Глава 13

На север, в королевство Лотиан, вести о поисках Грааля доходили редко, а те, что доходили, были не слишком-то достоверны. Моргауза ожидала возвращения своего молодого возлюбленного Ламорака. Но затем, полгода спустя, пришло известие, что он погиб в пути. «Что ж, он не первый, — подумала Моргауза, — и не последний, кого погубило это чудовищное безумие, заставляющее людей гоняться за чем-то неведомым! Я всегда считала, что болтовня о вере и богах — это такая разновидность помешательства. Глянуть только, чем это обернулось для Артура! И из-за этого я потеряла Ламорака — а ведь он был так молод!»

Ну что ж. Ламорак умер. Но хоть Моргауза по нему и скучала, и думала, что всегда будет скучать на свой лад, — ведь он пробыл рядом с нею дольше любого другого мужчины, не считая Лота, — это еще не значило, что она должна смириться со своим почтенным возрастом и одиноким ложем. Моргауза внимательно изучила себя в старинном бронзовом зеркале, стерла с лица следы слез и осмотрела себя еще раз. Если даже она и не сохранила той цветущей красоты, что некогда повергла к ее ногам Ламорака, она все же оставалась хороша собою; а в этой стране еще достаточно мужчин — не могли же они все свихнуться и отправиться гоняться за Граалем. Она богата, она — королева Лотиана, и все ее женское оружие при ней. Правда, брови и ресницы слегка поблекли и сделались бледно-рыжими, так что их приходится подкрашивать… Ну, неважно. В общем, мужчины всегда найдутся. Все они — глупцы, и умная женщина может ими вертеть, как ей заблагорассудится. А она, Моргауза, — не дура вроде Моргейны, чтоб переживать из-за какой-то там нравственности или вопросов религии, и не какая-нибудь вечно хнычущая идиотка вроде Гвенвифар, чтоб только и думать о душе.

Время от времени до Моргаузы доходила какая-нибудь история о поисках Грааля, каждая — поразительнее предыдущей. Как рассказывали, Ламорак вернулся в конце концов в замок Пелинора, привлеченный старыми слухами о волшебном блюде, что якобы хранилось в склепе под замком; там он и умер, а перед смертью кричал, что видит впереди Грааль в руках девы, в руках своей сестры Элейны, — такой, какой она была в юности… Интересно, что же он видел на самом-то деле? Еще Моргауза слыхала, будто Ланселет сошел с ума, и его держат в темнице где-то в прежних владениях сэра Эктория, неподалеку от римской стены, и никто не смеет известить Артура; потом дошел слух, будто в тех краях объявился Боре, брат Ланселета, и узнал его, и тогда разум вернулся к Ланселету, и он уехал — то ли продолжать поиски, то ли обратно в Камелот. Моргаузу это не интересовало. Может, ему повезет умереть в дороге, — подумала Моргауза. А то ведь иначе прелести Гвенвифар вновь заставят его наделать глупостей.

И только ее умница Гвидион никуда не поехал, а остался в Камелоте, у Артура под боком. И почему только Гавейну с Гаретом не хватило соображения поступить точно так же?! Теперь ее сыновья должны наконец-то занять подобающее им место рядом с Артуром.

Однако же у Моргаузы имелся и другой способ узнавать, что творится в мире. В юности, когда Моргауза жила на Авалоне, Вивиана сказала ей, что у нее нет ни должного терпения, ни надлежащей смелости, чтоб пройти посвящение и приобщиться к таинствам, и Вивиана — теперь Моргауза и сама это знала, — была права; да и кому захочется так надолго отказываться от радостей жизни? На протяжении многих лет Моргауза была уверена, что двери магии и Зрения закрыты для нее, — не считая некоторых мелких уловок, которыми она овладела самостоятельно. А потом, после того, как она впервые воспользовалась чарами, чтоб разузнать, кто же отец Гвидиона, Моргауза начала понимать, что искусство магии все это время находилось рядом и ждало ее. И чтоб пользоваться им, не требовалось ничего, кроме ее желания. Ни запутанных друидских правил, ни запретов, указывающих, как можно использовать магию, а как нельзя, ни всей этой болтовни о богах. Магия — всего лишь часть жизни, доступная для всякого, у кого достанет безжалостности и силы воли ею воспользоваться, а добро и зло тут ни при чем.

«А те, кто притворяется верующими, просто хотят прибрать источники силы к рукам, — подумала Моргауза. — Но я заполучила эту силу сама, собственными стараниями, не связывая себя никакими клятвами, и буду пользоваться ей, как захочу, — никто мне не указ».

Вот и нынешней ночью Моргауза, уединившись, проделала все необходимые приготовления. Ей было немного жаль белого пса, которого она привела в дом, а когда из перерезанного горла собаки в миску хлынула горячая кровь, Моргауза почувствовала искреннее отвращение. Но, в конце концов, это был ее собственный пес! Он принадлежал ей точно так же, как и свиньи, которых резали ради мяса. А сила пролитой крови куда крепче и позволяет куда быстрее добиться результата, чем сила авалонского жречества, построенная на долгих молитвах и обучении. У камина лежала одна из дворцовых служанок, опоенная зельем — на этот раз такая, к которой Моргауза не испытывала никаких теплых чувств. Да и толку в ней особого не было. Моргауза хорошо усвоила урок, полученный во время последней попытки. Надо же ей тогда было так просчитаться! В результате она потеряла хорошую пряху. А эта служанка никому не была нужна, даже кухарке — у той и без того на полдюжины помощниц больше, чем нужно.

Все эти приготовления до сих пор внушали Моргаузе отвращение. Кровь у нее на руках и на лбу была неприятно липкой, но Моргауза почти что видела магическую силу, поднимающуюся над пятнами крови подобно струйкам дыма. От луны остался лишь неразличимо слабый проблеск в небе, и Моргауза знала, что ее союзница в Камелоте уже ждет зова. В тот самый миг, когда луна заняла нужное положение на небосклоне, Моргауза выплеснула остатки крови в огонь и трижды громко позвала:

— Мораг! Мораг! Мораг!

Одурманенная женщина у камина — Моргаузе смутно припомнилось, что ее вроде бы зовут Беккой — встрепенулась, и ее затуманенный взгляд сделался осмысленным; и когда она поднялась, Моргаузе на миг померещилось, будто служанка облачена в изящное платье одной из придворных дам Гвенвифар. Да и говорила она теперь не как туповатая сельская девчонка, а как утонченная знатная дама.

— Ты звала меня, и вот я здесь. Что тебе нужно от меня, королева Тьмы?

— Расскажи, что происходит при дворе. Что с королевой?

— С тех пор, как Ланселет уехал, она проводит много времени в одиночестве, но часто призывает к себе молодого Гвидиона.

Она говорит о нем, словно о родном сыне. Похоже, она позабыла, что на самом деле он приходится сыном королеве Моргейне, — сказала девушка, и эта правильная речь совершенно не вязалась с обликом служанки в бесформенном одеянии из мешковины, с руками, загрубевшими от возни на кухне.

— Продолжаешь ли ты подбавлять снадобье ей в вино?

— В том нет больше нужды, моя королева, — произнес голос, исходящий не от служанки, а через нее. — У Гвенвифар вот уж год как не приходят месячные, и потому я перестала поить ее зельем. Да и кроме того, король чрезвычайно редко приходит на ее ложе.

Последние опасения Моргаузы — что Гвенвифар каким-то чудом все-таки родит позднего ребенка и положение Гвидиона при дворе пошатнется — развеялись. Кроме того, после долгого царствования Артура, когда вся страна наслаждалась миром и покоем, подданные Верховного короля ни за что не согласятся признать своим королем ребенка. Да и Гвидиону совесть вряд ли помешает разделаться с маленьким нежелательным соперником. Но лучше не искушать судьбу; в конце концов, тот же Артур благополучно ускользнул из всех ловушек, расставленных ею и Лотом, и дожил до восшествия на престол.

«Я слишком долго ждала. Лот еще давным-давно должен был стать Верховным королем, а я — Верховной королевой. Теперь никто не сможет помешать мне. Вивиана мертва. Моргейна стара. Гвидион сделает меня королевой. Я — единственная на свете женщина, к которой он прислушивается».

— А что там с сэром Мордредом, Мораг? Доверяет ли ему королева? В чести ли он у короля?

Речь далекой собеседницы Моргейны стала медленной и неразборчивой.

— Не могу сказать… Мордред часто находится при короле… однажды я слышала, как король сказал ему…

— Ох, голова-то как болит! Что я делаю у камина? Кухарка с меня шкуру спустит…

Второй голос, приглушенный и невнятный, принадлежал этой дурочке Бекке, и Моргауза поняла, что там, в Камелоте, Мораг вновь погрузилась в странный сон, в котором она говорила с королевой Лотиана — а может, с королевой волшебной страны…

Моргауза схватила миску с кровью и стряхнула в огонь последние капли.

— Мораг! Мораг! Услышь меня, останься — я приказываю!

— Моя королева, — донесся издалека голос дамы, — рядом с сэром Мордредом всегда находится одна из дев Владычицы Озера. Говорят, она приходится какой-то родней Артуру…

«Ниниана, дочь Талиесина, — подумала Моргауза. — Я и не знала, что она покинула Авалон. Хотя зачем ей теперь оставаться?»

— После того, как Ланселет покинул двор, сэра Мордреда назначили королевским конюшим. Ходят слухи, будто…

— Ох, огонь! Госпожа, неужто вы хотите спалить весь замок? — прохныкала Бекка, протирая глаза.

Взбешенная Моргауза толкнула ее изо всех сил, и девушка с криком рухнула в камин. А выбраться оттуда самостоятельно служанка не могла — ведь она до сих пор была связана по рукам и ногам.

— Проклятье! Она мне сейчас весь дом перебудит! Моргауза попыталась было вытащить служанку из огня, но на той уже занялась одежда. Бекка пронзительно визжала, и этот визг терзал уши Моргаузы — их словно пронзали раскаленными иглами. «Бедная девочка, — отстранение, с легким оттенком жалости подумала Моргауза. — Ей уже не поможешь. Она так обгорела, что ее не вылечить». Она выволокла вопяшую, сопротивляющуюся девушку из огня, не обращая внимания на собственные ожоги, и на миг прижалась щекой ко лбу Бекки, словно затем, чтоб успокоить ее — а затем одним движением вспорола ей горло от уха до уха. Кровь хлынула в огонь, и в трубу поднялся столб дыма.

Моргаузу начала бить дрожь — от переполнившей ее нежданной силы. Королеве казалось, будто она заполнила собою всю комнату, весь Лотиан, весь мир… Никогда прежде она не осмеливалась заходить так далеко — и вот эта сила сама пришла к ней, пришла непрошеной. Моргаузе чудилось, будто она бесплотным духом парит над землей. И снова, после долгих лет мира, по дорогам маршировали войска, а к западному берегу причалили корабли с носовыми фигурами в виде драконов, и с них сошли заросшие, косматые люди, и принялись грабить и жечь города, опустошать аббатства, уводить женщин из-под защиты некогда надежных монастырских стен… словно кроваво-красный ветер несся к границам Камелота… Моргауза не могла сказать, происходит все это прямо сейчас или она зрит картины грядущего.

Она крикнула в сгущающуюся тьму:

— Покажи мне моих сыновей, отправившихся на поиски Грааля!

И тьма заполонила комнату — черная, непроницаемая, — и в ней витал запах гари; Моргауза, не устояв под стремительным натиском силы, рухнула на колени. Дым немного рассеялся, а тьма взволновалась и забурлила, словно кипящая вода в котле. А затем Моргауза увидела в ширящемся свете лицо младшего своего сына, Гарета. Гарет был грязным и уставшим, и одежда его истрепалась в пути, но он улыбался так же весело, как и всегда; а когда свет разгорелся поярче, Моргауза поняла, куда направлен его взгляд — на лицо Ланселета.

Теперь уж Гвенвифар не станет за ним бегать — за этим больным, изможденным человеком! Он ведь совершенно седой, а во взгляде чувствуется отголосок безумия, и под глазами залегли морщины… Просто чучело какое-то — вроде тех, которые ставят в поле, чтоб отпугивать птиц от зерна! Моргаузу захлестнула давняя ненависть. Это же нестерпимо: ну почему самый младший, самый лучший из ее сыновей так обожает этого человека, почему следует за ним с самого детства — еще с тех пор, как он был мальчишкой и играл деревянными рыцарями?..

— Нет, Гарет, — услышала она голос Ланселета. В тишине, что сгустилась сейчас в комнате, этот голос казался тихим и мягким. — Ты знаешь, почему я не могу вернуться ко двору. Я не стану говорить о собственном душевном спокойствии — ни даже о покое королевы, — но я поклялся, что буду год и день разыскивать Грааль.

— Но ведь это безумие! Как ты можешь думать о Граале, когда король нуждается в тебе! Я поклялся Артуру в верности, и ты тоже, за много лет до того, как мы впервые услышали о Граале! Когда я думаю, что наш король Артур сейчас один и нет рядом с ним никого, кроме людей увечных, немощных или трусоватых… Иногда мне кажется, что все это — дело рук лукавого, что он прикинулся силой Божьей, чтоб лишить Артура всех его соратников!

— Я знаю, что это исходило от Бога, Гарет, — негромко отозвался Ланселет. — Не пытайся отнять у меня это знание.

И в глазах его на миг снова вспыхнул огонь безумия. Когда Гарет заговорил снова, голос его звучал до странности подавленно.

— Но разве могут дела Господни играть на руку дьяволу? Я не верю, что это по воле Божьей все деяния Артура должны обратиться в прах — все, над чем он трудился больше четверти века! Ты знаешь, что дикие норманны высаживаются на наших берегах, а когда жители тех земель взывают к Артуру о помощи и молят прислать к ним королевские легионы, оказывается, что послать к ним некого? Знаешь, что саксы вновь собирают войска, а Артур тем временем сидит в Камелоте сложа руки, — а ты печешься лишь о собственной душе?.. Умоляю тебя, Ланселет, раз уж ты не хочешь возвращаться ко двору, так хотя бы разыщи Галахада и заставь его вернуться к Артуру! Если король состарился и воля его ослабела — да простит меня Бог, что я так говорю! — быть может, твой сын сможет заменить его. Всем ведь известно, что Артур усыновил его и назвал своим наследником!

— Заставить Галахада вернуться? — безрадостно переспросил Ланселет. — Неужто ты думаешь, что сын станет прислушиваться ко мне? Ты вместе со всеми клялся разыскивать Грааль год и день, но я некоторое время ехал вместе с Галахадом, и я знаю: он не вернется до тех пор, пока не отыщет Грааль, даже если на это уйдет вся его жизнь.

— Нет! — воскликнул Гарет и схватил Ланселета за плечи. — Заставь его понять, что происходит, Ланселет! Любой ценой заставь его вернуться в Камелот! О Господи! Гвидион скажет, что я предаю родича, и я люблю Гвидиона всей душой, но… Как я могу сказать об этом — даже тебе, мой кузен, брат моего сердца? Мне не нравится, что он приобрел такое влияние на нашего короля! Как-то так получается, что с послами саксов всегда говорит именно он, и они знают, что Гвидион — сын сестры Артура, а среди них — может, ты этого не знаешь, — наследником считается именно сын сестры…

— Не забывай, Гарет, — мягко улыбнувшись, перебил его Ланселет, — до прихода римлян тот же обычай властвовал и у Племен. А ведь мы с тобой не римляне.

— Неужто ты не станешь защищать то, что по праву принадлежит твоему сыну?! — возмутился Гарет.

— Это дело Артура: решать, кто наследует его трон, — сказал Ланселет. — Если только после него у нас вообще будет хоть какой-то король. Когда я блуждал среди видений, навеянных безумием — я не стал бы говорить об этом, но мне кажется, что они были отчасти сродни Зрению, — иногда мне казалось, что, когда Артур умрет, эту землю покроет тьма.

— И что же, пускай все идет так, как будто Артура и вовсе не было на свете? — негодующе спросил Гарет. — А как же твоя клятва верности?

Ланселет вздохнул.

— Если ты так хочешь, Гарет, я разыщу Галахада.

— И как можно быстрее! — настойчиво воскликнул Гарет. — И объясни ему, что его верность королю важнее всех подвигов, Граалей и богов, вместе взятых…

— А если он не пойдет со мной? — печально спросил Ланселет.

— Если не пойдет, — медленно произнес Гарет, — значит, он не тот король, в котором мы будем нуждаться после смерти Артура. Значит, мы в воле Божьей, и да будет Он к нам милостив!

— Кузен мой и брат, — сказал Ланселет, вновь обнимая Гарета, — мы всегда в воле Божьей. Но я даю тебе слово: я разыщу Галахада и вернусь вместе с ним в Камелот. Клянусь тебе…

А затем свет погас, и лицо Гарета скрыла тьма, и на миг остались лишь лучистые глаза Ланселета — столь похожие на глаза Вивианы, что Моргаузе почудилось, будто это ее сестра, жрица, взирает на нее с хмурым неодобрением, словно спрашивая: «Моргауза, что ты творишь?» Но затем и они исчезли, и Моргауза осталась одна; из камина по-прежнему валили клубы дыма, но магическая сила развеялась, а на полу валялось обмякшее, обескровленное тело мертвой служанки.

Ланселет! Ланселет, будь он проклят! Он до сих пор способен разрушить ее замыслы! Моргаузу пронзила ненависть, острая, как боль. Голова у нее раскалывалась, а к горлу подступала тошнота — как всегда после колдовства. Моргаузе хотелось сейчас лишь одного: растянуться у камина, и заснуть, и выспаться как следует. Но нет, она должна быть сильной. Она не позволит силам чародейства взять над нею верх. Она — королева Лотиана, королева Тьмы! Моргауза открыла дверь и отволокла труп собаки на мусорную кучу, не обращая внимания на тошнотворное зловоние.

Но ей было не под силу в одиночку справиться с мертвой служанкой. Моргауза уже готова была позвать на помощь, но потом остановилась и поднесла руки к лицу. И руки, и лицо по-прежнему были в липкой крови. Нет, нельзя допустить, чтоб ее застали в таком виде. Королева отыскала таз и кувшин с водой, умылась, вымыла руки и заново заплела волосы. Правда, остались еще пятна крови на одежде, но с этим пока ничего не поделаешь; впрочем, теперь, когда огонь в камине погас, тут мало что можно разглядеть. Наконец Моргауза позвала своего дворецкого, и тот почти мгновенно возник на пороге. На лице его читалось жадное любопытство.

— Что случилось, моя королева? Я услышал крики — тут что-то стряслось?

Он поднял лампу повыше. Моргауза отлично знала, какой она сейчас видится дворецкому — прекрасной и немного растрепанной; отголосок Зрения словно позволил ей взглянуть на себя чужими глазами. «Стоит мне сейчас протянуть руку, и я возьму его прямо рядом с трупом этой девчонки», — подумала Моргауза, испытывая одновременно и странную, судорожную боль, и наслаждение вожделения, и мысленно расхохоталась. Но потом королева отказалась от этой мысли. Еще успеется.

— Да, стряслось — такое скверное происшествие. Бедная Бекка… — Моргауза указала на обмякший труп. — Она упала в камин, а когда я попыталась помочь ей, обработать ожоги, она выхватила у меня нож и перерезала себе горло. Должно быть, несчастная сошла с ума от боли. Бедняга. И меня забрызгала кровью с ног до головы.

Дворецкий испуганно вскрикнул, приблизился к безжизненному телу служанки и осмотрел ее.

— Экое дело! Несчастная девица всегда была не в своем уме. Не стоило тебе брать ее в служанки, госпожа.

В голосе дворецкого прозвучали нотки укоризны, и это вывело Моргаузу из себя. Неужто ей и вправду хотелось взять это ничтожество к себе на ложе?

— Я позвала тебя не за тем, чтоб обсуждать мои поступки. Забери девчонку и позаботься о похоронах. И пришли ко мне моих служанок. На рассвете я отправляюсь в Камелот.

Начинало вечереть, а завеса мелкого дождя окончательно скрывала дорогу. Моргауза промокла и замерзла, и потому, когда ее конюший, подъехав, спросил: «Госпожа, вы уверены, что мы свернули на нужную дорогу?» — это вызвало у нее очередную вспышку раздражения.

Она уже несколько месяцев приглядывалась к конюшему; его звали Кормак, он был молод, высок и широкоплеч, с резкими чертами лица и орлиным профилем. Но сейчас Моргаузе казалось, что все мужчины до единого — безнадежные глупцы. Лучше б уж она оставила этого Кормака дома и сама возглавила отряд — все бы больше толку было! Но были вещи, которых не стоило делать даже королеве Лотианской.

— Я не знаю здешних дорог. Зато я знаю, что мы должны уже подъезжать к Камелоту — судя по тому расстоянию, которое мы покрыли за день. Если, конечно, ты не сбился с пути в тумане, и теперь мы не едем обратно на север — а, Кормак?

При обычных обстоятельствах Моргауза была бы не против провести еще одну ночь в пути — шатер ее был обеспечен всеми мыслимыми удобствами; быть может, когда все женщины заснули бы, этот Кормак согрел бы ее постель.

«С тех пор, как я овладела колдовством, все мужчины — мои. И, похоже, меня это больше не интересует… Странно: ведь минуло уже немало времени с тех пор, как до меня дошло известие о смерти Ламорака, а я так и не выбрала себе мужчину. Неужто я старею?» При этой мысли Моргауза содрогнулась и решила, что этой ночью непременно заполучит Кормака… Но сперва нужно добраться до Камелота. Она нужна там — чтоб защищать интересы Гвидиона и давать ему советы.

— Дорога где-то здесь, болван! — нетерпеливо произнесла Моргауза. — Я ездила этим путем множество раз! Или ты принимаешь меня за дурочку?

— Боже упаси, госпожа! Я тоже часто ездил этой дорогой, и все-таки, похоже, мы как-то умудрились заблудиться, — сказал Кормак.

Моргауза почувствовала, что вот-вот лопнет от злости. Она мысленно представила себе хорошо знакомую дорогу от Лотиана до Камелота: сперва едешь по римскому тракту, потом сворачиваешь на наезженную дорогу, идущую вдоль болот Драконьего острова, а потом едешь вдоль гряды холмов, пока не утыкаешься в дорогу на Камелот. Артур так долго расширял и мостил ее, что теперь она почти не уступает старой римской дороге.

— Вот именно! Ты как-то умудрился пропустить поворот на Камелот, дурень ты этакий! А вон и руины римской крепости… уж не знаю, как нам это удалось, но мы очутились в получасе езды от поворота на Камелот, и теперь придется возвращаться! — вспылила Моргауза. Делать было нечего: оставалось лишь разворачиваться и ехать обратно, а уже начинало темнеть. Моргауза натянула капюшон поглубже и пришпорила свою лошадь, едва бредущую сквозь сгущающиеся сумерки. По-хорошему, до захода солнца оставалось не менее часа — в это-то время года! — но, однако же, на западном крае небосклона осталась лишь узкая полоска света.

— Дорога где-то здесь, — произнесла одна из дам Моргаузы. — Вон, видите те четыре яблони, растущие рядом? Я приходила сюда как-то летом, чтоб взять веточку и привить ее на яблоню в королевском саду.

Но никакой дороги не было и в помине. Лишь узкая тропка вилась по склону пустынного холма — там, где должна была пролегать широкая мощеная дорога, а над нею надлежало сиять огням Камелота. Их ведь должно быть видно даже через туман!

— Чушь какая! — бесцеремонно оборвала ее Моргауза. — Просто мы как-то сбились с пути. Или вы хотите сказать, что от всего королевства Артура только и осталось, что эти четыре яблони?

— Но ведь дорога-то должна быть здесь, клянусь жизнью! — проворчал Кормак, но все-таки заставил отряд двинуться дальше, и вся эта длинная цепочка всадников и вьючных лошадей потащилась сквозь дождь. А дождь все лил и лил, как будто начался еще на заре времен и не знал, как ему остановиться. Моргауза промокла и устала. Ей хотелось хорошо поужинать за столом у Гвенвифар, выпить подогретого вина с пряностями и улечься в мягкую постель. И потому, когда Кормак снова подъехал к ней, Моргауза раздраженно поинтересовалась?

— Ну, что еще стряслось, болван? Ты что, снова умудрился проглядеть проезжую дорогу?

— Прошу прощения, моя королева, но как-то так получилось… Вот, взгляни: мы снова оказались на том самом месте, где останавливались, чтоб дать отдых лошадям, когда свернули с римской дороги. Я сам уронил здесь вон ту тряпку, когда пытался стереть грязь с седельной сумки.

Этого Моргауза уже не могла вынести.

— Да есть ли на свете другая королева, которую бы изводили столько проклятых недоумков?! — взорвалась она. — Мы что, умудрились потерять самый большой город из всех, что находятся севернее Лондиниума? Или мы так и должны всю ночь ездить по этой дороге туда-сюда? Если мы не можем разглядеть в темноте огни Камелота, как-то же мы должны его услышать! Это же огромный замок — там больше сотни рыцарей и без счета слуг, лошадей и скотины! Люди Артура охраняют эту дорогу — он понастроил столько сторожевых башен, что ни один проезжий не ускользает от взгляда часовых!