– Я бы хотел привести Лера в Таэлу и запустить его в лабиринт, – сказал Иелиан, хлопая Лера по спине. – Я бы поставил на тебя несколько золотых.
Площадь была вымощена не булыжником, а плитками. Плитками ярких цветов, призванных поднять настроение, подумал Форан, судя по собственному восприятию. Он предположил, что когда-то вся обширная площадь была уставлена киосками и палатками, в которых продавали продукты и разные товары. На ночь их, наверное, убирали, а может, день, когда умер Колосс, не был рыночным.
– Я выиграл несколько ставок в лабиринте, – говорил Тоарсен. – Хотя это не так интересно, как то, что я нашел в лабиринте в последний раз.
– Что же ты нашел? – невинно спросила Ринни. Тоарсен перестал улыбаться. Он кашлянул.
– Фонтан. Гм, c птичками.
В середине самого известного – по крайней мере среди молодых дворян Таэлы – лабиринта находилась «Белая Птица», знаменитый публичный дом, обслуживавший богатых и скучающих. Внутри лабиринта, в большом парке, проходили оргии, но можно было организовать свидание и в более укромных местах. Форан тоже бывал там несколько раз.
– Никогда не видела лабиринт, – печально сказала Ринни.
– Приезжай в Таэлу, Ринни, и я отведу тебя в лабиринт. – Конечно, не в «Белую Птицу». – Если Лер согласится приехать в Таэлу, я найму его для исследования дворца – для меня. Вот это настоящий лабиринт.
– Я побывал во многих лабиринтах, – сказал Кисел. – В последний раз, чтобы выйти, мне пришлось прорубаться сквозь деревья.
– Это был ты? – удивленно спросил Форан. – Я слышал, «Белой Птице» пришлось нанимать колдуна, чтобы ликвидировать ущерб.
Кисел улыбнулся – не слишком приятной улыбкой.
– Мне не нравится быть в заточении. Они считали забавным, что я не могу найти выход. Ну я его и нашел.
Форан заметил, что Ринни разглядывает Кисела, словно он стал ей гораздо интереснее.
– Так сделали бы мои братья, – сказала она. Кисел неожиданно улыбнулся.
– Спасибо за комплимент, Ринни, дочь Таерагана. Ринни покачала головой.
– Нет, мальчиков называют по отцам, а девочек – по матерям.
– Ага, – сказал Кисел. – Я не знал этого.
– Мама говорит, что это глупо, потому что Странники так не делают, – сказала Ринни. – Но мне кажется забавным быть названной по маме. Люди боятся моей мамы. Они не знают, что опасаться стоит скорее папы.
– Смотрите, – сказал Иелиан, вглядываясь через занавес ближайшей двери. – Игрушки.
После того как мальчики и Ринни ушли, в лагере стало тихо. Таер спал или дремал, положив голову Сэре на колени. Джес исчез – вероятно, спал где-нибудь за пределами лагеря. Хенна сидела у костра скрестив ноги и медитировала.
Сэра давно этим не занималась, ей вообще это было трудно: мирное состояние без мыслей – не ее стихия. Тем не менее она решила, что это неплохая идея: она все равно слишком напряжена, чтобы уснуть. Поэтому она выпрямила спину и расслабила плечи.
Она не медитировала по-настоящему, только закрыла глаза и блокировала чувства, чтобы привести в порядок мысли. За короткое время они узнали очень много, и теперь ей нужно было в этом разобраться. Таер в безопасности, Хенна когда-то была богиней магии. Хиннум жив и здоров. Таер в безопасности. Хиннум поможет освободить другие ордены от камней. Хенна была богиней магии. Таер в безопасности.
– Ты слишком напряженно думаешь, – сказал Таер с ее коленей.
– Таер, – ответила она, не открывая глаз. – Как по-твоему, чего хочет Сталкер?
– Зачем спрашивать меня? – ответил он ленивым теплым тоном, как кошка на солнце. – До вчерашнего дня я даже не знал, кто такой Сталкер.
– Вчера мы говорили с Хиннумом, и ты сказал, что в истории было три персонажа. Хиннум, Виллон и Сталкер. У тебя случился последний приступ, прежде чем ты сказал нам, каковы мотивы Сталкера.
Она слышала, как он набрал в грудь воздуха и устало выпустил его.
– Хиннум научил Виллона обращаться с орденами, Сэра. Но Хиннум не думал, что сообщил достаточно, чтобы Виллон мог их украсть.
– Я не учил его видеть дух, – сказал Хиннум. – Мне казалось, что это необходимо, чтобы украсть орден.
Сэра открыла глаза и увидела старого колдуна, стоящего перед ними. Они не слышали, как он подошел. Даже Джес не слышал – значит, Хиннум воспользовался магией. Таер даже глаза не открыл.
Хиннум продолжал:
– Я провел все утро – и половину прошлой ночи, когда убедился, что музыка Таера умиротворит мертвых, – пытаясь понять, как он с помощью того, чему я научил его, смог украсть ордены у Странников.
Сэра заметила, что Хенна открыла глаза, но осталась на месте.
– И я не понял, как он это сделал, – говорил Хиннум. – Сам я знал, потому что видел, что эти глупцы сделали с Орлом. И потому что помогал Ворону создавать ордены. Виллон не Ворон, он не может взять историю орденов и понять, как они сотворены. У него не было доступа к силе Ворона, до того как он узнал, как украсть ордены. Ему нужны были подробности. Ритуалы, слова, руны – все. Но я не сообщал ему этого.
– Хиннум, – сказала Хенна.
Он повернулся к ней и, на взгляд Сэры, чуть съежился. Но спохватился, распрямился и посмотрел ей в глаза.
– Я не мог убить тебя, Ворон. Много столетий я был верен тебе, и это было единственное, что я не смог сделать, когда ты попросила. Просто не мог.
Когда Хиннум это говорил, Таер открыл глаза, посмотрел на Сэру и вопросительно поднял бровь.
Столетий? Ворон? Значит, Хенна богиня Ворон? Это говорит Хиннум? Двадцать лет брака позволили ей все это прочесть у него на лице.
Она кивнула.
– Какая история, – пробормотал он. – Я знал, что она старая.
Она улыбнулась и поднесла палец к губам.
– Расскажу потом, – неслышно произнесла Сэра.
Он улыбнулся и снова закрыл глаза. И она не знала, уснул ли он.
– Даже сейчас я большую часть не помню, – говорила Хенна Хиннуму; на лице ее застыла маска Ворона. – Кое-что, – медленно продолжала она, – ясно, словно произошло вчера. Вижу лицо Орла и слышу его голос, но не помню ни Ястреба, ни Баклана. Когда Сэра посмотрела на дух Таера, когда вернула камень, я подумала: «Я знаю, как это сделать». Но многое из того, что я должна знать, пусто, затемнено временем. Сомневаюсь, чтобы я еще что-нибудь вспомнила.
Она встала и отошла от костра, чтобы видеть лицо Хиннума.
– Но тебя я помню. Ты был рядом со мной в черные дни конца Колосса. Помню, я находила опору в сознании того, что умру, когда умрет Колосс, – потому что ты обещал убить меня. А ты всегда выполнял свои обещания.
Хиннум произнес негромкий звук и отвернулся.
– Четыре с половиной столетия, Хиннум, ты был человеком слова. – Она коснулась его плеча, и он съежился под ее прикосновением. – И в это прекрасное утро я могу быть лишь благодарна тебе за то, что единственный раз ты не сдержал обещание.
Таер сел, зевнул, потер глаза и посмотрел на Хиннума. Снова потер глаза и снова посмотрел.
– Теперь я понимаю, почему ты решил остаться здесь, – сказал он.
Сэра тоже взглянула, но не увидела в Хиннуме никаких перемен. И это странно, показалось ей, потому что он сказал ей, что с его телом произошло что-то такое, что не давало ему возможности уйти из Колосса с другими колдунами. Должно быть, он по-прежнему пользуется иллюзией, хотя сегодня использует собственное тело.
Хиннум опустил голову и посмотрел на Таера.
– Я люблю музыку, – тяжело сказал он. – Прошлой ночью ты рассказал историю Падения Тени с такой силой, что я плакал о смерти человека, которого никогда не знал. И все равно. Все равно Барды – проклятие моей жизни. Я мастер иллюзий, а Бард видит истину.
Таер покачал головой. Должно быть, то, что он увидел, было ужасно, потому что он ответил без обычного юмора:
– Прости меня, Хиннум. Я никому не расскажу о том, что ты хочешь оставить тайным.
Если Таер сказал, что никому не расскажет, так оно и будет. Если бы Сэра не знала, что произошло с Хиннумом, она бы поговорила о других проблемах.
– Если ты не научил Виллона, как красть ордены, как он мог научиться? – спросила она.
– У Сталкера, – сказал Таер.
– У Сталкера? – переспросила Хенна.
– А у кого еще? Я много думал об этом.
– Сталкер – это не зло, – сказал Хиннум.
– Я и не говорил, что Он зло. Ты нам сказал, что сила Старших богов постоянна и проявляется почти непроизвольно. И если в завесе, отделяющей Старших богов от мира, есть бреши, я думаю, колдун может воспользоваться силой Сталкера без Его согласия. Ты ведь сам сказал Сэре, что Сталкер заключен за завесой вопреки своему желанию.
Хенна села рядом с Таером.
– Ткач говорил мне, что мир слишком стар и хрупок для сил, которые Он и Его брат привносят в него. Их сила уничтожит мир.
– Ткач сказал мне, что Его брату все равно, что будет с миром. Но Ткач любит свое творение – и поэтому Он нашел способ ограничить Их силу, чтобы мир смог уцелеть.
Она похлопала по земле рядом с собой. Хиннум сел, а она продолжила.
– Субстанция завесы есть сила обоих богов: что еще могло бы сдержать Их? Если бы Сталкер согласился, Он и Ткач могли бы сами воссоздать завесу после смерти моего супруга. Напротив, смерть Колосса послужила замещением силы Сталкера – она была взята у Него вопреки Его желанию. Вторую половину завесы соткал сам Ткач.
– Сталкер стремится на свободу, – сказала Сэра.
– Так говорил мне Ткач в ту ночь, когда мы решили, что Колосс и его боги умрут.
– Но почему… – Сэра неожиданно замолчала: она увидела то, что Таер увидел вчера. – Сталкер не мог помешать Черному пользоваться силой, поэтому Он решил использовать его. Виллон был мастером иллюзий, он был недоволен ограниченными возможностями своей магии. И Сталкер предложил показать ему, как украсть силу Странников. Но почему он не сказал ему об ордене Защитника?
– Многие камни орденов не действуют, – медленно заговорила Хенна. – Если бы Старшие боги показали Виллону, как красть ордены, он бы делал это успешнее.
– Нет, – сказал Таер. – Сталкеру все равно, полезны ордены или нет. Он только хочет привязать их не к носителям орденов, а к предметам. Потому что ордены служат определенной цели.
– Они поддерживают равновесие, – подтвердил Хиннум. – Без этого равновесия завеса спадет и Старшие боги освободятся.
– Вот что, – задумчиво сказала Хенна. – Пользуясь орденами, Виллон может питаться силой обоих богов, а не только Сталкера. И Сталкер постарался, чтобы у Черного не было всех шести орденов. Многие камни не действуют – Жаворонок не единственный, насколько нам известно. А об ордене Защитника Черный вообще не знает.
– Умные были люди, эти жители Колосса, – сказал Тоарсен, когда они выходили из храма Совы.
Было уже поздно, потому что они несколько часов провели в Торговом районе, где вход в лавки преграждали не двери, а занавесы. И под большинством занавесов оставалось достаточно места, чтобы проползти ьнутрь.
Некоторые лавки походили на магазины Таэлы, другие нет. Форана особенно поразили лавки, в которых продавали ткани, каких он никогда не видел. Тут была парча, был бархат, но была и какая-то блестящая ткань, похожая на шелк; она меняла цвета от золотого к зеленому, в зависимости от угла, под которым на нее смотришь.
Тоарсен подсмеивался над Фораном из-за его интереса к тканям, но Форан всегда интересовался модой и не считал нужным менять свою манеру одеваться только потому, что стал более респектабельным. Он сожалел только, что из-за заклятия, окутавшего Колосс, все ткани были жесткими, как дерево, и невозможно было сказать, какими они были на ощупь.
– Их знания были слишком опасны, – продолжал Тоарсен, и Форан оторвался от своих мечтаний. Некоторые мужчины мечтают о женщинах, с самоиронией думал он; он же мечтал о тканях.
– Произносить истинные имена богов опасно, – продолжал Тоарсен, принявший на себя обязанности самозваного лектора, – но не иметь возможности позвать их, когда тебе нужна помощь, не менее плохо. Поэтому они выгравировали имена богов на обратной стороне помоста Совы и закрасили, так что увидеть их нелегко. И вот приходим мы с белой рубашкой…
– Моей белой рубашкой, – подхватил Руфорт совсем не торжествующим тоном. – Надеюсь, уголь сойдет, потому что у меня только еще одна запасная.
– Я могу постирать ее, – сказала покорно Ринни. – Мама тоже может, но она такие работы оставляет мне. Она не любит стирать или шить.
– Она, по крайней мере, не заставляет тебя резать свиней, – сказал Лер.
– Но благодаря белой рубашке Руфорта, – со смехом добавил Тоарсен, – и куску древесного угля мы получили имена богов.
Он поднял рубашку, чтобы все могли разглядеть имена.
– Иелиан, – сказал Лер, – ты идешь не туда.
Форан оторвал взгляд от рубашки и увидел Иелиана впереди. Он, должно быть, продолжал идти, пока Тоарсен остановился, разглядывая рубашку. Наверно, он не услышал оклик Лера, потому что свернул на какую-то улицу и исчез.
– Напомните мне не ставить на Иелиана, когда он в следующий раз попадет в лабиринт, – с отвращением сказал Кисел. – Пожалуй, нужно его догнать. – Он огляделся. – Пойдем, Ринни, дочь Таерагана, спасем Иелиана.
– Надо говорить «дочь Сэры», – терпеливо поправила Ринни.
Кисел кивнул.
– Но, думаю, беспокоиться на самом деле нужно о Таере. И подозреваю, скоро многие молодые люди будут беспокоиться о тебе, юная леди.
Ринни выглядела довольной.
Они подошли к улице, на которую свернул Иелиан, и увидели его разглядывающим сложную резьбу на двери дома в соседнем переулке.
– Иелиан, – окликнул Форан. – Лер говорит, что ты свернул не туда.
– Идите сюда, – ответил тот. – Никогда ничего подобного не видел.
Они были в нескольких ярдах от Иелиана, который по-прежнему разглядывал то, что привлекло его внимание, когда Форан заметил, что Лер напрягся, принюхиваясь.
– Что случилось, Лер? – спросил Форан.
– Бегите! – крикнул Лер.
– Стойте, – послышался другой, знакомый голос.
Форан, который готов был последовать совету Лера, обнаружил, что не может ничего делать, только исполнять второй приказ. Тело отказывалось ему повиноваться.
– Начнем с самого легкого.
Сэра разложила камни орденов на одеяле из своего спального мешка и начала быстро сортировать их на кучки в соответствии с орденами. Хенна, сидя по другую сторону одеяла, помогала ей.
– Я хотела спросить, – говорила Сэра, откладывая рубиновое ожерелье в груду Ястреба. – Почему Жаворонков гораздо меньше, чем, скажем, Воронов?
– Чтобы магия действовала, – ответила Хенна, – орден должен быть очень малой частью силы Ворона. Это способность творить магию, а не сама магия. Поэтому есть много Воронов, и у каждого малая часть магии одного из богов, и Воронов легче всего привязать к камню. А Жаворонков всегда было мало, потому что у них малый дар не действует.
– Итак, камни с Жаворонками не действуют, – сказала Сэра. – Как и предполагалось.
Она использовала свое магическое зрение, чтобы снова увидеть дух. Маленькая груда камней Жаворонка вспыхнула ярче остальных.
– Их орден теснее привязан к духу, – сказала она Хенне. – И поэтому кольца ведут себя так, словно наделены духом. – Она взяла тигровый глаз, которые казался теплым на ощупь. – Может, это орден моей дочери?
Таер обнял ее за плечи, а Хиннум сказал:
– Не думаю, чтобы это можно было определить.
– Начнем с Воронов, – сказала Хенна. Она взяла брошь со светло-зеленым оливином, у которого были лишь еле заметные нити духа.
Некоторые камни были в оправе, другие – в тяжелых браслетах и других украшениях, и их трудно было спрятать. Хенна, Брюидд и Сэра вынули камни из самых больших оправ.
Сэра наблюдала, как Хенна поглаживает камень с фиолетовым орденом.
– Есть немного еще, – сказал Хиннум, вглядываясь в брошь. – Да, вот здесь.
– А теперь, – сказала Хенна, – как вы думаете, достаточно ли разбить камень или нам придется снимать заклятие, привязывающее орден к камню?
– Снять заклятие безопаснее, – ответила Сэра, кладя тигровый глаз в груду камней его ордена. Хиннум прав: невозможно определить, есть ли в камне орден Мехиллы или часть ее духа.
Теперь она понимала, как это произошло. У Виллона прямо под носом оказался Жаворонок, ребенок. Виллон был раздражен: когда колдунам Пути удавалось захватить Жаворонка, использовать его орден они не могли. Может, с ребенком будет легче.
Девочка заболела весной. Какие бы травы ни давал ей Карадок, что бы ни делала Сэра, Мехилла продолжала таять. В конце у нее начались приступы.
Сэра почти забыла об этом. К тому времени Мехилла уже была очень слаба. Она только застывала ненадолго, глаза ее закатывались. Это было не так драматично, как приступы Таера, но ведь Мехилла только еще начинала ходить, она была совсем маленькая, не то что взрослый мужчина.
– Да, если существует магия, способная привязать орден, надо позаботиться о безопасности, – сказал Хиннум. – Я… – Он резко вскинул голову. – Вы чувствуете? – спросил он.
Форан услышал, что к ним приближаются шаги, и решил, что неизвестный прячется за углом. Посмотреть он не мог, потому что не мог двигаться.
– Дышите, – сказал голос.
Только набрав полную грудь воздуха, Форан понял, что не дышал. Он был почти уверен, что голос принадлежит Виллону, но звучал он как-то не так. Он слышал, как стоящий рядом Лер тоже резко и шумно вдохнул воздух.
Гура жалобно завыла, и он почувствовал, как собака трется о его ноги. Казалось, заклятие, сделавшее Форана и остальных неподвижными, на нее не действует.
Шаги замерли прямо перед Фораном.
– Можешь пошевелить глазами, – сказал человек. – И мигать. Я не жесток, что бы обо мне ни думали. Я могу вас убить, но пытка ничего мне не даст.
Форан мигнул – и скосил глаза. Он смог увидеть только Руфорта, стоящего перед ним, и колдуна. На мгновение ему показалось, что он ошибся и колдун, захвативший их, совершенно ему не знаком. Темные волосы и гибкое мускулистое тело не принадлежат тому Виллону, которого он знал. Но вот колдун слегка повернулся, и Форан увидел его лицо. Это был Виллон, но Виллон заметно помолодевший.
Когда Виллон пришел в Колосс, он был мастером иллюзий, подумал Форан. Конечно, он мог защититься тем, что казался постепенно стареющим.
– Что это? – спросил Виллон.
– Надпись из храма Совы. Имена Старших богов. Голос Иелиана доносился откуда-то из-за Форана.
– Ага. Не думаю, что их следовало бы оставить, чтобы любой мог прочесть.
Форан почувствовал запах горелой ткани.
– Иелиан, ты хорошо поработал, – сказал Виллон, исчезая из поля зрения Форана. – Собрал всех, но без Таера, который видит сквозь мои иллюзии, и Воронов, которые могут их снять. Ты уверен, что Хиннум научил Сэру использовать камни орденов?
– Да, – ответил Иелиан откуда-то из-за Форана. – Я не понимаю, как это действует, хозяин. Но я знаю: Сэра уверена, что может очистить их. Она сама так сказала.
– Хорошая работа, мой мальчик, – сказал Виллон. – Если она сумеет, это стоит всех неприятностей, которые они мне причинили, уничтожив Путь. Я отдал им все камни, за исключением камня самого Таера, в надежде, что пара Воронов и Жаворонок смогут сделать то, что не получалось у меня.
– Но они не сделали, – сказал Иелиан. – Не смогли. Виллон улыбнулся.
– Конечно, нет. Только Хиннум знает как, но он не захотел научить меня, и у него нет камней, которым я мог бы угрожать. Нет никого, кто был бы ему дорог.
– Поэтому ты дал им карты и послал сюда.
– Нет, – сказал Виллон. – только оставил карты на месте – куда положил их Волис, когда украл у меня. Я знал, что, когда Сэра поймет, что не может вылечить Таера, она придет сюда в поисках ответов – и найдет Хиннума. Я только удивлен тем, что они сумели расположить к себе Хиннума за такое короткое время. Ведь этот ублюдок не расстается со своими тайнами. Они пробыли здесь два дня, и Хиннум украл у меня камень Таера.
– Это сделала Сэра, хозяин, а не Хиннум. А потом Таер совсем разорвал заклятие, когда пел «Падение Черного».
Виллон нахмурился.
– Таер освободился сам? Ты, должно быть, ошибся. Бард может видеть сквозь иллюзию, но заклятие не иллюзия.
Иелиан сказал:
– Я не колдун, хозяин. Могу сказать только то, что они мне сказали.
– Возможно, Хиннум позволил им думать, что это был Таер, – размышлял Виллон. – Неважно. – Он посмотрел Форану в глаза. – Не волнуйся, Форан. Я у тебя в долгу за то, что ты прихватил с собой моего Воробышка и он смог шпионить для меня. Как иначе смог бы я найти орден Защитника? О нем нет записей, не существует никаких рассказов. Никто из пленников Пути не говорил о нем. Когда Волис начал болтать об Орле, я подумал, что он спятил. Представь себе мое удивление, когда я понял, что Джес медлителен не потому, что умственно отстал, а потому, что он Защитник. Какая неожиданность – найти носителя ордена, так плохо подготовленного. Если бы Хиннум говорил со мной, я бы посмеялся над ним. Он посмотрел на Лера.
– Никто из вас не умрет, если вы сделаете, как я скажу. Скажи матери, парень, что Сэра должна очистить все кольца, которые у нее есть. – Он помолчал. – И показать мне, как это делается. Ни один из ее детей не умрет. Скажи, что тебе и твоей семье нечего меня бояться, если она сделает то, о чем я прошу.
– Если же нет…
Он прошел мимо Форана и прошептал что-то, что Форан не расслышал.
– Папа убьет тебя, а мама сварит в масле, – сказала Ринни, и сердце Форана сжалось от страха.
Он понял, что она сопротивляется, потому что ощутил резкий удар.
– Не думаю, – промурлыкал Виллон. – Думаю, она сделает все, о чем я прошу, иначе платить придется тебе.
Она ребенок, а Форан ничего не мог сделать. Капля пота попала в глаз и вызвала жжение, но как Форан ни старался, он мог двигать только глазами.
– Принеси ее, – сказал Виллон. – Жди меня на верху той башни. Я загляну в храм Совы и сделаю так, что больше ни один предприимчивый исследователь не увидит имена богов. – Он прошел мимо Форана, но без Ринни. Должно быть, отдал ее Иелиану. Виллон наклонился, чтобы видеть глаза Лера. – Лер, сын Таерагана, скажи матери, что мы будем на верху той башни ждать ее ответа. Ее дочь и я.
– В этом городе призраки и еще кто-то, – сказал Иелиан. – Может, лучше подыскать место снаружи?
– Заверяю тебя, я знаю, как с ними справиться, – ответил Виллон, распрямляясь. – Когда-то я прожил здесь пять лет. И научился управляться с призраками. Отнеси ее в башню.
Только что перед Фораном стоял Виллон, в следующее мгновение на его месте оказался золотистый сокол. Сокол присел, взмахнул крыльями и полетел.
Все знают, что колдуны не могут менять форму, но, как понял Форан, очевидно, Черного это не касается.
– Предатель,
клятвопреступник, – сказала Ринни. Гнев почти скрывал страх, но голос ее дрожал.
Иелиан рассмеялся.
– Нет, это они нарушили клятву: Тоарсен, Кисел и Руфорт. Я дал клятву мастерам Пути и не нарушил ее.
– Но он Черный, – сказала Ринни. – Как ты можешь служить Черному?
– Могу, – сказал Иелиан голодным напряженным голосом, – потому что он позволяет мне убивать.
Гура, чувствуя страх Ринни, снова завыла, но ведь предполагается, что Иелиан друг.
– Ринни, Ринни, – усмехнулся Иелиан. – Думаешь, я не вижу эти собирающиеся тучи? Ты Баклан, Чародейка Погоды. Но, находясь в обществе твоей семьи, я кое-что заметил. Хочешь знать что? Если ты не фермер, Баклан совершенно бесполезен. – Голос его стал насмешливо сочувственным. – Так много времени нужно, чтобы вызвать бурю. А чтобы остановить тебя…
Послышался глухой удар плоти о плоть, а Форан по-прежнему не мог шевельнуться.
Зато могла Гура.
Форан услышал грозное рычание и звуки схватки. Резкий звук – собачий или человеческий, он не мог сказать. Раздражение Форана выросло до небес. Тело упало на землю.
– Боже, как приятно, – сказал Иелиан. Он появился в поле зрения Форана, забрызганный собачьей кровью, с охотничьим ножом в руке.
Повернул голову – сначала в одну сторону, потом в другую, как борец, разминающий шею перед схваткой.
– Я забыл, как это приятно. – Лицо его горело от возбуждения, руки дрожали от сдерживаемого чувства. Говорил он быстро, почти неразборчиво. – Я не могу убить Лера. Хозяин прав. Сэра не будет покладистой, если пострадает ее сын. А император может оказаться полезен. Я не могу убить императора.
Движением, стремительным, как прыжок змеи, Иелиан перерезал горло Руфорту. Брызнула кровь, и Иелиан отскочил с возбужденным смехом. Руфорт какое-то время стоял, истекая кровью. Потом упал лицом вперед в лужу собственной крови на булыжники.
Иелиан склонился к телу.
– Каково это, Руфорт? Чувствуешь себя беспомощным? Чувствуешь, как смерть идет к тебе? Или не можешь поверить? – Он поднял голову и встретился со взглядом Форана. – Я тысячу раз мог убить тебя, император. Это делает меня очень могущественным человеком. – Он опустил руку и провел пальцами по волосам Руфорта. – Никто не может любить его больше, чем я в момент его смерти. Разве можно не любить того, кто доставляет такое удовольствие? Видел, как он стоял – по-солдатски прямо, пока смерть не забрала его?
Он задрожал от удовольствия при этом воспоминании, как человек, вспоминающий что-то особенно приятное.
Потом встал, сбросил выражение необычного напряжения и снова стал спокойным и уверенным.
– Мне пора идти. Хозяин ждет меня. – Он прошел мимо Форана. – Вот, – сказал он. – Подержи это за меня. Оставлю в ране, чтобы замедлить кровотечение. Может, заклятие хозяина рассеется до того, как ты истечешь кровью.
«Кисел или Тоарсен», – подумал Форан. Иелиан ударил кого-то из них. Форан напрягся, как не напрягался никогда в жизни, но даже кончиком пальца пошевелить не смог.
Иелиан показался снова, рубашка его была в крови. На плече он нес потерявшую сознание Ринни, и на лице его было блаженное, мирное выражение. Уходя, он насвистывал одну из песен, которые пел накануне Таер.
Глава 19
– Нет, – сказала Сэра. – Я ничего не чувствую. А что случилось?
– Черный здесь, – сказал Хиннум. – Я узнаю магию своего ученика.
Руки Таера напряглись на плечах Сэры.
– Здесь? В Колоссе?
Хиннум кивнул и посмотрел на Хенну.
– Я не справлюсь с силой Разрушителя: ведь он владеет ею больше двухсот лет. Могу лишь выиграть время, чтобы ты могла бежать, моя леди, но бежать нужно быстро и далеко. Собери шесть носителей ордена и уничтожь чудовище, которое я помогал создать.
– Мы не можем уйти без Ринни и мальчиков, – сказала Сэра.
Хиннум посмотрел на нее и кивком указал на город, над которым собирались тучи.
– Они в его власти, – мягко сказал он. – Ты ничего не сможешь сделать. Ястреб и Баклан не имеют против него ни одного шанса. Не больше их у двух Воронов, Барда и Орла. Даже если одна из вас была богиней, даже если я помогу вам всем, чем смогу. Я вам говорил, что уже видел силу Черного. Если бы Безымянный король не был безумен, Рыжий Эрнав и Керин не смогли бы убить его. Наш Черный не Безымянный король. Я сделаю, что могу, задерживая его, но вы должны бежать.
Рука Сэры легла на тигровый глаз.
– Нам нужен Жаворонок, – сказала она. – Один у меня есть. Моя дочь или тот, кому принадлежал когда-то этот орден, отдали бы жизнь, чтобы уничтожить Черного. Если ты сможешь помочь моим детям, мы уничтожим его.
Форан стоял в беспомощном, безнадежном гневе. Он пообещал Сэре, что с ее дочерью ничего не случится. Император должен держать свое слово – но заклятие Виллона продолжало удерживать его.
Виллон мастер иллюзий. Что он сказал? Таер может видеть сквозь иллюзии. Значит ли это, что заклятие Виллона не действует на Таера? Может, это заклятие – тоже иллюзия?
Форан вырос при дворе, при котором всегда было множество различных магов. Иллюзии, которые он видел, относились к малой магии, если не были простыми фокусами, а вовсе не магией. Общеизвестно, что неверие разрушает иллюзию – и в этом одна из причин того, что иллюзионистов считают магами второго сорта.
Форан попытался убедить себя, что это заклятие – всего лишь иллюзия, которую можно уничтожить.
Конечно, я могу двигаться – я делал это всю жизнь. Как маг может остановить меня одним словом?
Но проблема в том, что все же Виллону удалось очень эффективно остановить его одним словом – трудно поверить в то, что это не так. Будет о чем рассказывать детям – чье существование сейчас оказалось под серьезной угрозой: рассказывать о том, как колдун низкого рода одним словом одолел императора, потому что император оказался так слаб, что позволил это.
Ожил гнев, и Форан приветствовал его. Он император, и ни один колдун не имеет права навязывать ему свою волю. Форан постарался забыть то, что совсем недавно начал понимать: как, в сущности, мало различий между фермером и императором. Он не Бард. И дело не в правде, а в том, что купец-иллюзионист крестьянского рода решил, что имеет право командовать императором.
Никто им не командует. Разве не убил он тринадцать септов, решивших, что у них силы больше, чем у императора?
Форан закрыл глаза, вспомнил то, во что верил, будучи пьяницей и бездельником, и постарался снова от всей души поверить в это. Император выше любого колдуна. Он император Форан, двадцать седьмой носитель этого имени. Никто не смеет отдавать ему приказы!
Он сделал шаг вперед, абсолютно уверенный в том, что его левая нога поднимется и тяжесть тела переместится. Споткнулся и открыл глаза. Он сделал это.
Перевернул Руфорта, но тело было вялым, безжизненным, глаза открыты и залиты кровью, в которой он лежал. Форан закрыл ему глаза.
– Спи спокойно, друг мой, – сказал он и занялся другими жертвами Иелиана.
У Кисела из груди торчала рукоять ножа, покрытая кровью.
Форан торопливо извлек собственный нож.
– Не бойся, – сказал он Киселу, глаза которого расширились. – Я не собираюсь положить конец твоим страданиям. Мне нужно отрезать материал для перевязки, прежде чем вытаскивать нож.