Трансфер 004. Якутин.

Ну вот. Возвращаясь к моих запискам. У меня тут произошли некоторые положительные сдвиги, и, мне кажется, мы скоро попадем домой. Боже, как я устал! Бесконечная война страшно меня утомляет. Сколько длится эта война – в основном холодная, но иногда перерастающая в эпические кровавые битвы?

Мир, услышь меня – кажется, трансферы это единственное, что меня держит, что позволяет остаться в рассудке.

Весь вечер напарник бодро гадил на своей половине. Плевался и мазал слюнями стены.

Мне было тошно. Ночью плохо спал – было душно, стильный серебристый комбинезон лип к телу и пропитывался потом. Второй пилот храпел и переговаривался во сне. Мне показалось, что он говорит даже не с одним, а с несколькими собеседниками.

Иногда он замолкал, а потом начинал тихо и тоскливо выть на приближающуюся луну.

Именно той ночью я впервые ощутил себя запертым в клетке с несколько лет постившимся диким павианом – кошмарное, тягостное ощущение, а самое главное – не поддающееся никакому прогнозу.

Была лишь надежда – запертая в клетку вместе со мной, а ей прогнозы были не к чему – она была слепа и невменяема, как большинство таких надежд.

Утро красило нежным светом утратившие всякий лоск внутренности кабины – только вместо застенчивого румянца только что показавшегося из-за горизонта солнца нам светила луна, раз и навсегда заменив собой извечный светоч. Желтый ее неприятный свет понуро скользил по разрисованным изморозью приборам, по запотевшим стеклам циферблатов, по многочисленным бессмысленным флажкам этикеток, по слюням, грязным носкам и пропитавшимся потом серебристым комбинезонам от известного кутюрье. Голые волосатые ноги второго пилота парили в воздухе, частично перекрывая мне вид на далекую землю.

Сквозь кашляющий эфир ЦАП донес нам звуки побудки и едва дав ей закончиться, почти без паузы, тараторя и захлебываясь звуками как диктор итальянского радио начал поздравительную речь о достижении нами лунной орбиты.

К речи я остался совершенно равнодушный, потому что смотрел на корявые ступни напарника, распространяющие в воздухе совершенно неописуемый аромат.

Если вы теперь спросите меня, как пахнут луна, я без тени промедления отвечу вам – грязными носками. Впрочем, сейчас то я привык к этому запаху.

– Хочу быть ближе к природе, – заметив мой взгляд лаконично сообщил напарник, – пройтись так сказать, своими ногами по лунной пыли…

Я вежливо кивнул, хотя внутри исходил криком. ЦАП закончил речь, которую я совершенно не уловил и предложил преступить к собственно маневрам.

Короткий завтрак с ритуальным запуском смятых оберток в воздух. Заменить одну выкипевшую в микроволновке корову на другую.

– Агамемно, прием! – торжественно сообщил ЦАП, – приступайте к перемещению на орбиту луны. Весь мир сейчас смотрит на наш спутник с надеждой, затаив дыхание. Продажи мясо молочных продуктов подскочили на сто пятьдесят процентов. Агамемно! Так держать!

Я подумал о тех бесчисленных миллионах у которых сейчас день, но промолчал, а вместо этого занял место в кресле, предварительно по инструкции пристегнувшись. Мой второй пилот, шевеля голыми ступнями, встал на боевой пост.

Влекомый пробудившимися маневровыми двигателями Агамемно начал совершать замедленный, неторопливый кувырок, ставя вселенную в запотевших иллюминаторах с ног на голову. ЦАП контролировал телемилию, сообщая что-то о градусах и параллелях. Мои руки оперировали приборами экономными четкими движениями и, словно отдельно от меня. Уроки данные на земле не прошли зря. Я справлялся. Но лишь до поры до времени.

– Не трожь! – трубно заорал напарник, стоило моей руки протянуться к тумблеру в опасной близости от его кресла.

Я упрямо нажал и тут же сильно получил по ладони. Прижав руку к груди, я очередным усилием воли удержался от того, чтобы ринуться в драку. Земля в иллюминаторах стала смещаться куда то влево и вниз. Кинув на напарника умоляющий взгляд, я снова рванулся к тумблеру и он ударил снова.

– Нажми, кретин!! – заорал я вне себя от боли и страха.

Он нажал. Я вернулся к своим приборам.

– Это мои приборы, – сказал второй пилот, нахмурясь, – никогда их не трогай.

Я не ответил – ловил взбесившийся челнок.

– Агамемно, что у вас там происходит? – взволнованно спросил ЦАП и ответил без ответа.

– Третья панель слева! – крикнул я, – можно нажать?!

– Моя половина!

– Можно нажать!!!

– Нет!

Под заунывные тревоги ЦАПовцев наш челнок совершал свой маневр, похожий на попытку паралитика у которого бездействует половина тела исполнить трюк из арсенала профессиональных гимнастов. Земля впереди стала потихоньку сменяться луной. Я старался как мог.

– Шатл! – крикнул ЦАП, – рукоятка прямо по центру, три градуса на себя… немедленно!

– Это моя рукоятка! – сказал я.

– Нет моя, – сказал напарник.

– Она на моей половине!

– Сволочь! Она по центру!

– Она моя!

– Отдай, гад, отдай!

– Агамемно! Вы промахиваетесь! Повторяю! Вы промахиваетесь мимо луны!!!

Я рванул рукоятку на себя. Он ударил меня в лицо, я боднул его головой и получил еще раз. В воздух воспарила стайка красных, поблескивающих пузырьков.

– ОТДАЙ!!! – вопил я, – МОЕ!! МОЕ!! МОЕ!!

– Нет мое!!! – вопил он, – мое!!!

– Агамемно! – торжественно заявил ЦАП, – мои поздравления! Вы на орбите луны.

Мы замерли, разом повернувшись к окнами. Луна была там за ними, похожий на исполинский неровно выпеченный блин, который миллионолетия пролежал в самом темной углу кладовки. Желтоватый ее отсвет падал на наши лица, выглядевшие в нем уставшими и нездоровыми. Кровь собиралась в шарики, словно вспомнив из чего она состоит и оседала на стенках кабины замысловатым рисунком.

Я повернулся и уставился на напарника:

– Нам нужно отстрелить разгонный блок.

Он внимательно смотрел на меня.

Я перевел взгляд на пульт и замер. Управление маневровым блоком, уродливой ступой торчащего за серебристым телом нашего челнока, находилось ровно на середине приборной панели. Кнопки таинственно поблескивали, а на одной из них осела капля моей крови.

– Это моя половина, – сказал я, сдерживая дрожь.

Второй пилот все смотрел на меня и ответ читался в его глазах – в зрачках которых отражалось две одинаковые половинки луны.

– Моя половина… – плачущим голосом повторил я.

И тут он улыбнулся. Что это была за улыбка! Все в ней смешалось – злость, буйная радость, торжество сильного над слабым, азарт хищника. Стало понятно, что он не уступит, но я все же сделал последнюю попытку.

Из кармана со снаряжением на потолке кабины я извлек красный маркер с ухмыляющейся коровой на гладкой боковине. Под пристальным взглядом напарника я стал рисовать линию, тщательно отмеряя расстояние от ближайших симметричных предметов внутри нашей кабины.

Линия протянулась с потолка, пересекла панель приборов, перечеркнув циферблаты, пала на пол и пошла дальше – красная стрела, что стремится укусить себя за хвост. Что и случилось спустя какое-то время. Круг замкнулся. Кабина была опоясана. Отныне и навсегда внутренности межпланетного спайс-шатлла Агамемнон-13 были разделены на две половины.

– Смотри! – хрипло сказал я, указывая подрагивающей рукой на линию, – это граница. То, что справа – мое. Слева – твое. И пересекать границу нельзя! Согласен?!

А он, посмотрев мне в глаза, сказал:

– Согласен, – и хищно, победно улыбнулся, показав крупные белые зубы, между которыми застряли желтые лоскутки суповых упаковок.

И только тогда я заметил, что пульт маневрового блока находится на его стороне кабины.

Трансфер 005. Андрей Якутин.

Воистину в клетки мы запираем себя сами – я имел несчастье познакомится с этим на собственном опыте. Сейчас в сетях запутанной внешней политики, основанной на угрозах и гениальном блефе, я чувствую, как мне не хватает свободы. Не хватает тех бескрайних степей, что тянулись от нашей Земной Тверди, тянулись бескрайние и бесконечные, пока, наконец, не упирались в первый заградительный периметр! Я устал, ужасно устал играть в эту игру!

А он не устал, и поэтому он сильнее меня.

Мой напарник, которого я ненавижу. Я и все мои свободные граждане!

Что там было дальше… это было так давно, что память иногда отказывается мне служить. Все как в тумане. Но тот день я помню. Как глубокие старики, которые забывают что они ели на завтрак, но помнят дни своей юности, так и я – воспоминания о том времени, когда наш полет все еще был полетом, встают перед моим внутренним взором как будто это случилось вчера.

Итак, наш челнок все же вышел на орбиту луны, хотя иначе как чудом это объяснить нельзя. Но полностью коррекция орбиты естественно не удалась и дико дорогой плод земной конструкторской мысли под названием Агамемно-13 сейчас огибал луну по вытянутой в замысловатый эллипс траектории, при этом совершая вялые обороты вокруг своей вертикальной оси, гротескно взмахивая оставшимся неотделенным разгонным блоком.

Жвачная тварь на обшивке созерцала пустыми глазами луну, звезды совершали замедленный хоровод и холодно поблескивали в запотевших иллюминаторах.

Впрочем, к тому времени на звезды мы уже не смотрели, а полностью сосредоточились на проблемах внутри кабины.

За прошедшие часы мой напарник успел еще больше изгадить стенки своей половины, соблюдая, однако, суверенитет и не заходя за линию. Несколько раз просыпался ЦАП и пытался вызнать причину неотделения блока и второй пилот сказал им, что блок дорог нам как память. Я наорал на этого отморозка за то что он, наклонившись над пультом, слегка нарушил границу и он поспешно сдал назад. Отплыв к своему креслу, он неожиданно показал мне язык, так словно мы находились на разных берегах реки и никак не могли достигнуть друг – друга.

В кабине воняло потом, грязным немытым телом и пригорелым супом. Вот так я стал жильцом самой высокорасположенной коммуналки в мире. Стены чужой половины устилали теперь тщательно приклеенные суперклеем листки с ЦАПовскими ориентировками которые напарник, руководствуясь собственным больным рассудком в шахматном порядке развесил от пола до потолка.

Я внутренне содрогался, глядя на все это, но не преминул поздравить себя о том, что идея с границей была в высшей степени удачной.

О, если бы я знал к чему это в конечном итоге приведет!

Так или иначе, но на своей я чувствовал себя спокойно еще целых три часа, прежде чем начался второй раунд нашего противостояния.

Лишенная веса, но сохраняющая массу пластиковая банка с желе ударила меня в лоб, набрав перед этим приличное ускорение. Я подскочил на месте, уставившись безумными глазами на своего недруга. А он швырнул в меня еще одной банкой, которая болезненно врезала мне по губам.

– Ты что?! – закричал я.

Он продолжал свой обстрел, вынудив меня перебраться за кресло, туда, где быстролетящие продукты питания не могли причинить вред. Он швырнул еще пару раз и притих.

– Ты чего?! – плачуще возопил я из-за своего укрытия, – мы же так не договаривались!

Это же моя половина!

– Я знаю… – спокойно ответил он, – я не пересекаю границу.

– А это что?! – крикнул я, приподнимаясь из-за убежища и гневно тыча в него пальцем.

Возле руки тут же свистнула туба с говяжьим паштетом – и звонко щелкнула о стену позади.

– Это не я, – рассудительно произнес напарник, – это мои баллистические ракеты. А у тебя нет зонтика.

Мне пришлось снова скрыться в своем самом дорогом на планете окопе. Меня била дрожь, а мозг лихорадочно работал, пытаясь придумать хоть какой-то выход.

Последующий час показался мне адом. В тесном закутке за креслом было душно, темно и неудобно. Если бы не невесомость я бы не продержался бы там и десяти минут – затекали бы ноги. В бока мне упирались корпуса умных приборов, которые сделали обычные, нормальные люди на земле, не подозревающие ни о каком безумии.

Выбраться я не мог – напарник тут же возобновлял свой обстрел и иногда в ход шли предметы, достаточно тяжелые, чтобы причинить увечье.

Долго так продолжаться не могло и к концу третьих суток нашего знаменательного полета я, мучимый голодом и ломотой согнутых в неудобной позе конечностей, предпринял отчаянный прорыв к сейфу с продуктами. Второй пилот обрушил на меня всю свою артиллерию, но остановить меня не смог. Под непрекращающимся обстрелом я выгреб из сейфа половину съестных припасов и вернулся за кресло – все тело отчаянно болело, а на лице должно быть остались следы от увесистой банки консервированной лососины.

Но времени я не терял. Перебрав отвоеванное богатство с безумной усмешкой на лице, я выглянул из-под кресла и выпустил свой пробный снаряд, который угодил ему в грудь.

Эффект был ошеломляющим! Напарник испуганно побледнел и поспешно скатился с кресла. С победным воплем я вхолостую пальнул в стену над ним и захлебываясь от дикого восторга прокричал:

– Ну что, сволочь! Как тебе мои силы стратегического сдерживания?

Он ошеломленно промолчал и с тем мы встретили время сна.

Ночь прошла в напряженном ожидании, чем-то похожем на то, что бывает накануне крупного сражения. Наши убежища за креслами все больше напоминали окопы, а красная черта линию фронта. Мы не спали, а тщательно следили за поведением противнику. Стоило одному из нас высунуться из убежища, как его тут же загоняли обратно скорострельным подавляющим огнем.

В звонкой, пропитанной страхом и дурными предчувствиями тишине голосом свыше раздавались реплики ЦАПа:

– Агамемно! Прием! Агамемно-13 вызывает земля! Откликнитесь!

Мы молчали, чтобы ненароком не выдать свое местоположение. Через десять часов молчаливого противостояния напарник попробовал навесной огонь по баллистическим траекториям, но это не принесло пользы, а меня обогатило несколькими бесценными боеприпасами. Мне пришло в голову, что придется поститься – патроны были важнее.

Луна всходила и заходила в загаженных иллюминаторах, но я на нее уже не смотрел.

Вообще мысль о том, что я вишу на орбите луны ни в коей мере не волновала меня. Голова моя напряженно работала, а глаза зорко вглядывалась в пропитанный паром полумрак кабины.

Утро ознаменовалось перемирием. Напарник поднял из-за кресла сделанный из носового платка белый флаг, с которого ласково улыбалась мне пятнистая буренка. Второй пилот вел себя спокойно, но все же я следил за каждым его движением, готовый при первой же агрессии с его стороны открыть огонь на поражение. Но он нападать не стал, а толкнул речь о том что я могу не бояться.

– Мы же разумные люди, – говорил он, паря в воздухе, посередине своей измазано какой то дрянью кабины, в облаках пара от кипящей упаковки с супом, – а два разумных, цивилизованных человека всегда могут договориться, не так ли?

Мучимой смутной надеждой я сказал что да, так. Слышите люди, я тогда все еще надеялся на лучшее!

– Так заключим же пакт о ненападении! – продолжал напарник вдохновенно, – В конце – концов, у нас сейчас есть столько боеприпасов, что мы может двадцать раз уничтожить друг – друга! Зачем нам это! Ведь наше противостояние погубит и эту кабину, что дает нам кров и тепло! Она то не виновата!

– Не виновата… – чуть слышно произнес я, – что ж, я согласен!

Последующие часы прошли в почти блаженном спокойствии. ЦАП с нервной дрожью в голосе поздравил нас с новым радостным днем, а потом вкрадчиво осведомился о том, что мы собираемся делать. Я сказал ему, что у нас теперь пакт о ненападении, который, возможно, выльется в дружбу и партнерство, а также о том, что я собираюсь постараюсь переломить ситуацию в свою пользу.

ЦАП ошарашено замолчал, а я, наконец, сумел возвратиться в свой покинутый форпост – кресло первого пилота, откуда вчера был так безжалостно выселен.

Я чувствовал себя как солдат после утомительной многодневной осады. Хотелось счастливо смеяться и даже дышалось легче.

А за окнами луна – желтая, близкая и одновременно недоступная кружилась и кружилась вокруг Агамемно-13, дразня его пухлыми избитыми метеорной оспой боками.

Трансфер 006 Андрей Якутин.

Но война есть война – эта безумная старуха, что питается человеческими судьбами не отступается просто так. К тому времени, когда на столь далекой от нас Земной Тверди наступил полдень и верхушки трав серебрились под ласковым, умеренным солнышком, а акции мясомолочных концернов неуклонно снижались, я ощутил, что должен добраться до туалета. Припасов у меня было сколько угодно, я уже потихоньку устраивал продовольственные склады в укромных закутках хай-тековой аппаратуры. Беда заключалась в том, что наш корабельный сортир – один на двоих, оказался за линией фронта. Не думал я о нем, когда проводил эту линию.

Напарник все это время развлекался, загаживая стенки кабины – воняло у нас, наверное, не хуже чем в свинарнике, но к тому времени я уже привык. В час по земному времени я поднялся и уверенно поплыл к красной черте. Напарник заметил это и тут же подобрался, переместив к себе несколько мобильных складов с боеприпасами. Некоторое время мы смотрели друг на друга. Я чуть кивнул в сторону туалета, но он покачал головой. Черное отчаяние охватило меня, но я справился с нервами и, вернувшись к себе, единым движением выдрал из стены блок ориентационной электроники. Кремниевая начинка не интересовала меня – блок закрывала замечательная стальная крышка – настоящий подарок судьбы!

Напарник обеспокоено наблюдал за моими действиями – его мучили неясные подозрения. И он не ошибся – зарядившись боеприпасами я, под надежным прикрытием щита, медленно двинулся к разделительной линии.

Это был триумф! Перепуганный второй пилот открыл ураганный огонь, но его устарелые средства наступательной обороны не могли эффективно разрушить мою броню. Снаряды просто отскакивали! Из-за стен свой осадной башни я обрушил на врага всю мощь своей артиллерии и он был вынужден отступить под прикрытие стен своего кресла, откуда мог только бессильно ругаться самим черными словами.

Вне себя от упоительного чувства победы я безнаказанно пересек границу и остановился у провала нашего био-туалета. Корова улыбалась мне с его гладкого пластикового бока загадочной улыбкой Джоконды. Но это был еще не все! Стремясь закрепить достижения, я жестом триумфатора воздел маркер и провел новую границу вокруг своего щита, здорово уменьшив площадь неприятельских владей.

Кстати именно эта осадная башня и стала впоследствии моим первым фортом.

Второй пилот в ужасе наблюдал за моим вторжением из-за стен своей твердыни. Кажется, он не мог поверить что это происходит на самом деле! Он то уже привык считать себя полновластным хозяином своей половины. Я жестко улыбнулся ему в лицо и неприцельно пальнул тубой с морковным пюре среднего калибра. Он поспешно скрылся за стенами.

Я позлорадствовал еще немного, с чувством собственника использовал отхожее место и вернулся к себе. Напарник так и остался в своей твердыне, изредка высовываясь и кидая на меня испуганные взгляды.

Да, люди, мне удалось напугать этого ублюдка! Как известно, чтобы победить своего врага необходимо стать им.

И я стал. Мне тяжело говорить, но я стал…

Что там дальше? Агамемнон-13 кружил вокруг луны, заглядывая в воронки кратеров пустыми глазницами отработавших свое дюз разгонного блока. Что ж, мне оставалось утешаться тем, что задание мы все-таки выполнили. Корова перепрыгнула луну, да, но реактивному жвачному было гораздо легче – в конце концов, в ее маленьких мозгах помещалась только одна личность и левое полушарие не пыталось оспорить права у соседа.

Но мы же достигли луны, не так ли? Ведь достигли, слышите вы там, на земле – онемевшие шесть миллиардов, что слушают и не могут мне ответить! Мы достигли!

Понятно, что второй пилот больше не мог пользоваться туалетом. Его это не очень огорчило и теперь он размазывал дерьмо по стенам. Я, впрочем, тоже отреагировал на это философски – хуже, чем сейчас в нашей летающей скотобойне пахнуть уже не могло.

Наоборот, сие зрелище доставило мне массу удовольствия, ведь противник подвергался дурнопахнущему унижению. Что может быть лучше!

С тем и пришла ночь. Честно говоря, если бы не ЦАП я бы уже давно потерял всякий счет времени. Или стал бы считать по лунным суткам, то есть полным оборотам луны вокруг нашего корабля. Так получалось, что в одном часе семьдесят пять суток – чересчур быстро на мой счет.

Спал я спокойно – мой форт прикрывал границу, тут и там были разложены аккуратные кучки баллистических снарядов, передвижные склады из подручных пластиковых упаковок были готовы выдвинуться немедленно. Сладкое ощущение покоя!

Однако противник поднес мне сюрприз. Едва проснувшись, я обнаружил, что граница утратила свои старые координаты – новая полоса нахально приблизилась к стенам моего кресла! А совсем рядом появился вражеский форт, сделанный из радионавигационного модуля.

ЦАП умолк навеки, убитый вражескими злодеяниями – провода торчали из пульта, изредка расцвечивая его новогодними огоньками вольтовых дуг. Второй пилот уже обретался за стенами форта и вел предупредительный огонь, стремясь разрушить мои тщательно упакованные склады.

Дело принимало опасный оборот и мне пришлось укрыться в недрах своих укреплений. Шли часы, а напарник развлекался вовсю, вяло постреливая в мою сторону боеприпасами средней тяжести и изредка подвергая меня издевательской бомбардировке своими фекалиями! Одна такая оскорбительная бомба попала в микроволновку и по обиталищу поплыл совершенно новый, незабываемый аромат.

– Эй ты! – крикнул я, спустя какое то время, – что ты хочешь? Тебе все равно не взять моих укреплений!

Он промолчал. Я выглянул из-за стен крепости и вздрогнул от ужаса. Напарник возлежал на полу, наполовину перейдя на мою сторону и тщательно рисовал вокруг себя крепостные стены.

Он строил форт! Прямо у меня на глазах и на моей же территории! Я схватился за оружие, но было уже поздно – он дорисовал и с вызовом уставился на меня. Стены новопостроенного бастиона почти достигали твердыни моего кресла!

Меня трясло от злобы, но что я мог поделать – этот мерзавец скрывался за мощными контрфорсами из красного кирпича! Оставалось лишь слать захватчику бессильные проклятья.

Как же я его ненавидел, этого гения стратегической мысли! Моя земля сократилась почти на половину, и ее едва хватало, что бы вытянуться во весь рост! Но этого делать было нельзя, потому, что тогда я легко попадал под обстрел. И мой форт, мой замечательный форт теперь был открыт с одной стороны и прятаться там было нельзя.

Весь день я провел в бункере, изредка подглядывая за действиями противника. Он стягивал свои силы – на полу появлялись красные, коряво нарисованные фигурки пехоты.

Тут и там возникали мобильные ракетные установки, красными муравьиными дорожками тянулись обозы с продовольствием. А он возлежал в центре с жестоким весельем на лице.

Я понял, что он готовится к наступлению. На холмах радиаторов отопления засели его пулеметчики, тут и там рассекали вдоль границы легкая мотопехота, исполненная в детской уродливой манере, на потолке в районе микроволновки я заметил два самолета разведчика. Долго это продолжаться не могло, и потому я, сжав зубы, начал готовится к отпору. Стараясь оставаться за креслом, я копал окопы и строил укрепления из мешком с песком, старательно вырисовывая своим маркером каждый мешок из соображений надежности.

У меня тоже появилась пехота, но она вся была в укреплениях, потому что это повышало ее эффективность. Вместо наступательный техники я применил оборонительную, и мои ракетные установки все гнездились у дальней стены, где легко было накрывать зону у самой границы. Я знал, что если его войска попытаются пересечь линию фронта, то большая часть погибнет. Его легионы множились, но в бою главное не число, а тактика. Этого мой бедный безумный напарник не знал и потому собирался взять меня числом.

Так прошло какое то время. Вражеские рати множились у самых стен моей твердыни.

Грубый смех их полководца не раз достигал моих ушей в течение этого бесконечно долгого дня. Луна заглядывала в окна и ее мертвое лицо, не видимое на таком близком расстоянии, наверняка смеялось над нами.

Моя мысль бешено работала. Слышите, люди, только в экстремальной ситуации мы вдруг узнаем о том, что практически ничего не знаем о себе! Я не гениальный стратег, нет, но в той ситуации я применил поистине выдающийся тактический ход.

Хочешь победить, нападай первым. Он замешкался, накапливая силы для удара и пропустил момент, когда мои войска, под прикрытием артиллерии перешли в наступление.

Бой был жестоким. Было много крови и в задымленном воздухе носились тубы с паштетом и баллистические упаковки с тушенкой, которые били особенно больно. Я кричал что-то воинственное, а впереди мои крошечные легионы все шли и шли. Их было гораздо меньше, чем у напарника, но они продвигались сквозь вражеские ради подобно копью, раздирающему слабую плоть! Артиллерийские установки вели шквальный огон над головами нападавших и вся территория кабины находившаяся за границей быстро оказалась в руинах. Спустя какое-то время, поддерживаемый легкой мотопехотой я двинулся через кордон и сквозь пороховую гарь видел как второй пилот отчаянно бежит, испуганно оглядываясь на наступающие войска.

Я отдал приказ копать окопы, на господствующих высотах заняли место мобильные ракетные установки типа «град», которые точечными попаданиями вынесли притаившихся в складках местности пулеметчиков. Мотопехота патрулировала местность, отыскивая мелкие скопления врага и уничтожая их поодиночке. В воздухе воняло паром, перегретым супом и дерьмом.