Марсиане, go home

      Он отдернул руку и ошалевшим взглядом стал рассматривать её сквозь мельтешащие перед глазами ноги марсианина. И вдруг буквально в следующее мгновение в комнате уже не было никаких марсиан.
      Бледный, как смерть, Форбс медленно сел в кресло и тусклым ничего не выражавшим взглядом уставился на людей, сидящих перед ним, как бы спрашивая - кто они такие и почему они здесь. Рукой прошелся по лицу, словно пытаясь отодвинуть что-то, чего уже там и не было. Потом промямлил:
      - Что касается наших отношений с марсианами, важно помнить... - после чего замолк, опустил голову на руки, лежавшие на столе, и начал всхлипывать.
      Женщина, сидевшая ближе всех к столу, госпожа Джонниистон встала и положила руку на его плечо:
      - Господин Форбс... господин Форбс, с вами все в порядке?
      Вместо ответа - рыдания.
      Все встали. Госпожа Джонниистон повернулась к ним:
      - Думаю, в данной ситуации нам лучше всего уйти и...(она собрала шесть банкнот)... в конце концов, полагаю, что они по праву остались за нами.
      Она раздала их присутствовавшим, не забыв и себя. Все вышли из комнаты (некоторые на цыпочках), кроме Льюка и его соседа, господина Грешэма, который успел ему шепнуть:
      - Останемся. Возможно, ему понадобится наша помощь.
      Оба подошли к Форбсу, подняли его голову и усадили в кресло. Глаза "доктора психологии" были открыты, но смотрели на них ничего не видящим взглядом.
      - Он в шоковом состоянии, - сказал Грешэм. - Возможно, он и придет в себя, но... - В его голосе слышались сомнения. - Может, нам вызвать какого-нибудь коновала?
      - Похоже, он повредил руку. Пожалуй, стоит позвонить врачу.
      - Нет необходимости звонить. Случай серьезный. Какой-то медик держит кабинет в этом здании. Когда я подъехал, в его окнах ещё горел свет.
      Они оставили врача в кабинете Форбса, подробнейшим образом объяснив ему, что здесь произошло и доверив ему решать, какие дальнейшие шаги следует предпринять.
      - В принципе был нормальный тип, только вот нервишки подвели, проронил Льюк, когда они спускались по лестнице.
      - Да и идея его неплоха, пока тоже не подвела. Как-то мне от всего этого не по душе. Кстати, я в полной растерянности, где мы все же с вами раньше встречались?
      - Может быть, в Парамаунте? Я там проработал шесть лет... до того, как пару недель тому назад они закрылись.
      - Ну, конечно же! Вы работали на монтаже. А я года два назад как-то был у вас, пытался наскрести что-нибудь на сценарий. Но потом оставил это дело. Не по мне оно. Ведь я писатель, а не сценарист.
      - Да, припоминаю. Скажите, Деверо...
      - Зовите меня просто Льюк. А ваше имя... Стив, не так ли?
      - Совершенно верно. Вот такие дела, Льюк. Я тоже себя как-то паршиво чувствую. И у меня вполне четкие планы в отношении того, как потратить те пять долларов, которые я только что заполучил обратно...
      - Они, наверняка, совпадают с моими. Так как, купим и пойдем к вам или ко мне?
      Выбор в конце концов пал на комнату Льюка, так как Стив жил вместе с сестрой и зятем да ещё дети. Были и другие неудобства.
      Рюмка за рюмкой оба к концу вечера прекрасно справились со своими черными мыслями и подавленным настроением. Выяснилось, что Льюк намного сильнее в этом деле. К полуночи Грешэн уже не держался на ногах; Льюк ещё кое-как соображал, хотя временами отключался.
      Он безуспешно пытался растормошить Грешэна, но видя, что все впустую, решил продолжить пить в гордом одиночестве, наедине со своими мыслями. Ему до чертиков хотелось с кем-нибудь поболтать. Хоть какой-нибьудь марсианин появился бы! Говорить сам с собой он не мог, поскольку не был ни в достаточной степени пьяным, ни сумасшедшим.
      - Слава Богу, пока что нет , - уточнил он громко.
      Возможно, именно эта, вырвавшаяся непроизвольно фраза заставила его замолчать и уйти в себя.
      Подумал о бедном Форбсе, которого они с Грешэном в сущности бросили в беде. Надо было хотя бы подождать диагноза врача, чтобы знать, излечим ли этот случай или уже нет.
      Можно было бы позвонить врачу. Конечно, но он уже не помнил его имени.
      Может, позвонить в психиатрическую больницу? А вдруг Форбса доставили туда? Да, Марджи могла бы его об этом проинформировать, ведь она там работала. Но у него не было ни малейшего желания говорить с нею. Хотя, почему это... Ну уж нет. К чему ворошить старое. Они давно развелись. С какой стати звонить ей? Нет, пошла она и вообще все женщины подальше...
      И тем не менее он спустился в холл и подошел к телефону. Если и шатался, то совсем самую малость... но для того, чтобы найти нужный номер в телефонной книге и набрать его пришлось закрыть один глаз.
      Спросил Марджи.
      - Простите, какая у неё фамилия?
      - Э... - в голове возник какой-то провал, и он никак не мог вспомнить её девичью фамилию. Потом все-таки она откуда-то всплыла, но он подумал, что у нее, наверняка, пока ещё его фамилия, так как развод пока не был оформлен официально.
      - Марджи Деверо. - Добавил: - Медсестра.
      - Минуточку.
      Через некоторое время в трубке раздался голос Марджи:
      - Слушаю?
      - Добр'ночи, Марджи. Это Льюк. Я тебя поднял с постели?
      - Нет, я в ночной смене. Рада слышать твой голос. Я так возновалась за тебя.
      - Правда? Неужели за меня? Со мной все в порядке. А чего это ты волновалась?
      - Ну... сам знаешь... марсиане. Столько людей... Короче, беспокоилась, и все.
      - А! Ты думала, что я уже того, не правда ли? Не волнуйся, моя драгоценная, со мной они не могут ничего сделать. Ты же знаешь, я балуюсь научной фантастикой. Помнишь? Точнее, писал когда-то. Так вот, этих марсиан... это Я их выдумал!
      - С тобой все в порядке, Льюк? Мне кажется, ты принял изрядную дозу.
      - А что тут такого? Ну выпил. И чувствую себя преотлично. А как ты?
      - Тоже ничего. Но страшно устала. Просто... ты не поверишь, но тут самый настоящий дурдом! Но я не могу долго болтать по телефону. Тебе что-нибудь нужно?
      - Ничегошеньки, лапочка ты моя. Я же тебе сказал: у меня все - лучше некуда.
      - В таком случае, мне надо идти. Но я хотела бы поговорить с тобой, Льюк. Ты можешь позвонить мне завтра после обеда?
      - Прекрасно, душенька. Во сколько?
      - В любое время, но только после обеда. До свидания, Льюк.
      - До завтра, дорогая.
      Уже с очередным стаканом в руке, он вдруг вспомнил, зачем звонил ей. Только теперь дошло, что он собирался поговорить с Марджи о Форбсе. Да ну его, к черту! В любом случае, он никак не мог повлиять на его судьбу, как бы она не сложилась.
      Странно, откуда у Марджи этот дружелюбный тон. Особенно если учесть, что она сразу почувствовала, в каком он состоянии. Когда он надирался до чертиков, для неё это всегда было, как красная тряпка для быка.
      Наверное, она действительно беспокоилась о нем... Но с какой стати?
      И тут он вспомнил. Она всегда подозревала, что у него не очень устойчивая психика. Психоанализ, на котором она настаивала... А сейчас она, наверняка, подумала, что...
      Но если он правильно угадал ход её мыслей, то тогда она попала пальцем в небо. Он будет последним, кто даст себя одолеть этим марсианам.
      И, словно бросаяв вызов и Марджи, и марсианам, Льюк опрокинул ещё рюмку. Он ещё всем им покажет!
      Именно в этот момент он заметил, что не один в комнате - на него смотрел марсианин.
      Льюк повел в его сторону ходившим из стороны в сторону пальцем.
      - Ва...м не удастся меня сломить... Это Я вас придумал...
      - Джоннии, ты итак уже по уши в дерьме. Нажрался, как свинья.
      Марсианин с отвращением взглянул сначала на Льюка, а потом на Грешэма, храпевшего на диване. Решив, что нет смысла связываться с этими двумя болванами, он исчез.
      - Ну вот, разве... я не был прав? - пробормотал Льюк.
      Отпил ещё глоток, а потом... у него едва хватило времени поставить рюмку на стол: голова его упала, и он мгновенно заснул.
      Ему снилась Марджи. То он с ней крупно ругался, то... Несмотря на присутствие этих марсиан, все же сны продолжали оставаться делом чисто интимным.
      Глава 5.
      Между тем, так называемый, Железный Занавес трясло, как листок дерева при землетрясении.
      Руководители государства встретились с внутренней оппозициеей, против которой оказались бессильными чистки и репрессии.
      Они не только не могли обвинить в этом капиталистов - поджигателей войны, но очень быстро обнаружили, что марсиане были намного опаснее их традиционных политических оппонентов.
      Марсиане не очень-то переживали, что они не марксисты. Они вообще были против любой политической философии, независимо от её идеологической подоплеки. Им было совершенно безразлично, с кем они имели дело, с коммунистом или с капиталистом - своими шутками и издевательствами одинаково доставали и первых и вторых. Правительства, формы правления, демократия, тирания - все это были пустые слова для них. Как в теории, так и на практике. Они намекали, что там у них, на Марсе, существует какая-то особая, идеальная форма управления, но неизменно уклонялись от уточнения, что это за модель и как она работает, ограничиваясь лишь заявлением, что это не нашего ума дело.
      Было ясно и другое: она не миссионеры. Никаких поползновений выступать с позиций оказания нам какой-то помощи. Их единственная цель: все знать обо всем и проявить себя с максимальной степени невыносимыми.
      В результате всего этого, за Железным Занавесом наступил полнейший хаос.
      Стало невозможным формировать общественное мнение! Марсиане проявляли страшный интерес к пропаганде...
      Невозможно стало что-то скрывать. Марсиане, а это мы уже знаем, были безгранично болтливы.
      В первые месяцы прокатилась целая волна чисток, снятия с руководящих постов. Многие пострадали.
      Но через некоторое время все как-то утряслось. Надо было что-то предпринимать. Всем было ясно, что надо идти на некоторые уступки. Всех не устранишь и в Сибирь не сошлешь. Стали не то чтобы поощрять, но относиться терпеливей к некоторой свободе в прессе и даже, конечно не в стратегическом плане, к небольшим отклонениям от генеральной линии партии и правительства.
      Да, грустно все это было, очень грустно...
      Но самым ужасным была невозможность вести пропаганду, даже на государственном уровне. Факты и цифры, статистика, как в газетах, так и в официальных речах руководителей, должны были быть реальными, точными. Марсиане чуть ли не в экстаз входили и шумно разоблачали малейшие несоответствия с действительностью.
      И я вас спрашиваю: как можно управлять таким кораблем, как Государство, в таких условиях?
      Глава 6.
      Но и у капиталистов, поджигателей войны, дела шли не лучше. Да и у кого в эти времена не было трудностей? Чтобы не быть голословным, сошлемся на то, что произошло с Ральфом Блейз Уэндэллом. Родился он вместе с нашим веком, то есть в этот момент ему было ровно шестьдесят четыре года. Высокий, сутулившийся, худой, с седыми волосами и усталыми глазами. Да, ему здорово не повезло (а ведь вначале все говорило наоборот) быть избран президентом США в 1960 году.
      Вы представляете себе: до очередных выборов в ноябре, он был главой государства со ста восьмьюдесятью миллионами жителей и шестьюдесятью миллионами марсиан.
      В тот день - это было где-то к вечеру, в самом начале мая, прошло всего шесть недель после прибытия марсиан - он одиноко сидел за письменным столом в своем огромном кабинете с задумчивым видом.
      Вокруг - ни одного марсианина. В этом не было ничего необычного. Марсиане редко беспокоили людей, которые находились одни; при этом им было все равно - президент ли это, диктатор, простой клерк или какая-нибудь гувернантка. Полное отсутствие уважения к людям распространялось в одинаковой степени на всех землян.
      Итак, в те минуты, по крайней мере, на какой-то момент, о котором идет речь, президент находился в полном одиночестве. Его рабочий день кончился, но ему претило - вот так встать и удалиться. Не исключено, что он попросту устал, причем по обосому, в результате комбинированного воздействия двух сильных чувств - сознания своей громадной ответственности и понимания полнейшей беспомощности. Он нес на своих плечах тяжкое бремя поражения.
      С чувством горечи и подавленности он прокручивал в голове все то, что произошло за последние шесть недель, времени полного ералаша и кавардака: разразился острейший кризис, связанный с тем, что в одночасье без работы остались миллионы рабочих! Ну кто бы поверил, что, оказывается, столько людей, прямо или косвенно, тем или иным образом, но живут за счет индустрии развлечений - спектаклей, спорта, массовых зрелищ?
      И как следствие, резкое снижение курса акций, охваченных безработицей отраслей в конце концов и падение биржевой деятельности вообще практически до нуля. Кризис с каждым днем усиливался. Неужели он и дальше будет углубляться? До каких пор? Производство автомобилей упало на восемьдесят семь процентов. Никому и в голову не приходило купить новую машину! Зачем? Куда ехать? Люди сидели по домам. А на работу - если она ещё имелась можно поехать и на старой модели. Зато рынок подержанных машин был просто забит, да и какие они там использованные - все эти авто были практически новенькие, поскольку люди старались избавиться от них за ненадобностью. В сущности самое удивительное в этом было даже не то, что производство упало на восемьдесят семь процентов, а то, что с конвейеров все ещё продолжали сходить новые машины.
      Раз в таких масштабах стоял автотранспорт, то не меньше пострадала и нефтяная промышленность (добыча и переработка). Больше половины бензоколонок были закрыты.
      Следующей жертвой в этой цепочке было производство стали и резины. Еще один источник безработицы.
      Строительство было полностью парализовано, не хватало свободных капиталов для инвестирования. И снова безработные!
      А что творилось в тюрьмах. Переполнены до предела. И это при том, что преступность упала почти до нуля. Правонарушение потеряло смысл, как заметили специалисты, но места заключения-то уже забиты. А что прикажете делать с теми тысячами граждан, которых ежедневно арестовывают за насилие?
      А что предпринять в отношении Вооруженных Сил, когда война стала мифом? Может, всех демобилизовать? А что это даст? Еще миллионы безработных? Как раз сегодня, во второй половине дня, он подписал распоряжение, согласно которому любой военнослужащий, способный зарабатывать себе на жизнь или у которого были какие-то личные сбережения, мог возратиться домой. Но все дело в том, что таких людей, как оказалось, было ничтожно мало.
      Государственный долг.. бюджет... программа трудоустройства... Вооруженные силы... бюджет... государственный долг...
      Президент Уэндэлл схватил голову руками и что-то тихо проворчал. Он почувствовал себя вдруг очень старым человеком, не способным ничего изменить, и бесполезным.
      В этот момент, словно отвечая на его ворчание, из угла кабинета раздался издевательский голос:
      - Привет, Джоннии! Ты что, подрабатываешь, что ли? Смотрю, остался на сверхурочных. Может, помочь тебе?
      Последовало отвратное и гнусное хихиканье.
      Глава 7.
      По правде говоря, не везде дела были так уж плохи.
      Речь идет о психиатрах: им-то работы хватало! Они просто сходили с ума, стараясь помешать сделать это другим.
      Не отставали от них и многочисленные похоронные бюро. Смертность росла прямо на глазах: тут и волна самоубийств, насилий, и частые приступы апоплексии. Гробовщики процветали даже несмотря на то, что в последнее время появилась набиравшая силу мода на погребение и кремацию без всяких ритуалов. (Для марсиан не представляло никакого труда превратить похороны в балаган и буффонаду. Но самое ужасное было, когда очередь доходила до надгробных речей. Любимое развлечение марсиан состояло в том, чтобы в пух и прах разносить хвалебные высказывания об усопших, когда обычно умалчивают о недостатках и даже пороках. Присутствовавшие на похоронах марсиане неизменно располагали неопровержимыми документами в отношении дорогих ушедших из жизни лиц, поскольку предварительно вели наблюдение, подслушивали под дверями или знакомились с секретной документацией. И зачастую близкие умершего любимого отца или супруга безукоризненной репутации при жизни узнавали такое, от чего волосы становились дыбом.
      Аптеки тоже не жаловались на свой бизнес. Продажа аспирина, снотворного и тампонов для затыкания ушей достигла баснословного уровня.
      Но, естественно, продажа спиртного стала самым настоящим Клондайком!
      С незапамятных времен алкоголь всегда был излюбленным лекарством человека против каждодневных испытаний судьбы. А в нынешней ситуации эти превратности зеленоликой судьбы заполнявшие внутренний мир каждого, были в тысячи раз хуже тех трудностей, которые встречались прежде, до появления Марсиан. Поэтому все воистину нуждались в эффективном лекарстве.
      Даже поменялась культура пития - все старались преимущественно пить у себя дома. Но кафе и рестораны не пустовали: толпы - после обеда, постоянный наплыв - вечерами. Зеркала за стойками баров почти все были разбиты, потому что посетители запускали в марсиан бутылками, пепельницами и многим другим, что попадалось под руку. Никто и не думал восстанавливать их. Зачем? Все равно их будет ждать та же самая участь.
      У самих марсиан не было этой привычки выпивать, но они просто обожали толкаться среди посетителей кафе и баров. Хозяева полагали, что их привлекал сам шум и гам. Они слетались словно мухи. Музыкальные автоматы и радио работали на полную мощность, и посетителям приходилось просто орать во весь голос, чтобы быть услышанными соседями по столику или стойке.
      В этой ситуации марсианам ничего не оставалось делать, как тоже кричать что было мочи. Но на фоне такого гвалта они мало чего могли добиться. Поэтому в конечном счете в кафе и барах их присутствие было менее всего назойливым и заметным.
      Легче всех было пьющим в одиночку (а жизнь заставила большинство стать именно такими). Надо было только поудобней усесться за стойкой бара, взять в руки бокал и закрыть глаза: марсиане как будто исчезали, их не было ни видно, ни слышно. А если через какое-то время все равно приходилось открывать глаза, то люди были уже в таком состоянии, что присутствие или отсутствие марсиан мало их трогало.
      Именно по этой причине излюбленным местом времяпровождения населения стали кафе и бары.
      Глава 8.
      Вот, например, "Желтая лампа", что на Пайн-Авеню, в Лонг Биче. Бар, как бар. Просто в нем сейчас пребывает наш герой - Льюк Деверо. А нам уже пора вернуться к нему, как ни как, он накануне важного, возможно, самого важного, события в своей жизни.
      Он сидит за стойкой бара, с бокалом в руке, закрыв глаза. У нас есть прекрасная возможность понаблюдать за ним со стороны, не беспокоя нашего персонажа.
      С того последнего раза, когда мы его видели, он мало в чем изменился, разве что похудел немного, а к этому времени прошло уже семь недель. Как и прежде, гладко выбрит, чист, прилично одет, хотя уже давненько его костюм не знал утюга, а по воротничку его рубашки можно было догадаться, что он сам себе стирает. Но поскольку это летняя сорочка, вид у неё все равно вполне достойный.
      До этого момента ему как-то везло, не возникало больших трудностей. Он рационально использовал свои пятьдесят шесть долларов, временами округляя мелкими и случайными подработками.
      Но завтра ему все же придется обратиться за пособием по безработице. У него оставалось всего шесть долларов, и он решил все их истратить сегодня вечером на выпивку. С того вечера, когда он звонил Марджи, он не притрагивался к бутылке, ведя жизнь аскета, человека физического труда (конечно, когда появлялась работа). Он поклялся не пить (как и не звонить Марджи, хотя и обещал это сделать в пьяном виде.) Он не хотел встречаться с нею до тех пор, пока не найдет, как и она, по-настоящему подходящую работу).
      Но в тот вечер после десятидневных бесполезных поисков хотя бы какой-либо эпизодической работы, он чувствовал себя в подавленном состоянии. Перед баром он раскошно - по временам! - пообедал у себя в номере затхлой белой фасолью с холодными сосисками и подсчитал наличность. Да, все, что у него оставалось, это - тютелька в тютельку - шесть долларов.
      И тогда он решил послать всех и вся к черту. Все равно, если не случится непредвиденного чуда, этой суммы хватит не надолго. Так уж не лучше ли позволить себе напиться в стельку.
      После семи недель полнейшего воздержания от алкоголя и с полупустым желудком этих денег должно было хватить на отличную пьянку. Конечно, завтра он проснется с раскалывающейся от боли головой, в ужасном настроении, но зато с пустыми карманами он с чистой совестью сможет отправиться за вспомоществованием.
      Вот с такими мыслями, не надеясь ни на какое чудо, он и заявился в "Желтую Лампу", где, тем не менее, оно его давно уже поджидало.
      Льюк допивал уже четвертую порцию, несколько расстроенный тем, что ожидал большего эффекта от трех предыдущих. Но денег хватало ещё на несколько, и он надеялся, что возьмет свое.
      Собираясь отхлебнуть очередной глоток, он почувствовал, как кто-то положил руку на его плечо.
      - Льюк, - прокричал ему кто-то прямо в ухо.
      Голос, конечно, мог принадлежать и марсианину, но только не рука. Поэтому он повернулся, готовый послать подальше нарушителя его одиночной попойки.
      Это был Картер Бенсон, улыбающийся, словно рекламировал зубную пасту. Да, именно тот Бенсон, который пару месяцев тому назад предоставил в его распоряжение свою хижину в пустыне, чтобы он мог приступить к своему научно-фантастическому роману, которым он так и не разродился!
      Картер был отличным малым, но в данный момент Льюк не нуждался ни в ком. Он хотел только одного - наедине расчувствоваться над своей судьбой. Картер просто процветал на вид, как будто ничего вокруг и не происходило. Но даже если бы тот предложит ему выпить, Льюк все равно сейчас предпочел одиночество.
      Он кивнул головой Картеру и процитировал ему строчку из поэмы Льюиса Кэрролла, состоявшую из набора словообразований. Поймет тот или нет - в данной ситуации это не имело никакого значения, поскольку в баре стоял такой шум, что Картер только и мог, что видеть шевеление его губ.
      Снова тряхнув головой, Льюк повернулся к своему бокалу и снова закрыл глаза. Картер, насколько он знал, не законченный кретин и должен был понять его настроение и исчезнуть.
      А для него как раз настал момент пригубить напиток и в очередной раз пожалеть себя.
      Но та же самая рука снова коснулась его плеча. Неужели это снова Картер? Он что совсем стал лопухом, глупым как пробка?
      Льюк снова открыл глаза. Что-то мельтешило перед его глазами. Судя по розовому цвету, это явно был не марсианин. Эта штука находилась так близко от него, что он вынужден был скосить глаза. Все равно непонятно. Тогда он откинул голову, чтобы лучше рассмотреть её.
      Это был чек. Да, настоящий, оформленный по всем правилам. Чек, выданный Бернстейном, их с Картером общим издателем. Четыреста шестьдесят долларов!
      Ну и что? Этот хитрован Картер хочет обмыть свои литературные успехи. Пусть лучше проваливает отсюда! Льюк снова закрыл глаза.
      Опять его хлопают по плечу, причем настойчиво. Чуть-чуть приоткрыл глаза. Чек лежал все на том же месте.
      Присмотревшись внимательнее, поразился, что он был выписан не на Картера Бенсона, а на Льюка Деверо.
      Это ещё что за новости! Какой там чек, когда он уже столько должен Бернстейну, который выплатил ему аванс за книгу, которую он так и не написал?
      Протянув сразу задрожавшие руки к чеку, Льюк принялся его внимательно рассматривать. Вроде бы настоящий.
      Марсианин, который лихо, как по ледяной дорожке, катился по стойке бара, прошел сквозь его руки и чек. Льюк от неожиданности его выпустил из рук, но тут же снова подхватил, не очень представляя себе, что с ним делать. Наконец, повернулся в сторону Картера, который все так же продолжал улыбаться. Спросил его:
      - Что все это значит?
      На сей раз он старался четко артикулировать каждое слово, чтобы Картер смог его понять по движению губ.
      Картер показал двумя пальцами на стойку, потом поднял кулак с указательным пальцем, повернутым в сторону двери.
      - Может, поговорим на улице?
      В старые добрые времена такой жест означал совершенно другое и был понятен для всех - пора выяснить отношения в хорошей драчке. Но сейчас все изменилось. Если люди желали поговорить, не надрываясь и не угадывая по губам слова, они вставали и выходили наружу вместе с выпивкой. Это даже стало традицией. Официанты уже давно привыкли к этому и никак не реагировали при виде клиентов, выходящих таким образом из бара.
      Льюк сунул чек в карман, взял обозначенные движением руки Картера два бокала и стал пробираться сквозь толпу в сторону выхода. Единственным риском в таких случаях была возможность, что какому-нибудь марсианину взбредет в голову увязаться за выходящими. В таком случае не оставалось ничего другого как вернуться назад. Но им повезло. Они оказались на улице совсем одни.
      - Спасибо, дружище! Извини, я вел себя по-свински - хотел послать подальше. Но что все это означает?
      - Ты когда-нибудь читал "Кровавое Эльдорадо"?
      - Что? Да это же моя книга! Постой, но ведь написана она тому лет пятнадцать. Один из самых паршивых моих вестернов.
      - Да, верно. Не согласен только с твоей оценкой романа. сейчас она последний писк моды.
      - Шутишь?
      - Наоборот! Она настолько сейчас нарасхват, что одно из издательств собирается выпустить её в массовой серии карманного формата. Ты только представь, что вестерн настолько пошел в гору, что бьет все рекорды. Редакторы ломают головы в поисках оригинала. И этот чек ни что иное, как небольшой аванс, который ребята внесли Бернстейну в счет твоих авторских прав.
      - Небольшой? Ну, конечно! Четыреста долларов, да разве это аванс? Кот наплакал. Пойми миеня правильно, я не то что цену себе набиваю, но все же...
      - Старик, аванс был в три тысячи, но возможно, ты подзабыл, что был должен Бернстейну две тысячи с половиной. Так что за их вычетом все сходится четко. Ну ты и счастливчик. Надо же, даже с долгами рассчитался!
      Льюк невозражал такой трактовке вопроса, и Картер продолжил:
      - У Бернстейна не оказалось твоего адреса. Я предложил переслать чек мне с обязательством, что я тебя из-под земли достану.
      - А как же тебе это удалось?
      - Через Марджи узнал, что ты обретаешься где-то в этом районе. Оставалось только пройтись по барам. Я был уверен, что рано или поздно...
      - Просто чудо! - воскликнул Льюк. - Ведь после звонка Марджи я сунулся сюда в первый и уж точно надолго в последний раз. Но вернемся к Бернстейну. Что он говорит обо всем этом?
      - Советует тебе забросить всю эту научную фантастику. Она уже никому не нужна. Ну, признай же, разве можно в нынешней-то ситуации побудить кого-то читать космические росказни? Да у них эти марсиане по домам шастают! И тем не менее, люди пока продолжают читать. Пробудился большой интерес (и ещё больший к вестернам) к криминальным историям. Он также просил тебе передать, что если ты уже впрягся в работу над обещанным научно-фантастическим романом...
      - По правде говоря, даже и не приступал еще.
      - Ну и отлично! В любом случае Бернстейну он уже ни к чему, и он просил тебя забыть о нем.
      - Это не так уж и трудно сделать, поскольку я и не начинал даже. Ни одной стоящей мысли не приходило в голову. Лишь как-то вечером, сидя в твоей хижине... Кстати, тогда-то и появились марсиане.
      - Льюк, какие у тебя планы? Что ты собираешься делать, чем заниматься?
      Вопрос застал Льюка врасплох. Действительно, а какие же у него планы. На полученные четыреста долларов он с учетом снижения цен мог безбедно протянуть несколько месяцев. С безденежьем покончено, и он мог теперь увидеться с Марджи. Если захочет. Но горел ли он желанием поступить таким образом?
      - Честно говоря, не знаю, - признался он как Картеру, так и самому себе.
      - А я вот знаю, - выпалил Картер. - Да, ты обжегся на научной фантастике. Но вестерны? Если у тебя хоть чуть-чуть варит в черепушке, ты должен вернуться к ним. Для тебя это дело не новое.
      - Да и был-то всего один роман. Ну ещё несколько рассказов. Но все дело в том... что не люблю я их.
      - Слушай, а может тебе нравится быть посудомойкой?
      - Нет... не совсем.
      - Да открой ты свои глазенки.
      Картер что-то вытащил из папки. Вроде было похоже ещё на один чек... и, надо же, - это, действительно, был чек. Льюк взглянул на него. Тысяча долларов на имя Льюка Деверо, подписанный тем же Бернстейном.
      - На этот раз речь идет о персональном авансе Бернстейна в счет твоего будущего вестерна, если, конечно, ты соизволишь согласиться написать его. Он прямо так и сказал: если и на сей раз получится не хуже, чем "Кровавый Эльдорадо", он заплатит тебе пять кусков. Ну, как? Они твои - стоит тебе сказать "да".
      - Дай-ка посмотрю!
      Льюк вырвал из рук Картера второй чек и начал его рассматривать, с каким-то любовным благоговением.
      Дела явно шли в гору. У него уже зародились кое-какие мысли насчет сюжета. Он знал, как начнет свой новый вестерн.
      - Смеркается, до самого горизонта - бескрайняя равнина Техаса, измотанный дальней дорогой ковбой на лошади...
      - Браво! Может, спрыснем это дело? - заторопился Картер.
      - Непременно! А мо... Может, не будем? Только не обижайся, оставим на потом.
      - Но почему? Вдохновение, что ли нашло?
      - Ты угадал. У меня аж мозги закипают. Хотел бы начать прямо сейчас, пока я настроился. И выпил не так много, чтобы затуманились мозги.
      - Я тебя отлично понимаю. В таких случаях, ничего так не возбуждает, как чистый лист бумаги перед тобой. Ладно, оставь мне только свой адрес и телефон.
      После того, как Льюк их ему сообщил, Картер продолжил:
      - Знаешь, Марджи тревожится в отношении тебя. Я понял это по её манере говорить по телефону. Она вынудила меня обещать дать ей твой адрес, если, конечно, я тебя разыщу. Извини, что вмешиваюсь в ваши личные дела, но ты не возражаешь?