Катерина моргнула, пораженная настолько, что чуть не принялась возражать. Ведь Грегор, конечно же, выкроил для них время в своем расписании ради Майлза? Но это был самый прямой намек на то, что потомпоизошло на Комарре, какой только можно было сделать в присутствии Никки. Она ухитрилась ответить коротким поклоном, пробормотав благодарность за уделенное ей императорское время и внимание. Никки чуть неловко, взяв за образец поведение матери, сделал то же самое.
      Дядя Фортиц попрощался с ней и с Никки, оставшись со своим августейшим господином еще на несколько слов до отъезда, как тот и пожелал. Майлз вышел вместе с ними в коридор и сказал поджидающему там мужчине в ливрее: – Я сам провожу их до выхода, Жерар. Пожалуйста, вызовите машину для госпожи Форсуассон.
      Они двинулись в долгий окольный путь по дворцу. Катерина оглянулась через плечо на личный кабинет Императора.
      – Это было… было больше, чем я ожидала. – Она перевела взгляд на шагавшего между ними Никки. На его лице была написана решимость, а не уныние. – Сильнее. – Суровее.
      – Да, – сказал Майлз. – «Будь осторожнее в своих желаниях…» У меня есть особые причины доверять в этом вопросе суждению Грегора больше, чем чьему-либо. Но… думаю, я, наверное, не единственная рыба, которая не помнит про воду. Грегор привык выносить ежедневное давление, которое меня бы, к примеру, довело до пьянства, безумия или совершенно смертоубийственной раздражительности. В свою очередь, он переоценивает наши возможности, а мы… стараемся его не разочаровать.
      –  Онсказал мне правду, – произнес Никки. Еще мгновение они шли в тишине. – Я доволен.
      Катерина промолчала, удовлетворенная.
 

* * *

 
      Граф Форкосиган сидел на одном из диванов рядом с камином, просматривая данные портативного считывателя. На нем был полуофициальный костюм – темно-зеленый китель и брюки, напоминание о мундире, который он носил большую часть своей жизни. Отсюда Майлз заключил, что отец скоро собирается уходить – несомненно, отправляется на какой-то официальный банкет, поглощать пищу на котором, видимо, входит в обязанности вице-короля с вице-королевой в предсвадебные дни. Майлз вспомнил о том, что скоро придет и его черед согласно пугающему списку приглашений, врученному ему леди Элис. Но посмеет ли он смягчить светскую и кулинарную суровость этих приемов, пригласив Катерину составить ему компанию? Это сейчас весьма сомнительно.
      Майлз шлепнулся на диван напротив отца; граф поднял взгляд и с с осторожным интересом на него посмотрел.
      – Здравствуй. Ты смотришься слегка выжатым.
      – Да. Я только что вернулся с одной из самых трудных бесед за всю мою аудиторскую карьеру. – Майлз потер загривок, все еще до боли сведенный. Граф приподнял брови в вежливом вопросе. Майлз продолжал, – Я попросил Грегора помочь Никки Форсуассону разобраться в этой мешанине клеветы – в тех границах, какие он сочтет разумным. Но он провел эти границы несколько дальше, чем сделали бы я или Катерина.
      Граф откинулся на спинку дивана, отложив считыватель. – Полагаешь, он нарушил секретность?
      – Как ни странно, нет, – признал Майлз. – Любой враг, реши он похитить Никки для допроса, уже знал бы больше, чем мальчик. За десять минут под фастпенталом он рассказал бы все, что знал, и ему не причинили бы вреда. Может быть, его бы даже вернули. Или нет… Он представляет не больше опасности в плане разглашения секретности, чем раньше. И сам он рискует не большим – и не меньшим – если рассматривать его как рычаг давления на Катерину. – Или на меня.– Даже сами заговорщики тщательно блюли конспирацию. Не в том проблема.
      – А в чем?
      Упершись локтями в колени, Майлз уставился на собственное искаженное отражение в носках начищенных полуботинок. – Думаю, из-за кронпринца Зерга Грегор знает, каково – и надо ли – рассказывать человеку, что его отец преступник. Если так можно называть принца Зерга за его тайные пороки.
      – Можно, это я тебе говорю, – вздохнул граф. – Преступник, и на полпути к буйному помешательству – вот кем он был к моменту смерти. – Майлз вспомнил, что адмирал Форкосиган был очевидцем провала эскобарского вторжения, и на самом высшем уровне. Он сел ровнее; отец взглянул ему прямо в лицо и мрачно улыбнулся. – Случайный выстрел с эскобарского корабля был самой большой благосклонностью фортуны, какая когда-нибудь выпадала Барраяру. Хотя теперь, задним умом, я сожалею, что мы так нехорошо обошлись с Грегором. Я так полагаю, он справился лучше?
      – Думаю, он обошелся с Никки… хорошо. Во всяком случае, Никки больше не испытает ощущения потрясения всего своего мира. Конечно, в сравнении с Зергом Тьен всего-навсего дурак и взяточник. Но смотреть на это было тяжело. Нельзя заставлять девятилетку сталкиваться с чем-то столь мерзким и так близко его затрагивающим. Каким он после этого станет?
      – Наверное… десятилетним, – сказал граф. – Ты делаешь то, что должен. Взрослеешь – или ломаешься. Ты должен верить, что он повзрослеет.
      Майлз побарабанил пальцами по обтянутому тканью подлокотнику. – До меня только сейчас дошла хитрость Грегора. Признавшись, что Тьен был растратчиком, он перетянул Никки на нашу сторону. Никки теперь сам заинтересован в поддержании официальной легенды, ради защиты репутации своего покойного отца. Странно. Кстати, именно в связи с репутацией я к тебе и пришел. Грегор попросил – нет, пожелал и потребовал, не менее того! – чтобы ты прочитал мне ту же лекцию, что и ему: честь против репутации. Наверное, она была незабываемой.
      Граф наморщил брови. – Лекция? Ах, да. – Он коротко улыбнулся. – Итак, это засело у него в голове, хорошо. С молодежью порой спрашиваешь себя – поняли они хоть что-нибудь из сказанного тобой или ты просто бросаешь слова на ветер?
      Майлз неловко поерзал; интересно, не относилось ли последнее замечание и к нему самому? Ну, какая именно частьэтого замечания. – М-м? – подал он реплику.
      – Я бы не назвал это лекцией. Просто одно полезное различие, вносящее ясность в мысли. – Он протянул руку, словно взвешивая что-то на ладони. – Репутация – это то, что знают о тебе другие. А честь состоит в том, что ты знаешь о себе сам.
      – Хм.
      – Противоречия склонны появляться тогда, когда это не одно и то же. Что касается смерти Форсуассона – что ты сам про себя думаешь?
       И как он умеет вот так нанести удар в самую сердцевину раны?– Я не уверен. Нечистые мысли в счет?
      – Нет, – сказал граф твердо. – Только сознательные действия.
      – А что насчет действий безрассудных?
      – Это переходная область, и не рассказывай мне, будто ты не жил в таких сумерках прежде.
      – Большую часть жизни, сэр. Время от времени поднимаясь к мерцающему свету знания. Но на такой высоте мне не выжить.
      Приподняв брови и улыбнувшись одним уголком рта, граф все же милосердно воздержался от того, чтобы соглашаться с этим утверждением. – Так. Тогда мне кажется, что твои нынешние проблемы лежат больше в области репутации.
      Майлз вздохнул. – У меня такое ощущение, будто меня всего изгрызли крысы. Агрессивные мелкие твари, отскакивающие прочь так быстро, что я не успеваю развернуться и дать им по голове.
      Граф разглядывал свои ногти. – Могло быть и хуже. Никогда не чувствуешь себя более лживо, чем когда видишь под ногами осколки своей разбившейся вдребезги чести, а твоя набирающая высоту общественная репутация тем временем окутывает тебя славословиями. Вот этоуничтожает душу. А обратное – просто очень, очень раздражает.
      – Очень, – сказал Майлз горько.
      – Хе. Ладно. Могу предложить тебе кое-какие утешительные соображения?
      – Пожалуйста, сделайте это, сэр.
      – Во-первых, на самом деле это пройдет. Несмотря на безусловную притягательность секса, убийства, заговора и снова секса, со временем эта сплетня людям наскучит. И как только другой бедолага прилюдно допустит какую-нибудь грубую ошибку, их внимание переключится на новую игрушку.
      –  Какого еще секса? – раздраженно пробормотал Майлз. – Не былоникакого секса. Проклятье. Так было бы хоть за что. А я эту женщину даже поцеловатьеще не пытался!
      – Мои соболезнования, – губы графа дрогнули в улыбке. – Во-вторых, по сравнению с этим обвинением ни одно другое, менее захватывающее, в будущем не станет щекотать ничьего любопытства. В ближайшем будущем – уж во всяком случае.
      – О, замечательно. Значит, отныне я могу строить заговор, пока стою в двух шагах от обвинения в предумышленном убийстве?
      – Ты бы удивился… – Оттенок юмора во взгляде графа угас – Майлз и предположить не мог, что именно тот сейчас вспомнил. Он заговорил вновь: – В-третьих, контролировать мысли невозможно – иначе бы я давно этим воспользовался. Пытаться отвечать за то, во что верят всякие идиоты на улицах (на основе минимума логики и еще меньшего количества информации) – это лишь способ свихнуться.
      – Мнение некоторыхлюдей значение имеет.
      – Да, порой. В данном случае ты знаешь, чье именно?
      – Катерины. Никки. Грегора. – Майлз поколебался. – Все.
      – Что, бедные старики родители не попали в твой краткий список?
      – Мне было бы жаль утратить ваше доброе мнение, – медленно проговорил Майлз. – Но, в данном случае, вы – не те … не уверен, как это сформулировать. Пользуясь маминой терминологией… вы – не те, перед кем согрешили. Так что ваше прощение носит чисто академический характер.
      – Гм, – произнес граф, потирая губы и разглядывая Майлза с невозмутимым одобрением. – Интересно. Ладно. В качестве четвертого утешения я заметил бы тебе, что в этомскопище народу, – движением пальцев он очертил Форбарр-Султану и, как итог, Барраяр в целом, – приобрести репутацию человека хитрого и опасного, способного без угрызений совести убить, чтобы заполучить и отстоять свое, не так ужплохо. По сути, ты бы даже мог найти это полезным.
      – Полезным?! Что, сэр, прозвище Мясника Комарраслужило вам удобной поддержкой? – возмутился Майлз.
      Отец сощурил глаза, частично – с мрачным юмором, частично – с уважением. – Оно было для меня неоднозначным… проклятием. Но да, время от времени я использовал вес этой репутации, чтобы запугивать кое-каких впечатлительных людей. А почему и нет, я за нее заплатил сполна. Саймон говорил, что он столкнулся с тем же феноменом. Унаследовав СБ от Великого Негри, он утверждал, что для того, чтобы лишить оппонентов присутствия духа, от него требовалось всего лишь стоять и не говорить ни слова.
      – Я работал с Саймоном. Он чертовски хорошо умелзаставить тебя занервничать. И не только благодаря своему чипу памяти илитак и не исчезнувшему духу Негри. – Майлз покачал головой. Право слово, только его отец умел видеть в Саймоне Иллиане некоего обычного подчиненного. – Во всяком случае, он, может, представлялся людям и зловещим – но неподкупным. Он не был бы и наполовину так страшен, не умей он убедительно изображать такое суровое безразличие к… ну, ко всем человеческим желаниям. – Он помолчал, вспоминая подавляющий стиль руководства своего бывшего командира и наставника. – Но черт возьми, если… если мои враги не признают за мной хоть минимума морали, пусть они по крайней мере допустят, что я компетентен в своих пороках! Если бы я собрался кого-то убить, я проделал бы куда более гладкую работу, а не устроил бы эту отвратительную неразбериху. Ха, никому и в голову не пришло бы, что это убийство!
      – Верю, – успокоил его граф. И, подняв голову во внезапном приступе любопытства, спросил: – А … тебе когда-нибудь приходилось?
      Майлз снова зарылся в диван и поскреб щеку. – Была одна миссия для Иллиана… не хочу говорить об этом. Это была тайная, неприятная работа, но мы ее выполнили. – Он задумчиво вперил взгляд в ковер.
      – Вообще-то я просил его не использовать тебя для убийств.
      – Почему? Боялся, что у меня сложатся дурные привычки? В любом случае, дело было намного сложнее, чем простое убийство.
      – Так обычно и бывает.
      Майлз целую минуту сидел, уставившись куда-то на в пространство. – Итак, то, что говоришь мне ты, сводится к тому же, что сказал Галени. Я должен стоять тут, глотать все это и улыбаться.
      – Нет, – сказал его отец, – Улыбаться ты не обязан. Но если ты и вправду просишь у меня совета, исходя из накопленного мной жизненного опыта, то я скажу. Храни свою честь. Пусть твоя репутация падает куда ей вздумается. И переживи этих ублюдков.
      Взгляд Майлза с любопытством скользнул по лицу отца. Без седины в волосах Майлз его не видел никогда, теперь же отцовская голова побелела почти целиком. – Я знаю, что за много лет у тебя бывали и взлеты, и падения. В самый первый раз, когда серьезно пострадала твоя репутация – как ты с этим справился?
      – О, в первый раз… это случилось давным-давно, – граф склонился вперед, задумчиво постукивая по губам ногтем большого пальца. – Мне тут внезапно пришло в голову, что сохранившиеся у стариков (немногих оставшихся в живых из того поколения) смутные воспоминания об этом эпизоде могут твоему делу навредить. Каков отец, таков и сынок? – граф поглядел на него, озабоченно нахмурившись. – Такихпоследствий я уж точно никогда предвидеть не мог. Видишь ли… после самоубийства моей первой жены широко расползлись слухи, что это я ее убил. За неверность.
      Майлз моргнул. Он слышал разрозненные отрывки древней сплетни, но последнее в них не входило. – А, м-м… она была? Неверна?
      – О, да. У нас по этому поводу случился абсурдный скандал. Я страдал, я был в замешательстве – что вылилось в своего рода неловкий, смущенный гнев – и меня весьма исковеркало воспитание в рамках моей культуры. В тот момент мне определенно пригодилась бы бетанская терапия взамен дурного барраярского совета, который нам дал… не важно. Я не знал… не мог даже представить существование такой альтернативы. Это было невежественное, старое время. Знаешь, тогда мужчины все еще дрались на дуэли, хотя законом это уже было запрещено.
      – Но ты… гм, ты ведь на самом деле не… гм…
      – Не убивал ее? Нет. Разве что лишь словами. – В этот раз пришла очередь графа уставился куда-то вдаль, сощурив глаза. – Хотя я никогда не был на сто процентов уверен, что этого не сделал твой дед. Этот брак устроил он, и я знаю, что он чувствовал себя за него ответственным.
      Майлз взвесил эту мысль, и брови его полезли на лоб. – Если вспомнить деда, так это кажется едва – но ужасно – возможным. Ты когда-нибудь его спрашивал?
      – Нет, – вздохнул граф. – Что мне было бы делать, ответь он «да»?
      Неужели Эйрелу Форкосигану в ту пору было всего двадцать два? Более полувека назад. Он был гораздо моложе, чем я сейчас. Черт, да он был просто мальчишкой.Заставляя голову кружиться, мир Майлза, казалось, обернулся вокруг своей оси и со щелчком перешел в другое, искаженное положение, с совсем иными перспективами.
      – Итак… как ты все-таки выжил?
      – Думаю, мне повезло, как везет идиотам и сумасшедшим. А я, разумеется, был и тем, и другим. Мнебыло наплевать. Мерзкая сплетня? Так я докажу им, что это преуменьшение, и дам вдвое больше пищи для пересудов! Думаю, что ошеломил всех до потери речи. Вообрази себе самоубийцу, которому нечего терять, шатающегося в пьяном, враждебном угаре. Вооруженного. В конце концов, меня стало тошнить от себя самого так же, как уже тошнило окружающих, и я покончил с этим.
      Сейчас этого измученного мальчика больше не было, и пришедший на его место серьезный старый человек выносил ему милосердный приговор. Стало понятно, почему отец, во многом будучи старым барраярцем, никогда не заикался о том, чтобы разрешить романтические проблемы Майлза устройством брака по договоренности, и не произнес ни слова критики в отношении его немногочисленных любовных связей. Майлз дернул подбородком и одарил отца кривой улыбкой. – Ваша стратегия мне не подходит, сэр. От алкоголя меня тошнит. Я не чувствую в себе ни малейшей склонности к самоубийству. И мне есть, что терять.
      – А я ее и не рекомендовал, – ответил граф спокойно и откинулся на спинку дивана. – Позже – намного позже – когда у меня тоже было слишком много чего терять, я приобрел твою мать. Ее доброе мнение было единственным, которое мне было нужно.
      – Да? И если бы ты рисковал его потерять? Как бы ты тогда выстоял? – Катерина…
      – На четвереньках, возможно, – граф покачал головой и медленно улыбнулся. – Итак, а… когда же нам будет позволено встретиться с этой женщиной, произведшей на тебя столь воодушевляющий эффект? С ней и с ее Никки. Может, тебе пригласить их к нам в ближайшее время на ужин?
      Майлз съежился. – Только не… не на ужин. Не в ближайшее время.
      – Мое беглое знакомство с ней было таким удручающе недолгим. Но то малое, что я успел заметить, показалось мне весьма привлекательным. Не слишком худая. Она славно вырывалась, просто отлетела от меня, – при этом воспоминании граф Форкосиган коротко усмехнулся. Отец Майлза разделял архаичный барраярский идеал женской красоты, подразумевавший способность выжить в относительно голодное время; Майлз признал, что и его самого впечатляет подобный стиль. – И в меру атлетична. Несомненно, от тебя она бы убежала. В следующий раз я порекомендовал бы тебе прибегнуть к уговорам, а не прямому преследованию.
      – Я пытался, – вздохнул Майлз.
      Граф поглядел на своего сына, полушутливо-полусерьезно. – Знаешь, эта твоя вереница женщин очень смущала нас с матерью. Мы не могли сказать, предстоит нам породниться с кем-то из них или нет.
      –  Какая такаявереница? – возмутился Майлз. – Я приводил домой только однугалактическую подружку. Одну.И я не виноват, что с ней у нас не сложилось.
      – Плюс еще несколько украшавших рапорты Иллиана… гм… необычных леди, с которыми так далеко не зашло.
      Майлзу показалось, что глаза у него буквально вылезают на лоб. – Но как он мог… Иллиан никогда не знал… он никогда не сказал бы вам о… Нет. Не говори мне. Знать не хочу. Но, клянусь, в следующий раз, когда я его увижу… – он с негодованием посмотрел на графа, который смеялся над ним, сохраняя совершенно невозмутимое лицо. – Думаю, Саймон не вспомнит. Или притворится, что не помнит. У него развилась чертовски удобная выборочная амнезия. – И добавил: – Ну, как бы то ни было, о главных из них я Катерине рассказал, вот так-то.
      – О? Каялся или хвастал?
      – Готовился к решающему моменту. Честность… это единственный способ держаться с нею.
      – Честность – единственный способ держаться с кем угодно, когда вы так близки, что буквально живете в шкуре друг друга. Итак… эта Катерина – ещеодно преходящее увлечение? – граф помолчал, сощурившись. – Или та самая, что будетлюбить моего сына вечно и горячо, станет содержать в достатке его дом и собственность, пребудет подле него в опасности, нужде и смерти и поднесет руку моего внука к моему поминальному возжиганию?
      Майлз на мгновение замолк, восхищавшись, как это отец умеет вот таквыстраивать строки. В памяти у него всплыла картинка, как боевой десантный катер прицельно высаживает диверсантов. – Это было бы… ответом Б, сэр. Со всем вышеупомянутым, – он сглотнул. – Надеюсь. Если я снова не сморожу глупость.
      – Так когда мы сможем увидеться с ней? – благоразумно переспросил граф.
      – Все еще пока не улажено. – Майлз встал на ноги, ощущая, что мгновение, пока он еще может отступить с достоинством, быстро ускользает прочь. – Я дам вам знать.
      Но граф не стал больше подшучивать. Его взгляд, обращенный на сына, сделался серьезным, хотя был все таким же теплым. – Я рад, что ты встретил ее уже будучи достаточно взрослым, чтобы твердо знать, чего ты хочешь.
      Майлз отдал ему приветствие аналитика – неопределенный взмах двумя пальцами где-то возле лба. – Я тоже, сэр.

Глава 16