Глава 1

Как Саймон Темплер боролся с призраками, а Хоппи Униатц строго придерживался фактов

Саймон Темплер лежал вытянувшись на песчаном берегу напротив огромного – на двадцать пять комнат – бунгало, принадлежавшего Лоуренсу Джилбеку. Мягкие волны Атлантического океана с нежным шуршанием накатывались на береговую кромку у ног Саймона, убаюкивая его.

Хотя прошел уже час после позднего обеда, песок все еще был теплый от дневного солнца. А наверху, среди звезд, плыла знаменитая майамская луна. Этот кусочек светящегося сыра (да простят торговые и рекламные агентства такое сравнение) больше походил на продукт компании Кэрролла, чем на природное явление. От луны бежала светлая дорожка, оставляя в тени все, что не мог захватить ее серебристый луч. Тени углубляли складки у носа Саймона, придавая его лицу обманчивое выражение озабоченности и беспокойства, когда он смотрел на лежавшую рядом Патрицию Хольм.

То, что выражение это обманчиво, Патриция знала. Банальная озабоченность – этот характерный для большинства людей современный недуг – не способна оказать пагубного влияния на этого полного энергии удивительного пирата наших дней, почти всему миру известного больше по странному прозвищу Святой, чем по имени, значащемуся в его метрике. Что касается беспокойства, то Саймон сам же и был его источником. Он мог причинить его работягам полицейским во всем мире; он, несомненно, вызывал его в обильных, а порою и фатальных дозах у многочисленных функционеров не поддающихся контролю нелегальных объединений, обычно именуемых «дном», преступным миром, даже когда они живут в большей роскоши, чем самые респектабельные слои общества, – вот и все, что можно сказать о его беспокойстве. Вообще, если Саймона что-либо и задевало за живое или вызывало какое-то чувство беспокойства – так это порой возникавшее у него опасение, что жизнь однажды может стать унылой, что боги веселых и опасных приключений, так щедро покровительствовавшие ему до сих пор, вдруг отвернутся, не оставив ничего, кроме банального, лишенного всякого интереса суррогата жизни, с которым вынуждены мириться простые смертные.

Он протянул загорелую руку, и сквозь его пальцы на руку Патриции, служившую подушкой для золотых прядей ее волос, просыпался песок.

– Ты знаешь, какие бывают милые и очаровательные люди, дорогая, – произнес он. – Так вот, Джилбеки принадлежат именно к такой категории людей. Думаю, что они являют собой как раз тот самый образец щедрого гостеприимства Нового Света, о котором я много наслышан. Поручаешь свой дом шайке чужестранцев и спокойно уезжаешь. Но полагаю, что в этом есть и кое-какие преимущества. Твои гости не действуют тебе на нервы. Примерно через месяц или два они пришлют нам телеграмму из Гонолулу или еще откуда-нибудь: «Так приятно быть вместе с вами. Пожалуйста, приезжайте еще!»

Патриция своей пухлой рукой преградила путь тонкой струйке песка, угрожавшей ее волосам.

– Должно быть, действительно что-то случилось, – серьезным тоном возразила она. – Юстина вряд ли могла написать мне письмо, а затем вдруг уехать.

– Но ведь все было именно так, – продолжал Саймон. – «Приезжай, – писала она. – Отец хандрит, пребывает в подавленном состоянии. Надвигается что-то зловещее». Так что же нам следовало предпринять?

– Помню, помню. Но, пожалуйста, продолжай, если тебя это забавляет.

– Напротив, это причиняет мне боль, буквально разрывает мою чувствительную душу... Мы препоясываем чресла и несемся сюда ради спасения прекрасной Юстины и ее безумного папаши. И где же они?

Он нарисовал в воздухе знак вопроса, подтянул колени и опустил голову.

– Да, здесь их нет, – ответила Патриция.

– Вот именно, – согласился Саймон. – Их здесь нет. Вместо гостеприимных хозяев, жаждущих порадовать нас фаршированным тарпоном[1], консервированными кокосами и пои[2], нас встретил неприветливый слуга-малаец. Все надежды на пиршество рухнули. Хрипя и извергая потоки бацилл, он сообщил, что наш друг Джилбек и его великолепная дочь, которую ты так красочно живописала, подняли якорь своей яхты, название которой, как я думаю, скорее всего «Мираж», и отплыли в неизвестном направлении.

– Как весело ты все это изобразил!

– А что мне еще оставалось? Иначе я просто расплакался бы. Вся эта сентиментальная история угнетает меня. Боюсь, наше воинство, как выразился бы Хоппи, запаслось порохом.

– Но ты не имеешь права меня за это корить, – запротестовала Патриция.

– Кроме того, – продолжал Саймон, – я не верю, что у Юстины была причина позвать тебя. Возможно, папуля ввязался в какую-нибудь авантюру, вроде производства зубочисток, а затем один дантист заявил, что зубочистки разрушают зубы. В результате рынок потерял потребителей. Но после того, как она написала тебе то самое письмо, другой дантист заявил, что зубочистки не только предохраняют зубы от кариеса, но и вылечивают рак, предотвращают вызываемый нервным расстройством неприятный телесный запах, равно как и травмы ног у спортсменов. Рынок снова пошел в гору, и папочка воспрял духом. Они влезли в свою байдарку и, налегая на весла, счастливые, умчались прочь, чтобы отпраздновать победу и забыть обо всем на свете, включая нас.

– Может быть, именно так все и произошло.

Саймон сидел, съежив широкие плечи, и раздраженно очищал от песка свои длинные ноги.

Он взглянул на Патрицию и забыл обо всем на свете. Благодаря трюкачеству этой шалуньи луны, действующей по всем правилам мюзик-холла, облик Патриции утратил свои реальные очертания. Она была частью его жизни, краеугольным камнем его счастья, таким же неизменным, как звезды на небе. В эти мгновения ее облик очень гармонировал с теплым очарованием флоридской ночи, она казалась ему такой далекой и вдвойне прекрасной, подобной неподражаемой, бурной игре лунного света и перламутру. Добродушное подтрунивание, исходившее из его голубых глаз, как рукой сняло. Он дотронулся до нее и тут же ощутил ее отчужденность, которая, видно, и способствовала всей этой иллюзии волшебства.

– Ты в самом деле считаешь, что что-то случилось, да? – рассудительно спросил Саймон.

– Я уверена в этом.

Внезапно налетел ветер и завихрился, шевеля листья пальм. Казалось, Святого охватила легкая дрожь, хотя ветер вовсе не был холодным. С давних пор ему было знакомо это ощущение, хотя и несколько иного рода – как будто множество замороженных призрачных иголок стремительно вонзались в каждую пору его естества. Смерть часто оказывалась с ним рядом, гораздо чаще, чем он предполагал, и даже еще чаще, чем тот самый холодок надежно и своевременно предупреждал его о смертельной опасности. Это был холодок авантюры, обостряющей врожденное чувство предвидения с его сверхъестественной настройкой на те самые «частоты», которые «по секрету» нашептывали ему о возможном сражении и внезапной смерти. И сейчас он снова ощутил его, когда пристально вглядывался в мерцающую неопределенность моря.

– Посмотри. – Он обхватил Патрицию за плечи. – Очень большая лодка – вон там. Я уже давно наблюдаю за ней. И похоже, она держит курс к берегу. Несколько минут назад я видел огни с левого борта, а сейчас они появились и с правого. Нам нужно следить за ее носовой частью.

– Может быть, в конце концов Джилбеки возвращаются, – предположила она.

– Вряд ли. Судно слишком большое, – спокойно произнес он. – Но каким образом столь внушительная посудина может вот так близко причалить к берегу?

Патриция с изумлением уставилась на лодку.

А там, в глубине океана, вдруг мелькнул серебристый луч, отброшенный прожектором в носовой части судна. Какое-то мгновение он был неподвижен, а затем стал перемещаться, будто что-то выслеживая. Луч сместился вниз, уперся в волны в непосредственной близости от дорожки лунного света и стремительно пронесся над морем, вспарывая его поверхность, словно светящийся скальпель. В отраженных лучах на светлом фоне надпалубных сооружений виднелись фигурки людей позади прожектора.

Лишь сейчас Саймон отчетливо осознал, что судно гораздо ближе к берегу, чем он предполагал. Он вскочил на ноги и помог подняться Патриции.

– Весь вечер тебя не покидает ощущение чего-то зловещего, – сказал он, – и я считаю, что оно тебя не обманывает. Там действительно что-то не так.

– Такое впечатление, что за бортом человек, – сказала она, – и они пытаются его найти.

– Хотелось бы знать, – произнес Святой.

Хотя он и не знал, его ответ был мгновенным. Дальнейший ход событий будто был подсказан его словами. Разом погасло все: и прожектор, и иллюминаторы, и палубные огни. Черное, как углекоп, судно заскользило по пятнистой дорожке лунного света.

Вдруг ослепительно яркая стрела коснулась его борта и развернулась вверх, мгновенно распустившись пышным огненным букетом и затмив на какой-то миг лунное сияние. Корабль подбросило, словно некий монстр двинул его кулачищем из морских глубин. Тотчас пламя охватило все судно, и казалось, оно стало извергать в небо все свои внутренности.

Спустя какие-то доли секунды в барабанные перепонки Саймона ударили грозные звуки, порожденные этим чудовищным разрушением.

Он схватил Патрицию за руку и помчался вверх по склону к опушке пальмовой рощи и стене из розоватого камня, ограждавшей газон. Считанные мгновения Патриция ощущала себя легко парящей в воздухе, и вот уже, припав к земле, они укрылись за стеной. Благодаря временному затишью все, казалось, замерло в неподвижности. Застыли на месте автомобили на ближайшей Коллинз-авеню, а их водители пристально вглядывались в море. Ветер умчался прочь по равнинам Флориды, но воздух сотрясал неумолчный грозный рокот.

– Что это? – спросила девушка.

– Небольшая стоячая волна от взрыва. Держись! – едва успел сказать он, как их настигла волна.

Громадная волна белым гребнем с исступленным шипением подкатила к берегу, со всего размаха ударилась в склон, взметнулась вверх и обрушилась на стену. Саймона и Патрицию накрыло с головой. Потом вода схлынула, не оставив на лужайке никаких следов, кроме гальки.

– Все как в той тысячедолларовой модели Шапарелли, – сказал Святой, осматривая «последствия крушения» – ее промокшее платье, – когда они встали. – Только в этой игре в «блицкриг» другие потери...

С мрачным видом, не спеша он разглядывал место происшествия, следя за человеческими фигурками, стремительно бежавшими к берегу и что-то выкрикивавшими на бегу. Откуда-то издалека донесся пронзительный женский вопль... Потом он взглянул прямо перед собой и застыл на месте.

Не далее чем в ярде от Саймона с земли на него незрячими глазами таращился круглолицый юноша. Одетый в матросскую форму, он лежал на спине, неуклюже раскинув руки. Выбросившая его волна оставила в одной из его скрюченных рук пучок водорослей. Запястье этой руки запуталось в веревочных петлях спасательного пояса. Саймон наклонился и присмотрелся. Лунного света было вполне достаточно, чтобы разобрать название корабля на поясе, и, когда он его прочитал, кровь застыла у него в жилах...

Ему казалось, что он рассматривал надпись долгие минуты, тогда как буквы зловеще обугливались в его мозгу. И все же он твердо знал, что, едва часы отмерили всего лишь несколько секунд, он уже избавился от жуткого страха, который вызывала в нем каждая буква этого простого названия.

Когда он заговорил, его голос был необычно спокоен и ровен. И в том, как он с суровой горячностью сжимал руку Патриции, не было ничего иного, кроме намека на хаос фантастических сомнений и вопросов, возникших в его мозгу.

– Помоги мне, дорогая, – сказал он. – Я хочу перетащить его в дом, прежде чем кто-либо еще его увидит.

Было в его голосе нечто дающее ей понять, что она слишком хорошо его знает, чтобы задавать вопросы. Послушно, но не постигая происходящего, она склонилась над морячком и ухватилась за его ноги, а Саймон тем временем просунул руки под его плечи. Разбухший от воды парень был точно свинцом налит.

Когда со своей ношей они уже прошли добрую половину пути через лужайку, на веранде дома шевельнулась тень. Саймон резко выпустил из рук свою часть ноши, и Патриция охотно последовала его примеру. Тень отделилась от дома и крадучись стала приближаться.

Луна с трогательной скромностью высветила белый фланелевый костюм с полосами шириной с дюйм, довершаемый пя-тицветным блейзером, каковой мог быть специально сшит для человека-гиганта. Над блейзером маячила голова с таким лицом, каким обычно матери пугают непослушных детей.

– Это вы, босс? – спросил незнакомец.

Голос был хриплый и одновременно напоминающий клаксон, но сейчас Саймон нашел его даже несколько мелодичным. Лицо, его подавшее, не вызвало инфаркта миокарда, наоборот, оно смотрелось как произведение искусства. По своему опыту Саймон знал, что глубокие морщины на том месте, где природа не позаботилась поместить брови, совсем не предвещали смертоносной атаки, а выражали тревогу.

– Да, Хоппи, – с удовлетворением ответил он. – Это мы. Ну не стой как истукан. Подойди и помоги.

Хоппи Униатц зашагал походкой добродушного медведя. Критиковать и спорить не входило в круг его обязанностей. Слепое и радостное послушание – вот что от него требовалось. Святой был для него чудотворцем, все грандиозные планы которого осуществлялись изумительно просто и изящно. Этот человек с божественной невозмутимостью находил выход из таких затруднительных положений, требующих напряженной мыслительной деятельности, каковые мистеру Униатцу представлялись источником пыток и мучений. Мыслительная деятельность вызывала у Хоппи Униатца острую головную боль. Поэтому когда в один прекрасный день он открыл для себя, что Святой вполне способен выполнять эту работу за двоих, жизнь для него стала воистину стоящей штукой. С той поры он поставил себе высокую цель: неизменно следовать за этой счастливой звездой. Саймон не просил его об этом, однако ценил его благодушную преданность и готовность нести сообща бремя жизни.

Хоппи с восхищением осмотрел лежащий на земле труп.

– Ну и дела, босс, – промолвил он наконец. – Я услышал, как бабахнуло, когда вы его продырявили, но я никак не врублюсь, что к чему. От нервов меня так затрясло, что едва не смахнуло с веранды. Что это за новая пушка такая, а?

– Чутье мне подсказывает, Хоппи, – ответил Святой, – что мы должны держаться друг друга. Оказывается, это была такая, знаешь, тяжелая пушка, но не моя, это точно. А теперь помоги мне втащить покойничка в дом. Внеси его в мою комнату и стяни с него форму, да позаботься, чтобы никто из слуг тебя не увидел.

Такого рода распоряжения были доступны пониманию Хоппи. Они касались простых, конкретных вещей и давались в привычной для него манере. Не говоря ни слова, огромными ручищами он сграбастал мертвого парня и быстро исчез. Спасательный пояс по-прежнему качался на его запястье.

Саймон обернулся к Патриции. Она спокойно и внимательно наблюдала за ним.

– Полагаю, рюмашка нам не повредит, – сказал он.

– Согласна.

– Понимаешь ли ты, что произошло?

– Как раз об этом думаю.

Он закурил сигарету – на миг Патриции стало отчетливо видно его худое лицо.

– Корабль был торпедирован, – сказал он. – А ты видела спасательный пояс?

– Я не видела всей надписи, – ответила она, – но заметила буквы «HMS»[3].

– Этого достаточно, – решительно произнес он. – И в самом деле – «HMS». «Тритон». А это, как ты знаешь, – британская субмарина.

– Но этого не может быть... – промолвила она.

– Мы это выясним. – Она снова увидела его лицо, когда он в очередной раз затянулся. – Я собираюсь одолжить на время быстроходный катер Джилбеков, выйти в открытое море и попытаться отыскать какие-либо свидетельства происшествия. Не желаешь ли ты разыскать Питера, пока я буду разогревать движок? Он уже должен вернуться.

Ответа не требовалось. Он посмотрел ей вслед и поспешил к пристани, не отводя глаз от черных вод океана. Почти у самого горизонта он заметил одинокий огонек, медленно двигавшийся в южном направлении, но вскоре исчезнувший.

Двухвинтовой скоростной катер Лоуренса Джилбека резко вздрагивал всякий раз, как Святой направлял его в набегающую волну. На мгновение катер как бы зависал на гребне волны с работающими вхолостую винтами, затем соскальзывал вниз, словно сани с ледяной горы. Когда он угомонился на уровне сорока узлов, за его бортами оставались шестифутовые шлейфы брызг. На кормовом подзоре значилось название «Метеор», и Саймон вынужден был согласиться, что катер вполне его достоин.

У другого борта, за Патрицией, сгорбившись у ветрового стекла, сидел и высказывал свои соображения Питер Квентин:

– Любому инвалиду, прибывшему на зимовку в южные края, узнать, что вы здесь, – бальзам на раны.

Он говорил тоном отрешенной покорности, словно мученик, так давно решившийся храбро расстаться с жизнью, что все эти скучные подробности его собственной казни уже утратили всякое значение. Он поиграл бицепсами профессионального боксера, сморщил игриво-задиристое лицо, пытаясь вглядеться в надвигающуюся тьму.

Саймон легким щелчком послал в подветренную сторону окурок и наблюдал, как огненные искры рассыпались за кормой в стремительном вихре.

– В конце концов, – сказал он, – Джилбеки хотели, чтобы мы почувствовали себя как дома. Уверен, они ничего не имели бы против использования нами этой посудины для короткой прогулки. Она так и стояла бы под навесом ржавея.

– Зато их виски не заржавело бы, – заметил Питер, умело открывая бутылку, зажатую у него между ног. – Я всегда знал, что с возрастом оно остановится только лучше.

– Только до определенного предела, – авторитетно уточнил Святой. – Потом оно теряет свои качества. Трагедия, предупредить которую – долг каждого здравомыслящего гражданина. Давай бутылку сюда. Нам с Пат не мешает согреться после холодного душа.

Он внимательно изучил этикетку, отхлебнул немного для пробы и передал бутылку Патриции.

– Лучшая марка мистера Питера Доусона, – констатировал он громким голосом, стараясь перекрыть рев мотора. – Возврати бутылку прежде, чем Хоппи, обнаружит ее, и мы предадим морю еще одного мертвеца.

Едва эти слова отнесло ветром к мистеру Униатцу, в его мозгу – в какой-то маленькой клеточке протопатической[4] ткани – возник слабый проблеск понимания. Со своего места на корме Хоппи крикнул, подавшись вперед:

– Босс, все будет исполнено, как только скажете. Он у меня наготове.

Благодаря многолетнему знакомству с этим палеолитическим механизмом, доставшимся мистеру Униатцу от родителей вместо присущей homo sapiens способности думать и делать выводы, Саймон Темплер приобрел стойкую терпимость к рассуждениям на отвлеченные темы и к весьма странному способу выражать свои мысли, столь характерным для Хоппи. Он крепче ухватился за штурвал и спросил:

– Это кто у тебя наготове?

– Мертвец, – ответил Хоппи, проявляя не менее великодушное терпение и сдержанность в разъяснении такого простого и честного заявления, которое он сделал. – Покойничек. Как только вы скажете, я выкину его.

«Метеор» тем временем продолжал свой путь, рассекая серебристые волны.

– Я имел в виду бутылку «Питера Доусона». Если она попадет тебе в руки, то через две минуты определенно сделается мертвецом, – любезно объяснил Саймон.

– О, – произнес мистер Униатц, усаживаясь на место. – Я думал, вы говорите об этом покойнике. Он у меня вот тут, в ногах, никакого с ним беспокойства. Так что скажите...

Патриция вернула бутылку Саймону.

– Я заметила, что Хоппи бросил какой-то мешок в лодку, – сказала она с легкой дрожью в голосе. – Я тогда подумала: а что, если в нем... Тебе не приходило в голову, что любая лодка из береговой охраны в пределах сотни миль может заинтересоваться нами? И если у полицейских возникнет интерес к тому, что служит подпоркой ногам Хоппи, нам туго придется.

Саймон молчал. Патриция была права, более того, ее опасения сбылись. Неподалеку уже мелькало множество огоньков, скользивших вверх и вниз по волнам, а длинные лучи поисковых огней ощупывали тьму. У Святого пока не было четкого плана действий, – впрочем, он редко планировал ход затеваемых им авантюр. Инстинкт, импульс, решительность действий, умение быстро перестроиться на ходу неизменно обеспечивали ему успех в любом предприятии.

– Я взял труп с собой, потому что в доме оставлять его было опасно, – сообщил Саймон. – Там его могла обнаружить прислуга. Целесообразно выбросить его здесь за борт или нет – я пока не решил.

– А как же спасательный пояс? – спросила Патриция.

– Я срезал надпись и сжег ее. Теперь никто не узнает, с какого он корабля. На одежде у него тоже не было никаких опознавательных знаков.

– Вот что я хотел бы знать, – сказал Питер. – Как в наше время мог оказаться за бортом субмарины один-единственный матрос?

– А откуда ты знаешь, что он был один? – заметила Патриция.

Саймон зажал губами новую сигарету и, ловко прикрывая ладонью пламя спички, раскурил ее.

– Вы оба заблуждаетесь, – сказал он. – Отчего это вы решили, что он с подводной лодки?

– Ну...

– Субмарина не затонула, не так ли? – продолжал Святой. – Наоборот, это из-за нее потонуло судно. Так почему она должна была терять кого-либо из своего экипажа? Кроме того, на матросе была не британская военно-морская форма, а обычная одежда моряка. Возможно, он с затонувшего корабля. Или откуда-нибудь еще. Единственным указателем принадлежности мог бы служить пояс. Однако рука матроса запуталась в веревках весьма своеобразно. Их с трудом удалось снять – но ведь, наверное, так же трудно было и накрутить их ему на руку. Если бы матрос ухватился за пояс, оказавшись за бортом, он не был бы привязан к нему. И, между прочим, как он вообще умудрился утонуть? С момента взрыва торпеды до того, как я увидел его лежащим у моих ног, причем уже без видимых признаков жизни, прошло времени всего ничего, я и глазом не успел моргнуть.

Питер взял из рук Патриции бутылку и отхлебнул большой глоток.

– И именно потому, что Юстина Джилбек написала Пат таинственное письмо, – не слишком уверенно произнес он, – вы решили где-нибудь поискать себе приключений.

– Я вовсе этого не говорил. Я сказал лишь, что нелепо было с нашей стороны откликнуться на это дурацкое приглашение, явиться в Майами и обнаружить, что девушки, его приславшей, здесь нет...

– Возможно, она прослышала от кого-то о тебе, – предположил Питер. – Старомодных девушек осталось совсем немного, и вряд ли тебе удастся встретиться хоть с одной из них.

– А я хочу спросить тебя о другом, – сказал Святой. – С каких это пор британский военно-морской флот перенял у нацистов восхитительную забаву топить нейтральные суда без предупреждения?.. А теперь попробуй представить другую версию.

Он взял бутылку и, отхлебнув из нее, ощутил, как напиток горячит его кровь. Затем, не оборачиваясь, он протянул бутылку назад и почувствовал, как лапа мистера Униатца с готовностью ухватилась за нее. Возможно, причина этого внутреннего жара таилась не в виски, а в чем-то более эфемерном, это ощущение было ему хорошо знакомо. Это было предчувствие чего-то, чего именно – он пока не знал. Ему слышались звуки далеких фантастических труб, зовущих в поход, на поиски приключений. Он знал, что это предчувствие никогда не обманывает его, хотя на какое-то время может вызвать легкое замешательство и ощущение непостижимости происходящего. Он и раньше испытывал подобные чувства, они фактически никогда не покидали его...

– Вы должны признать непреложный факт существования некой связи, – сказала Патриция.

– Я признаю непреложными лишь законы относительности и всемирного тяготения, – сказал он. – Приехав сюда, мы оказались в абсурдной ситуации. Через двенадцать часов и практически в том же самом месте мы попадаем в новую, не менее абсурдную ситуацию. Бьюсь об заклад, они могут поздравить друг друга с успехом.

– Ты хочешь сказать, что выброшенный на берег парнишка с поясом – это часть какого-то таинственного заговора, в котором замешан и Джилбек? – спросил Питер Квентин.

– Да, именно это я и имел в виду, – ответил Святой.

Взгляд Патриции был обращен в пространство, где, покачиваясь на волнах, двигались огоньки. Благодаря многолетнему общению со Святым она лучше Питера Квентина знала, что его смутные догадки всегда, как правило, ясны и точны, как будто подсказаны шестым чувством, а также просты и определенны, как оптическое зрение у обыкновенных людей. Она спросила:

– Почему ты захотел, чтобы Питер проверил этого малого, Марча? Что он такого сделал?

– А что удалось разузнать Питеру? – вторил Святой.

– Не много, – угрюмо ответил Питер. – Но я знаю множество более занятных способов послеобеденного и вечернего времяпрепровождения в этом городе... Я узнал, что Марч владеет одним из островов в Бискайском заливе, а на нем – одной такой милой лачугой, вроде той, что у Джилбека, величиной с Роуни Плаза, с тремя плавательными бассейнами и посадочной площадкой. В заливе у него есть и яхта – небольшая такая, двух– или трехтонная с двумя дизелями и со многим еще, что пожелаешь, за исключением торпедного устройства... Как ты и предполагал, это тот самый знаменитый Рэндолф Марч, который в возрасте двадцати одного года унаследовал все эти миллионы, связанные с патентной медициной. Полдюжины девушек из ревю оставили свою профессию и живут в роскоши на суммы, вырученные после разводов с ним, а он и не заметил этого. И даже девушки, не досаждавшие ему женитьбой, добились того же. Ходят слухи, что он любит покурить сигареты с марихуаной и наводит ужас на владельцев ночных клубов, когда появляется в этих краях.

– Это все?

– Почти, – нехотя продолжал Питер. – Есть еще кое-что. Один щеголь маклер – я познакомился с ним в баре – сказал, что Марч вложил кучу денег в Международный инвестиционный фонд.

Святой улыбнулся.

– В который Лоуренсом Джилбеком вложено также немало, – сказал он. – Я обнаружил это, просмотрев бумаги в его столе.

– Пустяки, – возразил Питер. – Это обычное капиталовложение. Вот если бы они поместили свои капиталы в «Дженерал моторс»...

– Там – нет, – сказал Святой. – А вот в Международном инвестиционном фонде – есть.

«Метеор» качнуло в сторону длинной волны, а рев моторов заглушило бульканье жидкости, когда мистер Униатц, хрипя, втянул в себя остаток содержимого бутылки. Вслед за этим Хоппи, преисполненный печали, швырнул за борт пустую бутылку, и она бултыхнулась где-то вдали.

– Но ты до сих пор не рассказал нам, чем же тебя заинтересовал Марч, – сказала Патриция, обращаясь к Святому.

– Тем, что он сегодня дважды звонил Джилбеку, – просто ответил тот.

Питер нахмурился.

– Натурально, – сказал он, – он взял его на крючок. Любой звонящий кому-то всегда причастен к какому-нибудь грязному бизнесу.

– Дважды, – спокойно повторил Святой. – В первый раз к телефону подошел слуга и сказал Марчу, что хозяин отсутствует. Марч попросил передать Джилбеку, чтобы тот ему позвонил, когда вернется. Спустя два часа Марч снова позвонил сам. Я взял трубку. Он был очень настойчив в своем стремлении удостовериться, что я правильно понял его имя.

– Дурной признак, – важно кивая головой в знак согласия, сказал Питер. – Лишь самые закоренелые негодяи заставляют проговаривать свое имя по буквам для верности.

– Ты осел, – бесстрастно сказал Саймон. – Он однажды уже назвал свое имя. Ему объяснили, что Джилбека нет. Так для чего ему потребовалось повторять всю процедуру?

– Ты нам уже поведал об этом, – ответил Питер. – У меня это вызывает морскую болезнь.

Саймон снова затянулся сигаретой.

– Может быть, он знал, что Джилбека нет дома, все это время знал. Может быть, он только хотел зафиксировать в памяти этого глупого малайца, что Рэндолф Марч пытался разыскать Джилбека, а значит, не встречался с ним.

– Но почему? – теряя терпение, в отчаянии спросила Патриция.

– Представим себе, – ответил Саймон, – что Лоуренс Джилбек и Юстина покинули дом этим утром, не сказав прислуге, куда отправляются и когда вернутся. А теперь предположим, что Джилбек со своим приятелем Марчем участвуют в каком-то деле, сулящем выгоду, и Марч счел необходимым ради нескольких миллионов долларов убрать своего приятеля. Марчу, естественно, необходимо алиби, чтобы доказать, что в день исчезновения Джилбека его не было рядом с ним, и он наивно полагает, что телефонный звонок как раз и послужит ему надежным алиби.

Питер судорожно искал вторую бутылку, которой он предусмотрительно запасся.

– Сдаюсь, – сказал он. – Тебе следует писать детективные романы и этим зарабатывать на жизнь.

– И все же, – не унималась Патриция, – мы ждем объяснений, почему все это должно быть как-то связано с затонувшим кораблем.

Саймон пристально смотрел вперед, и в тусклом отблеске приборной панели его лицо было подобно бронзовой маске лица типичного пирата. Как и его спутники, он знал, что все эти логические построения не имеют под собой какой-либо прочной основы. Но его друзьям неведомо было о звучавших в его сознании призрачных трубах, которым он целиком доверялся. К тому же появилось еще одно обстоятельство, содержащееся в отчете Питера, не замеченное самим Питером, но, похоже, связавшее все разрозненные факты воедино.

И он сказал:

– Тот корабль был чем-то вроде Международного инвестиционного фонда – для кого-то.

Расцвеченное красными и зелеными огнями, как деревня в праздники, судно стремительно мчалось навстречу «Метеору». Белое, опрятное, пятидесяти футов в длину, сверкающее начищенной до блеска латунью, оно отделилось от множества других судов, сделало резкий поворот, взбив обильную пену, и пересекло «Метеору» путь. Дав задний ход гребным винтам, Саймон мягко, благодаря гидравлическим тормозам, остановил «Метеор».

Судно было преисполнено достоинства, дарованного самим Законом. Щелкнув, включился прожектор, залил своим ярким светом «Метеор» и обнаружил долговязого мужчину в шерстяной куртке и надвинутой на лоб черной шляпе с широкими полями.

Человек поднес к губам мегафон и прокричал:

– Проваливайте-ка лучше отсюда ко всем чертям – здесь и без вас полно лодок.

– Почему бы вам самому туда не отправиться и другим не дать места пришвартоваться? – любезно попросил Саймон.

– С учетом того, что меня зовут шериф Хаскинс, – был ответ, – лучше делай, что я тебе сказал, сынок.

В этом простом заявлении Хоппи Униатц усмотрел скрытый подтекст, повергший его в растерянность и недоумение: как же быть с этим упакованным в мешок трупом, служившим ему подставкой для ног, притом что совсем рядом болтается полицейский, пусть даже и не в обычной униформе, а всего лишь в костюме морского путешественника. Единственный и естественный способ выйти из этой ситуации явился к нему непроизвольно. Он склонился к уху Саймона и сказал:

– Босс, я захватил свою пушку. Может, задать ему жару и спокойно плыть дальше?

– Убери ее, – буркнул Саймон-Святой. Его беспокоило, что прожектор на полицейском катере слишком уж долго фиксируется на них. Для обретения уверенности он посмотрел прямо против света и, постаравшись придать своему голосу оттенок дружелюбия, прокричал: – Что случилось?

– Танкер взлетел на воздух! – пронзительно прокричал в мегафон шериф Хаскинс и помахал свободной рукой. Вода бурлила у кормы прогулочного катера, подталкивая его все ближе и ближе к «Метеору». В тридцати футах от него катер снова сделал реверс. Какое-то время Хаскинс молча стоял, держась за поручни, чтобы удержаться на ногах при сильной бортовой качке. Саймон физически ощущал его испытующий взгляд под прикрытием назойливого луча прожектора.

Он был заранее готов к ответу, когда шериф спросил:

– Не видел ли я вас раньше?

– Возможно, видели, – бодро ответил Саймон. – Днем я немного покатался по городу. Мы приехали сегодня и остановились у Лоуренса Джилбека в Майами-Бич.

– Ладно, – сказал Хаскинс. – Но не задерживайтесь. Здесь вам делать нечего.

Прожектор погас, приглушенно звякнули склянки, и полицейский катер удалился прочь. Саймон ослабил сцепление «Метеора», дал ему возможность набрать скорость и направил его по большой окружности.

– Интересно, сколько нужно времени этому длинному шерифу, чтобы выяснить, что ты – это ты? – задумчиво произнес Питер. – Конечно, ты не мог не возражать ему, так что он обратил на тебя особое внимание.

– Тогда я не знал, что он шериф, – спокойно ответил Саймон. – Во всяком случае, что-то не так, раз мы не находим аргументов при столкновении с Законом. И, пожалуйста, не будь мягкосердечным – больше не давай бутылку Хоппи. Свою долю он уже получил.

Саймон поудобнее уселся за руль и, сделав левый поворот, направил «Метеор» на юг, параллельно берегу. Это было то самое направление, в котором двигался единственный огонек, замеченный Саймоном сразу после взрыва, но он не знал, почему сейчас вспомнил об этом. Скорее всего он избрал этот путь потому, что любил прогулки в открытом море, да и домой возвращаться, пожалуй, было рановато.

Океан был огромным холмистым полем, над которым они парили на полпути к звездам. Вдоль всего побережья вытянулась широкая полоса огней – неподвижных, мерцающих и быстро движущихся, свидетельствующих о праздной жизни, полной веселья и развлечений. В море огней, невидимая на расстоянии, пряталась цивилизация, странный конгломерат мужчин и женщин, произвольно разделенный на две несоединимые группы. У представителей первой группы могли быть здоровые интересы и интересная работа, но здесь, в Майами, у них ни на что не хватало времени, кроме как на развлечения. Представители второй группы могли бы развлекаться в любом другом месте, имей они такую возможность, но в Майами они находились на работе. Это были политики и сводники, девушки из шоу-бизнеса и почтенные матроны, миллионеры и промышленные магнаты, литераторы и ученые, проститутки, аферисты и неопытные юнцы. Саймон вслушивался в мягкое жужжание «Метеора» и вдруг почувствовал себя где-то очень далеко от этого мира. Это ощущение было таким тонким, как культура, на которой произрастают, подобно экзотическим цветам, все эти возможности для игры воображения. Оно было очень хрупким, и удержать его в равновесии могло лишь соответствующее умонастроение. В мгновение ока вся эта береговая линия может погрузиться во тьму, в жуткий мрак, притом с гораздо большей эффективностью и беспощадностью, чем в незапамятные дни, именуемые средневековьем. Лучшие умы во всем мире славно поработали в этом веке над тем, чтобы сократить жизненное пространство, так что не осталось никакого убежища, где можно укрыться от шуршащих крыльев безликой смерти...

Еще несколько секунд назад океан по обе стороны от них был окрашен во все цвета радуги. Теплые воды Гольфстрима, ласкающие тела купающихся, но теперь на поверхности океана была нефть. Это зрелище усугубляло настроение людей, которым уже больше не суждено поразвлечься в этой жизни. Разрушать намного легче, чем созидать...

– Посмотри, дружок, – вдруг сказала Патриция.

Она схватила его за руку; он тут же встрепенулся, возвращаясь к действительности. Она указывала пальцем куда-то вправо, и он всматривался в непроглядную темень с ощущением охватывающего его страха, словно он карабкается по веревочной лестнице над пропастью.

– Класс, шеф, – с трепетом в голосе произнес мистер Уни-атц. – Это же морской гад!

Впервые в жизни Саймон был вынужден согласиться со спонтанным выражением Хоппи Униатца.

Над поверхностью воды, отсвечивая металлическим блеском, медленно, лениво двигался некий таинственный призрак. В жесткости его омываемых водой очертаний не чувствовалось дыхания, но он двигался, и это главное. Вскоре из его недр поднялось нечто вроде усеченной овальной башни и принялось бороздить ею же взбитую волну.

Инстинктивно Саймон крутанул рулевое колесо, однако призрак исчез еще до того, как быстроходный «Метеор» успел развернуться. Волна, возникшая при погружении призрака, набежала на боевую рубку и поглотила ее в образовавшемся водовороте. На несколько секунд взгляд Саймона пленила единственная деталь, убедившая его в том, что это не сон: короткая, похожая на обрубок труба продолжала дрейф, оставляя за собой тонкий белесый след. Верхушка перископа пришла в движение, повернулась кругом, остановила свой зловещий механический взгляд на «Метеоре» и тотчас же исчезла. Последний след подводной лодки исчез на спокойной и гладкой поверхности моря.

Питер Квентин сделал глубокий вдох и потер глаза.

– Полагаю, вы все ее видели сами, – сказал он.

– Я видел, – заявил мистер Униатц. – Я мог бы задать ему жару, конечно, если бы вы не велели припрятать мою пушку.

Саймон ухмыльнулся.

– Единственное, что способно задать жару таким морским змеям, – это глубинная бомба, – сказал он. – И, боюсь, это та самая вещь, которую мы забыли прихватить с собой... Но заметил ли кто-либо из вас какие-нибудь опознавательные знаки на лодке?

Все молчали. Он притронулся к дросселю, и катер, подняв нос, устремился к берегу.

– Я тоже не заметил, – сказал Саймон.

Он сидел у руля спокойно, едва ли не расслабившись, но за этим внешним спокойствием его друзья безошибочно чувствовали напряжение. Оно невольно передалось Питеру и Патриции. Единственным человеком, неподвластным никаким беспокойствам, был Хоппи Униатц. И если вообще существовал какой-то способ вывести его из состояния тупого благодушия, так это удар кувалдой по башке.

Питер вновь взялся за бутылку.

– Мы уничтожили надпись на спасательном поясе, – нерешительно начал он. – Если бы мы все присягнули, что на субмарине – свастика, мы могли бы несколько изменить ход событий.

– Я тоже подумал об этом, – сказал Саймон. – Но эта затея могла провалиться. Твой паспорт вряд ли сослужит тебе добрую службу. Кроме того, мог быть обнаружен еще один спасательный пояс или какие-нибудь другие опознавательные знаки. Тогда бы мы все только испортили. Нас бы обвинили в причастности к плохо спланированному заговору и в попытке свалить все на Гитлера. Это слишком большой риск... К тому же это нисколько не прояснило бы ситуации с Джилбеком – Марчем.

– Ты все еще уверен, что эти события связаны между собой? – спросила Патриция.

Саймон снова крутанул руль, и высокая волна понесла их через узкий пролив в относительно спокойный Бискайский залив.

– Я не совсем уверен, – сказал он. – Но этой ночью я попытаюсь такую уверенность обрести.

Пока они мчались по волнам, план действий складывался в уме Саймона сам по себе, без каких-либо усилий с его стороны. Детали его были пока не вполне ясны, но основа уже имелась. Теперь он знал, как поступит с телом юноши, лежавшим на дне катера, и не усматривал в своем замысле ничего предосудительного. Труп больше не представлял собой какой-либо практической ценности, это был такой же безликий предмет, как, скажем, баранья нога, – товар, которым следовало распорядиться с наибольшей выгодой для себя. Саймон знал, что замысел его безрассуден, но ведь все его самые великолепные замыслы были именно такими. Мир размышлений и умозрительных построений имеет пределы, за которыми нет другого способа постичь связь между событиями, кроме энергичного действия.

У опор дамбы он сбавил скорость «Метеора» и начал причаливать его к насыпи из песка и гальки.

– Пат, дорогуша, – сказал он, – вы с Питером высаживайтесь, а я с Хоппи отправлюсь с визитом к нашему другу Марчу.

– Почему бы нам всем не поехать? – спросила она, не скрывая тревоги.

– Потому что такая большая компания слишком заметна. И потому что кто-то должен вернуться к Джилбекам и караулить дом на случай, если что-то там произойдет. И, наконец, потому, что в случае неудачи нам с Хоппи может потребоваться алиби. Уходите, ребята.

«Метеор» мягко уткнулся носом в насыпь. Питер Квентин выпрыгнул из катера первым и помог Патриции. Он недовольно обернулся.

– Место, где обретается Марч, называется Лэндмарк-Айленд, – сказал он. – Это недалеко от якорной стоянки его яхты. Яхта у него такая большая и серая, с одной дымовой трубой, и называется «Марч хэер»[5]. Если вы не вернетесь через два часа, мы пойдем вас искать.

Саймон помахал им рукой, в то время как течение относило «Метеор» назад. Едва они успели выйти на водный простор, как Саймон включил мотор и развернул катер по широкой дуге. Позади медленно отшвартовывалось огромное пассажирское судно, казавшееся особенно большим на фоне мчавшихся по дамбе автомобилей. Судно пронзительно загудело, когда «Метеор» прошмыгнул у него под самым носом, и Саймон улыбнулся.

– Гуди до потери сознания, братец, – весело сказал он. – Тебе повезло, что ты не отправился в путь два часа назад.

Они двигались по заливу в южном направлении с той умеренной скоростью, при которой тихое бормотание движка не привлекало постороннего внимания. Мистер Униатц, усевшись на узкой планке палубы позади Саймона, попытался снова завести беседу.

– Босс, – сказал он, – мы пришьем этого парня, Марча?

– Посмотрим, – ответил Саймон. – А пока можешь снять с моряка мешок.

С поистине отеческой заботой отстаивал мистер Униатц свою оригинальную идею:

– Ему будет лучше в мешке, босс, там, в воде. Я сунул в мешок старый утюг, который нашел в гараже.

– Вынь его из мешка, – распорядился Саймон. – Мешок ты можешь выбросить вместе со старым утюгом, но морячок должен остаться. Действуй!

Он выключил двигатель, а Хоппи приступил к выполнению задания. Перед ними неясно вырисовывались очертания яхты «Марч хэер». Кроме якорных огней, были зажжены и другие, более мягкие, освещавшие палубу и надпалубные сооружения, свидетельствуя о наличии людей на борту, которые могут оказаться не вполне дружелюбными. Но для Саймона Темплера это была всего лишь интересная деталь.

Он испытывал блаженство от собственного бесстрашия, побуждавшее его к действию. Тем временем «Метеор» медленно подходил к яхте, стоявшей на якоре. Хоппи опустил в воду мешок, и катер слегка накренился.

– Ну и что нам теперь делать? – хрипло спросил мистер Униатц. – На нем нет ничего, кроме; нижнего белья.

Саймон поймал якорную цепь и, делая героические усилия, ловко удерживал «Метеор» от столкновения с яхтой, могущего привлечь внимание экипажа. Луна освещала корму яхты, а ее нос был погружен во мрак. Предстоящая работа начинала казаться Саймону не слишком утомительной.

– Я иду на корабль, – сказал он. – Ты остаешься здесь. Когда я сброшу тебе веревку, передашь труп.

В порядке эксперимента Саймон поиграл мышцами, ощупал манжету левого рукава, дабы убедиться, что финка с рукояткой из слоновой кости, не раз помогавшая ему в опасных ситуациях, находится на месте – в футлярчике на запястье. Над его головой круто вверх, к носу «Марч хэер» шла якорная цепь. Легко подпрыгнув, он ухватился за цепь и завис на ней над журчащим потоком, в то время как катер плавал под ним, насколько ему позволяла длина фалиня. Затем он с проворством обезьяны стал карабкаться по цепи наверх.

Он добрался до клюза и, качнувшись, уперся в него ногами. Осторожно маневрируя, ухватился пальцами одной руки за край дощатой обшивки палубы у самого носа яхты. Быстрым поворотом корпуса послал вверх вторую руку и ухватился ею за обшивку. Тотчас же, соблюдая осторожность, чтобы не выдать себя, подтянулся на руках.

Держа голову на уровне рук, он разглядел матроса в белых парусиновых брюках, облокотившегося на поручни на противоположной стороне носовой части судна. Саймон вновь опустился вниз и с безграничным упорством начал свой путь в направлении кормы, перебирая руками и удерживаясь лишь благодаря цепкости своих пальцев.

Когда он достиг уже почти середины яхты, он вновь подтянулся. В этом месте палубная надстройка предохраняла его от опасности быть застигнутым врасплох на тот случай, если человек в белом вдруг повернулся бы, а под этим углом зрения, кроме него, не было больше никого, кто мог бы его обнаружить. Через несколько секунд он уже ступил на палубу и притаился в тени.

С кормы доносились приглушенные голоса и позвякивание кусочков льда в стаканах, перемежавшиеся с негромкой музыкой радиоприемника. Стоя неподвижно у стены салона, Саймон какое-то время с завистью прислушивался к этим звукам и обнаружил, что горло у него пересохло от соленого воздуха и неразбавленного виски. Мелодичное позвякивание крошечных айсбергов в прохладительных напитках доводило его до исступления, но он понимал, что с этими удовольствиями нужно повременить. Крадучись как кошка, он направился обратно к носу яхты.

Матрос пребывал на том же месте – у поручней – в той же позе, когда Саймон подкрался к нему, бесшумно ступая резиновыми подошвами. Святой точно рассчитал его позицию и хлопнул его по плечу.

Человек обернулся, испуганно заморгав глазами. Челюсть у него отвисла, когда в отблесках света, падающего на палубу, он разглядел черные кудри, четкое очертание скул и подбородка, пару насмешливых голубых глаз и упрямый рот – законченный портрет современного молодого капера[6], знавшего эти берега, как испанский Мэйн. Особого воображения не требовалось, чтобы понять, что незнакомец – отнюдь ему не союзник, однако реакция его была уж слишком замедленной. Он не успел сделать даже попытки к самозащите, как тяжелый удар со скоростью пикирующего истребителя пришелся ему прямо в подбородок – именно туда Саймон и целился.

Через открытый люк в передней части салона Саймон заметил узкий трап, ведущий в освещенный коридор. Он подхватил лишившегося сознания матроса за плечи и потащил вниз.

В коридор выходили четыре двери, на которых были аккуратные, выполненные по трафарету надписи. На одной из дверей надпись гласила: «Пакгауз». Когда Саймон открыл дверь, в нос ему ударил запах краски и дегтя. Потребовалось три минуты, чтобы связать жертву, сунуть в рот кляп, используя его же носовой платок, и затолкать его поглубже внутрь. После чего Саймон обследовал прочие ресурсы этой весьма удобно расположенной кладовой.

Он вернулся на палубу с мотком веревки и крепкой продолговатой деревяшкой с прорезями по обеим сторонам, известной мореплавателям как «боцманский стул». Он прошел вдоль поручней до того места, под которым располагался «Метеор», оснастил стул и перебросил его через борт.

В средней части палубы появился одетый в полную форму стюард и проследовал в сторону кормы. Саймон застыл у поручней, подобно статуе, и стал наблюдать за ним. Сейчас стюард даже не обернулся, но на обратном пути он обязательно увидит Саймона, находящегося в носовой части яхты.

Хоппи дважды дернул веревку, давая понять, что груз готов к подъему.

Признаков возвращения стюарда пока еще не было.

– Будь что будет, – сказал Святой, как бы обращаясь к своему ангелу-хранителю, – должны же мы когда-нибудь рисковать.

Он снова ухватился за веревку и начал ее тянуть. Поначалу груз на весу закрутился, но затем, поднятый выше, глухо ударился о борт яхты. Святой напряг все свои силы, чтобы как можно скорее втащить груз, молясь о том, чтобы никто из команды не услышал производимого им шума. Казалось, прошла вечность, прежде чем он увидел над палубой голову трупа.

И тут Святой уловил звук шагов возвращающегося назад стюарда.

Крепко удерживая в руках веревку, Саймон сделал шаг назад и спрятался за выступом. Двумя петлями он привязал груз к пиллерсу.

Шаги стюарда на палубе вскоре стихли. Святой затаил дыхание. Если стюард подаст сигнал тревоги с того места, где стоит, тогда можно еще успеть прыгнуть за борт и надеяться на лучшее... Однако стюард, как видно, обладал железными нервами. Его шаги стали вновь слышны, когда он направился в сторону Саймона, чтобы самому разобраться, в чем тут дело.

Надо сказать, это было неудачным, ошибочным решением.

Он прошел мимо угла салона в поле зрения Саймона и, застыл на месте, глядя на безжизненную голову парня, покачивающуюся над поручнями. А Саймон подошел к нему сзади, как призрак, и изгибом руки взял его шею в захват, в котором ничего призрачного не было, – это была мертвая хватка, подобная стальному тросу...

Стюард постепенно обмяк, унося свое недоумение в мир грез, а Саймон подобрал его и транспортировал по тому же маршруту, что и матроса. Точно таким же образом он с ним и обошелся: связал, засунул кляп в рот и спрятал в пакгауз рядом со все еще не пришедшим в себя товарищем по команде. Но предварительно Саймон снял со стюарда белый пиджак. Гуманистические инстинкты подсказывали Саймону, что с увеличением численности популяции кладовой ее атмосфера станет значительно теплее, а кроме того, этот предмет одежды подсказал ему новую мысль.

Рукава были немного коротковаты, но во всем остальном пиджак подошел ему вполне, решил он, поиграв плечами, когда возвращался на палубу.

Он пережил минуту смятения, когда подошел к покачивающемуся труду и вдруг увидел окорокоподобную руку, пытающуюся нащупать поверхность палубы. Чуть позже он понял, чья это была рука. Он схватил ее и помог вспотевшему от усилий мистеру Униатцу перелезть через поручни.

– Мне следовало бы сбросить тебя обратно в океан, – сказал он строго. – Кажется, я говорил, чтобы ты ждал в лодке.

– Покойник перестал подниматься вверх, – объяснил Хоппи, – поэтому я подумал, что они могут им завладеть. В любом случае больше ничего не осталось выпить. Я прикончил вторую бутылку, пока ждал. – Только сейчас он заметил форменный жакет, застегнутый на все пуговицы и плотно облегающий торс Святого, и уставился на него, начиная, кажется, соображать, что к чему. – Понимаю, босс, – сказал он. – Мы должны сделать налет на бар, чтобы взять еще немного.

На фоне океана он сиял, как восторженный поклонник у врат рая. Саймону Темплеру издавна были известны смутные представления мистера Униатца об идеале загробной жизни – нечто вроде вечного плавания в безграничном море небесного алкоголя; но в данном случае состояние собственного неба привело Саймона в отчаяние и подавило все проявления подобных грез.

– Я выслушал множество далеко не лучших твоих мыслей, Хоппи, – признался он, – но прежде всего давай-ка мы лучше втащим этого покойника – закончим дело, пока кто-нибудь еще не появился.

Беглое обследование сооружений вдоль правого борта показало, что дверь, из которой появился стюард, вела в коридор, деливший судно на носовую и кормовую части, а из этого коридора можно было выйти в салон для отдыха, расположенный в носовой части, и в обеденный салон – в кормовой части, а также спуститься вниз по широкой лестнице к каютам хозяина и его гостей. Саймон постоял у верхней части лестницы и прислушался. Снизу не доносилось ни звука. Тем временем появился Хоппи Униатц с трупом на исполинском плече.

Саймон сделал ему знак рукой.

– Мы его возьмем с собой вниз, – тихо сказал он. – Держись от меня на почтительном расстоянии, чтобы быть вне опасности, если что-то взлетит на воздух.

Он тихо прошел по ступенькам вниз и осмотрел широкий коридор, в котором очутился. Здесь ничего тревожного он не ощутил. У Рэндолфа Марча не было причин подозревать, что его яхта находится в руках непрошеных гостей. Звуки, услышанные Саймоном еще на палубе, подсказали ему, что мистер Марч, вероятно, всецело поглощен приятным свиданием и оно отвлекает его внимание от всяких подобных мыслей. И весь не ушедший на берег экипаж, наверное, спит, за исключением караульного, уже устраненного, и стюарда, который был оставлен для обслуживания Марча и которого постигла та же участь, но обязанности которого Саймон мог бы в нужный момент принять на себя...

Детали плана прочно завладели его воображением, когда он на цыпочках шел по ковру. Его ботинки на два дюйма утопали в упругом ворсе. Он подошел к двери каюты, на мгновение прислушался и открыл ее. Пучок лучей электрического фонарика, который он достал из набедренного кармана, обнаружил сикоморовую панельную обшивку и шелковое покрывало на двуспальной кровати.

– Годится, Хоппи, – сказал он и отступил в сторону, пропуская мистера Униатца с ношей.

Он закрыл дверь и включил свет.

– Положи его в постель и укрой одеялом, – сказал он. – Бедняга заслужил немного отдыха.

Щетки для волос и другие предметы личной гигиены на туалетном столике указывали на то, что каюта могла сейчас быть во временном пользовании. Саймон осмотрел содержимое двух ящиков и нашел радужный пижамный гарнитур. Он бросил его на кровать, когда Хоппи снимал покрывало.

– Пристрой его хорошенько, – сказал Саймон. – Он – гость администрации... – Уже другая мысль осенила его, и он продолжал говорить больше сам с собой, чем с кем-либо еще: – Может быть, раньше он бывал здесь, и интересно, что он затем...

Пока Хоппи выполнял его поручение, Саймон стоял на страже у двери. Закурив сигарету и навострив одно ухо, он прислушивался, нет ли там, в коридоре, каких-нибудь признаков движения. Но таковых не было. Пока все шло как по маслу. Прекрасное настроение, безудержное чувство радости переполняли его. Он уже ни капли не сомневался, что предстоящий вечер будет одним из лучших в его жизни...

Хоппи Униатц закончил возню с трупом и предстал перед Саймоном с видом человека, добросовестно исполнившего скучную обязанность и теперь имеющего полное право вернуться к более приятным занятиям.

– А теперь, босс, – сказал мистер Униатц, – мы возьмем бар?

Святой спокойно потер руки.

– Хоппи, ты человек прямодушный, тебя привлекает активный образ жизни, – заметил он. – Но временами древняя мудрость говорит твоими устами, похожими на бутон розы. Думаю, мы возьмем бар.

Стюард появился на палубе из центрального коридора. Поднявшись по лестнице, Саймон окинул взглядом обеденный салон и задумался. По всей вероятности, бар должен был находиться здесь. И он не ошибся. Войдя в салон, он обнаружил весьма художественно выполненный из стекла и хрома бар, расположенный позади алькова и занимающий половину салона по ширине верхней палубы; в другой половине, очевидно, размещался камбуз.

– Здесь, – удовлетворенно произнес мистер Униатц. – Какие марки виски у них есть?

– Имей терпение, – строго сказал Святой. – Твой эгоизм обескураживает каждого, кто пытается тебя воспитывать. Давай сначала все-таки думать о других, а потом уж о себе, как учат нас хорошие книги. Мы вынуждены были убрать стюарда. Но мистер Марч, по всей видимости, потерял покой в ожидании новой порции выпивки. Следовательно, наш долг – заменить выведенного из строя фактотума[7] и позаботиться о том, чтобы мистер Марч смог получить свое полоскание.

Критическим взглядом он обвел батарею бутылок, воспользовавшись кратковременной тишиной, возникшей благодаря мучительным попыткам мистера Униатца перевести его последнюю речь в односложные слова. В конце концов он остановил свой выбор на нескольких бутылках, этикетки которых получили его одобрение, и водрузил их на поднос. Необходимыми аксессуарами была пара серебряных ведерок для льда, извлеченных из глубины бара, и обильные запасы льда из встроенного холодильника.

– Пойдем, – сказал Святой.

С тяжеленным подносом он отправился на палубу. У него уже не было ощущения необходимости действовать украдкой. Совершенно нагло и уверенно он прошагал в направлении кормы, миновал салон верхней палубы и остановился у открытой веранды под белым брезентовым навесом.

Рэндолф Марч был там – Саймон сразу опознал его; его фотографии он видел ранее в бульварных газетах. Фотографии не передавали розового цвета его круглого лица и белокурых прямых волос, но они, возможно, преувеличивали преждевременные проявления легкомысленного образа жизни и существенную дряблость губ и подбородка. Рядом с ним в шезлонге сидела рыжеволосая девушка с большими фиалковыми глазами. Она была настолько красива, что на мгновение заставила чувствительное сердце Саймона усиленно забиться. Когда Саймон появился в ее поле зрения, она слушала, что говорил ей Марч, и смотрела на него с выражением восхищенного обожания, на которое имела законное право любая из наследниц миллионов Марча; это выражение не покинуло ее лица и тогда, когда она повернулась и увидела перед собой Саймона. На несколько секунд воцарилось молчание, затем Саймон вновь овладел собой и отвесил им обоим церемонный поклон, прошептав:

– Добрый вечер, ребята.

Глава 2

Как мистер Униатц использовал пустые бутылки, а шериф Хаскинс рассуждал о своих проблемах

Само собой разумеется, тонкое выразительное лицо еще никому не было помехой, и тем более такой рыжеволосой девушке, какой была эта, да еще так прекрасно сложенной. Ничто не могло в ней вызвать критики: ни ее невероятно тонкие черты лица, ни удивительно совершенные пропорции тела, ни ноготки на пальцах, ни стройные ноги в легких босоножках. Ясность взгляда, которая в менее безупречном создании могла бы вызвать разочарование, в ней лишь была завершающим всплеском огня, который озаряет распустившийся цветок орхидеи. И Саймону Темплеру показалось, что восхищение в ее глазах, когда они были обращены на него, продлилось чуть дольше, чем это было оправдано, учитывая деланное обаяние Рэндолфа Марча.

А может быть, он льстил себе... Но не было сомнения в том, что Рэндолф Марч почувствовал утрату прежней способности легко очаровывать женщин. Марч знал, что умеет оценить истинную красоту, но он также мог легко почувствовать, если что-либо вдруг стало мешать по достоинству оценить его самого. Его лицо выражало нетерпение капризного ребенка, когда он посмотрел на наполненный до краев бокал виски в своей руке, который он еще даже не пригубил.

Он угрожающе оскалился на Святого, одетого в форму стюарда. Вероятно, капитан нанял нового стюарда без его ведома: он не мог припомнить, чтобы раньше видел этого типа на яхте. Он не мог также и вспомнить, что заказывал шампанское. На борту «Марч хэер» были редчайшие марки вин; из-за начавшейся войны доставать вина становилось все трудней и трудней, но Рэндолф Марч был в отношении спиртного просто фанатиком, которым мог стать только человек с изысканным вкусом и всячески старающийся во что бы то ни стало прослыть снобом, а вовсе не потому, что это было естественным свойством его натуры.

Затем, по мере того как он со скептическим выражением лица оглядывал батарею бутылок, стоявших перед ним на подносе, в его романтически настроенном сознании начали вырисовываться некоторые другие детали. Новый стюард весело манипулировал серебряными ведерками для льда, подобно жонглеру, готовящемуся выйти на сцену; во рту он держал сигарету. И пока Рэндолф Марч наблюдал за происходящим, стюард бросил ведерки на палубу и освободившейся рукой убрал ноги мистера Марча с кресла, чтобы поставить там поднос.

Рэндолфа Марча едва не хватил апоплексический удар, с которым он не справился бы в течение десяти лет своей эксцентричной жизни, и он заорал:

– Уберите всю эту дрянь отсюда!

Стюард выпустил колечко сигаретного дыма и опустил бутылки в ведерки со льдом таким виртуозным жестом, какой вряд ли мог бы продемонстрировать лучший парижский жонглер.

– Не называйте это дрянью, – ответил он с укоризной. – «Боллингер» розлива двадцать восьмого года заслуживает несколько большего уважения.

Девушка засмеялась, и ее смех был похож на звук серебряных колокольчиков. Она сказала:

– Давай попробуем. Мне как раз хочется выпить шампанского.

– Вот, пожалуйста, Рэнди, дорогой, – сказал Святой, снова жонглируя бутылкой. – Леди желает шампанского. Так что вы должны сказать?

– Вы уволены! – взревел Марч.

Святой спокойно улыбнулся – так усмиряют капризного ребенка.

– Со мной все в порядке, Рэнди, старая перечница, – сказал он дружелюбно. – Теперь давайте выпьем и поговорим о чем-нибудь еще. Я должен задать вам несколько вопросов.

Он выбрал бутылку, проверил, достаточно ли она охладилась, затем откупорил ее. Марч в оцепенении уставился на бокалы, наполнявшиеся пенистым янтарем. Он попытался подняться, но тут же снова опустился на стул, когда Саймон бросил на него свирепый взгляд. Откровенной наглости Святого было достаточно для того, чтобы взбесить любого человека; но держался Святой столь уверенно, что у Марча пропала всякая охота задираться.

Саймон протянул поднос рыжеволосой девушке. Она взяла бокал, взглянув при этом на Марча из-под длинных ресниц. Марч колебался, и тогда Саймон придвинул ему поднос поближе.

– Вы тоже выпейте, Рэнди, – произнес он. – Вам это необходимо, чтобы выслушать меня до конца.

Марч взял бокал, не сознавая, зачем он это делает. Саймон поискал глазами Хоппи; мистер Униатц уже позаботился о том, чтобы удовлетворить свой непритязательный вкус. Он пил виски прямо из бутылки, и его кадык ходил как часовой маятник. Святой ухмыльнулся, опустил поднос на стол и взял бокал себе.

– Вы лучше поторапливайтесь, – сказал Марч. – Даю вам пять минут на весь рассказ, потом вызову полицию.

– Пяти минут вполне достаточно, – сказал Святой. – Я хочу поговорить с вами о кораблекрушении.

– Очень интересно, – вставила девушка.

Саймон улыбнулся ей и поднял свой бокал.

– Я тоже так думаю, златокудрая, – протянул он. – Мы должны с вами поладить. Во всяком случае, я пью за нас двоих.

– О чем бы вы ни захотели со мной говорить, меня это не интересует, – заметил Марч.

Святой нашел свободный стул и удобно устроился на нем, затем выпустил колечко дыма.

– Сейчас заинтересует, – сказал Святой, – потому что это интересует в первую очередь меня... Итак, вернемся к кораблекрушению. Не так давно недалеко от берега взорвался танкер, груженный нефтью. Я видел, как это произошло. Взрыв был весьма впечатляющим. Когда закончился пожар, я увидел кое-что еще. Я увидел огни судна, поспешно покидавшего место крушения. Оно продолжало свой путь, как будто ничего не произошло.

Марч подавил зевоту и произнес:

– Мне нравится нахальство, позволившее вам пробраться на мою яхту, для того чтобы рассказать эту историю.

– Я рассказал вам ее затем, – продолжал Святой, – чтобы выяснить, не было ли это ваше судно.

Хорошо модулированный голос прервал транслировавшуюся по радио музыку словами: «Прослушайте последнюю сводку, касающуюся танкера „Селина“, взорвавшегося два часа назад недалеко от Майами-Бич. Пока не удалось обнаружить ни одного спасшегося члена экипажа; есть опасения, что весь экипаж погиб. Причина катастрофы еще не установлена: взрыв произошел так внезапно, что не было никакой возможности спустить спасательные шлюпки. Береговая охрана продолжает поиски... Теперь мы возвращаемся к...»

– Впервые об этом слышу, – сказал Марч. – Мы действительно были в море, совершали вечернюю прогулку, но я не видел никакого взрыва. Я слышал лишь нечто вроде отдаленных раскатов грома, но не придал этому значения.

Саймон вдруг вскочил и схватил с подноса салфетку.

– Ужасно, златокудрая, – пробормотал он. – Но я надеюсь, что на вашем платье не останется пятен. Позвольте мне налить вам другой бокал. – Он подал ей бокал шампанского и продолжал, не глядя на Марча: – Естественно, если бы вы знали о том, что случилось, вы не уплыли бы. Вы развернулись бы и поспешили на помощь пострадавшим.

– Что вы хотите сказать? – прорычал Марч.

– А то, что вы лжете, черт бы вас побрал, – ответил Святой.

Марч вспыхнул:

– На каком основании вы...

– Я думаю, – продолжал Саймон тем же спокойным и невозмутимым тоном, – что вы совершали прогулку по морю с целью удостовериться в том, что танкер действительно взорвался, и, когда вы в этом убедились, развернулись и поплыли к берегу.

Саймон видел, что Марч насторожился, словно хищник. Саймон знал, что в его распоряжении всего лишь несколько секунд, но он надеялся, что этого достаточно, чтобы понять по реакции Марча, в правильном ли направлении идет фантастический ход его мыслей. Однако взгляд Марча ничего не выражал – в нем можно было прочесть десятки самых разных и противоречивых мыслей.

Вдруг выражение лица Марча резко изменилось, и Саймон услышал у себя за спиной отвратительный голос Хоппи Униатца:

– Эй, босс. Я не виноват. Он сам на меня набросился.

Святой вздохнул:

– Знаю, Хоппи. Я слышал, как он пришел.

Саймон не спеша оглянулся и посмотрел на вновь пришедшего. Это был не второй стюард или матрос. На рукаве его белого кителя были нашивки капитана. Это был мужчина среднего роста, широкоплечий и крепкого телосложения, его квадратный, слегка выдающийся вперед подбородок составлял как бы единое целое с округлыми линиями его плеч. По обе стороны его рта от ничем не примечательного носа бежали вниз две одинаковые, по форме напоминающие скобки глубокие бороздки. Из-под козырька фуражки смотрели подобные морской гальке глаза с тяжелыми веками. В руке он держал пистолет тридцать восьмого калибра – держал так, как держит человек, умеющий хорошо с ним обращаться.

– А, капитан, – сказал Марч. – Вы пришли очень кстати.

Капитан стоял на довольно большом от них расстоянии, но его пистолет был нацелен в пространство между Саймоном и Хоппи, чтобы при малейшем их движении он мог выстрелить в любого из них.

– Я кое-что слышал из того, что он говорил, и подумал, вдруг что-то случится. – Голос у него был низкий, но то и дело сквозь него прорывались высокие нотки – нелепое сочетание, резавшее слух, подобно жужжанию назойливого насекомого. – Что ему надо?

– Думаю, он сумасшедший, – ответил Марч. – Я даже не знаю, как он попал на яхту.

– Послать за полицией, чтобы его удалили отсюда?

Святой вынул из пачки, лежавшей на столе, сигарету, зажег ее от окурка. Затем посмотрел на огни Майами.

– Мне сказали, что тюрьма в этой башне переполнена. – Он махнул рукой в сторону города. – Место очень красивое. На двадцать четвертый этаж поднимает лифт. Имеется красивый современный загончик, где каждый день прогуливают узников. Я думаю, что мы с Хоппи могли бы неплохо провести там месячишко за незаконное появление на вашей яхте. Но меня интересует другое: сколько времени вам удастся предаваться злорадству по этому поводу?

Голос его звучал отнюдь не угрожающе, да и улыбка была самой обыкновенной, но Рэндолф Марч нервно теребил пальцами щеточку усов над верхней губой; наконец он взглянул на девушку и произнес:

– Карина, дорогая, у нас могут возникнуть осложнения с этими мужчинами. Наверное, тебе лучше уйти.

– Нет, пожалуйста! – воскликнула девушка. – Мне было бы жаль пропустить такой спектакль.

– Какое похвальное мужество, Карина, дорогая, – воскликнул Святой. – Смотрите не пропустите спектакль. Я обещаю, что не причиню вам никакого вреда и вы даже повеселитесь.

– Черт вас побери! – Марч вскочил на ноги. Теперь, когда прибыл капитан, он стал смелее. – Не смейте говорить с ней подобным тоном!

Саймон игнорировал его замечание и продолжал:

– Если вы останетесь довольны сегодняшним вечером, то можете мне позвонить завтра, и мы посмотрим, что можно будет еще организовать.

Марч сделал шаг вперед:

– Черт вас побери...

– Вы повторяетесь, Рэнди, – укоризненно заметил Саймон, подняв бровь. – Может быть, вы неважно себя чувствуете? Может быть, у вас колики, жгучая боль, нервное напряжение, рябит в глазах или обложен язык? Примите болеутоляющее средство – и через несколько минут вы почувствуете себя здоровым как конь... Или вы действительно задумали что-то сейчас предпринять?

Было любопытно, что мог придумать Марч. Присутствие капитана с крепкими мускулами и пистолетом сыграло решающую роль во всей этой сцене. В спокойном безрассудстве Святого было нечто такое, что заставляло Марча подумать о собственной безопасности.

– Я не собираюсь марать руки о таких, как вы, – сказал он надменно и продолжал, уже обращаясь к капитану: – Созовите команду и уберите этих людей прочь.

– Парочку ваших пиратов вы найдете в пакгаузе, – с готовностью подсказал ему Святой. – Мне пришлось их туда отправить, чтобы не мешали мне, но вы их можете выпустить. Можете разбудить и остальных. Позовите всех, будет даже интересно. А когда вызовете полицию, может быть, заодно и сообщите ей, за кем вы ее вызываете. Вы забыли полюбопытствовать на этот счет.

– Ну и за кем же? – резко спросил капитан.

Саймон улыбнулся:

– Меня зовут Саймон Темплер. Больше известен под кличкой Святой.

Что касается Рэйдолфа Марча, то его реакция на слова Саймона была похожа на плохо отрепетированную интермедию. На его лице отразилось легкое смущение, словно в услышанных им словах было что-то знакомое, но он задумался: не могло ли это означать и нечто большее?

А вот о реакции Карины он не мог сказать ничего определенного. Восхищение, струившееся из ее больших глаз, Саймон был уверен, было всего лишь игрой, которая объяснялась либо ее недалеким умом, либо хитростью, – он еще не понял. События уже начали приобретать дальнейшее развитие, но она проявила необычайную выдержку и самообладание и позволила себе одно легкое движение, чтобы налить шампанского. Теперь она тихо его потягивала, наблюдая за происходящим, как зритель в театре...

Довольно странно, но капитан оказался единственным из присутствующих, кто отреагировал на слова Саймона, и, надо сказать, весьма нерешительно. Он всего лишь направил свой пистолет в сторону Святого. Но для Саймона Темплера этого было вполне достаточно; ему не нужно было смотреть в стеклянные глаза капитана, сверкавшие из-под козырька фуражки. По спине Саймона пробежали мурашки, как будто он уже был на пороге открытия, о котором еще рано оповещать.

– Ну и что? – сказал Марч. – Мне все равно, как вас зовут.

Капитан заметил:

– Но я его знаю, мистер Марч. Святой – широко известный всему миру преступник. Газеты называют его современным Робин Гудом. Это опасный человек. Опасный для вас, для меня и вообще для всех.

– Так не будет ли проще и безопаснее, – сказал Святой, – не вызывать полицию? Почему бы не отправиться еще на одну вечернюю прогулку – в открытое море, а там затопить наше судно и дать возможность газетчикам объявить нас пропавшими без вести – подобно тому, как это было проделано с Лоуренсом Джилбеком и его дочерью?

– Этот человек – маньяк, – заметил Марч холодным тоном.

– Да, – с нарочитой готовностью согласился Саймон, – я полный идиот. Надо быть сумасшедшими, чтобы верить вам. Я не питаю надежды посадить вас на электрический стул за предполагаемую серию убийств, таких, как убийство Лоуренса Джилбека и его дочери Юстины. И того несчастного парня, труп которого сегодня прибило к берегу и к руке которого был привязан спасательный пояс с названием британской подводной лодки. Не говоря уже о большом количестве парней, пошедших на дно вместе с танкером, торпедированным сегодня ночью таинственной подлодкой, о которой, не сомневаюсь, вы могли бы многое рассказать. Конечно, это еще одна моя выдумка.

Саймон понимал, что говорит все это напрасно, но не мог удержаться. Ему надо было увидеть, какой эффект произведет его смелое обвинение в адрес Марча.

Марч поднялся; глаза его сузились. Спустя мгновение он медленно ответил:

– При чем здесь подлодка? Радио сообщило, что танкер взорвался.

– Да, конечно, – сказал Святой. – Но ему помогли взорваться. Я случайно видел подлодку собственными глазами. Ее видели также еще три человека, которые находились со мной.

Марч с капитаном обменялись взглядами.

Капитан сказал:

– Очень интересно. Если это действительно так, то вы обязаны сообщить об этом полиции.

– А почему вы думаете, что я должен об этом знать? – воскликнул Марч.

– Думаю, потому, что вы связаны с Международным инвестиционным фондом, – ответил Святой.

Он выпустил сразу всю обойму зарядов в надежде попасть в мишень хоть одним из них. Его вдруг осенило, что все они попадут в цель. Не то чтобы они все рассыпались, как звон колокольчика, и не то чтобы раздался дребезжащий звук, это была тоненькая трель, такая слабая, что если специально не прислушиваться, то не всякое ухо способно ее уловить. Но Святой уловил. Он знал, что его догадки верны. Ему было ясно, что все эти события были звеньями одной цепи и что Марч и капитан имели к ним непосредственное отношение, хотя пока он еще не знал, какое именно. Ему также было ясно, что, сообщая им об этом, он набивал цену собственной голове. Но это уже неважно. В подобных авантюрах был смысл его жизни, они были для него своеобразным эликсиром жизни.

Уверенность в правильности его догадки не поколебалась, даже когда Марч расслабился, взял сигарету и, смеясь, откинулся на спинку стула.

– Очень забавно, – сказал Марч, – но уже поздно. Капитан, избавьте нас от его присутствия.

– Он очень опасен, – повторил капитан и добавил: – Если его поведение покажется мне подозрительным, то я вынужден буду его застрелить.

– Давай действуй, – одобрил Марч.

Он сунул в рот сигарету и посмотрел по сторонам в поисках спичек. Саймон сделал шаг в его сторону, зажег огонь и предложил его Марчу с подобострастием, отнюдь не свойственным стюарду, которого он дублировал. Мускулы его спины напряглись в ожидании выстрела. Марч насторожился, но все-таки прикурил.

– Благодарю, – сказал он и несколько озадаченно, посмотрел на капитана.

Саймон обвел глазами их обоих.

– Только что у вас был шанс, – заметил он. – Почему вы не воспользовались им? Потому что не хотели шокировать Карину? – Он убрал зажигалку в карман прежним неторопливым движением. – Или вам пришла в голову мысль, что если полиция начнет расследование убийства, происшедшего на вашей яхте, она может докопаться до чего-то такого, о чем вам хотелось бы помалкивать?

– Мистер Марч, – сказал капитан, – а скольким людям он уже успел поведать об этой истории? Не думаю, чтобы вам было приятно терпеть все эти измышления, даже притом, что они совершенно абсурдны.

– Наверное, вам лучше это выяснить, – предложил Марч.

– Я заберу его на берег. И сделаю это немедленно, пока мы ждем полицию.

Видимо, это была крайняя математическая точка расчета, на которой рассеялись последние сомнения Святого, – они окончательно исчезли, растворившись в небытии.

Диалог был построен великолепно. Он был изысканно гладким и лаконичным. Все было выдержано в мягких тонах и не вызывало никаких подозрений у постороннего слушателя, который не вникал в его суть, и Саймону было интересно, относилась ли Карина к категории таких слушательниц. В этих безобидно звучащих словах была заключена суть проблемы, план ее разрешения и согласие на его осуществление. И Саймон осознавал очень четко, что программа действий, одобренная Марчем, не сулила ему ничего хорошего. Что может произойти, если они запрут его в доме, и что имел в виду капитан, предлагая получить сведения от какого-то неизвестного информатора, – вот о чем Саймону пришлось задуматься. Но он сам разыграл этот сценарий, и теперь ему самому придется выпутываться из создавшегося положения.

Саймон понимал, что сейчас решается его судьба и судьба задуманного им рискованного предприятия, но тем не менее внешне он был совершенно спокоен, как будто за его спиной стояла целая армия.

– Обо мне не беспокойтесь, – сказал он. – А вот письмо, которое мне оставил Джилбек, доставит вам массу хлопот.

– Джилбек? – повторил Марч. – О чем это вы говорите?

– Я говорю о письме, которое он предусмотрительно оставил перед тем, как вы его похитили.

– Откуда вы знаете?

– Потому что я в то время жил у него в доме.

Марч снова нахмурил брови:

– Вы что же, друг Джилбека?

– Очень близкий. – Саймон снова налил шампанского себе в бокал. – Я думаю, он упоминал обо мне?

Марч открыл рот, затем на его лице появилось выражение некоторого спокойствия.

– Боже мой! – воскликнул он и рассмеялся, что должно было означать его безграничную сердечность. – Почему же вы сразу не сказали мне об этом? Тогда что же – все это просто шутка?

– Смотря как на это посмотреть, – сказал Святой. – Не думаю, чтобы Лоуренс Джилбек и Юстина нашли это смешным.

Марч закусил верхнюю губу.

– Если вы действительно их друг, – сказал он, – то вы, наверное, не совсем в курсе дела. С ними ничего не случилось. Я связывался сегодня с их домом.

– Дважды, – вставил Святой. – Я перехватил один из ваших разговоров.

– Мистер Темплер, – осторожно заметил капитан, – сегодня вы вели себя неподобающим для друга Джилбека образом. Могу я вас спросить: что вы делали в его доме в отсутствие хозяина?

– Вопрос, что называется, в лоб. – Саймон поднял бокал и слегка пригубил шампанское. – Юстина пригласила меня побыть в ее доме распорядителем. Я отвечаю на телефонные звонки и просматриваю всю личную корреспонденцию. Братец Джилбек – большой любитель оставлять всякого рода записки и заметки. – Саймон опять повернулся к Марчу. – Я еще не все уточнил, Рэнди, но похоже, он не полностью доверял вам.

– Почему? – холодно спросил Марч.

– Он оставил письмо, – продолжил Святой, – о котором я только что упомянул. В запечатанном конверте. В нем содержится распоряжение, в соответствии с которым в случае, если с ним что-нибудь случится, мне надлежит отправить это письмо в Федеральное бюро расследований.

Марч сидел молча.

Девушка закурила сигарету, внимательно наблюдая за Святым.

Затем Марч сказал прерывающимся голосом:

– Лучше уберите свой пистолет, капитан. Со стороны мистера Темплера было очень любезно явиться сюда и поставить нас в известность обо всем этом. Мы должны выяснить все подробности. Возможно, тогда рассеются взаимные подозрения.

– Прошу прощения, сэр. – Капитан принял равнодушный вид, но пистолета не убрал. – Мы должны сначала быть уверенными в мистере Темплере. – Он уставился на Святого своими похожими на гальку глазками. – Мистер Темплер, если вы уверены, что с мистером Джилбеком что-то случилось, означает ли это, что вы выполнили распоряжение Джилбека и отправили письмо по назначению?

Саймон уловил в глазах капитана признаки беспокойства.

– Пока нет. Но...

– Тогда где оно?

– У меня.

– Где?

– Дома.

– Будет неплохо, если вы отдадите письмо мистеру Марчу и тем самым докажете, что говорите правду. – Глаза капитана впились в лицо Саймона. – Может быть, вы не рискнули оставить письмо дома? Может быть, оно у вас с собой?

Он шагнул вперед.

Рука Святого невольно потянулась к нагрудному карману, – по крайней мере, так показалось капитану. Капитан истолковал этот жест именно так, как того и желал Саймон, а потому приблизился вплотную к Саймону с намерением обыскать карман. Саймону только это было и нужно.

В одно мгновение произошло нечто с такой невероятной скоростью, с какой жонглер манипулирует на сцене. Только последующий скрупулезный анализ может пролить свет на то, как и в какой последовательности все происходило – глаз не мог все это зафиксировать.

Святой чуть заметно повернулся, последовал быстрый взмах правой руки, в которой он держал бокал, и пенящееся шампанское залило глаза капитана. Одновременно пальцами левой руки Святой обхватил, подобно железному обручу, запястье руки капитана, сжимавшей пистолет. В следующий момент Хоппи Униатц задействовал свою физическую силу, наличие которой делало его профессионалом в своей области и вполне компенсировало недостаток интеллекта. Его огромная нога, описав в воздухе дугу, обрушилась на спину капитана, а пустая бутылка, опорожненная Униатцем, врезалась ему в затылок. Капитан лежал, распростершись ничком на палубе, а его пистолет, оказавшийся в руке Саймона Темплера, был нацелен в слегка отвисшую челюсть Рэндолфа Марча.

– Извините, что мы не можем оставаться с вами, – пробормотал Святой. – Должен заметить, что ваш шкипер был не слишком любезен с нами. К тому же Хоппи пора ложиться спать. Но вскоре мы снова увидимся, особенно если Лоуренс Джилбек и Юстина не объявятся в ближайшее время. Постарайтесь помнить об этом, Рэнди...

Саймон говорил абсолютно спокойным тоном, но глаза его были суровыми как сталь. В следующую же минуту взгляд его потеплел, и он с улыбкой обратился к девушке, на протяжении всех этих драматических событий сидевшей молча в неподвижной позе.

– Вы не забудете, а? – спросил он. – Если вам захочется повеселиться, вы знаете, где меня найти.

Она, как и Марч, не ответила ему, но ее понимающий взгляд оставался в его памяти до тех пор, пока он не добрался до дому и не уснул.

* *

Саймон с аппетитом уплетал жареного цыпленка и вафли во внутреннем дворике под тентом, когда Питер Квентин и Патриция присоединились к нему.

– Ты, вероятно, здорово устал. – Патриция сбросила с себя купальный халат, прикрыв им загорелые ноги в сандалиях. – Мы с Питером плавали целых два часа. Думали, что ты проспишь весь день.

– Если бы не твой храп, – сказал Питер, – мы бы подумали, что ты мертв.

Святой старательно обгладывал косточку.

– Рано утром встают только пролетарии да миллионеры, – сказал он. – А я не отношусь ни к тем, ни к другим, поэтому стараюсь получать удовольствие от жизни.

Указывая костью, которую он держал в руке, в сторону удалявшейся негритянки с подносом в руках, Саймон спросил:

– Откуда взялся этот черный Нарцисс? Вчера ее здесь не было. Она говорит, что ее зовут Дездемона, но мне с трудом верится в это.

– Не говори с набитым ртом, – сказала ему Патриция. – Она появилась здесь сегодня утром с шофером – негром по имени Эбен. Вчера у них был выходной.

– Интересно. – Саймон отхлебнул кофе. – А мальчика-малайца отослали в город с каким-то поручением. Так что никто не видел, как Джилбек с Юстиной покинули дом.

– Они звонили, – сказала она.

Он утвердительно кивнул:

– В свое время я тоже помогал людям связаться по телефону.

Питер Квентин прислонился своим мощным торсом к нагретому солнцем парапету и вытянул загорелые ноги.

– Мы что, шкипер, останемся здесь, если Джилбеки сегодня не объявятся?

Саймон откинулся назад и обвел взглядом субтропический пейзаж. Позади него был дом – просторный и прохладный, под черепичной крышей. Внутренний дворик усажен гибискусом и азалиями. Фасад дома был обращен к Коллинз-авеню и скрыт от дороги высокими пальмами. Солнце придавало краскам особую яркость, отчего окружающий пейзаж на голубом фоне океана казался совершенно сказочным.

– Мне здесь очень нравится, – сказал Святой. – Объявятся Джилбеки или не объявятся, я остаюсь здесь. Даже без великолепной Юстины. Дездемона готовит по-королевски. Правда, она порой одаривает меня взглядами, которые более впечатлительный мужчина мог бы расценить как неодобрительные, но я чувствую, что могу одержать над ней победу. Думаю, она полюбит меня еще до того, как нам придется расстаться.

– Если она тебя не полюбит – это будет твоим самым крупным и постыдным поражением, – заметила Патриция.

Саймон игнорировал ее едкое замечание и зажег сигарету.

– В центре этого эпикурейского и немного декадентского рая, – сказал он, – мы можем существовать за счет сибаритской роскоши нашего друга Джилбека, даже если нам придется отказать себе в таком изысканном английском блюде, как жаркое из вареного мяса с овощами и бифштекс. Здесь можно жить припеваючи. А сколько здесь интересных людей!

– Ты еще не был в ресторане, где я обедал вчера, выслеживая тебя, – заметил Питер Квентин. – Мне подали свиную отбивную в арахисовом масле и кофе со сгущенным молоком, в результате чего кофе превратился из черного в унылый серый. Еще подали мне какой-то травы, приправленной майонезом, отдающим машинным маслом и туалетным мылом одновременно.

– Интересные люди и весьма привлекательные, – язвительно заметила Патриция. – В особенности рыжеволосые.

Святой опустил веки.

– Дорогая, боюсь, что наш обожаемый Хоппи все слегка приукрасил. Я рассказал тебе вчера вечером обо всем случившемся. Я тут совершенно ни при чем. Просто она попала под зловещее влияние Марча, но моя красота, естественно, произвела на нее впечатление. Мне она показалась скромной девушкой, несведущей в житейских делах и довольно бесхитростной.

– И застенчивой, – добавила Патриция.

– Может быть. Но, безусловно, не лишенной тех качеств, которые грубый мужчина находит привлекательными в подобном типе девушек.

– Полагаю, именно поэтому ты и предложил доставить ей удовольствие при вашей следующей встрече.

– Если она, конечно, захочет получить удовольствие, – заметил Питер. – При этом не имеет никакого значения, если нас всех прикончат.

Саймон выпустил идеальной формы колечко дыма.

– В настоящее время нас не должно это беспокоить. Думаю, что они сейчас не станут нас убивать – отложат на некоторое время, так как я дал им хорошую зацепку.

– Ты имеешь в виду то письмо?

Саймон уклонился от ответа, так как подошла Дездемона, чтобы убрать со стола посуду. Когда последняя тарелка уже была на подносе, поддерживаемом ее пухлой ручкой, она спросила весьма бесцеремонно:

– Когда вы все собираетесь уезжать?

Святой подбросил в воздух монету в пятьдесят центов, поймал ее и положил на поднос.

– Это был самый прекрасный завтрак в моей жизни, Дездемона, – сказал он. – Я думаю, что мы дождемся возвращения мистера Джилбека. – И задумчиво добавил: – Вы уверены, что они не дали вам понять, когда вернутся?

– Не-е. В самом деле нет. – Глаза Дездемоны стали круглыми, когда она уставилась на монету. – Иногда они отправляются в круиз на целую неделю. Иногда – только на один день.

С этими вселяющими надежду словами она удалилась. Питер ухмыльнулся.

– В следующий раз дай ей бумажную купюру, – предложил он. – Она не реагирует на металл.

– Все художники темпераментны. – Саймон вытянул ноги и продолжил с того места, где был прерван. – Да, я упомянул о письме, которое я, будучи достаточно сообразительным, выдумал.

– А почему ты решил, что они поверили тебе?

– Может быть, и не поверили. Но я посеял семена сомнения. Это приманка. И если они решили, что у меня на самом деле не было никакого письма, все-таки эта мысль засела у них в голове. Письмо могло существовать. Я мог бы сам его написать после того, как увидел их реакцию. Это большой риск. Поэтому они не прикончат нас, пока не выяснят все с письмом.

– Прекрасно, – заметил Питер. – Значит, вместо того чтобы укокошить нас без всякого шума, они заставят нас мучиться, пока не разберутся, что к чему.

Патриция резко выпрямилась.

Саймон посмотрел на нее и увидел, что она побледнела – даже загар не смог скрыть бледности ее щек.

– Тогда, – произнесла она медленно, – если Джилбек и Юстина не были убиты, если они просто похищены...

– Продолжай, – твердым голосом сказал Святой.

Она повернулась к нему, и на ее лице, подобном маске, можно было прочитать обуревавшие ее мысли.

– Если ты прав в своих догадках, если Марч действительно по уши завяз в грязном деле и боится, что Джилбек может его выдать... – Она теребила рукой свои золотые волосы. – Если Джилбек и Юстина содержатся где-то как пленники, то эта банда сделает все, чтобы заставить их заговорить.

– Им не придется особенно трудиться, – сказал Святой. – Джилбек вынужден будет рассказать все ради спасения Юстины.

– После такой веселой интермедии, – заметил Питер сурово, – он спокойно позволит себя убить, уверенный в том, что Марч и его компания испытывают только сочувствие к его дочери, оставшейся сиротой.

– Но они теперь перестанут ему верить, – вставила дрожащим голосом Патриция. – Когда Джилбек скажет, что понятия не имеет ни о каком письме, они подумают, что именно так он и должен вести себя в подобной ситуации, и станут еще сильнее мучить его, а может быть, и Юстину тоже. Они будут пытать его, а он будет снова и снова повторять, что ничего не знает ни о каком письме.

Святой покачал головой. Он встал, явно волнуясь, хотя внешне выглядел вполне спокойным.

– Я думаю, вы оба ошибаетесь, – тихо сказал он. – Если Лоуренс Джилбек и Юстина еще живы, то письмо послужит им страховым полисом. Пока Марч верит в существование такого письма, он не станет их убивать. И ему вовсе нет необходимости их мучить. Он напрямую спросит о нем... ну и Джилбек зарабатывал свой хлеб не тем, что медлил нажимать на спусковой крючок пистолета. Он сразу же догадается, что мы ему помогаем. Он немедленно ухватится за предоставленную ему возможность. Вероятно, он скажет, что оставил письмо, а зачем оно им понадобилось? Вы ведь так бы поступили, а? Но что они действительно станут делать? Нет никакой нужды мучить человека, если он готов рассказать им то, что они хотят услышать. У Джилбека нет никакой секретной информации, которая им нужна.

– Откуда ты знаешь? – спросил Питер.

– Я не знаю, – ответил Саймон, – но это вполне допустимо. Моя теория прямолинейна. Джилбек вторгся в Международный инвестиционный фонд Марча. Он был готов простить более мелкие проступки, подобно многим крупным бизнесменам. Вы не сколотите миллионное состояние, соблюдая правила этикета. Но затем Джилбек пошел дальше и понял, что совершил уже не такие мелкие проступки. У него похолодели ноги, и ему захотелось повернуть вспять. Но он зашел уже так далеко, что не мог спокойно уйти. Теперь, согласно нашей стратегии, он знал, что попадет в неприятное положение, поэтому и оставил письмо, которое могло бы его защитить. Вот так. Есть письмо. И оно находится у меня.

Патриция продолжала смотреть в пол; одной рукой она водила по своей коленке.

– Если бы оно у тебя было, – сказала она.

– Оно бы помогло нам. Как бы то ни было, но версия могла бы оказаться полезной. К сожалению, мы впутали в свою авантюру Джилбека.

– Марчу придется поверить в существование письма. Я действовал наугад, брал его на пушку, и все прекрасно сработало. Он подумает, что всю свою информацию я мог почерпнуть только из письма. А это означает, что он должен беречь меня до того момента, пока не переговорит с Джилбеком. И он должен действовать очень осторожно, пока не догадается, за какую веревочку я дергаю.

– Мне придется заказать шерстяную пряжу, – сказал Питер. – Похоже, нам придется сидеть здесь всю зиму и вязать, пока Марч со своей компанией топит корабли, а в свободное время иногда вспоминает о тебе.

Саймон погасил сигарету и вынул другую из пачки, лежащей на столе. Он снова уселся на стул и задрал вверх ноги.

– Утром в постели я читал сегодняшние газеты, – сказал он. – Удалось выловить несколько трупов с танкера – никто не спасся. По-видимому, все погибли. Причина взрыва все еще не установлена. О подлодке вовсе не упоминается, и вообще не высказывается никаких предположений. Так что мы, по-видимому, ухватили главное, поймав тот спасательный жилет.

– Сейчас трудно даже поверить в то, что мы видели подлодку, – сказала Патриция. – Если бы мы рассказали кому-нибудь об этом, то о нас бы подумали, что мы слишком много выпили.

– А мы и выпили, – заявил Святой невозмутимым тоном. – Но я не думаю, что нам захочется рассказать об этом кому-либо – по крайней мере сейчас. Лучше сначала разыскать подводную лодку.

Питер прислонился к перилам и помассировал пальцы ног.

– Понятно, – сказал он сам себе. – Теперь я начну нырять. Я обойду все морское дно со шлемом на голове в поисках этой лодки. Может быть, я найду также и Джилбека с Юстиной – головы которых окажутся засунутыми в сопла турбины.

– Есть более насущные дела, – сказал Святой. – Подлодка должна быть где-то пришвартована у берега, и это место, несомненно, тщательно замаскировано. И если оно замаскировано хорошо, то там должны находиться и узники.

– Все это делает ситуацию по-детски простой, – заметил Питер. – В заливе Флорида-Киз имеется около девяти тысяч двухсот сорока семи не отмеченных на карте островов – это согласно географическому путеводителю, и их территория составляет целую сотню миль.

– Нам это совсем не нужно. Хорошую базу легко обнаружить с воздуха, а самолеты совершают регулярные рейсы в Гавану над заливом Флорида-Киз несколько раз в день.

– Может быть, лодка заправляется в открытом море с какого-нибудь корабля?

Саймон согласно кивнул:

– Может быть. Мы это выясним.

– А не обратиться ли за помощью к военно-морскому флоту? – сказал Питер. – Ведь он для этого и существует.

Теперь Святой ухмыльнулся:

– Но тогда нам будет скучно. Я думал о более интересных способах привлечения закона. Я позвонил ночью шерифу и сказал, что на яхте «Марч хэер» они могут найти труп человека. Уверен, что у Рэнди было мало времени, чтобы подыскать объяснения.

– Я думаю, что у тебя самого будет мало времени, чтобы подыскать объяснения, – сказал встревожившийся вдруг Питер и указал в сторону подъездной дорожки.

Саймон посмотрел в том же направлении.

Белое облако пыли взлетало за направлявшимся к дому автомобилем. Он юркнул за угол, а спустя минуту во внутреннем дворике появилась Дездемона. Она вплотную приблизилась к Святому и, уперев руки в бока, негодующим тоном объявила:

– Здесь вот сейчас находится шериф. Он хочет поговорить с вами!

При этом у нее на лице отчетливо читалось: все происходит, как я и предполагала.

– Я думаю, – сказала Патриция, вставая, – что мы с Питером пойдем поплаваем и предоставим тебе возможность приятно побеседовать с шерифом.

Саймон махнул им рукой:

– Если вы увидите, что меня увозят, не ждите меня к обеду.

Не успели они уйти, как появился во всем своем официальном величии шериф Ньютон Хаскинс – его тень упала на веселый внутренний дворик.

При ярком свете дня офицер, который ночью носился на полицейском катере, оказался еще более худым и мрачным, чем показалось Святому тогда. Он был облачен во все черное, словно бросал вызов солнечному дню. Плащ расстегнут, руки засунуты в карманы брюк; белоснежная рубашка на шее перехвачена узким старомодным галстуком. Его вполне можно было принять за предпринимателя, совершающего деловую поездку, связанную с печальными событиями, если бы не широкий ремень, который справа отвисал под тяжестью пистолета в кобуре.

Он шел медленной походкой, не вынимая рук из карманов, и наблюдал, как Патриция и Питер удалялись в сторону моря, затем некоторое время разглядывал цветы на клумбе, после чего бросил взгляд на безоблачное небо. Только, вероятно, убедившись, что небо находится на своем месте, он снизошел до того, чтобы заметить присутствие Святого.

Откинувшись в кресле и скрестив покоящиеся на столе ноги, Саймон приветствовал его с беззаботным радушием:

– Так, так, так, это наш старый друг шериф Хаскинс! Присаживайтесь, старина. Всю жизнь только и слышу о южном гостеприимстве, но никогда не думал, что такой занятой человек, как вы, улучит время, чтобы поприветствовать простого туриста вроде меня.

Все еще держа руки в карманах, Ньютон Хаскинс медленно опустился на металлический садовый стул, сохраняя полное спокойствие. Сначала он осмотрел босые ступни Святого, затем сосчитал количество его ног, потом внимательно изучил его габардиновые шорты и пеструю рубашку и окончил осмотр, уставившись безразличным взглядом в смеющиеся глаза Святого.

– Ты удивишься, сынок, если узнаешь, как много всякого рода подонков я приветствовал здесь, в Майами, за десять лет своей службы.

– Подонков, шериф? – Брови Святого вопросительно поползли вверх. – Я не понял вас или это относится ко мне?

Хаскинс вытащил левую руку из кармана – в ней была плитка черного прессованного табака. Его глубоко посаженные серые глаза с острым взглядом, казалось, спрятались еще глубже, когда он откусил от плитки кусочек. Затем сунул плитку обратно в карман. Наблюдая за методичным движением его челюстей, Саймон вдруг вспомнил о другом блюстителе порядка, с привычками которого он был ближе знаком, – главном инспекторе Скотленд-Ярда Клоде Юстасе Тиле.

– К тебе, сынок? Не будем так быстро делать выводы. – Речь Хаскинса, если только он не кричал в мегафон, была медленной и тягучей, как у всякого местного жителя Флориды. – Сказать по правде, я приехал переговорить с мистером Джилбеком, но не нашел его и решил провести здесь парочку часов.

– Очень благородно, – сказал Святой сдержанно, – но вы сделали очень двусмысленный первый шаг.

Губы шерифа так надулись, что в какой-то момент Саймону показалось, что табак может выскочить у него изо рта и запачкать рубашку. Кризис миновал, когда шериф пожевал табак и сделал свободный вдох и выдох.

– Послушай, сынок, – сказал он. – Каждый наводчик, вор, карманник, игрок, хищник, участник шайки, начиная с главы мафиози Аль Капоне и кончая проституткой-алкоголичкой, рано или поздно показывается в этом городе, и мы обнаруживаем их на нашем пляже лежащими кверху задницами.

Святой потупился, говоря:

– Но как вы поэтичны, папочка. Расскажите еще что-нибудь сыночку.

Лицо Хаскинса оставалось мрачным, и только в его сонных серых глазах мелькнул огонек, который мог означать как гнев, так и радость.

– Злостные преступники и не очень, мужчины и женщины, убийцы и неопытные юнцы – я встречался со всеми, – сказал он. – И я никого из них не боюсь.

– Это снимает тяжкий груз с моей души, – заметил Святой по-прежнему слегка вызывающим тоном.

– Я подумал, что тебе нужно об этом знать.

– Та-а-к, – протянул Святой с видом настораживающего дружелюбия. – Весьма великодушно с вашей стороны, соседушка. Я не встречал человека с таким добрым сердцем с тех пор, как мой дед погиб под копытами лошади генерала Бургарда во время Гражданской войны.

Хаскинс снова набил рот табаком.

– Саймон Темплер, – сказал он не очень пылко, – вам, может быть, не нравится южный акцент, но меня тошнит от оксфордского. – Он откинулся на спинку стула и посмотрел на небо. – Современные методы работы полиции очень жестки для многих людей, сынок. Прежде чем прийти сюда, я сделал запрос в Скотленд-Ярд и получил ответ.

– Дайте мне хотя бы какой-нибудь намек, и я скажу, кто вам ответил. – Веселая улыбка заиграла на лице Святого. – Может быть... Нет, это уж слишком!.. Вероятно, вам пришел ответ за подписью Тила?

Шериф скрестил ноги.

– Вы не стали бы так радоваться, если бы узнали, что содержится в этом ответе.

– Но я знаю, на какой вопрос вы хотели получить ответ, – вот что меня радует. Если бы вы пришли ко мне раньше, то сэкономили бы деньги на телеграмму. Давайте поразмышляем – вам могли сообщить... что за мной числится уйма преступлений: от ограбления до убийства – так он считает. Что я зарабатываю шантажом и на преднамеренном разжигании войны, прибегая к осаде и оружию... Что каждый раз, когда под столом шефа полиции находят очередной труп или когда в автомат по продаже сигарет бросают фальшивый шиллинг, – весь полицейский участок бросается к машинам и мчится арестовывать меня – им этого очень хочется. Ведь так?

– Ну, не все так красочно, – сказал Хаскинс, – но по сути дела верно.

Саймон с самодовольным видом выпустил дым изо рта.

– Вы допустили только одну оплошность, – проговорил он. – Вы были так возбуждены, прочитав первую часть донесения, что не потрудились дочитать его до конца.

– А какое это имело отношение ко мне?

– Вы должны были понять, что вся первая часть сообщения была лишь плодом больного воображения Тила. Вы должны были понять, что ни одно из перечисленных выше преступлений не было доказано, что мне ни разу не предъявили обвинения и не привлекали к суду, что у Тила нет ни малейшего повода обвинить меня в чем-либо на данный момент и что я устал от визитов полицейских, которые звонят в мою дверь и заставляют меня выслушивать всякий вздор, не имея при этом никаких доказательств предъявляемых мне обвинений.

Хаскинс снова вытащил из кармана левую руку, но на сей раз без табака, и пощупал ею щетину на подбородке.

– Сынок, – произнес он, – меня в чем только не упрекали, начиная с запрещения бегов в Тропикал-парке и кончая тем, что моя мать позабыла фамилию моего отца. Это никогда не приводило меня в бешенство. И я не собираюсь менять своей тактики. Вы со своими друзьями являетесь здесь гостями, и я обращаюсь с вами соответствующим образом. Но как шериф я должен задать вам несколько вопросов и надеюсь, вы дадите на них ответ.

Впервые в жизни представитель закона вызвал у Саймона Темплера восхищение. Это было восхищение спокойным хладнокровным оппонентом, который способен принять бой на своей территории и отражать удары без всякого чувства мести, сражаясь на равных, – Саймон не мог ему в этом отказать. Он снова потянулся за сигаретой; его глаза не выражали злобы.

– Я допускаю, что все, что я говорю, может обернуться против меня, – заметил он весело.

– Если вы достаточно глупы, чтобы говорить нечто такое, что потом может быть использовано против вас, тогда да. Но не вините потом в этом меня.

– Понятно, – ответил Святой.

Хаскинс испытующе посмотрел на него:

– Я видел, как вы вертелись вокруг лодки Джил бека вчера вечером, но удивился тому, что его самого не было с вами.

– Я и сам удивился. Видите ли, мы сюда приехали к нему по специальному приглашению. И как вы уже поняли, мы его нигде не нашли.

Хаскинс зажал свой довольно длинный нос большим и указательным пальцами и потеребил.

– Вы имеете в виду, что он не встретил вас, так что вы решили расположиться у него в доме и ждать его.

Саймон кивнул:

– Так сказать, благородное желание не уходить, не повидавшись с хозяином.

Шериф снял свою черную шляпу и стал обмахиваться ею, размышляя над чем-то.

– Куда вы пошли после того, как я вас выследил вчера вечером?

– Мы совершили короткую романтическую прогулку. На нас так подействовала луна.

– Я испытывал то же самое, когда был в вашем возрасте. Итак, вы совершили короткую прогулку и вернулись на берег.

– Правильно.

– Сюда?

– Конечно.

– Вчера в Майами произошло много разного рода событий, – сказал Хаскинс растерянно, – и я не могу связать их в одну цепочку. Рано утром в полицейский участок позвонили и сообщили, что на яхте Рэндолфа Марча, найден труп. Звучит глупо.

– Разве? – невинным тоном спросил Саймон.

– Оказалось, что это соответствует действительности. – Хаскинс вытянул свои длинные ноги. – Я прокатился туда; там и в самом деле был труп. Капитан сказал, что их в тот вечер не было на судне; один парень свалился за борт и утонул, прежде чем они хватились его.

– И кто же это был?

– Один из членов экипажа. Парень, которого они подобрали в Ньюпорт-Ньюз. Они даже не знали, где он жил и была ли у него семья. Думаю, теперь уже и не узнать об этом. Таких парней много плавает по морям... Но самое удивительное заключается в том, что никто на яхте «Марч хэер» не нашел нужным вызвать меня. Они спорили о том, следует ли вызывать полицию, когда я уже сам явился туда.

– Звучит таинственно, – согласился Саймон.

Хаскинс встал, нахмурил брови.

– Еще как таинственно. После вашего появления в городе все пошло вверх ногами. Вы слывете возмутителем спокойствия от берегов Америки до самого Шанхая, хотя я не разделяю такого мнения. Но если вы такой умный, каким вас считают, у вас не должно быть никаких предубеждений – пока. Вам не следует упрекать меня в том, что я проявляю к вам интерес.

– Послушайте, братец, – сказал Святой, – вы начинаете говорить как главный инспектор Тил. Вы помните, о чем я вас предупреждал? Только потому, что в городе происходят странные вещи, а я в этот момент нахожусь здесь, вы являетесь, чтобы обвинить меня...

– Когда я в чем-то кого-то обвиняю, сынок, у меня всегда есть на это основания. – Хаскинс не спеша провел носком ботинка по земле. – Посмотрите-ка, что происходит: взрывается танкер – по неизвестной причине; я получаю таинственный звонок по поводу трупа – никто ничего объяснить не может; потом оказывается, что пропали Джилбек и его дочь, в то время как вы находитесь здесь, и никто не знает, куда они делись.

– Таким образом, – заключил Святой, – меня следует обвинить в потоплении танкера и похищении миллионера.

Глаза Хаскинса стали влажными.

– Сынок, – сказал он, – я не знаю, в чем тебя можно обвинить.

Его правая рука нырнула в карман, и через секунду Саймон Темплер увидел зажатый в его ладони листок бумаги. На нем прописными буквами от руки было написано:

ЛОУРЕНС ДЖИЛБЕК!

ТЕБЕ НЕ УДАСТСЯ КАЖДЫЙ РАЗ ВЫХОДИТЬ СУХИМ ИЗ ВОДЫ. Я СОБИРАЮСЬ ПОЛОЖИТЬ ЭТОМУ КОНЕЦ.

Вместо подписи в нижнем правом углу была нарисована мелкими штрихами человеческая фигурка с ореолом вокруг головы.

Саймон пристально смотрел на листок несколько секунд.

И вдруг он засмеялся.

Сначала был лишь легкий смешок, затем он стал громче, потом перешел в истерический хохот, похожий на громовые раскаты. Со стороны это выглядело дико.

Но рано или поздно дикий хохот должен был стихнуть. Оказывается, команда Марча, что называется, легко взяла барьер – справилась с подкинутым трупом, это было очевидно. Но своим поспешным решением они посеяли семена неудачи, подобную которой история не знала.

– Конечно, – не приходя в себя от смеха, сказал Святой, – конечно, я написал эту записку. А в чем, собственно, дело?

Шериф почесал свою длинную морщинистую шею.

– Подобного рода записка может означать для меня только одно.

– Но вы не знаете всех обстоятельств. – Святой вытер слезящиеся глаза. – Еще несколько недель назад Юстина Джилбек написала нам, что ее отец вел себя как петух, меняющий перья; он, казалось, попал в затруднительное положение, но ничего не говорил ей об этом. Она очень волновалась; попросила нас приехать и попытаться выяснить, в чем дело, чтобы помочь ему. Я могу показать вам ее письмо. Сейчас я вам его принесу.

Глава 3

Как Саймон Темплер получил удовольствие, занимаясь малоприятным делом, и как это не произвело никакого впечатления на Патрицию Хольм

Выражение лошадиного лица шерифа Хаскинса становилось все мрачнее и мрачнее, по мере того как он терпеливо продолжал читать письмо. Затем он снова обратился к записке с эмблемой Святого.

– «Тебе не удастся каждый раз выходить сухим из воды», – прочитал он. – Что это может означать?

– Я все время ему твердил, что миллионы нельзя заработать честным путем, – ответил Саймон непринужденно. – Я часто его предупреждал, что в один прекрасный день грехи выплывут на поверхность и ему придется идти в тюрьму. Такова была моя позиция. Поэтому, когда Юстина сообщила мне о своих тревогах, мне невольно пришлось придумать такой ход.

Хаскинс жевал табак.

– «Я собираюсь положить этому конец». Здесь заключен двойной смысл.

– Да.

– На этом основании мы считаем вашу репутацию сомнительной.

– Естественно. – Святой еще продолжал содрогаться от смеха. – Откровенность за откровенность: не скажете ли вы мне, откуда у вас эта записка?

– Пока не знаю. – Хаскинс как-то рассеянно продолжал смотреть на записку еще с минуту, затем убрал ее в карман. После этого он обратился к письму Юстины Джилбек. Он сказал, как будто говорил о погоде: – Уверен, что таких писем мы найдем в доме множество.

– Мы все мастера стряпать фальшивки, – заверил его Саймон как бы между прочим. – Подписи – это лишь детские шалости. Мы не обращаем внимания на четыре страницы, написанные от руки.

Хаскинс положил письмо обратно в конверт и стал изучать марку. Он попробовал ее на зуб.

– Не возражаете, если оно побудет у меня?

– Нисколько, – ответил Святой. – В городе наверняка имеется банк, где известен почерк Юстины, да кроме того, найдутся и ее друзья, которые смогут подтвердить его подлинность. Проведите соответствующую экспертизу почерка. Вы потом придете ко мне извиняться.

Хаскинс надел шляпу и повернул голову, словно канюк[8], ищущий корм. Найдя точку, которая вполне его удовлетворяла, он остановил свой взгляд на безобидной линии; затем произнес:

– В таком случае прошу вас не уезжать пока из города.

Ответ Святого вертелся на кончике языка, но его не суждено было произнести, так как в этот момент неожиданно подъехала машина. Машина не Хаскинса. Это был большой кремового цвета «паккард», который, промчавшись по подъездной дорожке, резко остановился перед домом, – все это было проделано на такой бешеной скорости, что Саймон мысленно снял перед водителем шляпу. Затем мелькнул жакет зеленого цвета и копна рыжевато-коричневых волос, растрепавшихся на ветру.

Саймон поспешно направился к дому, бросив дружелюбно на ходу:

– Хорошо. Я буду ждать вас.

Хаскинс стоял на прежнем месте, наблюдая за происходящим; лицо его при этом ничего не выражало.

– Я не получаю большого удовольствия от жизни, сынок, – объяснил он. – Пока я не был женат, блондинки всегда были моей слабостью. И когда мне предоставляется шанс, подобный данному, я не тороплюсь действовать.

– Тогда ни в коем случае не торопитесь, – сказал Святой дружески, но у него в голове мелькнули какие-то злорадные мысли, которые могли послужить на пользу только ему одному. Данный визит можно было объяснить хитросплетением интересов Марча и его капитана, не говоря уже о его непредвиденном посещении яхты «Марч хэер»; но отношение девушки ко всему этому было предугадать трудно. Судя по тому, как Марч вчера пытался избавиться от ее присутствия во время их встречи, можно предположить, что она не была посвящена в его дела. Но Саймон готов был объяснить ее столь быструю реакцию на его приглашение лишь тем, что на нее произвели впечатление его красота и обаяние. Вчера на яхте он, в сущности, вообще не оказал ей внимания, поэтому не был уверен в своем предположении, и ему не хотелось, чтобы Хаскинс сейчас узнал о его посещении яхты Марча. Ситуация требовала умных решений.

При появлении дамы Хаскинс отошел к ближайшей клумбе и по возможности по-джентльменски постарался избавиться от жевательного табака. Саймон воспользовался этим и поспешил к девушке.

Вчера в призрачной тьме ночи она показалась ему прекрасной; в темноте все девушки прекрасны, но при свете дня их блеск меркнет. Карина не относилась к числу таких девушек. Ее красота не померкла при ярком свете солнца, напротив, гармонировала с красками окружающей природы. Казалось, ее красота расцвела на фоне экзотической природы, а природа получила отблеск ее красоты. Саймон с удовольствием приветствовал ее:

– Карина, дорогая!

Его голос был теплым и оживленным. И прежде чем Карина успела что-либо ответить, она оказалась в его объятиях – он крепко прижал ее к себе и поцеловал в губы.

– Чучело в черном – шериф, – шепнул он ей на ушко, а затем уже громко продолжал: – Вот чудесно! Мы не виделись с тобой целую вечность!

Поначалу сопротивление ее нежного тела внушило Святому некоторую тревогу, пришлось сделать ей намек – в этом он видел единственный выход из положения. Если она не захочет вступить в игру – придется положиться на волю Аллаха...

Он стиснул ее в объятиях и принялся осыпать поцелуями.

Она продолжала противиться ему, но вдруг как-то сразу обмякла. Он отпустил ее, и она улыбнулась. У Святого перехватило дыхание, что нельзя было объяснить только чувством неопределенности его положения.

– Как приятно видеть тебя, дорогой. – Ее голос был спокойным и уверенным. – Сегодня утром я узнала, что ты здесь, и сразу же бросилась сюда. – Она повернулась в сторону Хаскинса; он прошаркал к ней. – Привет, шериф. Не ожидала увидеть вас сегодня.

– Для меня это приятная неожиданность, мисс Лейс.

– Шериф был вчера на яхте Рэнди, – поспешила она сообщить Саймону. – О, я совсем забыла: ты ведь не знаком с Рэнди? Ты должен с ним познакомиться. Рэндолф Марч. У него есть собственная яхта, мы были там вчера вечером, бедный парень упал за борт и утонул, поэтому шерифу пришлось наведаться к нам и расследовать случившееся.

Взгляд Хаскинса сделался острым, как у птицы.

– Мисс, – спросил он с видом удивленного человека, – это мистер Марч сказал вам, что мистер Темплер находится здесь?

– О нет! Мистер Марч будет ревновать меня, если узнает, что я поехала сюда. Ведь вы не скажете ему, что видели меня здесь, правда? – Она произнесла это как само собой разумеющееся, посмотрев на него приторно-сладким взглядом, а затем, повернувшись к Святому, обвила пальцами его руку. – Мне об этом написала Сэлли из Нью-Йорка.

– Я был уверен, что она напишет, – радостно заявил Святой.

Мрачная тень окутала лицо Хаскинса. Взгляд его потух, выражая полное смирение. Он сказал:

– Не хочу мешать встрече старых друзей. Думаю, мне пора ретироваться.

– И вы не останетесь, чтобы выпить с нами по глотку вина? – любезно предложил Саймон.

– Нет, сынок. – Хаскинс приподнял шляпу. – У вас есть о чем поговорить без меня, я уверен. Я вскоре увижусь с вами обоими.

– И приведите своих ищеек, – сказал Святой, сопровождая фигуру в трауре к дому. – Может быть, нам удастся что-нибудь выяснить.

Он проводил шерифа со смешанным чувством удовлетворения и тревоги. Было трудно определить, что думал Хаскинс и чему он верил, а чему – нет. У него была неприятная особенность выражать свои мысли таким образом, что собеседник был волен толковать их, как ему заблагорассудится.

Но сейчас перед Саймоном стояла более приятная, но не менее сложная задача, которую надо было решить немедленно, – пока он шел по внутреннему дворику назад, к Карине.

Карина сидела на скамеечке для ног возле кресла и, держа в руках зеркальце, устраняла урон, нанесенный ее макияжу поцелуями Саймона. Ему хотелось знать, испытывала ли она во время поцелуя такое же чувство, как и он, – если да, то она умела хорошо притворяться.

– Вы предпочитаете действовать прямолинейно, да? – тихо спросила она.

– Это единственное, что я мог придумать, – ответил он, стараясь казаться таким же спокойным, как и она. – Я не знал, что вы встречались с ним, и мне не хотелось, чтобы на меня свалился кирпич.

– Почему вы решили, что я пойму ваш намек?

– Я просто надеялся.

– Вы любите себя.

– Каждый человек должен надеяться. Но я не прошу у вас извинения. Я повторил бы это снова, если бы понадобилось. Я понял, что должен был действовать именно так.

– Я рада, что вы удовлетворены.

Она убрала в сумочку зеркало и губную помаду.

Он смотрел на нее в задумчивости, доставая из кармана пачку сигарет.

– Теперь, – сказал он, – давайте поговорим о том, зачем вы сюда приехали.

– Вы сказали, что я могу заглянуть к вам, если захочу развлечься, – произнесла она невинным голосом. – Мне всегда нравились развлечения. Но может быть, наши вкусы окажутся разными.

– Вас прислал Марч?

– Вы считаете, что я сказала шерифу неправду? Марч рассвирепеет, если узнает, что я была здесь.

– Вы сказали неправду об утонувшем парне.

Ее глаза стали круглыми от искреннего удивления.

– Я только повторила то, что сказал мне Рэнди. Я предполагаю, что парень свалился за борт, а я не заметила. Может быть, они не хотели тогда говорить мне об этом, чтобы не портить прогулку. А если это неправда, то как же тело могло оказаться на яхте?

Саймон сжал губами незажженную сигарету.

– Вы сказали неправду обо мне.

Она покраснела.

– Разве вы хотели, чтобы я сказала не это?

– Конечно, это. Но почему вы так поступили?

– Потому что вы мне нравитесь.

– Очень?

– Очень.

– Но до того, как я появился, вам нравился Рэнди. Тоже очень. И когда появится еще кто-нибудь, лучше, чем я, я тоже буду отправлен в музей. В жизни должно быть разнообразие.

– Извините. – Своими тонкими пальцами она стучала по коленке. – Если вам без меня будет уютнее, я готова уйти.

Святой зажег спичку.

– У меня есть одна слабость, – объяснил он извиняющимся тоном, – я стараюсь понять, что вокруг меня происходит. Вчера случилось много страшного, и излишняя осторожность не помешает. Моя добрая бабушка всегда об этом мне говорила. Если вы действительно хотите, чтобы я поверил вам, что вы пришли сюда приятно провести время, я стану джентльменом и прекращу спор – вслух. Но вчера вы очень хорошо ладили с Рэнди, и вы, может быть, поняли, что между ним и мной еще не все улажено. Так что я собираюсь задать вам целый ряд вопросов по поводу перемен в вашем сердце, независимо от того, нравится вам это или нет. С другой стороны, если у вас есть еще что-то сказать мне, то выкладывайте поскорее.

– Предположим, я пришла сюда рассказать вам о чем-то.

– Предупредить меня? – спросил он загадочно. – Меня уже предупредили.

– Черт побери! – вспыхнула Карина. – Вам не следует говорить мне, что не надо вас предупреждать. Каждому это ясно. Святой не знает себе равных в деле раскрытия преступлений, он величайший герой! Вас не следует предупреждать, что вы втянуты в опасные для вашей жизни игры. Мне не стоило терять время.

– Тогда в чем же дело?

Она взяла себя в руки и продолжала, гордо вскинув огненную головку:

– Я могу рассказать вам, откуда у Хаскинса записка, которую он показал вам. Я могу...

Резкий свистящий звук заставил ее прервать свою речь на полуслове. Это был свист пули, выпущенной из ружья с подъездной дорожки. Эхо выстрела далеко разнеслось над морем. Похолодев от страха, Карина повернула голову и на оштукатуренной стене увидела след пули.

В кустарнике около пальм, окаймлявших подъездную дорожку, послышался треск. Саймон увидел, как зашевелилась листва, затем послышался пронзительный свист, напоминавший писк испуганной крысы; затем упало что-то тяжелое. Инстинктивно он бросился к Карине Лейс, готовый защитить ее от всяких неожиданностей. Обхватив ее за плечи, он стоял, наблюдая за кустами.

– Вы всегда можете найти оправдание для подобных действий? – спросила она с завидным хладнокровием.

В росших неподалеку олеандрах послышался шелест. Затем кустарник раздвинулся, и появился Хоппи Униатц собственной персоной.

Мистер Униатц в одной руке держал ружье, а другой сжимал шею полуголого человека. Его приветливое лицо светилось от удовольствия, полученного от хорошо сделанной работы; он шел по дворику, волоча за собой оба трофея. Стесанные каблуки башмаков его жертвы, которую он волочил за собой, вздымали легкие облачка пыли.

Он шел напрямик, по клумбе с петуньями, и, приблизившись к Саймону, бросил свою жертву к его ногам, испытывая при этом восторг спаниеля, доставившего хозяину подбитую им птицу.

– Вот этот подонок, – сказал он. – Он выстрелил в вас, прежде чем я успел схватить его.

Он пнул его ногой.

– Прежде чем ты отправишь его к праотцам, – заметил Саймон, – может быть, он захочет нам что-нибудь сказать.

Он отпустил девушку и с интересом посмотрел на пленника.

Тот судорожно хватал ртом воздух, так как Хоппи держал его за горло. Он тоже бросил взгляд в сторону Саймона – его кроличьи глаза сверкали, словно красные бусинки. Все его лицо вдоль и поперек, вплоть до тонких губ, окаймлявших неровные желтые зубы, было изрезано морщинами.

– Очаровательное создание, – сказал Саймон и повернулся к Карине. – Это ваш друг?

Она сжала накрашенные красной помадой губы.

– Спасибо за лестные слова.

– Вы видели его когда-нибудь раньше?

– Помилуй Господи, никогда. А почему вы спрашиваете?

– Мне просто интересно, в кого он целился, – заметил Саймон небрежно.

И тут он услышал за спиной голос Патриции:

– Что случилось? Мы на пляже услышали выстрел.

Карина разглядывала Пат с явным одобрением. Подошедший следом Питер Квентин остановился около Пат и стал тоже разглядывать рыжеволосую незнакомку. Ни у одной из сторон, кажется, не было претензий друг к другу.

– Это мои друзья, – представил их Святой, – мисс Хольм и мистер Квентин. – Он указал на след от пули в стене. Мисс Лейс приехала сюда, чтобы любезно сообщить мне кое-что. И она уже собиралась сделать это, как вдруг некто решил использовать нас в качестве мишени.

– Я ни в кого не стрелял, – пробормотал пленник.

– Встаньте, – приказал ему Саймон.

Человек колебался. Хоппи ударил его в живот ружьем:

– А ну поднимайся! Делай, что тебе приказывает босс.

Человек поднялся на ноги, и Хоппи обратился к Саймону:

– Дайте мне поработать с ним, босс, и я сверну ему шею.

– В комнате для развлечений, – произнес Святой.

Мистер Униатц схватил пленника за шиворот и повел к дому, время от времени подталкивая сзади ружьем. Саймон шел следом и нисколько не удивился, когда увидел, что все остальные тоже поспешили за ним.

Он жестом велел им рассаживаться по стульям, затем аккуратно прикрыл дверь. Комната была довольно просторная и почти без мебели, что представлялось удобным для проведения допроса. А главное, она обладала хорошей звукоизоляцией. Мистер Униатц усадил оскалившегося пленника на табурет и тут заметил, что наряду с другими преимуществами эта комната обладала еще одним: в ней был бар. Это он посчитал высочайшим достижением архитектора. Убедившись, что ситуация полностью под контролем Святого, он отправился проводить дальнейшее обследование помещения.

Саймон придвинул к себе стул, положил на его спинку руки и уставился на пленника, которому он должен был дать понять, что тот находится в безвыходном положении.

– Ты можешь упираться сколько угодно, – наконец изрек Саймон, – но скажи, почему ты стрелял в нас?

Человек взглянул на Саймона с нескрываемой враждебностью, ерзая на краешке жесткого табурета, который выбрал для него Хоппи. Одежда на нем была явно меньшего размера, ботинки обуты на голые ноги.

– Как тебя зовут? – терпеливо спрашивал Саймон.

Сверкнули красные бусинки глаз.

– Какого черта...

Остальной речи слышно не было, так как мистер Униатц с оглушительным треском опустил на его голову бутылку «Питера Доусона», которую он только что откупорил.

– Я заставлю его говорить правду, босс, – отважился он произнести. – Однажды в Бруклине мне пришлось задавать вопросы одному парню. Он говорил не переставая в течение двух часов, пока я держал спичку у его пяток.

– Видишь ли, братец, – объяснил Саймон, – Хоппи иногда тоскует по былым временам, и я просто не могу отказать ему в удовольствии.

Пленник нервно сжимал и разжимал свои кривые пальцы. Он провел рукой по штанине, чтобы обтереть вспотевшие ладони.

– Меня зовут Лейф Дженнет, – сказал он наконец. – Я стрелял в птицу. Вы никого не убьете, никому не причините зла, и я не собираюсь с вами разговаривать.

– Босс, – взмолился мистер Униатц, подогреваемый вдохновением шотландского виски, – у меня есть идея. Возьмем в машине плоскогубцы и подцепим ногти на его ногах...

– У нас есть время все испытать, – весело сказал Святой. – Сними с него ботинки.

Он встал и отошел к окну. Раздался пронзительный голос Хоппи:

– А ну давай снимай ботинки или получишь пинок под зад.

– Другой ботинок, – сказал Саймон, не поворачиваясь в их сторону. – Не этот ботинок, а другой.

– Какая разница, босс? Сработает одинаково.

– Я сказал, другой ботинок, Хоппи.

Он смотрел в окно на залитый солнцем пейзаж и ждал. Короткая борьба закончилась стоном побежденного.

– Готово, босс. С чего вы хотите начать?

Карина Лейс погасила сигарету и слегка вздохнула.

– Посмотри на его ногу и скажи, что ты видишь, – инструктировал Саймон.

– Ого, босс, да у него стригущий лишай, – воскликнул восхищенный Хоппи. – Откуда вам было это известно?

– Это следы от металлического кольца. – Саймон подошел к пленнику. – Ты был в группе осужденных преступников, которых приковывают друг к другу кандалами. Ты не можешь даже похвастаться парой носков, Лейф. Об этом говорят следы, оставшиеся на лодыжках.

– Попали в точку, – выпалил Дженнет. – Ну так что, я свой срок отбыл. А вам что за дело?

Саймон сделал шаг назад и осмотрел изуродованную лодыжку.

– Ты бежал, Лейф, – заметил он бесстрастным тоном. – Твоя жизнь была на волоске. Кто-то сбил с тебя кольцо кувалдой. Лодыжка до сих пор в черных подтеках. Конечно, если бы ты захотел поговорить с шерифом Хаскинсом, а не со мной, мы могли бы за ним послать.

Дженнет посмотрел налево, потом направо, как бы ища спасения. Глаза у него были налиты кровью. Минуту-другую он сидел прямо, лицо выражало открытую ненависть; затем откинулся назад и обхватил одно колено руками.

– Я хочу поговорить с вами, мистер.

– Великолепно. – Саймон закурил сигарету. – Кто тебя нанял, чтобы убить нас?

– Я не знаю.

Святой поднял брови:

– Хоппи...

– Я сказал вам, что не знаю. То есть я ничего о нем не знаю, кроме его имени... Джесс Роджерс.

Саймон услышал сзади скрип стула. Это напомнило ему вчерашний вечер, когда Карина Лейс пролила свое шампанское.

Он быстро обернулся. Она зажигала сигарету; руки у нее не дрожали. Она потянулась за спичками, лежавшими рядом с ней на стуле.

Саймон продолжил допрос, отметив про себя, что впервые его нервы дали осечку.

– Где живет этот тип?

– Не знаю.

– Думаю, ты не знаешь ничего, кроме его адреса.

– Видите ли, – заревел Дженнет, – я сказал, что буду говорить. И я разговариваю с вами. Я сбежал из лагеря под Олусти неделю назад. У моего друга там есть барка. Однажды я ему помог кое в чем, поэтому он помог мне. Он спрятал меня.

– Как его имя?

– Грек по имени Галлиполис. Этот Роджерс иногда заходил к нему поиграть в карты и прилип ко мне. В то утро он пришел рано. Или я должен был выполнить работу, или он отправил бы меня назад в лагерь. Раньше я никогда его не видел и ничего о нем не знаю.

– Ты уверен, – спросил Святой, – что тебя не нанимали убить девушку? Рыжеволосую девушку? – Он указал на Карину. – Подобную этой?

– Нет, мистер. Я должен был убить вас.

– Но ты оказался паршивым стрелком.

– Я самый лучший, черт побери... – Дженнет не закончил фразы.

Святой посмотрел на него спокойно и сказал:

– Правда? Тогда под этими вонючими одеждами должно скрываться благородное сердце.

– Мистер, я даже не пытался стрелять. Если бы я стрелял, то вы не стояли бы сейчас здесь. Я никогда не мог хладнокровно убить человека.

Святой задумчиво осмотрел комнату. Никто не пошевелился. Кроме едва слышного движения голых ступней Дженнета, единственное, что нарушало воцарившуюся здесь тишину, – это соблазнительное бульканье доброго виски, которым мистер Униатц полоскал свое горло.

Наконец, приняв решение, он снова посмотрел на Дженнета.

– Я даю тебе шанс доказать правдивость твоих слов, – сказал он. – Я хочу встретиться с этим Роджерсом.

Дженнет сморщился от страха:

– А какое это имеет отношение ко мне?

– Если ты сказал правду, – пояснил ему Саймон, – я поступлюсь своим долгом и не сдам тебя шерифу Хаскинсу.

– А я могу быть в этом уверен?

– Никак, – ответил Святой просто. – У тебя просто будет шанс. Ты должен меня проводить к этой барке после обеда... Хоппи, отдай ему башмаки и свяжи его. Я закажу обед, но не впускай сюда Дездемону. А то она может слегка испугаться. Возьмешь поднос у дверей. Я сейчас переоденусь и пойду чего-нибудь выпью.

Когда они проходили по дворику, Карина посмотрела на часы.

– Боюсь, что мне пора, – сказала она.

– Уже?

– Я и так надолго здесь задержалась. – Она повернулась к Питеру и Патриции. – Приятно было с вами познакомиться.

– Приходите еще, – сказала Патриция ядовито-сладким голоском.

Саймон уверенным жестом взял девушку под руку и повел вокруг дома:

– Вы передумали и не хотите мне рассказать то, о чем собирались?

– Я расскажу вам, но в обмен на что-нибудь.

– Опять ловушка?

– Но если вы не согласны, то не будем торговаться.

– Говорите.

Она потрогала браслет на руке.

– Я хотела опередить Хаскинса. Но так как я опоздала, то отдала бы многое, чтобы узнать, как вы вышли из положения.

Святой рассмеялся тихо и отрывисто, как смеются мальчишки.

– Да очень просто. И мне хочется, чтобы вы об этом узнали. Во всяком случае я расскажу вам. Мне даже хочется, чтобы вы передали это Марчу. Было бы неплохо.

– Почему?

– Потому что случилось самое лучшее из всего, что могло случиться. Мне не пришлось ничего отрицать. Я признался, что написал это письмо.

– Но...

– Конечно, я его не писал. Но я вынужден был сказать, что написал письмо я. И все было к месту. Видите ли, Юстина Джилбек прислала нам письмо, в котором умоляла приехать сюда, так как с ее отцом случилось нечто странное, и она подумала, что мы можем ей помочь. Я сохранил письмо. Так что я впал в истерику и показал его Хаскинсу.

Ее лицо вытянулось, стало похоже на маску, которую трудно определить словами. Но он почувствовал, как непроизвольно дрогнул мускул на ее полной руке.

– Итак, моя дорогая, – сказал он, – откуда же появилась эта записка?

– С судна «Мираж». – Она произнесла это официальным тоном. – Его обнаружили недалеко от бухты Уайлдкэт-Ки. На нем не было ни Джилбека, ни экипажа.

Саймон сделал несколько шагов, пытаясь осмыслить только что услышанную новость.

– А где находится бухта Уайлдкэт-Ки? – спросил он спокойно.

– За Кард-Саундом, южнее Олд-Роудз-Ки. – Они подошли к кремовому «паккарду». – Мы можем завтра съездить туда порыбачить, если ваша подружка блондинка не станет возражать.

Он открыл дверцу машины:

– Давайте сегодня вечером пообедаем вместе и все обсудим, если вам снова удастся удрать от Рэнди.

Она уселась на каштанового цвета сиденье. Заработал стартер, и взревел мотор.

– Что еще мы должны будем обсудить?

– Я еще не задал вам самого главного вопроса.

– Какого?

– Какова была ваша роль в том пикнике?

Он все еще держал дверцу машины, и на секунду ее пальцы задержались на его руке.

– Вы спросите меня об этом сегодня вечером, – ответила Карина.

И она умчалась. Саймон прищурился, чтобы не засорить глаза пылью, поднятой ее автомобилем.

Саймон Темплер налил в хрустальный миксер джина, французского вермута, добавил немного ангостуры и перемешал все длинной ложечкой. Затем разлил все это в три бокала для коктейля, предварительно положив туда оливки, и вручил каждому по бокалу.

– Несмотря на отсутствие в тебе сексапильности, – произнес Питер Квентин, нахмурившись, – мы с Патрицией привязались к тебе. Когда ты уйдешь, мы будем по тебе скучать.

– Куда уйду? – спросил Саймон.

Питер развел руками, как бы расширяя стены зала и выходя наружу навстречу вселенной.

– Уйдешь, в другой мир, – угрюмо сказал он. – Когда ты отправишься на эту барку, ты станешь живой мишенью. У снайперов Марча будет куда целиться – прямо в твое сердце, не говоря уже ни о чем другом.

Саймон сочувственно посмотрел на Питера, проверяя его предположения.

– Тебе не о чем волноваться. Ты слышал, как хвастался Лейф Дженнет, что умеет стрелять, и я верю ему. Этот его глаз залит кровью от напряжения – столько раз он прицеливался. Он может пулей сбить с ладони муравья, стреляя против солнца.

– Тогда что же он хотел сделать – прошибить стену?

– Узким местом в твоих малюсеньких мозгах, – сказал с сожалением Святой, – является то, что ты ставишь команду Марча в один ряд с такими служаками, как Хоппи, – поддать им быстро в бок, и черт с ними – неважно, где они свалятся. Ты забыл о нашем мифическом письме и других подобного рода осложнениях. Если бы Дженнет смог подстрелить меня, если бы захотел, – а он этого хотел, я, уверен, – то приказы Марча должны были напугать меня. Автор этого сценария предполагал, что мы должны попасться на его удочку. И он также предполагал, что при определенных обстоятельствах Дженнет может расколоться. Именно так и случилось. Он рассказал обо всем, что знал, – а знал он именно то, что и должен был рассказать нам, и сделал это как нельзя лучше. Их замысел заключался в том, чтобы убедить меня, что я очень умный, и заставить стремглав броситься на эту барку.

– Но именно это ты и собираешься сделать, так что все должны быть счастливы. – Питер выпил коктейль и закусывал оливками. – Что бы там они ни придумали, все идет по их схеме, и ты можешь оказаться на дне Тамайами-канала, придавленный парой тонн угля.

Он подошел к стойке бара, чтобы заказать еще выпивки.

– Их рыжеволосая красавица не будет столь блистательна в трауре, – сказала обеспокоенная Патриция.

– Верите вы или нет, – произнес Святой, – но она пришла рассказать мне что-то.

– Я заметил, что последние дни ты слушаешь с открытым ртом, – заметил Питер. – Тебе не следовало смывать ее губную помаду – она идет тебе.

Саймон вытянулся в кресле и посмотрел на своих друзей нежным взглядом.

– Вы, два комедианта, собираетесь выслушать меня? – спросил он. – Или вы будете репетировать новый акт своего водевиля?

Он рассказал им все, что произошло с момента прибытия Хаскинса и до поимки Лейфа Дженнета. Они не нашли все это таким уж забавным, так как были встревожены случившимся и благодарили судьбу, что все обошлось сравнительно благополучно. Но когда Саймон рассказал им о своем последнем диалоге с Кариной Лейс, они насторожились и сидели молча в течение нескольких секунд.

– А не похоже ли это на то, – сказал Питер наконец, – что прибытие Карины было приурочено как раз к тому моменту, чтобы узнать судьбу записки?

– Но она защитила меня от Хаскинса.

– Она защитила тебя от визита к Марчу, – поправила Патриция. – Марч не одобрил бы всего этого.

– И кроме того, если бы записка не попала по назначению, Карина приехала как раз вовремя, то есть тогда, когда должен был объявиться Дженнет. – Питер развивал свою теорию все с большей убежденностью. – И когда Дженнет промахнулся, она должна была сообщить, что ты собираешься отправиться на ту барку...

– И если ты останешься жив, – добавила Патриция, – то у нее будет еще один шанс сегодня вечером...

– И если он случайно останется живым до утра, – заключил Питер, – то имеется еще и рыболовное судно, отплывающее в Уайлдкэт-Ки, на котором может случиться всякое... Все это направлено на достижение единой цели. Способов у них для этого множество, а счастливая случайность не может быть вечной. Они не упустят ни малейшей возможности.

Святой кивнул.

– Ты, может быть, абсолютно прав, – заметил он. – Но у меня нет другого выхода. Если мы хотим двигаться вперед, то не можем забаррикадироваться в доме и не шевелиться. Я должен идти по единственному имеющемуся у меня пути. Потому что любая ловушка на этом пути может служить ключом к разгадке. Вы это знаете из бокса. Вы не можете вести бой, если не раскроетесь. Я иду с открытыми глазами, но я иду.

Они спорили с ним весь обед, но это было так же безрезультатно, как если бы разговаривать с луной. Но Святой знал, что по-своему он прав; он только так умел расследовать любое дело. Он никогда не прибегал к различным хитроумным уловкам – это было не в его правилах. Он всегда шел напрямик, с открытыми глазами. Всякий раз, когда он уже готовился упасть в яму, возникала лестница, которая вела его шаг за шагом вверх, и он делал новые открытия на пути своего расследования. Иногда они были ошибочными, но никакое приключение невозможно без риска.

Когда стало ясно, что Саймона нельзя ни в чем убедить, Питер потребовал для себя права разделить с ним опасность. Но Саймон отрицательно покачал головой.

– Кто-то должен остаться здесь с Пат, – объяснил он. – Ведь она не может пойти с нами. И я предпочитаю оставить ее с тобой, потому что ты все-таки умнее Хоппи. И если они наметили хитроумный план, то он заключается в том, чтобы выманить меня отсюда.

С этим тоже трудно было не согласиться.

И тем не менее, пересекая Индиан-Крик и Сорок первую улицу, он не сомневался в том, что главной мишенью на данный момент был он сам.

Впоследствии положение дел могло измениться, но сейчас он был уверен, что его противники рассматривали его окружение как мелкую рыбешку, которую можно легко проглотить после того, как они избавятся от него самого.

Открытый шестнадцатицилиндровый «кадиллак», отобранный из огромного количества автомобилей в гараже, промчался мимо площадки для гольфа к Винишиан-Козуэй на скорости более семидесяти миль в час. Острова Риво-Альто, Ди-Лидо и Сан-Марино, сверкавшие своей роскошью, мелькали мимо, подобно движущейся диораме. Святой украдкой бросил взгляд на Лейфа Дженнета, который был зажат, как сардина, на переднем сиденье между ним и Хоппи.

– Когда мы проедем Бискайский бульвар, куда сворачивать? – спросил Саймон.

– А мне что за дело, – сказал Дженнет зло. – Вы сами можете...

Последние слова перешли в резкий крик боли: локоть мистера Униатца неожиданно вонзился в ребра говорившего.

– Босс задает тебе вопрос, – сказал мистер Униатц повелительным тоном. – Или хочешь получить в нос?

– Повернуть налево, а потом ехать западнее, на Флэглер, – сказал Дженнет и еще плотнее сжал губы.

Проехали мимо группы небоскребов, напоминавших о былом расцвете развращенной Флориды. Величественный город, имевший в своем распоряжении четыре или пять миллионов акров земли, вынужден был своими коммерческими щупальцами расти вверх.

На Флэглер-стрит им пришлось сбавить скорость. Постовой полицейский в импозантном шлеме и небесно-голубой форме с белым ремнем с безразличным видом сделал им знак притормозить. Но Хоппи Униатц опустил руку в карман и незаметно зажал Дженнета так, что тот не мог пошевелиться. Через несколько секунд полицейский просигналил им продолжать движение.

Они проехали несколько кварталов: сначала мимо магазинов модной одежды, не привлекавшей внимания прохожих, амбиции которых позволяли им носить минимум одежды, дозволенный законом; затем поехали на запад, где улицы кишели фотографами, предсказателями судьбы и торговцами антиквариатом, у своих домов стояли, разговаривая, индейцы, в большинстве своем с понурыми лицами. Прямо на проезжей части дороги мальчишка торговал газетами и билетами на скачки; на груди у него болталась связка дешевых очков от солнца. Саймон купил одни такие очки и напялил их на нос Дженнету.

– Не хочется, чтобы какой-нибудь умник полицейский узнал твою физиономию, пока ты тут с нами, – объяснил он.

Транспорта заметно поубавилось, и Саймон поднял верх машины. Они миновали Кеннел-клуб и площадки для игры в гольф, а когда показался Тамайами-канал, Дженнет заговорил снова:

– Здесь свернуть налево. Теперь прямо на Восьмую улицу. Потом опять поворот, и вы упретесь в Тамайами-Трейл. Машину придется оставить здесь, хотите вы этого или нет. К барке можно пройти только пешком.

Постройки попадались все реже. Заросли кустарника подступали к самой дороге. Человек пытался покорить дикую Флориду, подчинить ее себе, но ему это так и не удалось: теперь она вся съежилась и ждала с первобытным терпением, когда снова сможет заявить о себе.

Дженнет сказал:

– Лучше притормозить. Теперь уже недалеко.

Они проехали несколько домов – им не попалось ни одной машины; Дженнет указал на едва заметную дорожку, убегавшую вправо. Саймон повернул руль и осторожно вел машину по неровной дороге, усыпанной коричневатыми сосновыми иголками. Когда дорога исчезла совсем, он подрулил к сосновой рощице, которая образовала естественный щит, скрывавший дорогу от остального мира. Саймон вышел из машины; Хоппи Униатц приказал Дженнету сделать то же самое.

– Я не говорил, что Роджерс должен быть сейчас здесь, – проворчал Дженнет. – Что будет со мной?

– Твое дело только проводить меня туда, – сказал Святой. Он был готов ко всему, но верил в силу своих мускулов и каждой ниточке нервов. Уже здесь могла быть устроена ловушка, и, хотя его движения казались легкими и небрежными, он не исключал никаких случайностей. Из-под лениво опущенных век его голубые глаза были прикованы к дороге. Это была своего рода охота, к которой он был вполне привычен: он овладел всеми навыками охотника и изучил повадки животных задолго до того, как постиг простейшие алгебраические уравнения. И те инстинкты, которые дремали в нем, когда он находился в городе, вдруг неожиданно проснулись.

Кустарник кончился; теперь перед ними были только низкорослые пальмы и колючая трава. Находясь все еще под заслоном деревьев, он тем не менее удвоил бдительность и велел Хоппи и Дженнету остановиться.

Перед ними расстилалась выжженная беспощадным солнцем пустыня. Неподалеку из кустов выпорхнула стайка перепелов, шумно махая крыльями, и мгновенно превратилась в темные пятнышки на макушках деревьев – перепуганный Хоппи даже не успел достать своего ружья.

Между карликовыми пальмами пролегала узкая тропинка. Святой взглядом проследил ее путь до того места, где стояла некрашеная двухэтажная барка, приспособленная под жилье. Окна с одной стороны были заколочены досками, но в окошке на верхней палубе горел свет. Пальмы скрывали море, и создавалось впечатление, что барка стоит на земле.

Лейф Дженнет сказал:

– Пошли.

Святой преградил ему путь рукой:

– Галлиполис сейчас там?

– Он всегда там. После обеда он играет в карты.

Саймон загасил сигарету: дым был заметен.

– Задержи его там, – инструктировал он Хоппи. – Не подходи близко, пока я не дам тебе знать или пока не услышишь выстрелы. Хорошенько спрячься. Если я не вернусь дотемна, возьмешь его в оборот, понял?

Подобно тени Саймон мелькнул в кустах, подходивших к самой барке. Дальнейшее продвижение было опасным, так как по крайней мере на четверть мили местность была пустынна и прятаться было негде. По всей видимости, мистер Галлиполис специально выбрал такое место, с тем чтобы заранее видеть, кто направляется к его жилью. Подобная прозорливость сделала бы честь даже искушенному в военной хитрости генералу. Один-единственный стрелок мог спокойно уложить не менее дюжины человек, даже если бы они бежали, а не то что шли шагом; а если к дому направлялись более благодушные гости, то всю необходимую подготовку к их встрече можно было провести задолго до того, как они приблизятся к барке.

Саймон сделал еще одну остановку на самом краю лесочка, чтобы убить москита на шее. На соседнем дереве застрекотала белка, недовольная вторжением в ее владения. Но ничего настораживающего пока не было видно. Узорчатый ковер из яркого света и замысловатых теней словно прирос к земле.

Саймон прислонился к дереву; события дня быстро промелькнули у него в голове. Он старался ухватить главное в действиях Марча, но не мог. Ему всегда удавалось с максимально высокой точностью оценить изобретательность противника, но внезапное появление Лейфа Дженнета, Галлиполиса и легендарного Джесса Роджерса представляло собой уже такой калейдоскоп, который никак не вписывался в схему, разработанную Саймоном. Единственная схема, мало-мальски соответствующая данной ситуации, была, пожалуй, та, которую предложил Питер Квентин, но даже и у нее был один существенный изъян. В ней не отводилось места письму Юстины, а ведь только благодаря этому письму Марч вынужден был считаться с Саймоном. Саймон считал, что они не убьют его, не разобравшись с такой непредвиденной помехой, как письмо. И в то же время было совершенно очевидно, что к мистеру Галлиполису его заманили не случайно.

Святой весь съежился. В конце концов, у него был только один выход.

Он проверил, на месте ли его пистолет, лег на землю и пополз.

Низкорослые пальмы представляли собой преграду, которую приходилось преодолевать: их колючки впивались в тело сквозь тонкую одежду. Острая трава резала лицо и шею. Не успел он проползти и пятидесяти ярдов, как рубашка на нем взмокла от пота. А когда песок попадал ему в глаза, он ругался про себя последними словами. Тем не менее он упорно продолжал двигаться вперед к песчаному берегу канала.

Растительности на берегу не было. Прижавшись к земле, он полз к небольшой, в десять футов высотой, горке из песка и глины. Не спуская с нее глаз, он двигался к барке, находившейся теперь уже в десяти шагах от него. Заколоченные окна слепо смотрели на него. Если бы не носки, болтавшиеся на веревке на верхней палубе, можно было подумать, что там давно уже никто не живет.

Прямо над его головой что-то зашевелилось; по спине пробежал холодок.

Это «что-то» сливалось с пустынным пейзажем и осталось бы незамеченным, если бы не зашевелилось. Саймон увидел отливающую блеском череду колец и два черных немигающих глаза, устремленных ему в лицо. Саймон внутренне сжался, лицо напряглось, словно его окутала густая паутина. Затем кольца раскрутились, и пятифутовая мокасиновая змея величественно поползла дальше.

Святой отер ладонью пот со лба. Конечно, на барке снайпер его не поджидал, но опасность быть обнаруженным раньше времени, существовала.

Теперь он был полон решимости во что бы то ни стало как можно скорее преодолеть оставшуюся часть пути.

Он приподнялся немного от земли и на четвереньках молниеносно, подобно спринтеру, взобрался на горку. Затем преодолел самый опасный участок уверенно, как краб, вползающий в свою норку, и наконец перемахнул через корму, произведя при этом не больше шума, чем облачко тающего тумана.

Выстрела не последовало.

Он стоял прижавшись спиной к двери и затаив дыхание прислушивался к доносившимся изнутри звону монет и человеческим голосам. Но, похоже, голоса исходили откуда-то из глубины барки. Саймон открыл дверь и скользнул внутрь. Когда его глаза привыкли к темноте, он разглядел грязный стол с закопченной керосиновой лампой и груду посуды в раковине. Прямо перед ним была еще одна дверь, за которой он обнаружил узкий проход, ведущий к комнатушке, откуда и шли услышанные им голоса. Судя по всему, игра была в полном разгаре и не предвещала никакого повода для беспокойства. Таким образом Саймон сумел без всяких помех добраться до своей цели – словно все было специально подготовлено для этого.

И он еще раз убедился в том, что поступил правильно.

Осторожно ступая, он прошел к открытой двери и заглянул в комнату.

За покрытым скатертью столом сидели пятеро мужчин. Усталый с виду человек в зеленых очках сидел спиной к окну, тасуя колоду. Такой же поникший вид был и у сигареты, прилипшей к его нижней губе. Когда он объявлял уставшим голосом ставки, сигарета скакала вверх-вниз. Святой вошел, и все пятеро сразу уставились на него.

Тот, кто тасовал карты, щелкнул по колоде и сказал:

– Король бьет. – Он снова опустил глаза и продолжил, не переводя дыхания: – Пять долларов кон. Пять центов с каждой выручки сверх пяти долларов. Игра открытая. Не стой. Хочешь играть – бери стул.

Он ногой подвинул Саймону ближайший стул, одновременно раздавая карты по кругу, и Саймон сел, как раз напротив двери.

Дилер подвинул к нему деньги.

– Желтые – пятерки, голубые – единицы, красные – половинки, а белые – четвертные. Всего пятьдесят. Теперь ты ставь.

Саймон полез в карман за деньгами, а сам осматривал комнату. Ничего примечательного в ней не было. Над столом висела керосиновая лампа. Из окна, выходившего на залив, пробивался свет, выхватывавший в воздухе синеву сигаретного дыма. На стенах висели рисунки.

Дилер пододвинул деньги к выигравшему их игроку, собрал карты, смешал их, а потом раздал, положив последние карты картинкой вверх. Святому досталась королева.

– Королева бьет.

Сигаретный дым клубился над столом.

Святой взял джокера, взглянул на него и положил на стол. Все карты у него были парные, ему не нравилось так начинать игру.

– Хожу, – сказал он и швырнул голубенькую.

Дилер посмотрел на десятку. Двое вышли из игры, но картежник с лошадиным лицом, у которого была девятка, и еще один – с семеркой – продолжили игру. Дилер своей легкой рукой еще раздал им карты, закончив второй десяткой.

– Парная десятка бьет, – протянул он и швырнул желтенькую, которая по цвету вполне сочеталась с его пожелтевшими от никотина пальцами.

Человек с лошадиным лицом сказал:

– Игра, – и сбросил все свои карты.

Оставшийся игрок с семеркой и валетом на руках показал на проигранные пять долларов. Саймон открыл ему пару своих валетов и взглянул на королеву, шедшую в паре с королем.

– Увеличим ставки, – сказал он и бросил две желтенькие.

Дилер остался в игре, но второй сбросил карты со вздохом. Саймон взял второго короля. Дилер получил туза пик. Он вынул изо рта окурок и сказал:

– Давай начинай, дружок.

– Пойдем, – ответил Саймон с ангельской улыбкой и обеими руками сгреб всю кучу.

– Не паясничай, браток. – Большим пальцем дилер провел по краю колоды и торжественно бросил ее на стол. – Я предупреждал тебя, что пять долларов – предел в игре.

Брови Саймона вопросительно изогнулись в дугу.

– Какой игре?

– Не смеши, – посоветовал ему дилер. – В игре, в которой ты участвуешь.

– А, – протянул Святой нежным и ласковым голосом. – Я не делал ставку на игру. Я хочу получить все свои деньги.

– Послушай, – угрожающе произнес дилер, – знаешь, где ты находишься?

Сердитые взгляды игроков, ждавших объяснений, обдали Саймона холодом, подобно снежной лавине, спустившейся с гор; но Святой чувствовал себя уверенно. Он откинулся на спинку стула и одарил дилера своей великолепной беззаботной улыбкой.

– Я думаю, – сказал он, – что нахожусь в обществе негодяя вроде тебя, который обманывает игроков, используя крапленые карты. – Он снова выпрямился. И вдруг, без предупреждения, выхватил колоду из рук дилера и бросил ее на стол. – Посмотрите сами, ребята. Карты помечены в левом углу – в форме листочка. На первый взгляд ничего не ясно, но если вы знаете код, все просто как день. Тонкая работа, но представляет угрозу для моих денег.

Человек с лошадиным лицом взял несколько карт с ухмылкой, которая выражала беспокойство.

– Если это действительно так, то это означает не только те деньги, которые я потерял здесь сегодня.

– Разуй свои глаза, – цинично произнес Святой. – Не знаю, все ли вы с ним заодно, но желающие могут кое-что предпринять. Лично я хочу вернуть назад свои бабки и переговорить с управляющим.

– Ты сможешь это сделать, – сказал дилер.

Послышались тяжелые шаги, и в дверях появился незнакомец, держа в руках автомат, направленный на сидевших в комнате.

Святой застыл в ожидании. В его памяти возникли все опасные выстрелы, которых ему удалось ранее избежать, но он знал, что рано или поздно наступит такой момент, когда он не сможет увернуться от пули. И он подумал: вот он, этот момент. Все свидетельствовало об этом. Барка, где играли в карты, последовавшая затем ссора, несколько выстрелов – и все! Именно так, как замыслил Рэндолф Марч. Только редкостная интуиция и огромная сила воли не позволили Саймону выхватить из кармана пистолет. Это была его победа над самим собой. Он продолжал спокойно сидеть, прекрасно сознавая, что в любую минуту может быть сражен пулей. «Именно этого они и ждут, – думал он, – чтобы потом сказать: он стрелял первым. Но я им не дам этого шанса». По всему его телу пробежали мурашки.

Человек с лошадиным лицом неестественно засмеялся и, лязгнув зубами, сказал заикаясь:

– Г-господи, п-помилуй. Галлиполис, для чего эта пушка?

Выстрела пока не последовало, но тем не менее Саймону казалось, что у него остановилось дыхание. Однако это не мешало ему разглядывать человека с автоматом.

Любой прилежный читатель, ведомый опытным писателем по дорогам романтических приключений, знает, что грек должен быть толстым, смуглым и щеголеватым. И совершенно неблагодарной работой можно считать попытку убедить читателей подобных приключений в том, что Галлиполис совершенно не отвечал подобному стереотипу. Он был мягким, почти женственным. Черные как смоль глаза горели на его смуглом лице, обрамленном черными кудряшками. На нем была распахнутая на груди розовая рубашка, штаны цвета хаки и очень чистые белые теннисные туфли. Он прислонился к притолоке, обнажив в усмешке безупречно белые зубы. Руки, державшие автомат, были изящные, как у девушки.

Казалось, он не обратил на Святого никакого внимания. Его взгляд был устремлен на дилера.

– Почему переполох, Фрэнк? – спросил он. – Не вижу никакого повода.

– Это ты так считаешь, – сказал Фрэнк. – Эта дешевка, которую ты сюда впустил, пытается надуть нас и драпануть.

Грек ответил:

– Ну и? – Он перевел взгляд на Саймона. – Кто ты такой, черт тебя дери, и как ты здесь оказался? Я тебя раньше никогда не видел.

– Я прошел через заднюю дверь, – ответил Святой. – Сел играть в карты и уличил твоего дилера в мошенничестве. Вот и все.

Лицо Галлиполиса вытянулось.

– Фрэнк, ты действительно мошенничал?

– Нет, черт возьми! Он проиграл, вот и решил устроить заварушку.

– Вранье! – возмутился один из игроков. – Он ничего не устраивал. Он только сказал, что эти карты крапленые. Такие они и есть. Мы сами видели.

Галлиполис изумился.

– Я имел дело со многими дилерами, – обратился он к Святому. – Какая ставка?

– Пять долларов.

– Верни ему деньги, Фрэнк.

– Я...

– Верни ему деньги, – повторил Галлиполис, расплываясь в улыбке.

Дилер вынул одну десятку и две двадцатки и бросил их на стол. Галлиполис отошел в сторону и снова заговорил со Святым:

– Продолжайте, мистер. У вас есть что сказать, иначе вы не пришли бы сюда через черный ход. Мы можем поговорить с вами в баре.

Саймон взял деньги и встал; он был восхищен тем, как Галлиполис обращался со своим оружием. Пока Саймон обходил стол, грек направил свой автомат вдоль стены, держа игроков вне линии огня. Он оказался позади Саймона, когда тот подошел к двери.

– Не трепыхайся, – порекомендовал он Святому, делая шаг в сторону. – Если ты драпанешь, я укокошу тебя, прежде чем ты добежишь до конца коридора. – Он оглянулся и посмотрел на других игроков. – Постарайтесь вытрясти из Фрэнка как можно больше. Если вам что-нибудь понадобится, позовите меня.

Когда Галлиполис уже выходил из комнаты, человек с лошадиным лицом спросил:

– Ты видел когда-нибудь, Квикфингерс, чтобы человек жрал карты? – И он вышел из-за стола закрыть дверь.

Вся мебель в баре состояла из сосновой стойки и трех кухонных столов, вокруг которых были расставлены стулья. Святой, идя намеренно медленной походкой, наконец дошел до бара, на что он, откровенно говоря, не надеялся, и обнаружил, что окна, обращенные в сторону берега, были затянуты стальными листами. Одно квадратное отверстие позволяло наблюдать за тем, что происходит снаружи, а также при необходимости могло служить амбразурой для автомата.

Галлиполис положил свое оружие на стойку и кивнул Саймону, приглашая садиться. Он изучал Саймона; снисходительная усмешка не сходила с его лица.

– Итак, вы на борту судна. И что же? Вы не похожи на случайного визитера. Кто же вы тогда – уполномоченный? – И тут же сам опроверг свое предположение, качнув головой: – Нет, вы не похожи и на представителя закона. Ну давай дружище, давай, выкладывай. Кто ты такой и что тебе надо?

Глава 4

Как мистер Галлиполис стал гостеприимным, а Карина Лейс сдержала свое слово

– Меня зовут Саймон Темплер. – Святой обхватил руками колено.

Грек заморгал глазами:

– Да? Святой? Я слышал, что вы находитесь где-то на юге.

– А кто вам сказал?

Галлиполис пожал плечами:

– На такое судно, как наше, новости стекаются быстро. Я считал, что вы занимаетесь большими делами. Так, черт побери, что вас привело ко мне?

Из комнаты, где играли в карты, послышался шум, затем проклятья и стон.

Святой заметил:

– Боюсь, что ваши гости и впрямь накормят Фрэнка этими картами. Как у него с пищеварением?

– Он это заслужил, – сказал Галлиполис, все еще усмехаясь. – Но вы ведь пришли не только за этим. Что вам здесь нужно?

Святой нашел сигарету, зажег огонь и затянулся в задумчивости:

– Я ищу парня по имени Джесс Роджерс.

Выражение лица грека не переменилось, он лишь слегка повел своими красивыми черными бровями. Оно не переменилось – Саймон мог это видеть, – пока палец грека не опустился на спусковой крючок.

– Ну и что?

– Вы его знаете?

– Конечно.

Саймон почувствовал, что может взять инициативу в свои руки, убедившись в том, что спокойствие Галлиполиса нарушится, если сказать ему что-то фатальное, – да, именно фатальное.

– Вы не хотите рассказать мне что-нибудь о нем?

– А почему бы и нет? – Искренность грека казалась неподдельной. – Он выступает – поет непристойные песни в сопровождении фортепиано. Иногда бывает здесь.

– Когда?

– Я имею в виду, что он приходит сюда играть в карты, а не петь. А выступает он в забегаловке в верхней части города в кафе «Палмлиф фэн». Там вы его сможете найти. Почему непременно надо устраивать скандал здесь?

Саймон решил, что ему не повредит, если он притворится, что тоже ведет искреннюю игру.

– Я до сегодняшнего утра никогда не слышал о нем, и о вас тоже, – сказал он. – Пока ваш друг, назвавшийся Лейфом Дженнетом, не выстрелил в меня; он промахнулся: пуля прошла всего в трех дюймах от меня.

– Вы ошибаетесь дважды, мистер Святой. – Галлиполис по-прежнему ухмылялся, но уже механически. – Дженнет не является моим другом, и он не стрелял в вас. Иначе он пристрелил бы вас. Он может подстрелить блоху в правый глаз.

– Мне не было бы легче, если бы он мог подстрелить и клопа в левый глаз. Дело в том, что мне просто не нравится, когда в меня стреляют. Поэтому я пообещал Лейфу отправить его в места не столь отдаленные, и он, поиграв со мной в некоторые игры, объяснил мне, откуда у него такие интересные предложения. Он рассказал мне, что именно некто с этой барки втянул его в такое дельце.

Галлиполис посмотрел на свой автомат и спросил:

– Он имел в виду меня?

– Нет, некоего Роджерса. Он сказал, что ничего не знает о нем, кроме того, что он бывает здесь. Вот я и решил заглянуть сюда.

– Вы могли бы пройти через дверь и все выяснить. Откуда я знал, что вы здесь?

На барке было тихо; единственное, что нарушало тишину, – это звуки падающей мебели.

– Медведь вышел из берлоги, – произнес Галлиполис задумчиво, – чтобы посмотреть, что происходит. Как бы там ни было, забавная история. А где Дженнет сейчас?

– Ждет в лесу вместе с моими друзьями.

– И это забавная история.

– А как, вы думаете, я мог бы найти вашу барку, если бы Дженнет не показал мне ее?

– Вы хотите привести его сюда?

Вопрос был задан как бы невзначай, но Саймон понял, что это был вызов, который мог перерасти в нечто серьезное. Он все еще терялся в догадках.

Но он должен был взвесить ситуацию только на весах своей собственной логики. Сначала ему казалось правильным, что он оставил Дженнета в лесу, не зная, что может случиться на барке. Но теперь ему стало известно нечто большее, по крайней мере на данный момент. Он был пленником, которого держали под дулом автомата, хотя и пленником временным, он был в этом уверен, какие бы планы кто-либо ни вынашивал. Мистеру Дженнету он был больше не нужен. И он предупредил Хоппи, чтобы тот пришел за ним, если он к вечеру не вернется; но Дженнет будет помехой: Хоппи не владел приемами восточной борьбы и его можно было сбить с ног, прежде чем он поднимет руку. Но сдача позиций не означала, что он терял инициативу, может быть, это даже могло прояснить кое-какие детали.

– Если он вам только очень нужен, – сказал Святой. Он просчитал все в голове так быстро, что его колебания мог зарегистрировать только хронометр.

– Я хотел лишь узнать, соответствует ли это действительности, – сказал Галлиполис, и, может быть, говорил правду. – Лучше вы первым бросьте свой пистолет. Если же попытаетесь выстрелить, то сделаете ошибку. Автомат сработает лучше, чем ваш пистолет, каким бы отличным стрелком вы ни были.

Саймон подчинился. Пистолет, который он отдал, не принадлежал ему – он отнял его у капитана яхты Марча, – а вот в руках Галлиполиса он был на месте.

Грек навалился на стойку бара, она заскрипела, и под ней в полу показалось отверстие. Носком ботинка грек подтолкнул в него пистолет и сказал:

– Встань и повернись к стене. Я хочу проверить, нет ли у тебя другого оружия.

Саймон спокойно стоял, раскинув руки в стороны, пока Галлиполис обыскивал его. Движения грека были быстрыми и тщательными. Закончив, он похлопал Саймона по бедрам.

– Поймите меня правильно, – сказал он, – но я получил дырку в плече, думая, что у парня нет оружия. А у него был пистолет, и, когда я повернулся, он выстрелил из него, расстегнув ширинку.

Святой сказал:

– Боже, как смешно!

И он забыл упомянуть о ноже, привязанном к его руке.

– Пошли, – сказал Галлиполис, направляясь к проходу. – Но не подходи слишком близко.

Он остановился около комнаты, где играли в карты, и постучал в дверь. Все еще прикрывая Саймона, он сказал через панель двери:

– Эй, ребята, не выходите, пока я не дам вам знать. У нас гости. Если вы хотите еще поработать с Фрэнком, то делайте это на столе, а то он создает слишком много шума, когда валится на пол.

Он указал Саймону в противоположном направлении.

В конце коридора, напротив кухни, была еще одна дверь, ведущая в своего рода приемную, занимавшую носовую часть барки. Им пришлось обогнуть стойку, которая делила комнату пополам и в то же время служила баррикадой в случае внезапного появления незваного гостя. По другую сторону стойки была еще одна дверь в виде ширмы.

– Идите и позовите их, – сказал Галлиполис. – Я могу наблюдать за вами отсюда.

Саймон вышел на кормовую палубу и сделал знак рукой. Спустя некоторое время из укрытия вышел мистер Униатц, ведя впереди себя Лейфа Дженнета.

– Я не собираюсь стрелять, – сказал Саймон примирительным тоном. – У меня есть еще друзья, которые знают, где я. И если я не вернусь к вечеру домой, они придут сюда задать вам несколько вопросов.

– Некоторые ваши сказки похожи на правду, – признался Галлиполис. – Посмотрим, что будет. Я никогда не стрелял, если в этом не было необходимости. – Он следил за приближающейся парой, стоя за дверью. – Если этот здоровенный бабуин – твой друг, то скажи ему, чтобы он бросил оружие перед тем, как войти сюда.

– Я скажу, – согласился Святой, – но будьте с ним поласковее. Он очень чувствительный. Если вы не так помашете своим автоматом перед его носом, он может сделать попытку пальнуть из него сам. Так что лучше будьте с ним поаккуратнее. Угостите его ликером, и он станет ручным.

Саймон говорил все это беспечным тоном, но его беспечность была притворной. Прикрываясь ею, он пытался придать смысл своей абсурдной идее.

Барка была реальностью – дешевый притон, где нищие игроки опустошали свои и без того пустые карманы, где нарушался излишне мелочный закон. Но из этого следовал вывод, что и грек был реальностью. И если Галлиполис говорил правду, так же как и Дженнет, то невольно напрашивалась мысль, что они – всего лишь аккуратно выложенные ступеньки, ведущие куда-то выше. Но тогда все логические построения Саймона летят в тартарары... Даже для такого артиста, как Святой, было трудно скрывать свои чувства, когда он наблюдал, как Хоппи и Лейф Дженнет подходят к кромке канала.

– Эй, босс! – Мистер Униатц тыльной стороной ладони отер со лба пот, стекавший ему на глаза. Мокрые подмышки его блейзера также говорили о дискомфорте, который он испытывал. – В чем дело?

– Иди сюда, – позвал его Святой. – Здесь есть бар.

– Бар! – Лицо мистера Униатца озарялось постепенно внутренним светом, по мере того как до него доходил смысл сказанного: провидение не оставило даже такие Богом забытые места, как это; и здесь били райские источники приятного утешения. Эта мысль придала ему сил, и он ускорил шаги, подталкивая мистера Дженнета коленкой. – Давай шагай, чего ждешь?

– Убери свой пистолет, – сказал Святой. – Он здесь тебе не понадобится.

– Но...

– Убери, – повторил Святой, после чего Галлиполис проговорил тихим голосом:

– Теперь входите.

Саймон подчинился и прошел вперед. За ним последовал Дженнет, сопровождаемый мистером Униатцем, готовым в любую минуту пустить свое колено в ход. Вдруг мистер Униатц заметил автомат. Его рука невольно сделала движение, и ничто, кроме железной выдержки Святого и непроизвольного рефлекса мистера Униатца, не могло удержать его от непредсказуемых действий. Но в решающий момент Святой произнес своим твердым, уверенным голосом:

– Не бойся, Хоппи. Это у них здесь такой обычай.

И все-таки на какое-то мгновение внутри у Хоппи все похолодело; он опустил руку. Все логические построения Саймона полетели бы к чертям, если бы Галлиполис вдруг почему-то заволновался.

– О'кей, босс. – Мистер Униатц и раньше бывал в домах со странными обычаями. – Где здесь бар?

– Дальше, – сказал Галлиполис.

Все вместе они вошли в помещение; Галлиполис замыкал шествие. Ногой он прикрыл за ними дверь, затем подошел к бару, положил автомат на стойку и, не сводя с него глаз, протянул назад руку и достал бутылку. Точно таким же движением он достал четыре стакана и, надев их на пальцы, как большие наперстки, поставил рядом с бутылкой.

– Прошу, угощайтесь, – сказал он, – и продолжим наш разговор.

Совершенно случайно Саймон встал так, что отверстие в ставнях окна оказалось как раз напротив, и увидел одинокую фигуру, маячившую снаружи. И, несмотря на разделявшее их расстояние, он мгновенно узнал этого человека, а узнав, пришел в замешательство, хотя с самого начала не исключал такой возможности.

С нарочитой неторопливостью он откупорил бутылку и наполнил свой стакан.

– Прежде чем пить, – сказал он, – вы уберите свою железную громыхалку.

– Это почему?

– Потому что мы в буквальном смысле находимся с вами в одной лодке, – любезно пояснил Саймон. – Вы отобрали у меня пистолет, но у Хоппи есть припрятанное оружие. Вы же свое не желаете даже спрятать. Шерифу трудно будет это понять – я случайно увидел, что он направляется сюда.

Галлиполис поспешно выглянул в оконное отверстие. У Саймона возникло ощущение, что дальнейший ход событий будет отнюдь не радостным, если Галлиполис не поймет его намека.

Галлиполис злобно процедил сквозь зубы:

– Это еще что за чучело? Там за деревьями прячется еще много людей. Я видел. Я прошью тебя насквозь, негодяй.

Странно, но его удивление казалось таким же искренним, как и его гнев. Но времени на размышления не было, и Святой сказал:

– Если ты меня прошьешь, тебе не станет легче. Я, как и ты, не знаю, как здесь очутился Хаскинс.

– Быстро рассказывай, – сказал Галлиполис, – только не ври. Шериф сам никогда не смог бы выследить барку. Кто его навел?

– Даю честное слово, – упрямо продолжал Святой, – мне тоже хотелось бы это узнать.

Галлиполис уставился на него через стойку. Тонкими пальцами правой руки он крепко сжимал свое оружие, хотя казалось, что он только нежно к нему прикасается. Взгляд влажных глаз был отсутствующим, словно он сочинял балладу под названием «Смерть приходит на барку» или нечто подобное. Но когда он усмехнулся, он снова стал таким же, как прежде.

– Послушай, умник, – сказал он. – Шериф – твоя проблема. Ты привел сюда Дженнета. Никто не может доказать, что я с ним знаком. Если все подстроено – берегись. А если нет, ты найдешь способ выкрутиться.

– Мы вместе найдем способ выкрутиться, если ты дашь мне шанс. Убери эту штуковину, иначе в первую очередь ты же и пострадаешь.

Галлиполис обдумал слова Саймона и, кажется, нашел их резонными.

– Это, черт побери, единственный способ выжить, – заметил он, тяжело вздохнув. И аккуратно опустил автомат в ту же дырку под стойкой, куда проследовал и пистолет Саймона. Затем сказал:

– Может быть, я и сосунок, но все же мне хотелось бы знать, где ты меня обштопал. Что-то происходит, а вот что именно – я никак не возьму в толк.

– Я тоже, – сказал Святой почти дружелюбно.

У Галлиполиса забрезжила надежда.

– Если хочешь уйти, у тебя есть еще время.

– Нет, я останусь.

– Я так и думал, – сказал Галлиполис с грустью.

В этот момент послышался шум.

Это был то ли какой-то хриплый скрежет, то ли утробное бульканье. У опытного африканского охотника это ассоциировалось бы со звуками, издаваемыми такими дикими животными, как носороги или бизоны, пришедшими на водопой и обнаружившими, что источник пересох. Этот отважный охотник обманулся бы. Потому что звук этот исторгал человек, если, конечно, мистера Униатца можно было причислить к данному виду живых существ. Это он просто тяжело вздохнул.

Саймон обернулся и взглянул на него.

Вероятно, впервые в жизни мистер Униатц стоял, глядя на бутылку, и не делал никаких поползновений испробовать ее содержимое; он смотрел на нее завороженно, как кролик на змею.

– В чем дело? – спросил обеспокоенный Саймон.

Мистер Униатц сделал попытку заговорить, но язык словно прилип к небу. Молча, дрожащим пальцем он указал на бутылку, и этот жест был красноречивее любых слов. При свете, проникавшем через отверстие в окне, жидкость казалась обычной водой, которую качали насосом во дворе, – прохладная, чистая и прозрачная. Огромное, как у Гаргантюа, тело Униатца сотрясалось от ужаса. Для того, кому посчастливилось пробовать ароматные и крепкие ликеры, такое предложение могло показаться оскорблением. Для того же, кто привык пробавляться спиртными напитками с лимонным экстрактом, имбирным или лавровым ромом, выпить эту отвратительную жидкость было все равно что проглотить полынь.

– Да это просто вода, – наконец выдавил из себя Хоппи. – Я такую уже пробовал. Это не бар, а общественный туалет.

Оскорбленный Галлиполис повернул голову от окна.

– Это самый лучший напиток из всех, которые ты знаешь, дубина. Из местных источников. Почему бы не попробовать? – Он наполнил свой стакан, подмигнул Саймону и сказал: – Выпьем за преступления!

Святой с опаской понюхал жидкость в своем стакане. Первое впечатление было такое, что Хоппи не ошибся. Запах тухлых яиц напоминал серные источники, которых было много в зловонных топях. Но нужно было преподать Хоппи урок хороших манер.

Саймон закрыл глаза и залпом опрокинул стакан.

Серьезность своей ошибки он обнаружил прежде, чем язык его коснулся чего-то острого, напоминающего лезвие ножа. Но было поздно. Он попытался сказать: «Воды!», но растекшаяся внутри у него жидкость на мгновение парализовала его горло. Онемевшие голосовые связки были способны воспроизводить лишь едва уловимый для слуха шепот. На глазах выступили слезы. Он прислонился к стойке, убежденный, что лишился голоса навсегда.

Сквозь пелену выступивших на глазах слез он наблюдал за Хоппи Униатцем. Тот, обретя наконец уверенность, взял бутылку и, задрав голову вверх, как воющий на луну волк, опрокинул ее себе в горло; содержимое бутылки уменьшилось сразу на целых три дюйма. Голова его приняла прежнее положение.

– Да, босс...

И сразу же мистер Униатц оторвался от бутылки, как насытившийся младенец. Он уставился на нее ничего не выражавшими глазами. Затем, словно решив подтвердить пришедшую ему в голову мысль, поднял бутылку во второй раз. Содержимое бутылки уменьшилось еще на четыре дюйма, когда он опустил ее, и даже суровый взгляд Лейфа Дженнета смягчился в вынужденном восхищении.

– Да, босс, – произнес мистер Униатц, – если это местный источник, то я отказываюсь пить еще что-нибудь.

Святой обтер обожженные губы носовым платком и осмотрел его, словно ожидал обнаружить в нем дыры. Он даже не обратил внимания на вошедшего шерифа Хаскинса. Он хватал ртом воздух, пытаясь унять адское жжение внутри. Хаскинс прислонился к двери и сказал:

– Привет, сынок.

– Привет, папаша. – Святой с трудом произносил слова. – Рад снова видеть вас после недавней встречи. Вы знакомы с мистером Галлиполисом? А это шериф Хаскинс.

– Конечно, знаком. – Хаскинс по обыкновению жевал табак. – Приятный молодой человек. Содержит уютный тихий ресторанчик, как нам известно, уже более года. Я собирался на этих днях посетить его, да передумал. – Он кивнул в сторону покрасневшего грека. – Не такая уж он большая шишка, чтобы тратить на него горючее. У меня не останется времени, если я начну посещать все дешевые забегаловки в Майами, где играют в покер и торгуют отвратительным бренди.

Галлиполис облокотился о стойку бара:

– Тогда зачем же вы пришли сюда, шериф?

– А вот зачем.

Хаскинс подскочил к Дженнету и сорвал с него темные очки, купленные Саймоном.

Дженнет взвыл, как побитая собака, и схватил бутылку, стоявшую на стойке бара. Неизвестно, то ли Хоппи Униатц действовал инстинктивно, выполняя свой гражданский долг, то ли так повлиял на него только что выпитый эликсир, но реакция, его была мгновенной. И какими бы мотивами он ни руководствовался, это было именно то, что сейчас требовалось. Одной рукой он схватил Дженнета за руку, другой вырвал у него бутылку. Хаскинс тотчас же надел наручники несчастному Дженнету.

– Благодарю, – сказал шериф сухо, как бы одновременно и оправдывая Хоппи за недостаточностью улик, и посвящая его. – По тебе, Лейф, скучает Олусти, где ты еще не закончил мостить дорогу. Со стороны тебя можно принять за туриста.

– Меня похитили, – жалобно захныкал Дженнет. – Почему вы не арестовали их тоже? – Он кивнул в сторону Святого и Хоппи. – Они затащили меня сюда под дулом пистолета.

– Это становится интересным, – сказал Хаскинс.

Он подошел к Саймону, стоявшему у бара, сделал знак большим пальцем, и Галлиполис достал еще бутылку. Хоппи тем временем в целях предосторожности убрал пустую бутылку. Хаскинс наполнил стакан Святого и налил немного себе.

Саймон Темплер с сожалением посмотрел на «нектар», который ему снова предстояло выпить. Теперь, когда он уже принял первую дозу, горло немного остыло, но зато в желудке, казалось, находился расплавленный свинец. Кроме того, ему была нужна четкая работа мысли. Если придется отвечать на множество вопросов, он должен отвечать последовательно. И какой бы невероятной ни могла показаться идея, он просто не мог выстроить более прямой, более очевидной, более правдоподобной и более обезоруживающей версии, чем строгая и неопровержимая правда – как бы там ни было. Это было странное заключение, но он знал, что всякие увертки только осложнят дело; они могли бы сыграть положительную роль, если бы служили какой-нибудь цели, а такой цели в данный момент он не видел. Так что пока ему оставалось только наблюдать за тем, как шериф глотал сероводородный гидрохлорид, почти не двигая подбородком.

– Боже милостивый, – воскликнул Хаскинс, с изумлением уставившись на свой стакан. – Как будто пробрался сквозь нутро пантеры. Вы что, все сюда собрались, чтобы попробовать этой скорпионовой гадости? Отвечай мне, сынок.

– Я рад, что кто-то еще думает так же, как я, – с облегчением ответил Святой. – Я сюда пришел, шериф, чтобы найти одного человека.

Хаскинс отыскал место между курткой и брюками и почесал живот под ремнем, на котором висел пистолет.

– Я почувствовал бы себя лучше, сынок, если бы ты рассказал мне еще что-нибудь.

– Мне скрывать особенно нечего. – Саймон убедился в том, что выбрал правильную тактику. – Спустя всего несколько минут после вашего ухода в меня выстрелил Дженнет. Из-за кустов. Если хотите удостовериться, мы можем сейчас отправиться туда, и вы увидите следы от пули в стене дома Джилбека.

Шериф сдвинул фуражку на затылок, взял прядь волос и накрутил ее на палец. Затем сказал:

– Ну, дальше!

– Мой друг Хоппи Униатц – он здесь, видите, пьет из бутылки – схватил Дженнета. Мы отобрали у него ружье, – на стволе непременно имеются отпечатки пальцев, так как он был без перчаток. Вы можете получить и ружье, если захотите убедиться в том, что пуля действительно застряла в стене.

Проницательный взгляд серых глаз Хаскинса был по-прежнему устремлен на Святого.

– Думаю, вы не стали бы настаивать на том, чтобы я сам в этом убедился, если бы это не соответствовало действительности, – сказал Хаскинс. – Так что я избавлю себя от лишних беспокойств. Но все это еще не объясняет, что вы с Лейфом здесь делаете.

– После того как мы его поймали, – сказал Святой, – мы немножко с ним поработали. Конечно, ничего грубого – он не заставил нас пойти в этом смысле особенно далеко. Но мы вынудили его говорить. Я не имел понятия, почему он или вообще кто-либо должен стрелять в меня. Он сказал, что его заставил это сделать парень, которого зовут Джесс Роджерс. И еще он сказал, что встречал этого Роджерса здесь. Естественно, мы пришли сюда.

– Это неправда, – сказал Галлиполис. – Дженнет просто хотел выиграть время. Он не бывал здесь после того, как его выслали, и вы ничего не сможете доказать.

– Так он сам рассказал мне, – пожал плечами Саймон.

Хаскинс убрал наручники.

– У меня, конечно, много разного рода доказательств, – заметил он мрачно, – но я хочу, чтобы вы показали мне то, что вы еще не готовы показать. Так как же насчет этого Роджерса?

– Он бывает здесь вот уже в течение двух лет, – сказал Галлиполис. – Но очень редко.

– Что-нибудь знаете о нем?

– Не больше, чем о ком-либо другом, кто сюда заходит. Я знаю только, как он выглядит и сколько тратит денег.

Во влажных глазах грека была такая же искренность, как и тогда, когда он рассказывал Саймону прямо противоположное.

Хаскинс не спеша прошел в угол комнаты и выплюнул табак прямо на пол.

– Все это еще больше запутывает дело, – объявил он, вернувшись на прежнее место. – Это напоминает змею, поедающую собственный хвост. Если она будет продолжать в том же духе, вскоре ее попросту не станет.

– Может быть, – деликатно перебил его Саймон, – вы избавите себя от лишних хлопот, если заберете Лейфа к себе в участок и побеседуете с ним там.

Шериф забеспокоился. В серьезном тоне Святого он пытался уловить подтверждение своему чувству, что над ним смеются. В голубых глазах Святого трудно было заметить открытую насмешку, и все-таки...

– А где будете вы, – спросил он, – когда я займусь этим?

– Мне необходимо подумать, как отыскать ниточку к этому Роджерсу, – сказал Святой. – Вы знаете, где меня найти, если я вам понадоблюсь.

– Сынок, – длинный нос Хаскинса, казалось, сделался еще больше, когда он сощурил глаза, – сегодня ты здорово меня озадачил. Лейф последний из негодяев, и я был бы счастлив запрятать его в каталажку. Но я не хочу больше иметь беспокойства из-за тебя. Давай-ка мы все мирно отправимся в город, и ты предоставишь поиски Роджерса мне самому.

Саймон достал пачку сигарет и вынул одну.

Он понимал, что попал в какое-то странное положение, и чувствовал себя марионеткой, участвующей в сложном и в то же время бессмысленном хореографическом представлении, в то время как главная, основная тема звучала в непонятном контрапункте. Казалось, что слишком много сверхгениальных людей задействованы в столь незначительном деле.

Конечно, существовала еще и девушка по имени Карина, исполнявшая пока непонятно какую роль. Лейфа Дженнета вполне можно было представить себе своего рода Макиавелли[9], притом что у него, несомненно, был статус меткого стрелка. Галлиполис продемонстрировал целый набор редкостных качеств, но от Святого не укрылась и некоторая его неуверенность или растерянность, а это значит, что он не мог быть хорошим конспиратором. А вот в отношении шерифа не было никаких сомнений. Ньют Хаскинс мог говорить с южным акцентом, растягивая слова, мог жевать табак и медленно передвигаться под палящим южным солнцем, но его медлительность была сродни мнимой беспечности ящерицы, которая в нужный момент действовала с быстротой молнии. Несомненно, это был человек, не ведавший чувства страха и не гнавшийся за вознаграждением, выполняя свой служебный долг. И все же его внезапное появление сегодня на барке никак не вписывалось в общую картину всего происходившего.

И Саймон пришел к выводу, что никакие логические умозаключения здесь не помогут. Оставался только один выход: полностью положиться на интуицию и посмотреть, к чему это приведет.

– Мне не нравится, когда в меня стреляют, – дружелюбно сказал он, – в особенности по поручению. И я не думаю, что нарушу закон, если начну искать парня по имени Роджерс, или я не прав?

Хаскинс смотрел на него буквально какую-то долю секунды. Продолговатое обветренное лицо шерифа ничего не выражало.

– Конечно, нет, сынок, – сказал он. – Если ты будешь просто искать парня по имени Роджерс, закона ты не нарушишь... – Он вдруг резко повернулся, схватил Дженнета за воротник и швырнул его в сторону двери. – Давай шагай, Лейф. – И, уже стоя в дверях, еще раз взглянул на Святого и сказал: – Я скоро вернусь.

Саймон нехотя прислонился к стойке и пустил колечко дыма, направив его на горлышко бутылки.

Галлиполис выглянул в отверстие в окне, чтобы убедиться, что Хаскинс и Дженнет действительно ушли. Затем повернулся к Саймону.

– Черт с ним. – Он повертел своей кудрявой головой и посмотрел на Саймона. – Ты тоже уходишь или у тебя есть еще какие-нибудь дела?

– У тебя мой пистолет, – напомнил ему Саймон.

Казалось, грек задумался. Затем отодвинул стойку и достал пистолет. Он протянул его Саймону рукояткой вперед.

– О'кей, – произнес он. – Еще что?

Саймон вложил пистолет в кобуру.

– Почему ты не рассказал шерифу о Роджерсе то, что рассказывал мне?

– Черт возьми! – воскликнул Галлиполис. – Я что, должен ему помогать? Надеюсь, ты найдешь его сам. Он может мне здесь причинить беспокойство.

– А что еще ты знаешь?

– Ничего, друг. – Галлиполис подвинул стойку на место, как бы показывая этим, что разговор окончен. – Пойду-ка посмотрю, что там осталось от Фрэнка. Хотите со мной? – Прежде чем Саймон успел придумать какой-нибудь предлог для отказа, он сам ответил на свой вопрос: – Нет. – И исчез в конце коридора.

Святой выпрямился, пожав плечами.

– Думаю, нам тоже лучше ретироваться, Хоппи, – сказал он. – Что-то все уж очень просто.

– Вот и я тоже так думаю, – согласился с ним мистер Униатц.

На этот раз тугодумом оказался Саймон Темплер. Он уже спускался по сходням, занятый собственными мыслями, когда его вдруг осенило, что он не оценивает по достоинству умственные способности Хоппи. Он замедлил шаг.

– А почему ты тоже так думаешь?

Мистер Униатц оторвался от горлышка бутылки.

– Очень просто. – Счастливый оттого, что Святой впервые поинтересовался его мнением, он поспешил объяснить: – Что нам действительно нужно сделать, так это отыскать фонд.

Святой нахмурил брови, стараясь понять смысл сказанного Хоппи.

– Какой фонд?

– О котором вы говорили на яхте с Марчем, – пояснил. Хоппи. – Я все обмозговал. Грек говорит, что это все из источника. Он брешет. Это все из того иностранного фонда, который мы ищем. Сплошной обман. Я все уже обмозговал, – закончил он" просто.

Саймон Темплер с удовольствием выпил вина, которое все-таки не до конца устранило привкус во рту, оставшийся после употребления на барке странного напитка. Он рассказал Питеру и Патриции о бесполезности предпринятой им поездки. Он принял душ и освежился, надел свежую рубашку, легкие брюки и уже завязывал галстук, когда Дездемона постучала в дверь и весьма недоброжелательно сообщила:

– К вам леди.

– Кто такая? – спросил он по привычке, но сердце у него забилось как у школьника.

– Та же, что приходила сегодня утром.

Надевая белый морской китель, он слушал, как негритянка горделиво удалялась, шлепая своими туфлями без каблуков.

Карина Лейс находилась уже во дворике, и ее красота поразила Саймона с новой силой. На ней было сверкающее белизной дорогое платье с широкой юбкой, подчеркивавшее достоинства ее фигуры. Освещавшие дворик фонари придавали ее волосам цвет золотистого заката солнца. Она была одета во все белое, только тонкий шифоновый платочек, заткнутый за узкий пояс, выделялся своим салатовым цветом.

– Итак, вы пришли, – сказал Святой.

– Вы же меня пригласили.

Ее губы были такими свежими, когда она улыбнулась ему, что он едва удержался, чтобы снова не впиться в них, как утром, хотя теперь для этого не было повода.

– Я не мог предположить, что я такой неотразимый, – сказал он.

– Я думала об этом целый день и решила прийти... Да и Рэнди совсем сошел с ума.

– А это имеет значение?

– Он не купил меня – пока.

– Но вы ему все рассказали.

– А почему бы и нет? Я свободная белая женщина, мне двадцать пять лет. Тем не менее мне пришлось открыться. Я ведь просила Хаскинса не рассказывать об утренней встрече здесь, но потом поняла, что не могу доверять шерифу. Предположим, он затеет какую-нибудь игру втайне от меня и расскажет обо всем Рэнди, а меня станет шантажировать, вытягивая нужную ему информацию. И если я не расскажу ему обо всем первой, может случиться непоправимое.

Он все еще сжимал ее руки в своих и, когда спохватился, явно почувствовал смущение. Однако она не делала попытки высвободить их. Просто для нее это не имело никакого значения, или, наоборот, имело, и очень большое. Он отпустил наконец ее руки и подошел к столику, на котором стояли напитки, предусмотрительно заказанные им раньше, чем он начал одеваться к обеду.

– Вы уверены, что на этом все кончилось? – спросил он, уверенным движением смешивая коктейли.

– Конечно. Я очень удивилась, узнав, что вы отправились в это путешествие после ленча.

– Как видите, я вернулся живым.

– Вы нашли барку и таинственного мистера Роджерса?

– Барку – да, а мистера Роджерса – нет. Его там не было. Я собираюсь встретиться с ним сегодня вечером. – Саймон подал ей бокал. – С вашей стороны очень любезно интересоваться моими делами. Хотя и жаль, что мне придется проводить вас домой очень рано.

– Почему же? – возразила Карина. – Я уже давно вышла из-под опеки священника. Я даже получила бы удовольствие, если бы поехала с вами в «Палмлиф фэн».

Святой обладал такими железными нервами и такой выдержкой, которые присущи разве что героям романов и кинофильмов. Поэтому было бы правильно сказать, что у него задрожали ноги. Следует открыть читателю, что о подобном повороте событий он мог только мечтать. Поэтому он взял свой бокал и осторожно опустился на ближайший стул.

– Давайте поговорим откровенно, – сказал он. – Я заставил беглого узника под страхом пыток отвести меня на казавшуюся заброшенной барку, превращенную в игорный дом. Я, как змея, прополз на животе несколько миль, порвав свои брюки и поцарапав некоторые интимные места всякими там колючками и иголками, которые ни одна хорошая хозяйка не оставит на своей комнатной пальме. Я столкнулся нос к носу со змеей, которая неожиданно выползла из вонючего болота. Я разоблачил тамошнего шулера, кучерявый грек с автоматом в руках предложил мне поработать с ним. Какая-то добрая душа послала мне на помощь шерифа, и я отвлек его внимание, отдав ему в качестве козла отпущения нашего друга Дженнета.

– Понятно. – Она смотрела на Саймона с притворной застенчивостью. – Вы узнали, что этот Роджерс работает в «Палмлиф фэн».

Саймон отпил из бокала столько виски, что это сделало бы честь самому мистеру Униатцу.

– И когда вы об этом узнали?

– Несколько дней назад.

– Конечно, вы не могли рассказать мне об этом раньше, чтобы я не бегал по всей Флориде, как бегает бойскаут, чтобы получить значок. Я хотел сказать, что мы могли бы провести вечер, играя в триктрак, или посетив ферму, где разводят аллигаторов, или еще что-нибудь в этом роде.

Она села на подлокотник его кресла, и ее тонкие пальцы коснулись его плеча.

– Дорогой, – сказала она, – мне жаль, что тебе пришлось столько испытать. Но я не могла этого предположить. Тебе не удалось достигнуть цели?

– И ты все это сделала ради меня?

– Я не знала, что тебе нужно было всего-навсего найти Роджерса. Тебе необходимо было его выследить и идти по следу до подходящего момента. Я могла бы завести тебя в тупик.

Святой встал.

– Карина, – сказал он тихо, – что еще тебе известно?

Она отпила из своего бокала.

– Приятный напиток, правда? – сказала она.

– Я его сам приготовил. Называется «Свадебная ночь».

– Это скорее название для духов.

Он резко схватил ее за руку.

– Почему ты не отвечаешь на мой вопрос?

Она опять подняла свой бокал, а затем посмотрела в его глаза:

– Разве у меня нет права задать тебе такой же вопрос?

– Вполне справедливо. Я отвечу на него. Ты знаешь все, что известно мне. Ты слышала об этом вчера вечером на яхте «Марч хэер». Я сказал то, что думал, но половина сказанного мной – из области предположений. Тебе известно также и то, что мне удалось выяснить сегодня. Я ничего не утаил. Но я в неведении, как и прежде, – с той лишь разницей, что теперь я не гадаю подобно старой деве, искавшей под кроватью страшных грабителей, то ли все это мне приснилось, то ли действительно совершается грязное дело. Тот факт, что Дженнет стрелял в меня сегодня утром, доказывает, что я кому-то здесь мешаю, даже если выстрел служил только предупреждением. И поскольку твой друг Рэнди и капитан – единственные, кому я могу мешать, то они замешаны здесь по самые уши. Даже ребенку это ясно. Ну вот и все.

– И еще одно, – сказала она. – У тебя есть определенная репутация.

– Это правда. – Он признал это без всякого тщеславия или самоудовлетворения, а просто как факт. – Кроме того, я стараюсь ее поддерживать... Теперь твоя очередь. Сегодня утром ты сказала, что я могу задать тебе интересующие меня вопросы вечером – вот я и задаю.

– У тебя пустой стакан, – заметила она.

Когда Саймон начал говорить, он постепенно расслаблял свою руку и наконец выпустил ее пальцы. Она не сделала попытки растереть их, хотя красные следы на ее нежной коже ясно говорили о том, что он злоупотребил своей силой. Но она по-своему тоже была сильной, и он подумал: почему считается, что женщины с божественной фигурой и лицом как на обложках журналов должны непременно быть либо скучными, либо злыми?

Он вернулся к бару, взял бутылку ликера и снова наполнил свой бокал. Затем сказал:

– Если ты хочешь что-то скрыть, у тебя должны быть на это причины.

– Ты меня спрашиваешь, что я знаю, – ответила она. – Я не думаю, что ты мне поверишь, если я скажу, что знаю не больше того, что рассказал мне ты.

– Из разговора с тобой у меня напрашивается вопрос: а какова твоя роль во всем этом деле?

Она позволила ему зажечь ей сигарету, и под его беспощадным взглядом ее удивленные глаза сверкнули аметистами.

– Я встречаюсь с Рэндолфом Марчем, – сказала она.

– В надежде выбраться оттуда?

– В надежде выбраться оттуда, – повторила она, не смутившись.

– Тогда почему ты хочешь пойти со мной?

– Потому что мне хочется.

– Ты надеешься что-то узнать от меня?

– Нет.

Ему было явно не по себе, но он взял себя в руки, хотя ему было очень больно; он хотел, чтобы ей было так же больно, как ему.

– Для тебя не имеет никакого значения, что Марч, возможно, замешан в грязных делишках? – спросил он как бы между прочим.

– Имеет. Имеет большое значение.

– Если бы ты получила доказательства этого, ты смогла бы ими воспользоваться?

– Да, смогла бы.

– И тем не менее ты с ним. Я уверен: он рассчитывает, что ты раздобудешь интересующую его информацию от меня. Твоя задача состоит в том, чтобы поддерживать со мной контакт и выяснить все, о чем я думаю и что собираюсь делать.

– Точно так.

– А что ты ответишь, если я скажу, что уже давно это вычислил и решил, что мне все равно? Что я знал, что тебя приставят следить за мной, но решил, что ты не можешь причинить мне зла и что мне на это наплевать? Что я знал, что ты можешь быть опасной, но не обращал на это внимания, так как люблю опасность и мне нравится быть с тобой? Предположим, я рассказал тебе, что пускаюсь в это опасное дело сознательно и ни черта не боюсь, даже если ты захочешь меня погубить? Потому что я уверен, что ты сломаешься, если увидишь, что я в опасности. Ну, черт со всем этим. Так как?

– Будь ты проклят, – сказала она тихим голосом. – Я бы влюбилась в тебя.

Он был потрясен. Он не хотел заводить ее так далеко или говорить так много.

Ему хотелось подойти к ней, но он знал, что этого делать нельзя. А она сказала:

– Я бы считала тебя дураком. Но полюбила бы за это. А в общем, это не имеет никакого значения.

Он посмотрел на свою сигарету и стряхнул пепел. Затем с удовольствием медленно допил вино. Он тоже знал, что это не имеет никакого значения. Странно, но он чувствовал себя счастливым, гораздо счастливее, чем несколько дней назад, когда только затевал всю эту авантюру. По непонятной причине, а может быть, как раз по вполне понятной.

Когда Саймон пришел в себя, он протянул ей руку.

– Тогда давайте выпьем еще по коктейлю здесь, на Рони-Плаза, – сказал он, – а потом решим, куда нам пойти пообедать. И посмотрим, во что это выльется.

Она встала.

Ее молчаливое согласие он расценил как знак благодарности, однако за ним крылось нечто значительно большее, чего он не мог сразу понять. Было и впрямь трудно пробиться сквозь ее внешнее завораживающее очарование. Она была как бы соткана из белого тумана и лунного света; холодное пламя ее волос и мягкость розовых губ скрывали блеск стального кинжала.

Она взяла его руку.

– Давайте, – ответила она.

Она могла изъявить свое согласие двадцатью различными способами. И, возможно, она использовала все их одновременно или вообще не сочла нужным задуматься об этом. Но единственное, в чем Саймон был точно уверен, так это в том, что ее податливые губы сегодня уже дважды коснулись его губ.

В половине двенадцатого ночи они все еще были вместе. Когда Саймон посмотрел на часы и заметил, что пора уходить, Карина ответила:

– Я не могу запретить тебе проводить меня домой, но ты не можешь запретить мне вызвать такси и поехать в «Палмлиф фэн».

Итак, они поехали вместе. Справа от них билось о берег море. По мере продвижения на север домов становилось все меньше и меньше. Слева тянулись кусты, образуя живую изгородь. Изредка глаза им слепили фары встречных машин. Дорога становилась все уже, и им пришлось сбавить скорость из-за ее неровностей.

Саймон закурил сигарету, в ветре слышалась ему песня сирены, на которую отзывалась его душа, и, когда он поднес сигарету ко рту, в его голубых глазах заиграли огоньки, которые вовсе не были отблеском его зажженной сигареты.

Он чувствовал себя сумасшедшим; но он всегда был сумасшедшим. Что могло быть более безрассудным, чем отправиться на заранее организованное свидание с девушкой, признавшейся ему в том, что она – перебежчица из вражеского лагеря? И тем не менее ему было все равно. Он рассказал ей чистую правду в тех же пределах, в каких, как он предполагал, она правдива с ним. Вечер стоил того, и они это поняли. Они провели вместе четыре часа, ради которых он мог бы один сразиться с целой армией. Авантюра может закончиться хорошо или плохо, обыденно или скучно, но он провел в обществе Карины четыре часа, которые надолго останутся в его памяти. Однако ничего существенного сказано не было. Они просто узнали друг друга; и под прикрытием утонченной условности их языка и противоположности целей их собственные "я" шли рядом, такие ясноглазые, как дети, гуляющие в саду за высокой глухой оградой.

И все это кончилось; остались только воспоминания.

– Почти приехали, – сказала Карина.

Теперь его заботой был только пистолет, спрятанный под пиджаком, который был скроен так, чтобы можно было прятать под ним оружие, нож, да еще Хоппи Униатц, которого они подобрали по пути – Карина не протестовала – и который теперь клевал носом на заднем сиденье.

Впереди и слева песчаные дюны стали плоскими и перешли в мелкий овражек, поросший с краю небольшим лесочком, образуя арку. Над аркой мерцала единственная тусклая лампочка, отбрасывая странные тени на дорогу. Когда Святой притормозил, он понял, что это были тени от скульптуры мальчика-негра, установленной над аркой. В руке у мальчика был веер из пальмовых ветвей, прикрывавший лампочку. Веер раскачивался на ветру, поэтому и возникали эти мечущиеся тени.

– Уже недалеко, осталось менее мили, – сказала Карина.

– Веселенькое место для засады, – заметил Саймон и повернул машину на дорогу, усыпанную ракушками.

Вдруг где-то позади машины сверкнул огонь, и раздался звук, подобный трубному гласу, возвещавшему о конце света. Сверху посыпались какие-то обломки неизвестно чего, самый большой упал прямо Саймону на колени. Взглянув на него, он инстинктивно нажал на акселератор, и мурашки забегали у него по спине. Он взял себя в руки, чтобы побороть страх, и вдруг затрясся от безудержного смеха.

– Что это? – прошептала Карина.

– Ничего, дорогая, – ответил он. – Это всего лишь рука гипсового мальчика, которую Хоппи прострелил из своего пистолета.

Мистер Униатц придвинулся к спинке переднего сиденья и с отвращением посмотрел на гипсовую руку, которую Саймон собирался выбросить.

– Э-хе-хе, босс, – смущенно стал объяснять он. – Я почти спал, когда увидел его, и подумал, что он собирается наброситься на нас. – Хоппи попытался скрыть свою неловкость за шуткой. – Ну коль скоро он из гипса, то не узнает, кто это сделал.

Карина отряхнула платье.

– Он просто большой ребенок, – заметила она тактично, стараясь сгладить ситуацию. – Когда вы пошлете его учиться в школу?

– Однажды мы попытались, – сказал Святой, – но он убил учителя в третьем классе, а учитель четвертого класса решил, что в случае с этим учеником можно ограничиться тремя классами.

Им повезло еще, что от арки до дома оставалось еще полмили, подумал Саймон, поэтому никто не мог услышать выстрела.

Дорога изгибалась в форме подковы. Фары осветили забор высотой в десять футов, в котором была только одна калитка, затем целый ряд припаркованных машин. Их было немного, и Саймон решил, что и гостей будет немного, так как обычные заведения в это время закрывались и только самые отъявленные выпивохи захотят отправиться в такую даль, но их будут единицы – двое-трое, максимум шесть человек. Саймон поставил свою машину в ряд с другими и, как только заглушил мотор, сразу услышал музыку, доносившуюся из-за ограды.

– Итак, девочка, – сказал он, когда мистер Униатц начал выбираться с заднего сиденья машины, – приехали.

Карина сидела не шевелясь.

– Если что-то случится, – сказала она, – я не виновата. Ты не поверишь мне, но я хотела тебя предупредить.

В темноте он мог разглядеть овал ее бледного лица, слегка приоткрытый рот и горящие, но в то же время спокойные глаза; он ощутил приятный запах ее волос. Но кроме этого он ничего не мог понять и знал, что это не было заблуждением. Затем она коснулась пальцами его руки, лежащей на руле, и вышла из машины.

Саймон тоже вышел, с кривой усмешкой оправил на себе китель. Какого черта?.. И когда они подходили к подъезду, она сказала деловым тоном, который подкрепил их молчаливое согласие на возвращение к жестким правилам, о которых они почти забыли:

– Сюда легче войти человеку, которого знают. Я пойду первая.

– Здесь есть труба, босс, – вмешался мистер Униатц. – Когда дозорный откроет окно, я влезу и задушу его, если он не откроет нам дверь.

– Сначала дай ей возможность войти в дом без шума, – дипломатично предложил Саймон.

Все опять настроились строго по-деловому.

Неожиданно их осветил прожектор, и калитка немного приоткрылась – вероятно, кто-то думал точно так же, как и Хоппи, поскольку щель была настолько узкой, что даже ребенок не смог бы просунуть туда руку. Глаза, уставившиеся на них, узрели Карину, и калитка распахнулась настежь. И Саймон вдруг подумал о старых добрых временах, когда действовал закон, запрещавший вторжение на частную территорию.

Калитка за ними закрылась, когда они все вошли, сопровождаемые головорезом в смокинге, – таких типов Саймон встречал в своей жизни тысячи раз.

– Добрый вечер, мисс Лейс.

Сторож с двойным подбородком посмотрел на Саймона одобрительно и скрыл свой испуг при виде Хоппи, которому механически улыбнулся и так же механически поклонился.

Дорожка, выложенная плиткой, вела к дому, который представлял собой бунгало в испанском стиле. Дверь открылась, едва они приблизились к ней: наверняка был получен сигнал привратника.

Они вошли в вестибюль, увешанный китайскими фонариками.

Распорядитель или метрдотель, тоже с двойным подбородком, спросил:

– Вам столик на вечер, мисс Лейс? Или вы не собираетесь здесь задерживаться?

– Столик, – ответила она.

По дороге Саймон взял ее за руку и спросил:

– А где у них «задворки»?

– У них полно комнат, где играют. Если у вас есть несколько тысяч долларов, от которых вы устали, они помогут вам от них освободиться.

– Сегодня я уже сделал одну такую попытку, – напомнил он ей.

Они вошли в большой, тускло освещенный ресторан. Столики были расставлены по трем сторонам вокруг танцевальной площадки в центре зала, у четвертой, напротив входа, на помосте расположился оркестр. Вдоль одной из стен находился длинный бар. В гротескных масках, вырезанных из кокосовых орехов и служивших светильниками, горели лампочки. Огромные чучела аллигаторов, использовавшиеся как подставки для подносов со спичками, были установлены по обеим сторонам зала. Электрические лампочки, укрепленные на потолке с выступающими на нем стропилами, предназначались для освещения зала, но только усугубляли мрак, так как их тусклый свет не мог пробиться сквозь висящие на потолке огромные опахала из пальмовых ветвей. Весь этот интерьер представлял собой образец редкостного уродства, бессовестно бросавшего вызов мало-мальски пристойному вкусу посетителей, но таким образом решались две проблемы: можно не заботиться об уборке и нельзя заметить тараканов в китайском рагу. И Саймон сделал вывод, что все это вполне отвечало тем целям, ради которых существовало это заведение.

Официант с лоснящимися волосами и тоже с двойным подбородком, но уже меньших размеров, как ему и полагалось по рангу, повел их к одному из ближайших столиков, но Святой остановил его.

– Если никто не возражает, – сказал он, – мне бы хотелось занять столик в дальнем углу.

Официант нехотя согласился, не смея возразить в присутствии Карины. Когда они рассаживались, он спросил:

– Мистер Марч присоединится к вам?

Он произнес это таким тоном, как будто был уверен, что мистер Марч выбрал бы другой столик.

Карина ослепила его улыбкой, добавив:

– Не думаю.

Она заказала ликер «Бенедиктин»; Святой – «Питер Доусон», больше ориентируясь на потребности мистера Униатца, чем на свои собственные, более скромные.

Оркестр заиграл новый танец, и в зале вспыхнули разноцветные лампочки, придав ему веселый, радостный вид. Карина задержала на Саймоне взгляд, в котором отчетливо читалось приглашение к танцу.

– Пошли, – сказал он.

Однако танцевать ему не хотелось, и постоянно приходилось переключать внимание с одного предмета на другой. Карина танцевала легко и грациозно; ей было присуще чувство ритма, что позволяло легко уплыть в царство восторженного уединения; но он старался не думать о ней, а сосредоточиться на изучении присутствующих в зале.

Он понял, что здесь происходило много странного.

Саймон не имел в виду очевидные странности, хотя ему бросилось в глаза, что среди размалеванных девиц, сидевших за скромными столиками в ожидании приглашения, были и такие, у которых руки и плечи были чрезмерно мускулистыми для девушек, в то время как двое юношей с тонкими чертами лица, сидевшие поодаль от них, обладали крепкими мышцами и были достаточно широкие в плечах. Такие эксцентричные фигуры были нередки во многих злачных местах Майами. Но здесь была также и публика весьма специфичная.

Конечно, большую часть посетителей составляли туристы, бизнесмены, пожарники, служащие, самоуверенные и беззаботные студенты – то есть обычные посетители любого ночного ресторана Майами. Но среди них была значительная прослойка, которая никак не вписывалась в общую картину: они танцевали без остановки, пили больше по необходимости, чем по настроению, и разговаривали с серьезным видом, если вообще разговаривали; а когда не разговаривали, то обозревали происходящее вокруг каким-то отрешенным взглядом, который не был ни обеспокоенным, ни разочарованным, ни циничным, ни завистливым, но каким-то непонятным и не поддающимся определению. Многие из них были достаточно молоды – крепкие мужчины, гладко выбритые, но с каким-то потухшим взглядом, и девушки-блондинки, безвкусно одетые и не очень умные на вид. Мужчины постарше были плотного телосложения, солидные и инертные. Всю эту публику можно было охарактеризовать одним словом, оно вертелось у Саймона в голове, но он так и не смог его подобрать.

Они вернулись к столику; Саймон уселся на свое более или менее безопасное место – спиной к стене. Им принесли заказ, и Хоппи Униатц задумчиво сосредоточился на восьми унциях шотландского виски, которое наливал в стакан.

– Босс, – пожаловался мистер Униатц, – это просто нахальство.

– Похоже, – согласился Саймон. – А что они тебе сделали?

Хоппи взял свой стакан.

– Ликер, – сказал он, – и очень плохой.

Саймон отлил немного себе в стакан, понюхал и сделал маленький глоток. Затем добавил воды, положил кусочек льда и снова попробовал.

– Для меня нормально, – сказал он.

– А, конечно, это «Мак-Коу». Только он мне больше не нравится.

Святой посмотрел на него с тревогой:

– В чем дело? Ты что, плохо себя чувствуешь?

– Да нет, черт возьми. Отлично. Только он мне больше не нравится. После того виски он не идет в горло. Я спрашивал у официанта, есть ли у них такое, а он принес мне эту дрянь. – Хоппи с отвращением показал на графин, стоявший на столе. – От него разит туалетом. Я ему сказал, что мы не будем платить за воду из аквариума, и он сказал, что не возьмет платы. Я его напугал до потери сознания. Но он опять принес то же самое. Вот в чем дело, босс, просто нахальство, – заключил довольный собой мистер Униатц.

Святой вздохнул:

– Тогда тебе остается лишь опять пойти к Галлиполису. Святой закурил, продолжая анализировать непростую обстановку в зале.

Карина чувствовала его тревожную сосредоточенность на своих мыслях, но, казалось, не была этим удивлена. Зажав сигарету между большим и указательным пальцами, она спросила:

– Ну и что ты думаешь обо всем этом?

– Я очень встревожен, – ответил он, нахмурившись. – Мне приходилось бывать среди подобной публики – я имею в виду молодых ребят и девушек, – и знаю, чего от нее можно ожидать. Но некоторые посетители находятся здесь непонятно зачем. Они не развлекаются и явно не получают удовольствия. Где-то я видел точно такую же картину. – Он размышлял вслух. – Они выглядят так, как будто доктор рекомендовал им немного развлечься, а это, о Боже, может погубить их. У меня на кончике языка вертится фраза, которую я никак не могу сформулировать...

– Вроде как «принудительная радость», – подсказала Карина.

Саймон щелкнул пальцами:

– Конечно, черт побери! «Принудительная радость». Как в Германии. С их ужасной тевтонской серьезностью. «Все граждане будут веселиться вечером в четверг. По приказу». Ночная жизнь в этом городе может превратиться в сплошной суеверный страх...

Он замолчал и бросил напряженный взгляд в зал – все другие мысли мгновенно улетучились из его головы.

Главный администратор в противоположном конце зала усаживал за столик Рэндолфа Марча и капитана.

Глава 5

Как Саймон Темплер наблюдал за разными девушками, а шериф Хаскинс рассуждал о демократии

Оркестр громко заиграл; освещение в зале стало казаться еще более тусклым, когда свет прожектора направили на худосочное создание, появившееся на возвышении с микрофоном в руке. Его светлые волосы красиво вились, а под глазом было пятно, как будто нанесенное краской.

– Леди и джентльмены, – шепеляво произнес он, привлекая внимание публики, – начинаем наше представление, которое будет проходить между танцами, чтобы дать вам возможность немного отдохнуть, – если вы еще сможете переводить дыхание. И мы начинаем с выступления красавицы Тутси Травис.

Он сделал шаг назад, аплодируя громче всех, и затем из-за занавесей под аркой справа от оркестра появилась Тутси. Она и вправду была красивой, с волосами как у голландской куклы и лицом, очень гармонировавшим с ними; ее фигура отличалась весьма развитыми формами. На вид ей было не более шестнадцати лет, что, очевидно, соответствовало действительности. Оркестр заиграл популярную мелодию, и она начала двигаться на месте, обмахиваясь пальмовым веером и подхватывая припев голосом, который мог бы быть более мелодичным. Гораздо более мелодичным.

Марч помахал через весь зал Карине, и она сдержанно ответила ему, тоже помахав рукой. Он не подал вида, что заметил Саймона. Капитан небрежно кивнул в их сторону и больше не обращал на них никакого внимания. Саймон вел себя так же. Когда в общественном месте встречаешься с людьми, которые всего лишь сутки назад сбили тебя с ног да еще колотили по голове пустой бутылкой, то им не следует рассчитывать, что их встретят с распростертыми объятиями. Конечно, можно по горячим следам вызвать полицию и расквитаться, но в данном случае прошло уже достаточно много времени, да и необходимость в этом, видимо, отпала. Можно, наконец, подойти и начать все сначала; но опять же в данном случае были веские причины, не позволявшие конфликтовать, не говоря уже об опыте, приобретенном в прошлом.

Тутси продолжала двигаться по сцене, даже когда оркестр смолк. Неожиданно ее платье начало расползаться по швам, как бы само по себе. Но она, увлеченная танцем, то ли не замечала этого, то ли ей не хотелось прерывать выступление. Она продолжала вертеться на сцене, все больше и больше обнажая свои белоснежные телеса. Мистер Униатц, не скрывая восхищения, гоготал от всей души.

Саймон наклонился к Карине.

– Кстати, – спросил он сквозь зубы, – как зовут этого капитана?

– Фрэд, – ответила она.

– Мне кажется, это имя совсем ему не, подходит, – прошептал Святой.

Он вспомнил о своем первом впечатлении о капитане. На яхте «Марч хэер» капитан лучше владел ситуацией. Вокруг него была аура мертвой холодности, незаметная для случайного наблюдателя, но совершенно очевидная для человека, который, подобно Святому, не раз встречался с опасностью. Во время событий прошлой ночи Фрэд ни разу не переступал запретной черты, ни разу не пытался оказать воздействие на Марча, он всячески демонстрировал уважение и почтительность к нему. И тем не менее, когда Саймон проанализировал вчерашнюю ситуацию, он пришел к выводу, что спланировал ее Фрэд, притом что он никогда не навязывал своего мнения. Он просто вкладывал в голову Марча свои мысли, да так умно, что тому казалось, будто это его собственные мысли, Саймон снова прокрутил в памяти весь вчерашний диалог и подумал, уж не было ли все это галлюцинацией. Если все происходило именно так, как он помнил, то больше всего его поразила квадратная голова капитана, оказавшаяся совершенно гладкой, как страусиное яйцо, когда он снял фуражку.

К этому времени от пышного платья Тутси остались всего лишь четыре широких полоски из черного кружева. В финале танца Тутси кружилась по сцене, а кружевные полоски развевались вокруг ее бедер наподобие пропеллера. Прожектор погас. Послышался шквал аплодисментов, к которым Хоппи Униатц присоединил и свои, ударяя ладонью по столу, пока тот не закачался.

Музыка и сверкание огней возобновились одновременно. Вероятно, ошеломленная успехом и в то же время удрученная утратой платья, Тутси решила найти компромисс и снова появилась на сцене, но уже без платья. На ней не было ничего. Только веер в руках, совсем небольшой, не более двенадцати дюймов в диаметре, а потому и неспособный укрыть все ее тело. Ее попытки прикрыть то одну, то другую укромную часть его вызывали у публики бурное веселье.

– Оставайся на месте, – приказал Саймон Хоппи, когда тот сделал попытку подняться со стула. – Ты что, никогда раньше не бывал в подобных заведениях?

– Ага, босс, – отозвался мистер Униатц застенчиво. – Я ничего такого не видывал. В Нью-Йорке на них всегда хоть что-то напяливают.

Саймон был вынужден согласиться с ним, но все же заставил мистера Униатца остаться на месте. Он пытался предугадать, чем для него чревато прибытие Марча и Фрэда. Не сообщив ничего Хаскинсу о перипетиях прошлой ночи, они отказались от услуг стражей закона, но предположить, что они решили предать все забвению, было просто невозможно. Их появление в «Палмлиф фэн», куда Саймон добирался таким сложным путем, не могло быть простым совпадением. Но он успокаивал себя тем, что коль скоро они здесь появились, то он не напрасно потратил время...

Манипуляции веером закончились, когда стихла музыка. Теперь Тутси стояла, медленно обмахиваясь веером и как бы провоцируя публику. Аплодисменты стали неистовыми. Мистер Униатц, засунув в рот два пальца, издал резкий свист, рассекший воздух как кинжалом. Этот пронзительный звук привлек ее внимание, она с улыбкой бросила ему свой веер, послала воздушный поцелуй, а затем исчезла в занавесях под аркой. В ту же секунду прожектор погас.

Проворный конферансье снова появился у микрофона:

– А теперь, леди и джентльмены, мы предлагаем вам следующий номер: красавица Вивьен Дэер!

На Вивьен было чудесного покроя платье из голубого тюля, и ее сопрано звучало намного лучше, чем у Тутси.

– Ты все время молчишь, – сказала Карина. – Ты очарован шоу или шокирован?

Саймон ухмыльнулся:

– Ты можешь удивляться, но я все время наблюдал за Рэнди. Похоже, ему здесь нравится.

– Да, он такие местечки любит. Он мог бы его выкупить за деньги, которые здесь спускает.

Святой кивнул в ответ. Он уже заметил, что официант оказывает Марчу особое внимание, и сделал вывод, что тот здесь не впервые. Потом его внимание привлекли подсевшие к его столу две блондинки и брюнетка.

– Он часто приводил тебя сюда? – спросил Саймон.

– Часто.

– Ты считаешь, что он хочет дать понять, что ему нет нужды приводить сюда девушку?

Она засмеялась:

– Я тут ни при чем. Он часто приглашал к столику девушек, даже когда приходил со мной. Это своего рода игра.

Насколько он мог заметить, она сказала это без злобы, без каких-либо эмоций, как если бы сообщила между прочим, что Марч коллекционирует марки. Но Саймоному требовалось угадать: почему она так много недоговаривает?

Он по-прежнему продолжал наблюдать за столиком Марча, стараясь предугадать, откуда следует ждать опасности. Их полное равнодушие начинало его тревожить. Ни Марч, ни капитан не обнаруживали своего знакомства с кем-либо из присутствующих в зале, не считая официантов, Карины и только что появившихся троих девушек. И тем не менее он понимал, что они здесь не случайно и неспроста. Не мог понять только, что за этим должно последовать...

Вивьен пела, расхаживая между столиками, и теперь она приблизилась к ним, а точнее – к мистеру Униатцу, который смотрел на нее разинув рот, как бы ожидая, что голубое тюлевое платье вот-вот начнет сползать с ее плеч.

Грудь Хоппи распирало как воздушный шар, он сполз на самый кончик стула. Трагедия его жизни заключалась в том, что женщины были слепы к невидимой красоте его души.

Певица протянула к нему руку и похлопала по щеке.

Для мистера Униатца это было уже слишком. Он попытался одной рукой обнять за тонкую талию склонившуюся над ним девушку, но Вивьен ожидала этого и быстро поцеловала Хоппи в лоб. Его рука неожиданно ухватилась за вьющиеся волосы Вивьен, которые оказались париком, обнажившим ее короткую мужскую стрижку.

– Ты отвратительное грязное чудовище! – взвизгнула Вивьен и, выхватив у него парик, бросилась к сцене.

Саймон и глазом не успел моргнуть, как мистер Униатц схватил со стола графин. Словно комета графин пролетел через зал и, задев кларнетиста, ударился о барабан и отскочил в сторону, – раздался грохот цимбал. Тогда Саймон железной хваткой вцепился в руку Хоппи.

– Прекрати, – проскрежетал он зубами, – или я сломаю тебе руку.

– Мы должны дать им по мозгам, – сказал мистер Униатц, краснея.

– Дурак! – рявкнул на него Святой. – Они только и ждут, чтобы мы начали какую-нибудь заварушку.

И тут Саймон заметил, что весь зал покатывается со смеху. За столиком Марча смеялись громче всех, и прежде всего сам Марч. Даже неизменно плотно сжатые губы капитана Фрэда растянулись в улыбке, обнажая зубы. Кларнетисту помогал оправиться от испуга тот самый ухмылявшийся официант, который не являлся здесь важной персоной. Дирижер взмахнул палочкой, грянула музыка. Закружились пары. Тем временем к столу Саймона приблизился главный распорядитель, он улыбался, но на этот раз улыбка у него была сдержанная.

– Вы здесь впервые? – поинтересовался он, скорее утверждая, чем спрашивая.

– Мой друг не пьян, – ответил Святой, – просто он поторопился.

Распорядитель понимающе кивнул:

– Ничего страшного. Вам еще принести напитки?

– Спасибо.

Святой очутился в глупом положении, но теперь уже знал наверняка: стоит допустить малейшую оплошность – и разразится грандиозный скандал.

Но пока такой возможностью никто не воспользовался. Все было обращено в веселую шутку.

Он закурил еще одну сигарету и обратился к Карине как можно более спокойно:

– Хорошо, что здесь всем присуще чувство юмора.

– Подобное случается почти каждый день, – заметила она как бы между прочим. – Это никого не трогает.

Значит, предполагается что-то другое... Он чувствовал, как напряжена Карина, она тоже чего-то ожидает, хотя и не подает вида. Она медленно потягивала свой ликер, держа в руках сигарету. Может, ему передавалось ее внутренняя напряженность, и поэтому он чувствовал себя как на острие ножа, словно втайне она вела какую-то опасную для него игру.

Тогда чего же она ждет? Выстрела, когда погасят свет? Вряд ли – слишком рискованно. Он все еще не мог выбросить из головы мысль о том, что Марч и Фрэд должны как-то отреагировать на то письмо, которое он им прочитал. Но вот они оба здесь, и по их внешнему виду нельзя предположить, что они что-то замышляют. Яд в виски? Графин с водой? Исключено – по той же причине. Тогда что? Может быть, он вообще ошибся в своих расчетах и они рассматривают его всего лишь как микроскопическую частицу в ферменте, используемом при производстве неизвестного ему химического вещества?

Эта мысль пронзила Саймона подобно электрическому току.

Тем временем музыка смолкла и на сцену снова вышел ведущий с микрофоном. Оркестр удалился, и теперь на сцену втаскивали пианино.

– А теперь, леди и джентльмены, мы покажем вам номер, который сделал «Палмлиф фэн» знаменитым: великий певец, маэстро грустной музыки, томной лирики и непристойных песенок – единственный и непревзойденный Джесс Роджерс!

Саксофоны, тромбоны, кларнеты и рожки дружно грянули мажорную мелодию, и на сцену вышел человек, которого Саймон Темплер искал.

Хоппи Униатц, еще не оправившийся после нанесенного ему оскорбления, облокотившись на стол, наклонился к Саймону.

– Босс, – уныло зашептал он так, что было слышно в противоположном конце зала, – мне надо выйти.

– Заткнись, – рявкнул Святой. – Потерпишь. Это тот самый человек, ради которого мы сюда пришли.

Мистер Униатц взглянул на сцену и был явно разочарован:

– Он ничего собой не представляет, босс. Бьюсь об заклад, голозадый петух, да и только.

Саймону понравилось сравнение Хоппи, но он понимал, что к Джессу Роджерсу оно не подходит.

Роджерс был вполне нормальным типом мужчины – если такая классификация вообще приемлема, – даже если он и не вписывался в атмосферу, царившую в «Палмлиф фэн». По его внешнему виду можно было предположить, что он, например, окончил колледж. Лицо тонкое и довольно Моложавое, очки придавали ему ученый вид, а узкие плечи и бледный цвет лица свидетельствовали о не вполне здоровом образе жизни в прошлом.

Его репертуар, однако, говорил об обратном. Его первая песня носила настолько двусмысленный характер и прямолинейные намеки, что заставила покраснеть даже видавшего виды бармена и, следовательно, вызвала шквал аплодисментов. Было ясно, что певец пользовался огромной популярностью. Когда овация стихла, раздались спорадические крики: «Октавий!» Роджерс улыбнулся со страдострастием херувима и сказал:

– По просьбе слушателей – «Октавий», «Восьмидесятилетний Октавий».

Пороки Октавия, его трудности и способы их преодоления – все было преподнесено слушателям на одном дыхании. Хотя биологически это было и невозможно, но содержало остроумную концепцию; и так продолжалось довольно долго.

К столику подошел официант, взял бутылку «Питера Доусона» и собрался было разлить содержимое в бокалы. Но это был непродуктивный вид обслуживания, так как мистер Униатц не мог дать оценку качества алкогольного напитка, если он оставался в бутылке неразлитым. Официант почтительно наклонился к нему и спросил:

– Принести еще бутылку, сэр?

– Думаю, да, – ответил Святой с фатальным чувством человека, имеющего в этом плане большой опыт. – Или в данном случае требуется дополнительная плата?

Официант вежливо улыбнулся и ушел. Песня продолжалась, и с каждым куплетом развлечения Октавия становились, все более и более изощренными. Вскоре дело дошло до странных шалостей с купальщицами на острове Бали.

Карина спросила с любопытством:

– Ну как он тебе, нравится?

– Он знает себе цену, – ответил Святой тоном судьи. – Я стараюсь понять, чего еще он стоит. Сначала я подумал, что здесь что-то не так, но сейчас не уверен.

– Он для тебя крепкий орешек?

– Сейчас – да. Крепче, чем Дженнет. Странный поворот дела. Всегда удивляешься, когда создаешь себе образ негодяя, а на деле он оказывается совершенно другим; и все же я не сомневаюсь, что эти парни с детскими личиками могут быть опаснее, чем явные хулиганы.

Он счел неуместным обсуждать с ней Роджерса. Сам факт, что она сидит сейчас здесь с ним рядом, казался нереальным; по сравнению с этим все остальные несуразности отступили на второй план. И даже эта невообразимая абсурдность стала частью фантастической ситуации, которую ему больше не хотелось анализировать.

Сага об Октавии наконец кончилась, и Роджерс, улыбаясь, кивал в сторону, откуда послышались неодобрительные выкрики. Ведущий, подобно эльфу, снова появился на сцене и сказал:

– Через некоторое время, леди и джентльмены, мы продолжим концерт. Джесс Роджерс снова выйдет к вам и споет свои испепеляющие песни. А сейчас давайте немного потанцуем.

Оркестр снова заиграл, и веселье продолжалось. Бесспорно, развлечения в «Палмлиф фэн» носили сомнительный характер.

Саймон рассматривал танцующих, когда заметил, что Роджерса, появившегося из-за занавеси в дверях, остановил официант. Коротко подстриженный затылок официанта показался Саймону знакомым... Он старался вспомнить, где его видел, как вдруг Роджерс посмотрел прямо на него. В эту секунду Саймон вспомнил.

Это был официант, который только что принял у них заказ на бутылку виски.

Абсолютно точно. У официанта наверняка были и другие обязанности. Но Роджерс посмотрел точно на него. И если...

Лицо Карины Лейс было неподвижно словно маска. Как будто она ничего не замечала.

– Ну вот, теперь ты его видел, – сказала она наконец. – Что ты собираешься делать?

– Я как раз раздумываю над этим, – медленно ответил Саймон. – Мы можем подождать, когда он снова появится на сцене, и выстрелить в него прямо отсюда. Но администрации это не понравится. Кроме того, мне хотелось бы знать, чьи задания он выполняет... Ты уверена, что получаешь достаточную информацию, необходимую для Рэнди?

Он преднамеренно старался уколоть ее снова, чтобы зажечь искру, которая помогла бы ему в его догадках. Но вместо ненависти в ее глазах мелькнуло нечто такое, чего ему не хотелось бы видеть.

– Дорогой глупыш, – сказала она, сияя. – Оставайся таким же твердым. Не дай никому обмануть себя, даже мне.

Ему пришлось ей улыбнуться. Именно пришлось.

– И никаких глупостей? – спросил он спокойно.

– Абсолютно.

– Босс, – не унимался мистер Униатц.

Святой откинулся на спинку стула и захохотал. Этот смех – он вернул его на землю.

– Я помню, – сказал он. – Тебе нужно выйти.

– Я подумал, босс, ничего страшного. Я быстро.

– Ради Бога, без подробностей, – поспешно заметил Святой. – Можешь отсутствовать столько, сколько потребуется. С природой не поспоришь. Мы можем тебя подождать.

– О босс! – воскликнул мистер Униатц, исполненный благодарности. – Спасибо!

– Мне следовало бы предупредить тебя, – пробормотал Саймон. – Он абсолютно безобидный, просто не умеет сдерживать себя.

– Я... я начинаю это понимать. – Губы у нее дрожали. – Если у него будут щенки, ты пришлешь мне одного?

– Постараюсь, – сказал Саймон чуть слышно.

Вернулся официант с бутылкой и чистыми бокалами на подносе.

Саймон принялся изучать его сквозь медленно плывущие облака сигаретного дыма и окончательно удостоверился в том, что не ошибся. Когда официант наклонился к столу, Саймон мог хорошо рассмотреть его аккуратно подстриженные светлые волосы. У него было невыразительное квадратное лицо, изрезанное густой сеткой морщин, так что казалось, на нем уже не найдется места ни для одной новой морщинки. Он спросил, склонившись над столом:

– Вас зовут мистер Темплер, сэр?

Подобно тому, как замирает колеблемая ветром поверхность озера, когда его затягивает расплывшееся пятно нефти, так все замерло внутри у Святого. Но внешне ничего не было заметно.

– Совершенно верно, – спокойно ответил он.

– Мистер Роджерс желает с вами встретиться, сэр, когда вам будет удобно. – Голос звучал твердо и уверенно – просто деловое поручение, выраженное обычными словами. – Я провожу вас в уборную мистера Роджерса, когда вы будете готовы.

Святой затянулся сигаретой. В этот момент его мысли перескакивали с одного предмета на другой, но никак не отражались на лице.

Значит, вот как... Все оказалось очень просто, настолько просто, что теперь ему было смешно, как много сил он потратил на то, чтобы представить себе, как все это произойдет. Роджерс увидел его, узнал и бросил вызов. Он не помнил, чтобы встречался с Роджерсом прежде, но отнюдь не был уверен, что Роджерс его не знал, – он мог быть одним из звеньев в длинной цепочке конспирации. Лейф Дженнет, наверное, сейчас уже в Олусти, но у Джесса Роджерса было много других способов узнать, что хищника выпустили из клетки и Святой идет по его следу. Таким образом, Роджерс – или люди, за ним стоящие, – просто взяли быка за рога...

– Конечно, конечно, – сказал Святой спокойным голосом. – Я сейчас пойду.

Официант поклонился, не проявляя никакого интереса к происходящему, и удалился. И тут Святой увидел глаза Карины, устремленные на него.

– Вы меня извините? – спросил он.

– Сначала, может быть, станцуем еще один танец? А тем временем вернется Хоппи и составит мне компанию.

Казалось, она не могла придумать никакого иного способа задержать его, желая тем самым спасти его или, наоборот, предавая. И то и другое, они оба знали это, было невероятным. Он улыбнулся.

– Почему же не сейчас? – тихо спросил он. – Хоппи вернется, но я не собираюсь брать его с собой. У меня к Роджерсу личное дело. Я сюда пришел, чтобы встретиться с ним, так что я должен пойти. Не знаю, что он задумал, но я выясню это. Это принцип, который я исповедую, – выяснять. И если ему известно, что именно так я работаю, и он будет к этому готов, я выясню это тоже.

Она не двигалась и не произнесла ни слова.

Затем слегка коснулась его руки; и это прикосновение было подобно поцелую, или объятию, или даже чему-то большему, а может быть, – ничему.

– Счастливо, Святой.

– Мне всегда везет, – сказал он и быстро последовал за официантом.

Ему хотелось, чтобы события развивались именно таким образом – очень быстро и чтобы он мог с головой погрузиться в опасную стихию, а не заниматься бесплодными размышлениями, не предпринимая никаких действий: он устал думать. В этом не было никакой бравады. Ему хотелось того, чего от него ожидали, – хотелось дерзко и отчаянно.

– Показывайте, куда идти, Адольф, – сказал он, и в глазах официанта чуть заметно сверкнули искры.

– Хорошо, сэр. Сюда.

Они по периметру обошли чуть ли не весь зал, миновали оркестр и прошли через прикрытую занавесом дверь, очутившись в коридоре длиной примерно в два ярда, который поворачивал налево, потом еще раз налево, образуя букву "П".

Саймон остановился на одном повороте и принялся поправлять на ботинке шнурок, который у него был в полном порядке. Когда Саймон проходил по залу, Марч и Фрэд танцевали, но если они собирались последовать за ним, то с минуты на минуту должны будут появиться здесь. Он довольно долго возился со своим шнурком, но никто не появился, и он продолжил путь.

В конце коридора, длиной в восемь футов, была дверь, которая, судя по дверному блоку, окантовывавшему толстое матовое стекло, вела наружу. Левая стена была тонкой, и приглушенный шум и звон посуды говорили о том, что там находится кухня. Дальше по обе стороны коридора были обычные двери. Из одной такой двери вышла красивая черноволосая девушка в прозрачном белье и саронге[10] и, едва взглянув на них, прошла дальше, ожидая своего выхода на сцену. За дверью на противоположной стороне коридора слышались громкие мужские голоса. Вдруг эта дверь распахнулась, и из нее выпорхнуло юное создание в платье с блестками и в серебряном парике, которое, искоса взглянув на них, произнесло: «Ух!» – и со скоростью ящерицы скрылось в двери напротив.

Здесь официант остановился и, когда Саймон подошел к нему, сказал:

– Последняя дверь налево.

– Благодарю.

Саймон пошел дальше. Он шел твердой походкой, преодолевая инстинктивный страх, чувствуя себя неуютно, как будто на спине между лопатками у него нарисована мишень. Его уши были напряжены в ожидании щелчка курка, или свиста занесенного над ним кинжала, или человека, дышащего ему в затылок...

Достигнув наконец последней двери, он оглянулся на коридор, по которому только что прошел, и увидел удаляющегося официанта. Больше никого поблизости не было.

Саймон рассмеялся, тихо и грустно. Возможно, он и вправду стареет, принимает поспешные решения, не утруждая себя трезвым расчетом.

И в то же время пуля, предназначавшаяся ему, была реальностью, и сейчас ему предстояло встретиться с человеком, пославшим ее.

На секунду Саймон задержался у двери. Он знал, что, скорее по привычке, нежели специально, движется по коридору беззвучно, чтобы никто не слышал его шагов. Но тем не менее он все равно не мог различить ни единого подозрительного шороха. Только удаляющиеся шаги официанта, легкий шум за соседними дверьми, звон посуды на кухне и музыка в зале. Несмотря на это, или, скорее, вследствие этого, он опустил руку, которую уже поднял, чтобы постучать в указанную ему дверь.

Вместо этого он схватился за ручку двери, набрал в легкие воздуха и, рывком открыв дверь, влетел в комнату.

Двое мужчин с круглыми лицами, как у Твидлдума и Твидлди[11], стояли в углу с поднятыми вверх руками. Джесс Роджерс лежал на диване, закинув руки на затылок, с сигаретой во рту. Оружия рядом с ним не было видно, поэтому Саймон не мог понять, почему Твидлдум и Твидлди стояли с поднятыми руками. Единственным объяснением мог служить кольт сорок пятого калибра в руке четвертого члена этой компании, сидевшего откинувшись на стуле и взгромоздив длинные ноги на столик.

Шериф Ньют Хаскинс сплюнул на пол точно к ногам одного из своих пленников, скосил свои серые глаза на Святого и произнес:

– Ну как, здорово, а? Входи, сынок. Мы тебя ждем.

Саймон Темплер осторожно прикрыл за собой дверь.

Нужно было оценить обстановку, а для этого требовалось время. Представшее его глазам зрелище напоминало сцену безумного чаепития из «Алисы в Стране чудес». Конечно, он уже видел Безумного Зайца, пронеслось у него в голове. Теперь вот были эти двое: Твидлдум и Твидлди. Несомненно, шерифу Хаскинсу в данном случае отводилась роль Безумного Шляпника. Джесс Роджерс, судя по его положению, был кандидатом на роль Сони[12]. Того и гляди они начнут петь и танцевать, а Тутси и Вивьен – отплясывать свою зажигательную румбу посредине.

Таково было впечатление Саймона от увиденного в первый момент – сродни шоку. В действительности же он оказался в ловушке у бандитов. Впервые в жизни он задумался над тем, имеет ли он право кичиться перед Хоппи своим интеллектуальным превосходством.

– Привет, шериф, – сказал Саймон. – Вы и здесь поспели?

Та неиссякаемая энергия, благодаря которой ему удалось сохранить спокойствие, зашкалила бы любой прибор; но он справился. И с такой же энергией попытался понять, что произошло.

Единственное, что не укладывалось в рамки его логики, так это присутствие Твидлдума и Твидлди.

Кроме того, что они внешне были очень похожи, у них еще были и одинаково крепкие торсы, – видимо профессионально, – их объединяло и еще нечто. Было что-то странное уже в самом изобилии неправдоподобия, что-то психологически не соответствующее той картине, которая предстала его взору.

В следующую же секунду все стало ясно. Даже потерпев поражение, они выглядели как солдаты, идущие на парад. Им оставалось только надеть униформу.

На столике слева от Хаскинса лежали два пистолета. Шериф поймал взгляд Саймона, когда тот посмотрел на них, и отодвинул ноги в сторонку, чтобы он мог лучше их разглядеть. Он поджал губы – вокруг них собрались морщины, – потрогал оружие большим пальцем левой руки.

– Теперь, когда вы здесь, вы, вероятно, сможете нам помочь. Человек, вам подобный, должен быть хорошо знаком с оружием. Что вы можете сказать об этих железяках?

Святой не сделал никакой попытки приблизиться – он знал, что нельзя делать неосторожные движения в присутствии человека, который, как было очевидно, прекрасно владел ситуацией. Ньют Хаскинс мог сверкать красотой подобно старинной мебели, выставленной где-нибудь на Центральной улице в Нью-Йорке, но Саймона не проведешь. Хаскинс даже не нервничал: стоит ему шесть раз спустить курок, и шесть человек окажутся трупами.

– Одна из них – револьвер триста пятьдесят седьмого калибра, – сказал Святой.

– А вторая?

Саймон прищурился:

– Похоже на револьвер четыреста пятьдесят пятого калибра – армейский.

– Ха, армейский? – Свободной рукой шериф почесал затылок. – Какой точно армии?

– В последней войне он был официальным оружием в британской армии. – Саймон ответил медленно. – Сейчас не знаю, где они его используют.

Хаскинс искоса посмотрел на Твидлдума и Твидлди:

– Как вам кажется, могут эти двое состоять на службе в британской армии?

Саймон отрицательно покачал головой:

– Скорее совсем наоборот.

– Вот и мне тоже так кажется. Но я снял с этого Ганса и этого Фрица наручники пятнадцать минут назад. – Хаскинс снова выплюнул табак прямо на пол. – Почему ты думаешь, что у кого-то из них должен быть револьвер, который принадлежал тебе?

– Думаю, что мне будет трудно это доказать, – ответил Святой.

Хаскинс сдвинул на затылок фуражку и почесал лоб.

– Я тоже не могу подтвердить этого, если уж на то пошло, – сказал он. – Но мне кажется, что вы можете многое прояснить. Происходит много такого, что никак не поддается объяснению. – Может, присядешь, сынок, и объяснишь папочке, что происходит?

Святой сел.

– Если вы не возражаете, я снова повторю: вы и сами здорово везде успеваете, – заметил он.

– Я за это получаю жалованье. Но должен тебе сказать, я никогда до твоего появления здесь не работал так много. – Его серые глаза были спокойны, хотя и сверкали стальной решимостью. – Я относился к тебе терпимо, ведь ты, как-никак, гость, если можно так выразиться. Но ты не должен забывать, что мы не Скотленд-Ярд. Мне рассказывали, что они действуют с прохладцей, ну а у нас здесь всегда спешка, и мы бываем порой грубы, когда теряем терпение.

Создалось впечатление, что в комнате их было только двое. Твидлдум и Твидлди застыли на месте с поднятыми вверх руками, словно каменные изваяния. А Джесса Роджерса словно бы и вообще не было. Он ни разу не пошевелился и не произнес ни слова, но его полузакрытые глаза за стеклами очков без оправы неотрывно следили за Святым.

– Можешь закурить, если хочешь, – продолжал Хаскинс. – Но разрешается вытащить из кармана только табак. – Он наблюдал за тем, как Святой достал сигарету, закурил и спрятал зажигалку. – Ты случайно пришел сюда не для того, чтобы встретиться с парнем по имени Джесс Роджерс, а?

– Вы это знали.

– Конечно. Ты говорил мне об этом сегодня. Я слышал, сынок, что ты собирался прийти к этому парню в уборную и убить его. Мне твоя затея показалась глупой, и я обязан был предотвратить кровопролитие.

Саймон вытянул свои длинные ноги и выпустил дым к потолку:

– Очень любезно с вашей стороны, шериф.

– В глубине души, – заявил Хаскинс, – я человек очень добрый. – Он осмотрел нарядный костюм Святого. – Итак, ты не имел намерения убивать Джесса. По крайней мере, сейчас. Ты просто пришел сюда отдохнуть и повеселиться. И, конечно, не ты привел сюда рыжеволосую красавицу?

– Если по правде, – искренне ответил Святой, – то я.

– Раз уж ты начал, сынок – сказал Хаскинс, – продолжай.

Саймон стал просчитывать все возможные ситуации. И, как ни странно, ни одна из них не представлялась ему опасной. Впервые в жизни он вел расследование совершенно открыто, не таясь. И сам этот факт беспокоил его больше, чем если бы ему приходилось прибегать ко лжи. В подобных ситуациях, как правило, неизбежна таинственность, хитрость и ловкачество. Но Хаскинс не касался деталей, которые Святой вынужден был скрывать. А это и спасательный жилет, привязанный к руке утонувшего парня, и перенос трупа на яхту Марча, и последующая беседа с ним, и всплывшая ненадолго подводная лодка. И все это было неведомо Хаскинсу, и, чтобы он ничего не узнал, даже его враги вынуждены были сплотиться. Хаскинс не делал тайны из проводимого им расследования и не беспокоился, что Саймон может о чем-то догадаться. Придумать какую-нибудь убедительную ложь не составляло никакого труда для Саймона. Самое трудное для него заключалось в том, чтобы ему поверили, когда он говорил правду.

– Мне скрывать нечего, – сказал Святой и ощутил фальшь в собственных словах, едва открыв рот. – Вы знаете не меньше, чем я, если не больше.

– Продолжай, сынок.

Святой потянулся за сигаретой, мысленно выстраивая факты в логическую цепь. Если нет насущной необходимости сочинять ложь, почему бы не сказать истинную правду?

– Вы знаете, почему я здесь, в Майами. Меня позвал Джил-бек. Я показывал вам письмо его дочери. Я знаю только то, что написано в письме, – что она беспокоилась об отце. Теперь, когда Джилбеки исчезли, я, естественно, подозреваю, что здесь что-то неладно. И, естественно, хочу найти их. Но не знаю, с чего начать.

– Тем не менее ты начал хорошо.

– Но кто-то еще тоже приступил к поискам – тот, кто знает, что я их ищу. В меня стрелял Дженнет. Мы поймали и раскололи его; может быть, мы нарушили какие-то правила, но я рассказал вам обо всем как на духу. Дженнет сказал, что выполнял приказ Роджерса, с которым он познакомился на барке Галлиполиса и о котором он ровным счетом ничего не знал. Поэтому я пошел туда, и там состоялась вторая наша с вами встреча. Об этом я вам уже говорил. От Галлиполиса я узнал, что Роджерс работает здесь. Вот я и наведался сюда.

– Значит, вы и Галлиполис кое-что скрыли от меня. – В голосе шерифа прозвучал упрек. – Так...

– У Галлиполиса есть предубеждение против представителей закона, – с улыбкой объяснил Святой. – Лично я не придаю этому никакого значения. Я предпочитаю заботиться сам о себе. Кроме того, представители власти очень часто неправильно истолковывают мои поступки.

– Может быть, и так.

– Смотрите, – продолжал Саймон, – как долго вы не хотели мне верить, когда нашли мою записку на «Мираже». Столько же времени, сколько потребовалось для того, чтобы отыскать меня в доме Джилбека и начать осыпать меня всякой руганью...

– Минуточку, сынок. – Хаскинс вытянул шею на целых два дюйма. – Кто сказал тебе, где я нашел эту записку?

Святой выпустил целое облако дыма.

– Вероятно, – сказал он не моргнув глазом, – тот самый человек, который подсказал вам, что «Мираж» находится в Уайлдкэт-Ки.

На сей раз Саймон попал в самую точку. Шериф слегка прищурился и снова принялся жевать табак.

– Сынок, – заметил он, – я не против того, чтобы рассказать тебе о том, как я устал подбегать к телефону и получать информацию от человека, называющего себя «другом». Сначала мне рассказали о потонувшем матросе на яхте «Марч хэер». Затем – о «Мираже» в Уайлдкэт-Ки. Затем – чтобы я проследил, что ты делаешь на барке Галлиполиса с этим беглым уголовником. А вот сегодня вечером – с Джессом Роджерсом.

– Вы хотите сказать, что он позвонил вам? – Саймон удивленно посмотрел на лежащего на диване Роджерса.

– Так точно, сынок, – неожиданно ответил Хаскинс. – Но сначала «друг» позвонил ему. «Друг» предупредил его, что что-то замышляется сегодня против него, и тогда он позвонил мне. Это было не более часа назад. И вот я здесь. Я мечусь по городу и подставляю свою спину, памятуя о том, что не должен навредить тебе. Мы с Джессом идем рука об руку. Так что когда он пришел, я спрятался.

Брови Святого поползли вверх.

– Спрятались от кого?

– Вот от этих двоих – от Ганса и Фрица. – Хаскинс перекатил за щекой табак с одной стороны на другую. – Кажется, твоя неугомонность тебя подвела. Если бы я не появился здесь вовремя и не отобрал у них эти стальные игрушки, ты и Джесс или то, что от вас осталось бы, лежали бы на полу, ожидая священника.

Саймон снова посмотрел на два пистолета на столике, на Твидлдума и Твидлди, затем снова на Джесса Роджерса и испытал чувство, подобное тому, как если бы он находился на краю ломающейся над пропастью льдины.

– Ну, продолжайте, – сказал Саймон. – Давайте дальше.

– Да, неплохо, что «друг» предупредил Джесса, – продолжил Хаскинс вдохновенно. – А когда Джесс закончил свое выступление, ему передали, что ты хочешь с ним встретиться...

– Подождите, – прервал его Саймон. – Я не заходил так далеко. Он сказал неправду. Это мне сообщили, что он хочет меня видеть.

Хаскинс едва заметно подвигал своими косматыми бровями.

– Так сообщил ему официант, и у меня нет оснований не верить ему, сынок. Может быть, официанту кто-то дал такое поручение. Мне все равно. Так или иначе, ты здесь. И когда ты сюда должен был войти, Ганс и Фриц уже задержали Роджерса. Ганс должен был застрелить тебя одним пистолетом, а Фриц Джесса – другим, британским, затем они должны были оставить оружие возле каждого из вас и выскочить через окно. Когда все сбежались бы сюда, дело выглядело бы так, что вы убили друг друга, поскольку по крайней мере четыре человека могли подтвердить, что ты весь день гонялся за Джессом, чтобы отомстить ему за то, что с помощью Лейфа Дженнета он хотел убить тебя. Мне подобная версия показалась бы вполне правдоподобной. – Шериф почесал носком ботинка ногу. – Если учесть все эти обстоятельства, сынок, то напрашивается вывод: кто-то желает избавиться от вас обоих.

Саймон Темплер словно набрал в легкие дыма и забыл его выпустить. Он весь напрягся и замер.

Но в эти, казалось, длящиеся вечно секунды его мозг поглощал всю информацию, вплоть до мелочей, анализировал ее, проводил дедукцию так же интенсивно, как легкие поглощали сигаретный дым. Постепенно вырисовывалась некая картина, в которой даже самый крошечный фрагмент имел определенный смысл. Несомненно, он потратил астрономическое количество времени, энергии и умственного труда, чтобы узнать, куда летит дикая утка, но разве это было напрасно? Дикая утка – только педант может возражать против такой метафоры, как нельзя лучше подходящей к данному случаю, – вернулась домой, чтобы высиживать яйца. Оставалось совсем не много неясных мест.

– В этом есть смысл, шериф. – Естественное звучание собственного голоса удивило его. – Я потратил около двенадцати часов, чтобы дать заманить себя в умело расставленные сети. Но как же насчет Джесса? Он действительно приказал Дженнету стрелять в меня?

И тут впервые заговорил Роджерс, ровным, бесцветным голосом:

– Да, я приказал выстрелить в вас, но ни в коем случае не попадать. Я решил посмотреть, что из этого выйдет.

– Вот видишь, сынок, – объяснил Хаскинс, – ты дал возможность втянуть себя в мощный заговор. Сегодня я узнал, что Джесс работает здесь, как бы ты сказал, «негласно» на министерство юстиции. Но меня это тоже не удивило. Мне уже давно известно, что этот ресторан является прибежищем американских нацистов.

– Конечно, – произнес Святой с живостью в голосе, которая была почти неуловима. – Конечно...

И он почувствовал прилив свежих мыслей, ясности и легкости ума. Теперь все встало на свои места – обрело четкие очертания. Единственное, что его удивляло, так это то, что он сам недодумал все до конца. Последние слова Хаскинса замкнули цепочку.

Штаб американских нацистов[13]. И эти все весельчаки. Карина пыталась объяснить это ему, что называется, положила информацию ему в рот, а он не удосужился ее проглотить. Вот ловушка, в которую он чуть было не попал. Эта мрачная, замысловатая тевтонская тщательность. Можно было почти воочию увидеть руку самого Гиммлера. Но между Гиммлером и его жертвами здесь, в Майами, как и в любом другом уголке мира, окутанном паутиной интриг и саботажа, в этом тайном обществе, которое не мог осмелиться достаточно убедительно описать ни один писатель-фантаст, были еще и посредники – выученики Гиммлера. Кто же здесь выступал этим посредником? Местный лейтенант такого гангстеризма, о котором цезари гражданского преступного мира и не могли мечтать? Нет, не лейтенант. А капитан. Капитан Фрэд. Человек, в котором Саймон сразу разгадал главаря, хотя внешне все выглядело так, будто приказы отдает Марч. Это был Фрэд, вне всякого сомнения. Иногда Саймон сомневался, но чаще у него возникала уверенность, рожденная вдохновением. Конечно же, посредником должен быть Фрэд. Именно от него тянулись нити к Марчу, Джилбеку, Международному инвестиционному фонду, торпедированному танкеру и даже к утонувшему матросу со спасательным жилетом с маркировкой британской подводной лодки. Все, все нанизывалось на один крючок... Оставались неясными несколько мелких деталей, но их выяснение не составит труда. Разгадка найдена, все факты четко выстраивались в логически завершенную линию...

– Конечно, – произнес Святой, как будто прошла целая вечность. – Джесс не мог долго находиться под прикрытием, как он рассчитывал. Он навлек на себя чье-то подозрение, и этого было достаточно, чтобы избавиться сразу от нас обоих.

– Я тоже так думаю. – Наконец Роджерс встал, и Саймон подивился тому, какие проницательные у него глаза. – Я все время наблюдал за вами и понял, что вы говорите правду. Но Хаскинс не спросил, почему они хотели избавиться от вас.

Саймон закурил очередную сигарету. Так как ему были известны некоторые факты, о которых не знали Роджерс и Хаскинс, то он мог нарисовать более полную картину происходящих событий. И тут его обуяло свойственное ему безрассудство, которое сплошь и рядом было чревато смертельной опасностью, но в то же время приносило удовлетворение. У него в руках был ключ к жизни, и ему хотелось им воспользоваться.

– Единственное, что мне приходит в голову, – ответил Саймон, – так это то, что исчезновение Джилбеков каким-то образом связано с этими событиями. Они были уверены, что я непременно проявлю интерес к этому делу и что я представляю для них реальную опасность. Если они, конечно, вообще принимали меня в расчет. Может быть, они просто искали козла отпущения и, узнав, что я в городе, решили отправить меня в более безопасное для них место. Но исчезновение Джилбеков наверняка имеет отношение ко всей этой истории, поскольку «друг» сначала отправил шерифа ко мне, разузнать о записке на «Мираже».

Искренность Саймона была вполне убедительной.

– И вы до сих пор не уяснили для себя, какое отношение ко всему этому имеет Джилбек? – спросил Роджерс, не сводя с него глаз.

– Нет, – солгал Саймон робко. – Если бы у меня были хоть какие-нибудь версии на этот счет, я бы мог спать спокойно.

Роджерс посидел еще с минуту, потом встал. Он подошел к окну и тихо свистнул. Двое полицейских маячили в темноте. Роджерс отвернулся от окна, а Хаскинс сказал:

– Ребята, вот те два парня в углу уверены, что Майами-Бич – передовая линия фронта. Мне хотелось бы, чтобы вы отправили их в город и охладили их патриотический дух. – Он взял оба револьвера в левую руку и, протягивая их Роджерсу и Саймону, сказал: – Заберите это с собой и зарегистрируйте как незаконно хранившееся оружие.

– Вы еще о нас услышите, – взревел Твидлдум, когда шериф указал им на окно. – У нас есть законное право...

Хаскинс прищурил один глаз и сказал:

– Наше местное гестапо знает о вас все, и боюсь, что вам зададут перцу больше, чем у вас там, дома. А пока я дам вам бумагу и вы напишете своему боссу, чтобы он, черт его подери, оставил свое мировоззрение дома.

Когда оба выбрались через окно, Саймон храбро заявил:

– Если вы обо всем знали раньше, почему не навели здесь порядок?

– Иногда место, подобное этому, очень полезно, – объявил Роджерс. – Если знаешь, где плавает мелкая рыбешка, наверняка можно узнать, где собирается рыба и покрупнее.

– А кто же здесь крупная рыба?

– Вот за этим меня сюда и послали, – пожал плечами Роджерс. – Вероятно, крупная рыба заметила меня раньше, чем я заметил ее. Но, надеюсь, это не имеет большого значения. Кто-нибудь другой зацепит ее там, где она соскользнула с моего крючка, и в конце концов мы выловим ее. Даже если их план сработает, тоже не страшно.

– Вероятно, весьма утешительно иметь такой философский взгляд на вещи, – заметил Святой.

Хаскинс убрал свой револьвер.

– Сынок, – обратился он к Саймону, – в этой стране всегда разрешалось плохим мальчикам немножко поиграть, если они того хотели. Мы даем возможность оловянным солдатикам помаршировать, и походить строем в нашей мирной стране, и помахать свастикой, и поприветствовать Гитлера, и попытаться разрушить демократию, которая дает каждому возможность кричать, что ему благорассудится, даже если у него такая точка зрения, которую те, кто с ней не согласен, не должны позволять излагать даже шепотом. Мы действуем в соответствии с Конституцией, а Конституция гарантирует эти права. И мы даем им свободу попытаться отнять эту свободу, за которую основатели нашей страны отдали свои жизни. Мы так боимся, что нас обвинят в том, что мы сами такие же, как они, что мы скорее позволим им создать и вооружить собственную армию, чтобы навязать нам свои идеи, чем дать им повод говорить, что мы лишаем их той свободы, которую они хотят у нас отнять. Вот почему мы самая великая в мире страна, а все смеются до коликов, глядя на нас.

Наступило молчание. Затем довольно спокойно заговорил Саймон:

– Никто не посягает, на твою страну... Я еще нужен вам здесь?

– Сейчас они уже поняли, что их план раскрыт, – сказал Роджерс. – Вам нужно проскользнуть через черный ход вместе с нами.

– Но в зале осталась рыжеволосая помощница Марча, – сказал Святой. – И еще один мой друг в мужском туалете. Я не могу ихбросить. Если банда узнала, что заговор раскрыт, они догадаются, что вы здесь с Хаскинсом и другими полицейскими. Поэтому они не решатся на новый заговор. Выбирайтесь отсюда путем, какой предпочтет Хаскинс, а я уйду отсюда так же, как пришел. Я в состоянии сам о себе позаботиться.

– Зайдете завтра отметиться в местное отделение Федерального бюро расследований? – спросил Роджерс.

Они понимали друг друга с полуслова. Их глаза встретились. Смерть проскользнула мимо, едва не задев их, и они остались живы, преисполненные новой силы. И оба знали это.

– Если смогу, – ответил Святой и ушел.

Он быстро зашагал назад по коридору. У него уже созрел собственный план действий, теперь совершенно ясный и не требующий корректив; он знал также, что фактор времени значил для него сейчас больше, чем когда-либо... В мужской гримерной слышались тихие голоса. Выходя из коридора, он повстречал черноволосую девушку; она, видимо, закончила свое выступление, так как в руках держала то, что осталось от ее платья, а на ней не было ничего, чтобы прикрыть изящную наготу. Они прошли, едва взглянув друг на друга. Точно так же он прошел бы и мимо самой королевы красоты. Он спешил к Карине Лейс.

Но за столиком ее не оказалось.

Равно как и Хоппи Униатца.

И не то что они отлучились на минутку. Столик, за которым они сидели, был накрыт заново для приема следующих посетителей. Не было оснований полагать, что они еще вернутся.

Саймон осмотрел зал и заметил много перемен. К прежним посетителям добавились новые, но зал не был переполнен. Он сразу понял, в чем дело. Многие из постоянных гостей покинули заведение. Исчезли флегматичные юноши и девушки. Между прочим, не было видно и того официанта, который провожал его за кулисы. В этом, конечно, не было ничего удивительного. Все участники операции были незаметно эвакуированы, и осталась публика, которая действительно пришла развлекаться.

Самым подозрительным было исчезновение Марча и Фрэда. За их столиком уже сидели другие посетители ресторана, а девушки, составлявшие им компанию, уже поджидали новых гостей.

Святой заметил старшего официанта, шествовавшего по залу, оглядывая гостей сверкающими, словно голубые льдинки, глазами. Саймон внезапно возник перед ним, вытянувшись во весь свой рост и расправив широкие плечи.

– Где мои друзья, пришедшие со мной? – спросил он.

– Не знаю, мсье.

Официант попытался продолжить путь, но Святой наступил ему на ногу, пригвоздив к полу.

– Бросай свой бруклинский французский, Альфонс. И смотри не просчитайся. Мне понадобится всего тридцать секунд на то, с чем хирургу придется возиться полгода, приводя твою физиономию в порядок. И если появятся вышибалы, я начну стрелять. Ну, будем говорить или как?

– Ах, – чуть слышно выдохнул официант: видно, к нему начала возвращаться память. – Вы имеете в виду того крупного джентльмена и рыжеволосую леди?

– Вот так-то лучше, – сказал Святой. – Давайте начнем с того, что случилось с тем джентльменом.

– Он ушел.

– Когда?

– Когда вы еще оставались за столом, сэр. Он встал и ушел.

Швейцар не остановил его, так как вы еще оставались в ресторане и могли оплатить счет.

У Саймона зародилось страшное подозрение, но он не подал вида.

– Хорошо. А что с леди?

– Она ушла вскоре после того, как вы ушли, сэр.

– Одна?

Официант поджал губы.

– Не ушла ли она случайно с мистером Марчем? – спросил Саймон.

Официант запнулся. Рядом находились посетители, сновали официанты, которые могли слышать их разговор, но Святой не обращал внимания ни на кого. И ни на что. Он бесцеремонно ткнул старшего официанта в бок.

– Да, сэр. Она подошла к нему и что-то сказала. И они сразу же ушли.

– И капитан Фрэд с ними?

– Да, сэр.

Святой кивнул.

– Ты хороший парень, Альфонс, – тихо сказал он. – И я оплачу свой счет, коль скоро ты сказал мне правду.

– Этого не требуется, – сказал главный официант. – Его оплатил мистер Марч.

Саймон вышел из ресторана «Палмлиф фэн»; он задыхался от гнева. Никто не пытался помешать ему, и он не знал, да и не хотел знать почему; то ли у них не было никаких инструкций на этот счет, то ли они боялись, что он может предпринять какие-нибудь ответные меры. Но так или иначе, он миновал двух швейцаров, демонстративно выражая пренебрежение к их заведению, и был разочарован, когда они никак не отреагировали на это. Ему хотелось поскорее забыть о покровительственном жесте Марча.

Но как только «кадиллак» покатил по шоссе вдоль берега океана, он понял, что иначе и быть не могло. Марча и Фреда оповестили сразу же о том, что их план провалился. Но ведь формально они не имели к нему никакого отношения, поэтому могли бы продолжать сидеть в ресторане, однако они не остались. Их скоропалительный уход свидетельствовал о том, что им нужно было разработать новый план.

И опять он подумал о Карине. Скорее всего именно она предупредила Роджерса. Но ведь у нее была возможность предупредить и самого Саймона, а она этого не сделала. И как только он ушел, она сразу же вернулась к Марчу. Она оставалась единственной загадкой, к разгадке которой он не мог подобрать ключа. Если только ее роль во всем этом была настолько заурядной и подлой, что он не хотел замечать этого...

Он старался не думать о ней.

Теперь все зависело от того, хватит ли у него времени. Безусловно, Марч и Фрэд начнут действовать быстро. А он обязан действовать еще быстрее и упредить их. Теперь не нужно было соблюдать предосторожности, и он мог действовать в открытую. Что ему было нужно, так это помощник, который ждал бы его сигнала.

Машина тем временем подкатила к дому Джилбека. Саймон медлил, не выходил из машины, намереваясь прежде закурить. Он знал, что Питер и Патриция ни за что не лягут спать, не дождавшись его возвращения. И они не могли никуда уйти, так как он велел им сидеть дома. Но дом был погружен в темноту, лишь одинокий огонек светился в окне комнаты для прислуги.

Саймон пересек холл и оказался во внутреннем дворике. Там тоже было темно и тихо, если не считать шелеста пальмовых листьев да глухого рокота морского прибоя.

Он поспешил на кухню.

– Где мисс Хольм и мистер Квентин? – рявкнул он. Дездемона оторвалась от чтения любовного романа, отметив своим черным пальцем место, где остановилась.

– Они в тюрьме, – безмятежно ответила она.

Святой не поверил своим ушам:

– В какой тюрьме?

– Боже мой, да откуда я знаю! Пришел полицейский и забрал их – пятнадцать минут назад, думаю, вас они тоже ищут, – произнесла негритянка с чувством выполненного долга.

Саймон вернулся в холл и снял трубку телефона. У Ньюта Хаскинса была возможность обойти все укромные места «Палмлиф фэн», чтобы увидеть то, что он увидел, и вызвать раздражение администрации.

– Конечно, я должен был все это предвидеть, чтобы не дать вам возможности провести меня, – сказал Святой с жаром. – Но почему, когда я беседовал с вами, вы не сказали мне, что ваши полицейские арестовывают моих друзей? И в чем их обвиняют, и что вы собираетесь предпринять?

Последовала длинная пауза.

Затем Хаскинс сказал:

– Никаких обвинений нет, и я вообще никого не посылал арестовывать ваших друзей.

– А как насчет полиции Майами?

– Если только твои друзья не грабили дом, их вряд ли могли задержать, но я бы об этом знал. Мне кажется, ты идешь по ложному следу, сынок.

– А может быть, и нет, – тихо сказал Святой и положил трубку, прежде чем Хаскинс успел что-либо ответить.

Через несколько секунд он снова мчался в машине, разбрасывая во все стороны гравий и песок. Теперь все было настолько ясно, что он отринул все сомнения. И план, который уже почти сложился в его голове на пути из «Палмлиф фэн», теперь поглотил все его внимание и заслонил все остальные мысли. Раскрыть все карты и выиграть игру на Лэндмарк-Айленд или «Марч хэер»...

«Кадиллак», взвизгнув тормозами, направился в Козуэй, игнорируя автоинспекцию, следившую за скоростью автотранспорта. А сразу за поворотом к Стар-Айленд он остановился как вкопанный, несмотря на отчаянные сигналы машин, ехавших позади него.

Можно было безошибочно угадать четкий серый след парохода, уходящего в Гавенмент-Кат и дальше в открытое море. Яхта «Марч хэер» уже отплыла. Ее нельзя было догнать на машине. До нее нельзя было доплыть. Ее можно было перехватить на катере, но и тогда не было бы возможности попасть на борт. А на борту, без сомнения, были Патриция Хольм и Питер Квентин. Он не мог их видеть, зато видел Карину Лейс. Она стояла, прислонившись к перилам, рядом с Рэндолфом Марчем, глядела на транспорт, бегущий по дамбе, и смеялась.

Глава 6

Как Хоппи Униатц предавался умственным изысканиям, а Галлиполис раздобыл необычное средство передвижения

То, что мы при отсутствии лучшего выражения приблизительно назовем «мыслительными процессами» Хоппи Униатца, не отягощалось, к счастью, телеологическими осложнениями, например, каким бы то ни было беспокойством о последствиях. Его ум, если правомерно в данном случае употребить это слово, был похож на улицу с односторонним движением, по которой с безжалостным грохотом холодной черной массой катились редкие идеи в направлении, которое нельзя было изменить. Как только какая-либо идея попадала в струю этой катящейся черной массы, она там застревала навсегда, как муха в капле клея, случайно попавшая на ленту конвейра на заводе Форда.

Саймон Темплер иногда, как это было в данном случае, слишком поздно вспомнил, что лента в голове мистера Униатца двигалась с иной скоростью, чем у других, так что вполне можно было считать, что она вообще не двигается. Однако думать так означало бы серьезно недооценивать мистера Униатца. Создателю, сотворившему его череп так, чтобы прежде всего он мог выдерживать удары дубинок и пивных бутылок, не хватило места для серого вещества, но тем не менее для такой субстанции было найдено небольшое пространство, в котором посеянная мысль могла прижиться и разрастись в причудливые формы сталагмит. Единственной сложностью в данном случае было то, что брошенное в субстанцию семя было обречено на забвение к тому времени, когда наступало цветение.

Так оказалось и на этот раз. Для Хоппи Униатца первоначальный сценарий был настолько незыблем, что он просто не поверил бы, что Святой хоть на йоту отступил от него.

У Хоппи были трудности только с отсутствием транспорта. Он понимал, что Святому не понравится, если он оставит его без машины, поэтому прошел мимо «кадиллака» и выбрал ярко-красный «линкольн», стоявший чуть дальше. Ключа в машине не было, но эта проблема решалась элементарно. Когда мотор включился, его лицо засияло, как у младенца. С видом невинной добродетели он покатил в «линкольне», оставляя за собой облака пыли, подобно Парсифалю[14] в поисках чаши Грааля.

Он не сомневался в том, что сможет отыскать дорогу на барку. Для человека, которому приходилось доставлять грузовики с пивом и другим подобного рода ценным грузом по проселочным дорогам к хорошо замаскированным пристаням, это была относительно несложная задача. Он безошибочно свернул на 63-ю улицу, далее на юг по Пайнтри-Драйв, а затем по Дейд-бульвару к Винишиан-Козуэй. И прежде чем он достиг Тамайами-Трейл, у него созрела другая мысль, которая согревала его, пока он ехал: эта поездка не должна рассматриваться как удовлетворение своих эгоистических амбиций. В тот вечер, Хоппи припомнил, он выработал собственную теорию, которую Святой за недостатком времени не мог оценить. И вот теперь, когда Святой занят своей рыжеволосой курицей, он, Униатц, приступил к реализации этой теории...

Ночью шоссе выглядело иначе, чем днем. Хоппи сделал два неправильных поворота и потерял пятнадцать минут в поисках песчаного берега, прежде чем отыскал место, где Саймон оставлял свою машину в тот вечер. Когда он достиг открытой площадки, окаймленной деревьями, он все еще не был уверен, что движется в правильном направлении. Он полагался на свой инстинкт: усиливающаяся жажда гнала его вперед, как верблюда в пустыне, которого инстинкт безошибочно ведет к оазису. Но даже его навыки лоцмана не помогли ему обойти стороной лужи грязи, и его брюки в широкую полоску оказались изрядно вымазанными. Наконец он увидел темный силуэт барки на фоне неба.

Когда Хоппи всем своим весом обрушился на сходни, узкая полоска света упала на палубу и в дверях показался Галлиполис. Его фонарик ослепил Хоппи и погас.

– Вот это да! – воскликнул Галлиполис. – Какая неожиданность. Что тебя сюда привело?

– Меня зовут Униатц. – Хоппи вошел внутрь, и его обдало теплом, царившим в освещаемом керосиновой лампой баре. – Я пришел снова попробовать вашей флоридской водички. Уж больно хороша.

Галлиполис остановился в конце стойки и, подозрительно уставившись на мистера Униатца, усмехнулся:

– А в чем дело? все забегаловки в городе закрыты, что ли?

– Там только время терять, – с чувством объяснил мистер Униатц. – Там никакой настоящей выпивки, одни только девки... А у вас здесь все особенное.

– О!

Галлиполис достал бутылку, стакан и придвинул к Хоппи. Хоппи словно не заметил стакана и взялся за бутылку. Отхлебнул большой глоток, и, к радости Хоппи, волшебный нектар возродил его атрофированное обоняние и приятным теплом согрел все его нутро. Хоппи был счастлив. Он чувствовал себя так, словно ангелы подняли его высоко в небо и вдохнули в него свежие силы. Вчерашние впечатления не обманули его. Он воздал должное напитку.

Грек с ужасом наблюдал за Хоппи.

– Эй, парень, – сказал он, – если бы я не видел, как ты поддавал здесь вчера, и если бы не твои россказни о том, что ты сюда приволокся, чтобы еще поддать, я бы решил, что все это просто «утка».

То ли Хоппи ничего не понял, то ли не хотел обращать на это внимания, но он никак не отреагировал на неискренность Галлиполиса. Он махнул бутылкой в сторону пустой комнаты, тяжело дыша, – напиток проникал во все поры его организма.

– Что-то здесь сегодня тихо, а? – заметил он с дружеским участием.

– После вашего с шерифом визита я не велел ребятам приходить сюда некоторое время. – Грек был настороже. – А что сейчас делает Святой?

– Ушел с девахой. Я собирался скоро вернуться домой, но он отпустил меня.

Мистер Униатц опять взял бутылку и провел еще один эксперимент. Все правильно. Никакой ошибки. Напиток что надо! Наконец-то после многих лет бесплодных поисков мистер Униатц понял, что нашел то, что было способно разогреть и насытить его огрубевшее нутро. Это было настоящее питье.

Он опустил бутылку только потому, что, не будучи полной, когда ее подали ему, теперь она абсолютно опустела, и, благоговея, выдохнул значительное количество воздуха, насыщенного соответствующими парами. Похожим на шпатель пальцем он указал на бутылку, как если бы она была священной реликвией.

– Это целое состояние, – сообщил он Галлиполису шепотом, от которого барку затрясло так, как будто по ней пронесся племенной бык.

– Если это так, – ответил грек, – то мне хотелось бы знать, в каком смысле.

– В том смысле, что она ничего не стоит, – сказал Хоппи испепеляющим тоном.

– Что значит – ничего не стоит?

– А то, что она берется из источника.

Галлиполис закрыл один глаз, а вторым с любопытством посмотрел на Хоппи.

– Интересно, кто из нас сейчас шутит? – сказал он. – Этот напиток поступает с винокуренного завода, понял? Раньше это был легкий заработок, а теперь вот летают тут на самолетах и ведут наблюдения с неба.

– А где же этот завод? – вопрошал вызывающе Хоппи. – У меня полно подручных, которые хорошо заплатили бы за такую выпивку.

Грек достал еще одну бутылку. В его улыбчивом взгляде чувствовалась настороженность.

– Скажи, приятель, – сказал он, – что в действительности кроется за интересом Святого к торговле?

Мистер Униатц снова промочил горло. Он оказался лицом к лицу с проблемой, которая его интересовала, но как ее решить, у него не было ясного представления. Он, однако, хорошо помнил о второй причине, побудившей его сюда прийти. Сейчас он как никогда раньше понял правильность своего решения. Ему только не хватало необходимой информации, чтобы подкрепить свою теорию. Задача состояла в том, как раздобыть ее. Все греки были туповаты и необщительны, по мнению Хоппи, а этот оказался типичным представителем своей нации. Мистер Униатц чувствовал, что его ждет неминуемое поражение.

Ощутив с необходимость дополнительных усилий с его стороны, чтобы не выпустить инициативу из своих рук, Хоппи решил, что ему придется выложить на стол остальные карты.

– Послушай, друг. Босс не собирается торговать. Он хочет взорвать источник.

– Какой источник? – спросил Галлиполис, открывая прищуренный глаз.

– Иностранный, – с трудом выдавил из себя мистер Униатц. – Тот, откуда идут поставки Марчу.

Грек прошел в глубь комнаты, где коптила лампа, и подвернул огонь.

– Какой Марч? – спросил он и вернулся к бару.

– Рэндолф Марч, – прорычал мистер Униатц. – Тот, у которого...

– Ты имеешь в виду миллионера в медицинском бизнесе?

Мистер Униатц навострил уши, но решил себя не выдавать. Он раньше об этом никогда не слышал, но это могло послужить зацепкой.

– Возможно, – многозначительно заметил Хоппи. – Во всяком случае, у этого Марча есть источник – вот он-то нас и интересует. Единственное, что требуется от тебя, так это сказать, откуда поступает это питье.

– Ты совсем задурил мне голову, детина, – ответил Галлиполис с улыбкой. – Уж не хочешь ли ты сказать, что этим напитком торгует Марч?

– Конечно, – сказал Хоппи. – Ему это ничего не стоит, один чистый доход. Так что если мы завладеем источником, может быть, босс не станет возражать, чтобы ты примкнул к нашей компании.

Грек достал третью бутылку и налил себе.

– Что-то я немного устал, мистер. Давайте присядем. – Он подошел к одному из столиков и придвинул Хоппи стул. Когда Хоппи сел напротив него, Галлиполис отпил из стакана и продолжал: – Я торгую этим напитком много лет, – сказал он, – но впервые слышу, что производит его Марч.

– Святой всегда обо всем узнает первый, – гордо заметил Хоппи.

Грек вполне мог бы промолчать, но не тут-то было.

– Ты считаешь, что Марч производит его благодаря своему источнику? – не унимался грек.

– Так, значит, у него есть источник! – поймал его на слове Хоппи.

Галлиполис провел рукой по черным кудрям.

– Думаю, его можно так назвать, – капитулировал он. – Только сам он называет его охотничьим домиком. Но у него есть пара землечерпалок и несколько ребят, которые роют ему канал и бассейн для яхты. Ты имеешь в виду это?

Мистер Униатц взял бутылку и снова оросил горло горячащим напитком. Рука у него не дрожала, потому что невозможно было ожидать какого-то внешнего проявления волнения у человека, чья нервная система состояла из нескольких железных узелков, небрежно соединенных между собой крепким канатом. Однако внутренний накал был весьма ощутим и мог прорваться наружу, подобно землетрясению, в любую минуту. Бочкообразная фигура придавала ему сходство с огромной квакающей лягушкой.

– Должно быть, это, – искренне отозвался Хоппи. – Они роют, чтобы углубить источник. И прячутся на яхте, прикрываясь медициной. А мы с боссом решили перехватить их. Ты знаешь, где этот источник?

Галлиполис наклонил стул и стал раскачиваться на задних ножках.

– Конечно, мистер, я знаю, где он находится. – Так как Галлиполиса можно было считать в некотором роде иностранцем, то ему простительно буквальное толкование слов Хоппи; не станем осуждать его за это. – Мне об этом рассказал пожилой мсье, у которого я покупаю этот напиток. У него там неподалеку был завод, но они его выжили оттуда, когда начали свои работы.

Мистер Униатц со зловещим видом придвинулся к нему:

– Ты сможешь отвезти нас туда?

Глаза грека сузились до щелочек.

– Говоришь, мне тоже кое-что перепадет?

– Ты сможешь отвезти нас туда?

– Может быть, и смогу, – медленно проговорил Галлиполис, – или найду парня, который вас отвезет, но сколько я заработаю на этом деле?

– Много, – сказал Святой.

Он стоял в дверях, добродушный и невозмутимый, и улыбался. Во рту у него была сигарета. Глаза светились, подобно молнии на фоне голубого неба. Он знал, что достиг наконец благодаря Господу Богу и неистребимому желанию Хоппи Униатца выпить вожделенного пункта назначения.

– О, не видел вас целую вечность, – сказал Галлиполис. Его голос был нежным, как летний бриз, шелестящий в оливковых садах Македонии. – Берите стаканчик и присаживайтесь, мистер Святой. Ведь вас, наверное, тоже мучит жажда.

– Такой огонь не для меня. – Саймон сел и уставился на мистера Униатца злобным взглядом. – Какой я молодец, что вычислил, где тебя найти, Хоппи.

В его тоне слышался явный упрек, понятный даже толстокожему Хоппи. Святой взирал на него с укоризной, но сохраняя самообладание.

– Босс, – принялся оправдываться Хоппи, – ведь вы велели мне прийти сюда, так? Когда мы были в забегаловке? Так что прослушав Роджерса, я спросил у вас, могу ли я идти, и вы сказали, что могу...

– Знаю, знаю, – терпеливо ответил Святой. – Я так и понял. Хотя у меня ушло много времени на это... Не обращай внимания. Ты сделал огромное дело.

– Я тоже так думаю, босс, – весело отозвался мистер Униатц. – Я сам все рассчитал. Галлиполис – нормальный парень. Мы его принимаем в свою компанию, а он отведет нас к источнику.

Святой откинулся назад и улыбнулся. Он испытывал чувство благодарности, которое нельзя было выразить словами. Конечно, это было совпадение, при мысли о котором у него кружилась голова; и все-таки уже не в первый раз проделанная мистером Униатцем умственная работа приводила к таким результатам, к которым не могли привести умственные усилия более сообразительных людей. Он пробрался на барку, как всегда, в тот самый момент, когда Галлиполис произносил блистательную по невразумительности речь, способную любого повергнуть в отчаяние.

Своими крепкими пальцами Святой барабанил по краю стола.

– Вчера вечером вы мне предложили работу, Галлиполис, а сегодня я хочу предложить работу вам.

Грек блеснул своей белозубой улыбкой:

– За хорошую плату?

– За хорошую.

– Может, вам покажется смешно, но у меня есть совесть. – Галлиполис снова наполнил свой стакан. – Если работа слишком трудная, цена должна быть выше.

– Сначала я хочу знать, – сказал Святой, – ты дурачил Хоппи, когда говорил, что у Марча есть охотничье пристанище или как там он его называет?

– Нет, сэр.

Саймон поднес горящий конец сигареты к самым губам и выпустил облачко дыма вместе с табачными крошками.

Все было красиво, совершенно, законченно... Еще двадцать четыре часа назад ему казалось невозможным среди миллиона бухточек Флориды отыскать пристанище таинственной подводной лодки, которая навела его на мысль, в которую ему не хотелось верить. А двадцать четыре минуты назад казалась еще более невероятной сама мысль о том, что он сможет проследить курс яхты «Марч хэер» и обрести надежду... И вот теперь у него был ответ сразу на оба вопроса. И снова оказалось все так просто, что он должен был бы давным-давно обо всем догадаться. Если бы только он знал наверняка... Но если бы кто-нибудь искал то, что искал он, то наверняка тоже не додумался бы. Человек, подобный Марчу, само собой разумеется, мог иметь охотничий домик в Эверглейдзе, но если он хотел вырыть канал и поставить на якорь такое большое судно, каким была яхта «Марч хэер», – тогда это было всего лишь прихотью миллионера, которую он мог позволить себе удовлетворить. Хаскинс наверняка все это знал, но ни разу не обмолвился. А теперь Святой не мог обратиться к Хаскинсу...

Святой снова раскурил сигарету.

– В таком случае, – сказал он, – ваша задача будет состоять в том, чтобы быть нашим проводником.

– Угу. – Галлиполис поднес стакан к губам. – Вы можете найти себе ищеек подешевле. Сколько человек я должен прикончить?

– Это пока неизвестно, – ответил Святой милостиво.

– Я думал, что здесь какой-то трюк, – признался грек. – Ну, хватит ходить вокруг да около. У вас какие-то счеты с Рэндолфом Марчем, а это все мишура. Но он крепкий орешек, мистер Святой. Может, даже слишком крепкий для таких, как вы или я.

Саймон оценивающим взглядом осмотрел комнату.

– У вас дела идут не шибко? – спросил он.

– За это я должен быть благодарен и вам. Когда сюда начинает наведываться шериф, вы успокаиваетесь и вам это нравится. Но добрая репутация рушится, когда начинают в клиентов стрелять и заталкивать их в тюрьмы.

– Если у вас есть лицензия и вам не нравится наш контроль, – невозмутимо ответил Святой, – вы можете открыть заведение в любом другом более тихом месте.

– Конечно. – Он провел рукой по волосам и взглянул на свою ладонь. – Если действительно нужно делать деньги, мистер, то можно даже поехать в самый центр Эверглейдза и отыскать сугробы снега в горящем торфянике.

Саймон вытащил из кармана пачку денег и протянул одну купюру Галлиполису:

– Видишь сколько?

– Нет, – ответил грек, – у меня плохо со зрением, и больше одного нуля я не вижу.

– Это сотня. Только аванс. Чтобы заработать остальные девять, ты должен отвезти нас к Марчу. И я хочу добраться туда ближайшим путем.

– Ближайший путь через болота, – коротко ответил Галлиполис.

Он поднялся из-за стола и подошел к стойке сзади.

Святой сказал резким тоном:

– У нас с Хоппи много денег, но и у нас есть кое-что еще. Они начнут стрелять, когда увидят автоматы.

– Вы такой же подозрительный, как и я, – заметил Галлиполис с обидой. – Я ищу карту. Думаю, сначала надо немного подготовиться.

Галлиполис вытащил из ящика сложенный листок; Хоппи ослабил руку, державшую револьвер на спусковом крючке.

Галлиполис развернул карту и сказал:

– Выверни фитиль побольше и иди сюда.

Саймон прибавил свету и склонился над картой. Грек ткнул пальцем в самом низу карты западного побережья штата.

– Марч размещается где-то здесь, на Лостменз-Ривер, недалеко от Кэннон-Бей. Ближайший Город Очупи, это около семидесяти миль отсюда на Тамайами-Трейл.

Святой смотрел на обширное зеленое пятно на карте, обозначенное как «Национальный парк Эверглейдз». Только одна тонкая красная линия проходила по всей этой территории площадью в две тысячи квадратных миль и даже больше. От самого побережья бухты шли пунктирные линии, которыми обычно обозначаются болота. Создавалось впечатление, что следопыт взглянул на данный участок территории и ушел прочь, решив поискать что-нибудь получше. На крупномасштабной карте, где Майами изображен в виде вытянутого пальца, было столько же информации, сколько можно найти на карте луны.

Это было место, куда ему предстояло отправиться – и немедленно.

Он должен был сам туда пойти; он это знал. Он не мог обратиться за помощью к Хаскинсу или Роджерсу. Этот участок наверняка не был в ведении Хаскинса, к тому же он был уверен на все сто процентов, что вряд ли заинтересует другого шерифа. Роджерс тоже не согласится. Ему обязательно понадобится распоряжение из Вашингтона, или указ конгресса, или что-нибудь в таком роде. Но какова была юридическая сторона дела? Какие он мог выдвинуть обвинения? Любым властям понадобятся доказательства, прежде чем они смогут предпринять какие бы то ни было насильственные меры против такого человека, как Марч. А у него не было даже намека на доказательства, ничего, кроме собственных подозрений, логических заключений да некоторых сведений, которые могли быть подкреплены только словесно. Потребуются часы, чтобы убедить тупоголовых чиновников в том, что он говорит правду, если он вообще сможет с ними поговорить. Потребуются дни, чтобы заставить машину заработать. Государственный аппарат очень осторожен там, где затрагивается международная политика... А ему надо действовать быстро.

Да, быстро. Ведь это касалось Патриции и Питера. Из-за них он тоже не мог обратиться за помощью к официальным властям. Они были заложниками его хорошего поведения – ему не надо было напоминать об этом. Контратака со стороны генералитета была предпринята с головокружительной скоростью. Двухсторонний план захвата его самого провалился, и тогда молниеносно был разработан другой план: были задействованы фланговые силы, которые взяли в плен Питера и Патрицию. Даже если бы Саймон обратился к властям и они вступили бы в борьбу, капитан Фрэд мог сбросить за борт Патрицию и Питера в любую минуту, прицепив к ним якорь, и смело доказывать, что вся эта шумиха – пустой вымысел.

– Очупи. – Голос Святого звучал тихо, но твердо. – А что там есть?

– Помидорные плантации, – ответил Галлиполис, – и больше ничего, кроме огромного количества воды, особенно в дождливые периоды. Но у меня там есть один знакомый индеец. Если кто и сможет провести нас через все эти топи, так только он.

Саймон достал спички и стал определять расстояние по карте.

Галлиполис остановил его:

– Ты неправильно делаешь. Мы возьмем индейца в Очупи, но оттуда идти нельзя. Нам надо вернуться на тридцать миль назад на Тамайами-Трейл – это место помечено цифрой. 37. Марч находится всего лишь в десяти милях от того места, то есть на двадцать пять – тридцать миль ближе. Если выйдем завтра утром, то сможем добраться туда на следующий день.

Святой быстро подсчитал. До Очупи и дальше до того места, где начинаются болота, было около сотни миль. И если до бухты Марча оставалось всего десять миль...

– Мы поедем на велосипедах, – сказал он. – В Очупи мы будем через полтора часа. Тогда мы сможем взять твоего индейца и через час вернуться к болотам. И к утру мы уже будем в Лостменз-Ривер.

Грек обхватил подбородок ладонью и оперся локтем о стойку бара.

– Мистер, – начал он задумчиво, – вы говорите о том, чего совсем не знаете. Я имею в виду те десять миль до Эверглейдза. Это дубовые и ивовые заросли, кипарисы, кочки, грязь, песок, ручьи, ядовитые змеи и москиты – а по ночам еще и парочка пантер. Это не прогулка по Майами. Индеец же пойдет с нами, если я смогу уговорить его, и то только днем.

Саймон быстро рассчитал скорость движения яхты «Марч хэер». Яхта, вероятно, может делать двадцать узлов в час, с буксиром – больше. От Ки-Уэст до Кэннон-Бей по течению – две с половиной сотни миль, на это ей понадобится двенадцать часов и даже больше. Но если подводная лодка тоже выйдет из Лостменз-Ривер, тогда все говорит о том, что капитану Фрэду известны и другие водные маршруты, которые могут сократить путь на целую сотню миль.

Святой свернул трубочкой купюру в сотню долларов и, бросив ее Галлиполису, сказал:

– Предположим, что я и Рэндолф Марч начинаем друг против друга войну. Я хочу нанести неожиданный удар, и у меня нет времени на пустяки. Так что приступим сразу к боевым действиям или для начала поиграем в шарады, притом что работа оценивается в сто долларов за час?

– А как вы думаете? – спросил Галлиполис.

– Я думаю, – ответил Святой, – что мы приступаем к делу.

Галлиполис взял стодолларовую купюру и спрятал в карман. Он откинул голову назад, закусил нижнюю губу и осмотрел костюм Саймона, явно с Сэвил-роу[15].

– Индейца зовут Чарли Холвук; во время последней нашей встречи он сказал мне, что ему сто два года, хотя, может, немного и преувеличил. Что я хочу сказать тебе, заключается в следующем. Когда он увидит тебя такого расфранченного, то вместо того, чтобы участвовать в нашем деле, он захочет отвести тебя в индейскую деревню и женить на индианке.

Саймон посмотрел на свой вечерний костюм:

– У тебя найдется во что мне переодеться?

– У меня есть здесь одежда одного парня, которую он оставил, да так и не забрал. Примерно твоего размера. Пойдем со мной.

Грек повел его по коридору мимо темной комнаты, где играют в покер, и свернул в комнату налево. Он зажег спичку и поднес ее к фитилю лампы. Отыскав высокие кожаные ботинки, толстые шерстяные носки, штаны цвета хаки и рубашку, Галлиполис швырнул все это на койку:

– Вид безобразный, но все стираное. Примерь. В этой одежде будет удобнее, по крайней мере там, куда ты собираешься.

Святой переоделся, а Галлиполис вернулся в бар. Экипировка оказалась не такой уж плохой. Пожалуй, ботинки были немного велики, но это лучше, чем если бы они оказались малы. Саймон пристегнул к поясу кобуру и надел поверх старое пальто.

На койке среди разного хлама валялась газета; Саймон взял ее – она оказалась свежей. На второй странице опять рассказывалось о потонувшем танкере, но никаких новых сведений не было. Ничего нового и быть не могло, и он задумался: не был ли взрыв слишком уж неожиданным, и порадовался, что ничего не рассказал о подводной лодке. Согласно замыслу, должен был остаться в живых один свидетель, который подтвердил бы теорию о том, что взрыв произошел случайно, что вполне подходило в качестве объяснения для комиссии по расследованию. После того как Саймон обнаружил матроса со спасательным жилетом, исчезновение всей команды судна стало одной из тех непредвиденных случайностей, которые разрушают даже очень тщательно разработанный конспиративный план.

Единственная дополнительная информация сводилась к тому, что танкер шел под американским флагом, загрузился нефтью в Тампико и направлялся в Лиссабон, вдоль побережья. Это был незначительный факт, но он помог выявить более полную картину происшедшего и прояснить еще одно ранее неизвестное обстоятельство. У британской подводной лодки должны были быть очень серьезные причины, чтобы потопить танкер. За Лиссабоном была Испания, прикрывавшая Францию, и Франко, нажимавший на Муссолини, сотрудничавшего с берлинским маньяком. Звучит правдоподобно... И Святой задумался над тем, правильно ли называть счастливой судьбой то, что никто не остался в живых после этой террористической акции, принесенной в жертву амбициям истеричного маньяка, который хотел погрузить во тьму всю Европу с таким же безрассудством, как вошедшие в азарт бьют в окнах стекла...

Он вернулся в бар и увидел, как Галлиполис, хмуря брови, изучал Хоппи.

– Этот костюм, который годится только для игры в крикет, испугает индейцев, – сказал он Саймону со страхом в голосе. – Но у меня нет более подходящей одежды. Может, ты завернешься в одеяло – по крайней мере, пригодится для защиты от ядовитых змей.

– Мы что, собираемся идти на охоту? – возразил мистер Униатц. – Я купил этот спортивный костюм на Таймс-сквер, так что он вполне сойдет.

Галлиполис не стал спорить и вернулся к стойке.

– Когда я иду на дело, то предпочитаю брать с собой эту игрушку, – пояснил он, доставая из тайника под стойкой автомат и ящик с патронами. Затем вдруг блеснул мощный прожекторный фонарь, и Саймон подумал о предательстве. Но Галлиполис подвернул фитиль лампы, так что она погасла, направил фонарик на дверь и сказал:

– Пошли.

Они пошли по дороге, ведущей сквозь заросли пальм; грек шел впереди. Небольшие легкие облачка время от времени скрывали луну, но звезды упорно посылали свой свет на землю, так что темнота ночи не была столь уж непроглядной. Где-то в болоте квакала лягушка, слышалось пение цикад.

Саймон остановился на минуту при виде «линкольна».

– Полагаю, это ты приехал на нем сюда, – сказал он.

– Так точно, босс, – признался мистер Униатц, нисколько не смущаясь. – Я взял его на время; думаю, я на нем и вернусь назад.

– Его, пожалуй, следует отогнать в какое-нибудь место поукромнее. Я сделаю привал через час, а ты припаркуешь машину и догонишь нас.

Он завел «кадиллак», отъехал немного, затем, уже на шоссе, за Майами, притормозил. Когда фары «линкольна» погасли, Саймон, в ожидании, пока Хоппи догонит их, снова взглянул на грека.

– Я не хочу, чтобы ты неправильно меня понял, друг, – пробормотал он, – но есть еще и другая сторона вопроса. Если я смог купить тебя, то и любой другой сможет. Но ты всегда должен помнить одно: мы с Хоппи иногда проявляем излишнюю горячность. Если нам придет в голову, что ты пытаешься умничать и хочешь повернуть свою игрушку в обратную сторону, твоей матери придется проделать всю работу сызнова.

Галлиполис пристально посмотрел на него и покачал головой.

– Я никогда раньше не встречал такого меткого стрелка, мистер, – сказал он, выражая удивление. – Кому-нибудь известно, ради чего вы стараетесь?

– Поверишь ты или нет, но я убивал чаще всего ради мира, – загадочно пояснил Святой.

«Кадиллак» мчался дальше, пока стрелка спидометра не коснулась отметки «семьдесят», затем «семьдесят пять», затем «восемьдесят» и приблизилась к отметке «девяносто». Мошкара отчаянно билась о ветровое стекло, превращаясь в мокрые пятна. Лицо Саймона было похоже на застывшую маску. Вскоре они оказались в сплошной полосе густого тумана, весь окружающий их мир исчез, они вслепую мчались на запад по Тамайами-Трейл.

Вскоре впереди, подобно грибу-дождевику, в тумане прорезался одинокий огонек и стал быстро приближаться.

– Это Очупи, – сказал грек, коснувшись руки Саймона.

«Кадиллак» сбавил скорость. Огонек оказался лампочкой, горевшей над заправочной станцией. Единственный признак жизни во всем городе.

– Босс, – послышался с заднего сиденья голос мистера Униатца. – Как будто все вымерло вокруг. Если и есть где-нибудь открытый бар, то только потому, что его забыли закрыть.

Галлиполис сказал:

– Чарли Холвук живет в драге в полумиле от противоположной части города.

– В какой еще драге? – спросил Саймон.

– Здесь таких полно. Их используют при строительстве дорог, а затем бросают. От них остаются только остовы, а все внутренности растаскиваются по частям. Езжай прямо.

Саймон вел машину. Помимо работающего двигателя тишину ночи нарушал только стрекот кузнечиков и лягушачий хор. Поэтому слова грека были подобны грому среди ясного неба, когда он вдруг сказал:

– Здесь поворот.

Саймон проехал немного вперед и увидел две колеи, сверкавшие в лужах.

– Там песок, – пояснил Галлиполис, – поезжай смело.

Так они проехали меньше чем полмили, когда Саймон остановился. Перед ними сверкал огнями корабль со своими шпангоутами на корме и чудовищного вида сооружением на палубе. Святой включил фонарик и посветил вокруг.

Галлиполис крикнул:

– Чарли! – И уже обращаясь к Саймону: – Посигналь.

Звук клаксона разорвал тишину, и, когда Саймон отпустил кнопку, лягушачьей оратории слышно не было. Недалеко от них слева в воздухе вдруг послышался оглушительный шум, похожий на хлопанье крыльев тысяч невидимых ангелов. Все это поднялось вверх и исчезло.

– Птицы, – пояснил Галлиполис. – Мы их спугнули.

На заднем сиденье мистер Униатц пессимистически заметил:

– Иду на спор: заперто на замок.

Грек протянул руку назад, повернулся и великодушно одарил Хоппи бутылкой вина.

– С вас причитается доллар за бутылку, – сказал он Саймону. – Хорошо, что я захватил ее с собой.

Саймон сидел не шевелясь. По палубе двигался мужчина, напоминавший в свете прожектора деревянную статую. Поверх белых брюк на нем был надет пиджак с длинными рукавами, отливавший всеми цветами радуги. Вокруг шеи – красный шарф. Сморщенное обветренное лицо окаймляли длинные прямые волосы.

Именно это лицо заставило Саймона замереть. Черные усы прикрывали полные губы. Огромный нос. Плоское лицо с огромными глазами и твердым подбородком изрезано морщинами вдоль и поперек.

Индеец смотрел прямо в прожектор, не мигая, и его глаза блестели, как блестят глаза у дикого зверя в джунглях при полуденном солнце. Он двигался плавно и абсолютно бесшумно.

Всего секунду назад он был у драги и вдруг оказался возле машины.

– Мы приехали за тобой, Чарли, – сказал Галлипалис. – Если хочешь заработать двадцать пять долларов, джентльмен, сидящий рядом со мной, даст тебе поручение.

– Выпить есть? – спросил Чарли Холвук и протянул морщинистую руку.

Саймон сказал, обернувшись:

– Тебе не повредит, Хоппи, если ты поделишься своей бутылкой.

Мистеру Униатцу пришлось подчиниться. Чарли Холвук взял бутылку и поднес ее к губам.

Грек сказал доверительно:

– Это нарушение закона, но нам всем придется с ним выпить. Индеец считает, что если начинаешь какое-либо дело и не выпьешь, то не стоит его начинать.

– О'кей, – сказал Саймон, подумав, что наконец-то ему довелось прикоснуться к тайнам предков Хоппи.

Чарли передал бутылку Галлиполису и обтер губы тыльной стороной ладони. Грек сделал два глотка и передал бутылку дальше. Саймон едва прикоснулся к бутылке и положил ее в протянутую лапу Хоппи. Мистер Униатц допил все до капли, швырнул бутылку в окно и удовлетворенно вздохнул. Саймон ждал, что у него изо рта повалит дым, но был разочарован.

Чарли Холвук тоже наблюдал за действиями Хоппи с благовением. Он пальцем указал на куртку Хоппи.

– Большой мастак выпить, – заметил он восхищенно. – Очень красивая одежда. Отличный парень, черт побери.

– Да, – согласился мистер Униатц, не веря собственным ушам. – Я такой.

Галлиполис указал на Саймона:

– Его зовут Святой. Он тоже отличный парень. Говорят, он лучший в мире стрелок. Ты знаешь Лостменз-Ривер?

Чарли кивнул.

– Святой хочет добраться туда, где прошлым летом копали канал.

– Взять лодку? – спросил Чарли Холвук.

– Нет, – ответил Галлиполис. – Он хочет пойти туда через Эверглейдз, причем уже сегодня.

Индеец стоял не шевелясь.

– Взять каноэ? – спросил он.

Галлиполис отрицательно покачал головой.

– Очень далеко. Очень трудно, – сказал Чарли Холвук. – Я не могу.

– Я заплачу пятьдесят долларов, если отведешь нас туда, – вставил Саймон.

– Много воды, – сказал Чарли. – Очень плохо. Ты хороший охотник. Воды очень много.

– Черт с ней, с водой! – крикнул Саймон через плечо Галлиполиса. В его голубых Глазах сверкали огоньки, голос был твердым и решительным. – Ты великий охотник и великий проводник, Чарли Холвук. Я слышал о тебе от многих людей. Они все говорят, что ничего нет на свете тебе неподвластного. А мне необходимо попасть на Лостменз-Ривер, и как можно быстрее. Если ты не согласишься, я отправлюсь туда сам. Но я должен во что бы то ни стало добраться туда. Я дам тебе сто долларов.

– Хороший разговор, – произнес Чарли Холвук. – Бери болотные слеги. Я, может, пойду с тобой.

Галлиполис стукнул себя по бедру:

– Боже, он согласился!

– А что это, черт побери, за болотные слеги? – поинтересовался Саймон.

– Ими пользуются при изысканиях нефти в этих краях, – пояснил грек. – Это нечто среднее между лодкой и автомобилем, своего рода вездеход, который передвигается по земле и воде – через ручьи и реки. Эта чертова громадина имеет колеса высотой десять футов и огромные шины, – чтобы их накачать, требуется четыре фунта воздуха.

Звучало угрожающе, но преимущество машины было очевидным. Саймон почувствовал легкое возбуждение при мысли, что их путешествие, по всей видимости, состоится.

– А где мы достанем такую амфибию? – спросил он.

Грек собирался было пожать плечами, но вдруг передумал.

– Здесь в Очупи есть компания, проводящая изыскательские работы; у них имеется целых четыре таких машины, но похоже, вы первый, кто хочет взять такой агрегат в аренду на целый день.

– А ты умеешь управлять ею?

– Нет, черт побери. И мне вовсе не интересно на такой путешествовать, но за деньги, которые ты предлагаешь, попробовать можно.

– Я достану тебе, Чарли, такие слеги, – сказал Святой и открыл заднюю дверь. – Давай садись. Мы сейчас же поедем.

– Подожди, – сказал индеец. – Возьму ружье.

Саймон наблюдал за тем, как он садился в машину на заднее сиденье, восхищаясь его гибкостью. Возможно, ему действительно было сто два года, но его руки и ноги были подвижны, как у двадцатилетнего акробата. Через минуту он вернулся с двустволкой.

– А я думал, что они все еще стреляют из лука, – улыбаясь во весь рот, заметил мистер Униатц.

– Это только когда они снимаются в кино, – объяснил ему Саймон. – Этот не был в Голливуде, поэтому стреляет из ружья.

– Тоже неплохо, – добавил Галлиполис, когда Чарли забирался в машину.

Они помчались назад в Очупи. Галлиполис объяснил Саймону, как добраться до нужного места; это был огромный гараж, крытый гофрированным железом, который больше походил на самолетный ангар, занимавший площадь в сотню ярдов в переулке, примыкающем к главной улице. Гараж соединялся с небольшим сборным домиком. Галлиполис указал на него большим пальцем:

– Здесь живет управляющий. Может, ты с ним и поладишь, но он жесткий парень.

Святой вышел из машины и постучался в дверь. Где-то в глубине дома зло залаяла собака. Саймон снова постучал.

Из окна, выходившего на крыльцо, послышался мужской голос:

– Убирайся отсюда вон, проклятый пьяница. Или я подцеплю тебя на мушку.

– Вы управляющий компании, проводящей изыскательские работы? – миролюбиво спросил Саймон.

– Да! – рявкнул голос. – И мы работаем днем.

– Извините, – сказал Святой с такой обезоруживающей вежливостью, на какую был только способен. – Я знаю, что час поздний и я не имею права вас беспокоить, но у меня очень срочное дело. Мне хотелось бы взять у вас в аренду слеги, и прямо сейчас.

– Не смеши людей. Этот гараж не обслуживает туристов. «Познакомьтесь с Эверглейдзом». Мы не даем в аренду наши машины. А теперь ступай отсюда.

Святой стиснул челюсти.

– Послушайте, – сказал он, смиряя гнев, – я в залог оставлю вам новехонький «кадиллак». Не знаю, сколько стоит ваша машина, но, если она мне подойдет, а мне сказали, что она подойдет, я заплачу вам сто долларов за день наличными, и вперед.

Мужчина в доме хрипло рассмеялся:

– Я же сказал, что мы не занимаемся арендным бизнесом, а сто долларов – это для хозяина пшик.

– А где он? – упорствовал Саймон. – Может быть, он внимет разуму.

– Может быть, – согласился мужчина, саркастически усмехнувшись. – А почему бы вам не пойти поговорить с ним? Вы найдете его в Майами на его яхте «Марч хэер». А теперь убирайтесь отсюда вон и дайте мне покой, пока я не всадил вам пулю в лоб.

Понурой походкой Саймон направился к машине. Но буквально через минуту вдруг встрепенулся. На него нахлынула острая жажда деятельности, так что от волнения застучало в висках.

– Я же говорил вам, что это упрямый осел, – задумчиво проговорил Галлиполис. – Что теперь будем делать?

Саймон сел за руль. Глаза у него горели.

– Мы раздобудем эти слеги. – Он повернулся к Хоппи. – Ты вылезай, останешься здесь. Я поеду вниз и поработаю с воротами гаража. Не знаю, сколько в доме человек, но вряд ли больше двух. Они сразу же выскочат из дома, когда услышат, что я вожусь с замком. Ты займешься ими.

– Игрушки использовать? – с надеждой в голосе спросил мистер Униатц.

– Нет, – ответил Саймон. – Никакой стрельбы. Не нужно будоражить весь город. Не применяй силы больше, чем потребуется.

– О'кей, босс.

Мистер Униатц растворился в тумане. Саймон завел машину и развернул ее так, чтобы осветить фарами железные ворота гаража. Затем вылез из машины и принялся изучать замки.

Его охватило радостное волнение, словно он выпил достаточное количество пива. Ему не верилось, что все это оборудование для нефтедобывающей промышленности использовалось Марчем в каких-то иных целях, – иначе управляющий оказался бы более покладистым, – но тем не менее такое совпадение подталкивало к дальнейшему расследованию. Даже в такой серьезной ситуации Саймона не покидало чувство юмора, он оставался истинным эпикурейцем. Отправиться в такую экспедицию на транспорте, принадлежащем самому Марчу, – это было более чем романтично, и ни один любитель увлекательных приключений не отказал бы себе в таком удовольствии.

К тому же ничто и не препятствовало этому. Ворота запирались на огромный висячий замок, который был под стать военному броненосцу, но петли и накладки были сделаны совершенно из другого материала. С помощью Галлиполиса Саймон нашел металлическую рукоятку, подсунул один ее конец под накладку и умело поддел. Петля слетела с двери почти бесшумно.

Со стороны дома послышался вопль:

– Что ты там делаешь, черт тебя побери!

Вспыхнул свет, и из дома выскочил управляющий, кляня на чем свет стоит грабителя, покусившегося на его гараж.

Это был смелый мужчина атлетического телосложения, да к тому же с оружием. Но он растерялся, когда вдруг неизвестно откуда появившийся человек в мгновение ока скрутил его и приставил к груди пистолет. Железная хватка сковала его тело, лишив возможности двигаться. Едва успев выругаться, он очутился лежащим на земле, и в глазах у него замелькала одна-единственная звезда, подобно комете исчезнувшая в черной пустоте...

Мистер Униатц взвалил управляющего на плечо, когда Саймон уже распахивал ворота.

– Босс, он был только один.

– Свяжи его и заткни ему рот кляпом, – сказал Святой.

С помощью фар, которые теперь освещали гараж внутри, он осматривал стоявшие там сказочные машины.

Внешне они выглядели такими несуразными, словно конструкторы сотворили их в кошмарном бреду, но были явно хороши в работе. Между четырьмя огромными колесами на рессорах был устроен салон, в форме лодки. Обивка была скромной, но вполне соответствовала своему назначению. Огромные надувные шины выполняли двоякую функцию: они могли прокладывать собственную колею в глубокой грязи и зыбучем песке, а также служить воздушными подушками, когда машина опускалась на воду; два выступа на передних шинах продолжали вращение колес наподобие лопастей морских судов. Саймон заметил зубчатую передачу, напоминающую тракторную. Он надеялся, что не забыл, как им управлять. Некогда знакомый фермер обучал его этому.

Саймон нашел на стене линейку и измерил количество горючего в баке. Бак был почти полный, но он все-таки взял дополнительную канистру и поставил ее сзади; отыскал соответствующие кнопки и включил две мощные передние фары. Затем взобрался на сиденье водителя и запустил стартер; мотор шумно заработал. Саймон взялся за рычаги, а ноги поставил на тормозные педали. Машина легко выкатилась из гаража.

Потом Саймон поставил «кадиллак» на освободившееся место. Тем временем Хоппи связал управляющего, пребывавшего без сознания, и по указанию Саймона положил его на заднее сиденье автомобиля. Они закрыли ворота и вернулись к слегам, куда уже усаживались Галлиполис и Чарли Холвук.

На индейца, казалось, расправа с управляющим не произвела никакого впечатления.

– Всякое может случиться, – спокойно заметил он, когда Саймон и Хоппи садились в слеги. – Лучше запастись едой.

Святой повернулся к нему, усаживаясь рядом:

– Я думал, что к утру мы будем на месте.

– Может, и к утру, – сказал Чарли Холвук уклончиво. – А может, и к ночи. Ехать далеко. Всякое может случиться. Может, потребуется и два-три дня.

– А не захватить ли к тому же чего-нибудь выпить, черт побери? – внес свою лепту в обсуждение Галлиполис.

Саймон закурил. Он старался контролировать свои эмоции, но едва ли можно было оспаривать трезвое предложение индейца.

– Где можно раздобыть продукты в такое время? – спросил он.

– Недалеко отсюда у дороги есть магазин, – сказал Галлиполис. – Конечно, он закрыт ночью, но думаю, для вас это не имеет значения.

– Мы откроем его.

Слеги снова поехали – теперь вдоль улицы, напоминая гигантское таинственное насекомое, нащупывающее путь огромными светящимися глазами.

Саймон остановился недалеко от магазина, который ему указал Галлиполис, и выключил фары. Словно тень, он мелькнул в тумане и вскоре уже принялся за замки на дверях магазина. Через две минуты он уже вошел внутрь, а еще через десять минут появился с консервами, открывалкой, кофейником и сковородкой в руках и вручил все это Хоппи Униатцу. Затем прилепил к оконному стеклу две десятидолларовые купюры, выбрал две бутылки виски и бутылку бренди и осторожно отнес их к машине.

Теперь они покатили на запад, разрывая в клочья туман.

Управлять слегами было труднее, чем автомобилем. Система рычаго-педалей была сложной, так как обычная система передачи при наличии таких огромных колес здесь явно не подходила. Чтобы сделать, например, левый поворот, нужно было сначала придать большую мощность правым колесам и притормозить левые, а при крутом повороте обе манипуляции нужно было проделать одновременно, пока слеги не начинали буквально вращаться вокруг собственной оси. А выдерживать заданную скорость на прямой дороге тоже было весьма трудной задачей. Святой вынужден был ехать со скоростью около тридцати миль в час, и даже при такой скорости у него волосы вставали дыбом.

Теплый бриз, насыщенный влагой, бил в лицо и шевелил волосы. Кроме трудностей в управлении были еще и другие трудности, связанные с туманом и плохой видимостью, и ему приходилось больше уповать на провидение, чем на собственные глаза. Казалось, прошли целые сутки и они проехали тысячу миль, а не те тридцать, которые были отмечены на карте. Наконец Чарли Холвук коснулся его плеча и сказал:

– Здесь сворачивай с дороги.

Саймон сбавил скорость и повернул вправо. В какую-то долю секунды их охватила паника, когда слеги чуть было не уткнулись носом в указатель поворота: им почудилось, что они летят в пропасть. Затем фары высветили узкий мостик без перил, перекинутый через широкую канаву.

– Это была ваша идея, – сказал Саймон Чарли и Галлиполису бесстрастным тоном и, сжав зубы, покатил свою колесницу вниз.

Звезды нырнули в пропасть, затем снова засверкали высоко в небе. Когда они выехали на ровную дорогу, то увидели расстилавшийся перед ними пышный ковер из яркой зелени, светившийся волшебным светом. Прошло несколько минут, прежде чем Саймон понял, что это были заросли осоки с высокими стеблями, на которых сверкали капельки росы.

– Как много травы, – заметил Чарли Холвук. – Но на дне будет песок. Давай дальше.

В течение нескончаемого часа Святой сидел крепко вцепившись в рычаги управления; ладони рук у него вспотели. Машину кидало вверх-вниз. Из травы тучами поднимались растревоженные комары. Их жужжание заглушало рев мотора, они оставляли на фарах влажные следы, подобные каплям дождя, и жадно впивались в кожу лица и рук. Периодически бульканье содержимого бутылки Хоппи чередовалось с хлопками его ладони. Галлиполис обмахивал себя, словно веером, не переставая ругаться на своем родном языке. Саймон, у которого были заняты обе руки, наконец остановился и обмотал платком нижнюю часть лица и шею, а пиджаком укрыл голову наподобие тюрбана. Только индеец продолжал сидеть с невозмутимым видом – как-никак, он находился на родине своих предков. Сидя рядом со Святым, он, казалось, все время дремал и лишь изредка указывал Саймону дорогу, бормоча что-то себе под нос или трогая его за руку.

Заросли осоки закончились неожиданно, как будто невидимый небесный садовник скосил ее вдруг огромной косой. Впереди была плоская черная земля, сверкавшая, как металл. Почти вплотную над ней висел туман, сквозь который с трудом проникал свет.

Дальше, за полосой тумана, находился гиблый лес.

Огромные шишковатые, побеленные сединой и поросшие мхом стволы кипарисов проглядывали кое-где сквозь разрывы тумана, а их верхушки скрывались под пеленой тумана.

– Здесь надо двигаться совсем медленно, – скомандовал Чарли Холвук.

Саймон перешел на нижнее сцепление, и колеса заработали медленнее. Казалось, что земля под ними таяла, превращаясь в темно-серую маслянистую жижу, готовую вздыбиться и накрыть их с головой. Колеса ушли в эту жижу уже по самые втулки.

– Эге! – воскликнул Хоппи, желая что-то изречь, но сразу же осекся.

Саймон дотянулся до него и вытер потные руки о его пиджак. Между тем слеги, как надежный трудяга, упорно прокладывали путь вперед.

Видно разбуженная шумом, взмыла вверх стая птиц, громко хлопая крыльями по веткам деревьев. Целые колонии цапель с диким криком покидали свое ночное прибежище. Амфибия тяжелой поступью вошла в лес.

Руль этой машины-гибрида, имеющей двойной привод, обеспечивал надежное управление, и Саймон уже считал это чудовище вполне ему подвластным. Но как управлять ею в густом лесу, где нет даже намека на дорогу? Он вел машину со смешанным чувством вдохновения и отчаяния. Он лавировал между стволами деревьев, используя любое самое незначительное пространство, но чем дальше, тем все гуще становился лес.

Дважды он в полном отчаянии поворачивался к флегматичному индейцу с молчаливым вопросом, и дважды тот говорил одно и то же:

– Давай дальше.

Вдруг впереди возникли два красных фонаря: оказалось, это был прижавшийся к земле двадцатифутовый аллигатор, в темноте похожий на поваленное дерево.

Колеса неожиданно забуксовали, и Саймон понял, что это серьезно.

– Застряли, – сказал он таким тоном, будто боялся, что их могут подслушать.

– Бревно, – объяснил Чарли Холвук. – Давай назад. Затем резко вперед.

Святой развернулся. Наконец-то десятифутовые колеса обрели опору и откатили назад. Саймон углядел узкую лазейку и протиснул сквозь нее машину, но, увидев опять густые заросли травы, тяжело вздохнул и взглянул на индейца.

Тот с невозмутимым видом ответил:

– Теперь травы будет много. Потом опять болото. Держись немного левее.

Бульканье грязной жижи заглушало голос индейца. Святой прибавил газа. Рассекая воду, машина начала как будто выкарабкиваться, сотрясаясь, словно огромное железное чудовище. Саймону стало жарко, и ему пришлось развязать платок, невзирая на комаров.

Теперь их путешествие превратилось в своеобразную игру: угадай, сколько раз у них на пути будет возникать болото и сколько раз Чарли Холвук скажет: «Давай дальше».

Неожиданно они снова оказались в болоте. Выбрались. Потом опять трава, и опять деревья. Они нырнули в джунгли: кошмар из лиан, упавших стволов деревьев и гибких стелющихся растений, которые колючками впивались им прямо в лицо. В течение длительного времени им не встретилось ни малейшего ориентира, который хоть как-то указывал бы направление движения. Порой Саймону казалось, что они крутятся на одном месте, что они уже были здесь двумя часами раньше. Но индеец ни разу не усомнился и уверенно говорил, куда следует ехать, вправо или влево, как будто у него в руках был компас.

Наконец Саймон начал понимать – так возвращается сознание после наркоза, – что может различать пейзаж: сверкающая в свете фар зелень постепенно исчезает, чернота ночи приобретает сероватый оттенок. А высоко наверху макушки деревьев загораются слабым розовым светом.

– Посмотри, – сказал Святой.

Сидевший рядом с ним Чарли Холвук произнес:

– День.

Машина стремилась навстречу загоравшейся заре.

Глава 7

Как Саймон Темплер нашел новый рецепт для жаркого, а Хоппи не мог больше себя сдерживать

С наступлением утра началась и жара: липкая, гнетущая жара, в которой, казалось, плавились кости и хрящи. Саймон бывал в джунглях и пустынях, но он никогда не чувствовал себя таким расслабленным. Туман рассеялся, и взору предстали бескрайние болота, словно огромное влажное покрывало, застлавшее землю от края до края. Руки у Саймона ныли от напряжения, управлять двумя рычагами сразу не каждому по силам, а тело гудело, как будто он всю ночь парился в финской бане.

– Еще далеко, Чарли?

Саймону показалось, что голос у него тоже сел. Рукавом рубахи он вытер мокрые от пота рычаги.

Индеец указал рукой в направлении солнца, светившего им прямо в глаза, и сказал:

– Вон туда. Миль десять. Может быть, пятнадцать. А может, и больше. Йе знаю.

– О Боже! – воскликнул Саймон. – Я думал, что всего десять миль в сторону от дороги. А теперь, оказывается, больше. Что же я делаю – гоню этот танк назад?

– Да, это нелегко, – бесстрастно парировал индеец. – Но по прямой нельзя. А кружным путем – далеко.

– Надо было вернуться в Майами и купить самолет, – упавшим голосом сказал Святой.

– Приземлиться здесь негде, так что пришлось бы прыгать с парашютом, – заметил Галлиполис.

И когда Саймон посмотрел вокруг, он понял, что грек не преувеличивает. И в самом деле, иначе как на этой адской машине сюда не добраться.

– Можем вернуться, – сказал Чарли Холвук.

Саймон поймал взгляд черных глаз индейца и поджал губы в улыбке, которая почти никогда не сходила с его лица.

– Я хочу есть, спать, москиты выпили из меня достаточно крови, так что впору делать переливание, я вел этот драндулет всю ночь по топи, которую не в силах одолеть никакие колеса, и после всего этого мне предстоят эти муки еще в течение дня или около того. Между прочим, увидеть этот Эверглейдз было моей давней мечтой. Давайте позавтракаем и поедем дальше.

Наши странники разожгли костер и вскипятили воду для кофе – это был единственный способ изменить цвет болотной воды и заодно убить имеющиеся в ней микробы. Мясные консервы и фасоль они съели холодными, то есть настолько холодными, насколько они могли быть при существовавшей температуре воздуха, то есть почти теплыми. И Святой снова сел за руль.

Дальше и дальше.

Движение их фантастической машины напоминало движение по лабиринту, замысловатый маршрут которого был ведом разве что одному индейцу. Теперь, когда взошло солнце, оно могло служить ориентиром, но только для человека привычного к подобной обстановке. Путь, который был известен только Чарли Холвуку, напоминал ядовитую змею. Пустыня встречала новичков враждебно и сурово, как голодное чудовище, которое знало, что они все равно бессильны перед ним и будут в конце концов им съедены...

Слеги пробирались сквозь бесконечно чередующиеся джунгли, болота, заросли травы и рощи. По мере усиления жары на повалившихся на землю стволах деревьев все чаще стали появляться черепахи: они мирно грелись на солнышке. Но стоило машине приблизиться, как черепахи и змеи мгновенно исчезали, не оставляя никаких следов, если не считать кругов на воде; также при приближении машины исчезали розовые колпицы, черногрудые ходулочники, совы и величественные цапли. И только один раз индеец взял Саймона за руку, когда некая птица, напоминавшая сокола, вспорхнула перед ними вверх.

– Посмотри, – прошептал он.

Саймон проследил за полетом серо-голубого существа.

– Эверглейдзский змей, – пояснил Чарли Холвук. – Может быть, последний раз видит его белый человек. Раньше их было много. Сейчас нет. Двадцать – тридцать, не больше. Вскоре окончательно исчезнут, как и индейцы. Белый человек уже никогда их потом не увидит!

Время двигалось медленно, как и их машина.

Слеги въехали в мелкую, белого цвета воду. Они продвигались по серпантину, сделав несколько сотен ярдов, а затем им преградила путь плотная колючая стена. Почва представляла собой сплошное месиво из липкой грязи, которая подобно мази налипала на шины колес. Взглянув туда, куда указывал Чарли Холвук, Саймон сначала увидел только глухой барьер, а затем и небольшой холм, земля на вершине которого была немного суше. Он остановился там, чтобы передохнуть и выкурить очередную сигарету.

Мистер Униатц зашевелился, шумно зевнул – словно где-то рядом заработал мотор, – и сказал:

– Меня тошнит от такого путешествия. Когда будем есть? Саймон взглянул на часы, – был уже второй час дня.

– Думаю, очень скоро, – ответил он и снова включил зажигание.

И в это мгновение послышался вдруг громкий лай собаки. К ней присоединились другие, устроив из тихой заводи бедлам. Лай был таким громким, диким, главное – неожиданным, что Святой невольно вздрогнул, а Галлиполис схватился за свое ружье. Лицо индейца расплылось от удовольствия.

– Здесь шеки, – пояснил он, – стоянка моих соплеменников. Есть и софки. Давай дальше.

Они проехали ярдов сто, и лай прекратился. Саймон удивленно остановился.

Пейзаж переменился. Теперь перед ними расстилалось огромное, в форме амфитеатра пространство, целиком заросшее мхом. В центре горел костер: ярким пламенем светились десять огромных бревен, уложенных как спицы в колесе. Высоко над костром из веток пальм был устроен навес, который крепился на четырех столбах. К стропилам были подвешены горшки и сковородки с сушеным мясом и травой. С краю у костра была ступка, выдолбленная из ствола кипариса; старая индианка, увидев гостей, прервала работу: деревянным пестиком она размалывала в ступке зерно. Судя по всему, здесь была кухня.

Вокруг главной кухни размещались жилища индейцев – такие же, как и кухня, навесы, только их основание было поднято над землей на несколько футов. Шум машины привлек внимание обитателей этого индейского поселения, и, когда Саймон вышел из машины размять затекшие ноги, его сразу же окружила группа людей.

Чарли Холвук быстро заговорил с соплеменниками о чем-то, и лица их засветились. Послышались, как показалось Саймону, дружеские приветствия на их родном языке.

– Они дают нам софки, – пояснил Чарли Холвук и сел.

Появились мистер Униатц и Галлиполис, предусмотрительно оставившие оружие в машине. Один из индейцев протянул руку и пощупал куртку Хоппи. Что-то сказал. Послышались одобрительные возгласы. Подошли еще несколько индейцев и, выражая восхищение расцветкой куртки, сопроводили Хоппи до бревна, служившего стулом. Чарли Холвук с гордостью наблюдал за происходящим.

– Хоппи отличный парень, – сказал он, окончательно убедившись в безошибочности своего первого суждения.

– Босс, – спросил Хоппи с важным видом. – Что происходит?

– Ты им понравился, – объяснил Святой. – Своим неотразимым очарованием ты покорил добрую половину индейцев. Ради Бога, сделай вид, что ты тронут их вниманием.

С важным видом индеец – судя по почтению, с которым Чарли Холвук обращался к нему, он был вождем племени – церемонно передал блюдо софки: это оказалась каша из кукурузной муки, несомненно, достаточно съедобная, однако ни один гурман не включил бы ее в свое меню. К счастью, другие блюда оказались более аппетитными: тушеная индейка, сладкий картофель и горох, а кроме того, еще и апельсины. Саймон надкусил один и сморщился.

– Дикие, очень кислые, – довольным тоном комментировал Чарли. – Надо их долго есть, чтобы привыкнуть.

Саймон решил, что к такому изысканному блюду лучше не привыкать.

К концу обеда у грека уже смыкались веки, а мистер Униатц мирно храпел в тени, охраняемый группой почитателей. Святой почувствовал, что у него веки тоже становятся тяжелыми. Как он ни сопротивлялся, в конце концов позволил сну взять верх над собой. Он считал, что в данных обстоятельствах позволить себе лечь спать означает измену замыслу, и все же понимал, что сон ему так же необходим, как пища. Если он достигнет цели этого трудного путешествия вымотанным и уставшим, то лучше вообще отказаться от этой затеи.

Через час он проснулся отдохнувшим; Чарли Холвук хлопотал возле него.

– До Лостменз-Ривер три мили, – объявил он так, словно их разговор и не прерывался. Он нашел палку и провел на земле линию. – Мы сейчас находимся здесь. – Он нарисовал крестик и показал на пространство между крестиком и линией, обозначавшей, по всей видимости, побережье. – Здесь – пустыня. Очень плохо. Нельзя. Мы поедем сюда. Очень плохо. Двенадцать миль – может, и больше.

– Я все время слышу «двенадцать миль», но по-моему, мы проехали в десять раз больше. И опять двенадцать... – заметил Святой.

Чарли Холвук задумчиво посмотрел на красный шар солнца:

– Много дождя. Поехали?

– Ты говорил о дожде и прошлой ночью, – возразил Саймон. – Если ты способен вызвать дождь, то это будет очень кстати, он освежит нас. Мы должны заплатить твоим друзьям за обед?

– Отдай вождю куртку здоровяка. Будешь его сыном.

Святой хмыкнул:

– У меня уже есть один папаша в Майами. Посмотрим, согласится ли Хоппи.

Пока индеец разговаривал с Хоппи, Саймон нашел немного воды и ополоснул лицо. Галлиполис последовал его примеру. Стряхивая капли воды со своих кудрявых волос, грек с недоумением разглядывал Саймона.

– Я вас не понял, мистер, – сказал он. – Когда я вас увидел прошлым вечером таким разодетым, я не думал, что вы выдержите три часа такого путешествия. Теперь я считаю, что даже сам Чарли Холвук не сможет тягаться с вами.

– Не торопись делать выводы, – сказал Святой. – Мы еще не приехали.

Но, говоря это, он не смог удержаться и улыбнулся. Он приобретает еще большую уверенность. После короткого отдыха силы вернулись к нему. Способность быстро восстанавливать силы еще не покинула его окончательно, и он чувствовал себя обновленным. Если он и потерпит поражение, то не потому, что не смог преодолеть себя.

Он проверил уровень горючего в баке: была израсходована только половина. Он долил бензина из запасной канистры и помолился, чтобы хватило горючего до конца поездки.

И вот, когда он уже сел за руль, он увидел картину поистине исторического значения.

Через поляну в сопровождении Чарли Холвука, а на более почтительном расстоянии от него и всех обитателей деревни: воинов, женщин и детей, – шел мистер Хоппи Униатц. Под руку с ним шел сам вождь индейского племени в куртке мистера Униатца. В обмен на куртку мистер Униатц получил индейскую рубашку, всю в складочках и оборочках и пеструю, как сама радуга.

Процессия приблизилась к машине и остановилась. Вождь положил обе руки на плечи Хоппи и произнес короткую речь. Остальные одобрительно поддакивали. Затем вождь сделал шаг назад, как французский генерал, которого награждают медалью.

Хоппи забрался в слеги и сказал хриплым голосом:

– Босс, увези меня отсюда.

Индейцы замерли, подобно деревянным тотемам, молча наблюдая за тем, как Саймон включил зажигание и колеса снова заработали.

– Я никогда не знал, – сказал Святой устрашающим тоном, – что ты выпускник института Дейла Карнеги.

Мистер Униатц скромно промолчал.

– Вождь велел ему вернуться, – перевел Чарли Холвук самодовольно, – чтобы жениться на его дочери. Вот как.

Жара была невыносимой; Саймону казалось, что его голову придавило тяжеленным грузом, а вода в болоте вот-вот закипит. Но он чувствовал себя лучше – к нему пришло второе дыхание, и он этому радовался, так как у него не оставалось времени на всякого рода размышления. Он старался ни о чем не думать. В его голове было столько всяких мыслей, что ему не хотелось на них сосредоточиваться. Ему хотелось выбросить их из головы и ни о чем не думать.

И вдруг пошел дождь.

Резкий звук, напоминающий треск загоревшейся ветки, возвестил о том, что грядет настоящий потоп. Темные грозовые тучи мчались на запад, закрывая солнце. Жизнь, казалось, на мгновение остановилась под натиском сверхъестественных сил. Затем небеса разверзлись, и хлынул дождь, который и предсказывал Чарли Холвук.

Это не был легкий дождичек, освежающий английские поля, и не моросящий туман, сливающийся с водяной пылью океанского побережья. Это был тяжелый дождь: настоящий тропический ливень, мощный и жестокий; это была сплошная стена из водных потоков.

Они продолжали ехать. Их одежда мгновенно промокла насквозь, и каждый из них теперь был похож на дымящийся паром клубок. Дождь хлестал в лицо, словно плетью, и разбивался о капот на тысячи брызг. Но слеги продолжали двигаться вперед, громоздкие и неподвластные воде, подобно гигантской черепахе. Время уже не имело значения; оно перестало существовать, исчезнув под лавиной обрушившейся воды.

Приближался вечер; заметных изменений не происходило.

– Теперь скоро, – заметил Чарли Холвук.

Через двадцать минут удары воды по болоту и топям стихли так же неожиданно, как и начались; лучи солнца прорвались сквозь рассеивающиеся тучи.

Слеги одолели один бушующий поток, и Саймон остановился, чтобы стряхнуть воду с головы.

И вдруг он услышал странный шум.

Он не был похож ни на какие знакомые ему звуки. Звук какой-то кровожадный, страшнее рыка тигра или рева пантеры. У Саймона мурашки забегали по коже.

– Что это такое? – спросил он.

– Стадо кабанов, – ответил Чарли Холвук. – Очень плохо. Кого-то они поймали. Лучше ехать другой дорогой.

Саймон повел машину дальше, и только позже до него дошел весь смысл сказанного. Он увеличил скорость.

– Кого-то? – переспросил он, не веря своим ушам. – Ты имеешь в виду человека?

Индеец указал рукой вправо. Сначала Саймон не видел ничего; но потом резко переключил рычаги и направил машину к ручью.

– Ничто не поможет, – резко сказал Чарли Холвук. – Кабаны рвут мгновенно. Лучше не ехать.

– К черту, – сказал Святой твердо. – Я не собираюсь убегать, если кабаны напали на человека.

И вдруг он увидел прямо перед собой громаду переплетенных корней, отгораживающих островок ризосферы. На единственном росшем здесь дереве болталась человеческая одежда. У подножий дерева на открытой полянке маячили зловещие тени; и как только машина стала приближаться, послышалось грозное рычание ощетинившихся зверей.

– Эти боровы хуже диких кошек, – сказал Галлиполис, поднимаясь со своим ружьем. – Лучше я пальну разок-другой.

– Подожди минутку, – сказал Святой и повернулся к индейцу. – Сколько еще нам ехать, Чарли?

– Около мили. Или чуть больше.

– Здесь стрельбу слышно далеко?

– Далеко. Лучше не стрелять. Кабаны хуже диких медведей.

Саймон упрямо поджал губы. Если бы он повел себя так, как должен был вести, выполняя свою миссию, то ему следовало ехать дальше, ни во что не вмешиваясь и не задерживаясь. Но оставить здесь беззащитного человека один на один со всем этим стадом ревущих зверей – было не в натуре Саймона. Кроме того, спасти человека, находящегося в такой близости к тайному пристанищу Марча, тоже могло оказаться кстати.

Он развернул машину и окинул взглядом ручей. Ручей омывал корни деревьев, росшие по всему периметру островка...

Прежде чем кто-либо понял его намерения, Саймон схватил гаечный ключ и открыл крышку бака с бензином.

– Что за черт! – рявкнул Галлиполис; Саймон улыбнулся саркастической улыбкой.

– А ну не мешай, не то весь бак выпущу, – тихо сказал он, и грек отошел в сторону, когда мистер Униатц направил дуло своего пистолета ему прямо в солнечное сплетение.

Саймон выпустил около двух галлонов бензина, завинтил крышку, и ручей побежал вниз, расцвеченный всеми цветами радуги разлившейся по нему жидкостью.

Затем Саймон зажег спичку и поднес к ручью – он вспыхнул ярким пламенем. Огонь помчался к островку и стал лизать корни. Ноги зверей тут же охватило пламя, и раздался душераздирающий рев. Они бросились в воду и мгновенно скрылись из виду. Большинство из них достигло противоположного берега и продолжало без оглядки мчаться сквозь густой кустарник, визжа, как на заклании.

Огонь постепенно погас, не тронув свежий дерн. Саймон направил машину к острову, ухватился за свисавшую над головой ветку и с ее помощью перебрался на относительно сухой клочок земли как раз вовремя, чтобы поймать соскользнувшего с дерева человека, нашедшего там временное убежище.

Солнце, клонившееся к закату, бросило на землю свой прощальный луч, и рыжие волосы вспыхнули огнем. Невероятно, но это была Карина Лейс.

– А я как раз подумал, куда это ты запропастилась, – сказал Святой нарочито беззаботным тоном.

Вместо белоснежного пышного платья на Карине теперь был голубого цвета костюм, сшитый в подражание рабочей одежде. Теперь, грязный и изорванный в клочья, он представлял жалкое зрелище – в таком костюме не увидишь ни одного мало-мальски уважающего себя рабочего. И все же, к своему удивлению, он обнаружил, что это ни в коей мере не умаляло ее достоинств. Мокрая, прилипшая к телу одежда лишь подчеркивала совершенство фигуры, а грязное, усталое лицо казалось еще более прекрасным. Все это Саймон мгновенно отметил про себя, отметая холодную неприязнь, которую он должен был к ней испытывать.

А Хоппи Униатц был удивлен совсем по другой причине. Он просто не мог поверить своим глазам.

– Босс, – сказал он так, словно хотел избавиться от наваждения, – я же оставил вас с этой курицей в ресторане.

– Так точно, Хоппи, – согласился Святой.

– И вы ведь не брали ее с собой сюда?

– Нет, Хоппи.

– Тогда, – логически рассуждая, продолжал мистер Униатц, – как она оказалась здесь на дереве?

Галлиполис вытер лоб насквозь пропитанным потом носовым платком и сказал:

– Это уже, черт побери, слишком.

– У кого-нибудь есть сигарета? – спокойно спросила Карина.

Саймон достал пачку. Сигареты были сухие. Он дал ей одну, вторую взял себе. Он заметил, что руки у нее грязные, в царапинах и тем не менее не дрожали, – он пристально вглядывался, чтобы в этом удостовериться.

– Итак, – сказал он после того, как дал ей прикурить, – я знаю, что наша грешная жизнь полна таинственности, но Хоппи, по-видимому, чем-то интересуется.

Ее темно-синие глаза остановились на слегах Марча, затем она перевела взгляд на четверых мужчин: Хоппи, Галлиполиса, Чарли Холвука и, наконец, Святого. Саймон понимал, что у всех них, включая Карину, вид довольно непрезентабельный. Только что ее положение было отчаянным, но она сохраняла спокойствие и была хладнокровнее, чем когда-либо раньше.

– Похоже на то, – сказала она, – что мы в буквальном смысле слова находимся в одной лодке.

– Не совсем, – поправил ее Саймон, – слеги ходят и по земле, хочешь верь, хочешь нет. Это, конечно, не «роллс-ройс», но для Эверглейдза – лучше не придумаешь.

– По земле? – Она оживилась. – Ты хочешь сказать, что на этой машине мы можем выбраться из болот?

– Но мы на ней приехали сюда.

– Саймон, – произнесла она, – благодарю Бога, что ты приехал на ней. Не надо терять времени, я должна выбраться на дорогу...

Саймон присел рядом с машиной, положив руки на колени; выпустил изо рта большое облако дыма. Он насторожился, словно одевшись в холодную броню отчужденности. Таким она никогда прежде его не видела.

– Я думаю, что ты неадекватно оцениваешь ситуацию, дорогая, – сказал он решительным тоном. – Вопрос стоит так: взять ли нам тебя с собой туда, куда мы сейчас направляемся, или оставить здесь, предоставив тебе возможность идти пешком к намеченной цели.

Саймон читал в ее глазах мучительную боль, но она продолжала не мигая, в упор глядеть на него.

– Понимаю, – сказала она, – я должна была начать сначала.

– Попытайся это сделать, – бесстрастным тоном предложил Саймон.

Ее сигарета разгорелась.

– Хорошо, – сказала она, стараясь подделаться под его тон. – Думаю, вам известно, что капитан Генрих Фрэд является одним из главных секретных агентов фашистской организации в Соединенных Штатах?

– Я догадался об этом. – Саймон стряхнул пепел с сигареты в бегущий ручеек. – А ваш дорогой Рэндолф Марч – марионетка или своего рода повеса-финансист пятой колонны. Продолжай.

– Ты знаешь, что у Рэндолфа Марча здесь имеется гавань, которую он называет охотничьим домиком или как-то еще в этом роде.

– Хоппи догадался об этом. Сам. Могу сообщить тебе еще кое-что. У Фрэда есть немецкая подлодка, они выходят в море и торпедируют танкеры.

– Правильно.

– А ты в этом уверена? Ты видела эту подлодку?

– Видела сегодня в первый раз. Она сейчас там.

– И что еще?

– Яхта «Марч хэер».

– Мы тоже немножко в курсе дел. Ты знаешь об этом, так как была тогда на яхте. Как бы там ни было, но я видел тебя там.

– На яхте еще два человека.

– Знаю. Это мои друзья. Их арестовали подставные лица, переодетые в полицейскую форму. – Голос Святого резанул как острая бритва. – Как они себя чувствовали, когда ты уходила с яхты?

– Нормально. Все будет в порядке, судя по тому, как ты действуешь. Их взяли в качестве заложников.

– Но разговор еще не окончен. Когда ты, в конце концов, расскажешь нам все, чего пока мы не знаем?

Она изо всех сил старалась держать себя в руках.

– Что еще вас интересует?

– Маленькая деталь: твоя роль во всем этом карнавале. – Голос Саймона не выражал никаких эмоций, бронзовое лицо – словно высечено из мрамора. – Мы постоянно сталкиваемся с тобой повсюду, в самых неожиданных местах, и, как правило, поблизости от Рэндолфа Марча. Впервые встретил тебя в обществе Марча и Фрэда. Ты явилась в дом Лоуренса Джилбека, когда их наемник пытался убить меня, и с этого момента за мной по пятам идет смерть. Ты ничего не говорила о Роджерсе, пока я не представил свидетельства их заговора против меня. Ты отправилась со мной в «Палмлиф фэн», чтобы быть свидетельницей моего смертного часа. А когда моя смерть не состоялась, ты, опять-таки в обществе Рэнди с Фрэдом, отчалила в неизвестном направлении. Я сам провел расследование, так как все это представлялось мне весьма забавным. Но теперь пришел конец твоим хитростям, дорогуша. Теперь изволь честно отвечать на мои вопросы, иначе...

Ее губы скривились в усмешке.

– Дорогой мой, – сказала она, – кто, ты думаешь, предупредил Роджерса?

Он поднял на нее глаза.

– Если верить шерифу, – ответил он, – то некто, назвавшийся «другом». Но если это была ты, то скажи об этом прямо.

– Да, я.

– Тогда почему ты не сказала об этом мне?

– Я предупредила тебя вчера вечером, что тебе придется пройти через все это, если ты узнаешь еще кое-что. И потом, если бы я тебе рассказала все в «Палмлиф фэн», тебе все равно пришлось бы пойти к Роджерсу, и тогда заговор сработал бы. Но я знал, что он сотрудничает с Федеральным бюро расследований и потому будет более осторожен. Я надеялась, что если я предупрежу его, это спасет тебе жизнь.

– Очень любезно с твоей стороны, – вежливо заметил Святой. – Следовательно, после того как ты все это проделала, ты вернулась к Марчу и Фрэду и помогла им похитить моих друзей.

– Нет. Я должна была реабилитировать себя в их глазах. Поэтому и сказала, что совершенно не соображаю, что происходит, но из твоих слов кое-что поняла, в частности, будто бы тебе уже известно о ловушке и ты принял защитные меры. Через пару минут подошел официант и прошептал что-то на ухо Фрэду. И тот заметил, что я была права. Фрэд впал в бешенство. Отдал несколько распоряжений на немецком языке, которых я не расслышала, после чего мы все удалились. Пока готовили «Марч хэер» к отплытию, привели твоих друзей.

– Я видел, как ты веселилась с Рэнди, когда яхта проходила мимо Козуэя.

– Мне пришлось остаться с ним. Мне нужно было узнать, куда они направляются.

– У тебя есть еще один шанс выйти незапятнанной, – сказал Саймон безжалостно. – На кого ты работаешь?

После, казалось, бесполезной внутренней борьбы она наконец решилась:

– На Британскую секретную службу.

Саймон на мгновение дольше, чем следовало, задержал на ней взгляд.

Затем закрыл лицо руками.

Прошло некоторое время, прежде чем он опустил руки. Выражение его лица изменилось до неузнаваемости. Впечатление было такое, словно он сбросил безобразную маску.

Теперь все встало на свои места. Абсолютно все. Словно он сделал последний шаг и из удушающей темноты вышел на свежий воздух ясного дня. Ему даже не пришлось спрашивать себя, говорила ли она ему правду. Если откровенного взгляда ее ясных глаз было ему недостаточно, то имелось другое очевидное свидетельство. Ни одна ложь не могла бы так удачно заполнить нишу в его проекте. Его удивляло только одно: как он сам раньше не мог об этом догадаться.

Непроизвольно он взял ее за руку.

– Карина, – сказал он, – почему ты не рассказала мне об этом раньше?

– А как я могла? – Ее лицо не выражало затаенной злобы. – От меня не было бы никакой пользы, если бы я попала под подозрение. Я слишком много вложила сил, чтобы занять то положение, в котором нахожусь сейчас. Даже ради тебя я не имела права рисковать. Я знала, что ты считаешься романтиком, этаким современным Робин Гудом, но откуда мне было знать, что я могу довериться тебе? Я не могла этого сделать. Ну а теперь – у меня просто нет другого выхода.

– Рассказывай до конца, – тихо сказал Саймон.

Она опять поднесла сигарету ко рту и затянулась глубже, чем обычно. Жребий был брошен, и выбор сделан, и как будто впервые в жизни она вздохнула легко и доверилась воле волн.

– Началось все с обычного соглашения, – продолжила она. – Иностранному отделу было многое известно о Рэндолфе Марче, как и о многих других, кто в свое время доставлял им много хлопот. Например, что в 1933 году он жил в Германии и у него было много друзей среди влиятельных нацистов, а также о его симпатии к ним. Но он – не единственный миллионер, считающий, что фашистский режим представляет собой удобную систему государственного устройства. Вам известна вся технология: вы толкаете богатого человека в объятия фашистов, пугая его коммунизмом, а он озабочен сохранностью своего богатства, бедного же человека вы толкаете в объятия коммунистов, пугая его капитализмом; затем коммунисты и фашисты заключают между собой союз и освобождают... Короче, после Чехословакии[16] они узнали, что Марч спекулирует на нацистской бирже.

– Через Международный инвестиционный фонд?

Она утвердительно кивнула.

– Поэтому, когда началась настоящая война, за ним нужно было установить наблюдение. Сначала это просто была обычная работа, пока я не вышла на Фрэда. Конечно, мне пришлось прикидываться, что я разделяю фашистские взгляды, но прошло много времени, прежде чем представилась возможность доказать это. Но даже и тогда они не доверяли мне самых важных дел – большинство сведений, которые мне удавалось раздобыть, я получила в результате подслушиваний через замочную скважину. Пока прошлой ночью... Хотя однажды мне случилось услышать слово «подлодка». Думаю, что я добыла о танкере такие же сведения, как и ты. Но если моя догадка была верна, то мне необходимо было разыскать стоянку этой подводной лодки. Вот почему я не могла упустить такую возможность и, бросив вас в ресторане, присоединилась к ним. Я была уверена, что они направятся именно туда. И я оказалась права. Поэтому, когда Я выяснила то, что меня интересовало, я убежала. Сегодня утром... По карте я рассчитала, что это недалеко, и я уже преодолела бы весь этот путь, если бы на меня не напали дикие кабаны.

Святой вспомнил путь, проделанный ими, и усмехнулся.

– Думаю, что они даже не станут пытаться тебя догнать, – сказал он. – Мы толкали эту тачку по болотам в течение четырнадцати часов, к тому же у нас есть и сопровождающий – индеец, у которого глаза как рентгеновские лучи, и тем не менее пока не добрались до цели.

– Но мне нужно отсюда выбраться! – сказала она с отчаянием в голосе. – Вы можете взять меня с собой, и я явлюсь к британскому послу в Вашингтоне. Главное для меня – добраться до телефона. Посол передаст мою информацию в Госдепартамент, и через полчаса здесь будут военные корабли и береговая охрана.

– Которые будут искать укрывшуюся здесь немецкую подводную лодку, – добавил Святой, – но которым абсолютно неинтересна судьба двух моих друзей.

Она посмотрела на него, не веря своим ушам:

– Ты все еще думаешь о них?

– Это моя слабость, – сказал он.

Она некоторое время молча продолжала курить, потом бросила окурок в ручей; сунула руку в его карман и сама достала портсигар; взяла сигарету и подождала, пока он зажжет спичку. И только потом сказала:

– В течение трех месяцев я позволяла Рэндолфу Марчу лапать меня и Генриху Фрэду смотреть на меня с вожделением. Я притворялась, что исповедую философию, которая мне отвратительна. Я делала вид, что радуюсь, когда фашистские войска вторгались в мирные страны, когда падали бомбы на беззащитных женщин и детей, когда один народ за другим оказывался под фашистским сапогом. Я через силу должна была изображать радость, когда убивали мой собственный народ, уничтожали евреев и мучили пленных в концентрационных лагерях. Я даже, любя тебя, позволила тебе слепо идти навстречу смерти, потому что не мне решать, кто должен уцелеть, а кто – умереть, в то время как цивилизация пытается не дать погибнуть разуму. А ты думаешь только о своих друзьях!

Саймон Темплер долго смотрел на нее взглядом, полным горечи. А ее ровный голос, разрезая тяжелый знойный воздух, проникал до глубин его сознания.

Автоматически он закурил новую сигарету и убрал портсигар в карман. В изрядно затянувшемся молчании его лицо, казалось, стало абсолютно бесстрастным, как простой серый камень.

Безжизненная маска обратилась к Хоппи Униатцу.

– Как ты думаешь, справишься с этой машиной?

– Конечно, босс, – с готовностью откликнулся мистер Униатц. – В исправительной колонии я работал шофером на ферме.

Святой чуть заметно нахмурил брови.

– Ты, конечно, и не думал, что тебе придется еще раз сесть за руль, но уже добровольно. – Он говорил, четко выговаривая каждое слово. – Ты сможешь отвести эту машину назад, если дорогу тебе покажет Чарли Холвук? – Потом Саймон обратился к застывшему на месте индейцу: – Нам куда ехать, Чарли?

Индеец поднял руку:

– Прямо на солнце. Не заблудитесь.

Саймон встал, отстранил ветку над головой и быстро пошел к берегу.

– Спасибо... Карина, – произнес он.

У нее побелели губы.

– Что ты собираешься делать? – спросила она дрожащим голосом.

– Тут достаточно мужчин, они позаботятся о тебе, дорогая. Я намерен попытаться встретиться с Патрицией и Питером до того, как туда прибудут нацисты. Передай привет послу. – Он помахал рукой. – Поезжай, Хоппи, и позаботься обо всех.

– О'кей, босс, – искренне заверил его мистер Униатц, взявшись за рычаги. Гигантские колеса развернулись на четверть оборота и застряли в грязи. Хоппи снова завел мотор и включил скорость. Но слишком поздно. Святой увидел, что случилось. Бревно, которое катилось вниз, пока они разговаривали, попало в задние колеса машины и преградило течение ручья. Но когда он это заметил, было уже поздно. Можно было только потерять время на всякого рода ухищрения. Муфту поворота заклинило, в то время как мотор продолжал работать на полную мощь. Послышался оглушительный скрежет металла, а затем все стихло – несомненно, навсегда.

Мистер Униатц самоотверженно возился со стартером, ему удалось выжать искру, за ней последовало облачко дыма.

– Оставь ее в покое, – устало произнес Святой и снова посмотрел на Карину. – Я сделал все, что мог, дорогая, но, вероятно, судьба решила распорядиться по-своему.

– Придется идти пешком, – сказала девушка. – Как я и предполагала с самого начала. Если бы у меня был проводник...

– А как насчет Чарли? – прервал ее Саймон.

Чарли отрицательно покачал головой:

– Индеец пройдет. Может быть, три-четыре дня. Белый человек не пройдет. Белый человек умрет.

Карина закрыла глаза, но только на несколько секунд.

Святой осторожно коснулся ее плеча.

– Нам, может быть, удастся украсть лодку и протащить тебя через островки, – сказал он. – Но для этого нам необходимо добраться до базы.

Идти ночью по бездорожью, без света, который раньше давали фары машины, было делом безнадежным, обреченным на провал. А времени было мало. Сумерки во Флориде длятся недолго, и после захода солнца очень быстро наступает темнота, окрашивая все в черный цвет.

Саймон поднялся:

– Чарли, ты поведешь нас. Мы дотемна должны добраться до Лостменз-Ривер. Будем двигаться бесшумно, но как можно быстрее.

Индеец кивнул в знак согласия и встал. Грязь хлюпала под ногами Саймона, но мокасины Чарли Холвука, казалось, были неуязвимы для сырости. Он легко передвигался по болоту, не проваливаясь в воду.

– Ты тоже лучше смотри в оба, – сказала Карина нарочито спокойно. – За мной может быть погоня, хотя они, кажется, и не собирались меня ловить.

– Если появится посторонний человек, я услышу, – заверил их Чарли Холвук.

Он раздвинул ветки и продолжил путь. За ним потянулись цепочкой остальные.

За направлением движения индейца следить было трудно: оно напоминало скачки зайца. Он нырял в ветки деревьев, нащупывая путь в густой листве, наступал на корни или едва заметные кочки, поросшие травой. За Саймоном и Кариной плелся Галлиполис, без устали исторгавший ругательства на своем родном языке. Замыкал шествие Хоппи Униатц, который, вопреки своему имени[17], свидетельствующему о пристрастии его носителя к прыжкам, никогда в жизни к такому способу передвижения не прибегал.

Вскоре они снова вышли к ручью.

– Будем переходить вброд, – пояснил Чарли Холвук и по колени вошел в воду.

Остальные последовали за ним. Они вышли на противоположный берег точно в намеченном месте, и тут Саймон увидел, что плотная стена зарослей преградила им путь. Индеец быстро скользнул вверх по течению ручья, затем поднял руку, постоял и вернулся к Саймону.

– Пойдем вниз по течению, – сказал он невозмутимым тоном. – Там крокодил. Может выскочить.

– Крокодил! – Пальцы девушки крепко сжали руку Саймона, и он понял, что совсем недавно она пересекала этот же ручей одна. – Я понятия не имела, что они все еще водятся во Флориде.

– Их здесь очень много, – подтвердил Чарли.

Чарли, бесшумно двигаясь по воде, отыскал куст, внешне ничем не отличавшийся, с точки зрения Саймона, от остальных, и решительно раздвинул его ветки, как бы открывая калитку. Перед ними оказался берег. Святой вскарабкался за ним следом на чуть заметный холмик, поросший мхом и прикрытый сплетенными как кружева ветками и такой темный, что казалось, уже наступила ночь. Они шли дальше.

Путешествие превратилось в бешеное соревнование с бегущим временем, когда им приходилось преодолевать разного рода комбинации из почвы и воды. Галлиполис продолжал бормотать свои монотонные проклятья, а мистер Униатц, шасси которого были приспособлены для того, чтобы носить тяжести, продвигался вперед, шумно дыша. И только индеец без устали шагал, подобно блуждающему огоньку, который постоянно маячил чуть впереди, но который никак нельзя было обогнать, даже когда земля становилась твердой и колючие заросли отступали. Карина то и дело натыкалась на Саймона, и тогда ему приходилось поддерживать ее. Она явно чувствовала себя не в своей тарелке.

Но вот наконец Чарли Холвук остановился и оглянулся на Саймона, а когда тот приблизился к нему, то заметил, что кое-где сквозь зелень проглядывал розовый луч заходящего солнца. Налетевший бриз взбудоражил поверхность воды, образуя рябь. Индеец показал рукой куда-то в сторону.

– Лостменз-Ривер, – сказал он.

Саймон посмотрел в ту сторону, куда указал индеец. Тени сгущались. Карина Лейс подошла к нему и повисла у него на руке, но он не замечал ее. Он ощущал необыкновенную слабость, равную приливу новых сил, когда позволил себе окунуться в счастливое сознание того, что, несмотря ни на что, они дошли. Дошли.

Вот где была секретная штаб-квартира Марча и Фрэда. Он нашел их.

Яхта «Марч хэер» была там же, она стояла на якоре, и ее серый силуэт смутно выделялся на фоне реки; свет из иллюминаторов отбрасывал зыбкие полосы на темную поверхность воды. Между берегом и яхтой покачивалось серое, мрачное судно, напоминавшее по форме кита и большей своей частью скрытое под водой: только коническая башня да перископ выступали над поверхностью воды.

Справа находились причалы в виде буквы Т, упиравшиеся своим основанием в берег, по которому были разбросаны несколько построек из гофрированного железа, – вероятно, склады, а также нефтехранилища. К причалу была привязана небольшая моторная лодка, тихо колыхавшаяся на воде. Чуть поодаль виднелось еще одно длинное строение с двумя светившимися окнами. И все это находилось не более чем в сотне ярдов от них.

Хоппи, тяжело дыша, опустошил до последней капли бутылку, которую он прихватил из оставленной ими машины, и бросил ее в кусты. Однако виски не оказало ожидаемого воздействия, так как, охваченный ужасом, он все-таки сумел кое-что понять.

– Это что, босс, и есть то самое место? – спросил он с благоговением.

– Да, – ответил Святой, – то самое.

– Босс, – начал мистер Униатц, горя нетерпением, – могу я попробовать?

– Нет, – ответил Саймон жестко. – Ты останешься здесь вместе со всеми. Я пойду на разведку. Вы оставайтесь здесь и сидите тихо, пока я не подам сигнал. Галлиполис, дайте ваш фонарик. Когда я им посигналю, идите за мной.

Он пожал Карине руку, осторожно высвободил свою ладонь. И ушел.

Саймон стоял на краю зарослей, там, где река отступала от берега, образуя небольшое пространство. Грязь налипла на подошвах его ботинок, при каждом его движении тучами поднимались москиты; но он уже овладел искусством передвижения по болотам и радовался своим успехам, как мальчишка.

Он пробирался вдоль рукава реки, которая пересекала местность, прокладывая путь вперед. Вскоре он оказался позади дома. Там, где стоял дом, река была шире, изгибаясь аркой в сторону бухты. Противоположный берег казался угрожающе черным, он был прорезан узкими канавками, служившими дренажными стоками для Эверглейдза. Саймон понял, что место для базы было выбрано профессионально правильно и с тактическим прицелом. Если не знать секретных пометок, оставленных при углублении дна канала, невозможно догадаться, что здесь способно пройти судно большее по размеру, чем ялик. И только индейцу было по силам не заблудиться в мириадах островков и заводей, которыми изобиловало все это пространство между берегом и морем.

Очень тихо, как крадущаяся пантера, Саймон вышел из-под укрытия джунглей и пересек небольшую полянку, чтобы пробраться в тень, падающую от постройки. Одно из светившихся окон напоминало квадратное отверстие, пересеченное черными линиями. Когда он подошел ближе, то увидел, что это была решетка; сердце у него забилось. Но внутри висели занавески, и разглядеть ничего было нельзя.

Саймон прокрался к углу дома, за которым могла быть дверь.

Где-то в зарослях послышалось уханье совы, перекрывшее пронзительное жужжание бесчисленных насекомых, на фоне которого, казалось бы, нельзя было расслышать больше никаких звуков. И тем не менее, когда Саймон завернул за угол, он услышал новый звук: громкое шуршание, заставившее его вздрогнуть, предупреждало о приближении змеи.

Но это была не змея, а человек, прятавшийся в тени деревьев.

Они застыли от неожиданности, столкнувшись друг с другом.

Скудное освещение позволило Саймону рассмотреть незнакомца. Это был огромного роста мужчина, с коротко подстриженной головой и бычьей шеей, голый по пояс и в грязных брюках; широкая грудь заросла волосами. На ремне сбоку болтался пистолет в кобуре, за который он схватился было одной своей ручищей, а второй намеревался вцепиться в Саймона.

Но он опоздал.

Святой подскочил к нему на долю секунды раньше. Для салонных церемоний времени не было, и Саймон не собирался давать шанс горилле таких размеров. Левым коленом Саймон ударил ему в пах и одновременно кулаком в солнечное сплетение. Это был удар, не уступавший по силе удару резиновой дубинки; человек согнулся, и Саймон набросился на него. Он повалил его на землю, скрутил руки и стал душить. Вскоре охранник обмяк и затих.

Саймон поднялся и перекатил его в тень.

В течение нескольких секунд он стоял молча, вслушиваясь в тишину. По-прежнему ухала сова и жужжали насекомые. Успокоенный тем, что их возня ни у кого не вызвала тревоги, он попробовал открыть дверь, из которой появился мужчина. Она оказалась запертой, но, пошарив в карманах поверженного, Саймон нашел ключ, отпер дверь и вошел внутрь.

Он оказался в маленькой, душной, почти без всякой мебели комнате, освещенной единственной лампочкой, свисавшей с потолка. Худенькая девушка лежала на кровати, уткнувшись лицом в подушку. При появлении Саймона она вздрогнула и подняла голову. Это была шатенка с карими глазами и лицом капризной Мадонны, выражавшим страх и беспомощность.

Седовласый мужчина хрупкого телосложения, сидевший на дешевеньком деревянном стуле рядом с кроватью, поднял морщинистое, небритое лицо, резко протянул свою тонкую руку в сторону девушки, как бы защищая ее от возможной опасности.

– В чем дело? – спросил он устало, пытаясь рассмотреть Саймона своими близорукими глазами.

Саймон обратил к нему взгляд, в котором читались и триумф победы, и горечь, и жалость.

– Предполагаю, что вы Лоуренс Джилбек, – сказал он. – Меня зовут Саймон Темплер. За мной послала Юстина.

Слабый огонек надежды, вспыхнувший было в глазах Юстины, сменился еще более глубоким отчаянием.

– Так, значит, вы пришли, – сказала она тихим голосом. – Я втянула вас в эту историю – и вас и Пат. Теперь вы погибнете вместе с нами.

– Все бесполезно, – вторил ей Джилбек. – Юстина рассказала мне о вас; вам не следовало приходить сюда. Вы не представляете себе, с кем вам предстоит здесь столкнуться. Вы ничего не сможете сделать.

– Посмотрим, – мрачно заметил Святой.

Он погасил свет и вскоре отыскал серый проем окна. Раздвинув занавески, он направил свой фонарик туда, где оставались его друзья. С яхты «Марч хэер» лучи фонарика вряд ли могли быть замечены. Он снова задернул занавески и обратился в темноту:

– Следуйте за мной и старайтесь не шуметь.

Он подошел к двери и открыл ее. Теперь наступила ночь, но луна еще не взошла. Саймон пропустил их вперед, высвободив из этой душной тюрьмы, закрыл дверь, запер ее и выбросил ключ.

Саймон повел их в тень, падающую от постройки в конце пирса, а оттуда в заросли джунглей прямо напротив, откуда, он знал, Чарли Холвук поведет всю группу, когда получит его сигнал. Он остановился, когда они достигли более или менее безопасного места – места, где он сел на ствол упавшего дерева и откуда можно было наблюдать за домом с одной стороны и за складами – с другой, а также держать в поле зрения яхту «Марч хэер». Старым солдатским способом он зажег сигарету так, что мелькнул только малюсенький огонек.

– Юстина, ты видела Пат? – спросил он.

– Нет. – Голос у нее дрожал, от волнения. – А разве она не с вами?

– Они забрали ее, – ответил Святой с грустью. – Вместе с моим другом Питером Квентином, который также для меня много значит... Возможно, они все еще на яхте. По крайней мере, я на это надеюсь. Фрэд будет держать их как можно ближе к себе для большей безопасности.

В кустах раздался треск, но он исходил не от Чарли Холвука, который, подобно тени, уже находился рядом со Святым. Шум создавали Карина, Хоппи и грек, следовавший за ним.

Уже поднималась в небе луна, освещая лица людей, так что теперь они могли видеть друг друга.

– Мисс Лейс, мистер Униатц, мистер Галлиполис и мистер Холвук, – представил он своих спутников. – Наша путешествующая Лига Наций... А вот и Джилбеки, которых я пришел спасти, кроме всего прочего.

Обе девушки молча изучали друг друга, потом Юстина сказала робким голосом:

– Я так боюсь.

Карина обняла ее, но та все еще продолжала смотреть на Саймона.

Лоуренс Джилбек покачал головой, словно борец, завоевавший в спортивной борьбе медаль, и сказал:

– Я не хочу, чтобы кто-нибудь подвергался из-за меня риску, но мне хотелось бы спасти дочь.

– С возрастом вы становитесь сентиментальным, а? – заметил Саймон, не скрывая сарказма. – Вы бросили все свое состояние к ногам этих проходимцев, которые грабят мир. Вы не беспокоились о сотнях американских матросов, которые гибли в результате торпедирования танкера подводной лодкой Фрэда. Но вы беспокоитесь о вашей дорогой дочери. Вы втянули ее в свою авантюру – вы играли с огнем и обожглись. Что же заставило вас стать таким сентиментальным?

– Подводная лодка, Боже, помоги мне! – выдавил из себя Джилбек со стоном. – Сначала я о ней ничего не знал. Я вступил в Международный инвестиционный фонд Марча с обычным деловым предложением. Я знал, что они покупают нацистские акции, но в этом нет никакой опасности, вернее, не было. Америка была нейтральным государством, и нет ничего плохого в том, что вы покупаете что-то на рынке, зная, что это что-то сулит вам прибыль. Я уже с головой был во всем этом деле, когда узнал о намерениях Марча.

– И в чем же заключается истина? – безжалостно спросил Саймон.

Дрожащими пальцами Джилбек пригладил волосы. В этот момент он меньше всего был похож на матерого волка с Уолл-стрит.

– Истина заключается в том, что они не остановятся ни перед чем, чтобы попытаться отторгнуть Америку от союзников.

– Мы тоже так поняли, – заметил Святой. – И я все еще надеюсь услышать истинную правду о вас самом.

– Да, я виноват, – признался миллионер взволнованно. – Виноват, как черт. Но я ничего не знал. Клянусь, ничего не знал. Я только сейчас все понял. Посмотрите. – Он говорил быстро, преодолевая отвращение. – Мы собирались сделать большие деньги, так как Марч убедил меня в том, что нацистские акции возрастут в цене. Потом началась война. Акции упали. А мы вложили в них деньги. И мы просто обязаны были сделать все возможное, чтобы акции возросли в цене. Следовательно, это могло произойти только при одном условии: если Германия победит. И мы были заинтересованы в этом, чтобы вернуть свои деньги. Так могли ли мы не содействовать немцам? Они нуждались в нашей помощи, и мы им помогали. Поэтому мы не могли не поддерживать нацистскую организацию в Америке. А коль скоро поддерживали организацию, то помогали и распространению фашистской пропаганды, чуши вроде того, что «шесть и полдюжины – одно и то же», или «мы уже однажды помогли Объединенным силам, и они не вернули свой долг», или «посмотрите, что Британия сотворила в Индии и Южной Африке». Ну, вам это известно. А самая умная пропаганда состоит в том, чтобы не принимать в расчет факты, говорящие в пользу Объединенных сил, внушая, что с их стороны это тоже является пропагандой. Отсюда все и пошло. Вашингтон. Дальше – больше. И вот уже парламентское лобби. Поддержка конгрессменов-изоляционистов. Критика внешней политики Рузвельта. Попытки заблокировать отмену эмбарго на поставку оружия и законопроект Джонсона, в общем, все, что будет препятствовать американской помощи Объединенным силам. Вы это знаете.

– Продолжайте.

Джилбек сглотнул так, что у него задергался рот.

– Все. Вот так все и было, как я рассказал. Шаг за шагом. Одно цеплялось за другое – так постепенно, и так безобидно, и так логично, что я не заметил, где оказался. До тех пор, пока они не поняли, что я уже в их власти и соглашаюсь со всем, что они мне говорят. Одному только Богу известно, скольких еще людей они таким образом сбили с толку. Но меня точно. Я ведь знал, что Марч неоднократно бывал в Германии и говорил, что нацистское движение пагубно; но я расценивал это только как его личную эксцентричность. Он обедал с Геббельсом, и ходил на охоту с Герингом, и даже посещал Гитлера в Берхтесгадене и считал всех их очаровательными людьми. Все, что говорилось против них, воспринималось Марчем как «пропаганда». Но дальше становилось все хуже. Однажды он заявил, что не возражал бы, если бы Гитлер оказался во главе нашей страны, – люди, подобные нам, стали бы еще более обеспеченными, не было бы проблем с рабочей силой и тому подобное. Он даже намекнул, что готов способствовать его приходу сюда. Вот тогда я и взбесился – и Юстина написала вам. Но я ничего не мог сделать. Я позволил заманить себя слишком далеко. Они могли погубить меня – думаю, что могли даже засадить меня в тюрьму... Вот тогда-то Марч и рассказал мне о подводной лодке.

– Мы ждем продолжения, – сказал Святой невозмутимым тоном.

– Это было уже слишком. Даже для меня. Ведь это не убийство в переносном смысле слова – политические маневры. Я могу забыть об этом, постараться забыть. Никогда не упоминать об этом вслух. Но ведь имело место и убийство в прямом смысле слова. – Джилбек сцепил пальцы рук. – Вот тогда-то, хотя и с опозданием, я обрел частицу мужества. Я знал, что могу сделать только одно – разоблачить заговор, даже ценой лишения всего, чем я владею, и тюремного заключения. В конце концов, можно принять таблетки и покончить со всем этим раз и навсегда – избавиться от всяких мучений. Но, к сожалению, я пока не обрел необходимого для этого мужества. Я все еще надеялся спасти себя, полагая, что если я скажу Марчу и Фрэду, что решил разоблачить их, невзирая на последствия, которые ожидают меня, то они откажутся от своих намерений.

– Так, – сказал Святой.

– Это произошло в тот день, когда вы должны были приехать. – Голос Джилбека стал тише, но увереннее, когда он сделал признание. – Юстина мне не рассказала тогда, кто вы на самом деле, сказала только, что вы ее друг. Я знал, что Марч рыбачил у берегов Киз. Я рассчитывал отправиться к нему на «Мираже», объясниться с ним, а затем вернуться, чтобы встретить вас. Я... я не знал, каким дураком я был.

– И что же случилось?

– Вам же известно, как вы нас нашли...

– На «Мираже» никого не было, когда судно нашли в Уайлд-кэт-Ки, – пояснил Святой. – Что случилось с командой?

Юстина Джилбек вдруг разрыдалась и уткнулась головой в плечо Карины.

– Понятно, – сказал Святой ледяным тоном.

– Я хотел, чтобы они тогда убили и нас, – продолжил Джилбек, – но они тогда еще не решили, будет им от нас какая-нибудь польза или нет. Они привезли нас сюда на катере. Нам угрожали! Это было так ужасно! А под полом комнаты, где нас заперли, находятся сотни фунтов взрывчатки с радиодетонатором, которым можно управлять, как сказал Фрэд, на расстоянии пятисот миль, – с яхты «Марч хэер» или с подводной лодки, просто послав нужный сигнал. И он заверил нас, что, если что-то пойдет не так, он именно это и сделает. Но они упомянули о каком-то письме, которое, как вы им сказали, я вам якобы оставил. Это было позже. Я ничего о письме не знал, но они мне не поверили. Они грозили пытками...

– Мне об этом известно. Когда-нибудь я расскажу вам.

Святой сидел спокойно; в голове у него роились мысли. Теперь он знал все; тайн больше не оставалось, за исключением одной – самой важной...

Он ближе придвинулся к Джилбеку и слабым огоньком сигареты осветил лицо миллионера.

– Братец, – сказал Саймон, не вкладывая в такое обращение ни теплоты, ни сочувствия, – как вы себя поведете, если сейчас окажетесь на свободе?

– Клянусь, – ответил Джилбек, – я буду делать то же, что намеревался сделать до этого, но только без каких-либо компромиссов. Я расскажу обо всем и буду рад понести наказание за все, что сделал.

Святой задержал на нем взгляд; он понимал, что Джилбек вполне откровенен и искренен и что все это – результат перенесенных страданий, которые невозможно пережить дважды.

Он убрал руку с сигаретой, и лицо Джилбека, искаженное страданиями, снова погрузилось во тьму.

– Хорошо, – сказал Святой. – Я дам вам шанс.

Он вернулся к Чарли Холвуку; тот был в мрачном расположении духа.

– Чарли, – спросил он, – далеко отсюда до ближайшего города, если двигаться по побережью?

Индеец задумался:

– Чоколоски. Может быть, пятнадцать, а может быть двадцать миль вдоль Кэннон-Бей.

– Там есть телефон?

– Телефона нет, но много рыбы.

– А где ближайший телефон?

– Эверглейдз. Три-четыре мили отсюда.

– У причала есть моторная лодка. Ты сможешь в темноте на ней добраться до Эверглейдза?

– Ясное дело. Много рыбачил. Знаю все протоки во Флоридском заливе.

Саймон повернулся.

– Причал находится там впереди, – сказал он громко, чтобы все слышали. – Идемте, только тихо.

Все устремились вперед, вслед за индейцем. Саймон задержался, чтобы загасить в луже грязи свою сигарету. Когда мимо него проходил Лоуренс Джилбек, Саймон обратил внимание на то, что миллионер шагал бодро, словно обретя второе дыхание. Однако то, что он действительно обрел вновь, было душевное равновесие.

Саймон привел их к пирсу, прыгнул в лоцманский кубрик, проверил наличие горючего. На их счастье, бак оказался полным.

Чарли Холвук вскочил в катер следом за Саймоном.

– Сколько человек поплывет со мной? – спросил он.

– Я остаюсь здесь, – ответил Святой. – Сколько можно взять?

– Двоих. Будем идти вдали от берега. Надо взять побольше воды. Путь предстоит долгий.

Саймон вернулся на берег.

– Карина и Юстина, – сказал он, – садитесь.

Юстина Джилбек села в катер; ей помогла мощная рука Хоппи. Но Карина Лейс оставалась стоять рядом со Святым.

– Я слышала, – сказала она, – но я не поеду. Отправьте Джилбека.

– Тебе придется ехать, – ледяным голосом заявил Святой.

Джилбек, стоявший рядом, тронул плечо Саймона дрожащей рукой:

– Пожалуйста, оставьте меня здесь. Отошлите девушек.

– Все остальные должны остаться здесь, как бы трудно им ни пришлось, – твердо провозгласила Карина, хотя ее слова были адресованы только Святому. – Если возникнут непредвиденные обстоятельства, потребуются дееспособные люди, от которых может быть реальная польза. Я умею обращаться с оружием. А какая польза от вас?

– А как же Британская секретная служба? – спросил Саймон.

– Мне нужно только передать сообщение. Этого никто не сможет сделать, даже вы. У вас подмоченная репутация. А вот Джилбек сможет. Он даже вправе вести переговоры непосредственно с Госдепартаментом, чего не может никто из нас. И им придется его выслушать.

Святой не знал, что возразить на это. И так как он не мог ничего придумать, то продолжал молчать, в то время как Карина не теряла времени даром.

– Вы можете оказать мне услугу? – спросила она, обращаясь к Джилбеку. – Я работала против Марча на Британскую секретную службу. Первое, что вы должны сделать, это связаться с послом Великобритании в Вашингтоне или с военно-морским атташе. Меня зовут Карина Лейс. Вы должны сказать мой пароль: «полонез». Запомните?

– Да. Карина Лейс. «Полонез». Но...

– Вы расскажете им все, что рассказали нам. И скажете, что мы все еще находимся здесь. Все. Поторопитесь.

Святой решительно подхватил легкое тело Джилбека, прежде чем тот снова начал протестовать, и легко как перышко перенес в катер. Затем сунул ему в руку пистолет, отобранный у часового.

– Возьмите на всякий случай. И перестаньте спорить. Если вы не хотите упустить свой шанс, делайте то, что вам говорят. – Он обратился к Чарли Холвуку, сохраняя все тот же не допускающий возражений тон: – Сзади есть пара весел. Мотор включите, только когда отплывете достаточно далеко.

Индеец одобрительно кивнул:

– Пойдем на веслах далеко.

– Думаешь, сумеешь уйти, если начнут преследовать?

– Прилив высокий. Белому человеку никогда не догнать меня.

– Хорошо. – Саймон выпрямился и стал откреплять фалинь. – Тогда в путь.

– Одну минуту, – сказал Галлиполис.

Голос грека прозвучал как-то странно: необычный тембр его мелодичного голоса придал фразе неестественность. В нем слышалась скрытая угроза. Саймон Темплер обернулся к греку.

Галлиполис стоял на расстоянии каких-нибудь десяти футов от него и улыбался своей ослепительной улыбкой. Сияние звезд отражалось на стволе автомата, который он держал наготове.

– Ни с места, – сказал он спокойно, – я умею обращаться с оружием. Если сидящие в лодке надеются удрать, то напрасно. В ту секунду, когда катер попытается отчалить от берега, я уложу их всех наповал.

Саймон стоял неподвижно. Чувство горечи, которого он никогда прежде не испытывал, разъедало его душу подобно соляной кислоте. Он хладнокровно оценивал обстановку: есть ли у него шанс преодолеть расстояние в десять футов быстрее, чем просвистит пуля, которая неизбежно уложит его на месте.

– Бросьте, мистер, – посоветовал Галлиполис, словно читая мысли Святого, – вы не успеете сделать и шага, как я выстрелю. Вы обещали мне всего лишь тысячу долларов, Марч же заплатит за вас гораздо больше.

Святой по-прежнему стоял не шевелясь. В висках у него стучало.

Позади Галлиполиса на самом краю причала он заметил какое-то странное плоское животное. Пока Саймон наблюдал за ним, к нему присоединилось второе – такое же. И вдруг он сообразил, что это было не что иное, как две человеческие руки, а то, что он принял за длинный черный нос, было стволом оружия.

Все сомнения улетучились, когда нос изверг красно-оранжевое пламя и раздирающий душу крик поглотил звук выстрела. И сразу же лицо Галлиполиса превратилось в сплошное месиво, – пуля, пробившая затылок грека, раскроила череп и выбила мозги. Грек упал как подкошенный, уткнувшись лицом в доски причала.

Теперь из-за пирса показалась искаженная гневом, но, по крайней мере, целехонькая физиономия мистера Униатца.

– Сукин сын, – произнес Униатц хриплым голосом с чувством праведного гнева. – Водил нас все время за нос. Я хлебнул такой гадости, босс, что не в силах больше терпеть. Хлебнул всего лишь один глоток этих помоев и сразу понял, что он подсунул совсем не то, что у него в бутылках. Это совсем не тот источник, который мы ищем.

Глава 8

Как Саймон Темплер выиграл последний раунд, а Генрих Фрэд получил по заслугам

– Если мы отсюда выберемся, – сказал Святой, – то ты получишь море виски. Если выберемся.

Но он сказал все это скороговоркой. Он хорошо представлял себе, что значит даже один выстрел – для них самих и для всех остальных. Спорить об этом не приходилось. Один выстрел мог принести им спасение и мог всех погубить.

– Быстро спрячьтесь – все, – скомандовал Саймон. – Чарли, давай греби.

Он наклонился и энергично оттолкнул лодку от причала, затем выхватил из безжизненных рук грека автомат и побежал следом за Кариной и Хоппи к постройкам в конце причала. Они укрылись за одной из них, и Святой, вынув пистолет из кобуры, протянул его Карине.

– Ты говорила, что умеешь стрелять, – напомнил он. – Вот теперь и покажи свое умение. Мы предпримем отвлекающий маневр, пока лодка не скроется из вида.

Со стороны якорной стоянки послышалось легкое движение и чей-то крик. Справа от них дверь отворилась, и бледный свет упал на пустынный берег. Саймон вспомнил о втором окне, в котором тоже горел свет. В дверях появился человек, он стоял, стараясь угадать, откуда исходит опасность.

Так продолжалось всего несколько секунд. Вдруг раздался оглушительный треск автомата Хоппи, и человек упал на землю, вскинув, подобно марионетке, одновременно руки и ноги. Он дважды дернулся и затих навсегда.

Мистер Униатц опустил свое оружие, которое держал наготове, чтобы в случае необходимости сделать еще один выстрел.

– Эх, босс, – сказал он с отвращением, – у меня так мало практики. Я думал, мне придется еще целиться в него.

Саймону показалось, что силуэт конусообразной башни подводной лодки изменился. По крайней мере, лишний выстрел не повредит. Он послал пулю вправо от себя, и она рикошетом отскочила в темноту ночи.

Из постройки больше никто не появлялся, и было бы прекрасно, если бы там и в самом деле никого не было.

– Надо срочно перейти в другое место, – сказал Саймон Хоппи, – они еще не знают, кто и откуда совершил нападение. И мы не должны предоставить им возможность поразмыслить над этим.

Мистер Униатц все еще медлил, изображая всемирную скорбь на своем пухлом лице.

– Не понимаю, босс, если это не тот источник, – ворчал Хоппи, – то что они так ерепенятся?

– Может быть, жалеют Галлиполиса, – объяснил ему Саймон. – Трудно сказать наверняка. Поговорим об этом позже. Давай поползли!

– О'кей.

Мистер Униатц начал осторожно отходить. Его представление о том, что означает слово «ползти», полностью соответствовало тому, как передвигается дикий бизон, но вполне отвечало требованиями данной обстановки. Оно, по крайней мере, не нуждалось в детальных объяснениях. Хоппи Униатц, боровшийся против «интеллектуальной зауми» с азартом левиафана, и Хоппи Униатц, выполняющий конкретные задания, вплоть до убийства, хотя и вынужденного, – это были два совершенно разных человека; и в это трудно было поверить. Но именно в таких вот ситуациях мистер Униатц и восходил на свой шаткий трон.

Саймон старался не отставать от него, вслушиваясь в каждый шорох и постоянно оглядываясь по сторонам, затем на мгновение потерял его из вида и замер, когда увидел, как что-то похожее на пятнистую змею подползло к кромке света, падавшего из проема двери, а затем быстро отползло назад, но уже с оружием, валявшимся возле мертвого тела. Через секунду он понял, что это была рука Хоппи, одетого в пеструю рубашку индейца, которую он все еще с гордостью носил. Пополнив таким образом свой арсенал, мистер Униатц сделал второй выстрел.

Шум голосов стих, и тут послышался грубый и твердый голос, отдававший команды.

– Это Фрэд, – сказал Святой и почувствовал, как Карина сжала его локоть.

– Я мечтаю, чтобы мы выследили его, – сказала она.

В ее голосе не было ничего, что заставило бы Саймона дрогнуть.

Неожиданно на верхней палубе «Марч хэер» вспыхнул прожектор. Яркий луч света ощупал макушки деревьев на берегу. Потом скользнул вниз и стал шарить по земле, все ближе и ближе подбираясь к ним.

Саймон вскинул автомат, положил палец на спусковой крючок, но прежде чем он успел прицелиться, у него над ухом прогремело два выстрела. Луч прожектора исчез, на его месте появился красный глазок, который тут же погас. Послышался отдаленный звон стекла, дополнявший зрительное впечатление.

– С такого расстояния?! – восторженно воскликнул Святой. – Ты действительно отлично стреляешь, девочка.

– Конечно. Я же тебе говорила, – согласилась она.

Снова послышался лающий голос Фрэда, отдающего команды, но понять его немецкую речь было трудно. Однако на палубе яхты «Марч хэер» появились люди, и Саймон снова вскинул автомат.

– Думаю, не мешает подкинуть им работенки, – заметил он и выпустил короткую очередь по яхте.

Когда автомат умолк, а эхо выстрела покатилось по Эверглейдзу, в ответ послышались два-три ругательства, свидетельствующих о том, что расход драгоценных боеприпасов принес очевидную пользу. Прозвучало четыре или пять ответных выстрелов, направленных в сторону подавшего голос автомата. Пули, посланные с палубы яхты, падали на крыши из гофрированного железа слева и справа от них, подобно первым тяжелым каплям дождя или майскому жуку, бьющемуся о стекло освещенного окна.

Затем стрельба на яхте «Марч хэер» прекратилась, как будто вдруг выключили рубильник.

– Вот этого я как раз и боялся, – сказал Саймон.

Он напряг зрение, чтобы получше рассмотреть, что происходит в бухте. Луна уже поднялась выше, и небо посветлело достаточно, чтобы Саймон мог различить рядом с собой бледное лицо Карины Лейс, напряженно, как и он сам, следившей за происходящим. Над водой на фоне неровного противоположного берега свет был обманчивый, и среди причудливых теней невозможно было разглядеть хоть что-нибудь мало-мальски похожее на моторную лодку, в которой уплыли Чарли Холвук, Юстина и Лоуренс Джилбек. Саймон потерял счет времени, но надеялся, что прилив помог им уйти уже достаточно далеко. Обнадеживало и то, что он не слышал ни стрельбы, ни криков, которые непременно последовали бы, если бы беглецы были обнаружены.

Карина думала о том же самом.

– Ты думаешь, им удастся спастись? – спросила она.

– Если им удалось отсюда уйти, – сказал Саймон, – тогда все в порядке. Этот индеец знает все ходы и выходы.

О себе, естественно, они говорить не могли. Без проводника им отсюда не выбраться: джунгли, как тюремная стена, ограждали их от внешнего мира.

– Мне хочется, чтобы ты как-нибудь помог своим друзьям, – сказала Карина.

– У них есть шанс самим позаботиться о себе, – сказал он, и они оба поняли, что разговаривают, чтобы только не молчать. – Они прекрасно умеют выходить из затруднительных ситуаций.

Саймон прислушался. Если все пойдет так, как он предполагает, то через несколько секунд они должны услышать шум мотора катера где-то на юго-западе. Но пока было тихо. Казалось, джунгли затаились: сова, вероятно, улетела туда, где поспокойнее, и только вспугнутые стрельбой насекомые снова принялись жужжать на все голоса.

Затем послышался скрип дерева и тихий всплеск волн. Саймон пригляделся и увидел, что некий странного вида предмет дрейфует на залитой бледным светом поверхности воды. Нет, это не игра воображения и не обыкновенное бревно, какие нередко плавают в воде. И вдруг прозвучало два выстрела – их сделал Хоппи, а следом выстрелила Карина. Выстрел Саймона задержался на долю секунды, зато оказался на редкость удачным. Послышались крики и стоны, перекрываемые пронзительным воплем, который, казалось, будет длиться вечно, но и он вскоре смолк, завершившись бульканьем в воде. Лодку развернуло течением, и она стала дрейфовать в сторону открытого моря. С лодки спрыгнул в воду человек и, шумно взмахивая руками, поплыл к подлодке. Карина выстрелила снова, и вода поглотила пловца.

– Интересно, как этим ублюдкам понравился наш блицкриг? – проговорил Святой, сверкая белозубой улыбкой.

– По крайней мере, мне он понравился, – сказала Карина, в ее голосе чувствовалось напряжение, но ни малейшего страха. – Теперь я знаю, какие чувства испытывают люди, сражающиеся против гитлеровских захватчиков. Страшно бывает сделать первый выстрел. А потом тебя охватывает такая ненависть, что уже забываешь об опасности и думаешь только о том, чтобы сорвать их коварные планы.

– «Они не пройдут», – процитировал Святой. – Только бы нам устоять. Они могут высадить на берег десант, а у нас мало патронов.

– Я рада, – сказала Карина, – что мы сейчас вместе, даже если это первый и последний раз в жизни.

Они молча сплели пальцы рук в знак единения и товарищества, которые слова могли только испортить.

Хоппи Униатц сделал еще три выстрела с интервалом в несколько секунд, но ответа не последовало.

Вскоре слух Святого уловил еще один звук – слабое жужжание, сливавшееся с пением цикад. Он едва успел сообразить, что представляет собой этот звук, как из громкоговорителя на яхте раздался голос Генриха Фрэда:

– Если мистер Темплер здесь, то прошу его о любезности сделать один выстрел.

Саймон с минуту колебался. Затем...

– Что за черт! – воскликнул он сердито. – Неужели они не понимают, что все это – моя работа. Полиция или береговая охрана сначала предлагает провести переговоры, и только после этого, в случае отказа конфронтирующей стороны от переговоров, возможна стрельба... Ну, держитесь.

Он сделал один выстрел, целясь в громкоговоритель, затем отбросил Карину в сторону, под прикрытие ближайшей постройки, и сам бросился на землю с ней рядом. Но ожидаемого им выстрела из автомата не последовало.

– Спасибо, – послышалось из репродуктора. – Теперь, я думаю, вы нанесли нам весьма значительный ущерб. Новая партия наших людей уже высадилась неподалеку вверх по течению, и вскоре вас схватят, но я предпочитаю не терять больше своих людей. Поэтому, если вы не сдадитесь добровольно, мы поработаем с вашими друзьями мисс Хольм и мистером Квентином, с помощью самых совершенных методов, так что вам хорошо будут слышны их крики. Если вы захотите избежать этого, вы можете сообщить нам о готовности сдаться, сделав подряд два выстрела.

После этого отчетливо зазвучал голос Патриции Хольм, которая твердо, без малейших колебаний, заявила:

– Привет, Саймон, друг... Не слушай эту здоровенную обезьяну. Он пытается запугать тебя, зная, что никогда не сможет поймать тебя.

– Пошли его ко всем чертям, – вставил Питер.

Капитан Фрэд, судя по всему, взвился от гнева:

– Я даю вам на размышление десять секунд, мистер Темплер.

Саймон склонился над автоматом, его руки вцепились в оружие, как будто он собирался разломить его пополам.

Карина Лейс смотрела на его окаменевшее лицо.

Затем дважды выстрелила в воздух.

Как бы в ответ ей где-то на западе заработал мотор катера, возвращая им надежду на жизнь.

Из мрака ночи выступила фигура мистера Униатца.

– Босс, – сказал он как будто в пространство, – это вы выстрелили? Вы хотите сказать, что мы назовем их Гейне дядей?

– Нет, Хоппи, – сказала Карина, – это я выстрелила.

Святой посмотрел на нее странным взглядом.

– Я не ожидал, – сказал он, – что ты подтолкнешь меня к саморазрушению.

Она обхватила ладонями его руку, лицо ее озарила улыбка глубокого понимания.

– Дорогой, – сказала она, – ты же знаешь, что в конце концов они все равно нас захватят. Ты знаешь это так же хорошо, как и я. Почему же нужно страдать просто так, ни за что? Может быть, они всех нас убьют, но тогда пусть это случится как можно быстрее. Наши посланники уже в пути, они в безопасности. Послушай.

И Саймон слушал. Он вслушивался в удаляющиеся звуки ритмично работавшего в темноте ночи мотора катера, пока он не растворился в новых, более устойчивых звуках мотора посыльного судна, спускаемого с яхты «Марч хэер», и он знал, что она говорила правду, и был этому рад, и в то же время не хотел смириться с парадоксом своего поражения после победы. Он думал над тем, могло ли это случиться только потому, что он не покорил еще собственную гордыню и судьба одного человека может иметь значение, когда миллионы других таких же, как он, людей сгорят в пламени войны, как маленькие мошки.

Секунды казались столетиями. К нему вернулся здравый смысл, такой же непостижимый и неизмеримый, как звезды.

Все шло своим чередом. Но были и перемены. Такие перемены, которые ничего не могли изменить. И все-таки у него был один путь – бросить вызов судьбе, – таков был его девиз, его знамя. Потому что он знал, за ним обязательно пойдут другие и борьба будет продолжаться до тех пор, пока в душах людей не иссякнет огонь свободы.

– Конечно, – сказал он. – Пока они нас еще не убили. И когда они нас схватят, им придется с нами основательно повозиться.

Лодка приближалась к причалу, вспенивая воду.

– Как, босс, – спросил мистер Униатц упрямо, – могу я попрактиковаться на этих мордах?

– Пока рано, Хоппи. Сначала мы должны освободить Патрицию и Питера. После этого, может быть, и сделаем что-нибудь.

И даже когда шансы на успех были совсем ничтожны, в его голосе не было слышно сомнения.

Он отбросил свое оружие в сторону, то же самое сделала и Карина. Очень неохотно и не торопясь, с покорным отвращением то же самое проделал и Хоппи Униатц. Все трое молча наблюдали за тем, как лодка причалила к пирсу.

Саймон вытащил портсигар и протянул его Карине с таким непринужденным видом, словно они были в фойе ночного клуба в Нью-Йорке, ожидая заказанные ими блюда. Несколько человек выскочили из лодки и побежали по пирсу, перестроившись в двойной полукруг – точь-в-точь хорошо обученная группа захвата, которой, с иронией подумал Саймон, они наверняка и были. Но даже не посмотрев в их сторону, он зажег спичку и поднес ее Карине.

– Однако мы весело провели время, – заметил он.

– Да. – Она говорила таким же уверенным тоном, как и он; и ему захотелось навсегда удержать в памяти ее гордое, красивое, бледное лицо, ее темно-синие глаза и яркое пламя волос. – И спасибо тебе за все, Святой.

Он поднес спичку к своей сигарете, затем затушил ее и выбросил. Но им хорошо были видны лица друг друга: теперь их освещали лучи фонариков, направленных прямо на них.

Саймон взглянул на окруживших их со всех сторон людей. Некоторые были в немецкой военной форме, другие в обычной матросской, но у всех были квадратной формы зверские лица, которые нацистская этнология провозгласила идеалом нордического характера. Они были вооружены револьверами и карабинами.

К группе подбежал еще один человек – его не было видно в свете фонарей – и сказал по-немецки:

– Извините, пожалуйста, господин капитан. Узники сбежали.

– Спасибо.

Голос принадлежал Фрэду. Он вышел на свет. Его лицо с тяжелой челюстью выражало высокомерие; тонкие губы сжаты; уголки рта слегка опущены вниз. Его каменные глаза быстро скользили по трем пленникам и остановились на Саймоне.

– Мистер Темплер, это не вся ваша команда.

– На пирсе вы можете найти одного из ваших соратников с пробитой головой, – услужливо заметил Саймон. – Он был ликвидирован в самом начале наших действий. Нам пришлось это сделать, так как он не мог решить, на чьей же он стороне, так что теперь он всегда будет соблюдать нейтралитет.

– Я имею в виду Джилбеков. Где они?

– Как у вас со слухом?

Капитан даже не повернул головы. Но в тишине было слышно, как монотонно стрекотал мотор лодки где-то уже далеко от берега. (

Сверлящим взглядом своих похожих на гальку глаз Фрэд смотрел на Святого в течение нескольких долгих секунд.

Затем повернулся и отдал несколько новых приказов.

К спине Саймона приставили карабины, и его вместе с Кариной и Хоппи препроводили в комнату, где до этого содержались Лоуренс Джилбек и Юстина. Когда был обнаружен труп часового, послышались громкие возгласы и ругательства, прерванные, однако, резкой командой капитана. Группа захвата освободила проход для Фрэда. Но он остался стоять на прежнем месте.

После очень короткой паузы в напряженной тишине в комнату, где находились Саймон, Карина и Хоппи, втолкнули Патрицию и Питера.

Питер сказал небрежным тоном:

– Привет, шеф. Как странно. Я никогда не мог понять, как вам удается подобрать такую идиотскую команду.

Патриция Хольм сразу же подошла к Саймону. Он быстро поцеловал ее; левой рукой он все еще обнимал ее, когда, улыбаясь, обратился к капитану Фрэду:

– Итак, Генрих, дорогой карбункул, у нас здесь собралась своего рода небольшая компания. Как мы будем развлекаться? Если бы у нас был старый договор, мы могли бы вырезать бумажных кукол; или, поскольку нас здесь достаточно много, мы могли бы создать свой клуб и распевать песенки о свинячьих корытцах и лошадиных яслях.

Но в это время явился еще один человек, с приходом которого всю компанию действительно можно было считать в полном сборе; онвошел в дверь, и два матроса сделали шаг назад, чтобы закрыть ее за ним.

Не лишенное привлекательности лицо Рэндолфа Марча было подобно каменному изваянию; одна-две упавшие пряди волос нарушали его обычно безупречную, гладкую прическу; белый воротничок рубашки был слегка помят. Сами по себе эти детали были малозначительными, но в сочетании с диким выражением его глаз, несомненно, свидетельствовали о том, что нервы этого человека были напряжены до предела, как и подобает в данной ситуации.

– Джилбеки, – сказал он хриплым голосом, обращаясь к Фрэду, что также выдавало его очевидную нервозность. – Если они удрали на катере...

– Я знаю, – прервал его капитан.

– Почему за ними никого не послали?

– А кого?

– У вас большая команда. Два катера...

– И ни одного лоцмана. Никто отсюда не с состоянии выбраться – даже при наличии собственного канала. Вы же знаете эти бесчисленные рукава и заливы. Поэтому-то мы и выбрали это место для нашей стоянки.

– Тогда они обязательно заблудятся, и мы поймаем их.

– Боюсь, – сказал капитан, – что это будет нелегко. Наш друг Темплер умудрился же как-то добраться сюда со своей группой. Вероятно, с помощью проводника. Если только мисс Лейс не...

Они оба посмотрели на Карину. Рэндолф Марч сделал в ее сторону полшага и, скривив рот, произнес, как будто его вдруг осенило:

– Ты предательница, сучка!

– Одну минуту! – Вмешательство капитана не было данью галантности, оно было продиктовано не чем иным, как банальной необходимостью. Взаимные обвинения были пустой тратой времени. – Пусть мисс Лейс расскажет нам сама.

Карина взглянула на него с холодным презрением.

– Так приятно беседовать с джентльменами, – заметила она саркастически. – Вы ведь не будете грубым? Вы просто возьмете и принесете сюда раскаленные утюги... Так вот, от таких хлопот я могу вас избавить. Я сюда никого не приводила. Мы встретились случайно. И у них был проводник.

– И кто же такой?

– Индеец.

Саймон Темплер стряхнул на пол пепел.

– Я помогу вам, – предложил он. – Между нами не должно оставаться никаких тайн. Если быть точным, то этот человек из Эскорт-бюро, его зовут Чарли Холвук. Прекрасный охотник, как мне рассказали, и, конечно, прекрасный следопыт. После того как он привел нас сюда, я готов поклясться, никто не может тягаться с ним. Поэтому мы отослали его с Джилбеками. Он уверен, что может уйти от любого преследователя, оставив его на съедение крокодилам и москитам. Но, конечно, вы можете предпринять попытку.

Фрэд не мигая взирал на него еще целую секунду, затем повернулся к Карине. Маска, которую он носил при их первой встрече на яхте «Марч хэер», была сброшена, как старое платье. Теперь не оставалось сомнения, кто здесь был главным. Рэндолф Марч, стоя в дверях, покусывал усы; он превратился в безгласную колонну, подпирающую безоговорочный авторитет капитана.

– Мисс Лейс, почему вы решили бежать отсюда?

– Мне надоело ваше общество.

– Вероятно, вы недостаточно серьезно отнеслись к только что сказанному вами, – заметил Фрэд.

Девушка посмотрела на него немигающими глазами, и ее губы изобразили улыбку.

– Я не хочу, чтобы вы думали, будто можете запугать меня, – сказала она. – Поскольку уж так получилось, я хочу сказать вам вот что. Я убежала отсюда, чтобы весь мир узнал о вашей подводной лодке и о том, какие узы связывают вас с Международным инвестиционным фондом Рэнди.

– Вы что, очень любознательная журналистка, помощница Темплера, шантажистка или агент министерства юстиции?

– Не угадали.

– Какой-нибудь правительственный агент?

– Вот это уже ближе к истине, – спокойно сказала Карина. – Я имею в виду британское правительство.

Наступила мертвая тишина.

Выражение лица капитана Фрэда оставалось прежним. Оно не выражало никаких чувств или эмоций, скрывая напряженную работу мозга, перебиравшего возможные варианты обмана и наличие связующих звеньев-. Но в его стеклянных глазах отражалась злоба.

Он снова повернулся к Марчу.

– Вернитесь на яхту и свяжитесь по радиотелефону с Майами, – приказал он, и в его голосе уже не было притворного почтения. – Сообщите Нахлору, чтобы он по тревоге поднял все отделения. За три часа на катере можно добраться до Эверглейдза – а это единственно возможный их путь. Дежурный отряд может одолеть это расстояние за два часа, если их собрать немедленно. Предупредите Нахлора, чтобы он принял необходимые меры. Мы любой ценой обязаны не допустить Джилбека к телефону.

Душа у Святого ушла в пятки.

Это было самое слабое звено в цепи, которую он выстроил. Если Фрэд исполнит свое обещание, тогда погибнет единственная надежда, ради которой он пожертвовал всем.

Пожалуй, мозг его никогда не работал так четко, как сейчас. Вопреки очевидному, чутье подсказывало ему, что не все потеряно. Главное – не выдать растерянности. И он вдруг дерзко улыбнулся.

– Прекрасная идея, Генрих, – сказал он нарочито добрым тоном. – Это будет чрезвычайно интересно. Прошлой ночью в «Палмлиф фэн» мы с Джессом Роджерсом как раз беседовали на этот счет. Ваши подозрения в отношении его были справедливы. Только вы должны были пойти еще дальше. Он действительно является агентом ФБР, и ему известно о вашей фашистской организации даже больше, чем вы предполагаете. Я хочу сказать, что у него есть список всех ее членов, а тех, кого еще не взяли прошлой ночью, оставили специально, чтобы проследить, с кем еще они находятся в контакте. Ваш разговор с Нахлором будет немедленно запеленгован, – конечно, если господин Нахлор все еще на месте, откуда он сможет выйти с вами на связь.

Святой затянулся и улыбнулся еще шире при виде озадаченных лиц своих противников.

– И еще об одном, а то вы можете забыть, – продолжил он тем же веселым и беззаботным тоном, – вы помните о письме, которое написал Джилбек и о котором я вам говорил? Так вот, когда я обнаружил место стоянки вашей подводной лодки, то перед тем, как отправиться сюда, я отослал письмо по почте в Вашингтон – на всякий случай. Я надеялся, что мне удастся освободить всех заложников еще до того, как начнется настоящая война. Но через несколько часов так или иначе она начнется... В общем, Генрих, старая перечница, похоже, вам придется давать объяснения фюреру.

Замысел Саймона сработал.

Иначе и быть не могло, потому что он великолепно разыграл спектакль.

Конечно, Фрэд с Марчем допускали, что слова Саймона нельзя принимать на веру, хотя Саймон изобразил все так, что только очень скептически настроенные противники могли усомниться в достоверности его рассказа. У них, естественно, могли зародиться сомнения. Но и это тоже входило в замысел Саймона. Потому что сомнения заставляют прогнозировать сразу два варианта развития событий. Ставки были слишком высоки, чтобы дать Фрэду и Марчу перехватить инициативу. Они не могли позволить себе терять драгоценное время на то, чтобы собраться с духом, так как в противном случае могли оказаться в более тяжелом положении, чем были прежде.

Саймон все это прочел на их лицах; он знал цену победы.

Фрэд смотрел на него все теми же полными ненависти глазами.

– Вы послали эту информацию в Вашингтон?

– Авиапочтой, – подтвердил Саймон; он заботился лишь о том, чтобы его слова звучали правдоподобно. – Сейчас они, вероятно, его уже получили, и к утру сюда прибудут морская и береговая охрана, а также военные корабли.

Рэндолф Марч расстегнул воротник рубашки.

– Они здесь ничего не найдут, – сказал он. – Мы... мы можем убить всех и утопить в море. Их никто не найдет. А потом заявим, что Джилбек просто сошел с ума, а репутация Святого известна каждому. Подлодка же успеет выйти в открытое море...

– Идиот! – вскричал Фрэд вне себя от гнева. – А про индейца ты забыл? И думаешь, так просто дискредитировать Джилбека? А как насчет всех этих сооружений, которые легко может идентифицировать любой эксперт?

– Мы все можем потопить в реке...

– Не оставив никакого следа? За такое короткое время? Потребуется только один водолаз, чтобы потом все это обнаружить!

– Тогда что же мы можем сделать?

Фрэд стоял неподвижно, как каменное изваяние, воплотившее все те качества, которые воспитала в нем его система: необычайную энергию и жестокость вандала, оставившего своим потомкам название своего племени в качестве синонима всеразрушающего варварства, волею судьбы смешавшегося с затаенной, болезненной и безжалостной хитростью, оставленной в наследство Восточной Европе монгольскими захватчиками и распространявшейся дальше на Запад, внося свою лепту в такую бойню, о которой не помышлял даже Чингисхан. В силе и компетентности этого человека сомневаться не приходилось: единственная загадка заключалась в том, почему такие способности были направлены на разрушения и смерть.

– Нам придется сняться отсюда, – сказал наконец он; голос его звучал как обычно уверенно. – Вероятно, можно будет найти новую стоянку для подлодки; во всяком случае, мы ни при каких обстоятельствах не можем позволить ее захватить – ни при каких... Боюсь, что вам придется расстаться с яхтой «Марч хэер».

– Это неизбежно? – спросил Марч тоном капризного ребенка.

– Выбирать вам. Но оставаться здесь вам нельзя. С другой стороны, если вы попытаетесь на ней спастись, самолеты береговой охраны обнаружат вас без особого труда. А у подлодки есть все шансы уцелеть. Думаю, вам лучше пойти с нами. Для вас найдется работа, и отечество вас не забудет.

Охрана стояла навытяжку, как солдаты на параде или роботы, не проявляя никаких чувств. Саймона это наводило на мрачные мысли. Судьба его самого и его спутников зависит от команды, которую отдаст Фрэд. Эти охранники умеют только одно – слепо подчиняться, поэтому они намного страшнее роботов, которых описал в своих фантастических романах Карел Чапек. И Святого охватило ужасное предчувствие, что земля будет опустошена, прежде чем восторжествует здравый смысл, и эти ползучие легионы, лишенные человеческих чувств и способные только выполнять команды, будут уничтожены. Это были новоявленные зомби, живые мертвецы, смысл существования которых – удовлетворять амбиции невротических властолюбцев, еще более циничных, чем Нерон...

Фрэд приказал одному из матросов принести канат, тот салютовал в ответ и поспешил выполнять приказание. Но прежде чем он успел уйти, ему пришлось еще раз салютовать и уступить дорогу молодому человеку, который в тот момент входил в комнату.

На молодом человеке были только белая нижняя рубашка и засаленные хлопчатобумажные брюки; но золотой околышек фуражки свидетельствовал о том, что это был офицер. Светловолосый, с обветренным широкоскулым лицом и фанатическим блеском голубых глаз. В одной руке он держал револьвер. Взглянув на Фрэда, он вытянул свободную руку вперед и крикнул:

– Хайль Гитлер!

– Хайль Гитлер! – ответил Фрэд почти механически и продолжал на немецком языке: – Лейтенант, возникла необходимость немедленно перебазировать подводную лодку. Приготовьтесь к отплытию. Заберите все горючее, сколько сможете, а также продовольственные запасы с яхты «Марч хэер». Возьмите запас боеприпасов и торпед с береговых складов. Вам отводится на сборы два часа. Я лично отправляюсь с вами, маршрут сообщу позже. Все.

– Слушаюсь, господин капитан.

Лейтенант снова вытянул вперед руку, повернулся на каблуках и вышел. Послышался его молодой уверенный голос, отдающий команды.

Через несколько минут вернулся матрос с целой" катушкой каната. Фрэд кивком головы указал в сторону пятерых узников:

– Связать и обыскать их. Другим канатом привязать их к кровати. Позаботься о том, чтобы все было выполнено как надо.

Рэндолф Марч закурил сигарету дрожащими руками. Затем осмотрел комнату, стараясь не обращать внимания на то, что в ней происходит, а главное – не встречаться глазами ни с одним из пленников. Это было полной противоположностью поведению Фрэда, который следил за каждым движением с особой тщательностью. Марч пытался взять себя в руки, но это ему плохо удавалось.

– Что вы собираетесь с ними делать? – спросил он.

– Оставить здесь, – ответил Фрэд, не отрывая глаз от матроса, делавшего свое дело; по его тону было ясно, что он не закончил фразы.

Марч пыхтел сигаретой.

– А почему бы не взять с собой девушек?

– А зачем?

– Э... как заложниц. Нас могут преследовать. Но даже военные не решатся атаковать нас, если узнают, что у нас на борту женщины.

– Заботитесь об утехах? – цинично отрезал капитан.

Марч едва не задохнулся от возмущения.

Фрэд метнул на него взгляд мясника, примеривающегося, как лучше разрубить тушу, потом сказал:

– Тогда вам придется быть готовым к тому, что и остальные члены команды захотят с вами разделить такого рода утехи. Помимо того, что моряки очень ревнивы, они к тому же и суеверны. Умный капитан должен это учитывать. Поэтому не следует рисковать там, где нет в этом крайней необходимости.

Фрэду предстояло тщательно продумать план эвакуации и принять меры предосторожности.

Марч, изображая беззаботность, ходил зигзагами по комнате.

– Международный инвестиционный фонд будет ликвидирован?

– Да.

– Это значит, что я теряю все свое состояние.

– Весьма сожалею.

– Тогда мне остается не слишком много.

– Мой друг, – сказал капитан с потрясающим спокойствием, – а как вы собирались воспользоваться своими капиталами после того, как Джилбек передаст сообщение Темплера в Вашингтон?

Рэндолф Марч застыл на месте как вкопанный. Лицо его вдруг сделалось старым и некрасивым, взгляд померк, словно впереди он уже не видел ничего хорошего.

Саймон не испытывал к нему сочувствия. Он даже ощутил некоторое злорадство, так как, по его мнению, Марч вполне это заслужил. Просто пришел час расплаты за содеянное, а значит, и не может быть сочувствия. В цивилизованном мире, боровшемся за свое выживание, не было места таким чувствам. Именно понимание реальности, именно широта восприятия мира позволяла оспаривать аргументацию противоположной стороны и отметать свои собственные, вполне очевидные заблуждения. Вот почему можно было, напрягая нервы, искать оправдания для убийцы и осуждать страдания жертвы, которые не нуждались ни в каких оправданиях. Вот именно против такой несправедливости, маскирующейся под Справедливость, и вел свою бесконечную войну Святой. И теперь он был счастлив, что Рэндолфу Марчу приходится страдать, – как страдают мужчины, женщины, дети из-за того, что их сметает неумолимая, безжалостная сила, которой Марч оказывал поддержку.

Кроме этого, у Саймона было еще о чем подумать.

На темном горизонте виднелась далекая звезда; но именно свет таких далеких звезд не раз помогал ему избежать смерти. Сейчас вновь появилась звезда.

На этот раз, как ни странно, – но по логике вещей это случалось каждый раз, – у него оказался нож. Он должен бы быть обнаружен во время проведенного по приказу Фрэда обыска. Но спрятанное в рукаве тонкое лезвие в чехле осталось незамеченным. И притом, что руки у него, как и у всех остальных его спутников, были связаны, все же оставался шанс воспользоваться заветным ножом. Может быть...

Саймон ухватился за эту слабую надежду. И еще одна мысль не давала ему покоя.

Какой-то специфический запах стал проникать в комнату. Неприятный и в то же время знакомый.

– Не так уж много развлечений, как ты ожидал, старина Рэнди? – сказал он. – Вот такие дела и сделали Генриха совсем лысым. Так что, Рэнди, тебе самому придется позаботиться о тонизирующих средствах для волос. Иначе тоже облысеешь.

Марч посмотрел на него своими бесцветными глазами и снова глубоко затянулся.

В ту же секунду Саймон догадался, что это за запах. Он вспомнил одну фразу из донесения Питера Квентина по поводу Рэндолфа Марча. Он как зачарованный стал глядеть на горевшую сигарету Марча.

– Но это несправедливо, – продолжал скулить Марч, и его голос казался сейчас тоньше и резче. – Я не могу все потерять! На что я стану тогда жить? Куда пойду?

– Будьте уверены, партия вас не оставит, – равнодушно ответил Фрэд. – Я сейчас не могу сказать, куда мы направляемся. Когда подлодка выйдет в открытое море, я свяжусь с Берлином. А вы не принимайте близко к сердцу ваши потери. Пожалуйста, помните о том, что вмешательство в наши дела Темплера стоило рейху гораздо больше, чем ваше состояние. В такой службе, как наша, беды одного человека не принимаются в расчет. Надеюсь, вы согласны со мной.

– Я тоже надеюсь, Рэнди, – сказал Святой; теперь его усмешка была более язвительной, чему в немалой степени способствовал раздражающий запах сигареты. – Теперь ваше положение изменилось, не так ли? Вы хорошо проводили время, будучи плутократом пятой колонны, вы могли наслаждаться своими особняками, яхтами и самолетами, планируя саботаж и организуя пропаганду, сидя за шампанским в обществе красавиц. Но теперь, я надеюсь, вам придется заниматься более прозаическим делом, сидя за кружкой пива и закусывая эрзац-сыром, – а большие шишки, вроде Генриха, будут подстегивать вас хлыстом. Думаю, для вас это будет неплохой школой.

Марч не находил себе места. Каждая фраза Святого попадала в точку. Складки у рта обозначились более резко, губы дрожали.

Капитан Фрэд слышал все, что говорил Саймон. Прищурившись, он смотрел на Марча, и то, что он не оборвал Святого, казалось подозрительным. Он, как улитка, съежился, затаился, а потом вдруг мгновенно выпрямился.

Единственным признаком его волнения были раздувавшиеся ноздри. Потом он вдруг в три прыжка подскочил к Марчу и выхватил у него изо рта сигарету, бросил ее на пол и растоптал каблуком.

– Болван! – крикнул он по-немецки. – Сейчас не время!

Но он не успел отойти. Марч уже достаточно накурился марихуаны, чтобы мышь превратилась в людоеда. Его глаза сверкали пустым блеском.

– Будь проклят...

У него дрогнул голос, но не мускулы. С быстротой молнии он выхватил карабин из рук изумленного часового и приставил дуло к груди капитана.

– Не будет по-твоему, понял?! – кричал Марч. – Я не допущу этого! Я вас всех обведу вокруг пальца! Вы останетесь здесь. Я сам сдам вас военной охране. Когда они прибудут сюда, я объясню им, что вы пытались шантажировать меня, но я вас раскусил, и сам всех вас захватил в плен. И они у меня ничего не заберут. Я стану героем...

Сердце Саймона упало.

Все это было похоже на кошмарную сцену замедленного действия: события хотя и развивались, но неуклонно вели к параличу, требовалось скорейшее вмешательство. Конечно, Марч был безумцем; подобные угрозы могли исходить только от человека, впавшего в истерику. Но такое сумасшествие в сочетании с абсолютным непониманием происходящего, что можно объяснить только воздействием наркотика, – вело к самоуничтожению.

Марчу казалось, что в одну секунду он сможет расправиться с каждым, кто находился в тот момент в комнате. Но он ошибался. Фрэд только повел бровью – совсем чуть-чуть, – и часовой, стоявший сзади Марча, выстрелил дважды...

Саймон вновь посмотрел в сторону капитана Фрэда, тот смотрел на тело Марча, судорожно дернувшегося несколько раз и потом застывшего на месте.

– Я с грустью должен заметить, Генрих, – сказал он, – что не мог бы придумать для него более поэтичного конца.

– Он не единственный идиот, с которым нам приходится иметь дело, – сказал Фрэд хладнокровно. – И не последний. И до тех пор, пока мы будем находить пешек вроде него, нам нечего бояться ваших хилых попыток вести с нами борьбу.

– Прекрасно, когда чувствуешь себя столь уверенно, – заметил Святой тоже хладнокровно, хотя оснований для этого у него было меньше.

Капитан спокойно прошелся по комнате, проверяя, надежно ли связаны Хоппи Униатц, Карина Лейс, Питер Квентин, Патриция Хольм и особенно Святой.

С холодной расчетливостью он шесть раз ударил его по лицу.

– Это вам за ваши юмористические комментарии, – объяснил он. – Мне бы очень хотелось отправить вас в Германию, где в концентрационном лагере вас научили бы дисциплине. Но, насколько я себе представляю, вам это уже не понадобится... Думаю, Джилбек рассказал вам, что здесь, под этой комнатой, заложена сотня фунтов взрывчатки с детонатором, которому я могу послать команду по радио с подводной лодки. Как только мы будем достаточно далеко отсюда, я позволю себе роскошь нажать на кнопку... Предоставляю вам и вашим друзьям возможность дождаться этого момента.

В комнате было темно. Их глаза еще не успели привыкнуть к лунному свету, проникавшему сквозь маленькое окошко. Уходя, Фрэд демонстративно выключил свет, тем самым подчеркивая свойственный ему садизм. Он обрекал своих пленников на душевные муки. Тело Марча осталось лежать там, где он упал.

Штурмовики ушли готовить подводную лодку к отплытию – все, кроме одного часового, выставленного у дверей снаружи: в комнате были слышны его размеренные шаги.

Им не заткнули рты, и Саймон не считал это оплошностью Фрэда. Это было еще одним методом воздействия на человеческую психику. Голоса, звучавшие в темноте, вызывали состояние нервозности, которая, увеличиваясь как снежный ком, могла привести в подобных условиях к психологическому срыву.

Так рассуждал Фрэд.

Патриция Хольм первая нарушила тишину, в ее голосе слышалась лишь естественная человеческая озабоченность:

– Саймон, дружок, с тобой все в порядке?

– Абсолютно, дорогая, – ответил он. – Я не думаю, что Генрих хотел по-настоящему изувечить меня, так как я тогда не смог бы предаваться веселым размышлениям в течение двух часов, которые он так любезно предоставил нам.

И даже когда он произносил эти слова, он продолжал работать каждым мускулом рук и плеч, чтобы на доли миллиметров ослабить веревки на кистях рук и кончиками пальцев дотянуться до ножа.

– Мне хотелось бы, – с трудом переводя дыхание, сказал Питер Квентин, – чтобы ты занимался своим делом, а нам предоставил возможность заниматься своим. Неужели тебе не ясно, что мы хотим от тебя избавиться? Все бы считали тебя детективом, собирающим свидетельства для бракоразводного процесса.

– Меня беспокоили помощники шерифа, – сказал Святой. – Если бы я знал, что вы с Патрицией ищете любви в джунглях, я бы вернулся в «Палмлиф фэн». Я опасался, что они арестуют тебя, учитывая, что ей нет еще и шестнадцати.

– Тогда уж девяти, – вставила Патриция. – Ты должен был бросить нас, если уж эта старая кляча обвела нас вокруг пальца.

– Все произошло именно так, как и следовало ожидать, – сказан Святой. – Даже в некотором смысле лучше. Шериф в тот день уже нанес нам визит, и у вас были все основания предположить, что я устрою переполох в «Палмлиф фэн», что, по сути дела, и случилось.

– Расскажи нам, – попросила Патриция.

Саймон рассказал, что произошло с ним за это время, одновременно продолжая работать мускулами в попытке ослабить веревки; иногда он останавливался, чтобы передохнуть, затем начинал все сначала. Рассказывать нужно было обязательно, чтобы скоротать время и отвлечь внимание слушавших от тяжких мыслей. Несмотря на то что он был занят веревками, это не отражалось на его голосе: он звучал ровно, без всяких модуляций. Он рассказывал так, как рассказывают забавную историю, о которой судачит весь мир.

Когда он закончил, всем стало известно все, о чем он знал сам. Полная картина. И снова наступила тишина...

– Изумительный финал, – наконец-то прокомментировал Питер. – Хотелось бы мне сейчас встретиться на пару минут с твоим приятелем Генрихом.

Казалось, это было единственное, что можно было сказать по этому поводу. Но у Хоппи Униатца было свое мнение.

– Босс, – сказал он. – Я ничего не понял.

– Не понял чего? – мягко спросил его Саймон.

– Насчет источника.

– Хоппи, я пытался объяснить тебе...

– Я знаю, босс. Здесь вовсе не тот источник. Но вы слышали, что сказал Марч перед тем, как они его укокошили? После того как мы сюда пришли, источник должен быть взорван. Но ведь мы ничего не взрывали. Значит, есть еще бандиты, которые сюда рвутся. Я ничего не понимаю, – сказал мистер Униатц, снова повторив то, с чего начал.

– Сейчас просто мода такая – что-нибудь взрывать, – пояснил Саймон. – Постепенно она отомрет, как и мини-гольф.

Снова наступила тишина. Теперь можно было бы многое сказать, и в то же время в жизни оказалось так мало вещей, о которых стоило говорить.

Снаружи помимо размеренных шагов часового слышался тяжелый топот матросов, выполнявших такелажные работы, непрерывное бормотание и резкие звуки постоянно отдававшихся команд.

Карина Лейс сказала задумчиво:

– Не знаю, как вас, но меня обучали множеству способов развязывать узлы, но с этими, боюсь, не справиться.

– И мне тоже, – отозвался Питер.

Казалось, даже Святой оставил все попытки развязать веревку.

Вдруг Патриция прошептала:

– Что там движется?

– Тихо, – сказал Святой. – Продолжайте разговаривать, как разговаривали.

Его голос исходил совсем из другого места. В слабом свете луны они увидели, как движется тень, – тень, мелькавшая то тут, то там на полу. Но это не был вновь оживший Рэндолф Марч, как первоначально подсказало им воспаленное воображение; его тело лежало на прежнем месте.

На некоторое время, казалось, они лишились дара речи, обдумывая фразы, которые звучали бы естественно в данной обстановке.

Наконец Питер сказал, намеренно привлекая к себе внимание:

– Если бы нас с Хоппи сейчас развязали, мы могли бы наброситься на часового за дверью и, завладев его оружием, уложить еще нескольких свиней, прежде чем они схватят нас.

– Но они обязательно схватят тебя, Питер. – Голос Святого прозвучал в другом углу комнаты. – Их очень много, и с одним пистолетом далеко не уйдешь.

– Если бы нас развязали, – сказала Патриция в тон Питеру, – мы могли бы убежать и спрятаться в джунглях. У них не будет времени, чтобы искать нас.

– Но тогда им удастся удрать отсюда, – сказал Святой.

– Может быть, у них не хватит места и они не заберут с собой все виски, – сказал мистер Хоппи, развивая свою собственную идею. – Может быть, они оставят целый ящик и мы завладеем им.

– Если ты мне удалось отсюда выбраться, – сказала Карина, – я бы сделала все, чтобы остановить подлодку.

– Каким образом? – спросил Питер.

– Если бы я знала...

Послышался слабый щелчок, затем протяжный тонюсенький скрип и шорох.

Питер сделал беспокойное движение.

– Я знаю, что это глупо, – заметил он, – но мне хотелось, чтобы вы, шкипер, подкинули нам какие-нибудь идеи. Как бы вы поступили, если бы у вас появилась возможность сделать что-нибудь?

Ответа не последовало.

Тишина длилась долгие томительные секунды.

Патриция окликнула тихо и не вполне твердым голосом:

– Саймон...

Ответа не последовало. А может быть, это и был ответ, когда они услышали два тихих удара пальцами по полу?

Опять тишина. Теперь уже не видна была движущаяся тень, а в темном углу, где она прежде маячила, возник четко очерченный квадрат. Тусклый свет, пробивавшийся с улицы, создавал таинственные тени, смутные и странные по форме, напоминающие разлившуюся на полу жидкость. Каждый из находившихся в комнате пытался сосчитать количество теней и определить, кому они принадлежат. Одна, вторая, третья – стоп... и все сначала.

Было тихо. Но в подобной ситуации уши могли услышать то, чего не было на самом деле, так же, как глаза могли в темноте увидеть то, что им хотелось бы видеть. Любой звук – прерывистое дыхание, скрип пружины на кровати, биение собственного сердца – мог превратиться во что угодно, что было доступно их воображению. Карине даже показалось, что под ней ползает что-то наподобие змеи – она вся сжалась от страха.

Вскоре заговорил Питер.

– В положении, подобном данному, – сказал он громко, – Святой начал бы рассказывать бесконечные истории о клопе-коротконожке по имени Аристофан, который оказывался в запутанных и не предназначенных для печати ситуациях, но самого Святого сейчас здесь нет, а я не могу выступать вместо него. Поэтому давайте поиграем в одну глупую игру. Каждый должен вспомнить какую-нибудь песенку, в которой упоминается его собственное имя. Предположим, вас зовут Мэри, тогда прозвучит песенка: «Мэри, Мэри – все делает не в меру». Или вот, например, Хоппи может спеть такую песенку: «Прыг-скок, я люблю тебя, как ты меня».

Снова наступила тишина.

– "Потопаю, похлопаю[18] – беду уведу", – сказала Патриция.

– Питер, твоя очередь, – заметила Карина. – Ты где?

– "Ох, иссушила[19] любовь меня", – с готовностью отозвался Питер.

– «Не кренись, моя лодка любви, не кренись»[20], – продолжила Карина.

– Все хуже и хуже, – сказала Патриция. – Когда же мы споем: «Дом, наш милый дом»[21]?

Вспомнить все это было невообразимо трудно, но еще труднее исполнить. Тем не менее с каким-то безрассудным отчаянием они заставляли свои голоса звучать. Они тщательно выговаривали каждое имя, но сознание неизбежно возвращалось к самым диким и фантастическим мыслям.

А время шло.

Серебряный квадрат света на полу переместился и теперь освещал мертвое лицо Рэндолфа Марча. За дверью взад-вперед шагал часовой. Моторная лодка, монотонно жужжа, сделала два или три рейса к берегу и обратно. Топанье матросов, таскавших грузы, стало постепенно затихать; их голоса превратились в далекий шепот, отрывистые команды стали редкими. Но появились новые звуки: плеск воды о металлические поверхности, отдаленные голоса, перемежавшиеся со скрипом чего-то тяжелого. Некоторое время было слышно какое-то гудение, но затем и оно затихло.

Не было необходимости в том, чтобы фиксировать каждую минуту. Но они понимали, как неумолимо быстро движется время и как мало его остается у них. И тем не менее никто из них не произнес вслух имени человека, голоса которого уже давно не было слышно.

Наконец Карина Лейс со вздохом сказала:

– Они, наверное, уже готовы к отплытию.

– Мы сделали все, что могли, – сказала Патриция Хольм.

– Эге, – произнес Хоппи Униатц, – эти морды не получили должного воспитания. Они уже все взмокли от жары, но надо сначала приложиться к бутылке и сделать пару затяжек. Никогда не видел работяг, которые могли бы, хлебнув, работать так, как я.

От присутствия стольких людей в комнате стояла страшная духота, она давила, словно пресс, затрудняя дыхание, сжимая мозг и превращая ясную мысль в туманный бред. Под полом, где стоял Питер Квентин, снова что-то прошуршало, – вероятно, змея. Во второй раз он услышал какую-то возню, затем послышался, слабый скрип, щелчок и затем глухой стук. Тени, которые, казалось, затаились в темноте, сейчас вновь задвигались. Но он не был в этом уверен.

Он сказал нервно:

– Не хочется тебе напоминать, но мы не обсуждали твое грязное прошлое. Мы играли в «слова», и теперь твоя очередь, Хоппи. Буквы Р-Е-Ф-Л. И вообще, я думаю, мы заберем тебя с собой в другую жизнь.

– О, – сказал Святой.

Никто не пошевелился. Стояла такая тишина, при которой звук булавки, упавшей на бархат, кажется оглушительным грохотом.

– Я бросаю вызов, – наконец сказал Питер. – Такого слова нет.

– «Рефольвер», – сказал Святой.

Снаружи послышались быстрые шаги, открылась дверь. Зажглась единственная лампочка.

У входа стоял Генрих Фрэд, позади него часовой. Его плотно сжатые губы скривились в усмешке, а бороздки на лице, идущие вниз от ноздрей, стали еще глубже. Он олицетворял собою месть.

– Мы уже отплываем, – сказал он. – Надеюсь, вы приятно провели время в ожидании собственного отплытия. Вам осталось недолго ждать – не более получаса. Я нажму кнопку, когда мы выйдем из бухты в открытое море.

Питер, Патриция, Карина и Хоппи взглянули на него одновременно без любопытства, как бы из вежливости. Однако по их глазам было видно, что они сознают все, что им было сказано несколькими секундами раньше.

Святой сидел на краю кровати все в той же позе, в какой видел его Фрэд в последний раз. Руки у него были за спиной; на лице кровоподтеки – следы кулаков Фрэда; одежда мятая и вся в песке. Только, может быть, отчаянное презрение в его голубых глазах горело еще ярче.

– Надеюсь, у вас будет приятное путешествие, – сказал он.

– Уверен, что это пустая трата времени, – продолжал Фрэд, – но мне хотелось бы кое-что сказать вам: ваша борьба – бесплодна и она своего рода символ того, что вы собой представляете. Точно так же, как были повержены вы, будет уничтожен каждый, кто пытается с нами бороться. Тот незначительный ущерб, который вы нанесли нам, будет возмещен; но вас уже никто не вернет к жизни. Можете утешаться этим. Ваш народ вскоре последует за вами. За исключением тех, кого мы оставим в качестве рабов, – как вы раньше держали в рабстве слаборазвитые народы. Теперь вы видите, что все ваши жертвы были напрасными.

Глаза Святого сияли словно сапфиры.

– Уверен, что это просто пустая трата времени, – насмешливо вторил Святой, – но мне хотелось бы, чтобы вы поняли, прежде чем умрете, одну вещь. Все, что вы со своими сподвижниками разрушите, в истории человечества будет значить не более чем лесной пожар. Вы сеете разруху и смерть, но настанет день, когда снова зазеленеют деревья, а о вас никто и не вспомнит.

– Я предоставляю вам возможность пофантазировать, – сказал капитан и шагнул к двери. Послышался щелчок выключателя; дверь захлопнулась.

Они слышали его удаляющиеся шаги: сначала по твердому полу, потом по мосткам пирса; потом шаги затихли. Прозвучала последняя команда, затем их слух уловил тихий всплеск воды. Секунды начали свой отсчет.

– Саймон, – сказала Патриция.

– Тише, – произнес Святой, напрягая слух.

Они только по звукам могли определить, что происходит снаружи, а звуки доносились с противоположной от них стороны. Теперь не было слышно шагов часового; и только беспрерывное жужжание москитов и других насекомых создавало звуковой барьер, не пропускавший к ним никаких других звуков.

Но где-то очень далеко слышалось глухое трение дерева о дерево и лязг металла. Затем раздались голоса, а также гул, который они слышали раньше, сначала перекрывший стрекот насекомых, затем немного затихший и наконец совсем прекратившийся. Теперь не было слышно ничего, кроме плеска волн, бившихся о берег среди корней ризофоры.

Вернулась на прежнее место и заухала сова.

Но Святой все еще молчал и не двигался – минуты казались часами.

Но вот щелкнул выключатель, и, подобно молнии, их озарил свет.

Все уставились на Святого, который стоял улыбаясь, держа в руке нож.

– Простите меня, мальчики и девочки, – сказал он. – Но мне очень не хотелось, чтобы они услышали, как я двигаюсь.

– Понятно, – сказал Питер Квентин. – Ты настолько деликатен, что мы все просто ослеплены.

Саймон разрезал веревки, связывающие Патрицию. Она поцеловала его и начала массировать кисти рук; он подошел к Карине Лейс.

Когда Саймон освободил ее, она сказала:

– Я думала... я думала... мы все думали... что ты сумел развязать свои веревки раньше.

– Так и было, – ответил Святой.

– Конечно, – сказал Питер, когда подошла его очередь, – ты не должен был говорить об этом никому.

– Мне нужно было что-то предпринять, – объяснил Саймон. Он освободил Питера и подошел к Хоппи. – Я догадывался, что где-то в полу должен быть люк или что-то наподобие этого. И я нашел его. Пришлось повозиться с замком, но я использовал всю свою физическую силу и даже заклинания, чтобы с ним справиться. Затем мне пришлось превратиться в червя и извиваться по кровельной дранке – к счастью, строение держится на сваях, а не на фундаменте, так что стены не уходят в землю. В общем, я выбрался наружу и поползал там немного.

– Босс, – спросил мистер Униатц, потирая свои затекшие суставы, – а вы не нашли чего-нибудь выпить?

– Должно быть, много чего осталось на яхте «Марч хэер», – ответил Святой, – но я не обследовал ее.

Он открыл дверь; стоя снаружи, он набрал полные легкие относительного свежего воздуха; затем достал из портсигара оставшиеся две сигареты. Патриция подошла к нему и взяла одну. Они стояли рядом, держась за руки, и смотрели на пристань, где в темноте под луной покачивалась яхта, но там, где раньше лежала подлодка, не было ничего, кроме спокойной глади воды.

К ним присоединился Питер Квентин.

– Не хочу нарушать идиллию, – робко заметил он, – но лично мне хотелось бы быть отсюда подальше, когда Фрэд отдаст обещанный приказ.

– Не следует волноваться, – сказал Святой, – я обнаружил взрывное устройство под полом, когда искал люк. Вполне невинная коробочка с этикеткой «Томатный суп». Я прихватил ее с собой.

– А куда же ты ее дел? – подозрительно спросил Питер.

– Я спрятал ее среди консервов, которые матросы должны были перетащить в подлодку. А может быть, это был ящик с боеприпасами – точно не помню. Правда, работенка была не из простых – вытащить ее на пирс и незаметно спрятать. Но тем не менее я все сделал и успел вовремя вернуться.

Тем временем к ним подошли Карина и Хоппи.

А в следующий момент далеко на юго-западе, куда был устремлен взгляд Святого, в серо-синее небо взметнулся ярко-красный столб пламени. Через несколько секунд прозвучал заключительный аккорд, слившийся с ураганом ветра, клонившего к земле деревья. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем содрогнувшаяся земля снова затихла.

– Я думаю, Генрих нажал-таки на кнопку, – сказал Святой.

Эпилог

Сидя в баре «Демпси-Вандербилт», Саймон Темплер наблюдал, как случайно залетевшая муха старалась погрузиться в капельку пьянящего «Рон-Рея», нечаянно пролитого на полированную поверхность стойки. Ему казалось, что он наблюдал за ней очень долго и уже устал держать пари с самим собой, делая ставки на то, как долго продержится муха, прежде чем окончательно свалится. Он ждал Карину Лейс. Наконец, потеряв всякое терпение, он толкнул свой стакан вдоль стойки к бармену, давая тем самым понять, что ему нужна еще одна порция; муха, которая, казалось, была своего рода воплощением Униатца в насекомом, оторвалась от стойки и, зажужжав, улетела.

Новый посетитель бесшумно подошел к стойке и отодвинул стоявший рядом стул. Саймон повернулся, приготовившись в седьмой раз предупредить очередного претендента на это место, что оно занято, или изобразить нечто вроде упрека, если это окажется сама Карина. Но ему не пришлось сделать ни того, ни другого.

Откидывая полы своего черного пальто, рядом с ним усаживался длинный как жердь шериф Ньютон Хаскинс собственной персоной.

Он посмотрел на Саймона, стараясь изобразить искреннее удивление:

– Не верю своим глазам! Откуда ты появился, сынок?

– Я здесь уже бывал раньше, – ответил Святой. – Если вы помните.

Челюсть шерифа непроизвольно задвигалась, но жевать было нечего. И, как бы спохватившись, он медленно опустил руку в карман и достал свежую пачку жевательного табака.

– Кого-нибудь ожидаем? – участливо спросил он.

– Молодость, красоту, блеск и рыжие волосы. – Взгляд Саймона был холодным и дерзким. – Может быть, вы отвечаете всем этим характеристикам, но, по правде говоря, я этого не заметил.

– Конечно, нет, – ответил Хаскинс. – Уверен, что это не я. Но здесь бывает много разного люда. Я выслеживал одного опасного убийцу. И почувствовал страшную жажду. «Ньют, – сказал я себе, – что может быть лучше этого бара?» Вот я и заглянул сюда. Смотрю – ты один. Я и решил составить тебе компанию.

– Очень приятно, – пробормотал Святой. Большим пальцем руки он дал знак бармену, налившему бокал, что это он заказывал выпивку.

– Принесите мне стакан и бутылку пива, – обратился к нему Хаскинс.

Он подвинул поближе к себе вазочку с сухим печеньем, машинально взял одно и отправил в рот, так чтобы оно не мешало встречному движению табака.

– А кто этот опасный убийца? – спросил Саймон. – Звучит захватывающе. Вы его поймали?

– Сынок. – Шериф жевал печенье и не мог говорить. Он налил полстакана пива и поболтал его. – Убийства в прямом смысле не было. Это было скорее похоже на резню. И кроме того, это случилось не в моем округе.

– Да? – вежливо спросил Святой. – А где же?

– В Эверглейдзе – туда и добраться-то невозможно. Но я слышал, что там было целое побоище. Найдена дюжина трупов. Даже того парня, Галлиполиса, и то нашли застреленным.

– Правда? Как странно! А не думаете ли вы, что он частенько дергал ниточку за оба конца, не зная, какой из них лучше?

– Может быть. – Взгляд шерифа задержался на лице Святого, изображавшего страдание. – Теперь об этих трупах ничего и не узнаешь, да, сынок?

– О трупах? – удивился Саймон. – Вы хотите сказать, о мертвых телах, которые там валяются?.. Как ужасно! В таком климате я всегда захораниваю трупы. Это вопрос гигиены... Или сбрасываю в море; и тогда о них позаботятся барракуды.

– Я тоже так думаю, – глубокомысленно заметил Хаскинс. – Береговая охрана просто замучила меня, сынок. Джилбек рассказал, что ты вытащил его из этого ужасного места – Лостменз-Ривер. Сложилось впечатление, что ты ожидал, когда прибудет судно береговой охраны. Прошлой ночью опять произошел в море взрыв. Кто-то взорвал подводную лодку.

Святой отпил из своего бокала.

– Вполне возможно, – заметил он. – Впервые мы с вами встретились, когда произошел первый взрыв. Затем последовали небольшие стычки. И вот теперь опять какой-то взрыв. Все так логически закругляется... Или вы хотите сделать профессиональные замечания по поводу всех этих вопросов?

Хаскинс долил пива и залпом выпил целый стакан. Затем он вытер губы большим носовым платком.

– Нет-нет, сынок, – сказал он. – Если говорить о профессиональной стороне дела, то я не имею права задавать никаких вопросов. Об этом позаботятся чины повыше, из Вашингтона, и они попросят нас не вмешиваться в это дело. Похоже, нас это не касается, даже притом, что такой уважаемый гражданин нашего города, как Рэндолф Марч, найден мертвым в Лостменз-Ривер. Нам не разрешается даже ничего обсуждать, пока Госдепартамент не подготовит специальное сообщение. Но меня не следует винить в любопытстве.

– Естественно, я не виню вас ни в чем, – изрек Саймон с самым серьезным видом.

Хаскинс почесал свой длинный нос.

– Да, – произнес он наконец, – вы, конечно, в курсе событий.

– Прошу прощения, – ответил Святой, – но ребята из Вашингтона сказали мне то же самое, что и вам, и так как с их стороны было большой любезностью не брать меня под стражу, то я должен выполнять их условия. Они сделают сообщение, как только во всем разберутся.

Хаскинс с тоской сделал еще глоток.

– Не знаю, имеет ли к этому отношение иск одного парня из Очупи, который обвиняет тебя в нападении на него и угоне его автомобиля.

– Вы собираетесь возбуждать дело?

– Да нет, – ответил шериф. – Я его разорвал. По-моему, это противозаконно. Кто, черт возьми, когда-нибудь слышал, чтобы лодка с колесами в десять футов называлась автомобилем?

Саймон осторожно зажег сигарету.

– Папаша, – тихо сказал он, – откажетесь ли вы от пива, если ваш друг угостит вас шампанским?

– Этого, сынок, – ответил шериф, – мне пока еще никто не предлагал. Но учитывая, что меня сегодня мучает сильная жажда, я согласился бы на твое предложение.

Саймон подозвал бармена и сделал заказ.

– В конце концов, где это слыхано, чтобы мягкий массаж головы называли нападением?

– Не знаю, как бы я поступил с тобой, – рассуждал Хаскинс в задумчивости, – но если учитывать, что тот парень работал, если можно так выразиться, на мистера Марча, то вряд ли этому факту придадут большое значение.

– Вы считаете, что меня сюда привело простое любопытство?

Шериф приподнял свои широкие в черном мундире плечи и взглянул на часы, висевшие над стойкой бара; потом поерзал на стуле.

– Сынок, – сказал он, – я тебе когда-то говорил, что питаю слабость к блондинкам. Сегодня днем я имел возможность встретиться с одной, которая нам обоим нравится. Она торопливо собирала свои вещи, когда я к ней наведался. Видимо, спешила на самолет, отправляющийся сегодня вечером куда-то в Южную Америку. Уверен, что для нее эта поездка неожиданна. Она очень торопилась, но все-таки урвала несколько минут, чтобы написать письмо, и попросила меня передать его тебе, когда самолет будет уже в воздухе.

Он вынул из внутреннего кармана конверт и положил его на стойку бара.

Саймон взял его и вскрыл точным движением хирурга.

"Дорогой Святой.

Назначая нашу встречу на сегодня, я собиралась на нее прийти. Но, видимо, теперь мы уже больше не принадлежим друг другу. А времени так мало.

Я получила приказ приступить к выполнению нового задания – и срочно. У меня едва остается время, чтобы упаковать вещи. Не могу даже проститься с тобой. Я собиралась позвонить тебе, чтобы ты приехал в аэропорт, но так как здесь сейчас Хаскинс, то я могу с ним передать эту записку. Так будет легче для нас обоих.

Я могу повторять «спасибо тебе, спасибо тебе» тысячу раз и ничего этим не выразить. Ты сам знаешь, как много ты сделал для меня, как знаю об этом и я, и как сейчас знают об этом в Лондоне и Вашингтоне. Для нас обоих этого достаточно. Но мы оба знаем, что это только начало. Мы должны очень много еще сделать, прежде чем сможем позволить себе спокойно отдохнуть, сидя в кресле.

Но лично для меня этого недостаточно. Поэтому мне легче написать тебе, чем пытаться встретиться. Я ничего не могу поделать, дорогой. Несмотря ни на какие превратности судьбы, мне все равно хочется, чтобы у нас никогда не было того вечера.

Правда, глупо? Но если в жизни случаются чудеса и если мы оба будем живы, когда все это закончится, мы можем где-нибудь встретиться. Уверена, что этого не случится, но сейчас мне хочется в это верить.

До свидания. Я люблю тебя.

Карина".

Пенилось шампанское. Саймон смотрел на этикетку шампанского, медленно складывая письмо и пряча его в карман, – «Боллингер 1928 года». Такое же шампанское они пили тогда, когда встретились в первый раз. Он ясно представил ее сейчас такой, какой она была тогда: бледное красивое лицо, блестящие волосы и глубокая синева глаз. А затем снова возник ее образ, – она стояла рядом с ним с пистолетом в руке. Итак, конец всему...

И вдруг Святой поднял свой бокал.

– За удачу! – сказал он.

Шериф Хаскинс уставился на него бесконечно долгим взглядом.

– Я тоже ей этого пожелал, сынок.

– Ты был хорошим отцом мне, папаша. – Святой отщипнул ногтем большого пальца спичку и стал помешивать ею в бокале, выпуская из напитка пузырьки. – Не возражаешь, если я тоже полюбопытствую? Я не привык ко всем этим законодательствам.

Кадык Хаскинса покатился вниз и скрылся за узкой полоской черного галстука.

– Это происходит так, сынок. Много странных созданий мирно существуют рядом. Но вот к ним подкрадывается пантера, она ждет, когда между ними возникнет вражда. Вот тогда-то пантера на них и бросится. Тогда их можно брать, как говорится, голыми руками, словно кроликов. – Шериф снова наполнил свой бокал и задумчиво улыбнулся. – Но я думаю, что если соберется вместе достаточно много безумных кроликов, то они смогут заставить обратиться в бегство даже американскую рысь. В этой стране большинство людей миролюбивы и невинны, как кролики, но мне кажется, что настало время расшевелить их и заставить немножко подвигаться. Ты в какой-то мере помог мне это осознать.

Саймон посмотрел на него сквозь облако сигаретного дыма.

– Даже притом, что я нарушил ваш священный закон?

– О каком нарушении закона может идти речь, – проговорил Хаскинс неторопливо, – когда какой-то сукин сын, прикрываясь законом, пытается подчинить себе все человечество. Например, он позволяет некоторым маленьким странам поверить в возможность нейтралитета, а это означает, что они не смогут воевать против него, когда он ими завладеет. Или другой пример. Он пользуется существующими у них законами о свободе, чтобы внедрить туда своих шпионов и начать войну задолго до того, как официально ее объявит. Я много думал после нашего с тобой первого разговора. Политики поощряют стремление граждан закрыть на все глаза, потому что в этом случае они без труда получат голоса тех, кто не дает себе труда поразмыслить. Но когда я вижу, что происходит у меня под носом, когда некоторые начинают кричать о том, что у нас плохое правительство и что они вообще достойны другой жизни, я начинаю понимать, что жареным пахнет где-то уже совсем близко.

Святой посмотрел на него молча: безвкусно одетый худой человек на фоне красивой, яркой природы, серьезная и нелепая фигура, и в то же время отражающая непобедимый и твердый характер земли, на которой он вырос...

Хаскинс допил шампанское до дна и поставил бокал на стойку.

– Прекрасный напиток. – Он вытер губы тыльной стороной ладони. – Я ненавижу, когда убивают. Но иногда бывают ситуации, когда только насилием можно одолеть насилие. Я, конечно, не знаю, но говорят, будто вы считаете, что нужно разжечь новый костер, чтобы погасить тот, который уже горит. Может, вы и убедите меня в этом. Может, убедите и многих других, прежде чем зажженный уже костер не заполыхает во всю мощь. Не знаю.

Он встал и протянул свою мускулистую загорелую руку:

– Я должен идти. Надеюсь, что люди сплотятся, пока еще не поздно. А к тебе я привязался, сынок.

– Взаимно, папаша, – сказал Святой и ответил ему крепким рукопожатием.

1

Тарпон – большая (до 2,5 м) морская рыба из семейства сельдевых (здесь и далее примеч. перев.).

2

Пои – гавайское блюдо из корня таро (тропическое многолетнее растение, в пищу используются клубни).

3

НМS – «Her Majesty's Service» (англ.) – «На службе Ее Величества» (обозначение принадлежности к вооруженным силам Великобритании).

4

Протопатическая чувствительность – примитивный вид кожной чувствительности, воспринимающей лишь сильные механические или температурные раздражения.

5

В названии яхты («Безумный кролик») аллюзия с персонажем книги Льюиса Кэрролла «Алиса в Зазеркалье».

6

Капер – лицо, занимающееся каперством, то есть захватом судов, принадлежащих частным лицам, а также неприятельских судов или судов нейтральных стран, перевозящих грузы в пользу воюющей страны; в широком смысле – морским разбоем.

7

Фактотум – доверенный слуга.

8

Канюк – птица.

9

Макиавелли (1469 – 1527) – итальянский политический деятель; сформулировал теорию дипломатического искусства, согласно которой при достижении цели отметаются все правила морали.

10

Саронг – мужская и женская одежда народов Индонезии и сингальцев Шри-Ланки: кусок хлопчатобумажной ткани или батика, обертываемый вокруг бедер в виде длинной (до щиколоток) юбки (примеч. ред.).

11

Твидлдум и Твидлди – похожие друг на друга персонажи книги Льюиса Кэрролла «Алиса в Зазеркалье».

12

Имеется в виду сцена и персонажи книги Льюиса Кэрролла «Алиса в Зазеркалье».

13

Организация американских нацистов в годы второй мировой войны была объявлена вне закона.

14

Парсифаль – легендарный рыцарь, герой средневекового эпоса XII – XV веков, связанного с циклом рыцарских романов «Круглого стола» и легендарным королем Артуром.

15

Сэвил-роу – улица в Лондоне, где расположены ателье дорогих мужских портных. В переносном значении – элегантная одежда английского покроя.

16

Имеется в виду захват Чехословакии Германией в 1939 году.

17

Xоппи – от англ. «hop» – «скакать», «прыгать».

18

Имя «Патриция», сокращенное «Pet», означает «хлопотать», «шлепать».

19

Peter out (англ. сленг) означает «иссякать», «истощаться».

20

Имя «Карина» созвучно англ. «kareen» – «кренить», «наклонять».

21

Начало популярной английской песни. Слово «Home» произносится, как и фамилия Патриции, – «Holm».