От ненависти до любви

– Все травят меня, Пинки. Окружной прокурор, пресса… Уже несколько дней у меня такое чувство, словно за мной по пятам несется свора борзых. Хоть ты меня не трогай. – Она поцеловала его в лысеющий лоб и вышла из гримерной.

Когда дверь за ней закрылась, Пинки разразился потоком цветистых ругательств. Он искренне восхищался ее мужеством. А вот со здравым смыслом у нее было явно плоховато.

Телефон в квартире зазвонил как раз в тот момент, когда Кари вставляла ключ в замок входной двери. Вбежав внутрь, она торопливо схватила трубку.

– Алло… – произнесла Кари, задыхаясь от спешки.

– Мисс Стюарт?

Этот голос невозможно было спутать ни с каким другим.

– Да, – холодно ответила она.

– Говорит Хантер Макки.

«Еще бы мне не узнать тебя!» – захотелось ей злобно завопить в трубку. Вместо этого она просто промолчала.

– Как поживаете?

Она невольно заскрежетала зубами.

– Разве это имеет для вас хрть какое-то значение?

– Вы мне не поверите, но это действительно имеет для меня большое значение.

– Вы правы, мистер Макки, я не верю вам. Если бы мое благосостояние заботило вас хоть в малейшей степени, то вы не развязали бы этой кампании по очернительству имени моего покойного мужа.

– Это не кампания. Я всего лишь выполняю свои служебные обязанности.

– Обязанности палача. Которому не терпится растерзать в клочья репутацию Томаса.

Словно не замечая ее колкостей, он продолжил:

– Начиная расследование, я вовсе не стремился запятнать чью-либо репутацию, и уж тем более репутацию вашего покойного мужа.

– По заголовкам газетных статей этого не скажешь.

– Значит, вы неправильно интерпретируете заголовки.

Она коротко хохотнула:

– Неужели? Да ваше имя уже повторяют на каждом углу, а вам все мало. Вы хотите использовать этот процесс для того, чтобы привлечь к себе внимание публики. Неужели у вас язык повернется отрицать это? Разве есть более надежный способ завоевать голоса избирателей, чем изобличение шайки вороватых бюрократов, которые набивали карманы долларами, политыми кровью и потом рядовых налогоплательщиков? Вам одно надо – чтобы пост окружного прокурора навсегда остался за вами, или я ошибаюсь?

– Не стану отрицать, я хочу, чтобы эта должность стала моей.

– И чтобы завоевать ее, вы готовы принести в жертву ни в чем не повинного человека. – Ей было трудно дышать. В одной руке она крепко держала телефонную трубку, другая была сжата в кулак.

– Но если вы так убеждены в невиновности Уинна, то почему же не хотите замолвить за него слово? Почему не хотите помочь мне? Вспомните, я предлагал вам сделать это еще несколько недель назад.

– Я не могу помочь вам. И сказала вам об этом тоже несколько недель назад.

– Значит, не можете? – мягко переспросил Макки.

Что-то в его тоне внушало ей опасения.

– Что вы имеете в виду?

– Скажите, в вашем распоряжении есть какие-нибудь документы, записи, которые вел ваш муж и которые могли бы сейчас пролить свет на это дело? Доказать его невиновность?

Устало опустившись на ближайший стул, она потерла лоб. Вот, значит, в чем дело? Прокурор уверен, что она скрывает от следствия какие-то важные улики. А не сказать ли сейчас, что она давно уже представила бы ему любые свидетельства, если бы ей удалось найти хоть что-то? Хотя нет, ей вовсе нет нужды говорить ему, что она занималась подобными поисками. Ведь это было бы равнозначно признанию того, что она допускает возможность виновности Томаса, разве не так? Пришлось напрячь волю, чтобы стряхнуть с себя смертельную усталость. Она не желала видеть в себе даже намека на слабость.

– Скажите прямо, вы хотите, чтобы я разрешила вам порыться в личных вещах Томаса?

На другом конце провода послышался раздраженный вздох, за которым последовало отрывисто:

– Я бы не стал это так называть.

– Но вы ведь именно этого хотите?

– Ну что-то вроде этого. Да.

– Увы, придется снова огорчить вас. Ничем не могу вам помочь, мистер Макки. Переезжая сюда, я взяла с собой лишь несколько вещей, которые имеют для меня особую ценность. Все, что ему принадлежало, осталось в его доме и находится в распоряжении его детей.

– С теми вещами я уже разобрался, заметьте, в присутствии адвоката мистера Уинна. Однако ничего противозаконного не нашел.

– Вот вам и ответ на ваши обвинения! – воскликнула Кари.

– Но и ничего, что могло бы его оправдать, там не было, – твердо добавил Макки. – Вы не хуже моего знаете, что человек со столь разносторонними интересами, как у вашего покойного мужа, обычно ведет двойную бухгалтерию. Вот я и спрашиваю: у вас есть его записи, мисс Стюарт?

– Нет! – выкрикнула она. И это было сущей правдой. Потому что Томас никогда ничего не записывал: ни телефонных номеров, ни адресов, ни поручений, которые предстояло раздать подчиненным, ни вещей, которые нужно упаковать перед поездкой. Ничего. Всю информацию он держал в голове.

Устав от многозначительных намеков, Кари спросила:

– Вы в самом деле думаете, что я намеренно что-то от вас утаиваю? Или как вы это там называете…

– Препятствование отправлению правосудия.

– Так вы полагаете, мне можно предъявить подобное обвинение?

– А сами вы как думаете?

– Думаю, что нет.

– И готовы присягнуть в этом?

– Да.

После долгого молчания в трубке раздался тяжелый вздох.

– В таком случае, мисс Стюарт, именно это вам и остается сделать. Видит бог, я пытался избавить вас от необходимости появляться в суде, но вы вынуждаете меня вызвать вас в качестве свидетельницы.

– Мне нечего скрывать.

Она молила господа, чтобы Макки поскорее положил трубку. Напряженность их молчания была почти осязаема. Все было сказано, и добавить к этому было нечего. Но он, продолжая дышать в трубку, как бы давал понять, что можно было бы еще многое сказать. Наконец, пробормотав что-то неразборчивое вроде «доброй ночи», прокурор положил трубку.

Она сделала то же самое. Этот несложный, казалось, разговор лишил ее сил. Кари попыталась встать. Именно тогда и случился первый спазм.

Сидя в обнимку с бутылкой скотча, Пинки смотрел по телевизору древний фильм с Джоном Уэйном,[6] когда раздался телефонный звонок.

– Да?

– Пинки… – Женский голос был очень слаб, но он сразу же узнал его, а потому поспешно спустил ноги в полосатых носках с края журнального столика. Нечаянно зацепленная глубокая тарелка с картофельными чипсами полетела на пол.

– Кари? Что с тобой? – Ему не было нужды спрашивать, все ли с ней в порядке. Что-то определенно было не так. Оставалось только выяснить, что именно.

– У меня кровотечение… – Ее голос то и дело срывался. – Кажется, я теряю ребенка.

– Ребенка?! – остолбенел он. Однако в следующий момент из его уст полился поток богохульств. – Подожди, я мигом…

Через двадцать минут Пинки был уже у нее. Вместе с ним была Бонни, не успевшая вытащить из волос розовые пластмассовые бигуди. Он выхватил свою верную помощницу из дому по пути к микрорайону, где жила Кари. Она встретила их на пороге дома, держась дрожащей рукой за дверной косяк. Ее глаза были красны от слез.

– Спасибо, что приехали, – произнесла Кари. Нелепее того, что она сказала, трудно было придумать. – Я вызвала врача. Он говорит, что мне нужно в больницу… Просто, чтобы удостовериться. – Она упала в объятия Бонни, и плечи ее заходили ходуном от бурных рыданий. – Ребенок… Я потеряла его. Ребенка Томаса. О боже! Его больше нет! Моего ребенка. Моего ребеночка…

– Еще супчику?

Кари слабо улыбнулась.

– Нет, спасибо. Было очень вкусно, но я наелась. Уже и не помню, когда меня в последний раз угощали домашней куриной лапшой.

Бонни убрала поднос с колен Кари и успокаивающе потрепала ее по плечу.

– Может, еще чего хочешь? Кока-колы? Сока? Доктор сказал, что тебе нужно есть побольше сладкого.

– Нет-нет, ничего больше не надо. Спасибо. Вы оба так добры ко мне. Даже не знаю, что и делала бы без вас. Сперва несчастье с Томасом. Потом скандал. И вот теперь это… – Ее голос осекся, и она опустила глаза на край атласного одеяла, который бессознательно теребила пальцами.

Она лишь час как вернулась из больницы, где ей пришлось провести ночь. Домой ее отвезли все те же Пинки и Бонни. Они хлопотали вокруг нее, как две большие наседки: постелили ей плед на диване в гостиной, таскали туда-сюда еду и подушки, переговариваясь почти шепотом. Ей вспомнились дни сразу после похорон Томаса. Скорбные лица Пинки и Бонни снова были как нельзя более кстати. В ее дом пришла новая смерть. Смерть ее ребенка.

Пинки понуро сидел у открытого окна. Бонни тоном диктатора заявила, что если ему невмоготу, то пусть уж курит, но только у окна. С неожиданным по-корством он подчинился. Думая, впрочем, не о Бонни, а в первую очередь о Кари.

– Как чувствуешь себя, милая?

– Пусто, – ответила она тихо. Тонкая рука скользнула по впалому животу. Этот жест подметили оба – и Пинки, и Бонни.

– Боже милосердный, ну почему ты не сказала нам, что беременна? Почему…

– Пинки, – осуждающе, с расстановкой проговорила Бонни.

Он злобно зыркнул на нее и глубоко затянулся сигаретой.

– Я просто хотел сказать, что если бы мы знали, то уж как-нибудь, черт возьми, заставили бы ее получше следить за своим здоровьем.

– Не вини себя, Пинки, – успокоила его Кари. – В том, что произошло, виноват только один человек. – «Хантер Макки, Хантер Макки, Хантер Макки», – застучало, словно скандируя, в ее мозгу. Господи, до чего же ненавистно было сейчас ей это имя.

От звонка в дверь вздрогнули все трое. Пинки вскочил с места, чтобы открыть.

– Миссис Кари Стюарт-Уинн дома? – осведомился некто в форменной одежде, смахивающей на полицейскую.

– Нет, – отрезал Пинки и собирался уже захлопнуть дверь.

– Пусть войдет, Пинки, – подала голос Кари со своего дивана. – Я давно уже жду этого визита. Вы с повесткой? – спросила она человека в форме, который двинулся к ней в обход пунцового толстяка.

– Так точно, мэм, – вручил тот ей бумажку и удалился так же быстро, как и вошел. Обматерив его в спину, Пинки лязгнул дверью так, что задрожали стены.

– Вызов в суд. Мне нужно быть там семнадцатого числа, – прочитала Кари повестку.

– Семнадцатого? – удивленно спросила Бонни. – Так ведь это…

– Послезавтра! – закончил за нее Пинки. – О явке в суд не может быть и речи. Я лично позвоню Макки и сообщу о сложившихся обстоятельствах. Я ему скажу, я ему такое скажу…

– Ничего ты ему говорить не будешь, – выпрямилась Кари на диване. Резкое движение сразу же вызвало у нее переутомление, и она обессиленно откинулась на спинку. – Я буду там точно в назначенный день и час.

– Но ты же не в состоянии, – запротестовал Пинки. – Ты же от кровати до стула еле доползаешь. Господи, Кари, да у тебя же внутри все выскоблено…

– Заткнись, Пинки! – взорвалась Бонни. – В тебе деликатности не больше, чем в паровом катке. Ради Христа, успокойся. – Тут же присмирев, Пинки снова мешковато сгорбился на стуле, а Бонни, встав у дивана на колени, нежно взяла Кари за руку. – Подумай, хорошая моя, так ли это необходимо. Ты уверена, что сейчас тебе это под силу? Ведь это тяжкое испытание для любого человека и в любое время. Но для тебя, сейчас… Давай-ка мы позвоним ему и просто скажем, что ты заболела. А о выкидыше – ни слова, коли ты того не хочешь. Скажем, нездоровится, и дело с концом.

– Нет, – твердо ответила Кари. – Он сочтет, что я испугалась, что я прячусь от него. Да только пусть не думает, что я струсила. Он вызвал меня в суд, но последнее слово там будет за мной.

Она была в черном.

Он увидел ее сразу, едва она вошла в зал суда. На ней был черный костюм и розовая блузка. Узкая юбка, жакет сидит как влитой. Блузка виднелась лишь в небольшом вырезе, да еще две розовые полосочки манжет выглядывали из-под черных обшлагов. Волосы были собраны на затылке в кудрявый хвостик, перехваченный черной бархатной лентой. В ушах поблескивали небольшие жемчужины. Зеленый цвет глаз был единственным живым цветом в облике этой женщины. На ее бледном лице эти глаза казались неправдоподобно большими.

Их взгляд, метнувшись в его сторону, остановился немигающе и безучастно, а потом постепенно ушел куда-то. Огромные зеленые глаза больше не смотрели на него.

Она выглядела ангелом, принявшим страшную муку. А он еще никогда не чувствовал себя таким законченным негодяем.

Гай Брейди, его младший помощник, тихонько присвистнул.

– Ох, мамочки, а девочка-то наша ничего. В жизни даже лучше, чем по телику.

Обернувшись, Хантер смерил его таким испепеляющим взглядом, что молодому стряпчему не оставалось ничего, кроме как зарыться с деловым видом в кипу лежавших перед ним бумаг.

Хантер старался смотреть на Кари исподтишка, боясь, как бы его внимание не показалось ей излишне навязчивым. Она села во втором ряду. Сопровождал ее коротенький и плотный человечек с волосами соломенного цвета и красной, как свекла, физиономией. Он не отходил от нее ни на шаг, словно был ее телохранителем.

Объявили о прибытии судьи, суд возобновил работу. Слово было за Хантером, и он в очередной раз напомнил о сути обвинений, которые рассматривались на процессе в течение последних нескольких дней. Закончив со вступлением, прокурор вызвал двух свидетелей. Их показания оказались весьма скупыми, повторяя в основном то, что суд уже слышал ранее от других.

Следующей по списку Хантера шла Кари Стюарт-Уинн.

Он молча прочитал ее имя. Вот он, решающий момент. Вызывать или нет? Если он сейчас не вызовет ее для дачи показаний, у него еще останется шанс завоевать ее расположение, дружбу, а там и… кто знает?.. Все может быть, хотя и маловероятно. Уж слишком оптимистична эта ослепительная мечта.

Если же он ее вызовет, то его шансы рассыплются в прах. Все до одного…

Но он давал присягу блюсти законность, и не его вина в том, что ее муж оказался подонком. И если сейчас он не поступит так, как велит ему долг, то разве не будет виновен в нарушении служебных обязанностей точно так же, как и те, кто сидит сейчас на скамье подсудимых?

– Ваша честь, для дачи свидетельских показаний вызывается миссис Кари Стюарт-Уинн.

Легкий гул прошел в зале заседаний. Свидетельница была хорошо знакома каждому в зале по телепередачам, и о ее причастности к рассматриваемому делу мог быть неосведомлен разве что тот, кто только вчера очнулся от летаргического сна.

– Думаешь, расколется? – спросил Гай уголком рта.

– Нет, – ответил Хантер, во все глаза глядя на женщину изумительной красоты, величаво идущую к стойке для свидетелей.

– Чего ж тогда ее вызывать?

– Если она станет упираться, то жюри волей-неволей придется задуматься: а с чего бы это? Верно я говорю? Таким образом, в голове у присяжных сам собой созреет вывод: виновна.

– Так ведь не ее же судят.

– Верно, не ее. Но, что бы она ни думала по этому поводу, на скамье подсудимых незримо присутствует ее покойный муж.

Сраженный наповал железной логикой старшего товарища, Гай уважительно кивнул, однако Хантер не заметил этого кивка. Он по-прежнему смотрел на Кари, которая в этот момент произносила слова присяги. Ее рука, лежавшая на большой черной Библии, выглядела такой хрупкой, словно была сделана из фарфора. Он видел эту изящную женскую ручку в мельчайших подробностях – с переплетением голубых жилок, с тонкими косточками, проступающими под нежной кожей. Ему вспомнился момент, когда он прижимал эту ладошку к своей груди. Тонкая рука Кари была почти невесома, и все же он до сих пор чувствовал ее прикосновение.

Сев на свидетельское место, женщина спокойно встретила его взгляд. Сердце Хантера забилось вдвое чаще. Ну почему она так чертовски красива? И почему именно ему приходится выполнять неблагодарную миссию избиения младенцев? Почти не скрывая раздражения, прокурор водрузил очки на нос.

– Будьте добры назвать ваше полное имя.

– Кари Элизабет Стюарт-Уинн.

– Вы были замужем за Томасом Уинном?

– Да.

– Как долго?

На ее лице впервые мелькнуло нечто, похожее на эмоции. Судя по всему, вопрос ее удивил, и все же она с прежним спокойствием ответила:

– Два года.

Ясно, что вопрос не имел прямого отношения к делу. Однако у Хантера были причины личного характера заинтересоваться именно этой подробностью ее биографии.

– Вы знакомы с господами Паркером и Хейнсом?

– Да.

– Как близко?

– Они входили в городской совет наряду с моим мужем… Ныне покойным.

В уме ей не откажешь. Специально втиснула эту деталь, чтобы выставить его в роли мучителя беззащитной вдовы. Хотя, впрочем, таковым он и был на самом деле. Если так пойдет и дальше, то жюри присяжных скоро будет глядеть в рот только ей одной. Ну уж нет, этот фокус у нее не пройдет. А то, чего доброго, он и сам станет жертвой ее чар.

– Ваш муж, будучи членом городского совета, часто совершал путешествия?

– Да.

– И какого же рода это были поездки – деловые, с целью отдыха? Что вы можете сказать по этому поводу, миссис Уинн?

– Мой муж мертв. Каким образом вы можете судить его?

Два – ноль в ее пользу. Хантеру пришлось прибегнуть к помощи судьи.

– Ваша честь, не могли бы вы обязать свидетельницу дать ответ на мой вопрос?

– Так ведь и в самом деле ее мужа нет в числе обвиняемых, мистер Макки, – напомнил ему судья.

– Совершенно верно, ваша честь, однако если бы он был жив, то наверняка находился бы среди них. У меня нет в этом ни малейшего сомнения. Хотя, впрочем, прямого отношения к данному делу это не имеет. Тем не менее у меня есть серьезные основания полагать, что показания этой свидетельницы могут иметь прямое отношение к вопросу о степени причастности господ Паркера и Хейнса к финансовым злоупотреблениям, которые, как утверждается, имели место в городском совете.

– Что ж, будь по-вашему. Миссис Уинн, будьте добры ответить на заданный вам вопрос.

Кари нервно облизнула губы.

– Он часто уезжал по делам.

– Один?

– Думаю, что да.

– Но абсолютной уверенности в этом у вас нет?

– Он совершал эти поездки один, – уверенно произнесла она. Однако Макки знал, что эта уверенность напускная. Судя по всему, присяжные тоже понимали это.

– И вы никогда не путешествовали вместе с ним?

– Если вы имеете в виду именно деловые поездки, то нет.

– Никогда?

– Ни в одной деловой поездке я не сопровождала его, – повторила она.

Отвернувшись от нее, Хантер Макки быстро подошел к столу, на котором Гай заранее разложил все бумаги. Уверенно раскрыв папку, он начал рыться в ворохе квитанций.

– Остается предполагать, что отпуск вы проводили вместе.

– Да.

– И развлекаться вместе ездили?

– Да. Развлекаться, отдыхать, в отпуск – назовите это как хотите.

По тому, как она заерзала на стуле, Хантер мог сказать, что этот кажущийся бессмысленным допрос понемногу начинает выводить ее из себя. Вместе с тем всякий раз, когда она глядела на папку, в которой рылся прокурор, он мог видеть в ее глазах невольный интерес.

– Как бы вы охарактеризовали случай, когда фрахтуется частный самолет? Не думаете ли вы, что подобная роскошь сопряжена скорее с развлечением, нежели с деловой поездкой?

Этот вопрос был нацелен на то, чтобы выбить ее из колеи. Как он и ожидал, Кари оказалась неготовой к ответу. Задумавшись, она пробормотала:

– Не вполне уверена, что понимаю, о чем идет речь…

Настал его черед переходить в наступление.

– Если из пункта А в пункт В можно долететь обычным регулярным рейсом, не покажется ли вам излишней роскошью нанимать для подобного путешествия частный самолет? От вас требуется простой ответ, мисс Уинн: да или нет.

– Я, право, не…

– Да или нет?

– Да! – выкрикнула она.

Хантер немного ослабил напор. Ему совсем не по душе были яркие пятна, симметрично выступившие на ее щеках. От этого ее лицо казалось еще бледнее. Тонкие сплетенные пальцы на фоне ее черного жакета выглядели бескровными. Неужели со времени их прошлой встречи она похудела еще больше?

Он заставил себя вновь сосредоточиться на деле. Ведь тебе нужно, чтобы их признали виновными, не так ли? И ты не хочешь, чтобы эти сволочи, пиявками сосавшие кровь из налогоплательщиков, ушли от ответственности? Так или нет? В таком случае, Макки, придерживайся правил и перестань думать о ней как о женщине. Выбрось из головы мысль о том, что готов скорее защищать ее, чем атаковать каверзными вопросами. И ради всего святого, перестань любоваться ее личиком, как влюбленный телок.

Еле пряча раздражение, Хантер поправил на носу очки. Он заметил, что Гай с нескрываемым любопытством глазеет на него. Неужели его неуверенность очевидна до такой степени?

– И не считаете ли вы, что взятые напрокат яхты, лимузины и тому подобное также являются предметами роскоши, более подходящими для увеселительных прогулок?

– Пожалуй, да, считаю.

Тут уж он напустился на нее вовсю, словно стремясь доказать самому себе, что еще может быть твердым.

– А раз вы так считаете, то почему, по-вашему, мистер Уинн прибегал к столь дорогостоящим средствам передвижения, когда официально предполагалось, что эти поездки совершаются в интересах населения города Денвера?

– Он не делал этого!

– Протестую, – подал голос защитник из-за своего стола. – Мистер Макки заставляет свидетельницу делать умозаключения.

– Протест поддержан, – произнес нараспев судья.

Если бы Хантер позволил себе улыбнуться, то улыбка получилась бы в высшей мере самодовольной. Жюри присяжных выслушало обвинение и пылкое отрицание вины Уинна со стороны Кари. Только это ему и требовалось.

– Скажите, вы узнаете на этой квитанции подпись своего мужа? – сунул он ей под нос какую-то бумажку.

Она быстро пробежала ее глазами.

– По… похоже. Вполне возможно, что это действительно его подпись.

– А здесь? – появилась на свет еще одна бумажка. – И здесь?

Адвокат подскочил как ужаленный.

– Ваша честь, мистер Макки намеренно нервирует свидетельницу! Она не может установить подлинность этих подписей, тем более сейчас, когда дает показания под присягой. Это может сделать только эксперт.

– Протест поддержан. Мистер Макки, думается, вы и так уже достаточно ясно дали свидетельнице понять, чего от нее добиваетесь.

– Да, ваша честь. – Он снова взглянул на Кари, и сердце его екнуло при виде капелек пота над ее верхней губой. Ее грудь бурно вздымалась.

Чуть подавшись вперед, он осведомился у нее:

– С вами все в порядке? Не хотите ли воды? – У него возникло бессознательное стремление взять ее ладони, чтобы согреть их. Отчего-то он был уверен, что сейчас ее пальцы холодны как лед.

– Спасибо, не надо, – твердо отказалась она, не глядя ему в глаза.

Хантер вернулся на свое место. Она явно презирала его. А ведь самое ужасное было еще впереди. Чтобы дать ей возможность немного прийти в себя, он сделал вид, что просматривает свои бумаги. Когда дольше тянуть было уже нельзя, прокурор снова взялся за дело.

– Скажите, миссис Уинн, не отвлекался ли ваш покойный муж во время деловых поездок на различные… э-э-э… увеселения?

– Я уже говорила вам, что не сопровождала его в подобных поездках. А потому не знаю.

– А вы подумайте получше.

Защитник снова вскочил на ноги.

– Протестую, ваша ч…

– Я поставлю вопрос в иной форме, – тут же поправился Хантер. Подойдя медленной походкой к стойке для свидетелей, он небрежно облокотился на нее, словно намеревался просто дружески поболтать с Кари. – Когда ваш муж был жив, вы часто устраивали дома, назовем это так, увеселительные мероприятия?

– Да. У Томаса было много друзей, и он любил принимать их у себя дома.

Его бровь вопросительно поползла вверх.

– А сами вы – нет?

– Я этого не говорила, – раздраженно отрезала она. – Я тоже любила встречать гостей. Очень любила!

– Значит, как явствует из ваших слов, мистер Уинн любил развлечения?

– Да.

– Таким образом, есть достаточно оснований предполагать, что мистер Уинн любил принимать гостей и в тех случаях, когда находился вне дома?

– Ваша честь, обвинитель…

Судья успокаивающе поднял руку.

– Кажется, я понимаю, куда клонит мистер Макки, и мне тоже хотелось бы выслушать ответ миссис Уинн.

– Но он снова требует от свидетельницы умозаключений, – не унимался адвокат.

– Хорошо, я перефразирую вопрос, – милостиво согласился Хантер. – Вам известны какие-либо конкретные случаи, когда ваш муж принимал гостей, находясь вне дома?

Ее глаза забегали. Кари не знала, что ответить, а потому лихорадочно пыталась найти подходящий ответ.

– Нет, – вымолвила она наконец. Чутье подсказало Хантеру, что свидетельница не кривит душой.

– И он никогда не говорил вам, что устраивал где-то званые обеды или ужины?

– Может, и говорил. Не помню.

– Не помните, значит? А разве вы никогда не интересовались, чем он занимается, находясь в отъезде?

Вопрос не относился к сути дела, и Хантер знал это. Она также была достаточно умна, чтобы понимать это, а потому на сей раз посмотрела на него так же пытливо, как и он на нее.

– Я верила своему мужу.

Он не отрываясь смотрел ей в глаза. Ревность к Томасу Уинну глодала его изнутри, как дикий зверь. Мерзавец Уинн смог добиться от этой женщины беззаветной любви и доверия. И предал все, что она щедро подарила ему. Пусть же радуется, что умер, потому что, если бы сейчас он был жив, Хантер Макки придушил бы его собственными руками.

Чтобы немного успокоиться, он отошел от нее. Следующий вопрос был брошен ей через плечо:

– Учитывая наклонности вашего мужа, его общительность и обаяние, не логично ли предположить, что он не чурался развлечений и во время деловых поездок?

Макки вызывающе взглянул на адвоката, словно приглашая его выступить с протестом. Однако тот оставался тих. И тогда Кари ответила, очень медленно:

– Да. Полагаю, что да.

– А коль скоро мы установили, что все деловые поездки он совершал в одиночку, остается предположить, что все увеселительные мероприятия, в которых он в это время участвовал, служили исключительно интересам дела. Так или нет?

Кари бросила в сторону защитника взгляд, исполненный мольбы, однако тот что-то деловито царапал на листке бумаги.

– Полагаю, что так, – осторожно произнесла она. – Хотя и не знаю наверняка. Прошу вас заметить, что у Томаса были и другие интересы, помимо тех, которые непосредственно касались городских проблем.

Вот сейчас-то все и начнется. О господи, если бы можно было обойтись без этого! Увы, другого пути не было. У него не было иного выбора, кроме как обрушить на ее бедную голову град жестоких ударов. Ей предстояло пережить глубочайшее унижение. Набрав полные легкие воздуха, Хантер Макки еще несколько секунд полистал бумаги, а потом положил их на стол. Медленно, но решительно прокурор двинулся к стойке для свидетелей.

Подойдя к ней вплотную, так что носки его ботинок уперлись в деревянную панель, он задал вопрос:

– Ваш муж никогда не упоминал в разговоре с вами своего делового партнера по имени Глория Пэттен?

– Нет.

– Глорию Пэттен из Сан-Франциско?

– Нет.

– А Сирину Холли из Нового Орлеана?

Она с трудом сглотнула, но глаза ее смотрели ему в лицо по-прежнему не мигая.

– Нет.

– А как насчет мисс Дивайн из Нью-Йорка или мисс Ортеги из Пуэрто-Рико? Эти имена говорят вам хоть что-нибудь?

– Нет.

– А ведь со всеми этими дамами ваш муж вел дела. Очевидно, касающиеся проблем города Денвера, потому что частенько развлекал их за счет городской казны.

Тихо охнув, Кари прижала руки к сердцу.

– Перестаньте, – еле слышно пролепетала она.

– И какие же, интересно, дела ваш муж мог иметь с этими женщинами? Сами-то вы как считаете, миссис Уинн?

– Не знаю, – выдохнула она.

В зрительном зале нарастал возбужденный гул. Судья застучал своим молоточком, призывая всех к порядку. Зайдя сбоку, Хантер встал рядом со свидетельницей. Округлившимися от ужаса глазами она наблюдала за каждым его движением.

– Значит, вы не знаете, какие дела вел ваш муж с этими женщинами?

– Нет.

– А ведь дела эти были на редкость обширными. Бизнес просто процветал. Ну подумайте хорошенько…

– Ваша честь, это просто возмутительно! Свидетельницу…

– Мистер Макки…

– Пожалуйста, не надо, – простонала Кари.

Хантер между тем поставил ногу на ступеньку стойки.

– Он очень часто развлекал их. Каждый раз, когда наезжал в город, где жила та или другая.

– Нет!

– В гостиничном номере, который он снимал.

– Вы лжете!

– Ваша честь…

– Мистер Макки, будьте добры, проявите умеренность в ваших вопросах…

– А точнее, в спальне. Всю ночь напролет.

– Нет!!! – закричала она что было мочи.

И вскочила на ноги. Покачнулась. Ее глаза закатились. Кари показалось, что она проваливается в пустоту.

Глава 4

Хантер заранее подставил руки, чтобы подхватить ее. Прижав Кари к груди, он с беспокойством ощутил, что весит она не больше ребенка. Ее голова упала ему на плечо. Кари была мертвенно-бледна. Ее веки, сейчас бледно-лиловые, даже не вздрагивали; губы, белые как мел, были слегка приоткрыты.

Зал суда превратился на время в палату для умалишенных. Необычная манера прокурора задавать вопросы и последовавшая бурная реакция на них со стороны свидетельницы привели всех в состояние крайнего возбуждения. Корреспонденты и фотографы, как альпинисты, карабкались на самые высокие точки, чтобы получше видеть происходящее. Зрители, покинув места, ринулись в проходы, создавая неимоверную давку. Попытки судебных приставов навести порядок ощутимых результатов не приносили. Судья изо всех сил стучал своим молоточком и уже осип от крика. Исступленно хрипя, словно в апоплексическом припадке, порывался выступить защитник.