Исключительно эгоистичное, каковым такое законодательство и было, и за это очень резко осуждалось, принимая во внимание повсеместное падение ренты, землевладельцы, в особенности мелкие, столкнулись с очень серьезными трудностями. В 1353 году, спустя четыре года после Черной Смерти, 25 нортумберлендских приходов все еще были не в состоянии платить какие бы то ни было налоги, в то время как на другом конце страны управляющий принца Уэльского в Корнуолле докладывал, что на протяжении двух лет он не смог получить какие-либо поборы в любой части герцогства из-за «недостатка держателей, которые умерли во времена смертельной болезни». В том же году шериф Бедвордшира и Бекингемшира потребовал назад из казначейства деньги, выплаченные в предыдущем году сотнями за фермы, бейлифы же этих сотен, в свою очередь, отказались собирать их на обычных условиях из-за падения своих доходов .
      При этом даже в 1354 году вице-шериф Камберленда жаловался, что большая часть манориальных земель королевского замка Карлайл все еще находилась в запустении и лежала необработанной «по причине смертельной болезни, недавно свирепствовавшей в этих землях», замечательный показатель того, как быстро страна оживала после этого испытания. Несмотря на то, что смертность была выше, чем ожидаемая сегодня от ядерной войны, Англия показала удивительную стойкость. В произведении величайшего английского поэта той эпохи присутствует только одно упоминание, да и то косвенное, о Черной Смерти, которая три раза пронеслась по Англии во времена его юности и ранней зрелости. Но люди тогда были гораздо больше привычны к смерти, нежели теперь, а Чосер вырос в качестве пажа при королевском дворе, который почти полностью избежал судьбы, постигшей остальную часть общества. Даже в день Св. Георга 1349 года, когда чума все еще свирепствовала в Лондоне, первая служба Ордена Подвязки состоялась в Виндзоре, каждый рыцарь с плюмажем и в голубой мантии подвязки занял свое место; великолепный двуручный меч, с которым король появился в этот день, все еще висит позади алтаря церкви Св. Георга.
      Не позволил бодрый и сумасбродный король Англии повсеместной нехватке рабочей силы остановить свои строительные проекты. Вместо умершего Уильяма де Рамси был призван мастер-строитель из Крайст Черч в Кентербери; пять сотен каменщиков, плотников, стекольщиков и ювелиров были затребованы шерифами южных графств для работ в Виндзоре, они были экипированы алыми колпаками и ливреями, чтобы не могли сбежать и наняться куда-либо в другое место . В год, когда Черная Смерть утихла, английские художники под руководством Гуго Сент Олбанского – современника Джотто – начали расписывать стены королевской часовни Св. Стефана в Вестминстере фресками ангелов с павлиньими крыльями и изображениями Иова и Товии, а также поклонения волхвов, фигур, облаченные в современное придворное платье и помещенных на заднем плане позолоченных скульптур. По стенам размещались аркады из посеребренных и позолоченных статуй, самой великолепной из них было золотое изображение Девы Марии – знаменитой многими легендами, которые сопровождали ее создание, – и портрет короля и его сыновей, представляемых перед Божественным престолом Св. Георгием работы Гуго Сент Олбанского.
      В других местах также после перерыва возобновилась работа по строительству церквей. В Глостере крытые галереи, самый ранний пример английского веерного свода и шедевр новой перпендикулярной готики, были начаты в 1351 году под покровительством аббата Хортона – «прекрасные, – как написал Стакли, антиквар XVII века, описывая их, – лучше всего, что я видел». В следующем году покрытые изящной резьбой фигуры Церкви и Синагоги – один из немногих образцов среднеанглийской готической скульптуры, сохранившейся до времен пуритан-иконоборцев, – были помещены перед входом в Рочестерский собор, в то время как два года спустя в нефе Йоркского собора был воздвигнут веерный свод. Началось строительство в Экзетере, Винчестере и Или.
      В других местах недостаток денег и рабочей силы приостановил церковное строительство; и в Вустере, и в Честере работы в кафедральном соборе аббатства прекратились на годы. В Клее в Норфолке великолепная новая церковь, начатая в 1330 году, была закончена только в следующем веке. А влияние Черной Смерти на религиозную жизнь государства было печальным и очень длительным. Из черного и приходского духовенства половина умерла, а проблема заполнения такого количества вакансий людьми, обладающими необходимым качествами, была достаточно значительной; как и безземельные рабочие, низшие ранги духовенства просили о повышении вознаграждения. Доведенные до нищеты сокращением размеров своих конгрегации и доходов, священники многих наибеднейших приходов отказывались от обычного образа жизни и пускались на поиски более прибыльной работы, как, например, места клерка в часовне или капеллана.
 
«Попы из сел епископа молили
Позволить в Лондон перебраться им, –
С тех пор как по стране прошла зараза,
Приходы их погрязли в нищете» .
 
      Широко распространенная бедность духовенства также усиливала растущее чувство недовольства папским каноническим правом назначать иноземцев на наиболее доходные должности. Хотя папские назначения представляли собой значительную часть церковного механизма для продвижения достойных церковников, и хотя большинство из тех, кого папа представлял к постам, были англичанами, значительная часть самых богатых бенефиций каноников и деканств обычно уходила к иноземным кардиналам и другим папским сановникам. Это стало вызывать растущее негодование, особенно после того как папский престол переехал в Авиньон и началась война с Францией. Во времена Креси около трети высшего духовенства являлось иностранцами, отсутствовавшими в стране на своих постах, включая половину каноников Йорка; один кардинал был регентом хора в Личфилде, казначеем Йорка и архидиаконом одновременно Бекингема и Ноттингема.
      Трижды в десятилетие перед чумой Общины направляли петиции короне против злоупотреблений, написав в 1343 году вежливый, но твердый протест папе лично, жалуясь на вторжение в английские приходы иностранцев, не знающих ни языка, ни обычаев страны. Это, как они заявили, иссушило поток домашнего милосердия, истощило государственную казну и выставило свою «наготу» на поругание врагам короля. Когда в 1351 году парламент встретился после Черной Смерти, одним из его первых действий явилась петиция короне с требованием принятия законодательных мер для прекращения отчуждения самых богатых бенефиций страны. Нуждаясь в деньгах для финансирования военных действий, король удовлетворил желания Общин Статутом о Провизорах, по которому любой, привезший в страну папскую буллу о назначении, мог быть заключен в тюрьму до тех пор, пока она не компенсирует владельцу права распределения приходов и бенефиций потери этого права пожалования бенефиция и представления на приход. Два года спустя, в 1353 году, другой парламент получил от короны статут о Praemunire ,который добавил объявление вне закона и конфискацию имущества к существовавшим наказаниям за разбирательства в иностранном суде дел, чья юрисдикция принадлежит королевским судам. Но хотя эти акты оказали влияние на сокращение количества богатых бенефиций, уходивших в руки иноземных кардиналов и членов папского двора, и хотя они усиливали короля при сношении с Авиньоном, но он применял их только в том случае, если ему это было нужно, что случалось, когда курия выдвигала претензии на патронаж, принадлежавший либо ему, либо кому-нибудь из его поданных мирян. Нуждаясь в папских провизиях для назначения епископов и других королевских ставленников, Эдуард не предпринимал попыток, которые бы помешали его молчаливому взаимопониманию с папством по поводу исключительно духовного патронажа. Реальное значение статутов заключалось в их признании права парламента участвовать вместе с короной в регулировании церковных назначении .
      Другой жертвой Черной Смерти стала иностранная рыночная таможня, которая сильно оживилась в начале войны. Одним из непосредственных последствий чумы было полное банкротство капиталистов, которые ссужали деньги короне в обмен на монополию экспорта шерсти. Не способные более предложить никаких ссуд или даже просто выполнить свои обязательства, представители крупных синдикатов Лондона и портов восточного побережья – Шеритоны, Везингемы и Суонленды, которые в сороковых годах заменили семьи Перуцци и Барди в качестве королевских банкиров, – перестали подобно своим иноземным предшественникам быть полезными королю. Вместо них он обратился к производителям шерсти и мелким торговцам, которые были представлены не собранием крупных купцов, но рыцарями графств и бюргерами в парламенте. В своем обращении к парламенту 1351 года канцлер подробно останавливался на благодарности Эдуарда своим магнатам и Общине за любовь, которую они питают к нему, и за ту помощь и субсидии, которые они предоставили, на его осознании того, что они все претерпели для обеспечения ведения войны и защиты королевства, и его желание сделать все, что в его власти для их «покоя, удобства и благосклонности».
      Жалобы на «незаконные субсидии» в виде налогообложения купцов в отличие от сделанных «в полном парламенте» стали усиливать недовольство Общин, не потому, что они видели в них посягательство на свои конституционные права – они еще были слишком покорны для этого – но потому, что монополии, данные короной взамен, давали право крупным экспортерам шерсти снижать цены за шерсть для производителя и вообще исключить мелких торговцев из рынка. В обмен на отмену данных монополий Общины в 1351 году дали короне субсидию из ненавистного maltoteна срок более двух лет. Признавая, что король не может вести без него войну, они приняли продление этого налога как цену за свое право контроля над ним. В следующем парламенте, собранном в 1353 году и состоящем из одного рыцаря от каждого графства и двух бюргеров от 38 крупнейших торговых городов, король признал то, что стало известным как Ордонанс о Рыночной Таможне в обмен на продление шерстяных субсидий еще на три года. Этой мерой, чтобы предотвратить любое возобновление монополий, английским торговцам было запрещено экспортировать шерсть, рыночная таможня во Фландрии была закрыта, иностранным купцам было дано разрешение свободно конкурировать друг с другом в покупке шерсти у домашних производителей англичан до несения ими полного бремени maltote.Впредь налог взимался с них и только на пятнадцати внутренних рынках – 10 в Англии, 1 в Уэльсе и 4 в Ирландии .
      Этот эксперимент по свободной торговле пришелся по вкусу непосредственным производителям шерсти, которые, продавая ее конкурирующим друг с другом иностранным покупателям, могли поднимать цены. Экспорт шерсти достиг 40000 мешков в тот год, бросив вызов той великой эре свободной торговле при Эдуарде I, и в среднем стал исчисляться 32000 мешков в год в течение последующих десяти лет. Пока война с Францией финансировалась на самом низком уровне, как в годы, непосредственно последовавшими за эпидемией, и король мог обойтись без крупных займов, эти изменения были на руку короне и, привнеся поток иностранной покупательской способности в страну, помогли восстановить ее истощенные запасы золота и серебра. Обратной стороной этого процесса было то, что, отдавая экспортную торговлю иностранным купцам, он препятствовал строительству кораблей в Англии и таким образом сократил военную мощь Англии на море. Прошло некоторое время, пока проявились его последствия, и они были достаточно серьезными.

* * *

      Хотя и Франция, и Англия лишились трети своего населения, война не прекратилась. Пока Черная Смерть свирепствовала, перемирие, заключенное в 1347 году, было продлено до лета 1350 года при обоюдном согласии. Но той весной короля Эдуарда, находившегося в Вестминстере, достигли слухи о французском заговоре с целью неожиданно нагрянуть в Кале и отбить город. Ломбардский рыцарь, посланный к губернатору, который умер от чумы, был подкуплен, чтобы провести французский отряд ночью в замок. Но заговор был раскрыт, и именно нападавшие и были захвачены врасплох. Ибо, тайно переправившись через пролив, замаскированные и с отрядом избранных воинов, Эдуард и принц Уэльский напали на незваных гостей, когда тех вели в замок и взяли всех их в плен. После король-победитель угостил своих пленников и, особо отличив рыцаря, который долго сопротивлялся ему в сражении, увенчал его венком из жемчуга и отправил на свободу.
      В августе того же года король и принц приняли участие в более серьезном деле, на этот раз на море. Кастильский флот, перевозивший мериносовую шерсть во Фландрию, воспользовался тем, что Пять портов обезлюдели, чтобы грабить английских купцов в проливе. Для того чтобы перехватить его на обратном пути, в Сандвиче собрался небольшой флот из 50 мелких кораблей и пинасов, укомплектованный цветом английского рыцарства. Среди, них были почти все изначальные члены Ордена Подвязки; и даже десятилетний сын короля Джон Гонтский был там. Отплыв из Сандвича, они встретили испанский флот рядом с Дангнессом в полдень 29 августа и сразу же напали на него. «Их корабли были настолько больше наших, как замок больше хижины», – написал Джеффри ле Бейкер. «Облаченный в черную бархатную куртку и бобровую шляпу, которая очень шла ему», король поднял свой флаг на флагмане «Томас», пока молодой Джон Шандо и королевские волынщики развлекали его в минуты ожидания боя новым германским танцем. Как и при Слейсе битва стала триумфом английских лучников, которые, расстреляв испанских арбалетчиков и метальщиков, превратив их палубы в руины еще до того, как рыцари и тяжеловооруженные воины вскарабкались на борт, чтобы закончить бойню. Хотя и корабль короля, и корабль принца затонули, день закончился захватом 17 галеонов и бегом оставшихся в живых, пока толпы подбадривали победителей у скал Уинчелси. Тем вечером королева, которая провела весь день за молитвой в Бетлском аббатстве, воссоединилась с Эдуардом и сыновьями в замке Пивенси, «где лорды и леди провели ночь в большом веселье, беседуя о войне и о любви».
      Победа помогла восстановить английские морские коммуникации со своими истощенными гарнизонами в Гаскони. Ибо чума оставила страну в опасном недостатке военной силы. Чувствовалась нехватка моряков, чтобы управлять кораблями, лучников и тяжеловооруженных воинов для охраны земель в Гиени и Бретани. Маленькая страна страдает от истощения сильнее, чем большая, и диспропорция между населением Франции и Англии теперь играла большую роль. В 1353 году каждому держателю земли с годовым доходом в 15 фунтов было приказано явиться для посвящения в рыцари и несения соответствующей военной службы, в противном случае он должен быть оштрафован как нарушитель, и двумя годами спустя половина мужчин в возрасте, пригодном для несения военной службы, из двух Дербиширских деревень, была на войне . Когда население сократилось до двух-трех миллионов, Англия была вынуждена пополнять свои иностранные гарнизоны гасконцами, бретонцами, фламандцами, ирландцами и германцами.
      В августе 1350 года, за неделю до победы Эдуарда на море у Уинчелси, только что взяв себе невесту 18 лет, Филипп Валуа умер в возрасте 58 лет. Ему наследовал его сын, Иоанн II – «Le Bon» или «Добрый». Ярый приверженец идеи рыцарства и военной славы, в отличие от своего отца, он отказался возобновить перемирие. Война, таким образом, продолжилась в довольно беспорядочной манере, пока обе страны приходили в себя после Черной Смерти. На юге французы медленно создавали большую армию, которая в начале 1353 года захватила Сентонж. Генрих Ланкастерский, находившийся в крестовом походе в балтийских землях вместе с тевтонскими рыцарями , был недоступен, чтобы защищать южные доминионы своего суверена. Но губернатор Кале сэр Джон Бошам – брат лорда Уорика – был послан на защиту провинций, над которыми нависла угроза. Достигнув осажденной столицы Сентеса, прибыв вовремя, он одержал 7 апреля еще одну поразительную победу против огромной армии. Два французских маршала были в числе захваченных в плен, победители составили себе состояние только на одних выкупах. Затем, торопясь обратно на свой пост в Кале, Бошам нанес поражение французам при Ардре.
      В Бретани, имея Карла Блуасского своим пленником, а претендента де Монфора еще малолетним, попытки англичан управлять страной от имени их протеже становились все более непопулярными. Ибо бретонцы вынуждены были не только платить за содержание их гарнизонов, но в придачу терпели постоянные грабежи с их стороны. По английскому престижу был нанесен серьезный удар в 1351 году в рыцарском столкновении под названием «битва тридцати», когда тридцать франко-бретонских рыцарей нанесли поражение тридцати англо-бретонским, гасконским и германским рыцарям, убив девять из них. Но в 1352 году, когда французская армия под командованием маршала де Неля захватила герцогство и после приобретения Ренна подошла к Бресту, ее остановил у Морона сэр Уильям Бентли 14 августа. Бентли, который сменил сэра Томаса Дэгуорта в должности наместника Бретани в связи со смертью последнего в засаде, долгое время тщетно пытался получить подкрепления из Англии. Но, хотя под его началом был всего лишь небольшой отряд, он расположил его, использовав одну из тех сильных английских диспозиций, на которые Англия всегда полагалась, спешив тяжеловооруженных воинов и выстроив их в линию и поместив лучников клиньями на флангах. У него не было даже людей для резерва. Французы напали в 4 часа жарким летним днем; те, кто ждал на гребне горы, еще потом долго вспоминали гудение пчел в зарослях вереска. Хотя первая атака оттеснила лучников на правом фланге, их товарищи слева устроили обычную экзекуцию французским лошадям, добивая затем спешившихся всадников мечами, когда те пытались подняться. В то же время тяжеловооруженные воины справа, отойдя к задней части холма к деревьям, устроили такую крепкую драку, что враг также застрял и там. Когда Бентли, опасно раненного, уносили с поля, он кричал: «В бой! В бой!», командование принял его заместитель сэр Роберт Ноллис, грубый чеширский рыцарь, он и закончил разгром противника. Маршал де Нель был среди убитых, более чем 600 рыцарей и представителей знати были убиты или захвачены в плен, среди них оказалось 45 рыцарей Ордена Звезды – нового рыцарского ордена, который король Иоанн основал в противовес Ордену Подвязки.
      Морон сохранил за Англией господство над Бретанью. Он принес тем немногим, что сражались в этой битве, большое богатство. Когда два века спустя Шекспир написал о другой победе Плантагенета против бесчисленной армии противника: «людей чем меньше, тем большей чести куш», он мог справедливо заменить слово «выкуп» словом «честь». Ибо английская армия во Франции существовала по тому же принципу, что и акционерное общество. Ее офицеры и солдаты получали плату от своего короля или капитана во время ожидания битвы или маршей, но основным стимулом для них служить в армии или умереть было осознание того, что выжившие разделят плоды победы – добро любого взятого штурмом города, а также любому, кто взял пленника, две трети выкупа, остальная часть отходила командиру, который, в свою очередь, платил треть своей добычи короне . Так, использование длинного лука и железной дисциплины были секретом английского успеха. Насколько сурова была дисциплина, было видно после победы при Мороне, когда Ноллис казнил тридцать лучников за бегство.
      Возможно, сразу после эпидемии Черной Смерти англичане имели во Франции больше чем 10 тысяч человек. Их гарнизоны существовали только за счет рекрутирования людей из любых других государств. Но все они, от графа до лучника, были искателями приключений, рискующими своей жизнью за возможность грабежа самой богатой страны в Европе в качестве приза. Рыцарская честь, существовавшая в высших слоях, преданность капитану или товарищу, даже некоторый сорт зарождающегося надменного патриотизма среди простых англоговорящих тяжеловооруженных воинов и лучников играли не последнюю роль в проявлении их храбрости. Но самым сильным чувством был азартный дух и страсть к наживе, которую они унаследовали от своих предков викингов и которая поощряла их на любой риск. Лучник по имени Джон Данкастер, являвшийся пленником во французском замке Гин, не имея денег, чтобы заплатить выкуп, получил частичную свободу, работая на починке стен. Узнав от своей любовницы, прачки, что существует затопленная стена, пересекающая ров в двух футах под водой, он вошел в контакт с отрядом из тридцати английских дезертиров, который находился в городе у замка. Эти «невыгодные для короля пленники» сделали штурмовые лестницы нужного размера, пересекли ров ночью в черненном вооружении и, забравшись на крепостные валы, убили дозорных и перебрались через стены. Затем они напали на гарнизон, солдаты которого играли в шахматы, и рискнули вломиться внутрь. «Ворвавшись в комнаты и башни, напав на спящих дам и рыцарей, они таким образом скоро стали хозяевами всего, что было в пределах замка». Освободив пленников англичан из темниц, они заперли там французов и связались с местными командирами войск обеих стран с целью получить выкуп за замок. Граф Гина, как нам рассказывают, «потребовал ответить... от чьего имени они его держат. Как они утверждали, они держат его от имени Джона Ланкастера, он спросил их, является ли указанный Джон вассалом короля Англии или принесет ему присягу и...предложил за замок, кроме всех сокровищ, которые там можно найти, много тысяч крон в обмен на вечный мир с королем Франции. На это защитники ответили, что, перед тем как захватить замок, они принадлежали к английскому народу, но из-за своих изъянов были изгнаны из мира короля Англии. По этой причине место, которое они на данный момент держат, они охотно продадут или обменяют, но только после того, как их естественный король Англии, которому, как они сказали, продадут свой замок, чтобы признать их мир, купит его. Но если он не купит его, тогда они продадут его королю Франции или кому-либо другому, который даст больше всего за замок. Граф, таким образом, был отвергнут, а король Англии купил замок» .

* * *

      Хотя война и принесла богатство многим английским воинам, но она становилась все более тяжким бременем для налогоплательщиков. Когда, договорившись о годовом перемирии с измученной войной Францией, король в 1354 году через своего лорда камергера (чемберлена) спросил собравшихся лордов и общины в парламенте, желают ли они вечного мира, они ответили в один голос: «Oeil! Oeil!» – предвестник криков «aye, aye» , которыми Палата Общин до сих пор выражает свое согласие. Борясь с беспорядками в экономической сфере, вызванными чумой, страна вынуждена была сражаться не только против Франции, но и против Шотландии, с которой время от времени она находилась в состоянии войны почти полвека. Эта бедная, незащищенная, истощенная войнами земля, с пленником-королем и предательской знатью, вечно ссорящейся друг с другом, все еще определенно не хотела признавать английское господство и сражалась до последнего, чтобы его избежать. Когда за два года до этого, обеспечив временное признание оммажа от своего пленника, короля Давида, Эдуард послал его домой под честное слово, шотландский парламент единогласно отклонил такие условия и позволил ему вернуться в плен.
      Не больше Эдуард преуспел и в том, чтобы убедить французского короля отказаться от своего требования принести ему оммаж, так же, как и заставить шотландцев признать его право на их оммаж. Ибо когда зимой 1354 года благодаря посредничеству нового папы он начал мирные переговоры с Францией, его посланники, прибыв в Авиньон, обнаружили, что французы, несмотря на все свои поражения, не желают отказаться от абсолютного право на сюзеренитет своего суверена, даже что касается самой мелкой частички завоеванной англичанами земли. Эдуард предложил, что в обмен на отказ от своих прав на французский трон король Иоанн должен отказаться и от своих претензий на обязательность оммажа для Гиени, Понтье и тех городов, которые он захватил в Бретани и Нормандии. Он также дал своим послам секретные инструкции, что он также, возможно, будет готов и к отказу от своих требований на Нормандию в обмен на господство во Фландрии. Его условия были презрительно отклонены. Несмотря на двадцать лет войны, ни один из монархов не был готов отказаться от своих главных целей – английский король от абсолютной власти над своими доминионами вдоль пролива, французский – от полной власти над всей Францией.
      Война, таким образом, продолжилась. И снова, как и десять лет назад, Эдуард планировал тройное нападение, из Гаскони, из Кале и, под свои собственным руководством, из Нормандии, чей самый крупный землевладелец Карл Наваррский предложил попытать своего счастья вместе с ним. Раздраженный зять французского короля и потомок Капетингов, как и сам Эдуард, Карл предложил, что они должны идти на Париж вместе и поделить наследство Валуа между собой. В сентябре 1355 года, предваряя объединенные военные операции, запланированные на следующее лето, принц Уэльский соответственно отправился в Бордо с отрядом в 3500 человек, включая хорошо выученные отряды чеширских и дербиширских лучников. Его приняли с большим энтузиазмом, как принимали десять лет назад Ланкастера. Его задачей было вернуть назад территории и города, которые граф д'Арманьяк захватил в юго-западной Гиени.
      Принц был воспитан в той же военной школе, что Ланкастер и Дагуорт. Теперь ему было 25 и он находился на вершине своих возможностей. Его способ сражения с превосходящими силами противника заключался в том, чтобы ударить по ним с исключительной дерзостью и скоростью. Ведя войну в богатой провинции Лангедок и опустошив ее из конца в конец, он намеревался заставить д'Арманьяка плясать под свою дудку. Хотя по рыцарским обычаям ведения войны сезон для проведения кампаний был закончен, принц отправился из Бордо 5 октября в grande chevauchee(большая прогулка – фр.)с англо-гасконской конницей из 5000 человек. Через сотню миль он достиг юга и вторгся на французскую территорию 11 числа. Затем он повернул на восток по направлению к Тулузе, пересекая страну тем же самым путем, по которому три с половиной столетия спустя пройдет армия Веллингтона. Стояла замечательная погода, и кавалькада являла великолепное зрелище, каждый из ее капитанов, как Фруассар описал сэра Джона Шандо, скакал «держа знамя перед собой, а свой отряд вокруг себя, с щитом на груди, великолепным и широким, на котором был вычеканен его герб». Отмечалась суровая дисциплина, и в то время как постройки, амбары и посевы сжигали в соответствии с планом кампании, церкви, монастыри и простолюдины оставались нетронутыми. При этом ни одного дня в этой богатой местности не было проведено без какого-нибудь богатого купца или местного землевладельца, притаскиваемого в лагерь английскими разъездами. Все, вплоть до самого последнего лучника, находились в приподнятом настроении, ибо здесь был и выкуп и достаточно добра для грабежа.
      Армия была оснащена переносными понтонами для переправы через реки южной Франции, но не было осадных механизмов для захвата укрепленных городов. Таким образом, они проскакали мимо Тулузы, пока д'Арманьяк, не смевший дать сражения, наблюдал из-за ее стен дым от спаленных деревень. Через пять дней марша англичане оказались в Каркассоне, где они сожгли нижний город. 8 ноября они достигли Нарбонны, находившейся всего в 10 милях от Средиземного моря. Вся южная Франция находилась в панике; папа в Авиньоне за сотню миль оттуда забаррикадировался в своем дворце и послал посольство к принцу с переговорами о мире.
      К этому времени две французские армии находились в боеспособном состоянии. Граф Бурбонский двигался на юг из Лиможа, чтобы перекрыть переправу через Гаронну, в то время как под давлением возмущенного общественного мнения д'Арманьяк в конце концов выбрался из Тулузы. 10 ноября, таким образом, принц повернул назад, намереваясь сразиться с д'Арманьяком до того, как армия Бурбона сможет соединиться с ним. Но хотя обе армии превосходили численностью противника, ни один из французских командующих не смел дать сражение, ибо память о Креси еще была свежа. Даже когда обе армии соединились, они оставили англичан в покое.
      2 декабря принц вернулся в Ла Реоль, отяжеленный добычей, после того как он покрыл за девять недель около семисот миль. В это же время его отец совершал такую же chevaucheeв северной Франции. Прождав все лето сведений от Карла Наваррского, который теперь уладил свою ссору с французским королем, он пересек пролив и высадился в Кале в конце октября. Но ничего не могло заставить короля Иоанна покинуть свое убежище в Амьене, и марш Эдуарда через Артуа под ноябрьским дождем по колено в грязи оказался весьма отличным от кампании его сына в Лангедоке. Зима наступила на фландрских равнинах, когда он был вынужден из-за недостатка фуража вернуться в Кале.
      Здесь его приветствовали новостями, что регент Шотландии Уильям Дуглас нарушил перемирие и с помощью небольшого французского экспедиционного отряда осадил Берикский замок, захватив город. Поскольку и наместник марок, и епископ Даремский отозвали свои войска с границы, чтобы присоединиться к нему в Кале, Эдуард был вынужден вернуться в Англию и торопиться на север. Обеспечив парламентские субсидии, он выкупил несостоятельное требование Баллиоля на шотландский трон за 2000 фунтов и пенсию. Затем, получив от своего пленника, короля Шотландии, признание своего сюзеренитета, он подготовился к тому, чтобы преподать шотландской знати хороший урок. В январе 1356 года, глубокой зимой, он пересек границу, чтобы вступить во «владение», как он это назвал, «своим королевством».
      При этом, имея двойные знамена обоих королевств выкинутыми перед собой, Эдуард превращал в золу каждую деревню и ферму на своем пути в Эдинбург, выгоняя их жителей на торфяные болота, покрытые снегом, «горелое Сретение», как это долго еще называлось в Шотландии, не произвело никакого эффекта кроме резко усилившейся ненависти к Англии. Как и Брюс, регент Дуглас очистил страну от всего, что было годным в пищу, и растворился в холмах и лесах. Ведение военных действий в подобных условиях было бесполезным делом, особенно после богатых французских равнин, и ни у кого сердце к этому не лежало. Штормы задержали корабли с провиантом, и к марту ничего не оставалось как возвращаться домой или голодать. Шотландцы, все еще уклонявшиеся от битвы, нападали на фланги отступающей армии и убивали больных и отставших, пока англичане поджигали великолепную монастырскую церковь в Хаддингтоне – «свет Лотиана». Не было победивших. Все оказались проигравшими.