Ни один ученый, по самой природе своей профессии, не допускал, что они могли быть демонами или чем-то другим в таком же роде. Но многие полагали, что они явились к нам вовсе не с Марса, а, вполне возможно, и вообще из других миров. Они утверждали, что марсиане представляли собой какую-то иную форму материи (если, конечно, это слово подходит в данном контексте) и что в их вселенной законы природы совершенно отличаются от наших. И даже не исключали, что они - выходцы из другого измерения.
      А может, они сами наделены большим или меньшим числом измерений, чем мы.
      Они могли быть существами только двухмерного мира, а третье было только кажущимся, иллюзией, учитывая, что они оказались в трехмерном континиуме. Совсем как в кино, когда персонажи на экране выглядят трехмерными, но попробуйте-ка схватить кого-нибудь из них за руку.
      А может быть, они были проекциями в наш трехмерный мир существ четырех или пятимерных измерений.
      А то, что мы не в состоянии их ухватить, дотронуться до них, ообъясняется тем, что наш человеческий мозг не реагирует на эти дополнительные немыслимые для него измерения.
      Глава 17.
      Льюк Деверо проснулся, потянулся и зевнул. Он был в хорошем расположении духа и прекрасно себя чувствовал физически. Наступил третий день его недельных каникул после самого плодотворного периода в его писательской карьере. Он ничуть не беспокоился по поводу своей будущей книги. Сюжет уже отлично выстроился в голове, и если бы не уговоры Марджи, он давно бы уже начал класть его на бумагу. У него от нетерпения буквально зудели пальцы.
      У него случился вторичный медовый месяц, и это было здорово. Почти так же хорошо, как и в первый раз.
      "Почти"? Почему только "почти"? Он ловко обошел эту мысленную оговорку. Его мозг упорно избегал её содержательного смысла. Он просто не хотел знать об этом, и все.
      Но почему он от этого отказывался? Вопрос уже вставал на уровень выше предыдущего. И как-то смутно волновал и беспокоил.
      Льюк чувствовал, что он думает, а этого ему ни в коем случае делать было нельзя. Это могло все испортить. Не потому ли он так много и усиленно работал, чтобы убежать именно от этого?
      Но скрыться и убежать от мысли о чем? И снова его рассудок увильнул от ответа.
      И вдруг, после того, как рассеялись последние остатки сна, ответ выскочил сам собой, он смог задуматься о нем.
      Марсиане.
      Проанализировать тот факт, которого он, Льюк, мысленно все время избегал, а именно: все вокруг видят их, а он - нет. А также логически вытекавший отсюда вывод: или он рехнулся (а Льюк был убежден, что это не так) или все вокруг него посходили с ума.
      Но как первый, так и второй вариант не имели никакого смысла. И все же требовалось, что какой-то из них имел место. А он с тех пор, как в последний раз видел марсианина пять недель тому назад, возвел внутри себя стену между этой частью своей мысли и всей сознательной деятельностью. Он закопал в песок своего подсознания тот чудовищный парадокс, ясное понимание которого привело бы его к безумию и подтолкнуло бы к тому, чтобы снова увидеть... Он боязливо открыл глаза и огляделся. В кабинете не было ни одного марсианина. И это было вполне естественно, раз они не существуют. В этом он был абсолютно, на все сто, уверен, хотя и не мог точно объяснить, откуда у него эта уверенность.
      Не менее убежден он был и в другом - с головой у него все в порядке.
      Повернувшись, он взглянул на Марджи. Она спала спокойно. Лицо светилось невинностью дитя. На подушке рассыпались волосы медового цвета. Соскользнувшая простыня приоткрыла нежно-розовую гладь очаровательной груди, и Льюк, опершись о локоть, склонился, запечатлев на ней поцелуй. Но крайне осторожно, опасаясь разбудить её в столь ранний час. А также чтобы не возбудиться самому, ибо опыт промелькнувших так быстро недель научил его тому, что добиться от Марджи близости при дневном свете было невозможно. Все происходило только ночью при заложенных этой пакостью ушах, что мешали ему нашептывать ей ласковые слова. Опять эти проклятые марсиане! Но в конечном счете они все же не были юными молодоженами в первые дни медового месяца, а в тридцать семь лет уже не чувствовал прежней удали по утрам.
      Он снова лег, закрыл глаза, заранее зная, что уже не заснет.
      Через минуту сон окончательно как рукой сняло, и он осторожно встал. Оделся, стараясь не шуметь. Посмотрел на часы - шесть с половиной. Можно и прогуляться по утренней росе.
      Вышел на цыпочках, осторожно закрыв за собой дверь. Пользуясь свободой передвижения, он мог теперь бродить, где ему заблагорассудится. Решил совершить утренний променад.
      Было уже совсем светло, свежо и прохладно. Даже в августе утра в Южной Калифорнии отнюдь не были теплыми, и Льюка пробирала дрожь под его спортивной курточкой. Но вот-вот проглянет солнышко. Так что оставалось только прибавить ходу, разгоняя кровь.
      Он шел вдоль двухметровой стены, окружавшей парк. Где-то глубоко внутри, он почувствовал неодолимое желание перелезть через ограду и насладиться полной свободой на лоне природы. Но не дай бог об этом узнает доктор Снайдер. Тогда от него вполне можно было ожидать распоряжения лишить его того режима благоприятствования, которым он до сих пор пользовался.
      Дойдя до поворота, он заметил, что не один. Недалеко на скамейке сидел низкорослый мужчина с большой черной бородой. В очках с золотой оправой, он был безукоризненно одет: выделялись черные туфли, гармонировавшие со светло-серыми носками. Льюк с любопытством взглянул на него. Человек тоже посмотрел в его сторону, но Льюк чувствовал, что тот вглядывается в какую-то точку над его плечом.
      - Прекрасное утро, - произнес Льюк.
      Бородач не ответил, по-прежнему уставясь куда-то мимо него. Льюк повернулся, но за ним лишь виднелось одиноко стоявшее дерево. На нем не было видно ни птиц, ни их гнезд, ничего, что могло бы привлечь внимание этого человека.
      Льюк снова посмотрел на него - тот сидел, как истукан. А может, он глухой или...
      - Извините, - сказал Льюк.
      Ответа не последовало.
      И вдруг в нем зародилось страшное подозрение. Льюк подошел к бородачу и коснулся его плеча и подняв руку, машинально провел ею по затронутому им месту. Мужчина слегка вздрогнул, но ни на йоту не изменил ни своей позы, ни выражения лица.
      Льюк подумал, а что будет, если схватить его и сбросить на землю? Но вместо этого он сделал несколько движений рукой перед глазами незнакомца. Последний заморгал, снял очки, протер сначала один, потом второй глаз, снова водрузил очки на место и вернулся в прежнее положение.
      Льюк удалился. Его била нервная дрожь.
      - Бог ты мой, - подумал он. - Этот человек меня не видит, не слышит и похоже, даже не подозревает о моем существовании. Как и я... В то же время... когда я дотронулся до него, он это почувствовал, только... Может, срабатывает тот же самый механизм психического отторжения, о котором мне говорил доктор Снайдер, когда я однажды спросил его, почему, если марсиане существуют на самом деле, я не вижу их, хотя бы в форме каких-то расплывчатых, темных пятен, пусть даже не в их облике пришельцев?..
      Да, тогда он мне это объяснил...
      Все точно так же, как у этого человека.
      Он уселся на скамейку. В двадцати метрах от него бородач продолжал неподвижно сидеть и пожирать взглядом свое дерево.
      А может, его взгляд устремлен на что-то несуществующее?
      Или, все же что-то есть, но только для него, а не для меня?
      А не он ли прав, что я для него - пустое место?
      Нет же, черт подери! Ведь я-то реальность. В чем-чем, но в этом я по крайней мере абсолютно уверен. Я думаю - значит существую. Но откуда мне известно, что он существует? А может, он всего-навсего продукт моего воображения?
      Идиотский солипсизм, характерный для ребенка, открывающего для себя окружающий мир.
      Но, когда люди и вы сами начинают видеть вещи по разному или видеть разное, глядя на один и тот же объект - над этим стоит задуматься.
      Сам по себе случай с бородачом не имел значения. Одним чокнутым меньше или больше. Но для Льюка он послужил своего рода катализатором, который спровоцировал желательную реакцию в его мозгу.
      И почему бы открывшейся перед ним дороге не оказаться, правильной?
      Он вспомнил ту ночь, когда они с Грешэном надрались до чертиков. Прежде, чем свалиться мертвецки пьяным, он увидел тогда марсианина, которому в очень грубой форме бросил: "Слушай, ты, мразь, это я вас ПРИДУМАЛ!"
      Ну и что?
      А что, если все это правда? Что, если его мозг, затуманенный алкоголем, нашел ответ на то, что в нормальном состоянии никак не давалось ему?
      А если солипсизм - не столь уж идиотская штука?
      Что, если окружающий мир, каждая вещь и любой конкретный человек у нем не что иное, как продукты воображения Льюка Деверо?
      А что, если я, Льюк Деверо действительно придумал марсиан в тот вечер в хижине Картера Бенсона, в пустыне, близ Огайо?
      Льюк встал и быстро, подчиняясь ритму своих мыслей, пошел по дорожке. Он предельно напрягся, вспоминая тот вечер. Буквально за несколько мгновений до того незабываемого стука в дверь в его голове возникла в общих чертах идея его пресловутого будущего научно-фантастического романа. Именно тогда он задал сам себе вопрос: "А что, если марсиане?"
      Он уже не мог вспомнить, что же это была за идея. Стук марсианина в дверь нарушил весь ход его мыслей.
      Нарушил?
      А что, если прежде чем выйти на уровень сознательной мысли, эта идея уже давно зрела в его подсознании? Нечто похожее на: "Что если марсиане представляют из себя зелененьких человечков, гуманоидов, которых можно видеть и слышать, но нельзя ни схватить, ни дотронуться до них и что, если, вот прямо сейчас, через секунду, один из них постучится в дверь и скажет: "Привет, Джонни. Это и есть планета Земля?"
      Если все началось именно с этого.
      А почему бы и нет?
      Да хотя бы по одной веской причине: в своих романах и рассказах он напридумывал сотни всевозможных сюжетов, но ни один из них не реализовался, да ещё в тот же самый миг. А вдруг в ту ночь были какие-то необычные условия?
      Может быть, под влиянием интеллектуальной усталости и писательского пыла в его мозгу произошел какой-то ложный маневр, а именно в той его части, которая до этого работала без сбоя, не давая смешивать "реальный" воображаемый мир, проектируемый его разумом, с вымышленным "мнимым" миром, придуманным им же?
      Абсурд? Но в этом есть определенная логика.
      Но в таком случае что произошло такого, что пять недель спустя заставило его внезапно перестать "верить" в марсиан? И почему все другие люди - если они тоже являются продуктом его воображения - продолжали видеть то, во что он уже не верил и что, следовательно, уже не существовало?
      Сел на другую скамейку. Проблема представилась ему слишком трудной.
      А может, и не до такой уж степени? В ту ночь, пять недель тому назад, его разум пережил какое-то потрясение. Что произошло, он не помнил, но просто знал, что это было связано с марсианином. Но, судя по последствиям впадение в кататоническое состояние, в котором он оказался - этот шок, должно было, был необычайно сильным.
      Что же, возможно, он стер из его сознания веру в марсиан, ничуть не помешав его подсознанию продолжать смешивать два воображаемых им мира.
      Он был не паранойиком, а шизофреником. Одна часть его мозга думающая, сознающая - не верила в марсиан, зная, что они никогда и не существовали. Но другая, глубинная часть, подсознание, создающее и поддерживающее иллюзии, не получило сигнала; оно продолжало воспринимать марсиан столь же реальными, как и все остальное, и создавало следовательно таким образом человеческих существ параллельно порожденных на этом уровне его воображением.
      Он весь задрожал от возбуждения, вскочил и быстро зашагал.
      Господи, да это же ясно, как божий день! Единственное, что надо сделать - это дать команду своему подсознанию.
      Чувствуя себя в несколько смешном и нелепом положении, он внутренне послал как бы распоряжение: "Эй! Нет никаких марсиан. Другие тоже не должны видеть их".
      Неужели сработает? Он быстро узнает, так ли это. Льюк дошел до самого края парка и, развернувшись в полоборота, направисля к кухне. Как раз подошло время завтрака, и, наблюдая за поведением и жестами людей, он сможет убедиться, продолжают ли они или нет видеть марсиан.
      Посмотрел на часы. Было только семь часов и десять минут. Первая смена через двадцать минут. Но в кухне всегда был готов один столик и стулья для тех, кто уже с семи захочет выпить чашку кофе до положенного часа.
      Вошел. Повар, как всегда, возился у плиты, его помощник готовил поднос для одного из больных, которого держали взаперти. Двух медсестер, которые помогали накрывать столы, не было видно; они, судя по всему, как раз и занимались этим делом в столовой.
      Две пациентки уже сидели за столом перед чашечками с кофе: то были две пожилые женщины, одна - одетая в банный халат, а другая - в больничный.
      Все выглядело покойно и мирно, никакого волнения и суеты. Это было косвенным доказательством того, что никто из присутствовавших здесь не видел пока марсиан.
      Льюк подошел, взял чашку кофе и подсел к столу. Как раз накануне Марджи представила его одной из этих сидящих перед ним женщин.
      - Доброе утро, миссис Марчисон, - приветливо обратился он к ней.
      - Здравствуйте, мистер Деверо. Ваша очаровательная супруга ещё отдыхает?
      - Да. Я вот встал пораньше. Захотелось прогуляться. Погода просто чудо.
      - Да, кажется, так. Вы знакомы с миссис Рэндэлл?
      Льюк пробормотал подобающие в подобных случаях слова.
      - Рада познакомиться с вами, мистер Деверо, - проговорила вторая пожилая женщина. - Если вы пришли из парка, то, наверное, видели там моего мужа. Скажите, где он, чтобы мне не искать его повсюду.
      - Я видел господина с большой бородой, очень хорошо одетого, - ответил Льюк.
      - Да, это он!
      - Он сидел на скамейке, в северной части парка, и, как мне показалось, был очарован деревом, не сводя с него глаз.
      Госпожа Рэндэлл глубоко вздохнула.
      - Он вне всякого сомнения готовит свою очередную великую речь. Бедняжка, на этой неделе он возомнил себя Ишурти, - она поднялась со стула. - Пойду скажу ему, что кофе уже готов.
      Льюк открыл было рот, чтобы предложить свои услуги, сходить за её мужем, но вовремя вспомнил, что тот не видит его. Его жена, несомненно, пользовалась каким-то особым статусом, делавшим её видимой для супруга.
      Когда она вышла, миссис Марчисон, дотронувшись до его руки, произнесла.
      - Такая симпатичная пара! И какое горе!
      - Да, она производит впечатление очень приятной женщины, но я предпочел бы не встречаться с её мужем. Они что, оба... как это лучше сказать...
      - Конечно. Но каждый думает, что в беде находится другой, а он здесь только для того, чтобы о нем заботиться.
      - Она ещё ближе склонилась к Льюку. - У меня свои соображения на этот счет, мистер Деверо. Только никому! Ладно?! Я думаю, что оба они шпионы, играющие под сумасшедших. Они шпионы Венеры!
      Она говорила, присвистывая на звуке "с", и Льюк был вынужден сделать вид, что вытирает рот, хотя на самом деле речь шла о брызгах слюны на его щеке.
      Льюк поспешил сменить тему разговора.
      - Что это она тут говорила? Что над её мужем и шутили что-то здесь?
      - Дело не в том, что шутили, мистер Деверо, а в том, что он считает себя великим Ишурти. Он где-то уже слышал это имя, но не смог вспомнить. Не стал напрягаться - ему хотелось удалиться до прихода супуругов Рэндэлл. Быстро проглотив кофе, он, извинившись, ушел под предлогом, что ему надо посмотреть, не встала ли к завтраку его жена.
      Вовремя же он удалился. Выходя, Льюк заметил приближавшихся Рэндэллов.
      Подходя к комнате, он уже слышал, что Марджи проснулась. Чтобы не испугать её, он слегка постучал в дверь и только после этого вошел.
      - Льюк! - он оказался в объятиях. Она расцеловала его. - Ты гулял по парку?
      Она была в коротких штанишках и в лифчике. Платье, которое она бросила на кровать, чтобы осбвободить руки для встречи мужа, ещё предстояло надеть.
      - Да, даже успел выпить чашечку кофе. Одевайся, как раз пора к первой смене на завтрак.
      Он сел на кресло и наблюдал, как Марджи одевается. Эта обычная в таких случаях серия движений, когда женщина сначала просовывает голову в платье, затем, извиваясь всем телом, входит в него, представляла собой обворожительный спектакль.
      - Марджи, кто такой Ишурти?
      - Льюк, ты что не читаешь газ?.. Ну конечно же, я и забыла. Но ведь раньше тебя невозможно было оторвать от них. И все равно ты должен был бы помнить, кто такой Ято Ишурти.
      - Ага, так оно и есть, - обрадовался Льюк. - Сочетание имени и фамилии сразу же все восстановило в его памяти. - Но почему? Что о нем так много говорили в последнее время?
      - Много? Уже третий день, Льюк, говорят и пишут только нем. Завтра радиостанции мира будут передавать его обращение к человечеству. Он хочет, чтобы его выслушали все люди Земли.
      - Обращение? Но я полагал, что на ваш взгляд марсиане... ну, в общем, я считал, что они помешают ему это сделать.
      - Сейчас уже нет, Льюк. Наконец-то мы нашли нечто, что дает нам какое-то преимущество над ними. Совсем недавно удалось изобрести особый радимикрофон. Это стало сенсацией неделю тому назад, как раз перед объявлением об этой речи. Этот микрофон непосредственно соединяют с гортанью говорящего, и он преображает её колебания в радиоволны. Можно даже говорить совсем тихо.
      - А о чем будет это его выступление?
      - Никто не знает, но очевидно, будет иметь отношение к марсианам. С какой ещё темой можно обращаться ко всему человечеству? Ходят слухи, что один из пришельцев вступил в разумный контакт с ним, и, как будто бы сделал ему предложения насчет условий их отбытия в полном составе с Земли. В конце концов, это не кажется таким уж невозможным делом. У них, должно быть, есть какой-то руководитель, а Ишурти как раз тот человек, к которому как раз и можно обратиться на предмет переговоров.
      Льюк улыбнулся. Он почти был уверен, что его опыт со своим собственным подсознанием, проделанный некоторое время тому назад, дал конкретные результаты; до сего момента он так и не заметил ни малейшей реакции людей на присутствие марсиан. Какой крах ожидал этого Ишурти! С завтрашнего дня...
      Льюк с большой уверенностию в голосе заявил:
      - Марджи, скажи мне... Как давно ты видела в последний раз марсиан?
      Она посмотрела на него несколько странно.
      - Льюк, почему ты спрашиваешь об этом?
      - Так... просто хочется знать.
      - Хорошо, если тебе ТАК ХОЧЕТСЯ ЗНАТЬ, то в данный момент их двое в нашей комнате.
      - О, нет, - простонал он.
      Значит, все же не получилось.
      - Я готова, - сказала Марджи. - Спускаемся?
      Завтрак уже стоял на столе. Льюк поглощал его очень старательно, но даже не обращал внимания на то, что он жевал. Ему сейчас было все равно что яичница с ветчиной, что жареные древесные опилки.
      Все же ПОЧЕМУ у него ничего не получилось?
      Это чертово подсознание, оно что не расслышало что ли его указания?
      Или же, получив его, не захотело в него поверить?
      И вдруг он понял, что ему надо срочно уехать. Куда угодно, это не имело никакого значения. Здесь невозможно было думать об этой проблеме. (Ведь, как ни крути, но это был дом для умалишенных, даже если он и благочинно назывался "клиникой для отдыхающих").
      И как бы Марджи ни скрашивала его пребывание здесь своим присутствием - он отвлекался и не мог сосредочиться из-за нее.
      Он придумал этих марсиан, находясь в полнейшем одиночестве, и только в полнейшей изоляции, вдалеке от всех и вся он сможет наилучшим образом изгнать их.
      Хижина Картера Бенсона в пустыне? Ну конечно же! Именно там ведь все и началось!
      Конечно, сейчас август. И там стояла адская жара. Но это даже к лучшему: в этих условиях Картер туда и носа не сунет; даже, пожалуй, и нет необходимости исспрашивать у него разрешения, он никогда и не узнает, что Льюк побывал там. И если его будут искать, то никому и в голову не придет туда наведаться. Кстати, и Марджи о ней вовсе и не слышала.
      Но надлежало действовать с величайшей осторожностью. Было ещё очень рано, и банки не работали. Слава Богу и Марджи, что у него с нею был совместный банковский счет. Он снимет сумму, достаточную для покупки какой-нибудь подержанной машины - всего несколько сотен долларов. Не добираться же пешком или голосаванием на дороге до хижины! А свою он уже давно загнал после отъезда из Голливуда.
      К счастью, на рынке цены на малины постоянно падали. Он был уверен, что подберет себе вполне подходящую модель меньше, чем за сотню долларов.
      - Льюк, с тобой все в порядке?
      - Да, да, все о'кей, - поспешил он ответить. И все же, видно, надо подготовить почву для побега. - Немного устал, что-то голова плохо варит, добавил он. - Неважно спал этой ночью.
      - Дорогой, может, тебе прилечь?
      Льюк притворился, что колеблется.
      - Н... да, может быть, но чуть позже. Я хоть и притомился, но что-то лень идти ложиться спать. Все равно не усну.
      - А что тебе хотелось бы сейчас сделать?
      - Может, сыграем в бадминтон? Это меня вымотает физически, и мне захочется отдохнуть. И сон придет сам собой.
      Поиграли с полчаса, до половины девятого. Потом Льюк широко зевнув, сказал, что валится с ног от усталости.
      - Пойдем со мной, - предложил он, - может, тебе надо что-то взять из комнаты. Тогда ты меня не побеспокоишь, ведь я могу проспать и до полудня.
      Льюк быстро поцеловал её, сожалея, что не может попрощаться с нею по-настоящему, поскольку он не увидит больше её какое-то время. После этого прошел к себе.
      Первое, что он сделал - это напечатал на машинке записку Марджи, в которой заверял, что безумно любит её, но что ему надо решить одну важную задачу, чтобы она не волновалась, поскольку он очень скоро вернется обратно.
      Льюк взял из сумочки Марджи несколько бумажек, чтобы заплатить за такси. Вглянул в окно в надежде ещё раз взглянуть на неё в парке. Но ни из комнаты, ни из вестибюля спустя неколько секунд, он так и не увидел жены. Стараясь не шуметь, спустился по лестнице. Через открытую дверь кабинета доктора Снайдера услышал голос Марджи:
      - ...вроде, ничего такого, что вызывало бы опасения, но все же он показался мне каким-то странным. Но не похоже, что он...
      Вышел через черный ход, который выводил прямо в парк, и направился в ту его часть, где деревья скрывали ограду.
      Единственной опасностью теперь было только то, что кто-нибудь с улицы увидит, как он перелезает через стену клиники.
      Но никого поблизости не оказалось.
      Глава 18.
      Это произошло 5 августа 1964 года за несколько минут до тринадцати часов в Нью-Йорке. Конечно, повсюду в мире это время выглядело по-разному, но для всех это был, несомненно, торжественный момент.
      Ято Ишурти (генеральный секретарь Объединенных Наций) одиноко сидел в небольшой студии Радио Сити. Он был готов и ждал момента начала передачи. Полон надежды и одновременно опасений.
      К его гортани был подключен микрофон. В ушах торчали затычки, чтобы ничто не отвлекало его внимания. По этой же причине, как только начнется церемония, он закроет глаза.
      Вспомнив, что техника ещё не задействована, он откашлялся. Его глаза следили за оператором, отреленным от него стеклом в контрольном зале.
      Генсеку предстояло обратиться к самой обширной, когда-либо собиравшейся на памяти человечества, аудитории. За исключением нескольких примитивных племен и малолетних детей, вся Земля сейчас прильнула к приемникам и передачу обеспечивала целая армия переводчиков.
      Подготовка к этому обращению, хотя и велась в спешном порядке, но отличалась особой тщательностью. Ее организации содействовали правительства всех стран. По этому случаю были даже расконсервированы ранее закрытые радиостанции. Речь ретранслировалась также всеми морскими судами.
      Ишурти ещё раз напомнил себе, что ему следует говорить медленно, делая паузы между фразами и абзацами, чтобы переводчики смогли успешно справиться со своей задачей.
      Даже в самых слаборазвитых странах позаботились о том, чтобы обеспечить перевод его обращения на все многочисленные местные диалекты. В промышленно развитых странах все предприятия, закрывшиеся в связи с безработицей, вновь распахнули свои двери для рабочих и служащих с тем, чтобы те смогли при необходимости собраться там вокруг приемников. Жителей, у которых не было радио, радушно приняли соседи.
      По примерным подсчетам, слова Генерального Секретаря Оъединенных Наций должны были услышать три миллиарда человек (и ещё около миллиарда марсиан).
      Если он преуспеет в своем начинании, то станет самой знаменитой личностью... Но Ято Ишурти постарался побыстрее отогнать от себя эту эгоистическую мыслишку. Он сейчас действовал во благо человечества, а не ради самого себя. Если все пройдет хорошо, он отойдет в тень и не будет пытаться как-то воспользоваться этим в политическом плане.
      Ну, а если провалится... но о подобной перспективе лучше было не думать.
      Интересно, что ни в студии, ни в контрольном зале не видно было ни одного марсианина.
      Он ещё раз прочистил горло, получилось очень вовремя. Практически тут же оператор за стеклом, повозившись с кнопками, дал ему знак, что можно начинать.
      Ишурти закрыл глаза. И заговорил.
      А сказал он следующее.
      - Я обращаюсь к вам, народы Земли, а также и к вам, пришельцы с Марса. Даже больше к последним. Но необходимо, чтобы меня выслушали все, и по окончании речи вы сможете ответить на вопрос, который я вам задам по ходу.
      Марсиане, вы отказались сообщить нам причину вашего нашествия на Землю.
      Возможно, вы действуете с позиций зла и получаете удовольствие от наших моральных страданий.
      Не исключено, что ваша психология, настрой ума настолько чужды нашим, что мы просто не смогли бы разобраться в ваших объяснениях.
      Но лично я не верю ни в тот, ни в другой мотивы ваших действий.
      В самом деле, если бы вы действительно были такими, как изображаете себя, то есть мстительными и задиристыми, то бы непременно перессорились бы между собой.
      А этого мы ни разу не отмечали.
      Марсиане, вы просто-напросто ломаете комедию перед нами. (Легкая дрожь пробежала среди людей планеты, слушавших обращение).
      Марсиане, ваши неблаговидные поступки преследуют тайную цель. И если только ваш образ мышления не лежит где-то за пределами моего понимания, а ваши замыслы - за рамками человеческой логики, эта цель может и должна отвечать только одному из двух толкований.
      Или все это делается ради доброго начала, во имя нашего блага: вы прибыли на Землю, зная, что мы разобщены злобой и войнами, и что единственнпя возможность нас объединить - это вызывать чувство ненависти, которая окажется выше всех видов частных разногласий, проявив их смехотворную перед её лицом суть.
      Или же ваши намерения носят менее доброжелательный характер, хотя и без реальной неприязни, способной их вызвать: установив, что мы достигли стадии кануна выхода в Космос и межпланетных полетов, вы решили помешать нам достигнуть вашего мира, возможно, из-за боязни быть покоренными, если у вас, на Марсе, есть какие-то слабые месте, или разве что просто из-за нежелания поддерживать с нами какие-либо отношения.
      Если одно из этих фундаментальных толкований верно - а я думаю, что это так - то вы прекрасно знали, что заявить нам о необходимости отказаться от войн и от полета на Марс - значит, ещё больше раззадорить нас.
      Вы захотели, чтобы мы сами и притом добровольно определились бы по этим двум вопросам.
      Нам важно точно знать, какую из двух упомянутых целей вы преследуете.
      Но какова бы она ни была, я хочу доказать вам, что она достигнута.
      И оратор добавил:
      - Отныне я выступаю - и сейчас я предоставлю доказательство - от имени всех народов Земли.
      Мы даем слово, что прекращаем вооруженные распри друг с другом.
      Мы даем слово, что никогда не пошлем ни одного космического корабля на вашу планету, если только когда-либо вы сами не пригласите нас сделать это, хотя, как мне представляется, вам будет трудно убедить нас пойти на подобный шаг.
      Тон генсека стал торжественным.
      - А теперь обещанное доказательство. Народы планеты Земля! Даете ли вместе со мной слово этим двум вопросам? Если "да", то, где бы вы ни находились, докажите это сейчас, провозгласив свое мнение как можно громче! Но чтобы дать переводчикам время точно довести до вас смысл сказанного, подождите, пожалуйста, моего сигнала, когда я скажу...
      - Давайте!
      Иес! Си! Уи! Да! Хай! Ия! Сим! Жес! Нам! Ши! Ла!
      И тысячи других слов, обозначавших одно и то же, одновременно вырвались из уст и сердец всех без исключения, слушателей.
      В этом громогласном хоре не прозвучало ни одного "нет".
      Такого шума на Земле отродясь не было. По сравнению с этим раскатистым гулом взрыв водородной бомбы показался бы легким писком, извержение вулкана Кракатау - ласковым морским бризом.
      Не было никаких сомнений, что его услышали все находившиеся на Земле марсиане. И если бы была атмосфера - проводник звука - до самого Марса, то он донесся бы и до его жителей! Ято Ишурти даже сквозь затычки в ушах почувствовал его тоже. Вздрогнуло здание, откуда его речь транслировалась на весь мир.
      После такой единодушной клятвы Землян любое иное слово показалось бы пошлым, заезженным и плоским. Он открыл глаза, подал знак оператору выключить аппаратуру и, глубоко вздохнув, поднялся, вытаскивая затычки из ушей.
      Буквально сломленный этим эмоциональным взрывом, он двинулся к прихожей, отделявшей студию записи от холла, где задержался на мгновение, чтобы взять себя в руки и обрести хладнокровие.
      Совершенно случайно он, обернувшись, взглянул на себе в зеркало.
      На его голове, нога за ногу, восседал с разухабистым видом марсианин.