Послушать только одну из служанок, которая долгие годы разносила блюда в придорожной таверне, — волосы дыбом вставали от ее откровений. Ромили не сомневалась, что способна дать отпор любым посягательствам на ее честь, однако факт оставался фактом: ничтожный мальчишка, убиравший навоз в конюшне, стоял на социальной лестнице куда выше, чем какая-нибудь, пусть даже хорошая, кухарка или служанка. Он и получал больше… Вот и выходит, что поскольку юная Макаран владела несколькими профессиями, которыми в основном занимались мужчины, то и наниматься на работу надо, выдавая себя за парня. А что, собственно, она умела? Ухаживать за ястребами и лошадьми да надзирать за слугами. Еще швеей могла поработать, няней по присмотру за детьми — за эту работу платили больше; однако быть няней, даже швеей означало быть допущенной в дом, следовательно, придется сообщить о себе поболее сведений, чем хотелось. Выбора у нее в общем-то не было — если удастся остаться в Неварсине, то работу следует искать либо на конюшне, либо в соколятне.

А что, это было бы совсем неплохо — животных и птиц она любила, они отвечали ей взаимностью…

Сердце ее в тот момент забилось — прихлынули воспоминания о Пречиозе.

«Вот и хорошо, что так случилось, — зло подумала Ромили, борясь с ветром и небольшими шажками продвигаясь вперед. — Иначе я бы никогда не набралась мужества порвать с отчим домом. Так бы и ходила повесив голову, даже позволила бы, чтобы меня выдали за дома Гариса».

От отвращения ее опять бросило в дрожь. Нет уж, лучше сбежать, даже если остаток жизни ей придется провести на конюшне где-нибудь на чужой стороне.

Снег сменился редким холодным дождем. Конь, ставя ноги, поскальзывался, крупные капли били его по бокам. Он начал тревожно и печально всхрапывать. Тут еще новая напасть — влага мгновенно замерзла, и скоро ее плащ покрылся коркой льда. Надо было срочно отыскать убежище.

Так и брели они по мокрому месиву, в которое превратилась дорога. Скоро тропа разделилась — одна вела к роще старых деревьев, другая, более широкая и натоптанная, но совсем разбитая, шла под уклон. Ромили долго стояла на развилке, всматриваясь в даль, пытаясь взглядом пробить плотный туман, сгущавшийся окрест. Внизу дорога терялась в белесом месиве, клочья тумана в той стороне время от времени открывали небольшой водопад, звонко бившийся об исполинские валуны. Вверху же за рваной влажной пеленой проглядывала каменная кладка или угол какого-то строения. Или ей только показалось?.. Нет, в просвете мелькнула дощатая крыша… Это либо сарай, либо загон, либо овчарня — трудно было разобрать. С другой стороны более натоптанный проселок, шедший под изволок, мог привести в долину, где конечно же были дворы, однако в сумерках сквозь туман не мерцало ни единого огонька.

Что было делать? Шлепать вверх, какое бы укрытие ни представляла собой эта стена? Там хотя бы можно спрятаться от дождя, который, как назло, полил сильнее. Так и побрела по дорожке, ведя в поводу понурившуюся лошадь. Ромили судорожно вздохнула, потом подошла к коню, обняла его и что-то прошептала на ухо. Тот сразу встрепенулся, поводил ушами. Жаль, что не взяла вороного, подумала девушка, взбираясь по тропинке, тот, конечно, был посильнее. Но и этот ничего, по крайней мере, послушен…

Сумерки сгущались, и сквозь крепнущую тьму Ромили различила, что это было жилое строение. Что-то вроде небольшого каменного домишка… Вот и хорошо, какое-никакое, а укрытие. Дверь наперекосяк висела на петлях — собственно, петля была только одна, у другой давным-давно отлетела дужка. Она робко потянула створку на себя… Та отчаянно заскрипела. Отступать было некуда, и Ромили уже решительней распахнула дверь.

Переступила через порог… Внутри было темно.

— Кто там? — донесся из темноты дрожащий голос, и Ромили почувствовала, как боязливо забилось у нее сердце, перехватило горло. Во тьме, оказывается, кто-то прятался.

Она быстро ответила:

— Я не причиню вам вреда. Я всего лишь путник, заблудился, а тут началась буря… — Внезапно Ромили спохватилась: что это она затараторила? Со страху, что ли? Рано пока трусить, и уже более спокойным голосом девушка спросила: — Можно войти?

— Слава Хранителю Разума! Спасибо и тебе, что ты не прошел мимо моего дома, — ответил тот же голос. Ясное дело, женский, решила Ромили. — Мой внук отправился в город — теперь можно не волноваться, теперь его тоже кто-нибудь приютит. Непогода-то разыгралась не на шутку. Я услышала поступь твоего коня и на минутку подумала: может, Рори вернулся, но он уехал на пони, а у тебя, уважаемый гость, настоящий конь. Я не могу встать с кровати, мальчик. Ты не разведешь огонь?

Пообвыкнув, Ромили смогла кое-как рассмотреть помещение. Едва заметно проступила в полутьме кровать в углу, на ней среди кучи тряпья светлым пятном выделялось лицо. Черты его разобрать было невозможно, однако девушка уже догадалась, что разговаривает со старухой. В комнате терпко пахло недавно потухшими угольями. Она подошла к очагу — то там, то здесь вспыхивали редкие, слабые искорки. Что ж, раздуть можно, надо лишь поднапрячься. Дело привычное: быстро набросала сухих веточек, освободила умирающие алые искорки и начала дуть. Когда первые огоньки заплясали в очаге, еще добавила щепочек и наконец сунула в разгудевшееся, разыгравшееся пламя большое розоватое полено. Погрела руки, отдышалась, огляделась… Обстановка была бедная: одна или две лавки, какой-то древний сундук в углу, у стены кровать, на ней полусидя, упершись в спинку, располагалась старуха.

Когда огонь разгорелся, она позвала:

— Иди сюда, мальчик. Дай-ка я взгляну на тебя.

— Моя лошадь… — робко сказала девушка.

— Отведи ее в коровник. Это прежде всего, потом вернешься.

Ромили с трудом накинула плащ и, вздохнув, вышла во двор. В сарае было пусто, только две худые кошки, которые тотчас замяукали и начали тереться о ее ноги. Потом уже, расседлав лошадь и дав ей два хлебца — на сегодня достаточно, — она отломила кусочек и кинула возбужденным зверькам. Кошки на ходу сглотнули пищу, задрав хвосты, бросились за ней следом и улеглись в доме у огня. Сразу принялись вылизывать шкурки…

— Вот и хорошо, — вздохнула старуха. — Я уже беспокоилась насчет них — каково там, на холоде. Ан нет, вишь ты, прибежали, умываются… Иди-ка сюда, парень, дай-ка я тебя получше рассмотрю.

Когда же Ромили подошла к кровати, старуха оттолкнула ее — встань, мол, подальше, а то не вижу. Наглядевшись, хозяйка спросила:

— Как же тебя угораздило в такую погоду выйти из дому?

— Я, местра, направляюсь в Неварсин.

— Совсем один? В такую бурю?

— Я вышел три дня назад, тогда вокруг было тихо.

— Не из южан ли ты будешь — тех, что живут на берегах Кадарина? Рыжий… Очень похож на тех, которые из Хали.

Она поплотнее укуталась в поношенную шаль, потуже связала концы. Три или четыре ветхих одеяла, размером не превышающие лошадиную попону, были брошены на кровать. Старуха выглядела совсем изможденной. Она прерывисто вздыхала.

— Я надеялась, что он успеет сегодня вернуться из Неварсина, — сказала она, — но, видать, снег помешал. Здесь, на севере, снег — это беда… Теперь с тобой да при огне!.. Куда уж тут замерзнуть! Мои старые кости не выносят холода — я-то ничего, сдюжу, а вот кости ни в какую. Прежде чем уйти, он развел огонь — видишь, и дрова оставил; сказал, что успеет вернуться, пока пламя не погаснет.

— Могу я еще что-то для вас сделать, местра?

— Если бы ты сварил кашу, мог бы и съесть ее со мной, — ответила старуха и указала на пустой горшок, чашку и ложку, — но сначала развесь свои вещи, пусть посушатся.

Ромили затаила дыхание — несомненно, она приняла ее за крестьянского парнишку. Девушка скинула сапоги, кожаную накидку, поместила их недалеко от очага. Там же стояла лохань с водой — Ромили помыла посуду в уголке, где помещалась кухня, и, следуя указаниям хозяйки, нашла полмешка муки грубого помола, мешок земляных орехов, соль… Потом подвесила котелок с водой над огнем.

Старуха поманила ее к себе:

— Откуда ты явился, парень, в такое лихое время? Смотри, как непогода разыгралась…

Услышав, что называют парнем, Ромили почувствовала облегчение — если уж старая, опытная женщина приняла ее за мальчишку, то, значит, пронесло, слава Хранителю Разума. Хотя, с другой стороны, что сложного в том, чтобы обмануть полуслепую старую женщину? Надо опасаться тех, кто помоложе, поглазастей… Тут она заметила, что хозяйка все еще дожидается ее ответа — то-то она веки прищурила.

— Мне надо добраться до Неварсина, — сказала Ромили, — там мой брат.

— В монастыре? Ну, ты сбился с дороги — у подножия горы, там, где развилка, следовало взять влево. Теперь уже поздно, тебе лучше остаться здесь. Куда ты поедешь в такое ненастье? Вот вернется Рори, он укажет тебе верный путь.

— Спасибо, местра.

— Как тебя звать?

— Ром… — Ромили поколебалась, замерла, сглотнула окончание. Как же она заранее не подумала об этом? Может, назваться Руйвеном? Как же тогда назвать брата, если спросят? Она притворно закашлялась, словно дым попал в легкие, и ответила: — Румал.

— А зачем ты один следуешь в Неварсин? Ты же не монах. Или ты один из тех сыновей мелких дворян, которых посылают учиться в монастырь? Ты и вправду, видать, из благородных, родился в знатной семье. И руки у тебя чистые, не то что у конюшего.

Ромили едва не рассмеялась, вспомнив то время, когда Гвенис, нахмурившись, разглядывала ее грязные ладошки. «Смотри, — наставляла она воспитанницу, — если не будешь ухаживать за руками, они станут у тебя, как у конюха».

Время ли сейчас вспоминать о той беззаботной поре — ведь старуха ждет ответа. Тут Ромили припомнился сын Нельды, Лоран. Все в «Соколиной лужайке» знали, что он незаконный сын Макарана — недестро, хотя Люсьела часто притворялась, что она слыхом не слыхивала об этой истории, но энергично сопротивлялась всяким попыткам приблизить мальчика к законным детям. Она даже делала вид, что вообще никогда не слыхала о таком.

— Я действительно был рожден в знатном семействе, однако мать была слишком горда и не осмелилась показать меня отцу. Ну, одним словом… я — дитя праздника. Вот мне мать и сказала, что в поместье мне рассчитывать не на что, лучше попробовать себя в городе. Я надеюсь найти работу в Неварсине. Я вообще-то неплохой сокольничий… «Разве это, в конце концов, не правда? Я с куда большим основанием могу считать себя учеником старого Девина, чем Кер».

— Хорошо, Румал, добро пожаловать. Располагайся… Я живу здесь одна со своим внуком. Дочь умерла при родах, отец его отравился в долину на службу к королю Рафаэлю. Ушел куда-то на юг, за Кадарин. Зовут меня Мхари, и живу я здесь большую часть своей жизни. Мы выращивали земляные орехи, пока я не состарилась. Рори трудно одному ухаживать и за деревьями, и за мной. Он, правда, добрый парень — отправился в Неварсин, чтобы продать орехи на рынке. Там он купит крупы, а мне лечебных трав. Когда он станет немного постарше, то сможет, если повезет, найти себе жену, тогда они будут жить здесь. Дом-то добротный… Я ему все оставлю…

— Каша уже, наверное, сварилась. — Ромили поспешила к огню и отодвинула котелок подальше от огня. Потом положила кашу в миску и дала Мхари. Тут же взбила подушки, перестелила постель и наконец занялась устройством места для ночлега.

— Какой ты умелый, совсем как девушка, — заметила Мхари.

Сердце у гостьи замерло, однако она быстро справилась с замешательством и объяснила:

— Это все у меня от дружбы с птицами. Они меня всему научили, и прежде всего терпению. Бабушка, каша остынет. Ешьте! Потом ложитесь спать. Все равно Рори в такой буран не вернется домой.

Ромили устроилась у очага с полной чашкой каши, потом помыла посуду, разделась и устроила у огня часть своей одежды. Пусть сохнет. Лавка, на которой она расположилась, была жесткая. Дважды она в течение ночи просыпалась, чтобы подбросить дров в огонь. Ближе к утру ветер стих, и она провалилась в забытье. Разбудил ее громкий стук в дверь. Мхари села в кровати.

— Это Рори, — заявила она. — Отодвинь задвижку.

Ромили едва не ахнула от страха. Она попала в глупейшее положение. Уже перед самым сном она закрыла дверь. Ясно, что старуха не могла этого сделать. Неудивительно, что парень перепугался, что там с бабушкой, и начал ломиться в дом. Ромили поспешно отодвинула задвижку.

В комнату ворвался здоровенный усатый мужик. На нем было напялено что-то, напоминавшее рваный мешок, а поверх него плащ. Такую одежонку в Хеллерах уже не носили с той поры, когда ее отец был ребенком. В руке у Рори блеснул длинный нож, еще мгновение — и он вогнал бы лезвие в грудь Ромили, но в этот момент старуха истошно вскрикнула:

— Постой, Рори, парень не сделал мне ничего плохого. Он позаботился обо мне, накормил кашей. Я упросила его остаться на ночь.

Верзила опустил нож, подошел к постели.

— С тобой действительно все в порядке, бабушка? Когда я наткнулся на запертую дверь, да еще этот чужак… Как только я его увидел, у меня сердце взыграло! Ну, думаю, не причинил ли он тебе вреда?

— Слава Хранителю, что он заглянул ко мне — буря не на шутку разыгралась. Огонь-то совсем потух, и, если бы не он, я бы так и замерзла в постели.

— Тогда благодарю тебя, кто бы ты ни был, парень, — заявил хозяин, сунул оружие в ножны и поцеловал старуху в лоб. — Да-а, таких буранов здесь давно не бывало. Я еле пробился, дороги совсем развезло — то снег, то дождь, под ногами месиво, а я все беспокоился, как там моя бабуля. Вишь, задержался я — ну, думаю, совсем окоченела, совсем, наверное, кишки свело. Приготовить-то еду она не сможет. Я тебя, бабушка, никогда не брошу. Если тебе нужно мое сердце, возьми его, — добавил он, глядя на девушку.

Ромили встрепенулась — как-то необычно прозвучала в его устах последняя фраза, одно из самых древних выражений гостеприимства. Не слишком ли торжественно, встревожилась она, однако парень, не делая паузы, продолжил рассказ:

— Я отправился в дорогу, как только прекратился дождь. Домой надо, объяснил я приютившим меня людям. Они говорят: останься до рассвета, куда ты попрешься, ни зги не видать. А у тебя, оказывается, все хорошо. Тепло, сытно… Это очень важно, бабушка… — Рори нежно взглянул на старуху, затем бросил накидку на свободную лавку, спросил: — Мне ничего поесть не оставили? — и, не дожидаясь ответа, проверил котелок.

Каша уже успела застыть, хозяин все-таки сунул туда грязный черпак и прямо из черпака, помогая себе пальцами, начал пожирать пищу.

— Тепленькая еще, это здорово, — одобрил он. — А на улице такой мороз, Зандру так и садит холодом. Деревья, земля обледенели, покрылись во-от такой, — он раздвинул большой и указательный пальцы, чтобы показать, какова толщина льда, — коркой. У меня сердце всякий раз съеживалось, когда старый Хорни оступался и начинал скользить. Только бы конь ногу не сломал… Тогда каюк! А съездил я, бабушка, удачно, привез и крупы, и хлеба, а также сухих фруктов — там лежат, в мешке. Жена мельника прислала их тебе в подарок. Сказала, чтобы ты поправлялась…

Он повернулся к Ромили и попросил:

— Не в службу, а в дружбу, ты не смог бы развьючить моих кляч? Руки у меня окоченели, я узлов развязать не смогу, пока пальцы не отогреются. А ты вроде ночь провел в тепле!..

— Буду рад, — ответила девушка. — Мне в любом случае надо сходить и взглянуть на моего коня.

— У тебя есть лошадь? — Нескрываемый жадный интерес промелькнул в его взгляде. — Я всегда хотел иметь скакуна, но они не для таких, как я! Ты, видно, вырос в знатной семье.

Ромили накинула плащ на плечи и, не отвечая ни слова, вышла во двор. Здесь недалеко от порога стоял похожий на оленя червин[20], на котором приехал Рори. Второй — поодаль… Мешок с зерном она отволокла в коровник, а седельные сумы втащила в дом и оставила возле очага.

Рори сидел возле бабушки и, склонившись над ней, о чем-то тихо спрашивал. Старуха так же вполголоса отвечала. Они были так увлечены беседой, что Ромили решила, будто они и не заметили ее, и вновь осторожно выскользнула во двор, добралась до коровника и, отыскав свой мешок, накормила коня — дала ему еще два хлебца, погладила по морде… Рядом с коровником стояла будка — отхожее место, и Ромили забежала туда. Когда она увидела свое нижнее белье, она вздрогнула от испуга — красные пятна расползлись по материи.

«Боже, я же из-за всего этого забыла про цикл! Спокойно!.. Дело швах, если распаниковаться. Как же это я промахнулась?»

Она оторвала край старой нижней юбки, сделала прокладку. Что же дальше? По этому признаку легче легкого обнаружить, что она женщина. Может, сразу бежать отсюда? Старуха говорила, что Рори покажет ей дорогу на Неварсин. Неужели он немедленно выгонит ее? С него станется… Надо бы ввернуть в разговоре, что ее ждут в городе, и если она не появится в срок, то отправятся разыскивать… Надо что-то решать.

С этими мыслями она подошла к порогу, прислушалась… Старуха объясняла внуку — говорила очень тихо, но Ромили все-таки уловила.

— Паренек был очень добр ко мне, а то, что ты задумал, этого нельзя! Это грех — нарушить законы гостеприимства.

Рори ответил тихо, угрюмо:

— Ты же знаешь, как я мечтал о коне. Все время, пока жил здесь… Лучшей возможности не появится. Если этот ублюдок сбежал, то его никто не будет отыскивать. Ты видела его плащ — за всю жизнь мне не то что поносить, пощупать такую вещь не доводилось. А брошь какая?! За нее в Неварсине дадут столько монет, что хватит и на лечение, и на все что угодно. Что ты, должна ему, что ли? Ну развел огонь, ну сварил кашу — так это о себе думал, а не о тебе. Я ему очень быстренько чик по горлышку — он испугаться-то не успеет!

Ромили невольно прикрыла рукой горло. Он хочет убить ее! Это было так странно. Убить человека за какую-то брошь, за кожаный плащ, за горсть монет в кошельке, за лошадь, стоявшую в коровнике. Лишить жизни за это ? Ромили было бесшумно подалась назад, но мысль о том, что без плаща, без лошади, без еды она погибнет, остановила ее.

Оказывается, за порогом родительского дома лежал страшный, непонятный мир. Девушка начала подспудно осознавать, что здесь, среди людей, надо держать ухо востро. И вот еще что: хуже всего быть жертвой, а уж считать себя ею — полная безнадега. Злоба несколько охладила ее, прояснила мозги. Что ж, Рори, попробуй, только предупреждаю — не на ту напал! То есть не на того!.. Ромили крепко сжала рукоять кинжала, висевшего на поясе. Однако стоп! Чему научило тебя общение с ястребами? Прежде всего терпению — точнее, выдержке. Ни в коем случае не дать им понять, что она знает об их планах. Плащ и вещи надо взять в любом случае. Коня тоже нельзя потерять. Она тут же вернулась в коровник и оседлала лошадь. Оставалось только вскочить в седло — и ищи свищи!..

Теперь плащ. Держа руку на рукояти кинжала, она вошла в дом. Рори, сидя на лавке, снимал башмаки, старая Мхари спала в кровати. Или притворялась, что спит… Заметив Ромили, хозяин попросил:

— Слушай, парень, помоги скинуть обувку, а то руки не слушаются.

— Охотно, — согласилась девушка, решив, что босому несподручно гоняться за обутым. Она наклонилась и обеими руками взялась за ботинок… Рори чуть подался вперед, и Ромили заметила блеск лезвия ножа.

Не раздумывая, она с силой пихнула его коленом — примерилась так, что чашечка ударила в подбородок. Что-то хрустнуло… Раздался звериный вопль… Лавка опрокинулась, и Рори полетел на пол. Все лицо у него было в крови — то ли она ему зубы выбила, то ли губу разбила. В следующее мгновение Ромили, схватив плащ, бросилась к двери, однако парень успел сообразить, что к чему, и бросился за ней. Мгновение — и он схватил ее прежде, чем девушка успела убежать. Повалил на пол. Ножа у него в руке уже не было — выронил, наверное, от неожиданности… Ромили отчаянно сопротивлялась, однако в таком положении ей было не справиться с верзилой. Рубашка у нее на груди лопнула, его пальцы уже добрались до ее горла, и в этот момент Рори замер.

— Бог мой! Титьки, как у коровы!.. Ты что, девка, что ли?

Он перехватил ее руку — девушка пыталась выцарапать ему глаза, — завел за спину, затем поставил Ромили на ноги и пинками погнал в маленькую каморку, служившую кухней.

— Эй, бабушка! Посмотри-ка, какого гостя нам послало небо. Черт, я едва не пришиб ее, как муху. Надо же — четыре года подыскивал себе жену, копил по копеечке, а тут она сама явилась ко мне. — Он засмеялся. — Не бойся, сучка, теперь-то я не причиню тебе вреда, будешь в целости и сохранности… Разве что помну немного. — И опять заржал. — Вот так удача, бабушка! Теперь будет кому присмотреть за тобой, когда я буду в поле или уеду в город или на мельницу.

Обрадованный парень развернул девушку к себе и влепил ей сочный поцелуй — так и впился разбитым ртом.

— Значит, ты была в обслуге у какого-то важного господина, а теперь сбежала, не так ли? Вот и замечательно — вот твоя кухня. Ты останешься здесь.

Последние слова буквально лишили Ромили сил, однако надо было что-то делать. Рори совсем обезумел — он уже сильно возбудился и принялся целовать ее, начал стаскивать с нее одежду.

— Ладно, — стараясь говорить хриплым голосом, согласилась Ромили, — по крайней мере, ты не хуже того ублюдка, за которого меня хотели выдать.

Вымолвив это, девушка вдруг осознала, что только что сказанное не так уж далеко от истины. Она продолжала:

— Раза в два старше меня, любит лапать по углам беспомощных девушек. Ты все-таки и помоложе, и почище.

Парень задумался, потом заявил:

— Думаю, у нас все будет хорошо, когда мы привыкнем друг к другу. Мы с тобой будем делить постель, еду и огонь, а потом сам лорд Сторн обвенчает нас, как это бывает у благородных. Ты умеешь готовить, я люблю вкусно поесть, а то эта каша во где у меня сидит. — Он чиркнул ладонью по горлу.

— Постараюсь, — согласилась Ромили. Она пыталась говорить безмятежно, даже игриво. — А что будет не так — не сомневаюсь, местра Мхари подскажет.

— Ты что, считаешь себя лучше бабушки? Ты должна называть ее домна Мхари. Поняла?.. Если только она позволит, можешь изредка окликать ее бабушкой…

— Я не думала ее обидеть… — всполошилась Ромили. Как это она не заметила, что обратилась к старухе, как к прислуге!

— И вот еще что — раз ты девка, значит, будешь каждый день подмывать ее, стелить постель, переодевать ее.

— То-то я смотрю, она очень аккуратна для парнишки, — подала голос Мхари.

Ромили подошла к ней и, приподняв, устроила поудобнее, затем налила теплой воды из кувшина, помыла ей руки, ополоснула лицо. Рори указал на стопку чистого белья в углу — пришлось заняться и переодеванием… Мысли о том, в какую историю она влипла, не оставляли ее. Какая же она дура! Зачем надо было бежать из дома? Почему же родные не спускали с нее глаз до тех пор, пока не свершится обряд бракосочетания? «А потому, — мрачно укорила она себя, — что все родственники решили, что ей не до побега. Ей бы спину подлечить». У Ромили заныло в животе от одной мысли, что этот неотесанный грубый деревенщина разделит с нею ложе. Теперь, конечно, он не убьет ее — хуже, он ее обрюхатит, и будет это продолжаться из года в год. То-то колом вышли ей насмешки над Дарисой. Как же она была глупа, хихикая и фыркая при виде ее расплывшихся форм!

— Что ты стоишь? — закапризничала старуха. — Одевай поскорее, я совсем замерзла. Как тебя называть?

Ромили на мгновение задумалась — какой смысл было скрывать свое настоящее имя? А если отец не оставит поисков и сюда доберутся его люди? Подумав, девушка ответила:

— Калинда.

— Пошевеливайся, Калинда, я вся дрожу.

— Простите, матушка Мхари. — Подобное обращение было вполне Уместно. — Я тут задумалась… — Ромили наконец переодела ее, накинула на плечи старухе шерстяную шаль, потом уложила на подушки, накрыла одеялами.

— Вот и хорошо, что сговорились, — ободрила ее Мхари. — Он человек добрый и никогда не будет бить тебя просто так, без надобности.

— Да, добрый, — захныкала Ромили. — Что ж он так полез на меня? Мне сегодня никак нельзя. Месячные у меня…

— А-а, ну и хорошо, — закивала старуха. — Вот и хорошо, что сказала: мужики совсем глупые в этом смысле. Он ведь мог отлупить тебя за то, что ты сопротивляешься. Мой-то мужик почем зря махал кулаками. Все ему было нипочем. Если напьется — давай, и все тут! Я его тогда к служанке спроваживала… Да-а, были времена, когда у нас была служанка. Не веришь? И кухарка была… А теперь взгляни на меня. Ничего, с твоей помощью я поправлюсь, и Рори теперь не придется варить кашу и печь хлеб. Разве это занятие для мужчины? Взгляни, какой он красивый парень. И добрый до жути… Никогда худого слова от него не слышала, не брезговал помыть меня, поправить постель. Кормил, давал горшок. Кстати, о горшке. — И она указала на угол.

Пришлось и этим заняться…

«Она считает, что лучше такой жизни ничего быть не может. Как же, у меня будет муж, хозяйство… Старуха не спустит глаз с меня». Эта мысль вызвала у Ромили прилив отвращения, но бунтовать еще не время. Не время драться… «Возможно, какой-нибудь женщине все это придется по душе — собственный дом, работящий муж, который, оказывается, так добр к своей бабушке».

Она вышла во двор, выплеснула содержимое ночного горшка.

«Неужели я отказала дому Гарису, чтобы вот так, силком быть выданной за этого варвара, пусть даже доброго и честного? Хороша честность — едва не придушил гостя. Ладно, в любом случае у меня есть в запасе несколько дней. Придется по-прежнему притворяться… До тех пор, пока они не ослабят надзор».

Когда с заботами о старой женщине было покончено, Ромили отправилась за водой. Уже рассвело, и в утренних сумерках девушке пришлось приняться за работу: поставить кипятиться грязное белье, потом, следуя указаниям Мхари, замесить тесто, поставить каравай на огонь. Когда хлеб испекся, старуха разрешила ей передохнуть.

Значит, и поразмыслить… Крепко задуматься…

Итак, что мы имеем? Когда Ромили заглянула в коровник, то обнаружила, что лошадь ее расседлана и накрепко привязана к яслям веревкой. Ну, это пустяки, если удастся, то она вмиг разрежет ее. Надо дождаться, пока Рори разденется, скинет сапоги. Мешок свой можно оставить, это не страшно, но вот теплая одежда и, прежде всего, кожаный плащ?.. Без них невозможно пускаться в путь. Нет, и без еды нельзя…

Может быть, сегодня ночью, когда все уснут? Ромили легла на другой бок. Вроде бы старуха сказала, что должно потеплеть. Хранитель, спаси меня! Если это животное доберется до меня, то, значит, и этим делом придется заниматься при старухе? Как же живет бедный люд! Это же просто ужас!..

«Может, лучше вернуться? Ну ее, эту свободу! Что значит она по сравнению с сытой, защищенной от всех напастей жизнью? Стану женой дома Гариса… как ястреб на жердочке, привязанный за ногу. Наденут на голову колпачок, то бишь всякие наряды. Кому она нужна, эта свобода? Одна радость — Пречиозу выпустила. Как она высоко взлетела!..»

Волнующая радость охватила ее. Никогда Дарен не будет владеть ее ястребом. Это ли не доказательство? Птица вернулась к ней по собственной воле оттого, что полюбила ее, привязалась к ней. Ведь могла же улететь. А вот от Дарена улетела. И никогда не вернется.

«Теперь она свободна, теперь она никому не принадлежит. Не то что я…»

Рори мог овладеть ею — что тут поделаешь? Но за это он дорого заплатит, ему удастся взять Ромили, только когда она потеряет сознание от побоев. Но принадлежать ему она никогда не будет, не дождется… Она будет как плохо обученный ястреб — он всегда улучит момент и улетит.

…Она стирала весь день, к вечеру рук поднять не могла, но белье — чистое, свежее — висело для просушки. Будет чем застелить кровать — не отдаваться же этому громиле в грязи.

Потом принялась варить суп — нашла на кухне бобы, приправы. Рори, вернувшийся с улицы, увидев, что она занимается обедом, достал откуда-то мешок с сушеными грибами.

— Вот, это для супа. Это будет наш свадебный ужин, — сообщил он, сгреб ее в свои объятия, поцеловал в шею.

Ромили стиснула зубы, не отпрянула, и он принял это за согласие и влепил еще один поцелуй. Прямо в губы…

— Завтра ты уже не будешь такой мрачной, моя юная леди. Эй, бабушка, она хорошо о тебе заботится? Если что, ты мне скажи, я ее поучу.

Он взял свою ветхую, всю в заплатах накидку, оглядел, отбросил в сторону, потом снял с вешалки кожаный плащ Ромили, с трудом натянул его на плечи и уже с порога с изрядной долей надменности заявил:

— Он тебе больше не понадобится. Тебе будет незачем ходить со двора, разве что в отхожее место. Скоро потеплеет, потом придет весна… так что обойдешься.

Рори ушел. Ромили едва сумела сдержать гнев. Ишь ты как распоряжается! Натянул на плечи плащ ее брата — и хоть бы что! Ладно, негодяй! Пока я твою накидку припрячу — ничего, что старенькая, все еще теплая. Еще кошелек с монетами — пусть их не так много, — тоже хорошенько спрячем, без них нечего делать в Неварсине. К сожалению, сумма маленькая — Макаран был щедрый человек и покупал жене и дочерям все, что они желали, но вот с наличными… Зная, что деньги в повседневном обиходе им не нужны, он выдавал им только по одной серебряной монете, которые они могли потратить на ярмарке. Конечно, если Рори увидит их, эта сумма покажется ему настоящим богатством. Ромили улучила момент, когда старуха не могла проследить за ней, и, спрятавшись за развешанным бельем, завернула монеты в тряпочку и спрятала у себя на груди. В кошельке же оставила пару мелких медяшек. Девушка была уверена, что рано или поздно Рори спохватится и сообразит, что она не могла отправиться в дорогу без денег, и обязательно обыщет ее — вот почему следовало хоть чем-то утихомирить его жадность.

К вечеру вся «семейка» собралась за дощатым, ничем не покрытым столом. Ромили поставила посредине котелок с супом, рядом — испеченный ею каравай. Рори недовольно заворчал — хлеб, мол, сыроват. Что она могла поделать? Не такая уж искусная стряпуха из нее получилась. Старуха была настроена более миролюбиво — ничего, успокоила она внука, девка молодая, еще научится. Хлеб печь вообще большое мастерство, не то что суп варить, а суп получился неплохой, есть можно… Когда пришло время ложиться спать, Рори тяжело глянул на нее и объявил, что сегодня она может спать на кровати вместе с бабушкой. Он подождет четыре дня. Не больше…