Дадли (№2) - Искусная в любви

Фердинанд говорил и одновременно занимался делом.

Он устроил им ложе, пока Виола наблюдала, стоя на коленях. Затем он встал, чтобы раздеться, а она легла, ожидая его. Без одежды Фердинанд был еще прекраснее. Вот его жилет и рубашка, а затем носки и бриджи были брошены на траву. Но она ничего не сказала и не сделала попытки дотронуться до него. Она вытянула руки вдоль своего обнаженного тела. Фердинанд опустился на колени рядом с ней. Его мужская гордость была велика.

Виола видела это даже в темноте. Между ног бился его пульс. Ей не хотелось больше ждать. Она уже не хотела предварительных игр.

– Виола, – он нагнулся над ней, – я хочу войти в тебя, прямо сейчас.

– Да. – Лежа на пледе. Виола раздвинула ноги, и он устроился между ними. Она почувствовала его тяжесть. Ей было трудно дышать под его весом. Спине было жестко на земле. Она никогда не занималась любовью нигде, кроме постели, но радовалась, что все произойдет по-другому, не так, как раньше. Виола радовалась звездам над головой и шуму бегущей реки.

Фердинанд просунул руки под ее тело, а она подняла колени и уперлась ногами в землю. Он вошел в нее одним глубоким, жестким движением. Несколько мгновений он очень тихо находился в ней, потом освободил руки и перенес часть своего веса на локти. Фердинанд взглянул сверху в ее глаза и прижался губами к ее рту.

Виола чувствовала боль, пульсирующую от бедер до горла. Ей хотелось переплестись с ним ногами, напрячь мускулы, приспособиться к его плоти, обнять его за спину так, чтобы можно было выгнуться вверх и дотронуться до его груди затвердевшими сосками. Но она расслабилась и лежала спокойно и отрешенно.

– Скажи мне, что это приятно, – прошептал он.

– Это приятно.

– Я хочу войти глубже, – сказал он напряженным голосом, почти не дыша, – но я хочу, чтобы тебе тоже было приятно.

– Мне будет приятно, – она подняла с пледа руки и положила их ему на ягодицы, – это уже приятно.

Тогда он начал быстро двигаться в ней. Через несколько мгновений все было закончено. Но это не имело значения.

– Ее боль достигла предела, за которым ее уже невозможно было выносить. Она закричала, и звезды над головой разбились на миллион ярких огоньков. В тот же момент она услышала его крик, означавший его собственное освобождение.

Последовавшее затем ощущение мира и удовлетворения затмило неудобство жесткого ложа и тяжести его расслабленного тела. Виола слышала шум реки и наблюдала за звездами, которые светили над головой, и всеми силами старалась сохранить этот миг для себя.

Фердинанд глубоко вздохнул и перевел дыхание, затем перекатился на бок. Виола подумала, что все закончилось, но он потянулся за пледом, накрыл им их обоих и притянул ее к себе, устроив ее голову на своей руке. Она вдохнула запах туалетной воды, пота и мужчины и почувствовала необыкновенное спокойствие. Виола чувствовала его теплое влажное тело, прижатое к ней. Она подумала, что могла бы уснуть, если только сосредоточится на настоящем и не позволит своим мыслям устремляться в завтра или более отдаленное будущее. В конце концов, настоящее – это единственное, что есть на самом деле.

Виола уже задремала, когда одна деталь того, что произошло, поразила ее и наполнила уверенностью.

Он был девственником.

* * *

Фердинанд не спал. Он потерпел полную неудачу. Если бы он следил за временем, то, несомненно, обнаружил бы унизительную правду, что все закончилось за минуту. Меньше чем за минуту. Он чувствовал себя униженным. Он просто не представлял, что это такое – очутиться в ее нежном влажном жаре. Он думал, что знал все, но его ожидания оказались плачевно далеки от реальности.

Ему хотелось окутать ее своей нежностью, хотелось чтобы Виола почувствовала, что он делает что-то для нее, а не для своего собственного удовольствия. Ему хотелось, чтобы она чувствовала себя не шлюхой, а женщиной.

И вместо этого вел себя как наивный школяр.

Виола примостила голову между его плечом и шеей и, казалось, спала, что было добрым знаком. Он поцеловал ее в макушку, а свободной рукой окунулся в водопад ее волос. Несмотря на свое смущение, он испытывал чувство облегчения. Ему было двадцать семь лет.

Он твердо решил еще мальчишкой, что никогда не женится, поскольку среди представителей его класса не существовало такого понятия, как супружеская верность. Идея супружеской неверности всегда претила ему. Но лишь когда он стал старше – в годы учебы в университете, – он с тревогой обнаружил, что несмотря на то что ему были свойственны совершенно здоровые сексуальные потребности, он не мог удовлетворить их с продажными женщинами, хотя и предпринял несколько попыток. Вместе с друзьями он заходил в бордели, но все кончалось тем, что он каждый раз платил выбранной им девушке не за любовные утехи, а за проведенное с ней время. Мысль о физическом акте без каких-либо эмоций леденила ему душу. Стоило ему подумать о контакте со шлюхой, которой вообще были чужды любые сердечные чувства, как его бросало в дрожь.

Он стал думать, что с ним что-то не так. Теперь Фердинанд по крайней мере знал, что ничем не отличается от любого нормального мужчины. В течение одной минуты, скривился он. Боже, похоже, он побил все рекорды.

Ему очень хотелось сделать Виоле что-нибудь приятное.

Она нуждалась в утешении, и он обещал ей это. Их слияние было больше чем акт, он был глубоко уверен в этом.

– Ммм… – произнесла Виола на глубоком вдохе; она придвинулась и вытянулась рядом с ним.

Его тело потянулось к ней, и он улыбнулся, когда она приподняла голову, чтобы взглянуть на него. На ее лицо падал лунный свет, придавая ему какой-то неземной вид.

– Виола…

– Да?

Он приготовился к тому, что Виола осудит его за несостоятельность как любовника, но она казалась почти счастливой. Фердинанд вновь почувствовал, как твердеет его плоть. Она, должно быть, тоже почувствовала это – ее тело было прижато к нему, но Виола не отодвинулась. В нем снова разгорелось желание очутиться в ней, вновь испытать доселе не изведанное чувство, посмотреть, сможет ли он продлить их слияние больше минуты.

Затем Виола пошевелилась и встала на колени рядом с ним. Он смутился. Очевидно, одного раза для нее было более чем достаточно. Он видел ее лицо в лунном свете, но на нем не было презрительной насмешки, которую он так боялся увидеть. Виола не играла роль куртизанки.

– Ложитесь на спину, – попросила она.

Сначала Фердинанд встревожился. В лунном свете она предстала перед ним во всей своей величавой красоте – высокая пышная грудь, тонкая талия, очень женственные бедра, стройные ноги. Волосы темным облаком обрамляли ее лицо и падали за спину.

Он перевернулся на спину, она села на него и склонилась, положив руки на траву ладонями вниз около его головы. Ее волосы упали на него, словно ароматный занавес.

Фердинанд ощутил, как ее соски коснулись его груди; она поцеловала его, и он окончательно воспламенился.

Фердинанд целовал ее в ответ, обнимая руками ее бедра. Он не знал, что еще ему следует делать, где и как ласкать ее. Если бы она была новичком, как и он, он стал бы экспериментировать, пока не понял бы, как доставить ей наибольшее наслаждение. Но теперь Фердинанд боялся показаться неловким и неумелым.

Пока он размышлял, Виола выпрямилась на коленях, широко раскинула ноги, легко лаская его обеими руками, затем опустилась, словно нанизываясь на него. Фердинанд медленно вздохнул, пытаясь контролировать себя.

Затем она начала двигаться вверх и вниз, легко касаясь его живота кончиками пальцев, откинув голову, приноравливаясь к ритму, с которым мчалась его кровь. Он согнул ноги в коленях, уперевшись в землю, и отправился вместе с ней в пока еще не изведанный мир.

Нельзя было придумать большего чувственного наслаждения. Пока он пульсировал от желания и неодолимой потребности вонзиться в нее, чтобы его сперма вырвалась наружу, он чувствовал себя сильным, отрешенным от своих желаний, контролирующим их. Фердинанд хотел, чтобы они были так, вместе, долго-долго, всю ночь. Он хотел, чтобы это продолжалось вечно, он хотел владеть ею до конца жизни. Фердинанд наблюдал за ней – ее глаза были закрыты, губы приоткрылись. Он понял, что доставил ей удовольствие, и ощутил прилив счастья,.

Фердинанд прислушивался к ритмичному движению их слившихся тел, к ее затрудненному дыханию и к своему собственному и думал о том, как она могла так долго держать ноги широко раздвинутыми и не свело ли их. Он гладил руками ее бедра, потом она подняла голову и улыбнулась ему. Как ни странно, Фердинанд воспринял это как самый интимный момент их слияния.

Затем Виола сделала что-то, что заставило его крепко сжать ее бедра. Она напрягла внутренние мускулы вокруг его плоти, когда он до предела вошел в нее, и затем расслабила их, когда он удалился.., и сжала вновь, когда он вошел. Никогда в жизни Фердинанд не испытывал такой восхитительной агонии. Ритм движений стал быстрее и энергичнее, пока Виола неожиданно не прервала их, застыв, когда он, расслабив свои мускулы, ожидал, что она сожмет их.

Он сделал один мощный выпад и упал с небес на землю. Где-то в необъятных просторах Вселенной отозвалось эхо ее немого крика.., и еще два слова – «любовь моя», – произнесенные его голосом.

Когда он проснулся, оказалось, что они оба запутались в шали и пледе. Его ноги замерзли, хотя остальным частям его тела было тепло и уютно – Виола грела его лучше одеяла. Она все еще оставалась на нем. Он все еще находился в ней. Прядь ее волос щекотала ему нос.

– Вы проснулись? – спросил он.

– Нет, – послышался ее сонный голос.

– Что ж, – Фердинанд засмеялся, – вы блестяще выиграли пари, не находите?

Он тут же понял, что совершил ошибку. Как только эти слова вырвались у него, Виола не напряглась, не шевельнулась и не сказала ни слова. Однако он понял, что все разрушил.

– «Сосновый бор» – ваш, – сказал он мягко. – Я все равно не мог бы лишить вас его. Утром я передам вам права на владение им. Я займусь формальностями в Лондоне, там все будет оформлено официально. Дом по праву принадлежит вам, Виола. Отныне и навсегда. Ваш кошмарный сон окончился. – Он поцеловал ее в макушку.

Она по-прежнему хранила молчание.

– Я отказываюсь от любого притязания на «Сосновый бор». Карточный выигрыш не идет ни в какое сравнение с обещанием, данным вам графом, вы согласны?

– Для вас выигрыш – самое важное на свете, – наконец заговорила она. – Это пари вы проиграли, его выиграла я. Я знала, что у меня больше шансов соблазнить вас в качестве Виолы Торнхилл, чем Лилиан Тэлбот. Но сегодня я могла бы выступить в двух ролях. У вас не было шанса победить. С вашей стороны было глупо соглашаться на это пари.

В нем проснулось сомнение. Да, черт побери, он сказал не те слова. Но, Боже, ведь они занимались любовью.

Меньше всего он думал о пари, да и она тоже, он был глубоко убежден в этом.

– Я совсем не думал о пари, когда шел сюда вслед за вами, Виола, – сказал он.

– Тем глупее с вашей стороны. – Говоря это, Виола высвободилась из его объятий, собрала одежду и начала одеваться. – У меня была неделя, но мне не требовалось столько времени. Я могла заманить вас в постель в любой из пяти прошедших дней. Вы проиграли, лорд Фердинанд. – Виола посмотрела на него, отбросив волосы в сторону, чтобы ее лицо оставалось в тени. – Вы чувствуете себя обманутым? Или вы считаете, что сегодня ночью вы получили от меня то, что компенсирует потерю «Соснового бора»?

Дьявол! Черт побери! Поправляя платье у плеча, на него смотрела Лилиан Тэлбот.

– Полагаю, – резко сказал он, – мы занимались любовью.

Она тихо рассмеялась.

– Бедный лорд Фердинанд, – сказала она. – Это была лишь иллюзия любви. Тем лучше для вас. Мужчины всегда верят, что их доблести в постели могут сломить оборону даже самой опытной кокотки. Для их гордости необходимо создать впечатление, что они получили столько же удовольствия, сколько дали. Я вам понравилась?

– Виола . – начал он резко.

– Я – прожженная шлюха, – сказала она. – Глупо было связываться со мной.

Так что, с ее стороны это было представление?

От начала и до конца? А он по неопытности думал, что они любили друг друга. Возможно ли это? А может быть, за всем этим она скрывает боль, которую он причинил ей, упомянув, что она выиграла пари? Фердинанд намеревался продолжить, сказав ей, что весь прошедший день собирался без всякого пари отдать ей «Сосновый бор».

Он наблюдал, как она уходила, и даже не попытался окликнуть ее или последовать за ней. Фердинанд опасался, что будет еще хуже, если он попытается исправить положение. Он так плохо разбирался в женщинах. Он ожидал, что ее позабавит напоминание об их глупом пари и она рассмеется.

Черт побери, неужели он сошел с ума?

«Утром я окажусь в унизительной ситуации», – подумал он. Самое лучшее провести остаток ночи, сочиняя речь, которая смягчит ее и извинит его. Да и важно ли, какого она о нем мнения? В конце концов, не понадобится много времени, чтобы передать ей права на имение и расписку, подписанную им самим и камердинером в качестве свидетеля. Он сделает все это до завтрака и сразу уедет. Он даже может поесть в «Голове кабана».

И не важно, что она о нем подумает.

Однако это было чертовски важно для него. И перспектива уехать и никогда больше не увидеть Виолу пугала Фердинанда.

Боже, он никогда не представлял, что может влюбиться, и никогда не хотел этого. Что за шутку сыграла с ним судьба, он влюбился в некогда знаменитую куртизанку!

Да еще как влюбился!

Пропади все пропадом!

Глава 15

Виола оставила на траве шаль и плед, но не чувствовала ночной прохлады, пока торопливо пробиралась среди деревьев по тропинке вдоль реки, пересекала лужайку и взбегала на террасу.

«Вы блестяще выиграли пари».

Она действительно выиграла его. Суть пари состояла в том, что она соблазнит его, но с ее стороны соблазнения не было. Хотя для него это выглядело именно так. Для него все произошедшее было не чем иным, как удовлетворением похоти. А чего она ожидала?

«Любовь моя», – прошептал он ей на ушко.

Ну и что? Такого рода чепуху часто шепчут удовлетворенные мужчины. Да, Салли Дьюк была права. Не важно, какие страстные заявления делает мужчина в постели, слияние для него просто физическое удовлетворение, женщина – только средство для получения удовольствия.

Войдя в дом, Виола сразу же направилась к помещению для слуг. Фердинанд собирался дать ей дарственную на «Сосновый бор» утром. Ее выигрыш, плата за услуги, которые она дважды оказала ему у реки. Отныне она будет обязана своим домом не графу Бамберу, а лорду Фердинанду Дадли, удовлетворенному клиенту.

Нет! Ни за что!

Она постучала в дверь комнаты Ханны и тихо открыла ее, надеясь, что не испугает свою горничную.

– Не бойся, – прошептала она, – это я.

Почти те же слова он произнес несколько часов назад, вспомнила Виола и поморщилась.

– Мисс Виола? – Ханна села на постели. – Что случилось? Что он сделал с вами?

– Ханна, – сказала она шепотом, – мы уезжаем. Оденься и собери свои вещи. Если подготовишься раньше меня, приходи помочь мне, но, пожалуйста, не шуми.

– Уезжаем? – переспросила Ханна. – Когда? Который сейчас час?

– Понятия не имею, – призналась Виола. – Час ночи?

Два? Пассажирский дилижанс проходит мимо деревни очень рано, и он не останавливается, если не видит пассажиров на обочине. Мы должны успеть на него.

– Но что случилось? – Ханна пристально смотрела на нее в темноте. – Он обидел вас? Он…

– Он не сделал ничего плохого, – ответила Виола, – но, Ханна, у нас нет времени на разговоры. Мы должны поймать дилижанс. Я не могу здесь больше оставаться. Возьмем с собой лишь то, что сможем унести в руках. Я не хочу, чтобы кто-нибудь из слуг знал, что мы уезжаем.

Она покинула комнату прежде, чем Ханна успела задать новые вопросы, и поспешила в свою спальню. Никаких признаков его присутствия в доме. Возможно, он остался у реки.

Возможно, она так усладила его, что он снова уснул, с горечью подумала Виола.

Она не будет плакать. На этом свете не из-за чего проливать слезы, а особенно из-за ее собственного глупого сердца.

* * *

Удивительно, как быстро человек привязывается к новому месту, подумал Фердинанд. Он стоял у окна своей спальни, глядя на садик с вечнозелеными растениями, на лужайку и деревья за ней. За деревьями виднелся шпиль церкви в Треллике. Ему не хотелось уезжать.

Но его багаж был упакован, а сам он одет в костюм для верховой езды. Бентли только что побрил его. Пока он будет завтракать – хотя он был совсем не голоден, – его вещи уложат в карету и отправят в Лондон в сопровождении Бентли. Его конюх поедет следом на лошади Фердинанда. Сам же он будет править своим двухколесным экипажем.

Наверное, ему лучше уехать пораньше. Может быть, ей не захочется видеть его еще раз, и будет лучше, если и он больше не увидит ее. Но он обязан передать ей дарственную прямо в руки вместе с письмом, в котором говорилось, что в случае его смерти в ближайшие несколько дней все должны знать: он передал ей имение «Сосновый бор».

Ему нужно было объяснить Виоле, что даже если бы прошлой ночи и не было, он все равно отдал бы ей имение и уехал, чтобы никогда больше ее не тревожить.

Ему очень не хотелось уезжать.

Ему было больно сознавать, что он увидит ее в последний раз. Виола была его первой партнершей в постели, и он не мог представить себе, что сможет заняться этим с кем-нибудь после нее. Но Фердинанд сомневался, что не обманывает себя.

Он решительно отошел от окна и отправился завтракать.

Было раннее утро, но Виола, должно быть, была жаворонком. Он был разочарован, не застав ее в столовой. Фердинанд уже подготовился к встрече с ней. Он заранее продумал, как именно посмотрит на нее и что именно скажет.

Фердинанд заставил себя съесть два тоста и выпить чашку кофе. Он медленно принялся за вторую, но Виола так и не появилась. Возможно, она избегает его, подумал он. Несомненно, так и было. Может быть, ему лучше сразу же уехать? Но Фердинанд продолжал мерить шагами холл уже более получаса после того, как вышел из столовой. Его карета, слуги и багаж давно отправились в обратный путь.

Виола поздно легла. Был третий час ночи, когда он вернулся в дом вскоре после нее. Она, должно быть, еще не проснулась, а скорее всего нарочно не выходит из комнаты, пока он не уехал. Прошлой ночью Фердинанд сообщил ей, что сегодня уедет. Он оскорбил ее своей дурацкой шуткой, и она не собирается его прощать.

Пожалуй, не стоит больше ждать, решил он. Утро уже давно наступило, и уходит драгоценное время. Он направился в библиотеку, решив, что оставит дарственную и письмо на столе. Он знал, что Виола каждое утро просматривает там прибывшую корреспонденцию. Он попросит Джарви напомнить ей взглянуть на то, что он оставил.

На столе уже лежало письмо. Неужели утренняя почта прибыла так рано? Взяв в руки письмо, Фердинанд увидел, что оно адресовано ему, и узнал мелкий аккуратный почерк, которым велись бухгалтерские книги имения. В чем дело, черт побери?! Она не могла заставить себя встретиться с ним сегодня утром и вместо этого написала письмо?

Он вскрыл конверт.

«Вчера вечером в гостиной каждый из нас отдал победу другому, – читал он. – Сложилась неразрешимая ситуация. Наше пари было обречено. То, что случилось позже, не имеет никакого отношения к пари. „Сосновый бор“ – ваш. Я уезжаю».

Фердинанд подошел к двери.

– Джарви! – зарычал он. На этот раз дворецкий не топтался в, холле и появился очень быстро.

Наверное, все в доме услышали его крик. – Немедленно приведите сюда мисс Торнхилл.

Дворецкий направился к лестнице, ведущей наверх, но Фердинанд знал, что это было напрасно. Она не положила бы письмо на стол, отправляясь спать. Она положила его, как намеревался сделать он, перед тем, как покинуть дом.

– Постой! – закричал он, и дворецкий застыл на первой ступеньке. – Лучше найди ее горничную и позови Хардинга из конюшни. Нет, не надо. Я пойду туда и поговорю с ним сам. – Фердинанд не стал наблюдать за реакцией Джарви на такие сбивчивые и противоречивые указания, он заспешил в конюшню.

На каретном дворе не хватало лишь его собственной кареты. Все лошади были на месте, и конюх ничего не мог сказать по поводу мисс Виолы Торнхилл. Ничего не знал и молодой Эли. Черт побери! Если он не пропустил чего-то в ее письме – но как он мог пропустить, когда это было самое сжатое письмо, которое ему когда-либо доводилось читать, – оно не давало ключа, указывающего, куда она уехала. Она просто уехала, возможно, в Лондон.

– В Треллике останавливаются пассажирские кареты? – спросил Фердинанд.

– Раньше дилижанс подъезжал к «Голове кабана», милорд, – объяснил Хардинг, – но там садилось и выходило так мало пассажиров, что теперь он минует гостиницу и останавливается, чтобы высадить отдельных путешественников на главной дороге.

– Или подобрать людей, которые, случается, ждут на обочине.

– Так точно, милорд.

Черт побери все и всех!

Она ускользнула. Просочилась у него между пальцами.

Виола жестоко наказала его за слова, сказанные прошлой ночью, – в шутку, прости Господи! Она наказала его, исчезнув без следа, оставив имение, которым он больше не хотел владеть, так же как и она.

Знал ли кто-нибудь в этом захолустье, куда она могла направиться? Как ему найти ее, чтобы швырнуть в лицо свою дарственную? Прежде чем он ее задушит!

Разрази его гром – он просто пошутил. Они на самом деле любили, по крайней мере – он. Фердинанд не мог говорить за нее – ему катастрофически не хватало опыта.

Но определенно Виола не приняла бы так близко к сердцу глупую насмешку, если бы тоже не любила его. Если бы у нее было хотя бы на грош чувства юмора, она начала бы подтрунивать над ним задолго до того, как он попытался пошутить. Виола могла бы поднять его на смех по поводу одного из немногих пари, которое он проиграл, и кому – женщине! Она могла бы довести его до белого каления.

Не следует шутить с женщиной, осознал Фердинанд, возвращаясь к дому, если только что занимался с ней любовью. Было бы умнее шептать ей всякую приятную чушь.

Он так и сделает в следующий раз.

В следующий раз. – ха!

* * *

Человек, сопровождавший дилижанс, трубил в свой жестяной горн каждый раз, когда хотел предупредить о чем-то – что они приближаются к постоялому двору, чтобы сменить лошадей, что мимо проезжают другие кареты или что на дороге появились овцы, коровы или иное препятствие, или что они достигли заставы. Горн часто раздавался в течение этого длинного и утомительного пути. Уснуть было невозможно. Как только Виола готова была задремать, ее тут же грубо будила очередная рытвина на дороге.

– Который сейчас час? – пробормотала сидевшая рядом с ней Ханна. – Когда мы в следующий раз остановимся, я скажу этому негодяю все, что о нем думаю.

Один из пассажиров согласился с ней. Другой выразил надежду, что в очередной раз горн прозвучит перед гостиницей, где можно будет перекусить, он здорово проголодался. На последней остановке они задержались лишь на десять минут. Ему даже не успели подать заказанную им чашку чаю и пирог с мясом. Последовал поток жалоб и от других пассажиров.

Виола смотрела в окно кареты. Ничто впереди не предвещало ни города, ни деревни. Дорога в этом месте была довольно узкой, и кучер дилижанса не прижался ни к одной из ее сторон и даже не сбавил скорость, чтобы дать дорогу обгонявшему экипажу. Это часто случается, подумала она, задерживая дыхание и невольно отодвигаясь от окна, словно это могло дать возможность другому экипажу обогнать их. На дороге полно было бесцеремонных кучеров, управляющих каретами, и нетерпеливых, опрометчивых джентльменов на своих спортивных колясках.

Именно такой двухколесный экипаж пронесся на большой скорости буквально в нескольких дюймах от их дилижанса. Джентльмен, держа вожжи, управлял им с безукоризненным мастерством и преступным безразличием к своей собственной безопасности и безопасности пассажиров дилижанса. Виола взглянула на высокое сиденье экипажа. В тот же момент-джентльмен заглянул внутрь дилижанса, и на какую-то долю секунды их глаза встретились. Затем он и его экипаж пронеслись мимо.

Виола резко откинулась на сиденье и закрыла глаза.

– Вот дурак! – выругался кто-то рядом. – Он мог погубить нас всех.

Что он делал на дороге в Лондон? Он что, не прочитал ее письмо? Он увидел ее? Да, конечно, увидел.

Виола сидела с закрытыми глазами, а все мысли и чувства ее кружились, словно в калейдоскопе. Весь день в пути она вспоминала минувшую ночь, которую ей отчаянно хотелось забыть. А о чем еще она могла думать, кроме своего будущего, которое сулило ей лишь…

Сопровождавший дилижанс стражник снова дунул в свой горн, и самый недовольный пассажир выругался. Ханна пожурила его за это и напомнила, что в дилижансе находятся леди. Дилижанс снизил скорость – они подъезжали к гостинице. Первое, что увидела Виола, когда дилижанс остановился на переполненном дворе, был экипаж, который обогнал их минут десять назад. Конюх с постоялого двора менял лошадей.

– Ханна! – Виола схватила горничную за руку, когда спустили лесенку и пассажиры заспешили выйти из кареты, чтобы постараться как можно лучше использовать короткое время остановки. – Пожалуйста, оставайся здесь. У тебя ведь нет ничего срочного, правда? Подождем до следующей остановки:

Ханна очень удивилась, но прежде, чем смогла возразить, кто-то встал в дверях дилижанса и протянул руку ее хозяйке.

– Позвольте помочь вам, сударыня, – послышался голос лорда Фердинанда Дадли.

У Ханны перехватило дыхание.

– Нет, – ответила Виола, – благодарю, но мы не собираемся выходить.

Но перед ними стоял не улыбающийся добродушный джентльмен, каким Виола привыкла его видеть, а властный, высокомерный, требовательный аристократ, каким он впервые появился в «Сосновом бору». Его глаза были чернее сажи.

– Ханна, – продолжил он, – пожалуйста, выходите.

Идите в кофейню и закажите себе еду. Можете не торопиться. У вас будет достаточно времени. Дилижанс продолжит путь без вас обеих.

– Ничего подобного! – Виола буквально кипела от негодования. – Оставайся на месте, Ханна.

– Если вы задумали сцепиться со мной во дворе гостиницы при свидетелях, наблюдающих за нами, то я сдаюсь, – мрачно заявил Фердинанд, – но вы не поедете дальше в этом дилижансе. Предлагаю пойти в гостиницу, где я заказал для нас номера; мы можем ссориться там сколько душе угодно. Ханна, пожалуйста.

Без лишних слов Ханна оперлась на его руку и выбралась из кареты. Она направилась к гостинице, даже не оглянувшись на Виолу.

– Пойдемте, – повторил он.

– Наш багаж… – начала она.

– Его уже выгрузили, – уверил он ее.

Тогда она не на шутку рассердилась.

– Вы не имеете права так действовать, – заявила Виола, отстранив его руку и спускаясь на мощеный двор без его помощи. Действительно, их вещи уже стояли на земле. – Это насилие. Это… – Она встретилась взглядом с усмехающимся заинтересованным кучером дилижанса и замолчала. Он был не единственным, кто отвлекся от своих занятий в предвкушении скандала.

– Сбежавшие жены требуют твердой мужской руки, – весело заметил лорд Фердинанд, очевидно, чтобы развлечь зрителей. Он крепко взял ее под локоть и повел к гостинице, а она негодующе слушала откровенный мужской смех за спиной.

– Как вы смеете! – воскликнула она.

– Мне чертовски повезло, что я догнал вас прежде, чем вы добрались до Лондона, – заметил он. – Что, черт побери, вы хотели доказать своим побегом?

Он провел ее по длинному коридору с низким потолком к маленькой комнате в конце его. В печи горел огонь, стол был застелен белой скатертью и накрыт на двоих.

– Я буду признательна вам, если вы будете следить за своей речью, – сказала Виола. – Мой маршрут и мой конечный пункт в Лондоне вас совершенно не касаются. Извините, я должна найти Ханну и вернуть наши вещи обратно в дилижанс, пока он не уехал без нас, Фердинанд даже не обратил внимания на ее слова. Закрыв дверь комнаты, он оперся на нее спиной, ноги в сапогах были скрещены в лодыжках, а руки сложены на груди.

Сейчас он уже выглядел менее мрачным.

– Это все из-за моей глупой шутки? – спросил он. – По поводу того, что вы выиграли пари?

– Это не было шуткой, – сказала Виола, останавливаясь возле стола. – Вы обещали дать мне сегодня дарственную на «Сосновый бор». И говорили, что сделаете это по доброте душевной или из-за угрызений совести.

– Именно так, – ответил он.

– Что ж, я была настолько хороша? – Она бросила на него презрительный взгляд.

– Я решил сделать это еще вчера, задолго до того, как узнал, хороши вы или нет.

Ее глаза вспыхнули.

– Обманщик!

Он так долго и пристально смотрел на нее, что ее гнев испарился и его место занял холод, пробежавший по спине.

– Если бы вы были мужчиной, – произнес он наконец, – я вызвал бы вас на дуэль.

– Если бы я была мужчиной, – резко ответила она, – я приняла бы ваш вызов.

Фердинанд полез в карман куртки, вытащил несколько свернутых листов бумаги и протянул их ей.

– Возьмите, мы пообедаем, затем я распоряжусь насчет комнаты для вас и вашей горничной на ночь и найму коляску, чтобы завтра вас обеих отвезли домой.

– Нет. – Виола продолжала стоять на месте. – Я не хочу его.

– Вы говорите о «Сосновом боре»?

– Я не хочу его.

Он несколько мгновений смотрел на нее, потом подошел к столу и бросил на него бумаги.

– Черт! – воскликнул он. – Это уж слишком. Чего, дьявол меня возьми, вы хотите?

– Не ругайтесь! – попросила Виола. Чего ей сейчас действительно хотелось, так это обежать вокруг стола, броситься в его объятия и выплакаться. Но, поскольку это было невозможно, ей оставалось только холодно смотреть на него. – Я хочу, чтобы вы уехали и оставили меня в покое.

Забирайте с собой эти бумаги. И, если еще не поздно, я хотела бы сесть в наш дилижанс.

– Виола, – произнес он таким нежным голосом, что почти победил ее, – «Сосновый бор» ваш. Он никогда не принадлежал мне. Осмелюсь предположить, что старый граф действительно намеревался оставить имение вам, но забыл изменить свое завещание.