28 ИЮНЯ 1914 ГОДА. СЕГОДНЯ ЭРЦГЕРЦОГ ФРАНЦ ФЕРДИНАНД, НАСЛЕДНИК АВСТРО-ВЕНГЕРСКОГО ПРЕСТОЛА, И ЕГО СУПРУГА БЫЛИ УБИТЫ В САРАЕВО, В БОСНИИ.

      Уинстон Черчилль отшвырнул номер лондонской «Таймс» с такой силой, что тот угодил в стену.
      – Самовлюбленный высокомерный осел! Дразнить льва в его логове и то безопаснее! Эрцгерцог Австро-Венгерской империи принялся выставлять себя напоказ на этом проклятом Богом кусочке земли, Балканском полуострове! В течение многих веков это место было сценой величайших битв и началом всех величайших войн в истории Европы, конгломерат маленьких, но настроенных воинственно и пропитанных яростным национализмом стран, границы которых сдвигались в ту или иную сторону после каждой новой войны. И нет ничего удивительного в том, что они все поражены этнической паранойей.
      Он остановился у окна, жуя свою сигару и глядя куда-то вдаль, на другую сторону обширных садов Мэнорхейвена, поместья Тэйлоров в графстве Кент. Майра поднялась с дивана и подошла к нему сзади, положила руки на его широкие плечи.
      – Уинстон, я очень слабо разбираюсь в политике и международных отношениях и интригах, но никак не могу понять, почему одно политическое убийство в месте, где готовят политических убийц, как в цивилизованном мире врачей, юристов и учителей, должно вызвать столь безумную ярость у первого лорда адмиралтейства Британии.
      Он обернулся и обнял ее.
      – Моя дорогая Майра, с того самого момента, как шесть лет назад Австро-Венгрия аннексировала Боснию, я предсказывал, что Балканы стали бомбой с часовым механизмом, которая когда-нибудь взорвется и сотрясет всю Европу. С тех пор не было ни одного месяца, когда бы не возникало хоть одного серьезного конфликта между Австро-Венгрией, с одной стороны, и Сербией и Боснией – с другой.
      – Но какое до этого дело Великобритании?
      Он швырнул погасшую сигару в камин.
      – Это как китайская головоломка – все запутано и перемешано: разорванные договоры, пакты о взаимопомощи – столько всего, такая мешанина, что в голове не помещается. Если немецкий посол помочится в мужском туалете на итальянского министра, фигурально выражаясь, то не пройдет и недели, как Англия окажется втянутой в войну против Германии.
      – Ну, дорогой, ваши метафоры – это уж слишком! – Майра со смехом обняла его.
      – Это прискорбные факты жизни. Позвольте изложить вам гипотезу, касающуюся возможного развития событий в следующие месяц или два. Прежде всего Австро-Венгрия предъявит Сербии ультиматум столь жесткий, что он окажется невыполнимым. Например, чтобы в Сербии и Боснии военными силами подавлялись все направленные против Австрии радикальные демонстрации. На этом этапе в процесс ввяжется Россия. У нее пакт с Сербией о взаимопомощи. Ну не идиотизм ли это? Пакт о взаимопомощи, заключенный между медведем и мышью! У Франции с Россией тоже пакт о взаимопомощи. Ну, это, пожалуй, более разумное соглашение. У Италии тайный договор с Францией, заключающийся в том, что ни одна сторона не будет вмешиваться в конфликт, в который окажется замешана другая. А Германия, безусловно, поддержит Австро-Венгрию, в случае если разразится война. Во время нашей первой встречи я говорил о том, что близится Армагеддон. Я ужасно боюсь, что этот момент настал, моя дорогая.
      Она подошла к нему, и они обнялись нежно и без страсти.
 
      Пророчество Уинстона Черчилля оказалось точным. 28 июля, после того как Сербия и Босния отвергли невыполнимые требования Австро-Венгерской империи, последняя объявила войну Сербии. И все равновесие сил на континенте мгновенно нарушилось, как падает карточный домик.
      Россия объявила войну Австро-Венгрии. Германия объявила войну России. 3 августа Франция вступила в войну против Германии. Когда 4 августа Германия вторглась в Бельгию, нарушив ее нейтралитет, Великобритания объявила войну Германии. В том же году Италия присоединилась к союзническим силам. Турция поддержала крупные державы.
      1 сентября 1914 года Патрик Тэйлор отказался от своих обязанностей и расторг свой договор с армией Соединенных Штатов и добровольцем вступил в ряды Британских вооруженных сил. Когда за обедом он сообщил об этом своей матери, Майра посмотрела на его жену Кэндиси.
      – Что ты думаешь об этом? – спросила она.
      – Я страшно за него боюсь, но согласна с его решением и считаю его высоконравственным.
      – Я ценю твое понимание и терпимость, Кэндиси, моя дорогая. Я со дня рождения была дочерью полка и позже женой военного. Мой отец был убит при Литтл-Бигхорне. Долгие годы я считала, что отец Пэта убит в Китае. Шона Флинна убили в Индии. А теперь мой сын идет сражаться в Европе. У меня-то толстая шкура, но мне больно за тебя, дорогая.
      Пэт, сидевший во главе стола, протянул руки жене и матери, сидевшим друг против друга, и крепко сжал их.
      – Вы две женщины, которых я люблю и уважаю и которыми восхищаюсь беспредельно. Я благодарен вам за вашу поддержку в том, что, должен признать, было очень важным решением. Эдмунд Бёрк выразил эту мысль более красноречиво: «Все, что требуется для победы над злом, – это чтобы хорошие люди молчали и не вмешивались». Его кредо помогло нам добиться свободы и демократии. В это страшное время тирания и угроза расправы нависли над нашими головами, как дамоклов меч. И не только над Англией, но и над всем миром. Кайзер Вильгельм и не скрывает своих намерений. Он хочет подмять под себя весь мир. И только вопрос времени – присоединение Соединенных Штатов к союзу европейских государств, которые будут сражаться против Германии и Австро-Венгрии. В американском менталитете, как и в американской морали, нет места терпимости по отношению к демагогии и угрозе, к потрясанию железным кулаком, во всяком случае, их не больше, чем у Георга Третьего. Я считаю, что чем скорее это случится, тем будет лучше. Сам я намереваюсь оказаться в передних рядах защитников свободы.
      – Хорошо сказано, мой милый сын.
      Глаза Майры увлажнились слезами.
      – И мой милый муж. Никогда я не гордилась тобой больше, чем теперь.
      Они сидели в гостиной за кофе с бренди, когда появилась горничная.
      – Миссис Тэйлор, мистер Уинстон Черчилль хочет знать, согласны ли вы принять его.
      – Конечно, Сара. Проводите его прямо сюда.
      Она и Патрик поднялись, когда Черчилль вошел в комнату. Он пожал руку Патрику, наклонился, чтобы поцеловать руку Кэндиси, и поцеловал Майру в щеку.
      – Сожалею, что ворвался к вам и нарушил семейную идиллию, – извинился он. – Я сознаю, что эта ночь очень важна для всех нас. Время, чреватое бурными последствиями. – Он кивнул Патрику: – Вы уже стали знаменитостью, Пэт. Весть о том, что вы добровольцем записались в полк драгун его величества, уже разнеслась повсюду.
      – Да, сэр, и я думаю, каждый, кто хочет поддать кайзеру в зад ногой, должен гордиться тем, что получает такую возможность.
      Черчилль рассмеялся, и смех его раскатился по комнате, низкий, глубокий и звучный, но немного скрипучий.
      – Так держать, парень! – Он хлопнул Патрика по плечу. – Во всяком случае, примите мои поздравления, полковник Тэйлор. Я не сомневаюсь в том, что ваш прославленный отец будет так же гордиться вами, как эти леди, когда узнает о вашем решении.
      Патрик ответил Черчиллю ледяным молчанием и старался не смотреть ему в глаза.
      Почувствовав напряжение, внезапно возникшее в атмосфере комнаты, первый лорд адмиралтейства откашлялся и закурил сигару.
      – Откровенно говоря, дорогая Майра, мое присутствие здесь имеет отношение к Брэдфорду.
      Патрик посмотрел на свои карманные часы и сказал:
      – Кэндиси, право, я думаю, нам пора. Утром меня ждет уйма работы, и выполнить ее будет равноценно подвигам Геракла.
      – Я провожу вас, – сказала Майра. – Простите меня, Уинстон. Я удалюсь всего на минутку.
      – Разумеется. – Он пожал руку Патрику и торжественно и серьезно сказал: – Надеюсь еще увидеться с вами до того, как вас отправят во Францию. Но если нет, то желаю вам удачи, и да благословит вас Господь. Моя интуиция подсказывает, что эта война будет долгой и жестокой.
      Патрик улыбнулся:
      – Мы будем стараться на суше, а уж вы позаботьтесь об успехах Британского флота.
      Черчилль усмехнулся:
      – Можете на меня положиться. Даю слово. Доброй ночи, милая Кэндиси, и, пожалуйста, передайте мой привет вашим очаровательным детям.
      – Благодарю вас, непременно передам, дядя Уинстон.
      Майра вышла с Патриком и Кэндиси в холл.
      – Доброй ночи, мои дорогие, – сказала она. – Я понимаю, как вы будете заняты в следующие несколько недель, особенно ты, Пэт. Понимаю, что тебе предстоит закончить столько дел. И все же, если у вас будет передышка, не забывайте навещать вашу старую мать.
      И Патрик, и Кэндиси рассмеялись.
      – Это ты-то старая, мама? – удивился Пэт. – Ты все еще самое лучшее украшение лондонского общества, как и всегда. Такая же красавица. – Он поцеловал ее в щеку и с лукавым видом сказал ей на ухо шепотом: – И вы оба не воображайте, что можете кого-нибудь обмануть. Совершенно ясно, что он твой пылкий поклонник.
      Майра игриво шлепнула его по щеке.
      – Не будьте столь дерзки со мной, молодой человек. Вам должно быть стыдно.
      – Ладно, не буду. Но ведь в конце-то концов я произведение Каллаханов и Тэйлоров. А теперь тебе лучше вернуться к Уинстону.
      Она закрыла за ними дверь и вернулась в кабинет, где Черчилль ходил взад и вперед, меряя шагами комнату, и жевал незажженную сигару. Его высокий лоб был изборожден морщинами – он размышлял.
      – О, вот и вы. У вас чудесный сын, Майра. И Кэндиси тоже славная.
      – Они прекрасная пара, – согласилась она. – Так о чем вы собрались поговорить со мной, что имеет отношение к Брэду?
      – Генерал Тэйлор возвращается в Англию.
      Она была изумлена:
      – Откуда вам это известно?
      – Сегодня из Южной Африки в палату общин прибыла дипломатическая почта. Существует расхожее мнение, что обычно сын следует по стопам отца. Но в данном случае все наоборот. Это отец идет по стопам сына. Он собирается последовать примеру Патрика – сражаться за Англию и союзные страны. Удивлены?
      – Я удивилась только на мгновение. Брэда всегда радовала возможность принять участие в хорошей и честной битве за достойное дело. Интересно знать…
      – Что вам интересно знать?
      – Интересно знать, не сблизит ли их наконец это общее достойное дело.
      Черчилль недоуменно поднял плечи:
      – Такая возможность существует. Но я не уверен в результате. Видите ли, в области политики я шел по стопам отца, но продолжаю считать его сукиным сыном!
      Наступила долгая напряженная пауза. Потом Майра заговорила о том, что тревожило их обоих:
      – Теперь, когда возвращается Брэд, начинается война и на ваши плечи ложится гигантская ответственность, а на мои заботы о муже и сыне, я думаю, нам не стоит видеться, хотя бы временно.
      – Хотя бы… – Его лицо приняло страдальческое выражение. – Майра! И сейчас и всегда вы есть и останетесь самой дорогой мне и самой незабываемой женщиной. Но мы оба слишком умны и слишком реалисты, чтобы питать иллюзии насчет того, что, когда война закончится, мы с вами начнем наши отношения с новой страницы, как будто ничто их и не прерывало. Всему есть время – время жить и время умирать. Мы с вами, мы оба, пережили вместе чудесную пору, но теперь сказке конец.
      Он налил себе полный бокал бренди и осушил его одним глотком. Потом сел и, подавшись вперед, потер глаза.
      – К тому же моя жена Клементина снова беременна. А Рэндольфу только три года. Черт возьми, Майра! Вы ведь превыше всего цените дружбу и целостность семьи. Вы понимаете, какие чувства я питаю к вам?
      Она прикрыла его рот ладонью:
      – Нет, Уинстон, вам не надо этого говорить. Я и так знаю. Я то же самое чувствую к вам. Но я также ценю и уважаю неразделимое единство уз плоти и крови… Брэд… ваша Клементина… ну, с этим-то мы могли бы справиться. Но ведь есть еще дети – Патрик… Дезирэ… и мои внуки. Нет, мы оба связаны узами семьи навсегда, до конца жизни… и вы так же, как я, – у вас есть Клементина и Рэндольф, возможно, у вас будут другие дети, и уже теперь вы привязаны к ним невидимыми узами.
      Он поднял глаза на Майру и взял ее за руки:
      – Майра, у нас есть обязательство друг перед другом.
      – Какое?
      – И вы спрашиваете? Последнее свидание.
      – Уинстон, об этом не может быть и речи. В доме слуги…
      – Нет-нет, я не это имел в виду. Не у вас в доме. Завтра вечером я хотел бы поужинать с вами в «Таверне Джона Пила». В таверне, где было наше первое свидание. А потом…
      Она закончила его фразу:
      – А потом мы отправимся на тот самый поросший травой холм, где мы впервые любили друг друга.
      – Верно. Так вы согласны?
      – Ни за что на свете не отказалась бы от такой возможности. И когда вы за мной заедете?
      – Ну, скажем, в восемь часов вечера. Конечно, в тот самый час, как я заехал за вами тогда, в первый раз. И я хотел бы, чтобы вы надели то же самое зеленое платье с передником, как в тот раз. Память мне не изменяет?
      Она с удивлением смотрела на него:
      – Верно, не изменяет. Уинстон, вы замечательный человек. Несмотря на весь груз ответственности за страну, вы все еще помните, что на мне было надето в тот вечер, столько лет назад. Я глубоко тронута.
      – Я никогда не забуду ничего из того, что случилось, что я видел или чувствовал в ту ночь, ни одной мелочи. И никакие ужасы войны не могут вытеснить эти дорогие воспоминания из моей памяти.
      Они вместе подошли к широкому окну, выходившему в сад, обнимая друг друга за талию. Лужайки и серебристые клены, выстроившиеся вдоль аллеи в лунном свете, были окружены радужным сиянием.
      – Видите, – сказал он тихо, – даже лунный свет напоминает о той ночи. Луна светит для нас ярче.
      На мгновение глаза Майры увлажнились, и все расплылось перед ее взором.
      – Я думаю, сейчас вам лучше уйти, а то я могу решиться на безумный поступок и оставить вас ночевать.
      – Понимаю.
      Он нежно обнял ее. Она проводила его и стояла в дверном проеме, глядя, как он спускается по ступенькам к ожидавшей его двуколке. Когда кеб скрылся за деревьями, Майра прошла на веранду и остановилась, глядя на звезды. И вдруг начала тихонько читать стихи:
 
 
Яркий, яркий звездный свет,
Нынче шлешь мне свой привет.
Пусть же первая звезда
Даст мне счастье навсегда.
 
      «А чего я хочу? Какого счастья? – спросила она себя. – Неужели я хотела бы вернуться назад, в то время, когда лежала с Бобом Томасом в сладко пахнущей летней траве? Или в то время, когда мы в первый раз занимались любовью с Брэдом Тэйлором в теплой воде пруда в Техасе? Или с Шоном в палатке на склоне холма в Китае над пагодой?»
      А как же быть с милым чувствительным Уинстоном?
      Они, эти четверо, были мужчинами ее жизни. Они относились к ней по-настоящему, серьезно, думали о ней.
      Но никакое желание не могло помочь ей удержать столь быстротечные радости жизни, те радости, что уже миновали и остались в прошлом.
      Или покончить с этой проклятой и страшной войной.

      Только что комиссованный генерал Брэдфорд Тэйлор прибыл в Англию в начале декабря. Волосы его серебрились сединой, и он как будто похудел. Но морщины только придавали значимости его красивому лицу. Он обнял Майру с пылом, которого давно уже не было в их отношениях.
      – Господи, прелесть моя, на тебе отдыхает усталый глаз, – сказал он ей. – И ты великолепна, как всегда. Ты как волшебница, которую не может затронуть возраст или смерть.
      Майра рассмеялась:
      – Я была бы рада, если бы это было правдой. Но я-то хорошо чувствую бремя прожитых лет. Впрочем, ты и сам недурно выглядишь, Брэд. Ну, как твое путешествие?
      – Оно показалось мне нескончаемым. Думал, что взбешусь от скуки. Большую часть времени я проводил в радиорубке корабля, слушая сводки военных действий. Боже! Там все казалось беспросветным и мрачным. Следует отдать должное кайзеру – он блестящий тактик. Когда немцы победным маршем проследовали через Бельгию и Люксембург, отрезав Мец, не вызывало сомнения, что они оккупируют порты на Ла-Манше и отрежут Великобританию от союзников. Почему они отступили, нанеся французам столь страшное поражение на Марне, для меня остается тайной. Возможно, такова Божья воля. Во всяком случае, это дало и британцам, и французам передышку, в которой они так нуждались, чтобы снова собраться с силами. Мы остановили врага у Льежа, потом у Монса и в конце концов смогли удержать их при Вердене, Реймсе, Суассоне и Ипре. – Лицо его посерьезнело: – Что слышно о Патрике?
      – Он был ранен, и его наградили орденом за мужество в битве при Ипре. Но ты, конечно, не мог об этом знать.
      Лицо его стало пепельно-серым, и она заметила, как сигарета дрожала в его руке, когда он раскуривал ее.
      – Господи! И сильно ранен?
      – Не волнуйся. Его последнее письмо из госпиталя было намного бодрее: он надеялся через неделю-другую снова надеть военную форму. Хочешь выпить, Брэд?
      – Да, и чего-нибудь покрепче.
      – Идем в кабинет.
      Она приказала дворецкому отнести наверх его вещи, и они прошли в кабинет. Брэд подошел к бару и налил себе скотча на три пальца, потом плеснул в стакан содовой воды из кувшина.
      – А ты что будешь пить, дорогая?
      – Немного шерри было бы чудесно.
      Она села на диван и оправила юбку.
      Он вернулся с напитками и сел рядом с ней.
      – Нам надо многое успеть, а времени на это остается совсем мало.
      – Ты уже получил приказ?
      – Да, в Лондоне я был в министерстве обороны до того, как отправиться сюда, в Мэнорхейвен. Я отбываю во Францию в канун Нового года.
      – Да, времени остается немного, но ты хоть побудешь дома на Рождество. Естественно, мы проведем его с Кэндиси и детьми.
      – Я так мечтал об этом. Как жаль, что Дезирэ и ее семьи нет с нами. Возможно, это последний случай, когда мы могли бы провести праздники вместе.
      В его тоне звучала непривычная задумчивость, и это ее растрогало. Она взяла его за руку.
      – Это так на тебя не похоже, Брэд. Ты ведь неисправимый оптимист.
      Он печально улыбнулся:
      – Годы все вышибают из нас, Майра. Когда мы были молоды, будущее казалось бесконечным, но, по мере того как годы шли, все яснее становилось, что у любой дороги есть конец… Но к черту его, этот конец пути. У нас есть сегодня, и это значит очень много. Мы должны прожить этот день.
      Он обнял ее за плечи и привлек к себе. Голос его теперь зазвучал октавой ниже:
      – Кстати, куда это дворецкий отнес мои дорожные сумки? Надеюсь, что сегодня мы с тобой будем спать в одной комнате.
      Майра подняла голову, посмотрела в его зеленые глаза и была поражена тем, что увидела: в них снова сверкала страсть. Она улыбнулась и погладила его по щеке.
      – Если хочешь.
      Теперь его улыбка была подобна лучам восходящего солнца. Она осветила все его лицо.
      – Я опасался, что ты, возможно, устала ждать меня.
      Она рассмеялась низким грудным смехом:
      – А почему ты вообразил, что я только сидела и ждала тебя? Я находила разнообразные занятия, которые меня развлекали во время твоих долгих отлучек.
      – Я так и предполагал.
      Он поцеловал ее в макушку.
      – Сегодня я виделся с Уинстоном. Мы выпили в клубе. И он рассказал мне о странных обстоятельствах, при которых произошла ваша первая встреча.
      – Славный, милый Уинни! – Воспоминание об этом дне вызвало у нее искренний смех. – Он рассказал тебе, как я ударила его зонтиком по голове на собрании женского движения? И о том, что весь комитет миссис Пенкхёрст, и я в том числе, кончили тем, что оказались в каталажке?
      Брэд рассмеялся:
      – Должно быть, это было забавно. Но ведь в конце концов он заплатил залог за всех вас, и вас выпустили.
      – Да, и с тех пор мы стали самыми близкими друзьями. Не хочешь ли сейчас принять ванну? А я отдам распоряжения кухарке насчет обеда. Хочешь чего-нибудь особенного? Пока что наш чулан полон всякой еды. До сих пор немецкая блокада не оказала особенного влияния на нашу экономику.
      – Но петля на шее Британии все затягивается. Сегодня Черчилль сказал мне, что через год такой блокады наш маленький остров окажется не в лучшем положении. А что касается сегодняшнего вечера, можешь сделать мне сюрприз. – Он встал и подошел к бару. – Думаю, я возьму бокал с собой наверх.
      Они рано ушли в спальню. Майра приняла ванну и надушилась, напудрилась и умастила свое тело кремом. Единственным признаком возраста на ее безупречной коже стало появление участков огрубевшей ткани на локтях, коленях и плечах. Прежде чем скользнуть в ночную рубашку, она оглядела себя в зеркало на двери ванной комнаты, ущипнула за бедра и ягодицы, приподняла груди тыльной стороной рук.
      – У старушки еще кое-что осталось, – заметила она игриво.
      Ее ночная рубашка была просторным одеянием из нежного белого батиста, с очень низким вырезом, украшенным бледно-розовыми бантами над пышной пеной оборок у ворота, с едва заметным серебристым кружевом. Чувствуя головокружение и нервозность, как юная невеста, она пошла к Брэду, уже лежавшему на большой постели с пологом. Он был обнаженным, и только простыня целомудренно прикрывала его тело чуть выше бедер.
      – Боже! Ты восхитительна! Я постоянно представляю тебя такой, какой увидел в тот день, когда нарушил твое уединение во время купания в пруду в Техасе.
      Она рассмеялась, но была польщена.
      – В таком случае время положительно сказалось на твоем зрении. – Она встала на постели на колени и откинула простыню, прикрывавшую его тело. Глаза ее округлились. – И в то же время никак не сказалось на столь важных рефлексах.
      Больше не раздумывая, она склонилась над ним, нежно охватила пальцами его разбухший орган, и ее губы обволокли его.
      После того как он достиг пика наслаждения, он овладел ею, и она тоже испытала наслаждение в полной мере.
      В эту ночь они еще трижды занимались любовью.
      И в течение тех трех недель, что Брэд пробыл до своего отплытия во Францию, страсть их не убывала.
      – У меня такое чувство, будто мы вернулись назад, во времена нашего медового месяца, – сказал Брэд.
      – Да, я чувствую то же самое.
      Но они оба лгали и знали, что лгут. То, что они испытывали теперь, было реакцией на ужас и отчаяние, на безумие смерти. Их страсть объяснялась иллюзией того, что если они попытаются, то смогут обрести бессмертие.
      Правда заключалась в том, что и Брэд, и Майра были убеждены, что, как только он покинет Англию и отправится на войну, они больше не увидятся.
      Рождество было для них радостным событием, но его омрачало сознание того, что Патрик где-то в траншеях во Франции и на следующей неделе Брэд должен последовать за ним.
      – Вы думаете, вам удастся повидаться с Пэтом? – спросила его Кэндиси перед сном, уже стоя на пороге своей комнаты.
      – Надеюсь, – ответил Брэд. – Я на некоторое время приписан к штабу генерал-инспектора, и первый пункт, который мы собираемся инспектировать, несомненно, будет сектор Ипра.