Катрин (№4) - Пора свиданий

Это Арно когда-то рассказал ей такую историю. Однажды вечером, после разорения замка Монсальви, сокрушаясь об их несчастье, он поведал ей, как старый Монсальви, рыцарь Храма, вместе с двумя другими монахами занимался спасением сказочных сокровищ. Вскоре он умер, так и не рассказав ничего о секрете знаков, ключ к прочтению которых был у главного управляющего.

«Рассказывают, что в тюрьме, — говорил Арно, — в огромной башне Шинона, главный управляющий начертил знаки… к сожалению, не поддающиеся расшифровке. Я их видел, когда был там, но не придал им большого значения. Тогда я был богат и ни о чем не беспокоился… А вот теперь я хотел бы обнаружить эти баснословные сокровища, чтобы восстановить Монсальви». Об этом разговоре она вспомнила в Анже, когда размышляла о приманке, способной привлечь Ла Тремуйля в Шинон. Приманка брошена, и рыба ее заглотнула… Катрин чувствовала огромное удовлетворение. Даже если она не выйдет живой из этой тюрьмы, все равно Ла Тремуйль поедет в Шинон, и ловушка захлопнется. Она будет отомщена.

С легким сердцем она смотрела на Ла Тремуйля, метавшегося по камере, как медведь в клетке, и словно видела заразу золотой лихорадки, попавшую ему в жилы. Она слышала его бормотание:

— А этого человека надо найти. Я должен узнать, кто это такой! Его имя!.. Уж я-то сумею заставить его говорить! I

— Сеньор, — осторожно перебила его Катрин, — если будет мне дозволено дать вам совет?..

Он посмотрел на нее так, будто удивился ее присутствию в камере. Куда только делась его любовная страсть?

— Говори. Ты мне уже сослужила добрую службу.

— На вашем месте я не стала бы никому ничего говорить, чтобы не насторожить людей. Я поехала бы в Шинон вместе со двором… и самим королем, если нужно, и следила бы за почтенной дамой. Там вы обязательно узнаете интересующего вас человека.

Камергер засиял от радости. Хитрая зловещая улыбка растеклась по его лицу. Он быстро подобрал свой мешок, взял лампу и постучал кулаком в дверь.

— Тюремщик, эй, тюремщик!

Он уже выходил, когда Катрин крикнула:

— Сеньор, сжальтесь надо мной! Вы не забудете обо мне? Правда?

Но он почти не слушал ее. Бросив рассеянный взгляд, Ла Тремуйль пообещал:

— Да, да… не беспокойся. Я подумаю об этом. Но молчи у меня, иначе…

Она все поняла: для него она уже потеряла ценность. Сказочные перспективы, открывшиеся перед камергером, увлекли его, и он забыл о ней, забыл о своих похотливых намерениях. Теперь главным предметом заботы стало сокровище… Завтра, а может быть, даже сегодня ночью он уговорит двор перебраться в Шинон.

Катрин выполнила свою миссию, но она сейчас была, как никогда, в опасности: еще до отъезда мадам Ла Тремуйль постарается лишить ее жизни. И кто мог сказать, успеют ли Пьер де Брезе и Тристан Эрмит вовремя прийти ей на помощь? Катрин снова вытащила кинжал и приложилась губами к рукоятке с ястребом.

— Арно, — шептала она, — ты будешь отомщен. Я сделала все, что могла… И да сжалится надо мной Всевышний.

Ночь отмеривала в тишине свои последние часы. Никто не пришел в камеру.

Когда около полудня Эйселен вошел в камеру Катрин, неся в руках миску, наполненную жидкостью неопределенного цвета, в которой плавали капустные листья, кружку и кусок черного хлеба, он выглядел совершенно убитым. Его грубое лицо, обрамленное редкими волосами, было печально.

Он поставил миску, хлеб и воду к ногам Катрин.

— Вот твой обед, — вздохнул он. — Я хотел бы дать тебе что-нибудь более сытное, потому что тебе нужны силы, но ешь, что принес.

Катрин ногой оттолкнула отвратительный суп, в котором она не нуждалась после курицы Ла Тремуйля.

— Я не хочу есть, — ответила она. — Но почему ты сказал, что мне понадобятся силы?

— Потому что до ночи еще далеко. А после отбоя за тобой придут, и я должен буду… Но ты ведь простишь меня, скажи? Я не виноват, ты знаешь. Я должен исполнять свои обязанности.

У Катрин перехватило горло. Она поняла, что хотел сказать палач. Сегодня ночью на глазах мадам Ла Тремуйль ее замучают до смерти… Ее охватила паника. Благодаря кинжалу она могла избежать пыток, но не смерти. А она не хотела умирать. Она больше не хотела умирать! В эту радостную ночь, удовлетворенная удачей своего плана, зная о готовности Ла Тремуйля ехать в Шинон, она думала, что больше для нее ничто не имело значения, что теперь она с легкостью примет смерть, потому что за нее отомстят… Но теперь перед лицом этого кровавого человека, ставшего вестником ее последнего часа, она противилась такой судьбе изо всех сил. Она еще молода, красива, она хотела жить, хотела выбраться из этой дыры, снова увидеть голубое небо, яркое солнце, своего сына, маленького Мишеля, горы Оверни и то мрачное место, где медленно умирала ее любовь… Арно! Она не хотела умирать вдали от него. Дотронуться до него еще раз, только один раз… а потом умереть,

Но не раньше!

Она резко подняла голову, чтобы не выдать своих чувств.

— Послушай, — требовательно сказала Катрин, — разыщи человека, приходившего сюда ночью, того, которому ты многим обязан.

— Слугу мессира главного камергера?

— Да, его самого. Я не знаю его имени, но ты без труда узнаешь его. Найди его и скажи ему то, что сказал мне.

— А если я его не найду? У монсеньера много слуг.

— Ты должен его найти! Надо! Ведь тебе не хочется причинять мне боль?.. Умоляю, найди его.

Она встала. Трясущимися руками Катрин взяла огромные лапы палача. Ее большие, полные слез глаза умоляюще смотрели на Эйселена. Она догадывалась, что вызывала у него чувство симпатии. Любой ценой надо было предупредить Тристана, иначе этой ночью фламандец уже не застанет ее в живых. Ведь палач говорил: сразу после отбоя. Сигнал отбоя в прошлую ночь прозвучал задолго до того, как появился Тристан.

— Ради Бога, Эйселен… если ты хоть немного жалеешь меня, найди его!

Палач кивнул своей большой головой с торчащими ушами, похожей на котел. Его глаза мигали под веками, лишенными ресниц.

— Я постараюсь… Но это будет сложно. Сегодня во дворце большая суматоха… Король решил завтра перебраться в Шинон. Уже собирают сундуки! Ладно. Я сделаю все, что смогу!

Обмякшие ноги не держали Катрин, и она свалилась на солому. Сообщение Эйселена было очень ценным, оно явилось доказательством ее победы. Король — это Ла Тремуйль. И он отправляется в Шинон, где его ждут люди коннетабля де Ришмона, где командует Рауль де Гокур, присоединившийся к заговорщикам.

Кабан-опустошитель, так долго шатавшийся по земле Франции, направлялся в свое последнее пристанище! Но если Эйселен не разыщет Тристана, Катрин уже не увидит победоносного дня…

В течение долгих часов она сидела на своей соломе с неподвижными глазами, обхватив колени руками, слушая удары сердца и всеми силами борясь с отчаянием. За другой стеной находилась Сара, ее старая Сара, ее ангел-хранитель и поддержка в самые тяжелые моменты жизни, но добраться до нее она не могла. Чтобы быть услышанной, надо было кричать, а у нее на это не было сил… К концу дня тревога усилилась. Там, снаружи, во дворе замка, царило оживление. Из глубины своего подвала она могла слышать крики слуг, приказы военных, весь этот веселый гам, предшествующий скорому отъезду. Там, в этом близком мире, кипела жизнь, которой не было дела до нее. И в какой-то момент она задала себе вопрос: могут ли мертвые в их могилах слышать шум, издаваемый живыми?

Дребезжание открывшейся решетки заставило ее вздрогнуть. Через окошко она рассмотрела красное лицо Эйселена, освещенное пламенем свечи. Слова, сказанные им, ударили ее как гром:

— Я не нашел человека… Простите меня.

— Поищи еще.

— Я не могу. Больше нет времени. Я должен подготовиться.

Клацнула решетка. Катрин осталась погруженной в тень наступавшей ночи, в ту тень, из которой она может попасть прямо в вечную ночь. Все уже было сказано. Надежда Умирала, на людей нельзя было рассчитывать, и следовало °6ращаться к Богу… Катрин медленно опустилась на колени:

— Боже милостивый! — шептала она. — Если моя жизнь в твоей воле и я умру сегодня ночью, сжалься и избавь меня от мучений. Сделай так, чтобы у меня хватило времени самой положить конец жизни.

Она медленно вытащила клинок из корсажа и прижала его к груди, охваченная внезапным желанием покончить с собой. Почему бы не сделать это прямо сейчас? Придут палачи и найдут только безжизненное тело… Это будет так просто… В ее руках ястреб стал теплым, как живая птица, ободряющая свою преданную подругу. Она точно знала, куда надо направить удар и угодить прямо в сердце… Вот сюда, как раз под левую грудь. Она стала нащупывать это место острием кинжала, потом надавила… Острие укололо кожу сквозь ткань и вывело Катрин из смертельного оцепенения, сковавшего ее. Проколоть эту нежную кожу было совсем нетрудно: только надавить следовало сильнее. Но инстинкт властно остановил руку молодой женщины пожить еще немного. К тому же не хотелось умирать здесь, в этой грязной дыре. Она желала умереть на глазах у своего врага, порадоваться ее разочарованию, бросить ей в лицо слова ненависти, прежде чем испустить дух. Да, надо подождать. Так будет лучше.

Отвечая городским колоколам, трубы замка сыграли отбой. Их звук отозвался в сердце Катрин; кровь застыла в жилах. Были бы это трубы, возвещавшие о ее смертном часе, последние минуты которого отмеряли песочные часы ее жизни? Скоро…

В коридоре слышались звуки шагов, звон металла, соприкасавшегося с камнем. Катрин закрыла глаза в сердечной мольбе о мужестве, так необходимом ей сейчас. Кто-то остановился у дверей. Скрипнули задвижки…

«Прощай, — шептала она, — прощай, мой сынок… Прощай, мой любимый муж. Я буду ждать тебя в раю».

В открытую дверь затворница разглядела четырех солдат. Палач вошел один, и Катрин вздрогнула. Какой бы отталкивающей ни была физиономия Эйселена, она предпочитала ее теперешнему виду палача. Грубые черты были скрыты под красным капюшоном с отверстием для глаз, опускавшимся на плечи. Он наводил ужас… Не говоря ни слова, палач снял с рук железные браслеты и взял ее за запястья. чтобы связать руки за спиной. Она стала умолять:

— Сделай милость, друг мой, только одну… Свяжи мне руки спереди.

В отверстиях, прорезанных в капюшоне, она увидела глаза палача, показавшиеся ей очень блестящими. Но он ничего не говорил и только кивнул головой. Руки Катрин были связаны спереди, и она с радостью отметила, что веревка не очень их стягивала: теперь будет не трудно выхватить кинжал…

Она твердым шагом пошла к двери и очутилась среди высоких солдат. Палач замыкал шествие. Она не обернулась на звук закрываемой двери. Какое ей теперь до этого было дело? Она даже не набралась смелости и не посмотрела на дверь камеры, где сидела Сара… Но, напрягши голос, крикнула изо всех сил:

— Прощай! Прощай, моя добрая Сара! Молись за меня!

Взволнованный голос ответил ей:

— Я помолилась! Мужайся!

Перед Катрин открылась низкая дверь пыточной комнаты, где ей понадобилось все мужество, чтобы не упасть в обморок. Ей казалось, что она на пороге в ад… Два огромных палача ожидали ее, стоя, сложив руки на груди, рядом с горящими жаровнями, где нагревались щипцы, кошки и металлические полосы. Оба были в таких же капюшонах, как и Эйселен. Катрин со страхом смотрела на их руки в кожаных браслетах. В середине комнаты расположились козлы. Подвешенные цепи ожидали свою жертву, освещаемые красным пламенем жаровень, лежали другие инструменты пытки. Катрин подавила дрожь и отвернулась.

Мадам де Ла Тремуйль, разодетая в черную с золотом парчу, сидела в кресле, которое накануне занимал ее супруг, и смотрела на вошедшую Катрин с гнусной улыбкой. Виолен де Шаншеврие грациозно расселась на черной бархатной подушке и небрежно нюхала золотой флакон, наполненный Духами, который держала в своих красивых руках.

Вид этих двух женщин, сидевших в комнате пыток и разодетых как на праздник в ожидании спектакля, вызывал возмущение, но Катрин довольствовалась тем, что пронзила их презрительным взглядом. Мадам де Ла Тремуйль Разразилась смехом.

— Какая ты гордая, моя девочка! Скоро эта гордость с тебя слетит, когда бравый Эйселен покажет тонкости своего искусства. Знаешь, что он с тобой сделает?

— Не имеет значения! Единственно, что важно для меня, — это присутствие священника, которого я здесь не вижу.

— Священник? Для такой колдуньи, как ты? Слугам Сатаны не нужен священник, когда они отправляются к своему хозяину. Зачем тебе исповедоваться, если ты и так идешь в ад? Меня же интересует, как колдунья переносит пытки. Есть ли у тебя, дочь Египта, колдовские средства против боли? Сможешь ли ты выдержать, когда палач будет выдирать тебе ногти, отрезать нос, уши, сдирать с живой кожу и выколет глаза?

Катрин не потупила взгляда перед садистскими объяснениями приготовленных ей мучений. Еще немного, и она превратит себя в бездыханную плоть.

— Не знаю, но если вы истинная христианка, то должны дать мне время на последнюю молитву. А потом…

Графиня колебалась. Она явно была против, однако, посмотрев на солдат, стоявших в глубине комнаты, поняла, что не имеет права отказать в просьбе приговоренной из-за боязни прослыть бого преступницей, — это было всегда опасным.

— Ладно, — недовольно согласилась она. — Но только быстро! Развяжите ей руки!

Подошел палач и развязал веревку. Катрин встала на колени перед одной из колонн спиной к своему врагу. Она скрестила руки на груди, опустила голову, наклонилась и потихоньку вытащила кинжал. Сердце ее учащенно билось. Она видела, как палачи отошли внутрь помещения. Наверняка они хотели насладиться зрелищем ее последней молитвы. Катрин крепко держала кинжал, направив его острие прямо себе в сердце, и хотела еще больше наклониться, чтобы вонзить лезвие…

Крик отчаяния огласил комнату. Эйселен неожиданно опрокинул ее и вырвал оружие. Она решила, что все пропало. Но в комнате пыток происходило что-то непонятное. На ее крик графиня и фрейлина отозвались визгом… Словно во сне, Катрин видела, как они, стоя рядом, выли в два голоса. Трое «палачей» сражались с солдатами и, к удивлению Катрин, делали это очень хорошо. Эйселен уже проткнул грудь одного из солдат кинжалом, отнятым у Катрин, а два его помощника орудовали неизвестно откуда взятыми шпагами. Сражение было коротким. Вскоре четыре трупа валялись на обшарпанных каменных плитах, а острие двух шпаг было приставлено к декольтированным бюстам дам одним из нападавших.

— Бандиты! — рычала графиня. — Канальи! Что вам нужно?

— От вас — ничего, почтенная дама, — ответил тягучий голос Тристана Эрмита из-под капюшона Эйселена. — Только помешать вам совершить еще одно преступление.

— Кто вы такой?

— Позвольте мне сказать, что вас это не касается… Как у вас? Все готово?

Один из «палачей» поднял Катрин, а другой, исчезнувший минутой раньше, вернулся вместе с Сарой. Женщины без слов бросились в объятия друг друга. Они были не в состоянии говорить от волнения.

Не сводя глаз с испуганных дам, Тристан приказал:

— Завяжите как следует им рты, а потом заприте в разных камерах.

Приказ был точно и быстро выполнен. Мадам де Ла Тремуйль и Виолен, хрипевших от злости, растащили по камерам.

— Я бы их с удовольствием прирезал, — объяснил Тристан, — но они еще должны сыграть свою роль. Без жены Ла Тремуйль не поедет в Шинон.

Рассуждая, он снимал капюшон, взятый у Эйселена, и, улыбаясь, смотрел на Катрин.

— Вы хорошо все проделали, мадам Катрин. Теперь мы должны увезти вас отсюда.

— А что вы сделали с Эйселеном?

— Он должен спать, после того как выпил огромное количество вина со снотворным, чтобы набраться смелости мучить вас.

— А другие палачи? Кто они?

— Сейчас увидите.

Вернулись оба «палача» и одновременно сняли свои капюшоны. Зардевшаяся Катрин узнала Пьера де Брезе. Но Другой, смуглый, мощный, с умным лицом, был ей незнаком. Молодой сеньор опустился на колено и поцеловал руку Катрин, будто это было самое подходящее время и место для подобных церемоний.

— Если бы я не сумел вас спасти, то был бы и сам мертв, Катрин…

Она порывисто протянула ему обе руки, в которых он спрятал свое лицо.

:

— Как я вам признательна, Пьер… Ведь еще несколько минут назад я едва ли не разочаровалась в людях и Боге.

— Я знал, что вы воспользуетесь кинжалом и не дадите себя мучить, — сказал Тристан, раздевая солдат. — Я следил за вами и боялся, что вы попытаетесь это сделать заранее. Нам нужно было время, чтобы избавиться от лишних свидетелей.

Сара от радости плакала навзрыд, но скоро успокоилась и пришла в себя. Она вытерла глаза подолом своего платья и спросила:

— Почему мы не уходим? Что нам здесь еще надо?

— Вы, Катрин и Тристан должны переодеться в солдатскую форму. Я и Жан Арманга, которого я вам представляю, добавив, что он оруженосец Амбруаза де Лоре, должны переодеться в свою одежду, — сказал Брезе. — Потом все выйдем во двор. У входа нас ждут оседланные лошади. Сядем на лошадей, и я возглавлю отряд, чтобы выехать из замка. У меня есть пропуск…

— Кто вам дал его? Ла Тремуйль? — спросила улыбающаяся Катрин.

— Нет, королева Мария. Она с нами… и совсем не безразлична к тому, что происходит, как это думали некоторые. Я вас буду сопровождать до границ Амбуаза, потом я и Арманга вернемся в замок, а вы продолжите путь. Графиня выбрала спокойное время для своих развлечений, но торопиться все же нужно. Никогда не знаешь, что может случиться. Катрин, я должен просить вас переодеться и почтенную даму тоже.

Катрин сбросила свое платье и торопила Сару, заворчавшую при мысли о переодевании в мужское платье. Мужчины вытащили из ящика вещи, которые Брезе и его оруженосец там спрятали. Сара и Катрин переоделись в темно углу комнаты. Сделали это быстро. Они удовлетворили кожаными камзолами, оставив тяжелые кольчуги. Накидки с королевскими гербами было вполне достаточно. И без топ металлические шлемы и толстые, тяжелые башмаки приносили им много неудобств.

Увидев их в таком наряде, Пьер де Брезе не мог удержаться от смеха.

— Хорошо, что сейчас ночь… и другая одежда ждет вас в двух лье отсюда. Иначе вы не ушли бы далеко и привлекли к себе внимание.

— Мы постараемся, — ответила Сара. — Это не так-то просто.

Пьер подошел к Катрин, взял ее руку и взволнованно сказал:

— Не могу себе представить, что скоро нам придется расстаться, Катрин! Я так хотел бы сопровождать вас! Но мне надо оставаться в замке. Мое отсутствие вызовет подозрение…

— Мы увидимся снова, Пьер… в Шиноне!

— Вы можете никогда не увидеться, если мы не поторопимся, — бросил недовольно Тристан. — Пошли скорее… Проходите вперед, мессир.

Пьер де Брезе и оруженосец пошли впереди. По мокрой, скользкой лестнице они осторожно поднялись в комнату стражников. Тяжелые доспехи стесняли движение, но это не мешало Катрин слышать, как поет ее сердце. Никогда еще она не чувствовала себя такой легкой и счастливой. Она видела смерть, но осталась жить! Есть ли что-нибудь прекраснее этого опьяняющего сознания жизни! Ее огромные башмаки скользили по мокрым, стертым ступенькам. Она спотыкалась, причиняя себе боль, но не обращала на это никакого внимания. Молодая женщина тащила за собой длинное, тяжелое копье, и ей в голову не приходило, что она сможет им воспользоваться. Катрин казалось, что теперь она под защитой Пьера де Брезе. Со шпагой в руке он возглавлял шествие.

В караульной комнате оказалось два солдата, и их пришлось связать. Стражников с кляпами во рту положили на пол.

— Теперь наружу, — сказал Пьер. — И как можно осторожнее.

Во дворе горело лишь несколько светильников, но ночь от этого казалась еще более темной. Выйдя из тюрьмы, Катрин подняла глаза к небу с чувством бесконечной признательности. Оно имело вид темного бархата, расчерченного бледными полосами Млечного Пути. Никогда еще воздух не казался ей таким нежным и приятным.

Шагая в сопровождении Тристана и Сары, она видела впереди широкие плечи Пьера. Он убрал шпагу в ножны, но Катрин чувствовала его напряжение… Жан Арманга завершал шествие и шел вплотную за ней так, чтобы солдаты с дозорных площадок не заметили маленького смешного солдатика. Они прошли мимо главной башни, перед входом в которую, опершись на свои копья, дремали два стражника. Катрин невольно подняла голову. Окна комнаты Жиля де Рэ были темны, а у Ла Тремуйля горели свечи: золотая лихорадка лишила сна толстого камергера…

Дневная суета сменилась полной тишиной. Присутствие королевы положило конец шумным развлечениям, а подготовка к отъезду утомила всех за день…

Огромный двор был пуст, только около казарм виднелось несколько солдат. Катрин прошептала Тристану:

— Эти солдаты, там… Они не арестуют нас?

— Не думаю. Это солдаты гвардии королевы: они по нашей просьбе несут сегодня караульную службу. Я не знаю, что вы рассказали Ла Тремуйлю, но он так взбудоражен, что сегодня в замке все идет кувырком.

— А не заставит ли наш побег отменить решение об отъезде?

— Конечно, нет. Он решит, что это дело рук ваших братьев цыган. Мадам Ла Тремуйль не видела наших лиц, помните? А наша идея устроить ее на ночь в тюрьме не вызовет неудовольствия у нежного супруга.

— Тихо! — приказал Пьер де Брезе.

Они уже подходили к глубокой арке главных ворот и солдатам, охранявшим их. Нужно было еще пройти через подъемный мост. Но Катрин теперь ничего не боялась. Ничего плохого для нее не могло случиться при такой охране…

Лошади ждали их на коновязи у колодца, и Катрин обеспокоенно подумала, что в таком тяжелом одеянии она никак не сможет забраться в седло. Но Брезе предвидел и это обстоятельство. Пока он разговаривал со стражниками, Жан Арманга взял у Катрин копье, прислонил его к стене, взял ее за талию и словно перышко забросил в седло. Потом с помощью Тристана оказал такую же услугу Саре. Катрин очень хотелось рассмеяться, представив, что подумали бы стражники, если бы могли увидеть сеньора, любезно подсаживающего в седло простого солдата. Но в этом углу около колодца было темно…

Вдруг она услышала голос Пьера:

— Откройте только боковой выход. Нас всего пять человек. Патруль королевы!

— Слушаюсь, монсеньор, — ответил кто-то. Медленно поднялась решетка, опустился легкий мост:

Пьер хотел избежать скрипов большого моста, и поэтому воспользовался боковым выходом… Пришла очередь и ему садиться в седло.

— Вперед, — скомандовал Пьер, первым выезжая под арку.

Трое солдат проследовали за ним. Катрин и Сара, проезжая через освещенную зону, надвинули каски на лицо и старались подражать мужчинам… Они невольно ожидали протестующего окрика или даже шутки. Но все обошлось.

И вот перед ними уже не было никаких препятствий, ничего, только небо в звездах, под которым холодно блестели черепичные крыши городка и большая муаровая лента реки…

Катрин вдохнула свежий ночной воздух, наслаждалась им, как опьяняющим ликером. Как прекрасен был легкий ветерок, приносивший запах роз и жимолости после тошнотворных тюремных запахов и омерзительных духов графини!

Она вновь услышала голос де Брезе, обращенный к стражникам:

— Не закрывайте! Я скоро вернусь. Эти люди едут на подкрепление южных ворот… Отряд! В галоп!

Мгновенно вход в замок остался позади. Пять всадников объезжали скалистый гребень замка в направлении ворот укрепления, прикрывавшего город с той стороны, где лес близко подступал к стенам. В заснувшем Амбуазе было тихо, только иногда слышался раздирающий вопль влюбленного кота или лай потревоженной собаки.

Пропуск королевы открыл им городские ворота так же легко, как и ворота замка. Пьер предупредил стражу, что вернется. Он направил своего коня в сторону дома лесника. Лейтенант, командовавший стражниками, не возражал. Теперь дорога для беглецов была свободна. Они перевели лошадей на шаг. Дорога поднималась к темнеющему вдали лесу. До леса ехали молча, но как только кроны деревьев сомкнулись над ними, Пьер де Брезе поднял руку и спрыгнул на землю.

— Здесь мы расстанемся. Дальше вы поедете одни, а я и Арманга вернемся в замок. Мы должны быть рядом с королевой, когда она будет покидать Амбуаз. Что касается вас…

— Я знаю, — прервал Тристан. — Мы поедем до замка Мевер, что в двух лье отсюда, где нас уже ждут.

В лесу было темно, но на полянку, где остановились всадники, пробился луч молодого месяца. В его неровном свете Катрин увидела белозубую улыбку Пьера де Брезе.

— Мне следовало бы знать, друг Тристан, что вы ничего не забываете. Я доверяю вам мадам Катрин. Вы знаете, как она дорога мне. Замок Мевер принадлежит моему кузену Людовику д'Амбуазу. Бояться вам нечего. Вы могли бы там отдохнуть, подкрепиться, переодеть женщин в платье, соответствующее их положению.

Глава седьмая. ШИНОН

Роскошный солнечный закат ласкал своими пурпурными лучами высокие серые стены замка Шинон и островерхие крыши города, прочная стена укреплений которого словно вырастала из протекавшей рядом Вьенны. Лодки перевозчиков бесшумно скользили по золотившейся поверхности реки к черным аркам старого моста под крики зимородков и проносившихся над водой ласточек. Был прекрасный тихий и теплый вечер, пропитавшийся запахом созревших трав, уже высоко стоявших по обе стороны реки, когда Катрин с Сарой и Тристан Эрмит проехали через первые ворота Бессе и двигались вдоль стены собора Сен-Мем.

Чуть дальше находились новые ворота и новый подъемный мост — ворота Верден, являвшиеся входом в сам город. Вверху, доминируя над городом, расположилось три замка: крепость Сен-Жорж, построенная еще Плантагенетами, замки дю Милье и Кудрэ с его тридцатипяти метровой цилиндрической башней. Шинон-ля-Вильфор оправдывал свое название, и Катрин с огромной радостью обозревала величественную каменную ловушку, где вскоре очутится ее враг.

Время летело быстро. События в Амбуазе с их трагическими и болезненными поворотами казались далекими, ведь прошло три дня, всего три дня с тех пор, как Тристан и Пьер де Брезе вырвали ее из рук смерти, вытащили из подвалов королевского замка.

После расставания э лесу Катрин, Сара и Тристан, одетые в солдатскую форму, прибыли в маленький замок де Мевер, где наконец Катрин смогла вернуть себе прежний вид. После бани с мылом и щеткой ее протерли спиртом и смазали кремом из свиного жира. Потом мыли снова, и ее кожа стала почти такой же светлой, как раньше.

Остался своеобразный легкий золотистый загар, появившийся скорее от жизни на воздухе, а не от краски несчастного Гийома-гримера. Она выбросила фальшивые черные косы, вымыла свои волосы, которые отросли так, что у корней образовался золотистый венчик. К сожалению, светлая полоса волос была столь невелика, что стричь их надо было коротко, очень коротко.

Катрин не стала долго колебаться. Она села на табурет и протянула Саре ножницы:

— Давай срезай все черные волосы.

Выразив удивление, Сара принялась за дело. Вышедшая из под ее рук голова Катрин была словно золотое жнивье с едва потемневшими кончиками. Она причесалась под юного пажа, но, как ни странно, не потеряла своей женственности.

— Это ужасно, — заключила Сара. — И я не могу смотреть на тебя такую.

— Я тоже, но что поделаешь?

Теперь, одетая в черную парчу, дамский чепчик того же цвета и высокий головной убор в форме серпа из черного накрахмаленного муслина, Катрин превратилась в благородную даму. Для Сары нашлось удобное платье служанки из богатого дома, а Тристан переоделся в свой костюм из черной замши.

Хозяйки с порогов своих домов и прохожие оборачивались при виде этой женщины, такой красивой и величественной в строгом траурном одеянии. Пройдя Верденские ворота, трое путников очутились на людной улице. Закончив работу, люди беззаботно бродили от одной лавки к другой, дети с горшками и кувшинами в руках шли за вином или молоком. Легкий ветерок играл разноцветными вывесками лавок, подвешенными на железных треугольниках. Через открытые окна были видны пылавшие очаги и хозяйки, снующие вокруг горшков.

Разумеется, лавки не были такими богатыми, как раньше. Война все еще свирепствовала в королевстве, а вместе с ней и голод, но пришла весна, и земля все-таки кормила эту страну, избавленную от английского ига. Торговцы тканями и меховщики больше всех пострадали в это время, ибо были лишены возможности ездить на большие ярмарки. А торговцы овощами и фруктами предлагали свежие цветы. Река давала рыбу, деревня — птицу. Вкусный запах капусты и свиного сала распространился по улице, и Катрин улыбнулась.

— Я хочу есть, — сказала она. — А вы?

— Я бы съел свою лошадь, — ответил Тристан. — Думаю, эта таверна нас устроит.

Путешественники наслаждались поездкой после трагических событий в Амбуазе и в преддверии тех, которые их ожидали здесь. Это было похоже на блеск молнии между двумя ударами грома, на антракт между действиями в драме.

Они подъехали к перекрестку, на котором женщины болтали у колодца. Недалеко от них дети играли в лапту. Под навесом дома, стоя на большом черном камне, молился монах в изношенной сутане, заявляя, что этот камень помог Орлеанской Деве сойти с лошади, когда она приехала, ведомая Богом, за милым дофином, и что она еще вернется и прогонит Антихриста. Группа мужчин и женщин, окружавших его, одобрительно кивали головами.

Здешние дома с их высокими коньками крыш, новыми деревянными простенками и благородными башенками приятно отличались от своих собратьев в остальной части города. Катрин поняла, что они попали в Гран Карруа, сердце Шичона, Тристан приступил к поискам трактира. Подходящий нашелся неподалеку, у перекрестка. Его красивая вывеска изображала святого Мема с ореолом над головой и ужасно косившего.

Тристан пошел разыскивать хозяина, а Катрин и Сара поджидали у входа, не слезая с лошадей. На самом деле это оказался хороший постоялый двор, сверкавший чистотой. Маленькие стеклянные квадратики окон, оправленные в свинец, блестели, как осколки солнца, отражая пламя камина. Резные столбы, выступавшие за порог, были тщательно протерты.

Вскоре появился Тристан в сопровождении высокого человека, лицо которого почти полностью было скрыто в зарослях бровей, бороды, усов красивого мышиного цвета, откуда вырастал импозантный нос, смахивающий на грушу. Острый взгляд черных глаз не внушал доверия. Белое чистое платье и высокий колпак вкупе с огромным ножом, висящим на животе, подсказали Катрин, что перед ней мэтр Анеле, хозяин Круа дю Гран-Сен-Мем, и она улыбнулась. Этот «агнец» был уж очень похож на старого хищного волка. Живописный персонаж согнулся перед ней, выражая своим видом глубокое почтение, и по блеснувшей молнии в гуще его бороды Катрин поняла, что он улыбался.