В изложении Рондо история выглядела очень убедительной. Гэвин пришел в ужас при мысли о том, что молодой полицейский многих сумеет убедить в своей правоте.

– Согласен, она высмеяла меня, и я был зол на нее, – признался Гэвин. – Но все остальное полная чушь. В тот вечер я был с друзьями. Они могут подтвердить мои слова.

– Кучка придурков, напившихся текилы и обкурившихся травкой? – Рондо фыркнул. – И ты думаешь, что они смогут дать показания под присягой в суде?

– В суде?

– Я надеюсь, что у тебя отыщется другое алиби, Гэвин. Что-нибудь понадежнее, чем слова тех недоносков, с которыми ты связался.

– Мне не нужно алиби, потому что я ничего не сделал Джейни. Я с ней только поговорил.

– Ты не ударил ее по голове железным прутом и не сбросил тело в озеро?

– Господи! Нет, конечно!

– Разве не ты вертишься, словно уж на сковородке, гадая, когда ее тело наконец обнаружат? Держу пари, что мне удастся найти человека, который видел, как вы с Джейни дрались.

– Этот человек солжет. Я не дрался с ней.

Рондо подошел еще ближе, прижав бедра Гэвина к раковине.

– Сделал ты это, Гэвин, или нет, мне глубоко плевать. Тебя могут отпустить или упрятать за решетку на всю оставшуюся жизнь, для меня это не имеет никакого значения. Но если ты выдашь меня, то я вымажу тебя в дерьме. Я сделаю так, что все поверят…

– Что, черт побери, здесь происходит?

Гэвин услышал возмущенный голос отца с порога, и ему сразу же стало легче дышать. Отец оттащил Рондо от Гэвина и швырнул полицейского о кафельную стену, а затем крепко схватил его за шею.

– Что это вы вытворяете, Рондо? – Голос отца эхом отдавался в помещении. – Гэвин, с тобой все в порядке?

У Гэвина болела щека, руку дергало, но он не собирался жаловаться при Рондо.

– Я в порядке, – буркнул он.

Отец оглядел его с ног до головы, словно хотел удостовериться, что сын цел, а потом вновь повернулся к Рондо.

– Вам лучше найти объяснение своему поведению, – угрожающе произнес Дин.

– Простите, доктор Мэллой. Я прочитал то, что писал ваш сын… Это просто… отвратительно. У меня есть мама, сестра. С женщинами непозволительно так разговаривать. Когда я зашел в туалет, я увидел его и сорвался.

Гэвину не хотелось бы оказаться на месте Рондо. Отец держал его за шею, дыша ему в лицо. Лицо Рондо покраснело, но он стоял по стойке «смирно», будто боялся, что любое его движение спровоцирует такое, что он не сможет остановить.

Наконец Дин опустил руку, но его взгляд по-прежнему пригвождал Рондо к стене. Его голос прозвучал спокойно и негромко, но в нем слышалась угроза.

– Если ты еще раз тронешь моего сына, я сломаю твою чертову шею. Ты меня понял?

– Сэр, я…

– Ты меня понял?

Рондо сглотнул, потом кивнул:

– Да, сэр.

Несмотря на его покорность, Дин еще некоторое время смотрел на него и только потом отвернулся и отошел в сторону. Он протянул руку Гэвину:

– Идем, сын.

Проходя мимо Рондо, Гэвин посмотрел на него. Молодому полицейскому удалось убедить его отца, что это была вспышка гнева, о которой он искренне сожалеет.

Но Гэвина не обмануло смирение Рондо. Ладно, чтобы не создавать себе неприятностей, он промолчит и никому ничего не скажет. Какое ему дело, если в свободное от службы время коп развлекается тем, что трахает несовершеннолетних? Девушки же не возражали.

Как только они с отцом вышли в коридор, Гэвин взглянул на Дина. По скулам ходили желваки, он был готов исполнить свою угрозу в отношении Рондо. Гэвин обрадовался тому, что эта ярость направлена не на него.

Он решил, что на его скуле уже появился синяк, потому что Лиза сразу поняла, что-то случилось.

– В чем дело? – встревоженно спросила она.

– Пустяки, Лиза, – ответил Дин. – Все в порядке, но я не смогу с тобой пообедать. Я получил сообщение на пейджер. Сержант Кертис ждет меня.

Судя по всему, пока Гэвина выворачивало в туалете, его отец рассказал Лизе, что произошло.

– Детектив хочет, чтобы я с кем-то поговорил. Мне жаль, что ты освободилась раньше только для того, чтобы попасть во все это.

– Все твое мое, – улыбнулась Лиза.

– Спасибо, я позвоню тебе домой вечером.

– Я лучше подожду, пока ты закончишь с делами. Дин покачал головой:

– Я понятия не имею, насколько задержусь. Вполне вероятно, что меня не отпустят до вечера.

– О! Я понимаю… Что ж… – Лиза выглядела такой разочарованной, что Гэвину стало ее жаль. – Ты слишком хороший сотрудник, и тебя здесь ценят. Хочешь, я отвезу Гэвина домой?

Гэвин про себя взмолился, чтобы отец не согласился. Лиза была нормальной. На нее приятно было посмотреть. Но она слишком старалась понравиться Гэвину. Часто ее усилия были настолько прозрачными, что Гэвина чуть ли не тошнило. Он не маленький ребенок, симпатию которого можно завоевать жизнерадостной болтовней и пристальным вниманием к нему.

– Спасибо за предложение, Лиза, но я отправлю Гэвина домой на моей машине.

Гэвин резко повернулся к отцу, полагая, что ослышался. Но нет, отец передал ему ключи от машины. Два дня назад отец заставил Гэвина отдать ключи от его колымаги, а сегодня доверил собственную машину.

Это проявление доверия сказало Гэвину больше, чем угроза убить Рондо. Отец всегда защищает своего ребенка, но доверие – это осознанный выбор. Его отец решил доверять ему, хотя Гэвин ничем не заслужил этого. Напротив, он все сделал для того, чтобы ему не доверяли.

Над этим нужно было подумать, но позже, в одиночестве.

– Я позвоню тебе, Гэвин, когда освобожусь. Ты приедешь и заберешь меня. Тебя это устраивает?

У Гэвина пересохло в горле, и он едва сумел пробормотать:

– Конечно, папа, я буду ждать.

Хотя ситуация оставалась достаточно запутанной, Пэрис не воспользовалась этим предлогом, чтобы снова отложить поездку в «Мидоувью».

И, возможно, именно чувство вины, не оставлявшее ее после поцелуя с Дином, заставило Пэрис позвонить Сэму Бриксу, директору этого медицинского центра для постоянного пребывания хронических больных, и предупредить его, что она приедет к трем часам.

Пэрис приехала вовремя, и Брике уже ждал ее у входа. Они обменялись рукопожатием, и директор извинился за тон письма, которое она получила накануне.

– Потом мне самому стало неловко за те слова, что я написал вам…

– Не нужно извиняться, – прервала его Пэрис. – Ваше письмо заставило меня поторопиться и сделать то, что следовало сделать еще несколько месяцев назад.

– Надеюсь, вы не подумали, что мне нет дела до вашего горя, – сказал Сэм и повел Пэрис по тихому пустому коридору.

– Конечно, нет.

Личные вещи Джека хранились в кладовой. Открыв дверь, директор указал Пэрис на три опечатанные картонные коробки, стоявшие на металлической полке. Они были не слишком большими и совсем не тяжелыми. Пэрис сама справилась бы с ними и донесла бы их до машины, но Брике настоял на том, чтобы помочь ей.

– Простите, если я причинила вам и персоналу какие-то неудобства тем, что не приезжала так долго, – извинилась Пэрис, когда коробки уже стояли в багажнике ее машины.

– Я понимаю, почему вам не хотелось приезжать. Это место связано для вас с неприятными воспоминаниями.

– Вы правы, но мне никогда не приходилось тревожиться о том, что Джека здесь плохо лечат. Спасибо вам.

– Вы сделали щедрое пожертвование, этой благодарности для нас достаточно.

Оплатив счета за лечение Джека, Пэрис перевела все деньги, остававшиеся от его состояния, на счет этого медицинского центра, включая и внушительных размеров страховку, которую он подписал, когда они были помолвлены. По условиям страхования эти деньги должны были достаться ей, но Пэрис не могла их принять.

Она попрощалась с директором на парковке, под палящими лучами солнца. Они оба сознавали, что это, вероятно, их последняя встреча.

И вот теперь все три коробки стояли на столе в кухне Пэрис. Момент, когда ей будет приятно открыть их, не наступит никогда, поэтому она предпочла закончить с этим поскорее, чтобы неприятная перспектива не отравляла ей жизнь. Она ножом вспорола ленту, закрывавшую коробки.

В первой были сложены пижамы, четыре штуки, аккуратно свернутые. Она купила их, когда Джек впервые попал в «Мидоувью». Они стали мягкими от бесчисленных стирок, но от них исходил резкий больничный запах антисептика, которым были пропитаны коридоры центра. Пэрис закрыла коробку.

Во втором находились документы, подписанные нотариусом, и копии бумаг из страховых компаний, из суда, из больниц, из медицинских и юридических фирм, которые низводили Джека Доннера до номера социальной страховки, до пациента, до клиента, до единицы в бухгалтерском отчете.

Как его наследница, Пэрис должна была улаживать все юридические формальности. Она уже прошла через это, документы устарели. А у нее не было ни необходимости, ни тем более желания читать их снова.

Оставалась еще одна коробка, самая маленькая из трех. Еще не открыв ее, Пэрис уже знала, что именно ее содержимое причинит ей больше всего боли. В ней находились личные вещи Джека. Часы. Бумажник. Несколько любимых книг, которые она читала ему вслух во время ежедневных посещений «Мидоувью». Фотография родителей Джека в серебряной рамке. Они уже умерли к тому времени, когда Пэрис познакомилась с Джеком. После несчастного случая она даже порадовалась, что они не дожили до этого времени и не увидели своего единственного сына беспомощным инвалидом.

Как только Пэрис перевезла Джека в «Мидоувью», она занялась его имуществом. Носильные вещи она отдала в Армию спасения. Потом, собравшись с духом, продала мебель, машину, лыжи, моторную лодку, теннисные ракетки, гитару, а затем и сам дом, чтобы оплатить огромные счета, которые не покрывала медицинская страховка.

Так что к моменту своей смерти Джек Доннер владел только тем, что теперь лежало в маленькой картонной коробке. Он лишился всего, даже своего достоинства.

Бумажник стал мягким от долгого использования. Кредитные карточки с давно истекшим сроком годности по-прежнему лежали в его отделениях. Ее собственное лицо улыбалось Пэрис из пластикового кармашка. Заметив за фотографией листок бумаги, она вытащила его. Это оказалась заметка из газеты, которую Джек сложил несколько раз, чтобы она уместилась за снимком.

Пэрис развернула вырезку и увидела еще одну свою фотографию. Только на этот раз это был не льстящий ей студийный снимок. Фотограф застиг ее врасплох, уставшую, выдохшуюся, потерявшую все иллюзии. Микрофон висел в свободно опущенной руке. Заголовок гласил: «Репортаж, обеспечивший карьеру».

На глаза навернулись слезы. Пэрис разгладила края заметки пальцами. Джек гордился ее работой настолько, что сохранил вырезку из газеты. Но понял ли он позже, какая жестокая ирония заключалась в том, что он гордился ее участием именно в этой истории?

Как странно, что человек, которого они даже не знали, сыграл роль катализатора в их жизни. Его звали Альберт Дорри. Он в один день изменил их с Джеком судьбу. В тот день, когда решил взять в заложники свою семью.

Был самый обычный вторник. Но к обеду в отделе новостей уже знали, что муж удерживает жену и троих детей на мушке в собственном доме. И все завертелось.

На место событий отрядили оператора. Пока Том Сто-укс торопливо собирал оборудование, дежурный редактор Майкл Хаммер пробежал глазами список своих подчиненных.

– Кто свободен? – рявкнул он.

– Я. – Пэрис помнила, что встала, словно послушная школьница, знавшая правильный ответ.

– Тебе надо записать закадровый текст к репортажу о профилактике рака прямой кишки.

– Все уже лежит у редактора.

Ветеран-репортер перекатывал незажженную сигарету из одного угла рта в другой и мрачно смотрел на нее.

– Ладно, Гибсон, отправляйся, – решил он наконец. – Я пришлю Маршалла, он тебя сменит, как только закончит в суде. А пока постарайся не слишком сильно напортачить. Езжай!

Пэрис уселась на переднее сиденье фургона рядом с оператором. Она очень нервничала, потому что впервые должна была выйти в прямой эфир. Пэрис была возбуждена и встревожена. Том спокойно вел машину в потоке транспорта и мурлыкал себе под нос какую-то мелодию.

– Как ты можешь быть таким спокойным?

– Просто завтра появятся новые психи, они сотворят еще что-нибудь такое же странное. Все подобные истории похожи друг на друга. Только имена меняются.

В каком-то смысле Том был прав, но его спокойствие скорее объяснялось косяком с марихуаной, который он меланхолично курил.

В начале улицы полиция установила заграждения. Это был район, в котором жили представители среднего класса. Пэрис выпрыгнула из машины и ринулась к группе репортеров, окруживших пресс-секретаря департамента полиции Хьюстона.

– Детям от четырех до семи лет, – услышала Пэрис его голос, проталкиваясь через толпу. – Несколько месяцев назад мистер и миссис Дорри развелись. Женщина только что выиграла дело в суде и получила опеку над детьми. Вот все, что нам известно к этой минуте.

– Мистер Дорри был огорчен таким решением суда? – выкрикнул кто-то из репортеров.

– Вероятно, но это только предположение.

– Вы уже говорили с мистером Дорри?

– Он не отреагировал на наши попытки.

Том Стоукс пробрался к Пэрис и протянул ей микрофон, соединенный с его камерой.

– Тогда откуда вам известно, что Альберт Дорри там и именно он держит семью на мушке? – спросил другой репортер.

– Миссис Дорри успела позвонить в 911 и передать сообщение прежде, чем телефон отключили. Мы полагаем, что это сделал мистер Дорри.

– Она сказала, насколько он меткий стрелок? —Нет.

Пэрис спросила:

– Вам известно, чего хочет добиться мистер Дорри? Пресс-секретарь ответил:

– На данный момент нам известно только то, что мы столкнулись с очень серьезной ситуацией. Всем спасибо.

С этими словами он закончил брифинг. Пэрис повернулась к оператору:

– Ты записал мой вопрос на пленку?

– Ага. И его ответ тоже.

– Если это можно считать ответом.

– Звонили из отдела новостей. Через три минуты ты должна выйти в прямой эфир. Ты знаешь, что сказать?

– Настраивай камеру, а я что-нибудь придумаю. Пэрис выбрала удачное место для прямого репортажа.

Отсюда был виден дом Дорри в конце узкой, обсаженной деревьями улицы, которая до этого дня считалась очень спокойной.

Теперь по всей улице стояли кареты «Скорой помощи», полицейские машины, фургоны телеканалов и зеваки. Пэрис спросила одну из местных жительниц, не согласится ли та сказать несколько слов о семье Дорри перед камерой, и пышногрудая брюнетка закивала в ответ.

– Мистер Дорри всегда казался мне таким милым, – принялась торопливо рассказывать женщина. – Никогда бы не подумала, что он способен на такое. Но разве можно знать, что у человека на уме? Так много сумасшедших кругом.

Через час Пэрис заметила Дина Мэллоя, приехавшего к месту событий на своей машине. Не глядя ни на кого, он прошел в сопровождении полицейских мимо репортеров к фургону, стоявшему между заграждением и домом. Пэрис видела, как Дин вошел в фургон, потом позвонила дежурному редактору и сообщила о его прибытии.

– Да заткнитесь вы наконец! – рявкнул Майкл Хаммер, пытаясь перекричать голоса в комнате. – Я даже собственных мыслей не слышу. – Потом он переспросил Пэрис: – Повтори, кто приехал?

– Мэллой, доктор психологии й криминологии, штатный сотрудник департамента полиции, – повторила Пэрис.

– И ты с ним знакома?

– Лично. Он прошел специальную тренировку, чтобы вести переговоры с теми, кто взял заложников. Дин не приехал бы, если бы его не вызвали.

Пэрис вышла в прямой эфир с этим известием, опередив все остальные каналы.

Через три часа репортеры заскучали и желали, хотя это и было совершенно безнравственно, чтобы наконец произошло хоть что-то.

Пэрис воспользовалась передышкой и выбралась из толпы. Тут она заметила маленькую женщину, державшуюся поодаль. Ее поддерживал мужчина, а она молча плакала.

Оставив свой микрофон и оператора позади, Пэрис подошла к этой паре и назвала себя. Сначала мужчина повел себя очень агрессивно и велел ей проваливать, но потом женщина сказала, что ее зовут Клара Хопкинс, она сестра Анджелы Дорри. Сначала она не хотела отвечать на вопросы, но в конце концов Пзрис услышала историю бурного брака четы Дорри.

– Эти сведения могут очень пригодиться полиции, – мягко сказала она Кларе Хопкинс. – Может быть, вы поговорите с кем-нибудь из них?

Клара устала и была напугана, ее муж Гарри был настроен враждебно.

– Человек, о котором я говорю, не обычный полицейский, – продолжала уговаривать их Пэрис. – Он здесь только для того, чтобы ваша сестра и ее дети вышли из дома живыми. Вы можете доверять ему. Даю вам слово.

Через несколько минут Пэрис уже пыталась убедить полицейского из заграждения передать записку Дину.

– Доктор Мэллой меня знает. Мы друзья.

– Да будь вы даже его сестрой, я не стал бы его беспокоить. Доктор Мэллой занят. Он не захочет разговаривать с репортером.

Пэрис махнула рукой Тому Стоуксу:

– Ты записываешь?

– Да. – Он поудобнее устроил камеру на плече и посмотрел в объектив.

– Сними крупным планом лицо этого офицера. – Пэрис откашлялась и произнесла в микрофон: – Сегодня офицер Антонио Гарса из управления полиции Хьюстона мешал освобождению заложников, находящихся на мушке у вооруженного человека. Офицер Гарса отклонил просьбу передать важное сообщение…

– Черт возьми, леди, что это вы делаете?

– Я хочу, чтобы вас увидели наши телезрители и поняли, кто помешал спасению ни в чем не повинной женщины и ее малолетних детей.

– Давайте сюда эту чертову записку, – рявкнул Гарса, выхватывая у нее листок бумаги.

Прошло около четверти часа. Пэрис не находила себе места, но тут из фургона вышел Дин и направился к заграждению. Ол отодвинул в сторону направленные на него микрофоны, выискивая Пэрис. Как только Дин увидел ее, стоявшую на ступеньке фургона и махавшую ему рукой, он прямиком направился к ней.

– Привет, Дин.

– Привет, Пэрис.

– Я бы ни за что не воспользовалась нашей дружбой в корыстных целях. Надеюсь, ты это понимаешь.

– Да.

– Я бы не вытащила тебя сюда, если бы действительно не считала это важным.

– Так было сказано в твоей записке. Что ты узнала?

– Давай зайдем внутрь.

Они вместе поднялись в фургон, где сидели Клара Хопкинс и ее муж. Пэрис с трудом удалось их убедить подождать Дина именно там. Пэрис представила их друг другу. Места было совсем мало, хотя оператор остался снаружи. Пэрис не хотела пугать этих людей светом камеры.

Дин опустился на корточки перед совершенно растерянной женщиной и заговорил, негромко и спокойно:

– Во-первых, я хочу, чтобы вы знали, я приложу все силы, чтобы ваша сестра и ее дети остались живы.

– Так и Пэрис нам говорила. Она дала нам слово, что мы можем вам доверять.

Дин бросил быстрый взгляд на молодую женщину.

– Но я боюсь, что полиция начнет штурмовать дом. – Голос Клары прерывался, она с трудом сдерживалась. – Если начнется штурм, то Альберт убьет мою сестру и детей. Я точно знаю, убьет.

Дин спросил:

– Он и раньше угрожал убить их?

– Много раз. Анджела всегда говорила, что этим дело и кончится.

Дин терпеливо выслушал все, что могла ему сообщить эта женщина, прерывая ее только тогда, когда ему требовалось что-то уточнить, мягко подсказывая слова и направляя ее рассказ, если она сбивалась. В фургоне стало жарко, пахло марихуаной. Дин словно ничего этого не замечал, с досадой смахивал пот, выступивший на его лице. Его глаза не отрывались от плакавшей Клары Хопкинс.

Мэллой задавал необходимые вопросы и, вероятно, запоминал ответы, потому что ничего не записывал. Когда сестра миссис Дорри рассказала ему все, что могло оказаться важным, он поблагодарил ее и еще раз пообещал спасти ее сестру и племянников. Дин спросил также, останется ли миссис Хопкинс поблизости, если ему вдруг понадобится уточнить кое-что еще. Клара с мужем согласились не уходить.

Когда они вышли из душного фургона, Пэрис протянула Дину бутылку воды. Он рассеянно выпил ее, пока они шли к заграждению. Глубокая складка пролегла между его бровями.

В конце концов Пэрис отважилась спросить, помог ли ему этот разговор.

– Очень помог. Но прежде всего мне необходимо заставить Альберта Дорри поговорить со мной.

– Теперь у тебя есть номер его сотового телефона.

– Благодаря тебе.

– Я рада, что сумела помочь.

Полицейские с трудом сдерживали толпу репортеров, обрушившихся на Дина с вопросами, пока он пробирался через заграждение. Он направился к полицейской машине, потом вдруг остановился и обернулся к Пэрис:

– Ты сделала доброе дело.

– Ты тоже.

Она смотрела ему вслед, пока Дин не скрылся внутри фургона, потом позвонила редактору и изложила ему все, что случилось.

– Всегда неплохо иметь влиятельных друзей. Хорошая работа, Пэрис. Раз уж у тебя все получилось, оставайся до конца, посмотришь, что из этого выйдет.

– А как насчет Маршалла?

– Это будет твоя история, Пэрис, – сказал Майкл Хам-мер. – Я принял решение. Не разочаруй меня.

Час спустя она вместе с остальными репортерами узнала, что Мэллой наконец сумел добиться ответа от Альберта Дорри. Он убедил мужчину разрешить ему поговорить с миссис Дорри. Та, захлебываясь слезами, рассказала, что она и все дети пока живы, муж не причинил им вреда, но все они очень боятся.

Пэрис сообщила об этом в прямом эфире в выпуске пятичасовых новостей. Ей пришлось повторить то же самое в шесть, потому что других новостей не было, а в конце выпуска она коротко изложила всю историю еще раз. Пэрис также ответила на вопросы ведущих.

В семь часов приехал Джек, он привез ей и Тому Стоуксу бургеры и жареную картошку.

– Кто курил травку? – поинтересовался он.

– Пэрис. – Оператор кинул в рот картошку. – Никак не удается отучить ее от этого.

Но когда Том поел и уже выходил из фургона, он обернулся к Джеку и, замявшись, спросил:

– Джек, насчет… гм…

Тот простодушно улыбнулся:

– Не понимаю, о чем ты говоришь. У оператора явно отлегло от сердца.

– Спасибо, парень.

Когда они остались одни, Пэрис с негодованием посмотрела на Джека.

– Из тебя получится отличный менеджер.

– Хороший менеджер ведет себя так, чтобы сотрудники были верны ему. – Его веселая улыбка сменилась тревожным выражением, когда он протянул руку и погладил ее по щеке. – Ты выглядишь измотанной.

– Румяна стерлись несколько часов назад, – усмехнулась Пэрис, вспомнив, что Дин не обращал никакого внимания на собственный дискомфорт, она добавила: – Я освещаю такие события, что совершенно не важно, как я сама при этом выгляжу.

– Ты отлично поработала.

– Спасибо.

– Я серьезно, вся телестанция только об этом и говорит. Этим утром, когда Пэрис садилась в фургон, она в самом деле собиралась привлечь к себе внимание, сделать себе имя, то есть добиться как раз того, о чем говорил Джек.

Но за этот напряженный день все изменилось. Поворотным пунктом стал разговор Дина с сестрой миссис Дорри. У Пэрис словно открылись глаза, и она увидела мрачную суть этой истории. Перед ней разворачивалась человеческая трагедия. Едва ли такое можно считать поводом продвинуться по служебной лестнице. Пэрис показалось несправедливым зоспользоваться чужим несчастьем в собственных целях.

– Ты виделась с Дином еще раз? – спросил Джек, нарушая ход ее мыслей.

– Только один. Он выходил во второй половине дня, чтобы спросить сестру миссис Дорри о том, что любят дети, какие лакомства, какие игры и игрушки, есть ли в доме животные. Ему хотелось, чтобы разговор с мистером Дорри получился как можно менее официальным.

Джек задумчиво нахмурился:

– Если все кончится плохо, то Дин будет считать себя виновным в этом.

– Он старается изо всех сил.

– Я знаю. И ты знаешь. Все знают, кроме самого Дина. Но запомни мои слова, Пэрис. Если пять человек не выйдут из этого дома живыми, Мэллой изведет себя.

Джек пробыл с ней около часа, потом уехал, взяв с нее обещание позвонить ему немедленно, если ситуация изменится. Но ничего не произошло. Прошло несколько часов. Пэрис сидела на переднем сиденье фургона, приводила в порядок свои записи и думала о том, под каким новым углом можно показать эту историю. Но тут в ветровое стекло постучал Дин.

– Что-то случилось? – спросила Пэрис.

– Нет, ничего. Прости, если я тебя обеспокоил. – Он подошел к открытому окну. – Мне просто нужно немного пройтись и размять ноги.

– Джек просил передать тебе, чтобы ты не зарывался.

– Он приезжал?

– Привез нам с Томом поесть. А ты ел что-нибудь?

– Сандвич. Но от стакана воды я бы не отказался. Она передала ему бутылку со словами:

– Я пила из нее.

– Мне все равно. – Дин выпил воды, закрыл крышку и вернул ей бутылку. – Я хочу попросить тебя об одолжении. Ты не могла бы позвонить Гэвину? Как только я попадаю в подобную ситуацию, он пугается. – Он легко улыбнулся. – Слишком много полицейских шоу на телевидении. Позвони ему, пожалуйста, и скажи, что разговаривала со мной и что я в полном порядке. – Читая вопрос в ее глазах, Дин пояснил: – Я уже разговаривал с сыном, и Патрисия тоже. Но ты же знаешь, каковы дети. Гэвин поверит только в то, что услышит от постороннего человека.

– Я буду рада помочь. Что-нибудь еще?

– Это все.

– Совсем просто.

Дин распустил узел галстука, закатал до локтей рукава рубашки. Облокотившись о дверцу фургона, он продолжал смотреть на дом. Потом негромко сказал:

– Дорри может убить их, Пэрис.

Она промолчала, понимая, что Дин не ждет от нее ответа. Он делился с ней самым ужасным своим страхом, и ей было приятно, что он считает возможным сказать это именно ей. Ей только хотелось найти для него слова утешения, которые не прозвучали бы банально.

– Не представляю, как мужчина может убить собственных детей, но именно это он и обещает сделать. – Дин опустил голову и потер бровь. – Когда я разговаривал с ним в последний раз, я слышал, как в доме заплакала маленькая девочка. Она просила его: «Папочка, не убивай нас, пожалуйста, не убивай». Если Дорри решит нажать на курок, то я не смогу ничего сделать.

– Если бы не ты, он, вероятно, уже давно бы спустил курок. Ты делаешь все, что в твоих силах. – И без всякой задней мысли Пэрис коснулась его волос.

Дин резко поднял голову и посмотрел на нее, вероятно, гадая, откуда она знает, что он делает всё, что в его силах. А может быть, он хотел услышать это еще раз. Или просто ему захотелось проверить, действительно ли она дотронулась до него.

– Понимаешь, полицейские говорят, – голос Пэрис упал до шепота, – что ты невероятный человек.

Таким же шепотом Дин спросил:

– А что думаешь ты?

– Я тоже считаю тебя совершенно невероятным.

Она бы улыбнулась ему, как другу, но улыбка показалась ей неуместной по многим причинам. Во-первых, ситуация к этому совсем не располагала. Во-вторых, у нее перехватило горло, и она едва могла дышать. Но в основном из-за того, как смотрел на нее Дин.

В тот вечер, когда они впервые встретились, они смотрели друг на друга дольше, чем пристало друзьям. На этот раз они никак не могли отвести глаз друг от друга, и притяжение между ними оказалось еще сильнее. Пэрис готова была опустить руку, как злодей, застигнутый на месте преступления. Но если бы она это сделала, то жест ее стал бы только более заметным и наполнился бы смыслом, который она признавать не осмеливалась. Потом Пэрис не раз спрашивала себя, поцеловались бы они, если бы у него не запищал пейджер.

Но именно этот звук нарушил магию этой минуты. Дин проверил сообщение.

– Дорри хочет поговорить со мной, – объяснил он и бросился бежать к полицейскому фургону.

Только к полуночи Дин договорился о том, чтобы Дорри выпустил детей. Альберт Дорри боялся, что полицейские начнут штурм дома. Дин сумел убедить его, что этого не случится, если он отпустит детей. Дорри согласился только при одном условии: Дин должен сам подойти к крыльцу и забрать детей. Разумеется, Пэрис ничего не знала до тех пор, пока дети не оказались на свободе.

Она разговаривала с сестрой миссис Дорри, когда прибежал оператор и сказал, что Мэллой идет к дому.

Сердце билось у Пэрис в горле, когда она смотрела, как Дин с высоко поднятыми руками поднялся на крыльцо. Никто не слышал, о чем он говорил с Дорри через дверь, но Мэллой так долго оставался ничем не прикрытой целью для преступника, что Пэрис это время показалось вечностью.

Наконец дверь распахнулась, из дома вышел маленький мальчик, за ним появилась девочка постарше. Она несла младшую сестренку на руках. Все плакали и закрывали глаза ладонями от направленного на их дом света.

Дин обнял их и отвел к работникам социальной службы, которые ждали в стороне.

Одним из условий, выдвинутых Дорри, было то, чтобы детей не отдавали свояченице Кларе Хопкинс, которая всегда ненавидела его и настраивала против него жену. Но Пэрис узнала об этом позже.

Когда Пэрис рассказывала в прямом эфире о том, что детей отпустили, ее голос был хриплым от усталости, да и выглядела она не слишком хорошо. Закончила она свой репортаж словами о том, что все стали смотреть на ситуацию с большим оптимизмом.

– Много часов казалось, что все неумолимо движется к трагическому концу. Но теперь полиция надеется, что выход детей из дома стал поворотом к лучшему.