Глина (№1) - Глина

— Я пригласила вас, мистер Моррис, чтобы обсудить небольшой вопрос, имеющий отношение к технологии и промышленному шпионажу.

Я поворачиваюсь к Уэммейкер:

— Маэстра? Я специализируюсь на розыске пропавших людей, нарушении авторского права и…

Она поднимает руку:

— Мы имеем основания подозревать факт разработки определенных технологических инноваций. Реализация планов разработчиков будет означать очень серьезный прорыв в направлении полного уничтожения авторского права. И достижения, о которых идет речь, уже тайно монополизируются.

— Понимаю. Но это незаконно…

— Совершенно незаконно. Технологии, о которых идет речь, крайней опасны при тайном использовании.

Возможно, только при чем тут я? Уэммейкер следовало бы обратиться к полиции и тем, кто занимается техническим шпионажем.

— Кого вы подозреваете?

— «Всемирные печи». Я качаю головой:

— Но… они же и сами передовые разработчики в области дублирования. Зачем?..

— Я знаю, мистер Моррис. — Она улыбается.

— Им ни к чему тайные производства. Они занимают доминирующее положение на открытом рынке.

— Естественно. «ВП» продолжают вести обычные коммерческие изыскания, постепенно улучшая уже имеющиеся на рынке модели. Технические детали таких усовершенствований можно сохранить в секрете до получения патента. Но даже в этом случае производитель обязан предупреждать общественность, если какие-либо нововведения грозят фундаментальными изменениями культуры, экономики, всего мира.

— Фундаментальные изменения?

Черт, ей удалось пробудить во мне любопытство. Но сейчас важно было то, что я не мог держать содержание разговора при себе.

— Возможно, маэстра. Должен сказать…

В разговор вмешивается парень с клетчатой кожей. Голос у него неожиданно глубокий для столь хлипкой фигуры.

— Из-под сияющих куполов «ВП» просачивается кое-какая информация. Они что-то замышляют. Что-то крупномасштабное, сулящее огромные перемены в голем-технологии.

Проклятое любопытство. Его не одолеть.

— Что за перемены?

Лицо вика Коллинса принимает странное выражение.

— А вы попробуйте угадать, мистер Моррис. Что, по-вашему, способно трансформировать использование людьми этого достижения?

— Ну… я мог бы предложить несколько вариантов…

— Пожалуйста, напрягите воображение. Дайте нам пару примеров.

Наши взгляды встречаются. Интересно, что у него на уме?

Некоторым удается наделять серые копии творческими возможностями. Может, все дело в этом? Тест на способность к рассуждениям? Если так, то я проиграл.

— Что ж, предположим, люди научатся каким-то образом абсорбировать собственные копии и загружать память друг друга. Тогда вместо того, чтобы изготавливать собственные копии и загружать впечатления различных версий самого себя, мы сможем впитывать знания и жизненный опыт других. Это было бы что-то наподобие телепатии и способствовало бы лучшему взаимопониманию. Наши друзья увидели бы нас такими, какие мы есть на самом деле. Старая мечта о…

— Совершенно исключено, — вставила одна из женщин. — У каждого человека уникальная Постоянная Волна Души, ее гиперфрактальный комплекс не поддается цифровому моделированию. Только нервная матрица, создавшая волну-двойника, способна потом реабсорбировать копию. Роке может вернуться только к своему ригу.

А кто этого не знает? И все же я разочарован. Нелегко расстаться с мечтой о человеческом взаимопонимании.

— Пожалуйста, продолжайте, — мягко подталкивает меня Джинин Уэммейкер. — Попробуйте еще, Альберт.

— Хм, да. Люди мечтают о возможности дистанционного копирования. Сидишь дома и передаешь свою Постоянную Волну на заготовку, находящуюся где-то далеко. Сейчас оба тела должны находиться рядом, соединенные гигантским крио-кабелем. Если бы…

— Да, это большой недостаток, — соглашается Джинин. — Скажем, у вас срочное дело в Австралии. Вы изготавливаете свежую копию и отправляете ее к месту назначения почтовой рассылкой с надеждой на мягкую посадку у цели. Но даже самое быстрое путешествие замороженного черепа вашего двойника займет целый день. Как было бы удобно передать Постоянную Волну фотоном кабелю, одушевить уже находящуюся на месте заготовку. Сделать дело и переправить ту же Волну, но уже с дополнениями и изменениями, назад.

— Похоже на телепортацию. Можно было бы попасть куда угодно практически мгновенно при условии, что вы заранее переправили туда заготовку. Но так ли уж это необходимо? Телеприсутствие, которое обеспечивает Сеть…

Королева Ирэн рассмеялась.

— Телеприсутствие! Пялиться через очки, шевелить манипулятором! Даже при полной ретинальной и тактильной связи происходящее далеко от реальных ощущений. А что касается телепортации, то меня это пугает.

И сама «королева», и ее сарказм начали раздражать меня.

— Значит, дело в этом? «ВП» занимается дистанционным импринтингом? Авиакомпаниям это не понравится. Как и оставшимся еще профсоюзам.

Да мне и самому кое-что не понравилось бы. Ладно, ты сможешь телепортироваться куда угодно за считанные минуты. Но города утратят обаяние, индивидуальность. В каждом будут одни и те же официанты, парикмахеры и таксисты. Местные специалисты и искусники исчезнут. Лучшее распространится по всему свету. Все остальные потеряют работу.

Какой-нибудь нью-йоркский суперсыщик открывает у нас свое отделение, и каждый день на работу выходят его суперкрутые серые двойники, загребая себе все перспективные дела и получая жирные гонорары, пока сам герой сидит в пентхаусе с видом на Центральный Парк.

Мне ничего не останется, как довольствоваться заработками Пурпурного. Завести какое-нибудь хобби — надо же как-то убивать время. Или вернуться за парту.

Очевидно, маэстра не боится конкуренции.

— Если бы так, — с грустью говорит она, — какие бы открылись перспективы для моего бизнеса. Глобальные. Увы, мы говорим о другом. Кое о чем более тревожном. Еще попытка.

Вот стерва. Такие пытки в духе Джинин Уэммейкер. Она в них специализируется. Но и понимая это, я не могу отказаться от возможности показать себя.

Однако сначала надо урегулировать вопрос профессиональной этики.

— Послушайте, я обязан сообщить…

— Продолжительность жизни, — говорит вик Коллинс.

— Извините?

— Что, если тело дитто… — он указывает на свое, — сможет функционировать не один день, а больше? Намного больше.

Пауза. Обдумываю. Такой вариант не приходил мне в голову.

Осторожно подбирая слова, говорю:

— В основе технологии дублирования лежит принцип обеспечения копии запасом собственной энергии.

— Хранящейся в виде супермолекул в глино-коллоидном субстрате. Да, продолжайте.

— Имитировать всю сложность реальной жизни нет необходимости. Поглощение, усвоение, циркуляция, метаболизм, удаление отходов и все прочее. Наука по-прежнему слишком далека от копирования того, на создание чего эволюции потребовался миллиард лет, — систем защиты и восстановления…

— Для продолжительного существования этого не требуется, — отвечает Коллинс. — Нужно лишь научиться перезаряжать супермолекулы в каждой псевдоклетке, восстанавливать затраченную энергию, чтобы ее хватило еще на один день… потом еще на один… и так далее.

— И сколько же раз… то есть как долго?

— Можно возобновлять копию? Зависит от степени ее износа. Как вы сказали, даже самые дорогостоящие заготовки почти не способны к самовосстановлению. Энтропия разъедает даже осторожных. Но главная краткосрочная проблема — как обеспечить функционирование рокс-тела на протяжении больше суток — может быть решена.

— Сомнительное решение, — бормочет королева Ирэн. — Дитто-долгожитель будет все дальше уходить от человеческого прототипа, а это затруднит передачу памяти. У него могут появиться другие цели. Не исключено, что на первое место у копии выйдет вопрос собственно выживания, а не служение создавшему ее человеку или существу непрерывного цикла.

Немного сбитый с толку ее терминологией, я моргаю.

Существо непрерывного цикла?

Повернув голову, я вижу сестру-копию маэстры, но по-прежнему подключенную к терминалу; чередующиеся фигуры ярко-красного цвета кружат вокруг громадной бледной фигуры, как рабочие пчелы вокруг…

Ага. Понял. Королева Ирэн. Пэлли рассказывал мне об этом, о доведении копии до следующей логической стадии. И все же мне становится не по себе.

— Могут быть и другие последствия, — добавляет вик Коллинс. — Если наши подозрения верны, то ни о каком общественном согласии не придется и мечтать.

— Вот мы и хотим, чтобы вы это расследовали, мистер Моррис, — заключает Джинин Уэммейкер.

— Предлагаете мне заняться промышленным шпионажем? — настороженно спрашиваю я.

— Нет. — Она качает головой. — Мы не собираемся выкрадывать какие-либо технологические секреты, нам нужно лишь проверить, верны ли наши предположения. Все совершенно законно. Получив подтверждение, мы предъявим «ВП» обвинение в нарушении законов о транспарентности. А может быть, и каких-то других.

Я смотрю на нее. Невозможно. Абсурдно.

— Вы оказали мне честь своим доверием, маэстра. Но, как я уже сказал, технологические расследования — мой побочный бизнес. Есть настоящие эксперты…

— Вы нам подходите больше.

Да уж, конечно. То, о чем ты меня просишь, находится на грани беззакония. Эксперт знает, как удержаться и не переступить черту, а вот я вполне могу допустить ошибку, и тогда «ВП» засадит меня в тюрьму, где я и проторчу до наступления следующего ледникового периода.

— Польщен, маэстра, но основная причина моего отказа заключается в возможном конфликте интересов. Видите ли, в данный момент другой мой двойник находится во «Всемирных печах» по поводу…

Ни злости, ни разочарования в глазах Уэммейкер я не замечаю. Только интерес.

— Мы знаем об этом, — перебивает она. — Если помните, события, происходившие утром у Теллер-билдинг, получили широкое освещение. Я видела, как вы садились в лимузин Риту Махарал. Добавив к этому известие о безвременной смерти ее отца, нетрудно прийти к выводу, что ваш двойник обсуждает именно это в поместье Каолина.

В поместье Каолина? Мне казалось, что Серый № 1 отправился в штаб-квартиру «ВП». Эти люди знают о моих делах больше, чем я сам!

— Есть не много возможностей изолировать вашего рига от преследования со стороны «ВП». Мы поможем вам избежать ситуации с конфликтом интересов. В наше время левая рука часто не знает, что делает правая, если вы понимаете, о чем я говорю.

К сожалению, понимаю.

Вот и надейся на жизнь после смерти.

— Все очень просто, — говорит вик Коллинс. — Нам нужно только…

Его останавливает звонок телефона.

Это мой телефон. Срочный вызов.

Маэстра раздражена. У нее есть на это основания. Нелл знает, что у меня дело. Если домашний компьютер считает, что звонок так уж важен, следовало бы разбудить архи.

Я бормочу извинения и подношу запястье к уху.

— Да?

— Альберт? Это Риту Махарал. Я… я… вас не вижу. У вас нет видео?

Секундная пауза. Но никто другой не отвечает, так что делать это приходится мне.

— Извините, у меня нет видеокарты. Я лишь копия, Риту. Но разве один из…

— Где вы? — требовательно спрашивает она. Что-то в ее голосе заставляет меня привстать.

Похоже, Риту близка к панике.

— Эней ждет в машине. Вы и мой… отец должны были присоединиться к нему. Но вас нет… обоих.

— Что вы имеете в виду? Куда они могли…

Только теперь я понимаю, что Риту считает меня другим Серым! Объяснить ситуацию можно двумя словами, но я не хочу, чтобы Джинин догадалась о сути разговора. И что сказать?

На помощь приходит еще один голос, вклинивающийся в нашу беседу. Звучит он несколько сонно. Это архи, которому снова не дали вздремнуть.

— Риту? Это я, Альберт Моррис. Вы говорите, мой Серый исчез? И ваш отец тоже?

Я отключаюсь. Мое дело — заниматься клиентами, даже если мы ни о чем не договоримся.

Все молчат. Наконец Уэммейкер подается вперед, ее золотистые волосы падают с бледных плеч на знаменитое декольте.

— Итак, мистер Моррис? Нам надо знать, что вы думаете о нашем предложении.

Я вздыхаю, зная, что этим ускоряю обмен веществ в моих быстро истощающихся псевдоклетках и приближаю неизбежный конец. Теперь бы только добраться до дома и воссоединиться с оригиналом, передав ему все, что удалось узнать. План Уэммейкер мне уже известен — найти способ избежать конфликта интересов и склонить меня к законному расследованию. Для этого требуется, чтобы я, вот этот серый доппельгангер, пожертвовал надеждой на спасение ради блага более важных существ.

Нет, все еще хуже. Что, если я откажусь? Позволит ли маэстра мне уйти, зная, что я могу рассказать о разговоре с ней Каолину? Конечно, разглашение конфиденциальной информации карается штрафом, и я никогда не подведу своего патрона. Но ведь маэстра, поддавшись типичной для нее паранойе, может решить, что рисковать не стоит, так как «ВП» покроет мой штраф с избытком.

На всякий случай она уничтожит меня, предпочтя возместить нанесенный Альберту ущерб в тройном размере.

И он возьмет деньги. Кому придет в голову мстить за голема?

Уэммейкер и ее гости смотрят на меня, ожидая ответа. Я же смотрю на зеленые насаждения, для придания комфорта разбросанные по «Студии Нео» с тщательно продуманной небрежностью.

— Думаю…

— Да?

В ее знаменитой непристойной улыбке есть что-то зловещее, отчего даже дитто становится не по себе. Еще один глубокий вздох.

— Думаю, ваш фикус немного засох. Вы не пытались его полить?

Глава 8

ПРАЗДНИК ГЛИНЫ

…или вторничный Зеленый обретает веру…

Мунлайт-Бич — одно из моих любимых мест. Я хожу туда с Кларой, когда толпа немного рассеивается, особенно если у нас есть туристические купоны с истекающим сроком!

Конечно, он предназначен для ригов. Как и все лучшие пляжи. В облике Зеленого я здесь ни разу не был… если только сюда не забредали те мои предшественники, которые так и не вернулись. Те, которые отбросили все надежды и заделались прогульщиками.

Припарковав скутер на стоянке, я поднимаюсь на возвышение, рассчитывая найти хотя бы полупустое место. Когда народу немного, правила становятся менее жесткими. Архи уже не так рьяно охраняют свою территорию. И големы, «новые цветные» вроде меня, могут чувствовать себя в безопасности.

Вторник — будний день. Когда-то, когда я был еще мальчишкой, это имело некоторое значение.

Сейчас все дни недели одинаковы. Пляж кишит людьми, каждое мало-мальски открытое место занято. Повсюду одеяла, зонтики, отдыхающие. Я заметил несколько ярко-оранжевых спасателей, расхаживающих с самонадувающимися мешками. Все остальные — люди, различающиеся лишь разной степенью загара — от шоколадного до песочного.

Если сунуться туда, я буду выделяться, как забинтованный палец на руке.

Переведя взгляд дальше на юг, я увидел каменистый участок, предназначенный для себе подобных. Яркая толпа големов скучилась на выступающем каменистом мысе, слишком опасном для настоящих тел. Туда не заходили даже спасатели. И лишь с полдесятка желто-полосатых уборщиков, вооруженных крюками, вылавливали из воды неудачников, разбившихся о скалы или выброшенных приливом. Впрочем, кто захочет растрачивать пляжное время на имитацию? Сюда и настоящему человеку пробиться нелегко.

Меня вдруг охватывает чувство возмущения. К черту правила! К черту списки очередников и туристические купоны! Мне всего лишь нужно поваляться полчаса на пляже. Сто лет назад можно было делать что хочешь и ходить куда хочешь.

Только если ты был белым и богатым, напоминает мне внутренний голос. Только если ты принадлежал к элите.

Сегодня сама идея расизма выглядит нелепой, абсурдной и смехотворной. Однако же у каждого поколения свои проблемы. В детстве мне не хватало пищи, которая распределялась по талонам. Из-за пресной воды велись войны. Сейчас мы страдаем от изобилия. Безработица, низкая зарплата, поощряемый государством дурман ничегонеделания, доводящая до самоубийств апатия. Больше нет ни причудливых деревушек, ни убогих туземцев. Но зато все прекрасные места Земли приходится делить с девятью миллиардами зрителей и десятью — двадцатью миллиардами големов.

— Давай, брат. Заяви о себе.

Голос прервали мои мрачные раздумья. Повернувшись, я увидел еще одного Зеленого, стоящего у края дороги. Архи и их семьи совершенно не обращали на него внимания, хотя парень и размахивал плакатом с яркой надписью:

СОСТРАДАНИЕ НЕ РАЗЛИЧАЕТ ЦВЕТА!

ПОСМОТРИТЕ НА МЕНЯ, Я СУЩЕСТВУЮ!

Я ЧУВСТВУЮ!

Дитто усмехнулся, встретившись со мной взглядом, и кивнул в сторону Мунлайт-Бич.

— Иди туда, — настойчиво говорит он. — Ты же хочешь, чтобы тебя заметили, пользуйся моментом!

В последнее время таких, как он, стало больше. Агитаторы. При виде их люди испытывают смешанные чувства: призывы пробуждают эхо былых сражений за справедливость и равенство и вместе с тем поражают банальностью и глупостью. Я разрываюсь между отвращением и желанием задать ему парочку вопросов. Например, почему он делает двойников, если ненавидит дискриминацию, будучи одним из них? Согласен ли он предоставить равные права тем, чья жизнь ограничивается одним днем? Должны ли мы наделить правом голоса копии, которые могут производиться в массовых количествах, особенно богатыми?

И почему он сам не идет на пляж? Вперед, приятель! Потолкайся среди настоящих людей. Постарайся достучаться до их совести, и, может быть, кто-то, утомленный твоей настойчивостью, потребует твой идентификационный ярлык и предъявит претензии твоему владельцу. Не исключено, что найдется и такой, кто не остановится перед штрафом, чтобы доставить себе удовольствие разнести тебя на кусочки. Вот то-то. Поэтому-то он и стоит у края дороги с плакатом в руке, мозоля глаза. Но не отваживается на более активные средства протеста. Возможно, его братья-големы были среди демонстрантов, которых я видел утром перед «Всемирными печами».

У того, кто все это задумал, хватает пылу и… средств. Рассылать копии только для того, чтобы выразить свою точку зрения… дорогое удовольствие и эффективный способ.

Все бы хорошо, если бы причина такого напряжения сил не была столь абсурдной! Еще одно доказательство того, что в наши дни у большинства людей слишком много свободного времени.

Внезапно ни с того ни с сего я спросил себя: «А что здесь делаешь ты?» Начал день с фантазий о Кларе, потом углубился в философские вопросы, недоступные пониманию Зеленого, забросил поручения, ради выполнения которых был создан, и сбежал на пляж. Зачем? Ведь мое тело не в состоянии ощутить свежесть морского бриза или нежность белого песка.

Что со мной сегодня?

И тут до меня дошло. Мысль о том, что со мной происходит, пугала и будоражила.

Я стал Франки. Я неудачная копия. Франкенштейн!

Конечно, безумие еще не зашло далеко, Я не шатаюсь по улицам с распростертыми руками, издавая зловещие звуки. Но производители заготовок предупреждают, что усталость нейронов может привести к проблемам с копией, а бедняга архи едва держался на ногах, когда делал меня.

Кошмар.

Осознав собственную ущербность, я странным образом успокоился. Пляж потерял свою недавнюю привлекательность, а риторика агитатора как-то поблекла. Я взял скутер и решил отправиться в центр города. Раз уж у неудачного рокса нет сил выполнять обычные поручения, то, может быть, удастся заставить его выслушать Пэла.

Из всех живущих на земле именно Пэл наиболее близок к состоянию, в котором нахожусь я.

Полчаса спустя.

Только что попал в переделку. Не везет. Хотя…

По пути к Пэлли я внезапно оказался между охотниками и добычей.

Возможно, я слишком далеко ушел в свои мысли, проявил невнимательность или ехал слишком быстро. Так или иначе, предупредительный сигнал был пропущен. Со всех сторон замигали вдруг вспышки лазеров — банда городских идиотов, вопя и завывая, прокатилась по железобетонному каньону Старого города.

Другие дитто бросились врассыпную. Сонно ползущие динобусы прижались к стенам, но я воспользовался возможностью, чтобы добавить скорости. Через несколько секунд лучи лазеров обрушились и на меня, прожигая одежду и укалывая псевдоплоть. Касаясь настоящей кожи, лучи резонируют и таким образом дают охотникам сигнал не стрелять. Но архи здесь больше не живут, и весь район превратился в огромное игровое поле боя для любителей извращенных забав.

Они вырвались из-за соседнего угла, прочесывая перекресток высокочувствительными сенсорами, и один из охотников, направив на меня круглую, напоминающую ядро штуковину, громко закричал!

Я сжался.

Ну почему? Что я тебе сделал?

Стрелок выстрелил, и у меня за левым ухом что-то разорвалось. Никудышный снайпер, если целил в меня.

Повернув скутер в другую сторону, я едва успел притормозить, чтобы не врезаться в приземистого обнаженного гуманоида. Ярко-желтый, с кругами-мишенями на груди и спине, он смотрел на что-то позади меня широко открытыми, полубезумными глазами, потом развернулся и бросился наутек.

Преследователи взревели от восторга и ударившего в голову адреналина. Засвистели пули. Похоже, любителей порезвиться нисколько не пугал риск быть оштрафованными в случае, если бы они поджарили меня. А может быть, это не так уж и плохо.

Встретить лучи лазеров, подставив под них грудь, раскинув руки. Альберт получит двойную цену за некачественную копию. Выгодная сделка.

Вместо этого я пригнулся и дал газу! «Веспа» ответила пронзительным воем вставшего на дыбы пони. И в этот момент что-то ударило в переднее колесо. Два других выстрела пришлись в машину и мое тело. Скутер рванулся вперед и полетел.

Преследуемый мчался изо всех сил, пыхтя, размахивая руками и дергаясь, как сумасшедший, из стороны в сторону. Тем не менее он удостоил меня беглым взглядом, когда я проезжал мимо, и в этот миг мне стали понятны две вещи.

Первое: у него то же лицо, что и у одного из охотников.

Второе: ему все это явно нравилось!

Да, в мире полным-полно чудаков и тех, кому некуда девать время. Но мне было не до них — я с трудом удерживал контроль над раненой «веспой». К тому времени, когда я свернул за угол, вырвавшись из-под огня, машина чихала, кашляла, дымилась, а потом умерла.

Я стоял рядом с беднягой-скутером, «оплакивая» его смертельные раны, когда зазвонил телефон. Срочный вызов.

Рефлекс сработал раньше, левая рука метнулась к уху. Говорил один из моих серых братьев.

— Да?

— Альберт? Это Риту Махарал. Я… я вас не вижу. У вас нет видео?

Я не прислушивался — разглядывал скутер. Двигатель был покрыт какой-то густой субстанцией, прикасаться к которой мне не хотелось — наверняка эта гадость выводила дитто из строя.

— Я лишь копия, Риту, — ответил голос. — Но разве один из…

— Где вы? Эней ждет в машине. Вы и мой… отец должны были присоединиться к нему. Но вас нет… обоих.

Та же густая липкая дрянь оказалась и на моей правой штанине. Я поспешно сбросил и отшвырнул испорченные брюки.

— Что вы имеете в виду? Куда они могли…

— Риту? Это я, Альберт Моррис. Вы говорите, мой Серый исчез? И ваш отец тоже?

Тупая боль в области спины известила меня о том, что там творится что-то неладное. Взглянув в зеркало «веспы», я обнаружил дыру размером в полкулака и… она увеличивалась! Будь я человеком, моя песенка уже была бы спета. Впрочем, времени оставалось мало и у меня.

Впереди перекресток Четвертой и Мейн… нет, пешком мне до Пэла не добраться. Там ходят маршрутки…

Или вытянуть зеленый палец и ловить попутку? Но куда?

Есть! Я вспомнил, что на Юпас-стрит, всего в двух кварталах отсюда, находится церковь Преходящих.

Повернулся и побежал на восток, слушая разговор старины архи со взволнованной Риту Махарал.

— Итак, в последний раз моего Серого видели тогда, когда он следовал за вашим отцом…

— Они вышли через заднюю дверь особняка. После этого их никто не видел… О нет. Только что пришел Эней. Он сердится. Приказал обыскать все вокруг.

— Хотите, чтобы я пришел?

— Я… не знаю. Вы уверены, что ваш Серый не выходил на связь?

Боль в спине стала сильнее, но я все же ковылял по Четвертой улице. Что-то выедало меня изнутри! У меня все же хватило благоразумия отступать перед теми, кто напоминал реальных людей. Остальные торопливо разбегались при виде меня, кричащего, размахивающего руками, спешащего к тому единственному месту, где мне могли помочь.

Впереди уже маячило сооружение из темного камня. Когда-то здесь располагалась пресвитерианская церковь, но последние реальные прихожане давно покинули этот район, который стал заполняться новым классом. Тем, у кого, как считается, души быть не может.

Вот тогда здесь появились Преходящие.

Под многоцветным символом в форме розетки доска с загадочными словами, написанными неровными буквами:

Культура может быть продолжением.

Бессмертие — это не только загрузка памяти.

Поднимаясь по ступенькам, я миновал нескольких дитто самых разнообразных расцветок и оттенков, куривших и болтавших, словно у них не было никаких дел. У одних не хватало ног. У других рук. Третьи выглядели совсем уж непрезентабельно. Пройдя мимо, я нырнул в сумрачную прохладу вестибюля.

Дежурная — темно-коричневая реальная леди — сидела на табуретке у стола, заваленного бумагами и всем необходимым для оказания первой помощи. Она перебинтовывала руку какому-то Зеленому, похоже, сильно пострадавшему от ожога. Над головами медленно вращался какой-то символ, напоминающий цветок с широкими лепестками.

— Откройте рот и вдохните вот это. Женщина сунула в лицо бедняге какой-то шарик вроде попкорна, который с негромким треском лопнул. Роке с благодарной улыбкой втянул плотное облачко паров.

— Ваши болевые центры онемеют. Будьте осторожны. Любой ушиб или повреждение…

Я не мог ждать.

— Извините. Никогда тут не был, но… Она указала пальцем налево.

— Встаньте в очередь.

Я увидел длинную вереницу терпеливо ожидающих израненных дитто. Какие бы несчастья ни привели каждого из них сюда, их владельцы вряд ли пожелают обогатиться такими воспоминаниями. Но и к переработке они еще не были готовы. Древние инстинкты требовали бороться. Первейший императив Постоянной Волны — терпеть, выносить, держаться. Поэтому они пришли сюда. Как и я.

Но я не мог позволить себе быть терпеливым, а потому снова повернулся к ней:

— Пожалуйста, мэм. Хотя бы взгляните.

Она поднимает глаза, усталая и, возможно, раздражительная после долгих часов работы в этой самодеятельной клинике. Губы приоткрываются, но строгие слова застывают. Медсестра мигает и вдруг вскакивает.

— Эй, кто-нибудь! Помогите! У нас пожиратель!

То, что происходило потом, скрыто дымкой поднявшейся полубезумной паники. Суета из старой военной драмы. Место действия — госпиталь. Отпечаток времени — спешка, какая бывает при смене колеса на автогонках. Я лежал распростертый на грязном столе, вслушиваясь в звучащие надо мной слова тех, кто копался в моей спине самодеятельными, непростерилизованными инструментами.

— Это глиноед! Черт, посмотри, как он шевелится!

— Осторожнее, он большой. Хватайте клещи.

— Попробуйте захватить его целиком. В нашем штате глиноеды запрещены. Если найдем того, кто запустил это чудовище, денег хватит на оплату аренды.

— Быстрее, пока этот дьявол не сожрал что-нибудь жизненно важное. Эй, он нацелился на центральный узел…

— Дрянь. О… думаю… Есть!

— Ну и ну… вот жуть! А если у гадин разовьется вкус к реальной плоти?

— А почему ты думаешь, что в какой-нибудь секретной лаборатории не появились и такие?

— У тебя паранойя. Законы…

— Заткнись и опусти это чудовище в банку. Кто-нибудь, дайте мне гипс. Нервный узел не затронут. Думаю, все обойдется.

— Не знаю. Рана довольно глубокая, а парень почти свежий.

— Может быть, быстренько протестируем мотиваторы?

Я слышал все это как будто издалека. Они остановили боль — у кого-то хватило ума предусмотреть этот аспект при разработке моделей дитто: теперь того же требует и закон. Это объясняет также и факт существования нескольких бесплатных клиник. Я такой воспользовался впервые… насколько мне известно. Какая, если подумать, бессмыслица — тратить столько сил на спасение тех, кто в любом случае исчезнет через несколько часов. Большинство людей этого не понимают.

И все же я благодарен за помощь.

Как уже говорилось, личность двойника почти всегда базируется на его архетипе. Почти всегда. Может быть, я пришел за помощью потому, что отклонился от оригинала, стал Франки. Потому что не разделяю больше горького стоицизма Альберта. По крайней мере не полностью.

Что ж, операция прошла быстро, визит в любую другую больницу занял бы куда больше времени. Здесь не надо беспокоиться о том, как идет выздоровление, не надо тревожиться из-за инфекций или бояться судебного преследования. Остается только восхищаться этими добровольцами, на вооружении у которых самодельное оборудование и старые, нигде больше не используемые инструменты.

Через десять минут я уже сидел среди других ярко раскрашенных пациентов на деревянной скамье в церкви, попивая «Нектар Мокси», пока антидоты справлялись с болеутоляющим наркотиком. Под вырезанным вручную девизом «Помоги вылепленным» стояла на кафедре искалеченная Пурпурная, читая нам с листка бумаги:

— Не человек устанавливает границы или определяет пределы души.

Когда-то люди были подобны детям, нуждающимся в незатейливых сказках и наивных видениях истины.

Но в последние десятилетия Великий Творец позволил нам взять Его инструменты и развернуть чертежи как ученикам, готовящимся к самостоятельной работе. По неким причинам Он разрешил нам познать фундаментальные законы природы и приступить к делу, вооружившись Его мастерством.