- Сколько бойцов?
      - Утром было сорок. Вместе с артиллеристами.
      - Связь есть?
      - Прервалась. Час назад немцы атаковали высоту. Хотели обойти с тыла, вон той лощиной. Ну, мы их постегали огоньком.
      "Постегали" романовцы крепко. Близ лощины там и сям торчали в снегу бугорки в зеленоватых немецких шинелях.
      - Посылал связиста, - продолжал комбат, - не дошел. Как стемнеет, пошлю другого.
      Тем временем Константин Константинович пристально рассматривал в бинокль лощину, которая тянулась от западного берега реки к подножию высоты. А когда командарм обернулся ко мне, я понял: он хочет идти на высоту.
      - Пойдем туда со связистом, - сказал Константин Константинович тоном, не терпящим возражений.
      Условился я с Романовым о сигналах, чтобы, в случае опасности, прикрыл нас огнем. Спустились сумерки, и мы тронулись в путь - командарм, два автоматчика, связист и я. Хотелось взять охрану побольше, но генерал Рокоссовский не разрешил - слишком было бы приметно.
      Скатились мы с крутого бережка, перебежали речку по льду. Лощинкой, пригибаясь, двинулись к высоте. Уже близ ее подножия послышалось негромкое:
      - Левее, товарищ комдив, там тропинка.
      Над краем воронки вижу припорошенную снегом шапку-ушанку, густые брови и заиндевевшие гвардейские усы.
      - Тропинка прямо к блиндажу, - продолжает боец. - Там и товарищ лейтенант.
      Мы благополучно добрались до блиндажа. Это - погреб, срубленный из бревен, сохранившихся от разбитой артогнем избы. Бойцы устроили прочное перекрытие, прорыли ход на тыльную сторону высоты, к лощине.
      В блиндаже было темно, чадила самодельная коптилка из снарядной гильзы. Несколько бойцов спали на земляном полу, тесно прижавшись друг к другу. Четверо сидели на ящиках с боеприпасами, чистили оружие.
      Увидев нас, они вскочили, вперед выступил совсем еще юный лейтенант. Я его узнал, он на днях прибыл в дивизию. Лейтенант четко козырнул, но я остановил:
      - Не будите ребят. Доложите тихо.
      Командарма он в лицо не знал, генеральских знаков различия не видел Константин Константинович был в кожаном реглане. Поэтому доложил мне.
      Гарнизон высотки состоял из тридцати семи человек при 45-мм пушке, одном станковом и двух ручных пулеметах. Боевую службу несли как в карауле: одна смена дежурила в окопах, другая - бодрствовала в блиндажах (на высотке имелось еще два погреба), третья - отдыхала.
      - Холодище у вас! - заметил Константин Константинович.
      - Как в погребе, - пошутил лейтенант. - А в лес по дрова фрицы не пускают. Каждую щепку экономим. Костер разжигаем только ради пулемета, чтобы воду для него подогреть.
      - А пищу как разогреваете?
      - Никак. Носят в термосах из батальона.
      - Регулярно?
      - Только ночью, если она темная. А вчера, при луне, подносчик не добрался до нас: убило. Это вам повезло. Обычно фашист и по одному человеку батареей бьет.
      Воспользовавшись тем, что Константин Константинович заговорил с бойцами, лейтенант шепотом спросил меня:
      - Товарищ генерал, он из штаба армии?
      - Он ваш командарм. Генерал Рокоссовский.
      Лейтенант, казалось, опешил на миг. Потом вскочил:
      - Товарищ командующий...
      - Садитесь! - прервал его Рокоссовский. - И рассказывайте, как воюете.
      Это был простой рассказ о суровых буднях войны. Фашисты и впереди, и справа, и слева - в 300 - 400 метрах от высотки. Два-три раза в день приходится отбивать вражеские атаки. Остальное время противник ведет методичный артиллерийско-минометный огонь. Передвигаться можно только ползком. Дрова - проблема, вода - тоже проблема. За ней бойцы ползают по лощине к реке, долбят ломом лед, но минометы врага бьют на звук даже ночью.
      Когда лейтенант закончил рассказ, командарм сказал мне:
      - Всех отличившихся представить к награде. В наградных листах особо отметить защитников плацдарма за Рузой...
      Уже в Иваново, на КП дивизии, я все-таки высказал К. К. Рокоссовскому свои сомнения насчет вылазки на передний край. Ради чего так рисковать командарму?
      Константин Константинович положил на мое плечо правую руку, тепло улыбнулся и, перейдя на "ты", спросил:
      - Сам-то ходишь на передний край?
      - Разумеется.
      - Зачем?
      - Я - это другое дело: командир дивизии обязан...
      - И командарм обязан, - сказал он. - Я тоже обязан ясно представлять себе и людей, которые будут выполнять мой приказ, и обстановку, в которой они живут на войне. Если долго не бываешь в окопах переднего края, начинает казаться, будто что-то уходит от тебя. Теряешь ощущение конкретности, той связи, которая всегда должна быть между тобой и солдатом... - Командарм подошел к столу, налил в стакан горячего чая и, отхлебнув глоток, продолжал: - У нас и печурка, и чай, а они там воду греют только для пулемета, мерзлую кашу ножом рубят. И заметь: ни единой жалобы. Терпят.
      - А что делать, Константин Константинович? Плацдарм - с пятачок.
      - Что делать? Поставь себя на их место. Посидели бы мы с тобой на той высотке пару суток... Что ты подумал бы о своем начальстве?
      - Что пора бы начальству прислать смену. Я уже приказал Суханову.
      - Должен был приказать раньше. Да и сам он мог сообразить.
      Поясняя свою мысль, К. К. Рокоссовский заговорил о ратном труде пехотинца, о тяжелых боевых нагрузках, которые он несет даже в период относительного фронтового затишья.
      - Пехота, по существу, не знает передышки, она всегда на переднем крае, всегда под огнем противника, всегда в бою.
      * * *
      9-я гвардейская дивизия закрепилась на восточном берегу реки Руза. Другие соединения Западного фронта продолжали наступать, а в нашей полосе, да и у ближайших соседей установилась оперативная пауза. Она длилась более трех недель - до середины января 1942 года.
      В ночь на 18 января дивизия перешла в наступление. 258-й полк нанес сильный удар с плацдарма, остальные полки - через Рузу. Ночная атака оказалась для противника неожиданной. Его оборона была быстро прорвана, части 252-й немецкой пехотной дивизии перемешались, ее солдат охватила паника.
      Темп нашего наступления был высоким, бои скоротечны, их вели в основном передовые отряды. Пройдя за сутки около 20 километров, дивизия с ходу форсировала реку Искона на участке Карачарово, Милятино.
      Под деревней Карачарово противник, бросив в контратаку танки, попытался задержать 258-й полк. Однако передовой отряд полка - 3-й батальон старшего лейтенанта Ф. М. Сафончика и 1-я батарея 159-го артполка - разгромил противника, и полк, по-прежнему двигаясь в колонне, продолжал преследовать бегущих фашистов.
      Федор Михайлович Сафончик - один из ветеранов дивизии. С ней он прошел и путь отступления с Озерны до Нефедьево, и путь наступления от Нефедьево через Истру к Озерне и Рузе. Батальон принял в первых числах декабря, в трудные часы ожесточенных танковых атак противника, и с честью справился с новыми обязанностями. Теперь Сафончик возглавлял передовой отряд, руководство которым, как известно, требует большой командирской самостоятельности, быстрой реакции, тактической зрелости.
      1-я батарея 159-го полка подбила под Карачарово два танка. Она снова оправдывала репутацию геройского подразделения, которую заслужила еще в ноябрьских боях под совхозом "Бороденки" Среди бывалых фронтовиков, недавно пополнивших батарею, был и красноармеец Федор Андрианович Полетаев. Боец нашей дивизии, затем итальянского партизанского отряда, он посмертно был удостоен звания Героя Советского Союза и Золотой медали Италии.
      23 января дивизия форсировала третью за последние дни водную преграду реку Москва - на участке Бурмакино, Мышкино (ныне северная часть Можайского водохранилища). Здесь в полдень мы получили приказ сдать свою полосу наступления 354-й стрелковой дивизии и сосредоточиться в тыловом районе. Часть подразделений разместилась по Озерне, в тех же населенных пунктах, где два месяца назад начинался боевой путь нашей дивизии. Мы вошли в резерв командующего Западным фронтом и вскоре были переброшены на новое направление.
      На Вяземском направлении
      Ночь, бушует смежная пурга, ничего не видно и в десяти шагах. Мы с Бронниковым стоим на асфальте Можайского шоссе на перекрестке дорог. Посвечивая фонариком, комиссар смотрит на часы.
      - Двадцать два ноль-ноль, - говорит он.
      В круговерти пурги проступает колышущийся темный квадрат. Стрелковая колонна выходит на шоссе. Бойцы шагают молча, месят валенками снег, слышно тяжелое дыхание сотен людей. Впереди колонны - командир в туго перехваченной ремнем телогрейке. Это майор Романов. Теперь он командир 258-го полка заменил полковника Суханова, получившего новое назначение. Романов, как и всегда, точен. Его полк вышел к шоссе в соответствии с графиком марша - минута в минуту
      Командир доложил, что в полку все в порядке
      - Отставшие есть? - уточнил я.
      - Нет.
      - Обмороженные?
      - Нет.
      Полковая колонна пересекает шоссе, направляясь по дороге в Верею и Медынь.
      9-я гвардейская дивизия опять на марше. Отдых наш был коротким - лишь пять дней мы простояли в междуречье Озерны и Рузы, в районе, который нам памятен недавними ожесточенными боями. 27 января, в одиннадцать утра, дивизия получила боевой приказ командующего Западным фронтом и в ту же ночь начала форсированный марш с севера на юг, вдоль линии фронта, к городу Медынь. Сроки у нас жесткие - 150 километров дивизия должна пройти за четверо суток.
      Цели столь спешной переброски мы не знали, но, судя по всему, обстановка под Медынью была нелегкой. Мы даже не успели получить пополнение ни людьми, ни техникой, хотя в них дивизия остро нуждалась. Трехмесячные непрерывные бои сказывались на се боеспособности. В стрелковых полках осталось по 250 - 300 человек личного состава, значительная часть автотранспорта, особенно в артполках, требовала ремонта, гужевой транспорт был в некомплекте - не хватало несколько сотен лошадей.
      Трудности форсированного марша усугубляла погода. Морозы достигали 40 градусов, непрерывно валил снег, переметавший путь сугробами. Грунтовые дороги стали труднопроходимыми. Чтобы избежать пробок, штаб дивизии предусмотрел два параллельных маршрута: первый, правый, - через Можайск к Верее и далее на Медынь, второй, левый, - через город Руза, станцию Дорохове, деревню Симбухово к той же Медыни.
      Несмотря на жестокий мороз и снегопад, марш проходил в хорошем темпе. Три первых ночных перехода продолжались по 11-13 часов, стрелковые полки даже опередили установленный штабом график движения. Помогала отличная маршевая подготовка бойцов-дальневосточников. Хуже было в артполках - в 159-м легком и 210-м гаубичном. Орудия на конной тяге и многотонные гаубицы на тяге механической не выдерживали установленного темпа. Трактора и автомашины с их изношенными моторами часто останавливались из-за поломок. Артиллеристы то и дело на своих плечах проталкивали технику по сугробистым дорогам, сокращали свой отдых, чтобы нагнать пехоту. К утру 31 января, когда стрелковые полки уже вышли в район Медыни, артдивизионы все еще буксовали на дорогах, растянувшись до Вереи.
      В Медыни находился фронтовой узел связи. Я позвонил в штаб Западного фронта, доложил начальнику оперативного управления генералу Г. К. Маландину о прибытии стрелковых пблков. Он сообщил приказ командующего фронтом: 9-я гвардейская дивизия включена в состав 33-й армии, штаб армии - в районном центре Износки.
      Немедленно сосредоточивайте дивизию в район Износки, - добавил он. Возможно, придется вступить в бой с марша.
      Я попросил генерала Маландина доложить командующему, что под Медынью сосредочены только стрелковые полки дивизии, что артиллерия отстала. Генерал Маландин тут же выполнил мою просьбу, потом он опять взял трубку и сказал, что командующий подтвердил свой приказ.
      Этот приказ, как и форсированный марш из-под Рузы к Медыни, мне особенно стал ясен, когда я в штабе 33-й армии ознакомился с обстановкой в ее полосе. Ударная группа армии (три стрелковые дивизии) во главе с ее командующим генерал-лейтенантом М. Г. Ефремовым прорвалась в глубину обороны противника и уже выходила к Вязьме. Между группой и остальными войсками армии образовался большой разрыв. Это был длинный, до 70 км, и узкий, около 8 км, коридор, по обеим сторонам которого находились вражеские войска.
      В штабе армии, в Износках, я получил приказ ввести дивизию в прорыв, чтобы в составе ударной группы наступать на Вязьму. Опять предстоял форсированный марш, осложненный на этот раз тем, что совершать его придется по узкому коридору прорыва, в готовности немедленно принять бой. Легкий артдивизион и отдельный минометный дивизион - вот и все средства, которыми мы располагали для огневой поддержки стрелковых полков.
      Дивизия двинулась от Медыни к линии фронта и вошла в прорыв. По обеим его сторонам слышалась редкая ружейно-пулеметная стрельба, иногда подавали голос орудия. Они били из деревни Захарове, превращенной противником в сильный опорный пункт. Деревня стояла на высотах, над рокадной дорогой Гжатск - Юхнов, что позволяло фашистам контролировать огнем узкое основание прорыва. Для того чтобы обеспечить тыл дивизии, ее связь с основными силами 33-й армии, я оставил под деревней Захарово оперативную группу штаба во главе с подполковником Витевским, выделив в его распоряжение один стрелковый батальон. Я предупредил Витевского, что противник может в любой момент ударить в основание прорыва, поэтому задача оперативной группы - вести усиленную разведку, чутко реагировать на все изменения боевой обстановки. Скажу заранее, что эта предосторожность вскоре же помогла нам с честью выйти из очень трудного положения.
      Дивизия лесными дорогами шла к Вязьме. Мы с Бронниковым решили проехать вперед и установить прямой контакт с группой генерала Ефремова. Ехали на лошадях, в санной упряжке. Дорога была занесена снегом, к тому же завалена брошенной вражеской техникой. Генерала Ефремова нашли в деревушке, расположенной километрах в 5-7 южнее Вязьмы. Он без предисловий, по карте, ввел меня в боевую обстановку. Завтра на рассвете три дивизии ударной группы атакуют противника в Вязьме.
      - Ваша - тоже, - добавил он и указал на карте отведенную нам полосу.
      Я доложил, что к утру дивизия не успеет занять исходное положение - она еще слишком далеко от Вязьмы. Единственное, чем можем мы помочь ударной группе, это сформировать батальон из наиболее подготовленных лыжников. Лыжники, пожалуй, успеют прибыть под Вязьму к началу атаки.
      - Хорошо! - согласился командарм и отпустил нас.
      Мы погнали коней обратным путем. Торопились вернуться в дивизию еще и потому, что здесь, под Вязьмой, в глубине пробитого ударной группой коридора, обстановка быстро менялась. Слышался дальний рокот танковых двигателей, била фашистская артиллерия, снаряды, задевая верхушки деревьев, рвались у нас над головой. На подступах к селу Замытское стало спокойнее, стучали только пулеметы. Километрах в двух-трех от села мы встретили свой авангард - 131-й полк.
      - Усильте походное охранение, - приказал я Докучаеву, и мы поехали дальше.
      Встретив колонну главных сил, сразу же, на марше, приступили к формированию лыжного батальона. Мы с Бронниковым обсуждали кандидатуру его командира, подбирали командиров рот и взводов, когда где-то впереди застучали выстрелы немецких танковых пушек, ударили и пушки 131-го полка, Значит, танки вышли к дороге. Если это разведка, Докучаев и сам с ней управится. А если крупные силы? Приказываю: артиллерия - вперед! Стрелковым батальонам занять боевой порядок.
      Из тыла прискакала к нам группа кавалеристов. Среди них капитан Бурнашев и какой-то незнакомый командир. Бурнашев передал мне донесение Витевского, а его спутник представился:
      - Офицер связи штаба сорок третьей армии капитан Карев!
      Он вручил мне пакет, в котором нахожу приказ. На основании боевого распоряжения штаба фронта 9-я гвардейская дивизия передается из 33-й армии в соседнюю, 43-ю. Приказ ее командующего генерал-лейтенанта К. Д. Голубева ставит перед нами новую боевую задачу. Дивизия должна немедленно повернуть обратно, выйти из прорыва к деревне Захарове и "уничтожить противника, прорвавшегося на правом фланге 43-й армии"{27}, то есть на ее стыке с 33-й армией.
      Стало ясно, что фашистские войска перешли к решительным действиям с целью "подрубить" основание прорыва ударной группы 33-й армии и окружить ее. Донесение Витевского и короткий рассказ Бурнашева дополнили данные об обстановке. Наш стрелковый батальон, оставленный с оперативной группой под деревней Захарове, ведет тяжелый бой с танками и пехотой противника. Горловина прорыва сузилась до 3 - 4 километров. "Очень трудно, но держимся", заканчивал свое донесение Витевский.
      Положение сложное. Впереди, у села Замытское, противник атакует 131-й полк, и Докучаев только что сообщил, что часть его подразделений окружена. Сзади, у деревни Захарове, примерно такая же обстановка. Медлить нельзя ни минуты. Всякое промедление, всякая нерешительность чреваты тем, что наша дивизия будет окружена здесь, в лесном районе, вдали и от ударной группы 33-й армии, и от 43-й армии.
      Что делать? С одной стороны, я имею приказ генерала Ефремова вести дивизию к Вязьме, с другой - приказ генерала Голубева немедленно повернуть обратно, в район Захарове. Подобная ситуация на войне не редкость, и наши воинские уставы это учитывают. Устав требует выполнять тот приказ, который получен последним. Тем более если он санкционирован высшей инстанцией - в данном случае штабом Западного фронта.
      День 2 февраля клонился к вечеру, начиналась пурга. Я послал связного офицера к Докучаеву с приказом выйти из боя и отходить вслед за главными силами дивизии. Связной должен был объяснить ему сложившуюся обстановку.
      Форсированным маршем мы шли всю ночь. И чем ближе подходили к горловине коридора, тем сильнее гремела канонада. Я опасался, что группа Витевского (стрелковый батальон) не устоит под натиском вражеских танков и нам придется с боем пробиваться к главным силам 43-й армии.
      Группа Витевского устояла. Атакованные фашистами с обеих сторон коридора и от деревни Захарове, и от деревни Москвино, - бойцы, командиры и политработники стояли насмерть, сражались по-гвардейски и продержались до подхода главных сил дивизии. Наш 40-й полк с марша вступил в бой и отбросил противника. Дивизия сосредоточилась в указанном ей районе и приступила к выполнению боевой задачи.
      Последним вышел из прорыва 3-й батальон 131-го полка. Два других батальона оставались в окружении. Ночью из этих батальонов пробились к нам несколько бойцов и сержантов. Они рассказали подробности боя под Замытским. Он начался внезапно. Авангардный батальон старшего лейтенанта Юсупова только что миновал деревню Белый Камень, когда из-за поворота дороги показалась пехотная колонна. Это были гитлеровцы. Юсупов развернул своих бойцов в цепь - они первыми открыли огонь. У фашистов возникло замешательство, падали убитые и раненые. Однако из-за поворота выдвигались уже цепями новые подразделения гитлеровцев, они охватывали батальон и справа, и слева, а главное, в тылу батальона слышались дробь немецких автоматов и гулкие выстрелы танковых пушек.
      Танки вклинились в походные порядки 131-го полка так, что все три его батальона дрались изолированно. Это был неравный и очень тяжелый бой. Обороняя деревню Белый Камень, геройски пали ветераны дивизии капитан А. С. Рыбко, старший лейтенант Ш. X. Юсупов и многие другие товарищи. Те из участников боя, которым удалось прорваться к 3-му батальону или - несколько позже - к главным силам дивизии, говорили, что и 1-й и 2-й батальоны почти полностью погибли. Однако, как часто бывает с людьми, отбившимися в ходе тяжелого боя от своих подразделений, они невольно выдавали личные свои впечатления за действительность. На самом же деле два батальона 131-го полка и две роты саперного батальона не были разбиты противником. Они, хотя и понесли значительные потери, отразили все атаки фашистов и организованно отошли в лес. Более того, эти подразделения, возглавляемые заместителем командира полка капитаном Сучиловым, более трех недель сражались в окружении. Как это было и как они прорвались к нам, я расскажу позже.
      Итак, боевые действия нашей дивизии, как и всего правого крыла 43-й армии, теперь были тесно связаны с ситуацией, которая сложилась в группе Ефремова под Вязьмой{28}.
      В первой половине февраля ключевым пунктом боевых действий стал опорный пункт фашистов в деревне Захарове. Они сосредоточили здесь крупные силы: полк 2-й бригады СС, 95-й полк 17-й пехотной дивизии, 17-й артиллерийский полк, тяжелый гаубичный и противотанковый дивизионы. Сотни артиллерийских и минометных стволов плотным огнем встречали нашу атакующую пехоту, над полем боя каждый день висели десятки вражеских бомбардировщиков.
      С 5 по 10 февраля наши батальоны, взаимодействуя то с группой генерала Ревякина, то с другими частями, раз десять врывались в Захарове, захватывали отдельные дома и сараи на окраинах деревни, но удержаться в ней не могли. Противник, как и мы, нес большие потери. Об этом говорит и такой, например, факт. Уже в конце войны мне довелось допрашивать пленного немецкого генерала. Он почти всю войну провел на Восточном фронте, но первый населенный пункт, который он вспомнил, была деревня Захарове, где его полк потерял три четверти личного состава.
      10 февраля, перед рассветом, на командный пункт дивизии позвонил генерал Голубев. Он в самой категоричной форме потребовал взять Захарово. Я доложил о численности личного состава полков, о том, что артиллерийские боеприпасы опять не подвезены.
      - Всем вперед! - приказал он. - Командирам и политработникам выйти в стрелковую цепь и возглавить атаку!
      Мы выполнили приказ командарма. Комиссар Бронников был в 40-м полку, я - в 258-м, работники штаба и политотдела также встали в наступающие цепи. На командном пункте оставался лишь подполковник Витевский, недавно назначенный начальником штаба дивизии, да дежурные связисты.
      После короткой артподготовки мы поднялись в атаку, пошли к деревне короткими перебежками. И сразу же обрушился на нас сильный огонь вражеской артиллерии. Согни снарядов рвались в белом поле, покрывая его воронками, минные осколки расчерчивали снег дымными кругами. Реденькая цепочка стрелков 3-го батальона, с которым я шел, залегла под огнем.
      - Вперед! За мной!
      Это встал над цепью и позвал бойцов за собой комбат капитан Сафончик. Он тут же упал, тяжело раненный осколком. И опять раздался звонкий клич.
      На этот раз поднял бойцов начальник штаба батальона старший лейтенант Крышко, совсем еще юный, недавний командир взвода. Одна перебежка, другая... Все ближе черные развалины окраинных домов, все жестче и плотнее огонь противника, все меньше людей подымается со снега для очередной перебежки.
      На какое-то мгновение мы залегли в снегу, оглушенные грохотом разрывов. Уши плотно заложило... Кажется, наступил мой черед. Я встал, скомандовал, побежал к ближнему сараю. Меня догоняли Крышко и двое бойцов. Они на ходу швыряли гранаты в амбразуру фашистского дзота. Мы ворвались в дзот. В нем было дымно, лежали трупы фашистов, торчал задранный ствол тяжелого пулемета... Я оглядел поле через амбразуру. Разрывы снарядов вздымали снег и землю черно-белой стеной.
      В тот день атака опять не удалась. Последующие два дня, 11 и 12 февраля, мы продолжали атаковать опорный пункт в Захарове, но сколько-нибудь значительного успеха не добились. Основная причина этих неудач была в том, что наша артиллерия, испытывая острую нехватку снарядов, не могла подавить огневую систему фашистов и тем самым подготовить атаку пехоты.
      В начале второй декады мы получили наконец-то необходимый минимум артиллерийских боеприпасов, прибыло и первое пополнение - 250 бойцов и сержантов, преимущественно фронтовики. Все это сразу же сказалось на обстановке под деревней Захарове. Теперь мы могли организовать очередную атаку по-настоящему, могли провести контрбатарейную борьбу, подавить огневые средства противника, расчистить путь своей пехоте.
      Вечером 12 февраля руководящий состав дивизии вместе с командирами и комиссарами частей был собран на совещание. С нами уже не было многих боевых товарищей. Убыл на учебу начальник политотдела Михаил Михайлович Вавилов, на его должность был назначен старший батальонный комиссар Данила Андреевич Наталия - кадровый политработник, в прошлом красный партизан. Убыли, получив повышение по службе, полковники И. Ф. Федюнькин и М. А. Суханов. Два дня назад при налете вражеских бомбардировщиков погиб замечательный человек и артиллерист Н. Д. Догорелов. Артиллерию дивизии теперь возглавил С. И. Полецкий. Произошли и другие перемещения. А. П. Коновалов был назначен моим заместителем, а 40-й полк принял Д. С. Кондратенко; И. Н. Романов, как уже сообщалось, стал командиром 258-го полка.
      Мы обсудили составленный штабом план предстоящего наступления, кое-что добавили к нему, кое-что уточнили. В основу плана легли три главных требования: атаковать противника неожиданно для него; надежно подавить огневые средства опорного пункта; провести широкий маневр наличными силами.
      За минувшую неделю фашисты привыкли к тому, что наши атаки на деревню Захарове начинаются либо утром, либо вечером, с наступлением темноты. Было решено атаковать противника во второй половине короткого зимнего дня, за два часа до захода солнца. Элемент неожиданности будет.
      Наша артиллерия, располагая хоть и ограниченным, но все же куда большим, чем прежде, запасом снарядов, сможет произвести несколько мощных артналетов. План артподготовки предусматривал двукратный перенос огня с переднего края противника в глубину его обороны и обратно. Это - прием испытанный. Он всегда запутывает обороняющихся, не позволяя им определить начало пехотной атаки.
      Атаку опорного пункта с фронта дополнит, во-первых, глубокий обход его с юга 258-м полком, а во-вторых, тесное взаимодействие с соседями - частями 1-й гвардейской мотострелковой и 17-й стрелковой дивизий.
      Наш план учитывал еще одно обстоятельство. Недельные бои подорвали боеспособность фашистского гарнизона. Пленные утверждали, что "солдаты гибнут на передовой, как мухи", что велики потери и в офицерском составе. В батальонах осталось по два-три офицера, убит и командир одного из полков, оборонявших Захарове.
      К утру 13 февраля части дивизий - после перегруппировки - заняли исходные позиции. Первая половина дня прошла в редкой перестрелке. В 14.00 начальник артиллерии капитан Полецкий передал по связи кодовый сигнал, и огонь открыли оба наших артиллерийских полка и минометный дивизион. Вражеский передний край заволокло дымом. Затем снаряды стали рваться в глубине опорного пункта, подавляя немецкие батареи и сосредоточенные резервы. Когда, по нашим расчетам, гитлеровцы кинулись из укрытий в окопы, чтобы встретить пехотную атаку, Полецкий вновь перенес огонь на первую траншею. Так повторялось дважды. Солдаты противника заметались.
      Первым поднялся в атаку 3-й батальон 258-го полка, возглавляемый старшим лейтенантом Т. К. Крышко. Рота старшего лейтенанта В. П. Крайко вошла в длинный и глубокий овраг, двинулась по льду речки Дежна к деревне Захарове. Это был единственный скрытый подступ к опорному пункту. Вражеская огневая система, как видно, была сильно нарушена артподготовкой. Огонь смогла открыть едва ли четвертая часть всех выявленных нами ранее батарей и пулеметных точек. Рота Крайко ворвалась на восточную окраину деревни и завязала ближний бой, штыком и гранатой выбивая фашистов из домов и сараев. Бойцы пулеметного взвода лейтенанта С. С. Третьякова установили "максимы" на чердаках захваченных домов и вели по противнику меткий огонь. Старший сержант П. Ф. Чибисов, сержант С. Г. Зуев, красноармейцы В. В. Гусев и И. О. Жилимов уничтожили два минометных и три пулеметных расчета.
      Докладывая обо всем этом, майор Романов добавил, что два других батальона также ведут бой на окраине деревни.
      Хорошие вести поступали и с правого фланга. 40-й полк подполковника Д. С. Кондратенко и 33-й лыжный батальон капитана П. В. Бойко ворвались в опорный пункт с севера.
      Около четырех часов пополудни произошло событие, оказавшее большое влияние на исход боя. Две роты 258-го полка майора Романова на лыжах по глубокому снегу обошли Захарово и оседлали единственную дорогу, связывавшую фашистский опорный пункт с его тылом. Курсировавшие по дороге бронетранспортеры были подбиты из противотанковых ружей расчетами красноармейцев Г. И. Белова и А. В. Ахмеджанова. Вскоре оттуда поступило донесение, что с запада к деревне движется вражеская колонна - шесть танков и пехота на грузовиках. Мы выдвинули к дороге противотанковую артиллерию. Ее меткий огонь в совокупности с огневым налетом тяжелого гаубичного дивизиона уничтожил резервы противника. Артиллеристы сожгли четыре танка и с десяток грузовиков.
      К вечеру деревня была полностью освобождена. Прорваться на запад удалось лишь отдельным мелким подразделениям фашистов. По существу, вся вражеская группировка, насчитывавшая в своем составе два пехотных полка и пять артиллерийских дивизионов, была разгромлена. Это был боевой успех, достигнутый нами во взаимодействии с другими частями. О том, как воспринял его личный состав дивизии, говорит и запись в журнале боевых действий. Фраза выделена из общего текста большими четкими буквами: "В 17.00 ЗАХАРОВО - СОВЕТСКОЕ!"{29}.
      Последующие десять дней противник предпринимал ожесточенные контратаки на Захарово. Пехота 17-й немецкой дивизии, поддержанная авиацией и танками, пыталась вновь овладеть этим опорным пунктом. Наша 9-я гвардейская, имея правым соседом 93-ю стрелковую дивизию, левым - 1-ю гвардейскую мотострелковую, отбивала контратаки гитлеровцев и очень медленно продвигалась вперед, к реке Воря. В иной день боевой успех определялся лишь сотней-другой метров отбитой у врага родной земли.
      В канун 24-й годовщины Красной Армии мы получили радостное известие. Частям дивизии были присвоены новые, гвардейские номера. 40, 258 и 131-й стрелковые полки стали соответственно именоваться 18, 22 и 31-м гвардейскими стрелковыми полками; 159-й легкий артполк - 28-м гвардейским артполком, 139-й истребительно-противотанковый дивизион - 2-м гвардейским иптд, 189-й саперный батальон - 3-м гвардейским. В связи с переходом на новые штаты из состава дивизии был выведен 210-й гаубичный артполк, вместо разведбатальона и батальона связи мы имели теперь лишь роты, вместо зенитно-артиллерийского дивизиона - одну батарею{30}. Короче говоря, штатный состав дивизии резко сократился.