Ее служителями были герольды, которые помогали маршалам и констеблям на турнирах и аренах, провозглашая имя каждого воина в соответствии с его гербом, когда тот въезжал на арену, руководя церемониями при дворах рыцарей, которые судились за право носить гербовые знаки отличия. От щита с золотыми львами, принадлежавшего Плантагенетам, до простого герба самого непритязательного провинциального рыцаря , эти эмблемы, изображенные на знаменах и шлемах, конских попонах и палатках, сторожках и печатях, были символами рыцарской чести и власти лорда. Они появлялись на церквах и часовнях, построенных на пожертвования, на надгробиях рыцарей-жертвователей, прелатов и аббатов и даже в изображении Святого семейства. Роспись алтаря с изображением воспитания Девы Марии, которая была сделана в начале правления Эдуарда III и сейчас находится в Музее де Клюни в Париже, представляющая учебу Марии и ее матери на фоне изразцов с геральдическими львами; а на Лилльском псалтыре распятие изображено на фоне английских леопардов и французских лилий. Каждый крупный лорд нанимал для себя личного герольда или служащего в коллегии герольдии, который в качестве его официального вестника или посланника, носил его геральдический титул или прозвище; Леопард и Виндзор свидетельствовали о том, что это герольд короля, Херефорд – констебля, Уорик – Бошамов Уорикских. Другие герольды, называвшиеся герольдмейстерами, решали рыцарские дела в различных частях королевства, Норройский герольдмейстер на севере, Суррейский и, позже, Кларенсойский – на юге.
      Все это поощряло рыцарей заботиться больше о формировании внешних знаков своего социального положения, которые, как и всегда бывает с любым человеческим идеалом, были более лелеемой целью для большинства приверженцев данного идеала, чем те добродетели жертвенности, которыми он был наделен. Дорогостоящие доспехи, отделанные богатыми мехами одеяния, усыпанные драгоценными камнями пояса И головные обручи, ковры и золотые ткани теперь считались такими же атрибутами аристократа, как отвага в бою, обширные владения и замки. Даже о крепостях, чей облик постоянно совершенствовался инженерами Эдуарда I под влиянием его войн с Уэльсом и Шотландией, перестали думать с исключительно практической точки зрения, и теперь их строили как дворцы, в которых богатые аристократы и их свита могли наслаждаться жизнью в окружении элегантности и комфорта. Канцлер Эдуарда I, Роберт Бернелл, добавил зал и спальни к епископскому дворцу в Уэлзе, а его современник, епископ Бек, построил себе поистине княжеские покои в стенах Даремского замка. Подобно другим постройкам, имевшим исключительно практическое значение, – монастырям, замки короля и аристократии стали наполняться произведениями искусства, хотя и не в таких количествах . В замке Райзинг в частной церкви королевы Изабеллы были подушечки с вышитыми обезьянками и бабочками; король Эдуард владел серебряными кувшинами, украшенными эмалью, изображавшей обезьян, игравших на арфах, и детей, скачущих друг у друга на плечах, а также сундук, украшенный купающимися девами и лебедями. Женский пояс того же периода, который сейчас составляет часть митры Уильяма Викенгемского, был усыпан эмалями с изображениями собак, оленей, зайцев и обезьян, дудящих в четырехконечные рожки. Самым древним из сохранившихся в Англии серебряных изделий является Суинбернская дароносица, датируемая временем правления Эдуарда II; самым красивым – Линнская чаша, до сих пор находящаяся в ратуше старого города Норфолка, по времени создания относящаяся к началу правления Эдуарда III.
      Книги, также ранее принадлежавшие исключительно Церкви, крупным церковнослужителям и лицам королевской крови, постепенно становились, с распространением цивилизации, драгоценной принадлежностью богатых лордов, рыцарей и даже купцов. Их создавали все больше и больше не только в монастырских скрипториях, но и в школах профессиональных миниатюристов, которые в течение XIII века объединялись в гильдии книгоиздателей для создания пергаментных библий и религиозных книг. У леди, ехавшей по королевской дороге, между Бутоном и ее домом в Виргеме на пасху 1285 года, напавшие грабители отобрали требник, стоивший двадцать шиллингов (около пятидесяти фунтов на сегодняшний день), наставление, стоимостью в 6 шиллингов, 8 пенсов и два свитка песен ценой в шесть и два пенса соответственно . Наиболее ценились знатоками псалтыри и апокалипсисы инфолио, с иллюстрациями, на французском или латыни, расшитые великолепными красными, голубыми и зелеными цветами, хотя иногда выдержанные и в более нежных тонах. Один из них, Тенисонский псалтырь, был преподнесен Эдуардом I в качестве свадебного подарка своему старшему сыну, принцу Альфонсо. На посвятительном листе (beatus)изображены гербы королевских домов Англии и Голландии, а кроме иллюстраций во всю страницу на полях книги нежными красками нарисованы люди и ангелы, животные и птицы, библейские события и сцены современной охоты. Чуть позже был создан Ормсбийский псалтырь, который сейчас находится в Бодлейанской библиотеке, с изображениями чудовищ и фантастических образов на полях – трубача среди драконов, кентавра, расчесывающего волосы, лису, одетую как монах и держащую суд над зайцем, единорога, нашедшего приют под подолом леди от преследующего его охотника. Имеющие много общего с горгульями на карнизах и крышах средневековых церквей, эти шутливые создания также имели определенное сходство с рисунками Эдуарда Лира и великанами и комическими зверями Викторианской пантомимы. После вступления на престол Эдуарда II, который так яростно выступал против строгих мер своего сурового отца и вместе со своей беспутной свитой, состоявшей из фигляров и шутов, наслаждался фривольностью и абсурдом, эти гротески или babewyns,как их называли, вошли в моду. В ряду манускриптов начала XIV века, украшенных миниатюрами и созданных Восточно-английской школой, мы видим Горлестонский псалтырь; Сент-Омерский псалтырь, известный своими крошечными миниатюрами; восхитительный псалтырь королевы Марии, сохраненный для Англии проницательным чиновником таможни времен Тюдоров, и более поздний и самый известный – Латрельский псалтырь – необычное скопление слонов, львов, обезьян, свиней, лис, павлинов, гусей, котов, кроликов и мышей, часто наряженных в человеческие одежды и разыгрывающих человеческие роли, а также драконов, русалок и странных существ с человеческими головами и телами зверей, расположенных на полях страниц.
      В течение шестидесяти лет со дня вступления на престол Эдуарда I, несмотря на войны против шотландцев и неудачное правление страной его сына, в Англии появлялось все больше и больше прекрасных предметов искусства. За пределами своей страны англичане прославились превосходными вышитыми изделиями на церковные мотивы. Всегда, начиная со времен саксов, opus Anglicanumвысоко ценились по всей Западной Европе. Во Франции, Италии, Нидерландах, Германии и даже Испании, алтари были покрыты тканями, а церковные сановники были одеты в золототканые одежды с шелковыми вставками и медальонами, искусно вышитыми руками английских монашек. В ватиканской описи 1295 года перечислено не менее 113 предметов такого рода. Среди тех немногих, которые пощадили пуритане более позднего периода, и которые сохранились до наших дней на той земле, что породила их, – Сионская риза в музее Виктории и Альберта, а также риза, впереди которой вышит щит Эдмунда Корнуэлла и его жены Маргариты де Клэр, на лентах которого изображены львы и грифоны на синем поле, а на спине – шитая золотыми, серебряными и шелковыми нитями полоса с четырехлистниками, на которых можно увидеть Деву Марию с младенцем, распятие Христа, Святого Павла и Святого Петра и мучения Святого Стефана .

* * *

      Все английское искусство до сих пор концентрировалось вокруг церкви. Более века огромные колонны, круглые арки и массивные стены романской архитектуры вытеснялись изящными стрельчатыми готическими башенками, пришедшими с англосаксонскими и французскими каменщиками в годы крестовых походов. С грациозными колоннами, веерными сводами, стройным ланцетом, круглыми окнами-розетками, гармонично сочетающимися друг с другом геометрическими формами и цветными витражами, эти утонченные строения, рожденные более совершенными архитектурными знаниями, принесли новое световое измерение в церкви, где прежде стены были нужны для поддержки крыши, а башня делала соответствующий световой проем невозможным. Хотя, за исключением Солсбери, где кафедральный собор был по-новому перестроен, эта революция в большей степени дополнила, нежели вытеснила старую церковную архитектуру, так что во всей Англии новая готика переплеталась со старым нормандским стилем и даже, в некоторых местах, с саксонским. В Малмсбери, где неф церкви в аббатстве был перестроен в XIII веке, нормандский дверной проем сохранился внутри нового входа; в Или, Норидже и Питерборо романские колонны сочетаются с готическими сводами.
      Большинство из этих зданий должны были принимать усыпальницы и мощи, которые накапливали более крупные религиозные строения, чтобы усилить свой престиж и привлечь внимание паломников, приносивших немалые выгоды. Любое монастырское или коллегиальное учреждение пыталось перещеголять своего соседа но количеству святых реликвий или по красоте строений, и благодаря этому соревнованию увеличивалось художественное наследие страны. Когда после убийства Эдуарда II из страха перед Мортимером никто не осмелился похоронить его, аббат Токи из Глостера отправил своих монахов в Беркли и перенес останки в собор Св. Петра, поместив их в великолепную гробницу и увенчав ее сначала деревянным, а потом, на пожертвования паломников, алебастровым изображением, и тем самым сделал собор самым популярным местом паломничества на западе.
      Самыми известными святынями в Англии были мощи Святого Томаса Бекета в Кентербери, где драгоценные камни достигали величины гусиного яйца, а «золотом покрывались даже самые незначительные предметы», а также святого Эдуарда в перестроенном Вестминстерском аббатстве. Гробница Исповедника, украшенная мозаикой из золота и мрамора и изящными витыми колоннами, усыпанная рубинами, изумрудами и другими драгоценными камнями, «находилась на возвышении, как свеча в подсвечнике, так что каждый входящий в дом Божий мог созерцать ее свечение» . Над ней возвышался огромный венец с бесчисленным количеством непрестанно горящих свечей, в то время как на самой усыпальнице стояли серебряные сосуды с лампадами. Такого рода раки и возведенные над ними часовни, снабженные отверстиями для ущербных паломников, обычно располагались во внутренней галерее монастыря за трапезной, дабы поклоняющиеся могли пройти туда, не мешая литургической службе.
      Обогатившись на службе Короне, «придворные» епископы и мирские священники теперь перехватили лидерство в строительстве у бенедиктинцев, пионеров средневековой культуры. Правление Эдуарда I видело наивысшую точку в перестройке главного собора Линкольна – его башни венчали три огромных шпиля, один из которых считался самым высоким в Англии – в расширении церковного алтаря, чтобы поместить туда раку с мощами Св. Гуго. Сам король присутствовал на процедуре переноса останков святого в новое место успокоения. С огромными ажурными восточными и вальковыми окнами во всю ширину каждого проема, новое здание было освещено гораздо лучше, чем какое-либо возведенное до него. Под верхним рядом окон, расположенным над арками трифория, можно было увидеть тридцать улыбающихся каменных ангелов, некоторые из них, как и те, что были созданы предшествующим поколением в Вестминстерском аббатстве, держали в руках музыкальные инструменты, другие – короны, свитки и кадила. Одни попирали чудовищ, другие вели души на Божий суд, а ангел со строгим лицом изгонял павших Адама и Еву из Эдема. Эти изысканные фигуры, убереженные высотой, на которой они были расположены, от позднейшего иконоборства, были раскрашены живыми красками и украшены звездами. «Залитый светом, – писал один историк, – хор ангелов похож на нимб над головой темного святилища Святого Гуго и своим сиянием... более других напоминает поэтический образ храма Грааля» .
      Новая архитектура искала новое освещение – то, что было так необходимо на пасмурном севере. Одна за другой крупные церкви северной Англии последовали примеру Ангельского клироса. В Рипоне, где каждый каноник предоставлял десятую часть доходов с пребенд, пока шли работы по перестройке, в восточной части клироса в конце XIII века появилось огромное окно. В Йорке несколько лет спустя начали строить новый неф, в котором, желая добиться наилучшего светового и пространственного эффекта, верхний ряд окон был удлинен, чтобы соединиться с трифорием таким образом, что два этажа, хотя и разделенные скрытой крышей прохода, освещались двойным уровнем света на протяжении всей церкви. Потребовалось более полувека, чтобы завершить эту работу, и в течение всего времени, как и большинство других церквей в государстве, собор был заполнен лесами и звуками молотка и стамески. В Саутвелле в новой часовне Богородицы в Личфилде, в клиросе в Честере – перестроенном в период между окончанием валлийских войн Эдуарда I и битвой при Бэннокберне – трифорий был полностью или частично соединен с верхним рядом окон, освещающим хоры.
      На юге наиболее существенным дополнением к английской архитектуре во времена правления Эдуарда I стало строительство церкви Св. Стефана в Вестминстерском дворце – английский двойник церкви Сен-Шапель в Париже – и завершение готических работ в соборе Св. Павла. Новые хоры собора в добавление к нормандскому нефу и обширному разделенному на две части поперечному нефу сделали это здание самой большой церковью в Европе, высотой почти в семьсот футов и площадью в сто тысяч квадратных футов – почти вдвое больше двух последующих самых больших церквей в Англии, Линкольна и Бери Сент-Эдмунде, которые сами были равны самым большим французским кафедральным соборам. В его восточной части, возвышавшейся над крышами города, располагалась самая большая группа окон в стране – огромное окно-розетка, заполнившее пространство, равное объединенной высоте хоров и трифория, а под ним семь соединенных ланцетов, разделяющихся только тонкими оконными средниками, связанными трехлистниками. Над собором поднялась высотой в пятьсот футов башня со шпилем, увенчанная шаром и крестом, внутри которого находились священные реликвии .
      Не менее знаменитыми, хотя и в несколько меньшей степени, были прекрасные многоугольные дома каноников в Солсбери и Уэлзе, построенные в конце XIII – начале XIV века. Здесь, обсуждая церковные дела, каноники садились в круг, возведенный в каменных нишах под ажурными окнами, дабы все занимали равное положение, лицом к изящной многоколонной опоре, поддерживавшей свод. На севере в новых домах настоятелей церквей в Йорке и Саутвелле не было центральной опоры, а свод опирался на свободностоящий пролет около шестидесяти футов . В Саутвелле более естественная резьба, которая совсем недавно заняла место более формальной костной листовой резьбы, достигла своего зенита в красиво раскрашенных цветах и листьях, вырезанных на капителях в годы, когда Эдуард I пытался покорить Шотландию. Как Галатея Пигмалиона, они обладали всеми жизненными характеристиками, за исключением движения, так как были сделаны из камня.
      Прекрасные фигуры, созданные из металла и камня, появились по воле Эдуарда в перестроенном аббатстве его отца в Вестминстере. Вскоре после возвращения со второй валлийской войны он приказал Уильяму Торелу, лондонскому ювелиру, создать бронзовое изображение его отца, чтобы поставить его над его могилой в Вестминстере на каменное основание, украшенное королевскими леопардами. Кроме того, спустя десятилетие, он поместил изображение своей жены, Элеаноры Кастильской, лежащей со скипетром в руке и в покрытых драгоценными камнями одеяниях и короне, под балдахин из Пербекского мрамора. Два других превосходных скульптурных изображения пополнили сокровища аббатства в последние годы жизни Эдуарда I: одно из них представляло его брата, Эдмунда Горбатого, графа Ланкастера, под искусно сделанным резным балдахином с раскрашенными и позолоченными величественными плакальщицами и ангелами, держащими в руках подсвечники; другое – его дядю, Уильяма де Валенса. Со своими медными доспехами, богато украшенными эмалями, защищенными броней руками, скрещенными в молитве, и выражением спокойной уверенности в том, что аристократическое общество, украшением которого он был на земле, должно быть воспроизведено на небесах, изваяние Уильяма стало предтечей целой армии лежащих каменных, металлических или медных рыцарей. В течение XIV века повсеместно в приходских или коллегиальных церквах, облагодетельствованных его пожертвованием или наследством, появлялось изображение местного уважаемого рыцаря, облеченного в доспехи, украшенные геральдическими эмблемами, вместе с его супругой, изображенной в длинной, свисающей накидке с шарфом или апостольником на голове, лежащей рядом с ним, и борзой или иным геральдическим животным в ногах. Хотя дошедшие до наших дней изваяния составляют лишь малую толику от той превосходной рыцарской компании, что блистала под раскрашенными крышами и окнами английских церквей, благодаря закону Эдуарда I о порядке наследования они оказались гораздо более бессмертными творениями, чем статуи святых и других священных персонажей, которые делили с ними места погребений. Так как, когда последние были уничтожены как идолы, эти памятники продолжали чтить память ушедших в небытие благодетелей, защищаемые теми, кто унаследовал их кровь или земли.
      Трудно сейчас представить все великолепие готических соборов с их раскрашенными стенами и украшенными драгоценными камнями усыпальницами – блеск или nitens,по словам монастырских хронистов, – так как от них остался лишь серый голый каменный интерьер. Мы видим благородный скелет, но не кровь и плоть, которыми любовались наши предки. Стены были покрыты фресками, повествующими об истории христианства, созданными мастерами, чьи имена, так же, как и работы, были стерты временем, хотя по тем росписям, что сохранились, тусклые и возрожденные из-под вековых пластов искажений и пренебрежения, мы можем в небольшой мере разгадать их красоту . Росписи на sediliaв святая святых Вестминстерского аббатства – восхитительной прозрачности голубые одеяния и розовая накидка Девы Марии и розовато-лиловое и зеленое Гавриила – выполненные, когда первые шедевры итальянского Возрождения начали появляться в Сиене, Пизе и Флоренции; сцены из жизни и страстей Христовых в маленькой норгемптонширской церквушке в Кротоне; фигуры восточно-английских святых на своде внутренней галереи Нориджского собора и другие недавно открытые в Литтл Миссендене в Бекингемшире и в красивой круглой комнате в Лонгторпской башни – когда-то являвшейся домом управляющего аббатства Питерборо – сохранились среди тысяч фресок, рассказывавших библейскую историю неграмотным людям, но способным видеть и поклоняться. Среди наиболее красивых – рондо XIII века в епископском дворце в Чичестере с изображением Мадонны с младенцем в розовом одеянии и с короной, украшенной драгоценными камнями, на голубом фоне с золотыми французскими лилиями.
      Также сегодня редки цветные витражи в окнах. Они, как и фрески, рассказывали в картинках историю Христа, святых и мучеников. Разделенное каменными или свинцовыми перегородками, каждое стеклышко в форме медальона, ромба, круга или квадрата формировало непрерывный узор из цвета и света. Большую часть витражей привозили через Ла-Манш из Нормандии и Иль де Франса, где французские стекольщики недавно познакомили человечество с великолепием Шартра, Буржа и Руана, или из Геса и Лотарингии по Рейну и Маасу к восточным английским рекам. Из-за яркости этих ранних витражей, богатых красными, синими, зелеными и золотисто-желтыми цветами, некоторые качества освещения, найденные строителями готических соборов, были утрачены, и к концу века стали использоваться белесые и серые цвета для витражей. Один из нескольких сохранившихся образцов – окно Пяти сестер в северном нефе в Йорке, чьи огромные ланцеты застеклены простыми стеклами, обрамленными полосками красного и синего, украшенными изысканным и едва видным узором из спиралей и листьев.
      Во всем этом было возрастающее усложнение, неизвестное в Западной Европе со времен имперского Рима. Когда старый век соединился с новым, более богатое архитектурное великолепие начало сменять простоту «Ранней Англии», заостренные арки и окна, покрытые геометрическим узором, уступили место плавным криволинейным очертаниям, фантастическим остроконечным башенкам, лиственному орнаменту и шпилям, украшенным сферическими бутонами, известными как круглый цветок. Балюстрады, волнистые парапеты и каменные узоры из листьев расходились из средников верхних брусов окна, как ветви дерева. И везде в нишах находились статуи святого семейства, ангелов, святых и мучеников, христианских князей и прелатов, позолоченные или раскрашенные. Страстное увлечение резными работами было так велико, что под самой крышей, среди балок и стропил, каменщики создавали целые легионы крошечных фигурок – людей и чудовищ, фавнов, сатиров и зверей, листьев и цветов из родных лесов и полей. Здесь можно увидеть агнца Божьего, Святого Георгия, побеждающего дракона, крестьянина, мучающегося от зубной боли, или двух любовников, одаривающих друг друга поцелуями; здесь же лица королей и епископов или самих резчиков, Давида с арфой или Деву Марию с короной на голове – все это вырезано со всей тщательностью, создание ради самого создания, ибо как только работа будет закончена и леса убраны, никто, кроме еще не рожденных ремесленников, которые будут ремонтировать крышу в таком же уединении, не увидит этих шедевров. Только в одном Экзетере, перестроенном между 1301 и 1338 годами, находится более пятисот резных украшений на огромной высоте; в крупной бристольской церкви Св. Марии Редклифской, созданной в конце XIV века, их более 1100. Когда спустя два века мощь средневековой церкви дала трещину, и фанатики с топором и молотком прошлись по всем местам поклонения Богу, круша и стирая с лица земли шедевры скульптуры, которые казались им лишь раскрашенными идолами, это невидимое воинство резных фигурок под сводами церквей сохранилось, оставаясь неизвестным почти четыреста лет, пока телескопическая линза современного фотоаппарата не открыла забытое свидетельство гениальности английского средневекового искусства.
      Первым большим кафедральным собором, полностью перестроенным в стиле английской готики, стал Экзетер. В период между вступлением на престол Эдуарда I и началом правления его внука благодаря усердию пяти великих епископов-строителей – Уолтера Вронского, Петра Квинела, Томаса де Битона, Уолтера Степлтона, которого растерзала лондонская толпа за его преданность Эдуарду II, и Иоанна Грандинсона, подписавшего договор с Францией ради его сына – древняя темная нормандская постройка превратилась в просторное изящное здание с множеством мраморных колонн, цветными ажурными окнами, остроконечной sediliaи епископским троном, оснащенным ширмой и запрестольной перегородкой, покрытый резными фигурками свод, представлявший все виды человека и ангела, ангела и демона, доступные средневековому воображению. Другой собор западного графства, Бристольский, был перестроен примерно в это же время, с уникальной для английских соборов чертой – тремя боковыми нефами одинаковой высоты и сводом из ребер совершенно нового образца.
      В течение первых десятилетий XIV века почти каждая крупная церковь в Англии была частично или полностью перестроена в этом роскошном стиле. Например, Селби с фронтоном с лиственным орнаментом и парапетом, украшенным лепниной и маленькими фигурками; или Карлайл, чье яркое восточное окно было создано во время осад и набегов шотландцев; южный неф Глостера с круглыми цветами, прекрасными, как розы, со всех сторон по стенам; дом приора в Норидже со святыми и ангелами, окружившими сидящего Христа, на фоне замысловатой кружевной аркады. В то же время множество крупных приходских церквей добавляли в свой интерьер сводчатые галереи и окна с ажурными узорами, искусные орнаменты и украшенные парапеты и башенки. К этому периоду относятся башни Уэлз и Херефорд, а также аббатства Западных графств, Леоминстер, Ледбери и Ладлоу, выросшие над яблочными садами и пастбищами; витражи аббатства Св. Вулфрама в Грентаме, сделанные по образцу Ангельского клироса в Линкольне; шпиль университетской церкви Св. Марии в Оксфорде и окно аббатства Древа Иессея в Дорчестере-на-Темзе. Большинство портов и горных городков, становившихся богаче благодаря экспорту шерсти, строили или перестраивали свои церкви в новом стиле: Ньюарк, Донингтон и Слифорд, Беверли и Гулль, Бостон, Холбич и Грейт Ярмут, Дил, Рай и Уинчелси, от которого остались только хоры со статуей Стефана Аларда, адмирала Пяти портов, под балдахином. Все они были в изобилии украшены резными работами; в Хекингтоне, расположенном в Линкольншире, только внешнее убранство включает тридцать одну статую в стрельчатых нишах, восемьдесят резных карнизов и сто девяносто восемь горгулий.
      Однако крупные бенедиктинские обители относительно в небольшой степени подверглись изменениям – только Мильтонское аббатство, уничтоженное пожаром в 1309 году, было полностью перестроено в новом стиле; цистерцианцы, сделав на шерсти свое благосостояние, теперь забыли о своем прежнем аскетизме и начали строить величественные здания на месте своих несложных построек в диких местностях. Уже в правление Генриха III был построен Фаунтинс, но Тинтерн, Риво и Биланд были переделаны в усовершенствованной манере эдвардианской эпохи. Даже монахи нищенствующих орденов оставили свои убогие жилища в городских трущобах и стали возводить большие церкви на пожертвования купцов, с благодарностью вспоминавших дни, когда они или их отцы убегали из деревень от крепостного состояния, ища прибежища в лачугах ближайшего города, и их поддерживали нищие братья-монахи. Так как со своей евангельской миссией францисканцы и доминиканцы не нуждались в многочисленных подсобных службах, их церкви были обычно построены без боковых нефов, зато центральный был гораздо больше, чем хоры, чтобы вместить прихожан среднего класса, стекавшихся послушать проповеди, которые были особенно популярны. Так как боковых нефов не существовало, было гораздо легче освещать молельню или центральный неф. Самой известной среди церквей такого рода была обширная церковь Грейфрайарс (Серых Братьев) в Лондоне, основанная в 1306 году второй супругой Эдуарда I, которая и была там похоронена . Почти такими же большими были церкви Уайтфрайарс (Белых Братьев), которые кармелиты построили в Глостере и Плимуте, а также церковь в Блейкни на пустынном морском побережье Норфолка, знаменитая своей крышей с крестовыми сводами, группами колонн, увенчанными резными балками, и великолепным восточным окном. Еще одна церковь была построена Эдуардом II для доминиканцев в Кинге Ленгли, расположенном в Хартфордшире, в память и для упокоения праха Пирса Гавестона.
      В 1321 году монахи бенедиктинского аббатства в Или начали строить церковь Богородицы с самым большим в Англии расстоянием между опорами свода, резной крышей и широкими цветными окнами, круглыми нишами, заполненными сотнями позолоченных и раскрашенных статуй, теперь обезображенными и обезглавленными, рассказывавшую в камне историю Девы Марии. Как только начались работы, рухнула центральная башня аббатской церкви, разрушив находившиеся под ней хоры и три пролета . Столкнувшись с проблемой возведения свода на таком большом пространстве, ризничий, Алан Уолсингемский, позже ставший настоятелем, нанял лондонского каменщика, обращаясь к нему, как следует из записей аббатства, как к мастеру Джону, предполагают, что это мог быть Джон Рамсейский, член семьи знаменитых нориджских каменщиков. Он вместе с неким «Петром Квадратериусом» построил, несмотря на новую башню, восьмиугольный фонарь совершенно нового дизайна: с четырьмя цветными окнами, чтобы освещать центр нормандской церкви. И так как пролет в семьдесят футов был слишком велик, чтобы покрыть его камнем, монахи пригласили Уильяма Херлейского, королевского плотника, за вознаграждение в 8 фунтов в год обшить их конструкцией из восьми гигантских деревянных подпорок и балок. На работы ушло двадцать лет, и по завершении собор стал, и до сих пор остается, единственным готическим зданием с куполом в Европе.
      Хотя новый стиль был больше декоративным, нежели структурным, в поисках лучшего освещения он продолжил тенденцию, начатую более века назад с эволюции готической арки. Даже до вступления на престол Эдуарда III появились признаки того, что английские каменщики начали нащупывать путь к архитектурной революции. Возникало чувство всевозрастающего света и единства веерного свода, разрушившее старую систему строительства каждого отдельного пролета и в соединении опорных конструкций (колонн), свода и крыши. Колонны нового нефа в Йорке были похожи на стволы и ветви букового дерева, а крестовый свод клироса в Или – на звезды зимней ночью.

* * *

      Но королевство, которым управлял Эдуард III, славилось не только архитектурой, но и энергией и предприимчивостью его людей. К тому времени, когда он получил власть, население Англии и Уэльса, которое росло на протяжении XIII века, достигало примерно трех-четырех миллионов, что было гораздо ниже, чем в Италии и Франции. Большая часть его сконцентрировалась на юго-востоке, особенно в районах выращивания пшеницы и овцеводства в восточной Англии и южной части центральных графств. Доходы от налогообложения в Норфолке были почти вдвое больше, чем в следующем за ним по доходам графстве Кент; за ними следовали, соответственно, Глостер, Уилтшир, Линдси в южном Линкольншире, Саффолк, Оксфордшир, Сомерсет и Эссекс. Гемпшир, Нортгемптоншир, Суссекс, Восточный Рединг Йоркшира, Беркшир и Кембриджшир следовали за ними. Ну а доходы от трех северных графств Ланкашир, Камберленд и Нортумберленд составляли менее одной десятой от норфолкских .
      В столице население достигало примерно сорока-пятидесяти тысяч человек. Оно составляло только четверть от числа жителей Милана и было гораздо меньше, чем в Париже, Флоренции, Брюгге или Генте. В следующих за Лондоном по величине городах – Йорке, Бристоле, Плимуте и Ковентри – насчитывалось около десяти тысяч жителей, а в Норидже, Глостере, Ньюкасле, Солсбери и Винчестере – не более пяти тысяч. Это только предположения, так как не сохранилось ни одной законченной статистической записи.