Вот Человек !

      - Ты заметил, что у меня нет ружья, - сказал Карл, с нетерпением поджидая главного охотника. - Не могу стрелять в безобидных животных. Это не что иное как примитивное убийство. Иное дело - соколиная охота. Вот он, мой сокол. Висит и не подозревает, что сейчас устремится за добычей.
      - На кого охота?
      - На зайцев, разумеется. Правда, живых зайцев давно нет, я использую электронные заменители... Ну я же просил, - поморщился Карл. - Не нужно вопросов. Увидишь собственными глазами.
      Главный охотник подвел красавца коня и помог Карлу подняться в седло. Карл повернул кольцо на шее у сокола - птица встрепенулась и гордо уселась на кожаной карповой руке. Голова ее размеренно двигалась-то в одну сторону, то в другую, перышки топорщились, глаза мерцали. "Сокол-то электронный", - понял я.
      Карл был великолепен. Возбужденный предстоящей охотой, весь устремленный для броска, он зорко осматривал поле перед собой, выискивая добычу.
      - Что там за куст впереди? - спросил Карл у главного охотника. - На моем поле не было никаких кустов... Кажется, он шевелится!
      - Мой ягненок, - еле слышно объяснил главный охотник. - Пустил травку пощипать. Не знал, что вы прилетите...
      - Я же предупреждал: ждите в любое время! - резко ответил Карл. Он что-то сказал в квадратную металлическую коробочку, похожую на микрофон, и сокол рванулся ввысь. Карл тронул коня и забормотал в микрофон, корректируя полет сокола:
      - Выше, выше... левее... стоп!
      Сокол, набрав высоту, сложил крылья и камнем обрушился вниз на... ягненка. Бедное животное не ожидало нападения, рухнуло наземь, здесь его и настигли острые когти и безжалостный клюв электронного хищника. Ягненок изо всех сил сопротивлялся, вскакивал на ноги, но борьба окончилась гибелью малыша...
      Сокол оставил ягненка только тогда, когда тот перестал шевелиться. С окровавленными когтями и клювом птица вернулась на кожаную перчатку. Довольный охотник погладил сокола и, повернув кольцо, превратил птицу в чучело.
      - Вытри кровь. - Карл отдал чучело главному охотнику. - Да осторожней. Этой птице цены нет.
      Главный охотник во все глаза смотрел на Карла, но теперь не было в них восхищения. Только страх и боль, горечь и недоумение... Казалось, Карл не замечал этого. Он с восторгом заговорил, обращаясь ко мне:
      - Ну что, убедился? Прекрасные люди служат у меня. Так естественно, так умно вместо зайца подложить овечку! Умеют меня радовать, умеют делать подарки. Не то бы гонялись мы, Чек, за электронным зайцем. А зайца, поверь мне, выследить и поймать не так-то просто.
      Карл заметил теперь главного охотника, принял из его рук чучело, очищенное тряпьем и какой-то жидкостью из бутыли, и сказал небрежно, поднимаясь в кабину геликоптера:
      - Молодец, охотник. Там, на поляне осталась дичь, прекрасное мясо. Возьми себе, в благодарность за службу. А ты, Чек, отметь: я должен сочинить стихотворение о соколиной охоте.
      Возвращались утомительно долго. Карл молчал, всю дорогу подремывал. От неприятных мыслей то и дело прикрывал веки и я. Но вот геликоптер доставил нас на крышу карловского учреждения, и Карл распорядился:
      - Возвращайся к себе, отдыхай. Через часок загляну, будем работать. Надеюсь, ты ничем не обижен?
      - Нет, господин Карл.
      - Едой снабдили?
      - Да, господин Карл.
      - Задание одно: хорошенько готовься. Будем сочинять.
      - До свидания, господин Карл.
      Не буду описывать, как шел через парк в окружении зорких карловских агентов. Я был рад, что наконец добрался до калитки, а потом, пожевав что-то на кухне, сел за письменный стол. Я должен был думать о том, что увидел, и не потому, что об этом распорядился Карл. Я не могу не думать о том, что кровно меня волновало... Все это каким-то образом я связывал со своим нелепым пребыванием в страшном, уродливом мире. Я не могу понять одного: неужели человек может мириться с голодом и унижениями, с тысячью несправедливостей, главная из которых: у кого-то все, а у кого-то ничего. Неужели нельзя устроить так, чтобы всем было хорошо?
      Жаль, не смогу увидеть Роба, он бы ответил на этот трудный вопрос, он бы просветил меня. А может быть, самому найти Роба? Нет, нет, я только подведу его, наведу на след. Буду уж сидеть тихо, смотреть, запоминать, авось наблюдения мои пригодятся...
      Ри мне поможет...
      Ри? Шальная, безумная мысль! При чем здесь Ри? Чем она сможет помочь? Не помешала бы...
      Нет, чувствую, Ри может помочь. Но не сразу, наверное. Что-то в ней есть. Но никак не рассмотрю. Мешает мне, наверное, то, что она очень симпатична, субъективизм туманит верную оценку, уводит в сторону...
      Скоро заявится Карл, и мы, как он выразился, будем сочинять.
      Почудился шорох - я обернулся. Оказывается, Карл уже в кресле, изучает меня!
      - Займемся, Чек, делом, - угрюмо сказал он. - Прошу к аппарату. Ну, с чего начнем?
      - Я думаю, - раздумчиво ответил я, - с поэзии. Столько впечатлений! Пока они не исчезли, нужно поторопиться.
      - А конкретно?
      - Давайте сочиним об охоте.
      - Молодец, запомнил. Ну-ну.
      - Есть уже одна строчка.
      - Даже так! Какая же?
      - "О, соколиная охота!" Можно продолжить - пустяк, мол, для кого-то.
      Карл оживился и продекламировал:
      О, соколиная охота!
      Пустяк, наверно, для кого-то!
      - Ура! Опять пришла суббота! - подхватил я и предложил рифмовку: суббота-ворота. Мол, открывай ворота.
      Карл опять соединил две строчки: Ура! Опять пришла суббота!
      Приятель, открывай ворота!
      Таким способом мы придумали целое стихотворение. Наиболее удачными, с точки зрения Карла, были такие строчки: Сложнее с соколом охота,
      Чем с гарпуном на кашалота!
      Гонись за уткой, лезь в болото
      Работа до седьмого пота!
      Да, соколиная охота
      Достойна высшего почета!
      - Ну, Чек, - ликовал Карл, - давно я так вдохновенно не работал. Еще чем порадуешь?
      - Прошу включить диктофон. - Замерцали лампочки, и я стал рассуждать о работе гениального скульптора, которая, безусловно, принесет бессмертие Карлу Великому. Коснувшись художественных достоинств гигантского изваяния, я не мог не отметить скромность человека, с которого вылеплен столь выразительный портрет. Отдельно я говорил о карловском лице, отдельно - о жесте левой руки, отдельно - о жесте правой. И конечно же - о могучих ногах, которые прекрасно несут прекрасное тело. Особого внимания удостоилась надпись "Это я. Отныне и навсегда" и предполагаемый ландшафт, где будет установлен редчайший монумент... Карл слушал, улыбался, покачивал головой и наконец сказал:
      - Неужели, Чек, ты и вправду так думаешь? Обо мне? Ладно, увидим. Но пока я доволен. Итак, до встречи утром.
      Карл не разрешил себя провожать и гордо удалился. Я опять остался один, наедине с мрачными мыслями. Что же происходит со мной? Очень похоже на суровые испытания. То и дело содрогаюсь я, размышляя о человеческой низости, о дрянных поступках самого совершенного земного создания. Не перестаю удивляться: как высоко может вознестись человек и как низко себя уронить...
      Опять, как вчера вечером, обступила тяжесть и застучало в висках. Я оделся и вышел подышать прохладой. Полюбовался на звезды - на эти, не освоенные человеком иные миры...
      Прободрствовал до пяти утра, но тяжесть не растворялась, в висках по-прежнему оглушительно стучало. Назойливо лезли мысли, требовали ответа...
      Уговорил себя лечь и наконец уснул. И был разбужен телефонным звонком. Ри бодро приветствовала:
      - Доброе утро!
      - Доброе... - спросонья пробормотал я.
      - Уже половина девятого!
      Я бросился приводить себя в порядок и одеваться. Спасибо Ри, не то бы пришлось оправдываться перед Карлом. А когда вошел в приемную, первым делом сказал девушке:
      - Примите мою благодарность. Я бы проспал.
      Вышел Карл, и повторился вчерашний путь. Карл действовал так, будто меня рядом не было, и собирался в дорогу он один.
      Он долго облачался в костюм, похожий на скафандр, тщательно застегивался и зашнуровывался. Я понял: то же самое надлежит сделать и мне. Костюм, предназначенный для меня, находился здесь же, на вешалке. Внизу, на подставке, массивные тяжелые ботинки взглядывали на меня блестящими металлическими пуговками - ну что ты медлишь, поторапливайся!
      Карл, завершив одевание, подхватил прозрачный колпак, перенес его на согнутую левую руку и парадно зашагал на крышу к геликоптеру. Я, повторив действия Карла, поспешил вслед за ним.
      Геликоптер мотал нас в воздушных потоках целых полдня. Карл стоически выдерживал эту пытку, хмурился и упорно молчал. Лишь однажды извлек из-под сиденья записную книжку, что-то черкнул в ней и произнес с назиданием:
      - Видишь, Чек, мысль работает в любых условиях, даже в самых неблагоприятных. Пишу? А ты ленишься, любишь поспать. Нехорошо!
      - Исправлюсь, господин Карл.
      - А, - махнул он рукой и отвернулся.
      Приземлились на небольшом космодроме. Три громоздких ракеты, окруженные ажурными фермами, были нацелены в небо. Настроение у меня поднялось - словно от встречи с особенно дорогими людьми. Действительно, от всего, что я увидел, веяло щемящей близостью, было до малейших деталей знакомо, хотя я находился здесь впервые...
      Нас мгновенно окружили люди в кожаных куртках, с серебряными эмблемами на форменных фуражках. В центре эмблемы изображена ракета, похожая на меч.
      Карла куда-то любезно пригласили, но он выразительно постучал пальцем по циферблату ручных часов: времени нет. И тогда пустынная местность ожила, все забегали, заметались; подъехали машины-заправщики с пузатыми высокими цистернами, выбросили к основаниям ракет ребристые длинные хоботы.
      Хоботы задрожали, загудели, выпрямились на изгибах; я завороженно наблюдал за простой операцией, которая называется заправкой горючего, вдыхал его забытый острый запах.
      - Бездельничаешь, - усмехнулся Карл. - Не найдешь себе занятия?
      - Почему же? - нахмурился я. - Меня заинтересовал этот гофрированный проводник жидкой массы. Глядите, как он прыгает от толчков подающего движка. Нельзя ли от этого избавиться?
      - Для чего? Пусть себе прыгает. Эдакий удав-попрыгунчик! Нервы успокаивает.
      - А с точки зрения техники безопасности? Если движок включат неожиданно, так по ногам хлестнет!
      - Да? Ну подумай. Нисколько не возражаю. Однако вперед. Нас приглашают в кабину.
      Мы надели прозрачные колпаки, прикрутили их к шейному металлическому обручу и направились к ближайшей ракете.
      Я хорошо разглядел: наш космический корабль очень устаревшей конструкции. Утомительные переходы с площадки на площадку, без лифтового приспособления, отнимают у космонавтов силы, которые понадобятся в полете... Слишком габаритный двигатель, много ненужных приспособлений... Лететь, конечно, можно, излишества не исключают высоких летных данных ракеты, это блестяще доказано практикой...
      Вслед за Карлом я занял свое место во второй кабине. В первой, у обширной приборной доски, расположились два космических пилота. В иллюминатор мы увидели, как развалились, словно лепестки огромного железного цветка, опорные фермы, и услышали четкие команды приготовления к старту.
      Через полчаса мы уже не могли шелохнуться, придавленные к креслам все возрастающей скоростью и земным притяжением. Но вот Земля отпустила нас, и Карл всплыл к потолку, как рыба. А меня удерживали ремни, которые я не хотел отстегивать, привлеченный земными видами.
      Карл, барахтаясь, с трудом опустился в кресло, пристегнулся и тоже прильнул к иллюминатору.
      Да, Земля-красавица была поистине великолепна. Так вот почему космонавтов всех времен так потрясала ее необыкновенная красота! Где еще увидишь столько красок, такой своеобразный пейзаж, где еще почувствуешь такое величие и гордость за щедрую колыбель человечества, за космический феномен... И подвиг матери-Земли понимается лучше, и сущность человеческая постигается глубже, и острее осознается твой собственный долг перед всеми живущими на Земле... Об этом восторженно говорили, об этом возвышенно писали почти все космические путешественники, и я с радостью повторяюсь вслед за ними: да здравствует планета Земля - наша общая гордость, наше общее достояние, наш общий дом!
      - Гляди! - воскликнул Карл. - Видишь, сверкнула излучина? Там начинается граница моих владений.
      - А там? - показал я в противоположную сторону, на темно-красные горбатые хребты.
      - И там. Будет моя.
      - А там? - Вдали изумрудно светились острова и густо синел морской простор.
      - Все будет мое. Ты спрашиваешь, где гарантии? - И Карл громко сказал в пространство: - Капитан, прошу включить экран слежения.
      Передо мной на стенке вспыхнул яркий квадрат, и тотчас возникло изображение: ракетные установки, задравшие в небо острые носы.
      - Главная ударная сила, - объяснил Карл. - Боеголовки с ядерным зарядом.
      Замелькали танковые колонны. Танки, танки, танки... Карл с гордостью объясняет:
      - С ядерными зарядами! Достаточно, капитан, - говорит он в пространство. Теперь тормозни. Мы выйдем на прогулку.
      - Опасно, господин Карл, - раздался густой, многократно отраженный эхом голос. - Слишком много проходящего транспорта.
      - Ничего, - ответил Карл. - Мы осторожно.
      - Выход через люк-два. По команде. Пристегните ремни и шланги.
      Выполняем приказ капитана. Ждем сигнала.
      Сирена. Карл давит на ручку рядом с креслом. Стена отходит. Мы выплываем из кабины на простор. Немного жутковато - парить над земным шаром в окружении звезд. Земля уже смотрится иначе - ярче, что ли, рельефней, и звезды не те, что видишь в иллюминатор - это крохотные, но уже вполне различимые тела и солнечные костры, разведенные здесь и там по всей вселенной...
      - Берегись! - кричит Карл. Голова его под круглым колпаком, а я отлично слышу голос. Связь, значит, на должном уровне.
      Мимо проплыли две металлические громадины с антеннами-усами.
      - Мои спутники! - радостно сообщает Карл. - Смотри левей. Видишь?
      Киваю колпаком. Я действительно вижу целую армаду плывущего на разных уровнях металла. Торчат антенны, блестят напряженно провода, и даже, мне показалось, я различил окуляры в темной тугоплавкой оправе... Что там окуляры! Спутники несут боевые ракеты!
      - Мои спутники! - опять кричит Карл. Он принял позу главнокомандующего и взмахами руки приветствовал необычный парад. - Осторожней! - снова предупредил он.
      Чуть не задев за мое плечо, пронесся спутник-гигант, мигая огнями и шевеля створками на округлых боках.
      - Разве я не хозяин Вселенной! - разошелся Карл.
      Он заплыл на ракету, скрестил ноги, как восточный хан, и сложил руки на груди, как Наполеон.
      - Признайся, впечатляет?
      Я мотнул колпаком.
      - Говори, я услышу!
      - Впечатляет! - выкрикнул я.
      - Еще бы! У меня будут на эту тему стихи.
      - Будут! - выкрикнул я.
      - Не ори! Аппаратура работает.
      Я невольно попятился к входной дыре на боку ракеты: хлынула новая - волна спутников, обвешанная ракетами и пушками. А ведь эта армада в любую минуту может обрушиться на Землю, сжечь ее и разнести в клочки.
      Карл забеспокоился:
      - Пора уходить! Чего доброго подцепит...
      Мы вернулись в кабину, закрыли за собой люк, и Карл скомандовал:
      - Трогай, капитан. Желаю мягкой посадки!
      - Спасибо, господин Карл, - прогудело в ответ. - Примите меры безопасности.
      Не скажу, что процесс снижения был приятным и не сказывалось гашение скорости в атмосфере Земли. Особенно неважно чувствовал себя Карл, но тем не менее мы благополучно плюхнулись в какое-то озеро, и нас встретила на катере группа спасателей. Потом нас посадили в реактивный самолет, а потом, уже поздно ночью, геликоптер Карла доставил в город.
      Уснуть я не мог. И не только потому, что меня обступила знакомая тяжесть и вовсю бухало в висках, но и потому, что я как никогда остро осознавал степень опасности, нависшей над нашей Землей...
      Вышел на свежий воздух, по тихим ночным улицам прошатался до рассвета, а в девять, с трудом сдерживая свои чувства, опять поднимался в кабинет Карла.
      Но дверь открыть не успел - навстречу вышла Ри. Она была в легком платье, шапочке, чему-то улыбалась. Как будто не висели над землей бомбы и ракеты, как будто не были нацелены на мирные города ядерные пушки... Все проблемы решены!..
      - Хочу вас обрадовать, - сказала Ри. - Господин Карл объявил сегодня выходной день. Персонально для меня и для вас.
      - Жаль, - вздохнул я.
      - Разве вы не устали? После вчерашнего полета?
      - Устал, Я ото всего устал.
      - Зачем так мрачно. День сегодня хороший, солнечный... Знаете, что? Давайте отдыхать вместе.
      - Боюсь, не получится. Я мрачный, подозрительный.
      - Неправда. Не наговаривайте, на себя. Ну что, договорились?
      - Можно попробовать... Куда пойдем?
      - Если не возражаете, в парк.
      Ри подхватила меня под руку, и мы, отбив каблуками дробь на каменной мостовой, вошли под унылые, замерзшие кроны деревьев. Утреннее солнце, хотя и яркое, не могло их отогреть. Редкие пожухлые листья кое-где сиротливо висели на ветках, напоминая о радостных летних днях, теплых ночах и зеленом ласковом шуме.
      Впереди замаячили агенты Карла - я сказал об этом Ри, и она удивилась:
      - За нами следят?
      - За мной, - уточнил я. - Так что подумайте, с кем вышли на прогулку. Человек я опасный. Могу репутацию испортить.
      - Ой, ой, - шутливо ответила Ри. - А я не боюсь.
      Да, мрачно в парке, хмуро, солнце совсем не радует... Но пойти больше некуда. Везде слежка, досмотр...
      - Скажите, как вас по-настоящему зовут? - спросила Ри.
      - Не помню, - чистосердечно ответил я. - Пробую вспомнить, пока не получается.
      - Действительно, человек вы опасный, - озорно глянула на меня Ри.
      - А вас как зовут? Маргарита?
      - Нет. Говорить не имею права.
      - Значит, вы мне не доверяете.
      - Если и скажу, называть тем именем нельзя.
      - Почему?
      - Запретил... Господин Карл.
      - А если я... иногда... когда никто не слышит...
      - Никогда. Обещайте.
      - Обещаю.
      - Мэри.
      - Спасибо. Вы действительно мне доверяете.
      Карловские агенты подошли совсем близко, того и гляди на ногу наступят. Как же быть? Я сказал девушке:
      - Давайте сделаем доброе дело. Все равно не дадут поговорить.
      - Давайте!
      - Филипп в больнице. Нужно навестить.
      - Такого не знаю.
      - Вы не знаете, что он Филипп. Только вот где больница?
      - Идемте. Я проведу.
      Прибавили шаг. И сразу же наткнулись на булочную. Я попросил Мэри купить для больного несколько пышек. В счет моего долга.
      С покупкой мы двинулись дальше. Я подробно рассказал о Филиппе, о том, как мы вместе терпели лихо в лагере и на рудниках, о том, как его засыпало.
      - Догадалась, о ком вы говорите, - вздохнула Мэри. - Бедный Филипп.
      А вот и больница - приземистое одноэтажное здание с облупившейся штукатуркой. Окна-бойницы смотрели мрачно, отчужденно. Обитая железом дверь оказалась закрытой. Лишь после настойчивого стука где-то в глубине зашаркали и недовольный мужской голос спросил:
      - Вам кого?
      Мэри отстранила меня и строго сказала:
      - Мы от господина Карла, откройте.
      Небритый щупленький человек в желто-грязной накидке, которая когда-то называлась халатом, впустил нас в коридор.
      - Нам нужен больной по имени Филипп, - продолжала Мэри.
      - Никаких Филиппов не знаю, - сердито ответил человек. - Вы что-то путаете.
      - Его привезли два дня назад, - объяснил я. - По личному распоряжению господина Карла.
      - Ну ищите, - зябко поежился человечек и ускользнул в темноту коридора.
      Я потянул на себя ручки первой же боковой двери. Остро пахнуло нечистотами.
      Вошли. Небольшая комната густо уставлена койками. Больные лежат тихо, под серыми одеялами. Кое-где лихорадочно блестят глаза.
      - Кого ищете? - тихо спросил кто-то, я едва расслышал.
      - Филиппа. Его привезли два дня назад, - ответил я.
      - А, посмотрите дальше, - прошелестел голос.
      Заглянули в следующую дверь. Такой же тяжелый запах, такой же удручающий вид.
      - Я здесь, здесь! - обрадованно отозвался Филипп, увидев нас. Он лежал в углу, и к нему пришлось пробираться по узкому проходу между коек.
      - Присаживайтесь на постель, - слабо улыбнулся он. - Это государственная больница, всем места не хватает... - Филипп был бледен. Всклокоченные, слипшиеся волосы разметались по лоснящейся подушке. На небритых скулах темнели то ли ушибы, то ли несмытая пыль рудников.
      Я присел. Мэри отказалась.
      - Ну как ты тут? - спросил я.
      - Как видишь. Хорошо, хоть иногда кормят. Была бы еда, давно бы поднялся...
      Я разложил перед ним румяные пышки. Филипп сглотнул слюну и вытер уголком одеяла навернувшиеся слезы.
      - Вовек не забуду.
      - Поправляйся скорей. Едой постараюсь обеспечить.
      - Нужно ли, - печально вымолвил Филипп.
      - Что за разговор! - нахмурился я. - Не думай, что о тебе не помнят. Я буду приходить.
      - Спасибо... - задохнулся Филипп.
      - Пожалуйста, не хандри. Ты еще пригодишься для добрых дел.
      Покидали мы Филиппа с тяжелым сердцем. Мэри, как только мы выбрались на улицу, с болью произнесла:
      - Неужели так можно обращаться с больными?
      - Как видите. До простых людей никому нет дела.
      - Странно. Я не знала об этом.
      Впереди, шагах в десяти, нас ожидали сопровождающие.
      - Даже поговорить не дадут, - возмутился я.
      - Знаете что, - сказала Мэри. - Идемте ко мне. Нам никто не помешает. Поговорим, заодно пообедаем.
      - Далеко ли?
      - Рядом с вашим особняком.
      Я не успел удивиться - Мэри подхватила меня под руку, и мы ускорили шаг. Девушка попросила рассказать о вчерашнем полете в космос. И я принялся описывать грозный железный поток, несущий над землей смертоносное оружие. Мэри прижалась к моей руке и шепотом спросила:
      - А... против кого это?
      - Против тех, кого господин Карл ненавидит.
      - Ради бога, не говорите так, нас могут услышать... - Девушка обернулась и, убедившись в том, что "провожатые" значительно отстали, успокоилась.
      - Земля наша в такой опасности, - сказал я, - словами не передашь...
      - Наверное, не все так ужасно, - попробовала улыбнуться Мэри. - Если мы будем думать об этом - мы не сможем нормально жить.
      - А разве мы живем нормально?
      - Ну да. Я - по крайней мере.
      - Кроме вас - миллионы людей!
      - Они сами виноваты в своей нищете, в своей неустроенности.
      - В том-то и дело, что не виноваты!
      Мэри остановилась и серьезно посмотрела мне в глаза.
      - Очень прошу, давайте о чем-нибудь другом.
      - Что ж, попробуем.
      Но разговора не получалось. Исчез между нами незримый контакт. Можно было бы бросить "до свидания" и просто-напросто уйти, но хорошее начало не давало на это права. Девушка еще поймет свои заблуждения. Человек она понимающий, добрый...
      Когда проходили через парк, я поднял иссушенный лист и показал Мери.
      - Такое сейчас мое сердце...
      - Вы, я вижу, великий пессимист, - ответила девушка и отобрала у меня листок. - Таких сердец, знаете, сколько! Вот мы сейчас соберем из них букет.
      Нет, букет собрать не удалось. Почти все опавшие листья размокли, смялись, потеряли яркую окраску. Так что мой листок оказался единственным, и Мэри бережно несла его до самого дома.
      Она жила действительно недалеко от моего особняка. Крохотный домик, крохотный дворик, крохотная дверца в ограде, оплетенной сухими стеблями хмеля. Проводя меня в свои владения, Мэри сказала, что я первый, кто переступил порог ее жилища: ей категорически запрещено приводить к себе кого бы то ни было. Да и некого приводить: живет одна, даже знакомых нет. Но, естественно, скрывать от господина Карла мой сегодняшний визит было бы нелепо...
      Единственная комнатка, не считая кухни, была чистой, опрятной, на подоконнике в горшочках теснились цветы - здесь была и герань с ярко-красными цветочными гроздьями, и колокольчики - крупные, ярко-синие, и нарядные незабудки, и еще какие-то пестрые цветики, названия которых я не знал.
      В комнате ничего лишнего - небольшой столик, покрытый вышитой скатертью, два стула, у входа сундук. Вот, пожалуй, и все. Чего-то все-таки не хватало, и я догадался: нет кровати. Где же девушка спит? Не на сундуке же! Я, извинившись, спросил об этом у Мэри. Она засмеялась. Дотронулась до сундука здесь постель, и показала на стенку - а здесь пристегнуто ложе.
      Была еще тумбочка, украшенная сверху вязаной салфеткой. А на ней, к своему удивлению, я вдруг увидел старую знакомую - начищенную до блеска керосиновую лампу. Я приложил палец к губам, как это делал Роб, поднял лампу и, сопровождаемый недоуменным взглядом Мэри, вынес во двор, поставил под единственным облетевшим деревом. Пусть записывает рулады ветра и прочие дворово-уличные шумы. Вернувшись, внимательно осмотрел все предметы в комнате и объяснил Мэри: не хочу, чтобы Карл нас подслушивал. Предпочитаю свободное изъяснение, без умалчиваний и настороженности. Мэри опустилась на стул и, сложив руки на коленях, как примерная школьница, изумленно наблюдала за моими действиями. Потом она сказала, что я, наверное, чересчур мнительный: не такой уж плохой человек господин Карл, а если глубже разобраться - даже замечательный. Пример тому - она сама. Кому нужна была девочка-сирота? У всех своего горя хватает. А господин Карл создал для нее все условия, предоставил жилье, обеспечил работой... Конечно, человек он необычный, сложный, но это не значит, что плохой...
      Да, трудно будет переубедить девушку. По всему видно, она Карлу во всем доверяет. Я высказал эту мысль вслух и услышал подтверждение. И еще я спросил: значит, она с ним делится, обо всем ему рассказывает, особенно по интересующим его вопросам? Мэри утвердительно кивнула: да, это даже входит в ее обязанность. Значит, продолжал я, о нашем разговоре она тоже... донесет?
      Мэри смутилась. Донесет? А если это нужно для дела?
      В опасное русло повернул разговор, может привести к разрыву... А так не хотелось вражды, даже размолвки; девушка, я чувствовал, еще многого не видела, а то, что видела, объясняла чужими, не выстраданными словами... И самое главное - по неведению, по наивной доверчивости верно служила самым оголтелым врагам человечества...
      Ну что ж, говорю я, не буду разубеждать в том, к чему вы привыкли. Однако я не смогу быть с вами откровенным до конца. Почему? Да потому, что мои слова станут известными Карлу, и многих хороших, настоящих людей приговорю к смертной казни.
      Мэри покачала головой. По ее мнению, я опять преувеличиваю. Она молча вышла на кухню и застучала посудой. Появилась опять и объявила, что сейчас будем обедать. Поставила разогревать.
      Мэри попросила объяснить - ей не совсем понятно, почему я вынес лампу.
      - В ней записывающее устройство.
      - Вы, наверное, помешались, - усмехнулась она. - Шпиономания какая-то...
      - А вы проверьте. Ну, нечаянно уроните, разбейте. На всякий случай и в сумочке своей покопайтесь. Пудреницу осмотрите и все другое. А лучше всего покопайтесь в себе. Вы найдете такое, очень важное, на что до сих пор не обращали внимания.
      - Давайте договоримся, - попросила она. - Не нужно меня агитировать.
      - Нужно. Иначе вы опять попадете в чернильницу.
      - Теперь не попаду, - улыбнулась Мэри. Она принесла хлеб, наполнила две тарелки супом. Пригласила к столу.
      - Ешьте. Вы первый, кто пробует мою кулинарию.
      Я с удовольствием вычерпал душистый, вкусный бульон с белоснежными дольками картофеля и поблагодарил девушку.
      - У вас есть друзья?
      - Да, один есть.
      - Расскажите. Не бойтесь, - добавила она. - Все останется между нами.
      Мне было по-настоящему хорошо. Человек мне верил и я верил человеку. Я видел в нем его лучшее предназначение и не сомневался, что его душа раскроется до конца.
      Я начал рассказ о Робе. О его трудной жизни. О невесте, которая стала женой богача. О его бедных родителях, которые до сих пор стараются помогать сыну. О бесконечных преследованиях. О том, что господин Карл очень боится этого человека и повсюду ищет его - опаснейшего историка...
      О многом мы еще переговорили. Я даже рассказал о странном карловском глобусе со светящимися точками и продовольственном складе. Мэри была поражена этим почему-то больше всего. Она и не подозревала! Хотя десятки раз ходила мимо железных ворот и не один раз была в библиотеке...
      - Все, - резюмировал я. - Теперь я полностью в ваших руках.
      Уходил с хорошим настроением. Я не помнил, когда мне было так легко. На прощание я осмелел и галантно поцеловал девушке руку.
      Лампу, естественно, вернул на прежнее место. Размышляя потом о событиях прошедшего дня, перебирая в памяти долгий разговор с Мэри, я вдруг испугался: не изменится ли резко поведение девушки после всего, что она узнала? И на другой день, входя в карловскую приемную, я прежде всего изучающе посмотрел на Мэри. Нет, изменений не находил. Не считать же ее более теплое приветствие признаком грядущих роковых перемен. Я и сам стал более внимательным, разве это не естественно после вчерашнего...
      Мэри сказала, что господин Карл не совсем себя хорошо чувствует, он хотел бы поговорить со мной у себя, в домашних условиях. Он просил справиться, не стеснит ли меня столь необычная форма приема. Я ответил, что весьма благодарен за высокую честь, и зашагал вслед за девушкой. Спустились на первый этаж, и Мэри шепнула: здесь живет господин Карл. Весь этаж - его, так сказать, квартира. И добавила, что вечером будет ждать меня.
      Вслед за Мэри, по сплошным коврам, я медленно, по-кошачьи неслышно двигался по лабиринтам комнат, удивляясь, как ловко девушка находит дорогу. Она, судя по всему, здесь бывает нередко...