Война орхидей (Богомол - 4)

      Курослепов тяжело поднялся с кресла, подошел к телефону, снял трубку и набрал номер.
      - Будьте добры Леонида Юлиановича, - буркнул он. - Отъехал из Москвы? А, это вы, Надежда Павловна... Да, Курослепов. Хотел узнать, не нашлось ли у вас покупателей на ваш дом... Возникали варианты, но ничего окончательного пока нет, вот как?.. Да нет, ничего особенного, просто сегодня утром слишком по-хозяйски тут осматривали участок какие-то типы, вот я и решил предупредить на всякий случай, по-соседски, так сказать... Не знаете, Леонид никому ключей не давал?.. Да, конечно... Ну, если что, имейте в виду. Я ведь, если вы "добро" дадите, могу мою охрану послать, чтобы задержали... Да, конечно... А когда Леонид появится?.. Ну, может, тогда позвонит мне... Чтоб я был спокоен. Всего доброго.
      Положив трубку, он сообщил Андрею:
      - Вешняков уехал, недели на три. Какие-то дела утрясает. Потенциальные покупатели появлялись, но, насколько она знает, ни с кем дело не дошло до получения аванса или какой-то гарантийной суммы. Если только Вешняков не получил этот аванс буквально перед самым отъездом, не успев её проинформировать. Ключей он, вроде, никому не давал, если только, опять-таки, не сделал это перед самым отъездом. Но тогда об этом должна знать охрана поселка - ведь он должен был её предупредить, иначе бы она задержала посторонних. Так что предлагает спросить в сторожке.
      - Очень разумно, - кивнул Андрей. - Мы сами должны были сообразить.
      - Я сейчас пошлю охранника, - Курослепов поежился. - Такое чувство, будто меня обложили со всех сторон.
      - Надо понимать, они этого и добиваются... Чтобы у вас возникло такое чувство, я имею в виду, - сказал Андрей.
      - "Они"? - Курослепов резко повернулся к нему.
      Андрей кивнул.
      - Вполне очевидно, что в такой облаве должно участвовать больше одного человека.
      - Да, конечно... - пробормотал Курослепов. Вызвав охранника, который вместе с Андреем производил "разведку боем", он велел ему немедленно сгонять до сторожки и узнать, не оставлял ли Вешняков распоряжения о том, что таких-то и таких-то людей, от которых он получил аванс за дом и передал им ключи, надо беспрепятственно пускать. После этого он опять рухнул в кресло и, вяло махнув рукой в сторону соседней комнаты, сказал Андрею. Там, в серванте... Достань мне чего-нибудь покрепче. Водка, ром, коньяк, все равно. Что-нибудь такое, чтобы встряхнуться.
      Андрей молча исполнил обязанности дворецкого, подав Курослепову французский коньяк - початая бутылка которого стояла ближе всего к дверце, и, судя по всему, именно этот напиток пользовался наибольшей благосклонностью Курослепова - и округлую коньячную рюмку. Курослепов хватанул разом рюмки две или три и утер покрытый испариной лоб.
      - Уф-ф!.. Вроде, легче. За что меня так? Что я им сделал?
      Андрей сел в кресло напротив него.
      - Врагов вы успели нажить очень много, это факт. И, наверно, вы лучше нас можете вычислить, кто из них был способен открыть на вас такую беспощадную охоту.
      - Трудно представить, - Курослепов нахмурился, размышляя. - Если бы я кому-то перешел дорогу, меня бы просто шлепнули, так? А раз меня не убивают, а запугивают - значит, мне хотят выдвинуть какие-то условия, когда я сломаюсь и буду на все согласен. Вопрос в том, что за условия мне хотят выдвинуть.
      - Если так, мы это очень скоро узнаем, - сказал Андрей.
      Ждать им пришлось совсем не долго. Охранник, взбудораженный круче некуда, прямо-таки ворвался в дом.
      - Слышь, хозяин, все точно! - задыхаясь, провозгласил он. - Вешняков предупреждал, что он оставляет ключи человеку, внесшему аванс за дом! И знаешь, кто это? - в возбуждении он перешел на "ты", чего Курослепов от подчиненных не терпел, хотя сам "тыкал" всем подряд - но сейчас Курослепов даже не заметил этого нарушения субординации. - Этот гад, который сидит сейчас у нас в бильярдной!.. Этот гинеколог хренов!.. Кибирев Владимир Михайлович!.. Во!..
      Курослепов и Хованцев ещё не успели прийти в себя от этого известия, как настойчиво затрезвонил телефон. Курослепов машинально взял трубку - и, услышав первые же слова, изменился в лице.
      ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
      Расставшись с Зараевым, Терентьев и Янчаускас некоторое время ехали молча. Игорь размышлял, стараясь точно определить роль Зараева во всей нынешней истории и одновременно в оба глаза следя за дорогой - в этот час движение в центре было особенно интенсивным - а Янчаускас, похоже, расслабился, и, вообще ни о чем не думая, равнодушным взглядом взирал на проносившиеся мимо дома, улицы и бульвары.
      - Высади меня возле Большого Каретного, - только и произнес он.
      Когда они остановились, Гитис выбил пальцами по ручке дверцы какой-то резкий мотивчик и спокойно осведомился:
      - Ты заложишь Зараева Курослепову или мне это сделать самому? - когда Игорь, в первую секунду, ничего не ответил, Гитис добавил. - По-моему, для тебя это будет естественнее. Мне бы вообще не хотелось слишком засвечиваться в этой истории.
      - Да, пожалуй... - медленно ответил Игорь.
      Он уже успел все продумать и вполне понимал ход мыслей Гитиса. С Зараевым и с его драгоценным манускриптом связано что-то темное, очень темное. Гитису ни в коем случае нельзя впутываться в переправку этого манускрипта за границу и в передачу ждущему в Париже покупателю. Можно влипнуть в такую уголовщину, что век потом не расхлебаешь - а то и голову сложишь. Но отвечать крутому мафиози прямым отказом было просто глупо, даже безрассудно - Гитис в таком случае мог бы вообще не покинуть Москву... С другой стороны, вполне очевидно, что этот Зараев довольно тесно связан с человеком, похитившим орхидеи Курослепова и открывшим на него охоту - в отличие от Гитиса, Игорь знал, что этим человеком был Беркутов. То, что у Зараева оказалась редчайшая книга, посвященная орхидеям, вполне доказывает, что в мире любителей орхидей он человек не случайный. А значит, не случайно именно он дал свою "крышу" человеку, совершившему налет на оранжереи Курослепова. Вполне возможно, Зараев и был заказчиком - или агентом заказчиков, сидящих за границей. Агентом какого-то крупного коллекционера, обитающего во Франкфурте? Во всяком случае, Курослепову можно предъявить самые веские и убедительные данные, что его главный враг, организовавший всю охоту (больше похожую на садистскую травлю) - Зараев. Зараев не хочет продавать манускрипт в Москве, хотя, надо думать, Курослепов отвалил бы ему не меньше западного миллионера... Не значит ли это, что, например, Курослепов уже оплатил часть стоимости манускрипта прежнему, законному владельцу - а потом этого владельца убили, и манускрипт похитили, и если станет известно, у кого он сейчас находится, Курослепов кинется карать и казнить?..
      Так ли, не так ли, но фактов, чтобы столкнуть лбами Курослепова и Зараева, больше, чем достаточно. Вспыхнет кровавая война - и Зараеву будет уже не до Янчаускаса. А если Курослепов сумеет перехватить манускрипт - у Зараева не окажется суммы, которую он намеревается отмывать через фирму Гитиса. То есть, тело Гитиса не извлекут из Сены, когда деньги Зараева будут окончательно отмыты.
      Игорь думал и о своем: если начнется непосредственная битва между Курослеповым и Зараевым, то, возможно, ему удастся вытащить из-под схватки Беркутова и помочь ему уйти. Во всяком случае, пропадет всякий смысл сдавать его Курослепову - с этим даже Повар согласится. Конечно, Беркутов теперь не прежний, это человек во власти безумия, сеющий смерть направо и налево и сам ищущий смерти. Все попытки поймать его за шкирку и вытащить из драки - как терьера вытаскивают из водоворота собачьей грызни - могут оказаться безрезультатными. Да и как Беркутов сможет жить, после всего? Но Игорь считал себя обязанным попытаться - даже если какая-нибудь другая собака и успеет прокусить ему руку, пока он будет вытаскивать Беркутова. Во всяком случае, совесть Игоря будет чиста.
      Две вещи смущали Игоря в отношении Зараева. Во-первых, полное отсутствие охраны. Как бы Зараев ни объяснял причины, по которым отослал свою охрану на время деловых переговоров, все равно это выглядело странно. Он словно предлагал попробовать расправиться с ним... А если не так, то все равно, в этом отсутствии охраны был свой тайный смысл, отлично понятный, по всей видимости, и Зараеву, и Янчаускасу. Но тогда, получается, Янчаускас даже намеком не дал понять другу, что у этих переговоров есть некий второй план - получается, скрыл от Игоря нечто важное... А это означало, что, набрав телефон Курослепова, чтобы столкнуть его лбом с Зараевым, Игорь может вляпаться в такие темные дела, где и голову сложить раз плюнуть.
      И, во-вторых, то, как Зараев держал редчайший фолиант и как рассказывал о нем. За поведением Зараева на миг приоткрылся книголюб, при этом энциклопедически образованный и... да, как ни странно, тихий и стеснительный по натуре. Можно подделать знания, заучив по бумажке то, что следует сказать о манускрипте незнакомым людям. Но нельзя подделать неожиданные и выразительные детали, короткие, в два слова, экскурсы в различные области науки и культуры, показывающие, что знания говорящего не обрывочны, а существуют внутри обширной цельной системы. Безумно трудно подделать ту манеру поведения, которая негласно свидетельствует, что человек, если бы захотел, мог рассказать намного больше... И уж совсем кажется невозможным для крутого главы мафиозного клана подделать ту любовь к книге как к живому существу которая свойственна лишь тихим вдумчивым отшельникам, работающим "на вечность" в уединении кабинетов и библиотек. Да, Игорю приходилось встречать очень культурных и образованных мафиози но у них, если пытаться сказать образно, отношение к собственной культуре и образованию было такое же как к собственным деньгам: как к чему-то принадлежащему только им, к тому, что они цепко схватили, вырвав у кого-то из глотки, и никогда никому не отдадут, разве что по сильному принуждению. Будут щеголять знаниями, как щеголяют богатством, но никогда не будут щедро делиться. А с Зараевым был совсем иной случай...
      Как бы то ни было, обстоятельства складывались так, что, невзирая на все сомнения, Игорь не видел другого пути, кроме как столкнуть Зараева с Курослеповым. Просто на этом пути надо быть очень осторожным, чтобы не попасть в тайную заминированную ловушку...
      Но неужели Гитис может его, Игоря, подставить? "Может, - ответил себе Игорь, - если Гитис действует по заданию Повара." Тогда, целую вечность назад по меркам нынешнего времени, Повар заинтересовался Игорем, потому что ему доложили: есть такой Терентьев, очень думающий, толковый и перспективный парень. На девяносто процентов можно сказать, что только от Гитиса могла исходить такая лестная характеристика - хотя в таких делах никогда не знаешь наверняка. И чтобы Гитис примчался к Игорю, которому несколько лет и весточки не присылал, первым делом по приезде в Москву?.. Такое возможно только в том случае, если и из Парижа Гитис срочно прилетел по вызову Повара, чтобы, после эмоционального взрыва Игоря, Гитис под правдоподобным предлогом вошел с ним в контакт и "скорректировал" участие старого друга в операции "Курослепов".
      Тогда, получается, вот она, месть Повара, за то, что Игорь посмел взбрыкнуться - и выдал Повару такое, чего генерал Пюжеев не слышал, наверно, уже много лет? Загоняет Игоря в тупик, из которого есть только один выход - смерть? Нет... нет... Для Повара главное не месть, а такое понятие, как "польза дела". Его люди должны выживать. Для него, подумалось Игорю, "кто выжил, тот и прав", а сложивший голову - уже не его человек, Повару нужны только победители, и он всех своих людей периодически испытывает, так или иначе, не отвернулся ли от них тот "фарт", без которого человек все равно, что покойник. И от покойников избавляется без сожалений.
      И, все-таки, Гитис не такой человек, чтобы послать друга на верную смерть. Если он предлагает что-то опасное, значит, знает, что где-то в конце туннеля наверняка есть свет. И, тогда, для Игоря главное - не прошляпить этот проблеск света, свернув по ошибке из главного сквозного рукава в один из глухих тупиков...
      - Так что? - спросил Гитис.
      - Я все сделаю, - ответил Игорь. - Ты когда собираешься назад?
      - Через день-другой.
      - Тебе надо будет подождать, пока Курослепов наедет на Зараева и Зараев уже не сможет передать тебе манускрипт. Тогда ты разведешь руками, скажешь: "Ну, раз так, то я тут ни при чем" - и спокойно улетишь.
      - Да, разумеется, - сказал Гитис. - Спасибо тебе. Я сам буду поддерживать с тобой связь - меня найти довольно сложно.
      С тем он выбрался из машины и пошел прочь. Игорь минуты две смотрел ему вслед. Его поразило, как легко, упруго, почти взмывая над землей движется Гитис: походкой счастливого человека, который весь мир готов играючи поднять. Еще бы, подумалось Игорю, он нашел способ отбояриться от мафиозных денег, которые пытались ему навязать на отмывку - можно представить, какая тяжесть спала с плеч!
      Но Гитис думал совсем о другом. Шагая по Москве, легко проскальзывая в людских потоках, он насвистывал "Тунайт" - давний хит из "Вестсайдской истории": "Сегодня вечером мы будем вместе... Сегодня вечером все наши враги будут мертвы... Сегодня вечером он обнимет меня..." Наконец-то ему выпала фантастическая возможность порвать путы, которыми он был стреножен много лет, и он готов был вырываться на свободу, не считаясь ни с чем - не ради себя, а ради любимой женщины, которая ждала его в Париже.
      Он свернул в тихий малолюдный переулок, где виднелась будка таксофона, и сделал несколько звонков. Если бы Игорь увидел, какие номера набирает его давний приятель, то он бы испытал неплохой шок.
      Прежде всего, Гитис набрал один из контактных телефонов Повара.
      - Все улажено, - сообщил он.
      Выслушав ответ, он набрал телефон Зараева.
      - Порядок, - сказал он, когда на том конце взяли трубку. - Будьте готовы.
      - Где вы перехватите дядюшку? - спросил Зараев.
      - В аэропорту, - ответил Гитис. - Пусть садится на рейс. Вполне возможно, он и не заметит меня, пока мы не окажемся в самолете. Но я все время буду рядом. А ваш рейс - до Франкфурта.
      - Я знаю, - ответил Зараев. - Не подведу. Больше связи не будет?
      - Нет, - сказал Гитис. - До свидания.
      - Прощайте, - проговорил Зараев, когда Гитис уже вешал трубку.
      Гитис поглядел на часы и сделал третий звонок.
      - Да? - сказал охриплый мужской голос.
      - Где наша подруга? - спросил Гитис.
      - Здесь, рядом, - ответил мужчина.
      - Ее подопечный готов к вылету во Франкфурт.
      - Хорошо.
      Гитис повесил трубку и, поразмышляв секунду, все ли он сделал и сказал, пошел дальше. Он двигался все той же легкой упругой походкой, походкой насмешливого дуэлянта, всегда готового ужалить противника словом, прежде, чем шпагой, чтобы лишить того хладнокровия и молниеносным выпадом нанести точный и коварный удар прямо в сердце...
      А в небольшой квартирке на окраине Москвы положил трубку мужчина, с которым говорил Янчаускас. Телефонный аппарат находился на убого обставленной кухне площадью чуть более пяти метров. Пластиковое покрытие кухонного стола было истерто и исцарапано, подвесные шкафчики - ободраны и в их углах обнажалась рыхлая основа ДСП, кафель над мойкой наполовину осыпался, старая газовая плита - вся в копоти. Немногим лучше, надо сказать, обстояло дело и в двух комнатенках, с их выцветшими и облезлыми обоями и самой необходимой мебелью производства семидесятых годов, когда мебель дешевых массовых выпусков уже перестали делать из дерева, но ещё не научились находить красоту в искусственных материалах.
      Мужчина посмотрел на женщину, во время короткого разговора не отрывавшую от него задумчивых глаз - женщину, которая нашла его около пяти утра, через ряд подставных телефонных номеров и квартир, и с которой они вели с тех пор нескончаемую беседу. Он рассказал ей то, что не говорил никому, а она слушала и запоминала.
      - Ну? - спросила она.
      - Курослепов вот-вот клюнет. Ты должна драться из последних сил. Никакого "понарошку", понимаешь?
      - Вполне. Ты повторил мне это уже раз десять. Не беспокойся, они дорого заплатят... прежде чем доберутся до цели.
      - Лучше бы они добрались до неё уже во Франкфурте.
      - Да, конечно, - кивнула она.
      - Прости, - он провел рукой по лбу. - Прости, я устал. Может, поэтому и говорю лишнее - без конца талдычу одно и то же.
      - Все нормально, - откликнулась она. - Лучше проговорить все мелочи, чем потом обжечься на пустяке.
      - Да, на пустяке... Но ты не обожжешься, - он вздохнул, собираясь с силами. - Пора мне делать последний шаг.
      В ответ на это она ничего не сказала, и он снял трубку с телефона.
      - Алло! - проговорил он, набрав номер. - Курослепов? Твои псы обложили меня со всех сторон, но я все равно до тебя доберусь! Кто говорит? Тот человек, который прислал тебе пленочку. Знаешь, почему? Потому что одна из девочек на этой пленке - моя сестра. Ты умрешь, скотина, но перед смертью тебя ждет ещё несколько сюрпризов. Один из них - в доме напротив твоего, в мезонине. Ах, ты уже нашел? Молодец, умный! Но это тебе не особенно поможет. Я лично сидел за этим оптическим прицелом, если хочешь знать. Улавливаешь? Так вот, поскольку этот Терентьев жарко дышит мне в спину, я сообщаю тебе, что выхожу на финишную прямую. Он несется за мной - а я понесусь за тобой, и я всех опережу! Так что до встречи. Пока.
      Беркутов положил трубку.
      - Теперь тебе путь открыт, - сказал он. - Повернувшись ко мне лицом, он оголит тебе спину.
      Она продолжала молчать.
      - Ну! О чем ты думаешь? - поинтересовался он.
      Она встала с шаткого табурета и, шагнув ему навстречу, взяла его руки в свои.
      - Иди сюда, - спокойно проговорила она.
      Он отшатнулся от неё как ошпаренный.
      - Нет! Ты соображаешь, что делаешь?
      - Вполне, - ответила она, с легким кивком. Она опять подошла вплотную, а ему некуда было пятиться - он оказался зажат в углу, между холодильником и стеной. Ручка холодильника впилась ему под лопатку, но он этого не замечал. А она ловко и деловито стала расстегивать его рубашку, начав с пуговицы под самым воротником.
      - Ты пойми... - он задыхался, но не от возбуждения, а от болезненного спазма, перехватившего ему горло. - После того, что произошло... После того, как я столкнулся со всей этой мерзостью... Я не могу... Я два раза пытался остаться с женщиной... И оба раза передо мной вставала моя сестра, садящаяся верхом на Курослепова... И мне начинало казаться, что я превращаюсь в такое же животное, как и он... Мне хотелось раздавить себя, уничтожить... Только я начинал испытывать возбуждение, как мой член... Он начинал казаться мне пиявкой, наливающейся чужой кровью... И все... И всякое возбуждение проходило... Я сбегал, потому что... Потому что я начал понимать, почему церковь говорит про всякий секс как про стыд и грязь... Я больше не хотел вымарываться в этой грязи...
      - Я тоже, - сказала она. - Расстегнув предпоследнюю пуговицу и почти обнажив его торс, она легонько провела пальцем по его животу, от пупка вверх. Все его мускулы были напряжены, брюшной пресс казался каменным. - Я тоже... почти не могу. Ты думаешь, кто я? - её голос зазвучал приглушенно и вкрадчиво. - Обыкновенная провинциальная девчонка, воспитанная в "порядочной" семье, в те времена, когда "секса в Советском Союзе не было". У меня в подкорке засело отношение к нему как к чему-то стыдному и недопустимому. Поэтому я и использовала его в своей профессии. Может быть, мне надо было ощутить, что я нарушаю некое абсолютное табу, по сравнению с которым табу на убийство - сущий пустяк. Вспомни: насколько нам вдалбливали про недопустимость "распущенности", настолько же рьяно нам внушали, что убийство убийству - рознь. Что есть высший суд "пролетарской совести", так? Помню, как мне хотелось походить на героинь фильмов и повестей для подростков - на юных "железных" комсомолочек в кожаных куртках, которые без колебаний выхватывают наган, чтобы "пристрелить контру", и при этом - "выше любви"... Ведь все это было, да?.. И эта история, она вызывает во мне такое же омерзение, как в тебе... Но я знаю, что мне нужно это преодолеть... Чтобы жить дальше... Поэтому я прошу тебя - не ради тебя, а ради меня самой... Даже если все это будет чисто механическим, и не доставит удовольствия ни одному из нас... Мне это нужно, чтобы... Выйти из пике, в которое я вошла... Или, скорее, чтобы лопнул какой-то нарыв в душе... Я должна себе доказать, что могу пройти через это... Иначе я сгорю на первом же следующем деле... Понимаешь?
      Кажется, он понял. Напряженности в нем стало меньше, он дышал теперь тише и ровней, будто поддавшись гипнотическому обаянию этого приглушенного голоса - даже вне смысла того, что она говорила. При том, что она находила единственные нужные слова...
      Она расстегнула пуговицы на рукавах его рубашки, стянула с него рубашку, прижалась к нему, медленно-медленно провела языком по его шее, по его груди, быстро коснувшись обоих сосков, окруженных темными волосками.
      - Ты соленый, - совсем тихо, но ещё не шепотом, произнесла она. - Мне хочется слизать тебя до основания, как коровы слизывают соль... Пойдем.
      Она повлекла его в комнату, и он, опять-таки, не сопротивлялся.
      - Ложись вот так, - велела она.
      Он лег на живот, растянулся на широкой кровати. Она стала медленно раздеваться. Когда он пошевелил головой, пытаясь поглядеть, что она делает, она сказала:
      - Лежи. И не оглядывайся. Просто лежи, закрыв глаза, и старайся ни о чем не думать.
      Он послушно закрыл глаза, хотя ему, опустившему лицо в подушку, и так ничего не было видно.
      Раздевшись, она села ему на поясницу и стала медленно массировать его спину, начав с плеч. Ее сильные ловкие пальцы мяли его кожу, проминали мускулы, стараясь нащупать точки наибольшего напряжения - этакие одеревенелые бугорки, которые должны были превратиться в мягкие и эластичные, прежде чем она повернет его лицом к себе. Иногда она приникала к нему, вытягивалась так, чтобы её грудь легко скользила по его спине, иногда опять выпрямлялась, крепче стискивая ноги, чтобы он полнее ощутил её плоть. Она работала вдумчиво и равномерно. Руки двигались сами по себе, а мыслями она была далеко - припоминала услышанное...
      - ...Мне надо было найти человека со старинным фолиантом... С фолиантом, посвященным алгебре и астрологии выведения растений, в том числе орхидей... Чтобы вывезти его из Чечни...
      - Ты знал, как его искать?
      - У меня были некоторые наводки. Но прежде всего мне нужно было уйти в бега, заручившись доверием чеченцев...
      - Я так понимаю, тебе это удалось.
      - Да. Все произошло даже лучше, чем я надеялся. То есть, не знаю, можно ли говорить про "лучше", после всего, что произошло. То есть, я бы все равно это сделал - и ушел бы в бега, сорвав задание. Я и так его сорвал, в каком-то смысле. Но я не мог иначе.
      - То есть? Что произошло?
      Он слегка застонал - то ли оттого, что она, припоминая эту часть его рассказа, слишком сильно стиснула его плечи, оставив на них ярко-красные отметины своих пальцев - то ли потому что он припоминал то же самое, синхронно с ней. А ведь для него эти воспоминания были ещё живее и мучительней.
      - Я застрелил четырех наших мародеров. То есть... Я ведь и Афганистан прошел, и был в других местах. Когда идет вот такая партизанская война из-под каждого куста, многие звереют, теряют рассудок. Наверно, комплекс затравленного зверя, понимаешь? От постоянного ожидания выстрела в спину пробуждается неуправляемая злоба, желание растерзать, разорвать, причинить боль, выплеснуть все, что накопилось. Такая жестокость, что люди сами потом не верят, будто это были они. Так вот... Я перехватил четырех наших солдат, трех рядовых и сержанта, взявшихся насиловать чеченскую девочку... Лет двенадцати, как моя сестра... Потом оказалось, что сержант велел рядовым делать это - чтобы повязать их круговой порукой... Это было в разрушенной, наполовину сожженной деревне... Мать и дочка были одними из немногих, кто оставался в этих развалинах, прятались там... Сержант уже изнасиловал девочку и велел первому рядовому, наставив на него автомат, снять брюки и начать... Двое других ждали своей очереди... Это было... Лучше не рассказывать, как это выглядело. Я перестрелял их всех. Потом я сказал матери и дочке - девочку качало, и она шла с трудом - что теперь мне хана, к своим возврата нет, и пусть они проводят меня в горы, только подтвердят, что я их спас, чтобы меня не расстреляли по ошибке...
      - Разве ты не мог объяснить командованию, за что ты их?.. Тебя бы полностью простили.
      - Наверно, мог... Но... Вот он, идеальный повод, который мне велел найти Повар. Хотя, повторяю, я бы пришиб этих подонков, даже если бы не искал повода. У меня в голове все помутилось. На месте этой девочки я увидел мою сестру, так ясно увидел, понимаешь? Если бы я знал, насколько это было... вещее видение, так это называется?
      Он поглядел на неё пустым взглядом.
      - Я никогда никому не рассказывал о том, что произошло. Даже Повар не знает. Он знает лишь, что я нашел идеальный повод, чтобы войти в доверие к горцам и найти человека с фолиантом. У меня бы язык не повернулся никому рассказывать. Хотя, возможно, он и догадался. По оставшимся трупам можно было вычислить, что произошло, и за что я их... Но ты первая, кому я об этом рассказываю.
      Теперь она легонько барабанила ребрами ладоней по его шее и по ложбинке между его лопатками. Взяла его за плечи, потянула вверх. Его позвоночник стал немного податливей. Она словно выбивала и выдавливала из него ядрышко его боли. Ей становилось жарко - и она надеялась, что он ощущает ровный жар её лона, покоившегося у основания холмиков его твердых ягодиц. Наклонившись, она коснулась языком основания его шеи - пощекотала невесомым и быстрым движением, проверяя, насколько он готов. Он попытался втянуть голову в плечи - скорей прячась от себя, чем от её осторожной ласки, и она поняла, что желание закипает в нем помимо его воли: желание, за которое он себя сейчас ненавидит.
      - ...А потом, когда я встретился с человеком с фолиантом... Это было нелегко, потому что он прятался... За ним шла настоящая охота... Мне помогли родственники девочки, которую я спас... Я стал их кровным братом, и для меня они были готовы на все... А потом пришли известия из Москвы... Двоюродный брат девочки, ездивший в Москву, чтобы подготовить почву для нашего тайного броска в столицу - промежуточной остановки перед рывком на Запад - привез мне кошмарные известия... Я просил его подкинуть денег моей семье... И он мне рассказал... Что произошло с моей семьей... Моя сестра то ли повесилась, то ли её повесили, после всего, что с ней сделали, мать пьет так, что почти потеряла человеческий облик... И что ко всему этому причастны их одноплеменники, старающиеся подмять под себя всю московскую проституцию... Они - мои враги - стали и их врагами. Тем более, что они были в числе врагов человека с фолиантом - в числе тех, кому было поручено... было выгодно, понимаешь?.. найти его и убить. И тогда я самовольно нарушил ход операции. Человек с фолиантом и остальные согласились со мной. Я честно сказал ему, что мое задание - как можно скорее вывезти его из России, и он должен понимать, какой опасности подвергнется, если согласится ждать - месяц, два, три, сколько будет нужно для моей мести - поэтому, если он скажет хоть слово, я немедленно его переправлю, и вернусь разобраться с собственными делами. Но мне бы хотелось покончить со всем до того, как мы расстанемся - потом мне могут просто не дать этого сделать. Ты ведь знаешь Повара... Он заявил, что не только останется, но и поможет мне в моей мести. И родственники девочки, сопровождавшие нас, сказали то же самое. Мол, если они бросят меня, то это будет для них вечным позором. Так я нарушил приказ Повара и сорвал его планы. А может, и не сорвал. Может, он все просчитал заранее, и задержка человека с фолиантом в Москве была ему на руку... Ведь и тебя он призвал, и того, другого. Мне было отдано распоряжение подыгрывать тому, другому - в обстоятельствах, изменившихся по моей воле и по моей вине...
      - "Черному орлу"?
      - Да. Он уже один раз разбирался с чеченцами, навык есть...
      - Гм... Выходит, это на него я работала тогда, в Берлине... Но я считала его одним из них... И в его кличке есть что-то кавказское.
      - Он не имеет к ним никакого отношения. А кличек у него много.
      - Твой намек... Он имел какое-нибудь отношение к фильму "Черный орел"?
      - Я использовал этот фильм как, так сказать, запасной ключик. Если бы ты не поняла одного намека, то многое сообразила бы, когда тебе на глаза попалась бы кассета. Что она попадется тебе на глаза - я не сомневался. Она сейчас всюду на видных местах - во всех киосках, во всех магазинах видеокассет.
      - Мотив желательного сотрудничества КГБ и ЦРУ в аннотации - это, так сказать, случайная шелуха, или тоже конкретный намек?
      - А ты как думаешь? Во всяком случае, во Франкфурте я должен был передать моего подопечного с рук на руки человеку, который имеет отношение не к нашим, а к другим спецслужбам. Этот человек и должен был его оберегать и увезти его дальше. Думаю, теперь Черному Орлу поручено то же самое.
      - Ты знаешь, кто такой Черный Орел? Я имею в виду, его настоящее имя, какие-то данные его биографии?
      - Откуда? Такого знать не положено. Если даже я и встречался с ним, то понятия не имел, что он - это он. Какой-нибудь западный коммерсант, или российский безработный, или вообще что-то очень неожиданное. Меня могли показать ему, для пользы дела. Но это значит только, что он меня всегда узнает... В смысле, что я - это я. А я его - нет.
      - Почему вообще ты сообщил мне про Черного Орла - дав понять, что работаешь под ним?
      - Ты должна была знать, во что ввязалась. И ты, и я - мы теперь дымовая завеса, понимаешь?
      - Понимаю.
      - Тогда не спрашивай больше ни о чем.
      - Хорошо. Что было потом?
      - Потом началась моя охота на Курослепова. Я думаю, вы о многом уже догадались, и догадались правильно. И как погиб Бечтаев, и как я узнал от Моховых, где тайник с пленкой - перед тем, как застрелить этого гада... Ну, и многое другое... Самое важное в другом. Когда Повар сменил мне задание при условии, что я готов буду погибнуть...