Высокий лоб Хантера Макки говорил о недюжинном уме. Густые брови изгибались дугами над глазами, которые были ни серыми, ни зелеными, а какого-то другого, глубокого цвета, напоминающего старый мох на древесном стволе. Высокие скулы расходились в стороны от аристократического носа. Очертания губ отличались изяществом и совершенством, причем нижняя была чуть полновата, что должно было свидетельствовать о его чувственности. Рот был широк. Кари представила себе, как он улыбается. Воображаемая улыбка получилась весьма сексуальной.

Несколько секунд он молча смотрел на нее из-за своего стола, а потом тихо произнес:

– Весьма сожалею по поводу случившегося с вашим мужем.

– Благодарю вас. – «Неужели он вызвал меня лишь за этим? – удивилась она про себя. – Соболезнования мог бы выразить и по телефону».

Все то, что Макки говорил сейчас, за последние месяцы она слышала уже сотни раз, и все же за его словами скрывалось нечто необычное, какая-то напряженность. Внезапно ей пришло в голову, что он сожалеет не только по поводу гибели Томаса. Ей стало крайне неуютно под его пронзительным взором. Казалось, он внимательно следит за ее реакцией на каждое его слово.

– Я не раз наблюдал за вами по телевизору, – обронил он словно невзначай. Однако у нее сложилось впечатление, что эта реплика была тщательно продумана. Кари всерьез сомневалась, что мистер Макки хоть раз в жизни сказал то, что первым пришло ему в голову.

– Это все равно что сказать: «Я наблюдал за вашим ребенком». Ну и какова же ваша оценка того, что вы видели?

Макки застенчиво улыбнулся. Кари оказалась права: улыбающийся он был красив и чертовски сексуален. Насколько она могла припомнить, исполняющий обязанности прокурора до сих пор ходил в холостяках. Должно быть, не менее десятка молодых особ прекрасного пола мечтали исправить это упущение.

– Раньше я обычно выключал телевизор сразу же после основных новостей. – Отведя глаза в сторону, он без видимой причины выдвинул и задвинул обратно верхний ящик письменного стола. – Но в последнее время стал специально смотреть ваш раздел – новости культуры. Сюжеты бесподобны. Отличная работа.

– Спасибо, – сдержанно кивнула она, в то же время широко улыбнувшись.

– Ваши слова всегда бьют точно в цель, ну а сами вы… очень красивы. – Последние слова были произнесены очень тихо, после почти незаметной паузы.

Кари почувствовала, как дробно, будто выбивая чечетку, застучало в ее груди сердце. Такого с ней прежде никогда не бывало. Сладкое возбуждение, просочившись сквозь искусственную плотину опасений и сдержанности, затопило ее душу. От этого странного ощущения у нее что-то словно ворохнулось внутри, и она едва удержалась от того, чтобы прижать к животу ладонь. Может, ребенок зашевелился? Нет, еще слишком рано. Что же тогда? Уж не хочет ли она признаться себе в том, что отреагировала на комплимент мистера Макки, как впечатлительная школьница на похвалу любимого учителя?

– В таком случае вам незачем было вызывать меня к себе. Достаточно было просто написать письмо-признание, как делают все уважающие себя поклонники. – Она попыталась невозмутимо улыбнуться, но губы ее предательски задрожали.

– Да, я ваш поклонник и не мог не сказать вам об этом. – Его брови сосредоточенно сошлись у переносицы. – Но, к сожалению, я вызвал вас не для этого.

– Я так и поняла. Если речь идет о каком-то материале для программы новостей, то вам следовало позвонить нашему шефу отдела редакционных заданий. А он бы в свою очередь направил…

– Нет, речь не о репортерском материале. Во всяком случае, пока. Но, думаю, уже сегодня пресса будет оповещена об этом деле.

Положив ногу на ногу, Кари нетерпеливо заерзала на стуле. Интересно, когда же он наконец перейдет к сути?

– Отчего бы вам не сказать мне, о каком деле речь, мистер Макки?

– Оно касается вашего покойного мужа, – заявил он, теперь уже без обиняков.

Это сразу же охладило ее нетерпение. Недоуменно моргая, она смотрела, как Хантер Макки открывает лежащую перед ним папку. Движения его были методичны, в каждом из них сквозила официальность. Отныне в нем не было даже намека на радушного хозяина или восхищенного поклонника – перед ней сидел «слуга народа», которому предстояло выполнить не самую приятную обязанность.

– Томаса? При чем тут Томас?

Исполняющий обязанности прокурора набрал полные легкие воздуха. Было видно, что ему не очень легко говорить.

– На протяжении нескольких месяцев наша прокуратура ведет следствие по делу об исчезновении очень крупных денежных сумм. Эти фонды поступали в распоряжение городского совета, однако куда они делись, точно до сих пор не может сказать никто, хотя в финансовых отчетах баланс сходится до последнего цента. Но это только на бумаге. На самом же деле несколько важных городских проектов так и не получили ни цента из причитавшихся им денег.

– Не понимаю, какое отношение…

– Прошу вас, выслушайте меня, – мягко прервал ее Макки, подняв над столом ладони. – Эти фонды использовались не по назначению. В наших руках накопилось достаточно свидетельств, чтобы вынести это дело на рассмотрение большого жюри присяжных. Сегодня во второй половине дня по обвинению в мошенничестве и незаконном присвоении средств из городской казны будут арестованы два члена городского совета. И прежде чем это дело станет достоянием гласности, я хотел бы поговорить с вами.

Она облизнула пересохшие губы.

– Почему?

Взгляд его глаз был беспощаден.

– Потому что, насколько можно судить, одним из участников этой неприглядной истории был Томас Уинн.

На какое-то время она оцепенела. Хантер Макки тоже оставался неподвижен. Воцарилось гнетущее молчание. Откуда-то издалека доносились телефонные звонки и стрекот пишущей машинки.

Внезапно сорвавшись с места, Кари опрометью бросилась к двери. Хантер проворно выскочил из-за стола и успел догнать ее как раз в тот момент, когда она уже была готова выбежать в коридор. Его сильные сухие пальцы впились в ее предплечье.

– Прошу прощения, Кари…

– Для вас я миссис Уинн, – злобно прошипела она, – и уберите от меня свои руки!

– Я хотел бы объяснить вам…

– Я не нуждаюсь в ваших объяснениях! – В глазах у нее потемнело от гнева, лицо горело. – Томас работал на благо этого города уже в то время, когда вы только заканчивали свой юридический колледж. Он был кристально честен как бизнесмен и безупречен как должностное лицо. Он никогда не стал бы… – Она на секунду замолчала, ловя ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег. – Ваши обвинения гроша ломаного не стоят, что и выяснится в самом скором будущем. А сейчас выпустите меня отсюда!

Кари вырвалась из его пальцев, однако его растопыренная пятерня по-прежнему загораживала ей выход. Решительно вытянутая рука Хантера Макки была похожа на шлагбаум, а сам он – на крепкое дерево, своротить которое было не под силу даже урагану. И если бы она пошла напролом, он ни за что не выпустил бы ее. Поняв это, она, кипя от бешенства, подняла на него взгляд.

– Сядьте, – мягко приказал он. – Мне нужно задать вам всего несколько вопросов. Если хотите, можете пригласить сюда своего адвоката.

Кари вызывающе вздернула подбородок.

– Это лишнее. Мне нечего скрывать от вас. И Томасу тоже.

– Тогда не сочтите за труд отвечать мне, – произнес Макки ровным голосом.

Она была загнана в угол, и единственным для нее способом «спасти лицо» оставалось изобразить полнейшую непробиваемость.

– Итак, о чем бы вам хотелось знать? – Она заставила себя принять более непринужденную позу, но ее ненависть к этому человеку не ослабевала.

– Присаживайтесь, прошу вас. – Хантер Макки вновь был сама предупредительность и благовоспитанность. Он взял ее под локоть, но Кари опять резко отдернула руку. Она сама подошла к стулу и напряженно села на край.

Он же вернулся за свой стол и снова зашуршал бумагами в папке.

– Мистер Уинн бывал когда-нибудь в Сан-Франциско?

– Не помню, – отрезала она.

Его брови опустились, и глаза пристально посмотрели сквозь поблескивающие стекла очков. Кари впервые почувствовала, как в ее душу вползает страх. Этот человек явно не намерен был с ней шутить.

– Так бывал или нет? – повторил он вопрос.

Она нервно сглотнула.

– Да. Время от времени.

– Насколько часто?

– Трудно сказать.

В нее опять уперся недоверчивый взгляд.

– Почему трудно?

– Часто – понятие растяжимое! – выкрикнула она. Однако, судя по бесстрастному выражению его лица, он по-прежнему не был удовлетворен ее ответами. А потому, прерывисто вздохнув, Кари уточнила: – Он ездил в Сан-Франциско довольно часто.

– Вы можете назвать конкретные даты?

– Конечно, нет! У Томаса было великое множество дел, и я не была в курсе каждого из них.

– А вообще он много путешествовал?

Она в отчаянии развела руками.

– Наверное, да. А вообще-то не знаю. Он уезжал два-три раза в месяц. Как по-вашему, много это или мало?

Оставив ее реплику без внимания, он продолжил дознание:

– И куда же он ездил – в Сан-Франциско, Новый Орлеан, Нью-Йорк, в Пуэрто-Рико?

– Думаю, что да. Может быть. Говорю же вам, я не вела учет его деловых поездок.

– Значит, вы никогда не знали, куда направляется ваш муж, когда он уезжал из города?

Ее губы сжались от злобы в тонкую линию, глаза яростно сверкнули.

– Отчего же? Знала! Он звонил мне каждый вечер, когда был в отъезде.

Ей показалось, что Макки пробормотал что-то в высшей мере оскорбительное, но она не расслышала, что именно. Он опять ожесточенно рылся в своих бумагах.

– Вы имеете хотя бц приблизительное представление о том, каков был годовой доход вашего мужа?

– Нет.

Его голова поднялась от бумаг.

– Ни малейшего представления?

– Я знаю лишь то, что мы ни в чем не нуждались. Мы жили вполне обеспеченно. Но у меня был отдельный банковский счет.

– …На котором лежали деньги, которые он вам давал?

– Нет, деньги, которые я зарабатываю сама, – злобно выпалила она. – У вас есть еще вопросы, мистер Макки?

– Пока нет. Во всяком случае, к вам. Мне всего лишь хотелось выяснить, являлись ли вы сообщницей вашего мужа в его махинациях.

Она вскочила со стула как ужаленная, кровь бросилась ей в лицо.

– За Томасом нет никаких махинаций. Слышите? Нет!

Хантер тоже встал и, опершись руками на стол, посмотрел ей прямо в глаза.

– У меня есть неопровержимые документальные доказательства. И хотите вы этого или нет, для тех двоих я добьюсь обвинения, чего бы это мне ни стоило. Хотя не скрою, ваша помощь могла бы оказаться в этом деле очень ценной. И если бы вы припомнили имена, даты…

– Подите вы к черту! – крикнула она ему в лицо и, повернувшись на месте, устремилась к двери.

Он поспешил следом за Кари, на сей раз успев опередить ее и вклиниться между нею и дверью. Казалось, она того и гляди задымится от бешенства. Да как у этого прокуроришки язык повернулся обвинить Томаса Уинна, святого человека, в таком чудовищном злодеянии, как растрата общественных денег!

– Позвольте мне вызвать судебного исполнителя, чтобы вы прямо здесь могли засвидетельствовать свои показания под присягой, – произнес он. – Если все обстоит именно так, как вы утверждаете, и вы ничего не знаете, то… Что ж, будем считать, что это действительно так.

– Я не хочу иметь никакого отношения к этому нечистоплотному расследованию, мистер Макки.

– Будучи вдовой мистера Уинна, вы, независимо от вашего желания, уже имеете к нему отношение.

– По закону жену нельзя заставить свидетельствовать против мужа.

– Под суд отдают не вашего мужа, а его сообщников. Расскажите мне все, что вам известно, и я больше не побеспокою вас.

– Я ничего не знаю.

– Заявите это под присягой. И все же я не советовал бы вам торопиться. Ведь вы, даже сами того не подозревая, можете знать об очень многом. Постарайтесь вспомнить, ну скажем, какие-то отрывочные факты, мелкие детали, которые сейчас, возможно, кажутся вам незначительными. Разрешите мне задать вам еще несколько вопросов по существу этого дела.

– Зря стараетесь! Разговор окончен, я ухожу. – Кари попыталась нащупать дверную ручку.

Однако Хантер Макки перехватил ее ладонь и совершенно неожиданно прижал ж своей груди.

– В таком случае я буду вынужден вызвать вас повесткой. Вам придется давать показания в суде.

– О, я абсолютно уверена, что вы неукоснительно выполните свой служебный долг, мистер Макки. – Она попыталась высвободить свою кисть из его пальцев, но безуспешно.

– Поймите, я не хочу заставлять вас страдать!

Забывшись, они оба поначалу пытались перекричать друг друга. Однако его последняя фраза заставила Кари удивленно вскинуть голову. Она ошеломленно уставилась на него. Его слова прозвучали с необычайной искренностью, поэтому она не могла не прореагировать на них. Их мягкая убедительность подействовала на нее гораздо сильнее, чем злобный крик.

Он наклонился к ней еще ниже. Его очки остались лежать на краю стола, и глаза, которыми Макки смотрел на нее сейчас, показались ей поразительно темными. Лицо его по-прежнему выражало твердость и решимость, но в то же время…

Сочувствие? Она покачала головой. Нет, не сочувствие. Это было совершенно невозможно. Разве может он ей сочувствовать, пытаясь одновременно опорочить имя Томаса? Ведь это все равно что нанести личное оскорбление ей, Кари Стюарт.

Постаравшись взять себя в руки, она проговорила ровным голосом:

– Не беспокойтесь, мистер Макки, я хорошо знаю, что такое страдание. Знаю, что чувствуешь, когда тебя вызывают в морг на опознание трупа. Знаю, что такое смотреть на холодное тело, узнавая в жертве нелепого дорожного происшествия собственного мужа. А вы не знаете… Не знаете, какой это был человек, но все равно пытаетесь… О господи! – Голос ее сорвался, и глаза защипало от слез. – Да выпустите же меня наконец!

Она не хотела плакать. Ни перед кем. Уж, во всяком случае, не перед ним. Однако несмотря на это, слезы боли и гнева мгновенно наполнили ее глаза. Кари наклонила голову, чтобы скрыть их.

Нет, это было выше его сил. Он заранее знал, что ему предстоит нелегкая миссия. Но увидеть себя в роли опереточного злодея… Ну почему именно ему выпало измываться над бедной женщиной, которая и без того уже достаточно выстрадала? И выглядела такой беззащитной, такой одинокой…

Чертов Уинн! Надо же быть таким скользким сукиным сыном – дал дуба, и взятки с него гладки. Наломал дров и испарился! А расхлебывать теперь ей! Будь этот проныра сейчас жив, Хантер, наверное, был бы к нему чуть более снисходителен. Теперь же, глядя на светлый нимб волос вокруг прекрасной головки молодой вдовы, прокурор ненавидел ее презренного покойного супруга всей своей прокурорской душой.

Его пальцы, державшие тонкое запястье Кари, побелели от напряжения. Опомнившись, Хантер Макки ослабил хватку, но руки ее не выпустил. Почувствовав свободу, женские тонкие пальчики, сжатые в крохотный кулачок, тоже расслабились. Эта изящная ладошка словно заворожила его. Больше всего на свете ему хотелось прижать ее к своим губам и держать так до тех пор, пока сердце его не забьется наконец спокойно и умиротворенно. Он мысленно представил себе, как разгибаются эти тонкие пальчики, как его губы прикасаются к белому запястью, скользят вверх…

Не вполне сознавая, что делает, Хантер поднял свободную руку и украдкой поймал пальцами непослушный светлый локон. На ощупь ее волосы оказались именно такими, какими он их себе представлял, – мягкими, шелковистыми. Ему захотелось взять эту гриву в охапку и зарыться в нее лицом, чтобы губами ощутить их восхитительную мягкость и шелковистость.

Однако, пересилив себя, он опустил руку. Кари, кажется, даже не заметила этого мимолетного прикосновения. А если бы заметила, то, наверное, содрогнулась бы от омерзения. На этот счет у него не было никаких сомнений. Каким бы мерзавцем ни был ее муж при жизни, для нее он все равно оставался святым.

И ему, Хантеру Макки, уготовано судьбой низвергнуть этого идола с пьедестала. Хорошо, он откроет ей глаза. Но сам-то кем в ее глазах предстанет? Участь гонца, приносящего дурные вести, общеизвестна.

– Я не хотел заставлять вас страдать. – У него не было ни малейшего намерения повторять эти слова, тем более с таким сокрушенным видом и таким проникновенным шепотом, да к тому же слегка поглаживая большим пальцем внутреннюю сторону ее запястья.

Тем не менее шепот его был услышан, и Кари снова посмотрела ему в лицо. Яростный взгляд ее зеленых глаз был красноречивее самых гневных слов.

– До свидания, мистер Макки, – холодно произнесла она и резко выдернула руку. На сей раз ему не оставалось ничего иного, как отпустить ее.

Сжав губы в жесткую линию, он отступил в сторону и распахнул перед ней дверь. Откинув назад волосы и гордо расправив плечи, Кари прошествовала мимо.

Хантер вышел в коридор и проводил ее взглядом.

Даже если бы высшие силы даровали прокурору возможность самому создать женщину его мечты, ему вряд ли удалось бы придумать что-либо более совершенное. Ее сложение представлялось просто идеальным. Она была совсем тоненькой и в то же время на редкость женственной. Округлые ягодицы упруго ходили под юбкой, груди заметно поднимали лиф платья. О да, он заметил их, а заметив, не мог оторвать от них глаз, молчаливо проклиная себя за распутные мысли. Эти запретные мысли беспощадно терзали его разум, словно нечистый заставлял его думать о формах, цвете, упругости и вкусе ее тела.

Туфли на шпильках и шелковые чулки делали ее длинные ноги просто бесподобными. От них можно было запросто сойти с ума. О чем он только что думал? Ах, да, о чулках. Хантер точно помнил, что они были шелковыми. Он мог почти наяву ощутить гладкое тепло этих обтянутых шелком ног – стоило только чуть-чуть напрячь воображение. Изящные изгибы божественных икр и бедер словно сами просились в его руки.

А ее волосы! А ее лицо, волшебно изменяющееся каждое мгновение! Разве можно найти на свете еще хоть одно женское лицо, такое же очаровательное, как это? А ее запах! Ее глаза! Ее рот! Господи!.. «А вот про рот – это уже лишнее», – попробовал мысленно обуздать себя Хантер, едва не теряя сознания от нестерпимого желания.

Дождавшись, когда она завернет за угол коридора, исполняющий обязанности окружного прокурора закрыл дверь кабинета и вернулся за свой стол.

– Разрази меня гром, – сокрушенно вздохнул он и, обессиленно рухнув в кресло, в отчаянии запустил пятерню в волосы.

Прошло всего три месяца, с тех пор как Кари Стюарт овдовела. Но даже если бы этот срок составлял сейчас три года, она с не меньшей силой возненавидела бы Хантера Макки за то, как он по долгу службы вынужден был поступить с репутацией ее мужа. Для нее это было не чем иным, как надругательством над памятью покойного. Самого дорогого ей человека.

Все это понятно. Одно лишь неясно – как заглушить в себе желание, сильнее которого Хантер не испытывал еще ни разу в жизни? Он не виноват в том, что стал пленником этого чувства, что выбрал ее в толпе женщин. В сложившейся ситуации сознательный выбор был просто абсурдом. Следуя логике, он должен был сторониться этой женщины как огня. Он вовсе не желал влюбляться в нее. Так уж получилось. И что же, черт возьми, ему теперь делать?

Это было просто безумием, редчайшим случаем помешательства, которого не отыщешь ни в одном учебнике психиатрии, самоубийством, наконец, – политическим и профессиональным. И все же подобно лунатику он пошел по этому гибельному пути.

Он полюбил врага своего.