Бездомный.

В отличие от Александра Ткачева бомж Валера был прагматиком. Таким прагматиком, что дальше некуда. Да и как не быть прагматично настроенным посреди нелегкой жизни бездомного бродяги? Тут друзей нет, окромя конечно поллитры дешевой сивухи – райского нектара для каждодневной нирваны.

Бомж Валера обитал наверху и мог справедливо считать себя выше всех остальных – логовом его стало чердачное помещение под самой крышей панельного дома. Здесь проходили трубы отопления, было тепло, сухо и почти не имелось проблем. Для бомжа здесь был просто рай.

И этот рай Валера оборудовал самостоятельно. Была здесь кровать – настоящая, с ржавой продавленной сеткой. И матрас тоже был, и печурка буржуйка хитроумно выведенная сквозь потолок на крышу. Было здесь еще два окошка – подслеповатых и залитых белилами, через которые можно было наблюдать за землей или, по желанию за небом, ход на крышу – тщательно замаскированный от посторонних глаз, и битый раскладной туристский столик, на котором утраивали трапезу.

Попасть сюда можно было через крышу. Или поднявшись по ступенькам снизу – но для Валеры этот путь отпадал, потому что консьержка его ненавидела и всячески пресекала попытки проникнуть с улицы. Особенностью же соседнего подъезда было то, что консьержки он не имел. Обходясь нейтральным к посетителям кодовым замком. Именно через этот подъезд и ходил жилец чердака и его посетители.

Впрочем, консьержка была не самой большой неприятностью в жизни бомжа (а таковых у него было так много, что по настоящему неприятными считались лишь наиболее тяжелые случаи). Была еще зима – когда холодно, мокро и совсем нечего жрать. Была милиция, которая зимой совсем зверела.

И были еще крысы. Вот крысы – это самая настоящая проблема. Валера крыс ненавидел. А те его обожали.

Хотя бомж Валера и не был зоологом (и вообще начитанным человеком – его образование свелось к девятилетнему просиживанию штанов за партой очень средней школы), он был уверен, что крысы должны жить внизу. В подвале, под половицами. Ближе к земле – к разветвленной сети канализации, что скрывается под землей. Зоолог наверняка бы согласился с Валерой в этом.

Но крысам было плевать на зоологов, они упорно жили здесь. На самом верху многоэтажного дома. И каким образом они сюда добираются оставалось тайной покрытой мраком. Что они здесь нашли, помимо очевидно несъедобного бомжа – тоже.

И, как полагается порядочным крысам – они гадили. Грызли бесценную Валерову утварь, оставляли пахучие экскременты в тщательно выскобленной и подготовленной для еды посуде, дырявили резиновую, почти целую обувь, и, что самое главное уничтожали съестные припасы. Зачастую полностью.

Еще они мерзко пищали по ночам, и иногда даже среди ночи он чувствовал их маленькие когтистые лапки у себя на груди. Но это были мелочи не стоящие внимания.

Так или иначе, маленькие серые бестии считали себя полноценными хозяевами в этом роскошном пентхаузе на самом высоком этаже панельной многоэтажки, и Валере иногда казалось, что они его просто терпят. Во всяком случае, крыс было столько, что открытая битва «бомж Валера против Полчища крыс» вполне могло закончиться в пользу последних.

Да, он пытался их извести. Он даже потратил бесценные, предназначенные на водку и для водки деньги на покупку крысоловок с мощными пружинами. Он купил их десять штук и заставил все углы – он был настойчивым, этот Валера.

Той же ночью его настойчивость оказала свои плоды – пришедший под вечер приятно пьяный, он с порога попал в первую мышеловку, и метаясь, подвывая от боли, по комнате, не успокоился пока не собрал почти все.

Крысы остались, а Валера два дня вообще не мог ходить. Друзья смеялись, но никто из них даже не пытался принести ему поесть. Это лишний раз доказывало, что друзей у Валеры, в общем-то, нет.

Возможно, из-за голодухи его посетило еще одно озарение. И он купил яду.

Тщательно перемешал в миске с обычным продуктом и выставил на столик, как приглашение.

Пришедший под утро приятно пьяный бомж по кличке Синявый увидел не тронутую крысами дармовую закусь и с благодарностью ее принял. После чего действительно посинел и Валере с друзьями пришлось тащить его через крышу на улицу, где его положили на самое видное место. Синявый пролежал до вечера, но из вредности не помер, однако походы свои к Валере оставил.

Тоже мне, друг называется!

Определенно, групповой интеллект крыс в данной ситуации оказался сильнее мозговой деятельности отдельно взятой человеческой единицы. Пусть даже и не самой выдающейся.

Очередную мысль подал Валере Костя Слюнявчик – еще один забулдыга, обретающийся в здешних краях еще с самой перестройки. Бездомная жизнь научила Костю мыслить нестандартно или не мыслить вообще.

Валера хорошо помнил этот момент.

Его пентхауз был полон гостей. Помимо хозяина и уже упомянутого Слюнявчика на чердаке обретались звероватого вида бомж Волчок и королева бала – Манька, бездомная тетка далеко-за-пятьдесят. Она, впрочем, никакого участия в разговоре не принимала по причине глубокой отключки.

Ну, и само собой были крысы. Шныряли где-то по углам. Попискивали.

– От твари!!! – сказал бомж Валера со своего матраса, – житья не дают, паскудники.

– А че те Валер? – вопросил Слюнявчик, – ты бы их ловил, да жарил. Из них знаешь какая закусь?

– Говорят, они мертвяков под низом едят, – вставил Волчок.

И уставился прозрачным пустым взглядом на столик, который украшали три бутылки поддельной водки и многочисленные следы предыдущих попоек. Волчок был немного не в своем уме, но беды из этого не делал. Да и в принципе он был нормальным мужиком – только во время полнолуния находило на него – начинал кидаться на людей и вопить, что он оборотень. Но опять же, за день до приступа обязательно окружающих предупреждал.

– Ну ты сказал, Волчок, – молвил Валера, – Да и не буду я их жрать. Мне их извести надо.

– А мышеловки пробовал? – спросил Слюнявчик.

Бомж Валера вздохнул. Волчок разлил воняющую сивушными маслами бодягу под мутным граненым стаканам (настоящим ветеранам денатуратных попоек), и кивнул Слюнявчику – посмотри, мол.

– И яд тоже? – продолжил Слюнявчик и сунулся к буржуйке, к черному промасленному противню, на котором, фырча и шкворча, жарилось сегодня коронное блюдо вечера – бездомная дворняга, самолично отловленная сегодня Волчком. От животного осталось мало – несколько бесформенных кусков темного мяса.

Слюнявчик поворошил куски гнутой алюминиевой вилкой, и пустил слюни – мутные и тягучие, как брага в граненых стаканах. Со смачным шлепком шлепнулись эти следы человеческой жизнедеятельности на пол и расплылись там темными каплями. Никто на это внимания не обратил – Костю потому и прозвали Слюнявчиком, что контролировать он себя не мог. Зато мысли подавал дельные.

– Есть способ, – сказал он.

– Ну? – спросил Валера.

– Берешь ведро. Ставишь доску. А по ней, родименькой, жратву разбрасываешь, чтобы как дорожка получилась. Крыса идет, видит ее – и начинает подбирать, и все выше-выше и выше. А потом доска перевешивать – едрить – и тварь в ведре.

– А назад?

– Что назад? Назад у ней мозгов не хватит. Это тебе не Волчок – универов не кончала.

Тут то ты ее и захомутаешь!

Пораженный глубиной Слюнявчиковой мысли Волчок подвинул тому стакан, который был тут же схвачен и употреблен. Слюнявчик крякнул, утер благодарную слезу.

– Хитро! – прокомментировал Валера. – Вот сегодня и попробую.

– Пробуй, – сказал радушно Костик, – тока наказ. Как тварюгу отловишь, ты ее нам отдай. Мы ее на закусь пустим, хвостатую.

– Не вопрос!

И вечер продолжил, становясь с течением времени все благостнее и доброжелательнее. И лишь к вечеру случился небольшой скандал: часов в десять Манька продрала очи и, ничего не соображая, потянулась к собаке. Пока заметили – половину уже умяла, стерва! Били ее втроем, с гиканьем и нерастраченным чувством справедливости, а как дергаться перестала, вынесли на крышу – на свежий морозный воздух.

С тем и завершили. Слезно распрощались, а Валера приступил к осуществлению смелого научного эксперимента.

Ведро, доска, попытки создание сложной геометрической конструкции трясущимися руками.

В конце концов, ему это удалось, и с чувством выполненного долга Валера заснул, завалившись на пожелтевший от многолетней грязи матрас.

Закончился старый день и начался новый. Такой, как и все предыдущие. Бомж Валера все равно их не считал – какой смысл считать, если они похожи друг на друга как близнецы?

Тяжкое начало и буйное хмельное завершение. А между ними собирательство и подтверждение своей территории.

Неолит все еще с нами. Стоит рядом в оборванном ватнике и дышит перегаром – надо только уметь заметить.

Валера отодрал чугунную свою башку от матраса и вгляделся в мутную оконную даль. Шел снег – крупный, пушистый, уже по настоящему зимний. Этот не растает, как предыдущий.

Это уже хозяин, на ближайшие два-три месяца.

Сейчас самое главное отыскать заботливо оставленную с вечера заначку – без нее жизнь не жизнь. Валера рывком поднялся и зашарил вокруг в поисках бутыля. Рука его задела одинокое оцинкованное ведро и то сдвинулось со странным скрежещущим звуком.

Валера удивленно замер. Память о вчерашнем потихоньку к нему возвращалась. Ну конечно – гений все-таки Слюнявчик – ловушка сработала! Доска вертикально торчит из ведра, рапортуя о выполненной работе. Кусочки снеди разбросаны вокруг.

А в ведре что-то царапалось.

Крыса была там – попалась в хитро настроенную конструкцию!

– Попалась, тварь! – резюмировал бомж Валера удовлетворенно. Тяжкое похмелье вдруг как-то отошло на задний план, а день словно посветлел – еще бы, такой подарок с утра.

– "Я убью ее не сразу, нет" – размышлял Валера, ковыляя к ведру, – «Пусть сначала помучается как следует. Подольше, как меня изводила, гадина! А как прикончу, отдам Косте, заслужил!»

Посмеиваясь и воздавая хвалы хитроумному Слюнявчику, он добрался до оцинкованной посудины и заглянул внутрь. И снова замер. Лицо его удивленно вытянулось.

Воистину сегодня был день сюрпризов.

Ловушка сработала как надо, вот только поймала она не крысу. Вместо здоровой, серой, когтистой бестии с чешуйчатым хвостом и желтыми зубами со дна ведра испуганно взирало совсем другое создание. Больше всего оно напоминало кролика, который воле судеб лишился своего главного украшения – роскошных ушей. Да и цвет у него был какой-то странный – белые и черные пятна перемежаются на длинной шерсти.

Зато все остальное вполне сохранилось – круглые темные глазки, умильный розовый нос, что все время морщится и нюхает воздух, крошечные, совсем кроличьи лапки с розовыми коготками.

Непонятная зверюга. Но симпатичная, надо признать.

– Ты кто? – спросил Валера. Это было глупо, но ничего другого с утра в голову прийти и не могло.

Розовый нос сморщился, глаза-пуговицы испуганно мигнули. Приоткрылся маленький ротик, явив свету два ослепительно белых резца.

– Чук! – сказал зверек, – Фыр!

– Ага, значит Чук – произнес Валера, – А где же Гек?

– Фыр! Тц! – сказал зверь и засучил лапами по гладкой поверхности ведра, пытаясь выбраться. Он явно хотел на свободу.

– Ну нет, родной, – сказал Валера, оглядывая зверушку, – никуда ты не пойдешь. Попался – сиди.

Зверек только фыркнул негодующе. Он вполне подходил под расплывчато-инфантильное определение «какая прелесть!»

Ну не убивать же такое? Все кровожадно-похмельные Валерины мысли куда-то подевались.

Убить такое создание, это все равно что изрезать своего любимого в детстве плюшевого мишку – жалко до слез.

– Что же мне с тобой делать, а, Чук? – спросил Валера – отпустить? Так ты ж в роде зверь не дикий. Может, сбежал от кого?

Создание сновало внутри ведра, поднималось на задние лапы и начинало забавно сучить передними, будто умоляя бомжа Валеру достать его из этой страшной ловушки да отпустить на все четыре стороны. Теперь стало заметно, что зверушка сильно отощала – шерсть топорщится клочьями, тусклая.

– Да ты, наверное, жрать хочешь! – решил Валера, – а что такие как ты жрут?

Он добрался до столика, разгреб пустые бутылки и поднял со столешницы высохшую обертку от дешевого колбасного паштета. Наклонился над ведром и предложил ее Чуку.

Тот негодующе фыркнул и в ужасе подался подальше от повисшего в воздухе сомнительного лакомства. Валера понимающе кивнул – сам он тоже не стал бы такое есть.

– А может, – сказал он, – Ты траву ешь? Ты ж вроде кролика.

Травы в жилище Валеры не оказалось. Да и не могло ее там быть. Там и из еды то наличествовала только вышеупомянутая шкурка – деликатес для мух, да только откуда им взяться в начале зимы?

– Вот что Чук, – сказал Валера, – сиди пока здесь, а я сбегаю за зеленью какой нить.

Капустой. Против капусты не возражаешь?

Чук не возражал. Возможно, его сейчас волновали совсем другие проблемы. Бомж Валера нацепил штатный свой ватник – защита от холода и чужих бьющих конечностей – и поспешил на улицу.

Забылся, пошел сдуру не через крышу, а вниз по ступенькам, и у самого выхода наткнулся на консьержку. Нажал на кнопку замка, провожаемый ее ледяным ненавидящим взглядом – бомжей она не любила особенно сильно – и вывалился в кружащую пушистыми хлопьями серость. Зима, зима – вон уже какие сугробы намело, таять не успевают. Да и вообще уже не растают – до весны.

Возле подъезда – белое на белом – лежал квадратный запечатанный конверт. И не видно бы его было, если бы не яркая марка в правом углу. Валера покосился на письмо, а потом проследовал мимо – нелюбопытность залог выживания в городских джунглях.

Купил капусты в ярком продовольственном бутике, что светился как одинокий маяк посреди кружащего бело-серого снегопада.

На обратном пути он вспомнил, где он уже видел такое создание. Ну конечно – золотые школьные годы, пионеры, форма, юннаты, живой уголок. А в клетке вот такой зверь обгладывает капустный лист.

Это морская свинка. Чук – это довольно крупная морская свинка. Создание, кстати, весьма нежное и уход за ним нужен.

Валера топал сквозь снегопад, бережно прижимал к груди кочан капусты – травку, еду, впервые за много лет купленную не для себя. Странное какое-то ощущение – в этот серый унылый день бесповоротно наступившей зимы бездомный и никому не нужный Валера вдруг почувствовал, что больше не один. Ощущение это пришло внезапно и сильно – теперь его дома ждут.

Вот он идет с дурацким капустным кочаном, а дома остался Чук – голодная и одичавшая морская свинка, которая ждет, чтобы ее накормили. И без его, Валеры, животина эта, скорее всего, сдохнет.

Маленькое пушистое создание по глупости попавшее в ловушку для крыс, требующее заботы и ухода. Давным-давно Валера не заботился ни о ком, кроме себя. Он был величайшим эгоистом, как и все бомжи, которые хоть и сбиваются в стаи, всегда держать между собой дистанцию.

Неловкая и неумелая улыбка появилась вдруг на одутловатом, изрезанном морщинами лице Валеры. Он шел сквозь снег и улыбался, и думал о чем-то своем – и настолько погрузился в эти свои заоблачные думы, что когда из снегопада возник вдруг пьяный вдрызг Слюнявчик и окликнул его – даже не заметил этого. Его ждали дома.

От капусты Чук отказался, в очередной раз, шарахнувшись прочь. После некоторых раздумий Валера пришел к выводу, что животина просто боится его, такого большого и страшного. Он оставил капустные листья в ведре, и стал наблюдать с некоторого расстояния. Чук тыкался носом в листья, испуганно отскакивал, гневно фыркал.

– Э, братец, да ты совсем дикий, – произнес Валера с улыбкой – ну да ничего, привыкнешь. Все привыкают.

Память его словно освобождалась от шор – столько давно забытого всплыло вдруг из этих замутненных повседневностью глубин. Много лет назад маленький мальчик из неблагополучной семьи по имени Валера читал книжку. Она называлась «друг воспитанный тобой» и была про собак. Про воспитание собак. Нежность, любовь, доброе отношение – и ты воспитаешь себе друга, а не безвольную, выполняющую любую команду и страшащуюся тебя тварь. Валера решил, что-то, что подходит для собак, годится и для морских свинок, пусть и не в полном объеме.

– Дикий ты Чук, – повторил он, глядя, как его новый пушистый жилец мельтешит в своем ведре, – Но я тебя приручу. Будешь ты у меня ручной.

И с этого дня жизнь бомжа Валеры переменилась – тягучая череда бессмысленных заполненных алкоголем и собирательством дней осветилась изнутри возникшей неожиданно целью. И откуда-то взялись силы, жизненная энергия, чтобы эту цель достичь. Пропала вялость и апатия – словно и не вел столько лет растительное существование.