Михаил Белов
      Иисус Христос или путешествие одного сознания (часть 2)
      После этого похода к Павитрину на следующее утро я сидел на кухне, когда вдруг какое-то белое щупальце, спускающееся мне в голову откуда-то сверху, бесцеремонно передвинуло мои чувства из правого полушария в левое. В этой бесцеремонности я почувствовал эманации Вадима. Она меня взъярила настолько, что я проклял его, как только мог, и зарекся к нему больше ходить.
      Три дня у меня прошли в бесплодных медитациях. Поднимаясь в правое полушарие, я видел белую энергию, окутывающую его снаружи вовнутрь, пробивающуюся в районе бровки по всей ее длине. Кое-где эту энергию, излучающую любовь, растворявшую в себе мою злость, окаймляли полосы неприятия из-за несогласия с некоторыми моими взглядами на жизнь взглядов Павитрина. Через три дня я успокоился и решил начать печатать книгу, предложив Павитрину стать соавтором.
      В это утро по уже известной для себя причине я опять проснулся в 5 часов. На душе была радость от начала новой жизни. С трудом дождавшись семи, я вышел из дома и пошел к Павитрину. Под ногами хрустел первый припозднившийся снег. Идти было страшновато, я чувствовал нестабильность психики. Она как бы похрустывала от каждого шага и движения. Но в груди горел огонь. Мои чувства мог бы понять человек, совершивший или могущий представить совершение собой открытия мировой важности, своими плечами вынесший нечеловеческие муки ради утоления извечной тяги людей к знаниям, а теперь по воле судьбы возвращающийся к людям и несущий им свет. Самая темная и сложная сторона жизни человеческого общества была мной освещена - психических болезней нет. Есть загружание слабых психик инъекциями отрицательной энергии, от чего люди становятся психически больными. Это означало, что 2/3 контингента психиатрических больниц можно будет распустить в ближайшее же время, выяснив, кто является виновником попадания человека в больницу, и проведя беседу с этим человеком, а также научив больного защищаться от энергетического воздействия. И такой элементарный вопрос являлся камнем преткновения для психиатров вплоть до сегодняшних дней? Каким огромным трудом дается такое элементарное знание!
      Через два квартала голова как бы треснула в сагиттальной плоскости, посередине, и в горизонтальной плоскости на уровне носа я увидел название книги. Оно мне очень понравилось, и я воспринял это как знак того, что я на правильном пути.
      Дома все спали. Вадим собирался на работу. Он пригласил меня на кухню.
      - Я написал книгу. Будешь ее соавтором?
      - А соавтору можно ее прочитать?
      - Можно. Я принесу.
      - А как она будет называться?
      - "Шри Ауробиндо или путешествие одного сознания".
      - Интересно.
      В своей окаменевшей от болей и тренировок груди я почувствовал начавшую биться живую жилку. Он поел, и мы вышли на улицу.
      Город только начинал просыпаться. Все чаще начинали встречаться полусонные укутанные прохожие. Нужно было дождаться Трифона Сигизмундовича с их семейным микроавтобусом. Я, полностью расслабившись, чувствовал себя маленьким героем, полностью вверившись в руки того, кто теперь возвращал мне надежду на былые наши отношения, и то, что скоро я полностью стану собой. Хотелось общаться и в то же время я не знал, что говорить. Так же, как, чувствовалось, и он.
      - Занимаешься медитацией? - спросил я.
      - Так, иногда. Некогда. Загружен работой. А ты?
      - Постоянно. Кришна в тебя еще не спустился?
      - Нет. А у тебя как сейчас?
      - Колебания от сверхсилы до сверхслабости.
      Точнее было бы сказать от сверхуверенности в себе до сверхнеуверенности, т.к. зависимость своей силы я чувствовал от этого, а не от ее приливов. Но я выпаливал слова, что называется от святого духа. Правда, эти вылетели у меня несколько печально из-за моего переживания этой нестабильности.
      - А как у тебя сон?-спросил я.
      - Нормально, только последние три дня почему-то паршивый.
      Я промолчал, что как раз три последних дня я его проклинаю.
      - Мы видели тебя как-то с Зиновьевым. Ты шел задумавшись. Я не стал тебя окликать.
      - Я шел в медитации, это было в конце июня, я шел с сеткой, на углу улиц Горького и Шимановского?
      Черная капля, наподобие кляксы, снявшись у Вадима с головы, нашлепкой вонзилась мне в правый висок. Теперь он смотрел подозрительно и отчужденно.
      - Я в конце квартала оглянулся и увидел, что это были вы. Когда я проходил мимо вас, я почувствовал только что-то неопределенное, только несколько отличное от незнакомых прохожих. И я ничего плохого не думал о вас. Мало ли могло быть у вас причин меня не окликать. Я говорю это для того, чтобы отношения были чистыми (оправдывание он мог воспринять как отмазку).
      Я не стал ему говорить, что от того, что он тогда меня не окликнул, я отходил несколько дней. Не столько от самого факта, а от острой боли, покрывавшей мою голову и верхнюю часть туловища, подобную той, которой в последний год заканчивалась каждая наша встреча.
      Вадим отмяк.
      Вскоре подъехал Трифон Сигизмундович с Сашей и Леной - женой Саши. Поздоровавшись, мы подсели к ним. Трифон Сигизмундович мог подвезти меня на обратном пути до дома. Я сел на первое сиденье напротив Саши, ведшего автобус, Вадим сел на самое заднее сиденье. Я чувствовал себя несколько неестественно от скованности. Но, привыкши к неестественности, я был в ней естественным. Словно окаменев, я смотрел немигающим взглядом на дорогу и на свое сознание, свой этот взгляд. Подъезжая к Сашиной работе, я почувствовал со стороны своего правого виска какое-то движение и увидел неприятную мне мысль. Я сделал движение вниманием, чтобы ее отогнать. Вадим на своем месте зашевелился. Я почувствовал прямую взаимосвязь между этим движением Вадима и своего внимания. Прислушавшись к его возможному взгляду на меня, я почувствовал будто не я смотрю на дорогу, а его взгляд сквозь меня смотрит на дорогу. "Он что, подобно Геллеру просвечивает мою голову, чтобы не пропустить моей негативной мысли в свой адрес?" - подумал я.
      Саша вышел.
      - Саша откланялся? -поддерживая их с Вадимом ироничную ноту отношений, спросил я Вадима, садящегося за руль, в тот же миг почувствовав, что я ее не вытягиваю. Вадим, что-то буркнув, тронул машину с места. Я почувствовал что-то неладное. Взглянув на него и на мои произнесенные слова, я увидел, как они покрываются отвратительной полевой оболочкой.
      - Ой-ой-ой! - сказал я. - Я не то хотел сказать. Я хотел сказать - приказал долго жить? И пояснил: "Просто говоримое всегда имеет свойство возвращаться".
      Павитрин заулыбался.
      - Если ты услышишь какие-нибудь негативные мысли принимай божественное снисхождение ко мне прежде чем выяснять, что послужило причиной их возникновения. - Я надеялся устранить причину недоразумений и его влияния на меня, зная его.
      - Да, я так зачастую и делаю.
      - Ты ловишь мои мысли?
      - Иногда бывает.
      - А на расстоянии или при встречах?
      - Хм, - засекретничал он.
      - Ой, подумаешь.
      Автобус подъехал к областной поликлинике. Павитрин вышел, озадаченный мной.
      - Пока.
      - Пока, до встречи.
      Дальше мы поехали с Трифоном Сигизмундовичем. Он расспрашивал меня о моих ближайших планах, занятиях в свободное время. Расстались мы с ним, довольные друг другом. Этот день прошел у меня практически в безделье. Я сидел в эйфории, залитый легкими розовыми чувствами, и не хотел двигаться с места. Я дышал всей грудью и не мог надышаться. Все остальное казалось несущественным, так как дело стало двигаться. Время летело незаметно. Вечером я, сидя за столом и глядя в окно, приподнявшись сознанием к своду своей головы изнутри, вдруг коснулся названия книги, сказанного мной Вадиму. Утром, когда оно родилось во мне, я увидел его написанным маленькими буквами на уровне моего носа, то есть ниже моего сознания. Ниже меня. Сейчас же оно лежало на моей голове, то есть надо мной. Написанное большими розоватыми чувствами, они теперь несли легкое презрение к тому, что я поставил имя Учителя в название своей книги. Эйфория моя мгновенно прошла. "Так значит ему нельзя доверять, если он относится ко мне, как к психически больному". Что-то подсказывало мне, что он не совсем чист в моем попадании в больницу. И не только своим привычным отношением ко мне, в том числе и тем, которому можно найти оправдание. Я опять вспыхнул. Взором в себя я увидел силуэт Павитрина, впечатавшийся в мое поле таким, каким сегодня утром он сидел в автобусе. Мой взгляд прошел до него сквозь мой затылок по его взгляду, оставшемуся впечатанным в моем поле. Сейчас оно казалось застывшим. "Так, значит, ты все-таки сознательно используешь свои способности в отношениях со мной". Методом исключения, мысленно пробежав по фактам, в которых я однозначно мог исключить его влияние на себя, я оставил под вопросом единственный: в том, что я не могу ему доверять при таком его отношении после непонятного его воздействия на меня сегодня утром, равно как и на расстоянии. Пробежавшись по фактам, я сознанием свернул раскрывшуюся было в доверии к нему душу и теперь был в полной готовности ко всему. Я был на взводе по отношению ко всему Космосу. Если Павитрин при доверительных отношениях продолжает так ко мне относиться и как-то воздействовать на меня, в том числе дистанционно - неизвестно пока мне каким способом - просто через поле своей презрительной вибрацией, или своими сознательными ментальными способностями, которых он вполне мог достичь, о каком полном покое могла идти речь? Я пошел к матушке, сидевшей на кухне, и предупредил ее о том, что в отношениях с Павитриным, как в прошлом, так и в будущем, возможно все. Сам я и не собирался никак действовать, не определив точно механизма его воздействия. Матушке я это сказал на случай своей смерти, чтобы она знала кто в ней виновен.
      Сказав это матушке, я успокоился и, вернувшись в свою комнату, стал думать, с какой главы начать носить Павитрину книгу. Ответ подсказало мое поле. Схлынувши с меня после вопросительного напряжения, оно вынесло из меня главу: "Конец интеллекта". Для меня она была самой интересной из всей книги, и я чувствовал, что в ней сконцентрирована моя индивидуальность. Вечером я выразил Павитрину претензии по поводу его отношения ко мне. Это ему не понравилось, и он с обидой мне их вернул, прибавив свои. Я чувствовал, что он меня не понимает.
      Весь следующий день я расслабленный словно плыл по течению в реке с металлической водой. Она полоскала все мое тело, все его части. Это было непривычно и ближе к неприятному, чем к приятному. Двигаться не хотелось. Неприятен был легкий отталкивающий оттенок. Я чувствовал, что, несмотря на неприятие, я остаюсь для читающего на высоте. Я был уверен, что купаюсь в психической энергии Вадима.
      Я включил компьютер. Он загудел. Я выключил его, испугавшись, что на меня могут подумать, что я его сломал. Едва я сел за другой компьютер, как звук гудящего компьютера вернулся ко мне с моим прилипшим к нему страхом. Только теперь прилипший к нему страх, будучи моим по источнику возникновения, был не моим по тембру эмоции. Он был Павитринский, словно мое тело излучило его.
      Я сидел дома, рассматривая свои чувства и видения по отношению к Алине -двенадцатилетней дочке Вадима, с кем у нас были больше, чем дружеские отношения. Я ходил с Вадимом в роддом к Оле, когда Оля родила Алину. Был свидетелем проблем с дачей ей имени. Вчера же она сказала слово: "Миш", зацепив меня до глубины души. "Погуляю 8 лет, а там с ней и поженимся", - подумал я.
      Утром я, поехав к тете Лене Голобоковой - моей бабушке, взял в собой еще листков текста, решил завезти их к Вадиму в поликлинику и одновременно обрадовать его сообщением того, что Алина будет моей женой. Когда я ехал в троллейбусе и, расслабившись, обратил взор в себя в районе селезенки, я увидел огромную прозрачную полевую пленку, уходившую из моего тела в параллельные миры. Эта пленка была эгрегором Ванги. Когда я коснулся ее своим вниманием, то вдруг пришел на понятийном уровне сформированный ответ, по какому механизму происходит излечение людей, которые следуют советам Ванги. Во всем моем теле в разных местах вспыхнули еще 2 центра с подобной информацией, создавшие мне целостную картину этого механизма. В левом полушарии я увидел тот же механизм излечения при лечении словами людей Лазаревым, добивающимся их понимания и правильности поступков. А в правом - был теоретический фундамент этого излечения. Он основывался на мысли тибетских знахарей о том, что мироздание состоит из трех веществ: слизи, ветра и огня. Как перемешивание этих природных факторов ведет к хаосу в мироздании, так каша в сознании или обмене веществ, не дающая душе или телу посредством сознания успокоиться, ведет к болезням и тела и души. Механизм лечения тела Вангой кроется на разжатии полевых спиралей, образующихся в духовном теле от обмена веществ организма, путем дополнения недостающих элементов обмена или нетрадиционными продуктами и веществами, или нетрадиционными способами, изменяющими ход мысли больного и его близких, что ведет к тому же изменению обмена веществ, которого добивается Лазарев, преследуя лишь понимание человеком принятия "Я" близких людей и понимание взаимосвязи между правильным мышлением, поступками и здоровьем своим и близких. Наступление этого здоровья души и тела приходит в результате раскручивания полевых спиралей обид и эгоизма, задающих обмен веществ в организме, приводящий к кризису последнего.
      Мы зашли в пустую процедурную. Сели на стулья. Он завел меня обо всем поговорить. Точнее сказать, чтобы я выговорился весь.
      -Зачем ты рвешься в ту Вселенную? Вот же перед тобой полно таких же Вселенных, только запутавшихся в себе и в жизни, потеряв себя. Путешествовать в них не менее интересно и полезно, чем в ту.
      Разницы я действительно не видел абсолютно никакой. Что там тешились чувства, что из потенциального человека сделать полноценного. Разве не будешь себя ощущать сверхчеловеком? А это можно делать, тратя то же время, которое уходит на повседневные встречи, на общение на работе. Тем более, если клиенты прислушиваются по долгу твоей работы к твоим словам.
      На лице Вадима заиграла игривая улыбка. Он сидел от меня справа. В районе своей селезенки я увидел нечто черное, вроде как грозящее накрыть меня с головой. Это все произошло мгновенно. Я остался уверен, что он хочет закрыть от меня свою душу.
      - По моему, я зря все это говорю, - как-то задумчиво начал я, задним умом начиная осознавать, что бессознательно начинаю попадать в точку. Чернота мгновенно исчезла. Исчез и предмет моего осуждения и даже повод, на который я бы мог обидеться. Очистился мой собеседник от желания проиронизировать на мой счет, очистился и я. Даже от обид на его подобные желания.
      - Пойдем я тебя провожу, - сказал он. Мы встали и пошли. Его желание, оставленное в его поле, меня бессознательно зарядило на его прочистку. В лифте, прочистив свои эмоции по поводу его отношения ко мне, я опять очистился. В вестибюле мы отошли в сторону с прохода.
      - И знаешь, что я хотел тебе еще сказать?
      - Что?
      - Знаешь, кто будет моей женой?
      - Кто?
      - Алина.
      Он недовольно замялся:
      - Знаешь, Миша, я не люблю пустых слов, когда говорится, лишь бы что-то сказать.
      - Почему ты думаешь, что они пустые?
      - Откуда ты это знаешь?
      - Хорошо. Психика - модель Вселенной. Вселенная пребывает одновременно и в вечности и в трех временах. Почему ты думаешь, что я не мог узнать из будущего реальность?
      Мои слова его почти убедили. Наполовину растаяли выражения его лица, но элемент какого-то его недовольства сказанным все же присутствовал.
      - Да ты не думай. Если это случится, это будет без всякого принуждения как с моей, так с ее и вообще с чьей-либо стороны. Ты ведь не станешь препятствовать ей, если она этого сама захочет. Тут вообще никому об этом не надо думать, т.к. если это суждено, оно сложится само.
      - Да ты не переживай, - продолжал я, глядя на его лицо, продолжавшее оставаться чем-то недовольным. - Этого вообще может не случиться. Я ведь в любом случае остаюсь свободным. И подобное (по отношению к Алине) я видел по отношению еще к одному человеку. Энергия, бившая из меня, сметала любые сомнения, и зрелище сомневающегося Вадима в какой-то мере было для меня несуразицей.
      - Да ты что, сомневаешься? Ванга сейчас мне передала уникальный опыт лечения людей.
      Честно говоря, я сам не мог понять, сам ли я вследствие своих размышлений натолкнулся на то озарение, или меня из параллельных миров к этому кто-то подтолкнул. Вадим принял мои слова без вопросов и эмоций. Я шел домой, заливаемый белой энергией, заливающей мою внутреннюю полость тела откуда-то сверху.
      - Завтра у Илюши день рождения. Приходи, если будет время.
      - Хорошо. Не обещаю, но по возможности.
      На удивление, он не сказал: "Как Иисус".
      Идти я не очень хотел. Не знал, надо ли. Желание то появлялось, то исчезало. Но потом вдруг оно пришло однозначно. Я взял гитару, что для наших отношений было необычно, и пошел к Павитрину. В качестве подарка, нарушая правило детской педагогики и свои чувства, я решил Илюше только посвятить песню "Попробуй спеть вместе со мной", а если ему будет обязательно нужен и материальный подарок - пообещать ему принести его после. Увидев меня с гитарой, Вадим остолбенел. Несколько последовавших за тем вопросов проверяли мою прежнюю открытость души и психическую полноценность. Убедившись, что с этим все в порядке, он облегченно выдохнул и пригласил меня в комнату. Там были все свои. Меня пригласили за стол. Трифон Сигизмундович налил стопку вина. От водки я отказался. Оля принесла еды. Когда я перекусил, мне была вручена гитара. Это был мой первый сольный дебют. Я пел так, как выступают на концертах - во весь голос. Он был не прочным, но управляемым. Непрочность его шла от того, что, когда я пел, у меня внутри происходили какие-то перемещения, как будто то вправо, то влево двигались голосовые связки и психические каналы. В покое эти видения сопровождались или, можно сказать, провоцировались движением сознания от одного полушария к другому. Сейчас же мне некогда было созерцать эту картину и бояться, что что-нибудь с психикой произойдет, т.к. все мое внимание было направлено на воспоминание слов песен и интонации голоса. Поэтому я, отбросив все опасения, просто поверил, что ничего плохого не произойдет, что летом делал постоянно.
      Перед восстановлением отношений с Павитриным я был подвластен каким-то странным чувствам о своей неготовности выступать в церкви перед прихожанами, и я, сославшись пастору на занятость, сказал, что я на некоторое время перестану ходить в церковь. Психика, проламываясь посередине, лишала меня веры как в себя, так и в говоримое мной. Сейчас, несмотря на непонимание мной настроений Вадима, а им меня во всей полноте, мое мироощущение стало меняться в лучшую сторону. И я, почувствовав в себе силы, пришел в церковь с окончательным решением выступать. После проповеди я, дождавшись, когда пастор освободится о бесед с прихожанами, подошел к нему.
      - Саш, я пришел.
      -?!
      Он посмотрел на меня так, будто у нас вообще не было никакого разговора, а я навязываюсь к нему неизвестно на что.
      - Ну и что. Что ты хочешь?
      - Как что? Микрофон.
      - Ты в своем уме?
      Мне показалось, он переигрывал удивление и возмущение моим предложением. Он пошел и позвал своего собрата, бывшего у него правой рукой.
      - Ты послушай, что он хочет. Повтори, - повернулся он ко мне.
      - Микрофон, - удивленно от такого отношения повторил я.
      - Ты в своем уме, парень, - начал убежденно говорить его собрат, которого тоже звали Сашей. - Тебя ведь может поразить на сцене без покаяния. Знаешь, раньше выступаюшему к ногам привязывали веревки с колокольчиками, и когда он падал, его за ноги вытаскивали со сцены.
      - С чего бы меня поразило, если в Бога я верю.
      - Мало ли что веришь, надо покаяться.
      - В чем мне каяться?
      - Как в чем? Во всех грехах.
      - Мне не в чем каяться. Я чист.
      - Как это не в чем. Иисус сказал: "Все согрешили". Он своей кровью искупил все наши грехи, поэтому все должны покаяться перед ним.
      - Что касается моих грехов - их я искупил своей кровью. Чужой крови мне не надо. Что же касается веры в Иисуса, то я верю в него и так.
      При всем моем желании даже для обмана пастора с целью получения права выступить перед прихожанами, я не смог бы покаяться в своих грехах. Я просто не смог бы проявить неискренности. Как сердце так и грудь мои были сдавлены застывшей болью, которую я уже просто ощущал как одно из чувств, и что позволяло мне говорить только прямо то, что шло из груди.
      Я решил его попросить оказать мне помощь в напечатании книги. Ведь среди прихожан наверняка найдутся машинистки или работники на компьютерах или просто студенты, имеющие к компьютеру доступ. Когда я Саше показал памятку для адаптации психически больных, он спросил:
      - И кому нужен этот бред?
      Кому мне оставалось верить? Только как тому, кто во мне. Но церковь мне несла не только негативы. Слушать приезжающих пасторов было интересно. Это было общение душ, несмотря на то, что я, как и остальные прихожане, молчал. Бог - это полнота. Верующий в Него посвящает Ему всю свою душу. Верующий и говорящий о Нем раскрывает всю свою душу наизнанку, если он искренен. Сидя в зале, я переживал с искренними пасторами как их искренность, так и их полноту или неполноту, сразу отмечая сходства или расхождения моего и их понимания Бога, а также во всех остальных вопросах, которых они касались. Они выдавали в зал волну своей души, настраиваясь на которую я вибрировал вместе с ними. Мне очень понравился английский пастор Том, говоривший через девушку-переводчика. Она была похожа на Иру Колмакову. И из него и из нее в зал летела волна души, несущая любовь. Но наиболее сильно зацепил меня пастор, приехавший из Литвы. Он говорил, как утверждал. Со многим говоримым им о некоторых общественных вопросах, реформах я был не согласен, и из всей проповеди мне сильно запомнилась одна фраза: "Когда Бог начинает давать - приготовьтесь к подобию шквала, к собственному шоку или его подобию".
      То, что Саша так щепетилен при обмене душами, сразу обратило мое внимание на то, что со сцены он позволяет говорить откровенную несуразицу:
      - А сейчас откроем главу 14. Скажи глава 14.
      - Глава 14, - хором повторял почти весь зал, кроме меня и еще двух-трех прихожан.
      При виде такого всеобщего бездумного подчинения у Саши на лице вспыхивала радостная улыбка. Или "омэн". Правда, это слово, будучи производным от слова "аминь", служило для духовного единения прихожан, но Саша зачастую повторением своего слова подытоживал, сказанное прихожанами. Если бы это делал другой человек, я бы, может, и не стал обращать на это внимание. Но глава прихода... Настораживало и другое. В разговоре Саша подтвердил мои слова о том, что Бога не нужно бояться. Со сцены же прихожанам он прививал страх перед Богом. Понятно, что будучи "ставленником Бога", которого боятся почти все, и не только верующие, ему это было выгодно. Прихожане просто вынуждены были отвечать. Это вместе с внушениями приближенными пастора о том, что его устами говорит Бог, что пастор - ставленник Бога, напоминало мне до боли известную всем советским гражданам картину.
      Приближался Новый год. При своем предпраздничном настроении хотелось такое же видеть и у близких знакомых. Павитрину я отнес двухсотграммовую баночку красной икры. Сашу-пастора я решил поздравить, отнеся ему 2 написанные пока начерно главы (листка) книги, в которых было то, что, по-моему мнению, должно было ему помочь, а нас сблизить.
      - Саша заботится о моей душе, - делая компромисс с собой, сказал его жене я. Я видел, что я для Саши лишь попутчик, к которому у него нет особой веры.
      - А это моя забота о его душе и подарок вам на Новый год:
      "Главная проблема церкви состоит в звене между Богом и людьми. То есть в кадровом вопросе. Осуждать пасторов глупо и несправедливо, т.к. Бог многолик, также как и человеческая мысль, и воплощение Бога в Человеке в роли рассказчика о себе явление достаточно редкое. От самого себя, своего эго и своего интеллекта ведь трудно отказаться и осознать необходимое для рассказа. Можно лишь уверенно осуждать пасторов за неприятие ими других Богов. Личность Бога - это личность человека в Него верящего (хотя это, понятно, не одно и то же). Нежелание признать, что другие Боги говорят то же самое, что и их собственный Бог, показывает лишь собственную ограниченность говорящих. Если хотите бросает тень на их собственного Бога. Хотя для умного человека понятно, что виноват не Бог, а пастор или верующий. Обычно умный, но зацикленный на своем Боге верующий признает, что Бог един. Но Богом он называет лишь своего Бога. Но тогда получается, что Бог не един, а один. Дальше: кто такой Бог? - растворенное в мировом духе ("отце небесном", Вселенском поле) существо или человек. Тот же шаман в момент камлания. Не согласиться с этим, по-моему, может лишь человек, не знающий о Боге вообще ничего. Но в таком случае вопрос спора исчерпан. В мировом духе сознанием растворен каждый человек, хотя не каждый об этом и о нем, духе, знает. Знающий растворяет свое сознание в мировом духе. То есть, если богами являются все, то и Богом может стать каждый. И все религии говорят об этом, но почему-то каждый кулик продолжает хвалить свое болото. "Болотом" - я называю ошибки, а не учения, а слово "кулик" - образное. Для помощи идущим хотел бы обратить внимание на ошибки главных моих Учителей. В наше время звучат ошибкой слова Иисуса: "Кто не со мной, тот против меня." Понятно, что уста Мессии имели не только право, но и основания так сказать. Сказано это было для поднятия веры в себя бедноты и поколебания духа фарисеев. В его время эти слова имели смысл жить. Но едва ли есть что-нибудь абсурдней, как приход в веру под страхом недополучить от жизни чего-то. Хотя с житейской позиции и это может быть полезным. Но для самого верующего -едва ли. По поводу Иисуса хочу поправить моего главного Учителя, сказавшего, что Иисус видел истину в милосердии, также как Будда в отрицании. По-моему, Иисус в милосердии видел лишь Путь к Истине, также как Будда в отрицании".
      Прочитав фрагмент, Саша мне вернул его без комментариев.
      Новый год я, как и в прежние годы, я встречал один. Идя к пастору и зайдя по пути к Лене Куропову, я получил приглашение от него и Иры. Павитрин, которому я "угрожал" прийти к нему после полуночи с гитарой и посидеть с ним вдвоем или с его семьей сказал, что сразу после Нового года он ляжет спать. Он отказался и от колыбельной.
      В жизни наметился какой-то регламент, который я не мог охватить умом, так как жил сугубо настоящим: с утра я шел печатать книгу, а вечером, если церкви не было, шел на тренировку. Несмотря на то, что я жил только духовной, а не душевной полнотой - без особых чувств жить было интересно. То, что душа моя еще не была спасена, оставляло мне в жизни цель, также как эта неспасенность не мешала тренировать тело, изменения которого продолжали меня радовать.
      Летом, когда я ехал с огорода, в автобусе встретил Михаила Михайловича Тетерева -тренера по боксу, к кому я в 8-м классе ходил 3 месяца. Сейчас он 6 раз в неделю вел в доме офицеров ежедневно по 4 часа тренировок.
      - Михаил Михайлович, можно к вам ходить? - я был уверен, что он мне должен разрешить ходить бесплатно.
      - Мои ребята платят мне за аренду зала по 10 тысяч в месяц.
      - Ой, тогда мне легче не ходить.
      - Ладно, ладно, - поспешно вдруг сказал Михаил Михайлович. Приходи. Я тебе что-нибудь дам сделать для зала. Этим и рассчитаемся.
      На том и порешили. Я сшил ему боксерский мешок для отработки ударов.
      В один из моих первых приходов Павитрин, Сережа и я сидели у него на кухне. Сережа что-то рассказывал. Внезапно, не меняя своего тона, он для пояснения своей мысли перескочил на свой личный опыт. Едва он сказал слово "я", как Вадим забухал своим громовым кашлем. Я, не упускавший ни одного момента отношений, чуть не подпрыгнул, несмотря на полярность чувств, которые у меня этот кашель вызвал. Одним этим чувством была боль за Сережу, ничего не замышлявшего, рассказывавшего о себе. Отталкивание он чувствовал не хуже меня. Но с другой стороны я увидел угол понимания Вадима, который он бессознательно делал себе сам этим отталкиванием. Я вспомнил свое сжимание всякий раз, в течение четырех, и особенно двух последних лет, когда я пытался передать ему свой духовный опыт. Ничего сейчас не сказав, я решил дождаться следующего раза.
      - Почему ты закашлял в тот раз, когда Сережа начал рассказывать о себе? - набросился я на него, - Он тона не менял, никаких отрицательных мыслей у него не было.
      - А теперь подумай, - продолжил я, глядя на его недоуменное лицо. - Как можно передать свой духовный опыт иначе, чем рассказать о себе? Ты говоришь, что в моем присутствии ты начинаешь комплексовать. А что мне эти 2 года оставалось делать, когда я, не успев начать про себя говорить, получал негативы, полные уверенности в своей правоте? Что за отношение к человеческому "я"?
      Сказать ему было нечего, и он принял мои слова на обдумывание.
      Однажды во время моего провожания был затеян спор по правильности поведения. Я утверждал, что в любой ситуации виноватыми могут быть как оба, так и кто-то один. Сережа и Вадим мне утверждали, что правильным отношение может быть только в случае признания себя виноватым в результате любого конфликта.
      -Ну, а если вечером с твоим отцом случилось несчастье, и ты идешь ему на помощь, а к тебе пристают гуляющие парни - кто здесь виноват?
      -Ты, конечно. А почему ты до сих пор дома не поставил телефон?Это говорил не Вадим, а Сережа. Вадим же только с заранее взятым предубеждением ко всему, что скажу я, разве что не махал на меня руками и убеждал меня, что моя уверенность в возможной моей непогрешимости результат лишь моего несовершенства.
      -А кем ты станешь, если постоянно будешь искать недостатки в себе, даже и в случае откровенной твоей правоты?
      -Я останусь собой.
      -Сомневаюсь.
      Мнение, высказываемое ими, было их проблемой. Но проявляемое ими отношение уже касалось и меня. Тем более, что они оставались уверенными в моем "несовершенстве", что оставляло их свободными для сообщения этого под любым углом кому бы то ни было.