— И с тобой, мой господин.

Кэрил повернулся и направился к узкой, мрачной теснине. Аларик бросился вслед за ним, схватил мальчика. Тот начал было сопротивляться, однако Аларик ударил его и накрепко прижал к полу.

— Это вы свихнулись, ваи дом'ин, — усмехаясь, заявил он. — Сынок самого Лиондри попал к нам в руки, а вы собираетесь отпустить его? Такого заложника?! Нет уж, дудки, вы как хотите, а я его теперь не выпущу. Если этот щенок будет с нами, мы всегда сможем договориться с Ракхелом, а уж с Лиондри Хастуром и тем более.

— Значит, ты вот как решил вознаградить его за то, что он помог нам избежать опасности? — не выдержала Ромили. Голос ее дрожал от гнева, однако Аларик и бровью не повел.

— Ты глуп, парень. И вы тоже, господа, — добавил он, обращаясь к дому Карло и Орейну. — Щенок мог поступить честно и указать нам путь — как же не поверить таким чистым глазам и ангельскому личику? Но те, кто постарше, обладают лараном. Если даже он полагает, что не сможет причинить нам вреда, как мы можем быть уверены, что они не отыщут наши следы? Стоит им только покопаться в его мыслях — нам крышка. Я не хочу причинять ему вреда, ни один волосок у него с головы не упадет, но он останется с нами до той поры, пока мы не преодолеем ледник и люди Лиондри уже не будут нам опасны. Мы можем оставить его в Каер-Донне или в любом другом месте.

— Если с ним что-нибудь случится… — мягким, проникновенным голосом сказал дом Карло, и Ромили содрогнулась — не хотела бы она испытать на себе гнев такого человека, как ее хозяин. Дом Карло ощупал лоб мальчика. — М-да, не хотелось такой монетой платить мальчику за то, что он сделал для нас. Но он без сознания, и мы не можем оставить его здесь в таком состоянии. Он погибнет от холода. Придется взять его с собой. Нам больше нельзя терять время. Мы с тобой еще поговорим на эту тему, Аларик. — Потом распорядился: — Возьмешь его, Румал, он не может держаться в седле самостоятельно. Может, лучше привязать его к себе… Все, разговоры окончены. Отправляемся!..

Тут же все было в точности исполнено — мальчика привязали к седлу, Ромили оставалось только поддерживать его, чтобы он случайно не сполз на одну сторону или, того хуже, не рухнул на покрытую льдом каменистую тропу. Разговоры скоро прекратились, в молчании они забирались все выше и выше. Только сторожевые птицы время от времени начинали верещать под покрывалами. От холода, наверное… Двигаясь в темноте, придерживая обмякшее, слабенькое тело Кэрила, Ромили не могла избавиться от воспоминаний о Раэле. Словно бы это он прильнул к ее груди и спит. Прежняя тоска и горечь охватили ее. Увидит ли она когда-нибудь меньшого братишку?

Узкая тропка все круче и круче взбиралась вверх — девушка уже почти легла на мальчика, а тот — на голову коня… Заметно нервничали сторожевые птицы, пытались расправить крылья; их волнение передалось коням и червинам… Ромили попыталась мысленно успокоить их, однако добиться надежного контакта никак не удавалось. Ее самое все время трясло, к тому же угнетал страх за мальчика — что-то он надолго примолк…

Неожиданно в ночной мгле раздался истошный вопль. Услышав его, Ромили почувствовала, как кровь застыла в жилах. Лошадь под ней дернулась и всхрапнула — девушке с трудом удалось подчинить ее своей воле. Стервятники заерзали, одной из птиц — кажется, Благоразумию — удалось скинуть колпачок, и она в панике захлопала крыльями. Ромили чуть привстала в стременах, и в этот момент снова прозвучал визгливый, наводящий ужас крик. Ей не надо было объяснять — так могли кричать только баньши. Это были огромные птицы, потерявшие способность летать. Они жили выше границы вечных снегов, были слепы, но обладали отличным обонянием и — что самое главное — длинными, прочными как сталь когтями. Всякое теплокровное существо они находили по запаху и могли одним ударом лапы выпотрошить коня или человека. Ночью они еще могли кое-что различать, но в дневное время свет красного солнца ослеплял их. От их жутких криков жертвы обычно замирали на месте. Теперь же Ромили молилась о том, чтобы, не дай Бог, не увидеть их наяву.

Этот крик привел в чувство Кэрила — мальчик застонал, пошевелился, принялся ощупывать шишку на голове. Это испугало коня — тот и так со всей возможной осторожностью переставлял ноги. Дорога была скользкая и неровная… Ромили наклонилась вперед и тихо шепнула:

— Все в порядке, но тебе следует вести себя тихо-тихо — дорога здесь очень опасна. Если напугаешь коня — беды не миновать. Он может упасть. Пожалуйста, веди себя потише, Кэрил.

— Госпожа Ромили! — прошептал он.

Девушка тут же пресекла всякую попытку к разговору:

— Тихо!

Малыш тут же замолк, повернулся к ней. Глаза уже совсем обвыклись с темнотой, и Ромили отчетливо разглядела маленькое, милое, перепуганное до смерти лицо. Потом Кэрил еще раз пощупал шишку на виске, поморгал и притих. Ромили оставалось только надеяться, что он не закричит от страха.

Мальчику удалось взять себя в руки, он уже почти беззвучно шепнул:

— Как я очутился здесь? Что произошло? — Потом, словно что-то вспомнив, добавил: — Меня кто-то ударил? — В его голосе прозвучало скорее удивление, а не гнев.

По-видимому, его, папенькиного любимчика, до сих пор никто не осмеливался и пальцем тронуть.

— Не бойся, — едва слышно выдохнула Ромили. — Я не дам тебя в обиду.

Мальчик осторожно поерзал, уселся поудобней в седле — теперь он уже мог сам наклоняться вперед, балансировать, что значительно облегчило Ромили управление конем.

— Где мы? — так же тихо спросил Кэрил.

— Движемся по дороге, на которую ты нас вывел. Дом Карло вынужден был взять тебя с собой, потому что ты потерял сознание и не мог вернуться, а если бы остался в расселине, погиб от холода. Аларик настаивал на том, чтобы взять тебя в заложники, однако Орейн не позволил ему…

— Лорд Орейн всегда был добр ко мне, — ответил Кэрил. — Даже когда я был совсем маленьким… Как бы я хотел, чтобы папа перестал враждовать с ним! Отец настоятель будет очень сердиться на меня…

— Ты же ни в чем не виноват.

— Отец настоятель говорит, что в любом несчастье виноват пострадавший. Тем или иным образом. Всякая беда есть наказание, оно непременно настигает человека. Не в этой, так в другой жизни. Если мы совершаем добро — наградой будет радость; если же согрешим — на нас падут невзгоды. Пусть даже мы сами не можем осознать, в чем провинились. Я, правда, не совсем понимаю, как это так получается, но он объяснил, что все пойму, когда стану постарше.

— Я, должно быть, тоже слишком молода для этого, — посетовала Ромили и невольно беззвучно рассмеялась — какие вопросы философии христофоро решали они на скользкой, опасной дороге. — По крайней мере, мне не стыдно признаться в этом.

Орейн услышал легкое хихиканье. Он подъехал ближе, подождал, пока дорожка чуть расширилась, и спросил:

— Проснулся, маленький Кэрил?

— Я и не спал, — серьезно ответил мальчик. — Кто-то ударил меня.

— Правильно, — также серьезно согласился Орейн. — Дом Карло предупредил этого человека, поверь мне. Теперь ничего не поделаешь, придется тебе скакать с нами до Каер-Донна. Одному тебе не вернуться назад. Я бы с удовольствием поверил тебе — знаю, ты не обманешь, но помню, кто-то говорил, что твой отец обладает сильным лараном и сможет прочитать твои мысли, когда ты вернешься. Даю слово, когда мы приедем в Каер-Донн, тебя отправят к отцу. Станешь, если можно так выразиться, знаменем перемирия. Он… — Орейн кивнул в сторону едущего впереди всадника, в котором можно было узнать дома Карло, — очень сожалеет и верит, что все обойдется. Ты не заболеешь… Но мне следует предупредить тебя, чтобы ты здесь не трепал языком…

— Господин… — начал Кэрил, однако Орейн предостерег его жестом и быстро предложил:

— Ты бы не хотел пересесть ко мне? Со мной будет удобнее. Правда, только после того, как мы одолеем этот участок… Здесь опасно останавливаться и менять лошадей. Можно поступить по-другому: если ты даешь слово Хастура, что не будешь пытаться сбежать, я прикажу освободить от груза одного из червинов, и ты поедешь один. На настоящем седле…

— Спасибо, — вежливо поблагодарил Кэрил, — но я бы хотел остаться… — Он на секунду запнулся, потом закончил: — …с Румалом.

Девушка была поражена его самообладанием. Никакой другой ребенок, она была уверена, не справился бы с подобной ситуацией.

— Береги его, Румал, — предупредил Орейн, — скачи осторожно. — И отъехал.

Ромили заботливо приподняла мальчика и позволила ему сесть поудобнее. При мысли об этом необыкновенном ребенке у девушки потеплело на душе. Бесспорно, он куда умнее и развитие Раэля, но главное то, что он умел сострадать людям. Или уважал их?.. Вот, например, не выдал ее. Зачем Кэрилу молчать? Наоборот, ему было бы выгоднее объявить во всеуслышание, что она женщина. То-то бы началась суматоха! Какими бы глазами смотрел на нее Аларик?..

Но Кэрил смолчал. Он поступил благородно — не в смысле куртуазного обхождения, а в самом что ни на есть обыденном, человеческом. Каждый должен бережно относиться к ближнему своему, ибо жизнь и разум — бесценный дар.

Необычный мальчик! Удивительный!..

Вот, например, дом Карло — тот, по-видимому, тоже догадывался, что она женщина. Вроде бы он держал это в секрете — опять же, по каким причинам — неизвестно. Странно другое: какое двусмысленное выражение употребил Орейн, когда прибежал будить ее? «Дом Карло с тобой? Сейчас нет времени на приличия!» Выходит, дом Карло поделился с ним — возможно! — своей догадкой, и тот не сообразил ничего лучше, как искать господина в ее постели. В соломе!.. Несмотря на обжигающий мороз, Ромили почувствовала, как вспыхнули от стыда ее щеки. К какому же сорту женщин он ее отнес? О каком же благородстве здесь может идти речь? Оба они — и дом Карло, и Орейн — неплохие люди, но тем не менее!.. Жизненные передряги выбили из них то благородство, которое так украшало и выделяло маленького Кэрила. Ведь ради того, чтобы спасти отца, он указал им безопасный проход и фактически отдал себя в руки своих врагов.

Так должны научиться поступать люди, иначе все это бессмысленно. Даже ее дар и ларан этого двенадцатилетнего отрока.

Ужасно, что такой добрый и неплохой человек, как Орейн, видит в каждой женщине шлюху. Хорош благородный лорд! Уже без кавычек благородный… Истинный джентльмен. Она верила ему — и вот на тебе!

Вдруг откуда-то сверху из нагромождения скал вновь раздался вопль баньши. Теперь уже ближе. По телу пробежала дрожь — девушка не могла справиться с испугом, казалось, хищная птица охотится именно за ней. Теперь ей стало понятно, что чувствует и как ведет себя жертва. В глазах помутнело, сознание переполняло жуткое ощущение полной беспомощности, опасности… Кэрил застонал и торопливо прикрыл руками уши, трепет агонии пробежал по его телу. Люди впереди едва могли управиться с конями — те совершенно обезумели. Сторожевые птицы принялись бить крыльями, червины впервые подали голос — никогда ранее Ромили не слышала, как они кричат. Этот рев, жалобный, терзающий душу, пронзил Ромили насквозь. Животные сбились в кучу… Один червин споткнулся, упал, с ним повалился и всадник. Заскользил куда-то под уклон, потянув за собой пони. Одним словом, началась неразбериха. Жуть, овладевшая сердцами людей, казалось, хлестнула через край. Тут еще крики стервятников окончательно взбудоражили коней. Ругань людей, пытавшихся удержать скакунов, хлопанье крыльев и, наконец, вскрик баньши. Тут же ему ответила еще одна…

Ромили отчаянно встряхнула Кэрила.

— Прекрати паниковать! — заорала она. — Помоги мне успокоить птиц!..

Дышала девушка прерывисто — легкими толчками пар вырывался изо рта, но она уже не видела этого. Ромили сосредоточила мысли на этом невнятном отзвуке начавшейся среди птиц, людей и животных паники — именно в это чуть посвечивающее радужное зарево она направила поток мыслей… Сразу почувствовала импульсы, исходившие от Кэрила, и посланные им вдогон флюиды мира, тепла, спокойствия и любви. Прежде всего они оба обрушили эту силу на птиц — те затихли быстро, сложили крылья, принялись чистить перышки. Наконец поерзали на жердочках и замерли. Теперь Карло и его людям стало куда проще приструнить животных, навести хотя бы какой-нибудь порядок. Дом Карло распоряжался скупо, ясно — сразу было видно, что человек привык командовать. Прежде всего он перестроил колонну — теперь дорога позволяла двигаться в несколько рядов; вот он и собрал свою группу покучнее…

Между тем приближался рассвет, и в подступившем сумеречном свете обозначились контуры нависавших над дорогой скал. В небе засветились розово-пурпурные перья облаков. Стало ясно, что путь их через небольшую теснину вел на заснеженную гладь ледника. С того места, где они собрались, было видно, как по сереющей поверхности плавали неясные огромные тени. Тут горы потряс еще один жуткий вопль, ему вторил другой — еще пронзительнее, еще более душераздирающий.

Орейн сжал губы, долго всматривался во все более четко проявляющиеся тени, потом сказал:

— Вот что нам нужно! Прежде всего дневной свет, но до него еще добрый час. Правда, даже когда взойдет солнце, нам вряд ли удастся избежать встречи с этой пакостью. Черт бы побрал этих тварей!.. И на месте оставаться нам нельзя, нас схватят. Значит, надо перебраться на ту сторону досветла. Потом дорога будет полегче, пойдет под уклон, углубится в лес, там наши следы затеряются… А здесь нас и слепой отыщет, а Лиондри, уверен, возьмет с собой не менее полудюжины этих чертовых лерони!

— М-да, мы, как говорится, находимся у самой ловушки, — прибавил Карло. Он примолк, его лицо окаменело, и он вымолвил: — Погони нет. Пока еще нет… Мне не нужны лерони, чтобы осмотреть дорогу. Ты сделал страшную глупость, Аларик, ударив мальчика. Пока он у нас, Лиондри не отстанет, он пойдет за нами и через все девять преисподен Зандру. Теперь-то он лично заинтересован в этом.

— Если парень будет с нами, — сквозь зубы ответил Аларик, — мы, по крайней мере, спасем себе жизни.

Кэрил приподнялся в седле и сердито выкрикнул:

— Папа никогда не поступится честью, даже ради сохранения жизни сына! И я не хочу этого!

— Какая тут честь, — возмутился один из спутников, — когда вокруг полно баньши! Они нам всем сейчас раздадут пропуска в царство Зандру.

— Я не желаю слушать… — начал было Кэрил, но Ромили успела перехватить его запястье — мальчик уже был готов нанести удар оскорбившему его. Дом Карло добавил примиряюще:

— Достаточно, Кэрил. Благородные чувства, конечно, украшают сына Лиондри, однако, парень, надо знать меру. У нас нет времени на пустую болтовню. В любом случае мы должны перебраться на другую сторону ледника. Хотя у меня нет никакого желания ущемлять твое достоинство, я все-таки буду вынужден заткнуть тебе рот, если ты не в состоянии держать язык за зубами. Моим людям вряд ли придется по нраву выслушивать подобное от сына человека, который назначил награду за их головы. А ты, Гаран, и ты, Аларик, тоже не делайте таких зверских рож — нечего дразнить ребенка! У нас и так слишком много хлопот, чтобы тратить время на перебранку.

В этот момент опять раздался крик баньши, и дом Карло глянул вверх. Ромили поразилась его самообладанию — он был смертельно напуган, но умудрялся держать себя в руках… Ромили крепко обняла Кэрила, не задумываясь — больно ему или нет. Душа пылала, какое-то бурное, бесшабашное, истерическое веселье охватило ее.

— Помоги мне успокоить животных, — шепнула Ромили на ухо мальчику. Вот, оказывается, что ее беспокоило — ребенка срочно нужно было занять делом. Тем более ребенка, обладающего такой могучей силой…

Опять Ромили увидала необычное свечение над головами животных и всадников. Это было возможным из-за ее дара — ларана, как его называли. Теперь свечение было ярким, многоцветным, пульсирующим. Заметил ли его Кэрил? Ее это страшно заинтересовало, но спрашивать было некогда — ее влекла неведомая сила, плеснувшая из души. Ответ пришел сам собой, ясный, очевидный — он тоже видит. Он включился!

Люди заметно повеселели, успокоились и животные. В наступившей тишине раздался голос Аларика:

— Я уже охотился на баньши, ваи дом. Набил их немало…

— Не сомневаюсь, ты храбрый человек, — ответил Карло, — но ты не понимаешь… Ты ошибаешься, если думаешь, что там, — он указал в сторону теснины и открывавшегося за ней ледника, — нас поджидают только две твари. У нас нет ни собак, ни сетей, ни веревок. Если мы загородимся конями и червинами, в случае удачи сможем прорваться на ту сторону. Но что нам делать дальше? Пешим, без припасов, зимой в Хеллерах!.. И здесь нам оставаться нельзя — мы как в ловушке.

— Лучше погибнуть от клюва баньши, чем испытывать милосердие людей Лиондри, — заявил один из спутников, выехав вперед. — Ваша участь, мой господин, будет и моей участью. Поеду посмотрю, что там впереди.

— Послушай, парень, не пори горячку, — спокойно осадил его Орейн. — Погибнуть мы всегда успеем. Ты бы лучше учился у мальчишки, как обращаться со сторожевыми птицами. Послушай, Румал, ты можешь успокоить этих тварей? Попробуй!.. Вспомни, как ловко у тебя получалось с ястребами и нашими красавицами. И ты будешь нашим лерони, как то бывает у каждого Хастура.

Неужели он тоже догадался? Эта мысль смутила Ромили. Неужели ему тоже пришло в голову, что с этими птицами стоит пообщаться заранее, а не тогда, когда они бросятся на них, хлопая короткими крыльями. Просьба Орейна умалила ее решимость. По силам ли ей войти в контакт со страшными, обезумевшими от близости добычи хищниками, излить на них елей умиротворяющей доброты, сострадания и милосердия?

Ромили глухо спросила:

— Вы шутите, ваи дом?

— Вовсе нет! — ответил за него Кэрил. — Почему не поработать с этими чудовищами при помощи ларана, как со сторожевыми птицами и домашними курами? В них же нет ничего сверхъестественного, и если Ром… Румал соберется с силами — а я ему охотно помогу, — почему, собственно, нам не постараться убедить баньши, что мы вовсе не годимся им на завтрак?

Ромили промолчала — отступать некуда. Это был единственный выход.

— С большой неохотой, — тихо сказал Карло, — я вынужден вручить наши жизни двум детям, которых нам более пристало защищать. Но когда взрослые мужики бессильны… — Он развел руками. — Ребята, у нас нет выбора. Твой отец, Кэрил, костьми ляжет, но скоро доберется сюда. Тебе это ничем не грозит, а нам всем придется помучиться. Нам не позволят так просто расстаться с жизнью.

Кэрил помигал.

— Я не хочу, чтобы вам причинили вред, сир. Я верю, отец в душе знает, что вы добрый человек. Скорее всего, это дом Ракхел настроил его против вас. Как бы я хотел помочь вам поскорее закончить эту ссору! — Мальчик задумался, потом добавил: — Выбор сделан, сир. Я постараюсь помочь чем смогу. Беда только в том, что я их очень боюсь. — Голос Кэрила задрожал. — И Румал их тоже боится, а бояться нельзя, тогда ничего не получится. Я убеждаю себя, убеждаю, что они тоже Божьи создания, но ничего не выходит. Все равно боюсь… Одна надежда — давайте все помянем святого Валентина, ведь он же сумел найти общий язык с баньши. Он даже подружился с ними и звал меньшими братьями. Давайте обратимся к нему, вспомним его подвиг, совершенный в этих снегах…

«Не думаю, чтобы мне уж так хотелось побрататься с баньши», — решила Ромили, тем не менее сжала коленями бока лошади и заставила ее податься вперед. Конь вздрогнул, Ромили пришлось успокаивать его — бедное животное запрядало ушами, однако девушка, чуя приток силы, которая исходила от Кэрила, с легкостью уговорила скакуна не пугаться, держаться смелее, ведь она же не боится… «Все мы братья…» Конь, обретая надежду, доверился ей и, дробно постукивая копытами, выехал вперед. «Мы все братья… Все мы от одного Творца. Хвала ему и слава…» Сторожевые птицы прекратили чистить перья и потянулись за конем — вытянули головы в ту сторону, проворковали на прощание что-то ободряющее. За ними потянулись остальные кони, веселее пошли червины. Сияние над ними приобрело голубоватый тон, кое-где возникали розовые прожилки. Все слилось в единое облако — оно вело их, как песня, исполняемая перед решающей битвой, в которой радостно было погибнуть с именем Бога на устах!

«Если баньши мне сестра…»

Она явственно услышала быстрый неслышимый шепот Кэрила — он бормотал что-то невнятно, страстно…

«Хранитель Разума… Святой Валентин…» Ребенок молился, и волны его дара подхватили девушку. Он повернулся к ней, взгляды их встретились. Их сознания начали сливаться, полниться несказанной добротой — ею было не жалко поделиться с баньши. Разумны ли они? Прочь, страх, испуг, неверие, ну вас! У них есть разум, они знают, что такое добро. Зачем бояться, хотя это естественно, это от незнания — дом Карло и Орейн боятся, а они вон какие здоровые, сильные. Страх — это хорошо, но радость встречи с ближним своим — лучше…

Ромили закрыла глаза, погрузилась в молитву, читаемую мальчиком, сама решила сказать что-то свое, заветное…

«Хранитель Разума, ты же знаешь, что я люблю тебя, верю в тебя, но у меня сейчас нет достойных слов, чтобы выразить свои чувства. Мне надо спасти этих людей, мне потребуется много сил. Так наполни меня своей благодатью, положи мне свою светоносную руку на плечо! Святой Валентин, научи — о чем думать, как? Укажи мне путь. Надоумь…»

— Ну что, Кэрил, готов? — спокойно спросила она мальчика. — Попытаемся?

Он кивнул.

— Тогда держись за меня покрепче.

Ромили выпрямилась, конь легко двинулся вперед. Она все вобрала в себя — и разум своего коня, и загадочные умишки сторожевых птиц, до смерти пугающихся мрака, холода, но ведущих себя тихо и покорно потому, что они доверяли голосам Ромили и Кэрила, твердившим о доброте и любви.

Ее сознание распространилось далее — наконец коснулось чего-то обмерзшего, заледеневшего в жажде крови и плоти. Баньши вновь вскрикнули удивленно, обиженно. Люди, птицы и кони с червинами опять замерли в ужасе, но девушка, обнявшая мальчика, не обратила на вопль никакого внимания. Им с Кэрилом ответили — и только!

Сначала она ощущала непробиваемое сопротивление, как будто уперлась в камень. Сознание баньши, в свою очередь, принялось давить на нее. В нем жил неутоленный голод — вот та страсть, которая полностью опутала сознание страшных птиц. Отсюда и крики, и желание смерти, пищи, тепла. Голод, точно неутоленное половое влечение, требовал немедленного и обязательного овладения всем тем, что излучает тепло, что движется, что излучает страх. Рождал жажду вкуснейшей, пьянящей и веселящей жидкости — крови!..

«Бедные, изголодавшиеся птички… это всего лишь поиск тепла и еды… как и каждая Божья тварь…»

В глазах зарябило, Ромили потеряла способность четко видеть — могла теперь только ощущать; она сама превратилась в баньши. Мгновение — и она одолела крутой гнев, ее прежнее, человечье, сознание взбунтовалось, однако Ромили спокойно с помощью силы, истекающей от маленького друга, утихомирила себя и вся отдалась этой новой, ноющей и скулящей жажде пищи… Почувствовала, как ее руки сжали плечи Кэрила… Тут ей удалось нащупать границу между своим «я», страстным желанием жить, добраться до противоположной стороны ледника — и жгучим, неуемным, до одурения голодом. Более того, она почуяла инстинктивно, совсем по-звериному, что и те ее братья, прячущиеся в скалах вокруг дорожки, тоже внимают ей. Они слушали, застыли и пооткрывали клювы…

«Вот, братец баньши, ты тоже один из нас, такой же, как я. Бог сотворил тебя охотником, твой удел рвать на части свою жертву. Я восхищаюсь и люблю тебя, как и всякую Божью тварь… Но вокруг есть звери, теплые, полные горячей крови, которые не боятся тебя. Они просто не могут бояться, потому что не в состоянии понять, что такое страх. Они сотворены для тебя, чтобы ты насыщался ими, поищи их между скал, мой маленький братец, и позволь мне продолжить путь… Именем святого Валентина я заклинаю тебя, приказываю: уходи отсюда, ищи более подходящую пищу… Благословен тот, кто милосерден, кто сохраняет жизнь брату… Я не причиню тебе вреда, — добавила Ромили, — поищи пищу для себя где-нибудь в другом месте».

Спустя мгновение ее разраставшееся, всеобъемлющее сознание слилось с сознанием всех разумных существ в горах. Это походило на единую радужную, переливающуюся ауру: и лошадь, на которой они скакали, и мягкое тело мальчика в ее руках, и мироощущение баньши, где главной страстью был голод, — все заискрилось, засветилось в лучах встающего над ломаной линией скал гигантского красного светила. Мир быстро наполнялся теплом, светом и всеохватывающим счастьем.

Рассвело. Кэрил прижался к девушке — так приятно было впитывать излучаемые им нежность и любовь. Метнулась откуда-то со стороны опасность, испугалась сама и растаяла.

«Даже если баньши сожрут меня как дань за то, чтобы все остальные могли пойти дальше, я буду счастлива тем, что испытала эту любовь, эту неиссякаемую жизненную силу, что до поры до времени таились во мне, в тебе, мой маленький братец баньши. Но я хочу жить, я хочу радоваться солнечному свету…»

Никогда ранее Ромили не испытывала такого наслаждения. Она не скрывала «слез. Это не имело никакого значения — слезы тоже дар Божий. В тот миг она слилась с окружающим миром, даже промерзший ледник был по-своему чудесен и словно бы в ответ на ее радость и мольбу чуть шевельнулся своим длинным, покоившимся на каменном ложе телом.

Затем эта связь и единение растаяли, угасли. Ромили увидела себя на леднике, рядом люди, кони, червины. Вон и замершие стервятники, а выше по заснеженному пологому склону какие-то гигантские короткокрылые птицы с толстыми ногами топали вереницей ко входу в пещеру.

— Да-а, они были такие голодные, а мы их лишили завтрака, — засмеялся Кэрил и повертелся, чтобы освободиться от ее тесных объятий.

Ромили шлепнула мальчика — помолчи, баньши еще вполне могут вернуться.

Когда группа добралась до противоположного края ледника и дорога, уже достаточно расширившаяся, приглаженная, нырнула за выступ скалы, к ним подъехал Карло и осипшим голосом поблагодарил:

— Спасибо, ребята. Действительно, не очень-то хотелось попасть к ним на завтрак, даже если они так голодны. Правильно сказал Румал — пусть поищут пищу в каком-нибудь другом месте.

Мужчины окружили их — в глазах у них застыло благоговение. Даже Орейн некоторое время не мог слова вымолвить, потом наконец шлепнул себя по ляжкам и воскликнул:

— Ай, глупые баньши! Каких вкусненьких мальчиков упустили. А может, вы уже не в их вкусе? Такие большие, мясо у вас жесткое, то ли дело молоденький горный кролик.

Все загоготали. Смеялись долго, от души, вытирая выступавшие на глазах слезы. Ромили тоже хихикала, однако при этом чувствовала слабость и опустошенность, как всегда бывает после того, как воспользуешься лараном.

Дом Карло покопался в своей переметной суме и грубовато заворчал:

— Что-то я последнее время в долгах как в шелках. И угостить мне вас нечем. После такой работы лерони обычно испытывают страшный голод. Ну, чем богаты, тем и рады. — Он вручил Ромили и Кэрилу сушеного мяса, фруктов, ломоть еще не до конца засохшего хлеба.

Ромили и Кэрил с жадностью набросились на еду. Скоро их щеки порозовели.

«Боже, это же тоже когда-то были живые существа, а я рву их зубами, глотаю… Чем я лучше баньши? И зерно, и плоды, и мясо когда-то были моими братьями. Нет, зерно и плоды Богом уготованы нам в пищу. А вот мясо — никогда!»

Кэрил, видно, тоже очень устал и с трудом жевал черствую корку. Мясо, как заметила Ромили, он тоже отложил. Значит, кое-что понял, осознал… Удивительно, как она раньше могла есть мясо! И позже, на привале, который сделали ближе к полудню, Ромили ограничилась только сушеными фруктами и хлебом, потом развела в воде муку и поела тюри. Вот что еще удивительно — когда во время кормежки сторожевые птицы с жадностью набросились на подвяленную тушку, это ее совсем не тронуло, не вызвало отвращения — так уж стервятники устроены.

Еще она заметила, что люди не очень-то льнут к ней, держатся на расстоянии. Это тоже было понятно — подобный дар внушал оторопь, а многих просто пугал.

Когда все отдохнули, лошади и червины были оседланы, Ромили обратила внимание на дома Карло — тот вернулся немного назад, повернул коня и, чуть привстав на стременах, внимательно вглядывался в ту сторону, откуда они приехали. Девушка уже была достаточно опытна, чтобы понять, что господин использует ларан.

— Теперь им нас не догнать, — наконец сказал дом Карло. — Здесь столько тропок, что я не верю, будто Лиондри даже с ордой лерони сможет отыскать наш след. Часовых будем выставлять, как обычно. Думаю, теперь мы доберемся до Каер-Донна без приключений.

Потом он обратился к Кэрилу:

— Не желаешь пересесть на мою лошадь, мальчик? — Карло разговаривал с ним без всякой снисходительности, как равный с равным. — Мне бы хотелось кое-что обсудить с тобой, — добавил он.

Мальчик глянул на Ромили, потом как-то подтянулся и вежливо ответил:

— Как пожелаете, дядюшка.

Он встал ногами на седло и перебрался к дому Карло. Всю дорогу, до самого вечера, они что-то долго и оживленно обсуждали. Понять было ничего нельзя — беседовали они полушепотом. Ромили стало грустно — ей недоставало парнишки, она уже привыкла к нему, с Кэрилом было как-то уютней. Она сама не заметила, как подъехала ближе, теперь до нее стали долетать обрывки фраз.

— …о нет, дядя, даю вам слово, что…

Внезапный укол ревности причинил боль Ромили — ей стало обидно, очень захотелось узнать, о чем они разговаривают. Может, использовать ларан? Один раз, с птицами, у нее получилось. Может, стоит только захотеть…

Вовремя успела опомниться!.. Что с тобой, упрекнула она себя, разве можно так опускаться! Как ни крути, а тебе все же дали приличное воспитание, ты росла в благородном доме. Как же можно? С детства ей внушали, что нет ничего хуже, чем подслушивать у замочной скважины или подглядывать за товарищами.

Тем более обладая лараном, данным Богом! Неужели она допустит, что спасшая ее способность будет использована в таких грязных целях? Ромили решила осмотреть птиц, пересадила к себе на седло Благоразумие, погрузилась в ее сознание и невольно задумалась: что же такое этот чудесный дар? Безусловно, она обладала некой силой, которая позволяла ей навязывать ястребам, лошадям свою волю.