Действо

Старик ждал письма, но так и не получил. Народ на площади потихоньку рассасывался, мутанты качались на ветерке как диковинные сумрачные мобили. Горожане говорили Полякову спасибо, и храни тебя Бог, и ты там поосторожней в пустыне, и я счастлива, от того, что еще есть такие люди как вы.

– Я слышал, вы в Гробницу собираетесь? – спросил старик.

– Именно, – произнес Водила, – письмо туда есть.

– Это ж, кому?

– Как кому? – спросил Поляков, – там же живут.

– Вы что не знаете? – сказал старик, – туда с неделю как нагрянули Мусорщики и почти всех вырезали! А кого не вырезали, отправили на работы.

– Вот черт, не ожидал, – сказал Водила, – совсем ведь страх потеряли. В наглую лезут!

– Из города обещали вроде прислать солдат, – произнес старый горожанин, – но то было с полгода назад.

Четыре письма так никто и не забрал. Адресаты были или мертвы, или затерялись в круговерти строящихся и тут же вымирающих городов.

Константин получил еще несколько писем, и провожаемый добрыми пожеланиями багги покинул город. Люди махали ему вслед, кое-кто плакал, потому что с уходящим автомобилем обрывалась их последняя ниточка связи с внешним миром. Радиоприемники давно не работали – висящая высоко в облаках, пропитанная жестким излучением пыль не пропускала никаких волн.

Справа тянулась мертвая лента реки Куманики, справа стал громоздиться красноватый, изрезанный трещинами массив. Солнце приобрело оттенок красный металлик и сползло к горизонту. В наступившей полутьме миновали несколько городов призраков – пустынных, и вместе с тем полных сумрачной жизни.

Ночью опять пришли волки – трехглазые, с чешуйчатыми крысиными хвостами. Передние лапы у зверей срослись в одну уродливую, многосуставчатую конечность, а задние были неимоверно удлиненны, как у кенгуру. Под мутным светом луны они сновали подле палатки, пока Ганнслингер не застрелил троих. Но и после этого их глаза (красные, а не зеленые) то и дело возникали из душной, пропитанной пылью тьмы.

– Так все-таки, что будем делать с Гробницей? – спросил Водила.

– Письмо, – сказал Поляков, – мне кажется оно чем-то важно.

– Но не Мусорщики же в получателях?

– Нет, оно… внутрь.

– В Гробницу? – сказал Ганнслингер, – вот это да.

– Не боишься?

– Мы же курьеры…

На вороненом металле пулемета сконденсировалась роса. Но долго не удержалась – испарилась тяжелым, пахнущим аммиаком, паром. Утренние часы прошли в пути. Поляков задремал на своем пассажирском сидении, а Водила все гнал и гнал через Мертвые земли, и странные чешуйчатые создания, потревоженные шумом двигателя, высовывали из нор уродливые морды и провожали машину желтыми бессмысленными глазами.

К полудню стукнула задняя рессора, и Константин с Водилой устало матерясь, битых полчаса вправляли ее на место. Ганнслингер в это время прикрывал их из стрелкового кокпита, водя стволом пулемета по запыленным, выжженным солнцем скалам, в которых наблюдалось какое-то шевеление.

Потом снова поехали, миновав развилку, где тракт и русло реки расходились, и дорога уходила в самое сердце Мертвых земель.

А через час повстречали первого демона.

Он возник у самого горизонта – грузная, высокая тень, и вдруг очутился совсем рядом, словно расстояния для него не существовало. Демон был огромен, метров пять высотой, явственно антропоморфен и фигура его сделал бы честь любому культуристу. Туго натянутая кожа была ярко алого цвета, золотистые глаза с вертикальным зрачком сияли под роговыми щитами век, а голову украшали два витых рога, цвета старой слоновой кости. Длинный раздвоенный хвост волочился за демоном по пыли, а в руках тварь держала два меча с зазубренными лезвиями и хитрой резной гардой. Демон глухо ревел.

Поляков еще не успел соорентироваться в происходящем, как Водила уже дал по тормозам, останавливая багги. С визгом колеса крутнулись назад, разворачивая машину правым бортом к демону.

Ганнслингер не медлил – качнувшись в своем кокпите, он развернул пулемет в сторону твари и звучно поставил его на боевой взвод.

Демон попер вперед, занося меч – все тело твари дышало неимоверной силой, а меч он держал так, что не оставалось сомнений – он опытный фехтовальщик. Трехпалые лапы гулко топали по пыли. Мышцы ходили как шатуны. Тварь еще раз взвыла, как, наверное, могли бы выть сгинувшие поезда, так, что заглушила даже завывание двигателя багги.

А потом все перекрыл дробный рокот пулемета. Первая же очередь, пущенная с близкого расстояния, без остатка вошла в тело демона. Красная кожа лопалась, пули вонзались в плоть, в воздух взлетали оторванные кровоточащие чешуйки. «Дегтярев» работал без остановки, орошая пыль потоком поблескивающих на солнце латунных гильз. Демон наступал, а Ганнслингер все стрелял и стрелял, и свинцовые подарки из старых времен делали огромные, кошмарные воронки в теле твари. Зазвенел, а потом переломился один из мечей, а следом под напором крупнокалиберных пуль оторвалась левая рука.

Водила дал газ и багги рванулся назад, загребая пыль своими большими колесами с высоким протектором. Передок машины припадочно подпрыгивал на кочках.

Демон заорал, но вопль был уже не тот. Тварь была похожа на решето, ее пробивало насквозь и кровоточащие куски жесткой шкуры оставались позади. Три заряда вошли в правую глазницу и оранжевый глаз лопнул, а потом пули, звонко пробив толстый череп, застряли в маленьком мозгу твари.

Демон сделал еще шаг и рухнул. Пыль взлетела столбом, а потом осела, пропитавшись брызжущей в стороны кровью. Когтистые лапы бессильно скребли по земле. Меч воткнулся в грунт и торчал, покосившись, наподобие очень старого надгробья.

Багги снова встал, а потом подкатился поближе и Ганнслингер высадил еще одну очередь в голову отходящего демона. «Дегтярев» замолчал, и слышно стало, как потрескивает нагревшийся корпус.

– Готов, – сказал Водила.

– А то, – молвил Ганнслингер, и погладил пулемет, – этот агрегат еще никто не выдерживал.

Чудовище еще раз спазматически дернулось и с утробным стоном испустило дух. Со стороны могло показаться, что тварь пропустили через камнедробилку – живого места на туше не было.

– Дикие их боятся, – сказал Поляков, – у них стрелы, мечи. Не могут даже как следует просечь шкуру.

– Когда ни будь и мы будем опасаться, – произнес Водила и тронул багги, непочтительно проехав демону по сплюснутой морде, – таких огнестрелов немного осталось. Еще поколение-два и совсем не останется.

Через полчаса уродливо раскоряченная туша демона исчезла с горизонта.

"Здравствуй Маша. Вот решилась я тебе написать, хотя глаза уже не те, да и руки подводят. Ты мне все не пишешь, не звонишь, я хотя и знаю, что от вас к нам звонить дорого, а ты все-таки позвони, уважь подругу.

Посылка твоя дошла, но денег в ней не оказалось. Уж не знаю, кто их взял, может почтальоны, а может из вагона украли – говорят на перегоне возле урала целые банды хозяйничают – чистят составы. Может кто и забрал. Ну да Бог ему судья, главное письмо дошло. Письма, они всегда доходить должны.

У нас все как обычно, а может быть немного хуже. Свет вот, отключают, так, что сидим в темноте, а вечером жгем свечи, прям как в старину. Народ у нас сметливый, когда газ отключили понакупали обогревателей электрических. Грелись. Ну вот им теперь незадача, как говорит младшая внучка – «облом».

Что же до нас, то мы греемся по старинке печкой-"буржуйкой", тепло, только за дровами далеко ходить приходиться. Власти обещали к январю мазут подвести, да вот беда, танкер, что топливо вез, наткнулся на мину, что с прошлого конфликта тут плакал и пошел ко дну. Так, что, наверное, мазута нам не будет.

Бывает, грущу я. Тяжело. Виталик, внук, школу закончил, а в институт идти не желает, говорит слишком это все умно. Лежит на диване, ничего не делает. Гляну я на него, Маша, ну вылитый отец – такой же непутевый. А тот все сидит. Мы с дочкой ходим, носим ему передачи, он их берет, да кажется мне, что у него там все отбирают.

Очень боюсь, что Виталик по его стопам пойдет. Но, может обойдется. Сосед, Федор Михайлович его обещал пристроить дрова колоть, для богатеев. Работа тяжелая, ну и пусть, зато из него человека сделает!

Сама я ничего. Артрит мучает, когда холодно, но внучка мне пояс достала из собачьей шерсти. Шерсть я узнала – видно соседям внаклад стало содержать своего Тузика. Но теперь зато тепло.

Внучка у меня вообще умница. Помогает, работает за троих, учится в кулинарном техникуме на повара. Замуж бы ее, а не за кого – кругом пьянь да рвань. Когда свет есть, смотрим телевизор. Новости все не очень. Очередной конфликт, подожгли нефть. Как там у вас, в центре, тихо? А то над нами, то и дело самолеты летают. Не гражданские военные – воет так, что сервант дребезжит. Боюсь, как бы не было опять войны.

Оп! Опять свет отключили. Свечку зажгла. Тяжко стало. А помнишь, Маша, как мы институт кончали? Какие были времена золотые. Вся жизнь впереди, а главное, не боялись ничего.

Как ты там? Напиши, обязательно! Как Михаил, не пьет? А Виктор как, не забрали еще в армию? Передай мой привет Анечке, скажи, чтобы росла большая и такая же красивая, как мама. Настасья как, все такая же беспутная? И всем остальным передай наилучшие мои пожелания и поздравление с новым годом, да боюсь, пока письмо дойдет, у вас уже весна наступит.

Ну и пусть. Главное, что дойдет.

До свидания. Всегда твоя подруга Ирина".

Вечером снова пошли мертвые города – сделанные руками людей, но в этой вымершей пустыне казавшиеся чем-то далеким и неизмеримо чуждым. Фанерные щиты трепал ветер, хлопали двери и незапертые ставни окон – а общий угластый, рваный силуэт, выделялся на фоне тусклого заката, и казалось, город сделан какими-то гигантскими насекомыми, так, словно взорванный изнутри муравейник. Голые балки, скелеты на улицах под слоем красноватой пыли.

Второй город не был пустым. Он был заселен дикими. Тракт нырял в центр городишка и выходил с другой стороны, а по бокам вздымались причудливые песчаные кряжи, полные выточенных ветром замысловатых барельефов.

Дикие были здесь. Выползли на шум двигателя – скорченные, перекошенные, невообразимо уродливые, они преграждали путь машины, тянули изуродованные конечности в жалостливо агрессивных жестах. Та часть, что поздоровее, похватала, палки, камни, примитивные мечи из сырого железа. Дикие невнятно выли, лающе переговаривались друг с другом.

Ганнслингер застрелил троих, а остальные разбежались, испугавшись пулеметного грохота.

Но и тогда их фигуры возникали то справа то слева от набравшего скорость багги, а кто-то даже пытался ухватиться за раму.

Из-за опасного соседства решили не ночевать, а гнали до рассвета, и когда солнце соблагоизволило пролить серый свет на сморщенное лицо мира оказалось, что курьеры достигли Захоронений.

Унылые пустоши тянулись по сторонам, но слева они, казалось, заросли диковинным металлическим лесом. То были надгробия – стальные, мраморные, бетонные, пластиковые, и самые последние, деревянные. Здесь были те, из прошлого мира, который сгинул ныне безвозвратно. Они лежали вместе – друзья и враги, братья и сестры, отцы и дети, навсегда упокоившие амбиции своего времени под слоем пропитанной излучением пыли.

Тогда погибло много, очень много – ныне те, кто остался, лишь жалкая горстка, кучка муравьев из залитого водой муравейника. Много-много людей, лишь глянув на Захоронения своими глазами, можно было осознать, как много их было. Исполинское кладбище, самое большое в этом краю, да и на всем материке тоже. Самое большое по нынешним жестоким временам, но и самое большое по старым временам тоже! Глядя на проносящиеся мимо стальные, причудливые растения, еще хранящие по прихоти судьбы лица давно сгинувших людей, Поляков подумал, что это, наверное, и есть самое грандиозное строение за время существования человечества. Площадь Захоронений никто не измерял, опасно, да и не нужно это было. Просто километры и километры надгробий. Захоронения.

Обитала здесь нечисть, что пришла в мир после того, как погибли ныне лежащие здесь люди. Нечисть гнездилась в склепах, питалась древней мертвечиной, и любила откушать заблудших путников, но таких год от года становилось все меньше.

Дикими нечисть брезгала. Или, как предполагали некоторые, просто была с ними в родстве.

По непонятной причине вездесущая пыль не заносила надгробия. Так они и оставались вечным укором проезжающему люду. Отсюда рукой было подать до Гробницы – места наиболее гнусного во всех Мертвых землях.

Но Константин все же уговорил Водилу притормозить у края кладбища, а потом, выйдя из машины, зашвырнул далеко в Захоронения четыре письма, владельцы которых их не дождались. Может быть дикие, некоторые из которые еще могли читать, подберут эти пахнущие людским духом цилиндры и отнесут на могилы адресатов. Была у диких такая манера.

Гнали вдоль Захоронений несколько дней. По ночам было беспокойно – на кладбище кто-то выл, печально и заунывно. И трехлапые изуродованные волки сновали вокруг, шугались от выстрелов и снова возвращались, садились в отдалении и смотрели бельмастыми, гноящимися глазами на людей. А иногда скалились и было видно, что вместо зубов у них лишь голые, сизого цвета десны.

Впрочем, тракт был не мертв. Иногда встречались причудливые повозки, собранные из остатков давно умерших механизмов, в которые были впряжены местное подобие мулов – мелкокостная вырождающаяся скотинка. В возках сидели дикие – те, что еще не утратили разум, и эти были похожи на волков – столько же жалкие, они пытались убежать при виде багги, да издали потом грозили уродливым самодельным оружием. Полированное песком лезвие тускло блестело.

На третий день местность изменилась, вспучилась угрюмыми пологим холмами, что, возможно, и были когда-то горами, да неведомая сила прижала их, придавила к плоскому лику Мертвых земель, и, не выдержав тяжести, холмы оплыли, утратили мощь и несокрушимость.

Захоронения все тянулись, но теперь это уже был не сплошной массив самодельных надгробий, а все более редкие островки. Пыли здесь было поменьше, и в ней встречались катышки шлака цвета старой канифоли.

Иногда на холмах встречались странные каменные образования, торчащие из пыльнокаменной почвы как обломки зубов из десны. Формы были самые причудливые – казалось, их сотворила рука гениального безумца, но Поляков знал, что это был ветер. Ветер, возникший тогда, когда кончилась прежняя жизнь. Начавший существование на обломках, сгинувший и возродившийся вновь, как птица Феникс.

На ночь остановились в мелкой ложбинке с иссеченными эрозией стенами. Пыль сюда почти не залетала, и потому дно ложбины было густо покрыто колючкой. Поставили палатку.

Водила на ночь долго ковырялся в двигателе, а Константин читал письма. Да еще подолгу вертел в руках тяжелый цилиндр загадочного письма, место назначения которого – Гробница – древний заброшенный город, была совсем близка. До нее было подать рукой – через холмы, чуть в сторону от тракта. Ночью там было какое-то свечение, призрачное, бледное, Константин не мог определить его источник. Так и не отложив письмо, курьер заснул под привычно заунывный вой со стороны Захоронений.

Проснулся Поляков от болезненного тычка в шею. Дернулся, было, но тут же ощутил холодный металл. Ствол, стало быть. В подтверждении над ухом оружие звучно поставили на боевой взвод.

– Встаем! – бодро скомандовали сверху.

Поляков, внутренне содрогаясь, поднялся и встретился взглядом с обладателем огнестрела. Не дикий, человек. Лицо обветренное, одет в вытертую до белизны кожанку, перепоясан патронташами.

Мусорщик. Константин сжал зубы, потому что плен у Мусорщиков почти всегда означал скорый конец. Банда была дикая, отмороженная – да и какая еще могла быть в самом сердце Мертвых земель.

– Пошли, – сказал Мусорщик, и Поляков покинул палатку.

На улице было жарко. Воздух содрогался от рева моторов, криков, воплей – неказистых агрегатов собралось десятка два и разной степени убитости. И тут было полно Мусорщиков – по виду, сброд-сбродом. Здесь были люди, и дикие в жестяных доспехах, и мутанты с бледными, перекошенными лицами, и еще какие то твари. Воняло бензином, горелым маслом и грязью. Чуть в стороне от палатки несколько Мусорщиков методично пинали Водилу, а Ганнслингера уже вели, заломив руки.

Лениво отделав по ребрам, курьеров усадили в ближайший агрегат и вся свора погнала куда-то на запад. Впрочем, было ясно, куда – слухи о заселении Гробницы оказались на сто процентов правдивыми.

Гробница открылась внезапно – древний город на дне пологой котловины кишел как муравейник. Людей здесь было полно, вполне возможно, что даже больше, чем в дни его былой славы. На въезде путников (буде таковые найдутся) встречал перекошенный синий щит с надписью «Саров – 22 км». Что это означало, никто не знал, но считали, что так назывались ранее Гробницы. А 22 – количество людей в ней проживающих.

Поляков был в Гробнице дважды – оба раза по делу своей опасной службы. Но теперь город переменился – конгломерат порушенных кирпичных и бетонных стен пробороздила глубокая канава, постепенно понижающаяся к дальней своей стороне. Там, в обрамлении свежевырытой земли угадывались очертания какого-то строения. Рубленные, брутальные формы и повсеместное использование нержавеющей стали говорили о том, что строение осталось еще со старых времен.

В канаве копали и сейчас – множество людей и нелюдей, сосредоточенно орудующие лопатами. Вырытую почву вытаскивали в корзинах и насыпали достигшим уже трехметровой высоты курганом. На дальнем краю впадины громко тарахтел старенький экскаватор.

Мусорщики развернулись вовсю.

Курьеров препроводили в одну из вырытых в стенах котловины пещер – со стальной решеткой и песчаными стенами, в которую набилось человек десять. Все были измождены, с потухшими взглядами и стертыми до крови руками.

В пещере провели остаток ночи. Снаружи доносился однообразный шум перемалывания земли.

– Ночная смена, – сказал в ответ на вопрос Полякова заморенный мужичок по кличке Ханурик, – им хорошо, не жарко копать.

– А что копают? – спросил Водила.

– Ни что, а кто, – сказал Ханурик, – копает Плотный. А вместе с тем копаем мы.

– Кто это Плотный?

– Плотный – Мусорщик, главный Мусорщик, – сказал один из рабочих, сидевший у самой решетки, – он одержим.

– Да, одержим, – сказал Ханурик, – Плотный хочет выкопать Гробницу.

Народ закивал. Снаружи копали.

– Гробницу? – спросил Поляков, – но ведь город… вот он?

– Нет, – ухмыльнулся работник у решетки, – Он хочет вырыть настоящую Гробницу!

Изначальную!

– Вот это да… – сказал Водила.

Повисло молчание. Поляков осмысливал сказанное.

– Он, что псих, этот ваш Плотный?

– Ага, и еще какой, – ухмыльнулся Ханурик, – и завтра ты будешь копать для него.

Под утро пришел отвратного вида Мусорщик и швырнул Полякову сумку с письмами, процедив:

– Развлекайтессь.

Рассвет был встречен тяжким вздохом ночной смены. Она отправлялась на отдых, а также, не менее тяжким смены дневной, что пинками поднимали Мусорщики.

Всех новоприбывших выстроили в неровную колонну под палящим солнцем мертвых земель и каждому новобранцу вручили в руки лопату. Проинструктировать работников явился сам Плотный. Начальник раскопок был худ как скелет, при ходьбе его покачивал бриз из пустыни, облысевшую голову закрывала дурацкая панама – наследие старых времен. Одет Плотный был в некогда синий, а теперь выцветший до белизны комбинезон с загадочными надписями на спине – обычная униформа всех Мусорщиков. В глазах главы раскопок горел неугасимый огонь одержимости.

– Народ! – крикнул Плотный, надсаживаясь, – сегодня распорядок такой! С утра и до вечера освобождаем правый угол гробницы! Не ленитесь!

Копальщики выдали стон, после чего по команде шефа Мусорщики прошлись по строю раздавая тычки и пинки – утренний заряд бодрости. Кто возмущался – получал опциональное валяние в пыли. Плотный ждал.

– Бодрей парни! – крикнул он по окончании экзекуции, – мы найдем его!!!

Весь следующий день они копали. Дно канавы кишело людьми. Лопаты вгрызались в неподатливую землю, на голову сыпалась пыль, на землю капал пот. Насколько Поляков мог понять – исполинское здание было целиком скрыто в земле. Канава огибала его сбоку – по всей длине раскопок тянулась однообразная серая бетонная стена, без каких либо окон или просто выемок. Качество изготовление говорило само за себя – это здание было из старых времен. Большое здание, но маленьких тогда и не делали. Народ копал, освобождая все новые и новые участки стены. Жара давила. Кое-кто из рабочих отрубался и его оттаскивали в тенек, где он приходил в себя, после чего его снова отправляли копать.

Мысли путались.

– Как насчет обеда? – спросил Константин у Ханурика, долбившего каменистую землю рядом.

– Обеда? Здесь не бывает обеда. Здесь вообще ничего не бывает, кроме этой земли да стены. Жди до вечера.

Мутный закат курьеры встретили в полубеспамятном состоянии. В таком же была почти вся бригада. Среди людей слышались проклятия в адрес ночной смены, которая, по мнению многих, имела чересчур много привилегий. Появившийся откуда-то Плотный снова толкнул бодрую зажигательную речугу и был обласкан двумя десятками невнятных матерных ругательств. Снова заработали кулаки Мусорщиков, после чего смену отправили на отдых и ужин.

Только когда на замусоренный небосвод взошла крошечная, яркая луна и свет ее пал на обитателей темницы Поляков кое-как пришел в себя. Рядом в бессознательном состоянии лежал Ганнслингер. Водила сидел в отдалении, привалившись к стене. Вроде спал.

Константин поводил взглядом по спящим вповалку телам и увидел блеснувшие в лунном свете глаза Ханурика.

– Намаялся? – спросил тот.

– Угу…

– Это ниче, – произнес Ханурик, – толи еще будет…

– Это Плотный. Он и вправду ненормальный.

– Совершенно безумный! – с улыбкой сказал работник, что вчера сидел у решетки, он тоже не спал, – но тут вообще забыли, что такое норма.

– И вы не пробовали сбежать.

– Вокруг Мертвые земли, мужик! – сказал Ханурик, – здесь, у Гробницы, можно выжить. В пустыне – нет!

– Ох, – сказал Поляков и пошевелил рукой цилиндры с письмами, что со вчерашнего дня лежали на полу, – он что, собирается откопать Гробницу целиком?

– Зачем целиком? Плотный ищет вход. Во всех древних зданиях был вход. Их строили прагматики.

Поляков кивнул. Он тоже привалился к стене так, чтобы была видна луна. Так он и смотрел на нее, невидяще перебирая тяжелые конверты писем. Потом веки его смежились, но за миг до этого, ему показалось, будто над луной пронеслась какая-то смутная тень.

«Корова» – подумал курьер, засыпая, – «Снова перепрыгнула луну». Старый, старый стишок. Еще с ТОГО времени.

Утром их поднял неизбежный, как крик муэдзина с минарета, утренний вопль охраны.

Ночная смена, подвывая, заползала в пещеры. Плотный был свеж, и хорошо выспавшийся.

Зажигательная его речуга плавно обтекла сознание курьеров, но смысл был понятен и так.

Сжимая лопаты, все побрели копать.

День минул в жарком, тягучем, мареве. Слева была стена. Справа край канавы. Сверху было солнце, а снизу земля безропотно принимала в себя лопату. Ганнслингер на этот раз не выдержал и его, бесчувственного, отволокли в местную реанимацию в тенек. Через полчаса он уже угрюмо копал. Кто-то из новичков плевался, но потом у них кончилась слюна. Вся смена злобно завидовала одному из диких, у которого шкура затвердела костяными пластинками, пока Ханурик не сказал, что у парня отсутствует испарения с кожи, а значит, он в своих пластинах жарится как дичь в скороварке. Завидовать перестали, а кое-кто даже стал сочувствовать.

Между делом откопали угол здания – абсолютно ровный, после чего повернувшая на девяносто градусов стена продолжилась.

– Так держать орлы! – напутствовал Плотный, – гордитесь, ибо вашими скромные силами добывается Великое Знание!! Ибо вошедший в Гробницу обретет всякие благости и желания его исполнятся! Так завещали нам древние!

– А потом сгинули! – крикнул Ханурик и трое Мусорщиков заставили его вдоволь нажраться пыли.

Если бы в телах копальщиков еще оставалось хоть капля лишней влаги, они бы давно закипели от ненависти.

– Скажи Ханурик, – сказал ночью Поляков, – а что будет, когда Плотный найдет вход? Он и вправду получит, все то, о чем говорил.

– Получит, – кивнул Ханурик, – а потом его нагонят и он еще получит.

– Как это?

– Ты что, не знаешь? – копальщик придвинулся ближе к Константину, заговорил полушепотом, – правда, не знаешь о Гробнице и ее Проклятьи?

– Я знаю, что Гробница нехорошее место, но более конкретно…

– Демоны, приятель, – произнес Ханурик, печально, – откуда они взялись? Ты не знаешь?

Никто не знает… Но замечено верно – там, откуда ушли древние, всегда появляются демоны. А там, где древние умерли, не успев закрыть за сбой двери там… в общем, здесь как раз такое место.

– Так, что же будет, когда он откопает?

– Наверное, Плотный умрет, – просто сказал Ханурик, – и все, кто будет рядом, тоже. А я, на твоем месте, постарался бы отсюда сбежать, воспользовавшись суматохой. Ты же видишь, Плотный, он не оставит нас в живых. Мусорщики жестоки. Но сила древних еще более жестокая. И она сильнее их.

Перед сном Поляков достал из-за пазухи то самое письмо. Задумчиво покрутил в руках, любуясь лунным отсветом на металле. На торце цилиндра был выдавлен непонятный знак – то ли волчья, то ли собачья голова. И частокол странных полосок разного размера.

Старый конверт, очень старый.

И адрес: Саров – 22, улица Куусинена, корпус 2, здание номер 13.

Где могло находиться такое здание, Поляков не знал. Чем-то его пугало письмо, пережившее хаос смутных времен, и упрямо ползущее к адресату. А где он может быть, адресат? Не Плотный же!

Так и заснул снедаемый недобрыми предчувствиями. Народ храпел, постанывал и делал во сне копательный движения.

Утром Ганнслингер не смог подняться. Ноги его не держали и мусорщики по обыкновению хотели отвезти стрелка за котлован и там шлепнуть, но Ганнслингер, обливаясь слезами, упросил их не делать этого, а дать до полудня полежать в пещере, и тогда он, мол, придет в себя. По непонятным причинам мусорщики сжалились и оставили курьера в живых – как оказалось в дальнейшем, ему в тот день повезло дважды.

Остальные преисполнились ненавистного воодушевления от утренней речевки Плотного и отправились копать. Стена тянулась. На место отсутствующего Ганнслингера поместили того самого работника, что сидел у решетки. Он и сделал открытие, перевернувшее весь характер раскопок.

Когда бешеное солнце Мертвых земель нехотя поднялось к зениту, он откопал на идеально гладкой стене квадратную металлическую платину и отверстие в ней. Возникла пластина так неожиданно, что работник еще некоторое время бездумно копал, и только потом остановился с тупым удивление на лице. Наверняка в глубине души он уже давно поверил, что в стене вообще нет никаких отверстий.

Зато среагировал Ханурик. Он обернулся к Полякову и обречено вымолвил:

– Ну все, теперь начнется… Эй там! – заорал он стражам, – зовите Плотного, мы что-то нашли!

Но Плотный до раскопок дойти не успел. Пока стражи бегали за шефом, а народ тупо отдыхал от тяжкой работы, откопавший пластину работник заинтересовался отверстием и ткнул в него черенком от лопаты.

Внутри здания что-то гулко вздохнуло. Испуганный люд попятился прочь от стен, кое-кто попытался выпрыгнуть из канавы, но песок осыпался под пальцами. Здание вздрогнуло, и из-под слоя пыли донесся утробный гул механизмов.

А потом под самой пластиной возникла воронка. Песок задвигался, зашевелился под самыми ногами сделавшего открытие работника. С чмокающим звуком в глубинах земных что-то отворилось, и песок ухнул вниз. Работник заорал, взмахнул руками, увлекаемый песком куда-то вглубь. Блеснула на солнце лопата и все исчезло.

Дверь закрылась. У присутствующих вырвался потрясенный вздох.

Но тут прибежал Плотный и утроил всем разнос, пополам с напутственной речью. Под конец глаза у мусорщика блестели, а в уголках рта скопилась пена. Он призывал положить все силы на ударный труд. Руки его дрожали.

Больше вдоль стены не копали, а сосредоточились на участке под пластиной. Копали вглубь, и под сосредоточенными усилиями всей смены возник обрамленный облицовкой участок стены, а потом монолитная стальная дверь. Копали дальше, и вот свет увидели мраморные ступеньки, чуть вытертые, блестящие хромированные перила, а также, чуть правее от двери еще одна стальная табличка, блестящая свежо и ново, сохранившаяся в первозданности под слоем горячено песка.

Когда Поляков увидел надпись на табличке, лопата выпала у него из рук.

Надпись подле двери извещала: «Научно Исследовательский Институт трансмутационных технологий. Корпус №2, дом №13».

Плотный громко прочитал надпись, отчего копальщики прониклись благоговением, а некоторые даже попадали на колени. Это было нечто древнее, давно позабытое.

– Мы у цели! – сказал Плотный.

Солнце неторопливо ковыляло к горизонту, ничуть не убавляя жара, и весь остаток дня потратили на то, чтобы открыть двери. Напрасно. Распахнувшись однажды на краткий миг, они больше не хотели открываться. Повторный тычок черенком от лопаты, а также рукояткой кирки, стальной ручкой от скребка, стволом автомата, ничего не дали. Вход не срабатывал. Сначала открыть пробовал сам Плотный, потом он устал и вспотел, после чего уступил свою миссию добровольцу. Копальщики радовались незапланированному отдыху. А Поляков стоял в отдалении и все смотрел и смотрел на табличку с указанным номером.

Где-то там, в глубине, скрывался почтовый ящик адресата.

Плотный устал и стал потихоньку злиться. Двери грелись под солнцем и безмолвствовали.