Секретарша ввела их в святая святых телестанции и тут же неслышно выскользнула за дверь. За столом их ожидал не только управляющий. Вместе с ним сидели директор коммерческого отдела и президент компании. Выражение их лиц было одинаковым и не предвещало ничего хорошего.

– Присядьте, пожалуйста, – недобро проскрипел управляющий. – Сегодня один мой старый друг позвонил и рассказал мне такое, во что я с трудом мог поверить. Он передал те слова, которые вы, мисс Стюарт, сказали сегодня за обедом нашему окружному прокурору. Хотелось бы надеяться, что мой друг просто ослышался.

Облизнув сухие губы и бросив извиняющийся Взгляд в сторону Пинки, она выговорила:

– Он не ослышался.

Думая, что находится в своем закутке один, Пинки выдвинул нижний ящик письменного стола и вытащил оттуда заветную фляжку. Сделав большой глоток из горлышка, он крякнул и вытер рот тыльной стороной ладони. А когда поднял глаза, то увидел прямо перед собой Кари. Она стояла на пороге стеклянного кабинета. После десятичасового выпуска новостей в редакции не осталось ни одной живой души. За спиной Кари было темно и тихо.

– Не дай им погубить меня, Пинки. Сделай хоть что-нибудь.

Кабинет управляющего они покинули поодиночке и с тех пор не виделись. Вернувшись со второго этажа в редакцию, Пинки немедленно с головой ушел в решение очередной проблемы. Продюсеру утреннего выпуска не хватало материала на целых девяносто секунд, а потому пришлось в срочном порядке решать вопрос о том, каким репортажем залатать прореху: о беременной слонихе в зоопарке или о слепой преподавательнице машинописи.

Едва директор отдела новостей успевал затушить один пожар, как в разных местах вспыхивало сразу несколько новых. Что, впрочем, было неудивительно: без аврала не обходилась подготовка ни одной программы теленовостей. Однако, несмотря на все дерганья и метания, Пинки ни на минуту не забывал о Кари. Интересно, куда она пропала? И чем занята? Зализывает раны? Ну – понятно, все это время Кари плакала.

Пинки с готовностью протянул ей плоскую металлическую фляжку, но, мотнув головой, Кари обесси-ленно опустилась на стул у его стола. Сделав еще один глоток, он завинтил пробку и спрятал фляжку обратно в потайное место.

– Ты сама во всем виновата, Кари, – назидательно произнес Пинки, поудобнее устроившись в кресле. – Предупреждал я тебя, но ты и слушать не хотела.

– Если надо, я публично извинюсь перед ним.

– Это надо сделать в любом случае, но все равно они вряд ли передумают. Они сейчас тебя живьем слопать готовы. И совершенно правы. То, что ты наговорила этому красавцу, абсолютно непростительно.

– Согласна, я совершила ошибку. Каюсь, – всхлипнула она. – Но три месяца – не слишком ли круто? Ладно бы отстранили от работы на неделю. Ну хорошо, пусть на две. А тут – целых три месяца! Я же умру, Пинки! Сам знаешь, работа для меня – это все. Я уже потеряла мужа, ребенка. Работа – единственное, что у меня осталось.

Положив ладони на стол, она наклонилась и жалобно заглянула Пинки в глаза.

– Замолви за меня словечко, а? Ну что тебе стоит, Пинки! Расскажи им, что мне пришлось вытерпеть от этого человека…

– Нет.

Она отдернула руки от егй стола, словно от раскаленной плиты.

– Так ты не поможешь мне?

– На сей раз нет. Извини, девочка, не могу.

– Но почему?

С тяжелым вздохом Пинки закрыл лицо руками.

– Потому что знаю: тебе нужен отдых. Время, чтобы прийти в себя. Ты совсем не та, что была раньше, Кари. Давно уже не та.

Это было выше ее сил. Только что она получила выволочку на втором этаже, а теперь ей приходится выслушивать еще и нравоучения Пинки.

– Я справляюсь со своей работой! – запальчиво заявила Кари. – Наш рейтинг растет.

– Больше не растет. Помнишь, я говорил тебе, что уже устал от твоих наскоков на Макки? Так вот, я всего лишь немного опередил наших зрителей. Теперь устали и они. Наш рейтинг покатился вниз, и я не могу отделаться от ощущения, что в этом есть и твоя заслуга.

Кари была уязвлена, но знала: Пинки прав. Люди симпатизировали Хантеру. Свой пост он получил от жителей Денвера – за него проголосовало большинство горожан. И, беспрестанно атакуя его, она настраивала зрителей не столько против него, сколько против самой себя.

– Понимаю, мне нужно изменить направленность своих репортажей, – тихо признала она, теребя подол юбки.

– Тебе этого уже не удастся сделать, Кари. На городское правительство поставлен другой человек – таково распоряжение начальства.

Холодным острием кинжала смятение вошло в ее душу.

– Тогда верни мне новости культуры.

Пинки с сожалением покачал головой:

– Не могу. На этом месте уже утвердилась Салли.

– Переспав с одним из наших коммерсантов! – в ярости вскричала Кари.

– И доставив ему несказанное наслаждение! – проорал, не оставшись в долгу, Пинки. – Однако это не имеет прямого отношения к делу. Я и сам далеко не в восторге от ее сюсюканья перед телекамерой, но рейтинг говорит о том, что зрители о ней иного мнения. Не знаю, что им так в ней нравится – большие сиськи или еще что-то, – но они от нее тащатся, и этим все сказано. А ведь я и об этом тебя предупреждал. Помнишь, говорил тебе, чтобы ты все как следует обмозговала?..

– Хватит нотаций! Ты что, отец мне, чтобы учить меня жить?

– Нет, но мне всегда казалось, что я тебе друг. – Его лицо стало багровым, как свекла, и ему стоило немалых сил, чтобы не психануть на всю катушку. – Послушай, Кари, да будь на твоем месте какая-нибудь другая куколка, я бы давно уже показал ей, где раки зимуют, и была бы она у меня как шелковая. Ты же с этим Макки пенку за пенкой отмачиваешь, а я все молчу. Бернсе, молчал до сих пор. Если бы я не был твоим другом, тут бы давно и духу твоего не было!

– Значит, не поможешь мне?

– Значит, помогу. И помогу по-настоящему.

– Поговоришь с ними, чтобы меня не отстраняли?

Он устало вздохнул:

– Нет, позабочусь о том, чтобы их решение осталось в силе. Ты же это время используешь для того, чтобы собраться с мыслями. Подумаешь, как жить дальше. Макки стал для тебя навязчивой идеей, а это уже патология. Обвиняя его во всех своих несчастьях, ты явно перегибаешь палку.

– Боже милосердный! – вскочила она с места. – С кем я разговариваю? С руководителем аппарата окружного прокурора?

– Нет, – ответил Пинки, по-прежнему изо всех сил стараясь не сорваться. – Пойми одно: этот парень всего лишь делает свою работу. Только то, что требует от него служба, и ничего больше. А ты взъелась на него, стоило ему сказать о Томасе то, что тебе пришлось не по душе.

– Это была ложь! – не помня себя, вскричала Кари. – И ты хочешь, чтобы я молчала, когда поливают грязью моего покойного мужа?

Пинки горестно посмотрел на нее, потом опустил взгляд на заваленный бумагами стол и наконец снова поднял на нее глаза.

– А ты уверена, что это ложь? – тихо спросил он.

Она отшатнулась, словно получила от него оплеуху.

– Конечно, ложь, что же еще? Ведь ты… ты не думаешь, что Томас был казнокрадом?

– Насчет этого не знаю. Знаю лишь одно: он вовсе не был тем святым, каким ты его себе представляла. Он был всего лишь человеком. Со всеми человеческими слабостями. Только ты не замечала их.

– И ты веришь, что он развлекался со шлюхами, бывая в отъезде? Ты в это веришь?!

Он понимал, что причинит ей боль, однако рано или поздно нужно было открыть ей глаза.

– Я знал, что за Томасом водятся грешки. Да что я? Все знали.

Обхватив живот обеими руками, она скорчилась, словно от боли.

– Пинки, милый, скажи, что ты врешь. Ну пожалуйста.

Крупные слезы текли по ее щекам.

Он покачал головой:

– Конкретных фактов привести не могу. Но когда о таких вещах шушукаются на каждом углу, подобная болтовня бывает основана на фактах. Ты познакомилась с Томасом вскоре после смерти отца. Тогда ты остро ощущала собственную беззащитность, и Томас оказался именно тем, кто был тебе нужен в такой ситуации, – сильным, великодушным, надежным. И я был рад, что у тебя появился такой человек. Чертовски рад…

Кари снова медленно опустилась на стул.

– Жена всегда все узнает последней. Кажется, так об этом говорят? Я чувствую себя последней идиоткой.

– А вот и зря. Томас обожал тебя. Его похождения на стороне не имеют к вашей совместной жизни никакого отношения. Ты была блаженна в своей безоглядной любви к нему и, вероятно, так же счастливо любила бы его еще долгие годы, если бы не эта трагическая смерть. Но, увы, того, что произошло, уже не исправишь.

Выйдя из-за стола, Пинки приблизился к ней и взял ее за руку.

– Зря ты взъелась на Макки, Кари. У прокурора просто не было иного выбора, кроме как предать гласности «подвиги» Уинна. – Он задумался, подбирая правильные слова. – Не думаю, чтобы это доставило ему удовольствие.

Кари на секунду прижалась лбом к его руке, но тут же подняла голову. Глаза ее были сухими, но выглядела она по-прежнему подавленной.

– Может быть, мне и в самом деле нужно время, чтобы остановиться и оглядеться. Мне нужно о многом подумать, разобраться в своих чувствах. – Она встала и решительно направилась к двери.

– Что ты намерена делать?

Ничего не видя перед собой, Кари неопределенно пожала плечами.

– Не знаю еще.

И шагнула в полумрак редакции, превратившись в одну из загадочных теней пустого зала.

Открывая входную дверь, Бонни, зябко кутавшаяся в домашний халат, в последнюю очередь ожидала увидеть на пороге Пинки Льюиса.

– Выпить найдется? – спросил он вместо приветствия или объяснения причин визита.

Бонни резко затянула на себе поясок халата.

– Что стряслось? Бармены объявили забастовку?

– Выпить, спрашиваю, найдется или нет?

Молча сделав шаг в сторону, Бонни дала понять, что он может войти. Что и говорить, приглашение не самое радушное.

– Виски?

– Ага. Двойное.

Как только ее младшенький уехал из маминого гнездышка, чтобы продолжить учебу в колледже, Бонни первым делом обновила в доме обстановку. Она безжалостно выкинула всю рухлядь, боевые рубцы на которой напоминали о времени, когда главными здесь были дети. Новая мебель стала для Бонни наградой за те долгие годы, что ей приходилось воспитывать сыновей, отказывая себе практически во всем.

Швырнув пиджак на стул, Пинки уселся на диван и с наслаждением вытянул ноги. Стянув с шеи галстук, он небрежно бросил его на диванный валик. Затем с его ног один за другим слетели ботинки. Присутствие этого неряхи нарушало тот идеальный порядок, который был наведен немалыми усилиями, и все же Бонни с удивлением обнаружила, что рада этому. Слишком долго ее дом оставался сияюще чистым. Чересчур долго.

Подав гостю стакан с виски, она села с ним рядом, положив руку на спинку дивана и уютно поджав под себя босые ноги.

– Чему обязана столь неожиданным визитом? Нежные чувства пробудились или еще что?

Он смерил ее кислым взглядом.

– Может, обойдемся сегодня без взаимных любезностей? И без тебя на душе погано. Начальство отстранило Кари от работы на три месяца. – Затем Пинки в мельчайших подробностях поведал ей о том, что произошло. Он уже выдохся, но Бонни по-прежнему отрешенно молчала. Теряя терпение, рассказчик повернул к ней пунцовое лицо. – Ну, что скажешь?

– Вероятно, это самое лучшее из всего, что могло с ней произойти.

Несколько успокоившись, он глотнул еще виски.

– Вот и я ей о том же. И еще мне показалось, что пора бы открыть ей глаза на ее покойного муженька. Хватит ей жить иллюзиями.

– Так ты рассказал ей обо всех его шашнях?

– Ну уж до этого дело не дошло. Я просто намекнул, что Макки, возможно, говорил ей чистую правду.

– И как она восприняла это?

– Догадайся. Ведь для нее старикан был святым.

– Значит, пора ей поумнеть. Святых мужчин не бывает. – Это высказывание она сопроводила довольно мрачным взглядом.

– Вопреки всякому здравому смыслу она винит во всем Макки, – задумчиво продолжил Пинки, не замечая красноречивой мимики собеседницы. – Она просто одержима этим человеком, и, что самое главное, одержима уже долгое время. Как-то неестественно это.

– А может, наоборот, очень даже естественно, – загадочно произнесла Бонни.

– О чем это ты?

– Сдается мне, здесь происходит нечто более серьезное, чем кажется на первый взгляд.

Пинки резко повернулся к ней всем телом.

– Знаешь, у меня ведь скоро язык отсохнет – талдычить каждую секунду: «О чем это ты? О чем это ты?» Сказала бы уж начистоту, что думаешь.

– Ладно, слушай. Ненависть – штука такая же сильная, как и любовь. А потому бывают случаи, когда одну страсть не так легко отличить от другой. Говорят, от ненависти до любви один шаг.

Пинки насупил свои белесые брови.

– Так, значит, ты полагаешь, она демонстрирует ему ненависть, потому что на самом деле любит его? – На его губах впервые появилось некое подобие улыбки. – На твоем месте я бы к ней с такой гипотезой не сунулся. Побоялся бы.

– А я и не собираюсь к ней ни с чем соваться. Пусть своим умом дойдет. И если Хантер Макки действительно такой решительный, каким мне показался, он сам поможет ей во всем разобраться.

– Неужели ты серьезно думаешь, что он в нее втюрился?

– А ты так не думаешь?

Пинки неопределенно хрюкнул в сгакан, потому что в эту секунду допивал виски.

– Еще? – осведомилась Бонни.

– Спасибо, хватит. – Пинки поставил низкий стакан на край стола и встал. – Думаю, мне пора. – Взяв пиджак и галстук, он вразвалочку пошел к двери.

– Пинки…

Он остановился и обернулся. Бонни стояла у дивана.

– Зачем ты пришел ко мне сегодня вечером?

Пинки посмотрел в сторону – уныло и злобно.

– На душе хреново, и выпить хотелось. Ну и заскочил к тебе, тем более что это мне по пути домой. Хорошая ты собутыльница, Бонни. Ясно тебе?

Она улыбнулась, однако это не была улыбка приятеля. Это была улыбка умной женщины.

– Я не только этим хороша. – Медленно развязав поясок, она скинула с плеч халат, который упал на диванные подушки.

Ночная сорочка на ней, правда, была не из тех, которую она надела бы, если бы заранее знала, что именно сегодня вечером ей предстоит решительный шаг в деле соблазнения Пинки. Тем не менее розовый цвет ткани вполне шел ее простому и свежему лицу, с которого она на ночь смыла косметику. Кружевной лиф сорочки поддерживал полные груди, давай им возможность успешно бороться с силой земного притяжения.

Пинки почувствовал, как его язык присох к гортани. Он попытался отвести глаза, но безуспешно – большие темные соски задорно смотрели на него сквозь легкую завесу кружев.

– Послушай, Бонни. Ты не подумай чего… Но мне, право… Э-э-э…

Его голос окончательно сел, когда она спустила бретельки сорочки с плеч и та соскользнула на пол. Она отдавала себе отчет в том, что у нее вряд ли есть шанс попасть на обложку «Плейбоя». Но и о том, что ее не назовешь уродиной, тоже знала.

Немота Пинки уже начинала действовать ей на нервы. Мог бы сказать хоть что-нибудь, а не стоять столбом. Уперев руки в бедра, нагая, она подошла к нему.

– Бьюсь об заклад: без одежды ты тоже не бог весть что. Но, если все же разденешься, я не обижусь.

В считанные мгновения Бонни расстегнула на нем рубашку, под которой оказалась старомодная майка с короткими рукавами, больше похожая на футболку. При виде этого предмета мужского туалета ей стало смешно, однако она дипломатично спрятала улыбку. Рубашка полетела в сторону. Пряжка ремня также не оказалась серьезным препятствием. Через секунду брюки Пинки собрались гармошкой вокруг его щиколоток.

Наклонившись, она поцеловала его, одновременно скользнув ладонью по «семейным» трусам. На ее губах заиграла довольная улыбка: сработало!

Бонни повернулась на месте и направилась в спальню, небрежно бросив через плечо:

– Ну и что делать будешь: пойдешь ко мне в постель или так и останешься стоять со спущенными штанами?

– Мистер Льюис? Пинки?

– Чего надо? – Впору было окончательно рехнуться. В каких-нибудь десяти кварталах от телестанции какой-то шизик засел в квартире, держа на мушке трех заложников. А тут как на зло ни одного свободного оператора! Директор отдела новостей отчаянно пытался поймать по радио хоть кого-нибудь, однако пока безуспешно.

Отвернув голову от панели рации, он в панике заметил, как тлеющий пепел посыпался с конца сигареты ему на рубашку. Пинки поспешно смахнул красноватый комочек с живота, но поздно – там уже прогорела небольшая дырка. Теперь не миновать взбучки от Бонни – эту рубашку она выгладила ему только сегодня утром.

Однако стоило ему поднять глаза, как все мелкие проблемы были забыты. Перед его столом в главной редакции стоял не кто иной, как Хантер Макки.

– А-а, Макки, сколько лет, сколько зим…

– Заняты? Дела?

Вопрос показался Пинки забавным. Рассмеявшись, он затушил сигарету.

– В самом деле, посиди-ка пока в моем офисе. – Он мотнул головой в сторону своего стеклянного закутка.

В это время в приемнике что-то щелкнуло, и скрипучий голос прошелестел:

– Эй, Пинки, ты не нас ищешь?

– Вас, милые, вас, чтоб вам пусто было! – радостно завопил Пинки в микрофон.

Хантер невольно вскочил на ноги, когда через пять минут Пинки ураганом вяетел в свой кабинет, сжимая в коротеньких пальцах листки с текстами.

– Чем могу помочь, Макки? – отрывисто буркнул он, торопливо листая страницы и жирно черкая в них что-то красным фломастером. – Эх, найти бы толкового преподавателя, чтобы научил репортеров писать по-английски…

– Наверное, я не вовремя.

– Нет-нет, что ты! Сегодня у нас тут тишь и гладь – это уж поверь мне на слово. Так с чем ты ко мне?

– Думаю, ты и сам догадываешься.

Пальцы Пинки перестали нервно дергаться, и он хмуро посмотрел на Хантера. Его глаза внимательно ощупывали человека, сидящего напротив. У парня были все признаки бессонницы: даже очки не могли скрыть смертельной усталости в его глазах, а углубившиеся вертикальные складки по обе стороны рта придавали лицу не насмешливое, как раньше, а необычайно горестное выражение.

– Кажется, и в самом деле догадываюсь, – медленно проговорил Пинки. – Не сейчас, позже! – тут же проорал он кому-то, у кого хватило ума или наглости вломиться в стеклянный кабинет без стука.

– В последнее время она совсем исчезла с экрана, – промямлил Макки, явно испытывая неловкость. – На прошлой неделе я заехал к ней домой, но ее не было. Похоже, ее давно уже там нет. А сегодня утром я позвонил сюда, и мне сказали, что она здесь больше не работает.

– Верно, не работает. Хотя, надеюсь, временно.

– Она больна?

– Нет, отстранена от работы на три месяца.

По лицу Хантера можно было догадаться, что весть о том, что Кари не больна, принесла ему некоторое облегчение. Тем не менее новость о ее отстранении от работы была воспринята им с тревогой.

– Почему ее отстранили? – Ответом ему был лишь пустой взгляд Пинки. Хантер в раздражении вскочил со стула. – Черт! Я же говорил им, что сказанное ею не имеет ни малейшего значения! Она прислала мне записку с извинениями. Этого вполне достаточно.

Повернувшись спиной к письменному столу, окружной прокурор устремил взор на гудящую, как улей, редакцию, однако, кажется, не видел людей, сновавших за стеклянной стеной. Когда он снова повернулся к Пинки, его нижняя челюсть обрела очертания куска гранита.

– Мне нужно срочно ее видеть. Где она?

– Понятия не имею.

В один прыжок Хантер приблизился вплотную к столу и, опершись обеими руками на усеянную бумажками поверхность, наклонился вперед.

– Мне нужно видеть ее, – твердо повторил он. – Скажи, где мне ее искать.

«Вконец ополоумел парень», – подумал Пинки.

– Не знаю, – ответил он с прежней невозмутимостью. – Я пытался дозвониться до нее на следующее утро после того случая, но она успела отключить телефон. А чуть позже посыльный принес мне конверт с ключами от ее квартиры и запиской о том, когда и как поливать там цветы. Вот и все. Она написала, что сама позвонит мне.

– Но ведь прошло уже три недели! Неужели она с тех пор ни разу не звонила?

– Ни разу.

– Определенно с ней что-то случилось.

– Не думаю. Просто уехала куда-нибудь. Побыть наедине с собой. Разложить все свои проблемы по полочкам.

– Какие проблемы?

– Тебе лучше знать!

Уголок рта Хантера дернулся. В остальном его лицо осталось непроницаемым.

– Ты сообщишь мне, когда она даст о себе знать?

– Зачем?

– Говорю же, мне нужно с ней увидеться.

– Зачем?

– Не твое дело! – вспылил Хантер Макки, окончательно выведенный из себя.

С невозмутимой улыбочкой Пинки поднялся из кресла и снова взял со стола листки с текстами.

– Прошу прощения, мистер Макки, но ровно через пятьдесят три минуты у меня передача. И я, к сожалению, не могу потратить ни одной из них на решение ваших личных проблем. – Розовый коротышка деловито засеменил к двери своего стеклянного кабинета. – Но все равно заглядывай.

И он выскочил за дверь, кляня вечную спешку и выкрикивая на ходу указания подчиненным.