Глава 5

Врачи говорят, что он крайне обезвожен, будто жидкость из него откачивали сифоном. К тому же в организме у нашего мальчика слишком много белых кровяных телец, будто он борется с какой-то инфекцией.

Большой Майк тяжело сел в больничное кресло, положив здоровенные руки на колени, и голова склонилась к сцепленным пальцам.

– Он действительно борется с инфекцией, – вздохнул Ковбой, откидывая голову к стене и потирая лицо руками. – Надолго ли его хватило?

– Заткнись, Ковбой! – прошипела Дамали и, поднявшись, принялась ходить между ребятами своей группы. – Не надо на эту тему, ясно? Если нам придется то и дело возить его в больницу, чтобы ему тут ввели дозу, значит, это мы и будем делать. Но в прошедшем времени ни о ком из нас не говори.

Ковбой внимательно посмотрел в сторону лифтов и промолчал.

– Ему введут внутривенные растворы и ударные дозы антибиотиков, – сказал Большой Майк. – Если это поможет, его отпустят домой. То есть извини – когда это поможет.

– Пара дней, – произнес безразличным голосом Ковбой. – Этот мальчик мне как младший брат. Скажем, я пытаюсь держать себя в руках... и слишком часто видел неизбежное, чтобы не быть к этому готовым. Не люблю, когда как снег на голову.

Ладно, – бросила Дамали беззлобно, подходя к Ковбою и кладя руку ему на плечо. – Я тебя понимаю, прости. Эта ситуация всех нас достает. Слишком близко к сердцу.

Ковбой кивнул, накрыл ее руку своей и закрыл глаза.

– Ты что-нибудь узнал про де Хесуса?

Ковбой посмотрел на нее:

– Он загнулся сегодня на рассвете, когда еще мы не приехали.

– Обычно три дня уходит на полное обращение. – Большой Майк встал, и Ковбою пришлось последовать его примеру. – То есть у нас еще есть время, пока он вылезет из штабеля в морге.

Дамали и Ковбой кивнули, подтверждая то, что знали по горькому опыту. Все шло так, как она думала.

– Потом он попробует найти папочку – или мамочку. Уж кто там его укусил.

– Ковбой прав. – Дамали прислонилась к стене. – Остается только надеяться, что Хосе придет в себя до их возвращения. – Она тяжело вздохнула. – Они всегда возвращаются туда, где были перед обращением.

– Как бладхаунды – пытаются взять след своего создателя, найти и узнать свою стаю, свою линию вампиров, – устало сказал Ковбой.

– Ага, – шепотом подтвердил Майк. – А потом эта группа метит свою территорию. Но вот это и было так странно в последних действиях. Сперва казалось, что это делается случайно... без всякого порядка. Просто то там, то здесь выпрыгивал вамп, находил нас, и мы его стирали в порошок. Или нам попадалось небольшое гнездо, и мы его находили первыми. А теперь будто система появилась...

– А это потому, что оно собирается воедино, будто гнезда образуют союзы или что-то в этом роде, – задумчиво сказала Дамали. – Опасно здесь то, что мы не знаем причины. Может, все это вампы, но вампы очень щепетильны насчет охотничьих угодий и четко знают, где чья территория. Как драг-дилеры.

– Жокей, – заметил Ковбой. – Так каков у нас план – или не мое дело?

– Большой Майк, ты останешься с Хосе, как мы договорились. Я не хочу терять его... и тебя тоже, Майк. Так что поосторожнее. Обещай мне. – Она подождала, пока Майк кивнул и стукнулся с ней кулаками. – Ковбой, ты потом пойдешь со мной в морг, посмотреть.

Она расхохоталась, когда Ковбой замотал головой.

– Знаю я, знаю, Ковбой! Не самое для тебя приятное место, но надо присмотреть за де Хесусом. Вот почему мы взяли обе машины. Мы с тобой поедем на джипе, а "Хам-Ви" останется Майку. Годится?

– Да ладно, куда денешься.

Дамали улыбнулась:

– Ковбой, посиди здесь и попытайся остыть. Я вернусь за тобой, и в офис коронера мы поедем вместе – но ты присмотри за моргом больницы, не пропусти, если де Хесуса повезут на вскрытие. Если будешь отсюда уходить по любой причине, включи монитор и свой передатчик, чтобы Джей Эл и команда могли за тобой проследить. Тебя мы тоже не хотим терять, Джейк Ковбой. Ты как гвоздь в ботинке, но мы тебя любим.

– Так поэтому на меня маячок надо ставить, как на автомобиль? Люди, вздохнуть дайте! – И Ковбой действительно вздохнул, запустив пятерню в волосы.

– А ты куда намылилась, сестренка?

Услышав вопрос Майка, Ковбой перестал ныть, и оба стража всмотрелись в Дамали с тревогой.

– Сами знаете, – ответила она.

– Вернись ко мне или к Ковбою до темноты, – велел Майк тоном, не допускающим возражений. – Тебя нам тоже терять не в кассу.

Дамали пожала плечами, стряхивая ощущение от законченного охранником обыска. Не надо было ее ощупывать, достаточно проверить, что оружия нет. А у нее нет ствола, так какого же черта?

– Можете следовать за мной, – сказал охранник, слишком, на вкус Дамали, широко улыбаясь.

Она отмахнулась от собственного раздражения и стала смотреть на дверь кабинета Карлоса, мимо раздутой мышцами футболки телохранителя. Когда же она вошла в комнату и увидела Карлоса, его молчаливое восхищение и разозлило ее, и включило те эмоции, которые она отключила когда-то. Даже не хотелось называть спорящие в душе чувства. Она пришла по делу.

Он тут же встал и сел, только когда села она.

– Давно не виделись, – сказал он тихо. – Все в порядке, – бросил он приведшему Дамали телохранителю. – Она почти родственница.

Дамали проводила охранника взглядом и снова повернулась к Карлосу. Вид у него был вполне здоровый. И цвет лица – тоже. И время дневное – все это хорошие признаки. Дамали бросила взгляд на отражающие поверхности – Карлос там был виден. Но вопрос в другом: не мог ли он стать помощником вампиров, одним из предателей, которые продают друзей и родственников за власть? Как-то очень быстро он поднялся.

Она всмотрелась в напряженные черты лица Карлоса. Крест – серебряный – на нем. И, видит Бог, он все еще хорош... тело, полное жизни, четко прорисовано под шелковой рубашкой, бирюзовой на бронзовой коже. И кожаные штаны. Дамали изо всех сил постаралась не вспоминать их.

– Ты тоже хорошо выглядишь, – сказал Карлос, оглядев ее с улыбкой узнавания. – Жизнь к тебе милостива.

– Карлос, это не светский визит. – Голос ее был так же ровен, как и взгляд. Этот самонадеянный сукин сын действовал ей на нервы.

– Я и не ждал светского визита, – ответил он, наклоняясь над столом, но оставаясь в том же благодушном настроении. – Вы мне позвонили и хотели устроить здесь представление. Я так понял, что "Кровавая музыка" сильно о себе воображает, и вы, устраивая этот всемирный одновременный сейшн, может быть, передумали наконец отказываться от выступления в самой крутой сети клубов Лос-Анджелеса?

– Ага. Увидели в газетах известие об этом международном концерте, и все, кто может, его изо всех сил рекламируют.

Он улыбнулся во весь рот.

Я вашему менеджеру сказал, что буду рад вашему выступлению. – Карлос не спеша подбирал слова, не сводя с Дамали глаз. Чего я ей не сказал, так это вот чего: поскольку эти сволочи постоянно пренебрегали моим клубом, я был бы рад, если бы их доходы кто-то перехватил – может, даже залез бы на их территорию. И тут звоните вы – единственные, кто может это сделать. Добро пожаловать.

Дамали покачала головой:

– Я здесь и не за этим. – Он подался назад и посмотрел на нее вопросительно. – Я из-за того, что случилось с твоими ребятами.

Как-то переменилось выражение его лица. Где-то в глубине глаз мелькнула глубокая печаль – боль, сожаление, вина – и тут же пропала. Карлос опустил глаза, огладил шелк рубашки и снова посмотрел на Дамали. На красивом лице теперь читалась лишь леденящая чистая ярость. Никакой слабости.

– Я тронут, что ты пришла высказать свое соболезнование и хочешь дать здесь концерт в порядке предложения мира между тобой и мной. Ты всегда была хорошим человеком, Дамали, спасибо. Всегда прикрывала мне спину, несмотря на наши философские расхождения.

Он встал и направился к бару. Она не стала поправлять его. Если он считает, что она пришла оплакивать, пусть себе. Если он думает, что концерт – дань уважения его людям, пусть себе. И все же самой ей это было неприятно.

– Хочешь выпить? Мне лично надо, чтобы об этом говорить.

– Нет, я так.

– Да... как всегда, – пробормотал он, наливая себе выпить, и с легкой усмешкой глянул на бокал. Затем вернулся и сел в кресло. – Все та же цельная натура, церковная девушка из квартала латинос. Забавно.

– Карлос, что произошло?

Она произнесла это чуть сдавленно, смущенная его восхищением.

– Ты же читала газеты, – улыбнулся он.

– Я хотела услышать от тебя.

Он глотнул из бокала, покатал жидкость на языке.

– Я знаю не больше, чем они. Но я рад, что ты пришла в конце концов... без моего зова... по крайней мере без традиционного зова.

Она склонила голову набок.

Он усмехнулся, глотнул еще.

– Скажем так: ты недавно приходила мне на ум... я тебя звал вот этим. – Карлос постучал пальцем по виску. – Может быть, с тех пор все это и покатилось вниз. Кто может знать?

Она сидела неподвижно, только пальцы у нее закололо, все чувства обострились и насторожились от прилива адреналина.

Он на секунду закрыл глаза, набрал в рот еще темной жидкости и глубоко вдохнул, потом грустно улыбнулся, глотая выпивку.

– Что это на тебе такое?

Почти ошеломленная неожиданным вопросом и выражением его лица, она приподняла бровь.

– Духи. Этот аромат – скажи, как он называется.

– Что?

– Назови, чтобы я его запомнил.

– Послушай, – произнесла она, быстро вставая и отходя в угол комнаты. – Это не по делу. Я хотела тебя спросить...

– Моя вина, – прервал он, улыбнувшись шире, но тут же погасив улыбку, когда она глянула на него сердито. – Я потерял много hombres. Близких родственников. Сегодня утром Хуана... и тут ты неожиданно входишь в дверь. Я только хотел на миг все забыть, кроме тебя.

– Я не наркотик, Карлос, никогда им не была и не буду.

Странно, но не получилось сказать это так резко, как она собиралась. И надо было найти в комнате что-то, на что смотреть, кроме него.

– Это только значит, что ты сама не знаешь своей силы... той, которая может взвинтить мужчину до предела. Не знать собственной силы – это опасно.

Он говорил спокойно и смотрел нежно, потом отвернулся.

– Ты что, уже обкололся с утра или что? Говоришь как псих и уходишь от темы, ради которой я здесь.

Сказано было язвительно, но желаемого действия не произвело. Дамали хотела разозлить его, заставить держаться темы, а не смотреть на нее вот так... так, что видна была его душа за этим твердым фасадом.

Ты знаешь, что я к своему продукту даже не прикасаюсь. Вот почему я все контролирую и богатею.

Говорил он спокойно, но в глазах его тлел огонек оскорбленного достоинства.

Дамали сама почувствовала, как закипает от ярости. Его хладнокровие сводит ее с ума, а он просто слепой!

– Ты не контролируешь то, что здесь происходит, Карлос. И тебе надо это понять.

– Сядь, – велел он, сам тоже вставая. – Что ты знаешь такое, чего не знаю я?

Сексуальное напряжение исчезло. И снова его лицо изменилось, как у оборотня, выразив ту твердость духа, которая и заставила когда-то Дамали покинуть его. Он обогнул кресло, оставив стакан на столе, и подошел так быстро, что Дамали инстинктивно приняла оборонительную стойку.

– Да что с тобой?

Он был невероятно возмущен тем, что она приготовилась защищаться, будто он мог ее ударить. Продолжая недоумевать, он отступил.

Она моргнула и встала нормально.

– Ты думала, я тебя стукну? – Обида и недоумение читались в его глазах. – Я тебя хоть раз ударил?

Он стал обходить вокруг нее, и она повторила его движение. Они пошли по кругу, против часовой стрелки.

– Если тебе что-то известно, Дамали, то просто скажи мне. Кто убил моих ребят? Я знаю, ты предупредила бы меня, если бы знала... что-то слышала на улицах, так ведь? Но ты так нервничаешь, что я поневоле задумываюсь. Детка, не надо морочить мне яйца. Ты меня достаточно хорошо знаешь, чтобы этого не делать. У меня бы разбилось сердце, если бы пришлось... ладно, не будем. Я просто тебе скажу еще раз: не надо. Просто расскажи.

– Ты мне стал угрожать, Карлос? – Она остановилась. – Я тебя правильно поняла?

Он отошел к стеклу, выходящему на его клуб.

– Я не хотел. Мы все на пределе.

– Твои ребята, – произнесла она почти сквозь зубы, – выбрали свой образ жизни. Твой образ жизни, постоянно подвергающий их опасности. Он подвергает опасности и других людей, и он ослабляет нашу общину изнутри.

Карлос тихо засмеялся, плечи у него опустились с облегчением. Отойдя в сторону, он взял со стола недопитый стакан, потом тяжело сел в кожаное кресло. Глубоко выдохнув, он глотнул выпивки.

– Ох, детка... – Он покачал головой и рассмеялся громче но как-то грустнее. – Ты сюда пришла мне проповедовать? Благослови тебя Бог, ты ни капельки не изменилась. Мне так не хватало наших споров о моем бизнесе! – Он глотнул еще, поболтал пальцем лед в стакане. – Нет, правда.

От его грустного голоса она застыла посреди комнаты. Это был неизъяснимый танец двоих, его и ее. Он открывал какие-то очень нежные уголки у нее в душе и умел так же быстро огородить их стальной решеткой защиты.

– Послушай, – шепнула она. – Мне очень жаль твоих родственников. Никто не должен погибать такой смертью.

Он глянул на нее и просто кивнул, но когда у него кадык подпрыгнул на шее, Дамали вдруг стало трудно говорить. Ее потянуло сесть рядом с ним, протянуть к нему сплетенные руки. Его ладонь накрыла их, и они оба на миг закрыли глаза, отдаваясь далекому и давнему воспоминанию, а потом отодвинулись друг от друга.

– Я пришла предупредить тебя, – тихо сказала она, не отрывая от него взгляда.

– Рассказывай, – предложил он, и сейчас в его голосе не было угрозы.

– Я рада, что ты еще можешь носить крест.

– Я раньше носил маленький золотой, подарок моего деда, полученный им от бабки... ты же помнишь, я его никогда не снимал. А этот теперь вместо него, вот и все.

Дамали кивнула:

– Пообещай мне, что никогда не перестанешь носить крест. А если ты увидишь что-нибудь... необычное, что тебя испугает...

Он рассмеялся, обрывая ее слова и выдвигая ящик стола. Качая головой, он вытащил оттуда здоровенный, сделанный на заказ серебряный автоматический "магнум". Положив осторожно оружие на стол, он подвинул его к Дамали с усмешкой.

Бояться я не умею. Но я очень, очень хорошо умею мстить. Даже свой клуб назвал в честь этого искусства.

Это не поможет, Карлос. То, чего ты не видишь, ты не сможешь застрелить. Здесь нужно высшее...

Все еще пытаешься спасти мою душу, деточка... заставить меня все это бросить. Но баланс сил держит вот эта штука посередине стола, а не вот это. – Он усмехнулся, приподняв рукой крест. – Это побрякушка. – Показав на пистолет, он снова сунул его в ящик. – А сила – вот это. И все мы делаем выбор... по теме нашего спора. Может быть, как-нибудь мы увидим это своими глазами?

Она медленно вдохнула, еще медленнее выдохнула. Тяжесть на сердце сдавила так, что пришлось встать, глотнуть воздуху. Отвернувшись, Дамали подошла к широкому стеклу посмотреть на клуб, готовящийся к вечернему наплыву народа.

– Ты выбрал один путь, я другой – очень давно. Мне очень жаль, что ты не понимаешь. С каждым днем все меньше шансов у тебя выбраться, и все опаснее тебе и тем, кто рядом с тобой – тьма призывает тьму... и она уже сжирает твоих ребят – заживо.

Она услышала, как он подошел и встал сзади, но даже не вздрогнула от тепла его ладоней, когда они легли ей на плечи и стали массировать. И не отодвинулась, когда он нежно поцеловал ее в шею. К ее собственному удивлению, голова ее отклонилась в сторону, уступая его рту. В зеркальном стекле виднелось его отражение. Дамали закрыла глаза. Только сегодня утром... помоги ей Бог!

– Я уже слишком увяз, и ты это знаешь, Дамали. Нужно было бы чудо... когда выбираешь эту дорогу, выбираешь жизненный путь, и возврата нет – до самой смерти. – Он глубоко вздохнул, и Дамали пробрала дрожь. – Значит, мне дорога в ад, все просто. Так зачем сопротивляться? Ад сейчас или ад потом. У человека в моем положении выбор невелик, – сказал он тихо, выдохнул ей в шею, целуя, и она ощутила его дыхание кожей, влажной от его губ.

– Не всегда, – прошептала она в ответ. – Чудеса иногда случаются, если веруешь.

Он погладил ее по плечам, по рукам и отступил. Вместо тепла его тела она ощутила прохладный воздух и поежилась, обхватила себя руками.

– Может, ты и права, – сказал он. – Ты здесь. Тебе небезразлично, что случилось с моими родственниками, и ты даже пытаешься укорять меня за беспутную жизнь. После всех этих лет. Значит, действительно какие-то молитвы были услышаны.

Она смотрела на него, как он оперся на край стола, и слова его вонзались в ее сердце как ножи. Чувство вины нахлынуло и зажгло старые воспоминания, стало ощутимой болью в середине груди. Надо было заставить его понять ее истинную цель и при этом не выдать свою команду. Но еще очень, очень давно она задолжала ему достаточно информации, чтобы уберечь его от нападения. Если он погибнет от выбранной им самим жизни, это будет тяжело, но она сможет это пережить. Таков был его путь, его выбор. Но она не может заманить его во что-то, что вне его понимания.

– За твоими родственниками охотится что-то нечеловеческое, и я не знаю, почему так, Карлос. Обычные пули здесь не действуют.

Он подумал над ее словами, потом посмотрел нежно, и улыбка его не была высокомерной – просто усталой.

– Я знаю. Тот, кто это сделал, не человек. Есть правила даже в гангстерских войнах.

– Нет, – поправила она, все еще пытаясь донести свою мысль. – Это существо не из нашего мира. Это демон.

Он грустно усмехнулся и покачал головой:

– Заговорила, как глупые старухи. Дамали, вернись в реальный мир. Я все понял, детка. Когда придешь выступать, я тебе обещаю: люди будут стоять у каждой двери, и ничего с тобой не случится. Спасибо тебе за согласие на концерт, который привлечет публику... и за соболезнование. Я тронут.

Бесполезно. Никак его разуму не принять то, что она хочет сказать. Дамали тяжело вздохнула и оставила попытки.

– Только не снимай крест.

Он улыбнулся и кивнул:

– Береги себя.

– И ты тоже. Скажи своей маме и родственникам, что я про них спрашивала.

– Скажу, детка. Давай я тебя провожу.

Когда он подошел, она остановилась и положила руку ему на грудь. Ее разум запечатал крест молитвой. Не важно, крест это, полумесяц, щит Давида, звезда, колесико, амулет йоруба, кристалл, будда – что угодно. Люди ее команды были защищены этим всем, потому что они верили. Они были из разных культур, идеологии тоже разные. Нет, он должен понять, что символы бессильны без веры и стремления к свету.

– Карлос... ты должен меня послушать. Это куда хуже, чем ты можешь себе представить.

– Все будет хорошо.

– Хотела бы я, чтобы ты был на нашей стороне.

Она отвернулась, не в силах больше глядеть ему в глаза, быть к нему так близко.

– Иногда мне тоже хочется, – шепнул он, еще раз глубоко вдохнув ее аромат.

– Если ты окажешься в ситуации, в которой никогда не бывал... если пистолет подведет тебя, сделай ради меня одно в самом конце.

– Ты знаешь, что я погибну только в бою.

Он взял ее руку и поцеловал в середину ладони, потом сложил ей ладошку, будто заворачивая поцелуй.

– Произнеси молитву Богу, если увидишь, что ты побежден. Пусть это будет последнее, что ты сделаешь перед концом. Обещай мне.

Он кивнул и выпустил ее руку.

– "Если" – очень сильное слово. Я не собираюсь быть побежденным. Это я всегда обещаю.

– Я знаю, – тихо согласилась она, шагая рядом с ним. – Никто из нас не собирается.

Она долго сидела рядом с Ковбоем, молча глядя на закатный горизонт. Пыльно-лиловые, приглушенно-синие пятна покрывали небо, а оно пыталось сопротивляться вспышками золота, багрянца и желтизны, борясь за последний свой вечерний свет. Но ночь не удержать, как ей ни сопротивляйся. Даже самая большая планета в небе должна подчиняться законам природы. Дамали покачала головой и вздохнула. Как ей противиться тяге, такой сильной – и без конца?

– Уже давно группа не работала парами. Только двое на закалывание колом, так что человек может точно знать того, чью спину прикрывает, – сказал Ковбой тихо, не отрывая глаз от здания на той стороне улицы. Пальцы его играли нефритовым крестом.

– Знаю, – буркнула Дамали, не отрывая глаз от неба. – Неправильно, что у нас почти не осталось времени с тех пор, как Марлен выпустила нас на охоту. Мне больше нравилось, когда мы пустили все на самотек. Если кто-то налетал на нас – хорошо. Нас не трогали – еще лучше. Сегодня впервые за пару месяцев кто-то из нас смог выйти один.

– Ага. Было время, когда я мотался соло – брал бутылку виски, находил, где поиграть в покер, выбирал красавицу, а утром оплачивал счет. Сейчас я в Великолепной Семерке или в том, что было эквивалентом Грязной Дюжины, бог знает где и зачем. И никто этого не может мне сказать. Правда, жизнь – смешная штука?

Она кивнула, проверяя оружие у себя на поясе и оглядывая "Изиду" у себя в руке. Слоза Ковбоя вызвали улыбку, несмотря на мрачное настроение.

– Было время, когда у меня была стайка подруг, и мы мотались и веселились, и самой большой проблемой было что надеть в клуб – или как бы нас не выперли за фальшивые документы. Но потом у некоторых из нас появилось, о чем еще беспокоиться. Не впадай в сантименты, Ковбой, – это к хорошему не приведет. В приюте хреново, а беглецу еще хуже.

Она рассмеялась, потом тяжело глотнула слюну, глянув на свой клинок.

– Забавная штука жизнь.

Она не ответила, машинально провела пальцами по канавкам для крови на тройном клинке с серебряной отделкой и сунула лезвие в древние ножны черного дерева, зажатые между колен. Они с Ковбоем ждали.

Украшенная золотая рукоятка привлекала внимание. Дамали смотрела на богиню, отлитую из металла древнеегипетской пирамиды, на богиню, убивающую змею, и думала, сколько верховных жрецов использовали ее для самозащиты. Сбежать в детстве от властей, отбиться от пьяных взрослых, даже удрать от гангстерской перестрелки – это что-то, но совсем не так освобождает, как вот эта штука.

– Тебе она нравится? – спросил Ковбой. – Она тебе идет.

– Спасибо... да, она красивая.

– Я помню себя в твоем возрасте, – сказал Ковбой непривычно ласковым голосом. – У меня была подружка и был "Харлей", мы, как всякие американцы, гоняли по всему миру, трахались, резвились – семидесятые были на дворе. – Дамали усмехнулась, и он рассмеялся. – Как на духу. Я не всегда был снайпером, как и Шабазз не всегда был мастером айкидо. Волосы у меня были длинные, в пучок завязанные, купанием я себя не обременял, травка была вкусной – никакой дряни туда не подмешивали, как сегодня. Дрался в барах столько, что и не упомнить, раза два меня загребли... ах, старые добрые дни!

– Ты – сумасшедший ковбой, ты это знаешь?

Он засмеялся.

– Ага, я такой. Вот почему я достал для тебя "Мадам Изиду" из сундучка Марлен. Старушка ее получила от Рыцарей Тамплиеров. Зная этих ребят, можно догадаться, что клинок из Ватикана. Тебе не полагалось его выносить из компаунда, пока тебе не стукнет двадцать один, чтобы меч не попал не в те руки. Но я подумал: а какого черта? На пару дней раньше – ничего страшного, ты уже управляешься с ним не хуже взрослой. Я видел тебя в бою: отнять у тебя его никто не отнимет. – Они переглянулись. – Ну да, я сумел открыть этот замок. Не спрашивай как.

Она внимательно всмотрелась в его лицо, в черты, побитые жизнью, в морщинки около глаз, прищуренных в проказливой гримасе. Он одевался по-прежнему в ковбойские сапоги и реликт семидесятых – бежевую замшевую куртку. Только ковбойской шляпы не хватало.

– Хороший ты мужик, Ковбой.

– Да и ты ничего, лапонька. Тоже не очень плохая. – Он тяжело вздохнул. – Но ты, хотя и сильна как черт и со всеми этими способностями, ты все равно еще молода, и ты человек. Потому-то мы все и работаем на Марлен ради тебя.

Дамали посмотрела на него вопросительно. Ковбой кивнул:

– Мне ясно как день, что тебе скоро придется работать соло. У тебя будет этот клинок и все эти дальневосточные штучки. Но мне будет спокойнее, если у тебя будет еще и уравнитель. Врубаешься?

Она улыбнулась.

– Я тебе говорил, что жил по-американски – "Харлей" и пистолет. Ваш покорный слуга, белый мальчик, не шлялся с арбалетом и гитарой. Вот в этом мы с Шабаззом согласны – как и с тем фактом, что Джей Эл должен бы усилить в нашем компаунде аппаратуру обнаружения вампиров. Я говорил нашему Дальнему Востоку, что Джей Эл должен признать – ситуация накаляется. И сейчас нельзя позволить себе небрежности, понимаешь? Все меняется.

Она кивнула, но почувствовала, что Ковбой окольно подбирается к какой-то более глубокой теме. Он будто кругами ходил.

– У нас для них есть маленькие сюрпризики, не волнуйся.

Я тебя поняла.

– Кое-что связано просто с законами природы, – продолжал он гнуть свое, – и Марлен придется иметь с этим дело. – Он повернулся к ней вместе с креслом. – Ты понимаешь, о чем я говорю?

Она выглянула в окно и кивнула. Улыбка ее растаяла. Не стоило забывать, что Ковбой – снайпер, и иногда он умел терпеливо ждать, пока цель подставится под верный выстрел. Но никуда было не деться от того, что он имел в виду на самом деле. С виду разговор шел в одну сторону, но от некоторых поворотов они оба старательно уходили. Очень грамотно. При этом обеим сторонам оставалась свобода – углубляться в тему или нет и в любом случае спасти лицо.

– Это тебя изматывает, деточка.

– Знаю, – прошептала она, наполовину смущенная, наполовину с чувством облегчения и все же совершенно не готовая к этому разговору именно с Ковбоем. Странная штука жизнь. Подумать только – именно он поднял эту тему.

– Если тебе нужно... гм... ну, в общем, я так скажу: вытрави ты Карлоса из своего организма. Или если это кто-то другой... черт побери, ты же молода. Просто не забывай пользоваться презервативом. Вот, сказал наконец. Выложил.

Ковбой глянул на нее и тут же отвел глаза к окну, повернувшись вместе с креслом. Краска сбежала с его лица, будто последняя фраза смутила его больше, чем ее.

– Не знаю, чего это Шабазз и Марлен так возбухают, чтобы ты с кем-нибудь делала такую нормальную вещь, – продолжал он тараторить, явно чтобы скрыть смущение. – Они смотрят на звезды и суетятся, как нервные родители. – Ковбой замолчал и поскреб рукой подбородок. – Не могу понять, чего это они так настроены, но, может, тебе просто их спросить в лоб? Перестать бегать вокруг куста и изъясняться намеками. Блин, ты же во всем другом абсолютно не застенчива.

Ковбой своей правдой будто двинул ее между глаз, и на миг она лишилась слов. Потом вдруг откуда ни возьмись зазвучал ее горький смех.

– Чего это ты вдруг занялся моими делами, Ковбой?

Он минуту смотрел в окно, потом закрыл глаза.

– Потому что я люблю тебя, лапушка. У меня никогда не было сестры, и ты ближе всего к этому понятию. И еще ты мне очень напоминаешь Тару.

– Тару?

– Ага, – тихо сказал он. – Та девушка, которая ездила со мной на "Харлее".

Она заметила, как заходили желваки у него на скулах, но не удержалась от вопроса:

– Что с ней сталось?

– В Аризоне мне пришлось проткнуть ей сердце колом, – ответил Ковбой, не поворачиваясь.

Дамали открыла рот – и закрыла. Что тут скажешь? Она совсем не ожидала от него такое услышать. Блин...

– Я знаю, тут никакие слова не годятся. И спасибо, что уважаешь мое право на свою жизнь... не суешься в мою психику. Я не люблю, когда со мной так поступают, и потому с людьми своей команды сама такого не делаю.

Он кивнул:

– Сказала бы ты это Марлен. Очень уж она любопытна.

– Скажу, – пообещала Дамали с грустной улыбкой.

– Ладно, проехало. Тара – это уже история. Вот так я встретился с Хосе, и вот почему я, наверное, лучше других его понимаю. Долгая история. – Ковбой потер лицо руками. – Не хочется об этом говорить. – Он ухватился за рулевое колесо и зафиксировал внимание на морге. – Последнее, что я могу сказать: жизнь коротка, непредсказуема, а временами – хренова. Так что веселись, пока можешь, детка. Попробуй все, пока твой номер не вышел в тираж. Все, проповедь окончена. Пускаем по рядам кружку для пожертвований, дискуссия не предусмотрена.

– Спасибо, Ковбой.

Она положила руку ему на рукав, потом убрала. Ощущаемая в его организме боль вызвала слезы у нее на глазах, но она сморгнула их, сохраняя достоинство – свое и его. Оставалось только надеяться, что она передала через прикосновение ладони целительную эмпатию.

Он кивнул и отвернулся к зданию, а она стала рассматривать драгоценности в рукояти клинка. Ей нечего было больше сказать Ковбою, и понимающее молчание казалось сейчас лучшим выходом.

Семь камней. Марлен говорила, что каждый из них отвечает своему цвету уровня чакры – описанного в восточной философии невидимого энергетического поля, которое правит частью тела и духа, и каждый уровень имеет свой оттенок, переливающийся вдоль позвоночника человека, и так они помещены на рукоять, как выпуклости для хвата, идеально подходящие для ее руки. Три клинка, каждый с вытравленными символами Адринка, образовывали триединство, сходящееся к жалу острия. Предмет из легенд, и вот он принадлежит ей.