Действо

Редакция не несет ответственности за причиненный ими или в следствии их ущерб).

Как известно, в нашем ухе имеются два мистических бугорка, каждый из которых имеет своих духов покровителей из царства существ изначальных. Корнями данные покровители уходят в верхний мир, непосредственно к силам, сжимающим в руках нити нашей судьбы.

Это мистическая Улитка и космогоническая Раковина".

Сахар благополучно вскипел и Аня поспешила притушить его взятой из соседней банки пудрой. На беду пудра оказалась для лица и издавала сильный запах парфюма. Но признаваться в этом овце было в крайней степени неосмотрительно, и потому Аня, сжав зубы, обрушила в кипящий сахар три полновесные столовые ложки. Поднявшийся аромат не поддавался никакому описанию.

Аня покосилась на читающую овцу и чуть не подпрыгнула от удивления. Ровным монотонным голосом произнося свои откровения, овца выверенными движениями срезала с себе прядь за прядью белую шерсть. Гладкие завитки падали на пол. Но тут отвар закипел и вынудил Аню вернуться к работе.

"…есть еще Кочка-Мочка, но этот астральный символ не существенен и не играет никакой роли в движении небесных сфер. Итак, ватная палочка Бзя представляет собой ось судьбы, сделанной чаще всего из твердого дерева (можно черенок от спички) и ватной головки – при том вата должна быть особого приготовления, пропитанная мистическими маслами в соответствии с ведическими ритуалами, о которых было написано выше.

Ни в коем случае, слышите, вату нельзя есть, ибо это может пагубно отразиться на астралозависимых путях, тантрических проходах и пищеварительном тракте.

В соответствии с методикой, палочка Бзя твердо зажимается между большим и указательным пальцами и аккуратно вводится в ауру. Здесь, вам необходимо разобраться к какому именно духу-покровителю вы обращаетесь. Если к мистическому духу улитки, то облагодетельствованный ее покровительством бугорок обводится по часовой стрелке, так, чтобы по завершению движения вокруг бугорка возник символ бесконечности – расходящаяся спираль, плавно переходящий в уложенную на бок восьмерку.

Если же космогоническая раковина, то тут следует следовать путями акупунктуры, выводя ровные колющие галочки, символизирующие раскрытого навстречу космическим ветрам моллюска и тщательно скрытую его суть.

Вполне возможно, что вам не хватит палочек Бзя и понадобится снова…"

– Готово!! – закричала Аня, страшно гордая тем, что вата все-таки получилась.

Розовое масло оказалось смазочным, к тому порядком загустевшим. Но как только эта более чем сомнительная порция была добавлена в общий котел, жидкость прекратила кипеть и загустела ноздреватой розовой массой.

– Скорее наматывай! – крикнула из кресла овца, шерсть на которой оставалась лишь выше шеи, и кинула Ане острую вязальную спицу.

Аня опустила спицу в таз и стала сноровисто наматывать получившийся продукт. К ее удивлению это удавалось просто замечательно и скоро половина спицы оказалось погребена под самой настоящей, одуряюще пахнущей сладкой ватой.

Вата пахла так вкусно, что Аня не заметила, как откусила от нее приличный кусок. На вкус продукт оказался сладко-кислым, от него свежело в голове, а глаза подергивались приятным туманом.

– Что ты делаешь!? – крикнула овца над самым Аниным ухом, возвращая ее из мира грез.

– Ой, – испуганно вскрикнула Аня, – а что я делаю?

– Ты же ее ешь!!!

– И что, ведь это же сладкая вата. И потом, она очень вкусная, особенно если забыть об ингредиентах.

Овца негодующе мотнула рогами – без шерсти она окончательно приобрела вид совершенно спятившей химеры:

– Нет, я не понимаю, – недовольно сказала она, – Тебе нужно платье или нет?

– Нужно, – твердо сказала Аня, решив до конца держать себя в руках, что после лекции о палочках Бзя было довольно затруднительно.

– Так давай сюда свою вату, неразумная девчонка!! – крикнула овца, надсаживаясь и буквально выдрала спицу из протянутой руки Ани, – неужели тебе не дорого твое время?!

И она подсела к массивному деревянном ткацкому станку, имеющемуся в углу. Копытом овца топнула по педали. Не успела Аня заметить, как ее с такими стараниями приготовленная сладкая вата оказалась насажена на один из штырей, на другой скомпоновалась овечья шерсть, а также в ход пошли заблаговременно захваченные полотенца с пляжа. Станок пронзительно заскрипел таким мерзким тоном, что Аня была вынуждена сморщиться и закрыть уши руками, и провести так довольно долгое время. В какой то момент ей показалось, что она задремала, а уже в следующий овца осторожно тронула ее за плечо.

– Готово, – буркнуло копытное, – получай свою обнову.

Аня подняла голову и затаила дыхание от восторга. Платье было готово, и какое платье!

Длинное, истинно королевское, в искрящихся блестках – о да, в таком не стыдно и во дворец пойти!

Странно, но не смотря на разноцветный материал пошедший в дело, платье было абсолютно черным.

– Все правильно, – сказала овца, – ведь ты же собираешься стать черной королевой! Вот твоя жемчужина – не забудь вставить ее в корону, когда придет время.

– Хорошо, – сказала Аня, – пусть будет так. Но я все равно не знаю как попасть на тот берег.

Овца вздохнула, потянулась, было, к своей книге, но тут же отняла копытце.

– Сэнсей Му учит нас пристально смотреть вглубь вещей, ведь зачастую скрытое оказывается главным. Через море вопросов нельзя переплыть, нельзя перелететь и перескочить, как корова через луны. Но его можно перейти по загрузочной дорожке.

– Загрузочная дорожка! – воскликнула Аня, – как же все просто!

– Ты очень ненаблюдательна, дитя, – печально сказала овца, – что-то подсказывает мне, что нам грозит очередная легкомысленная королева. Но тут уж ничего не поделаешь… работа есть работа. Слушай внимательно, Аня. Дорожка приведет тебя в Ментолуоловые топи – опасное место для тех, кто не смотрит под ноги. Но ты сможешь пройти, если будешь следовать тропе. А после топей войдешь в рощу боянышника с земляничными полянками, там то ты и найдешь желаемое.

Аня была так тронута, что отвесила доброй овце изящный вежливый поклон, отчего копытное заметно смягчилось и даже улыбнулось напоследок. С тем они и распрощались.

И вот Аня стояла на берегу, одетая в черное, сверкающее платье, море вопросов лизало ее туфли, а над горизонтом величаво вставала полоса загрузки. Медленно росли проценты, пока не достигли ста и исполинская красная радуга не коснулась серого песка пляжа.

Тогда Аня легко ступила на нее и побежала вперед, туда, где ее ждала цель путешествия: украшенная жемчугом корона черной королевы.

С этого момента путь ее пошел по накатанной колее. Мрачные Ментолуоловые топи, где в дурнопахнущей жиже плавали оторванные конечности неудачливых ходоков она миновала без проблем, благодаря дельному совету стаи перелетных прачек, и даже не замочила ноги. В алой, налитой боянышниковой роще она срывала с ветвей сочные, брызжущие сладостью ягоды, которые кислили во рту и взрывались хорошим настроением в голове. Тут она чуть не потеряла направление, но вовремя попавшаяся поляна с земляникой указал ей путь.

Роща кончилась внезапно, и Аня замерла на пороге большого, абсолютно гладкого поля, которое уходило за горизонт. Здесь господствовал красный цвет – тысячи и тысячи кустов земляники качали ярко красными головками в такт легкому бризу. От красного слезились глаза и казалось, что поле до горизонта залито кровью. Чуть в отдалении возвышалось одноэтажное, деревянное строение радикально черного цвета, украшенное сверху одинокой витой башенкой.

Аня прошла сквозь одуряюще пахнущие заросли (от аромата слезились глаза и начинало казаться, что смотришь на мир сквозь розовые очки) и остановилась перед дверью цвета туманности Угольный Мешок. На двери золотыми буквами было написано:

– "Земляничные поляны навсегда", – прочитала Аня и, пожав плечами, открыла дверь.

Внутри оказалась одна совершенно пустая комната, единственным предметом обстановки которой был простой деревянный табурет. В комнате пахло сыростью и застарелыми миазмами. Как только свет из проема пал на середину комнаты, в самом темном углу что-то тяжело заворочалось и со стоном подползло к табурету. Только при пристальном наблюдении в этом измученном существе можно было опознать Домашнего Мыша. Шерсть его почти повылазила, лапы скрючились, а ребра жутко выпирали под кожей. Подслеповато мигая на свету, это замученное создание взгромоздилось на табурет и, едва держась на подгибающихся лапах, мучительно закашлялось. Когда приступ прошел, Домашний Мышь с хрипом вздохнул и дрожащим голосом начал декламировать:

Дер Жаббервох.

Эс бриллиг вар. Ди шлихте товен,

Вертен унд вимельтен ин вабен.

Унд алле мюмьсиге бургговен,

Ди момен рат аусграбен…

– Уважаемый мышь! – громко сказала Аня, – я очень уважаю ваш талант к стихосложению, но стихи, это немножечко не то, что я хотела бы от вас услышать.

– КТО ЭТО!!! – вскрикнул Домашний Мышь страшным осипшим голосом и грянулся с табурета без чувств.

Аня всполошилась, и поспешила вытащить пленника на воздух. Понадобилось полчала и три алых земляники, чтобы Мышь пришел в себя.

– Спасибо, что спасла меня, – доверительно сообщил он ей, – если бы не ты, то зачитали бы меня насмерть, это точно.

– А что с вами было? – с любопытством спросила Аня, – Мышеломка?

– Ну, не все так страшно, – Домашний Мышь с удовольствием вдыхал полной грудью, – всего лишь Жаббервох. Поймал меня, когда я нес грибки для королевской кухни…ОЙ! – он внезапно подпрыгнул на месте, – он ведь вернется… дай-ка, я на тебя обопрусь и мы покинем этот оплот сладости.

– Ты знаешь дорогу?

– Только во дворец, – просипел мышь, тяжело опираясь на ее руку, – но ведь тебе туда и нужно. Скоро коронация, а ты и так потеряла много времени, ища меня.

И все же, несмотря на спешку Домашний мышь двигался очень медленно. К тому же изо рта у него плохо пахло, а рот он не закрывал ни на минуту.

– Что поделаешь, – говорил Мышь, – я сильно ослаб. Когда Жаббервох поймал меня, он съел все мои грибы, и после этого совершенно забыл, что хотел со мной сделать.

Пришлось быстро сказать ему, что он пригласил меня на чтение поэмы в его честь. К сожалению по окончании поэмы он тут же забывал ее начало, так, что мне приходилось читать ее снова и снова. О, это была ужасная пытка! Знаешь что Аня, я просто счастлив, что Жаббервох не может быть коронован. Это было бы хуже всех предыдущих королей вместе взятых!

Не успели они, однако, дойти до края земляничного поля, как в отдалении раздался невероятной силы рев, в котором смешались ярость и разочарование. Аня вздрогнула, а Домашний Мышь втянул голову в плечи и прошетал:

– Это он! Слышишь как в гуще мовит!

Жаббервох мовил еще очень долго и затих только тогда, когда Аня с Мышом ступили на дорогу из красного кирпича.

Конечно, такой профессионал как Домашний Мышь знал дорогу во дворец. Никем не замеченные они проскользнули сквозь черный вход со строгой табличкой на дверях: «Вход только обслуживающему персоналу и номинантам на коронацию». Внутри оказалась собственно королевская кухня, на которой в десятке печей готовили грибы жаренные, грибы маринованные, соус грибной острый, соус грибной сладкий, грибы сырые поперченные, филе грибное мелко порезанное, грибницу пареную, грибной суп с грибными грецками, ростгриб и грибштекс, грибные котлеты и винегриб. Все это шипело и клокотало, и распространяло странные ароматы от которых перебивало дыхание и начинали блестеть глаза.

А потом началась лестница, что вилась ступенька за ступенькой все ниже и нижу, так, что казалось можно пройти по ней в самый что ни на есть центр земли.

– "Какая длинная лестница", – подумала Аня, – «Интересно, а если глянуть на нее сверху, она будет похожа на спираль, плавно переходящую в восьмерку – официальный символ бесконечности. И если похожа, то значит ли это, что по ней ходил Корова Му и достиг центра земли, и…»

Но тут они вышли в просторный зал и со всех сторон оглушительно грянули бледные трубы и с жестяным звуком ударили гитавры, возвещая о начале коронации.

Звук был столь громок, что Аня поначалу зажмурилась и закрыла уши руками, а когда открыла глаза, то увидела, что все сидят за столом и смотрят на нее.

Кого тут только не было! Вся элита царства дива собралась поприветствовать будущую королеву! Были здесь существа и создания, были звери и зверушки, копошашки и шебаршанчики, крошки и крохотули, лапочки и рыбочки. Здесь стояли рука об руку Краб Снак и Крыс. В углу притулились Луговой Мышь и Полевой Мышь, украдкой потягивая чай из большой красной кружки. Напротив них три устрицы сосредоточенно прятали под панцирем столовое серебро. У дальней стены собралась шумная компания сондат, и их предводитель Пелиморфий был рядом, сидя за одним столом с группой Бешенных Псов в идеально отглаженных черных костюмах. Здесь была овца, которая так и прибыла к празднеству в своем кресле качалке, и сейчас она втолковывала философские истины Розовому Слоненку, который кивал с мрачным видом, а также был безмолвный Астрал и целая стая мистических улиток и раковин. Все это сборище шумело и вопило и подбрасывало в воздух кепки (у кого они были), славя новую королеву.

Вопили они так громко, что Аню охватило очень странное чувство, и даже показалось, что она вот-вот выпадет из ОСа, а то и еще хуже. Но усилием воли она подавила неприятное ощущение – сейчас была ее коронация и она ни за что не хотела пропускать такое событие.

Вновь прогремели трубы, высокие золоченые двери в дальнем конце залы стали величаво открываться и Аня, чтобы справиться с волнением отпила из стоящего перед ней бокала.

Питье отдавало легким холодком, от него проходила дрожь в ногах и сводило судорогой сознание.

Гости орали оглушительно. В открывшемся проеме показались два лощеных пажа, все в золоте и павлиньих перьях. Между собой они несли красную атласную подушечку на которой покоилась – Аня затаила дыхание от восхищения – сверкающая драгоценными агатами черная корона! Пажи медленно и величественно ступали, но тут их триумфальный ход преградил стол и они, нимало не смущаясь, взгромоздились на него и двинулись дальше, аккуратно ставя ногу между блюдами с грибным салатом.

Аня не удержалась и захлопала в ладоши. Она всю жизнь ждала этого момента! Рядом с ней отощавший Домашний Мышь с инфернальным энтузиазмом налегал на тарелку с грибштексами.

Третий раз пропели трубы, и кто-то плохо видимый в пахучих испарениях залы луженым голосом прокричал:

– А теперь приступим к церемонии! Будущая Черная Королева, встань, чтобы мы могли тебя видеть!

Аня поспешно вскочила, толкнув Мыша локтем, и достала заготовленную жемчужину. Она уже хорошо видела пустую оправу в короне – место, куда надо вставить белый символ власти.

Пажи дошли до середины стола, умудрившись никому не отдавить руку, как вдруг случилось непредвиденное. Из толпы гостей поднялся некто, до этого совершенно незаметный. Но как только он встал, то в зале тут же повисла пропитанная ужасом тишина. Грибы застыли на вилках, глаза выпучились, а Домашний Мышь выронил свой грибштекс и бесцветным голосом вымолвил:

– Жаббервох…

Аня во все глаза смотрела на чудовище. Жаббервоха и вправду невозможно было спутать ни с кем другим. Настоящий исполин, это был он и никто другой!

В мертвой тишине Жаббервох проследовал через зал и тяжело взгромоздился на стол, распихивая чешуйчатым хвостом тарелки с грибами. Мощным толчком он спихнул со стола ближайшего пажа и схватив корону, обернулся к залу.

– Сколько можно!? – вымовил он, обращаясь к притихшей толпе, – сколько можно, я спрашиваю, выбирать в короли всякий пришлый сброд?! Почему, имея такие ценные кадры, мы раз за разом приглашаем иноземцев?! Все! Баста! Отныне и навеки веков королем будет ЖАББЕРВОХ!!!

Толпа вздохнула как единый человек. Бешенные псы повскакивали со своих мест, опрокидывая стулья, оружие тут оказалось в их руках и стволы были направлены на узурпатора. Сондаты разлепили веки и схватились за украшенные резьбой самострелы. Кто-то собирал в кучку объедки, кто-то вооружался вилками. Устрицы поспешно извлекали из панцирей серебряные десертные ножики. Краб Снак растопырил клешни.

– Ну чем я вам не король?! – промовил Жаббервох напяливая корону, – или вы мне не дадите?!

Сотни глаз смотрели на него, сотни рук сжимали оружие. Повисла гнетущая тишина и, казалось, даже сам воздух над столом был напряжен. В нем был так много недружелюбия, что пар начал конденсироваться и оседать на стенках. В тарелках завозились, попискивая, не выдержавшие потока негативных эмоций грибы.

У Ани на глаза навернулись слезы. Но, почему?! Почему именно сейчас дело всей ее жизни должно сорваться?! Она столько шла, пережила такие трудности и лишения только для того, чтобы какой то Жаббервох отобрал у нее корону под самым носом. Аня поняла, что гнев переполняет ее.

– НУ, НЕТ!!! – вскрикнула она не своим голосом и метнула жемчужину, свою трофейную жемчужину с инвентарным номером в Жаббервоха, но промахнулась и снаряд угодил в Розового Слоненка.

Тишина прорвалась. Секунду спустя стреляли уже все. Грохот был такой, что с потолка посыпала оставшаяся от пара изморозь. Наиболее сообразительные гости попадали наземь, прикрывая головы руками, остальные же включились в схватку. Так как почти все выстрелы прошли мимо Жаббервоха, они угодили в гостей, которые тоже открыли огонь кто чем мог.

В пространство над стволом взмыли стрелы, пули, пустые бокалы, тарелки, грибные объедки и те из гостей, которые были полегче и вполне годились для роли снарядов.

Гости орали, матерились, кто-то пытался уползти, кто-то улететь, кому-то сосредоточенно били лицо в углу.

Мощно пахло гарью и грибами. Стены стонали и трещали, стулья падали и взлетали в воздух, стол вдруг изогнулся и тяжело просел на одну сторону, скатерть слетела, волоча за собой уцелевшие тарелки и погребая под собой полностью закрывшихся устриц.

Жаббервох пал среди первых, сраженный томом философа Му, метко кинутого овцой.

Корона, неслышимо во всеобщем гаме, звякая, подкатилась Ане под нос. Сама Аня давно уже делила место с Домашним Мышом под своим королевским стулом.

Битва разгулялась не на шутку – отряд Бешенных Псов с пеной у рта поливал свинцом все живое. Часть сондатов уже спала мертвым сном, а Пелиморфий поспешно вышел в ОС и не вернулся. Объединенные силы Существ и Созданий с десертными вилками наперевес теснили маленькую кучку Крошек, делая их все меньше и меньше. Шебаршанчики не на жизнь, а на смерть сцепились с крохотулями и утопили часть в бокале с вином пятилетней выдержки.

Домашний мышь под креслом поспешно доедал свой грибштекс.

Аня беззвучно рыдала и лупила кулаками по полу. Ее чудесное платье было перемазано густым грибным соусом. Вокруг нее падали чьи то перья, когти, и клочки дурнопахнущей шерсти. Грибы пищали от ужаса.

Тут началось что-то уже совершенно странное. Группа прачек обратилась в крачек и улетела на юг. Стол поднялся, стряхнул с себя драчунов и объявил себя конем Александра Македонского и сказал, что ему давно пора идти. Тарелки сошлись по двое и все до единой поспешно вступили в секту Керамических Устриц, после чего поспешили присоединиться к сэнсеям в их полной замкнутости.

Откуда не возьмись, в зал вломилась полоса загрузки и как голодный питон стала рыскать среди дерущихся гостей и проглатывать неосторожных. И, наконец, многочисленные снаряды замедлили свой полет и стали оставлять ясно видимые белесые круги, которые сопровождались гулкими ударами в барабан, специально нанятого человека-оркестра.

Аня устало прикрыла глаза.

– "Опять не удалось", – как-то вдруг совершенно трезво подумала она, – «Опять не получилось. Как тогда. Как всегда. Это ведь не жизнь. Это полный бред… Бред?!»

Внезапная догадка заставила глаза широко распахнуться, но теперь вместо детского удивления в них светилась мысль. Аня рывком потянула к себе ближайший бокал, понюхала и сморщилась от резкого химического запаха. Схватила убегающее блюдо с грибами – так и есть – явно не шампиньоны!

На подгибающихся ногах, средь свистящих со всех сторон объедков и разбитых сервизом, она взобралась на кресло и, сжимая в руках свою корону, завопила, перекрывая безумный гам:

– ЭЙ ВЫ!!! Вы слышите?! Это уж слишком!! Так не бывает!!! Нет никаких Жаббервохов! Нет овец со звездами, сондат, говорящих крабов!!! Мыши не пьют чай! ЭТО ВСЕ БРЕД!!! Это галлюцинации! Мои галлюцинации!!! Мои! И я хочу проснуться! Проснуться! ПРОСНУТЬСЯ!!!

Тут она почувствовала, что знакомое ощущение все нарастает, становится мощным и всеобъемлющим, затмевая собой все на свете. Вселенская свалка поблекла, стала плоской как плохая фотография, и напоследок, перед тем как покинуть залу, Аня почувствовала как Домашний мышь выбирается из-под кресла и неловким движением опрокидывает его.

Атласная подушка ушла у Ани из-под ног и она пребольно упала на пол.

Вернее с грохотом рухнула, так, что наверное перебудила весь дом. Анна тяжело вздохнула и вскарабкалась на свою узкую кровать. Бок ныл от удара. В окно светила такая шикарная желтая луна, что на глаза сами собой навернулись слезы. Но почему в таком гнусном мире может быть такая красотища? Почему чудесные сны не длятся долго?

Со стены напротив на нее укоризненно пялился сэр Чарльз Людвидж Доджсон в обрамлении простой деревянной рамки.

На тумбочке в изголовье кровати стоял пузырек со снотворным, которое добрые доктора из лечебницы прописали как раз для таких случаев. Анна приняла две таблетки, мучительно борясь с желанием проглотить все разом. После этого села на кровати и стала смотреть на луну.

– Что у меня за жизнь? – спрашивала Анна у светила, – ни света, ни радости?

Беспросветная жизнь… бессмысленная… без будущего.

В руках она держала корону, которая мешала и она поспешила водрузить ее на голову.

Так и сидела Анна Воронцова в лунном свете с короной на голове, пока до нее не дошло, что что-то не так.

Интерлюдия третья.

Крутится-вертится шар голубой. Плещутся моря, солнце всходит и заходит, растет трава и шумят деревья. В небесах близится солнцестояние и проходит парад планет. Принимают парад клоун, поэт и жница (молчит). Все очень красиво, однако радости на лицах нет, как нет. Клоун смотрит вниз, на красивый и полный суетливой жизни мир. Поэт, как и положено, смотрит на звезды. Жница никуда не смотрит – у нее не видно глаз.

Клоун (после паузы): Возможно это – последний парад.

Поэт (в ту же тему): Последний и решительный бой… Ну кто же знал, что выйдет так.

Клоун: И рвались тонкие миры… Не вышло вот, опять не вышло.

Поэт: Но кто же знал. Видать зашло так далеко, что не распутать уж вовек. Лишь разрубить!

Клоун: А это мысль.

Поэт: Да что ты! У кого достанет силы на это? Да и грязно так!

Клоун: Нам все средства хороши! Ха-ха (откровенно невесело смеется). А силы…

Поэт: Нету сил. Мне страшно, друг. Впервые страшно. Вдруг мы не устоим? И тонкие миры… все так смешалось – сон и явь. Не разберу уж. Нет, затея наша обречена была…

Клоун (сжимая кулаки): А виноват то кто?

Поэт: Я что ль?

Клоун (поворачиваясь к нему): А мож и ты!!! Вот почему б тебе вниз не пойти да не исправить клубок сплетящийся проблем?

Поэт: Так силы… Сил ведь нет.

Клоун (наступает на него): Ах, сил… Да ты… марионетка! Орудие судьбы, ничтожное, ты прах, убожество, слюнтяй, что ты забыл здесь жалкий…

Поэт: Ведь есть еще она! (указывает на жницу).

Жница: (молчит) Клоун замолкает и с побагровевшей под гримом физиономией поворачивается к жнице. Та, не реагирует.

Клоун (злобно-язвительно): Ваше святейшество…

Жница: (молчит) Клоун: Ведь вам то сил не занимать, милейшая. Что ж вы молчите, ведь нам все грозит катарсис?

Жница: (молчит) Клоун вдруг оставляет спокойствие и начинает, сжав кулаки, наступать на жницу.

Клоун (без паузы переходя на крик): Молчишь скотина!? Да ты хуже всех! Ты жалкая статистка в нашей пьесе!!! Бездарщина! Ты ничего не хочешь делать! Зачем нужна ты только? Ты не нужна нам, слышишь! Не нужна! Твоя игра достойна отвращения! Ты не живая! Ты никто!!! Ты не годишься даже в мимы! Не прячь глаза! И почему я их не вижу!

Ты что скрываешь? А ну открой лицо! ОТКРОЙ ЛИЦО!!! (надсаживаясь).

Парад планет сбивается с ритма. Планеты начинают шагать не в ногу то и дела налетая друг на друга. Клоун быстрым шагом идет по подмосткам к жнице, но когда до нее остается метра два жница преображается. Темная фигура привстает, балахон развивается, садовый инструмент с жутким звуком режет застоявшийся вакуум. Под темным капюшоном вспыхивают два багровых ока, фенечки светятся неприятным алым отсветом. Вся фигура жницы излучает инфернальность. Клоун отшатывается. Его лицо становится белым как грим поэта. Он увидел лицо жницы. Сам поэт в ужасе закрывает лицо руками и падает на доски помоста. Жница глухо и надсадно ревет, отчего на подмостках вздымается маленький ураган звездной пыли. Секунды две кажется, что это конец всему. Но нет, жница успокаивается и опускается обратно. Огни гаснут, но остается ощущение, что они в любой момент могут вернуться. Долгое время никто не произносит ни слова. На земле, меж тем, продолжают вершиться судьбы избранной семерки.

Клоун (после долгого молчания): Ну что ж, да будет так. Значит я один. Один. И пусть!

(поднимает голову, поэт робко улыбается ему в ответ, но заглядывает в глаза клоуна и улыбка стынет) ДА БУДЕТ ТАК!!! (встает, вся нелепая фигура излучает решительность) Вы не хотите, вы, спасти хоть собственные жизни! Бессильные! Да мне плевать! Я сам пойду!

Пойду и разберусь во всем!

Поэт: Ты что, опомнись, наше место здесь!

Клоун: Твое!! Ха-ха! И этой твари! А я пойду. По мне так лучше сдохнуть там, в бою, чем тихо ожидать конца на этой сцене!

Поэт: Пожалуйста… не надо.

Клоун весело, заливисто хохочет. Оборачивается к спутникам, шутовски кланяется.

Клоун: Ждите меня с победой. Мы еще покажем кто здесь главный кукловод.

Поэт (сквозь слезы): Не подведи… одна надежда на тебя.

Клоун кивает, поворачивается и со сосредоточенным лицом делает шаг со сцены. Его фигура тут же исчезает, растворяясь на фоне беспечной земли. Голубая планета стремительно надвигается, слышен лишь шум ветра и стихающий голос поэта, кричащего «в добрый путь!» Клоун уходит.

Вновь воцаряется тишина. Крутится-вертится земля, наступают приливы и отливы, шумят пальмы, бегут секундные стрелки, грохочут метрополисы, на луне виден силуэт рогатого зайца.

Поэт (тихо, почти про себя): Ну вот, ушел. Способен ли? Сумеет ли? (еще тише) орудие судьбы… статист… ведь так оно и есть! Мы статисты, а главные герои – ОНИ (тоскливо смотрит вниз).

Замолкает. Жница тоже молчит, потому что знает, что молчание – золото. Кроме того, она почти всегда смеется последней.

Катрен третий.

Caught in a landslide…

Красноцветов ищет истину.

Взошло солнце и Алексей Сергеевич Красноцветов вернулся в этот мир. За окном светило солнце и тысячи искристых его двойников отражались в каплях весенней капели. Мир, в сущности, не изменился – жил как жил, катясь по проторенным заранее рельсам, от зимы к весне, а там и к знойному налитому лету. Мир гудел гудками автомобилей, вещал шестью миллиардами голосов на разных наречиях, а также на шести сотнях птичьих языков.

Разносилась почта, утренние газеты, диски из видеопроката нашли хозяев, и сеть расцветилась свежими байтами. Начинался обычный день, в котором почти все были нормальными. Мир и сам был нормальным.

Алексей же Сергеевич находился в помрачении. Первым делом, поднявшись с кровати, он пожелал доброго утра своей собаке Альме. Альма выразительно посмотрела на него желтокарими глазами и ничего не ответила, что повергло Красноцветова в искреннее изумление.

Рана на лапе затянулась и не доставляла собаке никаких проблем, в отличие от ее хозяина.

Красноцветов добрался до ванной и долго и внимательно разглядывал себя в зеркало, пытаясь хоть как-то наладить мыслительный процесс, заодно автоматически подмечая, что он стареет и вообще выглядит неважно. Мысль пробуксовывала и замечательный весенний мир, такой сверкающий, и как раз из той серии, что вызывает беспричинные улыбки у людей на улице – казался не очень хорошим сном.

Где-то на задворках сознания витал позыв почистить зубы, умыться, поесть и отправиться на работу, но Алексею Сергеевичу, человеку обычно в высшей степени прагматичному, почему-то казалось, что стоит ему открыть входную дверь, как он тут же провалиться в некую черную дыру ведущую черт знает куда. Поэтому Красноцветов продолжал смотреть в собственные мутные и, надо признать, порядком испуганные глаза.

Странно, единственная мысль все же появившаяся на внешней поверхности его серого вещества была о золотых монетах. Почему-то казалось, что именно монеты и все объясняют. Тут же захотелось пойти и отыскать тех двух школьников, что играли прошлой зимой в пирамиды… или вот что они там играли? В пиратов! Захотелось отыскать их и расспросить с пристрастием. Красноцветов сжал зубы и замотал головой. Бред, бред какой! Он порывисто отвернулся от зеркала и вышел из ванной. Альма провожала его удивленным взглядом.

Алексей Сергеевич подошел к окну и так же пристально, как только что в зеркало стал смотреть на текущую внизу жизнь. Ему казалось диким и странным видеть все в ярких, сочных цветах. Его нос был забит и ничего не чувствовал отчего Алексей Сергеевич ощущал себя никчемным инвалидом.

– Все нормально! – громко и с выражением сказал Красноцветов и стукнул ладонью по стеклу, – нормально, нормально, нормально. Это был сон.