Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Эпоха рыцарства

ModernLib.Net / История / Брайант Артур / Эпоха рыцарства - Чтение (стр. 10)
Автор: Брайант Артур
Жанр: История

 

 


Здесь за последние полстолетия итальянский гений совершил ошеломляющие успехи в средствах создания кредита и вместе с ним мануфактурного богатства. Морская торговля с Левантом и Египтом – перевалочными пунктами верблюжьих маршрутов на загадочном Востоке – принесла капиталистам Венеции, Генуи и Пизы богатства, невиданные со времен Римской империи. Население главного производителя тканей, республики Флоренция, составляло 300000 жителей; в Милане и Венеции проживало примерно по 200000 человек, что в четыре раза превышало население Лондона . А в церквах мелких апеннинских городов великие художники создавали для своих патронов картины, возвещавшие о возрождении человеческого духа.
      Все это стало для Эдуарда откровением. Чтобы обеспечить деньгами свои проекты, а затем войны с Уэльсом, он взял большие займы у текстильных мануфактур Рикарди и Фрескобальди из Лукки и Флоренции, а взамен, способствуя их закупкам английской шерсти, пожаловал им преимущества для расширения своих доходов, получив кредит, который они смогли ему предложить. В надежде на рост торговли в своем собственном королевстве, он последовательно поддерживал купцов, используя их в качестве банкиров, посредников, сборщиков и откупщиков пошлин и консультируясь с ними в парламентах и ad hoc профессиональных собраниях или colloquia.Считая, что торговля зависит от взаимного доверия и выполнения договора, он пытался заставить уважать договорные обязательства и торговые добродетели честных сделок и предложить тем, кто жил этим, более быстрые средства для осуществления правосудия, нежели медленные и формальные процедуры общего права.
      Летом 1283 года, во время заседания парламента в Шрусбери, приговорившего уэльского патриота Давида к смерти, в шропширском поместье своего канцлера Актон Бернелл Эдуард издал статут, дающий торговцам дополнительные средства к доказательству и взысканию долгов. «Ввиду того, – гласит преамбула, – что купцы, продавшие свои товары в долг разным лицам, до настоящего времени терпели большие убытки из-за отсутствия закона, с помощью которого они могли бы быстро вернуть свои деньги в день, назначенный для уплаты этого долга, из-за чего многие купцы воздерживались от приезда в эту страну со своими товарами к ущербу как самих купцов, так и всего королевства, король в своем совете приказал и постановил, что купцы, желающие обеспечить себе получение денег, данных в долг, пусть предлагают своим должникам (при заключении долговой сделки) являться к мэру Лондона, Йорка или Бристоля и в присутствии мэра и клерка, специально назначенного для этой цели королем, официально признать свой долг и срок его уплаты. И это официальное признание пусть будет занесено в свиток рукой этого клерка, которая должна быть всем известна» . Когда срок платежа наступал, предъявлением обязательства должника перед мэром, в чьих списках оно было зарегистрировано, кредитор мог потребовать ареста движимого имущества и арендуемой собственности должника и их распродажи городскими властями. Если же этого было недостаточно для оплаты долга, то должник мог быть арестован и посажен в городскую тюрьму, где его держали на хлебе и воде, пока его друзья не найдут способ спасти его.
      Теперь, в этот созидательный 1285 год, Эдуард пошел еще дальше. Осознав, что из-за подкупа и тайного сговора городских чиновников заморские купцы все еще сталкиваются с трудностями в осуществлении правосудия, он вместе с канцлером огласил новое постановление под названием «Статут о купцах». В соответствии с ним, как только обязательство не соблюдалось, должник должен был быть заключен в тюрьму; если же начальник городской тюрьмы отказывался принять его или позволял ему бежать, он становился ответственным за долг. Если по прошествии трех месяцев должник не смог продать свое имущество для удовлетворения кредитора, к кредитору переходило не только право владения всем его движимым имуществом, но и его землей на праве фригольда, внутри или вне города. Это был революционный прецедент особенно в то время, когда владение землей рассматривалось неприкосновенным. Затем он мог поручить свои права над полученным имуществом – владение на правах аренды по статуту о купцах, как это называли, – любому человеку, готовому купить его или держать его, пока долг не будет выплачен из дохода на это имущество.
      Эдуард решительно хотел согласовать отправление правосудия в своем государстве со своей доминирующей властью и тем, что, как он полагал, является диктатом правосудия. Когда это не удалось, король стал чтить «свободы» корпорации не больше, чем мятежную феодальную знать. Летом, когда был издан второй Вестминстерский статут, он бросил вызов привилегиям большинства крупных городов Англии. После первой Уэльской войны Эдуард вступил в прямой конфликт с гражданскими властями Лондона, приказав огородить стеной традиционное место собрания свободных горожан перед собором Св. Павла, и проложить обходную дорогу, чтобы не допускать там ночных сборищ воров и проституток, принесших этому месту дурную славу. С незапамятных времен в городе было самоуправление; считалось, что оно существует еще с римских времен. Но те, кто осуществлял управление от имени горожан, теперь были инертными и некомпетентными; являясь членами небольшой группы олдерменских семей, они давно уже потеряли способность поддерживать порядок среди непослушных ремесленников и подмастерьев, а также криминальных отбросов, наводнивших узкие улицы и паперти быстрорастущей столицы. Дважды за последние семьдесят лет Лондон сыграл главную роль в восстаниях против короны; последние часы жизни отца Эдуарда, Генриха III, были отравлены воем лондонской толпы, когда в ответ на звон колоколов собора Св. Павла она хлынула к Вестминстеру, осуждая спорные выборы мэра.
      Перед своим возвращением в Англию Эдуард обеспечил должность мэра нуворишу виноторговцу Генриху ле Уолейсу, энергичному и умелому автократу по призванию, который грубыми и авторитарными методами пресек беспорядки низов. После того как Уолейса отправили в другую, не менее неспокойную столицу короля, Бордо, его место было отдано богатому кентскому землевладельцу, Грегору Рокслейскому (Gregor of Rokesley) – представителю одной из древнейших городских фамилий, – который провел несколько административных реформ, в частности, касавшихся ведения гражданских и законодательных записей. Уже в самом начале его семилетнего пребывания на посту мэра появилась первая городская династия общественных клерков. Но удовлетворять строгие королевские требования к общественному порядку Роксли слишком сильно мешали гарантированные муниципальные права и свободы. В 1281 году, за два года до начала второй Уэльской войны, из-за непрекращающихся жалоб на преступления, ссоры и бегства от правосудия, он был заменен Уолейсом, который провел серию решительных реформ, фактически установивших над всеми горожанами полицейский надзор. Продолжая королевскую политику освобождения торговли от ограничений и помощи итальянским капиталистам, которые обеспечивали короля кредитами, всем заморским купцам в городе было дано полное гражданство, суд для решения своих споров и право выбора половины суда присяжных по всем делам, в которые они оказывались втянутыми.
      Этого город перенести не смог. На осенних выборах 1284 года, за несколько месяцев до возвращения короля из Уэльса, Роксли был восстановлен в должности мэра практически единогласно. Снова разразились старые городские беспорядки и увеличилось количество преступлений, и летом 1285 года вслед за знаменитым групповым убийством в священных стенах Св. Марии ле Буа, в которое был вовлечен и общественный клерк, Эдуард назначил юридическую комиссию под председательством своего казначея Джона Керкби для расследования состояния общественного порядка в столице. Керкби, такой же непреклонный и ловкий в переговорах, как и сам король, приказал Роксли явиться в Тауэр и предстать перед ним и баронами казначейства. Когда на том основании, что мэр не должен посещать дознания, не связанные с вольностями города, Роксли снял с себя одежды мэра перед появлением, Керкби сразу же провозгласил, что поскольку город теперь находится без мэра, то он лишается своей юрисдикции и она должна вернуться к короне.
      Это было именно то, чего добивался король; как и во всех других случаях, когда он заставлял своих советников быть пешками в его игре. Без колебаний Эдуард принял город на свое попечение и назначил губернатора. Правление патрицианских семей пришло к концу, их заменили королевские чиновники. В последующие двенадцать лет не проводилось выборов мэра или шерифов, а олдермены назначались судом казначейства, переместившимся в Гильдхолл. Керкби, год спустя ставший епископом Илийским, построил себе великолепный дворец на возвышенности с видом на Холбурнскую долину и западную стену города, который после своей смерти он завещал своим преемникам в епископском сане; а красивая маленькая часовня Св. Этельреда, созданная по образцу парижской Сен-Шапель, до сих пор стоит посреди викторианских домов Или Плейс . Тринадцать лет спустя Лондон вернул свое право на самоуправление, но даже во время королевской опеки городские суды продолжали отправлять старинное традиционное правосудие, которое с этого времени во всех делах, касающихся преступлений и общественного порядка его жителей подчинялось общему праву и провизиям Винчестерского статута. Лондон стал частью государства, а не как итальянские, фландрские или немецкие города, чем-то отдельным от него.
      Столица была не единственным городом, испытавшим на себе творческую энергию Эдуарда. На долю Линкольна, второго торгового города Англии, выпали не меньшие испытания. В Оксфорде, где канцлер университета жаловался на то, что городские пекари и пивовары загрязняли реку, называя их «опасными и вредными» для «общины ученых мужей», королевская комиссия назначила более подходящее место и запретила производителям хлеба и эля использовать данные воды «под страхом серьезной конфискации» . Два портовых города, Новый Уинчелси и Кингстон на Халле обязаны своим существованием страсти короля к землеустройству. В Новом Уинчелси он задействовал Генриха ле Уолейса и Грегора Рокслейского, чтобы проложить улицы, построить верфи, рынки, церкви, мельницы и стены на выступающем клочке земли в нескольких милях от одного из древних Пяти портов, Уинчелси, которому из-за эрозии тальковых берегов, защищавших лагуну в устье рек Брид и Ротер, угрожали наводнения. Через три года после начала работ предположения Эдуарда оправдались, так как в 1284 году случился сильный шторм, снесший остров, на котором находился древний Уинчелси. Гулль или Уайк, как он перед этим назывался, десятилетие спустя из рыбацкой деревушки был превращен в порт, чтобы занять место Рейвенсера, которому также угрожали наводнения. Течение реки Халл было изменено при ее впадении в Хамбер, чтобы расширить бухту, где короной было куплено 150 акров и две трети из них отдано под застройку, а оставшаяся треть – под улицы и рынки по той же римской сетевой системе, как и в Новом Уинчелси. Были построены дороги, чтобы соединить город с йоркширской глубинкой, и этому месту была дарована королевская хартия, монетный двор, право устроения рынков два раза в неделю и название Кингстон на Халле .
      Ни один король со времен Альфреда не проявлял такую тщательную и всеобъемлющую заботу о нуждах своих подданных. Эдуард экспериментировал с выращиванием хмеля в своих владениях, обеспечил сохранность национальных архивов в Тауэре под руководством хранителя королевских свитков и составил географическое обозрение, результатом которого стало появление дошедшей до наших дней карты Англии . Король даже установил сезон ловли лосося в реках Англии. Его страсть к мелочам видна в ордонансах, которые он издавал, чтобы контролировать свой двор. Каждый вечер казначей, управляющие, обер-церемониймейстер, клерки, сержанты и церемониймейстеры двора должны были проверить дневные расходы на еду и вино в кладовой, хранилище, кухне и погребе. Смотритель королевского гардероба должен был взвесить воск и свечные фитили, проверяя, сколько осталось с предыдущего дня; церемониймейстеры должны были совершать обход дворца, дабы очистить его от «грубиянов» – лиц, нарушающих порядок, – и предотвратить обеспечение провиантом людям или лошадям, которые не имели разрешения находиться при дворе. Никому не позволялось спать в Гардеробной зале за исключением гофмейстера, клерка казначея, хирурга, главного смотрителя и одного лакея. Можно себе представить короля, сидящего в своей Солнечной зале – королевской спальне, которая служила местом отдыха и дачи аудиенций, – слушающего отчеты своих слуг, поучающего, дающего советы и управляющего всем этим хаосом.

* * *

      Эдуард являлся не только королем Англии. Он также был и герцогом Аквитанским, то есть управлял французской провинцией, простиравшейся от Шаранта до Пиренеев и одно время составлявшей почти половину территории Франции. Большинство этих земель, унаследованных от жены Генриха II, включая Пуату, Лимузен, Перигор и Овернь, отошло за последние полстолетия французским королям, частично в результате войн, а частично вследствие юридических процессов, затеянных французскими законоведами. Но благодаря своим виноградникам и экспорту вина Аквитания – известная как герцогство Гиенское или Гасконское – оставалась одной из самых богатых французских провинций. Хотя формально она была подчинена французскому королю, но на деле являлась независимым доменом, и Эдуард мог властвовать до тех пор, пока справлялся с местной неспокойной знатью и процветающим бюргерством. Он управлял этой провинцией в качестве вице-короля во времена своей юности еще при жизни отца, а по пути домой из крестового похода провел целую зиму в столице провинции, Бордо, решая накопившиеся проблемы и предотвращая междоусобные войны. Но уже двенадцать лет Эдуард там не был. Завоевав Уэльс и восстановив порядок в Лондоне, в мае 1286 года он со своей королевой, канцлером и блестящей свитой отплыл из Дувра в Кале.
      В Париже, по пути на юг, он принес оммаж новому семнадцатилетнему королю, своему кузену Филиппу Красивому и получил обратно свой фьеф согласно правилам феодального держания. Эдуард гарантировал свои права и ограничения своего вассалитета уклончивой фразой, которую использовал при принесении оммажа отцу молодого короля, Филиппу III, при его вступлении на престол двадцать лет назад: «Мой господин король, я стал твоим человеком благодаря всем тем землям, держанием которых я обязан тебе, в соответствии с формой договора, заключенного нашими предками». Сейчас, как и тогда, английский король твердо решил не допускать промахов, которые могли бы быть использованы хитрыми юристами парижского парламента, постоянно пытавшимся расширить права своего господина за счет прав его вассалов. Ему даже удалось исторгнуть из своего венценосного кузена обещание, отказаться от вторжений французского суда на территорию его владений в течение его жизни, даже если вердикт будет вынесен против него лично.
      Анжуец и норманн по крови, воспитанный матерью-провансалкой, привыкший с раннего детства говорить и думать по-французски, Эдуард чувствовал себя как дома во Франции – самом сильном и цивилизованном государстве в пределах христианского мира и колыбели рыцарства, представителем которого он сам являлся. Еще столетие назад его прадед, Генрих II, контролировал гораздо больше французских территорий, чем французский король, управляя Нормандией, Майном, Анжу, Туренью и Бретанью по праву наследства, а Аквитанией по праву женитьбы. И хотя из-за глупости и упрямства короля Иоанна и слабости Генриха III с тех пор были потеряны все земли, за исключением Гаскони и маленького анклава под названием Понтье на побережье Ла-Манша, доставшемся ему от жены-испанки, Эдуард все еще оставался самым могущественным вассалом Франции благодаря тому, что он был королем Англии и Уэльса и хозяином Ирландии.
      В то время пока в памяти были все еще свежи впечатления от захвата Уэльса, Эдуард считался первым монархом в христианском мире. От Средиземного до Северного моря едва ли осталась хоть одна часть мира, с которой он не был бы тесно связан посредством брака, либо рыцарства. Брат его жены, Альфонс Мудрый, был королем Кастилии и Леона, самых больших из испанских королевств, и пока он планировал выдать свою дочь замуж за своего соседа и соперника, Арагонского короля, чей флот из только что завоеванных гараней Каталана и Валенсии контролировал западное побережье Средиземноморья, кастильский флот завоевал Бискайский залив. Восточнее Средиземноморского побережья лежал Прованс, родина матери Эдуарда, а теперь удел французской короны. Вдоль гор находилась Савойя, чей граф, другой кузен Эдуарда, умолял английского короля вынести решение по спорному вопросу о наследовании. А на другом конце Италии находилось королевство Сицилийское и Неапольское, чья корона была предложена брату Эдуарда самим папой в обмен на обещание вырвать ее из лап Гогенштауфенов. Именно попытка Генриха III принять это предложение привела к его ссоре с баронами и к гражданской войне, во время которой Эдуард был посвящен в рыцари; позднее его дядя, Карл Анжуйский – брат святого Людовика IX Французского, умный, жесткий и амбициозный человек – вырвал корону этого королевства у незаконного сына последнего Гогенштауфена Манфреда. Победа французского принца стала кульминационным событием в долгой гибельной борьбе между папством и Гогенштауфенами, почти столетие владевшими титулами германского императора и итальянского короля. В какой-то момент, во время возвращения Эдуарда из крестового похода, казалось, что христианский мир почти приблизился к старому идеалу, столь дорогому сердцу Людовика Французского, идеалу семьи христианских князей, живущих в дружбе под единым духовным руководством церковного института, находящегося над и вне политики. Как племянник Людовика и сын человека, построившего новое Вестминстерское аббатство, Эдуард был твердым приверженцем этого идеала. Тогдашний папа, Григорий X, который был его капелланом в крестовом походе, не притязал на мировое господство; его жизненная цель заключалась в том, чтобы остановить доктринальный раскол между западной Римской церковью и Византией или восточной греческой православной церковью и таким образом объединить весь христианский мир в походе за освобождение Святой Земли. Эдуард находился с ним по пути домой весной 1273 года, получив от папы право на десятину с церковных доходов английского духовенства, дабы покрыть расходы, связанные с крестовым походом. Но Григорий вскоре умер, а при его преемниках папство все больше ввязывалось в споры за мирскую власть и богатство.
      Европейские страны, оказывавшие наибольшее влияние на интересы Эдуарда и его подданных, были представлены Нидерландами, или, как их тогда называли, Нижней Германией. Здесь, обращенные к устью Темзы и контролировавшие нижнее течение Шельды, Меза и Рейна – крупнейших речных торговых путей Северной Европы – находились Голландия и Зеландия, Брабант, Геннегау, Гельдерланд, Юлих, Клеве и епископства Льежское и Утрехтское. С двумя самым крупными из них Эдуард заключил брачные союзы, в 1284 году обручив своего старшего сына Альфонса – который, однако, умер в том же году , – с дочерью графа Голландского, а свою восьмилетнюю дочь, Маргариту, – с наследником Брабанта. Главный импортер английской шерсти для своих ткацких мастерских и владелец порта Антверпен, Брабант имел много связей с Англией, хотя менее значительных, чем со своим западным соседом Фландрией, чьи крупные ткацкие города, Гент и Брюгге, в то время бывшие значительно больше Лондона, Ипр и Дуэ, – никогда не покупали достаточно ее прекрасной шерсти. В отличие от своих Нидерландских соседей, граф Фландрский был вассалом не призрачного германского императора, но вполне реального короля Франции. Это стало причиной вечного конфликта во фландрской политике между феодальными узами ее правителей и зависимостью ее купцов от Англии. Любые перерывы в налаженных торговых связях – а до разрешения Эдуардом спора с графиней Фландрской в 1274 году перерыв длился пять лет – влекли за собой упадок фландрских городов и голод огромного количества рабочих мануфактур. То, чем города Тосканы и Ломбардии были для южной Европы, фландрские города были для северной – густо населенными промышленными центрами, импортирующими сырье и еду из сырьевых придатков, подобным Англии, и превращавшими их в прекрасные ткани для правящих классов роскошной и расширяющейся цивилизации.
      Из-за того, что Эдуард считал христианский мир таким же единым государством, как и семью христианских князей, он стремился положить конец феодальной раздробленности, в которой они оказались со дня, когда пылким отроком он сопровождал своего дядю короля Людовика в крестовый поход. В пятьдесят лет, имея за плечами славу побед над де Монфором, сарацинами и валлийцами, он был дуайеном христианских королей. Мечтой его было повести их всех вместе против неверных, удерживавших святые места их веры и угрожавших их общему государству. Примерно три года спустя после принесения оммажа за свои французские доминионы Эдуард оставался в своей южной столице Бордо, пытаясь вести переговоры о мире между конфликтующими князьями Западной Европы и мобилизовать их на крестовый поход для спасения Акры и христианских крепостей Святой Земли, снова находившихся в смертельной опасности.
      Таким образом, дела в христианском мире находились в плачевном состоянии. Хотя причины этого были не ясны ни Эдуарду, ни другим его современникам, такой же процесс национальной консолидации, который имел место в Англии, происходил и во Франции, Кастилии и Арагоне, правители всех этих стран преуспели в слиянии больших групп находящихся по соседству фьефов в единые национальные государства. В процессе этого они столкнулись друг с другом и, хотя все признавали доминирующее единство христианского мира, папа больше не мог сдерживать соперников. Действительно, своим иллюзорным триумфом над Гогенштауфенами и попыткой распорядиться короной Сицилии, папство собственноручно втянуло Запад в новый вид войны, не между племенами и феодальными лордами, но между национальными династиями.
      На пасху 1282 года, во время, когда Англию потрясла новость о втором уэльском восстании, в южной Европе разразилось народное восстание. Взбешенные бесчинствами французской армии короля Карла Анжуйского, сицилийцы восстали и перерезали всех французов на острове . Контролируя средиземноморские проливы, завоеванная по очереди греками, сарацинами и норманнами и сделанная ими и Гогенштауфенами лучшим в плане организации управления королевством на юге, Сицилия со своими естественными богатствами являлась лакомым кусочком для всех. Когда Карл попытался снова ее завоевать, сицилийцы предложили трон Петру III Арагонскому, мужу наследницы своего бывшего правителя, Манфреда. Использовав свой флот, чтобы удержать остров против объединенных сил папства и Карла, король Петр очертя голову ввязался в войну между Францией и Арагоном, которая свела на нет все надежды на крестовый поход, планируемый Эдуардом. Наиболее ярым приверженцем этой войны был папа, который в гневе за то, что Арагон захватил папский фьеф, показал себя даже более непримиримым по отношению к испанцам, чем французский королевский дом.
      Именно этот бесплодный конфликт английский король считал своим долгом уладить. Его зачинщики были мертвы, но он еще подогревался неослабеваемой ненавистью их преемников. В этой взятой на себя миссии Эдуард проявил такт, сдержанность и настойчивость, впечатлившие всех. К октябрю 1288 года он заключил договор между Францией и Арагоном, сделавший его признанным европейским арбитром.
      Пока Эдуард разрешал споры своих соратников-князей, он в то же время пытался урегулировать свои гасконские дела. Здесь также он навел порядок и проявил свои недюжинные способности. Самым лучшим даром от него герцогству стало строительство маленьких городков или бастид , которые он воздвиг в Гароннской долине, дабы обуздать феодальную анархию гасконской знати, чей рацион из «чеснока, лука, редиски и самых крепких вин», как говорили, делал их самыми вздорными в Европе. Некоторые из этих villes anglaises(английских городов), как их называли, с узкими прямыми улицами, расположенными в прямоугольном порядке подобно римским лагерям, сводчатыми площадями, крепкими стенами и задними воротами, сохранившимися по сей день, являются напоминаниями о том хорошем порядке, который установил английский король в этой прекрасной земле виноградников и рек семь столетий назад. Один из них был назван Батом в честь сомерсетского прихода канцлера Эдуарда Роберта Бернелла.
      Более трех с половиной лет Эдуард оставался во Франции, пока его совет и судьи управляли Англией. По крайней мере один раз он был вынужден принять важное решение in absentia(заочно); когда архиепископ Печем вновь оспорил право короны передавать дела, подлежащие юрисдикции церковных судов. В этот раз именно корона являлась зачинщиком ссоры, ее юристы пытались заявить, что кроме чисто духовных дел церковные суды распространяют свою юрисдикцию только на брачные и завещательные дела. Сначала король поддержал их, назначив юридическую комиссию для проверки клерков церковного права, которые сопротивлялись запретительным королевским приказам. Но ропот, вызванный этим своевольным шагом, был так велик, что Эдуард, который обычно знал, когда зашел слишком далеко, решил пойти на попятную. Осенью 1286 года он послал приказ своим судьям, начинающийся словами Circumspecte agatis– следи за тем, как ты действуешь, – приказывая им не вмешиваться в юрисдикцию церковных судов, которая, в соответствии с церковным правом, всегда включала нанесение вреда клирикам, клевету и нарушение церковного права, распространяющегося на взимание церковной десятины, монастыри и церкви. Стремясь подвигнуть Европу на крестовый поход и под него получить привилегию папы взимать платежи с церковной собственности в Англии, Эдуард не хотел ссориться с церковью.

* * *

      Во времена, когда без личного присутствия своего правителя даже самая стабильная нация могла впасть в анархию, долгое пребывание короля в Аквитании было мерилом зрелости английской административной системы. Но к лету 1289 года стало ясным, что возвращение в свое королевство откладывать нельзя. Двое из маркграфов с валлийской границы были втянуты в открытую войну из-за замка, который один построил на земле другого. Эдуард лично был крупным должником итальянских банкиров, поэтому никаких пожалований к обычным доходам не делалось с тех пор, как субсидия на одну тридцатую с доходов подданных была вотирована на валлийскую войну шесть лет назад. Когда в феврале казначей просил у парламента, созванного в отсутствие короля, субсидию, магнаты под предводительством графа Глостера, отказались давать какие-либо деньги до тех пор, пока суверен не встретится с ними лично.
      Вся страна жаловалась на противозакония королевских чиновников и судей. Люди не получали, или им казалось, что не получали, быстрого и беспристрастного правосудия, которое было обещано в соответствии с Великой хартией вольностей и последующими статутами. Шерифы не выполняли приказы и не созывали беспристрастных присяжных, судьи и их клерки не скрывали, что успех дела в суде зависит от взятки, данной перед подачей иска, и королевские права приносились в жертву пополнению карманов его слуг, вопиюще пренебрегавшими оказанным им доверием и законом. И пока богатые истцы устраивали свои дела безо всякого промедления, бедняки вообще не могли получить удовлетворения по искам.
      Когда король высадился в Дувре в августе 1289 года, он совершил свое обычное паломничество к могиле Бекета в Кентербери и своим любимым мощам в Бери, Уолсингеме, Или и Уолтеме. Во время совершения пожертвований в пользу Церкви и охоты на пустошах и в лесах Восточной Англии, он наблюдал за горестями и «слушал стоны несчастных». В день после своего возвращения в Вестминстер на пиру в честь Михайлова дня он выпустил прокламацию, приглашая всех обиженных вымогательством, несправедливым заточением в тюрьму и волокитой, предоставить жалобы специальной комиссии из семи чиновников своего двора под председательством канцлера. Расследования этой комиссии, проведенные в течение последующих двух лет, затронули более семисот чиновников, как высшего, так и низшего рангов, и раскрыли самые позорные факты в истории английского правосудия. Только двое из восьми Судей Королевской Скамьи и Суда Общих Тяжб избежали бесчестия, в то время как пятеро объездных судей были найдены виновными и смещены со своего поста. Томас Уэйлендский, главный судья, получивший огромные поместья в своей родной Восточной Англии, был обвинен в подстрекательстве к убийству и, не дождавшись судебного процесса, укрылся в стенах Церкви, воспользовавшись правом святого убежища. После того как он сослался на свою принадлежность к духовенству – ибо он был диаконом в юности, – ему позволили покинуть королевство, нищим, босоногим и с крестом в руке. Огромные штрафы были наложены на других судей; Соломон Рочестерский, главный судья ассизов, должен был заплатить сумму, равную четырем тысячам марок, – более 150 тыс. фунтов в современном пересчете. Даже это не могло сравниться с 32 тыс. марок, конфискованных у Адама де Страттона, управляющего казначейства, – должность, исполняющим обязанности которой он являлся вместо наследственного ее держателя, склочной графини Албемарла, с чьей помощью он и получил самое большое состояние в то время. Десятью годами ранее он едва избежал бесчестья; в этот раз богатство не спасло его и, найденный виновным в подлоге, мошенничестве и вымогательстве, он был приговорен к заключению в тюрьму и полной конфискации. Среди запасов, найденных в его доме, находилось 12650 фунтов в золотых слитках – более полумиллиона на наши деньги – и королевская корона.
      Все деньги, полученные от штрафов, наложенных на слуг Эдуарда, помогли ему выплатить шестую часть долгов итальянским банкирам. Самый трагический казус произошел с величайшим юристом и главным судьей королевской скамьи, Ральфом Хенгемом. Может быть, потому, что Эдуард слишком доверял ему, наказание оказалось столь суровым. Смещенный с поста и оштрафованный на семь тысяч марок – сумму, в сто раз превышавшую его жалование, – он, кажется, попал в опалу за фальсификацию документа с целью спасти бедного истца от штрафа, который бы окончательно разорил его . И хотя он скопил крупное богатство – ибо в противном случае он не смог бы выплатить штраф – кажется странным, что юрист с такими заслугами мог быть виновным в каком-либо преступлении, несовместимом с духом общего права, которое он любил и которое так хорошо отправлял. По всем же остальным обвинениям, выдвинутым против него, не было найдено ничего незаконного.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47