ГЛАВА 65

Ну, милорд, вы познакомились с западным миром как никто другой…

Пьер кивнул.

— Вы были так добры, капитан. Я отблагодарю вас, когда вернусь домой.

Капитан протестующе махнул рукой.

— Я думаю, что с вами захочет поговорить офицер адмиралтейства о колонии Роберваля.

— Я мало что знаю.

— Понятно; но он и капитан порта захотят посмотреть на вас. После этого я помогу вам вернуться домой.

— Спасибо.

Они чокнулись.

— До встречи завтра в Плимуте.

— До встречи.

Пьер покинул каюту капитана и вышел на палубу. Посмотрел на огни английского города. Они бросили якорь около гавани, чтобы войти в нее при дневном свете.

Он был не совсем удовлетворен заверениями капитана. Власти хотят задать ему вопросы, но закончится ли все на этом? Их интересы в Новом Свете до сих пор были хищническими. Англичане, конечно, никоим образом не были заинтересованы в активности Франции на северном континенте, и было вполне возможно, что его задержат для допросов. Капитан симпатизировал ему, он относился к Пьеру как к другу и как к равному, помогая изучать английский и одевая в свое платье, но он будет бессилен, если власти захотят перевезти Пьера в Лондон.

Пьер пошел в свою каюту и лег в ожидании утра. На рассвете он услышал лязг якорных цепей и почувствовал, что паруса были поставлены по ветру, и корабль поплыл вперед. Он поднялся и достал сверток матросской одежды, которую получил в первый день на корабле. Пьер снял камзол и штаны капитана и надел панталоны, жакет и плетеные сандалии. Спустя некоторое время он осторожно открыл дверь каюты.

Как он и надеялся, команда собралась на верхней палубе, наблюдая за берегом. Пьер легко выскользнул из каюты и подобрался к борту. Потом, как и на острове Демонов, он перегнулся через перила и бесшумно скользнул в воду.

Он поплыл к корме и позволил себе отдрейфовать подальше от корабля. Когда фигуры на корабле стали едва различимы, Пьер направился к берегу.

Он не стремился сразу выбраться на берег, а медленно продвигался к гавани, избегая встречных судов и ныряя при их приближении. Это было суетливое время. Рыбацкие лодки сновали по проливу, и некоторые из рыбаков видели его и что-то кричали. Он махал им, чтобы они не решили, что он в беде. Пьер мог представить себе их удивление при виде пловца, выбравшего для купания рассветные часы. Вода была холодной, и холод сковывал тело. Вскоре Пьер был уже между двумя пришвартовавшимися кораблями, тревожно озираясь по сторонам, боясь, чтобы его не заметили. Наконец, уверившись в своей безопасности, он выбрался на берег и лег на песок, чтобы перевести дыхание. «Золотая Роза», корабль, с которого он сбежал, стоял далеко у пристани. Между ними было несколько кораблей, которые загружались и разгружались. Он осматривал их в надежде увидеть французский флаг. Неподалеку от него матросы закатывали на палубу пустые винные бочки. Флаги были свернуты, но говор матросов, красивый и мурлыкающий, сказал ему все — так он был желанен после резкого английского, который он слышал на протяжении восьми месяцев. На винных бочках было написано слово «Бордо». Его сердце бешено заколотилось. Бордо был всего в тринадцати лье от Мирамбо, поместья его тети, куда его дядя адмирал вернулся после изгнания.

Первой мыслью Пьера было явиться к хозяину корабля, назвать себя и приказать вести корабль в Ла-Рошель — но слишком велик был риск, что никто не поверит ему. Он поплыл к дальнему борту корабля, где его не могли заметить, потом подтянулся на перилах и затаился. Этот борт корабля был уже загружен, но бочки стояли так плотно, что между ними негде было спрятаться. Он снял крышку с одной из них и залез внутрь, снова закрыв крышку.

Запах вина был сильным, и одуряющим. Когда они отплывут, он должен будет рискнуть и найти другое убежище. С этой мыслью Пьер и уснул.

Разбужен он был чудовищным ощущением голода. Он ничего не ел со вчерашнего ужина, а судя по его аппетиту, было уже далеко за полдень. Пьер осторожно поднял крышку и осмотрелся. Судно шло проливом проливу, качаясь на волнах. Пьер почувствовал острую резь в животе и понял, что не может больше оставаться в этом пьянящем винном запахе. Во время качки корабля бочки немного сместились, и ему удалось притаиться между ними. Пьер свернулся калачиком, положа голову на руку. Несмотря на сильный ветер, послеполуденное солнце высушило его мокрую одежду. Он спал.

Когда он проснулся опять, стояла ночь. Луна освещала небо и корабль своим тусклым сиянием, превращая все части судна в темные силуэты. Звезды сияли, как великолепные жемчужины. Пьер вытянулся, разминая онемевшие члены. Он никого не увидел, перебрался через бочки и сел спиной к мачте, чтобы слиться с ней. На востоке виднелось побережье Франции — возможно, Бретани — волнующее и родное, не то что желтые дюны острова Демонов. Он возвращался домой…

Всю ночь он думал только о НЕЙ. Зима прошла. Как у тебя дела, дорогая моя? Помогла ли тебе няня выжить? Дорогая Бастин! Я приплыву. Теперь уже скоро!

Он думал об острове так, как будто не было тех тяжелых месяцев: летняя красота озера, оживленное кряканье уток, окруженный цветами пруд, сцены их любви, сила осени и блеск зажженных небесных огней, удовлетворение от полных кладовых, сытые коровы в амбаре; суровая зима, побежденная теплотой и нежностью Маргерит, которая никогда не боялась… боится ли она сейчас?.. Приход весны, сопровождаемый нашествием льдов, тюленей и белых медведей… слава Богу, если этой зимой не было медведей!.. Потом эта конвульсия и рождение прелестного ребенка! Маргерит вновь здоровая, прекрасная, как сама весна… как она пришла к нему в тот день на южное побережье, и как она спала в его объятьях…

— Я иду, — повторял он снова и снова, глядя вдаль.

Перед самым рассветом он вернулся в свое винное убежище. Корабль был уже в Бискайском заливе. Скоро он проплывет мимо Ла-Рошели. Это будет незадолго до того, как войти в Жиронду. Там Пьер должен будет покинуть корабль. Его голос был силен, как никогда раньше.

Когда они сделали остановку в Руаяне, он снова был у борта. Пьер прыгнул в воду и поплыл к пустынному берегу. Когда он выбрался на сушу, стены города были прямо перед ним. Пьер снял одежду, выжал ее и снова надел. Его сандалии хлюпали от воды, но шаг был твердым. Ему предстояло пройти десять лье, но это ничего не значило. Главное — что он был во Франции.

ГЛАВА 66

Поздним вечером следующего дня Пьер вылез из маленькой рыбацкой лодки в доке Мирамбо. Он путешествовал и в повозке, и пешком — и наконец добрался до Шаранты, где ему удалось сесть на лодку, пообещав грести и выполнять другую работу.

Он поклонился своим благодетелям.

— Спасибо, добрые друзья. Я был бы рад накормить вас и предоставить отдых, если бы был уверен, что меня еще помнят в замке.

Те добродушно рассмеялись над ним.

— Дай-то Бог, — сказал старший из них. — Но мы полагаемся на стряпню своих жен, предоставляя все остальное великим.

— Тебе лучше идти через кухню, — добавил другой.

Пьер посмотрел на свою потрепанную одежду и засмеялся.

— Это правда, — потом махнул рукой. — Прощайте!

— Прощай и ты!

Пьер пошел по длинной аллее, которая вела к задней части замка. Как хорош он был, окруженный газонами, деревьями, под благословенными небесами Франции! Этот дом оставался таким, каким он знал его. По дороге он задавал себе вопрос: были ли здесь его дядя… или его тетя. Садовник посмотрел на него с подозрением.

— День добрый! — дружелюбно помахал рукой Пьер и побежал к террасе замка.

Рене, старый привратник, увидел его из окна и вышел.

— Что ты хочешь, друг мой? — беспокойно спросил он.

— Друг мой, друг мой, друг мой! — закричал Пьер и приподнял ошеломленного привратника.

— Боже мой! Альфонс! Жак! — крикнул Рене, пытаясь высвободиться из объятий Пьера.

— Разве ты не узнаешь меня? Мой дядя дома?

Рене отошел, чтобы оглядеть Пьера, когда в дверях появился Альфонс, готовый дать отпор нахалу.

— Боже мой! Монсеньер Пьер! Это невозможно!!!

— Это возможно. Это я! Я не мертв. Я всего лишь голоден. За пятьдесят часов я съел лишь краюху хлеба, кусочек колбасы и выпил три глотка вина… Мой дядя здесь?

— Идиот! — прикрикнул Рене на застывшего от изумления Альфонса. — Ты слышал, что сказал монсеньер граф! Немедленно! Нет, его сиятельство в Фонтенбло. Он будет изумлен!..

Пьера повели к длинному обеденному столу, где его уже ждали различные блюда и целая шеренга слуг. Вся обслуга замка собралась в дверях, чтобы посмотреть на вернувшегося молодого хозяина. Рене стоял за его спиной. Он прикрикнул на остальных, чтобы они оставили монсеньера графа в покое.

— Нет, нет! Это очень приятно. Я счастлив видеть вас всех. — Пьер повернулся к изобилию яств, стоявших перед ним. — Я не знаю, смогу ли съесть все это. Неожиданно я перестал чувствовать голод.

— Ах! Пусть так. Принесите теплой воды в комнату монсеньера графа. Приготовьте чистое белье. — Рене казался очарованным реакцией Пьера. — Вы примите ванну, а мы принесем немного холодной дичи и лучшего вина, монсеньер Пьер. Идите за мной, монсеньер Пьер! Дорогу! — крикнул он слугам, зазевавшимся в дверях.

В теплой, большой и тихой комнате Пьер почувствовал себя лучше. Рене помогал ему мыться. Он неодобрительно поцокал языком при виде его отросших волос и бороды.

— У нас есть парикмахер, монсеньер Пьер.

— Сначала я поем.

Когда он сидел в кресле перед камином и пил бульон, Рене осторожно спросил его:

— Поведайте мне, монсеньер Пьер, о прелестной графине.

— Графине? — это слово звучало странно, но как-то приближало Маргерит к нему. Значит, дядя сам рассказал им о его женитьбе. — Она здорова, я надеюсь, — медленно сказал он. — Она все еще…

— Здорова!? — удивленно воскликнул Рене. — Но нам сказали, что она мертва… что вы оба умерли… от чумы.

— Кто это сказал, Рене?

— Монсеньер Роберваль, вице-король.

— Он здесь, во Франции?

— Он только что вернулся. Но перед этим он возвращался… и снова уплывал в прошлом году. Именно тогда сказал…

— А мой дядя в Фонтенбло? Что это значит, Рене?

— Это чудесно! Он снова адмирал, самый великий человек во Франции! Король вернул ему свое расположение и извинился. Ах, но как он постарел, монсеньер! Это был сильный удар для него.

Пьер не мог даже мечтать о большем. Роберваль здесь, а его дядя снова обрел власть!

— Адмирал будет ошеломлен, — сказал Рене. — И вице-король тоже, без сомнений…

— Несомненно! — подтвердил Пьер твердым голосом.

ГЛАВА 67

Мессира де Роберваля не покидало его счастье. Мэтр Альфонс, исследовавший реку с приходом весны, заверил его, что остатки колонии не могли выжить без еды, хотя лето должно было наступить через несколько недель. Он выслушал отчет вице-короля о зиме. Когда Альфонс услышал о смерти Турнона, мятежника, то презрительно повернулся спиной.

— Я благодарю Бога, что в это время был далеко, — сказал он.

Эта реакция союзника, не любившего Турнона, напугала Роберваля.

— Я не уплыву. Мы протянем до лета, а там сможем пропитать себя…

Альфонс подвел его к окну и показал на противоположный берег реки, где располагался лагерь индейцев.

— Они не любят тебя, — сказал он и показал вниз, во двор замка, где работали несколько колонистов. — Они тоже не любят тебя. Неужели ты думаешь, что можешь протянуть до лета?

Роберваль уставился на этого низкорослого человечка, и его ладони снова вспотели. Казалось, он ненавидит Альфонса так же, как когда-то Турнона. Но рулевой был ему еще нужен.

— У меня есть офицеры, — упрямо сказал Роберваль. — Сен-Терр благодарен мне за то, что я простил его.

— Во Франции он запоет по-другому. Идем, мой друг, мы не должны задерживаться. Мы должны убраться отсюда, как только сойдет лед. Ты будешь в ответе за каждую смерть.

— Ты не смеешь мне перечить! — отчаянно закричал Роберваль.

— Не смею. Я в твоем распоряжении… друг мой!

Так они оставили Новый Свет, роскошный замок, крепкий форт и могилы, включая могилу Шарля де Турнона.

Роберваль боялся, что во Франции его ждет позор, а возможно, и арест, и что ему придется считаться с каждым голосом против него, полагаясь только на Альфонса, разделявшего с ним вину.

Они оба были удивлены, застав в Ла-Рошели развевающиеся флаги, самого монсеньера де Криспена, радостно махавшего им рукой, и посланца от короля и адмирала, ехавшего им навстречу. Роберваль встретил триумф там, где ожидал потерпеть поражение. Если у Сен-Терры и есть, что рассказать, то сначала он должен рассказать это своей семье в Провансе. Пройдет немало времени, прежде чем эта история достигнет ушей короля. Ни один из колонистов не посмеет произнести ни слова: они довольно поражены и тем, что получили вознаграждение из королевской казны и были распущены по домам.

Шабо встретил Роберваля на банкете у мэра, монсеньера де Криспена, а потом они вместе отправились в имение адмирала, чтобы немного отдохнуть и развлечься.

— Колония потерпела неудачу, но это не имеет особого значения, — говорил адмирал. — Это был настоящий успех… вы пережили зиму…

— Картье… — слабо вмешался Роберваль.

— А-а-а! Он уже поведал нам свою историю. Но он не сообщил нам ничего нового. Вы вернулись раньше его, и нам ясны причины. Он зря обвинил вас в дезертирстве, король понял это.

Роберваль смотрел на адмирала — своего прежнего врага, а теперь сторонника и несомненного покровителя. Он подумал о Турноне и Альфонсе, которые оба были сильны. Но разве он не был сильнее любого из них? Разве в нем не было мощи, которая делала его почти божеством? Мысленно он ставил Альфонса на одну ступень с Турноном.

— Я благодарен за моих друзей, — сказал он.

Король бранил вице-короля?

— Вы могли погибнуть, — говорил он, — Филипп рассказал нам о смертоносной зиме, которую вы пережили. Мы найдем способ воздать вам за ваши страдания.

— Я прошу вас только о возвращении, Ваше Величество.

— Пока вы останетесь с нами. Мы обсудим следующий этап колонизации. Она, несомненно, будет продолжена.

— Именно так, государь.

Франциск дружелюбно улыбнулся.

— Тут возникли некоторые трудности с разделом между братьями Коси имения вашей племянницы. Но вы не должны беспокоиться. Это естественно, что брат ее отца унаследует поместье согласно древним законам.

— Ваше величество так великодушны, — едва вымолвил пораженный Роберваль.

Каждый день преподносил сюрпризы. Его апартаменты и свита по роскоши уступали только апартаментам и свите адмирала. Он вызвал ко двору свою жену, и она была представлена королю и герцогине д'Этамп, осыпавшей ее комплиментами. Знатные дамы смотрели на него с интересом и без всякой застенчивости. Картье, Альфонс, Сен-Терр и остальные свидетели были погребены в неизвестности, как и маркиз де Турнон, чья смерть вначале так интересовала короля и Шабо и была вскоре забыта как естественный результат суровой зимы. Роберваль был в безопасности.

Он любезничал с дамой в галерее, когда до него донесся голос — голос, который он знал и все же отказывался узнавать, мертвый, но по-прежнему юный.

— Пардон, мадам. Я должен вас покинуть.

Роберваль поспешил к входу во дворец. Впереди него по лестнице спускался рыцарь, направляясь к своей лошади. Роберваль подошел к двери и посмотрел во двор. Рыцарь вскочил в седло. Он был молод и гибок. Роберваль не узнал его, и все же… это был голос… слабое воспоминание… Не зная его, Роберваль уже ненавидел рыцаря. Он подозвал слугу.

— Кто это?

— Он не сказал, монсеньер.

— Что он хотел?

— Он спросил адмирала, монсеньера де Шабо.

Это имя прояснило все. Имя, которое он перенес из одного списка в другой. Шабо! Племянник адмирала. Невозможно!

— Где адмирал?

— Его нет. Он уехал рано и сказал, что не вернется до вечера.

— Куда он поехал? — Роберваль махнул рукой в сторону двора.

Слуга смутился.

— Он сказал, что поедет в лес, монсеньер… а потом вернется, чтобы встретиться с адмиралом.

Роберваль посмотрел на двор.

— Прикажи седлать мою лошадь, — приказал он слуге. — Я тоже поеду в лес.

ГЛАВА 68

Пьер галопом скакал через мокрый лес. Деревья были усеяны светло-зелеными почками и листьями, освещенными брызгами света, просачивающимися через дрейфующий туман. Галоп не соответствовал тому напряжению, в котором находился Пьер. Его планы разрушены отсутствием дяди. Во время путешествия из Мирамбо он настроил себя на решительные действия. Пьер собирался сначала повидать дядю и позволить адмиралу предпринять необходимые шаги. Он не должен, говорил он себе, встречаться с Робервалем наедине, потому что может не удержаться и задушить этого дьявола. Разоблачение и долгий судебный процесс доставят вице-королю более сильные мучения. Пьер был безжалостен в своей ненависти. Новость о том, что ему оказывались всяческие почести, когда трое на острове претерпевали такие муки, о которых было известно только Богу, взбесила Пьера.

Он почувствовал, что его собственное напряжение передалось лошади, которая прибавила ходу и выскочила из леса на песчаные холмы — «пустыню Фонтенбло», где в желтых оврагах дремали пруды. Дальше ехать было опасно, и Пьер подумал о возвращении.

Топот копыт по мокрому песку заставил его обернуться. И они встретились лицом к лицу, когда мессир де Роберваль натянул поводья и остановился.

Вице-король скакал по следам Пьера, едва понимая, преследовал он человека или привидение — но что бы это ни было, он должен был уничтожить его. Не страх подгонял его, но предчувствие угрозы его величию. Это чувство было так сильно, что Роберваль даже с некоторым удивлением обнаружил своим противником человека.

— Кажется, ты приехал по мою душу? — недоверчиво спросил Пьер. Он двинулся навстречу, опустив руки, он даже не потянулся к шпаге.

Роберваль вытащил из седельной сумки длинноствольный пистолет и прицелился. Когда он выстрелил, Пьер пригнулся, и пуля лишь задела его левое плечо. Он выхватил шпагу и ринулся на Роберваля, который поспешно выхватил свою, готовясь защищаться. Пьер нанес удар, но лошадь Роберваля нервно попятилась, выводя мессира из-под удара. Они закружились по кругу, и снова Пьер нанес удар. Их шпаги лязгнули и скрестились у эфесов. Лица обоих были искажены ненавистью, а зубы сжаты. Пьер левой рукой выхватил из-за пояса свой кинжал, но Роберваль перехватил его запястье и оттолкнул Пьера всем своим весом так, что Пьер и его лошадь были прижаты к зарослям. В этот момент Пьер полоснул кинжалом по лошади Роберваля — та заржала, взбрыкнула и отскочила в сторону.

Пьер снова кинулся к Робервалю, который едва удержался в седле. Когда он увидел нападающего Пьера, то неожиданно пришпорил лошадь и помчался через лес. Пьер преследовал его, крича на скаку. Они поравнялись, и Пьер схватил поводья лошади Роберваля. Та встала на дыбы и сбросил а вице-короля. Пьер тут же спрыгнул на землю. Двое мужчин, вооруженные шпагами и кинжалами, с ненавистью смотрели друг на друга.

Теперь Роберваль не выглядел божественным. Он дрожал от страха. Глядя на Пьера, вице-король понял, что ему суждено умереть.

— Пощади! — крикнул он и поднял руку.

Шпага Пьера ткнулась ему в грудь прямо под сердцем.

— Я убит, — выдохнул Роберваль и опустился на песок.

Пьер согнулся над ним, встав коленом на живот Роберваля, и поднес острие своего кинжала к горлу вице-короля.

— Пощадить!… тебя, убийцу детей и женщин! Милосердие божие было бы таким же, как и мое. Вспомни свою племянницу… старую няню… на этом пустынном острове!..

Правой рукой он поднял за ворот голову Роберваля.

— Сын мой! — чья-то рука твердо сжала плечо Пьера. — Это убийство!

Пьер словно бы очнулся. Его взгляд сосредоточился, и он увидел своего дядю.

— Оставь его. Он должен ответить за многое!

Пьер с рыданиями отпустил Роберваля и кинулся в объятия Шабо.

— Мы услышали тебя в лесу, когда возвращались. Слава Богу, ты дома, Пьер! Целый и невредимый!

Пьер сдавленно молчал. Шабо приказал своим людям арестовать Роберваля.

— Пойдем, — сказал Шабо, нежно обнимая Пьера. — Давай вернемся во дворец. Я должен узнать о девушке, няне и пустынном острове…

ГЛАВА 69

Мрачные и высокие башни возвышались на фоне голубого неба. Они угнетали его, и он быстро закрыл глаза, почувствовав головокружение и тошноту. На его руках лязгнули железные кандалы. Его тело пронзила боль, но она вызвана отнюдь не раной, нанесенной Пьером.

Все было кончено — красивая жизнь, гордость своей собственной персоной, успех. В агонии безысходности он понял, что это было неминуемо. Элен говорила ему, Турнон говорил ему — и он верил им, хотя и обвинял их во лжи.

Тюремная карета привезла его на внутренний двор Бастилии. Загремели железные засовы ворот.

— Монсеньер.

Роберваль услышал голос и замер в ожидании, но вокруг не было никаких звуков, кроме топота копыт и скрипа кожи седел его охранников. Он открыл глаза и посмотрел вбок, не поворачивая головы. Комендант Бастилии терпеливо ждал. Охваченный внезапной надеждой, Роберваль понял, что этот титул относился к нему. Он все еще был «монсеньер»и мог бороться за жизнь, которая была ему так дорога.

Он застонал и схватился за бок.

— Я истекаю кровью, — пробормотал он. — Из-за этой поездки у меня открылась рана.

— Нам приказано позаботиться о вас, монсеньер.

Дверь кареты открылась, и солдаты подсунули под него одеяло.

Роберваль дотянулся до руки коменданта.

— Король… Они не дали мне возможности… Я должен поговорить с ним!

— Все будет в порядке, монсеньер! — сказал комендант и положил руку Роберваля ему на живот.

Они сняли с него кандалы и отнесли не в тюрьму, а в апартаменты самого коменданта. Когда они положили его на мягкую кровать, сердце Роберваля забилось надеждой. Кто, если не король?.. Он вспомнил заботливость Франциска, его сердечные объятия и добрые намерения. Король не поверил в грязную историю адмирала и его племянника. Он верил своему вице-королю, несмотря ни на что, как это было и раньше, когда Роберваль уже был уверен, что его ожидал крах. Почему бы нет? Роберваль со стоном откинулся назад, и этот стон был вызван не болью, не разочарованием, а чистым облегчением.

— Я пришлю хирурга, а после осмотра вы сможете пообедать, — сказал комендант и ушел.

Хирург был ловок и вежлив, каким он и должен быть, ухаживая за великим человеком, чью жизнь необходимо было лелеять.

Роберваль сделался уже так уверен в себе, что даже покрикивал на хирурга.

— Через десять дней… максимум через две недели… он будет готов ко всему, — сказал хирург через плечо.

Роберваль взглянул на человека, появившегося в дверях. Тот был рослый и крепкий, с такими же желтыми волосами, как у Роберваля. Он стоял расставив ноги и одобрительно ухмылялся.

— Король захочет услышать все, что он сможет рассказать, — сказал незнакомец и вышел.

Он понравился Робервалю — может статься, потому, что был так похож на него.

— Кто это? — спросил Роберваль.

Хирург, похоже, удивился.

— Никола, — ответил он и продолжил перевязывать Роберваля.

Никакой фамилии. Просто Никола.

— Никола? — переспросил Роберваль.

— Королевский палач, — вежливо пояснил хирург. Потом выругался, потому что его пациент внезапно потерял сознание.

ГЛАВА 70

Под сводчатым потолком с изогнутыми и перекрещивающимися балками — председатель суда, судьи и адвокаты, служители, свидетели, темные и безликие, как надутые тени… Картье, загорелый, с шелушащейся кожей, холодно сверкающими глазами, глядящими вдаль… Сен-Терр, нервный, беспокойный, возмущенный… Адмирал, поседевший и молчаливый — в его взгляде смешались жалость и отвращение… обвинитель, его племянник — бледный, как бы светящийся изнутри…

Ненависть и презрение!.. Они обрушились на него и давили…

Элен!.. Она больше не смотрела на него. Она сидела прямо, закрыв глаза, а ее руки сжимали спинку стула.

Королевский адвокат:

— И когда вы нашли их, вы решили?..

— Моя племянница совершила грех — против Бога, против своего обета…

— Монсеньер де Шабо говорит, что они были повенчаны… что он говорил вам об этом…

— Никто их не обручал. Она всегда находилась под моей опекой. Пусть он представит свидетелей, документ!

— Он заявляет, что документ был в его вещах.

— Там не было никакого документа. Я обыскал все.

— Что произошло после того, как вы застали свою племянницу и графа в каюте?

— Граф вытащил шпагу и напал на меня. Мы дрались на корме, а потом на палубе. Я споткнулся о снасти, и он ранил меня, но мне удалось придти в себя… — его голос дрожал. Слишком много ему приходилось напрягаться, чтобы увязать одно с другим. — Матросы пришли мне на помощь… лейтенант де Бомон… Я…

— Продолжайте.

— Я умолял свою племянницу… Она не раскаивалась. Она призналась, что давно была шлюхой, что крутила интрижки с Бомоном и другими офицерами…

— Казнить его! Убить его!

Он поднял удивленные глаза на мертвенно-бледное лицо юноши, выкрикивающего эти слова. Он слышал голос адмирала:

— Успокойтесь, сын мой, он сам подписал себе приговор!

Но его внимание тут же привлек взгляд Элен, которая смотрела на него с отвращением. Роберваль провел ладонью по губам и обнаружил, что его рука мокра от слюны. Неужели все его слова обращались против него, если даже собственная жена его ненавидела? Он не мог стоять и прислонился к стражнику, находившемуся рядом.

Королевский адвокат:

— Потом вы приказали выпороть ее.

Голова Роберваля поникла, и слова были едва слышны.

— Говорите громче!

— Он сказал «чтобы пристыдить ее», монсеньер, — объяснил стражник.

— Сам великий король не посмел бы выпороть французскую дворянку, а тем более вы…

— Это был бред… из-за моей раны. Она не была выпорота.

— Ее не выпороли, но обрекли на явную смерть на этом проклятом острове.

— Она не умерла, он говорит, что она не умерла. Так в чем же мой грех?

— Вы спрашиваете о своих грехах? Неужели я должен их перечислить, монсеньер?

Роберваль ничего не ответил — он был просто не в силах.

— Приговор монсеньера графа к смерти через повешение; ложь, сказанная адмиралу о его племяннике и вашей племяннице; казнь ваших офицеров в Франс-Руа; ссылка монсеньера де Сен-Терра на остров посреди океана, где он был оставлен в кандалах на верную, смерть от голода или от рук дикарей-язычников; причастность к смерти маркиза де Турнона, друга и советника короля…

— Нет, нет, нет! Это было не так! Альфонс! Приведите Альфонса!

— Он здесь!

Роберваль подавил стон и успокоил дыхание. До этого им не удавалось разыскать Альфонса, чтобы привести его в суд. Теперь он здесь, со своим шустрым языком и сообразительным умом. Сможет ли он спасти его? Он узнает это по голосу Альфонса. Хватит ли рулевому смелости признаться в том, что он подстрекал Роберваля?..

— Вы не видели жестокой сцены на палубе, мэтр Альфонс?

— Я был внизу, но слышал об этом от монсеньера де Бомона.

— И?..

Тишина была угнетающей: зал замер, подобно сердцу Роберваля.

— Он сказал, что это был позор: преступление против короны в лице вице-короля, приговорившего мадемуазель к такому наказанию. Я умолял вице-короля отменить приговор, но ничто не могло смягчить его. Бомон и я решили, что не будем поднимать мятеж; а лучше расскажем генералу Картье о бедственном положении мадемуазель.