Одновременно в Лондоне король и его вновь собранное правительство действовало также энергично. Пожаловав мэру и Роберту Ноллису суммарные полномочия по подавлению и наказанию теперь уже успокоившихся бунтовщиков в столице, Ричард со своим новым канцлером лордом Аронделем выпустил 18 числа прокламацию, приказывая королевским чиновникам по всей стране уничтожить и арестовать всех преступников. Спустя два дня Ноллис с констеблем Дуврского замка и шерифом Кента покинули Лондон с целью наведения порядка в графстве, тогда как граф Саффолк, который едва избежал лап Листера и присоединился к королю в Лондоне, отправился с пятьюстами копейщиками в Саффолк. 22 числа король лично прибыл в Эссекс, объявив, что те, кто говорил, что действует от его имени, не имеют никакой власти. Из Уолтемского аббатства, где он расположился на следующий день, он послал вперед против все еще вооруженных мятежников своего дядю, Томаса Вудстокского, только что прибывшего с подкреплениями из Уэльса, и сэра Томаса Перси, ветерана многих сражений во Франции и в Ла-Манше. 28 числа они напали на укрепленный лагерь восставших в Биллеркее, выбив их с тяжелыми потерями из своих укреплений. Днем или двумя ранее епископ Нориджский, который вошел в свой город 24 числа, штурмовал лагерь, защищенный повозками, у Северного Уолтема, к которому отступили общины Норфолка. Листер был взят в плен и тут же приговорен к повешенью, отрубанию головы и четвертованию, епископ лично руководил его казнью, но сначала принял его исповедь и отпустил ему все грехи. Эссекские вожаки, покинутые большинством своих сторонников, бежали в Колчестер и оттуда, не сумев получить поддержку горожан, в Седбери, где их в конце концов разбили местные джентри. Во всех остальных местах восстание, которое распространилось за последнюю неделю июня до Скарборо, Йорка и Бриджоутера, прекратилось так же внезапно, как/и началось.
      За исключением казни без суда и следствия нескольких вожаков восстания, таких, как заместители Тайлера Джека Строу, и Джона Старлинга – эссекского бунтаря, который отрубил голову архиепископу Садбери и которого поймали вместе с тем самым мечом, которым он совершил это злодеяние, – восставших судили и наказывали в соответствии с обычным процессуальным законодательством. Новый главный судья Королевской Скамьи Роберт Трезильян, ставший преемником убитого Кевендиша, являлся главой специальной комиссии, заседавшей сначала в Челмсфорде, а затем в Сент-Олбансе, осуществлял правосудие с большой суровостью, а молодой король сидел рядом с ним. Но хотя большое количество человек было найдено виновными в измене или тяжких уголовных преступлениях, только около ста пятидесяти было казнено и почти все эти люди были найдены виновными по решению местного суда присяжных. Погибло большинство вождей восстания, включая Джона Болла, которого нашли в его убежище в Ковентри, и Джона Ро, другого священника, который руководил саффолкскими восставшими и который постарался спасти свою жизнь, попытавшись подделать доказательства в свою пользу. Самый доблестный из них – лидер сент-олбанских горожан против тирании аббатства, которое держало их в рабстве, – умер храбро, защищая правоту своего дела. «Если я умираю за свободу, которую мы завоевали, – сказал он, – я счастлив закончить свою жизнь в мучениях за это дело».
      К концу лета король приостановил все аресты и казни, а в декабре была провозглашена полная амнистия. Крестьянское восстание и его подавление завершились. Оставались только тлеющие вспышки ненависти и недовольства; а также и страх его возвращения. Но из-за двух обстоятельств король не пострадал от своих подданных. Одним была его смелость, а вторым – глубоко сидящая в крестьянах преданность к трону, которая превосходила чувство несправедливости и желание мести. Жестокие, каковыми были страсти вокруг «беспокойного времени», и свирепые и безжалостные, каковыми были некоторые деяния, совершенные тогда, большинство тех, кто шагал под знаменем с надписью «Король Ричард и истинные общины» искренне верили, что они возвращают королевство в лоно справедливости и честного управления и спасают своего суверена от изменников и грабителей. Они не хотели уничтожить его или его королевство, и даже в самый разгар восстания позаботились о защите государства. И хотя они освобождали преступников из тюрем и позволяли более жестоким из своих товарищей вымещать свою злобу на тех, кого они считали угнетателями, они не предпринимали попыток истребить тех, кто стоял выше их по социальной лестнице, как это было во время французской Жакерии поколение назад. Когда восстали французские крестьяне в полном отчаянии из-за поражения своих королей в войнах, они обратили свою месть против всего правящего класса, убивая, насилуя, пытая и калеча любого – мужчину, женщину или ребенка – которого они встречали на своем пути. В сообщениях современников о восстании английских крестьян мы не найдем примеров такой жестокости по отношению к женщинам, хотя три дня столица и несколько недель самые процветающие части королевства находились на их милости.
      При этом они и их лидеры были очень близки к свержению своего правительства, гораздо ближе, чем крестьяне Франции, Фландрии и Италии. И сделали это потому, что их дело основывалось не на простом возмущении или безумной ненависти, но на определенных принципах справедливости, следуя которым, они могли освободить свой разум от классовых предрассудков, на принципах, с которыми были согласны все англичане. И хотя казалось, что они потерпели поражение и снова были ввергнуты в рабство, они на самом-то деле, как показало время, достигли своей цели. Когда, через неделю после встречи в Смитфилде, делегация крестьян дожидалась короля в Уолтеме, чтобы попросить о ратификации хартий, он ответил, что те обещания, которые были извергнуты из него силой, ничего не стоят. «Вы все еще вилланы, – сказал он им, – и будете ими всегда!» И он ошибался. Ибо в настоящий момент лорды и могли силой насаждать свои права; но они не могли этого делать постоянно. Старый миф об их непобедимости канул в прошлое. Дав крестьянам оружие Винчестерских Статутов и научив их им пользоваться на бранных полях Франции, они не ожидали, что крестьяне опробуют их на своих учителях и узнают их силу. Они больше не потерпят рабства.
      Как экономическое средство получения прибыли с сельского хозяйства, крепостничество было обречено. С такой сердитой и мятежной рабочей силой и при отсутствии полиции, которая заставляла бы ее работать, оказалось, что невозможно, чтобы оно приносило доход. Сталкиваясь с растущей конкуренцией городов, лорд вынужден был идти на уступки, чтобы сохранить своих вилланов на земле. А когда население стало снова расти после первых волн Черной Смерти, процесс коммутирования ренты в денежные платежи возобновился, и наемный труд занял место рабства. В других местах лорды обнаружили, что нужно очень много работать для того, чтобы сохранить доход со своих владений, и они вынуждены были сдавать их в аренду более богатым и более работящим крестьянам. За полстолетия, прошедших после восстания, даже в тех деревнях центральных графств, где господствовала система открытых полей, арендное сельское хозяйство с наемным трудом стало нормой, а наследственное крепостное состояние утратило свое практическое значение. Это был только вопрос времени, перед тем как общее право со своей склонностью к свободе перевело вилланский надел в копигольд. Безземельные крепостные стали копигольдерами, владевшими, по праву копии из манориальных свитков, той же защитой в королевском суде и тем же правом владеть или распоряжаться своим наследственным владением как фригольдер.

* * *

      Так же, как неприятие англичан подчинения силой – так часто продемонстрированное за прошедшее столетие – обратило персонифицированного монарха в короля в парламенте, лорд медленно переставал быть лордом манора. Он мог оставаться угнетателем, но оставаться безответственным за это он больше не мог. Со своим глубоко заложенным стремлением к принципу согласия и защиты и определению прав законом, это было не в природе англичан терпеть власть, не ограниченную законом. Именно этот урок юный суверен, чья храбрость спасла королевство, должен был заучить, если он хотел сохранить то, что спас. До известной степени настоящий успех Ричарда в обуздании революции своих наибеднейших подданных способствовал его собственному уничтожению. Впечатлительный мальчик, который изгнал анархию мистическим духом королевской власти, никогда не оправился от этого раннего отравляющего опыта и веры, порожденной в результате него, что как помазанник Божий он может навязать свою волю любому, кто сопротивляется ей. С редким терпением и политической прозорливостью лично борясь с могущественными лордами, окружавшими его трон, в течение десяти лет он полностью побил их их же оружием и сделался истинным господином своей страны, как никакой король до него. Ее законы и собственность подданных были – или так по крайней мере казалось – в его единоличном распоряжении. При этом спустя восемнадцать месяцев после его триумфа все это оказалось поверженным в прах.
      Ни один английский король не имел такого великолепного наследия, какое имел Ричард. Сын и внук двух величайших героев своей эпохи, «высокий и прекрасный как еще один Авессалом», счастливо женатый и окруженным блестящим двором, он использовал частную армию и исключительное политическое искусство, чтобы уничтожить своих врагов. В его царствование процветало отечественное искусство и культура, которые предвосхитили искусство и культуру Бургундии XV века, и соперничали и даже могли превзойти современную им Италию. Йевель был его архитектором, а Чосер – поэтом. При этом, несмотря на свои добродетели и способности, когда он заявлял, что законы существуют в его собственной голове, он делал ту же ошибку, что и аббат, который сказал своим сервам, что у них по закону ничего нет, кроме собственных потрохов. Именно потому что он не смог понять простой истины: кто бы ни претендовал в Англии на абсолютную власть, в конце концов будет отвергнут своим народом, он потерял все и был лишен трона парламентом своих собственных подданных. Подобно своему глупому прадеду– и тем, кто следовал за ним, – он обнаружил, что англичанами могут управлять только те, кто признает неприкосновенность их законов и вольностей и их право защищать их.

ПРИЛОЖЕНИЯ