– Ученый чувствовал глубокую вину и отчаяние из-за чего-то не живого, – сказал Джес, объявивший себя охранником Сэры и Хенны, когда они пошли в библиотеку. Все остальные, включая собаку, отправились на разведку.
      – Его создал Хиннум, – ответила Хенна, опередив Сэру. – Он был величайшим из колдунов Колосса. Думаю, если он мог создать мермори,то мог сотворить и иллюзию, которую могут чувствовать эмпаты.
      – Зачем ему создавать то, что помогает людям искать информацию? – спросил логично – для Джеса – Джес.
      – Поэтому ты настоял на том, чтобы пойти сегодня с нами? – спросила Сэра. Она тоже не могла найти границ возможностям иллюзии, созданной Хиннумом, но соглашалась с Джесом.
      – Защитник не доверяет ему, потому что у него нет запаха, – ответил Джес, пожимая плечами. – Я объяснил, что Ученый – это иллюзия, но ни Защитник, ни я не считаем, что иллюзия должна так интересоваться Хенной.
 
      Когда они пришли, главный зал библиотеки был пуст, но на одном из столов лежала книга.
      Сэра взяла ее. Это был какой-то общий трактат о магии, открытый на разделе «Аспекты человека» – что бы это ни означало. Однако книга была явно оставлена для них, поэтому она начала читать.
      Хенна какое-то время заглядывала ей через плечо, потом подошла к одной из книжных полок и стала рассматривать корешки. Джес беспокойно расхаживал взад и вперед.
      Наконец он подошел к Сэре и остановился перед ней.
      – Если хочешь идти на разведку, иди, – сказала она, не поднимая головы. – Только будь осторожен. С нами все будет в порядке. Похоже, Ученый сегодня к нам не придет.
      Джес принюхался.
      – Ну хорошо, – сказал он. – Но я скоро вернусь.
      Она слышала его быстрые шаги по лестнице и стук закрывшейся наружной двери.
      – Я не закончил вчера рассказ о Сталкере, – сказал Ученый, как только Джес вышел.
      Сэра подняла голову и увидела, что иллюзия стоит перед Хенной.
      – И не рассказал, почему колдуны были вынуждены принести город в жертву, – продолжал он.
      – Не рассказал, – согласилась Хенна, ставя на место взятую книгу. – И я гадала, почему.
      Ученый смотрел на нее со своей полуулыбкой, которая казалась скорее маской, чем выражением лица.
      – Устройся поудобнее, и я расскажу тебе.
      Сэра отложила книгу и села на другую половину скамьи, на которой сидела Хенна.
      – Ткач сотворил путы, которые не давали ему и его брату-близнецу непосредственно взаимодействовать с его творениями. Но он не мог полностью изолировать себя и брата, потому что их сила все росла бы и со временем уничтожила бы сдерживающие путы. И тогда он создал шесть богов, которые должны были контролировать силу и Ткача, и Сталкера.
      Ученый помолчал.
      – Ордены, – хрипло сказала Хенна, хотя Сэра в словах Ученого не увидела ничего тревожного. – Ворон, Сова, Ястреб, Орел, Жаворонок и Баклан. Магия, музыка, охота, защита, лечение и бури.
      – Магия, музыка, охота, лечение, война и ветер, – поправил ее Ученый.
      – Защитник – не солдатский орден, – возразила Хенна.
      – Конечно, – подтвердил Ученый, но не стал объяснять свое возражение.
      – Что-то нарушило путы Сталкера, – сказала Сэра. – Чтобы снова его связать, Старшие колдуны принесли в жертву город. Не потому, что они его создали, а потому, что нечто, созданное ими, освободило бога разрушения.
      Так она думала.
      – Боги очень долго правили миром, – заговорил Ученый, и Сэра не могла понять, услышал ли он ее слова. – Достаточно долго, чтобы деревушка превратилась в поселок, а потом и в большой город. Достаточно долго, чтобы колдуны стали высокомерны и отказались от поклонения богам. «Какой смысл молиться Баклану, который может ответить на молитвы, а может и не ответить? – спрашивали они друг друга. – Если заплатить Корсаку, или Терилии, или любому другому колдуну ветра, он сделает для тебя все, что захочешь. Лишь бы у тебя было много золота».
      Ученый протянул руку, словно хотел коснуться Хенны, но потом убрал обе руки за спину.
      – Подействовало и то, что боги больше не давали того, что раньше можно было получить свободно. Большой город не испытывал нужды в легендарном воине или одаренном целителе. Жители больше не зависели от запасов зерна и потому не нуждались в одаренном богами чародее погоды. Боги давали меньше, им все меньше поклонялись, но они не страдали из-за Колосса – были просто равнодушны. Ученый закрыл глаза.
      – За исключением Ворона. Ведь Колосс был ее городом. Городом колдунов.
      Что бы ни говорила ей магия, Сэре все трудней становилось верить, что это иллюзия – или толькоиллюзия.
      – Детей в день дарования им имени отводили в храм Ворона, и здесь священники сообщали им, рождены ли они колдунами. Если да, оракул сообщал им, какая область магии будет их специальностью. Иногда выходила сама богиня Ворон и благословляла детей своей магией, которую ребенок мог использовать без обучения и ритуалов.
      – Как орден Ворона, – сказала Сэра. – Да.
      Наступила долгая тишина.
      – Но что произошло потом? – настойчиво спросила Хенна, наклоняясь вперед. – Случилось что-то ужасное?
      – Да. – Ученый сделал полшага от Хенны. – Случилось что-то ужасное. Был мальчик. Он обладал силой могучего колдуна и был благословлен самой богиней, но у него не было одержимости. Он не хотел учиться – ему не нужно было зарабатывать на жизнь, потому что его отец был большим колдуном и накопил огромное богатство.
      Ученый повернулся и посмотрел на ряды книг.
      – Этот юноша влюбился в девушку, которая отвечала ему взаимностью: ведь у его отца золота было больше, чем у всех других ее поклонников. Но однажды она встретила другого мужчину, еще более богатого. И тогда она сказала юноше, что предпочитает мужчину, опытного в боевых искусствах, колдуну-недоучке.
      Ученый вздохнул.
      – Юноша не мог вынести ее отказа. Если она хочет бойца, он станет бойцом. Однако не забудьте, что он был ленивым молодым человеком и привык все в жизни покупать. Поэтому, вместо того чтобы нанять хорошего инструктора и учиться, он отправился в храм бога войны.
      – В храм Орла, – сказала Сэра.
      – Да, Айтрила, бога войны, – согласился Ученый, по-прежнему не поворачиваясь к ним. – Жрица бога войны посмеялась над юношей, попросившим у бога владения боевыми искусствами. Бог войны никогда не дает свои дары таким явно недостойным людям. Она сказала юноше, что, если он будет напряженно тренироваться год и один день, она обратится с мольбой к богу. Юноша рассердился и оскорбился, но он был горд. – Ученый наклонил голову. – Он пошел к отцу, старому могущественному колдуну. В его присутствии все старались держаться незаметно, потому что он был вспыльчив и легко обижался. И слова жрицы сильно оскорбили его.
      – Это был Хиннум? – спросила Сэра.
      Ученый наконец повернулся и посмотрел в глаза Сэре.
      – Нет, не Хиннум, хотя и на его плечах большая вина. Колдуна звали Онтил Павлин. Он принял слова жрицы как угрозу своему положению и потому поклялся получить дары, которые она отказалась дать. Он пришел сюда, – Ученый рукой показал на библиотеку, – и целый год изучал тайные тексты. – Он снова посмотрел на Хенну, хотя она смотрела не на него, а на свои руки. – У старого колдуна были помощники. Его не любили, но он, как я сказал, был могуществен, и многие боялись его или искали его расположения. Однажды ночью в сопровождении пятидесяти меньших магов он попытался передать силу бога своему сыну. Но силу бога войны удержать нелегко – в эту ночь погибли пятьдесят магов. Пятьдесят магов и бог. Ты помнишь это, Ворон? – спросил Ученый и слегка коснулся плеча Хенны.
      Сэра нахмурилась, но в прикосновении Ученого не было ничего магического, во всяком случае, она не почувствовала. Почему он считает, что Хенна должна помнить эти события?
      Хенна отпрянула от его руки и вскочила.
      – Спасибо, – сказала она равнодушно. – Пойду пройдусь. Ученый смотрел ей вслед и продолжал смотреть, пока не прозвучал звук закрывающейся внешней двери.
      – Ты не просто иллюзия, – сказала Сэра.
      Ученый посмотрел на нее, теперь на его лице улыбки совсем не было.
      – Той ночью родился ребенок. Девочка. Гнев, какого не может быть у младенца, гнев убитого бога звучал в ее криках, и от этих криков дрожали стены. Девочку отнесли в храм Жаворонка, и там сама Жаворонок усыпила младенца, пока будет решено, что делать с девочкой.
      Сэра села, забыв о своем намерении пойти за Хенной.
      – Защитник, – сказала она. Ученый покачал головой.
      – Ты почти поняла. Мы думали, что боги бессмертны. Они не могут умереть. Но Онтил доказал, что мы ошибались. Бессмертны только Ткач и Сталкер. Но та часть, которая делала Орла богом, пережила Его смерть, хотя осталась искалеченной и искаженной, тронутой гневом умирающего бога.
      – Выжила в ребенке.
      – Прошли годы. – Ученый теперь смотрел на Сэру так же внимательно, как раньше на Хенну. – За эти годы колдунам стало ясно, что бог разрушения пробуждается. Не только в Колоссе, но и по всему миру горы падали на землю, а океаны разливались далеко за свои пределы.
      Хиннум, величайший колдун города, отправился за помощью к Ворону, как делал это всю жизнь.
      – Ему было четыреста лет, – сказала Сэра. Глаза иллюзии вспыхнули от гнева.
      – Четыреста пятьдесят. Я… Он склонился пред Ее статуей в Ее храме и молил о помощи. – Сэра поняла, что не только гнев изменил выражение глаз Ученого: по его щеке поползла слеза. – Она любила прогуливаться с ним по садам храма, потому что Хиннум был Ее любимцем. Они спорили и смеялись как дети, а когда умерла его третья, любимая жена, Она всю ночь не отпускала его от себя, пока он плакал.
      – Она любила его, – прошептала Сэра.
      – Как сына, – сказал он. – Ее любовью и супругом был Орел.
      Сэра глубоко вздохнула, захваченная рассказом.
      – И тот колдун использовал дары, которые Она дала ему, чтобы убить Его.
      Ученый кивнул.
      – Она винила себя и Она винила нас. – Он на мгновение закрыл глаза. – Она была так разгневана… Пока Хиннум молился, он услышал, как заходят другие, но пока не заговорила Сова, он не понимал, кто пришел в храм. Он впервые увидел других богов.
      Он сел рядом с Сэрой и взял ее руки в свои.
      – Сова была… как твой супруг. И хотя я был испуган, я не мог не ответить на Ее улыбку. Она подняла меня на ноги, и я увидел других.
      Он замолчал, и Сэра решила не говорить, что он вторично отождествил себя с Хиннумом. Она подождет, пока он не расскажет все. Хиннум должен знать, как спасти ее мужа и убить Черного. И каким-то образом эта иллюзия была Хиннумом.
      – Охотник был невысок, – говорил Ученый, – и много не говорил, но когда Он находился в помещении, я всегда чувствовал Его присутствие, даже в присутствии других богов. Баклан выглядел точно как статуя в Его храме. Они все так выглядели, но у Баклана улыбка была более естественна. Он не улыбался, но я видел, что для Него это наиболее привычное и удобное выражение. Жаворонок мне не понравилась. Не знаю почему. Может, потому, что Она держала на руках ребенка – того самого ребенка, в которого перешли гнев и сила бога войны, – как будто это камень или скала, а не ребенок, страдающий из-за грехов других.
      Ученый высвободил руки и закрыл ими лицо. А когда заговорил снова, продолжал рассказ более бесстрастно.
      – Когда пришла Ворон, Жаворонок показала Ей спящего ребенка и сказала: «Я не сильнее, чем был твой супруг, Ворон. Через месяц я не смогу удерживать его гнев спящим в этом ребенке. И тогда его гнев уничтожит мир, и ничто не сможет его остановить». «Дело не в ребенке и даже не в Орле, – сказал Баклан. – Дело в Ткаче и Сталкере. Смерть Орла ослабила сдерживающие их путы. Мы должны восстановить равновесие». – Ученый посмотрел себе на колени. – И тогда заговорил Ткач. Не знаю, что Он сказал, потому что, услышав Его голос, я потерял сознание. А когда пришел в себя, в храме была только Ворон, Она сидела рядом со мной и гладила мои волосы.
      На лице Ученого снова показались слезы, но он словно не заметил этого.
      – Ворон сказала мне: «Мы все время даем людям части своей божественной сущности; вы называете их дарами: младенец, только еще учащийся ходить, уже умеет совершенно точно брать ноты; воин, у которого реакция быстрее, чем у других; повитуха, пациентки которой никогда не умирают от родильной горячки…»
      Ученый замолчал: голос его стал таким хриплым, что он не мог продолжать.
      – Она убила остальных богов, – сказала Сэра, потрясенная неожиданным осознанием случившегося. – Эллеванал сказал, что Странники убили своих богов и съели их – он был прав.
      – Да, мы убили их, Ворон и я, – согласился Ученый. – Они решили умереть, потому что это был единственный способ спасти Все Существующее. Они принесли себя в жертву, и их души освободились и улетели, оставив только силу. Ворон показала мне, как делить эту силу и привязывать к ордену, чтобы, когда умирал один носитель, сила находила другого.
      – Но сила Орла была искажена, – прошептала Сэра. – Он не приносил добровольно себя в жертву и не отдавал силу. – «О мой бедный Джес», – подумала она. – Эмпаты. Вы дали эмпатам гнев и силу призрака бога войны.
 
      Когда Хенна выбежала из библиотеки, она не понимала, что ее расстроило; чувствовала только, что не может вынести голос Ученого. Поток гнева и боли был очень силен, но она не знала, откуда он исходит.
      Она шла быстро, без всякой цели, лишь бы утомить тело и получить возможность подумать. Успокоиться. Ворон не имеет права волноваться. Когда он теряет над собой контроль, происходят катастрофы.
      Она прошла по тропинке за зарослями роз, нашла небольшой фонтан и села на каменную скамью перед ним. Розы широко раскрылись навстречу солнцу, но совершенно не пахли.
      Потребовалось немало времени, но постепенно ощущение мира стало проникать в нее, и она вернулась в прежнее состояние. Опустила руку в воду фонтана и извлекла ее сухой. Между ее рукой и поверхностью холодной воды, где когда-то жили мелкие рыбки, был временной барьер. Она не могла коснуться воды, потому что в ее времени вода не существовала.
      Она помнила, как действует это заклинание. И могла бы снять его, если бы захотела. Но не помнила, где ему научилась: еще вчера она его не знала.
      Она не слышала, как он подошел. Ничто не предупредило ее, когда рука его охватила ее запястье и он поставил ее на ноги.
      – Джес? – спросила она, хотя сама знала, что это не так. Рука, крепко охватившая ее запястье, была ледяной.
      – Нет. – Защитник смотрел на нее, волна страха накатилась, перевалила и ушла, не тронув: Хенна его никогда не боялась. – Джес там, где ему нельзя причинить боль.
      Она ошибалась, все-таки страх на нее действует. Слова Защитника испугали ее.
      – Ты не можешь это сделать, – сказала она. – Не можешь изолировать его. Он эмпат, он должен быть с тобой.
      Губы защитника изогнулись в выражении, которое никогда не бывает у Джеса. Но Хенне оно знакомо. Откуда?
      – Мне не нужны твои советы, как защитить Джеса, – сказал Защитник, и она наконец поняла, что он сердит на нее – гнев этот настолько силен, что он закрыл от него Джеса.
      – Что случилось? – спросила она. – Какая-то новая беда с Таером?
      Он рявкнул на нее – из человеческого рта донеслось рычание рассерженной горной кошки, потом повернулся и пошел прочь, потащив ее за собой.
      – Папа умирает. Разве ты не знала? – В голосе его звучала угроза. – Тебе это неважно?
      – Ты знаешь, что это не так.
      Хенна старалась отвечать на его гнев сдержанностью, самоконтролем.
      И как будто он не мог выносить ее спокойствия, Защитник развернул ее лицом к себе и встряхнул. Это действие словно еще усилило его раздражение – он заворчал, низко, угрожающе.
      Потом наклонил голову и поцеловал ее. Это был жесткий поцелуй, рожденный гневом. Она почувствовала, как под его нажимом треснула кожа на нижней губе. Почувствовав вкус ее крови, он заколебался, потом оттолкнул ее от себя – хотя не выпустил руки.
      На мгновение он застыл, потом снова пошел большими шагами.
      – Папа не распаковывает лютню, а мама каждую ночь плачет. Весь день они притворяются, чтобы не причинять боль нам.
      Он говорил так тихо, что она скорее чувствовала, чем слышала его.
      – Сейчас положение такое же, как было утром, – сказала Хенна. – Но мы с твоей мамой все ближе подходим к нужным ответам. Теперь мы знаем, кто такой Черный. Защитник…
      Она замолчала, потому что узнала улицы, по которым он ее вел; но она не понимала, откуда эти воспоминания.
      Она посмотрела на лицо Защитника, хотя знала, что он не станет ее слушать, пока не найдет выхода своему гневу, а может, не станет слушать и тогда. Плохо, что он закрыл Джеса. Сильные эмоции очень опасны для Орла: любовь, ненависть… предательство. Но рука с длинными пальцами, охватившая ее запястье, внушала ей надежду: эта рука ни разу не сжала так сильно, чтобы образовался синяк.
      Глядя на эту руку, она позволила Джесу проводить себя до конца улицы, где возвышался храм, который нашли в первый день пребывания в Колоссе. Джес через открытые двери храма провел ее в прихожую, устланную толстыми коврами. Дальше еще один пролет из четырех ступеней – и новая дверь. Джес не остановился, когда ковры сменились белым мрамором, а прошел в конец комнаты. Свободной рукой схватил ее за плечо и поставил перед собой, так что она оказалась прямо перед черной мраморной статуей на помосте храма Ворона.
      Как и ее сестра, богиня Сова, Ворон была одета только в юбку с поясом, на котором был изображен символ ее тотема, но статуя не раскрашена. Одной рукой она упиралась в бок, на другой, протянутой вперед, сидел ворон с рубиновыми глазами. В отличие от веселого выражения лица Совы, лицо этой богини было серьезно и строго, как подобает Ворону.
      И у статуи было лицо Хенны.
      – На поясе написано «Алхенна», – сказал Защитник. Джес не сумел бы прочесть надпись на поясе. – Ты укоротила имя, когда пришла в мою семью? Зачем ты пришла к нам? Тебе стало скучно? Решила немного поиграть жизнями смертных?
      Шок удержал ее на ногах, но потом она упала на пол, когда на нее неожиданно обрушилась тяжесть воспоминаний, давно украденных Хиннумом. Она с такой силой ударилась о пол, что было ясно: завтра будут синяки.
      И сильнее воспоминаний оказались сопровождавшие их чувства.
      – Я тебя совсем не знаю, – рявкнул он, и даже из глубины своего отчаяния она услышала боль, которая скрывалась под его гневом. – Ты могла вылечить моего отца. Могла убить Черного в Таэле и спасти Форана от его Памяти. – Он замахал руками, и она увидела, как в глазах Защитника возникает Джес. – Могла уничтожить Путь еще до его рождения. Могла спасти клан моей матери.
      – Джес, – хрипло сказала она. – Я не Она.
      – Нет, ты Она, – настаивал он, и на этот раз говорил ее. – Думаешь, если я не читал твои чувства, когда прикасался к тебе, я не могу это сделать, если захочу? Я чувствовал, что ты узнала это место. Ты знала. Ты Она.
      Ее глаза устремились к статуе.
      – Кажется… когда-то я была Ею.
      Она снова посмотрела на Джеса и постаралась подобрать слова, которые могли бы смягчить боль в его глазах. Он слушал, слушал, когда Защитник хотел уберечь его от нее. Сэра права, ее сын силен. Немногие носители Орла способны перехватить контроль у своего Защитника.
      – Я поклянусь перед твоим отцом, который все еще Бард, что до этого момента не знала, кем была раньше.
      Она хотела сказать что-то еще, но воспоминания завладели ею. Она закричала и вздрогнула, крик был нечленораздельный, спина изогнулась так, что лоб коснулся мраморного пола. Часть ее почувствовала боль от удара, но почти все ее внимание привлекло красное пятно, расходившееся по яркому одеянию Совы. Она до сих пор чувствовала холодное прикосновение ножа.
      Потом она каким-то образом вернулась в настоящее, и Джес держал ее на коленях.
      – Я никогда не предавала тебя, Джес. Я не играю людьми – теми, кого люблю, – сумела она сказать. – У меня больше нет силы, я отдала ее. – Слова сыпались из нее все быстрее и быстрее. – Мы взяли мою силу и разделили ее, чтобы уравновесить остальные. Бога войны больше не было, поэтому остальные боги тоже должны были умереть. Я направляла заклинание, которое приносило город в жертву: больше никто не знал этого заклинания. Но я тоже должна была умереть. Хиннум поклялся, что убьет меня, но, думаю, он не смог. Вместо этого он отобрал мои воспоминания.
      Джес поцеловал ее в лоб, и для нее это было слишком, потому что она знала, какую боль причиняют ему ее неконтролируемые эмоции. Она не хотела причинять боль Джесу, не могла этого выносить.
      Она высвободилась из его объятий и с трудом встала. Из носа у нее текло, лицо было мокрым, она рукавом стерла всю влагу и отстранилась от Джеса, чтобы прижаться лицом к стене.
      – Я должна была умереть, – спокойно сказала она, прижимаясь лицом к холодному мрамору. Потом изо всех сил ладонью ударила по стене, наслаждаясь болью: ведь ее переносить гораздо легче, чем груз воспоминаний. – Я должна была умереть! – Она кричала это, чувствуя, как крик вырывается из легких и слегка ослабляет напряжение. Она хотела снова ударить стену – на этот раз кулаком, – но сильная рука перехватила ее запястье, разжала пальцы и приложила ладонь к стене плашмя. После этого Джес отпустил ее.
      Она смотрела на свои руки.
      – Я такая старая. Я столько раз терпела неудачи. Я… – Она замолчала. У нее нет права отягощать его болью, у него достаточно своей. Она исправит, что сможет. – Я больше не богиня, просто я очень старая. – Хенна сделала глубокий вдох и почувствовала, как расслабляются черты лица: к ней возвращался самоконтроль. – Я бедное существо, которое не смогло даже убить колдуна солсентиВолиса, потому что я не могла освободиться от его магии. Мне казалось, я смогу помочь твоей матери понять, что случилось с Таером. Я не думала, что она сможет спасти его. Но, по крайней мере, она могла передать известие другим кланам.
      Она беспомощно махнула рукой.
      – Я хотела доставить хоть какие-то неприятности Пути, Черному, понимаешь, потому что на многое я не способна. Я не привыкла просить о помощи и к тому, что мне ее оказывают. Странники не великодушный народ. Они делают то, что должны, как требует их история, но это не приносит им удовольствия. Я не думала, что твоя мать станет помогать мне.
      Ей пришлось снова остановиться и передохнуть. Она была рада, что он стоит рядом, так что ей не нужно смотреть на него.
      – Я не ожидала случившегося… но я не сидела сложа руки, когда твоя семья рисковала всем, Джес. Я помогала всем, чем могла.
      Она замолчала, потому что ей нечего было больше сказать и потому, что, если бы произнесла еще хоть фразу, то кричала бы до боли в горле. Она надеялась, что сказала достаточно, чтобы Джес сохранил то хрупкое равновесие, которое у него существует гораздо дольше, чем у других таких, как он.
      Ей следовало отдалиться от него, уйти сразу после первого поцелуя.
      – Никогда раньше не видел, как ты плачешь, – мягко сказал Джес и провел рукой по ее щеке. Прикоснувшись к ее коже, он негромко зашипел, как человек, дотронувшийся до раскаленного угля.
      Она пыталась взять чувства под контроль, отойти, чтобы не тревожить его. Она не хотела причинить ему новую боль.
      – Ш-ш-ш, – говорил он, взяв ее за плечи и поворачивая к себе.
      Хенна сопротивлялась: она не хотела, чтобы он смотрел на нее, на разбухшее лицо и покрасневшие глаза. Не хотела смотреть на него и видеть, как знание того, кем она была раньше, создает между ними непроходимую пропасть. Но он сильнее ее и настойчивее. В конце концов она попыталась удержать небольшое расстояние между ними.
      Теперь его лицо было слишком близко к ней, чтобы понять его выражение, она видела только блеск глаз, когда он наклонился и лизнул ее разбитую губу.
      – Я тоже не хотел причинять тебе боль, – сказал он. – Никто из нас не хотел. Прости. Я верю тебе, верю. Я был почти уверен, что ты не предашь нас, но Защитник тоже должен был поверить в это. Он не стал бы меня слушать. Успокойся.
      Он поцеловал ее, и этот поцелуй отличался от предыдущего как небо от земли: поцеловал сомкнутыми губами, мягкими, нежными и любящими.
      – Мама говорит, что Вороны умеют хранить тайны; я думаю, она права, – говорил он. – А папа говорит, что небезопасно что-то утаивать от себя. Он тоже прав, по-моему.
      Она перестала сопротивляться, и он убрал руки с ее плеч. Легко провел правой рукой по груди и спустился вниз, к животу, словно почувствовал, какой тугой комок горя, боли и гнева она хранит здесь.
      – Я причиняю тебе боль, – сказала она, не в силах заставить себя отодвинуться. – Я не хочу этого делать. Дай мне время, и я…
      – Снова это похоронишь? – Его голос негромко звучал у ее уха. – Не думаю, что это разумно.
      Он поцеловал мочку ее уха, шею, легко покусывая, распускал тугой воротник.
      Она готова была поклясться, что для нее нет ничего нового в страсти, но под неопытными интуитивными движениями Джеса обнаружила, что ошибалась. Он только начал, а она дрожала от страха, что он остановится, перестанет прикасаться к ней, перестанет говорить с ней этим бархатным голосом… перестанет любить ее.
      – Пожалуйста… – сказала она таким же негромким голосом. Пожалуйста, не позволяй мне причинять тебе боль. Трогай меня. Люби меня.Но она не позволила себе сказать это.
      Он встретил ее взгляд и улыбнулся, они оба улыбнулись: Джес и Защитник.
      – Не волнуйся, – сказал он, продолжая только что начатое путешествие.
      Его губы продвинулись от шеи к ключице, а руки – вниз по изгибу спины и по бедрам. Он остановился лишь тогда, когда губы почувствовали тот комок горя и памяти, который обнаружили руки.
      – Здесь, – сказал он, – так много горя. Позволь помочь тебе.
      Он прижался лбом к ее животу. И его тепло смягчало старую боль, а холод Защитника облегчал ее.
      – Не держись так за боль и ненависть, – сказал Защитник голосом таким же мягким, каким был голос Джеса. – Я разделю свой гнев с Джесом, и станет легче. Иногда на обиды нужно взглянуть при свете дня, Хенна, чтобы их можно было пересчитать, и тогда они смогут уйти.
      Она вздохнула и почувствовала, как отвратительный груз, который она хранила в глубине души даже втайне от себя самой, вздрагивает при свете, который принес Джес.
      – Так много мертвых, – сказал он, и голос его звучал чуть тише, чем голос Защитника. – Слишком много, чтобы держать их здесь. – Его мозолистая рука легко коснулась места над ее сердцем. – Ты любила их, и они любили тебя. Им было бы больно узнать, что они причиняли тебе такую боль. Отпусти их.
      – Ты не можешь читать мои мысли, – ответила она, потрясенная точностью его слов.
      – Конечно, нет, – согласился он. – Но я чувствую то, что чувствуешь ты, и вспоминаю тех, кого потерял, и боль та же самая. Причина та же. – Он улыбнулся, прижимаясь к ее щеке; она почувствовала ямочку. – Эгоизм.
      – Эгоизм?
      Ее поразило, что он как будто принижает ее страдания, делает их обыденными. Она попыталась высвободиться.
      Он рассмеялся, низко и негромко, и крепче прижал ее к себе. Смех Защитника затронул что-то в глубине ее души, и она снова уступила.
      – Эгоизм, – повторил он. – Я не знаю, куда уходят мертвые. – На этот раз рассмеялся Джес, и звук был менее изящным, менее прекрасным, но более веселым. – Но они уходят, оставляя тела. Я видел это. Я чувствовал это. Они уходят в радости, Хенна, боль и страх остаются позади, с теми, кто остался оплакивать их. С тобой и со мной. И боль, которую мы испытываем, она только для нас. Я никогда не увижу свою маленькую сестру Мехиллу, которая умерла в тот год, когда родилась Ринни, и это печалит меня. Ради меня. Я оплакиваю ее даже сейчас, хотя прошло уже одиннадцать лет, как она умерла. Это не плохо, что я горюю, но эгоистично.
      Он сел, чтобы поцеловать ее в живот, потом потерся щекой, и его дневная щетина задевала ткань ее юбки.
      – Пусть их смерти уйдут, – сказал он. – Пусть они перестанут преследовать твое сердце.
      Он ждал, как будто прислушивался к чему-то, чего она не могла слышать. Его терпение, тепло его рук – он словно защищал ее от любых бед – все это было слишком трудно перенести.
      – Ах, вот оно, – сказал он, вставая, так что теперь она со всхлипыванием могла прижаться лицом к его груди. – Мы с Защитником тоже плачем.
      Он принялся покачивать ее и запел колыбельную, как мать, успокаивающая усталого ребенка. Он не Бард, но голос его звучал прекрасно.
      Когда она отстранилась, он ладонью вытер ей щеки.
      – Ты должна простить их, – сказал он. – Они давно мертвы, и твой гнев вреден только тебе. Прости их за то, что умерли и оставили тебя. Прости Хиннума, если это он любил тебя так сильно, что не смог позволить тебе умереть и избавиться от боли.
      Хенна испугалась.
      – Ты ребенок, – сказала она. – Как ты можешь все это знать?
      Шаг, который она сделала назад, получился неловким, спотыкающимся – совсем не решительный широкий шаг, как она хотела, но цели он достиг. Его прикосновение слишком волнует, оно слишком необходимо.
      Он улыбнулся.
      – Истина остается истиной, кто бы ее ни произнес. Отец знает много таких высказываний. «От прощения ты получаешь больше, чем тот, кого прощаешь» – из числа его любимых.
      Улыбка исчезла, глаза его потемнели.
      – Ты потеряла слишком много, – сказал он, и она не поняла, кто это говорит: Джес или Защитник. – Неужели ты ничего не нашла взамен? Никакого дара?
      Она смотрела на него, стараясь сохранить достоинство; он терпеливо ждал, и только в глазах видна была легкая улыбка.
      – Я нашла тебя, – сказала она.
      Он снова улыбнулся и приблизился. Обнимая ее – скорее бурно, чем чувственно, – он прошептал:
      – Когда в следующий раз решишь выглядеть достойно, завяжи сначала блузку.
      Он рассмеялся, когда она с негодующим выражением оттолкнула его.
      – Пойдем, – сказал он. – Я знаю место, более удобное для того, что я задумал, чем этот мраморный пол. Я тут немного побродил, прежде чем увидел, что у статуи твое лицо – сбивает с толку черный цвет.
      – Ты смотришь не на лицо, – сказала она, и он откинул голову и весело рассмеялся.