
      Наверное…
      Одна из девиц в бикини взвизгнула, и ее подружки подхватили крик. Теперь все трое резвились в воде, занятые шуточной борьбой.
      – Хоть бы они утонули, – пробормотала я. – Хоть бы их сожрала акула.
      – Так и знала, что ты придешь в себя, – прыснула Джинси. – Ни у кого не найдется столько благородства!
      Даниэлла погладила меня по руке.
      – Добро пожаловать в реальный мир, солнышко. – Не слишком-то он хорош.

      Мы с Риком как раз доели простой ужин: паста с чесноком и маслом, салат и хлеб – готовил, разумеется, он, – и я стала складывать грязную посуду в раковину, когда в дверь позвонили.
      Еще раз.
      И еще.
      – Кого это принесло? – пробурчала я, неохотно направляясь к двери.
      Посмотрела в грязноватый глазок и увидела самый жуткий кошмар.
      Мать твою! Братец!
      Может, лучше вообще не открывать?
      Хватит ли у меня решимости?
      Должно быть, он услышал мой голосок… Эта вечная привычка орать!
      И что он скажет родителям? Что собственная сестра, родная плоть и кровь оставила его стоять в коридоре, как приблудного пса?
      – Черт!
      – Джинси, кто это?
      Из кухни выглянул недоумевающий Рик с кухонным полотенцем в руках.
      – Мой брат, – прошептала я одними губами.
      – Так впусти его.
      – Я…
      – Да что с тобой, Джинси! Открой!
      Я съежилась.
      – Или стесняешься меня? – поддел Рик.
      – Иисусе, конечно, нет! Только помни: ты сам напросился.
      И я неохотно приоткрыла дверь.
      Томми. Во всей своей свинюшной красе. Растянутая, покрытая пятнами майка. Джинсы, сползшие с пивного брюшка, совершенно неуместного при его тощей фигуре. Редкие волосы выстрижены узором в виде звезды.
      – И что ты здесь делаешь? – рявкнула я. – То есть в Бостоне? Ночевать тебя я все равно не оставлю!
      – Эй, Джинси, придержи коней, – промямлил он, поднимая руки в знак капитуляции. – Старушка, мы с Джеем приехали маленько поразвлечься, вот и все.
      – Джей?
      Я распахнула дверь и оглядела коридор.
      – Этот поганый кусок дерьма и близко ко мне не подойдет. Надеюсь, ты это понимаешь, Томми.
      – Ну да. Поэтому он и остался внизу. Старушка, он боится тебя.
      – Еще бы! – рявкнула я, злобно уставясь на своего идиота-братца.
      Рик вопросительно откашлялся. О, позже он обязательно услышит всю историю, за это я ручаюсь.
      – Итак, зачем ты приперся? – повторила я. – Это моя квартира.
      Хотя, в сущности, он еще и не переступил порога.
      – Что же, человек и поздороваться с сестрой не может?
      – Здравствуй. Все? А теперь тебе пора. Только не стукнись головой о дверь на обратном пути!
      Томми тяжело вздохнул.
      – Старушка, что это с тобой… Мы с Джеем подумали, что ты сможешь объяснить, где тут можно поразвлеееееечься… Опрокинуть по пивку и повеселиться.
      – Не могу. Придется самому найти развлечееееения. А теперь…
      Я ткнула пальцем в темный коридор.
      Но Томми, задрав голову, посмотрел поверх моего плеча и насупился. Тьфу. Неужели заметил Рика?
      – А это кто, хозяин дома? – издевательски, как все ему подобные идиоты, протянул братец.
      – Нет.
      Я судорожно сглотнула. Вот оно.
      – Это мой бойфренд.
      Пикантная новость дошла до пропитанного пивом мозга не раньше чем через минуту. Наконец по неумытой роже расплылась медленная улыбка.
      – Вот это да! Интересно, что скажет ма, когда узнает, что ты спуталась с каким-то старикашкой.
      Рик едва сдержал смех. Я послала ему предостерегающий взгляд, и он попятился в гостиную, недовольно бормоча:
      – Эй, полегче, мне всего тридцать пять!
      – Ма ничего не скажет, – отрезала я. – Потому что ничего не узнает. А ты держи язык за зубами!
      – И кто меня заставит? Уж не ты ли?
      – Ах ты, вонючка! – взвилась я.
      Томми злорадно ухмыльнулся. Редкие желтоватые усики дернулись.
      – А ты вонючка со льдом! Об тебя заморозиться можно!
      Ну вот, знакомьтесь, мой братец и я, гордые отпрыски рода Ганнон-Бауэр.
      И тут я поклялась страшной клятвой никогда не иметь детей. Хорошо бы еще придумать, каким образом прервать линию Томми, чтобы он больше не смог нести глууупость в наш уже и без того беспросветно глууупый мир.
      После очередного раунда бессмысленной борьбы я велела Томми отправляться в «Последнее убежище» на Хантингтон-стрит и начать ночь там. Томми с последней гнусной ухмылкой канул во тьму. Я с невероятным удовольствием захлопнула за ним дверь.
      – Ну что? – скомандовала я, круто развернувшись. – Валяй, высказывайся!
      Если он порвет со мной из-за этого…
      Губы Рика чуть дрогнули.
      – Значит, это и есть твой брат. Интересно. То есть он выглядит…
      – Ну же, не стесняйся. Скажи. Он выглядит как отребье. Потому что он и есть последнее отребье.
      Рик подошел ближе и поцеловал меня в лоб.
      – Я собирался сказать, что он совершенно не похож на тебя.
      – В самом деле? – просияла я. – Спасибо. Я знаю, но иногда боюсь, вдруг скрытое генетическое сходство вылезет наружу и я выстригу на макушке звезду и начну пить на завтрак пиво.
      Тут Рик все-таки не выдержал и расхохотался.
      – Прости, Джинси. Представил тебя со звездой на затылке. Надеюсь, этого никогда не случится.
      – Я тоже. Надеюсь.
      – Не хочешь рассказать, что случилось между тобой и этим самым Джеем?
      – Ни за что! – с чувством воскликнула я. – Ладно, когда-нибудь. Не хочешь подурачиться?
      Рик хотел, поэтому мы отправились в спальню.
      Позже, после его ухода, я подумала о Трее Каррингтоне. Вот он терпел и даже любил младшего брата. Означало ли это, что он мазохист? Или взрослый зрелый человек?
      Чем именно мы обязаны родственникам, людям, навязанным нам при рождении, людям, от которых мы произошли, с которыми мы делим одну ДНК, нашу запинающуюся юность, солидность среднего возраста и невоздержанную старость?
      Узнаю ли я когда-нибудь ответы на эти вопросы?

      Я добралась автобусом до аэропорта Логан и встретилась с Даниэллой у терминала компании «Делта».
      Поскольку мы собирались гостить у ее родителей, я потратилась на новую дорожную сумку: нечто чистое и не из пластмассы. Внешний вид много значил для Даниэллы, а значит, и для ее родителей.
      Пусть я не белая и пушистая, но привыкла уважать чужих родителей.
      – Джинси! – воскликнула Даниэлла, завидев меня. – У тебя новая сумка!
      Вооруженный охранник аэропорта перевел недовольный взгляд с нее на меня.
      – И я сама сложила в нее вещи, – жизнерадостно объявила я, проходя мимо.
      Похоже, я еще не вышла из того возраста, когда так и подмывает выкинуть что-нибудь идиотское в присутствии защитников закона.
      Даниэлла схватила меня за руку и ослепительно улыбнулась мрачному охраннику, словно пытаясь сказать: «Пожалуйста, не арестовывайте мою дебильную подругу».
      И только потом яростно уставилась на меня.
      – Что? О, ладно. Извини. Я буду паинькой.
      – Вот и прекрасно. А теперь насчет сумки. Она правда новая?
      Я довольно ухмыльнулась:
      – Ну да. И если хочешь знать, купила по дешевке. В «Маршаллз».
      – Да я просто горжусь тобой! И новые капри?! Знаешь, ты просто картинка.
      – Только благодаря тебе. Еще раз большое спасибо за все.
      Даниэлла привычно взмахнула наманикюренными пальчиками:
      – Не за что, Джинси. В жизни только раз бывает тридцать. И слава Богу.
      – Нет, правда, Даниэлла. До сих пор не верю, что твои родители заплатили за билеты для меня и Клер! Во-первых, это крайне великодушно. Во-вторых: почему именно мы? Ты что, никого не знаешь в Бостоне, кроме нас? Наверняка у тебя полно друзей!
      Я задавала вопросы без всякого подвоха. Клянусь. Ни скрытых мотивов, ни намерения смутить или спровоцировать на откровенность.
      – Честно? – спросила она, как-то странно взглянув на меня. – Я ни с кем особенно не близка в Бостоне. Кроме тебя и Клер. Конечно, есть кое-кто на работе, с кем можно иногда выпить по вечерам, но…
      Даниэлла кончиком пальца смахнула слезу с уголка левого глаза.
      – Но что? – выдавила я. Мне вдруг стало не по себе. Никогда не могла вынести вида слез. Своих или чьих-то еще.
      Она нервно рассмеялась:
      – Не знаю. Я не слишком умею заводить друзей. Наверное, потому, что никогда по-настоящему не пыталась дружить. Сама не знаю почему…
      – Бывает. – Я пожала плечами. – У меня тоже не очень-то получается. Может, именно поэтому мы с тобой поладили. И еще потому, что мы такие разные. Я вот никогда не знаю, чего от тебя ожидать. Это интересно.
      – Это твоя теория. Гораздо более лестная, чем моя. Смотри, а вот и Клер!
      – Слушай, а почему Уин не поехал? – спросила я, когда Клер, свеженькая и задорная, в лимонно-зеленом сарафанчике из чесаного хлопка, подошла к нам.
      Насчет чесаного хлопка меня, естественно, просветила Даниэлла.
      – Ну…
      Клер сдержала лукавую улыбку.
      – Я сказала, что собираются только девочки. Не хотела, чтобы он портил настроение. Ну, вы понимаете.
      Наступило неловкое молчание.
      Почему люди всегда говорят такие фразы, ожидая услышать «конечно», когда на деле никто ни черта не понимает? Да и кому дано разобраться в чувствах и делах окружающих?
      Или мы должны порадоваться за Клер, которая обманула жениха и очень этим довольна?
      – Послушайте, – заявила я, полная решимости избежать неприятных объяснений, – мы собираемся повеселиться на всю катушку. Так?
      – Так, – подтвердила Даниэлла, правда, не слишком уверенно. – Даже без парней. Особенно без парней.
      Что ж. Клер не пригласила Уина. Собственно, мне все равно почему, но я была рада. Возможно, дело закончилось бы тем, что я врезала бы этому самодовольному типу.
      Криса тоже не пригласили. И хотя Даниэлла не объяснила, по какой причине решила отлучить его от праздника, я совершенно точно знала ее мотивы.
      Крис – приятное развлечение, не больше. Пригласить его домой означало навлечь на свою голову лишние проблемы. А кому нынче нужны сложности?
      А вот Рика пригласили. И он дал согласие.
      Но в последний момент отказался.
      Я ужасно разозлилась, хотя и понимала его. И уважала его решение.
      Боже мой, ребенок болен! Ребенок, потерявший умершую от рака мать, заболел! Какие тут праздники?! Разумеется, Рик должен был остаться дома, не мог же он бросить Джастина на сиделку – да еще на весь уик-энд, – когда малыша непрерывно рвет!
      Но мне так не хватало Рика.
      Не хватало его интеллекта, роскошных черных волос, стремления постоянно впечататься в стену, споткнуться, врезаться в меня…
      «Ничего не поделать, Джинси – сказала я себе, когда мы уселись в маленький, готовый к вылету в аэропорт Ла-Гуардиа самолет. Перед нами сидела семья из четырех человек, вооруженных двумя ходунками, двумя автомобильными детскими сиденьями и одним гигантским плюшевым медведем. – Привыкай. Встречаешься с папой, значит, автоматически получаешь малыша.
      Смирись с этим. И все будет о’кей».

      Все пристегнулись и приготовились к взлету.
      Впервые за долгое время я летела куда-то, кроме Энн-Арбор, через Детройт.
      Мы с Уином вот уже два года никуда не выбирались: он был чересчур занят в фирме, успешно продвигаясь по пути к партнерству.
      Впрочем, я не была в претензии. Наоборот. Последнее время мне было куда спокойнее без Уина, чем с ним. Не то чтобы мои тревоги и вопросы исчезали, стоило ему ступить за порог. Но они как бы отдалялись. Переставали так настойчиво мучить меня…
      Жизненные горизонты начинали казаться более просторными и более пригодными для дыхания, даже когда я была не совсем одна. Когда была с подругами.
      Мои подруги. Вот это нечто новое.
      Я все еще не могла заставить себя признаться им, что произошло тогда с Финном. Зато охотно обсуждала проблемы того же плана.
      – Вы когда-нибудь чувствовали себя одинокими? – спросила я.
      Даниэлла привычно отмахнулась:
      – Никогда. Не очень. Иногда. А что?
      – Джинси?
      – Ну… да… бывало. С годами все чаще. Подумаешь, большое дело, – поспешно добавила она.
      – А ты, Клер? – в свою очередь, спросила Даниэлла.
      – Постоянно, – не задумываясь, кивнула я. – Хуже всего, когда мы с Уином одни дома. Хотя так не должно быть. Правда?
      – Никто не сможет подсказать тебе, Клер, что делать, – напомнила я себе. – Никто не захочет взять на себя ответственность посоветовать тебе разорвать помолвку.
      Даниэлла нервно откашлялась.
      – Может, это обычная предсвадебная лихорадка? Ну, знаешь, классическая трусость. Что-то в этом роде.
      – Может быть.
      – Сама я не большая поклонница психотерапии, – вмешалась Джинси, – но, может, тебе стоит с кем-то поговорить? Насчет одиночества и всего такого. Подобные вещи могут совершенно вымотать человека, как я слышала…
      Я засмеялась и передразнила знаменитый небрежный взмах рукой Даниэллы.
      – О, со мной все будет в порядке, – заверила я. – Даниэлла, возможно, права. Это классический случай трусости.
      Но в глубине души я знала, что дело не в ней.

      Мои родители встретили нас у дверей своего современного дома площадью четыреста квадратных футов. С крытым двориком. И джакузи.
      Ма осыпала меня поцелуями и сжала в объятиях сначала Клер, потом Джинси.
      Ма всегда считалась женщиной экспансивной. По-моему, она родилась, чтобы стать бабушкой. Но, нужно отдать ей должное, никогда не донимала ни Дэвида, ни меня, требуя немедленно подать ей внуков.
      Отец вежливо пожал девушкам руки и одарил каждую широкой искренней улыбкой.
      – Газон выглядит потрясно, па, – похвалила я, с тревогой отметив, что его лицо вроде бы еще осунулось с нашей последней встречи, всего несколько месяцев назад. – По-прежнему стрижешь его сам?
      – Еще бы! – прогремел он. – Я еще не старик! Несмотря на твой тридцатый день рождения!
      Скоро па отбыл в гараж проверить, на месте ли его темно-бордовый «кадиллак» семьдесят второго года, ручной сборки: один из многих ежедневных обходов, хотя, насколько я знала, в этих местах никогда не было ни ограблений, ни актов вандализма.
      Ма повела нас в дом. Показав Джинси и Клер гостевую спальню, которая, как оказалась, была полностью переделана с моего последнего визита, она отправилась на кухню.
      Я повела обеих в комнату, где провела почти каждую ночь из первых восемнадцати лет жизни.
      Комнату, где буду сегодня спать.
      Маленькое убежище.
      Или нет.
      – Даниэлла, – окликнула Джинси, застыв посреди комнаты. – Что-то изменилось с тех пор, как ты тут жила?
      Я огляделась. Пушистый розовый ковер.
      Выставка кукол на розовом покрывале.
      Вышивка с розово-фиолетовой бабочкой на стене, моя единственная неудачная попытка заняться рукоделием.
      Качалка, в которую я не могла втиснуться лет с пяти.
      – Нет, – ответила я. – Не совсем. Все почти так, как до моего отъезда в колледж. Тогда мне было восемнадцать. Если не считать плаката с ночным Парижем. Я купила его после второго курса.
      – А твой отец не хотел переделать ее, ну, скажем, в комнату для теле– и видеопросмотров? – спросила Джинси.
      – Нет. Он поставил и телевизор, и видео в комнату Дэвида. Можем позже посмотреть DVD.
      – Совсем как в моей семье, – вздохнула Клер. – Комнаты моих братьев переделаны в гостевую спальню и кабинет матери. Она занимается благотворительностью, много работает: всякие организационные дела, сбор средств и тому подобное. Все кубки и награды братьев выставлены в библиотеке и кабинете отца. А остальные их вещи отнесли на чердак. Но моя комната осталась в неприкосновенности. Иногда…
      Она осеклась.
      – Что? – не выдержала я. У меня была собственная теория относительно того, почему мою комнату превратили в музей.
      Клер пожала плечами:
      – Иногда мне кажется, что родители ожидают от меня какого-то грандиозного фиаско. После провала я должна, рыдая, ринуться домой и прожить с ними всю свою одинокую несчастную жизнь. Старая дева в поблекшей розовой комнате…
      – Возможно, это говорит твой комплекс неполноценности, – заметила Джинси.
      – И откуда, по-твоему, взялся этот комплекс? – огрызнулась Клер.
      Я выглянула в коридор убедиться, что мы одни.
      – Ну, – прошептала я, – и я думаю, родители хотят, чтобы я вернулась домой и жила с ними. Не навсегда. Только до того момента, пока они подыщут мне хорошего мужа. Пока мы не купим дом на другой стороне улицы… Наверное, мои родители не хотят ничего менять в этой комнате, чтобы дать мне знать: это мой дом. И я всегда могу сюда вернуться. Если вдруг сойду с ума и решу уехать из Бостона.
      – По-моему, это трогательно, – кивнула Клер. – Твои родители действительно любят тебя.
      Джинси провела пальцем по полке, уставленной игрушечной мебелью.
      – Смотри! Ни пылинки! Твоя мать держит комнату в полном порядке!
      – А твоя комната? – вдруг спросила я.
      – Да, Джинси! Расскажи нам. Твои родители тоже все сохранили?
      Джинси презрительно фыркнула. Но мне показалось, что за внешней бравадой кроется неподдельная боль.
      – Как бы не так! Едва я закрыла за собой дверь, мать сложила все мои вещи в коробки и отправила в подвал, где все, разумеется, начало плесневеть. А мою спальню превратила в комнату для рукоделия. По крайней мере так она называется. Когда я в последний раз приезжала домой, швейная машинка была покрыта трехдюймовым слоем пыли. Главное, теперь это ее владение. Она перетащила туда свое барахлишко и, клянусь, даже спит почти всегда там, а не в спальне. Вряд ли она питает особую любовь к отцу. Да и не любила она его никогда.
      – О, Джинси, – с чувством воскликнула Клер, – это ужасно! А где же ночуешь ты, когда приезжаешь домой?
      – В подвале. На раскладушке, рядом с полусгнившими коробками, где лежат мои шмотки. Это одна из причин, почему я так редко бываю дома.
      Что могла я сказать в ответ на эту жуть?
      – Девочки! – Мама поспешила на выручку.
      – Мы здесь, ма! – откликнулась я.
      – Я только что испекла восхитительное печенье! – объявила сияющая ма, появляясь в дверях. – Горяченькое. Прямо из духовки. Не хотите пойти перекусить? – С этими словами она деловито пощупала руку Джинси: – Вы слишком худенькая, юная леди! Идите-ка подкрепитесь.
      Вот она, одна из причин, по которой я уехала в Бостон.
      – Ма! Не критикуй ее!
      Джинси пожала плечами:
      – Я ничуть не обиделась. Я и вправду тощая. И если немного не поправлюсь, к сорока годам буду страшна как смертный грех. Так что немедленно идем, попробуем печенье.
      – Спасибо, миссис Лирз, – поблагодарила Клер, пока мы тащились по оклеенным новыми обоями коридорам вслед за матерью. – Обожаю домашнее печенье. Мой жених не сладкоежка, а мне лень печь только для себя…
      Я улыбнулась, заходя на кухню. И сказала себе: «Даниэлла, не знаю, как это случилось, но ты обрела двух потрясающих подруг».

      Мой тридцатый день рождения отмечали в ресторане «Капитан Эль», терраса банкетного зала выходила на Саунд.
      Мои родители сняли на четыре часа зал «Морская раковина»: довольно дорогое удовольствие. Несколько лет назад здесь справляли свадьбу моей кузины Мины, так что мы прекрасно помнили этот зал. Особое впечатление на меня произвели дымчато-розовые обои.
      Родители наняли на вечер свой любимый оркестр, «Джонни-бэнд», с просьбой играть классические номера вроде «Сэтин-долл» и такие хиты вечеринок, как «Селебрейшн».
      – Ну прямо мини-свадьба, – прошипела Джинси, оглядываясь, – Иисусе! Хорошо еще, что я догадалась привезти серьезный подарок!
      Клер и Джинси отошли, пока я приветствовала каждого гостя по очереди. Приехали Сара, Мишель и Рейчел, все с мужьями. Кроме них, нашей троицы и Дэвида с Робертой, всем остальным присутствующим, за одним весьма интересным исключением, было за пятьдесят.
      Кто-то мог бы сказать, что вечеринка устраивалась скорее для моих родителей, чем для меня. Но я была довольна. Потому что люблю, когда общаются разные поколения. Такие встречи, на мой взгляд, бесценны. Кем бы мы были без своих корней?
      Взять хотя бы Ротштейнов, добрых друзей моих родителей. Последние десять лет они жили прямо через дорогу. По средам обе пары собирались на партию в бридж.
      По субботам ходили ужинать в клубный ресторан.
      А по воскресеньям мужчины играли в гольф.
      Время от времени дамы садились на поезд и ехали на Манхэттен, чтобы посмотреть новый спектакль или пройтись по магазинам. Словом, Ротштейны были скорее родственниками, чем друзьями. Кем-то вроде тети и дяди, если на этом этапе существует какая-нибудь разница.
      Я подошла к столику Ротштейнов и поздоровалась. Среди давно знакомых лиц было и новое. Миссис Ротштейн представила Барри Либермана. Очевидно, его пригласили на вечер по вполне определенной причине: миссис Ротштейн решила выступить в роли свахи. И, нужно сказать, отнеслась к задаче со всей ответственностью. Прекрасная работа. Можно сказать, высокий класс.
      Ее кандидат был гетеросексуал и еврей.
      Прекрасный возраст: где-то от тридцати пяти до сорока.
      Аккуратная стрижка, дорогой костюм.
      Судя по виду, он делал неплохую карьеру.
      И как друг Ротштейнов, разумеется, пользовался прекрасной репутацией и был достоин всяческого доверия. Чист и безупречен.
      Идеальная партия и приятный человек.
      Увы, я не почувствовала к нему ни искорки интереса.
      Когда миссис Ротштейн отошла к другому столику, чтобы поздороваться со старой подругой, мы с Барри немного поболтали, после чего он вручил мне визитку, не менее чем с тремя телефонными номерами, один из которых был номером сотового. Еще там был адрес электронной почты, номер факса, абонентского ящика и обычный почтовый адрес.
      – Через несколько недель я собираюсь в Бостон и хотел бы пригласить вас на ужин, – сообщил он.
      – Обязательно позвоните, – учтиво ответила я и, извинившись, продолжала обходить гостей.
      Я пойду ужинать с Барри. Может, искра и загорится, если мы отправимся в один из моих любимых ресторанов. Хорошая еда и оживленная атмосфера способны творить чудеса, особенно если речь идет о романтике.
      Я остановилась у оркестровой эстрады и продолжала наблюдать, как смеются, разговаривают, едят и пьют мои гости. Весело. Можно сказать, самозабвенно.
      Могла ли я пригласить Криса приехать на праздник? Здесь он чувствовал бы себя как вытащенная из воды рыба.
      Верно ведь?
      Он очутился бы лицом к лицу с толпой людей чуждого ему круга. Людей с высшим образованием. В галстуках от Хуго Босс, костюмах от Армани и платьях от Каспара. Нет, это было бы нечестно. Все равно что бросить в морские волны человека, не умеющего плавать.
      Верно ведь?
      Говоря по правде, я никогда не видела Криса в официальной обстановке. Ну, не совсем официальной, но, скажем, в большой компании. Кто знает, а вдруг он прекрасно чувствовал бы себя в костюме и как ни в чем не бывало подносил бы к губам бокал с шампанским и угощался крохотными бараньими отбивными?
      Но я не дала Крису возможности показать себя вне привычной среды.
      Почему?
      Может – и это предположение меня пугало – может, меня больше всего тревожила перспектива представить Криса родным. Я опасалась, что мои родители – и Дэвид? – осудят мой выбор партнера для эпохального события.
      «Согласись, Даниэлла, – сказала я себе, рассеянно глядя на рыжеволосую, оглушительно хохочущую шестидесятилетнюю тетушку Мирру, – в твоей семейке каждое событие становится эпохальным. Семейка Лирзов может устроить настоящий спектакль даже из твоей новой прически».
      Может, мне было бы спокойнее оказаться вне семейного круга? Без своих «корней»? По крайней мере время от времени?
      Я выскользнула на террасу и, достав из сумочки мобильный, позвонила Крису. Он ответил после первого звонка.
      – Привет, Даниэлла! – жизнерадостно воскликнул он. – Так и знал, что это ты! Я забил твой номер в память сотового. Ну, как дела? Рада повидаться с родителями?
      Господи, как мне не хватало его в эту минуту!
      – Еще бы! Знаешь, Крис, я тут подумала… э… то есть… хотела узнать, как ты насчет того, чтобы тебе приехать в Бостон, когда я вернусь? Мы могли бы отпраздновать мой день рождения.
      – В Бостоне? Не на Вайнярде? – переспросил он с легким недоумением.
      Или это всего лишь мое воображение?
      – Э… ну да. Согласен?
      – Даниэлла, я бы с удовольствием, – ответил он на этот раз, похоже, с искренним энтузиазмом. – Но я почти не бываю в Бостоне. Времени нет. Летом обычно работы полно, но если ты хочешь, попробую что-то придумать. Только выбери день, договорились?
      В этот момент дверь на террасу открылась и оттуда вырвался громкий взрыв смеха.
      – Ты где? – спросил Крис с улыбкой в голосе.
      – Дома, конечно, – солгала я. – Просто у нас в семье молчунов нет. Вечно все стараются перекричать друг друга. Веселятся вовсю.
      – Звучит неплохо. Спасибо, что позвонила. Для меня это много значит. Прости, но мне пора. Мы с Джонни как раз собирались грузить…
      – Понимаю, – перебила я. – Я… я скучаю по тебе, Крис.
      – А я – по тебе. Надеюсь, скоро увидимся.
      – Да, – прошептала я, едва не плача.
      Мы попрощались, и я долго стояла, глядя на воду, пока не пришла в себя. Вернувшись в зал, заметила стоявшего у стойки бара Дэвида. От одного присутствия брата у меня всегда становилось легче на душе.
      – Привет, – окликнула я, подходя, – а где же Роберта?
      – Откровенно говоря, мне абсолютно все равно. Она становится полным геморроем! Вернее, чирьем в заднице!!
      – Дэвид! – охнула я, опасливо оглядываясь.
      Слава Богу, поблизости не оказалось никого, кроме бармена, и, как всякий приличный бармен, этот и глазом не моргнул, услышав столь невежливое заявление клиента.
      – Ты говоришь о своей невесте! – свирепо прошептала я. – Будущей матери твоих детей. Что стряслось?
      – Прости, Даниэлла, только…
      Дэвид шумно вздохнул: привычка, унаследованная нами обоими от дедушки.
      – Что «только»? Мне-то ты можешь сказать.
      Но прежде чем ответить, Дэвид потребовал еще один джин с тоником. Потом мы отошли, чтобы дать другим подойти к бару.
      – Понимаешь, мы ищем дом, – начал он, когда мы остановились у большого окна с видом на воду. – А она вбила себе в голову, что желает жить в усадьбе вроде поместья Скарлетт О’Хара и уже нашла нечто подобное…
      – Ты имеешь в виду Тару из «Унесенных ветром»?
      – Наверное, не помню точно. Важно другое: сейчас нам такое не по карману. Мне не по карману. Может, лет через пять, если мои планы осуществятся и практика увеличится… Надеюсь, что тогда я смог бы себе это позволить. Но не сейчас.
      – И в чем проблема? – удивилась я. – Скажи ей.
      – А вот здесь, сестричка, вся загвоздка. Я сказал. И не один раз, а три, пять, десять. Но она не желает слышать. Представляешь, уже объявила своей мамаше, что мы якобы поговорили с агентом и решили купить дом! А когда я припер ее к стенке, заявила: «О, Дэвид, ты непременно что-нибудь придумаешь, и все будет в порядке». Как тебе?
      Я не совсем понимала, что именно хочет Дэвид услышать от меня. Ответ Роберты казался мне позитивным. Неприятно другое: зачем она солгала матери?
      – Ну, – нерешительно промямлила я, – по крайней мере она верит в тебя.
      Дэвид прикончил джин одним долгим глотком.
      – А вот веры я и не вижу, – резко бросил он. – Зато вижу попытку надавить. Беда в том, что она вконец избалована и вместо того, чтобы помогать мне, стремится разорить. Мы должны быть одной командой. Семьей. А она думает только о себе.
      Убежденность и горечь в голосе Дэвида ошеломили меня.
      – Для тебя это открытие? – осмелилась спросить я. – То есть ты считаешь, что Роберта изменилась с тех пор, как ты впервые ее встретил? Со времени вашей помолвки?
      Дэвид покачал головой:
      – Нет. Сказать по справедливости, нет. Изменился я. Но что сейчас об этом говорить! Я порчу день рождения своей любимой сестрички нытьем и жалобами. Прости, милая.
      Я обняла его и прижала к себе.
      – Я беспокоюсь за тебя, Дэвид. Хочу, чтобы ты был счастлив.
      – Не волнуйся, – заверил он, чмокнув меня в макушку. – Я смогу о себе позаботиться. Честно. Даю слово. И буду счастлив. О’кей? А ты веселись и забудь о плохом.
      И направился к родителям. Я смотрела ему вслед.
      Как можно веселиться после того, что я услышала?
      Неужели никто из нас не может быть счастлив?
      Клер собирается выйти за невыносимо узколобого, эгоцентричного сноба.
      Дэвид наконец осознал то, что я поняла еще в начале лета: его невеста – испорченная эгоистичная дрянь.
      А Крис…
      В Крисе нет ничего плохого, кроме того факта, что он таков, каков есть. Как и я.
      И хотя я и согласилась поехать с ним на рыбалку, а он пообещал навестить меня в Бостоне, беда в том, что мы совершенно друг другу не подходим.
      Хотя с ним я счастлива.
      Вернувшийся после перерыва оркестр заиграл быструю мелодию. Парочки потянулись в центр зала.
      Парочки, прожившие вместе сорок лет. Партнерам было под семьдесят.
      Сорокалетние и тридцатилетние парочки, многие во втором или третьем браке…
      «Люди не устают предпринимать все новые попытки. Они стараются быть счастливыми», – подумала я.
      Может, у Джинси с Риком тоже получится?
      Очень хотелось бы на это надеяться. Хотя Джинси упорно не желала серьезных отношений с вдовцом, имеющим ребенка.
      Словно прочитав мои мысли, откуда-то появились Джинси и Клер. Клер выглядела изумительно в бледно-зеленом платье без рукавов, кремовых туфельках на средних каблучках и с сумочкой в тон.
      Сегодня утром Джинси исчезла в ванной, захватив мой гель для волос, и каким-то образом умудрилась придать себе вид лукавого эльфа, который очень ей шел.
      Я считала ее усилия и соответствующие результаты собственным достижением. Тут не поспоришь, я оказываю на Джинси благотворное влияние, и это очень приятно.
      – Мы хотим преподнести тебе подарки! – весело объявила Клер.
      – Спятили? Ничего вы мне не должны!
      – Ну да, конечно.
      Джинси протянула мне тяжелую коробку в блестящей розовой упаковке.
      – Если не понравится, у меня остался чек, так что можно вернуть в магазин.
      – Честное слово, понравится, – поклялась я, разрывая обертку. Внутри оказалась книга о Кевине Окойне, знаменитом визажисте, который трагически погиб года два назад. – О Господи, это… Я сейчас заплачу. Джинси, спасибо тебе, спасибо…
      Джинси неловко погладила меня по плечу.
      – Я спросила продавщицу в «Барнс энд Ноубл», что может заинтересовать девушку вроде тебя. Ну, такую, которая любит косметику, украшения и все такое. Пришлось выбирать между этой книгой и той, что написала Элизабет Тейлор…
      – «Мой роман с драгоценностями»? Я купила ее в день выхода.
      – Я так и думала, – засмеялась Джинси.
      Клер, в свою очередь, вручила мне толстый белый конверт:
      – Держи. И поздравляю.
      Это оказался подарочный сертификат в «Бель-Санте», модный салон красоты на Ньюберри-стрит.
      – Ой! – закричала я. – Здесь хватит на массаж и косметичку! О, Клер, тебе не следовало так тратиться!
      – Желаю провести время в свое удовольствие, – рассмеялась Клер.
      Джинси ткнула меня в бок:
      – Знаешь, неплохо бы выпить шампанского! Как называлась та марка, что подавали на вечеринке Уина?
      – А мне казалось, ты не любишь шампанское, – поддела я.
      – Всегда неплохо мыслить шире.
      Мы дружно подняли бокалы.
      – За именинницу.
      – За вас, подружки! За то, что не поленились приехать на Лонг-Айленд.
      – За нас, – заключила Клер.
      И мы чокнулись.
      О’кей. Может, я зря не верила в Криса?
      Зато оказалась права, пригласив на семейный праздник Джинси и Клер.
      Своих подруг.

      Проходя через гостиную, я мельком взглянула на Уина, погруженного в чтение «Уолл-стрит джорнал». Рядом стоял стакан с виски. Услышав шаги, он удивленно вскинул глаза:
      – Уходишь?
      – Да, – коротко бросила я.
      У меня своя жизнь. Без тебя. Пусть даже я совсем запуталась.
      – Могу я узнать, куда ты собралась?
      – Конечно. На чтения в библиотеку на Копли-сквер. В город приехала одна из моих любимых писательниц.
      – Да? – озадаченно переспросил Уин. – И кто же это?
      – Вряд ли ты ее знаешь.
      – Ты ни разу о ней не упоминала?
      – Почему? Упоминала. Барбара Майклз. Пишет под псевдонимом Элизабет Питерс. И я собрала все ее книги. Они стоят прямо здесь, на полках, у тебя за спиной.
      – Что-то не помню, – пробормотал Уин, задумавшись.
      Я открыла шкаф и вытащила складной зонтик.
      – В библиотеках вечная вонь, – неожиданно изрек Уин. – Пристанище для бродяг и бездомных! Не понимаю, как ты можешь выносить этот запах! Почему бы тебе не пойти в «Барнс энд Ноубл»? По крайней мере там чисто. И можно всегда получить чашку приличного кофе.
      Я попыталась улыбнуться.
      Попытка удалась.
      – Потому что Барбара Майклз не читает в «Барнс энд Ноубл». Она читает в библиотеке.
      Но Уин уже уткнулся в газету: очевидно, он считал разговор оконченным.
      – Ну, – заключил он, переворачивая страницу, – только не позволяй никому к тебе клеиться.
      Я едва не упала в обморок. Живот скрутило, во рту пересохло, на лбу выступил пот.
      Господи, что известно Уину? Может, кто-то из его коллег видел меня с Финном в тот день, Четвертого июля?
      Но, судя по легкой улыбке, Уин понятия не имел об измене.
      Я постаралась отбросить назойливые угрызения совести.
      Он изволил пошутить! Думает, на дурацкой встрече с писательницей не найдется ни одного приличного мужчины, который попытается «снять» меня. Только жалкие бездомные неудачники и ничтожные гомосексуалисты.
      Он в этом уверен.
      А может, он считает, что даже если там и найдется нормальный мужчина, никто не заметит меня. Не говоря уже о попытке знакомства.
      Но почему?
      Потому что я не из тех женщин, которых «снимают». Не сексуальная, не шикарная, ничем не выдающаяся серенькая мышка.
      Я просто Клер.
      Милочка.
      Дорогуша.
      Солнышко…
      – Ничего со мной не случится, – вяло отозвалась я, хватая сумочку и спеша к выходу.
      – Когда ты при… – окликнул Уин, но захлопнувшаяся дверь отсекла остальное, а я не позаботилась ответить.
      На чтении и раздаче автографов присутствовало человек пятьдесят, что лично мне показалось огромным успехом. Позже, прижимая к себе подписанный автором экземпляр последней книги из серии об Амалии Пибоди, я стала рассматривать выставку снимков археологических раскопок времен конца девятнадцатого – начала двадцатого века, то есть приблизительно того периода, когда знаменитая героиня мисс Майклз находилась в Египте.
      Я так увлеклась, что не сразу увидела еще одного поклонника творчества писательницы, стоявшего справа от меня.
      Мужчину. Лет на пять – семь старше меня.
      Честно говоря, я заметила его раньше. Да и трудно было не заметить, учитывая, что он был единственным мужчиной в зале, если не считать двух библиотекарей.
      Я украдкой оглядела незнакомца. Высокий. Рыжевато-каштановые, коротко стриженные волосы. Модная щетинистая бородка. Четкий профиль. Прямой нос, резко очерченный подбородок. Чем-то он напоминал викинга.
      Я поспешно отвернулась, испугавшись, что он поймает меня за подглядыванием.
      Но опоздала.
      – Привет! – окликнул он, и я повернулась к нему.
      – Привет.
      «Викинг» взглядом указал на книгу, которую я держала в руках:
      – Вы были на чтениях.
      – Да, – улыбнулась я. – Люблю ее романы.
      Судя по аккуратной чистой одежде, этому типу вряд ли приходилось бродяжить. А если он гей, какая мне разница? Тем более что я помолвлена с Уином.
      Больше никаких ошибок. Никаких измен. Никогда.
      В ответ я показала на томик у него под мышкой:
      – Кажется, и вы тоже.
      Мужчина кивнул:
      – Признаюсь, я ее поклонник. Книги мисс Майклз разбросаны по всей квартире моей сестры. Как-то я случайно поднял одну, намереваясь спокойно клевать носом в кресле над развернутыми страницами. Всего одна глава, и я подсел как на иглу.
      «В конце концов, что плохого в разговоре о книгах?» – спросила я себя.
      – Ее персонажи – сильные умные люди, – улыбнулась я, – но при этом не идеальны. Кажется, что они твои знакомые. Живут где-то рядом. Обыкновенные. Во всяком случае, мне кажется, что я могла быть героиней одного из романов. Если не считать… если не считать…
      – Продолжайте, – попросил он. – За исключением того, что реальная жизнь куда сложнее. Потому что здесь не один автор, принимающий глобальные решения, а бесконечное множество. Это они рождают хаотические, противоречивые идеи, и нет такого редактора, который организовал бы все это обилие в имеющее смысл целое…
      – Собственно говоря, я имела в виду не совсем это, – призналась я. – Но наблюдение очень точное. Впрочем, я хотела сказать, что, даже испуганные или расстроенные, героини книг мисс Майклз смело ищут свою судьбу. У них есть убеждения, собственные интересы, они стараются отыскать справедливость и правосудие, дать отдых усталым душам… – Поняв, что увлеклась, я смущенно смолкла. После неловкой паузы, краснея, закончила: – Простите, совсем вас заговорила. Во всем этом есть какой-то смысл?
      – Разумеется. А почему вы считаете, что не похожи на героинь Майклз-Питерс?
      – Потому что так и есть.
      Незнакомец как-то странно посмотрел на меня:
      – Вы уверены?
      – Абсолютно.
      – Что же, может быть, вы стремитесь стать героиней? Героиней собственной жизни?
      Интересная мысль.
      – Это было бы неплохо, – кивнула я. – Наверное, мне следует поставить себе именно такую цель. Спасибо.
      Он глянул сначала на часы, потом на меня:
      – Послушайте, сейчас только восемь. Я подумал, может, нам выпить кофе? Заодно продолжим беседу.
      Второй раз за этот вечер я едва не грохнулась в обморок. Правильно ли я расслышала? Но спокойный выжидающий взгляд подтвердил, что с моим слухом все в порядке.
      – О… мне так жаль, – тихо сказала я, – с удовольствием выпила бы с вами кофе, но, видите ли, я помолвлена…
      И как последняя дура повертела левой рукой. И только тогда сообразила, что не надела кольца.
      – Прошу прощения, – неловко усмехнулся он. – Я не заметил кольца.
      Я невольно опустила глаза на пустую руку.
      – Его отдали уменьшить, – пояснила я, словно его это могло интересовать. – Разумеется, откуда вам знать…
      – Ну… Полагаю, мне пора. Доброй вам ночи.
      – Спасибо, – кивнула я, выдавив улыбку. – Вам тоже.
      Последовало мгновение исключительной взаимной неловкости. После чего он с поспешным кивком оставил меня одну перед рядами фотографий.
      Я немного постояла, слепо таращась на остальных посетителей.
      Даже не спросила, как его зовут.
      Незнакомец. Поклонник.
      Я сама виновата в происшедшем недоразумении.
      Виновата в том, что произвожу обманчивое впечатление.
      Почему я не надела обручальное кольцо?!
      Да потому что похудела так, что кольцо спадало с пальца! Испугалась, что потеряю. Вот Уин и отвез его к ювелиру – уменьшить.
      А без кольца я будто бы находилась в свободном поиске.
      Может, спрятаться и никуда не выходить из квартиры, пока кольцо не окажется на моем пальце?
      Разумеется, нет.
      Но почему незнакомый человек заговорил со мной?
      Должно быть, от меня исходят флюиды доступности.
      Так или нет?
      Даниэлла наверняка знает ответ. Ей известно все о поведении мужчин, стремящихся очаровать женщину, а в качестве доказательства имеется целый тетрадный трактат.
      У меня на такое просто мозгов не хватает.
      А теперь незнакомец, вероятно, принял меня за динамистку. Бессердечную кокетку.
      Можно подумать, мне до этого есть дело. Я никогда больше не увижу его.
      Какой кошмар, Клер! Все, к чему ты ни прикасаешься, превращается в сплошной кошмар.
      Уин. Финн.
      Я с тяжелым сердцем покинула библиотеку и взяла такси.
      Одна, в темноте, на жестком заднем сиденье, я пыталась взять себя в руки. Обрести покой.
      – Ничего не случилось, Клер, – твердила я себе, наблюдая, как мимо проплывают улицы, – забудь, и все.
      Ничего похожего на то, что было Четвертого июля.
      Ничего.
      И все же что-то случилось.

      Знакомый парень не впервые приглашал меня к себе домой.
      Или впервые?
      Сет Ливеркрон, с которым я встречалась в выпускном классе, жил с родителями. А у Криса был собственный маленькой домик, позади того, где жили родители.
      За несколько дней до знаменательного вечера Крис спросил, нет ли у меня особенно нелюбимых блюд или аллергии на какие-то продукты.
      – Люблю поесть, – призналась я. – В этом отношении я никогда не была особенно разборчивой.
      – Одно из качеств, которые мне в тебе особенно нравятся. Ты женщина чувственная, эмоциональная. Любишь жизнь. И стараешься ею наслаждаться.
      Верно, согласилась я про себя.
      Чем я хуже Лары Флинн Бойл! Ким Кэтролл! Мишель Пфайфер!
      В субботу вечером мы с Крисом прибыли во владения его родителей в деревушке Чилмарк.
      Владения составляли около двадцати акров. Все цвело и зеленело. Воздух был так свеж, что кружилась голова.
      Трехэтажное здание девятнадцатого века, чисто выбеленное, с черными ставнями. Разноцветные петуньи, выхлестнувшиеся из ящиков на окнах первого этажа. Заросший сорняками сад сбоку и позади дома. Огород возле кухни.
      На первом этаже располагались большая комната с камином, когда-то бывшая гостиной, но теперь переделанная в спальню, столовая, ванная и еще одно помещение, которое Крис называл прихожей.
      На втором этаже находились три спальни различных размеров, тоже с каминами. Кабинет, ванная с туалетом.
      Я спросила, где стоят стиральная машина и сушилка для белья.
      Крис ответил наивным взглядом и пояснил, что мать все стирает в ручье. Я не сразу поняла, что он шутит. Оказалось, в подвале устроены прекрасная прачечная и гладильная.
      Крис представил меня родителям как свою подружку. Я немного растерялась, но не подала виду. Сказались годы умения держать себя в руках.
      Мистер Чайлдз, краснощекий толстячок, сидел в инвалидном кресле. Крис намекал, что его отец нездоров, но подробностей не приводил. А я не расспрашивала, отчасти из деликатности, отчасти потому, что… просто не думала встретить мистера Чайлдза, каким-то образом войти в семейство Чайлдз.
      Но вот она я, в их доме. Приглашена к ужину.
      Миссис Чайлдз оказалась высокой блондинкой. Крис унаследовал от матери рост и цвет волос.
      Ужин был подан почти немедленно. Хотя я привыкла сначала выпить коктейль, но что тут скажешь?
      Обеденный стол был сервирован просто, но тщательно белым повседневным фарфором. В центре стояла оригинальная цветочная композиция из подсолнухов с коротко обрезанными стеблями. Рядом с тарелками лежали темно-синие салфетки того же цвета, что и эмалевая ваза с подсолнухами.
      А еда!
      Мы начали с домашней густой похлебки с моллюсками. За ней последовал сочный ростбиф. Крис собственноручно нарезал салат из красных сладких томатов с огородной зеленью.
      На десерт мы наслаждались домашним пирогом с персиками и ежевикой, поданным с ванильным пирожным.
      Прошло, казалось, несколько очень приятных часов, прежде чем я промокнула губы салфеткой и с удовлетворенным вздохом откинулась на спинку кресла.
      – Мне нравится, когда у девушки хороший аппетит, – заметил мистер Чайлдз, весело поблескивая глазами.
      Миссис Чайлдз ударила мужа по плечу салфеткой, но я ничуть не обиделась. Наоборот, засмеялась.
      – Я такая. И совсем не стремлюсь похудеть. Думаю, это наследственность.
      – Кстати, о наследственности, – оживилась миссис Чайлдз, – говорят, у вас недавно был день рождения.
      Я поблагодарила ее за то, что вспомнила, и рассказала, как недавно летала домой, к родителям. Забыв при этом упомянуть, что заодно пригласила Джинси и Клер, – Крис считал, что я была на Лонг-Айленде одна.
      – Но мы скоро отпразднуем его вдвоем, – объявил Крис, взяв меня за руку. – В Бостоне.
      От меня не ускользнули высоко вскинутые брови миссис Чайлдз, взглянувшей сначала на сына, а потом на наши сомкнутые руки.
      Я осторожно отстранилась, почти уверенная, что понравилась миссис Чайлдз. Как большинству людей. Кроме этого, я почти точно знала, что она не понимает наших с Крисом отношений.
      Как, впрочем, и я сама.
      Пришлось ловко перевести разговор на более общие, менее личные темы.
      Еще час – и мы с Крисом, распрощавшись с его родителями, отправились к нему. Ему не терпелось показать мне свой дом. Я гадала, собирается ли он предложить секс, и уже приготовила ответ.
      Мягкое, но решительное «нет».
      Дом был уменьшенной копией жилища его родителей, выстроенной в семидесятых для холостого дяди. Крис унаследовал его в восемнадцать лет, поскольку дядюшка давно скончался.
      Обстановка была простой, но не спартанской и довольно уютной. Разглядывая снимок маяка «Гей-Хед» во время шторма, я невольно задалась вопросом, кто обставлял дом Криса. Мать? Бывшая подружка? Сам Крис?
      А ведь я почти ничего о нем не знала. Он был не из тех, кто любит распространяться о себе, а я не слишком стремилась расспрашивать.
      Не слишком стремилась? Или предпочла вообще не расспрашивать?
      Есть ли у него братья и сестры? Был ли он раньше женат или помолвлен? Сколько ему вообще лет?
      О Господи, учился ли он в колледже?
      И тут до меня впервые дошло: если бы я посчитала Криса подходящим кандидатом в мужья, то получила бы ответы на эти вопросы и еще множество других еще до конца первого свидания.
      Меня передернуло.
      Мысленно.
      Я не хотела, чтобы подобные назойливые мысли испортили приятный во всех других отношениях вечер.
      – У тебя чудесная мама, Крис, – заметила я, подумав, что она еще и умна, и старается защитить свое дитя. – Тебе очень повезло. А твой отец такой славный! И остроумный к тому же!
      – Я говорил ему, что ты так скажешь! – ухмыльнулся Крис.
      Я игриво хлопнула его по руке:
      – О, не смей! Я и без того смущена! Но твои родители и в самом деле прекрасные люди. Идеальные хозяева. А как твоя мама готовит! Живи я по соседству, наверняка была бы уже толще слона! И вряд ли меня бы это беспокоило!
      Крис как-то странно помялся, подошел к пристенному столику, открыл ящичек и, что-то вынув, вернулся ко мне.
      – У меня есть подарок для тебя, – объявил он, и, клянусь, его голос дрожал. – Не знаю, понравится ли тебе. Если нет, я не обижусь.
      Мое сердце заколотилось сильнее.
      – Крис! Перестань волноваться! Я люблю подарки!
      Он протянул мне плоскую квадратную белую коробочку, запечатанную двумя крохотными полосками прозрачного скотча.
      Украшение?!
      Я задыхалась от волнения.
      Это украшение!!
      Конечно, элегантная упаковка или по крайней мере большой блестящий бант не помешали бы, но главное – то, что внутри!
      Браслет! Судя по размеру и форме коробочки это должен быть браслет.
      Я кое-как подцепила ногтем скотч и подняла крышку.
      И увидела.
      Браслет.
      Точно браслет.
      Из тонких прямоугольников переливающегося радужными тонами светлого перламутра, приклеенных к металлической основе. Даже не серебро. Что-то вроде мельхиора, и то вряд ли.
      – У меня никогда раньше не было перламутрового браслета, – правдиво заметила я.
      Самым жизнерадостным тоном.
      Хотя мне ужасно хотелось заплакать.
      Не знаю, чего я ожидала.
      Не знаю, чего опасалась.
      – Я так и подумал, – серьезно кивнул Крис. – То есть я никогда не видел у тебя ничего подобного, но когда увидел его, сразу понял, как красиво он будет смотреться на твоей руке.
      Он и правда был такой милый!
      Я улыбнулась и, привстав на цыпочки, нежно поцеловала его в губы. Крис обнял меня и больше не отпустил.
      – Даниэлла, – хрипловато прошептал он, – я хочу о чем-то спросить тебя.
      Его близость одурманила меня.
      На мгновение.
      И тут меня осенила ужасная мысль.
      Может ли быть перламутровый браслет чем-то вроде подарка к обручению?
      – Хм-м? – промычала я, притворяясь, что до сих пор нахожусь под гипнозом его объятий.
      – Мы уже довольно давно встречаемся…
      – Десять недель, – перебила я, до этого момента не подозревая, что веду счет времени. – Двадцать раз. Десять настоящих свиданий. Не считая тех двух раз, когда мы случайно столкнулись на улице.
      – Правда? О’кей, вот я и подумал, что я не хочу встречаться ни с кем другим, и еще подумал, вдруг ты испытываешь то же самое. Потому что если это так… то есть, ну, мы могли бы встречаться только друг с другом. Ты и я.
      Прекрасный, только что съеденный ужин рванулся к горлу, угрожая вырваться наружу.
      Господи, почему это происходит со мной?
      Дура! Принять приглашение на ужин в дом его родителей!
      – Глупенький, – я пыталась говорить мягко-шутливым тоном, ободряюще и достаточно чувственно, – конечно, мне нравится быть с тобой.
      – Но мы будем…
      – Пойми, нам хорошо вдвоем. Разве не так? Все просто чудесно!
      Крис смотрел на меня. Но как я ни старалась, так и не поняла, о чем он думает.
      Во многих-многих отношениях Крис был непознанной территорией.
      Неужели я сумела одурачить его, заставив поверить, что не собираюсь встречаться ни с кем, кроме него? Или он понял истинное значение моих уверений?
      Крис далеко не глуп. И если сообразил, в чем дело, значит, хотел сохранить лицо, притворяясь доверчивым дурачком.
      А я пыталась спасти то, что осталось от романтического настроения сегодняшнего вечера. Чуть-чуть отстранилась и подняла руку с браслетом.
      – Смотри! Если повернуть вот так, он отливает бледно-розовым. Люблю розовое.
      – Знаю, – кивнул он с улыбкой, снова привлекая меня к себе. И больше уже ничего не сказал.
      «Как можно не любить этого человека?» – спросила я себя.
      Можно.
      Потому что ты не можешь этого себе позволить.

      Я ринулась вперед.
      Очертя голову бросилась в волны.
      Стиснула зубы – и вперед.
      Как бы еще описал отец мои отважные действия?
      Я набралась храбрости (чего это мне стоило!) и пригласила Рика и Джастина провести со мной день в Оук-Блаффс.
      Можете поверить, я заранее тряслась от страха, но среди недели случилось нечто такое, что я почти забыла о предстоящем визите.
      Я получила письмо от доктора.
      Сейчас объясню подробнее.
      После многих лет пренебрежения своим здоровьем, то есть полного нежелания обследоваться и пропуска ежегодных профилактических осмотров, я наконец поддалась давлению Салли и договорилась о посещении доктора. Скорее ради того, чтобы заткнуть рот приятельнице, чем из беспокойства о состоянии собственного организма.
      Доктор, суперделовая на вид женщина лет тридцати пяти, вознамерилась взять у меня анализ крови.
      – Это еще для чего? – осведомилась я. Честно говоря, довольно сварливо.
      – Надо проверить уровень холестерина в крови, – пояснила она, что-то царапая в моей карточке. – И убедиться, что у вас нет проблем со щитовидкой.
      – Щитовидкой?
      – У вас глаза немного навыкате, – спокойно сообщила доктор.
      Похоже, врачи считают себя вправе оскорблять пациентов, понимая, что это легко сойдет им с рук. Преимущества профессии…
      – А я могу отказаться?
      Лично я была твердо намерена не отдавать ни капли своей крови.
      – Можете, – ответила доктор, глядя мне в глаза.
      Мне вдруг стало стыдно. Неужели я веду себя как капризный ребенок?
      – Это ваша жизнь, – продолжала она. – Но если хотите, чтобы вас лечили правильно, нужно сотрудничать с врачом, а не бороться.
      – Ладно, – пробормотала я.
      Кровь из меня выцедила грузная уроженка Ямайки, исполненная чувства собственного достоинства. Впрочем, процедура была вполне терпимой. Я представляла себе, как она восседает верхом на пытающемся вырваться пациенте, наслаждаясь его страданиями.
      Закончив, она сказала, что я получу результаты через несколько дней, обычной почтой.
      Ровно через пять минут после ухода я забыла об анализе и вернулась в город на метро.
      Неделю спустя, уходя на работу, я обнаружила на полу вестибюля адресованное мне письмо. Должно быть, его положили в чужой ящик, и владелец любезно выбросил его на пол.
      На конверте стоял адрес приемной доктора.
      Мое сердце бешено забилось, и я поспешно упрятала конверт в сумку. Добравшись до офиса, набрала внутренний номер Салли и попросила как можно скорее прийти ко мне.
      – Смотри, – прошипела я, тыча конвертом ей в лицо. – Это ты во всем виновата!
      – Что? – удивилась Салли, выхватывая конверт. – А! Это, возможно, результаты твоего анализа крови. И что тут такого? Большое дело!
      Я выдернула у нее конверт.
      – Большое дело… большое дело!
      – Джинси, распечатай конверт! Если там что-то неприятное, лучше все знать. По крайней мере что-то можно будет исправить. Определить проблему, найти решение, а потом…
      – Закрой. Рот!
      Я распечатала мятый конверт и прочла содержимое. Поразмыслила и прочла еще раз.
      – Ну? – подгоняла Салли. – Не держи меня в напряжении.
      Я откашлялась.
      – Цитирую: «Ваши показатели в пределах нормы».
      В пределах нормы?
      И что это, спрашивается, означало?!
      Еще один вопрос: что такое норма? Норма чего?
      – Доктора всегда так выражаются, – пояснила Салли. – Не бери в голову.
      – То есть как «не бери в голову»? – взвизгнула я. – Это моя кровь! И я имею полное право беспокоиться! Знаешь, до того как ты заставила меня тащиться к гребаному доктору, я вообще не думала ни о какой крови! О моей… как это… гребаной щитовидке! Как можно требовать, чтобы я не волновалась, если никто не позаботился объяснить дурацкие медицинские шифры! С таким же успехом можно попытаться разгадать египетские иероглифы! И после этого она имеет наглость заявлять, что моя кровь в пределах нормы!
      – Успокойся, Джинси! – увещевала Салли. – Можешь обо всем расспросить доктора на повторном приеме.
      – Что? С какой стати я должна идти на повторный прием?
      – Чтобы довести исследование до конца. Разве она не назначила тебе время?
      – Ничего подобного! И я никуда не пойду. Изо всех сил попытаюсь забыть об этой истории. Выбросить ее из головы. В пределах нормы! Иисусе! Что дальше? Маленько не в себе? Немножко беременна?
      Но письмо по-прежнему занозой сидело в мозгу, даже когда Рик и Джастин сошли с парома этим августовским утром. Однако я поклялась не упоминать о докторе, пока мы с Риком не останемся наедине.
      Первым делом я привела парней в дом познакомиться с Даниэллой и Клер. Мы задержались всего на пять минут: вполне достаточно, чтобы Рик и Джастин произвели самое благоприятное впечатление на подруг.
      У двери я обернулась, чтобы застать девушек врасплох. Но вместо презрительно-брезгливых гримас, ожидаемых мной, Клер широко улыбнулась, а Даниэлла, показывая, большой палец, одними губами прошептала:
      – Круто!
      Из дома мы направились прямо к карусели «Летающая лошадка» на Сент-авеню, главной улице Оук-Блаффс. Рик посадил Джастина на гарцующую фиолетовую лошадку, а я пошла за мороженым, после чего мы плюхнулись на ближайшую скамью, откуда могли наблюдать за веселившимся малышом. Пока Джастин совершал круг за кругом, я рассказала Рику о своем посещении докторши и результатах анализа.
      – Звучит прекрасно, – пожал он плечами, доедая мороженое.
      – Не думаешь, что выражение звучит обтекаемо? – допытывалась я. – «В пределах нормы».
      – Обычная медицинская терминология, – утешил он, вытирая рот и скатывая салфетку в комочек. – Они едва ли не с первых дней учебы привыкают избегать категоричных заключений. Кроме, разумеется, «он мертв». Один из способов защитить себя от судебных исков по обвинению в непрофессионализме. И возможно, таким образом врачи признают, что далеко не боги. Что тоже могут пропустить притаившуюся в темноте опасность.
      А вот это уже настораживало.
      – Хочешь сказать, точность – не самое сильное качество врачей?
      Рик пожал плечами:
      – Что поделать! Язык у них действительно туманный.
      – Но это преступление! – обозлилась я. – Зачем люди вообще ходят к докторам, если в результате слышат диагнозы вроде: судя по внешнему виду у вас проблемы со щитовидкой, но анализы показывают, что ничего такого нет, поэтому давайте подождем и посмотрим, не свалитесь ли вы без сил и не загнетесь ли к следующему утру!
      Рик рассмеялся.
      – Может, тебя утешит, если я открою свой диагноз, поставленный моим любимым доктором?
      – Нет! Да!
      Странно. Как он может быть таким невозмутимым, когда гребаные доктора его жены не смогли предотвратить ее смерть от рака в двадцать девять лет.
      И тут до меня дошло.
      О Господи! Это же мой возраст! Мне двадцать девять! И я тоже могу умереть…
      – Джинси!
      – Что? – спохватилась я.
      – Ты в порядке? Что-то ты побледнела.
      Ну да, как труп. Труп, которым я скоро стану.
      – Все нормально, – солгала я. – Валяй рассказывай! И упаси тебя Боже, если окажется не смешно!
      Рик глубоко вздохнул.
      – О’кей. Так вот. Это было лет шесть назад, Энни только что поставили диагноз. Она была очень угнетена и устала, так что я решил взять на себя часть домашней работы. Ну, снять с нее груз забот, чтобы она смогла сосредоточиться на выздоровлении.
      Можно подумать, это помогло!
      Я мрачно усмехнулась.
      – В один прекрасный день я вытащил пылесос, тряпку для пыли и моющее средство, включил телевизор, чтобы веселее работалось, и приступил к делу. И как раз в тот момент, когда пылесосил плинтус…
      – Ты пылесосишь плинтусы?
      Интересный факт!
      – Теперь уже нет, – заверил Рик. – Итак, я чистил плинтус, когда что-то на экране телевизора увлекло меня. Я выпрямился, чтобы получше разглядеть, и ударился макушкой о край тяжелой деревянной полки.
      – Ой!
      Рик осторожно коснулся пальцем затылка, словно это место еще ныло.
      – Вот именно «ой»! На какой-то момент я отключился. Было очень больно, но я не хотел волновать Энни. Она в тот момент дремала, а когда проснулась, я ничего не сказал. Но прошло несколько дней, а голова по-прежнему раскалывалась, перед глазами стояла какая-то дымка, – в общем, я решил сделать компьютерную томограмму.
      У меня сердце ушло в пятки. Ноги задрожали.
      – Это страшно? Они сунули тебя в трубу?
      Рик пожал плечами:
      – Да ничего особенного. Просто лежишь, и все. Я вроде как даже задремал. А когда все кончилось, спросил техника, заметил ли он что-то. И тот ответил, что официальное заключение составит мой доктор, но сам он серьезных отклонений не заметил.
      Рик громко фыркнул, а меня передернуло.
      – До сих пор не могу успокоиться! Никаких серьезных отклонений! Очевидно, предполагается наличие кучи несерьезных.
      – Рик, как ты можешь смеяться? Во-первых, этот тип не должен был выдавать никакой информации! Или это его способ шутить? Да он вообще не имел права высказываться!
      Я схватила Рика за руку и стала трясти, словно пыталась заставить понять свои тревоги.
      Свои страхи.
      – И, Господи, ты бы мог стать гребаной ходячей бомбой с часовым механизмом! А если бы все эти несерьезные отклонения слились бы в одно чертово серьезное? И БАМ – ты покойник.
      Рик осторожно высвободил руку и с ухмылкой обнял меня за плечи.
      – Джинси, доктор посмотрел снимок и убедился, что у меня нет сотрясения, а следовательно, волноваться нечего.
      Но я никак не могла успокоиться.
      – В пределах нормы, черт бы его побрал, – бормотала я.
      – Смотри, а вот и Джастин! – воскликнул Рик. – Похоже, ему наконец надоело вертеться.
      – Ладно. Поняла. Оставим эту тему. На время.
      Остаток дня прошел в развлечениях. Даже я немного развеселилась, усилием воли выбросив из головы историю о серьезных отклонениях.
      Мы с Риком пообедали жареными моллюсками. Джастин довольствовался хот-догом. Рик купил еще один стаканчик с мороженым, который умудрился уронить через две секунды после покупки.
      – Па, – деловито заметил Джастин, – может, в следующий раз возьмешь чашку?
      После ленча мы с Джастином затеяли соревнование: кто дальше забросит камешек в океан. Я выиграла, честно и справедливо. Джастин умел проигрывать, так что все было по правилам.
      Я купила в киоске одноразовую камеру, и мы стали снимать друг друга, позируя перед объективом в брызгах прибоя. Проходившая пара лет шестидесяти предложила сделать «семейный снимок». Джастин немедленно схватил за руки меня и Рика, и мы стали единым целым.
      Рик подмигнул мне поверх головы Джастина. Все было так непривычно и почему-то прекрасно. Я почувствовала, как слезы жгут глаза, и порадовалась, что надела темные очки.
      Позже, провожая отходящий от причала паром, я махала рукой Рику и Джастину. Солнце почти село. Мои парни появились на палубе: темные, уже не слишком различимые силуэты, – и мы продолжали махать друг другу, пока паром не исчез из виду.
      Мне не хотелось с ними расставаться.
      Надеюсь, это показатель полной нормы.

      Нелепый, сумасбродный каприз: этим вечером мы с Клер остались дома, вместо того чтобы транжирить денежки в баре. Налили себе пива и заказали пиццу.
      Клер читала какой-то детектив, действие происходило в Египте в конце девятнадцатого века, а я погрузилась в биографию Бенджамина Франклина. И все было тихо, пока часов в одиннадцать не заявилась Даниэлла. За собой она тащила очередного поклонника. Клер, она сидела в тонкой хлопчатобумажной сорочке, прижала к груди диванную подушку и поджала ноги под стул. Я, в майке и джинсовых шортах, чувствовала себя увереннее и поэтому поднялась, чтобы пожать руку последнему в длинной очереди поклонников Даниэллы. Брр! Все равно что схватить вареные макаронины! Запястье парня было не толще спички!
      Даниэлла представила красавца как Стюарта и пояснила, что он заглянул на минуточку.
      Стюарт покраснел до ушей и умоляюще взглянул на нее. Та ткнула пальцем в сторону ванны. Мы с Клер обменялись вопросительными взглядами. Даниэлла, напевая себе под нос, опрокинула сумочку на разделочный стол.
      Минуты через две вернулся Стюарт, и Даниэлла проводила его до двери. Без всяких поцелуев. Даже в щечку.
      Голова Стюарта болталась, как у куклы, японского болванчика.
      – Ну и… – издевательски протянула я, когда Даниэлла пришла на кухню, – как твой поклонник?
      Она пожала плечами и отвела глаза.
      – Вроде бы ничего. Мы договорились встретиться еще раз. Знаешь, он адвокат!
      – Да ну? Надеюсь, в суде он ведет себя порасторопнее. Этот парень – настоящая дохлая муха. Абсолютно безликий тип. Амеба какая-то!
      – Неправда! – надулась Даниэлла. – Ну ладно, может, ты права. Самую малость.
      – Я едва расслышала, как он поздоровался, – поддержала Клер. – Он слишком мягок для работы в суде.
      – Вернее, слишком тощий для работы в суде, – хихикнула я.
      – Что? – дуэтом вскричали мои соседки.
      – А то! Он слишком тощий для работы в суде! Не производит впечатления. Подуешь, и свалится. Тот самый слабак, каких мачо забрасывают песком на пляже.
      – Это нечестно!
      – Но я же не сказала, что у него мозгов не хватает! Может, он – суперинтеллектуал! Или вообще славный малый. Или богат. Капиталы семьи или что-то в этом роде. Но не могу представить его успешным адвокатом, особенно если ему приходится защищать обвиняемого в суде присяжных. Если он целыми днями просиживает за столом, заключая миллионные сделки, – это еще туда-сюда. А может, он пользуется своей неказистой внешностью, чтобы одурачить оппонентов?
      – Ты действительно считаешь, что внешность имеет такое значение для профессионального успеха? – усомнилась Клер.
      – В данном случае да. Высокие мужчины заметнее коротышек. Хорошо сложенные мужчины считаются более сильными, чем толстяки или тощие. И присяжных скорее убедит защитник с внешностью героя, красавца, такого, с кем хотят встречаться женщины. Такого, каким мечтают стать все мужчины.
      – Думаю, мне не стоит идти на второе свидание, – неожиданно заключила Даниэлла. – Джинси очень убедительна. Плюс… ну. Не знаю, не нравится мне его имя. Стюарт-шмуарт. Фу!
      – Стюарт – карлик, – ухмыльнулась я. – Видите? Не человек, а мышь!
      – И ты порвешь с человеком только из-за его имени? – возмутилась Клер. – Я тебе не верю! Как бы ты себя почувствовала, если бы парень порвал с тобой только потому, что невзлюбил твое имя!
      Даниэлла дернула плечиком:
      – Его проблемы. Кроме того, как может любой нормальный мужчина не любить имя Даниэлла? Я вас умоляю! Правда, один парень как-то на первом свидании назвал меня Дани-эль, после чего я с ним немедленно распрощалась.
      – И вообще, зачем тебе другие парни? Ты ведь была в доме Криса, познакомилась с его родителями? Разве не здорово?
      Даниэлла вспыхнула и, отвернувшись, открыла холодильник.
      – У нас осталась диетическая газировка?
      – Она не желает обсуждать эту тему, – объяснила я. – Крис не включен в список. Она не принимает его всерьез. И намеревается разбить его сердце.
      Даниэлла хлопнула дверцей холодильника и круто развернулась.
      – О, ради Бога! Крис не влюблен в меня.
      – Разумеется, влюблен, – спокойно возразила я, – просто ты не желаешь это признать.
      Клер подошла к Даниэлле и положила руку ей на плечо. Я впервые видела, как она дотронулась до кого-то. Ничего не скажешь, эта девушка – настоящая шкатулка с сюрпризами.
      – Даниэлла, по-моему, Джинси права. Это вполне очевидно. Он смотрит на тебя так… словно смысл его жизни только в том, чтобы видеть тебя.
      – Он…
      Ага. Даниэлла не могла это отрицать!
      – И ты тоже влюблена в него, – добавила я.
      – Ничего подобного.
      – Ладно, скажем так: питаешь к нему сильные чувства.
      – Вовсе нет!
      Я кинула на Клер многозначительный взгляд, говоривший: «Вот видишь!»
      – Да ну? – хмыкнула я, показав на правое запястье Даниэллы. – В таком случае что это за штуку ты нацепила?
      Даниэлла нервно – виновато? – коснулась широкого браслета:
      – Какую штуку? Ах это? Ничего особенного. Всего лишь перламутровый браслет.
      – И чей это подарок?
      – Ладно, достали! Крис! Крис подарил. Когда я ездила к его родителям! Но это ничего не значит. И… и это не обручальное кольцо.
      – Поэтому ты его носишь? Это не золото. Не бриллианты. И не…
      – О’кей, о’кей. Только… только замолчи! Он действительно кое-что для меня значит. Господи!
      – Неужели так трудно признать, что тебе нравится Крис? – спросила Клер куда мягче, чем сделала бы это я. – Он кажется ужасно славным.
      Даниэлла схватилась за голову. Браслет сполз к локтю.
      «С удовольствием надела бы такой», – подумала я.
      – Потому что это все впустую, ясно? – ответила она, едва не плача. – У нас ничего не выйдет.
      Клер не добивалась объяснений. Я была уверена, она знает ответ не хуже меня.
      – Так почему ты не объяснишься с Крисом, если уже все решила? – спросила я. – Не води его за нос, позволяя думать, что между вами возможно что-то серьезное, если не собираешься встречаться с ним, когда лето пройдет.
      Клер едва заметно качнула головой.
      – Не могли бы мы сменить тему? – вскричала Даниэлла, смаргивая слезы. – Или я немедленно уезжаю. Я не шучу. И больше не желаю говорить о Крисе!
      – Ладно, – кивнула Клер, прежде чем я успела открыть рот. – По-моему, на крыльце стоит бутылка с диет-кокой. Пойду принесу. Она теплая, но у нас есть лед.
      – Спасибо, – прошептала Даниэлла.

      После допроса, который я учинила Даниэлле ночью, я опасалась, что больше она никогда не станет со мной разговаривать.
      Но утром Даниэлла была на удивление жизнерадостна. Может, в душе она все еще переживала из-за Криса, но за завтраком я не заметила ни следа горечи или гнева.
      Как я отмечала раньше, эта девушка умела держаться. И была чертовски хорошей актрисой.
      К десяти часам мы уже валялись на городском пляже на нашем любимом месте. Вертихвосток нигде не было видно. День обещал быть хорошим.
      Я уже дремала, надвинув шляпу на лицо, когда Даниэлла ни с того ни с сего спросила:
      – А у Рика есть для тебя домашнее имя? Ну, прозвище?
      Я подняла шляпу и, щурясь, уставилась на нее.
      – Что? Нет. Иногда он зовет меня Джинс. Когда ему лень выговорить мое имя целиком.
      – Нет, я имею в виду какое-нибудь ласковое имя, которое он приберегает только для тебя.
      Я нахмурилась и села.
      – Мне не слишком идут ласковые имена, и, кстати, я их терпеть не могу. Для меня и мое собственное сойдет.
      – Хочешь сказать, что не называешь его «Рики-вики» или «любимый»?
      Я потянулась к лосьону Клер для загара и побрызгала так и не успевшие загореть ноги.
      – Да он бы плюнул мне в глаза! – заверила я Даниэллу. – И я бы считала, что заслужила это. Ну, может, не плюнул бы… В наших отношениях именно я вспыльчивая идиотка. Рик ужасающе зрелый человек.
      – Кстати, когда мы начали встречаться, – вступила Клер, – Уин называл меня «Клер-медвежонок».
      – Фу!
      – А мне это кажется очень трогательным, – запротестовала Даниэлла. – Как он сейчас тебя называет?
      Клер поморщилась:
      – Совестно сказать.
      – Почему? – удивилась я, возвращая ей лосьон. – Это неприлично?
      – Нет, – вздохнула она. – Мне неприятно, потому что все его приятели называют своих жен одинаково.
      – И как? Да не тяни ты!
      – Дорогуша. – Клер закатила глаза.
      – Да уж! Довольно покровительственно.
      – Дорогуша? – повторила я. – Вроде как «дорогуша, принеси мне пива»? Или «дорогуша, позвони маме вместо меня, хорошо? Тебе следует чаще звонить ей. Хорошая миленькая женушка должна звонить свекрови не менее раза в неделю».
      – И еще «дорогуша, ты еще не постирала мои носки»? – добавила Даниэлла.
      – Что-то в этом роде, – признала Клер. – Хотя не думаю, что Уин пытается мне покровительствовать. Скорее он подражает коллегам.
      – Тебя именно это волнует? – спросила я, водружая шляпу на голову. Сегодня солнце было особенно жарким. – Тот факт, что ты перестала быть для него кем-то особенным? Просто одна из многих женщин. Одна из целой конюшни невест и жен.
      – Да, – яростно выпалила она. – Так и есть!
      Похоже, я попала не в бровь, а в глаз, задела больное место. Даниэлла послала мне предостерегающий взгляд, но я небрежно пожала плечами.
      Клер тоже села и обняла колени.
      – Меня беспокоит, что Уин так старается подражать коллегам. Он один из них. Все, что он делает, кажется таким… ну, не знаю, в точности таким, что можно ожидать от успешного корпоративного адвоката. Купить «БМВ» седьмого выпуска. Каждые три месяца менять сотовый на более современный. Играть в гольф по субботам. Приобретать рубашки только в «Брукс бразерс». Жениться на подружке по колледжу. Переехать в пригород…
      – Он хочет переехать в пригород? – оживилась Даниэлла. – Куда? В Линкольн?
      – Или в Лексингтон. Может, Конкорд. Как только я забеременею первым ребенком.
      – Так не беременей, – пробормотала я.
      – О, я не возражала бы против спокойного пригорода, – покачала головой Клер, ловко обходя проблему беременности. – Мне так не хватает настоящего дома! Просто… я бы тоже хотела участвовать в принятии решений. Вот и все.
      – Воробушек, – бросила я. – С таким же успехом он мог бы назвать тебя своей «маленькой робкой птичкой». И держать тебя в клетке.
      – А Уин всегда был таким? – поинтересовалась Даниэлла. – Всегда оставался членом стаи? Был ли он когда-нибудь личностью? Или ты просто видишь его таким?
      Клер ответила не сразу.
      – А может, тебе именно это в нем и понравилось, то, что он надежен и вполне ординарен? – вмешалась я, вспомнив первое впечатление от Уина на вечеринке его фирмы.
      До того как он открыл рот. Свой большой рот.
      – Может, Уин не так уж сильно изменился. Может, это ты изменилась?
      Клер по-прежнему молчала.
      – Я бы на твоем месте решительно воспротивилась, Клер! Топни ногой, – потребовала Даниэлла, открывая бутылку с охлажденным диетическим чаем, – пока еще не поздно.
      – Ненавижу пессимизм, – вздохнула я, – но, по-моему, уже слишком поздно. Уин никогда не изменится. Да и зачем? Система прекрасно работает на него.
      – Так что ты предлагаешь? – нахмурилась Даниэлла.
      – Я не имею права что-то предлагать, – осторожно ответила я, глядя на нее. – Просто высказываю свое мнение. И я считаю, что Клер сможет жить собственной жизнью, ну, или быть с мужчиной на равных, только бросив Уина и найдя ему замену. Ей нужен человек, не имеющий ничего общего с Уином. Послушай, Клер, начни сначала с другим мужчиной. С чистой страницы. Установи новые правила.
      Клер не сводила глаз с массивного кольца с бриллиантами, туго обхватившего средний палец левой руки.
      О, черт! Опять я со своим языком.
      Вечно лезу не в свое дело.
      Я и мой дурацкий язык.
      Наконец Клер подняла голову и перевела взгляд с меня на Даниэллу.
      – Спасибо за откровенность, – сухо обронила она. – Но это моя жизнь. И я проживу ее, как умею. Таким образом, мне не придется винить никого, кроме себя, если эта жизнь не удастся.
      И что мы могли на это сказать?
      Я снова легла на полотенце и дала обет временного молчания.

      Я заказала столик в «Гриль-23».
      Не то чтобы Крису не по плечу была такая простая задача. Наоборот. Просто я так привыкла общаться с персоналом дорогих ресторанов, что было бы глупо не позвонить. И не выбрать место и время.
      Откровенно говоря, я бы предпочла «Лок-Обер», если бы не боялась, что тамошние цены чересчур высоки для Криса.
      Я все время только о нем и думала. Хотя отмечали мой день рождения и центром внимания должна быть именинница, которой не к лицу выполнять всю работу по устройству вечеринки.
      В тот день Крис постучался в мою дверь ровно в пять. Выглядел он весьма представительно. Двубортный костюм несколько лет как вышел из моды, но для Бостона вполне сойдет.
      Большинство здешних мужчин презентабельными не назовешь.
      Правда, он перестарался с прической, волосы были чересчур прилизаны, но в течение вечера немного растрепались и снова выглядели пышными.
      В руке, конечно, была маленькая сумка.
      Один вопрос остался открытым, а именно: где Крис проведет ночь. В моей квартире, разумеется, но на диване или в моей постели? Со мной. Занимаясь сексом…
      Не могу точно объяснить, почему мы до сих пор не переспали. Разве что из-за меня. Я не допускала ситуации, в которой Крис почувствовал бы себя вправе предложить провести ночь вместе.
      Хотя я в этом не уверена. И вообще не была вполне уверена ни в чем, что касалось Криса.
      Мы взяли такси. Крис порывался пройтись пешком, но я отказалась появиться в ресторане вспотевшей, хотя такси означало лишние для него расходы.
      Женщина никогда не платит за такси.
      Нас по моему требованию посадили за угловой столик. Мне не хотелось, чтобы Крис оказался в центре всей этой сутолоки. Пусть ему будет уютно.
      Я заказала говяжьи ребрышки. Крис – филе-миньон.
      Мы почти не говорили, лишь изредка обменивались словами. Но неловкости не чувствовали.
      Все шло как по маслу.
      До тех пор, пока официант не убрал со стола и не принес меню десертов.
      – Даниэлла, – начал Крис, едва официант отошел, – я должен кое-что тебе сказать.
      «Может, мне удрать в дамскую комнату? – с ужасом подумала я . –Немного оттянуть неизбежное?»
      Но стоило ли?
      – Да? – с невинным видом спросила я.
      Блестящие глаза Криса впились в меня. Я не могла отвести взгляда.
      – Даниэлла, я хочу, чтобы мы были вместе. Хочу, чтобы ты больше ни с кем не встречалась. Только со мной.
      С чего, с чего, с чего начать?
      Как, как, как выбраться из этой ловушки?
      Я вымученно улыбнулась. Светское воспитание тоже имеет свои пределы.
      – Но, Крис, – начала я, про себя взмолившись, чтобы Господь послал мне вдохновение. – Мы даже… ну, ты знаешь…
      Крис не пожелал мне помочь. Только продолжал смотреть на меня сверкающими глазами. Я чувствовала себя насаженной на булавку бабочкой. Громко сглотнув, подалась вперед, понизив голос до шепота:
      – Мы еще не были близки. Как мы… ну, ты понимаешь.
      – Можем посвятить себя друг другу?
      Я кивнула.
      – Тебе нужно знать, каков я в постели, прежде чем согласиться быть только со мной? – сдержанно допрашивал он.
      – Нет, не в этом дело, – заверила я.
      И не солгала. Дело было не в этом.
      Но как ему объяснить? С чего начать?
      – Разумеется, – продолжала я, отчаянно надеясь на появление официанта, – сексуальная совместимость очень важна в отношениях между мужчиной и женщиной. Но меня волнует не это. Просто…
      – Что именно, Даниэлла?
      Я почувствовала, как во мне поднимается паника.
      Ну как, как сказать ему, что я не хочу никаких обязательств?
      То есть хочу, но не с Крисом.
      «Но ты ведь мечтаешь быть с ним! Зачем притворяться? – спросил голосок у меня в голове. – Ты любишь его. Как можно отворачиваться от любви? Она не так уж часто приходит к человеку.
      Когда ты в последний раз была влюблена, Даниэлла?»
      Хороший вопрос. А вот еще лучше: «Ты когда-нибудь была влюблена?»
      Прежде чем я успела ответить, Крис заговорил снова:
      – На следующей неделе мы вряд ли увидимся. А может, и через неделю… Придется уехать. И это в тот момент, когда один из парней заболел! Ужасно не хочется уезжать, но выхода нет. Джонни заменит меня, если сумеет, но все же…
      Он покачал головой.
      – А куда ты едешь? – спросила я, удивленная неожиданной сменой темы.
      – Портленд, штат Мэн. Какой-то Тристан Коннор связался с нашей «Чайлдз сифудз». Он большая шишка в ресторанном деле. Предприниматель. Недавно был на Вайнярде, его впечатлила наша репутация. Сам я никогда об этом не думал, но оказалось, все на острове знают «Чайлдз сифудз». Так или иначе, он считает, что можно сделать большие деньги, открыв ресторан от нашей фирмы, – пояснил Крис, пожав плечами. Похоже, подобная перспектива его смущала. – Не знаю. Если все получится, это может означать неплохой бизнес. По крайней мере так думает Коннор. Я нанял в Портленде адвоката, чтобы помог разобраться с делами.
      – Крис, но это чудесно! – воскликнула я, поднимая свой бокал, словно произнося тост. – Наконец-то ты добьешься успеха!
      Не успели слова слететь с языка, я поняла, насколько оскорбительно и жестоко они прозвучали.
      Похоже, все пошло не так, как я предполагала.
      – О, Крис, – пробормотала я, так поспешно ставя бокал, что красное вино выплеснулось на белоснежную скатерть, – не то чтобы ты уже не добился успеха. Я не… я не то хотела…
      Лицо Криса было непроницаемым.
      – Я понял, что ты хотела сказать, – бесстрастно произнес он.
      Но так ли это?
      – Видишь ли, – продолжал он, – неизвестно, что получится, но это шанс, которым нельзя не воспользоваться. А когда я вернусь, обязательно задам тебе тот же вопрос, который задал сегодня. Попрошу, чтобы ты дала мне слово.
      Я распрямилась, стараясь выглядеть спокойной и сдержанной.
      И вспомнила о той ночи, когда Крис подарил мне браслет. Он уже тогда просил меня встречаться только с ним.
      Я уклонилась от ответа. По-видимому, не слишком ловко. Крис не был удовлетворен, но не стал настаивать.
      До поры до времени.
      Теперь он повторил вопрос.
      И я снова попыталась уклониться.
      И на этот раз он не отступит…
      В Крисе Чайлдзе было нечто неистовое. Неожиданно я нашла его настойчивость привлекательной; неукротимый герой прошлого, упорно преследующий вздорную героиню.
      И тут же, так же неожиданно, я нашла его настойчивость отталкивающей.
      Мы едва знали друг друга, хотя, вероятно, по моей вине. Все же, с точки зрения времени, судя по количеству дней, недель и месяцев, мы были почти не знакомы.
      Почему он стал давить на меня? Почему пытался загнать в рамки?
      Я взглянула на Криса Чайлдза и увидела незнакомца.
      Опасного незнакомца.
      – Предъявляешь мне ультиматум? – спросила я с внезапной яростью.
      И тут, в одно мгновение, мрачный преследователь исчез – его сменил милый, симпатичный, влюбленный мужчина.
      – Господи, конечно, нет, Даниэлла, – серьезно заверил он. – Я вовсе не это имел в виду. Я всего лишь хочу, чтобы мы были вместе. Боюсь тебя потерять.
      Я потянулась и взяла его за руку.
      – Ты не потеряешь меня.
      Лгунья. Все будет кончено, как только ты вернешь агентству ключи от дома.
      Крис крепко сжал мои пальцы.
      – Подумаешь о нас, пока меня не будет? Пожалуйста.
      – Ну конечно. Конечно. Как насчет десерта?
      Эту ночь Крис провел в моей постели. Мы занимались любовью. В первый раз. Страстно, отчаянно. Эротично.
      Наутро, глядя из окна гостиной вслед шагающему по улице Крису – он уже успел сменить костюм на майку и джинсы, – я невольно спрашивала себя, не станет ли первый раз последним.

      Говорят, такое случается хотя бы раз в жизни каждого американского гражданина. Почти тридцать лет мне удавалось избегать своих обязанностей перед обществом. Но наконец и меня призвали в суд.
      Исполнять обязанности присяжной.
      Я показала повестку Даниэлле и Клер, когда мы пили «Маргариту» на террасе нашего любимого бара с видом на океан.
      – Присяжная? – сморщила нос Даниэлла. – Фу! Постарайся отделаться.
      – Вряд ли я сумею, – встревожилась я – Босс наверняка меня отпустит. Он знает, что я успею переделать всю работу.
      – Прекрасно. В таком случае иди, а если тебя вызовут в зал суда и судья с адвокатами станут задавать вопросы, нагло ври. Пусть решат, что ты не годишься в присяжные.
      – Я не могу врать, – прошептала я, надеясь, что поблизости нет ни одного представителя закона. – Это правительство, Даниэлла. Властям лгать нельзя. Особенно в суде. По-моему, это называется лжесвидетельством.
      – Надеюсь, тебе не придется сидеть на заседаниях? – спросила Клер тоже шепотом.
      Я пожала плечами:
      – Суд есть суд. По-моему, каждый, кто вошел в здание, уже оказался в суде.
      Даниэлла подозвала официантку, и мы заказали еще по коктейлю и блюдо жареных кальмаров.
      – Ну а я бы солгала, – провозгласила она. – Ни за что не стану сидеть в жюри. Ни за что! Наплела бы все, что угодно, лишь бы отослали с миром.
      – Ради Бога! Неужели объявила бы себя расисткой или душевнобольной? – удивилась я.
      – Именно. Плевать на то, что куча посторонних людей подумает обо мне! Послушай, все эти типы мне не начальство. И не желаю, чтобы кто-нибудь меня судил. И вообще не собираюсь сидеть с ними в одном зале.
      – Все эти типы? – переспросила Клер. – Ты это о ком?
      – Ну, так называемые простые люди. Из тех, с кем каждый день сталкиваешься на улице.
      – На улице?
      Даниэлла закатила глаза:
      – Да где угодно. Ты когда-нибудь замечала, в чем ходит на работу простой человек? Спортивные штаны. Полиэстеровый костюм. Кроссовки «Рибок» с колготками. Я не надела бы это тряпье, даже… даже чтобы вынести мусор.
      – Ты не выносишь мусор, – возразила Клер. – Платишь тому, кто это делает за тебя.
      – Вот именно, видишь?
      – Послушайте, – вмешалась я, – в чем-то я согласна с Даниэллой. Хотя бы в том, что большинство людей – полные кретины. И я это понимаю. Полностью сознаю. Но…
      Даниэлла положила мне на плечо пальчики с красным маникюром.
      – Но что? Не стесняйся, говори. Сама ведь знаешь, что я права. И тебя вовсе не тянет провести целый день в душном зале с толпой неизвестных болванов. Простые люди нам с тобой не компания, Джинси. И ничуть не стыдно это признать.
      – Но так неправильно, – не сдавалась я. – Если я солгу, чтобы не попасть в число присяжных, не значит ли это, что я… не знаю что… ну, хотя бы попираю основы демократии или что-то в этом роде? Как тебе, например, такой принцип: все мужчины созданы равными. И женщины тоже. По крайней мере предполагается, что именно так и должно быть.
      – Значит, ты считаешь, что вполне естественно иметь предубеждения против кретинов и вполне естественно называть людей кретинами…
      – Не в глаза, – поправилась я.
      Даниэлла пренебрежительно хмыкнула:
      – Все равно. Но неприлично сказать: «Эй, я не собираюсь входить в этот зал, потому что он полон кретинов, и я не желаю проводить с ними время»?
      – Да, пожалуй. Понимаю, это звучит глупо…
      – Нельзя судить о книге по обложке, – неожиданно вмешалась Клер. – Нет, я серьезно. Так нельзя. Только потому, что кто-то выглядит… ну, не знаю…
      – Глупым? – подсказала Даниэлла. – Необразованным? Неряшливым?..
      – Да как угодно. Только потому, что кто-то выглядит странно, он не обязательно может оказаться странным. Или, скажем, глупым. Каждый человек имеет свою ценность. И каждый заслуживает уважения.
      – Но не обязательно моего, – парировала Даниэлла, оглядываясь в поисках медлительной официантки. – Больше мне нечего сказать. Да где же эта девчонка?
      – Тут я на стороне Даниэллы, – признала я. – Согласна уважать всех, кто уважает меня. Но если кто-то мне хамит, предпочитаю таких игнорировать. И нет такого закона, по которому я обязана любить всех.
      – Зато есть закон, – запротестовала Клер, – по которому мы обязаны уважать право собственности и частную жизнь окружающих.
      – Да, – сдалась я, – если придется столкнуться с кем-то лицом к лицу. Но я все же постараюсь держаться как можно дальше и от кретинов, и от их собственности.
      – Джинси права, – вступилась Даниэлла. – А подобных кретинов выбирают в присяжные по сто раз на день. Мне просто не улыбается проводить с ними время.
      Наконец появилась официантка, она извинилась за собственную нерасторопность. Интересно, много ли она успела подслушать?
      Я очень надеялась, что девушка не успела услышать ничего. Я широко ей улыбнулась, словно пытаясь доказать, что я человек славный и никакой не помешанный на элитарности сноб. Но она вроде бы ничего не заметила.
      После ухода официантки Клер, которую, казалось, вот-вот хватит удар, снова принялась за свое:
      – Значит, ты откажешься выполнить долг, даже если твое пребывание в жюри присяжных поможет спасти жизнь невинного? Даже если ты вдруг окажешься единственным умным человеком в жюри? Единственным шансом для ни в чем не повинного бедняги на справедливый суд?
      Перед тем как ответить, Даниэлла отхлебнула фруктового мартини.
      – О, ради Бога! Судебная система не нуждается в крошке-малышке вроде меня.
      – Ты ужасный сноб, Даниэлла, – рассердилась Клер. – И ты, Джинси, не лучше.
      – Ты сама когда-нибудь заседала в жюри? – спросила я с деланной бравадой, но, по правде, ужасно застыдившись. Иисусе. Я только что проявила себя снобом!
      – Никогда. Меня ни разу не вызывали. Но можешь быть уверена, – если вызовут, я пойду, скажу правду, исполню свой гражданский долг.
      – Вечно ты ко всему придираешься! – воскликнула Даниэлла, отмахиваясь от невидимой мушки. – В этом и есть красота демократии! Каждому свое.
      Остаток вечера я пила в молчании.

      Не знаю, почему я потрудилась надеть костюм. Большинство людей, собравшихся в помещении для присяжных, вырядились так, словно собирались чистить улицы.
      Мужчины сидели сгорбившись, вытянув ноги, сложив руки на груди. Женщины чавкали жвачкой и подпиливали ногти. Кое-кто уже дремал. Остальные тупо уставились в пространство, прекрасно обходясь без книг и газет. Человек десять прямо напротив меня тянули холодный кофе, заедая его пончиками.
      Неужели я единственная, кто принимал эту процедуру всерьез?
      Мне вдруг захотелось заорать: «Эй, вы там! Проснуться! Сесть прямо! Выплюнуть жвачку!»
      Потом я начала молиться:
      – Господи, я знаю, прошло уже много времени с тех пор, как я говорила с тобой. Прости, мне очень жаль. Но это очень важно. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, не дай, чтобы меня когда-нибудь арестовали! Поверь, я точно знаю, что буду невинна, но у меня просто не хватит духу предстать перед жюри из так называемых присяжных, которые выглядят так, как эти люди! Потому что ты сам видишь: они не способны к критическому мышлению! И ты можешь побиться об заклад, что с английским языком отношения у них весьма напряженные, невзирая на то, где они родились.
      После того как судья часа два читал лекцию насчет огромной значимости исполнения долга присяжных и просмотра фильма об элементарных основах судебной системы для тех, кто не удосужился одолеть больше пяти классов, какой-то клерк выкликнул мой номер, и я вместе с небольшой толпой была отослана в судебный зал, где собрались судья, ответчик, несколько вооруженных охранников, секретарь суда и две команды юристов: защиты и обвинения.
      Я тут же задохнулась от волнения и покрылась потом с головы до ног.
      Черт! Сейчас я сознание потеряю! Какой-нибудь помешанный на угрозе терроризма охранник посчитает это притворством и пристрелит меня еще до того, как я грохнусь на пол.
      Я устояла. И после часа мук «выборного процесса» меня поблагодарили и отпустили назад, в помещение для присяжных. Поблагодарили и отвергли! Может, потому, что мой ответ на определенный вопрос посчитали возмутительным, а меня – недостойной заседать в жюри?
      – Присяжный номер пятьдесят семь! Сумеете ли вы остаться беспристрастной и справедливой по отношению к ответчику, который обвиняется в изнасиловании трехлетней девочки? – Или что-то в этом роде.
      – Нет, – честно сказала я. – Вряд ли я смогу удержаться, чтобы не плюнуть в обвиняемого, когда тот войдет в зал суда.
      Да, если хорошенько подумать, именно из-за этого ответа меня и вышвырнули.
      Так или иначе, я тихо радовалась, что долг присяжного в Бостоне ограничен «одним днем или одним процессом». Я исполнила этот самый долг, хотя меня не выбрали и отпустили с миром. Зато теперь я была свободна как птица.
      Я поспешно покинула здание суда и оказалась на улице.
      Город ощущался как некий уродливый, грязный, жаркий, душный и липкий организм.
      Я была ужасно рада, что не прошла отбор. Не знаю, как пережила бы эту эмоциональную пытку, не сломавшись или не убив ответчика – здоровенного потного типа в тяжелых пластиковых черных очках, которого осудила с первого взгляда.
      Ни один человек с внешностью этого подонка с отвисшей челюстью, развалившегося на скамье подсудимых, просто не может быть невиновным.
      Верно?
      Отсюда мой ответ.
      Странно, почему на свете столько извращенцев? Почему они такие? Родились ли дефективными или жизнь скрутила их до такой степени? Или это сочетание предрасположенности и обстоятельств? Как только психологи не сходят с ума, имея дело с моральными разложенцами и спятившими преступниками?
      И именно по этой причине я не захотела учиться на психолога. Постоянное общение с психами не может не отразиться на состоянии собственного разума.
      Я знаю одно: если кто-то дотронется до моего ребенка с гнусными намерениями…
      Я застыла как вкопанная на углу Франклин-стрит.
      Моего ребенка? То есть ребенка, который станет моим?!
      Мой сын. Моя дочь…
      Черт побери! О чем это я?
      Или тут замешан Джастин?
      Потому что я никогда не думала, что хочу детей. Никогда.
      Ни разу в жизни не фантазировала насчет имен, трехколесных велосипедов и поездок в Диснейленд. Не мечтала о том, что мой сын вырастет и станет первым по-настоящему честным президентом страны, а дочь – главой транснациональной корпорации, занимающейся производством экологически чистых продуктов и тем самым способствующей сохранению окружающей среды.
      И вот теперь я была готова избить до полусмерти какого-то воображаемого извращенца, обстреливающего моего воображаемого ребенка гипотетически непристойными взглядами.
      Кофе. Я решила выпить чашку кофе, чтобы успокоить разгулявшиеся нервы. Да и перекусить не мешало бы.
      Я вспомнила, что в квартале отсюда есть бейгельная, и направилась туда, на ходу пытаясь разложить все по полочкам. Может, я реагирую, как все нормальные люди, старающиеся уберечь своих детей? Ведь любой человек рефлекторно старается защитить свою собственность, даже если, формально говоря, это вовсе не собственность, вроде человеческого существа и домашних животных.
      Мой бойфренд. Моя квартира. Моя машина. Мой кот. Моя собака…
      И даже когда у вас на самом деле ничего нет, разве не естественно предположить, что если бы имелась какая-то собственность, вы сделали бы все, чтобы она оставалась в вашем владении, и постарались наказать всякого, кто попытается украсть ее или причинить вред?
      Ну конечно. Защитный инстинкт. Вполне нормальное явление.
      Но разве это не часть материнского инстинкта?
      Вот это да.
      Впервые в жизни я почувствовала себя матерью. Пусть и гипотетической.
      Я распахнула дверь в бейгельную.
      Что мне сейчас было действительно нужно – большая порция сливочного сыра.

      Иногда один телефонный звонок может изменить твою жизнь.
      Один звонок того, кого любишь и чье личное решение может иметь последствия, о которых он даже не мечтал.
      Как-то вечером, я читала очередной выпуск «Ин стайл», позвонил Дэвид.
      – Слушай, – удивилась я, – уже почти десять. А я думала, что доктора ложатся рано. Вроде как «рано вставать, рано ложиться»…
      – Даниэлла, – перебил брат, – у меня кое-какие новости.
      Голос его звучал как-то странно. Таким серьезным и энергичным я давно его не слышала.
      – Вы с Робертой решили провести медовый месяц на Гавайях, – предположила я, уже понимая, что Дэвид звонит не за этим.
      – Э нет, – засмеялся он. – Никакого медового месяца не будет. И свадьбы тоже.
      До меня дошло не сразу. А когда дошло…
      – Ах, эта скотина! – завопила я.
      Дэвид тяжело вздохнул:
      – Даниэлла, это я разорвал помолвку. И не кричи так! И без того одна женщина уже готова меня живьем съесть.
      Неожиданно меня затошнило. Нет, честно, затошнило.
      Я кое-как выбралась на кухню и налила стакан холодной воды.
      – Дэвид, как ты мог? – охнула я, не вытирая бегущих по подбородку капель. – Все было решено. Обо всем договорились! Кольцо, синагога, платье! Господи, а прием! Креветки, завернутые в бекон, черная икра! Почему ты так поступил?
      – Прости, что так расстроил тебя, Даниэлла! Я-то думал, что Роберта тебе не нравится!
      – Я никогда этого не говорила! – крикнула я.
      – Это и не обязательно! Я видел, как ты старалась быть приветливой, но точно могу сказать, что испытывала в последнее утро на Вайнярде.
      Я даже не потрудилась возразить.
      – Даниэлла, – продолжал Дэвид, – надеюсь, ты поймешь. Я просто не могу жениться на ней. Не могу жениться на женщине, которую не люблю. И не уважаю.
      Я любила брата. И конечно, желала ему счастья.
      Само собой.
      Я прижала стакан к разгоряченной щеке.
      Но Дэвид нарушил все планы. Пошел против системы!
      Он разрушал семью!
      – Дэвид, – прохрипела я, вспомнив наш разговор на моем дне рождения. Его гнев. Разочарование. – А зачем ты вообще сделал Роберте предложение?
      – Сам не знаю, – признался он. – Нет, вру, знаю. Просто не сразу сообразил, что вся эта история была огромной ошибкой. Что я могу сказать? Лучше сейчас, чем неудачный брак и развод, верно?
      – Верно.
      Но может, если они помирятся и поженятся, все сложится иначе? Дэвид полюбит свою молодую жену, она начнет думать не только о себе и…
      – Ты уже сказал маме и папе? – вспомнила я. – Они, должно быть, расстроились?
      – Ничего, переживут. Они тоже желают мне счастья. Неужели, по-твоему, родители вынудят меня сделать что-то против воли? Испортить всю мою дальнейшую жизнь.
      Кто знает…
      – Нет, – ответила я вслух. – Конечно, нет.
      Но может, если папа и мама посоветуют Дэвиду дать Роберте шанс, все обойдется? Такое иногда случается с браками по расчету. Ведь правда? Иногда. Если совершенно незнакомые люди способны мирно прожить в браке остаток жизни…
      – Давай сменим тему, – попросил Дэвид. – Поговорим о чем-нибудь позитивном. Кстати, как насчет тебя и этого парня Криса? Я так и не смог с ним познакомиться, потому что он был в отпуске или что-то в этом роде. Того самого, кто не смог приехать на твою вечеринку. Что там с ним?
      Крис.
      Я потерла висок свободной рукой, вспоминая нашу единственную ночь ослепительной страсти. И еще вспомнила, как на следующее утро наблюдала за ним из окна гостиной, пока он шагал по улице, чтобы вернуться на остров. В джинсах и майке…
      – Между нами ничего нет, – глухо пробормотала я. – Ничего общего.

      Салли назначила встречу в «Пивной Джо» на Хантингтон-авеню, объяснив, что хочет посмотреть сегодняшний этап «Тур де Франс» на большом телевизоре с плоским экраном, установленном над баром.
      – Не знала, что ты интересуешься велосипедами, – заметила я, плюхнувшись на табурет.
      – Да, в общем, не так чтобы очень. Это все Сидо. Она француженка.
      – Привет, – бросила я болезненно худой желтолицей женщине, сидевшей слева от Салли. Сидо коротко кивнула и глубоко затянулась своей «Голуаз».
      Я заметила в волосах Салли ядовито-зеленые пряди. Совсем как у Сидо.
      – Девочки, вы что, встретились в салоне красоты? – спросила я, вскинув брови.
      Но Сидо либо проигнорировала мой вопрос, либо просто не хотела разговаривать.
      – Я не хожу в салоны красоты, – хмуро буркнула Салли. – Крашусь сама. Сидо тоже. Мы познакомились в клубе.
      – Знаешь, у тебя совсем нет чувства юмора.
      Салли пожала плечами. Я наклонилась ближе и понизила голос:
      – Так у вас что, как это сказать, роман?
      Салли бросила взгляд на острый профиль Сидо и снова повернулась ко мне:
      – Нет! Мы только друзья! – Теперь настала ее очередь прошептать: – У Сидо есть подружка. Барбара. Она гораздо старше и очень богата. Поэтому держит Сидо на коротком поводке. Сегодня Сидо одна и здесь только потому, что Барбаре пришлось срочно уехать из города. Какие-то дела. Я плачу за выпивку, чтобы Барбара не заметила утечки денег с кредитки Сидо.
      – Весьма неравные отношения, по-моему, – заметила я, чувствуя, как закипает кровь.
      Сидо выглядела круче вареных яиц, но, как всем известно, внешность может быть крайне обманчива.
      Салли покачала головой, и я не стала настаивать. Салли заказала пастис. Я предпочла джин с тоником, Сидо – бельгийское пиво. Вернее, она ткнула пальцем в бельгийское пиво. Похоже, француженка не из разговорчивых.
      Может, ее вынудили молчать?
      – Как ты можешь пить это дерьмо? – не выдержала я, когда Салли получила свою выпивку. – Похоже на мокроту.
      Но она могла это пить! К третьему стакану омерзительного пойла Салли стала сварливой.
      – Хотела бы я знать, какого черта женщины тоже не могут участвовать в гонках?!
      – Тут ты меня уела, крошка, – призналась я. – Я ничего не знаю о профессиональном спорте и уверена, что существует куча правил, обычаев, традиций и законов…
      – Это подло, вот что я вам скажу!
      Я внимательно посмотрела на свою приятельницу. Невидящие, налитые кровью глаза. Поджатые губы.
      – Я все же посоветовала бы тебе отставить этот тошнотворный ликер.
      – Я свою норму знаю, – отрезала Салли.
      Я пожала плечами. Что тут поделать? Свой долг я исполнила. Остальное – проблема бармена. Или Сидо.
      В конце концов, Салли пришла не со мной.
      – Пойду пописаю, – вяло сообщила Салли и, почти свалившись со стула, поковыляла в дамскую комнату.
      «Класс, – подумала я, сунув в рот пригоршню картофельной соломки . –Я наедине с Сидо-Молчуньей».
      – Она тебя любит.
      Я так и подскочила. Молчунья заговорила!
      – Что? – переспросила я, поворачиваясь к Сидо, которая, кстати, за весь вечер не съела ни крошки.
      – Она хочет быть твоей подружкой, – гортанно пояснила та, снова припав к сигарете. – Салли.
      И тут, возможно, впервые в жизни, я потеряла дар речи. На секунду.
      – Что? Не может быть!
      – Понаблюдай, как она на тебя смотрит, и все поймешь. Ты не сможешь себе солгать.
      Солгать-то я могу, но чего ради? Если уж быть абсолютно честной, следует признать, что есть вероятность… хоть и небольшая… что я подозревала о чувствах Салли.
      С какой стати одинокая лесбиянка проводила бы столько времени с гетеросексуалкой, пренебрегая вечерами в барах, где, возможно, могла встретить любовь своей жизни, если только любовь ее жизни не сидела все это время прямо под носом?
      Гетеросексуалка. Ее коллега. Лучшая на свете (разумеется, для нее).
      Ты не слишком зазнаешься, Джинси? Кто сказал, что Салли считает тебя любовью своей жизни? Может, она просто хочет пару раз перепихнуться с тобой, и все?
      От этой мысли мне стало дурно.
      – Пора бежать, – пробормотала я, бросая на стойку смятую двадцатидолларовую бумажку и хватая сумку в надежде убраться, прежде чем Салли вернется из туалета.
      Сидо невозмутимо пожала плечами и закурила очередную сигарету. Я выскочила из бара через вращающуюся дверь.

      «Супружеская жизнь состоит из компромиссов».
      Я слышала это с тех пор, как повзрослела.
      И не понимала одного: компромисс начинается гораздо раньше замужества. И включает в себя не только мужа, но и родителей. Его и своих.
      Ради миссис Каррингтон я пообещала взять фамилию ее сына.
      Ради матери согласилась устроить предсвадебный прием с преподнесением подарков в Мичигане, чтобы смогли прийти все тетки, кузины и соседи. Люди, которых я не видела годами. Люди, которых в общем-то и не хотела бы видеть.
      Но ведь этот прием – не только для невесты, но и для матери!
      Наверное, именно поэтому чем больше приближался великий день, тем сильнее я паниковала.
      Подумывала даже прикинуться больной, чтобы не ехать в Мичиган. Но отвергла эту идею как трудноисполнимую.
      В Бостоне мне приходилось изображать любящую невесту перед Уином. А теперь, в довершение ко всему, придется притворяться перед матерью?
      Я и без того жутко погрязла в обмане. Вряд ли у меня хватит актерских способностей одурачить кого-то невразумительными желудочными болями. А кроме того, ложь требует такой невероятной энергии!
      Вероятно, именно из-за постоянного вранья я так сильно похудела после помолвки. Но я держалась. С помощью ничего не подозревающих подруг старалась все вынести и с мрачным упорством двигалась к цели.
      Как-то вечером мы с Джинси и Даниэллой встретились в ресторанчике «Ни с того ни с сего». Джинси каким-то образом раздобыла билетик на выпивку со скидкой, действительный от пяти до семи вечера.
      У нее просто дар откапывать подобные клады. Думаю, детство, проведенное в нужде, имеет свои преимущества. Лишения обязательно окупятся позже.
      Когда мы уселись у стойки бара – по инициативе Джинси, которая часто предпочитает бар столу, – и сделали заказ, Даниэлла вытащила из сумочки газету и попросила потерпеть, пока она прочтет статью.
      Даниэлла утверждает, что не любит читать, но я почти всегда вижу ее с газетой или журналом. Ее внешность, зачастую вызывающая, находится в постоянном противоречии с любознательным и пытливым разумом. Она очень много знает.
      Правда, все ее знания касаются определенных тем.
      – Ну и что особенного в этом созерцательном образе жизни? – нахмурилась Даниэлла, швырнув наконец газету на стойку. – Вы читали рецензию на этот крохотный французский фильм о каком-то старом монастыре? Лично я не понимаю эту историю с монахиней и монахом! Они же ничего не делают! Только молятся целыми днями. Можно подумать, это кому-то интересно! Лучше бы сделали что-нибудь полезное для общества!
      – Они и делают, – спокойно возразила Джинси. – Молитвы тоже приносят пользу. Пойми, они молят Господа о твоей душе, потому что у тебя не хватает на это времени.
      – А если я не желаю, чтобы они молились за меня?
      – Ничего не поделать, они молятся. Это их призвание.
      – Небольшая молитва никому еще не повредила, – вставила я и тут же почувствовала себя идиоткой, способной выражаться одними штампами.
      Я заметила, что за последний год мой лексикон сильно обеднел.
      Похоже, я обленилась.
      А лень означает безразличие к себе.
      – В конце концов, какое тебе до этого дело? – продолжала Джинси. – У нас свободная страна. И каждый делает то, что считает нужным. Ты же не встречала ни одной монахини, пытающейся не пустить тебя в маникюрный салон, верно?
      – Разумеется, пусть делают что в голову взбредет, – отмахнулась Даниэлла, выразительно закатывая глаза. Я заметила, что сегодня она наложила на веки розовые тени с блестками. – Но мне не обязательно этим восхищаться!
      – Хочешь сказать, – неожиданно спросила я, изображая равнодушие, – что склонные к созерцанию люди молятся за души всех людей? И некатоликов тоже?
      – Полагаю, да, – кивнула Джинси. – Конечно. Ведь они как святые! И молятся за всех. У всех равные возможности…
      «Наверное, это и делает их святыми», – подумала я.
      – Значит, если бы я попросила их помолиться за что-то особенное, очень важное, ну, ты знаешь…
      – Не знаю, – покачала головой Джинси. – Но все равно продолжай.
      – Как мне попросить их помолиться за меня? То есть за то, чтобы мое желание сбылось…
      – Да, – поддержала Даниэлла. – Интересно, где найти такую монахиню, которая молилась бы за всех. Разве они не изолированы?
      – Хочешь сказать «не уединяются». Пожалуй, самое точное определение – «удаляются от мира».
      Джинси нахмурилась:
      – Не знаю. Может, поискать в Интернете?..
      – А что, у монахинь уже и сайты есть? – взвизгнула Даниэлла.
      Джинси ойкнула и прикусила губу, словно сообразив, что ляпнула.
      – Может, и нет. Но послушайте. В наши-то дни! Маркетинг – это все. И монахиням тоже нужно жить. Понимаете, монастыри существуют на пожертвования людей, за которых молятся особенно усердно. Да, но прежде монахи должны разрекламировать себя, чтобы люди узнали об их существовании. Верно? А потом нужно напоминать людям о том, что они все еще есть и никуда не делись. Вот вам и маркетинг!
      – Можно мне посмотреть статью? – спросила я, снова пытаясь не выдать себя.
      Даниэлла протянула мне газету. И пока они с Джинси о чем-то толковали, я нашла рецензию на небольшой французский фильм.

      Этой ночью, когда Уин уже спал, тихо похрапывая, я уселась на кухне со своим ноутбуком и вошла в Интернет.
      Я не зажигала света; мерцания экрана было вполне достаточно, а, кроме того, не хотелось будить Уина. Не хватало еще, чтобы он застал меня за печатанием слов «молитва» и «монастырь».
      Я как бы отчетливо услышала его доброжелательный и вместе с тем снисходительный смешок.
      «Уин потакает твоим маленьким капризам, – прошептал внутренний голос. – Как мило с его стороны».
      Почти сразу же я нашла сайт группы монахинь, называвших себя Сестрами Белой Розы Марии. Их монастырь находился в том предместье Чикаго, которое, насколько мне известно, не пользовалось доброй славой. Судя по сведениям, обитель была основана в начале двадцатого века.
      Я дрожащими руками стала печатать свое прошение.
      Именно так они его называли. Прошение о молитве.
      «Привет», – начала я, но тут же стерла слово. Слишком фамильярно.
      Может, идея вообще дурацкая?
      Впрочем, других у меня не было.
      Я глубоко вздохнула, подумала, и слова пришли сами.
      «Дорогие сестры! Спасибо за то, что согласились рассмотреть мое прошение. Но вы должны знать – я не католичка. Однако моя подруга Вирджиния, воспитанная в заветах вашей церкви, заверила меня, что вы не отказываете никому, нуждающемуся в вашей помощи».
      Потом я объяснила свою ситуацию. Правдиво. То есть почти. Вместо того чтобы признаться в измене Уину, я написала, что думаю о других мужчинах.
      Быть может, эти женщины были куда более современными, чем монахини прошлых веков, но я не хотела шокировать их без излишней необходимости. И опасалась, что они могут счесть меня безнадежной.
      «Пожалуйста, – закончила я, – помолитесь за меня. Я хочу принять правильное решение. Спасибо. Искренне ваша, Клер Дж. Уэллман».

      Она трижды являлась в офис! Трижды за одну неделю!
      Не знаю, как для других, но для меня ее мотивы были абсолютно очевидны!
      Маммизилла!
      Монстр открыл охоту на моего бойфренда.
      Рик объяснил, что чудовище, то есть Лора Декоста, имеет дочь, которая ходит вместе с Джастином в летний дневной лагерь. Рик познакомился с ней пару недель назад на родительском собрании.
      Маммизилла была матерью-одиночкой. Разведенной.
      До чего же кстати!
      И я точно знала, что она знает о нашем с Риком романе.
      Может, Рик сам ей сказал. А может, она почуяла связь в свой первый визит в офис. Так или иначе, она решительно настроилась устранить меня. Готова заложить последний цент!
      Сейчас расскажу о первой атаке.
      Маммизилла начала штурм утром в понедельник. Часов в десять.
      Как оказалось, она пообещала дать Рику рецепт овсяного печенья с изюмом, которое так любил Джастин. И вместо того, чтобы послать электронное письмо или написать свой дурацкий рецепт на карточке и запечатать в конверт, она предпочла сделать Рику сюрприз своим неожиданным вторжением.
      В мой офис!
      Специально тащилась из Чарлстона только для того, чтобы собственноручно вручить гребаный рецепт?
      Черта лысого!
      Рик познакомил нас.
      Лора Декоста едва отозвалась на приветствие и снова повернулась к нему. Они отправились в его кабинет – интересно, зачем? – и пока я не увидела, как она идет через холл к лифтам, так и не смогла сосредоточиться.
      Маммизилла что-то задумала. Мой отец вырастил неглупую дочь. Я вмиг распознала неприятность с конским хвостиком, топающую через холл в сабо на высоченных шпильках.
      Вторая атака была предпринята около трех в среду.
      Я почувствовала чей-то взгляд, подняла глаза от монитора, и – вот она, здравствуйте! Уже успела пробраться в офис! И встала передо мной столбом в своей ярко-желтой майке и сабо на каблучищах!
      Снова сабо! Только на сей раз ярко-желтые, в тон майке.
      Что за гребаный шик, черт побери!
      – Так у вас есть дети? – нахально спросила она, не потрудившись поздороваться.
      Нет. Зато имеются приличные манеры, а то я вытолкала бы тебя отсюда пинками в толстую задницу!
      – Нет, – ответила я как можно спокойнее.
      Как и хотела. Никаких эмоций. Ничего, кроме безразличия.
      Ни сожаления, ни желания. Ничего.
      – Вот как? – чуть усмехнулась она. – Так я и думала.
      И тут эта стерва развернулась ко мне кормой и выплыла!
      Меня полностью списали со счетов! До этой минуты никто и никогда так со мной не обращался!
      «Да ведь будь возможность, я тоже могла бы завести детей! – хотелось мне заорать ей вслед. – У меня такая же снасть, как у тебя, только моя моложе!»
      Но я осталась сидеть за столом, парализованная ее наглостью.
      По словам Рика, Маммизилла заглянула, только чтобы поздороваться. И отдать книгу, на которую набрела, роясь на полках «Барнс энд Ноубл». Книгу, которую, как она уверяла, Джастин обязательно пооооолююююбит. И к тому же такая выгодная покупка: всего $4,99!
      Но на Рика подарок, похоже, не произвел впечатления. Мало того, он ничуть не нервничал, не казался скрытным и, судя по виду, не пытался утаить гнусненькую истину от меня. Своей подружки.
      Наоборот, вид у него был вполне обычный, может, чуточку раздраженный, как у всякого человека, которого без конца отрывают от дела: я ворвалась в офис сразу после того, как монстр прошествовал к лифту.
      – Тебе не нужна книга? – спросил он, отбрасывая томик в сторону и принимаясь барабанить по клавиатуре. – У Джастина уже есть такая.
      Я нехотя прочла заглавие: «Тысяча любимых сказок».
      Что же, неплохо.
      – Возьму, – кивнула я, хотя мне было противно прикасаться к обложке, захватанной потными лапами Маммизиллы.
      Но нищим не до разборчивости. Книга досталась мне на халяву. Отошлю беременной кузине в качестве подарка, как свадебного, так и новорожденному, хотя не уверена, что она – то есть юная мама – умеет читать.
      Я вернулась в офис, ни с кем не поделившись впечатлениями о встрече с этой Годзиллой женского рода.
      В четверг, слава Богу, чудовище оставило нас в покое. Зато в пятницу пришлось пережить новое нападение.
      На этот раз я получила предупреждение. Возвращаясь из дамской комнаты, остановилась у стола секретаря взять почту и услышала, как Кен громко говорит в трубку:
      – Рик! Пока ты отходил, звонила Лора. Не захотела оставить сообщение в голосовой почте, передала, что заедет еще до полудня. Что? Не знаю. Она не сказала.
      Безвыходные ситуации призывают к отчаянным мерам.
      Благополучно вернувшись к себе, я призвала на помощь подруг.
      Которыми стали Даниэлла и Клер.
      Мои подруги. Хотя стали таковыми отнюдь не моими стараниями.
      Уже через полчаса обе дружно вышли из лифта. По пути в офис я представила Даниэллу и Клер Салли.
      Та приветствовала их с обычным равнодушием и немедленно заявила о срочной необходимости воспользоваться ксероксом.
      – Интересная особа, – прокомментировала Даниэлла, вскинув брови.
      – Обыкновенная, – бросилась я на защиту. – Она такая, какая есть. И вообще проблема не в ней.
      Небольшая ложь еще никому не вредила.
      – Проблема в Маммизилле. Кстати, вот и она. Точно по расписанию! А теперь смотрите во все глаза и скажите, что думаете.
      И я поспешно втолкнула подруг в свой кабинет, где им предстояло притворяться, что они не шпионят. А сама осталась торчать в дверях, не отступая перед надвигавшейся Маммизиллой.
      – Привет! – воскликнула я жизнерадостно, отметив новые сабо, на этот раз украшенные божьими коровками.
      Маммизилла приостановилась и, вскинув голову, насмешливо уставилась на меня.
      – А, это вы! Я вас и не узнала.
      Я вознесла краткую молитву, чтобы сохранить хладнокровие.
      – Джинси, – пояснила я еще более жизнерадостно. – На этой неделе мы встречались дважды.
      Маммизилла коротко улыбнулась. И… ушла!
      Меня затрясло от злости. Проводив взглядом соперницу, я ринулась в офис.
      – Представляете, она уже в третий раз сюда приперлась! – прошипела я подругам. – Неужели ей делать больше нечего? Прошлась бы по магазинам, сделала себе прическу, что ли! Говорю вам, она положила глаз на Рика!
      – Как ее зовут? – деловито осведомилась Клер.
      – Лора Декоста. Разведенка. Четырехлетний ребенок. Кристен, или Кирстен, или Крис Крингл, или как там еще.
      Даниэлла скрестила руки на груди и нахмурилась:
      – Поверить не могу, что ты считаешь эту женщину угрозой!
      – Представь себе, считаю.
      – Но почему? – удивилась Клер. – Что в ней такого особенного?
      Я стиснула кулаки.
      – Сейчас объясню! Она доказала, что способна на это! Пройти дистанцию! Ну, сами понимаете: выйти замуж, родить ребенка. Она взрослый зрелый человек.
      – Весьма спорно, – пробормотала Даниэлла. – Божьи коровки?
      – Чего я достигла в жизни? – продолжала бушевать я. – Ничего. Поймите, Рику куда легче приспособиться к ней, чем ко мне! У Лоры уже есть опыт семейной жизни, а заодно и воспитания детей. Бьюсь об заклад, она может одновременно делать сандвичи и чистить унитаз, не забывая при этом о стирке белья и мытье кошачьего туалета.
      – Джинси!
      Даниэлла схватила меня за руку, и, как я заметила, очень осторожно, чтобы не поцарапать.
      – Джинси, послушай меня. Мы с Клер своими глазами видели, что тут произошло. Эта особа тебя в упор не видит! Обращается с явным пренебрежением! Вряд ли Рик может увлечься такой женщиной. Во всяком случае, не тот Рик, которого ты нам описывала.
      Да. Но описывала ли я реального Рика?
      – Со мной еще никогда не обращались настолько пренебрежительно, – вздохнула я, потихоньку отнимая руку. – А это точно пренебрежение? Я приняла его за неуважение.
      Клер покачала головой:
      – Типичное пренебрежение. Известное также как презрение или даже брезгливость.
      Даниэлла выглянула в коридор убедиться, что никто не подслушивает.
      – Все же никак не пойму, почему ты так тушуешься перед этой особой. Да она даже косметикой не пользуется! Не обижайся, зайчик, но внешностью дама тоже не блещет.
      – В жизни есть кое-что еще, кроме внешности, – отрезала я.
      Например, беременность, роды и материнство.
      И закладные, и больничные счета, и адвокаты по бракоразводным делам…
      – Ах ты, наивная бедняжка, – вздохнула Даниэлла. – Детка, в конечном счете все сводится к внешности. По крайней мере вначале. И поверь, в этой женщине нет ничего особенного.
      А во мне? Тут в аргументах Даниэллы явно было слабое местечко.
      – Зато у нее ребенок, – возразила я. – И она сумела привлечь внимание Рика.
      Клер добродушно улыбнулась:
      – Джинси, по-моему, ты влюблена.
      Я плюхнулась в офисное кресло, а Клер поспешно прикрыла дверь офиса.
      – Господи, знаю! До чего все паршиво, верно? Особенно противно, что Рик уходит к женщине, которая тяжелее меня фунтов на сорок!
      – Никуда он не уходит, – решительно заявила Клер.
      – По крайней мере не к этой корове! – воскликнула Даниэлла. – Неудивительно, что ее бывший муж пошел вразнос! Бьюсь об заклад, это не она затеяла развод, потому что с таким весом нужно быть последней идиоткой, чтобы уйти от мужа, если только он не бил ее каждый день до потери сознания!
      Я невольно рассмеялась:
      – Спасибо, Даниэлла. Ты всегда умеешь ободрить и к тому же ужасно добрая! Это мне в тебе и нравится.
      – Я просто говорю правду, – невозмутимо усмехнулась она. – Ты умна, сообразительна и очень симпатичная, хотя язык у тебя – чистая бритва, а характер – чистый уксус, как говаривала моя бабушка, все же человек ты хороший. А теперь собирайся, мы ведем тебя на ленч.
      – Но в обеденный перерыв я обычно работаю, – запротестовала я.
      – Пропускать обеды вредно, – отрезала Клер.
      – И мужчины не любят тощих.
      – Как и коров, – заключила я, снова прыснув.

      Вечером, после того как Джастин, уставший за день, проведенный в зоосаде, наконец улегся, я подступила к Рику.
      – Мне нужно кое-что спросить, – начала я. Боже, меня трясло! – Только, пожалуйста, скажи мне правду.
      Рик – он сидел на продавленном диване, который давным-давно пора бы заменить, – махнул рукой, приглашая меня устроиться рядом.
      – Ладно. Выкладывай.
      Я взглянула ему в глаза.
      Оказывается, у него ресницы длиннее моих!
      – Ты интересуешься Лорой Декоста? Только не лги.
      Но вместо того чтобы покраснеть, Рик раздраженно поморщился:
      – Матерью Кристен? Или Кирстен? Куда подевались простые английские имена, вроде Кэтлин?! Интересуюсь? Хочешь спросить, не увлекся ли я?
      «Только не смейся, – молилась я. – Что бы ты ни ответил, только не смейся надо мной!»
      Но он и не думал смеяться. Напротив, вид у него был довольно злой.
      – Иисусе, Джинси, конечно, нет! Она совершенно меня не интересует. Что я сделал, почему ты так подумала? Прости меня. Только объясни, что случилось, и даю слово, больше ничего подобного не повторится.
      Я почувствовала такое облегчение, что мигом ослабела. Какой он все-таки милый.
      – Нет, – сказала я, – ничего такого ты не сделал. Знаешь… это все я. Я просто…
      – Тебе не нужно ревновать. Никогда, – перебил Рик, пощадив меня. Он не дал договорить, произнести роковое слово. – Теперь мы с тобой. Только ты и я. Правильно?
      – Да. Наверное.
      Рик взял мои руки и сказал:
      – Не «наверное». Так и есть.
      – Значит, ты уверен, что я в твоем духе, а Лора – нет?
      – Только не считай меня негодяем, – ухмыльнулся Рик, – но, не говоря уже о том, что Лора – самая большая зануда в мире, и я понятия не имею, почему она появляется в офисе через день, под какими-то выдуманными предлогами, она еще и совершенно не привлекает меня как женщина. По-моему, она совершенно несимпатичная.
      – Даниэлла назвала ее коровой, – сообщила я.
      – Ну, я бы не был так категоричен. Может, достаточно «телки»?
      Я легонько шлепнула его по руке. Рик сжал мои пальцы.
      – Дело в том, Джинси, – прошептал он, – что я тебя люблю.
      О Господи!
      Вот оно.
      Момент, которого я боялась.
      Момент, которого ждала.
      Смогу ли я ответить тем же?
      Рик терпеливо ждал, не выпуская моих ладоней.
      – Я тоже люблю тебя.
      Мой голос чуть дрогнул, но, Боже, я это сказала!
      Мы долго сидели обнявшись.
      Вот тебе, Маммизилла!

      Предсвадебный прием.
      Мой предсвадебный прием.
      Хотя Даниэлла намекала, что будет счастлива сопровождать меня в Мичиган, на случай, если понадобится помощь, что бы это ни означало, – скорее всего, в ее понимании, речь шла о хрустале, – я не пригласила ни ее, ни Джинси.
      Говоря по правде, не думаю, чтобы Даниэлла особенно обиделась.
      И точно знаю, что Джинси вздохнула с облегчением.
      – Эта гребаная вечеринка по случаю рождения ребенка едва меня не доконала. На будущие пятьдесят лет с меня хватит. Но ты повеселись за нас. И все такое.
      Мы с Уином доехали на такси до аэропорта. Прошли через охрану. Меня попросили снять туфли. Ноутбук Уина вызвал подозрения.
      За минуту до взлета Уин взял мою руку:
      – Я так счастлив, Клер. Мне кажется, ничего лучше с нами еще не случалось. Правда?
      Глаза за круглыми очками в золотой оправе казались абсолютно искренними. Кстати, в самолете он всегда надевал очки, а не контактные линзы: сильно пересыхала слизистая.
      Я не питала ненависти к Уину.
      Просто иногда он не слишком мне нравился.
      Что же до любви… я знала, что больше не люблю его. Уже много лет, как не люблю.
      Нет, я любила Уина – так, как любят кого-то, с кем знакомы много-много лет. Кого знаешь как свои пять пальцев. Кто уже стал частью твоей жизни. Все равно что любить себя.
      Или по крайней мере свыкнуться с собой. Уин всегда был рядом со мной. Как и я – рядом с ним.
      Моя любовь к Уину стала привычкой.
      Вот только хорошей или плохой?
      – Клер, – повторил Уин, стиснув мою руку. – Я о чем-то тебя спросил.
      Я покачала головой и улыбнулась:
      – Прости, Уин. У меня в голове сейчас столько всяких мыслей… конечно, ты прав. Конечно.
      В аэропорту Детройта нас встречали мама и папа.
      – Девочка моя, – прошептал отец, целуя меня в лоб. – Я так горжусь тобой!
      – Почему, папа? – деланно удивилась я.
      Вот уже несколько лет, как я работала на одном месте. Неужели, сама того не подозревая, совершила нечто экстраординарное?
      – Ты наконец выходишь замуж, – пояснил он.
      А, вот оно. Вершина моих женских достижений. Пока, разумеется, не появятся дети.
      – Я уже начал думать, что никогда не стану дедушкой.
      Ну вот, я так и знала!
      – Но у тебя есть Джеймс и Филип, – напомнила я.
      Па покачал головой.
      – Это не одно и то же, – объявил он, и я не стала развивать тему.
      – Все так хотят поскорее тебя увидеть, – вмешалась мама. Она взяла меня под руку и повела к машине.
      Позади слышались смешки отца и Уина: оба, вне всякого сомнения, припоминали победы в гольф и рыбацкие байки. Только подобными общими хобби и могут быть связаны мужчины типа Уинчестера Каррингтона III, эсквайра, и доктора Уолтера Уэллмана.
      – Приезжает тетя Изабель и все твои кузины, – сообщила мать. – И угадай, кто еще будет? Мериэнн Брайтман, прямо из Чикаго! Знаю-знаю, ты не видела ее еще со школы, так что я решила сделать тебе сюрприз. Знаешь, у нее уже четверо детей!
      – Вот это да! – притворно восхитилась я. – Четверо! Это… это много.
      Я подумала об оживленном аэропортовском терминале за нашими спинами. Обо всех семьях, собиравшихся в отпуск и возвращавшихся домой. Обо всех стариках и калеках в инвалидных креслах. Обо всех молодых, но уже безобразно ожиревших людях в моторизованных тележках, управляемых скучающим персоналом аэропорта. О счастье и печали, которые нес с собой каждый человек.
      Я подумала: может, сказать маме, что мне срочно нужно в туалет? А оттуда потихоньку ускользнуть и раствориться в толпе?
      А потом я просто не вернусь.
      Я продолжала идти.
      – И, Клер, ты должна выбрать подружек, – настаивала мать. – Им нужно будет приехать заранее, как-то подготовиться. Да, и не забудь продумать фасон и цвет платьев, иначе бедняжкам придется довольствоваться каким-нибудь уродством из магазина готовой одежды! А подружки…
      – Только одна. Одна подружка, – твердо сказала я.
      – Да, но…
      – И свадьба будет скромной.
      Мать расстроенно всплеснула руками.
      – Я хотела сказать, в узком кругу, – поправилась я. – Сейчас это модно. В узком кругу.
      – Ну… как хочешь. Тебе лучше знать…
      Лучше? Черта с два!
      – Попрошу Джессику быть подружкой, – мгновенно решила я.
      И какое имеет значение, что я много лет не видела кузину? В детстве мы дружили.
      Мама мгновенно просияла:
      – О, Джессика будет так рада!
      В этом я была совсем не уверена, но улыбнулась и кивнула.
      – Люди в «Гэнди дэнсер» были так любезны и обещали все устроить, – продолжала мать.
      Мне захотелось поскорее уснуть в своей старой комнате. Но тут я вспомнила, что Уин захочет лечь со мной.

      Моя кузина Джессика и впрямь пришла в восторг, узнав, что ей предстоит быть подружкой невесты, хотя список подарков уже был составлен, прием организован и почти все приготовления к свадьбе закончены.
      Может, поэтому она и была так довольна. Ей почти ничего не оставалось, кроме как приехать незадолго до великого дня и привезти платье. И даже это не составило труда: я предложила выбрать нечто такое, что она смогла бы надеть снова, причем любого цвета, кроме черного.
      – О-о-о, я так тебе завидую! – взвизгнула она, когда мы прибыли в «Гэнди дэнсер», бывший вокзал, все еще хранивший следы своего исторического прошлого. – Выходишь за красивого, преуспевающего парня! Надеюсь, мне повезет еще до тридцати лет найти кого-то вроде Уина. Кстати, есть у него брат? Может, ты представишь меня его друзьям, когда я попаду в Бостон?
      Миссис Каррингтон, разумеется, тоже была здесь.
      – Ну, дорогая, – начала она, прежде чем я собралась развернуть подарки, – ты подумала о моем платье?
      Ее светлые глаза сверкали надеждой.
      Вокруг меня смеялись и болтали женщины. Все были разодеты по такому случаю. Все мечтали присутствовать на свадьбе. Все были вне себя от волнения.
      И я была этому причиной.
      – Да, – сказала я будущей свекрови. – С удовольствием надену ваше платье.
      «Мама меня поймет. Я постараюсь объяснить. Пусть тоже порадуется», – думала я, наблюдая, как миссис Каррингтон вытирает слезы.
      Я получила огромное количество хрусталя, и все от Тиффани. Его выбрала для меня Даниэлла. Наверное, она будет очень рада узнать об этом. Может, стоило бы подарить ей один из предметов?
      Джессика потребовала, чтобы я произнесла тост. Я послушно поднялась и поблагодарила всех, сказав в заключение:
      – Я пью за самого главного человека в моей жизни. Маму. Без нее я была бы никем.
      Мама заплакала и обняла меня. Миссис Каррингтон всхлипнула. Все зааплодировали.
      Подали торт – уменьшенную копию свадебного, с пластмассовыми женихом и невестой на верхушке. Я попыталась отказаться, но встревоженный взгляд матери заставил меня молча принять тарелку от тети Изабель.
      К этому времени прием до странности походил на сон. Или цирковое представление. Шум. Яркие цвета. Всеобщее возбуждение.
      – Мечта каждой женщины…
      – Никогда не узнаешь истинного счастья, пока…
      – День, о котором грезит каждая женщина с самого раннего детства…
      – Теперь ты станешь одной из нас!
      Я улыбалась, оправдывая все ожидания.
      Очевидно, смысл брака только отчасти в приобретении мужа. Дело в других женах. В том, чтобы стать членом эксклюзивного клуба, с побочным результатом в виде брошенных жен, на смену которым пришли женщины помоложе, вторых жен с приемными и новыми детьми и вдов.
      Главное – в принадлежности…
      Что же, приятно ощущать свою принадлежность чему-то. Чувствовать себя частью какого-то сообщества.
      Не так ли?
      У меня не осталось времени ответить на вопрос, потому что в этот момент раздались визг и радостные вопли: в дверях появились мой отец, Уин, мистер Каррингтон и кузен Уина – он же по совместительству и будущий шафер – Ален. Шум поднялся такой, словно с многолетней войны вернулись герои-победители. Дамы вдруг неестественно оживились и загомонили, перебивая друг друга. Дети, многие из которых были моими кузенами, с криками радости помчались приветствовать Уина и его спутников.
      Я же неподвижно восседала на троне – королева, увенчанная короной из лент и кружева, – и молча наблюдала за суетой.
      Уин сиял от гордости, удовольствия и сознания собственного достоинства, словно присутствующие собрались только ради него. Король.
      Но честно сказать, сияли все четверо мужчин, отлично сознавая, какими важными персонами их считают. Даже Ален, хотя его сияние в основном было результатом солидной порции джина с тоником, – мужчины успели кое-что себе позволить в клубе мистера Каррингтона.
      Ален обвел взглядом комнату и, просветлев при виде Джессики, подмигнул и удостоил ее улыбкой.
      – А он симпатичный, – прошептала она, дернув меня за руку. – Холостяк? Наверное, да, раз подмигнул мне.
      Мужчины вошли в комнату. Уин направился прямо ко мне, и все зааплодировали, когда он наклонился, чтобы поцеловать меня в щеку.
      – Выглядишь настоящей королевой, – пробормотал он, и я увидела в его глазах слезы. – Я так счастлив, что ты станешь моей женой.
      И встал передо мной на колени. Мой вассал. Мой рыцарь.
      Я подалась вперед, и мы взялись за руки.
      – Я тоже счастлива. Правда.
      И в этот момент мне показалось, что, возможно, так и есть.

      – Джинси! Это я, Салли! Впусти меня!
      Гребаная полночь. И я так крепко спала…
      Бух, бух, бух!
      Чем это так грохочет? Кулаками или тараном?
      – Иду! – крикнула я и, схватив халат, натянула на ходу.
      Бам, бам, бам!
      – Иисусе, – пробормотала я, пробираясь к двери. – Да иду же!
      Как же нужно хотеть в туалет, чтобы…
      Я отперла и открыла дверь. Салли буквально ввалилась в квартиру. Выглядела она ужасно: помятая, растрепанная, с тупым взглядом и синяками под глазами.
      От нее разило спиртным.
      – Ты пьяна, – зачем-то сказала я.
      – Знаю.
      – Лучше тебе пойти домой.
      Господи, до чего же мне не хотелось оставлять ее ночевать!
      – Мне туда не добраться.
      Я вздохнула.
      – Слушай. Если ты так нагрузилась, можешь лечь…
      Где? Дивана у меня не было. Только старое кресло-кровать.
      – …на полу. У меня есть лишнее одеяло…
      – Почему не в постели, с тобой?
      – Потому что ты набралась! Не желаю, чтобы ты храпела мне в ухо и блевала на простыни. Поправка: на мою единственную простыню!
      – И это единственная причина? Может, ты не хочешь уложить меня в свою постель, опасаясь того, что может случиться, а?
      Неужели для опасений недостаточно храпа и рвоты?
      – О чем это ты? – спросила я, уже догадываясь, какой ответ услышу. Неприятное подозрение родилось и никак не желало уходить.
      Салли пошатнулась. Я заметила на ее щеках потеки туши.
      – Я люблю тебя, Джинси. Я в тебя влюбилась. Ты должна это знать, правда? То есть, Господи! – Салли разразилась безумным смехом. – Я была так откровенна!
      А я – так глупа!
      Француженка Сидо, тощая приятельница Салли, была права. Как я могла быть такой беспечной! Неужели трудно было представить, чем все это кончится?!
      Я отступила, чтобы избежать пьяных объятий.
      – Салли, ты же знаешь, я встречаюсь с Риком!
      – Что может он дать тебе такого, чего не могу я? – потребовала она.
      Не налижись ты как свинья, не стала бы задавать идиотские вопросы.
      Будь твердой, Джинси. Доброй, но твердой.
      Я глубоко вздохнула и посмотрела ей в глаза:
      – Я люблю Рика, Салли. И дело не в тебе. Послушай, я не лесбиянка. Не знаю, что еще сказать. Мне очень жаль.
      Она отвела взгляд. Рот открывался и закрывался, словно Салли пыталась что-то выговорить и не могла.
      – Салли! Ты меня понимаешь?
      Но она продолжала молчать.
      А потом попыталась уйти. Но друзья не отпускают друзей шататься в пьяном виде по улицам. Наконец она перестала хвататься за ручку и рухнула на пол. Я накрыла ее одеялом и положила рядом мешок для мусора, на случай если ночью ей станет плохо.
      Или она решит удушить себя…
      Но Салли немедленно захрапела.
      Не повезло мне.
      Ночью я почти не спала, чувствуя себя последней дурой.
      Сомкнула глаза только в шесть.
      В половине восьмого меня разбудил оглушительный звон будильника. Я, потирая распухшие глаза, поплелась в соседнюю комнату.
      И обнаружила, что Салли исчезла.

      Я обожала ритуал приготовления ко сну.
      Лосьоны и отвары, кремы и шампуни… Простые, успокаивающие действия не требовали сосредоточенности и позволяли думать о своем.
      Этим утром, в начале сентября, ложась спать, я думала о Клер.
      С того самого предсвадебного приема ее былые чувства к Уину, похоже, вновь вернулись.
      А может, только родились, по крайней мере впервые с того времени, как я ее знала.
      Интересно, что же произошло там, в мичиганской глуши?
      Может, она просто решила смириться и играть теми картами, которые ей сдала судьба? Предпочла выполнить долг перед семьей, отдать дань традициям и…
      Себе?
      Я выдавила пасту на электрическую зубную щетку и принялась чистить зубы.
      А может, она просто влюбилась в Уина заново? Вспомнила, почему полюбила его когда-то, много лет назад?
      Я не знала, а Клер не откровенничала.
      И не у нее одной были тайны.
      Я хмуро рассматривала свое отражение в зеркале над раковиной. Кажется, в уголке глаза появилась новая морщинка?
      Я потянулась к маленькой баночке крема для век.
      Тайны могут сильно испортить внешность.
      Дело в том, что я не рассказала ни Джинси, ни Клер о своей единственной ночи любви с Крисом. Они даже не знали, что он собирался в Бостон, что я пригласила его отметить свой день рождения в ресторане. Каждый раз, когда они спрашивали, как обстоят дела с Крисом, я ловко уклонялась от ответа.
      Правда, Джинси как-то стала допытываться, полная решимости идти до конца, но я заткнула ее взглядом, который обычно приберегаю для потенциальных извращенцев в автобусе.
      Крис.
      Он все еще был в Портленде, но звонил дважды. Встречи и переговоры с Тристаном Коннором, инвестором и мозговым центром, проходили на уровне, и мы в основном обсуждали возможности его бизнеса. Крис ни разу не упомянул о том, что ждет ответа, и я была благодарна, хотя Неотвеченный Вопрос неотступно маячил на горизонте.
      Когда Крис позвонил в третий раз, я не подошла к телефону.
      Не смогла.
      Я даже не пыталась понять природу наших отношений и не была уверена, что сумею выдержать еще одну беседу, в которой мы оба будем старательно избегать единственной темы, небезразличной нам обоим.
      «Да, – подумала я, пристально вглядываясь в свое отражение. – Еще одна морщинка».
      И поры расширялись на глазах. Вся эта история творила настоящий кошмар с моей кожей.
      Если я немедленно не решу, что делать с Крисом и тем, что было между нами, придется искать очень, очень хорошего дерматолога.
      Я выключила свет в ванной и перешла в спальню.
      Больше всего меня бесило то, что обычно я очень точно знаю, как поступить. Сразу определяю, нравятся или не нравятся мне платье или туфли. Какая обивка лучше подойдет для мебели. Когда тому или иному мужчине лучше стать историей…
      Так было до тех пор, пока не встретила Криса.
      «Люблю ли я Криса?» – спрашивала я себя, раздеваясь. Ответа все еще не было.
      Люди женятся и выходят замуж за любимых. Это серьезный поступок. Как я могу любить Криса, если до сих пор отказываюсь встречаться исключительно с ним, забыв о других мужчинах?
      Интересно, есть ли разница между любовью и влюбленностью?
      Разумеется. Разве нет?
      Так, может, я всего лишь влюблена в Криса?
      Скорее всего.
      Но какая часть этих чувств может быть отнесена на счет похоти?
      И какое это имеет значение?
      Я пережила классический летний роман. Каждая одинокая женщина надеется завести классический летний роман. Особенный роман. Нечто замечательное. Такое, что остается в памяти всю оставшуюся жизнь.
      Любовь, похоть – кому интересно в этом копаться?
      Мне. Мне не все равно. И Крису тоже.
      Крис хотел большего.
      И я вроде бы тоже.
      Вроде бы.
      Я снова вспомнила о родителях и задалась вопросом: почему, почему, почему я вообще задумалась о том, чтобы связать судьбу с Крисом? Он совершенно не годится в мужья. Почему я сразу не оставила его? Не поговорила с ним прямо?
      Вопрос был еще серьезнее: почему я не в силах его оставить?
      Я с шумным вздохом заползла в кровать и растянулась на спине. Кондиционер был включен на полную мощность, и я скоро замерзла, но, не пытаясь натянуть лежавшее в изножье одеяло, уставилась в потолок.
      И неожиданно вспомнила разговор с подругами о католических монахинях и монахах, которые проводят жизнь в молитвах за других людей.
      Я никогда особенно не увлекалась религией. По крайней мере молитвами и теми вещами, которые обычно проделываешь, оставаясь наедине с собой, вроде йоги и медитации.
      Но сейчас я нуждалась в помощи. Отчаянно. Через несколько дней Крис вернется на Вайнярд. У меня не было времени искать профессионального молельщика и объяснять всю ситуацию.
      Я была одна.
      Совсем одна.
      – Господи, – сказала я в потолок, – это я, Даниэлла Лирз. У меня проблема. Необходимо принять важнейшее решение, а я не знаю, что делать. Не стану докучать тебе деталями, потому что ты всезнающ, верно ведь? Поэтому, может, ты согласишься послать знак или что-то в этом роде, чтобы я поняла, как поступить с Крисом? А может, сумеешь устроить одну из тех штук, как они правильно называются – знамение Божье? Чтобы мне не приходилось все решать самой. Спасибо.
      «Ничего не скажешь, настоящий идиотизм, – подумала я, натягивая одеяло и выключая прикроватную лампу. – И именно идиотизм. Но как здорово!»

      После вчерашних пьяных откровений Салли не пожелала со мной говорить. На работе она избегала меня, как чумы. И когда мы единственный раз столкнулись у лифта, послала мне убийственный взгляд и побежала к лестнице.
      Я жалела, что обидела ее, но радовалась, что отношения выяснены.
      Да, мне будет недоставать ее общества. Но похоже, эта так называемая дружба была вредна нам обеим.
      Я сидела за столом, пытаясь сосредоточиться на работе, но угрызения совести не утихали.
      Я вспоминала нашествие Маммизиллы. Как она, придя в офис в третий раз, пренебрежительно обошлась со мной. С презрением. Почти брезгливо.
      Даже мои подруги это почувствовали.
      Но не было ли в моем отношении к Салли чего-то от пренебрежения?
      Я сжала голову руками, стыдясь самой себя.
      Это я в какой-то степени сделала из нее посмешище. Верно?
      Гнусное признание, но это правда. Иногда я могу быть омерзительной.
      Я недооценила личность Салли. Ее способность выносить радость и боль.
      Мне вдруг показалось, что я ничего не понимаю ни в любви, ни в дружбе, ни в доброте. И возможно, никогда не понимала.
      Показалось, что я не понимаю никого, и меньше всего себя.
      И тут Келл – лицо у него было на редкость мрачное – созвал собрание нашего отдела.
      Чтобы сообщить кошмарную новость.
      Сотрудница проектной группы по имени Гейл Блек покончила с собой вчера вечером.
      И не оставила записки: по крайней мере таковой не нашли.
      Друзья, которых было немного, утверждали, что в последнее время не замечали ничего необычного в ее поведении.
      Родные заявили, что Гейл всегда была прекрасной дочерью, нежной и любящей.
      Коллеги, в том числе и я, вдруг сообразили, что почти ничего не знали о приятной спокойной женщине. Ее кабинет был в трех клетушках от моего.
      Все были озадачены. Растеряны. Потрясены.
      Все, молчаливые и присмиревшие, тихо потянулись из кабинета Келла.
      И весь остаток дня я не могла не думать… не размышлять… о последних минутах жизни Гейл.
      Что она испытывала?
      Грусть? Тоску одиночества? Или все чувства в ней отмерли вместе с жаждой жизни?
      А может, она на какую-то долю секунды забыла, что задумала умереть – привычка к жизни слишком сильна, – и задалась вопросом, что приготовить на ужин?
      Верила ли она в жизнь после жизни? Или просто жаждала забытья?
      А когда настал критический момент?
      Что сделала?
      Решительно ступила в неподвижный воздух или просто позволила себе упасть, высунувшись из окна достаточно далеко, чтобы сила тяжести властно притянула ее и она полетела, головой вперед…
      А потом запаниковала, попыталась спастись… руки беспомощно болтаются в воздухе, из горла рвется вопль…
      Была ли она уже мертва, когда ударилась о грязный асфальт?
      Какой жуткий способ покончить с собой, выставив напоказ свое тело!
      И что могло заставить человека выбрать такую неприкрыто унизительную смерть?
      Я представила задравшуюся до пояса, открывающую трусики узорчатую юбку Гейл, бесстыдно раскинутые ноги. Изуродованное, залитое кровью лицо… Неужели она хотела, чтобы ее увидели такой?
      Может, она дошла до того, что ей уже были безразличны соображения приличия? Может, до того ненавидела себя, что жаждала посмертного насилия? Может, настолько погрузилась в депрессию, что и не думала о том, что будет… после.
      «Но как она могла? – возражал сердитый голос в моей голове. – Самоубийство, особенно публичное, в своем роде акт агрессии, разве нет?»
      По крайней мере мне так казалось.
      Громкое, вызывающее «пошли вы все на…!», адресованное миру.
      «О’кей, вот она я, распластанная на вашем общественном тротуаре! А теперь убирайте мусор! Вы не замечали меня, пока я была жива, не слышали моих криков о помощи, а вот теперь, когда я мертва, вам уж никуда не деться! Волей-неволей придется обратить на меня внимание!»
      Постепенно до меня дошло, что можно гадать хоть сто лет, выдвигать версию за версией, но я никогда не узнаю, что заставило Гейл Блек, сорока одного года, подняться по серым бетонным ступенькам на крышу многоквартирного дома с отчетливым сознанием того, что спускаться она будет другим путем.
      Самоубийство еще и акт предельной скрытности.
      Я закрыла дверь кабинета и соскользнула по ней на пол.
      И расплакалась.

      Я рылась на полках с романами, когда снова увидела его. Незнакомца. Поклонника. Книголюба. Похожего на викинга парня, которого встретила на чтениях.
      Первым порывом было метнуться в другой проход.
      Я выхожу замуж. Я предана Уину. Поездка в Энн-Арбор все изменила.
      И это было правдой. Со времени возвращения в Бостон я ни разу не пожаловалась подругам на Уина.
      – Привет, – сказала я.
      Он растерянно вскинул голову.
      Незнакомец.
      Заметила ли я в тот раз, как он красив?
      У меня голова пошла кругом.
      И тут он улыбнулся:
      – Привет! Вот это совпадение! Ну может, не такое уж… То есть мы уже встречались в библиотеке, и вот теперь на том же месте…
      Я улыбнулась в ответ:
      – Рада вас видеть. Хорошо выглядите.
      – Спасибо. Кстати, меня зовут Эйсон.
      – Клер, – представилась я.
      Повсюду вокруг нас за светлыми деревянными столами сидели бездомные, читая газеты. Подростки просматривали компьютеризованные каталоги, дамы из литературного кружка дискутировали в поисках новых идей.
      И никому не было дела до мужчины и женщины, которые несколько скованно беседовали о чем-то среди книжных стеллажей.
      Свидание?
      Но Эйсону было явно не по себе.
      – Ну, как идет подготовка к свадьбе?
      «Свадьбы не будет. Не хотите ли прогуляться? Я приглашаю», – мелькнула шальная мысль.
      – Прекрасно.
      О, как я в этот момент ощущала тяжесть обручального кольца на пальце!
      Тяжесть якорной цепи, тянувшей меня к земле. А ведь я всего лишь хотела пуститься в свободное плавание! Хоть ненадолго…
      Вспомни Энн-Арбор, Клер! Вспомни счастливые лица родных! Вспомни – ты сама решила, что в конце концов все утрясется и встанет на свои места.
      – Кстати, – поспешно проговорила я в надежде чуть подольше задержать Эйсона. Лучше запомнить его лицо. – В тот вечер я так и не спросила, чем вы занимаетесь…
      – Преподаю в средней школе. Система государственного образования. Знаю, это кажется безумием: столько работы и грошовое жалованье. Но мне действительно нравится учить детей.
      – Мне это вовсе не кажется безумием, – возразила я. – Я тоже учительница. Преподаю в пятом классе «Йорк, Брэддок и Роже».
      – Здорово! Прекрасная школа.
      – Согласна.
      Мы помолчали. Потом Эйсон показал книгу в твердом переплете, запаянную в пластик.
      – Пожалуй, мне пора. Нашел то, что искал… я имею в виду книгу.
      Я улыбнулась, кивнула, пожала плечами.
      – Рад был снова повидаться, – пробормотал он, отступая. – И простите, что пригласил вас в тот вечер. Я не хотел…
      – Нет, – перебила я. – То есть я не обиделась.
      Это я жалею. Ужасно жалею.
      Эйсон чуть замялся.
      Наши взгляды встретились.
      А потом он ушел.

      Мне позвонил Барри Либерман. Сообщил, что собирается в Бостон по делу.
      Я согласилась поужинать с ним. Отчасти из уважения к миссис Ротштейн, отчасти пытаясь отвлечься от мыслей о Крисе.
      И если быть до конца честной, прежде всего потому, что Барри прекрасно вписывался в рамки моего представления о потенциальном муже, а я, как уже было упомянуто выше, не становлюсь моложе.
      Можете меня осуждать, но даже в кризисные моменты романа с Крисом практическая сторона моей натуры не дремала.
      Барри заехал за мной точно в назначенное время. Он был очень мил и занимателен, ровно настолько, чтобы развлечь и при этом не казаться навязчивым.
      Кроме того, он был довольно симпатичный внешне, хотя, на мой взгляд, чересчур волосат. Как тот актер, Питер Галлахер.
      Нет, прическа и брови Барри были, слава Богу, куда аккуратнее. Только вот руки заросли даже с тыльной стороны почти до ладоней, что вызвало во мне определенные подозрения насчет волос на спине.
      Но на вид он был очень аккуратным и чистеньким, хотя это меня не слишком волновало.
      Скорее всего я никогда не увижу его голым, так какая разница, даже если грудь у него еще более волосатая, чем у Остина Пауэрса?
      Мы поужинали в Дубовом зале «Фейрмонт-Копли», а потом отправились выпить в «Пуп земли»: Барри признался, что падок на все приманки для туристов.
      Еще один положительный момент. Он не был снобом и не стыдился признаться в своих слабостях. Очко в его пользу.
      И все же той самой искры я так и не дождалась.
      В отличие от Барри. Его, похоже, зацепило всерьез.
      Любуясь панорамой Бостона, он сообщил, что достал билеты на премьеру в «Метрополитен-опера», и спросил, не соглашусь ли я прилететь в Нью-Йорк в конце сентября.
      Вечер в опере! Не то чтобы я была такой уж рьяной поклонницей этого вида искусства, но это означало возможность надеть вечернее платье, людей посмотреть и себя показать.
      «Помни, Даниэлла, – строго сказала я себе. – Там будет Барри. Ты летишь в Нью-Йорк в основном чтобы встретиться с Барри».
      Я сказала ему, что сверюсь со своим ежедневником и позвоню на следующей неделе.
      Он привез меня домой и у дверей квартиры поцеловал. Очень сдержанный, ни к чему не обязывающий поцелуй. Пожелание спокойной ночи. Чисто выбритые щеки не кололись. Очевидно, у него дорогая бритва.
      После ухода Барри я переоделась в ночную сорочку и включила телевизор. Посмотрела детективное шоу, но без особого интереса.
      Потому что упорно думала о мужчинах в своей жизни.
      Папа.
      Дэвид.
      И…
      Сидя на диване и рассеянно глядя, как рыжеволосая актриса лихо решает загадку убийства в запертой комнате, я решила, что не будь так поглощена Крисом, могла бы всерьез заинтересоваться Барри.
      Несмотря на то, что он идеально вписывался в образ потенциального мужа.

      Джастин заснул, а я, загрузив посуду в машину, вернулась в гостиную, к Рику.
      – История с Гейл действительно меня волнует, – признала я, плюхнувшись рядом с ним на диван. Пружины громко застонали, и я лениво спросила себя: долго ли еще протянет эта рухлядь?
      Рик, который смотрел по «Дискавери» фильм о дикой природе, тут же выключил звук.
      – Самоубийство Гейл еще не скоро забудут. Оно останется со всеми. Пусть и не навсегда, – мягко отозвался он.
      – Наверное, ты прав. Но я даже не знала ее! То есть знала о ее существовании, но, честно говоря, мы ни разу толком не поговорили. И я постоянно думаю о случившемся. Мне плохо, Рик. Я почти физически больна.
      – Может, тебе стоит посоветоваться с психологом? Раз у тебя такой стресс, нужна моральная поддержка.
      – Нет-нет. Все постепенно пройдет, я уверена. Может, лучше купить книгу или что-то в этом роде? Какие-нибудь учебники? Завтра же в обеденный перерыв схожу в «Барнс энд Ноубл». Мне просто необходимо немного лучше понять мотивы самоубийств.
      На лице Рика появилось странное выражение. Он открыл рот, словно пытаясь что-то сказать, но лишь плотнее сжал губы.
      – Что? Ну скажи, – умоляла я. – Ты должен мне сказать.
      Рик вздохнул.
      – Я не стараюсь ничего от тебя скрыть, Джинси. Просто не хочется тебя обременять своими бедами.
      – Послушай, – заметила я, борясь с жутким чувством обреченности, – выкладывай, раз уж начал. Я ведь все равно не отступлюсь!
      Рик снова вздохнул.
      – Понимаешь, одно время Энни думала о самоубийстве. Она впала в депрессию и чувствовала себя ужасно, тем более что последний прогноз был неутешительным. Она так устала от всего…
      Вот это была бомба. Настоящая. И я сама напросилась.
      – Мне так жаль, – выдохнула я. Мне было очень жаль. Но сможет ли он продолжать?
      Он продолжал:
      – Знаешь, последние месяцы ее беременности были омрачены раком. Представить невозможно, через что ей пришлось пройти, хотя я все время был рядом. А потом родился Джастин, и она даже не могла быть с ним. Взять на руки. Поднести к груди. Во всяком случае, она чувствовала, что не нужна своему ребенку. Что забросила его, хотя сын был совершенно здоров. И счастлив тоже, что удивляло нас обоих. Мы так опасались, что он впитает нашу скорбь и станет несчастным.
      – Джастин удивительный малыш. Единственный из детей, кто меня любит. По-моему, у него есть природная защита или что-то в этом роде от всякого негатива окружающих.
      Рик выдавил улыбку. Но я видела, что он думает не обо мне и не о Джастине. Об Энни.
      – Я вообще не понимал, как с ней говорить, – признался он. – Не мог же я просить ее прислушаться к очередному доктору, который в очередной раз сообщал, что надежды нет. Для чего? Чтобы еще несколько недель видеть ее осунувшееся лицо? Не мог я быть таким эгоистом! Или чтобы Джастин мог побыть с матерью, лицо которой он через год даже не вспомнит!
      Я хотела и не хотела знать, просила ли Энни Рика помочь ей умереть.
      – Должно быть, вам худо пришлось, – пробормотала я.
      – Это были ужасные времена, Джинси. Страшнее не бывает.
      Могу я спросить? Должна ли?
      – Что было дальше, Рик?
      – Сам не знаю, что произошло, но Энни решила жить дальше. Что-то изменилось, и с того момента она словно успокоилась. До самого конца, который оказался совсем близок. Слишком скоро и слишком долго…
      Он схватил мою руку и подался вперед.
      – Джинси, я не хотел, чтобы она умерла! – страстно воскликнул он. – Но и не желал ей такой жизни. Только не такой! Ты понимаешь, о чем я?
      – Да, – тихо ответила я. – Думаю, что понимаю.

      Этой ночью я осталась у него, и мы спали, обняв друг друга, что было не в наших привычках.
      Наутро я проснулась раньше Рика и сварила кофе. Потом разбудила Джастина и собрала его в дневной лагерь. Когда в половине восьмого за ним приехал автобус, я помогла малышу подняться по ступенькам и вернулась в квартиру.
      Рик уже успел принять душ и пил кофе. Он выглядел посвежевшим. А я себя чувствовала не очень. Мне всю ночь снились кошмары: убийство, погони, драки, потеря работы, смерть родителей, уход Рика.
      Выйдя из ванной, я пошла к нему в гостиную с третьей чашкой кофе.
      – Я тут подумал, – внезапно начал он.
      О Господи! Только не это. Желание остановиться и подумать редко бывает хорошим признаком. И слышать такое от кого бы то ни было мне не хотелось.
      Я была в этом уверена, потому что за последние десять лет не раз говорила мужчинам «я тут подумала».
      – И… – почти простонала я.
      – Подумал о нас… Насчет того, как бы нам съехаться. Посмотреть, что из этого выйдет.
      Знаете это старое выражение «сбить с ног перышком»? То есть ошарашить? Еще одно из любимых изречений моего папочки.
      Будь у Рика перышко, я бы уже валялась на полу.
      – Предлагаешь, – осторожно уточнила я, – переехать к тебе?
      – Да. Места здесь полно, а вещей у тебя раз-два и обчелся, так что переехать труда не составит. Можно нанять фургон и покончить со всем за несколько часов.
      Я поднялась так стремительно, что едва не расплескала кофейную гущу. Поставила грязную чашку на полку, наполовину забитую книгами, и повернулась к Рику:
      – Иисусе, Рик, дело не в этом. Твоя квартира – дворец по сравнению с моей. Просто… ну, я не ожидала. И не знаю, что сказать. Погоди, сообразила. С чего это ты вдруг?
      Рик лукаво улыбнулся:
      – С того, что я тебя люблю. Может, разговор следовало начать с подтверждения этого факта.
      Я воздела руки к небу и позволила им безвольно упасть.
      – Но ведь и я тебя люблю! Мы знаем, что любим друг друга.
      Он проницательно глянул на меня:
      – Похоже, тебя это злит?
      – Нет! – воскликнула я, бросаясь на диван рядом с ним. – Просто я никак не ожидала влюбиться. Сейчас, в этом году. Этим летом. Но влюбилась, и это здорово! Если только ты мне не изменишь и тогда, считай, вляпался в беду! Потому что в таком случае я тебя вышибу пинком под зад!
      – Стал бы я предлагать съехаться, если бы подумывал тебе изменить?
      – Полагаю, нет, – признала я. – Но, Рик, это такой решительный шаг! Мы знаем друг друга всего несколько месяцев.
      – Верно, но зачем ждать? Жизнь коротка, Джинси. И когда на твоем пути встретится что-то хорошее, не стоит это упускать.
      Этому человеку наверняка понравился бы мой папаша. Особенно по части словесных штампов.
      – У меня еще ни с кем не было серьезных отношений, сам знаешь, – пробурчала я.
      – Знаю, – задумчиво кивнул Рик. – Ты говорила это мне уже раз десять. Но пока что у нас все в порядке, верно ведь?
      – И какого ты мнения о моей способности поддерживать отношения? – полушутя спросила я.
      – А вот это совершенно не важно. Главное, что думаешь ты. Чувствуешь ли ты себя свободно? Тебе не кажется, что попала в западню?
      – Нисколько. И кажется, я еще ничего не напортачила. Пока.
      – Что же, может, еще и обойдется.
      – Хм-м…
      Все мысли мгновенно вылетели у меня из головы. Я вдруг крайне заинтересовалась своими коленями.
      – У тебя кто-то есть? – резко спросил Рик, и я сообразила, что подобные мысли неминуемо должны были прийти ему в голову.
      Я быстро подняла голову.
      Выражение его лица было невыносимо трогательным. И я неожиданно вспомнила фото на тумбочке Джастина. Портрет Рика, сделанный, когда ему было года три. Маленький комбинезончик. Маленькая бейсболка. Маленькие кроссовки. Вспомнила и осознала: если ты влюблена в парня, как бы ты на него ни сердилась, детское фото напомнит о том, что тебе в нем нравится. Что он в действительности значит для тебя. И твое сердце наполнится нежностью. Даже если парень пукнул за столом или измазал машинным маслом лучшие полотенца, ты его простишь. А Рик не сделал ничего плохого, разве что швырнул огромный гаечный ключ в наш общий механизм.
      – Нет, – призналась я. – Никого, кроме тебя. И, глубоко вздохнув, решилась. – Хочешь честно? Когда-то, в самом начале, я надеялась, что будет. Но когда в мою жизнь вошел ты, там просто не осталось места для кого-то еще. Вообще не осталось. Это прекрасно, но поначалу сильно меня испугало. Ну, ты понимаешь.
      Рик с облегчением улыбнулся:
      – Понимаю. И чувствую то же самое. Любовь штука пугающая, даже для людей вроде меня, которые уже были женаты. Может, именно для таких, как я, которые так жестоко лишились любви. Хотя не знаю… Вряд ли моя ситуация сложнее, чем у кого-то из окружающих.
      Тут я опять не выдержала. Но мне нужно было это знать!
      – Ведь Энни была на самом деле верна тебе? – осторожно спросила я. – Конечно, она умерла молодой, и Джастин так и не узнал маму. Но она никогда тебе не изменяла? Не предавала?
      – Нет. Никогда, – выразительно заверил Рик. – Нам было хорошо. Может, поэтому я и смог полюбить снова. У меня хороший опыт семейной жизни. И он дал мне надежду.
      Поговорка «Обжегшись на молоке, дуешь на воду» здесь явно не годилась.
      Но можно ли меня назвать такой же стойкой и храброй, как Рик? Что, если… Иисусе, как выразить это словами?
      – Рик, я не могу отделаться от мысли, что ты станешь постоянно сравнивать меня с Энни. Сравнивать то, что между нами, с тем, что было у вас. И я не смогу…
      – Старайся не думать о таких вещах, Джинси. Я хочу жить не прошлым, а настоящим. И будущим. Вместе с тобой. Пожалуйста, поверь мне.
      Я очень хотела ему верить.
      Но почему-то снова всполошилась и вскочила с дивана.
      – О Господи, а Джастин? Как он отнесется ко всему этому?
      Рик вздохнул и уже знакомым жестом взъерошил волосы.
      – Джастин тебя любит, Джинси. Очень. Конечно, нам всем нужно притереться друг к другу, прежде чем стать семьей, но я уверен, что мы сможем это сделать.
      Мать твою! Семья! Означает ли это…
      – Минуту, – встрепенулась я, – похоже, до меня все доходит с опозданием. Считаешь, если я перееду к тебе, это будет чем-то вроде испытательного срока?
      Если Даниэлла попытается заставить меня надеть белое…
      Рик кивнул:
      – Да. Я надеюсь на долгие годы вместе. На брак. Иначе я не стал бы тебя просить. Это было бы несправедливо по отношению к тебе. Или к Джастину. Да и ко мне тоже.
      Он прав. Это было бы несправедливо.
      – Рик, я должна подумать. Хорошо? Для меня все это непросто. – Я посмотрела на часы. – Слушай, мы же на работу опоздаем! Может, сегодня мне лучше поехать домой? Попытаюсь… попытаюсь все обдумать.
      Рик хотел что-то сказать, но передумал. Наверное, что-нибудь вроде: «Не убегай вот так, ладно? Давай обдумаем вместе».
      Но вместо этого молча встал с дивана. Диван облегченно взвизгнул.
      – Конечно, – кивнул Рик. – Если понадобится помощь, только дай мне знать. Обещаешь?
      Я взяла его за руку.
      – Обещаю.

      Этим вечером телефон разразился звоном ровно в девять.
      Это был отец.
      – Кто умер? – ляпнула я.
      – Что?!
      – Кто-нибудь, наверное, умер. Ты так просто никогда не звонишь. О Боже, мама здорова?
      Пусть я не слишком-то люблю мать, но и не желаю ей смерти. Пока еще.
      Отец тяжело вздохнул.
      – Вирджиния, ты заразилась пессимизмом от своей тетушки Бесси. Эта женщина только и может говорить, что о смерти, умирающих и…
      – Бедности, болезнях и грехах… Па! Объясни, зачем ты звонишь?!
      Па неловко откашлялся.
      – Ну… это вопрос деликатный, Вирджиния. Ты знаешь, я никогда не вмешивался в твою… э… твою личную жизнь…
      Ах вот оно что!
      – Томми все выложил про Рика? – спросила я, пощадив сгоравшего от смущения отца.
      – Ну же, Вирджиния, твой брат любит тебя, хотя не всегда способен это выказать…
      – Па, – перебила я, – что наговорил тебе Томми?
      Не стану пересказывать подробности. Вкратце: я встречаюсь с каким-то «гнусным старикашкой».
      – Ты всегда была разумной девочкой, Вирджиния, – продолжал па, обрывая мой вопль ужаса. – И давно уже стала самостоятельной. Может, отцовские советы тебе кажутся излишними, но ничего не поделаешь, все родители стараются уберечь своих детей от неприятностей. Будь осторожнее. Мужчины по большей части не такие, какими кажутся на первый взгляд. Ты можешь увлечься человеком, и он покажется тебе лучшим на свете, но, повторяю, будь осторожнее. Надеюсь, он не берет у тебя денег?
      Бедный па.
      Бедная я…
      Абсолютное взаимонепонимание. Полное отсутствие контакта.
      Я, как могла спокойно и твердо, рассказала отцу правду о Рике.
      Что ему только тридцать пять. Что он уважаемый человек, настоящий профессионал своего дела и хороший отец. Па не слишком обрадовался, узнав, что Рик вдовец, но был счастлив услышать, что он не разведен.
      И что ни цента не взял у меня.
      Можно подумать, было что брать!
      Я не сказала отцу, что Рик только сегодня просил меня перебраться к нему. Не все сразу. Шаг за шагом.
      Похоже, мне удалось уверить па, что я не попалась в сети коварного злодея. К тому времени как мы попрощались, его голос звучал куда менее мрачно. И не могу поверить, но он в самом деле попросил меня позвонить, если что-то понадобится. Например, отцовский совет.
      Только повесив трубку, я поняла, что, возможно, это был лучший разговор с отцом в моей жизни. Подумать только, для этого потребовалось тридцать лет!
      Позже, лежа без сна в постели, я была потрясена и смята ощущением собственной ничтожности. Каждый гнусный, эгоистичный поступок, когда-либо совершенный мной, вдруг предстал в ослепительно ярком, беспощадном свете.
      Я была паршивой подругой. Мне следовало куда серьезнее воспринимать Салли как личность. Может, я, сама того не сознавая, дала ей повод? Но если и нет, все-таки могла бы быть повнимательнее, должна была найти в себе достаточно проницательности, чтобы понять ее чувства и, возможно, не проводить с ней столько времени.
      Но умение понимать мотивы других людей никогда не было моей сильной стороной.
      И кто знает, может, я и хорошей дочерью не была. Ни во что не ставила отца, не говоря уж о том, что вообще почти о нем не думала.
      В окно дул легкий ветерок. Я натянула простыню повыше и отчего-то показалась себе маленьким ребенком, отосланным в постель без ужина за дурацкую выходку.
      «Джинси, – грустно подумала я, – тебе еще многому нужно учиться».
      Как я могла переехать к Рику и Джастину и взять на себя огромную ответственность за семью, если ничего не умею сделать как следует?

      Письмо пришло из монастыря Сестер Белой Розы Марии.
      Хорошо еще, что Уин не успел увидеть, как я вынимаю из почтового ящика толстый конверт!
      Войдя в квартиру, я распечатала ответ монахинь на мою мольбу. И хотя уже решила, что свадьба состоится, все же любопытно было прочесть мудрые слова сестер.
      Я отложила в сторону открытку с неуклюжим, плохо напечатанным кровоточащим сердцем и еще одну, с которой водянисто-голубыми глазами смотрел на меня бесцветный Иисус.
      Кошмар. Никогда не находила ничего привлекательного в подобных вещах.
      К открыткам прилагалось написанное от руки письмо от особы, именовавшей себя сестрой Ричард Мэри: синие чернила на белой бумаге. Ничего не скажешь, почерк у нее был идеальный: давно утерянное искусство каллиграфии. Никто из моих учеников не умел писать и вполовину так разборчиво! Впрочем, если призадуматься, и я тоже.
      «Вы должны обратить свои мысли к исполнению долга, – советовала сестра Ричард Мэри, – и к обещанию, данному своему жениху. Ибо это все равно что обет, данный Господу».
      Но я не знакома с Господом. Никогда не была ему представлена. Во всяком случае, как полагается.
      Я продолжала читать, все больше мрачнея.
      «Всегда думайте о нашей Блаженной Деве Марии, жене и матери, и жертвах, принесенных ею во имя любви. Всегда следуйте ее примеру, и обретете Милость Господню».
      Ее примеру. Я не так много знала о Деве Марии, кроме самых общих сведений, но этого было вполне достаточно, чтобы вспомнить: она никогда не набрасывалась на Иосифа так, как я на Уина за эти несколько месяцев.
      Бедный Уин. Он старался. Правда старался.
      И он был неплохим человеком. Конечно, имел свои недостатки и пороки. Но и я не без греха. Как и все мы.
      «Все мы не святые, Клер», – напомнила я себе.
      Откуда-то из глубины души донесся рассерженный голос матери. Она была в бешенстве.
      «Воображаешь, что найдешь кого-то лучше Уина? Так ведь? – визгливо допытывалась она. – Созданного именно для тебя такого прекрасного, что ради него стоит отказаться от всего, что уже имеешь? Выбросить на ветер все, чем ты жила эти десять лет?»
      Мать замолчала, а я задумалась над ее речами.
      Мы прожили с Уином больше десяти лет.
      И каков результат? Что я из этого вынесла? Что получила?
      И что отдала?
      Неужели долгий срок уже само по себе достижение? Разве сорок тоскливых, унылых, беспросветных лет в браке лучше сорока лет коротких связей, не освященных церковью?
      Особенно если такие связи дарят мужчине и женщине накал эмоций, неожиданные вспышки жаркой страсти и знание того рода, какого просто не бывает в долгой семейной жизни?
      «Разумеется, долговечность – достижение! – завопила мать. – Если это не так, почему я…»
      Я снова погрузилась в письмо.
      «Вспомните, – писала сестра Ричард Мэри, – Иисус Христос отдал свою жизнь. Страдал и умер, чтобы искупить наши грехи».
      «Бедняга, – подумала я, сворачивая письмо. – Зачем только трудился?»

      Мы отвели Джастина поиграть с соседским парнишкой и отправились в район высотных зданий на Конгресс-стрит.
      Я никогда не была в мебельном магазине «Век машин». Рик обещал, что мне понравится.
      Мне не понравилось.
      – Что ты думаешь об этом диване? – кивнул Рик на длинную штуку, обитую букле горохового цвета. – Не совсем то, что я хотел бы, но, пожалуй…
      Рик сел на чудовище. Неужели он дальтоник?
      – Не знаю, – пробормотала я, – по-моему, ничего.
      Это место действовало мне на нервы. Все здесь было слишком дорогое, упрощенное. И уродливое.
      – Довольно удобно, – продолжал Рик, проводя ладонью по сиденью. – Плотная ткань. Это важно, учитывая просьбы Джастина купить собаку. Может, стоит подумать о подержанном диване? Проехаться по магазинчикам на Первом шоссе? Будем реалистами: с ребенком, собакой и моим талантом все проливать эта штука прикажет долго жить уже через год…
      – Рик!
      Собственный тон испугал меня. Продавца передернуло. Покупатель поспешил отойти подальше от нас.
      – Что с тобой? – нахмурился Рик, поднимаясь с дивана. – Тебе плохо?
      Я попятилась.
      – Нет. То есть в каком-то смысле – да. Рик, я просто не понимаю, как легко ты делаешь жизненно важный выбор.
      – Покупку дивана ты называешь жизненно важным выбором?
      Он не шутил.
      – Нет-нет, – прошептала я, хватаясь за голову. – Брак. Я имею в виду твой второй брак. Ты же собираешься снова жениться! На мне! После той боли, что тебе пришлось вынести. Потери Энни. И… Рик, что, если я тоже умру? Или окажусь не той, какой ты меня считал? Или еще что-нибудь? А что будет с Джастином?
      Рик даже пальцем не пошевелил. Он с самого начала понял, что в некоторые моменты я терпеть не могу прикосновений.
      – Жизнь не состоит из ожиданий, Джинси, – тихо пояснил он, – иначе она проходит впустую. Никто не знает, что случится завтра. Жизнь – это неизбежный риск. И если хочешь быть счастлива, другого пути нет.
      Прекрасные слова, но…
      – А если ты рискуешь и все же не находишь счастья? – не уступала я.
      Рик сунул руки в карманы выцветших голубых джинсов.
      – Понимаешь, когда я женился на Энни, мы уже знали друг друга пять лет. После свадьбы Энни забеременела, и моя жизнь, похоже, устоялась, и впереди стелилась гладкая вымощенная дорога. Я был уверен в Энни. Тогда до меня не доходило, что невозможно быть уверенным в жизни. Когда она заболела, я был совершенно выбит из колеи. Мне и в голову не приходило, что один из нас умрет, прежде чем мы станем старыми ворчливыми дедом и бабкой с кучей внучат.
      – Что ты хочешь этим сказать? – допытывалась я, хотя уже все было ясно.
      – А то, что если бы пришлось начать все снова, даже зная, что Энни умрет, я все равно не отступил бы. Взял бы, что мог, и был бы благодарен судьбе за все хорошее.
      Я не ответила.
      – Иногда, – продолжал он, – жизнь пинает тебя прямо в зубы. И ты даже ответить не можешь. Но поднимаешься и идешь дальше. Может, после этого твоя улыбка становится кривоватой, но разве есть выбор? Сдаваться?
      Я пожала плечами и подумала о Гейл. Сдалась ли она? Почему люди кончают с собой?
      Может, сдалась. А может, и нет.
      – Я не отступил бы, – продолжал Рик. – Ни за что. У меня был Джастин. Тогда ему исполнилось всего несколько месяцев. Представляю, как презирала бы меня Энни, если бы я расквасился. В каком-то отношении именно Джастин спас мне жизнь.
      И тут я сломалась. Клянусь, сама не ожидала. Похоже, я полностью съехала с катушек. Обезумела.
      Энни, Энни. Все время Энни. Джастин – ребенок Энни. Не мой. И никогда моим не будет.
      – Конечно, Энни была красивее меня, – выдала я, сглотнув слезы. – Разве ты способен полюбить меня так, как любишь ее?
      Рик оцепенел. Ошарашенно уставился на меня. Наконец робко протянул руку, но я увернулась и выскочила из магазина, до смерти перепугав продавца, который, вероятно, принял меня за убегающую воровку.
      Оказавшись на тротуаре, я быстро пошла направо. За спиной раздался топот.
      – Джинси! – отчаянно кричал Рик. – Вернись!
      Слезы струились по лицу, но я ускоряла шаг. Голос Рика все отдалялся, пока наконец не смолк.
      Может, он понял, что звать меня напрасно. Или я умчалась так далеко, что уже ничего не слышала?
      Устав, я пошла медленнее, то и дело спотыкаясь. Тяжело дыша от усталости. От только что пережитого. Сердце, казалось, вот-вот разорвется.
      Я снова вспомнила о Гейл, так внезапно погибшей. Хотя кто знает? Может, смерть давно ее подстерегала…
      Любил ли ее кто-нибудь?
      И достаточно ли одной любви, чтобы спасти человека от отчаяния?
      Я подумала о Салли, подарившей любовь той, которая не могла ей ответить. Нашей дружбе конец, и я во всем винила себя.
      А любовь… любовь несет людям одни только беды.
      На Саммер-стрит я остановилась и прислонилась к стене какого-то здания. Немолодой прохожий с портфелем в руках неодобрительно нахмурился, словно увидев очередную наркошу. Может, я такой и казалась: запыхавшаяся, несчастная, с тупым взглядом.
      Почему в мире нет ничего определенного? Почему никто не дает никаких гарантий? Почему нельзя с уверенностью утверждать, что брак окажется крепким, что ребенок вырастет умным и здоровым, что сами вы умрете в достаточно зрелом возрасте, в своей постели, окруженные любимыми и любящими?
      Я оттолкнулась от стены и, пошатываясь, как слепая, ступила на мостовую.
      Истерически завизжали тормоза. Я замерла. В нескольких дюймах от моего носа пролетел микроавтобус.
      – Глупая сучка! – крикнула перепуганная женщина, высунувшись из окна.
      Я даже не потрудилась огрызнуться.
      Наверное, она права. И я действительно глупая сучка. Глупая сучка с отвратительным характером. Дерьмо, короче говоря.
      Я продолжала брести. Да где же эта чертова автобусная остановка?
      «Именно этого ты хотела, Джинси, когда переехала в большой город», – напомнила я себе.
      Опыт.
      Сложные проблемы.
      Вызов.
      Жизнь.
       Но сможешь ли ты справиться со всем этим?

      – Итак, что ты собираешься ему сказать? – спросила я.
      Джинси и Клер сидели на моем диване, а я – на месте председателя, в кожаном кресле, купленном на распродаже в «Адессо».
      Я и не представляла, что Джинси способна на такие сцены. Выскочить из магазина, мчаться по улице, игнорируя умоляющие крики любовника?!
      – Думаю, что уже ответила ему, – отрезала та. – Не будешь ведь ни с того ни с сего убегать от человека, который просит тебя остановиться. Должен же Рик что-то понять!
      – Уверена, он не порвал с тобой, – мягко вступила Клер. – Он все понимает.
      – Что именно? – закричала Джинси. – Что я тяну время, пока не наберусь храбрости сказать «нет»? И мне плохо от одной мысли, что могу его потерять!
      – Значит, ты определенно собираешься сказать ему «нет»?
      – Да, – вздохнула Джинси, потирая виски. – Ничего не поделать: я еще не готова.
      – Все мы не готовы, – пробурчала Клер. – И специальных курсов подготовки нет.
      – Это… понимаете, смерть все время рядом, – продолжала Джинси скорее себе, чем нам. – Энни нет на свете, и в то же время она есть, понимаете? Но то, что она умерла, а не просто развелась с ним… иногда мне просто не по себе становится. Не могу объяснить, но это так.
      Ей было необходимо взять себя в руки. Нельзя так распускаться.
      – Итак, – сказала я, – ты предпочла бы, чтобы стервозная хапуга, именуемая экс-женой Рика, то и дело скреблась в двери вашего дома, требуя денег? Предпочла бы, чтобы он был разведенным папашей-одиночкой, а не вдовцом? Какую Энни ты бы выбрала: мертвую или живущую на алименты и поливающую тебя грязью перед бывшими так называемыми друзьями Рика?
      Глаза Клер от удивления, казалось, вот-вот вылезут из орбит.
      – Ты отвратительна, – прошипела Джинси дрожащим от ярости голосом. – Неужели у тебя нет сердца? В жизни не встречала такого жестокого создания!
      – Я всего лишь пытаюсь смотреть на вещи реально, – спокойно ответила я.
      Не жестокая. Только не жестокая.
      – Слушай, Даниэлла, – продолжала она, – я не ты. Мы разные, как два полюса. И не стоит здесь излагать свою извращенную философию насчет мужчин и женщин, договорились? Можно подумать, ты знаешь, что делаешь! Можно подумать, ты что-то знаешь о любви и привязанности!
      Я вцепилась в подлокотники кресла. В душе что-то дрогнуло.
      Ладно. Если Джинси может разыгрывать драмы, у меня должно получиться не хуже!
      Я запросто смогу изобразить драматическую или обреченную героиню. Потому что во всей этой истории жертва я, не так ли?
      – Должна сказать, – заметила я, не повышая голоса, – что Крис просил меня быть с ним. И до сих пор ждет моего ответа.
      – Браслет… – ахнула Клер.
      – После этого. Когда приезжал в Бостон, на ужин в ресторане в честь дня моего рождения.
      Джинси покачала головой:
      – Ты не говорила…
      – Я не обязана все говорить, – отрезала я. – Слава Богу, еще способна управлять своей жизнью.
      – Не понимаю, – тихо вмешалась Клер. – Он просил тебя выйти за него?
      – Нет, – призналась я. – Но идея примерно та же. Он хочет, чтобы я встречалась только с ним.
      – И это означает, что на каком-то этапе он захочет жениться, – констатировала Джинси, ничуть не задетая моей вспышкой.
      Только не торопиться. Стать главной в его жизни. Его единственной и неповторимой.
      На каком-то этапе он захочет жениться…
      Вот он, момент истины. Неожиданно я осознала, что решение принято.
      – Да, – кивнула я, – но я не выйду за Криса Чайлдза. И не дам ему слова. Никогда.
      Я сама ужаснулась тому, что произнесла. Но не собиралась брать обратно ни одного слова.
      – Ты любишь его, Даниэлла? – осмелилась спросить Клер.
      Я долго сидела, разглядывая подол платья.
      – Дэн…
      – Да или нет, – не знаю! – вскрикнула я. – И это не важно, потому что мне не позволят выйти за него замуж!
      – Откуда тебе знать? – возразила Джинси. – Ты хоть раз говорила с родителями насчет возможности выйти замуж не за еврея? Ну? Ведь все дело в том, что Крис христианин?
      Нет. Я никогда не говорила с родителями насчет возможности выйти замуж не за еврея. Но знала, чего от меня ждут.
      – Вы не понимаете, – отбивалась я. – В глазах Лирзов рыбный бизнес – не такое уж блестящее предприятие. Это старомодно. Тяжелый, неблагодарный труд, бедность и смерть без единого зуба во рту еще до того, как тебе исполнилось пятьдесят.
      Клер смущенно откашлялась.
      – Даниэлла, я видела твоих родителей. Они не показались мне…
      – Однажды! Ты видела моих родителей один раз! Я знаю их. А ты – нет!
      Я вскочила и принялась мерить шагами гостиную.
      – Поверь, матери абсолютно не важно, что у Чайлдзов сотни акров земли или что они живут в идеально отреставрированном доме девятнадцатого века недалеко от чудесного пруда. Эстер Лирз расстроится, узнав, что отец Криса даже не окончил школы, а сам Крис так и не учился в колледже. Господи, да она ужаснется, услышав, что его мать способна выйти в переднике к почтовому ящику, который стоит в конце подъездной аллеи…
      – Тебе действительно так важно ее мнение? – спросила Джинси, и мне показалось, что в ее глазах мелькнуло сочувствие.
      Не нужно мне было это самое сочувствие!
      – Важно. Ровно настолько, чтобы мои родители, тетки, дяди и кузины захотели приехать ко мне в гости на праздники. Не желаю оказаться в изоляции. Не желаю, чтобы они решили, будто я предаю все, что они мне дали. Ради чего много и тяжко трудились. Я сделаю все, что в моих силах, лишь бы сохранить семью.
      – Даже если это означает отказ от Криса? – едва слышно допытывалась Клер.
      У меня на несколько минут отнялся язык.
      – Д-да, – выдавила я наконец. – Даже если это так. Для меня главное – традиции. Я не могу и не хочу стать чужой для родственников. Обмануть их ожидания. Я должна оправдать эти ожидания.
      – Какие именно? – вскинулась Джинси. – Объясни поточнее. Хочешь сказать, что твои родители в один прекрасный день вручили тебе список? Или ты просто предполагаешь…
      – Отказ от Криса, по-вашему, жертва? – перебила я. – Ха! Можно подумать, другие члены моей семьи не приносили жертв! Отказ от Криса ничто по сравнению с тем, что потеряла в войну моя двоюродная бабушка Рут! Мои дед и бабка! А предрассудки, с которыми им приходилось сталкиваться! Что моя жертва по сравнению с этими! И я готова ее принести.
      Наступило тяжелое молчание.
      Наконец Джинси, не выдержав, встала и направилась к выходу.
      – Не думаю, что дело в жертве, – негромко сказала она, уже взявшись за ручку двери. – И не думаю, что дело в твоей семье. Дело в тебе самой и в твоей трусости. По-моему, ты бежишь в кусты от собственной жизни. И мне жаль тебя.
      Клер закрыла лицо руками.
      Мне тоже было себя жаль.

      Я назвала Даниэллу трусихой. Я! Ирония судьбы.
      И поэтому сама решила порвать с Риком, высказав ему все в лицо, хотя так и подмывало трусливо объясниться по телефону. Послать и-мейл. Или старомодное письмо, типа «дорогой Джон»…
      Я позвонила и спросила, могу ли прийти. Рик ответил, что Джастин сейчас у приятеля и что мы можем поговорить. Волновался ли он? Голос абсолютно ничего не выражал.
      Я осторожно вошла: Рик часто забывал запираться. Его нигде не было видно. «Наверное, – подумала я, – сидит в спальне».
      Я помедлила, чтобы отдышаться. Вспомнить. И тут произошло нечто странное.
      Впервые с тех пор, как я переступила порог этого дома, многочисленные фотографии Энни, одной или с Риком и Джастином, перестали нести в себе укор и угрозу. Мало того, я вдруг осознала, насколько естественными были ее изображения в этих стенах.
      Энни – это Энни. Джинси – это Джинси.
      Мы с Риком – это мы с Риком.
      Парочка, снятая на пляже одноразовой камерой, попавшей в руки Джастина. Просто обнявшаяся, улыбающаяся солнцу парочка.
      Прошлое, настоящее, будущее. Все в наших руках.
      Я вошла в спальню. Рик стоял у окна, глядя на темнеющее небо. Я знала: он слышал мои шаги, но обернулся не сразу.
      В глазах светилась робкая надежда. Не вопрос. Не капитуляция.
      И в этот момент я поняла, что люблю его еще и за то, что он дал мне эту свободу. Свободу выбора.
      «Его лицо – такое, как в этот момент, – всегда будет стоять передо мной. Вечно останется в моей памяти», – подумала я.
      Рик нерешительно шагнул ко мне.
      – Джинси?
      – Знаешь, – начала я, чувствуя, как губы растягиваются в прежней широкой улыбке, – думаю, за диваном лучше съездить к «Джорданс». Я такой же терминатор, как пятилетний ребенок или собака. Или, скажем, ты. То есть все мы вместе – страшнее атомной войны. Может, стоит подумать об одноразовой картонной мебели или о чем-то в этом роде?
      И тут мы бросились друг к другу, обнимаясь, плача, смеясь, целуясь.
      Прыжок в неизвестность.
      Рик прыгнул. А я за ним.

      Я избегала Криса с того самого дня, как он вернулся из Портленда. Но все же он должен был узнать, почему я не беру трубку. И почему в последний уик-энд я осталась в Бостоне – явно не по причине внезапной и сильной простуды.
      Нам следовало поговорить с ним с глазу на глаз. Хотя бы это я была обязана сделать для него.
      Наконец я позвонила Крису, и мы договорились встретиться на Вайнярде.
      Разговор оказался коротким и нескладным.
      – Не понимаю, почему все не может продолжаться как раньше, – бормотала я. – Зачем что-то менять? Все и так лучше некуда.
      – Для кого? – коротко бросил он.
      Ответа не было. В самом деле, для кого? Последнее время все шло хуже некуда.
      – Послушай, – начал Крис, приложив руку к сердцу, – я так больше не могу. Если мы зашли в тупик, значит, так тому и быть. Прости, Даниэлла, но без взаимных обязательств все теряет смысл. Прости.
      – Откуда ты знаешь, что у меня нет никаких обязательств по отношению к тебе? – выпалила я по-дурацки.
      Крис смутился. За меня?
      – Как-то вечером я видел тебя с незнакомым парнем. И знаю, что ты встречалась с другими мужчинами на острове.
      – Значит, ты за мной следил? – вспылила я, хорошо понимая, насколько абсурдно обвинение.
      – Нет-нет. Просто Вайнярд слишком мал. У моих друзей тоже есть глаза… Да нет, все в порядке. Ведь между нами никогда не было никаких договоренностей…
      Это правда. Никогда и никаких.
      – И я не знаю, как обстоят дела в Бостоне, – продолжал Крис. – Может, ты и там с кем-то встречаешься. Это я к тому, что вообще почти ничего не знаю о твоей жизни, Даниэлла.
      – Все может измениться, – возразила я, понимая, что беззастенчиво лгу. Но слова продолжали литься, бессмысленные, ненужные. Я одновременно цеплялась за Криса и отталкивала его.
      И похоже, ему это надоело.
      – Даниэлла, – нахмурился он, – ты слишком все усложняешь. Для нас обоих. Пойми, цели у нас разные. И желания тоже. Ты хочешь не того, чего хочу я.
      – Неправда! Я хочу того же! Только…
      – Только не со мной? – докончил он. – Мило. А я думал, между нами что-то есть. Особенное.
      – Так и есть, – пробормотала я.
      Крис язвительно хмыкнул. Похоже, он был в бешенстве.
      – Может, и так, но этого недостаточно, чтобы сказать «да» без всяких оговорок и оправданий. Я буду с тобой… но. Я буду с тобой, только… Я буду с тобой… до того, как… До чего? Пока не подвернется кто-то более подходящий? Богаче, более образованный? Брось. Даниэлла, нужно быть последним дураком, чтобы продолжать поддерживать отношения на твоих условиях.
      Я покачала головой:
      – Поэтому я должна принять твои?
      – Нет. Строить отношения нужно на общих условиях. Но общих у нас как раз и нет.
      Стоило ли продолжать спор?
      – Послушай, – договорил он уже мягче, – мне пора идти. Надеюсь, у тебя все будет хорошо, Даниэлла. И ты получишь все, о чем мечтаешь.
      Я тоже на это надеялась.
      Каковы бы ни были эти самые мечты.

      Переезд – это катастрофа.
      Ненавижу собирать вещи. Держу пари, раскладывать их на новом месте – еще хуже. Интересно, буду ли я скучать по маленькой квартирке в Оллстоне? Конечно, это конура, но, подчеркиваю, моя конура.
      А обстановка? Скособоченный деревянный стол, который я купила, еще учась в колледже, и с тех пор повсюду таскала с собой. Выщербленный пластиковый дуршлаг, приобретенный на блошином рынке. Зеленый складной стул, на который я бросала грязное белье…
      И ни один из этих предметов не поедет со мной.
      Скучать по всему этому?
      Наверное, не стоит. Потому что настало время двигаться дальше. Начать новую жизнь. Какое счастье, что решение пришло ко мне так внезапно. Под влиянием момента.
      И Джастин тоже обрадовался. Конечно, предстоит нелегкий период притирки, но до чего здорово, что Джастин попросил меня жить в его комнате!
      Осталась только одна, и немалая, проблема.
      Нужно было сообщить родителям, что я переезжаю к Рику.
      Вдовцу и одинокому папаше с ребенком.
      Да стоит ли вообще им говорить?
      Может, лучше промолчать?
      Отказаться от телефона. Пользоваться сотовым и…
      А как насчет почты?
      А если Томми снова заявится без предупреждения? До смерти перепугает нового жильца…
      Я злобно уставилась на дурацкий телефон.
      Как-то неприятно, что я все еще боюсь реакции родителей. И не столько их гнева, сколько разочарования.
      Что, по их мнению, я должна делать с собственной жизнью?
      Оправдает ли их надежды мой союз с Риком?
      Да и есть ли у них эти надежды? Были ли?
      Кто знает, не остаемся ли мы детьми на всю жизнь? Стремимся угодить родителям, иногда испытываем потребность в мятеже, лишь бы привлечь их внимание в той или иной форме.
      Какое это тяжелое бремя – быть родителями!
      Если у нас с Риком все сложится, если я стану официальной мачехой Джастина – не развалюсь ли под невыносимым бременем?
      А что будет, если у нас появится общий ребенок? Неужели я искалечу ему жизнь еще до первого дня рождения, обеспечив годы лечения у психиатра, пичкая лекарствами от всех недугов, включая судороги, пироманиакальные тенденции и неконтролируемые приступы паники при виде овощей?
      «Вот так и начинается безумие, Джинси, – остерегла я себя. – Этим путем лучше не идти».
      Шаг за шагом. Как всегда говаривал отец.
      Отец.
      Я подняла трубку.
      Хоть бы он подошел к телефону.
      Удача была на моей стороне.
      – Привет, па, – начала я дрожащим голосом. – Это я. У меня хорошие новости.

      Я решила идти на свадьбу Клер одна.
      Дэвид, конечно, согласился бы меня сопровождать, но как раз взял несколько отгулов и поехал в Колорадо, навестить лучшего друга по медицинскому факультету. Встреча однокашников, пояснил он.
      Я желала брату счастья, как и наши родители. К моему полнейшему удивлению, они пришли в восторг от решения Дэвида разорвать помолвку с Робертой. Похоже, они с самого начала видели ее насквозь и все-таки предпочли ни о чем не предупреждать Дэвида. Не вмешиваться в его жизнь.
      Они позволили своему тридцатишестилетнему сыну делать собственные открытия и принимать собственные решения.
      И поведение папы и мамы заставило меня призадуматься. Так ли уж я была права, считая, что прекрасно их знаю?
      Так ли уж ортодоксальна наша семья?
      Так ли уж традиционны их ожидания? Да и мои собственные?
      А как насчет храбрости и независимости?
      Насчет того факта, что я не Дэвид и никогда им не была?
      Короче говоря, я совсем растерялась. Мир, казавшийся таким устойчивым, рушился. Все, в чем я была так уверена, стало казаться сомнительным. На все легла тень.
      Обман. Нерешительность. Неуверенность…
      Только собственной нечестностью я погубила все, что у нас было с Крисом. Да, возможно, мы не были предназначены друг для друга, но будь я с самого начала честна с ним, могла бы уберечь нас обоих от сердечной боли и обид.
      С Барри такого не будет. Иначе я перестану себя уважать.
      Поэтому я позвонила ему и мягко объяснила, что встречалась с другим, но все внезапно закончилось. И теперь я, естественно, выбита из колеи, и что было бы несправедливым проводить сейчас время с Барри, поскольку я сейчас не в том состоянии, чтобы начинать что-то заново.
      Барри отнесся к моему признанию с пониманием. Точнее, вел себя безупречно, за что я была ему благодарна. Но все-таки он не снял меня с крючка!
      – Даниэлла, – сказал он, – если ты встречалась с кем-то и так сильно расстроена разрывом, полагаю, эти отношения были очень важны для тебя. В таком случае могу я спросить, почему ты согласилась увидеться со мной в Бостоне?
      – Не могу точно объяснить, – призналась я. – Но я рада, что мы увиделись. Знаю, это звучит эгоистично, – так оно и есть, но ты мне нравишься. И мы прекрасно провели время.
      Барри с сожалением усмехнулся:
      – Что же, мне очень жаль. И тебя и меня. Надеюсь, ты скоро успокоишься. Что же до меня… не стану лгать и утверждать, что мне безразлично. Ты мне нравишься, Даниэлла.
      – И мне тоже очень жаль, – всхлипнула я. – Правда.
      – Слушай, может, через несколько месяцев, если мы оба…
      – Может быть, – согласилась я. – Через несколько месяцев.
      И, повесив трубку, без всякого энтузиазма принялась выбирать платье и прическу для Великого дня Клер.
      Мое мнение об Уине так и не изменилось, но Клер была моей подругой, и я твердо решила уважать ее выбор.
      «Кроме того, Даниэлла, – сказала я себе, – что ты знаешь об истинной любви? И вообще знала ли хоть что-то?»

      Ночь перед свадьбой.
      Последняя ночь незамужней женщины.
      Хотя, возможно, такая ночь уже была. Накануне встречи с Уином много лет назад.
      Так или иначе, уже завтра вечером я стану миссис Уинстон Каррингтон III. Клер Джин Уэллман Каррингтон.
      Столько имен, которые приходится носить с собой всю жизнь!
      Столько ролей играть…
      Мы заказали номер для новобрачных в старом «Ритце». Было десять вечера, и, по мнению родных, я давно уже лежала в постели. Но сна не было.
      Насколько я знала, Уин и кое-кто из приглашенных на свадьбу все еще сидели внизу, в баре. Я натянула платье и спустилась на первый этаж.
      И замерла у двери полупустого бара.
      Голос Уина поднимался и спадал волнами. Я услышала расклад своей жизни на все последующие годы. Никаких сюрпризов. Ничего нового. Все согласно плану. Плану Уина.
      Собственно говоря, неплохая жизнь. Только вот моя ли?
      А если не моя, чья тут вина?
      – Клер, возможно, сразу же захочет ребенка, – продолжал Уин, – но если она забеременеет, я немедленно потребую, чтобы она уволилась. Мы прекрасно сможем прожить и на мое жалованье. Более чем прекрасно.
      Я услышала негромкий рокот мужских смешков.
      О да, Уин. Мы все знаем, что ты делаешь деньги. Кучи и кучи денег.
      – Думаю, следующие несколько лет мы будем проводить отпуск на озерах. Пусть бабушки и дедушки порадуются на внуков. Конечно, Клер хочет в Париж, но это может подождать. Может, свожу ее на десятую годовщину свадьбы.
      Еще десять лет…
      «Это будет не такая уж плохая жизнь, Клер, – наставительно сказала я себе, поднимаясь на лифте в номер для новобрачных. – Свою долю утешений ты получишь».

      Я стояла у алтаря.
      Уин стоял рядом.
      На церковных скамьях расселись друзья и родные.
      Преподобный отец громко читал, держа перед глазами листок бумаги.
      А я размышляла о том, что…
      Иногда мы, женщины, забываем, что у мужчин тоже есть чувства.
      Иногда мы забываем, что мужчины тоже когда-то были малышами, нуждались в ласках и поцелуях. И что мужчины во многих отношениях так и остались мальчишками, в точности как и женщины, во многих отношениях оставшиеся девчонками.
      Иногда мы, женщины, забываем, что мужчины так же сильно нуждаются в любви, как и мы, женщины.
      И нам в самом деле никогда, никогда не следует забывать об этом.
      Я не могла выйти замуж за Уина, как ради него, так и ради себя.
      Священник только что прочитал вводную молитву.
      И теперь с улыбкой воззрился на нас.
      Довольно.
      – Я не могу выйти за тебя, – выпалила я. – Не могу!
      Преподобный нахмурился и подступил ближе.
      – Дорогая, – прошептал он, – вы хорошо себя чувствуете?
      Сбитый с толку Уин ошеломленно уставился на меня.
      – Прекрасно, – твердо ответила я.
      Неизвестно, слышали ли меня в этот момент друзья и родные. И не все ли равно?
      – Я прекрасно себя чувствую, – повторила я, – потому что больше не желаю лгать. Хватит с меня вранья. Моя душа больше не выдержит тяжести обмана.
      Лицо Уина потемнело: похоже, до него постепенно начинала доходить истина.
      – Что ты мелешь? – прошипел он, сильно сжимая мой локоть. Пальцы больно впились в кожу, и я резко отдернула руку. Преподобный ахнул, а по церкви пронесся шепоток.
      И тут я повернулась и бросилась бежать.

      Конечно, я слышала истории о невестах и женихах, бросающих женихов и невест прямо у алтаря, но в жизни не предполагала стать свидетельницей столь драматичного события.
      Все казалось нереальным, как в кино. Клер, несущаяся по проходу, преподобный, поспешно уводящий Уина и шафера от алтаря, истерические вопли какой-то пожилой дамы, дети, весело бегущие за Клер, – похоже, они решили, что все это такая новая игра. Даниэлла даже минуту спустя так и не сумела подобрать отвисшую челюсть… Пришлось помочь. Я осторожно нажала на ее подбородок и заставила закрыть рот.
      – Вот это да! – восхитился Рик. – Вот это да!
      – Не могу поверить, что она натворила, – потрясенно прошептала Даниэлла. – Я… я… Потрясающе!
      – Я горжусь Клер! – объявила я. – Уин – жлоб. Клер заслуживает лучшего мужа!
      Даниэлла принялась обмахиваться полученной на входе программкой.
      – Верно, но у алтаря! Она что, не могла бросить его за кулисами или где-то там еще?
      – Тут я согласен с Даниэллой, – поддержал Рик, за что получил мой негодующий взгляд. – Ладно, может, она не могла собраться с духом до последнего момента. Но согласись, пусть парень и жлоб, не стоило так жестоко поступать с его родными. Да и со своими, в общем, тоже.
      – Придется вернуть подарок в магазин, – пожаловалась я, ткнув пальцем в красиво упакованную коробку, лежавшую рядом на скамье. – Подумать только, я даже воспользовалась ее списком!
      – И она выглядела в этом платье просто ослепительно, – пробормотала Даниэлла. – Какая жалость!
      Исход продолжался.
      Сначала мимо нас проплыли мистер и миссис Каррингтон. Миссис Каррингтон выглядела бледнее свадебного риса. Лицо мистера Каррингтона, наоборот, приобрело зловеще-фиолетовый оттенок.
      За ними проследовал Трей, одетый с иголочки, в черном смокинге. Проходя, он подмигнул нам.
      И наконец, Уэллманы – точные копии несостоявшихся родственников. Белое и красное. Шок и ярость.
      После этого церковь мгновенно опустела. Только наша ошарашенная троица оставалась на местах.
      Наконец Рик встал.
      – Ну, – произнес он, делая вид, что тащит нас в проход, – конечно, потрясение было немалым и все такое, но я бы сейчас чего-нибудь выпил.
      Даниэлла вымученно улыбнулась:
      – Взгляни на нас. Вырядились на праздник, называется. Теперь просто необходимо куда-нибудь закатиться. Кроме того, мне немного не по себе, и поэтому необходима компания.
      Не знаю, что нашло на меня. Не знаю. Но когда мы поплелись к выходу, я догнала Даниэллу и крепко обняла.
      – Спасибо. – Она шмыгнула носом и поспешно вытерла глаза.
      – Не за что, – ответила я, едва сдерживая слезы. – Я серьезно. Не за что. И давай больше не будем об этом.

      Мой разъяренный отец отбыл в Мичиган следующим же рейсом. Братья и их жены почтительно присоединились к нему.
      Мать, сохранявшая странное спокойствие, предложила несколько дней побыть со мной. Я немного поколебалась, прежде чем поблагодарить ее и согласиться.
      Первую ночь я провела, забившись в одну из комнат номера, поспешно покинутого отцом.
      Вторую ночь я провела в гигантской постели рядом с матерью. Долго-долго плакала. А когда немного успокаивалась, начинала плакать мать. Заснуть не удалось ни одной из нас.
      В какой-то момент, очень-очень поздно, я вроде бы услышала ее едва различимый голос:
      – Прости, Клер. Пожалуйста, прости.
      Наутро все это показалось мне сном, и я не спросила мать, что было на самом деле. Довольно и того, что я слышала эти слова, и не все ли равно, кто их произнес?
      Я немедленно выехала из наших апартаментов и сняла маленькую квартирку в Фенуэе. В самом центре. Денег пока хватало. Мама улетела домой.
      И наконец, я позвонила Джинси и Даниэлле. Они несколько раз слали мне на сотовый SMS-сообщения, но я просто не была готова к разговору. Джинси раздобыла очередной купон-скидку на выпивку в кафе-бар «Хорошие новости».
      – А мне ничуть не жаль мистера Брошенного Жениха, – сообщила Джинси. – Мало того что он вел себя как идиот, так еще и отпуск отхватил! Представить только, Уин в компании шафера на Таити! Я вот думаю, уж не… тьфу, совсем забыла, что Уин и Ален – кузены. Лично я считаю, что Клер должна оставить кольцо себе, а потом продать и на эти деньги устроить сказочный отдых для себя и подруг!
      – Нет, кольцо нужно вернуть, – возразила я. – Оно обошлось Уину в целое состояние. Оставлять его себе нечестно. Кроме того, оно мне даже не нравится.
      Даниэлла вытаращила глаза и задохнулась. Я заметила, что вид у нее немного загнанный, но ничего не сказала.
      – Что? – завопила она. – Центральный бриллиант квадратной огранки в три карата и бриллианты общей сложностью два карата, по всему ободку! Платиновому ободку, прошу заметить!
      – А мне казалось, тебе нравится только желтое золото, – ухмыльнулась Джинси.
      – Я решила сделать исключение. Господи, такая фантастическая штука!
      – Для меня это чересчур, – призналась я. – Оно слишком большое и кричащее.
      Даниэлла бессильно откинулась на спинку стула:
      – Воды. Срочно воды! Кто-нибудь, позовите бармена!
      Я улыбнулась, довольная, что подруги рядом.
      – Только не думайте, что мне не стыдно. То, что я разорвала помолвку таким вот образом… наверное, я всегда буду жалеть об этом. Но до самого критического момента просто не могла решиться. И вдруг почувствовала: сейчас или никогда. Жить или умереть. А умирать очень не хотелось.
      Джинси высоко подняла бутылку с пивом.
      – Ты храбрая женщина, Клер. Я тобой восхищаюсь.
      Я грустно улыбнулась:
      – Надеюсь, храбрость меня не покинет, когда останусь вечером одна в своей маленькой квартирке. Теперь на кухне у меня нет никакой техники. Не то что в прежней. Конечно, я почти не пользовалась посудомоечной машиной. Но по крайней мере хоть выбор был! Теперь, если повезет, обзаведусь хотя бы микроволновкой.
      – Неужели родители тебе не помогут? – наивно удивилась Даниэлла.
      Пришлось рассказать о деньгах, которые ежемесячно присылали родители. В наказание за мое бегство из церкви отец поклялся, что больше не даст мне ни единого цента.
      – Мать ужасно зла на него, – продолжала я. – Никак не может смириться с тем, что он решил отказаться от меня. Мало того, грозит лишить наследства. Не пойму только, почему она так удивлена. Лично я почти этого ожидала. Но все же благодарна за ее поддержку. До сих пор поверить не могу, что она осталась со мной после… после несостоявшейся свадьбы. Помогла мне найти квартиру и перебраться из старой.
      Я пожала плечами:
      – Кто знает? Может, это станет поворотным пунктом и для нее тоже. Последние сорок лет отец вел себя до омерзения покровительственно по отношению к матери. Наверное, и ей пришла пора восстать против него. Постоять за себя. Знаете, до замужества мама собиралась изучать историю искусства и даже поступила в университет. Может, теперь она захочет туда вернуться…
      Я осеклась, не желая заходить слишком далеко в своих мечтах. Что тут говорить? Все было слишком неопределенно…
      – Стоит найтись одному храбрецу, и другие тут же последуют за ним, – заметила Джинси, и я поняла, что она думает о себе и Рике. – Ты очень смелая, Клер. И кто знает, а вдруг и своей матери помогла собраться с духом?
      Кто знает? Сама я всего лишь хотела спасти свою жизнь.
      – Жаль, что не сделала этого много лет назад, прежде чем зайти так далеко с Уином, – призналась я. – Прежде чем ранила так много людей.
      – Да, мы все жалеем, что ты дотерпела до последнего. Все можно было сделать как-то иначе, – тихо вставила Даниэлла.
      – А еще мне очень жаль тебя и Криса, – вспомнила я.
      – А, что было, то прошло, – отмахнулась она. – Никогда не знаешь, что ждет впереди.
      Джинси подозрительно прищурилась:
      – Что происходит в этой легкомысленной головке?
      – Ничего. А как у вас с Риком?
      – Ага. Главное – вовремя сменить тему. Кстати, все прекрасно. Мы уже поругались из-за вещей. Понимаете, он считает, что его барахло важнее, чего, разумеется, быть не может, а я считаю, что он должен уступать, и, конечно, совершенно права!
      – Похоже, вы прекрасно ладите, – засмеялась я.
      Хоть бы это оказалось правдой. Хоть бы у Даниэллы все уладилось.
      Я так надеялась, что и у меня тоже…

      Мои подруги вдохновили меня.
      Обе так отчаянно рисковали.
      Откуда у Джинси взялось столько отваги? Она пришла в квартиру Рика, чтобы порвать с ним. Мы с Клер уже готовились услышать ее измученный голос в телефонной трубке. Собирались примчаться в ее квартиру и сидеть всю ночь, слушая, как она изливает душу. А вместо этого последовали короткие телефонные звонки с просьбой ложиться спать и обещанием все рассказать утром.
      – Порадуйтесь за меня, – добавила она. – Я так счастлива, что готова взорваться!
      Декларация независимости Клер была немного более вызывающей. Последние несколько месяцев она места себе не находила и всячески демонстрировала Уину свои гнев и разочарование в странной, пассивно-агрессивной манере. И, как обычно бывает с подобными методами, потерпела неудачу. И только в момент истины нашла мужество быть честной с собой и другими.
      Ничего не скажешь, сильные женщины мои подруги. Не идеальные – да и кто из нас идеал, – не совершенство. Но стараются.
      Я хотела быть достойной их. Поэтому решилась на последнюю попытку.
      Я поехала в Менемшу, где швартовалось большинство лодок, принадлежащих «Чайлдз сифудз». Джонни сказал, что Крис уехал в Оук-Блаффс.
      Я встретила Криса на выходе из «Гремучей змеи», одного из его любимых баров.
      Мне не показалось, что он так уж рад меня видеть. На лице отразилась мгновенная смена эмоций. Удивление. Удовольствие. Раздражение…
      И его приветствие трудно было назвать ободряющим.
      – Даниэлла, – бесстрастно бросил он. – Что ты здесь делаешь?
      – Я должна была тебя увидеть. И хочу, чтобы мы…
      Было сыро и холодно: похоже, настоящая осень уже наступила. Я вздрогнула, и Крис без особой охоты предложил войти в бар.
      Даже показал на табурет у стойки. А сам остался стоять.
      – Позволь мне кое-что сказать, – начал он. – Одна из причин, по которым меня так влекло к тебе, была твоя абсолютная непохожесть на тех женщин, которых я знал. Ты показалась мне такой волнующей. Каждая минута с тобой сулила сюрпризы. Приятные сюрпризы.
      – Спасибо, – прошептала я. – Я чувствовала то же самое. Чувствую то же самое. Я…
      – Позволь мне договорить, Даниэлла.
      Крис обеими руками откинул со лба прядь волос и тяжело вздохнул.
      Неужели я настолько ему в тягость?
      – Думаю, я был не прав, когда начал встречаться с тобой. Зря все это затеял, – продолжал он, глядя мне прямо в глаза. – Вряд ли такие разные люди, как мы, могут быть вместе, во всяком случае, достаточно долго. И уж, разумеется, не всю жизнь. Мне не стоило и пытаться заговаривать с тобой о каких-то обязательствах. Это было несправедливо по отношению к тебе. Прости. Мне очень жаль.
      – Нет, – взмолилась я, хватая его за руку. – Ты был прав. Во всем. Я…
      Крис отшатнулся от меня, как от заразной.
      – Прости, Даниэлла, я просто не могу. И… и, наверное, тебе нужно уйти. Мне лучше держаться подальше от тебя. Любому парню следует держаться подальше от тебя, пока ты не поймешь, что именно тебе нужно.
      Сказать, что его слова обожгли меня… сказать, что они подействовали хуже пощечины, что ранили мою гордость… значит ничего не сказать.
      Никто… никто! и никогда не говорил мне таких ужасных вещей.
      И хуже всего то, что Крис был прав.
      Я всем приношу только вред. Даже себе.
      – До чего ты разумный! Даже противно, – глухо выговорила я наконец. – Даже не могу посоветовать тебе заткнуться, потому что знаю, как ты прав.
      Крис ответил чем-то вроде улыбки.
      – Я ничуть не умнее тебя, Даниэлла. Просто до меня дошло раньше, вот и все. И я по-прежнему один, так что какая разница?
      – Но я не хочу всю жизнь прожить одна, – не к месту выпалила я.
      – Это зависит только от тебя, Даниэлла, – мягко заключил он. – Твоя судьба зависит только от тебя.

      Даниэлла лежала на постели лицом вниз. Мне хотелось хорошенько встряхнуть ее за то, что потащилась на Вайнярд искать Криса, хотя отчасти в этом была и моя вина. Кто, как не я, издевался над ее трусостью?
      Где были мои мозги? В конце концов, я даже не была убеждена, что Крис именно тот, кто ей нужен!
      Я и мой болтливый язык!
      – Я и дом-то сняла только потому, что хотела встретить мистера Единственного, – всхлипывала она, – а вовсе не для того, чтобы развлекаться и заводить подруг!
      – Но ты развлекалась, – напомнила я. – И завела подруг. Меня.
      – И меня, – добавила Клер, вручая Даниэлле очередной бумажный платок.
      – Это самое главное, что у нас есть. Друзья. Так что не все так плохо, как кажется, – поддержала я.
      – У тебя есть Рик, – промямлила Даниэлла, вытирая мокрые щеки.
      Ничего не скажешь. Веский довод.
      – Пока. Может, и навсегда. Надеюсь, что так. Но давай откровенно, романтика – это всегда большое дерьмо. Найти кого-то на долгий срок…
      – Иногда этот самый долгий срок оборачивается большими проблемами, – встряла Клер. Очень «вовремя», ничего не скажешь!
      – Я только… – громко взвыла Даниэлла, – только мне так жаль! Не стоило вообще с ним встречаться! О чем только я думала!
      – Ты думала: «Какой симпатичный парень! И очень славный», – подсказала Клер. – «Почему бы не встретиться с ним?»
      Но Даниэлла пропускала слова утешения мимо ушей.
      – Я сожалею, что не пригласила Криса на день рождения! Сожалею, что не дала ему слова! Как будто я способна кому-то дать слово!
      – Может быть, – нерешительно начала Клер, беспомощно посмотрев в мою сторону, – может, в глубине души тебе и не хотелось связывать свою жизнь с Крисом. Подумай, наверное, это тоже неплохо.
      – Если в глубине души я не хотела связывать свою жизнь с Крисом, – всхлипнула Даниэлла, – то сожалею и об этом.
      Бедняга.
      Я погладила ее по плечу.
      – Знаешь, что сказала Кэтрин Хепберн о сожалениях?
      Даниэлла покачала головой и высморкалась в бумажный платок.
      – Она сказала, что только глупцы никогда ни о чем не сожалеют.
      Даниэлла всхлипнула еще громче.
      – Ей было легко говорить! Богатая и знаменитая! И к тому же получила Спенсера Трейси. Навсегда! То есть почти.
      – Подозреваю, что их отношения не диктовались исключительно романтикой, – спокойно заверила Клер. – И не стоит зацикливаться на том, что имеют и чего не имеют другие. Лучше думай, как обрести счастье самой.
      Даниэлла повернулась и села на смятой постели. Выглядела она кошмарно. Я в первый раз наблюдала ее в таком растрепанном виде. И скорее всего в последний.
      – Может, нам стоит дать друг другу клятву? – прорыдала она. – Пообещать, что мы попытаемся остаться подругами на всю жизнь. Независимо от того, что с нами случится. И что будем встречаться раз в год, даже когда станем старыми и немощными, передвигающимися только в инвалидных креслах, и никто уже не будет нас любить, и…
      – Иисусе, Даниэлла, – возмутилась я, – что это на тебя нашло! С чего вдруг такое нытье? Еще заразишь нас своей депрессией! Послушай, ты единственная из нас, кому уже исполнилось тридцать! Дай хотя бы дорасти до тебя, и тогда поговорим о будущем! Ха!
      – А по-моему, очень хорошая мысль, – улыбнулась Клер. – Представляю нас лет через сорок: спятившие старушонки пересказывают друг другу подробности собственной жизни…
      Даниэлла снова нахмурилась:
      – Лично я даю слово, что ни за какие коврижки не надену фиолетовое платье при рыжих волосах, а также сарафан, или халат, или ортопедические туфли. Даже если буду страдать слабоумием. Пристрелите меня, если нечто подобное взбредет мне в голову.
      Я закатила глаза к небу.
      – Так и быть, пристрелим, – смилостивилась Клер.
      И Даниэлла наконец, наконец, наконец улыбнулась.
      Слава Богу.

      После того как срок аренды домика в Оук-Блаффс закончился, виделись мы нечасто. Правда, общались по электронной почте, но, лишившись места общих встреч, острова Мартас-Вайнярд, каждая пошла своим путем.
      Полагаю, это вполне нормально.
      Полагаю, этого следовало ожидать.
      У каждой из нас была своя повседневная жизнь. Работа. Обязанности. Болезни. Вроде ежегодного гриппа или простуды.
      Жизнь…
      Тридцатый день рождения.
      Первый праздник вместе с Риком и Джастином.
      Повышение.
      Но когда наступил февраль, я снова вспомнила о подругах.
      О лете на троих.
      И призналась Рику, что задумала нечто совершенно сумасбродное.
      Он только плечами пожал:
      – И что еще новенького?
      Очевидно, успел привыкнуть к моим выходкам.
      Мы втроем встретились в «Джордже».
      – Ну, как считаете? Снимаем дом?
      – Только не ту дыру, пожалуйста, – простонала Даниэлла.
      – А по мне, так неплохо бы снять именно ту развалюху. Там полно воспоминаний, – возразила Клер.
      – Как ни странно, – рассмеялась я, – но, по-моему, Даниэлла права. Может, это следствие жизни с Риком, может, мой вкус улучшился, но, думаю, пора начать поиски чего-то поприличнее.
      Клер пожала плечами и предложила:
      – Как насчет уик-эндов «только девушки»?
      Мы все единодушно решили, что это прекрасная мысль.
      – А Джастин может считаться парнем? – неожиданно спросила Клер. – Что ни говори, а ему всего пять. Можно ли считаться парнем в пять лет?
      – Писает он стоя? – вмешалась Даниэлла.
      – Э… да. Разумеется.
      – Значит, парень. Так и быть, он может стать исключением. Привози и его на наши уик-энды.
      – Еще бы! Конечно, привезу. Тем более что когда-нибудь он может стать моим собственным сыном.
      – Джинси! – ахнула Клер. – Значит, вы с Риком поговариваете о свадьбе?!
      – Черт возьми, нет. Пока еще. Но сама знаешь, мы живем вместе. Нельзя жить с одиноким папашей без того, чтобы эта тема не возникала. Время от времени.
      – Что значит – время от времени? – уточнила Даниэлла.
      Я помялась.
      – Типа каждую неделю. Ну… примерно. Раз в неделю, точно. Самое большее два.
      – Могу помочь с приготовлениями к свадьбе! – оживилась Даниэлла.
      Клер метнула на меня красноречивый взгляд, означавший, по-видимому, предупреждение не пускаться в подобные авантюры.
      – Хотите посмеяться? – спросила я. – Ну, может, это не так уж смешно, но, представляете, мой отец, человек, который в последний раз был в Бостоне в девятнадцать лет, с тех пор как я перебралась к Рику, уже успел дважды меня навестить. В первый раз наверняка хотел убедиться, что я не живу в грязной норе с наркоманом и алкоголиком…
      Даниэлла одобрительно кивнула:
      – Как и полагается всякому приличному отцу.
      – А как он ладит с Риком? – поинтересовалась Клер.
      – Прекрасно. Знаете, па не слишком разговорчив, но пока до драки дело не дошло. И кроме того, па прекрасно поладил с Джастином. Приходится силой отрывать мальца от него, когда настает время ложиться спать. Парень называет его папулей. Как я. Ну, не здорово? Настоящие приятели. У Рика, вы знаете, руки не тем концом приделаны, а па настоящий мастер, так что он в нашем доме считается героем-строителем. Все умеет. И Джастину подарил набор инструментов. Представляете, они тут же пустили его в дело и починили все, что Рик ухитрился сломать. Даже дверь спальни, сто лет висевшую на одной петле. Благодарение Богу за отвертки и тех мачо, которые умеют ими орудовать.
      – В жизни бы не подумала, что ты так увлечешься семейной жизнью, – заметила Клер.
      – Я тоже, – призналась я. – Но с тех пор как мы впервые встретились, я приучилась «ожидать неожиданного». Правда, отец твердил мне это с самого детства, но я не слушала. Знаете, а в этих клише что-то есть. Люди не зря ими пользуются.
      – А как насчет твоего брата? – спросила Даниэлла. – Кажется, Томми? Вы не помирились?
      Вот те на! Обязательно говорить о единственной проблеме, которую мне не решить.
      – Не думаю, что у меня хватит энергии еще и на него. Огромный шаг уже и то, что я живу с Риком и Джастином. Огромный шаг уже и то, что я постепенно узнаю отца, а он узнает меня. Томми – это уже слишком. Может, когда-нибудь… Или нет.
      – Ладно, тогда как насчет матери? – не отставала Даниэлла.
      Я ответила яростным взглядом:
      – Ты никогда не сдаешься. Верно? Иисусе, да не знаю я! Иногда мне кажется, что у нас никогда не будет нормальных отношений. Она никогда не прилагала ни малейших усилий… впрочем, и я тоже. Пока беру только то, что могу взять. Тема закрыта.
      – А что случилось с твоей приятельницей Салли? – вдруг вспомнила Клер. – Как она поживает?
      Я поколебалась.
      Рику я рассказала о том, что случилось той ночью в моей квартире. Но Даниэлле и Клер словом не обмолвилась – не столько чтобы уберечь Салли, сколько чтобы скрыть собственные грешки.
      Но теперь рассказала все. Не щадя себя.
      Даниэлла тихо охнула.
      – Вот именно, ох. Все же надеюсь, что она счастлива. Нашла себе место в Калифорнии и уехала из Бостона. Вряд ли я когда-нибудь еще о ней услышу.
      – Ничего, детка, – утешила Даниэлла, гладя меня по руке с видом старенькой мудрой бабушки. – У тебя есть я и Клер. И других подруг тебе не надо.
      Это точно.

      Я обрадовалась, когда Джинси позвонила и предложила снова собраться. Жизнь была заполнена хлопотами едва ли не со дня неудавшейся свадьбы. И все же мне не хватало подруг.
      – Отец по-прежнему отказывается разговаривать со мной, – призналась я. – Сначала у меня сердце разрывалось. Он просто не может меня понять. Или не хочет. Твердит, что я опозорила семью.
      Джинси скривилась, но удержалась от комментариев. Я очень хорошо понимала, чего это ей стоит.
      – Честно говоря, – продолжала я, – мне до сих пор не по себе. И на душе тяжело. Но я перебираю в памяти всю свою жизнь и начинаю понимать, что па вовсе не был таким уж хорошим отцом. И теперь я не слишком переживаю и не буду страдать, даже если он больше слова со мной не скажет. Потому что и мне нечего ему сказать. Пока.
      Даниэлла оцепенела, словно боясь пошевелиться. Я знала, как много значит для нее семья.
      – Ты что-нибудь знаешь об Уине? – поинтересовалась Джинси, допивая пиво.
      Я неловко усмехнулась:
      – О нет. Насколько я понимаю, Уину обо мне и вспоминать страшно. Слишком велик позор.
      – Бьюсь об заклад, он имеет успех у женщин. Наверняка навзрыд рыдают, услышав грустную историю о том, как стерва невеста бросила его у алтаря.
      – Возможно. А вот его мать как-то звонила. Незадолго до Рождества. Мне было ужасно неловко. В октябре я отослала ей платье, приложив записку с извинениями. Но… скажем так, ничего не прощено и не забыто.
      – Бедняжка, – пробормотала Даниэлла.
      Вот именно, бедняжка. Жертва. Или палач?
      Трудно сказать.
      Но какой смысл говорить об этом подругам сейчас? Столько месяцев спустя?
      А какой смысл не говорить?
      – Я однажды изменила Уину, – ляпнула я. – Прошлым летом.
      – Что?! – взвизгнула Даниэлла, вскакивая и хватая меня за плечи. – И все это время молчала?!
      – Ну и что? – фыркнула я, высвобождаясь. – Вот сейчас и говорю.
      И начала рассказывать.
      А потом просветила их насчет Эйсона. Моего нового парня. Библиотечное знакомство.
      – Итааак, – протянула Даниэлла, – мы, кажется, услышим свадебные колокола в обозримом будущем?
      – Господи, ни за что! – вскрикнула я. – Мало я натерпелась в сентябре?! И не смейте заговаривать со мной о замужестве. По крайней мере несколько лет.
      – А этот Эйсон не настаивает? – спросила Джинси.
      – Вовсе нет. Он уважает мое решение не торопиться. При условии… определенных обязательств.
      Глаза Даниэллы блеснули.
      – Значит, вы занимаетесь сексом?
      – Что? Я не собираюсь распространяться о столь интимных подробностях.
      – Интимных? – повторила Джинси. – Ты только что призналась, что изменяла жениху! Слушай, признайся, как ты оцениваешь Эйсона в сравнении с Уином?
      – Ну, – нерешительно промямлила я, – если Уин, скажем… нет, стыдно!
      – Да брось, – уговаривала Даниэлла. – После того, что мы вытерпели вместе с тобой? Выстояли против твоего взбесившегося отца и терявшей сознание матери, после того как ты с воплем выскочила из церкви?
      – Я не вопила. И не бежала… то есть, ладно, вы правы. Я кое-чем вам обязана. Так и быть. Если Уину, скажем, можно поставить пятерку…
      – Всего лишь? – разочарованно хмыкнула Даниэлла. – Неудивительно, что ты оставила его у алтаря.
      – …то Эйсон…
      – Ну? – ухмыльнулась Джинси. – Девять? Десять?
      – Нет.
      Повернется ли у меня язык?
      – Двадцать.
      – Ураааа! Подруге выпал джекпот!
      – Но как у вас все началось? – не отставала Даниэлла.
      – Знаю, звучит неправдоподобно, но мы снова столкнулись в библиотеке. В начале ноября. Наша третья встреча.
      – Ага, рука судьбы, – мудро заметила Джинси.
      – Но вы, надеюсь, ходите и в другие места? – осведомилась Даниэлла. – Вроде кино, ресторанов?
      – Еще бы! А с весны собираемся отдыхать на природе. Уин не был большим поклонником подобных вещей, так что мы никогда не выбирались на травку. А мне все время так хотелось. У Эйсона даже снаряжение есть. Просто дождаться не могу! Мы и в походы будем ходить!
      – Ты не подумываешь в один прекрасный день уехать из Бостона? – вдруг осведомилась Джинси. – В маленький городок, где всего один супермаркет, а неподалеку – общественный пруд?.. Боже, как я старалась вырваться из подобной дыры!
      – Ну ты же знаешь, как я отношусь к образу жизни а-ля Л.Л. Бин, – пошутила я. – Так или иначе, пока еще не строю планов на будущее, с Эйсоном или без. Он знает мое отношение ко всему этому и совершенно со мной согласен. Посмотрим, как пойдут дела.
      – Ты, случайно, не стала увлекаться дзэн-буддизмом? Сплошное смирение, – покачала головой Джинси.
      Я засмеялась:
      – Может, и так. А может, я до того устала от фальши в собственной жизни, что до сих пор не отошла. Полагаю, на каком-то подсознательном уровне меня не слишком волнует, чем закончатся наши отношения с Эйсоном, к чему мы придем. На этот раз я просто хочу быть честной, с ним и с собой.
      Джинси пристально уставилась на меня:
      – Знаешь, ты совершенно не похожа на ту девушку, которую я встретила в мае прошлого года. Тогда ты была такой нерешительной. Вечно колебалась. Но я чувствовала, что долго так не продлится. Ты обязательно взорвешься, как бомба.
      – Я и взорвалась, верно?
      Даниэлла закатила глаза:
      – Солнышко, это было великолепное зрелище!

      Так и знала, что эта тема непременно возникнет!
      – Ты так и не рассказала родным про Криса? – пристала Клер. – О том, что произошло между вами?
      – Нет.
      Джинси с сомнением тряхнула головой:
      – Даже Дэвиду? Он бы наверняка понял. И вы с ним так близки!
      – Нет, – повторила я со вздохом. – И к чему, спрашивается? Кончено, и точка.
      Подруги переглянулись и вопросительно посмотрели на меня.
      – Но ты была влюблена, – констатировала Клер. – Разве не так?
      Ну как заставить их понять?
      – Не совсем, – нехотя процедила я – То есть что-то такое было, но не по-настоящему. Крис что-то значил для меня. Но потом…
      Я судорожно втянула в себя воздух. Эти двое не успокоятся, пока все не вытянут. Вечно я из-за них страдаю!
      – Ладно, слушайте, – сдалась я. – У меня до сих пор хранится тот дурацкий браслет, что подарил Крис. Перламутровый. Лежит в шкатулке, и я никогда больше не надену его, но и выбросить духу не хватает. Сама не знаю, хорошие это воспоминания или наоборот. И наверное, так никогда и не пойму.
      – Но браслет по-прежнему остается частью важного урока, который тебе пришлось усвоить, – наставительно заметила Джинси.
      Я вызывающе вскинула голову.
      – Даниэлла, – поспешно вмешалась Клер.
      Какая все-таки молодец! Как всегда, торопится предотвратить возможную ссору.
      – Прошлым летом я была так занята собственными отношениями с Уином, что почти не задумывалась о твоих проблемах. Но позже, когда получила время хорошенько поразмыслить, сочла странным, что Крис настаивал на чем-то определенном в самом начале ваших отношений. Мне кажется, он слишком многого требовал от тебя.
      – Верно, – поддакнула Джинси. – Мне тоже так показалось. Правда, Рик тоже хотел, чтобы я определилась, но при этом не давил на меня. Не требовал. Он просил. Даниэлла, я тут подумала… может, это даже к лучшему, что ты вовремя отступила.
      – Наверное, я немного идеализировала Криса, – призналась я наконец. – Слишком зациклилась на нем, потому что мысль о том, чтобы найти подходящего человека и выйти замуж, постоянно меня преследовала, и даже ужасала. Хотя тогда мне казалось, что именно это и нужно. Поскорее выйти замуж.
      – Серьезная проблема, – ухмыльнулась Джинси. – Ты уже ходила к психотерапевту?
      – Нет, конечно! Не настолько уж я пустоголовая, как тебе кажется.
      – Я никогда не считала тебя пустоголовой, – запротестовала Джинси.
      Я только фыркнула.
      – Но ты встречаешься с кем-то? – не отступала Клер.
      – Ну разумеется. Я тоже начала очень осторожно, но мы постепенно набираем скорость.
      – И кто же он? – оживилась Джинси.
      Я уже успела забыть, как это прикольно – действовать ей на нервы. Джинси так легко вывести из себя! Собственно говоря, это ей давно следовало показаться психотерапевту. Воспитать в себе хоть немного терпения.
      – Это Барри, тот парень, с которым я познакомилась на прошлом дне рождения. Приятель Ротштейнов. И прежде чем вы начнете судачить по этому поводу, позвольте заявить, что он действительно мне нравится. На самом деле. Мы очень друг другу подходим.
      – Но разве ты не бросила его? – удивилась Джинси.
      Нет, она просто невозможна!
      – Никого я не бросала. Я… о, не важно! Во всяком случае, я снова позвонила ему, перед тем как лететь домой на Рождество. И – да, мои родители устроили праздник. Почему бы нет? К счастью, у Барри не оказалось постоянной девушки, и он согласился прийти к нам. С тех пор мы встречаемся пару раза в месяц. То он прилетает в Бостон, то я – в Нью-Йорк. И мы стараемся проводить поменьше времени с родителями.
      – А в промежутках? – не выдержала Клер.
      Так и знала – им нужно знать все.
      – У тебя есть кто-то еще?
      – Никого. И это меня не волнует. Я работаю над тем, чтобы влюбиться.
      – Как насчет твоей системы? – съехидничала Джинси. – Все еще ведешь записи? Какова оценка… скажем, прически Барри?
      – Я отказалась от системы. И больше никаких оценок. Кстати, у него прекрасные волосы.
      Клер и Джинси дружно захлопали в ладоши.
      – Рада за тебя! – воскликнула Клер.
      Мы заказали еще по коктейлю и закуски.
      – Итак, – спросила Джинси, когда официант отошел, – ты больше ничего не слышала о Крисе после той последней встречи? Как раз после… э… неудачной свадьбы Клер…
      Я съежилась. Но что мне было терять? Я так разоткровенничалась…
      – В начале ноября я послала ему и-мейл. И прежде чем вы начнете на меня орать, честно признаюсь – сделала глупость.
      – Что ты ему написала? – спросила Джинси.
      – Господи, какой стыд! – вздохнула я. – Написала, что, если он захочет, могу приехать и встретиться с ним. Ну, и еще кое-что. Не хочется вспоминать.
      – Ох, Даниэлла… – пробормотала Клер, погладив меня по руке.
      Я попыталась улыбнуться, но, боюсь, получилась гримаса.
      – Ну, и… он прислал ответ. Орфография не выдерживала никакой критики. Он написал, что все изменилось. Он встретил девушку, которая вернулась на Вайнярд после пятнадцати лет отсутствия. Они знали друг друга с самого детства. Господи, не удивлюсь, если они уже успели пожениться. И он просил меня больше не напоминать о себе. Представляете, кем я себя почувствовала? Можно подумать, я охотилась за ним, а он – невинная жертва.
      Лицо Джинси стало пунцовым. Успев узнать ее к этому времени достаточно хорошо, я сразу поняла, что у нее просто зачесались руки влепить Крису прямым в челюсть.
      И за это я еще больше любила ее.
      – Фу! – покачала головой Клер. – Просто слов нет. Но может, все к лучшему? По крайней мере он не водил тебя за нос, не вселял напрасных надежд и постарался быть честным в этой ситуации…
      – Ну да, – перебила я. – В точности как я с ним. Не напоминай.
      Официант принес коктейли, и я с видом знатока попробовала свой мартини.
      – Кстати, забегая вперед, – начала Джинси, – что произойдет, если вы с Барри решите пожениться? Он готов оставить Нью-Йорк ради тебя? Перебраться в Бостон?
      Нет, все-таки есть вещи, недоступные этой глупышке!
      – Джинси, не будь дурочкой. Мужчины никогда не меняют города ради женщин. Разумеется, я перееду в Нью-Йорк. Вернусь. И никакая это не жертва. Я люблю Нью-Йорк. Это мой дом.
      – Но что будет с твоей работой? – настаивала она. – С карьерой?
      Я снисходительно улыбнулась ей, как малому ребенку.
      – Это шутка, верно? Не считаешь же ты, что я всерьез озабочена своей карьерой? Всю свою сознательную жизнь я мечтала бросить работу, потому что считала работу лишь способом занять себя, пока не выйду замуж.
      – А если ты не захочешь замуж? – оживилась Клер.
      Хороший вопрос.
      – Ну… если нет… брр… придется продолжать работать. Не могли бы мы сменить тему? Пожалуйста!
      – Ты, Даниэлла Сара Лирз, настоящее сокровище.
      – Знаю! – согласилась я.
      И кажется, наконец-то действительно в это поверила.