Глава XVI. Путь к Дамаску
      Вылетев всего лишь через час из Азрака, Лоуренс оказался в Палестине, перенесясь из одного мира в другой - из пустыни, где преобладала индивидуальность, к легионам, где царила организация.
      Спустившись на аэродром, Лоуренс направился прямо в штаб главного командования, где Алленби ознакомил его в общих чертах с намечавшимся им дальнейшим развитием своего плана. Следующим объектом теперь был, наряду с Бейрутом, Дамаск. В та время как одна пехотная дивизия пробиралась вперед по берегу за Хайфой к Бейруту, кавалерия должна была выступить на Дамаск. Австралийская конная дивизия при поддержке 5-й кавалерийской дивизии должна была продвигаться на запад от Галилейского озера, а затем повернуть к юго-востоку на Дамаск по пути, проходящему через Кунетру. 4-й кавалерийской дивизии из Бейзана надлежало нанести удар к востоку на Дераа, чтобы помочь арабам отрезать путь отступления 4-й турецкой армии, а затем двинуться прямо на север, на Дамаск. Тем временем находящийся южнее отряд Чайтора намечалось направить на Амман, также имея задачей отрезать отступление турок.
      Алленби просил, чтобы арабы помогли проведению этих операций, взяв на себя в качестве основного объекта 4-ю турецкую армию, и настойчиво предостерегал Лоуренса от попытки нанесения какого-либо самостоятельного удара против Дамаска до прибытия британских войск.
      Задача предохранения арабов от действий авиации противника была разрешена удовлетворительно. Когда Лоуренс объяснил создавшуюся обстановку, Алленби тотчас же позвонил по телефону Сальмонду, который сразу согласился отправить два истребителя. Однако в Умтайе не оказалось горючего. Трудность была преодолена изобретательностью Сальмонда и Бортона, которые разработали план использования нового большого бомбардировщика "Хендли-Пэйдж" в качестве авиатранспорта.
      Было решено, что летчик Росс Смис, год спустя совершивший первый перелет из Англии в Австралию, будет сопровождать на следующий день истребитель "Бристоль", чтобы убедиться в возможности использовать там посадочную площадку для больших самолетов.
      Покончив с делами, Лоуренс воспользовался редким случаем провести день отдыха в сравнительно культурных условиях. С точки зрения путешественника, привыкшего к удобствам, штаб-квартира Алленби была простой и лишенной комфорта, но для Лоуренса прохладное, чисто выбеленное здание, без мух, окруженное деревьями, казалось чем-то вроде рая. Однако он не особенно восторгался этим, так как считал непозволительным с моральной точки зрения наслаждаться белыми скатертями, кофе и денщиками, в то время как люди в Умтайе лежали среди камней наподобие ящериц, питаясь плохо пропеченным хлебом и ожидая воздушной бомбардировки с самолета..
      Рано утром 22-го воздушные подкрепления вылетели в Умтайе и обнаружили, что ночью силы арабов отошли на несколько километров назад, чтобы избежать постоянной бомбардировки. Турецкая авиация разыскала этот новый лагерь вскоре после прибытия британских самолетов, и завтрак дважды прерывался внезапным переходом от поглощения сосисок к воздушному бою. Два самолета противника были сбиты и упали на землю, объятые пламенем, после чего Росс Смис с неохотой отправился обратно для доставки "Хендли-Пэйджа", в то время как Лоуренс полетел в Азрак.
      Вместе с ним в зеленом "Вокс-холле" возвратились Фейсал и Нури Шаалан. Там они узнали, что "Хендли-Пэйдж" уже прибыл и разгружал тонну горючего, масло и запасные части, а также продовольствие для британских войск. Юнг, всегда заботившийся о снабжении, уже начал было беспокоиться в отношении проблемы содержания войск, и таким образом эти воздушные доставки имели не только цену новизны, но и оказывали фактическую помощь. Тяжелый бомбардировщик был окружен удивленными арабами, которые благоговейно говорили о машине как об "аэроплане" и называли самолеты-истребители ее жеребятами. Они уже уничтожили неприятельскую воздушную эскадрилью в Дераа, которая с тех пор перестала беспокоить арабов, появление же бомбардировщика "Хендли-Пэйдж" имело большое моральное значение, являясь для арабского населения наглядным подтверждением могущества Англии. Громадная машина доказала также и свое военное превосходство, сбросив два дня спустя большое количество стофунтовых бомб над станцией Мафрак с таким эффектом, что товарные вагоны, стоявшие на запасных путях, горели в течение нескольких часов.
      Здесь и в Дераа воздушные налеты довели до паралича железнодорожное движение и породили набеги арабов. 23-го арабы произвели новую высадку у Джабира и сожгли деревянные леса, с помощью которых турки пытались восстановить мост, разрушенный Лоуренсом. На этот раз сам Лоуренс отдыхал и предоставил другим офицерам воспользоваться вместе с Нури Саидом успехом этого последнего удара.
      По мнению Лоуренса, действия против 4-й армии можно было считать законченными. Те остатки воинских частей, которым удалось ускользнуть из рук арабов, доберутся до Дераа как безоружные отставшие толпы. "Наши ближайшие усилия нужно было направить на то, чтобы добиться быстрой эвакуации Дераа и предупредить возможность формирования там турками оставшихся сил беглецов в тыловое охранение".
      Факты, неизвестные ни ему, ни другим, даже тогда оправдывали предположения Лоуренса. 4-я армия уже отступала в северном направлении беспорядочным потоком. До 25-го тыловые части задерживали отряд Чайтора и, жертвуя собою, мешали выполнению возложенной на него задачи, состоявшей в том, чтобы отрезать отступление турок в северном направлении. Последние поезда вышли из Аммана за несколько часов до того, как британские войска заняли город. Однако вскоре поездам пришлось остановиться перед теми разрушениями, которые были сделаны арабами на железной дороге, и турки были вынуждены сойти с поезда. Только первые отправления воинских частей добрались до Дамаска, меняя поезда, основные же силы 4-й армии представляли собой сборище людей, едва волочивших ноги.
      Хотя Лоуренс и заблуждался в своем предположении, что только безоружные солдаты достигнут Дераа, но в стратегическом смысле его предсказание в основном оказалось правильным. К тому времени, когда армия достигла Дераа, разложение уже зашло далеко. Любая задержка отступления могла предоставить шанс для этой массы сосредоточиться вокруг нескольких твердых остатков, которые еще сохранились. Предотвратить подсобную передышку являлось стратегической целью арабов и самой существенной услугой, которую они могли бы оказать делу Алленби.
      24-го британский самолет пролетел над ними, чтобы сообщить им новость о дальнейших успехах в Палестине и предупредить о том, что 4-я армия в своем отступлении направляется на них. В тот же самый день силы арабов отошли обратно к Умтайе, где на следующее утро происходило весьма важное военное совещание. Для выполнения своего нового плана Лоуренс предложил, "чтобы мы завтра на рассвете пошли на север через Тэль-Арар и через железную дорогу в деревню Шейх-Саад". В 17 км к северу от Музейриба на дороге паломников и на фланге Дамасской железной дороги "в хорошо знакомой нам местности, где вода была в изобилии, находились прекрасный наблюдательный пункт и надежная позиция для отхода на запад, на север и даже на юго-запад в том случае, если бы на нас была произведена непосредственная атака. Это отрезало Дераа от Дамаска, а также от Музейриба". Преимущества подобного маневра легко видны, но для того, чтобы застраховать себя от связанного с ним риска, требовалось хорошее понимание обстановки, так как "отход на запад, на север или даже на юго-запад" завлек бы арабов в направления противника. Этот факт беспокоил некоторых из спутников Лоуренса, "которые не видели, что Галилейское озеро полностью прикрывало районы, в которые мы должны были отступить. В них мы могли бы выдержать двухнедельную осаду".
      Хотя, в частности, Юнг и высказывал свои опасения, вожди арабов присоединились к точке зрения Лоуренса, и отряд приготовился к выступлению. В предвидении наступления верблюды Нури Шаалана были вызваны из Азрака, что довело общую численность отряда более чем до 3 000 человек, причем три четверти этого отряда состояло из иррегулярных частей. К сожалению, самолеты-истребители типа "Бристоль" возвращались в Палестину, а автобронемашины - в свою базу в Азрак. Объяснялось это тем, что "местность вокруг деревни Шейх-Саад была непроходима для бронемашин, у которых к тому же оставалось очень мало горючего. Авиация же захватила наш план операций для доставки его Алленби".
      Наступление на север началось в тот же день, но тут же было прервано тревогой. Один из направлявшихся в Палестину самолетов вернулся обратно и сбросил сообщение, в котором говорилось, что приближаются крупные силы кавалерии противника. Это было неприятным известием, особенно теперь, когда арабы были лишены авиации и бронемашин. Лоуренс и Нури Саид срочно собрались на совещание, чтобы решить, следует им продолжать путь или оставаться. Казалось более разумным отходить. Поэтому они и поспешили отвести регулярные части, иррегулярные же на лошадях были высланы вперед, чтобы задержать приближавшихся турок. Однако турки находились в таком состоянии, что и не собирались производить атаку. Они были обнаружены автобронемашинами, направлявшимися в Азрак, и когда последние открыли огонь, возникла паника, и турки разбежались.
      Тем не менее эта остановка не только задержала наступление арабов, но и угрожала ему более серьезным и длительным перерывом с британской стороны, так как вечером Юнг доказывал, что остановка явилась предупреждением против возможности беспрепятственного перехода железнодорожной линии. Кроме того, Юнг продолжал настаивать на том, что арабы уже сделали достаточно и будут оправданы в своем решении отойти на позиции к востоку от железной дороги, где собирались друзы. Здесь они смогут подождать до тек пор, пока британские войска не возьмут Дераа.
      Это предложение встретило резкий отпор со стороны Лоуренса. Он возражал, потому что с моральной точки зрения оставить войска Алленби без помощи в последний момент означало жертвовать честью арабов из-за безопасности, а с политической - потому, "что это уничтожало шанс на объединение тех земель, за которые арабы воевали в течение двух лет". Лоуренс никогда не терял из виду обещания. данного им в Каире: "Арабы должны удержать то, что они захватывают". С военной же точки зрения - потому, что это угрожало испортить наилучший шанс для быстрого решения.
      В то время как Лоуренс обосновывал свои планы военными преимуществами, Юнг упорствовал в своих взглядах, подчеркивая ближайший тактический риск продвижения поперек пути турецкой армии, находившейся так близко. Ему мерещилось, что несколько сот человек медленно двигающихся арабских регулярных частей будут раздавлены 10000 турок. Столкнувшись с невозможностью убедить Лоуренса, Юнг стал на ту точку зрения, что он является кадровым военным и в настоящее время старшим. Однако это мало подействовало на Лоуренса. Он не захотел слушать дальнейших доводов Юнга, заявив, что хочет спать, так как ему придется рано вставать, чтобы перейти через железную дорогу, .и что он пойдет со своей охраной и иррегулярными частями даже в том случае, если регулярные части не пойдут. Зная отношение Нури Сайда, Лоуренс был уверен, что регулярные части пойдут.
      Утром поход продолжался, причем численность сил арабов увеличивалась благодаря все возраставшему наплыву бедуинов и жителей деревень. В полдень перешли через железную дорогу без каких бы то ни было помех со стороны противника, оставляя после себя следы разобранных рельсов. подорванных и вырванных с таким проявлением энергии, которое вряд ли было менее эффективным, чем более совершенное, но ограниченное разрушение. После первоначального разрушения сообщение по данной главной магистрали было прервано на девять дней. Линия была исправлена как раз этим утром, для того чтобы по ней можно было пропустить отдельный воинский поезд, и теперь железнодорожный путь был снова разрушен. Начиная с этого момента, железная дорога оставалась перерезанной, а шесть поездов оказались загнанными в Дераа и впоследствии попали в руки арабов.
      Отсутствие сопротивления побудило Лоуренса расширить свой план. Ночью отряд разделился на несколько частей. В то время как главные силы следовали по дороге без единого выстрела к Шейх-Сааду, Ауда свернул в сторону, к станции Газал, где захватил застрявший поезд и 200 пленных. Нури Шаалан спустился к югу по дороге в Дераа и окружил еще 400 турок, которые были расквартированы по различным селениям. Главные силы арабов, энергично подбадриваемые Юнгом, достигли Шейх-Саада на рассвете 27-го; туда же вскоре собрались и другие отряды с захваченной ночью добычей.
      С вершины холма в Шейх-Сааде, вожди арабов оглядывали местность и горизонт. Повсюду виднелись части войск, двигавшиеся к северу; это доказывало, что наступление на Шейх-Саад произвело соответствующий нажим. Турки, получив ночью фантастические сведения о численности сил арабов, отдали приказ о немедленной эвакуации Дераа, при. чем сожгли оставшиеся там шесть самолетов свою последнюю надежду видеть, где находится противник. Некоторые части были слишком велики или слишком далеко ушли вперед, чтобы их можно было перехватить, но несколько небольших и близко находившихся частей было захвачено. Всего за 24 часа до полудня 27-го было взято в плен 2 000 человек; еще большее число было отпущено после того, как у них отобрали животных и снаряжение. Наряду со столь опьяняющими успехами даже для британских офицеров показалось незначительным доставленное самолетом известие о том, что Болгария капитулировала.
      Другой британский самолет прилетел, чтобы предупредить о том, что две большие неприятельские колонны приближаются с юга: одна численностью .в 6000 человек шла из Дераа, а другая в 2 000 человек - из Музейриба. Это означало, что в данное время поблизости находились основные массы отступавших турок. Однако все еще не имелось никаких признаков появления британской кавалерии, которая должна была подоспеть на помощь арабам.
      4-я кавалерийская дивизия, находившаяся на Иордане, до утра 26-го не начинала своего похода в восточном направлении. Головная бригада получила приказ достигнуть Ирбида и, если возможно, войти в соприкосновение с арабами в ту же ночь. Приблизившись к деревне, бригада наткнулась на тыловое охранение противника и после боя была вынуждена задержаться вследствие отсутствия предварительной разведки и чрезмерной самоуверенности. Эта задержка вызвала противоположную реакцию, а именно - излишнюю осторожность, так как на следующий день, 27-го, продвижение бригады было чрезвычайно медленным, а после полудня совершенно прекратилось. Таким образом был упущен случай обхода 4-й турецкой армии, которая вышла из Дераа за день до прибытия бригады.
      Неудача подвергла силы арабов кажущейся опасности. Учитывая тот факт, что последние имели всего лишь 600 человек регулярных войск, предостережение, полученное с самолета, о том, что две колонны противника движутся в их направлении, могло сильно подействовать на нервы любого командира. Однако психологический анализ, сделанный Лоуренсом в отношении турок, заставил его пренебречь опасностью создавшейся обстановки, а наряду с этим воспользоваться той возможностью, которую она предоставила.
      Бросить свои силы против колонны, двигавшейся к северу от Дераа, при наличии другой колонны поперек его пути было бы безрассудным. Во всяком случае это был слишком жирный кусок, чтобы его можно было проглотить сразу. Одна часть людей была отправлена в помощь местным арабам. Лоуренс сразу же поехал со своей охраной в Тафас, чтобы, если возможно, задержать турок до прибытия на подмогу регулярных частей арабов. Маневр оказался слишком поздним, чтобы спасти Тафас. Приближаясь к деревне, Лоуренс увидел поднимавшийся дым и встретил нескольких обезумевших от горя беженцев, которые рассказали об ужасных деяниях, происшедших час назад, когда турки заняли деревню. Резня была уже закончена, и турецкие колонны выходили из деревни, чтобы продолжать свое движение на север. С целью задержать их до прибытия, пехотных частей Нури Саида, охрана Лоуренса открыла огонь. Когда артиллерия подошла и заняла позицию, заставив противника повернуть на восток, Лоуренс в сопровождении Таллала и Ауда проскользнул в деревню за спиной турок. Они наткнулись на трупы мертвых детей и тела женщин, убитых непристойным образом.
      При виде этого зрелища Таллал застонал, медленно натянул свою головную повязку на лицо и затем внезапно поскакал галопом прямо на противника, чтобы быть скошенным пулями. Ауда, взяв на себя руководство боем, атаковывал неприятеля до тех пор, пока не разбил его отряда на три части. Самая малая часть, состоявшая из германских и австрийских пулеметчиков, оказывала упорное сопротивление, другие же две постепенно ослабевали и уничтожались в бою. При мстительном бешенстве арабов приказ Лоуренса о том, чтобы не брать пленных, был излишним. "В безумии, овладевшем нами в результате ужаса Тафаса, мы убивали и убивали, даже разбивая головы сраженных, людей и животных, как если бы их смерть и текшая кровь могли заглушить наши страдания".
      Даже после того, как бойня была закончена и арабы вернулись со своей добычей обратно в лагерь, Лоуренс не мог успокоиться, вспоминая своего убитого товарища Таллала. Он потребовал себе верблюда и с одним человеком из своей охраны выехал ночью, чтобы присоединиться к племени руаля, которое задерживало большую колонну противника. Лоуренс обнаружил ее по отдаленному звуку выстрелов и вспышкам орудий. С заходом солнца турки пытались расположиться лагерем., но арабы непрерывно беспокоили их своими набегами, заставляя находиться в движении. В результате турки шли, спотыкаясь, беспорядочными толпами, от которых отставали отдельные солдаты, слишком переутомленные для того, чтобы воспользоваться своим единственным шансом самосохранения.
      Как обычно, Лоуренс смотрел вперед: Арабское конные и верблюжьи части могли обойти еле передвигавшиеся пешие колонны противника, когда хотели, положение же в Дераа должно было быть упрочено. "В качестве прелюдии для наступления на Дамаск являлось необходимым занять Дераа". Трад отправился вечером в Дераа вместе с арабами Рувалла и сообщил, что местность была пуста. Однако не исключена была возможность встретить еще турецкие колонны, а при отсутствии кавалерии Берроу арабы, не получив быстро подкреплений, могли попасть под удар.
      Поэтому Кхалид, собрав вокруг себя несколько сот своих людей, повернул к югу, в то время как Лоуренс отправился обратно в Шейх-Саад. Здесь он узнал и плохие, и хорошие новости. В лагере уже нависла угроза разногласий, так как успокоить вчерашнюю жажду крови было нелегко. Будучи ею опьянены, арабы вспоминали свои собственные кровные раздоры и счеты между племенами. Внутреннее спокойствие удалось сохранить с большим трудом. К счастью, создавшееся напряженное состояние было разряжено прибытием курьеров от Трада с сообщением, что Дераа взят, причем захвачено 500 пленных. Назир и Нури отправились туда со своими людьми, поехал и Лоуренс, хотя это была четвертая ночь его непрерывных разъездов. "Мой разум не позволял мне чувствовать, насколько усталым было мое тело".
      Его нетерпение было настолько велико, что после сопровождения в течение некоторого времени Нури Саида он "дал свободу своему верблюду, который с каждым километром опережал моих спутников все дальше и дальше. Двигаясь с регулярностью поршня в машине, я въехал в Дераа совершенно один на рассвете 28-го". "Это была сумасшедшая поездка, - добавляет Лоуренс, - по стране убийства и ночных ужасов".
      Назир находился в доме мэра, проводя подготовку распоряжений для военного губернатора и полиции. Помимо установления охраны над колодцами, навесами для машин и складами, Лоуренс предложил более серьезное мероприятие, так как его желание было видеть арабов уже установившими порядок до того, как англичане узурпируют руководство их обычным "коротким" образом. Он подоспел как раз вовремя, так как головные части англичан под командой Берроу приближались к краю холмов, готовясь к штурму. Лоуренс вышел к ним сообщить о том, что Дераа уже находится в руках арабов. "Взятая мною на себя задача была не из легких. Я захватил с собою только одного человека; я побрился, надел чистую одежду и обращался со всеми с шутовским безразличием, причем меня принимали сначала за туземца, затем - за шпиона, пока, наконец, я не нашел Берроу".
      Лоуренс спокойно заявил, что теперь английские войска являются войсками арабов. "В те минуты моя голова работала полным ходом в отношении нашего совместного поведения с целью предотвратить те фатальные первые шаги, с помощью которых англичанин без воображения, но с самыми лучшими пожеланиями в мире обычно лишал податливого туземца дисциплины и ответственности и создавал положение, для исправления которого в дальнейшем требовался ряд лет агитации, последующих реформ и шумихи".
      "Узнав, что он был предупрежден как в своем намерении расставить часовых, так и захватить железные дороги, Берроу сдался, обратившись ко мне с просьбой найти для него фураж и продовольствие. Одной из причин того, что ему было трудно примириться с неожиданным положением, оказалось его отвращение к ужасным зрелищам, которые он молчаливо наблюдал во время ночного грабежа турецких частей города. Но поскольку он сдался, он это сделал торжественно. Так, когда Лоуренс обратил его внимание на шелковое знамя Назира, которое висело снаружи правительственного здания, Берроу отдал ему салют таким образом, что привел арабских солдат в трепет".
      Для Лоуренса это удовольствие имело солоноватый привкус. Он уже предчувствовал двойное беспокойство впереди как за самих арабов, так и за отношения между ними и их союзниками. Чувство тревоги усилилось еще больше после соприкосновения арабов с обученными войсками. "Сущностью пустыни являлся одиноко двигавшийся человек, "сын дорог", находящийся в стороне от мира, как бы в могиле. Регулярные же войска, похожие на стадо овец, не выглядели заслуживающими привилегии. Мой ум чувствовал в рядовом составе индийских войск что-то слабое и ограниченное, представление о самих себе не вполне благородное - почти намеренное подхалимство вместо резкой крепости бедуинов. Обращение британских офицеров со своими людьми привело в ужас мою личную охрану, которая до этого момента никогда не видела личного неравенства".
      ***
      Чувство отвращения у Лоуренса увеличилось после того, как он был очевидцем скотской распущенности, до которой доходили строго дисциплинированные войска, когда прорвались наружу их низменные инстинкты. Он не мог не вспомнить также и поведения британских войск в Бадажоз. "Мои товарищи из автобронечастей являлись для меня определенными лицами, вследствие того что их было немного и вследствие нашей долгой совместной работы; кроме того, их однородность в течение этих месяцев... исчезла, и это превратило их в людей с индивидуальными чертами". Прибывавшие же вновь войска были обезличенной массой, огромные количества подчеркивали их стереотипное поведение.
      В последующие дни, по мере того как отряды сходились к Дамаску, Лоуренс еще ближе соприкоснулся с этим непривычным для него окружением. "Меня вновь поразило, как военная форма превращает толпу в прочную, безличную и заслуживающую уважения массу, придает ей однородность и натянутость выдающегося человека. Эта ливрея смерти, которая отделяла стеной носящих ее людей от обычной жизни, являлась признакам того, что они продали свои желания и тела государству и нанялись на службу, испытывая унижение, несмотря на то, что начало этой службы было добровольным. Некоторые из них повиновались инстинкту беззаконности, некоторые были голодны, некоторые жаждали призрачной красоты военной жизни, но из всех их только те получали удовлетворение, которые стремились унизить себя, так как для мирного глаза они были ниже человеческого достоинства. Преступники имеют над собой насилие. Рабы при известном желания могут быть свободными. Но солдат, предоставивший в распоряжение своего владельца 24-часовое использование своего тела, также полностью подчиняет ему свой разум и страсти".
      Если бы Лоуренс разделял участь солдат в окопах и в ударном батальоне, возможно, что он относился бы к ним иначе, так как при приближении к линии фронта мнение изменялось в пользу индивидуальности, которая во многих случаях становилась даже сильнее под действием этого опыта.
      Следует иметь в виду, что Лоуренс испытал только две крайности солдатчины: выгребную яму штаба в Каире и одиночество партизанской войны в пустыне. Затем, учитывая его размышления, необходимо принять во внимание состояние его в тот момент, когда его воля заставляла двигаться непосильно уставшее тело. Лоуренс находился в угнетенном состоянии, так как учитывал те неприятности, которые его ожидали впереди, и остро сознавал ту двойную роль, которую ему приходилось играть, постоянно идя на сделку со своей совестью.
      Но если и учесть его настроение, все же имеется глубокая истина в его размышлении о природе армий, которая может послужить уроком даже для тех, кто должен создавать армии. Она помогает найти объяснение, почему наиболее хорошо обученные армии так часто оказывались тупыми мечами и почему солдаты очень часто разлагались в процессе их подготовки. Его размышления, кроме того, помогают объяснить, почему он для своей последующей службы выбрал воздушные силы. "Проблема кадров королевских воздушных сил сводится к тому, чтобы дать механика, обладающего индивидуальной смышленостью".
      ***
      Утром 29-го Берроу направился к северу по дороге паломников, попросив вождей арабов создать прикрытие для его правого фланга. Назир, Нури Шаалан и Ауда с 1200 человек на лошадях и верблюдах уже опередили его, выступив на день раньше, для того чтобы перехватить главную колонну противника. Фактически весь день 29-го они уже находились с ней в соприкосновении, затрудняя ее продвижение.
      Сам Лоуренс остался позади, чтобы повидаться с Фейсалом, который в этот день прибыл из Азрака, и убедиться в том, что руководство арабов заняло твердую позицию. Он надеялся проспать ночь, но, поскольку сон не приходил, он разбудил Стерлинга и перед рассветом отправился в "голубом тумане"{15} в северном направлении к Дамаску, находившемуся в расстоянии 105 км. Выяснив, что продвижение было застопорено колоннами кавалерийского транспорта, они свернули в сторону и к полудню, догнали хвост штаба Берроу, который сделал привал. Штаб сопровождала личная охрана Лоуренса. Взяв одного из верблюдов, Лоуренс поехал повидаться с Берроу и выяснить причину остановки. Берроу, который остановился для водопоя лошадей, высказал свое крайнее удивление, когда увидел Лоуренса верхом на верблюде и узнал, что он выехал из Дераа утром того же дня. Когда Берроу спросил, где они собираются остановиться на ночь, он получил задорный ответ, который мог сделать только Лоуренс: "В Дамаске".
      В полдень Лоуренс проехал мимо британского сторожевого охранения, затем через линию разведчиков и, продвигаясь: вперед, оставлял записки в ряде деревень, чтобы там ожидали прибытия кавалерии. Если эта информация я была оценена, то туманный намек был едва ощутим. Однако Лоуренс получил от распространения этой информации удовлетворение и даже удовольствие. "Меня и Стерлинга раздражала осторожность наступления Берроу. Разведчики производили разведку по пустым долинам, отделения взбирались на каждый покинутый холм, линия разведчиков была тщательно выставлена впереди в дружественной стране. Это показывало разницу между нашими определенными движениями и процессами нормальной войны. Это также показывало полнейшее пренебрежение авиацией, таккак британские самолеты летали над этим районом весь день".
      "Голубой туман" поехал дальше по направлению к Кисве, отстоявшей в 17 км от Дамаска, где Берроу должен был соединиться с Шовелем и оставшимися частями конного корпуса. В пути Лоуренс услышал стрельбу справа близ Геджасской железной дороги. Затем он увидел турецкую колонну численностью около 2 000 человек, двигавшуюся бесформенными группами. Вокруг нее, как мухи, носились арабы. Назир, подъехав к Лоуренсу, сказал, что это было все, что оставалось от первоначальных 6 000 человек. Разгром этой колонны был целиком результатом действий иррегулярных частей, так как арабские регулярные части, так же как и британская кавалерия, передвигались слишком медленно для того, чтобы принимать участие в этом деле. Однако теперь для последних представился случай помочь разделаться с остатками.
      Попросив Назира преградить дорогу и задержать колонну, по возможности хотя бы на час, Лоуренс повернул обратно и поехал за помощью англичан. Проехав 5 км назад, он встретился с передовым охранением. Стерлинг рассказывает, что командовавший им пожилой полковник "был в высшей степени официален с Лоуренсом и, по-видимому, отказывался понимать, как наш маленький "роллс-ройс" мог проехать безнаказанно несколько километров впереди его кавалерии, которая в то время двигалась к северу с бесконечными и совершенно излишними предосторожностями". Он с неохотой отправил вперед эскадрон, но когда турецкие горные орудия открыли огонь, полковник приказал отступать. Опасаясь за тот риск, которому подвергался Назир, и вне себя от подобной бездеятельности, Лоуренс поспешно поехал обратно, чтобы возобновить свою просьбу к полковнику, но, поскольку не мог на него воздействовать, отправился на поиски командира бригады. Генерал Грегори сразу же выслал вперед конную батарею и кавалерийский полк, в то время как другой полк был направлен в сторону для обхода противника.
      Но время было уже потеряно, и когда орудия подошли на дистанцию обстрела, стало уже темно. Тем не менее батарея успела предотвратить турецкую контратаку на Назира, и ее снаряды заставили турок направиться к высотам Джебель-Мания, бросив орудия и транспорт. Там ожидал их в засаде Ауда. Ночью Ауда захватил в плен 600 турок. Остальные турки, воспользовавшись темнотой, спаслись бегством и два дня спустя были окружены австралийцами. Всего арабы захватили 8 000 пленных и убили около 5000 человек, кроме того, им досталось 150 пулеметов и около 30 орудий. Таким образом окончательный разгром 4-й армии может быть полностью приписан операциям арабов и датирован 30 сентября.
      Уже в полдень северо-западный выход из Дамаска был закупорен австралийской конной дивизией, которая хорошо продвинулась по западной дороге и достигла ущелья Барада как раз в тот момент, когда по этому пути отступала часть гарнизона Дамаска. Уничтожив поток беглецов пулеметным огнем с утесов, австралийцы быстро заставили противника собраться в перепуганную массу, из которой около 4 000 человек было взято в плен.