— А Артур?

— Я не желаю Артуру ничего плохого, — спокойно сказала Моргейна. — Я не стану убивать его. Но ему придется провести три ночи и три дня в волшебной стране, а когда он вернется, пройдет пять лет — а может, и больше, — и времена короля Артура из были превратятся в легенду, и нам больше не будет грозить опасность со стороны священников.

— Но если он все-таки сумеет выбраться оттуда?.. Голос Моргейны дрогнул.

— На что Король-Олень, если вырос молодой олень? Пусть рок решает, что станет с Артуром. А ты должен будешь завладеть его мечом.

«Это предательство», — подумала Моргейна. Они тронулись в путь рано утром; было мрачно и пасмурно. Сердце Моргейны бешено колотилось. «Я люблю Артура. Я никогда бы не предала его, но он первым отрекся от своей клятвы Авалону».

Моргейну по-прежнему мучила тошнота, а от верховой езды ей становилось еще хуже. Она уже не помнила, страдала ли она от тошноты, когда носила Гвидиона, — нет, Мордреда. Теперь его нужно звать именно так. Хотя, быть может, когда он взойдет на трон, то предпочтет править под собственным именем — именем, что некогда принадлежало Артуру и не запятнано христианским владычеством. А когда все свершится и Кевин поймет, что пути назад нет, он, несомненно, тоже предпочтет поддержать нового короля Авалона.

Туман сгущался, и это было на руку Моргейне. Теперь ей будет легче осуществить свой замысел. Моргейна поплотнее закуталась в плащ; ее знобило. Нужно действовать немедленно, или они обогнут Озеро, и им пора будет сворачивать на юг, к Корнуоллу. Туман уже сделался таким плотным, что Моргейна едва различала силуэты трех воинов, ехавших перед ней. Повернувшись в седле, Моргейна убедилась, что трое всадников, следовавших сзади, тоже почти не видны. Правда, все еще можно было разглядеть землю под ногами, а вот наверху туман превратился в непроницаемый белый полог, не пропускавший ни солнечных лучей, ни света дня.

Моргейна привстала в седле, раскинув руки, и прошептала заклинание, которым никогда прежде не смела пользоваться. На мгновение ее захлестнул ужас. Нет, это всего лишь холод; сила прошла сквозь ее тело и опустошила ее… Поежившись, Уриенс поднял голову и брюзгливо произнес:

— В жизни не видал такого тумана. Мы так заблудимся, и нам придется ночевать на берегу Озера! Пожалуй, нам лучше попросить приюта в монастыре в Гластонбери…

— Мы не заблудились, — возразила Моргейна. Теперь туман сделался настолько густым, что она едва видела землю под копытами своей лошади. «О, как я гордилась в бытность свою девой Авалона, что говорю только правду! Но искусство власти требует лгать. И как иначе я смогу послужить Богине?» — Я знаю каждый шаг на этом пути. Мы сможем сегодня ночью найти приют в одном месте, неподалеку от берега, а наутро двинуться дальше.

— Мы не могли так уж далеко уехать, — заметил Артур. — Я слышу колокола Гластонбери — они звонят к молитве…

— В тумане звуки разносятся далеко, — сказала Моргейна, — а в таком тумане все будет слышно еще дальше. Уж поверь, Артур.

Король ласково улыбнулся ей.

— Я всегда тебе верил, милая сестра.

Да, это правда. Он всегда ей верил и полагался на нее — с тех самых пор, как Игрейна передала его на попечение Моргейны. Поначалу Моргейна ненавидела крикливого младенца, но потом поняла, что Игрейна забросила и предала их обоих и что теперь она должна заботиться о малыше, утирать ему слезы… Моргейна заставила себя позабыть о чувствах. Все это было давно — целую жизнь назад. С тех пор Артур успел заключить Великий Брак с этой страной и изменить ей. Он поклялся защищать эту землю — а сам отдал ее в руки священников, чтоб те отняли ее у богов, дарующих полям плодородие. Авалон ее руками, руками жрицы, возвел Артура на трон, а теперь… Теперь Авалон ее руками низвергнет Артура.

«Я не смею причинить ему вред, Матерь… Да, я должна отнять у него священный меч и передать его тому, кто станет пользоваться им во славу Богини — но я никогда не смогу поднять руку на Артура…

Но на что Король-Олень, когда вырос молодой олень?»

Таковы законы природы, и они не станут меняться лишь ради того, чтоб пощадить чувства Моргейны. Артуру придется без защиты чар встать лицом к лицу со своей судьбой. Моргейна сама создала это заклинание и наложила его на ножны Эскалибура — это произошло сразу после того, как она вступила в Великий Брак с Артуром; тогда она, сама того не зная, уже носила в чреве его дитя. Среди рыцарей недаром поговаривали, что Артур заколдован, что даже самые тяжелые раны не грозят его жизни, ибо он почти не теряет крови. Нет, она не поднимает руку на сына своей матери и отца своего ребенка. Но заклинание, сотворенное последним отголоском ушедшего девства, она может отнять. А там — пусть будет, как решит Богиня.

Волшебный туман сделался столь плотным, что Моргейна с трудом могла рассмотреть коня Уриенса. Из мглы показалось лицо старого короля. Уриенс был мрачен и сердит.

— Моргейна, ты точно знаешь, куда ты нас ведешь? Я никогда здесь не бывал. Чтоб мне пусто было, если я хоть когда-нибудь видал вон тот распадок между холмами…

— Клянусь тебе, что знаю эту дорогу, и никакой туман мне не помешает.

Моргейна видела у себя под ногами невысокие кустики; они ничуть не изменились с того самого дня, как она искала вход на Авалон — с того дня, когда она побоялась вызвать ладью… «О Богиня, — мысленно взмолилась Моргейна, не решаясь даже шептать, — сделай так, чтоб церковные колокола не звонили, пока я не найду вход — — иначе он исчезнет в тумане, и мы никогда не попадем в волшебную страну…»

— Вот сюда, — сказала Моргейна, подобрав поводья и слегка пришпорив коня. — Следуй за мной, Артур.

Она быстро въехала в туман, понимая, что спутники не смогут за нею угнаться — здесь ведь ничего не было видно. Сзади доносились приглушенные ругательства Уриенса — старик явно был очень зол. Вот послышался голос Артура; король успокаивал своего коня. На миг Моргейне до боли ярко представился ее собственный скелет, восседающий на скелете лошади… Что ж, чему быть, того не миновать. Туман начал редеть, и внезапно путники оказались в тенистом лесу. Стоял ясный день. Солнца они не ви-дели, но сквозь листву струился зеленоватый свет. У Артура вырвался удивленный возглас.

Из чащи вышли двое мужчин, и один из них звонко воскликнул:

— Артур, лорд мой! Как мы рады тебя видеть! Добро пожаловать!

Артуру пришлось резко натянуть поводья, иначе его конь мог бы и затоптать незнакомцев.

— Кто вы такие и откуда вам ведомо мое имя? — нетерпеливо спросил он. — И что это за место?

— Ну как же, мой лорд! Это — замок Чариот, и наша королева давно мечтала, чтобы ты побывал у нее в гостях!

Артур, похоже, пришел в замешательство.

— Я и не знал, что в здешних краях есть какой-то замок. Должно быть, в этом тумане мы заехали куда дальше, чем нам казалось.

Уриенс с подозрением поглядывал по сторонам, но Моргейна видела, что знакомые чары волшебной страны уже начали действовать на Артура, — а значит, он не станет больше ни о чем расспрашивать. Он будет чувствовать себя словно во сне, когда все происходит просто потому, что происходит, и вопросы не нужны. А вот ей ни в коем случае нельзя терять голову…

— Королева Моргейна, — произнес один из мужчин, смуглый красавец. Так могли бы выглядеть предки невысоких, темноволосых жителей Авалона — или они сами, но в грезах. — Наша королева рада будет принять тебя. И тебя, мой лорд Артур, мы тоже приглашаем к нам на пир…

— Да, после этой езды в тумане неплохо было бы поесть, — добродушно согласился Артур. Он не стал возражать, когда незнакомец взял его коня под уздцы и повел в лес. — Так ты знаешь королеву этих земель, Моргейна?

— Я познакомилась с ней еще в юности.

«И она посмеялась надо мной… и предложила мне оставить своего ребенка в волшебной стране…»

— Странно, почему она никогда не приезжала в Камелот, чтоб принести клятву верности, — нахмурившись, произнес Артур. — Не могу толком припомнить, но мне кажется, будто я когда-то что-то слыхал о замке Чариот… нет, не помню. Ну, да ладно, — отмахнулся он от этой мысли. — По крайней мере, эти люди ведут себя вполне по-дружески. Поклонись от меня королеве, Моргейна. Несомненно, я увижусь с ней на пиру.

— Несомненно, — отозвалась Моргейна, глядя, как незнакомцы уводят Артура прочь.

«Мне ни в коем случае нельзя терять голову. Нужно считать удары сердца, чтоб следить за ходом времени. Надо следить за дорогой — или я попаду в паутину собственных чар…» И она собралась с духом, готовясь к встрече с королевой.

Статная королева была все такой же — вечной и неизменной; но все же она чем-то походила на Вивиану, словно они с Моргейной были близкими родственницами. И она действительно обняла и поцеловала Моргейну, словно родственницу.

— Что заставило тебя по доброй воле явиться на наши берега, Моргейна Волшебница? — спросила королева. — Твой рыцарь здесь. Одна из моих дам нашла его… — Королева взмахнула рукой, и Акколон оказался рядом с ними. — … нашла его в тростниках. Он заблудился в тумане и бродил вдоль Озера…

Акколон схватил Моргейну за руку; его рука была теплой и сильной — настоящей… Однако теперь Моргейна даже не могла сказать, находятся ли они под открытым небом или в каком-нибудь замке, стоит ли стеклянный трон королевы посреди величественной рощи или в огромном сводчатом зале, превосходящем своим великолепием даже камелотский зал Круглого Стола.

Акколон преклонил колени перед троном, и королева возложила руки на его голову. Потом она взяла рыцаря за запястье, и змеи словно бы зашевелились, принялись извиваться — а потом переползли на ладонь к королеве, и та принялась, играя, рассеянно поглаживать их синие заостренные головы.

— Ты сделала хороший выбор, Моргейна, — сказала королева. — Думаю, он никогда тебя не предаст. Слушайте меня. Артур хорошо попировал, а когда он ляжет…

Еще один взмах руки — и стена распахнулась. И в бледном свете Моргейна увидела Артура; он спал, положив голову на руку — а другой рукой он обнимал юную девушку с длинными темными волосами. Судя по облику, она вполне могла быть дочерью королевы — или самой Моргейны.

— Он, конечно же, думает, что это ты и что все вокруг — всего лишь сон, насланный нечистым, — с улыбкой заметила королева. — Он потому-то и ушел столь далеко от нас, что полагает, будто должен стыдиться самого заветного своего желания… Ты об этом не знала, моя Моргейна, моя милая?

Моргейне почудилось, будто она — словно во сне — слышит ласковый голос Вивианы.

— Так спит король в объятьях той, кого ему суждено любить до смерти… А что же будет, когда он проснется? Ты заберешь Эскалибур и бросишь Артура на берегу, чтобы он вечно искал тебя в тумане?

Внезапно Моргейне вспомнился скелет коня, лежавший под сенью волшебного леса…

— Нет, только не это, — содрогнувшись, произнесла она.

— Тогда ему придется остаться здесь. Но если он и вправду столь набожен, как ты говоришь, и примется читать молитвы, чтоб избавиться от наваждения, все это развеется. Он потребует вернуть ему коня и меч — что нам тогда делать, леди?

— Я возьму меч, — мрачно сказал Акколон. — И пусть Артур попробует его у меня отобрать.

Тут к ним подошла темноволосая девушка, и в руках у нее был Эскалибур, спрятанный в ножны.

— Я забрала это, пока король спит, — сказала девушка. — А он во сне назвал меня Моргейной…

Моргейна прикоснулась к рукояти меча, изукрашенной драгоценными камнями.

— Дитя, подумай хорошенько, — сказала королева. — Быть может, лучше будет прямо сейчас вернуть Священную реликвию на Авалон, — и пускай Акколон начнет свой путь короля с тем мечом, который сумеет добыть?

Моргейна задрожала. Внезапно ей показалось, что зал — или рощу, или чем бы это место ни — являлось — окутала тьма. Спящий Артур лежал у ее ног. Или он все-таки находился где-то вдалеке?

Но Акколон протянул руку и схватил меч.

— Я возьму Эскалибур и ножны, — заявил он. Моргейна опустилась перед ним на колени и прицепила священный меч к поясу Акколона.

— Да будет так, любимый… Носи его с большей честью, чем тот, для кого я сделала эти ножны…

— Да не допустит Богиня, чтобы я когда-либо предал тебя. Уж лучше я умру, — прошептал Акколон. Голос его дрожал от волнения. Он поднял Моргейну и поцеловал. Так они стояли, приникнув друг к другу, пока мрак ночи не начал рассеиваться. Королева улыбнулась — насмешливо, но доброжелательно. И от этой улыбки их словно окружило сияние.

— Когда Артур потребует меч, он его получит… и некое подобие ножен тоже. Но эти ножны ничуть не помешают его ранам кровоточить…. Отдай меч моим кузнецам, — велела королева девушке, и Моргейна уставилась на них, словно во сне. Неужто ей пригрезилось, что она опоясала Акколона священным мечом?

И королева и девушка ушли — и Моргейне почудилось, что они находятся в огромной роще, и настало время зажигать костры Белтайна, и Акколон заключил ее в объятия, как жрец — жрицу. А потом они стали просто мужчиной и женщиной, и Моргейне казалось, что время остановилось, что их тела слились, что у нее не осталось ни собственных сил, ни собственной воли, и поцелуи Акколона обжигали ее губы огнем и льдом… «Ему предстоит встретиться в поединке с Королем-Оленем, и я должна подготовить его…»

Но как же так вышло, что они лежали в роще, и священные символы покрывали тело Моргейны, юное и нежное, и он накрыл ее тело своим, и вошел в нее — и Моргейна почувствовала рвущую боль, как будто он снова взял ее девственность, целую вечность назад отданную Увенчанному Рогами? Неужто для него она снова стала девой, словно и не было всех этих лет? Почему ей видится над его головой тень оленьих рогов? Кто этот мужчина, которого она держит в объятиях, и что их связывает? Он застыл в изнеможении, придавив Моргейну своей тяжестью; дыхание его было сладким, словно мед. Моргейна ласкала и целовала его, и когда он слегка отодвинулся, она уже не осознавала, ни рядом с кем она лежит, ни того, золотом или вороновым крылом отливают волосы, касающиеся ее лица. Маленькие змеи осторожно проползли по ее груди, розовой, нежной и полуоформившейся, почти что детской. Синие змейки обвились вокруг сосков, и это прикосновение пронзило Моргейну болью и наслаждением.

А потом Моргейна поняла, что, если бы она и вправду того пожелала, время пошло бы вспять и замкнулось в кольцо, и она могла бы вновь выйти из пещеры вместе с Артуром, и навеки привязать его к себе, и ничего бы тогда не случилось…

Но затем она услышала, как Артур громко требует свой меч и проклинает колдовство. Моргейна смотрела на проснувшегося Артура — казалось, будто она взирает на него откуда-то издалека, с высоты, таким маленьким он казался, — и понимала, что их судьба, их прошлое и будущее, находится в его руках. Если бы он смог принять то, что произошло между ними, если б он позвал ее и попросил остаться с ним, если бы сумел признаться самому себе, что лишь ее он любил все эти годы, и сказал, что никто больше не встанет между ними…

«Тогда Ланселет получил бы Гвенвифар, а я бы стала королевой Авалона, и у меня был бы сын от моего супруга, и он бы стал Королем-Оленем, и пал в свой черед…»

На этот раз Артур не отвернется от нее в ужасе, и она не оттолкнет его, и не зальется слезами, словно дитя… Весь мир словно застыл на миг в гулкой тишине, ожидая, что же скажет Артур…

Артур заговорил, и слова его разнеслись по всему миру фэйри, словно приговор рока — словно сама ткань времени задрожала под грузом рухнувших лет.

— Иисус и Мария, сохраните меня от всякого зла! — воскликнул Артур. — Это какие-то нечестивые чары, наведенные моей сестрой и ее злым колдовством.

Он вздрогнул и потребовал:

— Принесите мой меч!

Сердце Моргейны едва не разорвалось от боли. Она повернулась к Акколону, и вновь ей показалось, что чело его увенчано оленьими рогами, и Эскалибур снова висел у него на поясе — или он никуда и не исчезал? — змеи, скользившие по ее нагому телу, превратились в поблекшие синие линии на запястьях рыцаря.

— Смотри, — спокойно произнесла Моргейна, — они несут ему меч, похожий на Эскалибур — кузнецы — фэйри сковали его за ночь. Если сможешь — позволь ему уйти. Если же нет… Что ж, тогда исполни свой долг, милый. Да пребудет с тобою Богиня. Я буду ждать тебя в Камелоте — возвращайся с победой.

Она поцеловала Акколона и отослала его.

Лишь теперь Моргейна до конца осознала суть своего замысла. Одному из них предстоит умереть: ее брату — или ее возлюбленному; ребенку, которого она некогда держала на руках — или Увенчанному Рогами, ее любовнику, ее жрецу и королю…

«Чем бы ни завершился сегодняшний день, — подумала Моргейна, — мне никогда, никогда больше не изведать счастья — ведь в любом случае я потеряю того, кого люблю…»

Моргейна не могла последовать за Артуром и Акколоном; нужно было еще решить, как поступить с Уриенсом. На миг Моргейна задумалась: не оставить ли его в волшебной стране? Пусть странствует в свое удовольствие среди зачарованных чертогов и лесов, пока не скончается… «Нет. Хватит с меня смертей», — подумала Моргейна и сосредоточилась мыслями на Уриенсе, что лежал, охваченный сном. Когда Моргейна приблизилась к нему, старый король пробудился и сел; судя по виду, он пребывал в состоянии блаженного опьянения.

— Здешнее вино чересчур крепкое для меня, — сказал Уриенс. — А где ты была, дорогая? И где Артур?

«В этот самый миг, — подумала Моргейна, — дева из рода фэйри поднесла Артуру меч, столь похожий на Эскалибур, что у короля не возникнет и тени сомнения… О, Богиня, лучше бы я отослала меч на Авалон! Ну почему кто-то должен умирать из-за него?» Но без Эскалибура Акколон не сможет взойти на престол как новый король, служащий Авалону… «Когда я стану королевой, страна будет жить в мире, и люди освободятся — никакие священники больше не смогут указывать им, как поступать и во что верить…»

— Артуру пришлось отправиться вперед, — мягко сказала Моргейна. — Пойдем, дорогой мой супруг. Нам следует вернуться в Камелот.

Уриенс не стал ни о чем ее расспрашивать — чары волшебной страны подействовали и на него. Им привели лошадей, и рослые, прекрасные собою придворные королевы фэйри проводили их на некоторое расстояние. Затем один из них сказал:

— Отсюда вы уже и сами найдете дорогу.

— Как быстро темнеет, — пожаловался Уриенс, когда вокруг них внезапно сгустился серый туман и пошел дождь. — Моргейна, а сколько мы прогостили у этой королевы? У меня такое чувство, словно я валялся с лихорадкой или меня заколдовали и я бродил невесть где…

Моргейна не ответила. Она подумала, что Уриенс, небось, тоже позабавился с девами фэйри. Ну и ладно. Пускай развлекается, как хочет, лишь бы ее оставил в покое.

Внезапный приступ тошноты напомнил Моргейне, что она ни разу за все время, проведенное в волшебной стране, не вспомнила о своей беременности. И вот теперь, когда от нее будет зависеть столь многое, когда Гвидион получит трон, а Акколон будет править… она теперь станет неуклюжей и жалкой… Она чересчур стара, чтобы выносить ребенка! Это просто опасно — в ее-то возрасте! Может, еще не поздно отыскать нужные травы и избавиться от нежеланного бремени? О да, если б она смогла родить Акколону сына — тогда, когда власть уже окажется в его руках, — то стала бы ему еще дороже. Сумеет ли она пожертвовать этой возможностью влиять на него? «Пожертвовать ребенком, которого я могла бы прижать к груди, которого могла бы растить с самого младенчества…»

Моргейна до сих помнила, как сладко пахло от маленького Артура, как малыш обнимал ее за шею. Гвидиона у нее забрали. Увейну, когда он приучился звать ее матерью, было уже девять лет. Ее охватило безрассудное, непреодолимое желание вновь прижать к груди дитя… Но здравый смысл твердил, что ей, в ее-то возрасте, не пережить родов. Моргейна ехала рядом с Уриенсом словно во сне. Нет, она не сможет родить этого ребенка. И все же Моргейна никак не могла собраться с силами и окончательно обречь его на смерть.

«И без того уже мои руки будут обагрены кровью любимого человека… О, Богиня, за что ты так жестоко испытываешь меня?» И Богиня предстала перед взором Моргейны — но облик ее постоянно изменялся. Миг назад она выглядела, как королева фэйри — и вот ее сменяет Врана, торжественная и бесстрастная; а вот — Великая Свинья, прервавшая жизнь Аваллоха… «И она пожрет ребенка, которого я ношу…» Моргейна чувствовала, что стоит на грани исступления — или безумия.

«Я решу это потом, позже. А сейчас я должна отвезти Уриенса обратно в Камелот». Интересно, как долго она пробыла в волшебной стране? Пожалуй, не более месяца, иначе дитя уже куда заметнее давало бы знать о себе. Моргейна очень надеялась, что прошло не больше нескольких дней. Срок должен быть не слишком мал — иначе Гвенвифар удивится, почему они так быстро вернулись, но и не слишком велик — или будет поздно совершить то, что совершить необходимо; она не сможет родить этого ребенка и остаться в живых.

Они добрались до Камелота к середине дня. Оказалось, что они и вправду отсутствовали не слишком долго. К радости Моргейны, с Гвенвифар они не столкнулись. А когда Кэй спросил ее об Артуре, Моргейна солгала — на этот раз без малейших колебаний, — что он задержался в Тинтагеле. «По сравнению с убийством ложь — не такой уж страшный грех», — подумала истерзанная беспокойством Моргейна. И все же, солгав, она почувствовала себя оскверненной. Она была жрицей Авалона и привыкла высоко ценить правдивость…

Моргейна отвела Уриенса в его покои; теперь старик выглядел усталым и сбитым с толку. «Он становится слишком стар, чтобы править. Смерть Аваллоха подкосила его куда сильнее, чем я предполагала. Но он тоже воспитывался в заветах Авалона. На что Король-Олень, когда вырастает молодой олень?»

— Теперь приляг, супруг мой, и отдохни, — сказала Моргейна. Но Уриенс закапризничал.

— Я должен ехать в Уэльс. Акколон слишком молод, чтобы править самостоятельно! Он еще щенок! Мой народ нуждается во мне!

— Они как-нибудь смогут обойтись без тебя еще один день, — попыталась успокоить его Моргейна. — А ты тем временем окрепнешь.

Но Уриенс не унимался.

— Я и без того слишком долго отсутствовал! И почему мы не доехали до Тинтагеля? Моргейна, я не могу вспомнить, почему мы повернули обратно! Мы вправду побывали в стране, где постоянно светило солнце?

— Должно быть, тебе что-то пригрезилось, — сказала Моргейна. — Может, ты все-таки немного поспишь? Или мне велеть, чтоб принесли еду? Боюсь, ты не поел сегодня утром…

Но когда слуги принесли обед, от вида и запаха пищи Моргейну снова замутило. Она стремительно отвернулась, пытаясь скрыть дурноту, но Уриенс все-таки заметил ее состояние.

— Что с тобой, Моргейна?

— Ничего! — сердито отрезала она. — Ешь и ложись отдыхать.

Но Уриенс улыбнулся и привлек жену к себе.

— Ты забываешь, что до тебя у меня были и другие жены, — сказал он. — Я уж как-нибудь способен узнать беременную женщину.

Эта весть явно обрадовала его.

— Моргейна — ведь ты понесла! После стольких лет! Но это же прекрасно! Я лишился одного сына — но получу другого! Дорогая, давай, если будет мальчик, мы назовем его Аваллохом!

Моргейну передернуло.

— Ты забыл, сколько мне лет, — сказала она. Лицо ее окаменело. — Вряд ли я сумею доносить дитя до срока. В твои годы не следует уже надеяться на появление сына.

— Но мы будем хорошо заботиться о тебе, — сказал Уриенс. — Тебе следует посоветоваться с повивальными бабками королевы. Если дорога домой может грозить выкидышем, ты останешься здесь до родов.

«С чего ты взял, что это твой ребенок, старик?» — хотелось крикнуть Моргейне. Конечно же, это дитя Акколона… Но внезапно ее охватил страх. А вдруг это и вправду ребенок Уриенса?.. Ребенок старика, хилый и болезненный, чудовище наподобие Кевина… Да нет, она с ума сошла! Кевин вовсе не чудовище — просто ему пришлось претерпеть еще в детстве тяжкие побои, и сломанные кости не правильно срослись. Но дитя Уриенса наверняка должно родиться хилым и уродливым… а дитя Акколона — крепким и здоровым… но она и сама уже почти вышла из детородного возраста. Не родит ли она какое-нибудь чудовище? Такое иногда случалось, если женщина была немолода. Уж не свихнулась ли она, что позволяет себе терзаться всяческими необоснованными предположениями?

Нет. Она не желает умирать, а у нее нет ни малейшей надежды родить ребенка и остаться в живых. Значит, ей следует как-то раздобыть нужные травы… Но как? У нее нет наперсницы при дворе; она не может положиться ни на кого из дам Гвенвифар в столь щепетильном деле. А если по замку поползут слухи, что старая королева Моргейна забеременела от своего дряхлого мужа, как все будут хохотать!

Правда, был еще мерлин, Кевин… но она сама оттолкнула его, прогнала, с презрением отказавшись от его любви и верности… Ну что ж, при дворе обязательно должны найтись какие-нибудь повивальные бабки. Быть может, ей удастся подкупить одну из них и заставить ее помалкивать. Она расскажет повитухе жалостливую историю о том, как тяжело ей далось рождение Гвидиона и как ей страшно рожать еще раз — в ее-то годы! Ведь повитухи — женщины, они непременно ее поймут. Да и в ее запасах найдется пара трав: если смешать их с третьей, — в общем-то безвредной, — она получит нужный результат. Даже при дворе она будет не первой женщиной, избавившейся от нежеланного ребенка. Но нужно действовать тайно, или Уриенс никогда не простит ей… Во имя Богини, да какое ей до этого дело?! К тому времени, как вся эта история выплывет на свет, она, Моргейна, уже будет королевой Артура — нет, Акколона, — а Уриенс отправится в Уэльс, или на тот свет, или в преисподнюю…

Она оставила Уриенса спать и крадучись выбралась из комнаты. Отыскав одну из повитух королевы, Моргейна попросила у нее третью, совершенно безвредную траву и, вернувшись к себе, заварила нужное снадобье. Она знала, что ей будет очень, очень плохо — но ничего другого не оставалось. Травяной отвар был горьким, как желчь. Морщась, Моргейна выпила его до последней капли, вымыла чашку и убрала ее.

Если бы только знать, что сейчас происходит в волшебной стране! Если б только знать, справился ли ее любимый с Эскалибуром… Моргейну мутило, но снедающая ее тревога не позволяла женщине просто улечься рядом с Уриенсом; она не могла больше оставаться наедине со спящим — но и не смела закрыть глаза, ибо боялась мучительных видений крови и смерти.

Немного погодя Моргейна взяла прялку и веретено и спустилась в покои королевы; она знала, что там сейчас сидят за неизменным тканьем и прядением и Гвенвифар со своими дамами, и даже Моргауза. Моргейна всегда терпеть не могла прясть, но она уж как-нибудь сумеет держать себя в руках. И лучше уж прясть, чем сидеть в одиночестве. А если вдруг в ней проснется Зрение… Что ж, по крайней мере, она узнает, что случилось на границах волшебной страны с двумя дорогими ей людьми, и перестанет терзаться неизвестностью…

Гвенвифар не слишком-то обрадовалась появлению Моргейны, но все же обняла ее и предложила присесть рядом с ней, у очага.

— Что это ты вышиваешь? — поинтересовалась Моргейна, разглядывая красивое полотнище, над которым сейчас трудилась Гвенвифар.

Королева с гордостью развернула вышивку перед Моргейной.

— Это покров на алтарь. Вот, смотри, это — Дева Мария. К ней явился ангел, чтоб возвестить, что она носит сына Бога. А вот стоит изумленный Иосиф. Видишь, я сделала его стариком, с длинной бородой…

— Если б я была стариком вроде Иосифа и моя нареченная жена побыла наедине с таким красавчиком, как этот твой ангел, а потом сообщила мне, что ждет ребенка, я бы кое-чего подумала насчет этого ангела, — непочтительно отозвалась Моргейна. Впервые она задумалась: а насколько же чудесным было это непорочное зачатие? Кто знает — вдруг мать Иисуса сочинила эту историю об ангелах, чтоб скрыть правду о своей беременности… Хотя, с другой стороны, не только у христиан — во всех религиях есть история о девушке, забеременевшей от бога…

«Да взять хоть меня, — подумала Моргейна, взяв пригоршню прочесанной шерсти и принявшись прясть. Она чувствовала, что вот-вот сорвется в истерику. — Я ведь и сама отдала свою девственность Увенчанному Рогами и родила сына Королю-Оленю… Интересно, а Гвидион возведет меня на небесный престол, как Матерь Божью?»

— Моргейна, ну что ж ты вечно язвишь… — обиделась Гвенвифар.

Моргейна поспешно похвалила вышивку и поинтересовалась, кто сделал для нее рисунок.

— Я сама его нарисовала, — сообщила Гвенвифар. Моргейна искренне удивилась; она бы никогда и не подумала, что Гвенвифар обладает подобным дарованием.

— Отец Патриций пообещал, что научит меня перерисовывать буквицы красной и золотой красками, — сказала королева. — Он говорит, что у меня неплохо получается… во всяком случае, для женщины. Знаешь, Моргейна, мне бы и в голову не пришло, что я могу заняться чем-нибудь таким, если бы не те прекрасные ножны, которые ты подарила Артуру. Он говорил, что ты вышила их своими руками. Они такие красивые… — простодушно, словно юная девушка, щебетала Гвенвифар. — Я много раз предлагала сделать ему другие — мне не нравилось, что христианский король носит языческие символы, — но он всегда отвечал, что это подарок его возлюбленной сестры и он всегда будет носить только их. Они и вправду очень хороши… А где ты брала золотые нити для вышивки — на Авалоне?

— У нас прекрасные кузнецы, — сказала Моргейна. — А их работа по золоту и серебру не знает себе равных. — От вращения прялки ее охватывала дурнота. Сколько времени пройдет, прежде чем ее начнет выворачивать наизнанку от выпитого снадобья? Комната была душной и затхлой, как самая жизнь этих женщин, что без конца пряли, ткали и шили, чтоб одеть своих мужчин… Одна из дам Гвенвифар вскорости должна была разрешиться от бремени; она шила пеленку для малыша… Другая украшала вышивкой теплый плащ — для отца, или брата, или мужа, или сына… И покров на алтарь, который вышивала Гвенвифар… Конечно, королева может себе позволить подобные развлечения — ведь для нее шьют, ткут и прядут другие.

Веретено мерно вращалось; пряслице спустилось до самого пола. Моргейна размеренно скручивала нить. Когда же она научилась прясть? Сколько Моргейна себя помнила, она всегда умела спрясть ровную нить. Одним из самых ранних ее воспоминаний было, как они с Моргаузой сидели на крепостной стене Тинтагеля и пряли. И даже тогда у Моргейны нитка получалась лучше, хоть она и была на десять лет младше тетки.