Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Остров Демонов

ModernLib.Net / Исторические приключения / Боуман Джон / Остров Демонов - Чтение (стр. 16)
Автор: Боуман Джон
Жанр: Исторические приключения

 

 


Без Пьера! Она подавила рыдания. Потеря была так велика, что ее нельзя было перенести. То, что она сказала, было правдой — куда бы они ни увезли его, Пьер вернется. Но она больше не могла отрицать того, что он действительно исчез, что его увезли. Тревожная ночь, пылающие маяки — все было напрасно! Теперь нужно было выживать и ждать… выживать и ждать! Он уже возвращался из мертвых. А случившееся не было смертельно. Она бы знала, если бы он был мертв!

Маргерит повернулась и пошла к хижине, к Бастин и Жуаез.

ГЛАВА 61

Придя в сознание, Пьер уставился в голубое небо, на мачты, снасти и надстройки. Он попытался пошевелить руками, но обнаружил, что был прикован к палубе. Заметив движение, к нему подошли матросы, ничем не отличающиеся от тех, которыми он сам командовал раньше. Потом к ним присоединились офицеры.

— Господи! — воскликнул он. — Куда вы меня везете? — они разговаривали на языке, которого он не понимал. — Поднимите меня. На острове остались моя жена… пожилая женщина… и мой ребенок…

Он смотрел на их лица. Они казались были удивленными тем, что пленник не был дикарем. К своему сожалению, он понял, что они не намеревались брать его в плен, а взяли его как сувенир, как жителя таинственного острова, как если бы они привезли домой единорога.

Пьер попытался объясниться с моряками на ломаном итальянском. Те слушали, но не понимали. Пьер в отчаянии откинул голову. Над мачтой по ветру развевались английские львы. Английский корабль? Что я делаю здесь? Куда они меня везут?

— Я французский офицер, — закричал он, зная, что они смотрели на него, обнаженного и заросшего, удивляясь абсурдности его заявления. Они склонились над ним и что-то спрашивали. Пьер мог понять только, что они жалели его. «Они думают, что я сумасшедший». Он застучал головой по палубе.

— Маргерит! Маргерит!

Они держали его прикованным, но не запирали. Пьер лежал на палубе, не имея возможности подняться, чтобы посмотреть, далеко ли судно от земли, и видел только яркое небо с клочьями облаков, и чувствовал промозглый холод тумана, обволакивавшего его обнаженное тело.

Один из матросов накрыл его покрывалом.

— Ради Бога, позови капитана, — взмолился Пьер.

Матрос погладил его по голове, словно бы знал, что перед ним не дикарь. Пьер не понял его слов, но не мог ошибиться в тоне его голоса.

Подходили матросы и офицеры и разглядывали его, лежащего на палубе под покрывалом. Каждый раз Пьер молил:

— Позовите капитана! Капитана!

Наконец пришел капитан. Он ничем не отличался от остальных — такой же усталый и измотанный. Он стоял над Пьером и задавал вопросы, которых тот не понимал.

— Монсеньер! Освободите меня! Я прошу лишь позволить мне поплыть обратно к острову. Моя жена и ребенок… ее старая няня… — слезы текли по лицу и по бороде Пьера.

Капитан отдал приказ, и Пьера освободили от цепей. Вшестером они пытались отвести Пьера в трюм. Пьер бросился к перилам, но один из матросов схватил его за руку и оттащил от борта корабля. Ему было сказано несколько быстрых слов. Пьер понял, что моряки не были жестокими и поняли бы его, если бы смогли. После нескольких стремительных попыток бежать Пьера ударили по голове. Но, борясь с ними, он знал, что они пытались спасти его от него самого — бедняги, высаженного на остров и дошедшего до крайней степени безумия. Откуда им было знать о его жене, ребенке и няне! О Боже! Он рыдал в их руках. О Боже! Этого не должно было случиться!

Пьер лежал в кандалах во мраке трюма. Он прислушивался к шуму моря под килем и представлял те лье, которые лежали между ним и островом. Его волновало не время, а только расстояние. Матросы спустились в трюм и улеглись в другом конце, подальше от него. Сначала он умолял их, но они принимали его за слабоумного, поэтому он наконец успокоился, уповая на судьбу, которая должна была прийти ему на помощь.

Окружающие не были к нему равнодушны. Они приносили ему ту же еду, что ели сами, и заботливо укрывали от холода. Он пытался благодарить их улыбками, а не словами, которые пугали их и казались странными. Вскоре он почувствовал перемену в отношении к себе, и, наконец, боцман с четырьмя матросами сняли с него и кандалы. Сначала Пьер тихо лежал, заверяя их в том, что у него не было склонности к безумным поступкам. Потом он поднялся и потер те места, где были оковы. Все это время за ним наблюдали с подозрением, которое вскоре рассеялось. Пьер потер лодыжки, а потом осторожно, чтобы люди не видели в нем угрозы, поднялся на ноги.

Бдительный боцман сказал что-то матросу, и тот бросил к ногам Пьера сверток одежды. Искренне благодарный, Пьер натянул просторные панталоны, короткий жакет и плетеные сандалии. Рукой он показал на верхнюю палубу. Боцман что-то сказал и подал знак Пьеру следовать за ним.

На палубе Пьер глубоко вздохнул и, не обращая внимания на матросов, таращившихся на него, подошел к перилам. Боцман мгновенно схватил его за плечо, но Пьер улыбнулся и покачал головой. У него не было желания утонуть в море. Теперь он надеялся вернуться во Францию, разыскать герцогиню д'Этамп и обратиться через нее к королю с просьбой снарядить спасательную экспедицию на остров Демонов.

Сначала он подумал, что нужно написать на бумаге свое имя, ранг и титулы. Капитан понял бы это даже на французском. Но история о поселении на необитаемом острове казалась сомнительной. Если они примут его за мятежника, то, возможно, снова закуют его в кандалы. Лучше продолжать изображать бедного матроса, сошедшего с ума на острове от полного одиночества, и сбежать после высадки в Англии.

Он посмотрел на матроса, драившего палубу. Тот предупредительно отстранился, когда Пьер наклонился к нему. Пьер протянул руку, прося камень. Матрос посмотрел на боцмана и с подозрением протянул камень. Пьер взял его, окунул в ведро с водой и стал продолжать драить палубу там, где матрос закончил. Спустя минуту он вопросительно поднял глаза на боцмана. Взгляд боцмана был одобрителен. Он кивнул, и Пьер продолжил. Он стал членом команды.

Англичане плыли на юго-запад, а не на восток. Когда Пьер понял это, страх снова сковал его горло, словно тисками. Он сдержал панику и пытался уверить себя в том, что ошибся. Он повернулся к нескольким матросам и с помощью пальца пытался определить курс, но матросы даже не старались его понимать. Они добродушно смеялись и соглашались со всем, что он говорил. Пьер вернулся к чистке палубы. Теперь он не мог оторвать взгляд и от солнца, хотя понимал, что такое постоянное наблюдение делало солнце абсолютно неподвижным. К закату он уже точно был уверен в своих выводах.

Он подошел к боцману и медленно и спокойно попросил встречи с капитаном. Он пытался показать, что его просьба была срочной и безотлагательной. Боцман прислушивался, пытаясь понять. Только слова «капитан»и, возможно, «необходимо», были ему понятны. Боцман симпатизировал незнакомцу, чувствуя себя освободителем и защитником Пьера. Пьер выказывал ему расположение и воздавал должное своим желанием работать. Сначала боцман качал головой, но когда Пьер с мольбой схватил его за руку, он кивнул.

После ужина он спустился в трюм и что-то сказал. Один из матросов тронул Пьера за руку, и тот встал, чтобы последовать за боцманом. Боцман вывел его на палубу, а потом по трапу на палубу кормы. Он постучался в дверь капитанской каюты и вошел туда вместе с Пьером.

Капитан поприветствовал их. В каюте было темно. Пьер растерялся. Он не мог что-либо объяснить им в темноте.

Он осторожно сказал несколько слов по-французски, но его не понимали. Извинившись, он подошел к столу и среди бумаг и других предметов нашел лампу. Пьер сунул ее в руки капитана.

— Пожалуйста, это очень важно.

Капитан сказал что-то боцману, который зажег лампу. В желтом свете они с интересом смотрели на Пьера. Капитан протянул Пьеру лампу, и тот поставил ее на стол, потом нашел перо и чернила и поискал глазами бумагу. Капитан взял лист бумаги и дал ее Пьеру. Тот написал:

«Пьер де Шабо, граф Муи».

Он подчеркнул имя и протянул лист капитану, который изучил написанное. Потом что-то сказал боцману. Оба задавали Пьеру вопросы, которых тот не понимал. Он немедленно пояснил, что он из Пуату, что был лейтенантом короля, что плыл для соединения с Картье в Канаде. Англичане выслушали, но покачали головами, глядя друг на друга непонимающими глазами.

— Одну минуту, месье! — сказал Пьер. Он поднес лампу к карте, висевшей на стене, примерно нашел их местоположение, ткнул в него пальцем и вопросительно посмотрел на капитана. Капитан в свою очередь показал на место чуть дальше к юго-западу. Пьер видел, что там была земля. Должно быть, она будет видна утром. Пьер провел пальцем линию к Англии.

— Когда? — спросил он.

Капитан покачал головой.

— В этом месяце… — Пьер подумал. — Сентябрь? — тревожно спросил он.

Капитан покачал головой. Он провел пальцем вниз по побережью к югу от Испанских островов; потом провел пальцем между ними и обвел большой залив, потом горб Бразилии в самой восточной ее части, медленно провел пальцем по дороге золотых галеонов и наконец пересек море по направлению к порту, который у англичан и французов назывался Плимут.

— Май! — сказал он.

С каждым движением пальца капитана сердце Пьера замирало. Он прекрасно понял цель круиза англичан. Франция тоже соблазнялась лакомыми кусочками, тайно посылая своих корсаров для захвата испанских и португальских галеонов, перевозивших золото с приисков Мексики, Бразилии и Жемчужного побережья Венесуэлы в Лиссабон и Кадис. Но слово «май» заставило Пьера похолодеть. Май был после зимы! Зима, а его не будет на острове!

— Нет! Нет! — отчаянно воскликнул он, схватив капитана за руку.

Капитан и боцман смотрели на него с симпатией и удивлением. Пьер снова повернулся к карте. Он ткнул в то место, где по его предположениям находился остров Демонов. Левой рукой он похлопал себя по груди. Капитан, кажется, понял, что он показывает на остров, где они его нашли. Пьер опустил руку на уровень своего плеча.

— Моя жена! — потом он покачал руками, словно нянчил ребенка. — Мой ребенок! — он согнулся, как старик. — Наша старая няня!

Капитан изумленно посмотрел на него и повернулся к боцману. Они были явно запуганы его представлением и не доверяли ему.

— Монсеньер! — Пьер сложил ладони перед собой. — Я умоляю вас! — он повернулся к карте и провел пальцем линию от их настоящего местонахождения к острову.

Капитан что-то сказал, и Пьеру показалось, что это было «невозможно»!

— Нет, монсеньер! — он сел за стол и быстро написал огромную сумму в фунтах, потом протянул листок капитану. — Я заплачу. Даю слово!

Капитан посмотрел на цифру, а потом на Пьера. Принимал ли он по-прежнему Пьера за сумасшедшего, действительно ли это уже было невозможно, или эта сумма не могла сравниться с прибылью — Пьер не мог сказать. Ясно было только то, что капитан отказывает ему. Пьер продолжал страстно молить его. В конце концов боцман взял его за плечо, опасаясь, что Пьер снова потеряет разум. Он повернул Пьера и попытался подтолкнуть его к двери. Пьер же бросился к капитану, который поспешно отступил в глубь каюты. Потом, отчаявшись, Пьер вышел наружу.

Капитан что-то сказал им вслед, и боцман отвел Пьера не в трюм, а в офицерскую каюту. Здесь его на время оставили одного.

ГЛАВА 62

Бастин боялась за Маргерит. Она наблюдала, как та выполняет работу Пьера и самой Бастин, проявляя прежнюю сноровку, но потеряв душевное спокойствие.

— Она сохнет, — бормотала Бастин, — как молоко в грудях!

Маргерит потеряла молоко и не могла кормить Жуаез, и вся энергия Бастин теперь была направлена на кормление малышки, которая капризничала и протестовала, изводя их обеих. Они пытались заставить ее сосать молоко прямо из вымени коровы, но Жуаез встретила их попытки ужасающими воплями. Тогда они отрезали палец от рукавицы и наполнили его молоком. Маргерит часами держала дочку у груди, подсовывая ей кожаный палец перчатки вместо соска, но малышку не получалось одурачить. Им удавалось влить ей в рот немного молока, но этого было недостаточно для кормления.

— О Боже, что же нам делать?! — в отчаянии воскликнула Маргерит после нескольких часов тщетных попыток.

Бастин отвернулась. Она не хотела смотреть на Маргерит, когда та была в таком отчаянии.

— Люби ее, — сказала няня. — Она умрет из-за отсутствия любви.

Маргерит подняла голову и прижала Жуаез к себе.

— Я люблю ее. Неужели ты думаешь, что я ее не люблю? Она — это Пьер. В ней вся моя жизнь!

Бастин стало стыдно. Нельзя было требовать, чтобы Маргерит вдохнула жизнь и счастье в ребенка, как когда-то вливала в него свое молоко — потому то сама не испытывала этих чувств, и только появление Пьера могло бы их вновь возродить.

Жуаез наконец начала пить коровье молоко — из морской раковины, а не из искусственного соска. Но она по-прежнему оставалась капризной.

Бастин смотрела на увядание малышки с чувством мрачной отрешенности. Они ничего не могли сделать. Ее собственные усилия в кормлении Жуаез становились все слабее, к тому же у нее самой исчезло всякое желание готовиться к суровым месяцам зимы.

«Она будет первой, — думала Бастин. — Потом последует моя девочка… и, наконец, я, в одиночестве…»

Перемена погоды не заставила себя ждать. Осенние шторма обрушились с невиданной силой. Птицы быстро откочевывали. Песцы попрятались в норы. Голодные коровы мычали у дверей хижины. Теперь скоро… скоро все будет кончено, настанет покой. Были и другие перемены. Кожа Маргерит стала грубой и шершавой, а волосы свисали жирными прядями. Ее платье превратилось в лохмотья. «У меня нет времени зашивать его», — говорила она. Бастин тоже слабела. Она, которая была матерью, советчиком и защитником, теперь сама стала подобна ребенку. Маргерит ухаживала за ней, как ухаживала за Жуаез.

— Это долго не протянется, — бормотала Бастин, смотря на страдающего ребенка.

Бастин проснулась среди ночи. Она изо всех сил боролась за дыхание, пока не поняла, что умирает. Тогда она успокоилась, расслабилась и позволила воздуху самому проникнуть в ее легкие, как получится. Ей хотелось бы уйти вот так — первой, а не последней. У них не осталось надежды после того, как исчез Пьер. Нет надежды! В Маргерит еще жило упоение, но оно скорее походило на сумасшествие. Она была еще девочкой… и не могла понять, что когда-то придется согнуться или сломаться. Нужно было приносить счастье, чтобы получить привилегию на жизнь. Эта привилегия была не для старых. Бастин медленно сдавалась, не видя смысла в жизни. Она приготовилась к смерти. Но Бог был добр. Господь и Святая Богородица! Они не хотели, чтобы она мучилась, глядя на смерть тех, кого любила. Бастин, задыхаясь, обратила молитвы к Святому Отцу и Святой Деве Марии.

— Что с тобой, няня?

Дитя опустилось на колени возле нее. Дитя или мать?

— Прекрати, милая, ты не должна плакать!

— Маменька! Нет! Подожди. Он придет. О, не уходи сейчас!

Ее руки были нежны, а голос приятен. Какой приятный голос! Какой приятный звук! Не расстраивайся, милая. Не расстраивайся!

— Маменька! — Маргерит сжала безжизненную руку Бастин. — О, нет!

Жуаез проснулась и заплакала. Маргерит бросилась к постели, которую когда-то делила с Пьером. Она взяла малышку и прижала к себе. Она качала ее на руках, приговаривая:

— Подожди, милая. Подожди. Он вернется. Он вернется!

ГЛАВА 63

Великую реку, названную Картье в честь Святого Лаврентия, в чей день была открыта, и переименованную вице-королем в честь Франциска, сковал лед. Под скалами, где она соединялась с Розовой рекой, стояли три корабля вице-короля, окруженные льдом. Лед обволок мачты, снасти и надстройки, образуя решетку из кристаллов. Снег покрыл палубы, сделав корабли похожими на полярные замки.

Форт, подобно острию стрелы, возвышался над стыком двух рек, сейчас сравнявшихся с берегом под покровом снега, а летом бурливших и сталкивавшихся, как два матроса, напившихся в разных тавернах до одинакового состояния.

Франс-Руа, цитадель Роберваля, охватывала лагерь Картье в Шарлеруа, как левый и правый берега Сены охватывали Сите.

Две высокие башни неустанно следили за местностью, но позиция форта на подъеме холма не нуждалась в их высоте. Построенные из дерева, для своего строителя они казались каменными, потому что защищали его вице-величество. Перед ними выдавалась ограда, сделанная из заостренных сверху бревен. Через ров был перекинут деревянный мост в стиле феодальной Европы. Вице-король не боялся атаки голозадых язычников.

На северной и западной сторонах форта были установлены водяные мельницы с каменными жерновами, привезенными из Франции для помола зерна, хотя здесь его и не было. Прихваченные с собой запасы давно закончились. Зерна, посеянные весной, дали скудные всходы, потому что поля нуждались в уходе, а все колонисты, включая женщин и детей, были заняты в это время возведением замка. А дикари, радостно встретившие путешественников, довольные щедрыми подарками, оказались коварными и подозрительными. Они не нападали на форт, а держались особняком в лесу. А когда в их деревню была послана экспедиция, чтобы попросить зерна для колонистов, оставшихся без запасов на зиму, дикари объявили, что их посадки тоже не дали урожая, и что краснокожие сами будут голодать. Это было явной ложью, потому что перед возвращением в форт французские солдаты были накормлены хлебом до отвала.

Вдоль южной стены выстроились в линию цеха для кузнецов, плотников, дубильщиков и скорняков, но горн стыл без дела, а инструменты висели на стенах, потому что вся работа была закончена осенью, а кузнец и половина ремесленников умерли от цинги. Охотники, не побоявшиеся глубоких ущелий и стрел дикарей, принесли дубильщику несколько шкур, но их добыча была так скудна, что ею невозможно было наполнить склады или даже желудки голодных колонистов.

Огромная каменная печь во дворе кухни, достаточно огромная, чтобы испечь хлеб на двести ртов, стояла холодной. Кухонный костер поджаривал жалкий рацион мяса для сотни выживших колонистов.

Огромные амбары позади частокола, возведенные для коров, свиней и коз, давали кров двум дойным коровам и крохотной козе, которая от голода обгладывала бревенчатые стены. Ни куска мяса не свисало с крючьев в потолке, ни куска сыра не хранилось в зимних погребах. Колонии вице-короля не хватало благоразумной и бережливой домоправительницы — такой, как добрая Бастин де Лор.

Нижний этаж замка делился на два просторных зала: один служил спальней для колонистов, а другой — палатой для совещаний, где вице-король созывал свой двор, вершил правосудие и обедал с офицерами. Стены этого зала были увешаны гобеленами, а полы устланы мехами. Три огромных камина обогревали зал, и он был освещен свечами в подсвечниках. В одном конце зала стояло массивное кресло, покрытое бархатной накидкой. Винтовая деревянная лестница вела в спальни дворян и дровяники.

Перед замком располагались казармы. В центре двора возвышался огромный дуб с голыми ветвями, покрытыми снегом. На его корявых ветвях висели шесть окоченелых трупов с веревками на шеях. Рядом был воткнут в землю столб для порки. Снег вокруг него был залит свежей кровью. «… С помощью его, — творил вице-король свою историографию, — мы жили в мире».

На северном берегу реки Святого Лаврентия показался отряд из пяти человек. Все они были в мехах с ног до головы, с аркебузами на плечах. Четверо несли длинные жерди, к которым были подвязаны два больших оленя, истекая кровью. Вожак отряда двигался легко, несмотря на свой горб. Он привык к своему бремени.

Заметивший их часовой закричал с северной башни:

— Это маркиз. Он несет мясо!

Пушка приветственно выстрелила, и Турнон ответил ей выстрелом в воздух. В одно мгновение пустой двор ожил и наполнился солдатами, выскочившими из бараков. Тут же появились колонисты с лестницами. Они взобрались на частокол, махали руками и кричали. Турнон махал им в ответ.

Даже вице-король выглянул во двор из окна своей комнаты. Низкорослый горбун казался неуязвимым. В его возрасте отправиться зимой, вверх по реке, в самое логово краснокожих и вернуться обратно. «Чудо! Чудо!»— кричали эти дураки. Турнон не закричит «чудо», когда обо всем узнает.

Вице-король с нетерпением ждал, его голубые глаза блестели. Наконец он стал хозяином. Теперь ему не нужен был Турнон.

Турнон и его четверо помощников приближались к замку. Мост был опущен, и солдаты выскочили наружу, чтобы встретить отряд. Турнон быстро осмотрел их. Среди них не было офицеров. Он отсалютовал и перешел мост. В воротах он приостановился, глядя на мрачную сцену во дворе. Четверо помощников подошли к нему сзади и чуть не уронили добычу, увидев место казни. Но выражение лица Турнона не изменилось. Он посмотрел на каждого из шестерых повешенных. Их тела были изуродованы, но он узнал каждого офицера. Его глаза моментально поднялись к окнам вице-короля. Они были пусты. Турнон пересек двор и вошел в замок.

Его камердинер и секретарь встретил его у двери. Капитан Гуэнкур, правая рука и верный приверженец вице-короля, удобно облокотился о камин. Он выпрямился и почтительно поклонился. Его глаза были такими маленькими и близко посаженными, что казались косыми.

— Слава богу, монсеньер, вы вернулись живым.

— Несмотря ни на что, монсеньер. Это благословение.

Турнон ответил на приветствие Гуэнкура кивком головы и посмотрел на второго собеседника. Это был палач. На нем был накинут плащ и надет офицерский камзол. Он неловко скорчился под взглядом маркиза. Турнон никак не приветствовал его. Его камердинер взял у него меховую накидку и шапку. На пороге появился младший офицер.

— Слава Богу, что вы вернулись, монсеньер маркиз. Это было ужасно.

— Спасибо, Рози. Где его светлость?

— Он наверху, монсеньер.

Турнон быстро пошел к лестнице и начал подниматься. Он открыл дверь вице-короля без стука.

Роберваль сидел в кресле, вжав в спинку обрамляла его массивные плечи. Кресло стояло посреди комнаты, лицом к двери. Глаза вице-короля жадно вглядывались в лицо Турнона, но он был разочарован тем, что не нашел на нем желаемого выражения. Он не увидел ни потрясения, ни страха.

— Добро пожаловать домой, Шарль.

— Добро пожаловать, конечно!

Они молча смотрели друг на друга. «Почему он не говорит? — зло думал Роберваль. — Почему он не спрашивает меня о том, что увидел? Превосходный человек! Неужели он выше того, чтобы задавать мне вопросы?»

— Здесь были некоторые трудности, — наконец неохотно сказал Роберваль.

— Я слышал о резне от краснокожих. Индейцы плакали, когда рассказывали о твоей жестокости… о трагедии…

Роберваль вскипел от гнева.

— Жестокость! К мятежникам! Они бы убили меня!

— Я сомневаюсь в этом. Хотя некоторые из них считали тебя достойным смерти.

— Ты защищаешь их!

— Я сделал бы это… если бы был здесь. Им нужно было лишь твое правосудие, Роберваль.

— Почему тогда они не просили его?

— Потому, что ты не дал им шанса! Преданные своими собратьями, казненные твоим тщедушным Гуэнкуром и твоим варваром…

Турнон разозлился, и Роберваль с трудом сдерживал свою собственную злобу. Он хотел заставить Турнона раскалиться добела от ярости, напоминая ему о его уродстве. Он сидел прямо, вцепившись в ручки кресла, потом выдавил из себя мрачную улыбку.

— Жалко, что ты не смог заступиться за них, — съязвил он.

Турнон посмотрел на него, и его гнев внезапно утих, вместо того, чтобы разгореться еще сильнее.

— Ты сумасшедший, Роберваль. Я знал это давно и поэтому тоже несу ответственность за их смерть. Я должен был заковать тебя в кандалы, когда ты приказал расстрелять тех людей на корабле… но мне не свойствен мятеж.

Роберваль конвульсивно вцепился в ручки кресла. Сумасшедший! Он, который воздвиг все это среди дикости! Кто правил этой империей, которая была обширнее Европы!

— Ты знаешь, что я с тобой сделаю… — голос Роберваля срывался от усилий сдержать гнев. — Отправлю тебя в кандалах вместе с Сен-Терром на остров Орлеан… оставлю тебе жизнь…

— Так, значит, вот он где… Я был удивлен, не увидев его на дереве, — холодно сказал Турнон.

— Он был главарем. Мы не повесили его. Мы…

Турнон гневно перебил его.

— Боже мой! Ты сумасшедший! Ты думаешь, что тебе никогда не предъявят счет, потому что ты находишься на краю света? Разве ты не слышал о семье Сен-Терра? Они не оставят тебя в покое, пока не сдерут шкуру. — Роберваль слушал, бледный и внимательный. Даже здесь, за океаном, гнев дворянства Франции заставлял его нервничать. — Ты не можешь стрелять, пороть или вешать дворян, как ты это делаешь с колонистами. Или, может быть, ты хочешь занести их в списки погибших от чумы…

Турнон неожиданно замолчал, потрясенный своей догадкой, столь ужасной, что он не решался высказать ее. Роберваль нервно смотрел на Турнона.

— Он может быть осужден во Франции, если выживет…

Турнон не слушал его. Он подался вперед и придавил плечи Роберваля к спинке кресла, чтобы заглянуть в глаза вице-королю.

— Собака! Ты с ней сделал то же самое? Может быть, она еще жива где-нибудь, а ты записал ее имя…

«Наконец! Наконец!»— подумал Роберваль.

Турнон неожиданно сломался.

— Она в колонии Кап-Бретон? — молил он. — Ее привезет Альфонс, когда приплывет весной?

Роберваль почти нежно отстранил руки Турнона. Он встал, чтобы сверху вниз посмотреть на недомерка горбуна. Сейчас он чувствовал себя великим, огромным — и даже покраснел от чувства собственной власти. Он подобен не королю — он подобен Богу! Роберваль улыбнулся с видом упрекающего родителя.

— Альфонс никого не привезет весной. Он был послан не для спасения колонистов Кап-Бретон.

— Тогда зачем?

— Я отправил его исследовать реку Норумбегу… посмотреть, можно ли войти через нее во Франс-Прим. Колонисты Кап-Бретон наверняка уже вымерли.

Турнон с отвращением смотрел на Роберваля, как будто на змею, готовую к броску.

— Зачем? — выдавил он.

Роберваль приободрился. Он чувствовал, что его власть давила на Турнона, превращая маркиза в ничтожество.

— Ты хочешь спросить о своей любви?

— Да.

— Есть один песчаный остров… без деревьев, без воды… остров Демонов. Ее высадили там… ее и няню…

Турнон уставился на душевнобольного, возвышающегося над ним. Он не знал, чему верить… что было правдой в этом бесчувственном мозгу…

— Она прокляла меня. Она предала меня… и тебя, Турнон, тоже. Она предала тебя, отдав другому то, что не смогло купить даже твое золото. Он был молод. Но сейчас его кости белеют на песке острова…

Турнон опомнился от чар, окутавших его. Он должен уничтожить это животное, превратить его обратно в ничто. Когда он поднял голову, то чувства вновь повиновались ему. С лица вице-короля исчез восторг, уступив место вопросу.

— Кого Бог захочет погубить… — пробормотал Турнон.

— Что?

— Но не Бог погубит тебя, Роберваль… ты сам уничтожил себя.

— Я?

— Ты не сможешь истребить свидетелей здесь, как ты сделал это в Кап-Бретоне. Ты не сможешь повесить меня на своем дубе. Разве ты не видел, как они кричали при виде меня — твои собственные солдаты? Даже палач не посмеет поднять руку на меня.

Турнон ходил взад и вперед по комнате, не спуская глаз с лица вице-короля. Роберваль следил за ним глазами. Он чувствовал себя униженным словами низкорослого урода. Во рту у него пересохло. Его ладони вспотели, и он вытер их о ляжки.

— На этот раз я возглавлю мятеж, и ты получишь свой приговор, Роберваль. Твой король вынесет его тебе.

Белая пелена затмила глаза Роберваля. Он вслепую вытянул руки и наткнулся на хрупкое тело. Высоко поднял его, с силой швырнул на спинку стула. Раздался треск ломающегося дерева — и больше никаких звуков.

Роберваль стоял над сокрушенным телом, воздев руки. Его зрение вернулось, и он посмотрел на то, что сотворил, а потом перевел удивленный взгляд на свои ладони.

Наконец он был свободен! Турнон не будет свидетелем. Но каковы будут последствия? Его начало сильно трясти. Наконец он подошел к двери и крикнул в коридор:

— Гуэнкур! Палач!

Они взбежали по лестнице и остановились у двери, вытаращившись на тело маркиза и на виноватое лицо вице-короля.

— Он… он угрожал мятежом, — промямлил Роберваль.

Гуэнкур закрыл дверь и быстро подошел к телу, лежавшему поверх обломков стула. Он вытащил кинжал Турнона и бросил его на пол возле неподвижной правой руки маркиза.

— Он набросился на вас с кинжалом, — сказал Гуэнкур.

Роберваль почувствовал себя лучше. Силы возвращались к нему. Никаких последствий не будет.

— Да, — сказал он. — Вы должны рассказать остальным… что он пытался сделать со мной. — Гуэнкур направился к двери. — И прикажите им привезти с острова Сен-Терра.

Гуэнкур как-то странно посмотрел на него и вышел, закрыв за собой дверь.

ГЛАВА 64

На острове не было камней, кроме гладких окатышей на берегу. Маргерит проводила целые часы за их сбором. Она перетаскивала их к озеру и выкладывала в форме креста… На могилу Бастин нужно было много камней.

Могила находилась во дворе, где женщина могла видеть ее через открытые двери. Земля была мерзлой, и Маргерит не смогла вырыть глубокую яму, поэтому днем и ночью охраняла ее от голодных песцов. Она пристрелила шестерых и разложила их трупы вокруг двора, как предостережение остальным.

Она знала, что могла умереть, если бы захотела. Жизнь едва теплилась в ней. Ей оставалось только лежать в нетопленой хижине и позволять жизни угасать по мере того, как парализующий холод зимы сжимал ее своими ледяными когтями. Она уже чувствовала мороз внутри себя. Ее скорбь была ужасной. Маргерит думала о Пьере и старалась пробудить в себе дикое желание своей молодости. Но она оставалась вялой и бесстрастной. И все же в ней жила связь, которая никогда не ослабевала. И она знала, что пока он жив, ей никогда не захочется умирать.

Зима закончилась грохотом дрейфующих льдов. Маргерит услышала поток льдов прежде, чем увидела его. Она сидела на вершине дюны, завернувшись в меховую накидку, и наблюдала за чудовищным нашествием льдов с севера. В прошлом году они были уверены, что льды сомнут остров. Теперь Маргерит наблюдала за происходящим с облегченным любопытством. Когда льды пройдут и исчезнут, настанет весна, остров начнет расцветать, появятся гуси и утки. А может быть, появится и Пьер?


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18