— Для родителей это создавало большее чувство реальности. С меня сделали голографические снимки в самой разной одежде, и заложили их все в компьютер вместе со мной. К тому же мне даже сейчас хочется выглядеть привлекательной. Мама говорила, что я тщеславная кокетка, но ведь я была хорошенькая, правда? — И она стала вертеться, показывая, какая она. Джен уныло подтвердила:

— Да, хорошенькая. Очень даже.

То, что красивая Эшли так же нематериальна, как тень, наконец стало по-настоящему доходить до нее. А ее более чем мимолетное сходство с Цери не помогало. Наоборот, еще одна причина покинуть убежище и попасть на поверхность…

— Мне не нравится быть пленницей. Если бы можно было хоть на несколько минут выходить подышать воздухом, мне, может быть, не было бы так тошно.

— Джен, ты же знаешь — если бы все зависело от меня, ты могла бы выходить когда хочешь, но главный здесь Карл, а он тебе не доверяет.

— Я знаю.

Джен несколько раз пыталась поговорить с самим Карлом. Это ее обескураживало — говорить с бесплотным голосом, который звучит как человеческий, но отвечает совершенно не по-человечески.

— И вообще, зачем тебе рисковать и лезть на поверхность? Наверное, этот чокнутый кибероид все еще ищет тебя.

— Ты же говорила, что Карл не видел его уже больше недели.

— Не видел около виллы, но ведь его зрение ограниченно. Может быть, кибероид еще бродит по лесу.

— Да, наверное, — обеспокоенно отвечала Джен.

Иезекииль снился ей в кошмарных снах. Как она бежит по бесконечному каменному лабиринту, а за ней по пятам кибероид с безумными воплями о смерти и отмщении, оставляя за собой кровавые следы. И это кровь Мило…

— А как же Небесные Властелины? Появлялись?

— Сейчас спрошу Карла, — сказала Эшли. — Ага. Один из них пролетел прямо над нами пару часов назад.

— Черт.

Карл замечал либо «Властелин Панглот», либо «Благоуханный Ветер» почти каждый день с тех пор, как она появилась в убежище. Значит, военачальник не сдается. Джен задрожала при мысли о том, что он с ней сделает, если ее угораздит попасть ему в руки.

— Вот видишь? — сказала Эшли, словно прочитав ее мысли. — Тебе гораздо лучше остаться здесь. Со мной. Так что оставь свою мрачную мину и расскажи мне о своих приключениях.

Эшли выказывала ненасытное любопытство к жизни Джен, и Джен должна была часами рассказывать ей о Минерве и о том, что было после бомбежки и ее захвата в плен.

— Приключения? У меня не было никаких приключений. Это были мучения. — Она шепотом добавила: — И они продолжаются.

— Ну, для меня-то это приключения. Ну, расскажи мне о принце Каспаре. Он прямо как из сказки.

Джен вздохнула.

— Что еще о нем рассказать?

— Расскажи, что вы делали в постели.

Джен почувствовала, что слегка шокирована.

— А это тебе зачем?

Эшли задорно улыбнулась:

— А ты как думаешь?

— Не хочу быть невежливой, — сказала Джен, — но не понимаю, почему тебя интересует секс, если у тебя нет… э… тела.

— Но я же тебе говорила — чувства-то у меня есть. Точнее сказать, память о чувствах…

— Ну да, чувства, — нахмурилась Джен. — Это я понимаю, но секс, по-моему, скорее страсть, чем чувство.

— Ну да, и страсти у меня тоже есть. То есть, это примерно то же, что и чувства, верно?

— Вроде бы да, — сомнением сказала Джен.

— Мои страсти тоже записаны вместе со всем остальным, — сообщила Эшли. — И когда меня делали такой, как я есть, об этом не подумали. Если бы меня ввели в клонированное тело, это было бы не важно, но в таком виде я, конечно, не в состоянии удовлетворять свои вожделения. Сначала это было просто ужасно: я была все время голодна. Но потом техники кое-что изменили и убрали мое вожделение к пище. Ученые сказали, что не могут просто убрать все мои вожделения, не повредив при этом моей личности.

Джен пыталась представить, что значит быть сознанием без тела. Четыреста лет быть голодной и не иметь возможности утолить голод.

— Бедняжка ты, — сказала она.

— Да я уже привыкла, — весело сказала Эшли. — К тому же, как и другие «чувства», мои аппетиты постепенно слабеют, и когда-нибудь их вообще не останется.

— Но у тебя еще есть… половое влечение?

— Ага. Вроде того. Это было трудновато, когда здесь был Вик. Я же говорила тебе, он был очень красивый. — Она с грустью взглянула на кости у стены. — И для него это было трудновато. Иногда он зверел оттого, что не может до меня дотронуться.

Джен ощутила сочувствие к покойному Вику.

— А у тебя были любовники? В смысле, когда ты была жива?

— Ну да, было двое. Один из них — мой инструктор по глайдерному спорту. Ему было за тридцать, но он был сказочный мужчина. Однажды мы занимались любовью в его тренировочном глайдере, в пятнадцати тысячах футов над землей. Потрясающе! — Она восторженно покачала головой. — Ну, так расскажи мне, что ты делала с твоим принцем Каспаром. Я хочу знать все подробности!

Медленно и тоскливо прошли еще три дня. Джен все больше угнетало убежище, состоявшее из пяти отдельных комнат. Помимо главной комнаты, гостиной, было еще две спальни — в которых хранились кости родителей Эшли — а также кухня и ванная. По крайней мере, это были доступные помещения, но Джен знала, что есть еще и скрытые, где находятся разные машины, в том числе проекторы, создающие голографическое изображение Эшли, которое могло появиться в любой части убежища. Источником питания всей техники, как сообщил ей Карл, служило подземное тепло.

Надеясь убедить Карла отпустить ее, Джен все больше времени проводила в разговорах с ним, к раздражению Эшли. Он постоянно отказывался обсуждать с ней причины ее задержания, зато охотно предоставлял ей любые другие сведения. В основном от скуки она спрашивала о старине, о том, что было до Генных войн — ей к тому же хотелось узнать, насколько правдиво рассказывал об этом Мило. В ответ Карл тушил свет, и в воздухе появлялся светящийся экран. Потом Карл заявлял, что сейчас покажет записи программ новостей того времени, от чего Эшли буквально выла:

— О Господи, все равно что снова оказаться в школе…

Два дня Джен завороженно смотрела и слушала прошлое. Поначалу было трудно сообразить, что происходит — многие слова не имели для нее смысла, — но в конце концов общая картина стала ей понятна. Она в основном совпадала с рассказами Мило и с тем немногим, что поведала ей Цери.

Задолго до Генных войн мир столкнулся с двумя серьезными угрозами: первая — ядерного оружия, которое первоначально контролировалось двумя великими державами второй половины двадцатого века, Советским Союзом и Соединенными Штатами Америки. Когда в конце того столетия это оружие распространилось во многих других странах, две империи очень забеспокоились. На Ближнем Востоке началась война под названием Малый Армагеддон, где впервые после Второй мировой войны было применено ядерное оружие. Это заставило правителей двух империй принять решение и привело в начале двадцать первого века к формированию Советско-Американского Альянса. Первое, что сделал Альянс, было запрещение применения всех видов ядерного оружия. Этот ультиматум вызвал широкий протест не только стран, обладающих собственным ядерным оружием, таких, как страна под названием Франция, но и со стороны Федерации исламских государств, победивших в Малом Армагеддоне.

Альянс жестоко подавил этот протест. Используя собственное ядерное оружие и орбитальное лучевое оружие, он, как выразился комментатор, «с хирургической точностью нейтрализовал проблемные точки». Когда дым рассеялся, оказалось, что Исламская федерация снова превратилась в ряд отдельных государств, а Франция стала исключительно сельскохозяйственной страной. Другие народы вняли аргументам Альянса и уничтожили свое ядерное оружие. Когда Альянс удостоверился, что такого оружия больше нигде не осталось и что уничтожены все средства его производства, он тоже ликвидировал свой ядерный арсенал. Ядерная эра окончилась.

Другая опасная угроза появилась в восьмидесятые годы двадцатого века, хотя, возможно, что до того она оставалась незамеченной. Это была эпидемия, вызванная вирусом, который обычно поражал только животных — «лентивирусом». Теоретики объясняли, что вирус перепрыгнул через «видовой барьер» — от африканских обезьян к людям.

Каким бы ни было происхождение вируса, он быстро распространялся, и к концу двадцатого века им был заражен каждый десятый человек на планете. Он в буквальном смысле косил людей. А поскольку это был лентивирус, он обладал генетическими характеристиками, из-за которых с ним было очень трудно бороться. Генные инженеры — которых, как заметила Джен, в этих старинных репортажах называли «микробиологами» — годами пытались найти вакцину, но безуспешно.

Параллельную атаку на вирус вели некоторое время другие генные инженеры. Они пытались создать свой собственный вирус — синтетического «охотника-убийцу» с помощью измененного генетического материала самого вируса эпидемии. Вирус — это генетический паразит, он вторгается в клетку и крадет ее ДНК, чтобы воспроизвести себя. «Охотник-убийца» теоретически должен был не только отыскивать и уничтожать вирус эпидемии внутри зараженной системы, но и проникать в зараженные клетки и вводить в ядра измененную ДНК, которая бы нейтрализовала ДНК, созданную вирусом эпидемии, таким образом предотвращая его дальнейшее размножение. Такой была теория, но чтобы она стала действительной практикой, потребовались колоссальные прорывы в отслеживании и контролировании ДНК человека. Невероятность этой задачи кратко выражалась в одном потрясающем образе: если ДНК одного человека вытянуть в цепочку, она восемь тысяч раз смогла бы достать до Луны и вернуться обратно.

Однако в конце концов им это удалось: их синтетический вирус служил и лекарством, и супервакциной, вследствие чего эпидемия была быстро подавлена.

Но великие достижения в генной инженерии на пути к созданию синтетического вируса имели и другие важные последствия для судьбы человеческого рода: таким же способом теперь можно было проделывать любые манипуляции с ДНК. Можно было с ее помощью укрепить иммунную систему, лечить такие болезни, как рак, увеличивать продолжительность жизни… все эти изменения были потом заложены в Первичный Стандарт.

В то же время генная инженерия достигла колоссальных успехов и в других областях — были выведены новые, болезнестойкие сорта злаков, которые могли расти в засушливых условиях; на смену кристаллам кремния пришли «биодиски», в связи с чем была усовершенствована компьютерная техника; были созданы новые формы бактерий для выполнения ряда промышленных задач, от производства дешевого топлива до создания синтетических опилок, из которых затем делали бумагу; были изобретены биологические источники топлива и синтетический хлорофилл, который превращал солнечные лучи в электричество…

Список чудес казался бесконечным. Похоже, что все традиционные бичи человечества скоро будут навсегда уничтожены. Генная инженерия привела мир к порогу Золотого века.

Но этого не случилось.

Как говорили голоса давно умерших, сопровождавшие изображение на плавающем в воздухе экране, создание Первичного Стандарта генетически измененного человека косвенно привело к Генным войнам. До той поры и некоторое время после Объединенные Нации обладали настоящей властью, которую поддерживал Советско-Американский Альянс. Власти хватало на то, чтобы усилить контроль за теми отраслями микробиологических исследований и генных манипуляций, которые считались запрещенными; но, как рассказывал ей Мило, появление Первичного Стандарта привело к тому, что огромные империи раскололись на независимые государства. Разумеется, распад Америки и России на мелкие государства положил конец Альянсу, и, следовательно, власти, которой обладали Объединенные Нации.

В хаосе, который за этим последовал, настоящими властителями мира стали многонациональные корпорации, большинство из которых разбогатело на патентах генной инженерии. С концом Объединенных Наций как правового органа все ограничения на генную инженерию были сняты. Корпорации могли делать, что захотят.

Еще до этого ходили слухи, что богатые и могущественные экспериментируют в запрещенных областях. Рассказывали о невероятных созданиях, спрятанных за запертыми дверями; о миллиардерах, которые заполняли свои острова и поместья экзотическими существами — сексуальными фантазиями, воплощенными в жизнь с помощью генных инженеров; рассказывали о том, что некоторые главы государств и корпораций организовывали тайные армии, состоявшие из монстров, которые представляли собой живое оружие.

Все эти слухи оказались правдой.

После исчезновения Объединенных Наций и Альянса корпорации начали воевать друг с другом. В конфликты были вовлечены и независимые государства, оказывающие покровительство разным корпорациям. Начались Генные войны.

После десятилетия битв генетически спроектированных армий войны вошли в новую, еще более опустошительную фазу — случилось то, чего все корпорации прежде обещали не делать. Это и стало началом конца.

Первыми мишенями оказались сельскохозяйственные объекты — посевы злаков и прочих растений. Потом появилась плесень, выведенная для уничтожения жизненно важных деталей электронных систем, а также всего остального. Наконец случилось неизбежное — выведение болезнетворных вирусов специально для истребления людей.

Погибли миллионы и миллионы людей. Целые города буквально за одну ночь превращались в пустыни. Цивилизация пала.

Тут Карл сообщил Джен, что больше программ новостей нет.

Джен была глубоко потрясена увиденным и услышанным на экране за эти два дня, но больше всего ее поразило сообщение о Минерве вскоре после того, как она стала независимым государством. Джен плакала, наблюдая зрелище этого грандиозного падения. Ведь Минерва, которую знала она, была лишь осколком великой цивилизации. Джен также нехотя признала, что древние минервианцы действительно пользовались Старой Наукой. Собственно, как ей и рассказывал Мило, само создание общества, в котором женщины смогли ликвидировать естественное неравенство полов, стало возможным благодаря генной инженерии.

Но хотя это шло вразрез со всем, чему учили Джен религиозные наставницы, она почувствовала, что мирится с этим знанием. Важнее всего был сам идеал Минервы, и она почувствовала, какая огромная ответственность легла на нее: ведь именно Джен предназначено Богиней-Матерью или судьбой стать последней носительницей этого идеала. От нее зависело, будет ли он жить. И не только жить, но и процветать…

Слабая надежда, с горечью сознавала она.

Прошло еще два дня, и по уклончивым ответам Карла Джен заподозрила, что в плену ее держит вовсе не он, а сама Эшли.

Идея была разумной. Эшли, похоже, управляла Карлом во всех остальных областях. Она хотела, чтобы Джен осталась с ней, но свалила все на Карла, чтобы Джен на нее не сердилась. Решив, что дело обстоит именно так, Джен поняла, что теперь надо искать способ уговорить Эшли дать ей свободу.

Но как?

На утро шестнадцатого дня Джен сидела в ванной и стригла волосы. Она решила, что длинные волосы по моде аристов мешают ей, и гораздо лучше будет коротко остричь их. Глядя на свое отражение в зеркале, она вдруг нашла выход из положения. Она замерла перед зеркалом: план развертывался у нее в голове, точно росток из семени. Семя проросло… пустило корни, развернуло листья, и наконец цветок раскрыл свою чашечку. Она нашла решение.