Глава вторая. ГИИОМ-ГРИМЕР

Вернувшись в свою комнату, Катрин застала Тристана, спорившего с Сарой. Раскаты голоса цыганки, впрочем, были слышны уже на лестнице. Фламандец отвечал ей, не повышая голоса. Приход молодой женщины успокоил противников. Сара пылала от ярости, ее чепец сбился в сторону, а Тристан стоял спиной к камину, скрестив руки на груди и вызывающе улыбаясь.

— Могу ли я знать, что здесь происходит? — спокойно спросила Катрин. — Крики слышны даже на галерее.

— Слышно, как рычит мадам! — мирно поправил Тристан. — Я, кажется, не повышал голоса.

— Это не ответ на мой вопрос о причине спора. Кстати, я не знала, что вы знакомы.

— Мы только что познакомились, — ответил насмешливо фламандец. — Хочу вам сразу же сказать, милостивая дама, что ваша преданная служанка не одобряет наши планы.

Эти слова подтолкнули Сару; она повернулась к Катрин.

— Ты в своем уме? Ты хочешь переодеться цыганкой И пробраться к этому ничтожному камергеру? Зачем, скажи на милость? Чтобы танцевать перед ним, как Соломея перед Иродом ?

— Все правильно, — утвердительно ответила Катрин. — С той только разницей, что мне нужна не чья-то голова, а его собственная! И потом, Сара, ты меня удивляешь. Я думала, что тебе будет приятно пожить среди своих.

— Осталось только узнать, мои ли они. Я не принадлежу ко всем кочующим племенам. Я из могущественного племени кадерас, последовавшего когда-то за Чингисханом и его ордами, но нет доказательств, что люди, остановившиеся под Амбуазом, выходцы из того же племени, что и я. Может быть, они вульгарные джаты и…

— Чтобы узнать это, надо поехать в Амбуаз! — прервал Тристан.

— Вы не знаете, что говорите. Джаты негостеприимны. К тому же два племени соперничают между собой. Я не хочу рисковать.

На этот раз Катрин нетерпеливо оборвала ее:

— Хватит разговоров! Я поеду с мессиром Эрмитом к цыганам. Ты можешь оставаться здесь. Каким бы ни было племя, меня оно примет. Когда мы отправимся, мессир?

— Завтра в ночь.

— Почему не сегодня ночью?

— Потому что этой ночью у нас есть дела. Могу ли я Попросить вас снять головной убор?

— А почему бы и не платье заодно? — проворчала обиженная Сара. — Заботиться о туалете женщины не мужское дело!

— А я и не собираюсь лишать вас ваших обязанностей, — насмешливо заметил фламандец. — Мне важно убедиться кое в чем

Катрин без возражений стала вынимать шпильки, удерживающие хеннен, потом распустила свои волосы, которые золотыми прядями упали на плечи.

— У вас не очень длинные волосы, — удивился Тристан. — Это может показаться подозрительным. У этих чертовых цыганок сплошь и рядом волосы черными змеями сползают вниз по спине.

Катрин вовремя остановила Сару, готовую с визгом вцепиться в Тристана и доказать, что она тоже из тех «чертовых цыганок».

— Ну ладно, успокойся! Мессир не хотел оскорбить тебя Он сказал, не подумав. Я правильно говорю, мессир?

— Ну да! — сказал Тристан, стараясь быть убедительным. — У меня слишком длинный язык! Итак, вернемся к вашей шевелюре, мадам Катрин.

— Около года назад я была вынуждена остричь волосы. Вы думаете, это может стать препятствием?

— Нет! Но у нас осталось мало времени. Могу ли я попросить вас сегодня вечером после захода солнца пойти со мной в город?

— Без меня она никуда не пойдет, — заявила Сара, — и пусть кто-нибудь попробует помешать мне!

Фламандец вздохнул и посмотрел на Сару невидящим взглядом.

— Ну, если хотите! Я возражать не буду, тем более что вы, кажется, умеете держать язык за зубами. Так вы пойдете, мадам Катрин?

— Разумеется. Заходите за нами, когда настанет время. Мы вас будем ждать. А куда мы пойдем?

— Прошу вас довериться мне и не задавать пока вопросов!

Комплимент Тристана, кажется, успокоил Сару, которая, что-то бурча себе под нос, начала причесывать свою хозяйку. Какое-то время фламандец наблюдал за ловкими руками цыганки, порхавшими вокруг хрупкого сооружения из черного муслина и серебристой ткани. Потом пробормотал, как бы говоря сам себе:

— Действительно очень красиво! Но сегодня вечером надо надеть что-нибудь попроще, не бросающееся в глаза. А завтра самой подходящей одеждой для дороги будет мужской костюм.

Сара тут же бросила гребень и заколки, встала перед фламандцем, уперев руки в боки. Приблизив свое лицо прямо к его носу, она заявила, чеканя слова:

— Со мной это не пройдет, мой мальчик! Ищите мужскую одежку для мадам Катрин, если ей так нравится. К тому же она, по-моему, обожает это, но меня никакая сила не заставит надеть эти смешные дудочки, называемые рейтузами, ни тем более ваши короткие туники или плащи. Уж если вы хотите, чтобы я переоделась мужчиной, найдите мне монашескую сутану. В ней, по крайней мере, просторно.

Тристан открыл было рот, чтобы возразить, но передумал, посмотрев на величественную фигуру Сары, улыбнулся своей загадочной улыбкой, не обнажавшей зубов. Потом вздохнул и сказал:

— Согласен, это неплохая идея. До вечера, мадам Катрин. Ждите меня, как стемнеет.

Колокола уже призывали к вечерне, когда Катрин, Тристан и Сара покинули замок через боковой выход, чтобы углубиться в торговый квартал, прилегавший к собору Сен-Морие. Было поздно, и деревянные ставни, укрепленные металлом, закрыли окна лавок, но через щели пробивался свет масляных светильников и свечей.

Город отдыхал под сенью шпилей кафедрального собора, готовился ко сну. Можно было догадаться, как за молчаливыми фасадами хозяйки мыли и расставляли по полкам посуду, а их мужья подсчитывали дневную выручку или обсуждали с соседями последние новости.

Трое прохожих пробирались по узким улочкам. Темные плащи женщин, надвинутые на лицо капюшоны превратили их в легкие тени, едва различимые на фоне черных стен.

Тристан Эрмит натянул на лоб поля своей огромной черной шляпы. Моросил мелкий дождь — залог будущего урожая. Он начался на закате солнца. Булыжная мостовая стала мокрой и скользкой; посреди улицы была проложена сточная канава, откуда исходил запах гнилой рыбы. Катрин вытащила свой платок, пахнущий ирисом, и приложила его к лицу. Сара ворчала:

— Нам еще далеко? Здесь ужасно воняет!

— Мы находимся на улице Пергаментщиков. Вы хотите, чтобы она пахла амброй и жасмином ? — возразил Тристан. — К тому же мы скоро будем на месте. Пройдем эту улицу и будем там, где надо.

Вместо ответа Сара взяла Катрин под руку, и они ускорили шаг. Вскоре вышли на другую улицу: здесь появился запах чернил и клейстера. Слабый ветерок раскачивал вывески, а улица почти не освещалась. Только в одном окне был огонек. Перед дверью под этим освещенным окном Тристан Эрмин остановился. Глаза Катрин уже привыкли к темноте, и она смогла разглядеть небольшой дом с двугорбой крышей, выглядевший, как подпивший старичок в колпаке. В отличие от соседних домов, деревянных и оштукатуренных, этот был сложен из камня. Низкая дверь держалась на прочных петлях из кованого железа; над входом висела вывеска в виде целого куска пергамента. На дверях — красивое тяжелое кольцо-колотушка.

Тристан ударил три раза с расстановкой

— Где мы? — спросила шепотом Катрин, слегка встревоженная тишиной.

— У человека, который нам больше всего сейчас необходим, милая дама. Не беспокойтесь.

— А я не беспокоюсь, я замерзла! — заворчала Сара. — И ноги промокли.

— Надо было надевать башмаки попрочнее… Идут открывать.

Действительно, раздался шорох. Дверь открылась, повернувшись на хорошо смазанных петлях, и появилась маленькая старушка в сером платье, переднике и белом колпаке, приветствуя гостей неловким поклоном по причине радикулита.

— Мэтр Гийом ждет вас, мессир, и вас, благородные Дамы.

— Хорошо, мы поднимаемся.

Красивая и едва освещенная масляной лампой лестница вела к узкой площадке, куда выходила одна-единственная дверь, ведущая, несомненно, на кухню. Сверху раздался громкий голос:

— Поднимайтесь, мессир. Все готово.

Тембр голоса заставил вздрогнуть Катрин. Он напоминал ей Готье, но обладателем этого баса оказался человек, являвшийся полной противоположностью нормандцу. Маленький, уродливый, горбатый, с морщинистым, дергающимся от тика лицом. У него, казалось, не было ни волос, ни бровей, ни бороды; странные розовые лепешки заменяли щеки, лоб и подбородок. Черный колпак, натянутый на голову, подчеркивал глаза, красные, уставшие. Катрин едва не отпрянула назад. Горбун уставился на нее, машинально потирая руки и облизывая сухие губы. Пугающий голос объявил:

— А вот, значит, дама, которую надо под темнить. Сначала мы сделаем ей баню, потом займемся волосами.

— Баню? — удивилась Катрин. — Но я…

— Это необходимо, — сказал вкрадчиво мэтр Гийом. — Вашу кожу надо полностью подкрасить.

Тристан, молчавший до этого, понял состояние Катрин и догадался, почему нахмурилась Сара. Он вмешался в разговор:

— Это будет баня из трав, мадам Катрин. Она не принесет вам ничего плохого. Сара вам поможет. Но вначале я вам представлю мэтра Гийома. Он один из лучших красильщиков-гримеров во всей Франции. Раньше он долгое время был одним из самых уважаемых членов Братства комедиантов в Париже и играл в замечательных мистериях. Гримерское искусство, перемена внешнего вида не составляют никакого секрета для него. И не одна благородная дама города, начав стареть, тайно прибегает к его искусству.

Человечек продолжал потирать руки, веки его были полуприкрыты. Он мурлыкал, как кот, сопровождая этими звуками похвальные речи фламандца.

Придя в себя после страха, вызванного первым впечатлением, сравнимым с пребыванием в колдовском вертепе, Катрин облегченно вздохнула и, желая быть любезной,

Спросила:

— Вы больше не играете в мистериях?

— Война и разорение, уважаемая дама, властвуют в Париже. Наше Братство развалилось. К тому же в моем теперешнем виде я не могу выходить на подмостки.

— С вами что-то случилось? Гийом надтреснуто засмеялся.

— Увы! Однажды, когда я имел честь играть роль господина Сатаны и прогуливался по сцене, изобра -

Жавшей ад, мой костюм вспыхнул от смолистого факела. Я думал, что умру… но выжил и стал таким, каким вы меня видите. Со мной осталось мое искусство гримера, и, кроме того, я даю советы тем, кто изредка ставит спектакли. А теперь идемте со мной, баня готова и может остыть.

Сара тащилась за Катрин, которую Гийом вел в большую комнату, где обычно работал гример. Эта комната производила приятное впечатление: повсюду были расставлены свернутые в трубку куски пергамента, маленькие цветные горшочки с красками, тонкие кисточки из куницы и свиной щетины. На подставке покоилась огромная страница Евангелия, на которой Гийом искусно вырисовывал по золотому фону великолепную миниатюру, изображавшую сцены распятия Христа. Проходя мимо, Катрин задержала взгляд на этой незаконченной работе.

— Вы прекрасный художник, — сказала она с уважением.

Гордые искорки блеснули в усталых глазах Гийома, и он расплылся в улыбке.

— Чистосердечная похвала всегда доставляет удовольствие, почтенная дама. Прошу вас сюда.

Маленький кабинет, куда он провел Катрин, отодвинув разрисованную занавеску, был похож на колдовской вертеп. Невероятное количество банок, реторт, горнов и чучел животных наполняло его: около кирпичной печи стояло большое бельевое корыто, наполненное темной водой, от которой шел пар.

Катрин с подозрением посмотрела на коричневую жидкость. Что касается Сары, то она помалкивала.

— Что там? — спросила Катрин недоверчивым тоном.

— Исключительно растения, — ответил спокойно гример. — Но позвольте мне оставить при себе секрет состава. Скажу вам, что в него входит ореховая скорлупа. Наша дама должна полностью погрузиться в корыто, включая голову. Четверти часа достаточно.

— Какой я буду потом? — спросила Катрин.

— Вы будете такой же смуглой, как эта величественная особа, сопровождающая вас.

— И я останусь такой навсегда, — обеспокоено спросила Катрин, представив себе, как встретят ее маленький Мишель и свекровь.

— Нет. Постепенно краска сойдет, но я думаю, что месяца два она продержится. Потом вам потребуется еще одна Хорошая баня. Поспешите, вода остывает.

Он вышел как бы с сожалением, сопровождаемый взглядом Сары, тщательно задернувшей за ним занавеску. Затем она прикрыла своей широкой спиной место, где занавеска могла разойтись.

Катрин быстро разделась и, задержав дыхание, погрузилась в воду. Сладковатый, слегка пряный запах ударил ей в нос. Вода была горячей, но терпимой. Закрыв глаза, Катрин несколько раз окунула голову в воду. Когда песочные часы показали, что время истекло, она встала в корыте, Темные капли стекали по ее телу — смуглому, с золотистым оттенком.

— Ну, как я? — спросила она тревожно Сару, протягивающую ей простыню.

— По цвету ты смогла бы сойти за мою дочь, но очень необычно сочетание со светлыми волосами, хотя они тоже немного подкрасились.

До них долетел голос Гийома:

— Вы закончили? Пожалуйста, не одевайтесь. Можно запачкать ваше платье.

Закутавшись в простыню, Катрин пошла в большую комнату, где находились мужчины.

Гийом уже приготовил табурет с красной подушкой, перед которым поставил треножник, поддерживающий тазик, наполненный густой черной пастой. Катрин без лишних слов села на табурет, и гример стал намазывать пасту на ее волосы. Паста издавала сильный неприятный запах.

Тристан поморщился и зажал нос.

— Какой ужас! Разве может быть привлекательной женщина, от которой воняет подобной дрянью?

— Мы помоем волосы через час, когда паста их окрасит.

— А из чего она состоит?

— Из чернильного орешка, железной ржавчины, вытяжки из бараньего мяса, свиного жира и медного купороса.

— Медного купороса? — ужаснулась Сара. — Несчастный, вы отравите ее.

— Успокойтесь, женщина! Во всем необходима мера! Яд смертелен в определенных количествах, а в ничтожных дозах он лечит!

Длинные гибкие пальцы гримера были на удивление легкими, нежными и ласковыми. Массируя голову Катрин, он разговаривал с самим собой:

— Это преступление красить такие замечательные светлые волосы. Но красота этой женщины не убудет, только она станет более яркой, я думаю.

— А волосы не посветлеют со временем? спросила Катрин.

— Увы — нет. Когда они отрастут, нужно будет удалить черные пряди.

— Этим займусь я, — сказала Сара.

Катрин вздохнула. Она не сожалела, что пошла на новые жертвы, но мысль о том, что ей опять придется обрезать волосы, не радовала. Целый час она терпела на голове эту тяжелую пасту, которая слегка пощипывала кожу. Чтобы ей не было скучно, Гийом взял в руки виолу и начал петь вполголоса, аккомпанируя себе:

Последний лист остался на ветвях,

Упрямец не желает падать наземь.

Так вот и я, врага повсюду атакуя,

Отмщенья жажду, всех своих любя.

Песня была грустная, музыка нежная, и странный человек исполнял ее с мастерством. Катрин слушала завороженная, забыв обо всем на свете.

Сара и Тристан тоже внимали песне. Молодая женщина с сожалением увидела, что процедура подошла к концу, настолько ей понравилось пение Гийома. Она сказала ему об этом. Гример улыбнулся.

— Иногда наша королева зовет меня к себе и просит, чтобы я ей спел. Я знаю много баллад и народных песен!.. Знаю песни и ее родного края Арагона. И я люблю петь для нее, потому что она благородная женщина, добрая и сердечная.

Рассказывая, он продолжал работать и быстро вымыл волосы, высушил их полотенцем. Они приобрели красивый черный оттенок. После этого Гийом вытащил из ящика пакет, завернутый в шелк. В нем были длинные пряди черных волос, которые он принялся сравнивать с результатами своей работы, и, удовлетворенный, стал прикреплять их шпильками к волосам Катрин, объясняя Саре, как это нужно делать.

— Многие дамы, волосы которых с годами поредели, прибегают к этому способу, обращаясь ко мне за помощью.

Он аккуратно подрисовал брови Катрин пастой из маленькой серебряной баночки, этой же пастой слегка прошелся по ресницам.

— Они у вас очень густые и уже потемневшие, но нужно их слегка подкрасить. Знаете, вы очень хороши в таком виде, — сказал он.

Сара и Тристан, пораженные, наблюдали за работой, не зная, что и сказать. Гийом взял со стола большое круглое зеркало и молча подал его Катрин. Молодая женщина вскрикнула от удивления. Это была она и не она. Брови и ресницы сделали ее глаза более темными, черные пряди прикрыли лоб, губы стали краснее, а зубы блестели на смуглом лице. Она не стала красивее, чем была раньше, но она была другой, ее красота приобрела вызывающий и опасный характер, и Тристан смотрел на нее с нескрываемым восхищением.

— Трудно будет устоять, — произнес он спокойно. — Вы хорошо поработали, мэтр Гийом. Возьмите вот это… и держите язык за зубами. — Он протянул ему туго набитый кошелек, но, к его удивлению, гример спокойно отклонил предлагаемую плату.

— Нет, — только и сказал он.

— Как, вы не хотите, чтобы вам уплатили за работу?

— Да нет… хочу, но иначе.

Он повернулся к Катрин, которая с зеркалом в руках продолжала изучать себя.

— Я заплатил бы золотом, если бы эта красавица разрешила мне поцеловать ей руку. Это будет для меня стократным вознаграждением.

Катрин, забыв первое неприятное впечатление, протянула ему обе руки.

— Спасибо, мэтр Гийом, вы сделали для меня большое дело, и я этого не забуду.

— Маленький уголок, оставленный в вашей памяти, сделает меня самым счастливым человеком. И еще в ваших молитвах… потому что я в этом очень нуждаюсь.

Прежде чем молодая женщина пошла переодеваться, он преподнес ей небольшой подарок: две маленькие серебряные коробочки с черной пастой и густым кремом красивого красного оттенка и маленький флакон.

— Красная паста — для оживления цвета губ. Цыганки выглядят так, словно у них под кожей горит огонь, а ваши губы розового цвета. А во флаконе — духи с сильным мускатным запахом. Пользуйтесь ими умеренно. Нужно совсем немного, чтобы зажечь кровь мужчины!

Была уже почти полночь, когда Катрин и двое ее спутников подошли к боковому входу в крепость. На улицах они не встретили ни души, только здоровенного черного кота, бежавшего перед ними с мяуканьем, что заставило Сару незамедлительно перекреститься.

— Плохая примета, — пробормотала она.

Но Катрин решила не придавать значения ее боязливым речам. С тех пор как она вышла из дома мэтра Гийома, она ощущала себя другой женщиной. Она больше не носила имени Монсальви, у нее было какое-то другое имя, которое нельзя запятнать на темных тропинках сомнительного предприятия. Она снова станет Катрин де Монсальви, когда осуществит свою месть. Тогда она сотрет последние следы грима, как ее научил Гийом, срежет черные волосы, казавшиеся ей теперь такими же фальшивыми, как и шиньон, приколотый шпильками, наденет свой траурный наряд и отправится в Овернь, чтобы быть как можно ближе к своему любимому.

Войдя в комнату, Катрин сбросила одежду и подошла к зеркалу из полированного серебра, в котором она видела себя почти в полный рост. Ее кожа была такая же смуглая, как и у Сары, только более золотистого оттенка. Она мягко блестела в свете масляной лампы, как коричневый атлас. Ее посмуглевшее тело казалось более худым и трепетным. Длинные черные пряди волос змейками спускались до самых бедер. Пурпурные губы блестели, как экзотический цветок, и большие глаза сияли словно звезды, укрывшиеся под гордым изгибом бровей.

— У тебя вид чертовки, — глухо проворчала Сара.

— Я буду чертовкой до тех пор, пока человек, которого я ненавижу, не понесет заслуженную кару.

— А ты подумала о тех других, кого ты намерена соблазнять? Ведь теперь тебя не защитит ни твое имя, ни твое положение? Ты будешь просто дочерью цыганского племени, которую можно легко оскорбить, или повесить, или отдать палачу.

— Мне все известно. Я буду защищаться, и все средства будут для меня хороши ради успеха.

— И ты отдашься в руки мужчины, если будет нужно? — спросила Сара.

— Даже самому палачу в случае необходимости. Я больше не Катрин де Монсальви, я женщина твоего племени. И на самом деле меня зовут… как ты будешь меня называть?

Сара подумала немного, щуря глаза и посматривая на золотой крестик у себя на груди:

— Я буду звать тебя Чалан… Это значит «звезда» на нашем языке… Но пока мы не доберемся до табора, ты останешься для меня Катрин. Нет, мне совсем не нравится эта авантюра…

Катрин обернулась и раздраженно сказала:

— А мне? Думаешь, мне нравится? Я хорошо знаю, что, если я не доведу свое дело до конца, у меня не будет ни сна, ни отдыха… ни в этом мире, ни в другом. Я должна отомстить за Арно, за сожженный Монсальви, за моего разоренного сына! Иначе мне не жить!

Утром Катрин послушно уселась на табурет, и Сара прикрепила ей косы из длинных фальшивых волос. Постучали в дверь. На пороге появился Тристан Эрмит. Он сделал несколько шагов и вошел в полосу солнечного света, падавшего из верхнего окна. Фламандец был бледен и чем-то расстроен. Женщины инстинктивно бросились к нему.

— Вы так бледны, — прошептала Катрин. — Что с вами?

— Со мной ничего. Но Гийом-гример был зарезан сегодня ночью в своем доме. Служанка пошла его будить и нашла мертвым… Перед тем как убить, его пытали!

Гнетущая тишина установилась после этих слов. Катрин почувствовала, как кровь отлила у нее от лица и застучало сердце, но нашла в себе силы и спросила:

— Вы думаете… из-за нас?

Тристан пожал плечами и, не церемонясь, уселся на табурет. С его лица не сходила озабоченность, и он казался постаревшим на десять лет. Ничего не говоря, Сара принесла кувшин с мальвазией, поставила его на поставец, наполнила кружку и протянула фламандцу.

— Выпейте, вам необходимо.

Он не стал отказываться, с благодарностью взял и выпил до дна. Катрин обхватила руками колени, чтобы они не тряслись, борясь со страхом, овладевшим ею.

— Отвечайте мне прямо, — сказала она спокойно, что ей стоило немалых усилий, — это случилось из-за услуг, оказанных нам?

Тристан развел руками.

— Кто может знать? У Гийома, безусловно, были враги, потому что его деятельность не всегда была явной. Многие девушки в случае нежелательной беременности прибегали к его ловким рукам, искусством которых вы вчера восхищались. Может быть, это случайное совпадение.

— Но вы в это не верите?

— Честно говоря, я не знаю, что и подумать. Я только хотел вас предупредить и узнать о вашем решении. Вы можете изменить его, и в этом случае я снова созову совет.

Он встал, но Катрин остановила его решительным жестом.

— Нет, оставайтесь! Признаюсь, что мне стало страшно. Вы были так бледны. Но сейчас я чувствую себя лучше. У меня нет намерения отступать. Слишком поздно. План наш хороший, и я не отступлюсь от него. Вы же свободны в своем дальнейшем выборе.

Лицо фламандца исказилось в страшной гримасе.

— Вы принимаете меня за труса, мадам Катрин? Когда я что-нибудь предпринимаю, я иду до конца, какие ни были бы последствия. Я вовсе не хочу, чтобы по приказу мессира коннетабля меня бросили в тюремную яму. Если вы согласны, сегодня ночью мы отправимся. Я уже запасся пропуском, который нам откроет ворота города. Будет лучше, если никто не будет знать о вашем отъезде, и предпочтительнее сегодня не выходить из комнаты. Отдыхайте, вам это необходимо. Королева сама придет сегодня после полуночи.

— Мы договорились. У меня тоже не было намерений действовать иначе.

— В таком случае могу ли я сказать мессиру де Брезе, что вы нездоровы и никого не принимаете?

Тристан показал большим пальцем на дверь и добавил:

— Он меряет шагами коридор.

— Скажите ему что хотите… ну, например, что я его приму завтра.

Фламандец ответил ей понимающей улыбкой, и напряжение окончательно исчезло. Только Сара осталась серьезной.

— Мы лезем в страшное осиное гнездо, Катрин, — заметила она. — Полагаю, что ты в этом не сомневаешься?

Но молодая женщина нетерпеливо пожала плечами и снова взяла в руки зеркало.

— Ну и что дальше?

Глава третья. ЦЫГАНЕ

—Вот логово, откуда надо выгнать дикого зверя. — сказал Тристан Эрмит, показывая хлыстом в сторону замка на противоположном берегу реки. — Видите, как он хорошо охраняется.

Остановившись на правом берегу Луары около древнего римского моста, трое всадников изучали место их будущих действий. Перетянутая ремнем в своем мальчишеском костюме из коричневого сукна и короткой мантии с капюшоном, который был надвинут на ее смуглое лицо, Катрин изучала скалистый гребень, пролегавший вдоль берега реки, и крепость, венчавшую его: грозные черные стены, десяток массивных башен, прикрывающих огромный донжон, навесные бойницы, которыми обычно пользовались при обороне. Все это контрастировало с благодатью речного пейзажа, земли, покрывшейся молодой весенней зеленью. Только многоцветье флагов с королевской эмблемой, реющих над крепостью, смягчало мрачный вид этих сооружений.

Сара отбросила назад свой монашеский капюшон и с подозрением посмотрела на замок.

— Если нам удастся войти туда, живыми мы не выйдем.

— Мы выбрались из замка пострашнее этого. Вспомни Шантосе и Жиля де Рэ.

— Спасибо, я не забыла: сеньор с синей бородой хотел меня зажарить живьем, — ответила цыганка, вздрогнув. — Все время, пока мы были в Анже, я чувствовала дыхание смерти. Раз уж мы здесь, что будем делать?

Тристан повернулся в седле и показал на маленькую харчевню на противоположной стороне дороги, напротив моста, трехцветная вывеска которой сообщала, что в «Королевской винодельне» подают лучшее вино в Воврэ.

— Вы пойдете и подождете меня. Я должен встретиться с предводителем племени. Устраивайтесь, отдыхайте, ешьте, но не пейте много вина. Вино Воврэ приятное, но ударяет в голову.

— Вы принимаете нас за пьяниц? — возмутилась Сара.

— Совсем нет, ваше преосвященство. Но ведь у монахов такая скверная репутация! Не пейте, пока я не вернусь.

Пока мнимый монах и мнимый оруженосец привязывали своих лошадей к коновязи «Королевской винодельни», Тристан решительно направил коня к мосту и скоро исчез из виду. Маленькая харчевня была пуста, и хозяин поспешил обслужить нежданых гостей. Он предложил путникам суп с солониной и капустой и знаменитое вино. Меню выглядело многообещающим. Был полдень, и обе женщины, находившиеся в пути более трех дней, сильно проголодались. Хорошенько подкрепившись, они почувствовали себя лучше, и Сара уже смотрела на их предприятие более спокойно.