Ира

День начинался плохо. Сказать по правде, плохо он начался уже вчера, когда где-то к обеду нагрянула инспекция из Центробанка. И, как обычно, коршуном спланировала на мой кредитный отдел. Любят они нас, что скажешь. Не в первый раз проверяют. Однако впервые, когда начальником в отделе я. И конечно, я тряслась. А тут еще и Маруся, и Светка, и адвокат до кучи. В голове полный кавардак. Нервы гудели, как струны в рояле.

Не успела я объявиться на работе, как тут же попала в круговерть. «Ответьте, пожалуйста…», «Будьте любезны, покажите…», «И еще вот это откопируйте…». Хорошо хоть обращались пока вежливо, без хамства. Я отвечала, показывала, копировала, а еще – организовывала кофе и обед, каждые полчаса бегала в кабинет управляющего, не по собственной инициативе, упаси бог, а по его вызову. Управляющий тоже трясся, хоть и не так заметно, как я. Все же мужик, да и опыта подобных нашествий у него побольше моего, тем не менее… Словом, часам к трем я была уже выжата как лимон, а нужно было проработать еще до шести, и это если высокая комиссия не пожелает задержаться.

Сварив себе уже четвертую за день чашку кофе, я присела наконец за свой стол и бросила обморочный взгляд на ежедневник. Что я там планировала на сегодня? Восемь пунктов. Ха-ха-ха! Я обвела два из них, рассчитывая все-таки заняться ими сегодня, остальные уверенной рукой переписала на завтра. Вот так будет лучше. Я откинулась на спинку кресла и отпила кофе. Десять минут. Я заслужила отдых. Десять минут – это совсем немного. Никто не умрет, если я выпаду из рабочего процесса минут на десять. Позвоню-ка домой. Как там Светка с Марусей, интересно?

Я поставила чашку на стол и пододвинула к себе телефон. Набрала домашний номер.

– Алло, – ответила мне Светка.

– Привет. Как дела?

– Ирка, ты, что ли? – спросила Светка.

– Не узнала? – усмехнулась я. – Богатой буду.

– Не узнала, – ответила Светка.

– Как дела? – Я прижала трубку головой к плечу и взяла чашку с кофе.

– Ирка, – замогильным голосом доложила Светка, – у нас проблемы.

– Что? – вздрогнула я. – Петя прорезался? Стоит под дверью и сверлит замок?

– Да ну тебя, – проворчала Светка. – Никакого Пети не наблюдается. Зато Маруся… – она вздохнула, – просто не знаю, что с ней делать.

– А что Маруся? – спросила я, допивая кофе.

Рыдает. Хочешь послушать? – И не успела я отказаться от столь сомнительного удовольствия, как Светка исчезла из эфира, а из телефонной трубки понеслись вякающие и всхлипывающие звуки, свидетельствующие о том, что она говорит правду и ничего, кроме правды.

Вот черт! А что мы хотели? Маруся вчера держалась молодцом, я даже удивилась тому спокойствию, с которым она повествовала о своих приключениях. Она была мало похожа на Марусю, эта дама, сидящая за моим кухонным столом и ровным голосом рассказывающая о событиях последних дней. У Машки слезные железы всегда в полной боевой готовности и, чуть что, сразу же включаются в работу. А тут – ни слезинки. «Все меняется», – мелькнула вчера у меня мысль. А выяснилось, нет, чепуха – все остается, как прежде. Во всяком случае, Машкина способность горько-горько рыдать изменений не претерпела.

– Слышала? – И в эфире вновь возникла Светка.

– Угу. – Я сделала последний глоток и поставила чашку на стол. – Давно плачет?

– С утра, – буркнула Светка.

– По поводу?

– Дети. – Светка вздохнула. – Рвет на себе волосы, мол, какая я мать, что бросила их.

– Истерика.

– Ну да, – согласилась Светка, – а еще она все время норовит позвонить им.

– И что?

– Я не даю.

– Почему?

– Да ты что, Ирка?! – воскликнула Светка. – Это же битва! Здесь важно соблюсти тактику, иначе Марусе не выиграть.

Не выиграть. Согласна. Чтобы Марусе с наименьшими потерями выбраться из каши, которую она заварила, нужно тщательно разработать план и неукоснительно следовать ему. Дети в этом плане были звеном уязвимым. Общение с ними следовало строить так, чтобы они взяли Марусину сторону. Спонтанные звонки со всхлипами и стонами могли только испортить дело.

Я молчала. Светка терпеливо ждала. Я машинально полистала свой ежедневник. Тактика… Большой проблемы в этом не было. Я умела это делать. Выстроить план и пройти по нему, по ходу корректируя свои действия так, чтобы на выходе получить то, из-за чего, собственно, разгорелся весь сыр-бор. Такие мозги. То, что для многих моих знакомых составляло тайну за семью печатями, для меня не представляло сложности. Любая ситуация, если приложить к ней голову вовремя, прорисовывалась до последней линии и точки. Все было видно. Кто, кому, зачем, что будет. Все мы думаем, что уникальны, неповторимы. Я тоже так думала о себе. До недавних пор. А лет в тридцать пять будто с глаз пелена упала. И все вдруг стало понятно. Кто, кому, зачем и чем дело закончится. Все демонстрировали одни и те же типичные реакции. Сначала мне стало грустно. Как же так? Все многообразие мира человеческих взаимоотношений свелось к паре десятков схем. Впору задуматься о смысле жизни в том плане, что на черта нужна такая скучная жизнь? Но потом я как-то попривыкла. И даже в однообразии этом сумела оценить свою прелесть. И понять одну любопытную вещь… Которую сейчас я и намеревалась донести до Светки.

– Не мешай ей, – сказала я. – Пусть звонит детям.

– Что?! – завопила Светка. – Зачем это…

– Светка, – резко прервала ее я, – это ДЕТИ. Понимаешь? Здесь схемы не применимы. Здесь все на инстинктах. Через полгода ты сама все это прочувствуешь.

Светка немного помолчала.

– А если они ее… ну, знаешь… типа фейсом об тейбл? Она ж потом расстроится…

– Извозят, – ответила я, – значит, так тому и быть. Мы не сможем уберечь ее от всех переживаний. Слишком далеко зашло дело. Пусть звонит.

– Ну ладно, – нехотя согласилась Светка.

– И пусть позвонит Пете.

– Что?! – опять взвилась Светка. – Этому уроду?!

– Урод не урод, – ответила я, – но он муж, который уже нанял адвоката. Ей все равно придется с ним договариваться.

– Но с этим-то какие инстинкты? – проворчала Светка.

– А здесь нет речи про инстинкты, – сказала я. – Здесь как раз все по схеме. Но чтобы выстроить схему, нужно знать, что там этот Петюня думает. А значит, она должна с ним поговорить. Пусть просто скажет ему, что она здесь и что ей нужно время подумать, а там видно будет.

– Давай мы лучше подождем, когда ты вернешься, – предложила Светка.

– Нет, пусть звонит сейчас. Во-первых, даже если я вернусь вовремя, у них, в Новосибирске, уже будет ночь. Во-вторых, у меня проверка, могу задержаться.

– Не знаю даже, – опять вздохнула Светка, – как ее в чувство привести. Не может же она звонить в таком состоянии.

– Не может, – согласилась я. – Дай-ка мне ее.

– Что будешь делать? – поинтересовалась Светка.

– Не важно. Давай Марусю.

Через пару секунд я услышала тихое Машкино «алле».

– Машка, – я постаралась вложить в свой голос максимум суровости, – ты что там за истерику устроила?

– Я… – всхлипнула Маруся, – я… – и тихонько заплакала.

– Значит, ты, – я повысила голос, – решила сыграть в эгоистку?

– Что? – Машка перестала хлюпать носом.

– Рыдаешь там с самого утра, верно?

– Ну… – Машка замялась.

– А Светка? О Светке ты подумала?

– А-а… – Маруся растерялась.

– Ей же нельзя нервничать ни под каким видом, шляпа ты эдакая! – рявкнула я. – А ты устроила черт знает что!

– Ой! – вскрикнула Машка. – Я как-то не подумала…

– Я и говорю: эгоистка несчастная!

Когда у человека истерика, его бьют по щекам. Мне до Маруси физически было не дотянуться, пришлось спекулировать на Светкиной беременности. Беспроигрышный ход. Маруся, прорыдавшая полдня над фотографиями своих детей, как никто другой, понимала, что такое быть матерью.

– Я не буду больше, – шмыгая носом, пообещала она.

– Конечно, не будешь, иначе какая ты Светке подруга после этого?

В кабинет заглянула Лиза, стажер из моего отдела.

– Вас спрашивают, – прошелестела она, показывая глазами куда-то себе за плечо.

Комиссия, поняла я. Чтоб им.

– Иду, – беззвучно проговорила я, и Лиза исчезла. – Так, ну все, мне пора, – сказала я Машке.

– Хорошо, – ответила она, и мы попрощались. Когда я вернулась вечером домой, девчонки смотрели какой-то сериал.

– Что смотрите? – полюбопытствовала я, проходя через гостиную.

– Бред, – фыркнула Светка.

– Совсем не бред, – пробормотала Машка.

Маруся выглядела почти как обычно, если не обращать внимания на покрасневшие глаза и припухший нос. Я вопросительно взглянула на Светку. Она вскочила с кресла и пошла за мной в спальню. Маруся осталась перед телевизором.

– Ну что? – спросила я, как только мы со Светкой остались одни. – Она звонила?

– Звонила, – кивнула Светка.

– Что Петя? – Я повесила пиджак на плечики и расстегнула юбку.

– Орал так, что даже мне было слышно каждое слово. Мол, думай скорее, иначе будет поздно. И что он уже все для себя решил. И что если она через две недели не вернется, то он ей устроит, – отчиталась Светка.

– Что устроит, случайно, не сказал? – Я сняла юбку, блузку и принялась стаскивать колготки.

Светка деликатно отвернулась к окну.

– Не сказал. Маруся, конечно, расстроилась, но рыдать не стала. Кстати, а что ты ей такое сказала? Ей как будто кран перекрыли. Вжик, и все!

– Да так. – Я нырнула в ярко-оранжевый балахон, который иногда носила дома.

– Круто! – восхищенно воскликнула повернувшаяся ко мне Светка. – Где взяла?

– В Италии.

– Цвет – мечта. – Светка подошла ко мне, пощупала ткань. – Хлопок?

– Угу. А что дети? – Я повесила юбку и блузку в шкаф.

– Дети? – Светка надула губы. – С детьми все нормально. Маруся так сказала.

– То есть?

– Она позвонила им, поболтала сначала с дочкой, потом с сыном. Положила трубку и молчит. И такое, знаешь, странное выражение лица…

– Как будто вот-вот заплачет? – спросила я.

– Да нет. – Светка пожала плечами. – Такое недоумение вроде… Короче, я ее спрашиваю: как дети? А она мне – нормально.

– И все?

– И все.

– В общем, если я правильно понимаю, детям…

– Все равно, – закончила за меня Светка.

Да, похоже, детям все было до лампочки. В отличие от прочих Машкиных и Петиных родственников, которые обрушились на нас мощной удушливой волной.

Забег открыла Машкина старшая сестра Надежда. Позвонила вечером следующего дня и сразу же принялась втолковывать Марусе, что «на ее бы месте она…», периодически вставляя: «Хорошо, что мама не видит…» (их родители умерли довольно давно, и сестрица в какой-то мере заменила Машке мать, именно «в какой-то», то есть в той части, которая воспитательная). По мнению Надежды, двух вариантов быть не могло – Машке следовало покаяться и возвратиться домой, пока Петя еще готов принять ее.

– У тебя откуда этот телефон? – Машке с большим трудом удалось вклиниться в причитания сестры, чтобы задать интересующий ее вопрос.

– Петя дал, – ответила Надежда и вновь принялась за свое.

Петя дал мой телефон всем, кто пожелал принять участие в событиях. Кроме Надежды нам позвонили Машкина тетка из Владивостока, Петины двоюродные и троюродные браться – их у Пети оказалось целых пять штук, Машкины дальние родственники из Анапы и конечно же Машкина свекровь.

Элеонору Григорьевну можно было сравнить со всеми стихиями, вместе взятыми, но если, переживая стихию, ты все время помнишь, что рано или поздно светопреставление закончится, и это отчасти придает тебе силы, то общение с Машкиной свекровью рождало ощущение, что она теперь в твоей жизни навсегда. Ты кладешь телефонную трубку и еще пару дней существуешь в мире, наполненном Элеонорой, пропитанном ее тягучим голосом и агрессивной недоброжелательностью, которую чувствуешь, даже несмотря на тысячи километров, разделяющие вас. откуда знаю? Да просто пообщалась с ней один раз, когда Машка ушла в магазин.

– Ну и заноза твоя свекровь, – сказала я Машке, когда та вернулась.

– Опять звонила, что ли? – Маруся испуганно смотрела на меня.

– Угу, – кивнула я. – Который это раз?

– Четвертый.

Четвертый за неделю. Элеонора решила взять невестку измором.

– Как же ты общалась с ней все эти годы? – поинтересовалась я.

– Да почти никак. – Машка пожала плечами. – Элеонора, между прочим, не такая уж и трепетная мамаша.

– Она ж приезжала к нам в общежитие, на тебя смотреть. Не трепетная мамаша не потащилась бы в такую даль, – вмешалась в разговор Светка.

Пробыв в Москве восемь дней, Светка уже собиралась нас покидать. Отпуск, выпрошенный ею у своего главного редактора, закончился. Она улетала завтра.

– Приезжала, – кивнула Машка. – Я тогда подумала, что будет лезть во все мелочи. А когда оказалась в Новосибирске, поняла, что нет, не будет. Она живет только для себя. Всякие там парикмахеры, маникюрши, бассейны. Выглядит лет на десять моложе, чем на самом деле. Когда умер свекор, она, по-моему, ни дня не горевала. И села я с детьми дома лишь потому, что она наотрез отказалась помогать с внуками, а насчет няни Петя был категорически против. Дескать, зачем нам чужой человек?

Насчет того, почему Машка села дома с детьми, у нас со Светкой было иное мнение, но в дискуссию вступать мы не стали.

– Что же она тогда сейчас колотится? – спросила я. – Если ей на всех, кроме себя, наплевать?

– Сама удивляюсь, – ответила Машка, – может, Петя ее настропалил? Знает же, что Элеонора жутко душная, достанет кого угодно, вот и подключил ее к делу.

Петя… Вот какого черта дал всем мой телефон? Неужели так хотелось вернуть Марусю домой? Зачем? Я часто думала об этом. На его месте я бы радостно скакала на одной ноге и спешно готовила документы на развод. А он дал Марусе время на раздумье и подключил всех, кого мог, к процессу переговоров. Нелогично. Почти загадочно. И главное – ни у кого не спросишь, почему так. Потому что сам Петя наверняка звонить сюда не будет.

Я заблуждалась. Петя позвонил в последний день назначенного им срока.

Я была дома одна. Взяла отгул, чтобы прийти в себя после всех тревог, пережитых во время центробанковской инспекции. Сидела на кухне, пила кофе, читала газеты, как вдруг раздался телефонный звонок. «Межгород», – отметила я. Может, Светка? Она уехала в свою Германию неделю назад и теперь названивала нам почти каждый божий день. Я протянула руку и взяла трубку:

– Да?

– Привет, – услышала мужской голос. Петя. Я сразу узнала его.

– Привет.

– Это Петр..

– Я узнала.

– Марью позови, – велел он. Хамло, подумала я и сказала:

– Ее нет.

– Врешь небось, – фыркнул он.

– Больно надо, – в тон ему ответила я.

– И куда это она делась? – В бесцветном Петином голосе проскользнул намек на иронию. – Никак съехала от тебя?

– Нет, почему же, – усмехнулась я, – в магазин пошла. Она пташка ранняя.

– Магазин… – пробормотал Петя. – Понятно. Ну и что?

– То есть? – не поняла я.

– Ну и что она там надумала? Домой-то едет или будет продолжать упираться?

– А что ты так волнуешься? – поинтересовалась я. – Две недели еще не прошли.

Пусть это был последний день, тем не менее…

– Так едет или как? – Петя будто и не слышал меня.

– Пока нет, – сказала я.

– Ну и дура! – рявкнул Петя.

– Полегче, сударь, – возмутилась я.

– Твое влияние! – продолжал злобиться Петя. – Вот скажи, тебе зачем это надо – Марью науськивать?

– Никто ее не науськивает, – сухо сказала я. – Ее уже и науськивать не надо. Ты сам собственными руками все сделал.

– Что? Что я сделал?! – заорал Петя.

– Не ори, – сказала я. – Хочешь поговорить об этом, сбавь тон.

– Ладно, – буркнул Петя. – Продолжай.

– А что тут продолжать? Сам вытирал об нее ноги все эти годы. Держал за домработницу. А теперь удивляешься, что она сорвалась?

– Зарубина, послушай, – процедил Петя, – чепухи-то не городи.

– Это не чепуха… – начала я, но Петя прервал меня:

– Она – клуша, ты понимаешь? По жизни клуша. Красивая баба, этого у нее не отнять, но рохля полная. Не как ты. И ты это знаешь, так?

– Ну знаю, – нехотя согласилась я. – Это тут при чем?