Великолепная страсть

      Когда они достигли подножия огромной горной гряды, пейзаж стал более разнообразным и привлекательным. Они ехали по тропинке вдоль извилистой реки. На реке было огромное скопление тяжелых, приземистых и потому уродливых китайских джонок, приводимых в движение ветром, раздувавшим их примитивные перепончатые паруса, скрепленные бамбуковыми перекладинами. На корме попарно сидели гребцы. Окрестности были живописными: скалистые горы вдали, монотонный бурый цвет которых кое-где был разбавлен зелеными пятнами лесов. Оба пологих берега реки спускались к воде террасами, где босоногие мужчины, женщины и дети в штанах, закатанных до колен, работали на рисовых полях.
      – В Китае, где столько миллионов ртов, не пропадает ни фута пахотных земель, – сообщила Майра Флинну.
      В конце дня они обогнули излучину реки и увидели буддийский храм, воздвигнутый на клочке земли, несколько возвышавшемся над террасой, и обращенный к рисовым полям. Храм представлял собой пагоду восьмиугольной формы, состоявшую из трех ярусов: основания, стройной поднимавшейся ввысь башни и венчавшего ее острого шпиля.
      – Там, на горе, выше пагоды, думаю, мы разобьем лагерь, – сказал Флинн. – В рощице, среди деревьев, есть вода.
      Они направили своих лошадей вверх по холму и разбили лагерь посреди тутовой рощицы у небольшого пруда, окруженного пышными папоротниками. Пока слуги воздвигали палатки и разводили костры, Майра принялась собирать мелкие красные ягоды в миску военного образца, используемую в солдатских столовых, потом протянула их Флинну.
      – Попробуйте их. Они восхитительны на вкус.
      Он принял миску и попробовал ягоды.
      – Гм-м. Они мне напоминают малину.
      – Это тутовые деревья. Их листьями кормят шелковичных червей, – объяснила Майра.
      Пирамидальная палатка Майры была больше и лучше приспособлена, чем палатки, предназначенные для мужчин. В ней имелись армейская складная кровать с одеялом и простынями, небольшой столик, стул и умывальник. Оглядев все это, майор Флинн заметил:
      – А знаете, здесь очень уютно. Никакого сравнения с солдатской скаткой или матрасом. Роскошные хоромы для такой маленькой девочки, как вы! Если вам будет одиноко одной, я буду счастлив составить вам компанию.
      – Нет, благодарю вас, майор. Я предпочитаю одиночество.
      В его улыбке таился какой-то нескромный намек.
      – Здесь, в горах, ночи становятся все холоднее. Говорят, тут частенько змеи и крысы заползают в спальные мешки, чтобы погреться о теплое человеческое тело. – Он подмигнул: – Впрочем, от такого развлечения и я бы не отказался.
      – Ну вы и тип, майор! По правде говоря, я думаю, что вам место не в кавалерии, а в кабаре. Вам бы очень подошла карьера клоуна. А теперь простите меня. Думаю, мне пора принять ванну.
      – Вы серьезно? Ванну в тазу?
      – Нет, здесь в дальнем конце пруда есть естественное углубление, напоминающее ванну, там, где пруд изливается в скальную породу.
      – Значит, вы хотите сказать, что будете резвиться в воде на свежем воздухе, а все эти вояки будут на вас глазеть?
      – Будучи офицерами и джентльменами, они не станут глазеть на меня.
      Майор Флинн, майор Шульц, лейтенант Сантини и капитан Фуше расположились на бивуаке, повернувшись спиной к выемке в скалистом ложе, где плескалась Майра.
      Проведя много часов в седле, Майра была рада прохладе кристально чистой воды. Благодаря высокому содержанию минеральных солей вода казалась мягкой, даже маслянистой. Она ласкала кожу, как жидкий шелк. Если бы Брэд был здесь, она вернулась бы в свою палатку, и они бы занялись любовью. Она была полна страсти.
      Майра вышла из воды и принялась вытираться мягким, как руно, пушистым полотенцем. Прикосновение его к обнаженной коже усиливало чувственное возбуждение. Сквозь ветви деревьев она видела широкую спину майора Флинна, обтянутую новым мундиром цвета хаки. Он стоял, заложив руки за спину. Она предполагала, что почти наверняка он тайком бросил взгляд на нее, пока она купалась. Такой человек, как Флинн, безусловно, поддался бы искушению взглянуть. Как ни смешно, но мысль об этом не была ей неприятна, а скорее напротив.
      «Спокойно, Майра, моя девочка, – пыталась она обуздать себя. – Сегодня ночью ты будешь спать одна, и на этом покончим!»
      Закончив вытираться, Майра набросила пеньюар фасона «бабочка» с рукавами, похожими на крылья, и длинными и широкими полами, создававшими впечатление, будто она парит над землей, и вернулась в свою палатку.
      – Все ясно, – бросила она Флинну, проходя мимо и заметив на его лице неприкрытое вожделение. Ей приятно было чувствовать себя женщиной.
      Оказавшись в своей палатке, она обернула голову сухим полотенцем наподобие тюрбана. Выглянув из палатки, она обратилась к майору Флинну:
      – Когда мы будем есть? Я умираю от голода.
      – Обед будет готов к тому времени, когда вы оденетесь.
      – Не думаю, что я в силах одеться. Я озябла и устала и собираюсь лечь спать сразу после ужина.
      – Прекрасно. В таком случае я прикажу одному из мальчиков принести вам столовый прибор и чайник с чаем.
      Майра вернулась в свою палатку и зажгла масляный фонарь, висевший под потолком палатки, на центральном столбе, подпиравшем ее. К тому времени как один из слуг принес ее ужин, она уже закончила сушить волосы. Походный поднос был нагружен дымящимся мясом, овощами и коричневым рисом, сдобренными острым перечным соусом и приправой керри.
      Она не спеша пила вторую чашку чаю, когда снаружи ее окликнул Флинн:
      – Все в порядке?
      – Еда была изысканная.
      – Да, и, пожалуй, вкус у нее даже лучше, чем дома, в колонии. Свежий воздух и физические упражнения вызывают аппетит.
      – Я оставлю приборы возле палатки, чтобы мальчик-слуга забрал их, а сама лягу спать.
      – Спите крепко. Утром увидимся.
      Он удалился от палатки, остановился, потом, подчиняясь внезапному импульсу, круто обернулся. Майра стояла возле своей походной постели между фонарем и стенкой палатки, и ее темный выразительный силуэт четко вырисовывался на фоне полотна. Он почувствовал, что у него захватило дух, когда она сбросила свой пеньюар. Он не мог отвести глаз от силуэта молодой женщины, стоявшей к нему в профиль. Когда она наклонилась, чтобы снять туфли, ее грушевидные крепкие груди затрепетали, как спелые гроздья на виноградной лозе.
      – Боже милостивый! – вымолвил он, потрясенный ее красотой, испытывая от ее вида физическое страдание.
      Она подошла к фонарю и задула его. Палатка стала темной, но пленительный, вызывающий вожделение образ живо запечатлелся в его памяти и стоял перед глазами. Пожалуй, он казался даже более живым и привлекательным, чем силуэт на фоне полотняной стены палатки. Теперь он представлял не тень, а живую женщину: обнаженные, дерзко приподнятые груди – их соски казались алыми и отвердевшими; впадинку пупка, обольстительный живот, который от пупка полого нисходил к лону. Он представлял покрытый густым руном лонный бугорок между стройными бедрами…
      Флинн заставил себя повернуться к другим офицерам, пившим бренди и пиво вокруг костра на берегу пруда, весело гудящего и потрескивающего.
      В конце концов люди устали и разбрелись по своим палаткам. Остался только Флинн: он жевал кончик своей погасшей сигары и беспокойно мерил шагами полянку вокруг костра, пока костер не превратился в кучку красных углей. Тишина окутала гору, как саван: только щебетание ночных птиц и жалобы обезьян, соперничавших и ссорившихся из-за лучших мест на тутовых деревьях, нарушали покой ночи. Флинн бродил между стреноженными и привязанными к деревьям лошадьми, отвечая похлопыванием по крупу или поглаживанием по холке на их тихое ржание.
      Снова и снова он бросал взгляд через прогалину на палатку Майры, поставленную в отдалении от остальных. Будто в трансе он медленно двинулся к ней, постоял возле входа, пристально глядя на ее клапан. Он был бессилен погасить пламя в крови. Он не спеша отбросил погасшую сигару, протянул руку, чтобы откинуть клапан палатки, и вошел. Безмолвно, затаив дыхание, постоял в полной темноте, подобной мраку, царящему в Аиде, пока его глаза не привыкли к темноте. Полная луна, бросавшая свой свет на палатку, просвечивала сквозь полупрозрачные полотняные стены. На цыпочках он подошел к походной кровати и остановился, глядя на спящую женщину. Он мог различить, как приподнимается и опускается ее грудь под тонким одеялом от спокойного дыхания.
      Сжигаемый желанием, он расстегнул брюки и снял пояс. Флинн перешел свой Рубикон – теперь он не мог отступить. Он должен овладеть Майрой Тэйлор, насладиться ее прекрасным молодым телом. Он приготовился к сражению. Свою восставшую плоть он нес, как копье наперевес. Майра лежала на спине, разметав руки и ноги. Он глубоко вздохнул, склонился над ней и потянул к себе одеяло. Под ним она оказалась обнаженной. В лунном свете ее тело светилось, как алебастровая статуя какой-нибудь греческой богини. Обезумев от яростного желания, он смотрел на ее бедра, не в силах отвести взгляда.
      Он быстро шагнул вперед и встал на колени возле ее постели, его колено оказалось между ее бедер и раздвинуло их еще шире, а ладонью он зажал ее рот.
      Майра, долго вертевшаяся и метавшаяся в постели, наконец уснула и вскоре была разбужена, ощутив щекотание между бедрами. Если бы только здесь был Брэд и мог ее успокоить и избавить от мучившего ее напряжения! Она представляла, как это могло бы быть. Вот он склоняется над ней, его отвердевший, как сталь, и в то же время нежный, как бархат, орган оказывается между ее бедрами. И она пылко приветствует это вторжение. Она в упоении ищет его губы, блуждающие по ее мучительно жаждущим ласк грудям.
      Нет, это не было сном! – вдруг осознала потрясенная женщина. Это было реальностью! И это случилось с ней. Первой ее мыслью было, что, вероятно, Брэд решил догнать их отряд и присоединиться к ним после наступления темноты. Какой романтический способ удивить ее выбрал муж!
      – О дорогой, мои молитвы не остались втуне, – прошептала Майра, обвивая его шею руками, и ее бедра приподнялись и задвигались с пылом, не меньшим, чем его собственный.
      «Должно быть, я сплю и вижу сон!»
      Она была влажной и вполне готовой принять его, будто с нетерпением ожидала его прихода. Даже в своих самых невероятных фантазиях Флинн не мог представить такого счастья и гармонии. В ней было все, о чем только может мечтать мужчина. И много больше. Она терлась о него своим нежным животом и бормотала непристойности на почти не воспринимаемом живым существом языке любви, по мере того как темп их ритмических движений ускорялся и вел их от яростного накала страсти к почти непереносимому экстазу.
      – О мой сладостный обожаемый муж! – выкрикнула она в момент наивысшей точки наслаждения.
      Испытав не передаваемое словами блаженство, Флинн теперь лежал рядом с ней, ослабевший и обмякший. Потом, слушая то, что она все еще продолжала бормотать, он почувствовал, как все его тело оцепенело, и сел, выпрямившись, на постели.
      – Муж!
      Пожалуй, это был самый мучительный момент разочарования, испытанный им в жизни!
      – Брэд!
      От ужаса Флинн потерял дар речи. Теперь, когда его страсть была утолена, он ощутил в полной мере тяжесть содеянного. Он чувствовал себя Атлантом, на спину которого вдруг навалилась вся тяжесть земли.
      – Брэд?
      Она протянула руку и коснулась его груди.
      Флинн с трудом сглотнул, решив встретить свою судьбу, как мужчина и солдат.
      – Нет, моя прелесть. Я Шон.
      Майра была изумлена и шокирована. Она все еще не могла поверить.
      – Шон? Шон Флинн! Ах ты, мерзавец!
      – Иисусе! Неужели вы собираетесь объявить об этом всему лагерю?
      – Ты грязный растленный сукин сын! – прошипела она.
      Она выпрямилась и принялась молотить его по груди кулаками.
      – Подожди, вот Брэд узнает, что ты сделал со мной, проклятый насильник! Британский представитель в Пекине велит высечь тебя розгами, а я бы тебя повесила, будь на то моя воля!
      Она была сильной, здоровой женщиной и наотмашь с силой ударила его кулаком в челюсть.
      Флинн скатился на пол, и прежде чем он успел прийти в себя, она спрыгнула с постели и лягнула его в пах.
      – А-ах!
      Он попытался заглушить крик боли, уткнувшись ртом в глиняный грязный пол. Боль была столь же острой, как недавнее наслаждение. Поистине это было похоже на оргазм боли! Постепенно он приходил в себя. Глаза его перестали слезиться.
      Он поднял руки вверх, моля о пощаде, когда она уже изготовилась ударить его снова.
      – Пожалуйста, прекратите! И позвольте вам сказать, что для женщины, которая кричит, что ее изнасиловали, вы вели себя странно. По-моему, вы наслаждались нашей близостью не меньше меня. Вы были во всех отношениях готовы принять меня.
      Майра не ударила его. Теперь она смотрела на него сверху вниз, смущенная, сбитая с толку, изумленная внезапным открытием. А ведь Флинн был прав. Нельзя отрицать, что она получила наслаждение от их близости. Ей был отчаянно нужен секс сегодня вечером. Да нет же, еще раньше, с того момента, как она искупалась в пруду!
      К изумлению Флинна, Майра принялась хохотать. Она снова легла на кровать, уткнулась лицом в подушку… Он смотрел, как ее обнаженное тело сотрясается от смеха. Решив, что она в истерике, он встал на колени возле ее кровати.
      – Успокойтесь! Истерика не решит наших проблем!
      Она, задыхаясь от смеха, повернула к нему голову.
      – У меня нет истерики, Шон. Во всяком случае, в вашем понимании. Я жалею, что ударила вас. Я не имела на это права.
      Он был изумлен до глубины души.
      – Не понимаю. Что это с вами?
      Она протянула руку и погладила его светлые волосы.
      – Ладно, не сидите и не смотрите на меня, как дурень. Идемте в постель. Ночь ведь только началась.

Глава 14

      На следующий день они не стали двигаться дальше, а дождались, пока к ним присоединится Брэд. Майор Флинн удалился, когда Брэд здоровался с Майрой, обнимал и целовал ее.
      – Скучала по мне, моя радость?
      – Ужасно.
      Через плечо она взглянула на Флинна, стоявшего на берегу пруда. Он нагнулся, поднял плоский камешек и бросил его так, что тот скользнул по гладкой поверхности воды. Прежде чем пойти ко дну, камешек подпрыгнул четырежды. Плечи Флинна опустились, на сердце его было так тяжело, будто оно пошло ко дну, как этот камень.
      Майра только изображала радость. У нее на сердце тоже было тяжело. Она безмолвно корила себя за то, что не чувствует угрызений совести из-за своей измены с Флинном. Но ведь она всегда была реалисткой. Что нельзя вылечить, следует пережить и забыть. Кроме того, она ведь не приглашала этого красивого англичанина в свою палатку, не назначала ему свидания. Возможно, она спровоцировала его тем, что раздевалась при свете фонаря, но ведь она не соблазняла его бесстыдно и открыто.
      – Как продвинулась твоя работа? – непринужденно спросила она Брэда.
      – Прекрасно. Министерство иностранных дел будет очень довольно.
      С того самого момента, как Брэд был приглашен на коронацию трехлетнего императора Гуансюя в 1875 году, полковник Брэдфорд Тэйлор был одним из немногих иностранцев, кого всегда считали желанным гостем в императорском дворце в Запретном городе в центре Пекина. Императорский дворец был обнесен внешней стеной, за которой была еще одна, внутренняя, и наконец сам Запретный город был окружен еще одной стеной.
      Реальная власть в Китае была в руках вдовствующей императрицы, и это должно было продолжаться до тех пор, пока императору Гуансюю не исполнится пятнадцать лет. Вдовствующая императрица была властной, деспотичной и не знающей сострадания женщиной, на совести которой была отсталость Китая и его невозможность вписаться в современный мир. Но из числа молодых мандаринов, служивших советниками при дворе и осуществлявших связь между дворцом и иностранцами при иностранных миссиях в колонии, вырастало новое поколение, подобное младотуркам. Брэд был ближе связан с молодыми мандаринами, чем любой другой иностранец на службе в Пекине. Мандарины ратовали за строительство новых дорог и железнодорожных путей, прокладку телеграфных линий через всю страну с тем, чтобы улучшить связь между городами и провинциями Китая. Они были также полны решимости модернизировать китайскую армию и флот, чтобы они могли противостоять угрожавшей Китаю Японии, стране, некогда воспринимавшейся китайцами как варварская, но теперь обскакавшей своего «старшего брата» и продолжавшей двигаться вперед семимильными шагами во всех областях жизни.
      Брэд считал одного из придворных, напрямую связанных с любимой племянницей императрицы Сунь Ин, своим сильным союзником. Сунь Ин была истинной принцессой. Округлая фигурка этой маленькой женщины двадцати четырех лет казалась бескостной, настолько ладно были соединены в ее теле кожа, плоть и кости. Безупречная кожа ее лица походила на фарфор оттенка светлого сандалового дерева. Ее раскосые глаза под выщипанными в ниточку бровями напоминали цвет темного нефрита. Слухи о том, что принцесса доверяет полковнику Тэйлору, были очень ему на руку и снискали ему славу самого компетентного эксперта по делам Китая среди всех остальных служащих иностранных миссий в колонии.
      Сворачивая свой лагерь, путешественники заметили большое скопление народа вокруг священной пагоды на склоне холма.
      – Интересно знать, что там происходит? – спросил Флинн.
      – Собираюсь разузнать, – ответил полковник Тэйлор, принявший теперь на себя обязанности главы этой группы иностранцев.
      Они верхом спустились вниз по склону холма на уступ, на котором был воздвигнут храм, и остановились там. Коленопреклоненные крестьяне молча молились, когда неожиданно странный, какой-то нечеловеческий, громоподобный голос, будто исходящий от бесплотного существа, послышался из храма, голос, от которого сотряслись, содрогнулись опаленные солнцем склоны холмов:
      – Я Юй Ди, бог невидимого мира. Если вы покоритесь святотатству, которое пытаются навязать вам иноземные дьяволы, если вы согласитесь навлечь несчастье на свою священную землю, я не позволю дождю пролиться, и ваш урожай высохнет на корню и погибнет. Вы должны противостоять их попыткам осквернить вашу землю строительством железных дорог и телеграфных линий. Вы должны воспротивиться попыткам превратить вас в отступников от вашей религии и обратить в свою веру. Вы должны уничтожить иноземных дьяволов, вы должны обезглавить их. Тогда на вас снизойдет благодать Юй Ди, а земля ваша будет плодоносить и процветать, как прежде.
      – Вот то, что я называю славным представлением, хорошим фокусом, – сказал Брэд с искренним восхищением. – Кажется, кому-то удалось внушить этим несчастным невежественным людям, этим беднягам, страх перед Божьим гневом, который может обрушиться на них.
      Теперь толпа поднялась с колен, люди хлопали в ладоши и скандировали:
      – Юй Ди всемогущ!.. Юй Ди вечен!.. Юй Ди непобедим!.. Прогоним иноземных дьяволов! Убьем их! Убьем! Убьем!
      – Не очень-то умиротворяющее обещание! – проговорила Майра.
      – Schweihundes! – Майор Шульц сплюнул на землю. – Если они попытаются изгнать нас, немцев, из Китая, им это дорого обойдется!
      – Oui, это грязное merde!  – подтвердил капитан Фуше. – Ах, эти бараны никогда не посмеют восстать против нас, западных людей!
      – Не обольщайтесь на этот счет, джентльмены! – мрачно возразил Брэд. – Поедем, надо убираться отсюда подальше!
      Они провели еще два дня, разъезжая верхом по горам, потом направились к Пекину. По дороге подстрелили двух кабанов и дюжину диких уток.
      – Когда мы вернемся в миссию, устроим царский пир, – сказала Майра.
      – Я приглашен? – спросил Флинн, сопровождая вопрос своей обычной ухмылкой.
      – Разумеется, старина, – ответил Брэд, пока Майра искала подходящие слова, чтобы извиниться и не приглашать его.
      После близости с Флинном она чувствовала в его присутствии еще большую неловкость, чем когда их отношения были прохладными и носили официальный характер. Со свойственной ей проницательностью в ту ночь, полную страсти, она осознала, почему старалась держать его на расстоянии с момента его приезда в Пекин. Инстинкты предупреждали о том, что если этот человек подойдет к ней слишком близко, она не сможет владеть собой. Но теперь Майра дала себе клятву все сделать для того, чтобы больше не повторилась та безумная ночь.
      Она не знала, была ли связь между ее смятением, чувством вины и ухудшением отношений с Бредом: постепенно их любовные объятия становились реже, а накал страсти убывал.
      В начале сентября Брэд сообщил ей:
      – Я собираюсь на несколько дней в Тяньцзинь. Посланник направляет меня туда с особой миссией. Я попросил майора Флинна взять на себя заботу о тебе на это время.
      Она смотрела на него, не веря своим ушам, но не без трепета. Неужели он догадался о том, что случилось в ту ночь? Или заподозрил неладное? Может быть, это хитрый ход, чтобы вызвать ее ответную реакцию и понаблюдать за ней? Нет, такое невозможно, если только Флинн не выдал ее. Майра внимательно изучала лицо мужа, стараясь увидеть в его выражении признаки коварной игры. Однако ни в его глазах, ни в искренней улыбке она не заметила ни малейших признаков хитрости. Она облегченно вздохнула и сказала со свойственной ей дерзостью:
      – Не странно ли то, что ты говоришь другу: «Позаботьтесь о моей жене, пока меня здесь не будет»? Право же, я прекрасно обойдусь без помощи майора Флинна.
      Брэд рассмеялся:
      – Ты все еще злишься на этого беднягу? Что он тебе сделал?
      Майра только пожала плечами и молча отвернулась.
      В то же утро Брэд отбыл в Тяньцзинь, а майор Флинн появился в их апартаментах вскоре после полудня. Майра сидела на небольшой передней веранде, напоминавшей ей их бунгало в форте Хемпстед. Веранда была затенена трельяжем из зелени, она вся была обвита каким-то неизвестным растением с мелкими желтыми цветами, пахнувшими, как жимолость.
      – Подумал, что следует вас навестить и узнать, не могу ли я оказать вам какую-нибудь услугу.
      Он снял свой шлем и нерешительно остановился у нижней ступеньки крыльца.
      Майра положила шитье и теперь смотрела на него глазами, потемневшими от гнева.
      – Вы специально выбрали столь двусмысленную фразу? Вы имеете в виду ту «услугу», которую жеребец оказывает кобыле?
      – О, Майра! – Его лицо побагровело. – Поверьте, у меня вовсе не было такого намерения.
      Он вытер рукавом внезапно покрывшийся испариной лоб.
      – Меня это тоже угнетает. Я чувствую себя таким негодяем. Я хочу сказать, после того теплого приема, который оказал мне Брэд.
      Он упрямо вздернул подбородок.
      – Могу вам сказать одно: я способен жить с этим чувством вины и презрения к самому себе потому, что я не жалею о случившемся. Это воспоминание я буду лелеять всю свою жизнь.
      Майру тронула нотка искренности, которую она расслышала в его тоне.
      – Ладно, садитесь. Я скажу мальчику-слуге, чтобы он приготовил нам чай. Сейчас вернусь.
      Майра встала и прошла в кухню, где Ким протирал и полировал плиту. Когда она вернулась, Флинн сидел на ратановом стуле с отрешенным и потерянным видом.
      – Приободритесь, Шон. Бессмысленно горевать о том, что произошло.
      Он поднял голову и мрачно посмотрел на нее.
      – Нет, вы не понимаете. Я бы не отказался от того, что было между нами, за все золото мира, за весь чай Китая. – Он потянулся к ней и взял ее руку. – Не отрицайте, любовь моя, вы ведь испытали такое же наслаждение, как я.
      – Я и не собираюсь это отрицать, – ответила она твердо. – Но больше это никогда не повторится.
      Он крепче сжал ее руку.
      – Почему же не повторится, Майра? Вы чувственная, живая женщина, и я совершенно уверен, что Брэд не удовлетворяет вас в постели.
      – Брэд – искусный любовник, а иначе я не вышла бы за него.
      – Возможно, так и было когда-то, но теперь у него не хватает времени, чтобы как следует выполнять свои супружеские обязанности. Да и как бы он мог это делать? Он постоянно занят делами, постоянно пропадает в Запретном городе, а теперь на пути в Тяньцзинь, и, возможно, вы не увидите его неделю, а то и больше.
      Майра не могла возражать. Это было правдой. Брэд был слишком занят делами и поглощен своими честолюбивыми замыслами. Она не могла приписать свою растущую неудовлетворенность браком тому, что произошло между нею и Флинном. Семена этой неудовлетворенности были посеяны еще год назад. Флинн поднялся с места и, прежде чем она успела его остановить, заключил ее в объятия. Она попыталась высвободиться.
      – Вы с ума сошли? Ким сейчас принесет нам чай.
      – Это не займет больше минуты.
      Он страстно поцеловал ее, его язык проник в ее рот. Поцелуй не затянулся. Он тотчас же выпустил ее из объятий.
      Потрясенная, Майра прикоснулась к своим губам, все еще горячим и влажным после его поцелуя, все еще чувствовавшим его. Она ощутила, как чресла ее отозвались на этот поцелуй медленно нарастающим желанием, которое она была бессильна подавить.
      – Ну? – спросил он тихо. – Ведь вы чувствуете то же, что и я. Майра, дорогая, я никогда не питал таких чувств ни к одной женщине! Первый раз в жизни я полюбил.
      – Это абсурд, Шон. Это всего лишь физическое влечение, и только. – Она твердо встретила его взгляд. – Нет, я не стану отрицать, что испытываю к вам физическое притяжение, желание, но ведь это не имеет ничего общего с любовью.
      – Вы любите Брэда?
      – Конечно, люблю. Он мой муж.
      – Это ничего не значит. Любовь и муж не одно и то же. Вы всегда его любили?
      Она задумалась, стараясь ответить честно и подбирая подходящие слова.
      – Пожалуй, в начале нашего знакомства… нет… Я находила его самодовольным, наглым юнцом, слишком любящим себя и слишком упоенным своей способностью нравиться женщинам.
      Флинн улыбнулся.
      – Ведь ваше первое впечатление обо мне было точно таким же? Верно?
      Майра была застигнута врасплох.
      – Никогда не задумывалась об этом, но, пожалуй, вы правы. Вы очень похожи с ним.
      – Нет, мы как день и ночь. Внутренне мы с Брэдом совсем не похожи. Это только фасад. Я не испытываю ничего, кроме презрения, к его маниакальному честолюбию. Я не стремлюсь стать лидером, стать средоточием власти. Единственное, к чему я стремлюсь, это отслужить положенный срок, уйти со службы, поселиться на каком-нибудь уединенном ирландском озере с женщиной вроде вас и там провести остаток моей жизни, стараясь сделать счастливой любимую.
      Он говорил так пылко и трогательно, что в горле у нее встал комок.
      – Прекрасное чувство, – сказала она задумчиво, – но вы забыли кое о чем. Одной из черт Брэда, подкупившей меня, было как раз его честолюбие. Видите ли, я сама честолюбива, а жизнь на уединенном ирландском озере не для меня.
      – В таком случае и я стану честолюбивым, – возразил он непринужденно, и его руки взметнулись вверх, – но мое честолюбие никогда не станет таким, чтобы я пренебрег вами.
      Она уставилась на него:
      – Мною? О чем вы, черт возьми, толкуете?
      – То, что я говорил о девушке вроде вас, неправда! Я хочу жить с вами, Майра! Я хочу, чтобы мы были вдвоем – вы и я, только мы!
      – Шон, пора прекратить этот глупый разговор. Все это звучит по-детски. Я замужняя женщина.
      – Возможно, по закону вы принадлежите Брэду, но в глазах Всемогущего Господа вы моя. Сердцем и душой мы принадлежим друг другу. Есть ведь древнегреческий миф о том, что когда-то, в начале времен, существовал только один пол и живые существа воспроизводили себе подобных. Потом Господь разделил их на мужских и женских особей и, перемешав, рассеял по свету. Он решил, что они должны странствовать, блуждать по земле, пока не найдут свою утраченную половину, мужчину или женщину, которые окажутся подходящими им во всех отношениях. – Он улыбнулся и взял обе ее руки в свои. – Вы и я наконец-то нашлись.
      При звуке шагов Кима в холле они отпрянули друг от друга. Ким подал им чай и поклонился Майре:
      – Мадам… у нас с Лотос к вам большая просьба… В Тонлонгском храме на холме сегодня праздничное богослужение в честь дня рождения Будды. Если вы разрешите нам уйти на закате и посетить храм, мы будем вам очень признательны.
      – Разумеется, Ким. Откровенно говоря, вы можете уйти и раньше, до заката. Вы мне не понадобитесь до завтрашнего утра.
      – Мы так вам благодарны, мадам.
      Он снова поклонился и ушел в дом.
      Майра разливала чай, чувствуя жадный взгляд Флинна, не спускавшего глаз с ее груди, пока она наклонялась над столом. На ней был восточный костюм – нечто вроде кафтана ослепительно ярких цветов, коричневого, золотистого и малинового с мягко струящейся волнистыми складками ниспадающей юбкой и глубоким V-образным декольте. Она села и тщательно расправила одежду на груди.
      – Отчего вы покраснели? – спросил он.
      Она почувствовала, что лицо ее запылало еще сильнее.
      – Я не краснею, – огрызнулась она, – и перестаньте пожирать меня своими голодными глазами.
      – Ничего постыдного в моем взгляде нет. Он выражает только любовь, хотя та, кого любят, должна понимать, что любовь и желание нераздельны.
      – Может быть, поговорим о чем-нибудь другом?
      – Ваши слуги уйдут на ночь, и вы останетесь одна.
      – Не может быть, чтобы вы говорили серьезно. Это совершенно исключено.
      – Если вас это успокоит, я могу вломиться в вашу спальню под покровом ночи, как и в прошлый раз.
      – Думаю, вам сейчас лучше уйти, Шон. У меня страшно болит голова.
      – Как скажете.
      Он поднялся и надел шлем. Спускаясь по ступенькам, он обернулся и сказал:
      – Если передумаете, оставьте дверь открытой, когда пойдете спать.
      Нервы Майры были напряжены до предела, а тело так щипало, будто ее отстегали крапивой. Холодная ванна ей не помогла. Прикосновение к коже пушистого халата только подстегивало ее возбуждение, вызывая дрожь, пронизывавшую ее грудь и ягодицы и отдававшуюся внизу живота.
      Ей приходилось читать о женщинах-нимфоманках, помешанных на сексе. Неужели и она такая же, как они? Нет, возражала она себе, она нормальная, здоровая, страстная женщина, в последнее время заброшенная слишком занятым мужем. Ее общее состояние, ощущение потерянности и подавленности были вполне объяснимы.