Эпилог

Весной следующего года Моргейне приснился странный сон.

Ей снилось, будто она находится в старинной христианской церкви, построенной на Авалоне самим Иосифом Аримафейским, явившимся сюда из Святой земли. И там, перед алтарем, на том самом месте, где умер Галахад, стоит Ланселет в рясе священника, и его серьезное лицо озарено внутренним светом. И во сне Моргейна подошла к алтарю, чтоб причаститься хлебом и вином — хоть наяву никогда этого и не делала, — и Ланселет наклонился и поднес чашу к ее губам, и Моргейна сделала глоток. А потом он будто бы сам преклонил колени и сказал Моргейне:

— Возьми эту чашу — ты, что служила Богине. Все боги суть один Бог, и все мы, кто служит Единому, едины.

А когда Моргейна взяла чашу и поднесла к губам Ланселета, как жрица жрецу, то увидела, что он сделался молодым и прекрасным, как много лёт назад. И еще она увидела, что чаша в ее руках — это Грааль.

А затем — в точности как в тот раз, когда у алтаря стоял коленопреклоненный Галахад — у Ланселета вырвался возглас:

— О, этот свет!.. Этот свет!..

А потом он рухнул и остался лежать на каменном полу, недвижим. Моргейна проснулась в своем уединенном обиталище на Авалоне, и это восклицание, исполненное неизъяснимого восторга, все еще звенело у нее в ушах; но вокруг никого не было.

Стояло раннее утро; Авалон был окутан густым туманом. Моргейна тихо встала и облачилась в темное платье жрицы, но набросила на голову покрывало, так, чтобы скрыть вытатуированный на лбу полумесяц.

Двигаясь все так же бесшумно, Моргейна вышла из дома — вокруг было так тихо, как бывает лишь на рассвете — и направилась вниз по тропе, в сторону Священного источника. Ничто не нарушало тишины, но Моргейна ощущала у себя за спиной бесшумные шаги. Она никогда не оставалась в одиночестве; маленький народец всегда сопровождал ее, хоть и редко показывался на глаза — Моргейна была для них и матерью, и жрицей, и знала, что они никогда ее не покинут. Но когда она подошла к древней христианской церквушке, шаги мало-помалу стихли; нет, сюда маленький народец за нею не пойдет. Моргейна остановилась у порога.

В церкви мерцал свет — отсвет лампадки, что всегда горела в алтаре. На миг Моргейне захотелось шагнуть внутрь — столь живым было воспоминание о сегодняшнем сне… она почти верила, что увидит в церкви Ланселета, сраженного сиянием Грааля… но нет. Здесь ей делать нечего. И не станет она навязываться их богу. И даже если Грааль и вправду здесь, ей до него уже не дотянуться.

И все же сон упорно не шел у нее из головы. Может, он послан ей как предостережение? Ланселет ведь моложе ее… впрочем, Моргейна не знала, как теперь течет время во внешнем мире. Авалон ушел в туманы столь глубоко, что мог в этом уподобиться волшебной стране, какой она была в дни юности Моргейны, — быть может, когда на Авалоне проходит год, во внешнем мире проносятся три, пять или даже семь лет. Но если это предостережение, значит, она должна закончить еще одно дело, пока она в состоянии переходить из одного мира в другой.

Моргейна преклонила колени перед Священным терном, шепотом вознесла молитву Богине, потом обратилась к растению с просьбой и осторожно срезала молодой побег. Она делала это не в первый раз: в последние годы, когда кто-нибудь посещал Авалон и возвращался потом во внешний мир, будь то друид или странствующий монах — некоторые еще могли добраться до древней церкви на Авалоне, — Моргейна каждому из них вручала веточку Священного терна, чтоб тот расцвел где-нибудь во внешнем мире. Но этот побег она должна посадить своими руками.

Никогда нога ее не ступала на тот, другой остров — не считая коронации Артура и еще, быть может, того дня, когда туманы расступились и Гвенвифар каким-то образом прошла сквозь них. Но теперь, обдумав все, Моргейна вызвала ладью, а когда та появилась, послала ее в туман; когда ладья скользнула навстречу солнцу, Моргейна увидела лежащую на водах Озера тень церкви и услышала отдаленный звон колоколов. Моргейна заметила, как съежились ее верные спутники при этих звуках, и поняла, что туда они тоже за нею не последуют. Что ж, значит, так тому и быть. Впрочем, она совершенно не желала, чтоб монахи на острове в ужасе глазели на авалонскую ладью. Потому ладья подошла к берегу незримой, и так же незримо Моргейна сошла с нее и постояла, глядя, как та вновь исчезает в тумане. А потом, повесив корзинку на руку — «В точности как какая-нибудь старая торговка», — подумала Моргейна, — она тихо зашагала по тропе в глубь острова.

Всего каких-нибудь сто лет назад, если не меньше — на Авалоне уж точно меньше, — эти миры начали расходиться. И однако, этот мир уже совсем иной «. И деревья, и тропа — все было не таким. Моргейна в изумлении остановилась у подножия небольшого холма — ведь на Авалоне не было ничего подобного! Она почему-то считала, что земля будет той же самой, только здания будут иными: в конце концов, это ведь один и тот же остров, разделенный магией надвое… но теперь Моргейна убедилась, что здесь все было совсем не так.

А потом, спускаясь по склону холма к небольшой церквушке, Моргейна увидела процессию монахов, несших гроб.

« Так значит, мое видение было истинным, хоть я и сочла его всего лишь сном «. Моргейна остановилась, а когда монахи, несшие тело, задержались, чтоб немного передохнуть, она, подойдя, откинула покрывало с лица покойника.

Лицо Ланселета было осунувшимся и морщинистым — с тех пор, как они расстались, он очень сильно постарел. Моргейне даже не хотелось думать, на сколько же лет он постарел. Но это лишь на миг привлекло ее внимание — а потом Моргейна увидела, что на лице Ланселета запечатлелся необычайный покой и умиротворение. Ланселет, улыбаясь, глядел куда-то вдаль. И Моргейна поняла, куда устремлен его взор.

— Так значит, ты наконец-то отыскал свой Грааль, — прошептала она.

— Ты знала его в миру, сестра? — спросил один из монахов, несших гроб. Моргейна поняла, что он принял ее за монахиню — видимо, из-за темного скромного одеяния.

— Он был моим… моим родичем.

« Моим кузеном, возлюбленным, другом… но все это было давным-давно. А в конце пути мы сделались служителями божьими «.

— Я слыхал, что в былые дни, при дворе короля Артура, его звали Ланселетом, — сказал монах. — Но здесь, в монастыре, мы называли его Галахадом. Он много лет прожил среди нас, а несколько дней назад принял священнический сан.

« Ах, кузен мой! Сколь же далеко ты зашел в поисках бога, что мог бы оправдать твои надежды!»

Монахи вновь подняли гроб на плечи. Тот, что беседовал с Моргейной, сказал:» Молись за его душу, сестра «, — и Моргейна склонила голову. Она не ощущала горя — по крайней мере, сейчас, пока еще помнила лежащий на лице Ланселета отблеск нездешнего света.

Но она не пошла следом за ними в церковь.» Здесь завеса истончается. Здесь Галахад преклонил колени, и увидел свет Грааля, хранившегося в другой церкви, на Авалоне, и потянулся к нему, и шагнул сквозь пропасть, разделяющую миры, — и умер…

И здесь же Ланселет наконец-то последовал за сыном «.

Моргейна медленно пошла дальше по тропе. Она уже почти готова была отказаться от своего замысла. Какое это теперь имеет значение? Но когда Моргейна остановилась в нерешительности, старик садовник, возившийся на клумбе неподалеку от тропы, поднял голову и заметил ее.

— Я тебя не знаю, сестра. Ты нездешняя, — сказал он. — Ты паломница?

Можно было сказать и так — в определенном смысле слова.

— Я ищу могилу моей родственницы — она была Владычицей Озера…

— А, конечно! Это было очень, очень давно, — отозвался садовник, — еще при нашем добром короле Артуре. — Ее похоронили вон там, чтоб паломники, приплывающие на остров, могли видеть могилу. А оттуда по тропе можно добраться до женского монастыря. Если ты голодна, сестра, там тебя покормят.

« Я что, докатилась до того, что уже напоминаю побирушку?» Но старик не имел в виду ничего дурного, и потому Моргейна поблагодарила его и двинулась в ту сторону, куда он указал.

Артур построил для Вивианы воистину величественную гробницу. Но самой Вивианы здесь не было — лишь ее кости, медленно возвращающиеся в землю, из которой вышли…» И наконец-то ее дух, и тело снова в руках Владычицы…»

Ну, какое это имеет значение? Вивианы здесь нет. И все же, когда Моргейна остановилась у могилы и склонила голову, по лицу ее потекли слезы.

Через некоторое время к Моргейне подошла женщина в темном платье, не отличимом от платья самой Моргейны, и с белым покрывалом на голове.

— Почему ты плачешь, сестра? Та, что лежит здесь, обрела покой и ушла к Господу. Не стоит горевать о ней. Или она приходилась тебе родней?

Моргейна кивнула и опустила голову, пытаясь унять слезы.

— Мы всегда молимся о ней, — сказала монахиня, — ибо, хоть я и не знаю ее имени, говорят, что в минувшие дни она была другом и благодетельницей нашего доброго короля Артура.

Монахиня склонила голову и забормотала какую-то молитву, и в тот же самый миг зазвонил колокол. Моргейна отпрянула. Неужто вместо арф Авалона Вивиане суждено слышать лишь колокольный звон да скорбные псалмы?

« Вот что бы мне никогда не пришло в голову, так это то, что я буду стоять бок о бок с христианской монахиней и молиться вместе с ней «. Но потом Моргейне вспомнились слова Ланселета — те, что произнес он в ее сне.

« Возьми эту чашу — ты, что служила Богине. Все боги суть один Бог…»

— Пойдем со мной в монастырь, сестра, — предложила монахиня и, улыбнувшись, мягко коснулась руки Моргейны. — Ты, должно быть, устала и проголодалась.

Моргейна дошла с ней до ворот монастыря, но не стала заходить внутрь.

— Я не голодна, — сказала она, — но мне бы хотелось, если можно, получить глоток воды…

— Конечно.

Женщина в черном одеянии кивнула, и молоденькая девушка тут же принесла кувшин с водой и наполнила кружку. Когда Моргейна поднесла кружку к губам, монахиня сказала:

— Мы всегда пьем только из источника Чаши — ты же знаешь, это священное место.

И Моргейне почудился голос Вивианы.» Жрицы пьют лишь воду из Священного источника «.

Из ворот монастыря вышла какая-то женщина, и монахиня с девушкой поклонились ей.

— Это наша настоятельница, — пояснила монахиня.» Где-то я ее видела «, — подумала Моргейна. Но она не успела додумать эту мысль — настоятельница окликнула ее:

— Моргейна, ты меня не узнаешь? Мы думали, ты давно уже скончалась…

Моргейна обеспокоенно улыбнулась.

— Прости… я не помню…

— Конечно, не помнишь, — согласилась настоятельница, — но я тебя не раз видала в Камелоте. Только я тогда была куда моложе. Я — Лионора, жена Гарета. Когда мои дети повырастали, я пришла сюда и здесь уже останусь до скончания дней своих. Так ты пришла на похороны Ланселета? — Лионора улыбнулась. — Мне бы, конечно, следовало говорить» отец Галахад «, да никак я не могу к этому привыкнуть. А теперь, когда он ушел в царствие небесное, это и вовсе неважно.

Она снова улыбнулась.

— Я даже не знаю, кто сейчас правит, и вообще стоит ли Камелот — теперь везде бушуют войны, не то что при Артуре, — отрешенно добавила настоятельница.

— У меня к тебе просьба, — сказала Моргейна и прикоснулась к корзинке, висевшей у нее на сгибе руки. — Здесь побег Священного терна, что растет на Авалоне — там, где приемный отец Христа воткнул свой посох, а тот зазеленел и расцвел. Я хочу посадить этот побег на могиле Вивианы.

— Сажай, если хочешь, — отозвалась Лионора. — Почему бы и нет? По-моему, это лишь к лучшему, если Священный терн будет расти здесь, а не только на Авалоне, где он скрыт от глаз людских.

Потом до нее дошло, и она в смятении взглянула на Моргейну.

— Авалон! Так ты явилась с этого нечестивого острова!» Когда-то я разозлилась бы на нее за такие слова «, — подумала Моргейна.

— В нем нет ничего нечестивого, Лионора, что бы там ни твердили священники, — мягко возразила она. — Ну подумай сама — разве приемный отец Христа стал бы втыкать свой посох в землю, если б почувствовал в ней зло? Разве Дух Святой не во всем?

Лионора опустила голову.

— Ты права. Я пришлю послушниц, чтоб они помогли тебе. Моргейна скорее предпочла бы посадить веточку сама, но она понимала, что Лионора поступает так из лучших побуждений. Послушницы показались Моргейне сущими детьми; им было лет девятнадцать-двадцать, и Моргейна, позабыв, что сама была посвящена в жреческий сан в восемнадцать, удивилась: ну что они могут смыслить в вопросах религии, чтоб выбрать подобную жизнь? Моргейна прежде думала, что монахини в христианских монастырях должны быть печальными и скорбными, и думать лишь о том, что твердят священники — о грешной сути женщин. Но эти послушницы были невинны и веселы, словно птички. Радостно щебеча, они поведали Моргейне о здешней новой церкви, а потом предложили ей посидеть и передохнуть, пока они будут копать ямку.

— Так она приходится тебе родственницей? — спросила одна из девушек. — Ты можешь прочесть, что тут написано? Мне бы и в голову никогда не пришло, что я научусь читать, — матушка говорила, что это занятие не для женщин. Но когда я пришла сюда, мне сказали, что надо уметь читать то, что нужно для обедни, — и теперь я читаю по латыни! Вот, слушай, — гордо произнесла она и прочла:

—» Король Артур построил эту гробницу для своей родственницы и благодетельницы, Владычицы Озера, предательски убитой при его дворе, в Камелоте «. Год я прочесть не могу, но это было очень давно.

— Должно быть, она была очень благочестивой женщиной, — сказала другая женщина, — ведь Артур, как рассказывают, был наилучшим и наихристианнейшим из королей. Он не стал бы хоронить здесь эту женщину, не будь она святой!

Моргейна улыбнулась. Эти девчушки так походили на послушниц из Дома дев…

— Я бы не стала называть ее святой, хоть я и любила ее. В свое время некоторые именовали ее злой колдуньей.

— Король Артур никогда бы не стал хоронить злую колдунью среди святых людей, — возразила девушка. — А что до колдовства — ну, невежественные священники и невежественные люди всегда готовы кричать про колдовство, если только видят, что женщина хоть немного превосходит их умом. Ты собираешься остаться и принять здесь постриг, матушка? — спросила она, и Моргейна, на миг сбитая с толку таким обращением, поняла, что девушки обращаются к ней с тем же почтением, что и ее собственные ученицы из Дома дев.

— Я уже дала обет, в другом месте, дочь моя.

— А твой монастырь такой же хороший, как и этот? Матушка Лионора очень добрая, — сказала девушка, — и нам здесь очень хорошо живется. Среди наших сестер была даже одна такая, которая раньше носила корону. И я знаю, что мы все попадем на небо, — улыбнувшись, добавила она. — Но если ты приняла обет в другом месте, то там, наверно, тоже хорошо. Я просто подумала: может, ты захочешь остаться здесь, чтоб молиться за душу твоей родственницы, которая тут похоронена.

Девушка поднялась с земли и отряхнула темное платье.

— Вот, теперь ты можешь сажать свою веточку, матушка… Или, если хочешь, давай я ее посажу.

— Нет, я сама, — сказала Моргейна и, опустясь на колени, положила побег в ямку и присыпала мягкой землей. Когда она встала, девушка предложила:

— Если хочешь, матушка, я каждое воскресенье буду приходить сюда и молиться за твою родственницу.

Моргейна понимала, что это нелепо, но ничего не могла с собой поделать: на глаза у нее навернулись слезы.

— Молитва — это всегда хорошо. Спасибо тебе, дочка.

— А ты в своем монастыре — где бы он ни был — молись за нас, — бесхитростно произнесла девушка, взяв Моргейну за руку. — Давай-ка я отряхну землю с твоего платья, матушка. Вот. А теперь пойдем посмотрим нашу церковь.

В первое мгновение Моргейне захотелось отказаться. Покидая двор Артура, она поклялась, что никогда больше ноги ее не будет в христианской церкви. Но девушка была так похожа на юную авалонскую жрицу, что Моргейна решила не оскорблять ее религиозных чувств — ну что поделаешь, если девчушка знает бога лишь под этим именем. Моргейна сдалась и отправилась вместе с послушницей в церковь.

« В другом мире на этом самом месте стоит та церковь, построенная христианами древних дней, — подумала Моргейна. — Должно быть, какая-то святость просачивается сюда с Авалона, сквозь завесу туманов…» Она не стала опускаться на колени или креститься, но склонила голову перед высоким алтарем. Девушка осторожно потянула ее за рукав.

— Пойдем, — сказала она. — Это алтарь Господень, и мне здесь всегда делается немного боязно. Но ты еще не видела нашей церкви — той, в которой молятся сестры. Пойдем, матушка.

Моргейна послушно прошла следом за девушкой в небольшой боковой придел. Там было множество цветов — целые охапки яблоневого цвета — перед изваянием женщины, закутанной в покрывало и увенчанной сияющим нимбом. Моргейна судорожно вздохнула и склонила голову перед Богиней.

— Вот, это матерь Христова, Мария Безгрешная, — сказала девушка. — Бог так велик и ужасен, что перед его алтарем мне всегда становится страшно. Но здесь, в церкви Марии, мы, давшие обет девства, приходим к ней, словно к собственной матери. А еще у нас тут есть маленькие статуи святых. Вот Мария, которая любила Иисуса и вытерла его ноги своими волосами. А вот Марта, которая готовила ужин для него и ругала свою сестру за то, что та не помогает ей готовить. Мне нравится думать об Иисусе как о простом человеке, который заботился о своей матери — взять хоть тот случай, когда он на свадьбе превратил воду в вино, чтоб она не огорчалась, что гостям не хватает вина. А вот здесь очень старинная статуя — нам ее подарил наш епископ. Он привез ее с родины… Это одна из их святых. Ее зовут Бригид…

Моргейна взглянула на изваяние Бригид и ощутила волны силы, исходящие от статуи и пронизывающие собою церковь. Она склонила голову.

« Но Бригид — вовсе не христианская святая, — подумала Моргейна, — даже если Патриций и вправду так считает. Это Богиня — тот ее облик, которому поклонялись в Ирландии. И я знаю, что этим женщинам — даже если сами они считают иначе — известна сила Бессмертной. Как бы они ни старались изгнать ее, она все равно возьмет верх. Богиня никогда не покинет род людской «.