Всегда в бою

Белобородов Афанасий Павлантьевич
Всегда в бою

      Белобородов Афанасий Павлантьевич
      Всегда в бою
      {1}Так помечены ссылки на примечания. Примечания в конце текста
      Аннотация издательства: В годы Великой Отечественной войны Советского Союза 1941 - 1945 гг. дважды Герой Советского Союза генерал армии Белобородов командовал 78-й (9-й гвардейской) стрелковой дивизией, 5-м и 2-м гвардейскими корпусами, а с мая 1944 г. - 43-й армией. Он участвовал в битве под Москвой, в сражениях на Юго-Западном фронте, под Великими Луками, Невелем и Витебском, в Прибалтике и Восточной Пруссии.
      Биографическая справка: Белобородов Афанасий Павлантьевич, родился 31.01.1903 в деревне Акинино, ныне Иркутского района Иркутской области в семье крестьянина. Русский. Член КПСС с 1926. Окончил 3 класса сельской школы. В Советской Армии в 1919-1920 и с 1923. Окончил Нижегородскую пехотную школу в 1926, Военно-политические курсы в 1929, Военную академию имени М. И. Фрунзе в 1936. Участвовал в боях на КВЖД в 1929. На фронтах Великой Отечественной войны с октября 1941. Командовал стрелковой дивизией, корпусами, с 1944 - 43-й армией. За умелое руководство войсками при прорыве обороны противника в районе Витебск, Полоцк и форсировании реки Западная Двина 22.7.1944 генерал-лейтенанту Белобородову присвоено звание Героя Советского Союза. Войска армии под его руководством отличились при ликвидации группировки противника северо-западнее Кенигсберга (Калининград) и в боях при овладении городом. 19.4.45 генерал-лейтенант Белобородов награжден второй медалью "Золотая Звезда". После войны - начальник курсов "Выстрел". В 1955-57 командовал войсками Воронежского ВО, в 1957-63 начальник главного управления кадров МО СССР. Генерал армии (1963). В 1963-68 командовал войсками МВО, с 1968 в Группе генеральных инспекторов МО СССР. Член ЦК КПСС 1966-71. Депутат Верховного Совета СССР 3-го, 7-го созывов. Награжден 4 орденами Ленина, орденом Октябрьской Революции, 5 орденами Красного Знамени, орденами Суворова 1 и 2 степени, Кутузова 2 степени, Отечественной войны 1 степени, медалями, иностранными орденами. Бронзовый бюст Героя установлен в Иркутске. (Герои Советского Союза. Краткий биографический словарь. Москва. Воениздат. 1987. Том 1. Стр. 140.) /// Андриянов П.М.
      Содержание
      Боевое крещение
      "Твой резерв - это твой маневр"
      Трудные рубежи обороны
      До Кремля - сорок километров
      "Встретимся в Истре!"
      На Вяземском направлении
      Трудное лето сорок второго
      Прорыв под Великими Луками
      Отражая контрудар
      Красный флаг над Духовщиной
      Цель - Витебск!
      Витебский котел
      Оправданный риск
      К Балтийскому морю
      От Тильзита до горы Бисмарка
      Победный залп над Балтикой
      Примечания
      Боевое крещение
      Двенадцатый день пути. Привычный перестук колес, дождь за окном. Осень. Мелькают дачные полустанки: Лось, Лосиноостровская... Скоро - Северянин, а за ним и Москва. Давно уже не бывал я в столице, пожалуй, лет пять.
      Вдали глухо громыхнуло, потом еще и еще. Комиссар Бронников рывком опустил раму вагонного окна. С холодным ветром, с брызгами дождя ворвался в купе грохот зенитных батарей.
      Пелена мглистых облаков лежала над городом. Стыли туши аэростатов воздушного заграждения, где-то за Сокольническим парком клубился дым большого пожара. А с поднебесья, из-за облаков, наплывал чуждый нашему слуху гул авиационных моторов - низкий, с перепадами, с подвыванием. "Юнкерсы"!
      Мы молча стояли у окна. Говорить не хотелось. Да и зачем? Фашист пытается бомбить Москву. Его самолеты нагло рвутся к столице - при свете дня. Где-то рядом, в пригороде, гибнут старики, женщины, дети. Какими словами выразишь боль и ненависть? Скорей бы на фронт...
      Штабной эшелон проскочил Москву с ходу, окраинами, и через Покровское-Стрешнево вышел на Ржевскую (Рижскую) железную дорогу. Опять плыли за окном поля, леса, деревни, полустанки. А параллельно мчавшемуся поезду, то приближаясь к нему, то удаляясь, струилась серая лента шоссе.
      - Волоколамское! - сказал Бронников. - Выходим на главное направление.
      Двенадцать долгих дней и ночей ждали мы этого часа. Знали, что едем защищать Москву, но конечный пункт маршрута нам не сообщили. Ни тогда, когда 78-я стрелковая дивизия грузилась в эшелоны, ни потом, в пути. Да и вряд ли могли сообщить. Обстановка на фронте изменялась иногда в считанные дни - какой же смысл заранее нацеливать на прифронтовой пункт выгрузки дивизию, которая перебрасывается за десять тысяч километров?
      Переброску контролировала Ставка Верховного Главнокомандования. Это мы чувствовали на всем пути. Железнодорожники открыли нам зеленую улицу. На узловых станциях эшелоны стояли не более пяти - семи минут. Отцепят один паровоз,. прицепят другой, заправленный водой и углем, - и снова вперед!
      Точный график, жесткий контроль. В результате все тридцать шесть эшелонов дивизии пересекли страну с востока на запад со скоростью курьерских поездов. Последний эшелон вышел из-под Владивостока 17 октября, а 28 октября наши части уже выгружались в Подмосковье, в городе Истре и на ближайших к нему станциях.
      Те полторы недели, которые дивизия провела в дороге, были плотно насыщены боевой и политической подготовкой. Командиры и политработники занимались с бойцами прямо в вагонах по особому учебному плану. В вагонах же активно проводилась партполитработа: собрания, беседы, обсуждение газетных материалов... Однако уже в пути пришлось внести в эту работу значительные коррективы. Того потребовала сама жизнь. До сих пор о трудном положении на фронте, в частности под Москвой, мы знали главным образом из газет. Но, проезжая через Сибирь и Урал, находясь еще далеко от передовой, бойцы тем не менее зримо ощущали приметы тяжелой войны. Навстречу нам, с запада на восток, один за другим шли эшелоны с ранеными, с эвакуированным заводским оборудованием, многочисленные поезда с беженцами.
      Вагоны, наполненные женщинами, детьми, стариками, всякий раз бросались в глаза, как только наши эшелоны втягивались на ту или иную крупную станцию. Картина, прямо скажем, безотрадная. Сорванные войной с родных мест, вынужденные иногда в считанные часы покинуть свой дом, эти люди переживали глубокую душевную травму. Вольно или невольно они делились своими страхами чуть ли не с каждым встречным, нередко распространяя преувеличенные слухи. Оградить от контактов с ними наш личный состав мы не имели возможности, надо было предпринять какие-то иные меры. Нет, мы не опасались, что такого рода контакты скажутся на боеспособности дивизии, когда она вступит в бой. Народ у нас был крепкий, партийно-комсомольская прослойка - высокая, бойцы и командиры рвались на фронт, а эти дорожные картины лишь усиливали в них желание поскорее сойтись с фашистскими оккупантами грудь на грудь. Вместе с тем нам приходилось учитывать, что в нашем воинском коллективе, как и в любом другом, имелись люди достаточно впечатлительные, на них такие встречи и разговоры ложатся тяжелым грузом, что могло отрицательно сказаться потом, в боевой обстановке. Какие же предпринять меры? Тут первое слово за политработниками.
      О том, как геройски сражались воины нашей дивизии, как стояли они насмерть, оказываясь порой в полном одиночестве в окружении многочисленных врагов, я еще расскажу. А теперь отмечу только, что проявленные ими высочайший советский патриотизм и верность воинскому долгу были подготовлены и предопределены той постоянной, хорошо налаженной работой с людьми, которую вели партийные и комсомольские организации, наш партийно-политический аппарат во главе с комиссаром дивизии полковым комиссаром М. В. Бронниковым и начальником политотдела батальонным комиссаром М. М. Вавиловым.
      Политотдел всегда чутко, оперативно и действенно реагировал на любые обстоятельства, которые могли хотя бы косвенно повлиять на настроение людей. Так было и на этот раз, в пути на фронт. Собравшись в моем купе, руководящие политработники внесли ряд предложений. Михаил Васильевич Бронников, который шестнадцатилетним добровольцем участвовал в гражданской войне, вспомнил тяжелые отступления той поры, привел яркие примеры, показывающие, как партийное слово, сказанное вовремя, делало даже неуверенного в себе человека сильным, западало в душу, заставляло забыть о себе и личных своих переживаниях ради общего дела. Было решено немедленно провести в каждом подразделении, в каждом вагоне политбеседы с участием самых опытных политработников и командиров, старых коммунистов, людей с большим боевым и жизненным опытом. Тут же были определены темы выступлений: о справедливом характере войны нашего народа, о мужестве и героизме его воинов, о единстве фронта и тыла, о ленинской партии - вдохновителе и организаторе всех советских людей. Такие беседы, как мы скоро убедились, много значили.
      Интересное предложение внес Михаил Михайлович Вавилов. Он сказал: "Хорошо бы еще до выхода на передовую устроить встречу бойцов дивизии с рабочими какого-нибудь завода или фабрики. Давайте искать такую возможность". Уже под Москвой возможность у настоявшись. Эшелоны были задержаны на несколько часов в Мытищах. Бронников и Вавилов тотчас же отправились в горком партии, предложили организовать совместный митинг. Товарищи из горкома с пониманием отнеслись к их просьбе, и час спустя делегации рабочих и работниц мытищинских предприятий прибыли к нам. Прямо возле эшелонов состоялся митинг. Это было волнующее зрелище. Люди выступали без подготовки, но их речи были рождены высоким патриотическим порывом и потому звучали в сердцах слушателей как боевой набат. А когда прозвучала команда "По вагонам!" и первый эшелон тронулся к Москве, вслед ему взлетели суровые и четкие слова великой песни: "Вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов". Это запели рабочие и работницы, шеренгой стоявшие вдоль железнодорожного полотна. И бойцы эшелона дружно подхватили песню.
      Остается добавить, что дружба частей и подразделений дивизии с трудящимися города Мытищи, зародившаяся в тот памятный день, продолжалась всю войну. Все четыре ее года делегации мытищинцев регулярно приезжали на фронт с подарками для бойцов и отчетами о своей работе.
      Еще в дороге, читая сообщения Совинформбюро, я обратил внимание на неоднократно упоминавшиеся в них "части командира Рокоссовского", которые сражались под Москвой. Рокоссовский? Да это же он, Константин Константинович! И память вернула меня в 1929 год, в песчаные степи Даурии, на советско-китайскую границу, в ту боевую страду, которая известна в истории как "конфликт на КВЖД", спровоцированный китайскими милитаристами.
      Мне, тогда политруку стрелковой роты, довелось видеть в бою комбрига Рокоссовского. Его 5-я Кубанская кавалерийская бригада стремительным броском вышла в тыл крупной группировки китайских войск. Конники Рокоссовского атаковали станцию Чжалайнор с юга, пехота, в том числе наш 107-й Владимирский полк, - с севера. Противник был окружен я разгромлен наголову.
      За отличия в этих боях Константин Константинович Рокоссовский, которого все мы знали как героя гражданской войны и дважды краснознаменца, был награжден третьим орденом Красного Знамени.
      Судя по военным сводкам, теперь К. К. Рокоссовский возглавляет корпус или даже армию. Как раз в том районе, куда движутся эшелоны 78-й стрелковой дивизии. Возможно, нам придется взаимодействовать с его частями. Хорошо бы!
      Штабной эшелон, постукивая на стрелках, втягивается на станцию Истра. На втором пути стоит товарный состав. Двери теплушек распахнуты. Бойцы и командиры выгружают ящики со снарядами, скатывают по сходням короткостволые полковые пушки и полевые кухни. Знакомые лица. Это подразделения 258-го стрелкового полка - головной эшелон дивизии.
      С комиссаром М. В. Бронниковым и начальником штаба полковником И. Ф. Федюнькиным выходим на перрон. Нас встречает командир полка подполковник М. А. Суханов. Рядом с ним - незнакомый полковник.
      Суханов докладывает:
      - Третий батальон заканчивает выгрузку. Первый и второй батальоны следуют в район дислокации, указанный представителем Генерального штаба.
      Представитель штаба вручает мне запечатанный конверт. Вскрываю, читаю приказ: 78-я стрелковая дивизия включена в состав войск Западного фронта; дивизии сосредоточиться в лесах западнее и юго-западнее Истры, в резерве фронта; командиру дивизии связаться со штабом 16-й армии.
      - Командующий армией - генерал-лейтенант Рокоссовский, - пояснил делегат связи.
      Вечерело. Над станцией, прикрывая выгрузку, барражировала тройка краснозвездных истребителей. В разрыве туч выглянула тускло-красная полоса. Последний луч заката упал на бледное золото пристанционных лип. Туда, на закат, уходили по Волоколамскому шоссе конные упряжки полковой артиллерии.
      Оперативная группа управления дивизии расположилась в здании вокзала. Она прибыла в Истру еще вчера. Заходим, к связистам, разместившимся тут же, рядом с операторами. И телеграф и телефон работают с полной нагрузкой. Начальник оперативного отделения штаба подполковник А. И. Витевский принимает очередной кодированный доклад: "На станции Новоиерусалимская (это западнее Истры) выгружается эшелон 40-го стрелкового полка". Тут же звонят из Снигирей, потом из Манихино: подошли эшелоны с 210-м гаубичным артиллерийским полком и 70-м автотранспортным батальоном. У другого телефона - начальник дивизионной артиллерии майор Н. Д. Погорелов, у третьего - начальник связи майор В. М. Герасимов. Он кому-то сердито выговаривает:
      - Я-то знаю, а ты там, на месте, не знаешь. Да, да, именно так. Включись в местную линию. Чтоб через два часа связь действовала!
      А эшелоны продолжают прибывать и в Истру, и на соседние станции. Надо срочно размещать людей и технику в окрестных лесах, готовить разного рода укрытия, налаживать четкую связь, организовывать противовоздушную оборону, устанавливать контакт с органами снабжения... Дел много, и все мы, что называется, прямо с колес включаемся в эту объемную работу.
      В Истре расположен вспомогательный узел связи Западного фронта. Оттуда я позвонил в штаб 16-й армии, в село Ново-Петровское, что на Волоколамском шоссе, километрах в тридцати западнее Истры. Представился начальнику штаба армии генерал-майору М. С. Малинину.
      - Сколько эшелонов выгрузилось? - спросил он.
      - Девять.
      - Сколько в пути?
      - Двадцать семь. Разрешите вместе с комиссаром явиться для личного доклада?
      Помолчав, он ответил:
      - Пока в этом нет нужды, дивизия нам не подчинена. Но связь со штабом фронта вам приказано держать через нас. Докладывайте о сосредоточении дивизии дважды в день - утром и вечером. Подготовьте ведомость боевого и личного состава...
      Два дня спустя мы уже могли доложить, что последний эшелон разгрузился в Истре, дивизия полностью сосредоточилась в указанном районе дислокации.
      Утром 1 ноября - опять-таки через штаб 16-й армии - получаем боевой приказ командующего Западным фронтом генерала армии Г. К. Жукова: выделить в распоряжение 16-й армии один стрелковый полк, усиленный артиллерией; полку сменить находящуюся на передовой 27-ю танковую бригаду; главные силы дивизии остаются а резерве фронта и занимают оборону на тыловом рубеже западнее Истры, перекрывая железную дорогу и Волоколамское шоссе от станции Холщевики до деревни Кострово{1}.
      Втроем - комиссар Бронников, начальник штаба полковник Федюнькин и я рассматриваем оперативную карту, измеряем расстояние от тылового рубежа до передовой, до реки Озерна.
      - Километров двадцать, - говорит Бронников. - Если считать строго по прямой.
      - Далеко. Хоть надвое разорвись, а - далеко! - вздыхает Федюнькин.
      Действительно, при таком отрыве полка от главных сил управлять частями дивизии из одного пункта очень трудно. Дело не столько в дальнем расстоянии, сколько в особенностях местности, которая отделит передовой полк от главных сил дивизии, от тылового рубежа. Участок обороны, предназначенный полку, находится в стороне от Волоколамского шоссе, в лесистом районе. Здесь много озер, рек, ручьев. Проселочные дороги развезла осенняя распутица. Местная связь - только телефон, редкие ниточки проводов, да и те далеко не ко всем нужным нам пунктам.
      И еще я подумал: маловато у нас сил, если даже командующий фронтом не имеет возможности передать армии вновь прибывшую дивизию целиком; если он вынужден часть ее оставлять в своем резерве.
      Сейчас, по прошествии лет, когда я хорошо знаю всю обстановку оборонительного сражения под Москвой, эта мысль ("маловато сил") кажется мне достаточно наивной. Не маловато, а мало, крайне мало резервов было у командующего фронтом, и его штаб жестко учитывал не только каждую дивизию, но каждый полк, а иной раз и батальон.
      На эту тему уже после войны мне довелось беседовать с Маршалом Советского Союза Г. К. Жуковым. Он сказал:
      - Помнишь, что было у тебя на Озерне, за левым флангом?
      - Такое не забудешь.
      - Вот именно! Пустота была. Десять километров оперативной пустоты. У тебя - слева, у Чернышева - справа, у Панфилова{2} с обоих флангов. А прикрыть нечем. Двинуть туда последний резерв? Лишить нашу оборону глубины? Дилемма! И, подумав, добавил: - На войне расчет с просчетом по соседним тропинкам ходят.
      Но вернусь к сорок первому году, к утру 1 ноября. Обсудив сложившуюся ситуацию, решаю: штаб дивизии во главе с Федюнькиным и политотдел, возглавляемый Вавиловым, остаются на тыловом рубеже, под Истрой, с двумя стрелковыми полками; мы с Бронниковым и оперативной группой управления выезжаем на передовую с третьим полком.
      - С каким именно?
      Понимаю, чем озабочен комиссар: какому из наших стрелковых полков, кому из командиров предоставить честь и право первым вступить в бой? Вопрос далеко не праздный. Каждый полк, каждый воинский коллектив для нас - не просто номерная единица. Это прежде всего сплоченность и дисциплина, единство воли и характера, коллективная стойкость и боевое мастерство.
      - Полк Суханова? - вслух размышляю я.
      - Да, его.
      - Суханов не оступится, - добавляет Федюнькин. - Серьезный характер. Кремень.
      Пожалуй, человек сторонний, встретившись с Михаилом Афанасьевичем Сухановым накоротке, мог бы не согласиться с таким определением. У Суханова широкое, мягких очертаний лицо. Неторопливые движения, несколько медлительная речь. Словом, внешне он выглядел чересчур спокойным, порой, казалось, равнодушным. Особенно в сравнении с другими командирами стрелковых полков быстрым, резким в движениях, всегда подтянутым Алексеем Павловичем Коноваловым или Николаем Гавриловичем Докучаевым, человеком богатырского сложения, размашистым удальцом по натуре.
      Всех троих я знал уже давно, по службе на Дальнем Востоке. Еще в бытность мою начальником отдела боевой подготовки штаба Дальневосточного фронта приходилось встречаться с ними и на учениях, и в будничной обстановке. На моих глазах прошло и формирование 78-й стрелковой дивизии. Тогда, два года назад, ядром становления дивизии стал 40-й стрелковый полк Коновалова. Это была сильная кадровая часть с боевыми традициями гражданской войны. Два других полка - 131-й стрелковый Докучаева и 258-й стрелковый Суханова сформировались на базе так называемых территориальных частей, в которых постоянным, кадровым был только командный состав, а бойцы и большинство сержантов призывались на краткосрочные сборы. Текучесть переменного состава, естественно, отражалась на боеспособности и боеготовности территориальных частей.
      В 1939 году Красная Армия полностью перешла на кадровую систему комплектования. Стали кадровыми - с трехлетним сроком службы для рядовых бойцов - и эти два полка. В первое время они по всем показателям заметно уступали 40-му полку, затем разница в боевой подготовке стала постепенно исчезать. А в июле 1941 года, когда меня назначили командиром 78-й дивизии, 258-й полк Суханова уже на равных соревновался с 40-м полком, а зачастую и опережал его.
      Приняв дивизию, я ближе познакомился с командирами ее полков. И вот первые впечатления. Предположим, случилась какая-то неувязка в учебном процессе. Докучаев все замечания старшего начальника схватывает на лету. И сам себя ругнет сгоряча, и вдумчиво объяснит причины недостатков, и тут же наметит план действий, поставит задачи перед командирами и политработниками, партийной и комсомольской организациями. Сразу чувствуется: характер у него командирский. Энергия, воля, темперамент! Душу, как говорится, выложит, а полк из прорыва выведет.
      Иного подхода требовал к себе Коновалов. Командир он вполне подготовленный, внутренне собранный. И все же на первых порах приходилось не только указывать, но и доказывать, помогать ему найти правильный путь к исправлению ошибок и недостатков. Правда, он крепко затем брался за дело. И все, что. было задумано, претворял в жизнь.
      Куда труднее устанавливались контакты с Сухановым. Слушать людей он умеет, мои замечания воспринимает правильно, а вот объясняться не любит. Про таких говорят: из него и клещами слова не вытянешь. Скажет только: "Не беспокойтесь, все сделаем, как должно". И уйдет, непрошибаемо хладнокровный.
      Посетовал я как-то комиссару Бронникову на равнодушие Суханова. А Михаил Васильевич и говорит:
      - Сперва и я так думал. К счастью, ошибался. Нет в Суханове никакого равнодушия. Есть основательность, трезвый расчет, есть уверенность в себе и своих людях. Скажет мало, сделает много. Разве лучше, если наоборот?
      Месяца не прошло, как я вынужден был признаться самому себе: комиссар абсолютно прав. Не речами богат Суханов - делом. Дивизия стояла в Уссурийском крае, в тайге, близ границы. Мы с тревогой следили за событиями, которые развернулись на советско-германском фронте. Понимали, конечно, что рано или поздно и мы попадем на фронт. По крайней мере, надеялись на это. И готовились - днем и ночью. Длительные марши по таежному бездорожью, большие и малые учения с боевыми стрельбами сменяли друг друга. И каждый раз, подводя итоги, штаб дивизии называл 258-й полк Суханова либо лучшим, либо одним из лучших.
      Ну а помимо прочего, за три месяца, что минуло с того дня, как я принял дивизию, у меня была возможность не раз убедиться, что Суханов обладает мгновенной и очень точной командирской реакцией.
      Вот и сейчас, обговаривая кандидатуру Суханова, мы надеялись, что с таким командиром полк добьется успеха в первом же бою. А первый боевой успех - это очень важно в целом для нашей дивизии, впрочем, как и для любого необстрелянного еще соединения.
      В тот же день Суханов повел 258-й полк к линии фронта. Следом двинулась колонна 210-го гаубичного артполка - два его дивизиона из трех. Выехала и наша оперативная группа.
      За селом Ядромино колонны свернули с Волоколамского шоссе на юг, на проселочную дорогу. Погода была скверная - дождь пополам со снегом. Вот где пригодилась таежная закалка. Шли быстро, сноровисто вытягивая застревавшую в глубокой грязи технику. Еще засветло, совершив 30-километровый марш, стрелки и артиллерия вышли к переднему краю, к реке Озерна. По ее восточному берегу, через деревни Мары, Слобода, Городище, держала оборону 27-я танковая бригада.
      Танкистам приходилось туго. В предшествующих боях бригада понесла большие потери. В строю на ходу осталось несколько танков. А участок обороны вытянулся километров на десять. К тому же левый фланг бригады оказался совершенно открытым. До ближайшего соседа - 144-й стрелковой дивизии 5-й армии - 8 - 11 км. Этот разрыв между флангами прикрывался лишь отдельными группами бойцов с пулеметами. Сплошного фронта нет.
      258-й полк сменил танкистов, гаубичные дивизионы встали на огневые позиции. Сделать это быстро и основательно помогли предварительная рекогносцировка местности, творческий подход к организации обороны. Об этом стоит рассказать подробнее.
      Еще на марше оперативная группа управления дивизии, к которой присоединился и подполковник Суханов, обогнала колонну. Прибыли мы на место, переговорили с командиром 27-й танковой бригады, осмотрели ее оборону.
      Мы уже знали, что 258-му полку придется занять очень широкий участок, что создать сплошной фронт с левым соседом вряд ли удастся. Однако только прибыв на место, мы поняли, какими опасностями чреват этот разрыв в обороне..
      Надо было что-то предпринимать: войска уже подходили, а день клонился к вечеру. Суханов вместе с начальником оперативного отделения штаба дивизии Витевским составили план, который тут же был утвержден.
      План был прост и реален, тактически хорошо осмыслен. Предлагалось построить оборону так, чтобы основные силы полка сконцентрировать на левом его фланге. В глубине создать резерв. Гаубичную артиллерию выдвинуть тоже ближе к опасному флангу. Остальной участок обороны прикрыть небольшими группами боевого охранения.
      В подобном построении наших боевых порядков был известный риск: Но риск оправданный, здравый. Во всяком случае, гораздо меньший, чем если бы мы вытянули все батальоны в линию - непрерывную, но тонкую.
      И хотя разрыв со 144-й дивизией оставался, но теперь 258-й полк, хорошо сгруппированный, с сильным резервом, мог выдвинуться в любом направлении, он как бы нависал над той самой "пустотой" и был способен не только обороняться, но и мощно контратаковать.
      Участок полка в целом представлял собой тупой угол, вершиной обращенный к противнику: 3-й батальон капитана И. Н. Кузичкина развернут был фронтом на запад, по реке Озерна; 1-й батальон капитана И. Н. Романова - на юго-запад; 2-й батальон капитана П. В. Борисова - в глубине, близ деревни Онуфриево.
      Таким образом, здесь, на Озерне, готовясь к первому бою, к встрече с очень сильным и маневренным противником, стрелковый полк делал все возможное, чтобы создать себе условия для контрманевра, для сосредоточения сил и средств на решающем участке. Кстати говоря, в оборонительном бою принцип сосредоточения сил и средств на решающем участке столь же важен, как и в бою наступательном. С той только разницей, что следовать ему во втором случае легче, ибо обычно наступающая сторона имеет какой-то - больший или меньший - перевес над противником.
      И хотя этот принцип широко известен и, я бы сказал, элементарен, его применение всегда требует от командиров и штабов творческого подхода. Боевой опыт минувшей войны да и других войн убедительно подтверждает, что теоретически хорошо подготовленный командир способен применить свои познания на практике лишь тогда, когда он обладает еще и смелостью, высоким чувством ответственности за порученное дело. Именно совокупность этих качеств помогает принять зрелое решение. И если план обороны, предложенный Сухановым и Витевским, оптимально отвечал требованиям обстановки, то в этом, несомненно, сказалось их творческое мышление.
      Местность, где нам предстояло вести боевые действия, была выгодной для противника. Фашисты занимали господствующие высоты по западному берегу Озерны. С этих высот и с колокольни в селе Михайловское их наблюдатели просматривали не только значительную часть обороны нашего полка, но и его тылы вплоть до деревни Сафониха, в которой расположились штаб полка и оперативная группа управления дивизии.
      Утром 2 ноября вражеская артиллерия обстреляла Сафониху и даже отдельные повозки с боеприпасами и полевые кухни, направлявшиеся к передовой. Ответный огонь гаубичных дивизионов майора Б. С. Покрышкина принудил замолчать батарею противника. Для того чтобы улучшить обзор с нашего низкого берега, артиллеристы 210-го гаубичного полка устроили наблюдательные пункты на вершинах деревьев.
      В течение дня короткие артиллерийские дуэли вспыхивали то здесь, то там. Постукивали пулеметы. Мелкими группами и в одиночку налетали "юнкерсы" и "мессершмитты". Но активных боевых действий не было. Видимо, гитлеровское командование накапливало силы для нового наступления.
      Поздно вечером я доложил в штаб армии, что нам удалось восстановить проводную связь с левым соседом - 144-й дивизией, и мы договорились о взаимодействии.
      Генерал Малинин передал приказ командарма: утром 3 ноября нам с Бронниковым прибыть в штаб армии.
      Едва рассвело, мы выехали на "эмке", которая уже приобрела фронтовой вид побывала под огнем фашистских истребителей, получила несколько пулевых пробоин. Ночью подморозило, проселочная дорога стала жесткой, и машина на хорошей скорости проскочила до Волоколамского шоссе.
      Штаб 16-й армии размещался не в самом селе Ново-Петровское, а поблизости, в деревне Устиновка. В просторной избе, разделенной надвое дощатой перегородкой, нас принял начальник штаба генерал-майор М. С. Малинин. Непрерывно звонили телефоны, он выслушивал доклады, отдавал распоряжения. Упомянул кавалерийскую группу Доватора и уже знакомую нам 27-ю танковую бригаду. Мы поняли, что в армии происходит перегруппировка войск.
      Начальник штаба, просмотрев ведомость боевого и личного состава нашей дивизии, встал, распахнул дверь в другую половину избы:
      - Прошу к командарму!
      Мы вошли. Крутолобый полный человек сидел за столом, что-то быстро писал в блокноте. И хотя на гимнастерке имел он отличительные знаки бригадного комиссара, вид у него был штатский. "Из запаса", - догадался я.
      Спиной к нам, у окна, стоял высокий военный - прямо развернутые плечи, аккуратно стриженный затылок. Он вытирал лицо влажным полотенцем, очевидно после бритья: на столе стоял бритвенный прибор.
      Генерал обернулся к нам. Взгляд спокойный, дружелюбный. Казалось, Константин Константинович мало в чем изменился. Впрочем, тогда, в двадцать девятом, я видел его раза два-три, да и то мельком. А запомнил - героя гражданской войны нельзя было не запомнить. Не скрою, мы восхищались комбригом. Безукоризненная выправка, амуниция сидела на нем как влитая, сам сдержан - ни единого лишнего жеста. Не любил, как говорится, быть на виду и тем не менее привлекал к себе внимание окружающих. Чувствовалась в нем большая внутренняя сила.
      И вот новая встреча.
      - Командир семьдесят восьмой дивизии полковник Белобородов и комиссар дивизии полковой комиссар Бронников, - представил нас командарму генерал Малинин.
      - Здравствуйте, товарищи! - сказал командарм. - С переднего края?
      Кратко докладываю о первых боевых действиях 258-го полка, о наших мероприятиях на левом фланге. К. К. Рокоссовский слушал внимательно, не перебивал. Он сделал несколько замечаний. Они касались противотанковой обороны. Запомнилась фраза: "Выбить у немца танки - главная наша задача".
      - Завтра мы начинаем частную наступательную операцию, сказал командарм. Сейчас этим и займемся.
      И, обращаясь к бригадному комиссару (им оказался корреспондент "Правды" писатель В. П. Ставский), продолжил разговор, прерванный, видимо, нашим появлением.
      - Это бывает, Владимир Петрович. Бывает, что робкий поэт пишет мужественные стихи, а неопрятный инженер изобретает совершеннейший механизм. Вы, конечно, правы, внешний вид человека нередко противоречит содержанию его творчества. Однако есть область творчества, существует профессия, где подобная двойственность исключена. Это наша профессия, военная. У нас господствует железный закон: делай, как я. В нем нет мелочей. Он начинается с начищенных пуговиц... Делай, как я, говорит командир. Умей стрелять, как я. Умей думать в бою, как я. Умей побеждать, как я. И наконец, если пришел твой последний час, умей встретить его, как я... Верно говорю, комдив?
      - Верно! - не по-уставному ответил я, пораженный крепкой формулировкой этой мысли.
      - Вы, вижу, не новичок на фронте, - сказал он.
      - Второй день, товарищ командующий.
      - А где заслужили орден?
      - Под Чжалайнором. В двадцать девятом.
      - Понятно, - кивнул он и обернулся к вошедшему в комнату адъютанту: Распорядитесь приготовить чай товарищам. Да покрепче. Сибиряки в этом знают толк. А вы, - он снова обратился к нам с Бронниковым, - тем временем доложите о дивизии.
      Я доложил, что 78-я стрелковая дивизия укомплектована полностью - 14 тысяч человек личного состава; в ее частях 870 коммунистов и 5000 комсомольцев; настрой у людей боевой, моральный дух исключительно высок. Только за последние дни, в пути с Дальнего Востока к Москве, в партийные организации поступило около 300 заявлений о вступлении в партию. Личный состав дивизии красноармейцы и сержанты в подавляющем большинстве старослужащие. Это сибиряки, уральцы, дальневосточники. Начсостав - до командиров рот включительно - имеет командный стаж от трех лет и выше. Артиллерия дивизии состоит из двух полков - легкого и гаубичного, трех отдельных дивизионов противотанкового, зенитного и минометного. Всего насчитывается свыше 130 артиллерийских и 60 минометных стволов. Кроме легкой полевой артиллерии имеется 12 тяжелых гаубиц. В разведывательном батальоне - 23 легких танка, в автопарке дивизии - 450 машин.
      - Ай да сибиряки! - улыбнулся командарм. - Вот уж одолжили так одолжили... Ваша дивизия - это же половина всей моей армии. Прошу к карте!
      Оперативная карта была испещрена карандашными пометками - кружками, стрелками, флажками, цифрами. Синим карандашом изображены части противника, красным - наши.
      - "Флажки"! - заметил генерал Рокоссовский. - Их у меня избыток.
      Флажком на штабной карте обычно обозначали ту или иную часть с ее номером. Однако полностью ли она укомплектована, людьми и техникой, флажок, разумеется, не расскажет. В те дни бывало и так, что по флажку - это полк, а фактически в нем батальон или даже рота. Именно эти "флажки" и имел в виду командарм, когда сказал: "Их у меня избыток".
      Имелись в избытке такие "флажки" и у противника. Впоследствии нам не раз приходилось иметь дело с обескровленными немецкими дивизиями, которые насчитывали всего лишь по шесть - восемь сотен солдат. Но осенью сорок первого фашистское командование, несмотря на исключительно тяжелые потери, еще имело возможность пополнять свои соединения.
      Прежде чем поставить нам боевую задачу, Константин Константинович заметил:
      - Хорошо бы включить в состав армии всю вашу дивизию. Но командующий фронтом не дает. Возьми, говорит, один стрелковый полк с артиллерийским усилением. Сегодня еще раз с ним поговорю.
      Отмечу сразу, что разговор этот, видимо, состоялся, так как вечером по приказу генерала армии Г. К. Жукова дивизия была полностью передана в 16-ю армию.
      - По сведениям разведки, - сказал командарм, - фашисты собирают сильный танковый кулак перед левым флангом армии. Вот здесь, между Волоколамском и Рузой.
      И он показал на карте ряд синих овалов, обозначавших группировку противника близ Волоколамского шоссе и далее к югу, к городу Руза. Читаю номера немецких танковых дивизий: 2, 11, 5, 10-я. Еще овал - моторизованная дивизия, нумерация ее не установлена. Эта дивизия несколько в глубине. А вдоль реки Озерна, почти соприкасаясь с обороной сухановского полка, расположилась 252-я немецкая пехотная дивизия.
      - Видите большак? - продолжал командарм. - Удобная для противника дорога, не так ли? Проходит в его ближнем тылу, параллельно линии фронта. По ней гитлеровцы могут перебрасывать танки в любой пункт. Но дорога, как вы уже догадались, нужна и нам. Примечайте, товарищи, речь пойдет о вашей боевой задаче; - Его карандаш скользнул по карте вдоль большака на север, к Волоколамскому шоссе, и остановился на селе Скирманово с окружающими его высотами. - Здесь ключевой пункт немецкой обороны, - сказал командарм. - И плацдарм для танкового броска в наш тыл, на Волоколамское шоссе и дальше - на Москву. Завтра с утра главные силы нашей ударной группировки атакуют Скирманово. Противник, разумеется, потянет сюда резервы с юга, от Рузы, по большаку. Ваша задача не пропустить эти резервы. Ударьте через Озерну на село Михайловское, оседлайте большак. Задача ясна? - Ясна.
      - Вопросы?
      - Волнует стык с левым соседом, со сто сорок четвертой дивизией.
      - Пришли помогать, а сами подмоги просите? - улыбнулся командарм. Поищите в своем хозяйстве, оно у вас богатое.
      - И я о том же, товарищ командующий. Думаю выдвинуть туда разведбатальон с легкими танками. Прикроет стык, одновременно поведет разведку на широком фронте.
      - Дельно! - одобрил генерал Рокоссовский.
      В комнату вошел генерал Малинин. Он доложил командарму, что "группа Доватора пошла". Теперь-то я уже, ясно представлял, с какой целью производилась перегруппировка войск левого фланга 16-й армии.
      Дав еще ряд указаний по предстоящему наступлению, Константин Константинович обратил наше внимание на необходимость быстро освоить фронтовой опыт вообще, опыт борьбы с танками - в особенности.
      - Немецкие танкисты не любят и не умеют воевать в закрытой местности, в лесах и болотах, - говорил он. - Им подавай простор, добротные дороги. И это надо учитывать при выборе танкоопасных направлений. Не разбрасывайте артиллерию по всему фронту, группируйте ее вдоль дорог, в глубину. Хорошенько прикрывайте противотанковый узел рвами, эскарпами, минными полями. В каждом батальоне немедленно сформируйте отряды истребителей танков. Помните: сейчас главный наш противник - танки. Выбить у немца танки, - повторил генерал, значит овладеть боевой инициативой.
      От командарма мы с комиссаром пошли каждый по своим делам: Бронников - к члену Военного совета армии А. А. Лобачеву, я - к начальнику штаба М. С. Малинину. Надо было уточнить некоторые вопросы, получить письменный приказ на предстоящее наступление.
      Из штаба армии наша "эмка" мчалась на высокой скорости, Водитель, не сбавляя хода, сноровисто объезжал воронки, которыми было изрыто Волоколамское шоссе. Я торопил, до начала наступления оставалось менее суток. Водитель жал на тормоза лишь тогда, когда требовалось обмануть очередной пикировавший на нас "мессершмитт".
      В одиннадцать утра мы уже были в штабе дивизии, в деревне Леоново, что рядом с городом Истра. Михаил Васильевич Бронников сразу же поехал дальше, на передовую, я же задержался, чтобы отдать необходимые распоряжения, и вернулся в Сафониху тремя часами позже.
      ... В избе темно. Сквозь щель перегородки слабо брезжит лучик керосиновой лампы. За перегородкой - разговор вполголоса. Это хозяева, супруги Павловы, собираются в дальнюю дорогу. На рассвете они уйдут в тыл, в Истру. Покинут родной дом, школу, в которой учили ребятишек чистописанию и арифметике, добру и справедливости. Да, им надо уходить. Война вплотную подступила к их деревне.
      - Что нам делать? - спросили супруги меня за ужином.
      Просились они в партизанский отряд, формируемый в районе, - отказали. Не то у вас, говорят, здоровье, не тот возраст. Пошли в райком партии - оставьте, дескать, нас для подпольной работы. Опять отказали. Вас, говорят, знают по всей округе и стар и млад. Знают как людей передовых, коммунистов. О каком же подполье может идти речь?
      Ну что им посоветуешь? Я сказал супругам Павловым:
      - Уходите в тыл и делайте там, что до сих пор делали, - учите детей.
      Учитель, думалось мне, принесет больше пользы, займись он своим любимым делом. Сегодняшние его ученики завтра станут солдатами. Они должны стать хорошими солдатами - бойцами и патриотами. И это зависит не только от командиров, это зависит и от вас, педагоги.
      За стеной погас свет. Собрав в дорогу пожитки, коротают остаток ночи двое пожилых учителей. А мне не спалось. У окна на сдвинутых впритык скамейках ворочался Бронников. Он тоже не спал. О чем думаешь, комиссар?
      Михаил Васильевич час назад вернулся из полка Суханова. Рассказал мне о митингах, прошедших в батальонах, о великолепном боевом настроении бойцов и командиров. Все рвутся в бой. "От Москвы дорога у нас одна - на запад", "Под Москвой дивизия заслужит звание гвардейской" - вот лозунги, которые теперь владеют сердцами людей.
      Комиссар рассказывал об этом с воодушевлением. И вдруг переменил тон на сдержанный, как только зашла речь об эпизоде, которому Михаил Васильевич стал свидетелем. А дело было так.
      Подполковник Суханов еще раз встретился с командирами батальонов, обговорил с ними все детали завтрашнего наступления. Потом спрашивает:
      - Ужинали?
      - Нет еще.
      Налил он каждому по полстакана водки.
      - За первый бой, товарищи! За боевой успех полка! А когда выпили, сказал:
      - Приказываю: ужинать, спать!
      Щелкнули комбаты каблуками, ушли в сырую ночь. Оставшись наедине с Сухановым, Бронников слегка упрекнул его: дескать, ни к чему такие порции. А тот ответил:
      - Моим-то? Сибирским медведям? Да это же капля. Норма, товарищ комиссар. По приказу.
      Второй день полк на передовой, второй день бойцам выдавали фронтовую норму - по сто граммов на каждого. Для воинов-дальневосточников это нововведение было столь необычным, что многие стеснялись выпить свою порцию при старших по званию, особенно - при комиссарах.
      Приказ действительно есть. Но это как раз тот случай, когда приказ разрешает, но не обязывает. Ведь у нас, у военных, есть еще и традиции. Они строги и непреложны, особенно там, где бойцы видят их в живом воплощении, в людях, которые рядом, в одном строю, в одном окопе. Такой фигурой в Красной Армии с первых дней ее существования стал комиссар.
      С годами изменялись формы и методы политической работы, вводились новые воинские звания, но суть комиссарской деятельности оставалась неизменной. И когда боец хотел воздать должное своему политработнику, он говорил о нем коротко и точно: "Наш комиссар!"
      Да, комиссар делит с ним все радости и горести, словом и делом воодушевляет людей, наконец, он может быть и всегда бывает таким, каким мечтаешь быть ты сам. Он, сидя с тобой рядом в холодном окопе, под осенним проливным дождем, умеет отказаться от согревающего глотка спиртного. В зимнюю стужу он сбросит с себя полушубок, чтобы прикрыть им раненого. Он первым поднимет в атаку залегший батальон и последним останется у пулемета, прикрывая отход. Словом, комиссар - это тот, с кого ты берешь пример и в буднях армейской жизни, и здесь, на войне.
      Политработников 78-й стрелковой дивизии я всегда видел и знал именно такими людьми. Они высоко пронесут по полям сражений традиции комиссаров гражданской войны, неписаные законы чести партийца и солдата. В их трудной работе не было мелочей, и в ту ночь перед боем я, видимо, неудачно пошутил, сказав Бронникову: "И сам ты, комиссар, фронтовую норму не выполняешь, и другим не велишь".
      Шутку Михаил Васильевич любит и понимает, а тут промолчал. Так, молча, легли спать, молча ворочались в бессоннице.
      Казалось, закрой глаза, провались в сон. ан, нет! И до чего ты длинная, ночь перед боем! А хлопотливый день мелькнул -не успел оглянуться.
      Итак, утром наступаем. Холодок в сердце: все ли сделано до конца? Точнее, все ли сделал, что мог? Кажется, все. На главном направлении - капитан Иван Никанорович Романов. О нем можно' сказать: светлая голова, неукротимая воля. Стену проломит, а в село Михайловское ворвется с батальоном. Справа - батальон капитана Борисова, слева - батальон капитана Кузичкина. Так мы построили боевой порядок 258-го стрелкового полка. Вернее - перестроили. Ведь одно дело - обороняться на Озерне, другое - наступать через нее.
      Артиллерия тоже перегруппирована. В боевые порядки пехоты выдвинуты батареи противотанковых пушек, поближе к передовой подтянут тяжелый гаубичный дивизион. Завтра лавина двухпудовых снарядов накроет траншею противника. Пехота рванет через Озерну. Речка эта мелкая, и ее форсирование для нас не проблема.
      В чем же она, проблема? Зря ты мучаешься, комдив. В конце концов это просто глупо - не спать перед боем, мечтать о несбыточном - о том, чтобы ударить через Озерну не полком, а всей дивизией, нанести удар по фашистской обороне всей мощью нашего артиллерийского огня.
      Телефонный разговор со штабом армии, состоявшийся поздно вечером, сперва обнадежил меня. Генерал Малинин сообщил, что по приказу командующего фронтом дивизия полностью вошла в состав 16-й армии. Я тотчас же предложил использовать для удара на Михайловское и другие стрелковые полки - 40-й и 131-й, ввести в дело кроме 210-го гаубичного и 159-й легкий артиллерийский полк.
      - Нет! - возразил Малинин. - Это частная операция. Поймите - операция с ограниченной целью. Командарм разрешил вам использовать еще один батальон. Как резерв.
      Что ж, все верно. Время теперь трудное. Надо считать батальоны: свои потому что их мало, вражеские - потому что их много. Помнится, какой-то великий полководец говаривал: "Чужие батальоны легче сосчитать после сражения. Когда они сложат оружие".
      Им, великим, все было по плечу. И громкие победы, и звонкие афоризмы. А мне, командиру дивизии, хотелось бы иметь на учете каждый фашистский батальон, что стоит против полка Суханова,
      Еще в полдень разведывательный батальон капитана Ермакова начал поиск на широком фронте. Группы разведчиков ушли за линию фронта. Вечером комбат доложил: в селе Михайловское - до тысячи гитлеровских пехотинцев, танки (число не установлено); в Федчино - артиллерийская батарея; в Покровском силы не установлены.
      Сведения скудные. Они получены путем разведки наблюдением. А нужен пленный - штабной офицер или, на худой конец, писарь, "Постарайтесь, ребята. Ведь вы отменные сибирские охотники. Скрадите "языка" хоть к утру..." Так, с думой о разведчиках, уже под утро, я крепко заснул.
      * * *
      Поздний ноябрьский рассвет встречаю на НП Суханова. С Озерны плывет туман, западный ее берег встает серой стеной. А над ним, как перст указующий, торчит церковная колокольня в Михайловском. Вчера разведчики засекли на верхней ее площадке, в проеме, блеск стеклышка. Дежурят фашисты. Щупают наш берег окулярами стереотруб. Надо сбить. Командир 210-го гаубичного полка майор Покрышкин уже пристрелял все нужные ориентиры. Ждет только сигнала.
      Рядом со мной - двое: Суханов и начальник артиллерии дивизии майор Погорелов. Он крепко, так что побелела кисть руки, прижимает к уху трубку полевого телефона. Время от времени кидает взгляд на часы. Суханов, наоборот, недвижим.
      - Семь тридцать! - докладывает Погорелов. - Разрешите?
      - Да.
      - Огонь! - командует он в трубку.
      Далеко за спиной, у деревни Денисиха, раздался залп тяжелого дивизиона, ударили и легкие полевые гаубицы. Дымные столбы взметнулись на западном берегу Озерны. В артиллерийский хор включились минометы, потом противотанковые пушки. Эти бьют прямой наводкой - по блиндажам и пулеметным гнездам.
      Минуты бегут. Вот грузно шевельнулся Суханов. Взвесил на ладони карманные часы-луковицу. В грохоте артиллерийской канонады слышу его голос:
      - Восемь ноль-ноль. Разрешите?
      - Да!
      Негромкие хлопки ракетниц - и три красные звездочки зависли над рекой. Из окопов батальона Романова встала ровная цепь солдат. Пошли! Красиво идут. Как на учениях.
      Артиллерия перенесла огонь в глубь вражеской обороны, стрелковые цепи так же ровно, не убавляя и не прибавляя шага, вошли в студеную воду Озерны. Фашисты отвечали огнем - редким и разрозненным.
      Погорелов кричал в трубку:
      - Ориентир семь, вправо сорок, ближе двадцать - минометная батарея! Видишь? Дави!
      Стрелки 1-го и 2-го батальонов уже форсировали реку и теперь проворно взбирались на высокий берег, что прямо перед нами, под Михайловским, и правее, под деревней Федчино. Слышу в трубке резкий баритон капитана Романова:
      - Подхожу к Михайловскому. Противник контратакует. До батальона пехоты, три танка.
      Докладывает капитан Борисов:
      - Федчино взяли с ходу. Потери - пять убитых, тридцать семь раненых. Выхожу седлать большак. Докладывает капитан Кузичкин:
      - Веду бой за Барынино и Петряиху. Сильный огонь.
      3-й батальон Кузичкина теперь, после перегруппировки, выполняет роль шита, прикрывающего полк слева, с открытого фланга. Пока его задача вспомогательная.
      Во второй половине дня мы смогли подвести первые итоги боя. 1-й батальон Романова зацепился за восточную окраину села Михайловское. Здесь бой идет жестокий - за каждый дом и двор. Противотанковая батарея, выдвинутая к селу, уже подбила несколько немецких танков. Документы убитых гитлеровцев подтверждают: против нас дерутся части 252-й пехотной дивизии.
      Романову намного трудней, чем другим комбатам. Противник цепко держится за Михайловское - ключевой пункт своей обороны. Между тем несколько севернее, под Федчино, кажется, наметился успех. 2-й батальон Борисова вышел к дороге Руза Ново-Петровское. Следовательно, здесь мы ближе всего к выполнению задачи, поставленной командармом.
      Суханов того же мнения. Михайловское, разумеется, важная тактическая позиция, да и в приказах село фигурирует под номером первым. Однако вязкий это уже видно - бой за крупный населенный пункт способен втянуть в себя все наши ограниченные силы и лишить полк маневра. А что, если на ходу перестроиться? Наращивать усилия там, где оборона фашистов послабее, - у деревни Федчино? В случае успеха подразделения не только перекроют рокадную дорогу, но и помогут батальону Романова, ударят по Михайловскому с севера.
      Забегая вперед, скажу, что этот тактический ход, то есть перенацеливание главных усилий с пункта, заранее запланированного, в пункт, подсказанный конкретной боевой обстановкой, помог нам в итоге выполнить главную боевую задачу: взять под контроль рокадную дорогу Руза - Ново-Петровское.
      3-й батальон Кузичкина был переброшен в Федчино, и он вместе со 2-м батальоном Борисова развил успех.
      Ночью мы предприняли атаки по всему участку. 3-я стрелковая рота старшего лейтенанта С. И. Галича прорвалась в глубь Михайловского. Под утро комбат Романов доложил о первых трофеях. Бойцы Галича захватили грузовые и легковые автомашины, мотоциклы. Восточная половина Михайловского - наша. Хорошие вести и от Борисова. Его батальон ведет бой за рокадную дорогу. Все контратаки противника отбиты.
      Утром 5 ноября связываюсь с КП армии, чтобы доложить итоги первого дня наступления. У телефона - К. К. Рокоссовский.
      - Слышите, бой справа? - спросил он.
      - Слышу. Это в Скирманово?
      - Да. Там очень трудно. Седлайте дорогу скорей и прочно. Часть сил двиньте по большаку на север, к Скирманово. Хотя бы продемонстрируйте атаку, пугните немца.
      Дорогу мы перерезали, а вот попытка поддержать войска, наступавшие на Скирманово, успеха не имела. Мало того, сопротивление противника на участке 258-го полка резко возросло. Восточная окраина Михайловского несколько раз переходила из рук в руки. Бойцы батальона Романова дрались как львы. Раненые отказывались покидать поле боя. Над селом с утра до вечера висели черные стаи "юнкерсов". Они бомбили нещадно. В дыму пожаров наши стрелки сходились с противником врукопашную. Кололи штыком, крушили прикладом, рубили саперными лопатками. Ближнего боя враг не выдержал. Роты батальона отбрасывали гитлеровцев в западную часть села, к кладбищу, но далее продвинуться не удавалось. Здесь у немцев был мощный опорный пункт. Десятки пулеметов, минометов, пехотные пушки, плотный автоматный огонь встречали атакующий батальон. Опять налетала авиация, опять, ревя моторами, наползали танки с крестами на броне.
      К вечеру бой в Михайловском принял очаговый характер. Комбат Романов с 3-й ротой Галича снова прорвался к центру села и сражался там, окруженный танками и пехотой 252-й дивизии. А в это же время в восточной части села стрелки батальона при поддержке пулеметной роты взяли в кольцо несколько групп прорвавшихся автоматчиков. Одна такая группа, пройдя огородами, вышла к восточной околице Михайловского, к дороге, что вела к Озерне и далее к деревне Барынино.
      Фашистов здесь встретил дружный огонь пулеметного взвода. Когда расчет одного "максима" вышел из строя, за пулемет лег политрук роты Н. К. Коломиец. Ранило в руку и его. Вражеские автоматчики наседали, и Коломиец поднял бойцов в контратаку. В рукопашной схватке противник был уничтожен. На исходе боя геройски погиб и политрук Николай Кириллович Коломиец.
      О напряженности боя за Михайловское, о потерях, которые несла там 252-я немецкая пехотная дивизия, наглядно свидетельствовал дневник гитлеровского унтер-офицера. Этот дневник, как и другие документы, подобранные на поле боя, Романов переправил в штаб полка. Вот что я прочитал в записи унтер-офицера, датированной 5 ноября 1941 года: "Долго ли нам еще лежать под убийственным огнем? Все роты сильно выбиты, надеемся, что нас скоро сменят. Слово "смена" стало несбыточной мечтой. Скоро в Михайловском не останется ни одного целого дома. Все уничтожает гранатный бой".
      Любопытен также факт, о котором доложили разведчики. Жители деревни Волково, что южнее Михайловского, рассказали им: десятки грузовых машин были заняты перевозкой трупов немецких солдат, погибших на передовой. Их еле-еле успевали хоронить. Еще больше машин проходило через деревню в тыл с ранеными. Немецкий солдат из похоронной команды объяснил жителям: "Под село Михайловское прибыли сибиряки".
      Мы тоже несли потери. В рукопашной схватке был тяжело ранен командир 2-го батальона Петр Васильевич Борисов. Получил ранение и командир 210-го гаубичного полка майор Б. С. Покрышкин. Он славился в дивизии не только как организатор артиллерийского боя, но и как отличный стрелок. Это он в первый день наступления, управляя огнем взвода тяжелых гаубиц, сшиб с Михайловской колокольни фашистских наблюдателей. Затем, умело сосредоточивая огонь дивизионов, надежно прокладывал дорогу пехоте, пресекал вражеские контратаки. После его ранения командование 210-м полком принял майор И. Д. Жилин.
      Потери были и в рядовом и сержантском составе - особенно в стрелковых батальонах. Только за один день 5 ноября из медсанбата пришлось отправить в тыл около 200 человек раненых.
      Ожесточенные бои продолжались и в последующие дни. Чтобы не обескровить окончательно 1-й батальон капитана Романова, я был вынужден отвести его из Михайловского. Комбат, весь черный от пороховой гари и копоти, прибыл на НП полка и высказал свое недовольство приказом на отход.
      Объясняю ему, что бой за Михайловское сковал полк, что главную задачу мы выполнили: 2-й батальон пересек рузскую дорогу и прочно удерживает плацдарм за Озерной, у деревни Федчино. Теперь есть резон развивать успех именно с этого плацдарма, двинуть отсюда часть сил в обход Михайловского.
      - Мой батальон отступать не приучен, - ответил он..
      - Эх, Иван Никанорович! - как-то по-домашнему вздохнул Суханов. - Умело отступать - тоже наука. Он тебя норовит с правой ударить - отшагни, пусть промажет. А как промажет да проскочит - ты его и с правой и с левой. И каюк ему...
      Романов вышел, а Суханов, немного помолчав, добавил:
      - Примерный командир. Надежный.
      Наша разведка продолжала вести активный поиск. Еще вечером 5 ноября, докладывая очередную сводку, начальник разведки дивизии майор А. А. Тычинин отметил передвижение войск противника в ближайшем его тылу. Автоколонны, группами по 5 - 7 машин, шли с юга, от Рузы, в район западнее Михайловского и Федчино. Пехота, артиллерия, минометы, бронетранспортеры сосредоточивались перед центром боевых порядков полка Суханова. Новые подразделения гитлеровцев появились и перед правым флангом, в селе Покровское, и, что самое неприятное, довольно глубоко за нашим левым флангом - в Барынино, Петряихе, Аннино, Горбово. То есть там, куда мы выдвинули свой резерв - 3-й батальон 131-го полка.
      Как видно, фашистское командование готовило свой излюбленный маневр: боем связать наш центр, одновременно охватить оба фланга.
      Приказываю Тычинину усилить разведку в этих направлениях, особенно влево, где нет стыка с соседом. Особое внимание - танкам противника, бронетранспортерам, отрядам мотоциклистов. Если где-то обозначится крупная подвижная группа - обходный маневр фашистов уже назрел.
      - Учтите: по докладам комбатов, сопротивление противника стало более жестким; в его контратаках участвуют свежие силы. Теперь очень нужны пленные.
      - Взвод Дмитриевского уже вторые сутки в немецком тылу, - говорит Тычинин. - Жду их с часу на час.
      Лейтенант А. Ф. Дмитриевский служил в 60-м разведывательном батальоне, в роте танков-амфибий. Толковый специалист, он обладал очень ценным для разведчика качеством - умением обобщать самые незначительные на первый взгляд факты. Это я заметил еще на учениях, на Дальнем Востоке. Вот и теперь, в первой же своей боевой разведке, лейтенант оправдал надежды. Он захватил пленного в образовавшемся разрыве с флангом левого соседа.
      Более трех суток выжидал Дмитриевский удобного момента. Местные жители рассказали ему, что фашисты ночью обычно делают набеги на окрестные деревни. Ограбят жителей, заберут скот и кур, теплую одежду, а к утру уезжают восвояси.
      Такую группу бандитов-эсэсовцев и перехватил взвод Дмитриевского. Сначала отделение пеших разведчиков старшего сержанта Г. Нипаридзе боем задержало фашистов, ехавших по лесной дороге на подводах с награбленным добром. Те открыли огонь из крупнокалиберных пулеметов. Но к месту схватки подоспели танки-амфибии ("малютки", как у нас их называли), и десять минут спустя все было кончено. Три десятка трупов фашистов остались лежать в снегу, а танкисты, приняв на броню пеших разведчиков Нипаридзе и пленного ефрейтора, возвратились в расположение наших войск.
      Майор Тычинин допросил пленного, потом привел его ко мне. Ефрейтор в форме войск СС моргал рыжими ресницами и старательно, даже угодливо, отвечал на вопросы.
      - Полк, дивизия?
      - Дивизия СС "Рейх", одиннадцатый гренадерский полк, господин полковник.
      - Должность?
      - Писарь штаба батальона.
      - Когда и откуда прибыл полк?
      - Шестого ноября, к вечеру, прибыли из Можайска в Рузу. В полдень седьмого ноября форсированным маршем мы были переброшены из Рузы к Михайловскому Федчино.
      - Почему такая спешка?
      - Нам сказали, что русский сибирский полк перехватил дорогу Руза Ново-Петровское. Надо было очистить дорогу и ликвидировать сибиряков в Федчино.
      - Почему сдался в плен?
      - Испугался, господин полковник.
      Так мы впервые столкнулись с моторизованной дивизией СС "Рейх". С ней нам пришлось сражаться и все последующие недели оборонительного периода Московской битвы. Замечу, что этот рыжий ефрейтор из 11-го полка- фигура для эсэсовцев не очень-то характерная. Они слыли гвардией фюрера, отборным войском. Дрались, как правило, упорно, избегали сдаваться в плен. Возможно, еще и потому, что каждый второй из них начинал службу в охране концлагерей. Слово "плен" у них вольно или невольно ассоциировалось с газовыми душегубками и печами для сжигания людей, с камерами пыток.
      В тот же день из документов, захваченных другой группой разведчиков, мы установили, что к правому флангу нашего участка выдвинуты танки 10-й немецкой танковой дивизии и подразделения мотоциклистов.
      Данные разведки помогли полку Суханова вовремя подготовиться к отражению атак эсэсовцев, нацелившихся на Федчино. Кроме прочих мер по усилению обороны мы выдвинули к Озерне приданный дивизии 17-й отдельный гвардейский минометный дивизион. Здесь впервые мне удалось увидеть в деле реактивную артиллерию, знаменитые "катюши", о которых мы уже были наслышаны.
      Эсэсовцы дивизии "Рейх", пустив впереди танки, двинулись густыми рядами, в полный рост, на окопы одного из батальонов. Но тут ударили "катюши". Поле заволокло пламенем и дымом. А когда дым рассеялся, мы увидели черную землю, груды трупов и три полыхавших танка. А тем временем "катюши", давшие один только залп, снялись с позиции на опушке леса, отбыли в тыл. Правда, фашистские бомбардировщики еще долго бомбили ту лесную опушку.
      Наступая на Федчино с фронта, противник одновременно атаковал оборону 2-го батальона с юга, со стороны Михайловского. Полторы сотни автоматчиков, пробравшись лощиной, вышли к батальонным тылам с явной целью подсечь основание нашего плацдарма за рекой Озерна. Создалась реальная угроза потерять вместе с плацдармом и захваченный с таким трудом отрезок дороги Руза - Ново-Петровское.
      Как справится в этой ситуации новый комбат капитан П. С. Турков, заменивший раненого Борисова? Турков хороший штабной офицер, вдумчив, исполнителен. Но тут нужен еще и железный характер.
      - В том батальоне находится комиссар полка Кондратенко, - словно отвечая моим мыслям, сказал Суханов. - Он-то справится.
      Вызываю к телефону Туркова. В трубке слышу грохот боя.
      - Немцы в тылу, - докладывает комбат. - В расположении хозяйственного взвода. Веду туда...
      - Турков! Турков! А черт!...
      Связь со 2-м батальоном оборвалась. Тут же отдаю распоряжения, связанные с помощью Туркову. И вот уже мимо НП, по лощине, уходит к Озерне взвод конной разведки. За ним - противотанковая батарея, мой последний резерв. Командир 3-го батальона Кузичкин докладывает: на помощь 2-му батальону двинул пулеметную роту.
      Однако вступить в бой с прорвавшимися автоматчиками этим подразделениям так и не пришлось. Через каких-нибудь полчаса зазуммерил полевой телефон. Суханов берет трубку.
      - Ну и хорошо! - говорит он. - Доложи комдиву. В трубке, переданной мне, слышу размеренный, суховатый доклад комиссара полка Д. С. Кондратенко:
      - Автоматчики противника уничтожены. Рубеж батальона восстановлен.
      - Как именно? Кем?
      - Хозяйственным взводом.
      - Шутишь?
      - Никак нет, товарищ полковник. Красноармеец Рубцов, батальонный повар, в рукопашной заколол четверых фашистов, хлеборез красноармеец Светличный троих. Ну и другие товарищи... Их я отмечу в полковом политдонесении.
      Об одном умолчал комиссар полка: бойцов хозяйственного взвода собрали и уложили в стрелковую цепь политработники - старший батальонный комиссар Д. С. Кондратенко и инструктор политотдела дивизии старший политрук И. Е. Гук. Гитлеровцы были в ста шагах от цепи, как последовала команда "Огонь!". А когда те залегли, Кондратенко и Гук повели бойцов в контратаку. Ни один из прорвавшихся в тыл батальона эсэсовцев не ушел живым.
      Неудачная попытка с ходу выбить нас из деревни Федчино и очистить рузскую дорогу, видимо, несколько охладила пыл противника. В последующие дни - с 8 по 10 ноября - боевые действия на участке 258-го полка носили ограниченный характер. Враг вел сильный артиллерийско-минометный огонь, налетала его авиация. Группы автоматчиков, в сопровождении двух-трех танков каждая, вели разведку боем, пытались нас атаковать, но, встреченные дружным огнем, отходили.
      Наш стрелковый полк своим 2-м батальоном прочно удерживал участок рузской дороги севернее Михайловского, не пропуская по ней к Скирманово ни одного вражеского танка, ни одной машины с пехотой. Однако вести из-под Скирманово, от наших правых соседей, были неутешительными. Там продолжались тяжелые бои.
      "Твой резерв - это твой маневр"
      По ночам столбик термометра опускался до минус шести - восьми градусов. Проезжими становились не только проселочные дороги, но даже заболоченные низины. Машины с боеприпасами и продовольствием теперь легко добирались до передовой. Нам привезли зимнее обмундирование - бойцы оделись с ног до головы. Однако мерзлая, едва прикрытая снежком земля создала идеальные условия и для противника - он мог широко маневрировать танковыми и моторизованными дивизиями.
      Теперь танкоопасные направления были повсюду. Это нас очень беспокоило. Каждый телефонный разговор с командующим армией я заканчивал просьбой подкрепить полк артиллерией, половина которой по-прежнему стояла на тыловом рубеже, вместе с 40-м и 131-м стрелковыми полками.
      К, К. Рокоссовский отклонял мои просьбы.
      - Сейчас главный ваш помощник - действенная разведка, - говорил он. Разведка и еще раз разведка. Выясни конкретно, где группируется противник, что, хотя бы примерно, он замышляет, и я дам артиллерию.
      И мы вели усиленную разведку. Ежедневно в немецкие тылы уходили поисковые группы 60-го разведбатальона. Легкие танки-амфибии тщательно прощупывали местность и за правым нашим флангом - в направлении села Покровское, и за левым - в районе Петряиха, Барынино. Активно действовали конные и пешие разведчики 258-го полка, хорошо помогали нам и партизаны. Связь с ними поддерживал комиссар Бронников.
      10 ноября, поздно вечером, он вернулся на КП несколько встревоженным. По данным партизан, сообщил он, фашисты выгнали жителей Покровского в лес, заставили валить сосняк, тесать бревна, пилить их на доски. Заготовленную древесину вывозят к опушке, к артиллерийским позициям. Дело вроде обычное. Но с какой целью они придвинули тяжелую артиллерию к переднему краю? Это явный признак подготовки к наступлению. Комиссар рассказал о других признаках. В то же Покровское прибыли новые части: вчера - сотни четыре мотоциклистов, сегодня - большая автоколонна с пехотой.
      - Убедительные факты? - спросил Бронников.
      - Весьма. Вот почитай-ка!
      Я передал ему донесение, только что полученное от командира разведбатальона. Капитан Ермаков, как всегда, лаконичен: группы лейтенантов В. Д. Кузьмина и А. Ф. Дмитриевского произвели разведывательный поиск за нашими флангами в тылу противника. Разгромили штаб немецкого моторизованного батальона, захватили штабные документы. На дороге к Покровскому взят "язык" мотоциклист.
      - Уже допросили?
      - Допрашивают. Пойдем-ка послушаем.
      Когда мы вошли в избу, где находились начальник разведки майор А. А. Тычинин и его помощник капитан Г. Е. Жолнин, допрос шел к концу.
      Бронников сморщил нос:
      - Ну и запах же у вас!
      Тычинин кивнул на пленного:
      - Завоеватель испортил... Нервный, что ли?
      Мотоциклист был молод, лицо в прыщах, руки подергивались. Говорил он без умолку, врал без всякой системы и, возможно, без умысла. Так бывает с людьми определенного склада. Даже попав в избу, в тепло и свет, к корректным командирам, выпив предложенную чашку чая и закурив папиросу, пленник все еще не мог отделаться от шока, полученного там, в ночи, на лесной дороге, когда его "спеленали" разведчики. После такого рода встряски иной "язык" рта долго раскрыть не может, другой, наоборот, не может закрыть.
      Мотоциклист выбалтывал и то, что знал, и то, что придумывал на ходу, перемешивал ценные для нас факты со слухами, со штабными сплетнями.
      Сопоставив показания пленного с захваченными документами, с другими разведданными, мы сделали вывод: в Покровском сосредоточена группировка противника в составе 1500 человек пехоты, 60 танков, тяжелого артдивизиона; группировка нацелена в стык фланга 258-го полка с правым соседом 18-й стрелковой дивизией полковника П. Н. Чернышева.
      Выбирая это направление, противник руководствовался, видимо, двумя главными мотивами: слабостью нашей обороны, в стыке и хорошей дорогой, проходившей здесь через линию фронта - от Покровского к Никольскому и далее, к Волоколамскому шоссе, в тылы 16-й армии.
      Стык флангов с 18-й стрелковой дивизией был столь же условным, как и с левым соседом. Участок в 4 - 6 километров прикрывался лишь небольшими группами боевого охранения, так как основные силы дивизии Чернышева втянулись в бой за Скирманове, а мы в свою очередь - за Михайловское и Федчино.
      Между тем дорога Покровское - Никольское никак не могла ускользнуть от внимания противника. В отличие от соседних проселков она имела твердое покрытие. Плотно выложенная булыжником, окопанная кюветами, эта дорога не боялась капризов погоды - ни зимних оттепелей, ни мокрых снегопадов.
      Сведения, собранные разведчиками и партизанами, заставили нас немедленно связаться с командармом. Выслушав меня, генерал Рокоссовский приказал усилить правый фланг 258-го полка за счет главных сил дивизии.
      Было решено выдвинуть на этот участок (деревни Мары, Слобода, совхоз "Бороденки") 2-й батальон 40-го стрелкового полка с приданным ему дивизионом 159-го легкого артиллерийского полка. Вскоре после полуночи стрелки и артиллеристы форсированным маршем двинулись с тылового рубежа к линии фронта.
      Боевую задачу, поставленную перед батальоном и приданным ему артдивизионом, мог выполнить всесторонне подготовленный, смелый командир. И наш выбор не случайно пал на капитана Н. М. Уральского.
      Николай Матвеевич был человеком, на которого можно положиться в самой сложной обстановке. Участник гражданской войны, он начал ее 14-летним добровольцем. Потом с отличием окончил военную школу имени ВЦИК. Уже будучи кадровым командиром, прошел переподготовку на Высших стрелковых курсах. Семь лет командует батальоном. Энергии, воли, организаторских способностей Уральскому тоже не занимать. Еще на Дальнем Востоке ему поручали задачи, которые помимо всего прочего требовали большой самостоятельности, - такие, например, как учебное десантирование батальона с кораблей Краснознаменной Амурской военной флотилии или 350-километровый марш по таежному бездорожью в авангарде дивизии. Он отлично справлялся с любым заданием.
      Так было и в этот раз. Ночной марш стрелков и артиллеристов проходил в хорошем темпе. Уже в пять утра капитан Уральский доложил по радио: "Батальон в Никольском. Идем к совхозу "Бороденки". А примерно часа полтора-два спустя новый и несколько неожиданный доклад: "В Марах и Слободе - противник. Атакую!"
      Значит, в ту ночь фашисты перебрались из Покровского - с западного берега Озерны на восточный. Неужели боевое охранение не успело подорвать мост? Дрожь пробрала меня при мысли о том, что танки и мотопехота противника могли ринуться через него в наши тылы.
      - Мост не взорван, - доложил Уральский, - он под нашим огневым контролем. В район моста выдвинуты батальонные пушки.
      На рассвете батальон атаковал противника. Фашисты, заночевавшие в Марах и Слободе, были застигнуты врасплох, они выскакивали из домов в одном белье. Наши стрелки быстро овладели этими пунктами, заняли оборону по Озерне, против села Покровское, и надежно прикрыли дорогу. Артиллерия - две пушечные и гаубичная батареи - встала на огневые позиции, разведка ушла в тыл врага. Уральский тотчас же установил прямую телефонную связь с командиром 258-го полка Сухановым.
      Таким образом, к утру 11 ноября более половины всех сил нашей дивизии пять стрелковых батальонов из девяти и четыре артдивизиона из шести - уже вели бой на Озерке.
      Фашисты ни на день не оставляли своих попыток вытеснить нас с плацдарма у деревни Федчино. Их атаки чередовались с нашими контратаками. С утра 13 ноября интенсивность боевых действий еще более возросла. Противник вел сильный артиллерийско-минометньй огонь, десятки "юнкерсов" висели над передним краем 258-го полка. Дымная пелена затянула Федчино и окрестные поля.
      Позвонил командир 18-й дивизии полковник Чернышев:
      - Как дела, земляк? (С Петром Николаевичем мы знакомы еще по Дальнему Востоку).
      - Жду атаки.
      - Держись! Замкни рузскую дорогу плотненько. Нынче у фашиста в ней особенная нужда.
      - Значит, у тебя пошли дела?
      - Пошли. С часу на час возьмем Скирманово.
      Теперь мне понятна ярость вражеской артподготовки. Хотят во что бы то ни стало выбить нас с рокадной дороги. Атака будет сильной, а в моем резерве лишь одна батарея 139-го противотанкового дивизиона. Две другие батареи уже сражаются на разных участках. "Раздергивать" воинскую часть всегда плохо, но выхода у нас не было. Вызываю командира дивизиона капитана А. В. Михайлова.
      - Придется тебе, Александр Васильевич, поскучать без войск.
      - Забираете последнюю?
      - Забираю.
      - К Федчино?
      - Да.
      - Разрешите мне самому вести батарею?
      - Веди.
      Капитан Михайлов отлично выполнил боевую задачу. Когда гитлеровцы в сопровождении шести танков атаковали 2-й батальон полка Суханова, их встретил плотный огонь. Стрелки и пулеметчики вынудили залечь вражескую пехоту, а пушки Михайлова подбили два танка. Остальные машины повернули обратно, к Михайловскому.
      В один из моментов боя рузская дорога оказалась в ничейной полосе. Противник тут же бросил по ней к Скирманово машины с пехотой. Но проскочить им не удалось. Михайлов выдвинул к дороге пушки дивизиона, и они с трехсот метров расстреляли автоколонну. Документы убитых эсэсовцев подтвердили, что в тот день против нас действовал моторизованный полк "Фюрер" дивизии "Рейх".
      Опять позвонил Чернышев:
      - Отбил атаку?
      - Отбил. Дорогу держим.
      - Спасибо! Скирманово мы взяли. Танкисты Катукова сработали по-гвардейски. Ну и мои ополченцы не отстали.
      От души поздравил я старого товарища. Долгие две недели 10-я немецкая танковая дивизия удерживала этот ключевой пункт близ Волоколамского шоссе. И все-таки не удержала. Ее потери и в людях и в технике были очень велики. Достаточно сказать, что 86-й моторизованный полк практически обратился в две-три неполные роты и фашистское командование вывело его остатки в тыл.
      О танкистах генерал-майора М. Е. Катукова мы уже были наслышаны. Тот факт, что его бригада первой среди танковых частей получила звание гвардейской, говорил сам за себя. Добрую славу заслужила и 18-я стрелковая дивизия. Сформированная в Москве из ополченцев, людей уже немолодых, не имевших военной подготовки, она сражалась храбро и стойко и впоследствии тоже заслужила гвардейское звание.
      Хотя очередную атаку на Федчино мы отбили, нам было о чем призадуматься. Убыль в людях большая, а пополнений пока нет. Суханов доложил о потерях во 2-м батальоне. За десять дней непрерывных боев на плацдарме его роты сильно поредели: в 5-й и 7-й стрелковых в строю оставалось по 40 - 50 бойцов, в 6-й стрелковой - и того меньше. Еще день-два, и батальон потеряет боеспособность. Надо что-то предпринимать.
      Но что именно? Ни у меня, ни у Суханова нет в резерве даже одной стрелковой роты. Опять приходится ломать голову, изыскивать возможности перегруппировки подразделений, идти на определенный риск, чтобы избежать риска куда более значительного. Чем яростнее атакует противник, тем острее наша нужда в резервах. Их надо всегда иметь под рукой, иначе любое осложнение, любой прорыв немецких танков и мотопехоты грозит подорвать устойчивость всей нашей обороны.
      Приказываю вывести из первого эшелона 2-й батальон 258-го полка и 3-й батальон 131-го полка. Их место заняли подразделения, снятые с менее напряженных участков. Разумеется, оборона стала менее вытянутой в линию, зато более глубокой. Теперь и Суханов и я имели в своем резерве по батальону и получили возможность более оперативно реагировать на все изменения боевой обстановки. А кроме того, выведенные в тыл батальоны получили необходимый им отдых.
      Дать бойцу переднего края своевременную передышку, помочь подразделению или части привести себя в порядок - это важная часть командирской работы. Хочется сказать о ней особо.
      Многодневные ожесточенные бои, потери в личном составе резко увеличивают нагрузку каждого, кто остается в строю. И с каждым новым днем эта нагрузка возрастает. Громадное физическое и нервное напряжение, бессонные ночи в промерзших окопах, а то и в открытом поле, на ледяном ветру, зачастую сутками без горячей пищи - все это отрицательно сказывается даже на самом закаленном солдате. Люди устают. Их утомление не определишь математической формулой. Просто по совокупности различных признаков чувствуешь, что наступил предел. Снижается меткость огня, притупляется бдительность, появляется вялость в атаках и контратаках. А в целом подразделение или часть становятся менее управляемыми.
      Слов нет, советский воин способен стойко переносить нагрузки и перегрузки, которые не по плечу солдатам буржуазных армий. Однако эти его боевые качества важно умело и вовремя поддержать. Командир призван заботиться не только о пополнении израсходованных боеприпасов и ремонте вооружения, но также об отдыхе солдата, о регулярном питании, о своевременной бане.
      Об этом нам постоянно напоминал Константин Константинович Рокоссовский. Доложишь, бывало, о боевых действиях, он не преминет спросить: "Как кормишь бойцов? Как с горячей пищей? Кухни разбиты авиацией? А почему молчишь? Немедленно посылай хозяйственников. Дадим". Или: "Баню саперы построили? Дельно!"
      Я уже называл Ивана Никаноровича Романова, Николая Матвеевича Уральского и других командиров. Разные по характеру, они были схожи одним: умением работать с людьми, строгой требовательностью, стремлением облегчить, где это только возможно, трудный фронтовой быт бойца.
      Правда, случалось мне встречать командиров, у которых дело шло с трудом, хотя лично они были неплохо подготовлены и старательны. Причина - в слабом представлении о круге командирских обязанностей, в непонимании простой истины: успех в учении, тем более в бою, закладывается намного раньше той минуты, когда ты принял верное тактическое решение. Он закладывается кропотливой и целеустремленной работой с людьми, из которых ты должен с помощью партийной и комсомольской организаций создать крепкий боевой коллектив. И твоя забота о будничных нуждах этого коллектива станет незримым, но действенным подспорьем в бою. Ибо здесь кроме других движущих сил проявится и еще одна: солдатская благодарность к тебе как к командиру и человеку, желание не подвести в трудной обстановке, делом ответить на дело.
      * * *
      13 ноября, во второй половине дня, когда мы уже создали резерв, позвонил с правого фланга капитан Уральский. Тоже насчет подкреплений. Мембрана телефонной трубки, отчаянно дребезжа, передавала звуки сильного боя. Пулеметно-автоматная трескотня кружила где-то рядом с НП комбата.
      Приказываю ординарцу седлать коней. Надо съездить к Уральскому. Может, и подскажу ему что-то. Расходовать же резерв, созданный с таким трудом, нельзя. Он на крайний случай.
      Едем вдоль Озерны на север, проскакивая галопом опасные участки. Деревню Слобода не узнать. Еще девять дней назад стояли рядком избы, курился печной дымок, мычали буренки. А теперь тлеют одни головешки.
      Капитана Уральского встречаем близ огневых позиций артиллерии. Он толкует о чем-то с командиром дивизиона 159-го артполка майором И. Ф. Гараганом. Похоже, дискутируют.
      - О чем спор, однополчане?
      Оказалось, они обсуждали, как и где с наибольшим эффектом расположить пушечные батареи дивизиона: придвинуть их ближе к переднему краю или оставить в глубине обороны? Сегодняшняя, первая в практике обоих командиров встреча с вражескими танками побуждала переосмыслить некоторые истины, которые прежде казались азбучными.
      И Уральский и Гараган приводили веские доводы; отстаивая всяк свою точку зрения, обращались ко мне как к арбитру. Ответить же им с ходу нелегко, надо сначала осмотреть оборону.
      Пошли мы по траншее. Зрелище впечатляющее. Час назад стрелки и артиллеристы отразили очередную атаку. Снежное поле за Озерной и битый лед на речке завалены трупами фашистов. Чадит догорающий танк. Под низкими облаками тесным строем прошла к деревне Мары семерка "юнкерсов".
      - Шестой налет за день, - сказал Уральский. Потом, словно спохватившись, спросил: - А как же с подкреплением?
      - Привел.
      - Где оно?
      Он оглянулся, хотя видел, что со мной никого не было. Мне стало смешно.
      - Здесь оно, здесь. Ну я и есть подкрепление. Мало? Не примешь?
      - Приму, коли насовсем, - отшутился он.
      С батальонного НП открылся вид на заречные дали. Широко раскинулось село Покровское. От него в нашу сторону, к мосту, тянется дорога.
      - Мост минирован?
      - Минирован. Саперы сидят в кустарнике, что левее сарая.
      - Пытались фашисты захватить мост?
      - Прямой атаки не было. Тут дело хитрое. Мы бережем мост для себя, они для себя. Видно, не хотят нас спугнуть раньше времени. Дескать, мост им ни к чему.
      - Смотри, не прозевай.
      - Не прозеваю. Вон в Покровском домишко с красной крышей, ориентир скворечник, видите?
      Уральский рассказал, что перед рассветом разведчики сержанта Сысолятина взяли в том доме обер-лейтенанта. Жаль, не уберегли. Уже на нашей стороне Озерны группу накрыл минометный залп. И надо же так случиться - у разведчиков ни единой царапины, а фашиста, которого сам Сысолятин нес на закорках, смертельно ранило. Его сумку с документами Уральский отправил в штаб, по-прежнему находившийся в Сафонихе.
      На правом фланге пришлось пробыть до вечера. Обсудили все вопросы обороны. Было решено несколько орудий выдвинуть ближе к переднему краю. Уезжая, я повторил, что рассчитывать комбат должен только на свои силы.
      В Сафонихе, в штабе, меня встретил начальник оперативного отделения подполковник Витевский. Подвел к столу, где были аккуратно разложены немецкие документы - солдатские и офицерские удостоверения личности, фотографии, письма, а также трофейная топографическая карта, привлекшая мое внимание в первую очередь. На карте наш передний край и передний край противника по Озерне были отмечены лишь штрихом, но район села Покровское отработан детально. Видимо, карта принадлежала командиру батальона. В полосе леса, что западнее села, начерчены кружки и цифры. Это известный нам 11-й моторизованный полк дивизии "Рейх". Еще одно подтверждение, что именно он начал сосредоточиваться в Покровском четыре-пять дней назад.
      - Уральский прислал карту?
      - Да. Его разведчики добыли.
      Ценные сведения принес из Покровского сержант Сысолятин. Очень ценные. Вплоть до точных координат района, где сосредоточился 11-й мотополк. Немедленно воспользоваться данными карты противника - эта мысль возникла у нас с Витевским, видимо, одновременно. Он сказал:
      - Накрыть бы их хорошим гаубичным залпом!
      Зачем гаубичным? В нашем распоряжении есть более мощное средство реактивная артиллерия, бьющая по большим площадям. Я приказал Витевскому связаться с командиром 17-го гвардейского минометного дивизиона, который стоял в Истре и боевую работу которого мы уже видели.
      - Есть и еще новость, - продолжал Витевский, показывая документы, захваченные у противника.
      Новость была не из приятных. За нашим левым флангом, судя по документам, также сосредоточивались свежие силы немецко-фашистских войск. Там, южнее Барынино и Петряихи, в районе деревни Аннино, разведчики обнаружили 87-ю немецкую пехотную дивизию. Против нас она готовила удар или против левого соседа - 144-й дивизии, выяснить не удалось. Однако сам факт сосредоточения целой дивизии перед слабо прикрытым стыком, точнее разрывом 8-10 километров шириной, свидетельствовал о серьезных намерениях противника.
      Докладываю о 87-й дивизии в штаб армии. Генерал М. С. Малинин ответил:
      - О ней знаем. Вам ставится новая боевая задача. Письменный приказ - с делегатом связи.
      Разговор этот, как, впрочем, и все другие наши радио- и телефонные переговоры, велся условным кодом. Мы знали, что фашисты широко используют систему радиоперехвата и подслушивания. Это обстоятельство обязывало нас к чрезвычайной строгости и скупости в служебных переговорах.
      Согласно полученному приказу 14 ноября главные силы дивизии выдвинулись с тылового рубежа ближе к линии фронта. Совершив марш, 40-й и 131-й стрелковые полки с приданной им артиллерией сосредоточились в районе Онуфриево, Раково, Иглово, будучи во втором эшелоне, в 10 - 12 километрах от линии фронта. Теперь наконец-то 78-я стрелковая дивизия полностью сгруппировалась на одном направлении, ее штаб и политотдел переехали к нам, в Сафониху.
      Боевой порядок, занятый дивизией к полудню 14 ноября, имел чисто оборонительный характер: два эшелона, разделенные значительным пространством. Штаб армии определил рубеж для второго эшелона очень удачно, учтя благоприятные условия местности. Правый фланг у деревни Онуфриево упирался в огромное Тростенское озеро. Покрытое тонким льдом, оно было недоступно для обходного маневра вражеских танков. А левый фланг вынесен за деревню Меры{3} крупный (для данного лесного района) узел дорог. В целом этот рубеж перекрывал все выходы к Волоколамскому шоссе и городу Истра с запада и юго-запада. Несколько дней спустя дивизии пришлось отражать здесь яростные атаки противника, и все мы по достоинству оценили тактическое значение данного рубежа.
      В выборе столь удачной позиции чувствовалась направляющая рука командарма К. К. Рокоссовского, его умение тонко оценить не только боевую обстановку на сегодняшний день, но и ее вероятное развитие в ближайшем будущем.
      Личные качества генерала Рокоссовского сыграли большую роль в дальнейших боевых действиях 16-й армии под Москвой. Опять-таки сошлюсь на 78-ю дивизию. Много раз попадала она в критические положения, почти весь оборонительный период провела с открытыми флангами, часто в полуокружении, но не было случая, чтобы Константин Константинович, связавшись с нами по телефону или радио, даже после длительного перерыва (связи со штабом армии мы не имели иногда сутками), неточно оценил обстановку. Когда мне очень хотелось прикрыть зияющие пустоты в обороне последним резервом, он говорил:
      - Поспешай, но - не торопись. Твой резерв - это твой маневр. Не торопись лишать себя маневра.
      Оперативная смелость генерала Рокоссовского передавалась и нам, его подчиненным.
      15 ноября мы получили радиограмму командарма. Он предупреждал о возможном наступлении противника с утра 16 ноября, требовал подготовить соответственно нашу оборону. А вскоре делегат связи привез из штаба армии приказ с новой боевой задачей: 16 ноября, в 10.00, 78-й стрелковой дивизии перейти в наступление, овладеть населенными пунктами Михайловское, Барынино, Ваюхино{4}.
      Времени у нас оставалось мало, поэтому руководящий состав штаба и управления дивизии собрался, что называется, накоротке. Из командиров стрелковых полков присутствовал только Суханов. (Коновалов и Докучаев во главе своих полков совершали марш от Онуфриево и Меры к переднему краю.)
      Речь шла о плане завтрашнего наступления. Активные действия разведки позволили нам довольно точно определить силы противника. Перед нашим правым флангом был сосредоточен 11-й моторизованный полк дивизии "Рейх" и часть танков 10-й танковой дивизии. Перед центром, в районе Михайловского, моторизованный полк "Фюрер". Перед левым флангом - часть сил 87-й пехотной дивизии с приданными танками.
      Свой замысел я изложил собравшимся: времени у нас мало, поэтому с выходом 40-го и 131-го полков к Озерне дивизия принимает такой боевой порядок. Два батальона 40-го полка займут исходные позиции у Федчино, правее 3-го батальона 258-го полка, и вместе с ним атакуют Михайловское с севера. Одновременно два батальона 131-го полка овладевают Ваюхино и Барынино, с тем чтобы в дальнейшем обойти опорный пункт в Михайловском с юга и юго-запада. Конечная цель окружить и уничтожить противника, обороняющего это село.
      - Ваше мнение, товарищи?
      - Если уж "подрезать" Михайловское, то с обеих сторон, - сказал Бронников. - Предлагаю нацелить сороковой полк поглубже, на северо-западную окраину.
      Признаться, эта задумка была и у меня. Однако два обстоятельства мешали осуществить ее. Дивизии пришлось бы наступать на противника, который превосходит нас и численно и технически. У него танки, моторизованная пехота, а значит, и преимущество в маневре. Если 40-й полк глубоко обойдет Михайловское с северо-запада, то он неизбежно подставит свой правый фланг для танковых контратак противника. Это усугубляется и тем, что оба батальона полка не имеют еще боевого опыта.
      Предложение комиссара поддержали начальник штаба Федюнькин, начальник политотдела Вавилов и другие. Все мы, конечно, стремились к решительным действиям. Однако две недели на фронте показали, что противник не из пугливых, к угрозам не очень-то чувствителен и контратакует при первой же возможности.
      - Подготовим отсечный огонь гаубичным полком, предложил начальник артиллерии Погорелов. - Выдвинем к флангу противотанкистов Михайлова. Это будет мощный щит
      Что ж, предложение дельное. Его стоит принять.
      Один Суханов все еще молчал.
      - За тобой слово, Михаил Афанасьевич! Крупная его рука легла на карту, указательный палец - на синюю ленту Озерны.
      - Здесь надобно бы ударить.
      И он пояснил. Фашисты привыкли к тому, что мы атакуем Михайловское от Федчино, с плацдарма. Так будет и завтра. Но часть сил, хотя бы одну роту, целесообразно бросить на Михайловское в лоб, с востока, через Озерну.
      - По льду?
      - По тонкому льду, - уточнил Суханов. - Лед выдержит.
      - Демонстративная атака?
      - Это - как выйдет, - ответил он. - Может, демонстративная, а может, что посущественней.
      План был утвержден. Остаток светлого времени и вся ночь прошли в работе. Подходившие из тыла батальоны 40-го и 131-го полков прямо с марша выдвигались на передовую.
      Еще вечером позвонил я на правый фланг, в батальон Уральского:
      - Сработали "катюши"?
      - На "пять"! Лес горит, там что-то рвется. Видимо, склад боеприпасов. В Покровском снуют санитарные машины.
      Так! Значит, реактивные снаряды легли куда надо. Это облегчит завтрашний день батальону Уральского. Задача у него прежняя - обороняться на широком фронте, прикрывать стык с 18-й стрелковой дивизией.
      К шести утра все подразделения выдвинулись на исходные позиции, командиры полков доложили о готовности. До начала артподготовки - три с половиной часа. Пауза долгая и томительная.
      Рассвело. С севера донеслись глухие перекаты артиллерийских залпов. У Чернышева? Не может быть. 18-я дивизия должна атаковать противника одновременно с нами. Звоню ему:
      - У тебя шум?
      - У соседей, у Доватора и Панфилова. Наступает фашист. Так-то, Афанасий Павлантьевич! Ты готов?
      - Готов...
      В 9.30 ударила наша артиллерия, дали залп "катюши". Полчаса спустя поднялась в атаку пехота. С НП хорошо видна цепочка солдат, спускающихся к Озерне. Это 7-я рота 258-го полка, выделенная Сухановым для удара на Михайловское с востока. Впереди лейтенант Иванов в белом полушубке. Он первым ступил на лед. Неподалеку рванул снаряд, за ним второй, третий. Фонтанами вздыбилась вода, командир упал. Ранен? Нет, он только провалился по пояс. Снова поднялся, пошел к правому берегу вброд, раздвигая битые льдины. За ним со штыками наперевес ринулись бойцы. Фашисты не успели еще пристреляться, а рота была уже на том берегу.
      Два часа спустя Суханов доложил:
      - Рота лейтенанта Иванова на восточной окраине Михайловского. Противник контратакует.
      7-я стрелковая рота Ильи Андреевича Иванова стала подлинным героем этого боевого дня. Атаковав опорный пункт с неожиданного для фашистов направления, она первой ворвалась в село, что способствовало успеху 40-го полка, наступавшего со стороны Федчино. К исходу дня полк овладел и северной окраиной Михайловского. На левом фланге также обозначился успех: 131-й полк занял деревни Ваюхино и Барынино.
      Однако до конечной цели - окружить и уничтожить противника в Михайловском - было еще далеко. Обойти село не удалось ни 40-му полку, ни 131-му. На всех участках эсэсовцы оказывали упорное сопротивление. Более того. Уже с первых часов боя их контрдействия никак не походили на оборону - пусть даже очень активную. Дивизия "Рейх", поддержанная танками 10-й танковой дивизии, тоже наступала. Мы это чувствовали по себе, впоследствии наши предположения подтвердились трофейными документами. Взаимное столкновение вылилось в типичный встречный бой, в борьбу за инициативу.
      Подобная же ситуация сложилась и в полосе 18-й стрелковой дивизии П. Н. Чернышева. А вскоре штаб армии известил нас, что немецко-фашистские войска перешли в общее наступление - не только против войск 16-й армии, но и по всему фронту. Так начался последний этап оборонительного сражения под Москвой.
      С 16 по 18 ноября наша 78-я дивизия продолжала вести напряженные бои на рубеже Озерны. Батальоны сражались на улицах Михайловского, отбивали атаки под Федчино и Ваюхино. За каждый метр продвижения противник платил большой кровью. Видимо, крепко запомнились фашистским генералам эти затерянные в лесах деревушки, если даже командующий 4-й танковой группой генерал-полковник Хеппнер упомянул их в своем отчете. Он писал: "Уже в первые дни наступления завязываются жестокие бои, особенно упорные в полосе дивизии "Рейх". Ей противостоит 78-я сибирская стрелковая дивизия, которая не оставляет без боя ни одной деревни, ни одной рощи". И далее: "Потери наступающих очень велики. Командир дивизии СС тяжело ранен. Рядами встают кресты над могилами танкистов, пехотинцев и солдат войск СС"{5}.
      18 ноября, во второй половине дня, боевая обстановка осложнилась. Чернышев сообщил, что его дивизия по приказу командарма отходит к Ново-Петровскому. Потом несколько раз подряд звонили из штаба армии. По вопросам, которые мне задавали, по распоряжениям, по их, если можно так сказать, подтексту, чувствовалось напряжение, растущее в полосе войск 16-й армии. У нас же особенно сильно атаковал противник в центре боевых порядков.
      Полевые телефоны зуммерили без перерыва. 40-й полк Коновалова нес тяжелые потери, с трудом удерживал северную окраину Михайловского. Не легче было и 3-му батальону 258-го полка на восточной окраине. На левом фланге 131-й полк Докучаева вел ожесточенный бой за Барынино и Ваюхино.
      К концу дня рядом контратак на всех участках нам удалось сначала остановить, а затем и отбросить эсэсовцев на исходные позиции. Положение стабилизовалось, дивизия удержала все ключевые пункты на рубеже Озерны.
      Мы понимали, что попытка вражеского командования полностью завладеть боевой инициативой и стать хозяином положения еще не пресечена. Противник не израсходовал всех резервов, в том числе танковых. Пока что его танки появлялись эпизодически, группами в 2 - 3 машины. Главную роль в атаках играла пехота, поддержанная ударами авиации и артиллерии. Судя по некоторым признакам, завтра наступит очередь сильных танковых атак.
      Ночь прошла тревожно - в мертвенном свете ракет над передним краем, в отдаленном гуле танковых моторов. Наиболее интенсивным был он на севере, у Покровского, и на юге, за Барынино. Танки сосредоточивались перед обоими флангами нашей дивизии.
      За ночь мы перегруппировали артиллерию, главным образом пушечную, выдвинули ее к флангам, часть батарей поставили на прямую наводку. И все же создать достаточно плотную противотанковую оборону не удалось: слишком велики были потери в орудиях, особенно в 139-м противотанковом дивизионе капитана Михайлова и 159-м легком артполку майора Осипычева.
      Закончив перегруппировку артиллерии, я созвонился с командирами стрелковых полков. Пожелал им боевого успеха, напомнил: без приказа - ни шагу назад!
      - Сороковой стрелковый исполнит свой долг! - отчеканил Алексей Павлович Коновалов.
      - Не посрамим земли Русской, - повторил Николай Гаврилович Докучаев бессмертные слова князя Святослава.
      - Не беспокойтесь, товарищ комдив, встретим фашиста как должно, - сказал Михаил Афанасьевич Суханов.
      Ночь была на исходе. Падал мелкий снежок. Передний край словно уснул - ни ракеты, ни пулеметной очереди. До рассвета оставалось еще минут тридцать.
      В девять утра загремела немецкая артиллерия, эскадрильи "юнкерсов" наносили бомбовый удар. Столь мощной и длительной артиллерийско-авиационной подготовки испытывать нам еще не доводилось. Потом двинулись в атаку десятки фашистских танков и густые цепи пехоты. Бой разгорелся по всей полосе обороны дивизии.
      В архивных документах этот день запечатлен немногими скупыми строчками: "С утра 19 ноября 1941 г. противник на всем фронте 78-й дивизии перешел в наступление: на рубеже Мары, Слобода - до пехотного полка с 10 - 15 танками, на рубеже Ваюхино, Барынино, Петряиха - до двух пехотных полков 87-й пехотной дивизии с 15 танками при поддержке дивизиона дальнобойной артиллерии. Со стороны деревни Старое (близ Михайловского. - А. Б.) дивизия ведет упорные бои на занимаемых рубежах"{6}.
      Как видно из данной сводки, вражеское командование, введя в бой свежие силы, начало осуществлять двусторонний фланговый обход дивизии, замысел которого был нам уже известен. Это обстоятельство позволило 78-й дивизии встретить наступление фашистов во всеоружии. Однако знать план противника далеко не равнозначно понятию сорвать этот план. И если нам в конце концов удалось в тот день сдержать сильнейший натиск превосходящих сил немецко-фашистских войск, то главная заслуга в этом принадлежит тем бойцам, командирам, политработникам каждый из которых сражался на своем боевом посту стойко и самоотверженно.
      Героев - не счесть. Расскажу сначала о тех, кто сражался на правом фланге, на рубеже Мары, Слобода, - в самом уязвимом месте нашей обороны, на участке 2-го батальона 40-го полка. Утром капитан Уральский доложил:
      - Батальон отбил атаку. Сожгли три танка. Гаубицы майора Гарагана подавили минометную батарею.
      Часа два спустя:
      - Сильный огонь. Противник опять атакует - до двух батальонов пехоты с танками.
      Потом связь с Уральским прервалась, попытки ее восстановить успехом не увенчались. Связные либо не возвращались, либо возвращались с сообщениями, что деревня Слобода занята противником (значит, прорван левый фланг батальона Уральского), что сильный бой идет у совхоза "Бороденки" (значит, фашисты вышли к огневым позициям 1-й батареи 159-го артполка).
      Лишь к вечеру с большим трудом мы локализовали вражеский прорыв. Уральский доложил обстановку, назвал и героев этого боя. Особо отметил артиллеристов из приданного ему дивизиона майора Гарагана.
      - Первая батарея стояла насмерть, - сказал он. - Расчеты орудий погибли в рукопашной, при защите огневых позиций. В строю батареи осталось семь человек из шестидесяти.
      Подвиг батарейцев зримо предстал перед нами лишь месяц спустя, когда 78-я стрелковая дивизия, уже наступая, вернулась к Озерне. Здесь, близ совхоза "Бороденки", артиллеристы отыскали огневые позиции 1-й батареи. Пушки стояли занесенные снегом. Разгребли сугробы, нашли тела павших товарищей. Все они встретили свой последний час, как положено русскому солдату: лицом к врагу.
      Наводчик первого орудия заместитель политрука Лебедев был убит автоматной очередью в грудь. В кулаке он сжимал спусковой шнур орудийного затвора. Пушка оказалась заряженной. Лебедев не успел произвести выстрел. У второго орудия со снарядом лежал сержант Осинцев. Красноармейца Окунцова нашли в ровике. Он и мертвый прижимал к уху телефонную трубку. Почти все погибшие имели бинтовые повязки. Значит, получив ранения, не ушли в тыл, дрались до последнего вздоха.
      Все свидетельствовало о жестокой рукопашной схватке, завершившей бой. С ломом в руках погиб лейтенант Никитин, с киркой-мотыгой - санинструктор Иванов... А поблизости, на опушке рощи, стояли, тоже занесенные снегом, десятки деревянных крестов, и на каждом - стальная каска с эсэсовским значком. Дорогой ценой заплатили фашисты за прорыв к батарее!
      Мы достойно похоронили героев 1-й батареи, представили их к посмертному награждению. Подвиг бойцов и командиров батареи сорвал попытку командира моторизованной дивизии СС "Рейх" обойти с тыла батальон Уральского.
      Одна из групп эсэсовцев, прорвавшись у Слободы, свернула на юг, к деревне Городище, но тоже встретила крепкий отпор. Героем этой схватки стал сержант Хаметов.
      Тогда о подвиге Валентина Хаметова узнала вся страна. О нем писала "Комсомольская правда"{7}, ему посвятил свой очерк фронтовой журналист, ныне писатель, Алексей Башкиров (Талвир).
      Хаметов по национальности был татарин, родом из-под Комсомольска-на-Амуре. Как и все природные охотники, он тоже бил белку только в глаз. В армии стал отличным пулеметчиком. "Фашист - не белка, ему можно и шкуру попортить", приговаривал он обычно, лежа за пулеметом. Валентин был настолько предан своему оружию, так холил станковый пулемет, что сослуживцы и его самого прозвали Максимом. Когда на фронте я впервые услышал популярную песню о двух Максимах:
      Был один пулеметчик толковый
      Познакомьтесь с Максимом моим.
      А другой пулемет был станковый,
      По прозванию тоже "максим"... - то подумал: не нашего ли Хаметова имел в виду поэт - автор этой песни?
      Хаметов служил в 40-м полку, в батальоне Уральского, в пулеметной роте старшего лейтенанта Кочергина. В тот день, 19 ноября, Кочергин сам выбрал позицию для хаметовского пулемета - неподалеку от северной околицы деревни Городище, на стыке с флангом 258-го полка.
      Сначала рота эсэсовцев попыталась прорваться к деревне лобовой атакой. Пулемет Хаметова работал короткими очередями, быстро и точно. Рота залегла, автоматчики окружили высотку, где держал оборону наш герой. Раз десять атаковали они высоту, но каждый раз откатывались обратно. Уже в сумерках на помощь пулеметчику подоспела группа саперов во главе с секретарем комсомольского бюро 40-го полка младшим политруком Федором Ферковичем. В штыковой контратаке они отбросили остатки фашистской роты. Перед позицией пулемета Хаметова, на склонах высотки, Феркович насчитал более сотни вражеских трупов. Подвиг Валентина Хаметова был отмечен высокой наградой - орденом Ленина.
      Пока на фланге и в тылу батальона Уральского происходили все эти события, сам батальон вел упорный бой за деревни Слобода и Мары. Особенно трудно пришлось 4-й стрелковой роте. Возглавлял ее старший лейтенант Николай Степанович Марченко - один из лучших наших ротных командиров. Плотно сбитый крепыш с русым чубом, с веселым блеском озороватых глаз - таким запомнился он мне еще по Дальнему Востоку. Его ничто не пугало. "Чего? Ворог? Сомнем, як порося", - говорил он бойцам. И верно, в этот день Марченко шесть раз водил роту в контратаку, опрокидывая эсэсовцев. И сам работал штыком так, что любо-дорого.
      Деревня Слобода стала ареной боя. Среди её развалин, во дворах, в садах и огородах, бойцы Марченко сходились с эсэсовцами грудь на грудь. Командир отделения младший сержант Михаил Поликарпович Фомин и красноармеец Яков Егорович Предеин отстреливались из окон дома, окруженного взводом вражеских пехотинцев. Те попытались было ворваться в избу, но наши ребята встретили их в узком коридоре. Предеин стрелял в упор, Фомин колол штыком. Фашисты выбежали на улицу, опять принялись строчить из автоматов, швырять гранаты. Потом, зайдя с огорода, подожгли дом. Огонь охватил крышу, она рухнула внутрь. Эсэсовцы, осмелев, подошли к дому. Им навстречу полетели гранаты, а следом, обожженные, но живые, выскочили два советских воина. Они штыками пробили себе дорогу и соединились с ротой. За мужество и находчивость младший сержант Фомин и красноармеец Предеин были награждены орденом Красного Знамени.
      Имена далеко не всех воинов, отличившихся в бою за Слободу, удалось установить. Но мы, ветераны дивизии, всегда их помним, как положено помнить Неизвестного солдата. Помнится, Уральский рассказывал об одном пулеметчике-герое, имя которого осталось неизвестным. А дело было так. Комбат, возглавив резервный взвод, выбивал противника из деревни Слобода, и только тут он обнаружил, что эсэсовцам так и не удалось овладеть всей деревней. На западном ее краю, у насыпи, строчил пулемет "максим". Из-за его щитка навстречу Уральскому поднялся боец с закопченным лицом.
      - Молодчина! - крикнул комбат.
      - Служу Советскому Союзу! - ответил тот. Потом эсэсовцы опять окружили деревню, пустили вперед танки. Нашему взводу пришлось отходить.
      - Я прикрою, - вызвался все тот же пулеметчик.
      И он прикрыл. В вечерних сумерках еще долго стучали короткие очереди его "максима".
      В этом же бою на глазах у бойцов 5-й роты геройски погиб неизвестный политрук - возможно, из соседнего 258-го полка. Ценой своей жизни он гранатами подорвал немецкий танк - один из двенадцати, потерянных противником на участке батальона.
      Прорыв противника на правом фланге дивизии, трудная борьба за Слободу и Мары, естественно, отражались на положении дел в центре наших боевых порядков, на федчинском плацдарме. Далеко выдвинутый вперед, тупым клином врезавшийся в северо-восточную окраину села Михайловское, плацдарм оказался теперь под угрозой: находившиеся здесь три батальона в первом эшелоне и два во втором могли быть обойдены фашистами со стороны Слободы.
      Дивизия - хотели мы того или не хотели - вела напряженнейший оборонительный бой, а построение ее боевых порядков оставалось прежнее, наступательное, принятое еще четыре дня назад. Следовательно, форма уже перестала соответствовать реальному содержанию боя. К тому же отход соседних дивизий не позволял надеяться на изменение обстановки к лучшему. Поэтому целесообразно было стянуть части в кулак, уплотнить оборону по Озерне, создать резервы для отражения фланговых атак противника.
      Это решение надо было доложить командарму, но связь с КП армии оказалась потерянной. Удалось переговорить лишь с командиром 18-й дивизии. Чернышев сообщил, что штаб армии переместился ближе к правому флангу, где создалась тяжелая обстановка: фашистские танковые дивизии прорвали фронт и устремились на Клин и Солнечногорск.
      Ждать нам нельзя было ни минуты. Это тот случай, когда промедление смерти подобно. Приняв решение, я тут же стал проводить его в жизнь. Прежде всего позвонил командиру 40-го полка, приказал вывести оба батальона из Михайловского и занять оборону по Озерне, сменив у деревни Городище 258-й полк Суханова. Суханову приказал сдвинуть полк влево, а 3-м батальоном удерживать Федчино.
      Связываюсь с командирами 210-го гаубичного и 159-го легкого артполков Ф. М. Осипычевым и И. Д. Жилиным. У них теперь очень ответственная задача маневрируя огнем, надежно прикрыть перегруппировку стрелковых частей.
      Работники штаба и политотдела разъезжались по частям - надо было на месте помочь командирам осуществить намеченную перегруппировку.
      - Еду в сороковой полк, - говорит Бронников. - Там, пожалуй, всего труднее.
      - Верно, комиссар.
      Отвод батальонов 40-го полка из Михайловского в Федчино и далее на восточный берег Озерны проходил при непрерывных атаках противника. Всю тяжесть боя на плацдарме приняли на себя 1-й батальон 258-го полка, возглавляемый Романовым, и противотанковый дивизион Михайлова. Это были опаснейшие часы, но стрелки и артиллеристы выстояли. Казалось, нам уже удалось произвести перегруппировку. Суханов доложил:
      - У Федчино - полный порядок. У Городища Коновалов сменил мой второй батальон.
      Но именно в этот момент, когда Коновалов отвел свой 40-й полк за Озерну, к деревне Городище, фашисты нанесли новый и очень сильный удар. Их танки и автоматчики ворвались в Городище. Здесь опять я должен сказать о неизвестных солдатах, чья беспримерная стойкость помогла нам в критической ситуации. О них, о героях 40-го полка, с честью павших за Родину, и по сей день рассказывают старики из деревни Городище.
      Вспоминают они двух молоденьких лейтенантов, долго державших оборону за околицей. Окруженные фашистами, они винтовочными выстрелами отвечали на крики "Рус, сдавайся!". А когда кончились патроны, лейтенанты встали из окопчика и со штыками наперевес пошли в последнюю контратаку. Один тяжело хромал: видимо, был ранен; другой высоким голосом пел "Интернационал". Фашисты открыли огонь. Так ушли в свое бессмертие, в народную память два гордых лейтенанта.
      На другом конце деревни сражался красноармеец с трофейным автоматом. Деревенские мальчишки, высунувшись из погреба (изба над ним была снесена артогнем), кричали: "Дяденька, уходи скорей! Вон тем овражком. Там наши!" Он только рукой махнул. Не ушел. А когда набежали эсэсовцы, красноармеец взорвал гранатой и себя, и вражеских солдат.
      Фашистам удалось захватить деревню, однако продержались они в ней не более часа. Командир 1-го батальона капитан Глухов организовал контратаку, ведущую роль в которой сыграла 2-я стрелковая рота. К этому времени ее командный состав выбыл из строя, и роту возглавил инструктор пропаганды 40-го полка политрук И. А. Романенко. Иван Андреевич прибыл в дивизию незадолго до ее отправки на фронт, но уже успел зарекомендовать себя с самой лучшей стороны. Это был страстный агитатор и бесстрашный воин. В первом же бою 40-го полка на Озерне Романенко участвовал в атаке, был легко ранен. А теперь, собрав бойцов 2-й роты, он повел их за собой на Городище. Эсэсовцы были выбиты из деревни. Закрепившись, рота отбила еще несколько вражеских атак. Романенко получил два тяжелых ранения, но продолжал руководить боем, пока его не заменил другой политработник - секретарь партбюро полка Андрей Исаевич Шахов.
      В тот день многие политруки, работники политотдела дивизии возглавили подразделения. Убыль в командирах среднего звена была настолько значительной, что восполнить ее удавалось только за счет политсостава.
      Вечером мне удалось побывать у Коновалова. Потери 40-го полка, четвертые сутки сражавшегося в районе Федчино, Михайловское, Городище, были большими. Люди выглядели утомленными, и, когда противник вновь овладел Городищем, я приказал Коновалову не предпринимать до утра никаких активных действий.
      Так обстояли дела в центре боевых порядков дивизии к исходу 19 ноября.
      Левый фланг, где сражались 131-й полк Докучаева и 60-й разведбатальон Ермакова, несмотря на многократные атаки 87-й немецкой пехотной дивизии, не претерпел существенных изменений. Только 2-й батальон 131-го полка отошел метров на 500 - 700, да и то по моему приказу. Он оставил деревню Ваюхино, чтобы избежать угрозы окружения.
      Отход батальона вызвался прикрыть пулеметчик сержант Петр Огнев. Рота вражеских пехотинцев пыталась с ходу преодолеть Озерну и ворваться в деревню, но пулеметный огонь вынудил их залечь на речном льду. Более часа Огнев, стреляя с чердака дома, отбивал атаки фашистов. Они выкатили пушку на прямую наводку, после нескольких попаданий снарядов чердак загорелся. Огнев спустился в дом и уже из окна продолжал держать под прицелом Озерну. Противник форсировал реку только тогда, когда Огнев погиб. Впоследствии жители Ваюхино рассказали нам, что гитлеровцы подобрали на льду всех своих убитых, нагрузив их трупами четыре грузовика.
      Понеся здесь, под Ваюхино, Барынино и Петряихой, тяжелые потери в людях и танках, 87-я немецкая пехотная дивизия к концу дня 19 ноября стояла на тех же позициях, что и в начале наступления.
      Ночью, когда бой стих, начальник штаба 131-го полка капитан Анатолий Сергеевич Рыбко организовал разведывательный поиск, который сам и возглавил. В Петряихе разведчики забросали гранатами помещение, где размещался штаб немецкой части. Из захваченных документов выяснилось, что 87-я пехотная дивизия, не добившись успеха, оставила на этом участке сильный заслон, а главными силами двинулась на восток. Она обтекала нас слева, шла в направлении Звенигорода, отсекая нас от 144-й стрелковой дивизии.
      Разведывательный батальон капитана Ермакова всю ночь мелкими группами прощупывал местность к югу и юго-востоку от левого фланга нашей 78-й дивизии. Войти в контакт с частями 144-й дивизии разведчикам не удалось. Они сталкивались лишь с заставами противника. Под утро Ермаков доложил, что фашисты, видимо передовой отряд, обнаружены в районе озера Глубокое и деревни Андреевская, то есть в 9 - 12 километрах юго-восточнее нашего рубежа по Озерне. Обходный маневр 87-й немецкой пехотной дивизии стал свершившимся фактом.
      Это сообщение заставило нас по-новому взглянуть и на положение 78-й дивизии. Теперь опасность, которая возникла на ее правом фланге после выхода противника в район Мары, Слобода, выглядела куда менее грозной, чем глубокое обходное движение 87-й немецкой дивизии слева.
      К утру 20 ноября мы вели бой уже в полуокружении.
      Трудные рубежи обороны
      На рассвете опять загремела артиллерия противника, опять его танки и пехота атаковали оборону 78-й дивизии. Особенно сильными и настойчивыми были эти атаки на флангах. И если центром своих боевых порядков дивизия прочно удерживала Федчино и Городище, то ее фланги постепенно подавались назад. Полуокружение превращалось в мешок с узкой горловиной, через которую проходила единственная теперь наша тыловая коммуникация - дорога от Сафонихи на Онуфриево и далее к Волоколамскому шоссе.
      Бой вплотную подступил к Сафонихе. И без бинокля хорошо были видны цепи вражеской пехоты, наступавшей от села Никольское. Фашистские танки, окрашенные в белый цвет, маскировались на опушке леса, в заснеженном кустарнике. Они вели огонь с места, через головы своих пехотинцев. Это был маленький, но примечательный штрих. Берегут танки! Значит, повыбили мы их за вчерашний день.
      На высотке, рядом с моим НП, разместился в траншее командир 210-го гаубичного полка майор И. Д. Жилин. Он сам управлял огнем тяжелого дивизиона. Мощно грохали залпы двенадцати орудий. Разрывы, сверкнув пламенем, вздыбив тучу снега, мерзлой земли и раздробленных деревьев, опоясывали дальнюю опушку. Фашистские танки попятились было назад, но - поздно. Их накрыл очередной залп.
      - Горят! - доложил разведчик-наблюдатель.
      Густой дым тянулся над лесной опушкой. Один танк горел на месте, свечкой, другой, оставляя черный шлейф, уходил в свой тыл.
      В окоп спрыгнул начальник медслужбы дивизии военврач 2 ранга Федор Михайлович Бойко.
      - Товарищ полковник! Фашисты на дороге. Около Онуфриево. Мотоциклисты. Обстреляли транспорт с ранеными.
      - Что с ранеными?
      - Двое получили повторные ранения.
      - А мотоциклисты?
      - Ушли. Точнее, три машины ушли, а четвертую гранатой подбил военфельдшер Алексей Васильев.
      - Усильте охрану. Раненых отправляйте в тыл с личным оружием. Васильева представьте к награде.
      Итак, мелкие группы противника уже просачиваются к нам в тыл, в горловину мешка, а связи со штабом армии все нет.
      - Есть связь!
      Это голос полковника Федюнькина. Он спешит по траншее, улыбается, как именинник, машет бланком радиограммы. Читаю: 78-й дивизии отойти на новый рубеж обороны - Холуяниха, Веретенки, железнодорожная станция Холщевики, Ново-Дарьино, Фроловское, Кострово{8}
      Рубеж этот нам хорошо знаком. На нем тогда еще тыловом - главные силы дивизии стояли около двух недель. Там отрыты окопы полного профиля, подготовлены артиллерийские позиции, создана сеть КП и НП. Была проведена и тщательная рекогносцировка местности. Словом, рубеж обжитый, подготовленный к обороне.
      Главная теперь задача - отойти с наименьшими потерями. От Озерны до нового рубежа около 20 километров - один марш-бросок. Однако броском от противника не оторвешься. Он связал нас боем, у него танки. Догонит и перегонит. Да и перегонять-то ему особенно не придется. Стоит только свернуть полки в колонны, как он обхватит их танками с севера и юга, сомкнет горловину мешка.
      Нам придется применить подвижную оборону, отходить "перекатами", по промежуточным рубежам. Медленно, зато верно.
      Связываюсь с 258-м полком Суханова:
      - Отходим, Михаил Афанасьевич. Ты прикроешь. В твоем распоряжении противотанковый дивизион.
      Получили соответствующие приказы и другие командиры частей. Все пришло в движение. 40-й полк Коновалова и 131-й полк Докучаева, выставив сильные арьергарды, начали стягиваться к онуфриевской дороге. Из Сафонихи двинулись на восток машины медсанбата и тыловых служб, деревня опустела.
      Во второй половине дня главные силы дивизии, пробив себе дорогу контратаками, вышли из мешка и заняли оборону на промежуточном рубеже, у деревни Онуфриево. Правый. наш фланг был надежно прикрыт Тростенским озером, левый - разведбатальоном капитана Ермакова.
      Несколько часов спустя к главным силам присоединился и 258-й полк точнее, два его батальона. Третий во главе с капитаном Романовым все еще дрался на Озерне. Ему выпала самая трудная задача - обеспечить отход прикрывающих сил.
      Суханов доложил, что Иван Никанорович дерется свирепо, что его батальон опять ворвался в Федчино, но оказался отсечен от полка.
      - Не беспокойтесь, прорвется, - заверил Суханов.
      И верно, вскоре Иван Никанорович Романов, как всегда суровый, подтянутый и чисто выбритый, появился на командном пункте. Он доложил, что батальон с приданной ему батареей вышел из окружения, и вручил нам два портфеля, набитых немецкими штабными документами.
      - Эге! - раскрыв портфели, воскликнул полковник Федюнькин. - Восемьдесят седьмая пехотная дивизия! Оперативные сводки, ведомость личного состава. Потери. Это ж клад! Где откопал?
      - Есть у меня... кладоискатель, - усмехнулся комбат. - Пулеметчик сержант Мигрантов.
      При отходе с рубежа Озерны Романов оставил для прикрытия несколько бойцов с ручными пулеметами - в зрительной связи друг с другом. Повар наполнил котелки тех пулеметчиков свежими щами, мясом, да еще и шуткой приправил: "Подкрепляйтесь, ребята, вы у нас самые нынче работяги". Ушел батальон, заняли позицию пулеметчики. Мигрантов с удовольствием хлебал щи, как вдруг услышал: "Рус, сдавайся!" Оглянулся сержант - а на дороге четыре немецкие легковые машины, из них вылезали офицеры. А один уже бежал к нему, размахивая пистолетом, хотел, видимо, лично захватить в плен. Мигрантов мгновенно лег за пулемет, первой очередью скосил бегущего, потом ударил по машинам. Ну и другие пулеметчики добавили огонька. И когда они подошли к "опелям", то насчитали пятнадцать трупов. Все, кроме шоферов, были офицеры, причем один - в чине полковника. В машинах были найдены и те два портфеля с документами.
      Рассказ Романова развеселил нас. Мне остается добавить: два "опеля" оказались исправными. Потом они еще долго служили нам.
      Выйдя из окружения, батальон Романова, не задерживаясь в Онуфриево, отправился догонять 258-й полк, который уже подходил к основному рубежу. Следом за ним выступили 131-й полк и часть дивизионной артиллерии.
      Под Онуфриево, на промежуточном рубеже, остались 40-й стрелковый полк и 159-й артиллерийский. Они теперь выполняли роль прикрытия. Эти части стойко отражали все атаки противника и продержались те десять - двенадцать часов, которые понадобились главным силам дивизии для того, чтобы прочно занять оборону по Волоколамскому шоссе.
      План отхода в целом нам удалось выполнить, однако это потребовало большого напряжения сил, особенно от подразделений прикрытия. Фашисты буквально висели на хвосте у отходивших частей, пытаясь их расчленить и окружить.
      В арьергарде 131-го полка шел 2-й батальон с противотанковой батареей. Командовал арьергардом начальник штаба полка капитан Анатолий Сергеевич Рыбко. По складу характера он не любил засиживаться в штабе: если полковая разведка шла к противнику в тыл, ее нередко возглавлял сам Рыбко; если наступали, он всегда был в передовом батальоне; если отступали - в замыкающем.
      Под деревней Петрово, что в 4 км восточнее Онуфриево, фашистские танки и мотопехота отсекли арьергард от главных сил полка. В подобной обстановке некоторые командиры стремились любой ценой прорываться к своим. Рыбко поступил иначе. Он развернул пулеметную роту и противотанковую батарею перед фронтом атакующего противника, а стрелковые роты скрытно вывел ему в тыл. Так окружающий сам оказался в положении окруженного.
      Пулеметчики во главе с младшим политруком Василием Прокофьевичем Крикуном метким огнем остановили фашистскую пехоту, а батарея заставила отойти вражеские танки. Особенно отличился наводчик орудия младший сержант Иван Яковлевич Саввиных, подбивший два танка и бронетранспортер. Атака противника захлебнулась, а внезапный удар стрелковых рот с тыла завершил его разгром.
      А. С. Рыбко, И. Н. Романов, Н. М. Уральский, В. П. Крикун и все другие товарищи, проявившие мужество и воинское мастерство в арьергардных боях, были отмечены впоследствии правительственными наградами.
      Главные силы дивизии уже сражались на Волоколамском шоссе, когда командир 40-го полка Коновалов доложил мне, что его 2-й батальон до сих пор не присоединился к полку, что связь с командиром этого батальона Уральским потеряна. Недосчитался одной батареи и командир 159-го артполка Осипычев.
      Этого можно было ожидать. Оба подразделения еще вечером 19 ноября дрались в окружении на Озерне, на самом тяжелом участке - у деревень Мары и Слобода. Памятен последний телефонный разговор с Уральским.
      - Как обстановка, Николай Матвеевич?
      - В деревне Мары - противник. С пятой ротой Макарычева связи нет. В Слободе держим три крайних дома. Танки ведут огонь по моему КП.
      - Потери?
      - Доложить точно не могу. Со мной четвертая рота Марченко и взвод шестой роты Шпака. Около сотни бойцов.
      - Собирай батальон, отходи через Никольское к Онуфриево.
      - Есть отходить к Онуфриево. Разрешите уточнить?
      - Да.
      - В Никольском сильный бой. Там фашистские танки. У меня в тылу, за овражком, немецкие автоматчики.
      - Прорывайся любой дорогой. Надеюсь на тебя. До встречи!
      Только сутки спустя, когда 40-й полк оставил Онуфриево и вел бой примерно в четырех километрах восточнее, у деревни Мансурово, появился на КП дивизии и капитан Уральский.
      Батальон прибыл в самый напряженный момент. Мы отбивали очередную атаку: цепи эсэсовцев залегли на снегу, в трехстах метрах от КП. Все работники штаба вышли в траншею и вели огонь по противнику. Я поставил Уральскому боевую задачу, и он тут же повел своих подчиненных в бой.
      Атаку мы отбили.
      А вскоре сюда же, к Мансурово, прорвалась из окружения и 2-я батарея 159-го артполка. Батарейцы побывали в трупной переделке. Фашистские автоматчики, захватив деревню Мары, отрезали НП, где находился командир батареи, от огневой позиции и окружили ее.
      Комиссар батареи младший политрук Г. М. Тыло организовал круговую оборону. До позднего вечера артиллеристы отбивали атаки эсэсовцев. Противник подбросил на машинах пехоту, а также тягачи с минометами. Но батарейцы встретили колонну огнем прямой наводки и разбили почти все машины. Особенно метко стрелял наводчик младший сержант С. Т. Батурин, уничтоживший Десятки вражеских солдат.
      На батарее кончались боеприпасы, когда разведчик сержант Асхат Касимов, чудом пробравшийся через кольцо автоматчиков доложил комиссару батареи, что батальон капитана Уральского тоже окружен под Слободой, что немецкие танки далеко в тылу
      Григорий Михайлович Тыло решил идти на прорыв. Пушки ударили по противнику прямой наводкой, батарейцы бросились в штыки. Впереди, круша эсэсовцев штыками и прикладами, шли два могучих сибиряка - лейтенант Николай Шарапов и старшина Константин Хруслов, которого за необъятную ширину плеч бойцы любовно называли "танк KB".
      Эсэсовцы дрогнули, побежали. Артиллеристы взяли свои орудия в передки и лесными тропами, по вражеским тылам, вышли к Мансурово, где снова вступили в бой.
      Онуфриевский рубеж (Онуфриево, Мансурово, Петрово) позволил силам прикрытия успешно отразить атаки численно превосходящего противника. Лесные дебри, овраги с крутыми стенами сковывали действия вражеских танков и его пехоты. Не любили фашисты лесной чащобы, побаивались. Здесь за эти десять двенадцать часов эсэсовцы на собственной шкуре испытали разницу между проческой какой-нибудь рощи и регулярным боем в лесистой местности.
      Все дороги к Волоколамскому шоссе мы плотно перекрыли артиллерией. Дивизия "Рейх" с приданными ей танками, лишившись главного своего преимущества маневра, была вынуждена атаковать нас в лоб и, естественно, понесла большие потери.
      Группа эсэсовских войск попыталась с ходу прорваться к Волоколамскому шоссе. Колонна, состоявшая из мотоциклистов, мотопехоты и артиллерии, двинулась из Онуфриево к деревне Мансурово. Не знаю, что именно понуждало командование дивизии "Рейх" без какой-либо разведки предпринять этот марш-бросок. Возможно - сама близость дороги, ведущей на Москву, возможно неверно истолкованный факт нашего отхода из Онуфриево.
      Как бы там ни было, но вражеская колонна, вытянувшись на 1 - 1,5 километра, на полной скорости шла к Мансурово, к боевым порядкам 40-го стрелкового полка и 1-го дивизиона 159-го легкого артполка.
      Колонна - цель узкая и длинная. Можно, конечно, обстрелять се с закрытых позиций сосредоточенным артиллерийским огнем. Однако эффективность будет не столь значительной, как при стрельбе прямой наводкой. И командир дивизиона майор Гараган принял верное решение. Он вывел батареи на открытые огневые позиции, разделил движущуюся колонну на батарейные участки, скомандовал:
      - Беглый огонь!
      В течение 15 - 20 минут артиллеристы расстреливали колонну. Раскалились орудийные стволы, пар подымался от них в морозном воздухе, таял снег под щитами. А когда дым разрывов рассеялся, весь отрезок дороги выглядел как один громадный костер.
      И этот эпизод, и прорыв 2-й батареи из окружения, и геройская гибель 1-й батареи под совхозом "Бороденки" ярко характеризуют роль 159-го легкого артиллерийского полка в боях на Озерне и при отходе дивизии к Истре.
      Успехи артполка по достоинству оценил и командующий войсками Западного фронта. Приказом No 231 он наградил большую группу воинов этого замечательного воинского коллектива. Характерная деталь: упомянутым приказом было награждено 47 бойцов, командиров и политработников дивизии, из них 27 человек - это люди 159-го артполка. Среди удостоенных ордена Красного Знамени - Валентин Михайлович Лебедев, павший смертью героя у совхоза "Бороденки", учитель по гражданской профессии, наводчик орудия - по военной.
      Боевые действия дивизии на рубеже Онуфриево, Петрово, Мансурово в силу сложившейся обстановки были весьма кратковременными. Пока мы отбивали атаки эсэсовской дивизии "Рейх" к югу от Волоколамского шоссе, другие немецкие части успели продвинуться по этому шоссе на восток, захватили Ново-Петровское, подошли к Ядромино, потеснив соседнюю с нами дивизию. Танки 10-й немецкой танковой дивизии нависали над правым флангом нашей дивизии, что, видимо, и побудило штаб 16-й армии поторопить нас с выходом на основной рубеж, на Волоколамское шоссе.
      Оборона здесь, как я уже говорил, была подготовлена нами в первой половине ноября. 40-й и 131-й полки заняли свои же участки, 258-й полк составил второй эшелон дивизии. Артиллеристам тоже не пришлось тратить время на оборудование огневых позиций и пристрелку ориентиров.
      Эта особенность данного рубежа положительно сказалась на последующих боевых действиях. Помогал нам и сам рельеф местности. Правый фланг дивизии опирался на речку Маглуша, левый - на Малую Истру. Их русла, заваленные ранними снегопадами, представляли серьезное препятствие для подвижных войск противника. А в нашем тылу, в 12 - 14 километрах, имелся еще один заранее подготовленный рубеж обороны. Он проходил по восточному берегу реки Истра и через город Истра.
      В целом же это междуречье, с двумя оборудованными рубежами, с глубоким районом обороны, давало нам определенные преимущества. Среди тех многих компонентов, из которых складывалась стойкость войск 16-й армии в сражении под Москвой, далеко не последнюю роль играл выбор оборонительных позиций. Это надо иметь в виду, когда мы говорим о полководческом мастерстве К. К. Рокоссовского.
      Ожесточенные бои, развернувшиеся в треугольнике рек Маглуша, Истра, Малая Истра, продолжались пять суток подряд. Продвижение противника в полосе дивизии измерялось сотнями метров в день, а потери - тысячами солдат и офицеров.
      За пять суток перед нами появлялись различные танковые и пехотные соединения немецко-фашистских войск, но одно из них - моторизованная дивизия СС "Рейх" - оставалось главным и постоянным нашим противником. Мы вышли с Озерны к Волоколамскому шоссе, она - тоже. Дрались с ней и под городом Истра, и позже, под Дедовском. Ну а в итоге... Впрочем, пусть об этом скажут трофейные документы.
      В упомянутом уже отчете 4-й немецкой танковой группы ее командующий генерал Хеппнер откровенно признавался, что "у дивизии СС особые счеты с сибиряками 78-й дивизии"{9}. Да, у нас счеты с нею были. За кровь наших детей, женщин и стариков, за пылавшие в огне города и села, за безмерные страдания, причиненные советскому народу, воины 78-й стрелковой, как и другие соединения Западного фронта, били черную гвардию Гитлера беспощадно.
      Конкретно цифры потерь, понесенных эсэсовцами, стали известны нам позже, в декабре, из штабных документов, подписанных командиром дивизии "Рейх" группенфюрером СС Биттрихом. Дивизия эта прибыла на Озерну в начале ноября в составе 14 000 солдат и офицеров. Затем она получила пополнение-- еще 7500 человек. А четыре недели спустя в ней осталось менее 3000 человек{10}.
      В течение месяца отборная фашистская дивизия обратилась в "флажок на карте". Громадные потери несли и все другие соединения группы армии "Центр". Ноябрьские бои день за днем обескровливали ударную группировку противника и в конце концов привели ее к полному истощению, а затем и к катастрофическому поражению. Но речь об этом еще впереди.
      Итак, 21 ноября наша дивизия уже вела бои в междуречье Маглуши и Малой Истры, прикрывая с запада и юго-запада дальние подступы к городу Истра и две важные магистрали - Волоколамское шоссе и Ржевскую железную дорогу. Правый сосед был прежний - 18-я стрелковая, а слева выдвигалась из глубины 108-я стрелковая дивизия.
      Противник не давал нам передышки ни на час. И себе, разумеется, тоже. Куда девалась его пунктуальность, в частности непременный перерыв в боевых действиях с 18.00 (час ужина) и до утра. Фашисты предпринимали атаки и поздно вечером, и ночью, и перед рассветом.
      В ночь на 22 ноября враг попытался прорвать оборону 40-го стрелкового полка. Удар был направлен на Волоколамское шоссе, на деревню Холуяниха, где стояли штаб полка, хозяйственные подразделения, полковая батарея и взвод счетверенных зенитных пулеметов 43 5-го отдельного зенитного дивизиона.
      Первую часть плана противнику удалось выполнить. Его пехота обошла опорные пункты нашего переднего края и около четырех часов утра появилась под Холуянихой.
      Ночь была лунная, и дежуривший у своего орудия сержант С. М. Колесников поразился неожиданному зрелищу: от темной опушки леса отделилась вдруг цепочка солдат, за ней вторая и третья. Без артподготовки, без обычного шума, без криков и автоматной трескотни гитлеровцы шли по снежному полю к деревне.
      Сержант тотчас оповестил командира батареи, тот - штаб полка. Десять минут спустя бойцы и командиры заняли оборону на южной околице. Тихо клацнули орудийные затворы, принимая в стволы осколочные снаряды. Нащупывая цель, медленно вращались на турельных установках счетверенные пулеметы.
      Автоматчики были уже в 300 - 400 метрах, когда командир полка Коновалов подал сигнал: "Огонь!" Первая цепь гитлеровской пехоты сразу же полегла, расстрелянная в упор. Другие цепи, ошеломленные внезапным огнем, застыли на какой-то момент, потом начали рассыпаться. Солдаты побежали к лесу. Скоро все белое поле покрылось убитыми и ранеными. "В атаку - вперед!" - скомандовал Коновалов.
      После боя опросили пленных. Все они были из 23-й пехотной дивизии. Она впервые появилась в нашей полосе. Пользуясь случаем, замечу, что в некоторых архивных документах эта дивизия почему-то фигурирует как 28-я пехотная. Но соединения под таким номером в ноябре - декабре 1941 года в составе 4-й немецкой танковой группы не было. Перед нашей дивизией и ее ближайшими соседями в разные отрезки времени действовали: 10-я танковая дивизия и эсэсовская моторизованная дивизия "Рейх" 40-го танкового корпуса; 2, 5, 11-я танковые дивизии 46-го танкового корпуса; 23, 35, 106-я пехотные дивизии 5-го армейского корпуса и часть дивизий (87-я, 252-я пехотные) 9-го армейского корпуса{11}.
      Ночная атака 23-й пехотной дивизии на Холуяниху явилась скорее всего разведкой боем. Пусть и неудачной, но все-таки разведкой. Более основательную атаку немецко-фашистское командование предприняло днем. В ней уже участвовали и подразделения 5-й немецкой танковой дивизии.
      Позвонил Коновалов:
      - Противник прорвался на участке второго батальона, танки смяли полковую батарею. Веду бой в Холуянихе, мой командный пункт окружен фашистами.
      Кричу в трубку:
      - Держись, Алексей Павлович! Выручим! Дай координаты целей!
      Начальник артиллерии подполковник Погорелов отметил координаты на своей карте, связался с гаубичным полком, и вскоре все три дивизиона открыли огонь.
      А донесения поступают одно за другим. Фашистские танки пересекли Волоколамское шоссе южнее Холуянихи. Одна группа танков двинулась дальше - к железной дороге, другая - по шоссе на юго-восток, в наши тылы. 40-й полк расчленен. Два его батальона сражаются в окружении в лесу, что не далее 2 - 3 километров от нашего командного пункта в деревне Жилкино. Мы слышим пулеметно-автоматную трескотню. Она приближается.
      Медлить нельзя ни секунды. Штабной аппарат работает четко и слаженно. Короткие распоряжения, короткие ответы: "Есть, вывести батальон к Холуянихе!", "Есть, заминировать дорогу!".
      К месту прорыва спешат стрелки 1-го батальона 258-го полка и дивизион 159-го артполка, за ними выезжают на машинах, нагруженных минами, группы бойцов и командиров из 89-го саперного батальона. Штаб артиллерии дивизии во главе с майором Полецким уже привел в действие всю сеть наблюдательных пунктов. По докладам, поступающим оттуда, можно судить, как развивается бой.
      - "Ромашка"!"Ромашка"! - кричит в трубку телефонист и виновато поднимает глаза: "Ромашка" молчит...
      Молчит Алексей Павлович Коновалов. Что там делается, в этой Холуянихе? Живы ли наши? Держат ли еще оборону?
      Напряжение такое, что в пору самому вскочить в седло - и галопом туда, к прорыву. Нельзя! Никак нельзя поддаваться движению души. Холодный разум и трезвый расчет сейчас нужнее всего. Бой идет во всей полосе дивизии, на всех 12-15 километрах. И число этих километров все увеличивается. Сосед справа 18-я дивизия после тяжелых и упорных боев опять отошла, нам пришлось растянуть правый фланг до реки Маглуша.
      - На проводе штаб фронта! - доложил дежурный.
      Это уже не первый вызов. Как только наша 78-я вышла на главное направление, на Волоколамское шоссе, ее подключили к фронтовой телефонной станции в Истре. Теперь у нас прямая связь со штабом Западного фронта.
      У аппарата - начальник штаба генерал-лейтенант В. Д. Соколовский. Докладываю ему обстановку в районе Холуянихи.
      - Своими силами справитесь?
      - Справимся.
      - Как связь с восемнадцатой дивизией?
      - Связь имеем, но с перерывами. Танки пятой немецкой танковой и пехота двадцать третьей дивизий разобщили фланги наших дивизий, продвигаются на северо-восток, к деревне Горки. Есть сведения, что танки достигли южного берега Маглуши...
      Вскоре генерал Соколовский опять позвонил, передал приказ командующего фронтом. В нашей полосе вводилась в бой 146-я танковая бригада. Ее задача срезать клин, вбитый противником между флангами нашей и 18-й дивизий. Мне приказывалось выделить стрелковый батальон в распоряжение командира танковой бригады.
      Контратака 146-й бригады хотя и не дала решительного результата, но все же задержала продвижение противника. Одновременно нам удалось разрядить напряжение и на участке 40-го полка.
      Быстрое и действенное сосредоточение огня обоих наших артиллерийских полков и стремительная контратака стрелков капитана Романова позволили вызволить батальоны 40-го полка из окружения. Полк был выведен во второй эшелон, его место на передовой занял 258-й стрелковый.
      Здесь, на правом фланге и в центре, положение как будто стабилизовалось. Вечером, уже третий раз за день, меня вызвал к аппарату В. Д. Соколовский. По вопросам, которые он задавал, становилось ясно: штаб фронта сильно беспокоит наш левый фланг, то есть стык 16-й армии с 5-й армией.
      Докладываю, что обстановка здесь неясная. Еще утром у нас была связь с 108-й дивизией 5-й армии, но затем прервалась. Разведчики сообщили, что группы танков и мотопехоты противника замечены в населенных пунктах на южном берегу Малой Истры и что, видимо, 108-я дивизия отходит к рокадной дороге Истра Звенигород.
      - Возьмите карту! - торопит Василий Данилович. - Южнее города Истра деревня Глинки. Нашли? Там передовой отряд противника - легкие танки, мотоциклисты. Его артиллерия обстреливает город.
      Одного взгляда на карту было достаточно, чтобы понять всю ту опасность, которая теперь грозила не только нашей дивизии, но и всему левому флангу 16-й армии. Напомню: мы держали оборону в 12 - 14 км западнее города Истра, а близ южной его окраины, в 1,5 км от станции Истра, сосредоточивались передовые части 252-й немецкой пехотной дивизии.
      - Слушайте приказ командующего фронтом, - продолжал генерал Соколовский. Немедленно перебросить на угрожаемый участок стрелковый батальон с артиллерией. Задача - оседлать дорогу Истра - Звенигород в районе деревни Котерево, высота 208,0, прикрыть Истру с юга{12}. Лучшим батальоном! - добавил он.
      Трудный был нынче день у 1-го батальона 258-го полка - форсированный марш на выручку 40-го полка, атака с ходу на Холуяниху, жестокий бой с танками. Теперь уже вечер, а ему предстоит новое, еще более сложное дело.
      Вызываю капитана Романова.
      - Как твои герои?
      - Спят.
      - Покормил?
      - Вволю. Есть боевая задача?
      - Есть.
      Машины дивизионного автобата были наготове. Батальон погрузился, и колонна, чуть посвечивая синеватыми щелями фар, двинулась по Волоколамскому шоссе на восток Миновав спящий город Истра, машины повернули на юг, на звенигородскую дорогу, и час спустя прибыли в назначенный район, в деревню Котерево. А вскоре Романов доложил о первом скоротечном бое, точнее перестрелке с вражескими танкетками и мотоциклистами.
      Противник продолжал обходить нас и справа и слева. 24 ноября оборона дивизии в целом напоминала своей конфигурацией букву "П". Верхняя ее перекладина, обращенная к западу, как бы замыкала междуречье Маглуши и Малой Истры, а боковинки, то есть оба фланга, растянулись по берегам этих рек. Опять, как и на Озерне, мы сражались в полуокружении, в узком и длинном мешке, горловина которого выходила к западному предместью Истры. Сюда, в деревню Ильино, переехал штаб дивизии.
      Под утро начальник разведки дивизии Тычинин принес очередную разведсводку. Поисковая группа из 258-го полка во главе со старшим сержантом Николаем Гуляевым проникла к врагу в тыл и за деревней Холщевики, прямо на Волоколамском шоссе, взяла пленного из дивизии "Рейх". Взвод конных разведчиков лейтенанта Василия Гусса из 40-го полка ночью проник на северный берег реки Маглуша и тоже вернулся с пленным солдатом 10-й танковой дивизии. Успех сопутствовал и другим поисковым группам. Добытые сведения, а также данные армейской разведки рисовали весьма внушительную картину сил и средств противника в полосе нашей и соседних - 18-й и 108-й стрелковых дивизий.
      Перед центром наших боевых порядков продолжала действовать моторизованная дивизия "Рейх", главные ее силы были сосредоточены в районе Ядремино, Холуяниха, Веретенки. Справа, у деревни Кучи, что на реке Маглуша, накапливались танки 10-й танковой дивизии - около 50 машин. В этом же направлении, действуя частью сил против нас, частью - против 18-й дивизии, выдвигались 5-я танковая и 23-я пехотная дивизии. А слева, за рекой Малая Истра, наступала знакомая нам по Озерне 252-я пехотная дивизия.
      Утро 24 ноября - ясное и морозное - застало меня в батальоне Романова, на высоте 208,0. Укрепился здесь Иван Никанорович основательно. Окопы полного профиля бойцы уже начали соединять в траншею, построили добротные блиндажи, укрыли под тремя накатами бревен и медпункт, и кухню, и прочее хозяйство. Отрыли основные и запасные позиции для приданной батальону артиллерии. Стволы пушек были направлены на юг, на дорогу, которая, сбегая со склона высоты, уходила в лес, к Звенигороду. А на севере, в тылу огневой позиции, дымили печные трубы деревни Вельяминово, блестел речной лед, сверкали церковные купола в городе Истра.
      - Позиция хорошая, - рассказывал Иван Никанорович. - Справа, до самой реки, овраг, слева лес, снег глубокий, чащоба - не продерешься. Пытались вчера фашисты с ходу проскочить город по дороге... Вон они!
      И он махнул рукой в сторону торфяного болота. Там, на дороге, стоял подбитый танк, валялись разбитые мотоциклы, темнели припорошенные снежком трупы.
      - Связь со сто восьмой дивизией держишь?
      - Нет. Связь держу с триста первым пулеметным батальоном. Он стоит за рекою, за Истрой.
      Наш разговор был прерван: донеслись звуки отдаленной артиллерийской стрельбы. Слитный гул все нарастал. Подбежал телефонист:
      - Товарищ полковник! Вас просят к аппарату. Штаб дивизии. Иду в блиндаж, беру трубку. Это Иван Федорович Федюнькин.
      - У соседа плохо, - говорит он. - Восемнадцатая дивизия отходит на Бужарово.
      - Прорыв?
      - Да. Немецкие танки вижу из окна. Идут сюда, к деревне Ильино.
      - Организуй оборону. Выводи штаб в Истру. Еду!...
      Город наша "эмка" проскочила уже под бомбежкой. "Юнкерсы" пикировали на золотые купола старинного Ново-Иерусалимского монастыря.
      В Ильино я приехал, когда первая атака противника была отбита. На северной окраине деревни в стрелковой цепи нашел и комиссара Бронникова, и начальника штаба Федюнькина, и Витевского, и многих других работников штаба и управления дивизии. Кто с винтовкой, кто с автоматом, а кто и с пулеметом. За избами, выставив длинные стволы, притаились противотанковые пушки.
      - Крепко досталось? - спросил я Бронникова.
      - Крепко. Не подоспей Бирюков, нам пришлось бы плохо.
      Бронников оказался в штабе (до этого он был в боевых порядках частей) как раз в тот момент, когда немецкие танки выскочили к деревне Ильино. Взвод охраны и работники штаба тотчас заняли оборону. Батарея 139-го противотанкового дивизиона, возглавляемая капитаном Н. М. Бирюковым, развернулась с ходу, подбила два танка; остальные танки были вынуждены отойти к деревне Глебово-Избищи.
      Бой под деревней Ильино продолжался до вечера. Вражеские атаки следовали одна за другой. Фашисты настойчиво пытались именно здесь, в самом узком месте, перерезать горловину мешка. Для того чтобы выполнить эту задачу и замкнуть кольцо окружения, им достаточно было пройти с севера на юг всего лишь два километра. Мизерное, можно сказать, расстояние - полчаса ходу прогулочным шагом. Однако танки, мчавшиеся на боевой скорости, не смогли преодолеть его и за целый день. Мало того. Даже сотни-другой метров этого клочка земли не уступили мы фашистам.
      На их пути железной стеной встали бойцы, командиры и политработники 3-го батальона 131-го полка и 146-й танковой бригады, 139-го противотанкового дивизиона и 210-го гаубичного полка. Бой прекратился с наступлением темноты. Смолкла орудийная канонада, все стихло. Только морозно мигали вы-сокие звезды да в поле, на почерневшем снегу, вылизывал огонь контуры подбитых танков.
      Ночью мы получили информацию из штаба армии. Противник, обходя Москву с северо-запада, прорвался на Ленинградское шоссе, захватил Клин и Солнечногорск. Там, на правом фланге 16-й армии, продолжались тяжелые бои. Войска левого фланга, наши соседи, отошли на восточный берег Истринского водохранилища и реки Истра. На западном ее берегу, удерживая плацдарм площадью около 40 квадратных километров, осталась одна наша 78-я дивизия.
      Все эти дни К. К. Рокоссовский находился далеко от нас, на правом фланге армии, на самых угрожаемых участках. И я искренне обрадовался, когда 25 ноября услышал в телефонной трубке его голос.
      - Спасибо, товарищ Белобородов, - сказал он. - От моего имени поблагодари своих сибирских орлов. Уверен, гвардейское звание они заслужат. Слушайте приказ: к восемнадцати ноль-ноль отведете дивизию на восточный берег Истры, займете оборону в городе и южнее. В ваше подчинение передаю триста первый и триста второй пулеметные батальоны, восемьсот семьдесят первый артполк и местный истребительный отряд{13}. Подробности - с делегатом связи...
      Вскоре связной привез письменный приказ, и 78-я дивизия, прикрываясь сильными арьергардами, начала переправляться через Истру в той ее излучине, где стоит Ново-Иерусалимский монастырь. Мы вступали в город, который увидели впервые месяц назад. Тогда его улочки утопали в осеннем золоте лип, теперь - в снегах. Фашисты нещадно бомбили и обстреливали этот деревянный городок. Некоторые улицы выгорели дотла.
      До Кремля - сорок километров
      Надолго задержать противника на рубеже реки Истра не удалось. Он нанес сильный удар в полосе наших соседей справа - 8-й гвардейской и 18-й стрелковых дивизий, форсировал реку и создал плацдарм на ее восточном берегу. 11-я и 5-я немецкие танковые дивизии переправились в районе деревни Лопотово, а 10-я танковая дивизия захватила мост в селе Бужарово, в 7 - 8 километрах севернее города Истра.
      Крайне трудная обстановка сложилась для нашей дивизии. Мы еще сражались на западном берегу, еще только начали, выполняя приказ командарма, отходить к городу, к истринским мостам, а близ северных предместий Истры уже появились вражеские танки и мотопехота.
      Таким образом, во второй половине дня 25 ноября наша дивизия фактически вела борьбу на два фронта. Ее авангардные подразделения, переправляясь на восточный берег, с ходу вступали в бой с частями 10-й немецкой танковой дивизии, а силы прикрытия отражали ожесточенные атаки дивизии "Рейх" на западном берегу. Эсэсовцы пытались перехватить наши пути отхода и овладеть мостами.
      Однако эти попытки успеха противнику не принесли. Отход проходил организованно, полки занимали назначенные им участки обороны. Около пяти часов пополудни командир 40-го полка Коновалов по телефону доложил, что на западном берегу Истры остался только один из его батальонов.
      Наступил ответственный момент. Саперы уже минировали мосты, их надо подорвать своевременно. Раньше нельзя, ибо отрежешь на той стороне собственный арьергард, нельзя и запоздать, как это случилось в Бужарово, где вражеские танки захватили исправный мост.
      Мы с Бронниковым выехали к главному из истринских мостов, рядом с которым, в бывшем Ново-Иерусалимском монастыре, располагался командный пункт Коновалова.
      Обширное монастырское подворье, обнесенное высокой каменной стеной, застроено, церквами, дворцами и служебными помещениями. Коновалова нашли в настенной башне. Отсюда хорошо видно все заречье - и Волоколамское шоссе, уходящее через мост к железнодорожной станции Новоиерусалимская, и кирпичный завод, где вел бой арьергардный батальон полка.
      Переговорив с Коноваловым, решили пройти к мосту. До него - метров 400. Но участок этот методически обстреливался вражеской артиллерией. Пришлось добираться перебежками. Где же саперы? Впереди, словно из-под земли, высунулась голова в шапке-ушанке, боец помахал нам рукавицей. Мы спрыгнули в окоп. В нем четверо красноармейцев и сержант, в нише - электрическая взрывная машинка, от нее к мосту тянулся провод. Сержант доложил:
      - Мост к взрыву подготовлен. Старший группы сержант Сапельников.
      По всей повадке виден в Сапельникове старый солдат, а лицо его мне незнакомо. Видимо, он из армейского батальона, действующего в нашей полосе.
      - Так точно! - ответил Сапельников. - Сорок второй моторизованный инженерный батальон. - И, замявшись, добавил: - Вторые сутки без курева, товарищ полковник.
      Раскрыл я портсигар, саперы разобрали папиросы, но один из них даже не подошел. Он стоял как-то особняком от всех, понурив голову.
      - Чего пригорюнился? Ясны очи опустил, хмуришься, невесел? - спросил его Бронников словами популярной тогда военной песни.
      Тот молчал. Бойцы заулыбались, а самый молоденький из них прыснул в кулак.
      Это же фриц! - объяснил Сапельников. - Натуральный диверсант. Его взял красноармеец Пресняков. Подумал сперва, что это раненый. Одежда, как видите, наша. Лежит за бугром, пялит глаза на мост. Потом ползком-ползком к мостовым устоям. И притаился. Ну, Пресняков тихонько подобрался сзади, спрашивает: "Ты чего под мостом шаришь? Нить жизни потерял?"
      - По-русски говорит?
      - Кое-как. Но понять можно.
      - Допросили?
      - Обязательно. Имел задание порезать провода, обезвредить взрывчатку... Его отправляем в тыл.
      На той стороне реки, у кирпичного завода, усилилась ружей-но-пулеметная стрельба. Из-за домиков карьером вылетела на шоссе наша конноартиллерийская упряжка. Перед мостом ездовые осадили коней, артиллеристы развернули пушку, открыли огонь, прикрывая отход батальона.
      Скоро мы увидели стрелков, они шли по снежному полю реденькой цепочкой. Когда приблизились к мосту, в командире с выбившимся из-под шапки русым чубом я узнал старшего лейтенанта Марченко. Он возглавил 2-й батальон 40-го полка после того, как убыл в госпиталь тяжело раненный капитан Уральский.
      Стрелки и артиллеристы перешли реку по мосту и тут же заняли оборону.
      - Все собрались? - спросил я комбата.
      Все. Раненых мы отправили в тыл загодя.
      - Маловато у вас люден.
      - Нас мало, но мы в тельняшках, - улыбнулся он. - Девяносто семь человек, товарищ полковник.
      Быстро смеркалось. Из-за домиков кирпичного завода выполз немецкий танк, сверкнул огонек выстрела, снаряд разорвался под монастырской стеной. Потом появилось еще несколько танков, за ними, прикрываясь броней, шли фашистские пехотинцы. Приближались они к мосту медленно, осторожно.
      Сержант Сапельников положил руки на взрывную машинку.
      - Разрешите, товарищ полковник?
      - Погоди. Впусти танки на мост.
      Бронников вдруг потянул меня за рукав шинели:
      - Смотри, ракета!
      Зеленая ракета, а следом и две красные взлетели откуда-то с монастырского подворья, из-за смутно сереющих куполов и башен. И тотчас наверху, на стене, заплясали пулеметные огоньки. Очередь, взвихривая снег, прошлась перед нашим окопом, мы инстинктивно пригнули головы. Кричу Марченко:
      - Фашисты в монастыре! Очистить немедленно!
      Десятка полтора-два бойцов бросились к монастырским воротам. Поднялась стрельба, рвались ручные гранаты.
      Очевидно, танкисты ждали этих ракет: машины, прибавив ход, рванулись вперед. Когда первая из них въехала на мост, сержант Сапельников резко крутанул рукоятку электромашинки. Грохнул взрыв - мост обрушился в реку вместе с танком.
      Между тем на монастырском подворье разгорелся настоящий бой. Бойцы Марченко с одной стороны, связисты и разведчики Коновалова с другой окружали вражеских автоматчиков. Те были вынуждены укрыться в так называемом патриаршем дворце, где их вскоре и уничтожили.
      Так закончился наш первый день в Истре.
      Прежде чем продолжить рассказ, хочу вернуться несколько назад, чтобы добрым словом помянуть красноармейцев, командиров и политработников 70-го автотранспортного батальона. Трудно переоценить их вклад в общую боевую работу 78-й дивизии, особенно при отходах, когда все дороги простреливались не только артиллерийским, но и ружейно-пулеметным огнем противника, когда водителям то и дело приходилось браться за оружие, с тем чтобы пробиться со снарядами к огневым позициям артиллерии или, наоборот, с переднего края в тыл. Под Истрой, при выходе дивизии из мешка, бойцы автобата вывезли все наше имущество, склады с боеприпасами и снаряжением, а главное более 500 раненых.
      Думаю, ветеранам автобата будет интересно узнать, как оценил их работу генерал армии Г. К. Жуков. Когда в штабе фронта обсуждался вопрос о нехватке транспортных средств, кто-то вспомнил о "неиспользованном резерве" - об автомобильном батальоне, который можно изъять из состава 78-й дивизии.
      - Нет! - ответил командующий фронтом. - Автобат - неотъемлемая боевая часть дивизии. Его солдаты доказали это под Истрой.
      Ночь на 26 ноября - мглистая, освещенная отблесками городских пожаров прошла в напряженной работе. В штабе дивизии никто не уснул ни на час. Полковник Федюнькин доложил, что все части заняли оборону, фланговая связь с соседями - 18-й дивизией справа и 108-й слева - восстановлена. Майор Тычинин принес последнюю разведсводку: танковые соединения противника продолжали сосредоточиваться на плацдарме севернее города, его разведгруппы вели бой с нашим охранением в районе истринской больницы.
      Сомнений не было: главный удар фашистов надо ждать здесь, на правом фланге, с плацдарма. Сюда мы передвинули два стрелковых полка и большую часть артиллерии. 40-й полк с приданными ему 302-м пулеметным батальоном и 871-м противотанковым артполком держал оборону по западной и северной окраинам Истры, 258-й полк - несколько в глубине, в качестве ударной группы, обеспечивая одновременно стык с 18-й дивизией полковника Чернышева. Приданная нам 146-я танковая бригада получила приказ с утра атаковать противника в Степаньково (восточная сторона плацдарма) и помочь 18-й дивизии восстановить положение. Связавшись с Чернышевым по телефону, мы договорились о взаимодействии.
      На левом нашем фланге, от южных предместий города и далее вниз но реке до деревни Лужки, оборонялся на широком, 12-километровом участке 131-й полк с 301-м пулеметным батальоном. Вышедшая сюда 252-я немецкая пехотная дивизия особой активности пока не проявляла, ее артиллерия вела из-за реки беспокоящий огонь.
      Перед рассветом мы с комиссаром вернулись из штаба, который расположился в селе Ивановское, в Истру, на наблюдательный пункт. Утро было такое же мглистое, как и ночь, туман долго не рассеивался. Он приглушал звуки боя, доносившиеся с северо-востока. Там, под деревней Степаньково, сражались ополченцы 18-й дивизии и танкисты 146-й бригады. У нас же первые утренние часы прошли относительно спокойно. Лишь рокот танковых моторов за передним краем 40-го полка свидетельствовал о том, что это - затишье перед бурей. Разведчики докладывали, что на плацдарме сосредоточено до четырех батальонов мотопехоты с танками.
      Однако первый сигнал о возобновлении активных действий немецко-фашистских войск поступил с другого участка, из той речной излучины под монастырем, где находилось боевое охранение 40-го полка. Воспользовавшись туманом, эсэсовцы дивизии "Рейх" опять проникли в Ново-Иерусалимский монастырь - на этот раз крупной группой. Потом эсэсовская дивизия предприняла серию атак, стремясь ворваться в Истру с запада. И лишь около полудня перешла в наступление с севера, с плацдарма, 10-я немецкая танковая дивизия.
      Трофейные документы позволяют нам увидеть этот день так, как он представлялся командованию 4-й немецкой танковой группы, вернее, так, как оно его изобразило в своем отчете высшему начальству.
      "В излучине реки Истра, перед городом Истра, - писал генерал Хеппнер, расположена крепость{14}, в которую ворвался батальон СС. Из этой крепости немецкие пулеметы обстреливают все улицы города, оборону которого упорно и умело держит противник{15}. Но так как танковым дивизиям удалось создать предмостный плацдарм на восточном берегу ниже плотины Истринского водохранилища, необходимость взятия города отпадает. На восточном берегу пехотные батальоны и танковые роты переходят в наступление.
      Туманным днем 26 ноября пехота и танки 10-й танковой дивизии занимают исходный рубеж у деревни Андреевское. Вдали, за лесом, видны церковные купола и башни города Истра. Большевики ведут непрерывный заградительный артиллерийско-минометный огонь. Скоро снежное поле покрывается глубокими воронками, черной пылью и грязью. На этом участке обороняются сибиряки из Хабаровска, спешенная конница из Ташкента, стрелки 1306-го и 1308-го полков и части танковых бригад"{16}.
      Хеппнер, конечно же, пускал пыль в глаза начальству, называя монастырь, в котором размещался краеведческий музей, крепостью. Но это, как говорится, еще цветочки, ягодки будут впереди. В его отчете есть формулировки куда более туманные. Например, о действиях дивизии "Рейх". Получается, что эсэсовская пехота, атакуя в лоб, могла бы захватить Истру, но "необходимость взятия города" отпала. Спрашивается: если это так, то почему Хеппнеру потребовалось повернуть на город с севера еще и 10-ю танковую дивизию, то есть все силы 40-го танкового корпуса? Да потому, что пехота дивизии "Рейх" свою задачу не выполнила: Истру не взяла, нашу противотанковую оборону сломить не смогла, а следовательно, не открыла танкам выход на Волоколамское шоссе, на оперативный простор. 10-я танковая дивизия была вынуждена делать это сама, она натолкнулась на мощный противотанковый заслон и опять понесла тяжелые потери.
      Хеппнер не хочет признаться, что задуманный наспех, не от хорошей жизни, тактический вариант, в котором пехота должна была "ликвидировать русскую артиллерию", потерпел фиаско. С этой тактикой мы познакомились еще на Озерне, о ней предупреждало нас армейское и фронтовое командование, в том числе и начальник штаба фронта генерал В. Д. Соколовский. Много позже, уже после войны, в историческом труде, который редактировал Василий Данилович, я прочитал строчки, живо напомнившие эти события:
      "Встретив нашу организованную противотанковую оборону и понеся значительные потери, немецко-фашистское командование изменило тактику действий... Ударам танков противника теперь часто предшествовали атаки его пехоты, которая стремилась, используя имевшиеся промежутки в нашей обороне, проникать на огневые позиции противотанковой артиллерии и уничтожать орудийные расчеты, чтобы этим обеспечить свободу маневра для своих танков"{17}.
      Так было на всем Западном фронте, так было и у нас, под Истрой. И нигде эта новая тактика не дала результата, ради которого была задумана. Потери противника в танках продолжали стремительно расти, его танковые дивизии все более теряли свою боеспособность. И фраза того же Хеппнера о танковых ротах, переходящих в наступление, отнюдь не описка и не литературная вольность. Это тоже завуалированный намек: была, дескать, в 10-й танковой дивизии большая сила - 250 - 300 танков, были полнокровные полки, а ныне остались роты.
      Читая отчет Хеппнера, надо иметь в виду, что составлялся он по горячим следам поражения вермахта под Москвой, в декабре сорок первого, когда разгромленные фашистские войска поспешно отступали, когда Гитлер беспощадно шерстил свой генералитет, и Хеппнеру, чтобы уцелеть, требовалась недюжинная ловкость - надо оправдать и себя и соратников по генеральской касте и при этом не задеть самолюбие фюрера. Май сорок пятого был еще далеко, возможность откровенно поносить былого фюрера и кумира - еще дальше, вот и приходилось гитлеровским генералам как-то беречь свою карьеру, да и голову.
      До позднего вечера 26 ноября 40-й немецкий танковый корпус яростно штурмовал Истру с запада и севера. Дивизия "Рейх", овладев монастырем, вплотную подступила к западной окраине. До крайних домиков оставалось 500 700 шагов, но преодолеть их эсэсовцы не смогли.
      Бойцы 2-го батальона 40-го полка сражались зло и упорно. Все поле и обочины Волоколамского шоссе были завалены трупами фашистов, заставлены подбитыми бронетранспортерами и штурмовыми самоходными орудиями.
      Два других батальона 40-го полка обороняли северную окраину. 10-я немецкая танковая дивизия, наступая от деревни Андреевское, между рекой и лесом, стремилась овладеть нашим опорным пунктом в районе истринской больницы. Танки шли в атаку в сопровождении многочисленной мотопехоты, их встречал огонь всей пушечной артиллерии 159-го легкого артполка, 139-го истребительно-противотанкового дивизиона и приданного нам 871-го истребительно-противотанкового полка.
      Сорок орудийных стволов били по танкам. Гремели выстрелы, стучали.откаты, звенели стреляные гильзы. Снаряды крушили броню, дробили гусеничные траки. На поле боя горели изуродованные вражеские танки, остальные откатывались на исходные позиции. А час спустя, после очередного налета пикирующих бомбардировщиков и артобстрела, все повторялось сначала.
      40-й полк нес большие потери, мы подкрепили его батальоном 131-го полка, затем выдвинули к правому флангу 60-й разведбатальон.
      На левом фланге, на участке 131-го полка Докучаева, противник по-прежнему ограничивался артиллерийским обстрелом. Попыток форсировать Истру и ворваться в город с юга не предпринимал. Выскочила, правда, к берегу, к деревне Вельяминово, группа автоматчиков - около сотни, но ее отогнали. Докучаев хвалил бойцов 301-го отдельного пулеметного батальона. Спешно сформированный в Москве из красноармейцев старших возрастов, среди которых было много ветеранов гражданской войны, батальон уже в первых стычках с врагом доказал свою стойкость.
      Весь день фашистская авиация висела над Истрой, тяжелая артиллерия методично, квадрат за квадратом, обстреливала город. Горели целые улицы - дома и деревянные тротуары, лопались со звоном стекла. Тлеющие обломки и битый кирпич загромоздили мостовые.
      В хаосе огня, дыма, рвущихся снарядов и падающих стен сновали наши связисты - черные от копоти, в обгоревших полушубках. Проводная связь поминутно выходила из строя. И не только от механических повреждений, но и потому, что провода обугливались, происходило замыкание.
      На моем НП в каменном здании военкомата были выбиты все стекла. Ветер забрасывал в окна снежную крупу и клочья сажи, гонял их по столам, по оперативной карте. Вошедший в комнату начальник связи подполковник Герасимов доложил:
      - Трудно связистам, товарищ полковник. Никогда еще не было так трудно. Урок нам всем...
      Да, урок. На всю войну. Размещать НП в центре города, который стал или скоро станет передним краем, можно лишь тогда, когда нет иного выхода. Для боя, для четкой связи, для управления частями такой пункт лучше выносить на окраину или даже за городскую черту.
      Позвонил Коновалов:
      - Фашистов из монастыря выбили. Командный пункт полка на прежнем месте, в монастыре.
      - Батальон сто тридцать первого полка подошел?
      - Да. Ставлю его в оборону восточнее больницы - прикрыть дорогу на Кашино.
      - Как с боеприпасами?
      - Подвезли. Начальник боепитания сто пятьдесят девятого артполка воентехник Шилов вывел машины со снарядами непосредственно к артиллерийским позициям. Разгружались под огнем противника.
      - Бронников у тебя?
      - Да, здесь. Комиссар ходил с батальоном в атаку на монастырь.
      В трубке послышался приглушенный разговор. Голос Бронникова: "Жалуешься, Алексей Павлович?" И ответ Коновалова: "Докладываю, Михаил Васильевич. Обязан".
      - Дай-ка, - говорю, - трубку комиссару... У тебя, комиссар, кулаки, что ли, зачесались? Раззудись плечо, размахнись рука...
      - Надо было, командир.
      - Бойцов покормили? Хорошо. А сам обедал? Приезжай, жду.
      Приказываю телефонисту связаться с 18-й дивизией. Наша оборона Истры во многом зависит от успеха или неуспеха правого соседа. В течение дня я уже дважды разговаривал с полковником Чернышевым. "Степаньково сдали", - сказал он утром. "Степаньково взяли", - ответил он часа три спустя. И вот теперь слышу опять: "Сдали..." Трудно ему приходится. В дивизии, в трех ее стрелковых полках, - 420 человек. Неполный батальон. А ему надо не только держать оборону на широком фронте, но и наступать, чтобы опять выйти на восточный берег Истры.
      Вернулся Бронников, сели мы обедать - первый раз за последние двое суток. Только взялись за ложки, грохнуло так, что уши заложило. Взрывная волна вырвала рамы, швырнула нам в лица мелкие осколки стекла, смела со столов телефоны, карты, котелки. А за окном, на той стороне улицы, где минуту назад стоял дом, - громадная черная яма.
      Снаряды с равными промежутками продолжали рваться вокруг здания военкомата. Пристрелялась фашистская артиллерия. Берет в вилку. Сейчас она, эта вилка, еще широкая, но долго ли ее споловинить, и тогда... Словом, надо срочно перемещать наблюдательный пункт.
      Кто-то из работников военкомата предложил более безопаное место - пункт противовоздушной обороны. Он оборудован в подвале церкви, что неподалеку от нас. Есть там и бомбоубежище, и телефонный коммутатор. Мы перебрались туда вместе со связистами, операторами и работниками штаба артиллерии.
      Поздно вечером обстановка резко осложнилась. КП 40-го полка Коновалова в монастыре опять был окружен эсэсовцами. На правом фланге полка вражеские танки захватили опорный пункт в здании больницы, ворвались на северную окраину Истры. Пришлось ввести в бой последний резерв - 258-й полк Суханова. Но и ему не удалось надолго остановить танки противника, обходившие город вдоль северо-восточных предместий.
      Была уже полночь, а бой не затихал. С церковной колокольни я видел огненное полукольцо переднего края. Оно глубоко охватывало Истру, заметно приближаясь к Волоколамскому шоссе, к тыловой нашей коммуникации.
      Внизу, близ подножия колокольни, тоже мелькали огоньки выстрелов. Это взвод охраны вел бой с фашистскими автоматчиками, которые группами пробирались в центр города и ракетами указывали цели для своей артиллерии.
      Командир 210-го гаубичного полка Жилин доложил, что одна группа автоматчиков атаковала огневые позиции тяжелого дивизиона на юго-восточной окраине, близ деревни Полево. Артиллеристы во главе с комиссаром дивизиона Н. П. Романченко контратакой отбросили фашистов.
      Автоматчики в нашем тылу - факт неприятный, но все-таки мелкий. Гораздо серьезнее то, что происходит сейчас на передовой. Противник вклинился в боевые порядки дивизии. Полк Суханова потерял фланговую связь с полком Коновалова и с трудом сдерживал натиск 10-й немецкой танковой дивизии. Полк Коновалова фактически был расчленен и сражался па западной и северной окраинах города тремя обособленными группами. Лишь ночная темнота, сковавшая маневр танков, не позволяла противнику полностью окружить Истру.
      После длительного перерыва связь с 40-м полком удалось все же восстановить.
      - Обстановка? - переспросил Коновалов. - Я со штабом прорвался из монастыря. Ведем бой. Кругом пожары, сидим в каких-то развалинах, весь состав штаба в стрелковой цепи, танки рычат уже за спиной. Похоже, идут в город.
      - Осипычев с тобой?
      - Он со своими - с артиллеристами. На прямой наводке.
      Приказываю Коновалову отходить к юго-восточной окраине, к Волоколамскому шоссе, и занять там оборону. Потом связываюсь со штабом дивизии, по-прежнему находящимся в селе Ивановское. Сообщаю Федюнькину, что решил переместить свой НП из города в деревню Полево, что в двух километрах восточнее Истры. Пока будем переезжать, начальник штаба возьмет управление дивизией на себя.
      На НП, в церковном подвале, теперь непривычная тишина. Не мигают лампочки коммутатора, молчат телефоны.
      В подвал входит, мягко ступая валенками, командир 159-го артполка майор Осипычев. Докладывает: дивизионы отходят через город, часть батарей уже на новых огневых позициях. А вот снарядов мало. Грузовики с боеприпасами, следовавшие из тыла, попали под удар немецких танков.
      - Снаряды подвезут. А вам, - говорю ему, - задание: одну батарею поставить в городе. Перекройте улицы поорудийно. Кто останется с батареей?
      - Старший лейтенант Мирошник. По прямой наводке он специалист.
      Осипычев уходит. Пора и нам перебираться на новый НП, но мы не спешим: надо проследить, как-то полк Коновалова сумеет выполнить задачу. Ведь он не просто отходит, а прорывается. Прорывается не компактно, а группами.
      Сидим с комиссаром, молчим, курим. Тихо в этом подземелье, ни звука не прорвется сквозь толстые, железом обитые двери.
      - Как в гробу, - замечает Бронников. - Пойдем-ка наверх.
      Выходим на улицу. Наискосок, стреляя головешками, догорает бревенчатый сарай. Во дворе ездовые хлопочут возле коней. У перекрестка улиц - пушка, фигуры бойцов, тлеет огонек папироски. Выстрелы раздаются и справа, и слева, и спереди, и сзади. Подходит группа бойцов, человек десять.
      - Какого батальона?
      - Хозвзвод сорокового полка, товарищ полковник.
      - Где повозки?
      - Танки передавили...
      Показывается еще одна группа. Эта побольше. Пехотинцы катят станковые пулеметы, в хвосте колонны цокают копытами кони, тянут передок с батальонной пушкой. Старший лейтенант Марченко - шапка торчком на забинтованной голове докладывает:
      - Второй батальон отходит по приказу командира полка.
      - Где Коновалов?
      - Не знаю. Мы были отрезаны, он прислал связного...
      Я спустился в подвал. Телефонист вызвал 40-й полк. Ответил красноармеец из 110-го батальона связи.
      - Товарищ комдив, товарища комполка тут нет, - взволнованно доложил он. Одни мы, связисты. Ведем бой.
      - Кто старший?
      - Товарищ сержант Алексеев.
      - Позовите!
      - Есть!
      Трубка долго молчала, потом густо пробасила:
      - Командир отделения сержант Алексеев слушает!
      - Где подполковник Коновалов?
      - Отошел со штабом. Мне приказали прикрыть отход, снять связь.
      - Направление отхода знаете?
      - Так точно! Через двенадцать минут начинаем. Согласно приказу.
      - Добро! Не задерживайтесь...
      Спустя полчаса мы покинули подвал церкви. Наша небольшая колонна - две легковые машины, грузовик и трофейный бронетранспортер - довольно долго пробиралась по городским улицам. Приходилось петлять и возвращаться: то пожар перегораживал нам путь, то завалившийся дом, то большая воронка.
      На окраине в отсветах пожара увидели впереди цепочку людей. Они в полушубках, - значит, наши. Догнали их, притормозили. Старший группы доложил знакомым басом, что его, сержанта Алексеева, отделение, выполнив задачу, отходит к Волоколамскому шоссе.
      - Наших нигде не встречали?
      - Нет. Город насквозь прошли, кроме фашистских автоматчиков никто не попадался.
      - Спасибо за службу, сержант. Как величать-то вас?
      - Федором. По батюшке - Романович.
      - Сажайте, Федор Романович, бойцов в машины, поехали.
      Примерно в полутора километрах от Истры, перед деревней Полево, на мосту, нас обстреляли фашистские автоматчики. Издырявили "эмку", но тем все и обошлось. В Полево уже заняли оборону наши стрелки. Отсюда мы с Бронниковым связались со штабом дивизии, находившимся в деревне Ивановское, с полками и к утру вздохнули с облегчением. Хотя центр и правый фланг дивизии отошли от Истры к востоку на 2 - 3 километра, в целом оборона оставалась устойчивой. 40-й полк прорвался из окружения, артиллерийские полки не понесли больших потерь, работники медсанбата во главе с начальником медслужбы Ф. М. Бойко успели вывезти из города всех раненых - более 300 человек.
      Еще до рассвета зазуммерил телефонный аппарат, связывавший дивизию со штабом фронта. Слышу голос генерал-лейтенанта В. Д. Соколовского:
      - Сдал Истру?
      - Сдал...
      - Нехорошо. А еще гвардеец!
      Молчу. Какой гвардеец? Почему? Не в духе, казалось бы, Василия Даниловича так иронизировать. А он продолжает:
      - Командующий фронтом приказал передать: ты Истру сдал, ты и возьмешь ее обратно.
      - Возьму, товарищ генерал! И он зачитал документ:
      - В Народном комиссариате обороны. О преобразовании второго и третьего кавалерийских корпусов и семьдесят восьмой стрелковой дивизии в гвардейские...
      - Разрешите записать?
      - Запиши. Пункты первый и второй о кавалерийских корпусах Белова и Доватора. Пункт третий: семьдесят восьмая стрелковая дивизия преобразована в девятую гвардейскую стрелковую дивизию. - Он сделал паузу: - А в скобках значится: "командир дивизии генерал-майор Белобородое Афанасий Павлантьевич"... Поздравляю дивизию и тебя лично. Доволен?
      - Не то слово... Мы еще на Дальнем Востоке всей дивизией клятву дали завоевать гвардейское звание... Только...
      - Ну, ну, договаривай!...
      - Я-то ведь полковник, а не генерал-майор.
      - Был полковник. До вчерашнего дня. Приказ подписан Верховным Главнокомандующим...
      Работники политотдела во главе с Вавиловым выехали в части. Непосредственно на передовой, в окопах, они провели с личным составом беседы об этом радостном для всех нас событии. Теперь во всех полках, батальонах, дивизионах и батареях бойцы и командиры с гордостью повторяли: мы - гвардия, мы - девятая гвардейская.
      Приехал из фронтовой газеты "Красноармейская правда" наш старый знакомый писатель Евгений Воробьев с ворохом свежих, пахнущих типографской краской газет. Мы читали и перечитывали напечатанный там приказ. Его уже набирали в походной типографии нашей дивизионной газеты. Потом нагрянули еще корреспонденты. Поздравляли, фотографировали, требовали материалов о героях дивизии.
      Это был большой праздник, но праздник на войне. И первый же утренний доклад подполковника Суханова вернул нас в суровые будни. С рассветом 10-я немецкая танковая дивизия после сильнейшей артподготовки атаковала оборону 258-го полка. Враг рвался на восток через Кашино и Дарну, по второй, параллельной Волоколамскому шоссе дороге.
      Опять там, на правом фланге, сконцентрировались в этот день наши главные усилия. Естественно, что приехавшие к нам военные журналисты стремились попасть именно туда. Известный поэт Алексей Сурков, тоже корреспондент "Красноармейской правды", просил разрешения проехать в полк Суханова.
      - Поезжайте, Алексей Александровичу с уговором: на передовую не ходить. Так?
      - Так! - согласился он, видимо не очень довольный условием.
      Вернулся поэт поздно вечером усталый, шинель посечена осколками.
      - Уговор, - сказал он, - дороже денег. Дальше штаба полка не сделал ни шага. Ни единого...
      - Ужинали? - спрашиваю.
      А он, казалось, не слышит меня, глаза - отсутствующие, и все повторяет:
      - Ни шагу... Нет, не то. Ни единого шага не сделал, а до смерти четыре шага. Вот так!
      Он выхватил из кармана блокнот и карандаш, что-то записал, повернулся и вышел. Ну что поделаешь с ними, с поэтами? Творческий процесс! И ни ужин Суркова не соблазнил, ни сон. Всю ночь просидел Алексей Александрович над своим блокнотом в землянке, у солдатской железной печурки.
      Не знал я тогда, что присутствую при рождении знаменитой "Землянки" песни, которая войдет в народную память как неотъемлемый спутник Великой Отечественной войны, песни, слова которой будут повторять вслед за дедами и отцами наши сыновья и внуки:
      До тебя мне дойти нелегко,
      А до смерти - четыре шага...
      Потом, когда эту песню уже пели на фронте, пели на привале и на сцене, под аккомпанемент гармони и просто так, Михаил Афанасьевич Суханов рассказал мне некоторые подробности пребывания поэта в полку. Он приехал в деревню Кашино, в штаб полка, а вскоре фашистские танки прорвались на дорогу и отрезали штаб от батальонов. Бой шел на деревенской улице, вражеские автоматчики вели огонь по блиндажу, где вместе с Сухановым оказался и Сурков.
      Надо было прорываться из окружения. Начальник штаба капитан И. К. Величкин, собрав все гранаты, какие были у товарищей, выскочил из блиндажа, пополз к домам, в которых засели автоматчики. Суханов, Сурков и штабные командиры прикрывали его ружейным огнем.
      Величкин был человеком отважным, мастером ближнего боя. Он забросал гранатами фашистов в трех домах, и штаб Суханова прорвался из окружения. Но самое тяжелое испытание ожидало их впереди. Когда уже вышли из деревни Кашино в поле, полковой инженер вдруг крикнул: "Стоять всем! Ни шагу!" И он указал на заснеженный бугорок, из которого, едва приметные, торчали рожки противопехотной мины. Присмотрелись. Да, сомнений нет, минное поле. Осторожно, друг за другом, ступая след в след, они выбрались из опасной зоны, где смерть действительно сторожила их в четырех шагах. А может, и ближе.
      Последующие четыре дня - с 28 ноября по 1 декабря - соединения 40-го немецкого танкового корпуса предпринимали непрерывные атаки, пытаясь прорвать фронт 9-й гвардейской дивизии. Основную массу танков противник бросил на наш правый фланг, на стык с 18-й стрелковой. 28 ноября в атаках гитлеровцев наряду с мотопехотой участвовало около 45 танков, 29 ноября - до 60 танков, 30 ноября и 1 декабря - примерно столько же.
      Однако эти массированные танковые атаки заметного успеха противнику не приносили. Он потерял более 20 танков, а прорваться в глубину нашей обороны так и не смог.
      С напряженными боями, контратакуя, наша дивизия медленно отходила вдоль Волоколамского шоссе. За четыре дня ее правый фланг подался к востоку на 12 15 км, центр боевых порядков - на 8 - 9, левый фланг - на 5 - 6 км. Таким образом, соединения 40-го немецкого танкового корпуса на участке своего главного удара продвигались в среднем по 3 - 4 км в сутки. Такой темп наступления считается низким для пехоты, а для танков тем более, ибо он противоречит самой сути этого рода войск.
      Гитлеровцы несли большие потери. Это явственно чувствовалось по действиям того же танкового корпуса. Если раньше командование корпуса предпринимало неоднократные попытки обойти дивизию с обоих флангов крупными силами, нанося при этом удар и в центре, то теперь оно было вынуждено сосредоточивать войска попеременно то в одном, то в другом пункте. Иначе говоря, маневр достигался непрерывной переброской войск на значительные расстояния, что, разумеется, сказывалось на их боеспособности, затрудняло снабжение, резко увеличивало износ техники.
      К 1 декабря конфигурация обороны нашей 9-й гвардейской представляла собой прямой угол, одна сторона которого - от деревни Нефедьево до Селиванихи - была обращена на север, а другая - от Селиванихи через поселок Ленине к селу Рождествено - на запад. В глубине этого угла, примерно в равном (3 - 3,5 км) расстоянии от обеих его сторон, находился город Дедовск. Полоса нашей обороны составляла 16 - 17 км: 258-й полк находился на правом фланге, у деревни Нефедьево, 40-й полк - в центре, у Селиванихи, 131-й - на левом фланге.
      Штаб дивизии, как и принято, расположился в тылу, в деревне Желябино, а наблюдательный пункт было решено вынести поближе к передовой. В поисках удобного места для НП мы с Бронниковым выехали в Дедовск. Надо было заодно взглянуть и на текстильную фабрику. Ведь имелся строгий приказ - не оставлять врагу никакого промышленного оборудования, даже заводских зданий. При вынужденном отходе мы были обязаны проследить, все ли оборудование и сырье эвакуировано в тыл, а если нет возможности его вывезти - уничтожить. Ответственность за выполнение этого требования несли командир и комиссар в полосе действия своих войск.
      По дороге Бронников рассказал, что с фабрики наш автобат уже вывез в Москву более 500 тонн хлопковой пряжи. Оставлено, по просьбе Федора Михайловича Бойко, лишь несколько кип. Из пряжи делают теплые мешки, вроде спальных, для раненых, чтобы хоть как-то уберечь их от холода на пути в госпитали.
      Морозы в те дни стояли жестокие. Над Дедовском, отражаясь в оконных стеклах, опускалось за крыши малиновое солнце. Дым над трубами вставал вертикально, плотным столбом. Значит, ночью столбик термометра покажет градусов тридцать ниже нуля.
      Людей на улицах, несмотря на мороз, много. Жители покидали город. С мешками за спиной, с узлами и чемоданами, они вереницей тянулись к станции, к московскому поезду.
      Вышел я из машины, догнал старика, который тянул саночки с поклажей, с аккуратно притороченным к ней медным чайником.
      - Отец, как проехать к ткацкой фабрике? Он махнул рукавицей:
      - Прямо. По левую руку увидишь кирпичные корпуса. Она и есть. Говорят, взрывчатку в нее заложили?
      - Кто говорит?
      - Люди! Э-эх! Строили-строили, и на тебе...
      - Что ж, фашисту ее оставлять?
      Старик смотрел на меня выцветшими голубыми глазами, молчал, и я остро почувствовал неловкость, какую-то вину перед ним. Не то я сказал, а нужное слово найти никак не мог.
      - Зачем фашисту? - веско проговорил он. - Ты нам ее сбереги. Стань здесь крепко и не отдай. Доколе ж будем пятиться? До Москвы? Так вот она - сорока верст нету.
      И дернув саночки, пошел, ссутулясь, к станции.
      - Что сказал старик? - спросил Бронников, когда я сел в машину.
      - О том, что до Москвы - сорок километров.
      - Меньше! - поправил комиссар. - Сорок - это до самого центра, до Кремля.
      Остаток пути мы молчали. Я думал о дивизии, ее стойкости. Да, этот рубеж должен быть последним, с него мы не уйдем.
      На ткацкой фабрике нас встретил командир саперного батальона военный инженер 2 ранга Николай Григорьевич Волков.
      Он доложил, что подготовительные работы закончены, взрывчатка заложена. С Волковым был товарищ в штатском, если память не изменяет, директор фабрики. В цехах, по которым мы прошли, ни души. Пусто, тихо. Все оборудование уже вывезено. Директор рассказывал нам о фабрике, а у самого слезы на глазах:
      - Может, погодите взрывать?
      Отошли мы с Бронниковым в сторонку, посоветовались. Пришли к выводу: взрывать фабрику лишь в крайнем случае. Ведь преждевременный взрыв может отрицательно сказаться на моральном состоянии бойцов дивизии. Они уже знали: если в тылу подорвали какие-то объекты, значит, командование не исключает возможности нового отступления. А отступать нам теперь некуда.
      Комбат Волков получил приказ оборудовать наблюдательный пункт на территории фабрики или рядом - в подходящем помещении. А директору я сказал:
      - Фабрику подорвем, если фашисты атакуют мой НП.
      С тем и расстались. Ну, а у нас с комиссаром задача простая: "Не давши слова - крепись, а давши - держись".
      Конечно, мы тогда не знали, что держаться нам осталось считанные дни, что Ставкой Верховного Главнокомандования уже разработан план контрнаступления, что резервные армии сосредоточиваются на исходных позициях и частично уже введены в бой.
      Обстановка в полосе нашей дивизии в первых числах декабря оставалась весьма напряженной. Еще 30 ноября мы вынуждены были оставить три деревни: Дедово, Петровское и Селиваниху. Важное тактическое значение имела Селиваниха. Здесь был опорный пункт нашей обороны. Мы понимали, что противник, овладев деревней, бросит свои танки к Волоколамскому шоссе, к поселку Ленино и далее на Дедовск, Нахабино. В ночь на 1 декабря 40-й полк Коновалова выбил фашистов из Селиванихи, но днем, в 16.30, опять был вынужден отойти, будучи атакован 15 танками и мотопехотой.
      40-й полк, как, впрочем, и другие стрелковые полки, за месяц боевых действий сильно поредел. В нем теперь насчитывалось всего лишь 550 бойцов и командиров, 4 пушки и 3 станковых пулемета. И все же было решено в ночь на 2 декабря повторить атаку. Вместе с Коноваловым мы обошли передний край полка, перегруппировали батальоны в соответствии с замыслом - ударить на Селиваниху с юго-запада и северо-востока одновременно. Начальник артиллерии Погорелое вывел в этот район приданный дивизии 871-й противотанковый полк, подготовил огонь 471-го пушечного артполка. Пехоты у нас было очень мало, но артиллерийский кулак получился весомый. Противотанковый полк имел на вооружении 85-миллиметровые зенитные пушки, которые прошивали немецкие танки насквозь, в оба борта. Пушечный артполк с его дальнобойными орудиями получил задачу подавить артиллерию фашистов и, поставив отсечные огни, не допустить подхода вражеских танковых резервов к Селиванихе.
      В том, что такими резервами противник располагал, я убедился несколько ранее, побывав в Нефедьево, в 258-м полку. С НП Суханова хорошо просматривалась местность за передним краем. Заснеженные поля были вдоль и поперек исполосованы следами гусениц, в лощинах и перелесках виднелись плохо замаскированные танки. Их было очень много. Видимо, противник намеревался расширить клин, вбитый им между флангами нашей и 18-й дивизий.
      Так сложилась боевая обстановка у нас в центре и на правом фланге к вечеру 1 декабря. Вернулся я с передовой в штаб дивизии уже за полночь. Только уснул - будят:
      - Командующий фронтом!
      Открыл глаза, а понять ничего не могу.
      - Кто?
      - Прибыл командующий фронтом! С ним и командарм.
      Тут чья-то рука отодвинула плащ-палатку, которая занавешивала дверь, в комнату вошел генерал с пятью звездами на петлицах шинели - командующий войсками Западного фронта Г. К. Жуков. Следом вошел командарм К. К. Рокоссовский.
      - Доложите обстановку! - приказал генерал армии Жуков.
      Собравшись с мыслями, начинаю докладывать, показывая на карте наши боевые порядки. Понимаю: времени у командующего фронтом в обрез. Говорю о главном, о борьбе за Селиваниху:
      - Сегодня, в три ноль-ноль утра, сороковой стрелковый полк атакует этот пункт.
      - Состав полка?
      - Пятьсот пятьдесят штыков.
      - Мало.
      - Так точно! Но мы подтянули туда два артиллерийских полка. Резерва пехоты у меня нет.
      - А где приданная вам свежая стрелковая бригада?{18}
      - Она во втором эшелоне дивизии. Прикрывает Дедовск и Нахабино.
      - Опасаетесь за правый фланг?
      - Да.
      Верно опасаетесь. В обороне дивизии это направление для противника - самое перспективное.
      Он внимательно выслушал доклад о наших мерах по укреплению правого фланга дивизии, подумал и сказал:
      - Хорошо! Но вернемся к сороковому полку. Задачу ему поставите более глубокую: удар через Селиваниху развить на Петровское, Хованское, Дедово.
      - Есть, поставить более глубокую задачу! - ответил я, но лицо мое, видимо, отразило внутреннюю тревогу: как выполнить приказ столь малыми силами?
      Георгий Константинович усмехнулся:
      - Не ревизором же я к вам приехал. В ваше подчинение переданы семнадцатая и сто сорок шестая танковые бригады, батальон сорок девятой стрелковой бригады. Хватит для Селиванихи?
      - Вполне.
      - И для Дедово! - подчеркнул он. - О взятии этой деревушки лично доложить в штаб фронта.
      Тогда меня удивило внимание командующего к этой рядовой, не имевшей, казалось бы, военного значения деревушке. Только много позже, из мемуаров Георгия Константиновича, я узнал, чем это было вызвано. Когда мы сдали деревню Дедово, кто-то по ошибке доложил Верховному Главнокомандующему, что сдан город Дедовск. И. В. Сталин приказал немедленно отбить у противника этот важный опорный пункт на пути к Москве. Путаница скоро прояснилась, но Верховный Главнокомандующий приказал теперь взять Дедово. Этот эпизод подробно описан Г. К. Жуковым{19}, я же вернусь к своему ночному докладу.
      Важным, на мой взгляд, фактом, являлось сосредоточение вражеских танков на правом фланге дивизии, на участке 258-го полка. Назвать точную цифру я не мог, но ряд данных, в том числе полученных разведкой наблюдением, позволял говорить о нескольких десятках машин. Следовательно, речь шла о целой дивизии, появившейся у деревни Нефедьево.
      - А если это - макеты? - спросил командующий. - Если фашисты хотят ввести нас в заблуждение?
      - У нас есть документы убитых танкистов. Несколько экипажей из десятой танковой дивизии - ее мы давно знаем. Но один экипаж оказался из пятой танковой дивизии.
      - Довод, но - слабый, - заметил генерал Жуков. - Пятая танковая сейчас под Крюково. Нужен пленный, товарищ Белобородов.
      Наши разведчики еще вечером ушли во вражеский тыл с целью добыть "языка" и вернулись только что. Это я понял по жестам, которые мне делал из-за плащ-палатки майор Тычинин.
      - Разрешите на минуту выйти к разведчикам? - спросил я.
      Командующий кивнул. В соседней комнате меня встретил улыбавшийся Тычинин, он жестом указал на закутанную в шерстяной женский платок фигуру:
      - Вот он, "красавец". Танкист, из разведывательного батальона.
      "Красавец" стоял нахохлившись, а по шерстяному платку, по вороту шинели, по плечам ползали вши. То, что фашистская армия завшивела, для нас не было новостью. Но этот пленник далеко превзошел своих соплеменников, попадавшихся до сих пор разведчикам.
      - Хоть бы веником обмели, - говорю Тычинину. - Неудобно перед командующим.
      Наш разговор услышал генерал Жуков, приказал ввести пленного. Поглядел на него внимательно и сказал:
      - Вшивая армия - факт знаменательный. Запишите его в журнал боевых действий: историкам пригодится.
      Так в журнале боевых действий 9-й гвардейской стрелковой дивизии появилась не совсем обычная запись: "Захвачен пленный обер-ефрейтор, 1920 г. рождения, 90-го разведбатальона 10-й танковой дивизии. Из Германии прибыл в октябре. Имеет массу вшей"{20}.
      Пленник был разведчиком, поэтому знал гораздо больше, чем обычный танкист. Он подтвердил, что перед правым нашим флангом и центром сосредоточены танковые части моторизованной дивизии "Рейх" и 10-й танковой дивизии, а также 86-й моторизованный полк последней - всего около ста танков и бронемашин. Кроме того, обер-ефрейтор показал, что встречал на этом участке танковые подразделения соседней 5-й танковой дивизии{21}.
      Допросив пленного, командующий позвонил в штаб фронта, приказал немедленно "передать наверх" о сосредоточении танков противника в стыке 18-й и 9-й гвардейской дивизий.
      Около шести утра, когда я уже доложил генералу Г. К. Жукову, что Селиваниха взята, что танкисты стрелки вышли к деревне Дедово, позвонил телефон. Слышу голос начальника штаба 16-й армии генерала Малинина:
      - Командарм у вас?
      - У меня.
      Генерал Рокоссовский взял трубку, молча выслушал начальника штаба и несколько переменился в лице.
      - Каменку сдали, фашисты прорвались в Крюково, - глухо сказал он.
      Генерал Жуков встал, застегнул шинель.
      - Едем, Константин Константинович.
      - Туда?
      - Туда. Отбивать Крюково.
      Расположенный на Ленинградском шоссе, этот поселок, превращенный в сильный опорный пункт, прикрывал подступы к столице с северо-запада. Если 40-й немецкий танковый корпус пытался прорваться к Москве через Дедовск и Нахабино, то два других корпуса 4-й танковой группы - 46-й танковый и 5-й армейский стремились достичь той же цели через Крюково. На том же направлении действовала и часть сил 3-й немецкой танковой группы.
      Из сообщений командира 18-й стрелковой дивизии полковника Чернышева я знал, сколь напряженной стала борьба за Крюково. Линия фронта представляла собой ломаную кривую, к тому же непрерывно и резко менявшую очертания. Впоследствии К. К. Рокоссовский говорил мне, что это обстоятельство едва не завело их с Г. К. Жуковым в расположение фашистских войск. Пришлось даже отстреливаться. Выручили мужество и хладнокровие бойцов охраны.
      Утром 2 декабря эсэсовцы предприняли сильную контратаку на Селиваниху, но потеснить 40-й полк и вновь овладеть деревней не смогли. Потеряв здесь, в центре полосы нашей дивизии, 13 танков, противник снизил свою активность на участке 40-го полка, но сразу же перенес свои усилия на фланги - на участки 131-го полка (поселок Ленино, село Рождествено) и 258-го полка (Нефедьево).
      В полдень с НП я увидел неприятную картину. По широкому полю, что протянулось от села Рождествено к городу Дедовск, группами отходили бойцы 2-го батальона 131-го полка. Было ясно: батальон оставляет село.
      Звоню Докучаеву, отвечает его начальник штаба капитан Рыбко:
      - Командир полка под Снигирями. Там тоже критическая обстановка: третий батальон отошел к поселку Ленино. Организуем контратаки.
      Итак, на левом фланге неблагополучно. Бронников тотчас выехал на Волоколамское шоссе, к поселку Ленине, а мне пришлось взять в свои руки управление боем под Дедовском. Хорошо еще, что наши боевые порядки были глубоко эшелонированы: 40-я стрелковая бригада занимала оборону по западной окраине города. Ее огонь и контратаки отбросили гитлеровцев в Рождествено.
      Вечером вернулся Бронников. Рассказал о тяжелом бое, который пришлось выдержать 3-му батальону 131-го полка. Докучаев сам дважды водил бойцов в контратаку. Противник остановлен, поселок Ленино удалось удержать.
      Иван Федорович Федюнькин принес карту с нанесенной на ней боевой обстановкой. Теперь оборона дивизии строилась так: 258-й полк стоял фронтом на север, 40-й - на запад, 131-й - на юг, прикрывая Волоколамское шоссе от Ленино до Дедовска, до стыка с 40-й стрелковой бригадой.
      Весь следующий день на этих участках шли ожесточеннейшие бои с пехотой и танками дивизии "Рейх". Эсэсовцы, обходя Дедовск, приближались к шоссейной дороге. Докучаев доложил:
      - Отходим на восточную окраину Ленино. Мой наблюдательный пункт в Садках окружен фашистскими танками.
      На этом связь с ним прервалась. По звукам боя можно было определить, что противник уже обошел Дедовск с севера и с часу на час отрежет наш НП от главных сил дивизии. Это подтвердил и начальник артиллерии Погорелов со своими наблюдателями: вражеские танки и мотопехота пересекли железную дорогу у станции Гучково, но в трехстах метрах от Волоколамского шоссе были остановлены сильным огнем с территории кирпичного завода.
      На кирпичном заводе оборонялась группа истребителей танков из 2-го батальона 131-го полка. Командовал ею старший лейтенант И. И. Степин, ветеран дивизии. Ему был придан взвод 45-миллиметровых пушек лейтенанта П. С. Воронина. Вместе с артиллеристами в группе насчитывалось около 40 бойцов. Немного, конечно, но зато народ отборный. Люди Степина боевую практику получили еще под Барынино, на Озерне, и теперь борьба с танками была для них привычным делом.
      Еще накануне командир полка Докучаев, предвидя опасность вклинения противника в стык флангов с 40-й стрелковой бригадой, приказал Степину занять оборону на кирпичном заводе. Старший лейтенант умело распорядился своими небольшими силами, и к утру кирпичный завод превратился в противотанковый опорный пункт.
      Прорвавшись через железную дорогу, пять немецких танков и несколько машин с мотопехотой сделали остановку у домиков, что в сотни метров от завода. Видимо, кого-то ждали.
      - Не стрелять! - приказал Степин.
      Но вот подъехали еще три легковые машины. В них офицеры. Солдаты слезли с грузовиков и, сгрудившись, курили, топали ногами: мороз допекал.
      - Огонь! - скомандовал Степин.
      Гитлеровцы бросились врассыпную. Два танка были сразу подбиты, третий танк поджег бутылками с горючей смесью сержант Н. А. Молочков. Остальные машины поспешно скрылись за железной дорогой. Так действия подчиненных старшего лейтенанта Степина предотвратили прорыв противника в тылы дивизии.
      Подобных эпизодов в тот день было множество. Подразделения 131-го полка, его отдельные группы продолжали стойко оборонять свои позиции. Мужество бойцов, их верность долгу не позволили врагу сломить оборону полка и выйти на Волоколамское шоссе.
      Отлично работал на прямой наводке приданный дивизии 610-й противотанковый артполк. Меткий огонь его 85-миллиметровых пушек буквально закупорил главную улицу поселка Ленино подбитыми и сгоревшими вражескими танками и бронемашинами.
      Вскоре была восстановлена связь с НП Докучаева в Садках.
      - Жив! - ответил он мне. - Спасибо комиссару - выручил.
      Когда эсэсовцы окружили НП полка в Садках, в бывшей церкви, комиссар Иван Яковлевич Куцев собрал бойцов из хозяйственных подразделений, разведчиков, связистов, писарей и повел их в контратаку. Фашистов выбили из Садков. Отступая, те наскочили на подразделения 2-го батальона и были уничтожены в рукопашной схватке.
      Наступила ночь - верная наша союзница. Она сводила на нет преимущество противника в авиации и танках, а его пехота в этих условиях чувствовала себя менее уверенно. "Нельзя давать фашистам ни часу передышки, они должны забыть, что такое спокойный отдых", - напоминали мы бойцам.
      Линия фронта проходила через Ленино. В западной половине поселка гитлеровцы, в восточной - мы. Нейтральная полоса, разделившая нас, не шире 50 - 70 м. Один стремительный бросок - и все решится в рукопашном бою. Однако людей в 131-м полку очень мало, его надо подкрепить. Приказываю Коновалову оставить у Селиванихи небольшой заслон и, согласовав свои действия с Докучаевым, ударить 40-м полком с северо-востока, в обход поселка. Атаку стрелков поддержат танки 17-й танковой бригады.
      В тот день нам позвонили из Москвы, с пункта формирования, просили принять подкрепление - первое за месяц боевых действий. Комиссар Бронников сам туда поехал - и вот уже привел маршевую роту.
      - Хороший народ, - сказал Михаил Васильевич. - Фронтовики - кто из госпиталя, залечив раны, кто пробился из окружения. Один из них кавалерист старшина Курильчик Петр Григорьевич. Вывел из окружения более ста бойцов.
      Мы пошли в фабричный цех, где выстроилась маршевая рота. Курильчик заметен издалека. Отменная выправка, длинная кавалерийская шинель, на бедре - шашка, на сапогах - шпоры.
      - Давно воюете, старшина?
      - С двадцать второго июня.
      - Были в окружении?
      - В трех.
      - Досталось...
      - Ничего, товарищ генерал. Нынче нам досталось, завтра - им, В Берлине подобьем итоги.
      В строю, среди бойцов, стоял паренек лет шестнадцати. Не винтовка при нем, а он при винтовке. Но вид бравый.
      - Доброволец?
      - Так точно! Красноармеец Зверков Николай Федорович. В прошлом дважды курсант.
      - Когда ж успели?
      - Это я лицом молодой, - ответил он. - Но мне почти девятнадцать.
      И объяснил: с июня он курсант Калужского училища, с августа - в боях: Ярополец, Юхнов, окружение, прорыв. Потом -Клин, окружение, прорыв. С 25 ноября по 2 декабря, всего неделю, был курсантом пограничного училища. Вчера их подняли по тревоге...
      Поговорил я и с другими красноармейцами. Боевые биографии примерно такие же, как у Курильчика и Зверкова. Крепкие ребята. Комиссар сказал им напутственное слово, старшина Курильчик (его назначили командиром взвода) подал команду, и темень ночи скрыла от нас маршевую роту.
      Ночная контратака подразделений 131-го и 40-го полков принесла успех. К восьми утра 4 декабря фашисты были выбиты, из поселка Ленино. 131-й полк занял оборону по западной окраине, 40-й полк вернулся на свой участок, в Селиваниху.
      Днем противник вновь попытался атаковать Ленино. Его резервы двинулись к поселку с юга, от села Рождествено. Однако тут сказала веское слово наша артиллерия - 210-й гаубичный полк майора Жилина. С артиллерийских наблюдательных пунктов хорошо просматривалась дорога от Рождествено на Ленине, она тянулась вдоль линии фронта, полем. Две батальонные колонны эсэсовской пехоты шли по ней в медленном темпе, преодолевая снежные заносы. Майор Жилин, последовательно сосредоточивая огонь своих дивизионов, накрыл обе колонны. До 50 снарядов легли точно в цель. Оставляя на снегу убитых, гитлеровцы толпами бежали обратно в Рождествено.
      Последующие их атаки на левый фланг дивизии - на Дедовск и Ленино - стали менее целеустремленными и легко отбивались. Чувствовалось, что противник выдыхается. С 5 декабря здесь, как и в центре дивизионной полосы, наступило затишье.
      Более напряженными и затяжными были бои, развернувшиеся на правом фланге. Танки, о которых я докладывал командующему фронтом, фашисты бросили в наступление не сразу. 1 декабря они произвели разведку боем: 10 танков с мотопехотой пытались прощупать оборону 258-го полка в районе деревень Нефедьево и Козине.
      Эти деревни почти соприкасались своими окраинами. От Козино на юг, к поселку Нахабино, к Волоколамскому шоссе вела хорошая дорога. Из всех направлений в полосе 9-й гвардейской дивизии, которые противник мог выбрать для прорыва на Волоколамское шоссе, дорога Козино - Желябино - Нахабино была наиболее удобной и самой короткой - 5 - 6 километров (15 - 20 минут ходу для танков). Именно это имел в виду Георгий Константинович Жуков, когда говорил о возможных замыслах вражеского командования.
      Его прогноз подтвердился. Уже утром 2 декабря, едва он уехал от нас, 10-я немецкая танковая дивизия предприняла сильный удар на Нефедьево и Козино.
      Участок 258-го полка был основательно укреплен. Три линии траншей полного профиля, ходы сообщения, бронеколпаки с пулеметами, противотанковые районы, в которых стояли на прямой наводке пушечные батареи 159-го артполка, гаубичные батареи этого же полка, расположенные в глубине, - все это сделало оборону достаточно прочной.
      Правда, в ней имелся один изъян, и весьма существенный. Дело в том, что у нас было мало пехоты. В батальонах сухановского полка числилось по 100 - 120 человек. Особенно велика была убыль в командном составе. Из комбатов, вступивших месяц назад в бой на Озерне, в строю остался один Романов. А 2-м батальоном командовал вчерашний командир взвода лейтенант Таборов.
      На оборонительном рубеже завязался напряженный бой. 86-й немецкий моторизованный полк, поддержанный двумя десятками танков, захватил первую траншею на западной окраине Нефедьево и, перейдя рассекавшую деревню речку Порка, ворвался во вторую траншею. До Козине фашистам осталось пройти менее 500 метров.
      Командира 258-го полка я нашел на его КП, в козинской церкви. На деревню пикировали "юнкерсы" и "мессеры", пулеметные очереди глухо барабанили по крышам домов, по церковным стенам. Пройти на КП и выйти из него можно было только ползком - по-пластунски.
      - Сдал вторую траншею? - спросил я М. А. Суханова.
      - Частично, - ответил он. - Ночью вернем.
      - Отбить немедленно! Я привел три танка, бери их, сажай бойцов на броню и вперед!
      - Есть, отбить!
      Михаил Афанасьевич со сноровкой, не свойственной, казалось бы, его солидной комплекции, ползком выбрался из церкви и вместе с адъютантом лейтенантом А. А. Горбуновым перебежками направился к бойцам. Управление полком мне пришлось взять на себя.
      С колокольни спустился командир 159-го артполка майор Ф. М. Осипычев, доложил, что на льду Порки скопились немецкие танки и автомашины с пехотой.
      - Что они намерены предпринять?
      Он пожал плечами. Мы забрались на площадку колокольни. Пули сыпались градом, выбивали кирпичную пыль. Стереотруба была разбита. Разведчики и связисты, притаившись за деревянным брусом, привычно делали свое дело.
      - Где танки?
      Федор Михайлович указал на опушку леса, вплотную подступавшую к речке.
      - Они оттуда спустились на лед.
      - Сам видел?
      - Нет. Там, на опушке, вторые сутки сидит лейтенант Волков. Закопался в снег, держим с ним связь по телефону. Сейчас его вызову.
      Говорю с Волковым:
      Далеко от вас "коробки"?
      - Метров сто.
      - Сколько их?
      - С десяток. И машины с пехотой.
      - Что делают?
      - Стоят на льду реки. Моторы работают.
      Не знаю, с какой целью командование 10-й немецкой танковой дивизии хотело использовать замерзшее русло Порки. Возможно, как дорогу, поскольку речка течет на юг, в сторону Волоколамского шоссе, пересекая его у поселка Нахабино. Так это или иначе, но танкам и автомашинам не удалось и с места сдвинуться. Майор Осипычев отдал команду, дивизионы открыли огонь, лейтенант Волков его корректировал. Четыре танка и двенадцать грузовиков были сожжены, другие получили повреждения, и фашисты выволокли их со льда на буксире.
      Полк Суханова выбил пехоту противника из второй траншеи, потом опять был вынужден ее оставить, и лишь ночью батальон капитана Романова (80 пехотинцев с двумя машинами 17-й танковой бригады) окончательно ею овладел, захватив при этом два исправных немецких танка Т-3.
      3 декабря фашисты бросили на Нефедьево и Козино все свои силы - около 50 танков. Двое суток, днем и ночью, кипел здесь сильнейший бой. Фашисты прорвались к командному пункту Суханова.
      - Прошу дать огонь артиллерии на меня! - услышал я в трубке его спокойный голос.
      - Михаил Афанасьевич...
      - Прошу огонь на меня! - повторил он.
      Огонь дали всем 210-м гаубичным полком. Толстые стены церкви выдержали, Суханов и его штаб остались невредимы. А фашистов из Козино как вымело. За два дня они потеряли более 20 танков. Отбитые у них траншеи были завалены трупами, снег густо перемешан с кровью. Такой массы погибших солдат противника на небольшом сравнительно участке мне еще не доводилось видеть.
      5 декабря, опять-таки ночной атакой, батальон Романова выбил фашистов из западной окраины Нефедьево. Особенно отличился командир 3-й роты лейтенант С. И. Галич. Будучи серьезно ранен (осколок перебил кость руки), он оставался в строю, пока полностью не освободили деревню.
      Противник поспешно переходил к обороне и на этом участке, что подтвердили пленные и один перебежчик. Он сообщил, что командование 40-го танкового корпуса отводит остатки 10-й танковой дивизии в район Истры.
      Позже наш переводчик Вениамин Алексеевич Болотов доложил мне другие данные, полученные от перебежчика, рассказал о нем самом. Родители Альфреда (так условно назовем перебежчика) были коммунистами. Когда фашисты захватили власть в Германии, мать Альфреда была ими убита, отец - инвалид первой мировой войны - брошен в концлагерь. Юноша жил у бабушки. Провожая его в армию, она сказала: "Если Гитлер пойдет войной на Советский Союз, ты оружия против русских не поднимешь". При первой же возможности немецкий солдат перешел линию фронта...
      Итак, на всех участках - в центре, на левом и правом флангах - 9-я гвардейская отвечала на каждый удар противника сильным ударом.
      Показания немецких солдат, плененных в эти дни, подтверждали факт, который был уже достаточно ясен из самого хода боевых действий: ударная группировка противника выдохлась, ее огромные потери в людях и технике вынудили гитлеровское командование прекратить активные боевые действия на широком фронте. И хотя в приказах, которые становились нам известны, все еще фигурировали трескучие фразы насчет "захвата Москвы", солдаты в массе своей этому не верили. Их наступательный порыв был сломлен.
      Огромную помощь оказывали нашим войскам трудящиеся столицы. Наши тылы в буквальном смысле опирались на Москву, боезапасы в дивизию доставлялись с окраины Москвы, а печеный хлеб - с хлебозавода, что на Валовой улице. Московский авторемонтный завод No 1 отремонтировал нам более 200 автомашин...
      Бойцов 70-го автобата, совершавших регулярные рейсы в столицу, на любом предприятии, в учреждении встречали с радостью и надеждой. "Сибиряки помогут побить фашиста", - говорили москвичи. И мы, как и любой воин Западного фронта, могли с полным основанием ответить москвичам: "Фашисту Москвы не видать, ворота столицы на крепком замке".
      "Встретимся в Истре!"
      С 5 декабря в полосе 9-й гвардейской дивизии противник перешел к обороне, хотя, как выяснилось, не терял надежды продолжить наступление.
      Два документа дивизии "Рейх" попали к нам в руки. Группа разведчиков 131 -го полка, возглавляемая младшим лейтенантом М. С. Бесчастным{22}, ночью разгромила вражеский штаб в районе Снигирей и добыла оперативную карту. Группа разведчиков из 60-го батальона захватила еще более важный документ - приказ по дивизии, подписанный группенфюрером СС Биттрихом 4 декабря. В приказе указывалась дислокация эсэсовских частей и боевые задачи каждой из них. Главный удар Биттрих планировал нанести от села Рождествено на северо-восток, к Волоколамскому шоссе, в обход Дедовска.
      По этому поводу в журнале боевых действий нашей дивизии отмечено: "Из приказа, захваченного в районе Рождествено, было видно, что противник, превратив Рождествено в основной узел сопротивления, имеет целью, опираясь на этот узел, захватить гор. Дедовск, выйти на Волоколамское шоссе, перерезать связь с Москвой и окружить наши части, действующие восточнее гор. Истра... Наше командование, в свою очередь, 4.12.1941 года отдало приказ No 8 на наступление, для того чтобы захватить инициативу в свои руки"{23}.
      По нашему замыслу, удар на Рождествено должна была осуществить приданная дивизии 40-я стрелковая бригада полковника М. П. Кононенко. С утра 5 декабря два ее батальона атаковали противника. Завязался упорный бой, продолжавшийся и на следующий день. Стрелки то врывались в село, то отходили с его окраин. И хотя решительного успеха бригада не добилась, план эсэсовцев прорваться к Волоколамскому шоссе был сорван.
      По всему чувствовалось, что долгожданный час контрнаступления советских войск недалек. Характерна в этом смысле строчка, заключавшая оперативную сводку 9-й гвардейской дивизии за 5 декабря: "Господство в воздухе наше!"{24}.
      От Москвы к фронту шли колонны пехоты, конницы, артиллерии, танков. Нашей дивизии помимо 40-й стрелковой и 17-й танковой бригад и 471-го пушечного артполка были приданы 36-я стрелковая бригада и 17-й гвардейский минометный дивизион ("катюши"), который поддерживал нас еще на Озерне. Таким образом, штаб дивизии управлял уже целой группой войск, и ее назначение в качестве ударной просматривалось все более ясно. Не имея еще указаний из штаба армии, мы тем не менее начали исподволь готовиться к наступлению.
      В ночь на 6 декабря нас с комиссаром Бронниковым вызвали в штаб 16-й армии. Генерал Малинин, подойдя к карте, на которой графически, с рубежами и сроками выхода к ним, был отображен армейский план наступления, объяснил боевую задачу "группы Белобородова". Войска правого фланга и центра армии переходили в наступление утром 7 декабря, а левого фланга, в том числе наша группа, - на сутки позже.
      - Все ли ясно? - спросил начальник штаба.
      - Все. У нас мало боеприпасов для легких и тяжелых гаубиц.
      - Сегодня подвезут. Распоряжение отдано.
      Затем нас принял командарм К. К. Рокоссовский.
      - Итак, - сказал он, - впереди Истра. Маленький шаг на большом пути к цели. Чувствуете, гвардейцы? Полагаю, вы уже выносили план? Докладывайте, обсудим.
      Докладываю о направлениях главного и вспомогательного ударов, группировке войск, артиллерийском обеспечении... Константин Константинович одобрил наши наметки, спросил о делах под селом Рождествено.
      - Второй день атакуем.
      - Сто шагов вперед, сто назад? В чем причина?
      - Село сильно укреплено, а сороковая бригада не имеет еще боевого опыта. Вечером противник подтянул танки.
      - Десятая танковая дивизия?
      - Видимо, она. Уточняем.
      - Все верно, - заключил командарм. - И боевого опыта нет, и мороз жестокий, и снег по пояс, да еще танки... Обороняться мы научились, будем учиться наступать. Ну, гвардия, успеха вам! Встретимся в Истре...
      Мы вернулись в штаб дивизии, и подготовка к наступлению пошла полным ходом. В самом общем виде наш план сводился к нанесению двух одновременных ударов: главного - вдоль Волоколамского шоссе и Ржевской железной дороги, на станцию Снигири и деревню Трухаловка, и вспомогательного - на Рождествено и далее на деревню Жевнево. Оба удара мыслились как охватывающие. 40-му и 131-му полкам предстояло окружить противника в районе станции Снигири, 40-й и 36-й бригадам - в районе села Рождествено. 258-й полк находился во втором эшелоне.
      На совещании командиров и политработников много говорилось о тактике. Подчеркивалось, что задача всех и каждого - смело врываться в боевые порядки противника, обходить его опорные пункты, широкий маневр сочетать с огнем.
      Мы, разумеется, учитывали данные, почерпнутые из захваченных оперативных документов дивизии "Рейх". Однако опираться на них в своих расчетах наш штаб не мог. Ведь прошло уже около трех суток, дислокация эсэсовских частей, несомненно, изменилась. Разведчики докладывали о передвижениях противника по рокадной дороге Трухаловка - Рождествено и по Волоколамскому шоссе от Трухаловки к Снигирям. Перебрасывались танки, мотопехота, артиллерия - в основном к селу Рождествено.
      Это нам было на руку. Чем больше вражеских сил ввяжется в бой за Рождествено, тем легче будет 40-му и 131-му полкам выполнить главную задачу под Снигирями.
      В ночь на 8 декабря, за шесть - семь часов до начала наступления, очередная разведгруппа принесла из Рождествено настораживающую новость: крупных сил фашистов в селе не обнаружено.
      - Кто возглавлял группу? - спросил я майора Тычинина.
      - Лейтенант Дмитриевский.
      - Зовите!
      Дмитриевский, румяный от мороза, доложил, как он и его бойцы ходили по вражеским тылам. Оставив танки-амфибии в лесу, разведчики проникли в село и забросали гранатами три дома, в которых ночевали фашисты.
      - Выскочили они, - оживленно рассказывал лейтенант, - и дали деру, кто куда... Проводили мы их огоньком, побили с полдесятка.
      - Ни одного не взяли?
      - Нет. Не могли догнать. Мы-то по-медвежьи топаем - в полушубках да валенках, они налегке, зайчиками, только подштанники мелькают...
      Рассказ Дмитриевского рассмешил кое-кого. Но мне было не до смеха. Два дня целая бригада безуспешно штурмовала село, а лейтенант "пришел, увидел, победил". Одно из двух: либо противник и в самом деле покинул Рождествено, заняв новый оборонительный рубеж, либо он ввел разведчиков в заблуждение.
      - Никто вас не преследовал?
      - Нет. Постреляли по нас издалека, для острастки, и все.
      - Выходит, пусто в селе?
      - Вроде так.
      - Вроде? Вот карта, покажите, где вы были и как шли... Так! А дальше? В центр села наведались? За овраг?
      - Нет. Мне же было приказано разведать накоротке.
      И Дмитриевский, и Тычинин опытные, казалось бы, разведчики. А вот разведпоиск подменили легковесным налетом. Пришлось сказать в их адрес пару веских слов.
      Рождествено - хорошо укрепленный опорный пункт. Центр села огражден с востока и запада глубокими и длинными оврагами, двумя естественными оборонительными рубежами. Предшествующие бои показали, что именно здесь, в центре села, главный узел сопротивления противника. А разведчики побродили вокруг да около, пугнули какую-то группку фашистов на северной окраине и сделали далеко идущие выводы.
      Повторная разведка, предпринятая немедленно, подтвердила, что противник из села никуда не ушел и уходить как будто не собирался. На подходе к восточному оврагу разведчиков встретил сильный, хорошо организованный огонь. Удалось засечь несколько новых огневых точек.
      8 декабря, в шесть часов утра, началась артиллерийская подготовка, затем двинулась вперед пехота. Однако с первых же минут начались неувязки на левом фланге. Оказалось, что командир 36-й стрелковой бригады неудачно выбрал НП слишком далеко от передовых батальонов, в силу чего он не мог оперативно управлять их действиями. Командир 40-й стрелковой бригады с опозданием вывел свои батальоны на рубеж атаки, в результате создалась пауза, которая позволила противнику организовать оборону, нарушенную было нашей артподготовкой.
      В действиях комбригов прослеживалась неслаженность в управлении подразделениями, тот и другой слабо использовали свою артиллерию, обстановку докладывали общими фразами. Едва начав бой, уже просили подкреплений, а как только батальоны залегли под вражеским огнем, оба обратились ко мне за уточнением боевой задачи.
      - Задача прежняя. Выполняйте! - потребовал я. Ощущение чрезмерной медлительности в организации атаки на левом фланге не покидало меня все утро. Лишь в десятом часу батальоны 36-й бригады вышли к южной окраине села Рождествено, а 40-я бригада, обходя село с севера, приблизилась к рокадной дороге Рождествено - Снигири.
      - Седлайте дорогу! - торопил я.
      40-й бригаде так и не удалось обойти село с севера. З6-я бригада до полудня также стояла, по сути дела, на месте, на южной окраине села. Между тем противник предпринял сильную контратаку, его артиллерия и танки били термитными снарядами по домам. Скоро в Рождествено возник громадный пожар.
      К исходу дня бригада Самойленко вынуждена была отойти из Рождествено, закрепившись близ южной его околицы, на территории дома отдыха. Бригада Кононенко отошла еще дальше - почти к Дедовску, и теперь вражеские снаряды и мины рвались около нашего НП на ткацкой фабрике.
      Боевые порядки некоторых батальонов перемешались, выбыло из строя немало командиров среднего звена. Стало ясно, что, прежде чем снова атаковать Рождествено, придется произвести перегруппировку, наладить управление и связь, дать отдых людям, пробывшим весь день на морозе, в глубоком снегу.
      Так обстояли дела на левом фланге.
      Затяжные, изнурительные бои происходили также в центре и на правом фланге дивизии. С утра 40-й и 131-й полки продвинулись вдоль Волоколамского шоссе, завязав бой за станцию и поселок Снигири. Здесь у противника имелось два опорных пункта - кирпичный завод и здание школы.
      Приземистое, с толстыми каменными стенами школьное здание гитлеровцы подготовили для длительной обороны. Они прорубили амбразуры в подвалах, установили пулеметы и противотанковые пушки, вкопали рядом со школой танки, заминировали подступы. Опорный пункт прикрывался огнем минометов и противотанковых батарей, замаскированных в соседних развалинах.
      Попытка артиллеристов 131-го полка разбить опорный пункт (они стреляли прямой наводкой) результата не дала: снаряды 76-миллиметровых пушек не пробивали толстых стен. Не внесла перелома и атака танков 17-й танковой бригады. Потеряв две машины, танкисты отошли. Было решено с рассветом следующего дня открыть огонь по опорному пункту из орудий тяжелого дивизиона 210-го гаубичного полка. Артиллеристы тщательно готовили исходные данные, чтобы не задеть свою пехоту, близко подошедшую к опорному пункту.
      Вечером на НП дивизии собрались командиры полков и бригад. Разговор был нелицеприятным. Боевая задача, полученная накануне, - обойти и окружить фашистские группировки в Снигирях и Рождествено - оказалась не выполненной. Одна из причин неудачи - это стремление решить исход боя фронтальными атаками. Вместе с тем слишком уж пристально командиры оглядывались на фланги своих частей и на соседей. Например, 40-я бригада отошла с очень важной для нас рокадной дороги только потому, что отошел сосед - 36-я бригада. Не было в этот день проявлено истинно командирской дерзости. Эту, с позволения сказать, тенденцию - выиграть бой фронтальными атаками - почувствовал, видимо, и противник. Он теперь уверовал, что сумел навязать нам свой рисунок боя, свою волю. Ну что ж, пожалуй, стоит поддержать в нем такую уверенность. Пусть думает, что мы и дальше намерены предпринимать фронтальные атаки перед Снигирями. Только теперь эти атаки будут демонстративными - побольше огня, поменьше движения. И я приказал командирам полков Коновалову и Докучаеву устроить ночью такого рода атаки на опорные пункты противника.
      - Усыпить бдительность эсэсовского командования - вот ваша задача на сегодняшнюю ночь.
      Главная же роль в разгроме стоявшего перед нами противника отводилась 258-му полку Суханова. До сих пор полк этот находился во втором эшелоне, в Талице. Лишь батальон капитана Романова действовал активно. Вместе с 60-м разведбатальоном, которым теперь командовал старший лейтенант Кузьмин, он прикрывал правый фланг дивизии и вел разведку из Селиванихи на запад, в сторону Истры, по лесным дорогам, параллельным Волоколамскому шоссе. По этим дорогам в глубокий обход снигиревской группировки фашистов и предстояло двинуться полку Суханова.
      План этот возник, как говорится, не вдруг. Задачу разведать маршруты на Истру севернее Волоколамского шоссе подразделения Романова и Кузьмина получили еще до начала нашего наступления. Задача облегчалась тем, что оба командира теми же маршрутами отходили из Истры десять дней назад.
      И вот мы с Михаилом Афанасьевичем Сухановым сверили часы. Было 18.30. Через три с половиной часа его полк должен выйти к Волоколамскому шоссе западнее деревни Трухаловка и атаковать противника с тыла.
      - Шуми там покрепче, - напутствовал я командира полка. -Когда побегут, встречай, бей. Однако помни: главная задача - Истра. Надо ворваться в город на плечах противника, а по возможности, и обогнать его...
      Суханов ушел в полк.
      - Разрешите пойти с ним? - обратился ко мне корреспондент журнала "Знамя" писатель Александр Бек.
      Александр Альфредович был давним нашим другом, своим человеком в дивизии, его знали во многих ротах и батареях. Знали не только как мастера слова, но и как мужественного человека, как бойца, который неоднократно бывал на переднем крае. В недавнем прошлом красноармеец московской ополченской дивизии, прошедший через тяжелые бои под Вязьмой, он, навещая нас, не любил засиживаться в тылу. Поэтому я был уверен, что и в рейде 258-го полка Александр Бек найдет свое место, что пойдет он туда не сторонним наблюдателем.
      И действительно, уже на следующий день комиссар полка Д. С. Кондратенко доложил Бронникову, что военный корреспондент А. А. Бек участвовал в ночной атаке на деревню Трухаловка и в ближнем бою на Волоколамском шоссе. Впоследствии свои впечатления о первом дне наступления 9-й гвардейской дивизии Александр Бек изложил в документальной повести "Восьмое декабря", изданной в 1943 году{25}.
      Обходной маневр 258-го полка был проведен Сухановым быстро и четко. А ведь бойцам пришлось совершить более чем 10-километровый марш, в основном по целине, по глубоким снегам. Боеприпасы, продовольствие и прочее необходимое имущество люди несли на плечах. Прибавьте к этому ночную тьму, мороз и многочисленные, укрытые снегом минные поля.
      Уже перед Волоколамским шоссе колонна вынуждена была остановиться. Впереди, сбоку, сзади один за другим прогремели взрывы противопехотных мин. Погиб разведчик нанаец Бельды и еще несколько человек.
      Полк неподвижно стоял во тьме на минном поле. А минуты шли. Если батальоны не выйдут своевременно к деревне Трухаловка, это сорвет общий план наступления дивизии. Что делать?
      Вперед вышел комиссар Кондратенко. Его пытались удержать. Он отстранил руки товарищей и решительно зашагал через минное поле к лесу. С замиранием сердца следили бойцы и командиры за своим комиссаром. Верно сказано: "смелого пуля боится, смелого штык не берет". Кондратенко вышел на опушку, помигал оттуда карманным фонариком. Вслед за ним цепочкой, по одному, пересекли поле сотни людей - весь полк. Потерь больше не было.
      В 22.00 батальон капитана Романова ворвался в Трухаловку, другие подразделения оседлали шоссе западнее деревни. Выбитые из Трухаловки, фашисты бросились по шоссе в сторону Истры, но, встреченные огнем, были или перебиты, или рассеяны по окрестным лесам.
      Не задерживаясь, 258-й полк и 60-й разведбатальон, опять-таки обходом, по лесным дорогам, двинулись к городу Истра. Решительное вторжение гвардейцев во вражеские тылы тотчас же сказалось на обороне дивизии "Рейх" под Снигирями и селом Рождествено. Эсэсовцы дрогнули и начали поспешно отходить. Во второй половине дня 9 декабря оба населенных пункта стали уже тылами 9-й гвардейской. Ломая сопротивление противника на промежуточных его рубежах, она продвигалась к Истре.
      Фашистские опорные пункты, расположенные в здании снигиревской школы и на кирпичном заводе, пали еще на рассвете. Их разгромил своим огнем тяжелый гаубичный дивизион капитана Тертышного. Когда артиллеристы меняли огневые позиции, комиссар дивизиона политрук Романченко остановил колонну возле школы - пусть бойцы наглядно убедятся в силе своего оружия. В здании, под обрушенными балками, среди битого кирпича, скрученного железа, искореженных противотанковых пушек и пулеметов, валялись сотни трупов эсэсовцев из полка "Фюрер".
      Состоялся короткий митинг. Наводчик сержант Петренко сказал:
      - Гарно мы их помолотылы. Побачили-таки Москвы, тварюги! А мы, хлопцы, Берлина побачим в натуре. Так ли?
      - Так! - дружно ответили артиллеристы.
      Еще более внушительную картину вражеских потерь наблюдали солдаты 131-го полка день спустя, уже на подходе к Истре. Они оборудовали блиндажи на опушке леса, неподалеку от которого виднелся высокий и длинный - шагов на сто штабель дров, занесенный снегом. А когда подошли, чтобы взять дрова для перекрытий, оказалось, что штабель сложен из убитых фашистских солдат.
      9-я гвардейская, взаимодействуя с соседями - 18-й и 108-й дивизиями, продолжала успешно продвигаться вперед. В 5 - 6 километрах восточнее Истры, на рубеже Ивановское, Высоково, Манихино, Павловское, фашисты пытались нас задержать. Мы перегруппировали войска и после сильной артиллерийско-авиационной подготовки опрокинули противника.
      Утром 11 декабря 258-й полк М. А. Суханова первым ворвался в город Истра с северо-востока и востока. Батальоны капитана И. Н. Романова и лейтенанта Ш. X. Юсупова выходили к Ново-Иерусалимскому монастырю; 40-й полк А. П. Коновалова овладел южной окраиной города, 131-й полк Н. Г. Докучаева - железнодорожной станцией Истра.
      Отступая, фашисты полностью разрушили город. Военный корреспондент писатель Евгений Воробьев, вступивший в Истру с батальоном Юсупова, записал тогда в своем фронтовом блокноте: "Все взорвано, сожжено педантичными минерами и факельщиками. Уцелели лишь два кирпичных здания справа от дороги, а в центре города остался в живых дом с разбитой крышей и зеленый дощатый киоск. Сплошное пожарище и каменоломня, все превращено в прах, обломки, тлен, головешки, пепел"{26}.
      Тяжелое зрелище представилось нам, когда вслед за батальоном Романова мы с комиссаром Бронниковым и оперативной группой штаба вышли к излучине реки, к монастырю. Настенные его башни разрушены, надвратная церковь XVII века творение крепостного архитектора Бухвостова - взорвана. Фашистские варвары не пощадили и знаменитый своим великолепным деревянным шатром собор. Его тоже подорвали и сожгли. Такая же участь постигла и все другие здания. Их обломки были заминированы.
      С западного, возвышенного берега реки фашисты вели сильный огонь. Видимо, надеялись задержать советские войска на этом естественном рубеже. У нас же была задача с ходу форсировать Истру. Передовые подразделения полка Суханова перебежками, по льду, уже приближались к тому берегу.
      Вдруг кто-то крикнул:
      - Вал идет! Вода!
      Был пятый час пополудни, смеркалось. С севера, от Истринского водохранилища, заполнив русло до краев, надвигался громадный водяной вал. Весь в белой пене и морозном пару, швыряя, как спички, сосны, смытые где-то в верховьях, ревущий поток промчался вниз по реке.
      Полковник Федюнькин переговорил со штабом 18-й дивизии. Ему сообщили, что фашисты успели взорвать плотину водохранилища.
      Истра разливалась все шире, уровень ее быстро поднимался. Скоро лед оказался уже на глубине 2 - 3 метров, а до западного берега было метров 60 водного пространства.
      Сначала мы попытались продолжить форсирование. Иван Никанорович Романов вызвал добровольцев, или "охотников", как именовал он их по старому обычаю. Человек пятнадцать - двадцать вышли из строя. Ну что сказать об этих героях? Можно только молча снять перед ними шапку. Мороз - двадцать градусов, огонь противника - плотный, непрерывный, а два десятка храбрецов, располагая наспех связанными плотиками в три-четыре бревна, все-таки пошли - без приказа, по зову своего сердца. И, возможно, добрались бы до того берега, если бы не стремительное течение. Оно подхватывало плотики и уносило вниз по реке. Выгрести против течения было невозможно. Форсирование пришлось прекратить.
      Собрал я саперов. Пришли начальник инженерной службы дивизии, он же командир 89-го саперного батальона, Н. Г. Волков, комиссар батальона С. 3. Кириченко, командиры рот.
      - Своими силами мост на сваях мы не построим, - доложил Волков. - Я уже измерил скорость течения: оно сорвет деревянные опоры.
      - А выход?
      - Надо запросить армию. Пусть пришлют понтонный батальон.
      - Уже запрашивал. Нет у них понтонов. Думайте!
      Саперы подумали, поговорили между собой, даже поспорили.
      - Есть выход, - сообщил Волков. - Будем строить мост из плотов.
      - Артиллерию он выдержит?
      - Выдержит. Нарастим сверху соломой, заморозим - пройдут и танки.
      Саперы ушли, а для меня проблема переправы еще не решена. Строить мост можно тогда, когда на западном берегу будет хоть небольшой плацдарм. А переправить бойцов для захвата плацдарма можно только по мосту. Заколдованный круг получается.
      Ждать, пока сойдет вода и снова обнажится лед? Противник как раз на это и рассчитывает. Он стремится выиграть время, чтобы привести в порядок свои потрепанные части, укрепить новый рубеж обороны.
      Решить проблему помог капитан Романов. Он пришел в штаб дивизии, располагавшийся на территории истринской больницы, и предложил следующее: как только вода сойдет до того уровня, когда реку можно будет форсировать вброд, он поведет свой батальон. Лучше - ночью. Захватит плацдарм, а там - дело за саперами.
      - Допустим, - говорю, - выберешься из реки на берег, а что дальше? Поморозишь людей...
      - Не поморожу, - ответил он. - Фашисты нас никак не ждут. А это уже половина успеха. Захватим траншею, обсушимся в блиндажах...
      12 декабря в Истру приехал К. К. Рокоссовский. Доложил я ему план форсирования. Командарм, однако, промолчал.
      - Вы утверждаете план?
      - Пойдемте-ка на реку, - предложил он.
      Мы вышли к реке. Мороз, звезды, черная вода. В лощине - огонек костра, снуют темные фигуры. Это бойцы старшего лейтенанта Трушникова вяжут плоты. Поговорил командарм с саперами, и мы вернулись на КП.
      Константин Константинович долго пил чай и по-прежнему молчал. Потом он надел шинель, и я проводил его до машины. Настроение у меня было скверное. Я уже достаточно хорошо знал командарма. Если он молчит, значит, недоволен планом и думает за меня. Решает мою боевую задачу.
      Генерал Рокоссовский сел в машину, она отъехала, но потом затормозила. Он открыл дверцу, крикнул:
      - Утверждаю! Действуйте!
      Лет двадцать спустя, во время инспекционной поездки в войска Киевского военного округа, оказавшись на Днепре, маршал Рокоссовский вдруг заговорил со мной об Истре и этом эпизоде.
      - Более чем рискованным показалось мне твое решение, - заметил он. - Не манекены ведь, живые люди. По такому морозу - и вброд... Вспомнил я и мировую войну, и гражданскую. Не нашел сходного случая и другого решения не нашел. А когда машина уже отъехала, подумал: что же я делаю? Ни "да" не сказал комдиву, ни "нет". Нехорошо! Вот и остановил машину...
      Переправу для главных сил дивизии мы решили навести выше монастыря. Это место оказалось вполне подходящим и для саперов, и для переброски батальона Романова. Река здесь делала петлю, охватывавшую будущий плацдарм с востока и юга. Следовательно, наша артиллерия могла более надежно прикрыть атаку батальона, а затем и постройку наплавного моста.
      В ночь на 13 декабря уровень воды в Истре значительно спал, и батальон Романова бесшумно спустился с берега и скрылся во тьме. Около часа минуло в тревожном ожидании. Но вот на той стороне взвилась серия цветных ракет, дробно застучали пулеметы, автоматы, винтовки.
      По заранее пристрелянным целям ударила наша артиллерия, небо озарили бледные вспышки орудийных зарниц. Потом дал залп 17-й гвардейский минометный дивизион. Мелькнули огненные хвосты реактивных снарядов, багровое пламя растекалось где-то в глубине обороны противника.
      Саперы Волкова уже несли к берегу плоты, сталкивали их в реку, сами забирались в ледяную воду. Работали споро, вязали плот к плоту. Наплавной мост, озаряемый вспышками разрывов, удлинялся с каждым часом.
      Позвонил Суханов:
      - Батальон Романова продвигается к высоте "Фавор". Захвачены два орудия, около тридцати пленных. Ввожу в бой батальон Юсупова. Прошу огня по траншее на южной окраине села Никулино.
      К рассвету уже два батальона 258-го полка дрались на плацдарме. Саперная рота Анатолия Трушникова дотянула мост до западного берега и теперь увеличивала его прочность и грузоподъемность, намораживая на плоты связки соломы.
      В тот же день с южной окраины Истры начал переправляться на западный берег 131-й полк, а еще ниже по течению реки - 36-я бригада. (40-я стрелковая и 17-я танковая бригады после освобождения Истры были переданы в подвижную группу генерал-майора М. Е. Катукова).
      На участке 131-го полка плацдарм был захвачен благодаря инициативным действиям Петра Григорьевича Курильчика - того самого кавалериста, который прибыл к нам с пополнением в Дедовск. Он отличился в первом же бою, под поселком Лени-но, и по представлению командира полка старшине Курильчику было присвоено звание младшего лейтенанта.
      В Истре среди других трофеев 131-й полк захватил и артиллерийских коней. Курильчик предложил использовать их для переправы, и командир полка дал "добро". Подобрали седла, соответствующую амуницию, и взвод Курильчика на немецких битюгах вплавь форсировал реку, захватив плацдарм. Саперы навели здесь мост - тоже из подручных материалов, и пехота начала переправляться на западный берег.
      До полудня 14 декабря противник оказывал упорное сопротивление, пытаясь ликвидировать наши плацдармы и сорвать переправу главных сил дивизии. По наплавным мостам вела сильный огонь его артиллерия, бомбили "юнкерсы". Не только прямые попадания, но даже близкие разрывы, повреждавшие связки плотов, были опасны из-за сильного напора воды. Течением мгновенно срывало и уносило отдельные звенья настила. Саперам приходилось опять лезть в ледяную воду и под жестоким огнем восстанавливать переправу.
      Работали посменно. Пока одна группа ликвидировала повреждения, другая сушила одежду и обувь на берегу, в блиндажах. Рядом с бойцами, показывая им пример, трудились и начальник штаба 89-го саперного батальона капитан А. Загайнов, и командиры рот старшие лейтенанты А. Трушников, А. Романенко и Е. Мищенко, и все политработники, начиная с комиссара батальона С. Кириченко.
      Отличным организатором проявил себя начальник инженерной службы дивизии Николай Григорьевич Волков. Несмотря на трудности, связанные с зимним паводком и сильным морозом, отсутствием заранее заготовленных материалов, он и его саперы в короткий срок сумели построить переправу, по которой двинулись на западный берег и пехота, и артиллерия, и даже танки. Кстати, впоследствии уже за форсирование Днепра - Н. Г. Волков был удостоен звания Героя Советского Союза.
      Наряду со строительством и ремонтом наплавных мостов саперы продолжали свою будничную опасную работу по разминированию. Противник буквально усеивал минами путь своего отступления, начинял ими перекрестки дорог, подъезды, здания, а также вещи домашнего обихода, брошенные автомашины и т. д. Только за двое суток, с 13 по 15 декабря, саперы обезвредили около 1200 мин.
      14 декабря 9-я гвардейская полностью переправилась через реку, а на следующий день ее части, располагавшиеся в центре и на левом фланге, быстро пошли вперед, в то время как правофланговый 258-й полк вел тяжелый лесной бой все еще близ города Истра. Столь неравномерное продвижение в значительной мере обусловливалось сложившейся обстановкой. Справа от нас 18-я стрелковая дивизия полковника Чернышева только начинала переправляться на западный берег реки, а слева подвижная группа генерала Катукова, прорвав оборону противника, уже вышла в район Ново-Дарьино, Фроловское, что в 11 - 12 километрах юго-западнее Истры, и подсекла тыловые коммуникации 40-го немецкого танкового корпуса.
      Вражеское командование предпринимало все меры, чтобы избежать окружения своей истринской группировки. Первая атака 131-го полка на Телепнево и Дергайково была отражена противником. Докладывая об этом, командир полка Докучаев сообщил, что упомянутые населенные пункты, по данным разведки, обороняет сводный эсэсовский полк, поддерживаемый двумя артиллерийскими дивизионами и 5 - 6 танками. Николай Гаврилович просил хорошей артиллерийской поддержки.
      Около пяти утра 17 декабря мы с начальником оперативного отделения подполковником Витевским уже были на НП Докучаева; вслед за нами в этот район прибыл и встал на огневые позиции 210-й гаубичный полк майора Жилина.
      Мы склонились над картой. Места хорошо знакомые. Здесь, в междуречье Маглуши и Малой Истры, полки дивизии пять суток сдерживали натиск противника. Теперь он, используя те же естественные преграды, пытается остановить нас.
      С юга деревню Телепнево прикрывает речка Малая Истра, а с северо-запада и северо-востока, вплоть до Волоколамского шоссе, тянется открытая равнина.
      - Кругом поле, снег по пояс, - вздохнул Докучаев. - Обходи не обходи, а к деревне не подберешься.
      - Значит, замыслов никаких нет? Докучаев, однако, все обдумал.
      - Атаковать будем так, - начал подполковник, - минимальными силами с фронта, максимальными - в обход. Хочу ввести противника в заблуждение. Одну стрелковую роту и пулеметную роту Василия Крикуна двину севернее деревни, отсеку ее от Волоколамского шоссе. Их задача - оседлать высоту 205,0. Туда же выдвину полковую артиллерию. Пушки прямой наводкой смогут простреливать всю вражескую оборону в Телепнево.
      - Оседлаешь ли высоту? - усомнился Витевский. - Позиция у немцев крепкая, а ты - двумя ротами...
      - Справятся, - уверенно ответил Докучаев. - Позиция крепкая, но занимают ее малые силы. Ночью лейтенант Магай разведал высоту, обнаружил скрытые к ней подступы. Займем высоту, втянем на нее пушки - если и не побежит фашист из Телепнево, то уж оглянется наверняка, ибо путь к Волоколамскому шоссе ему отрезан. Остается у него одна тыловая дорога - на Дергайково. А мы и ее прикроем. Главными силами полка обойдем Телепнево лесом, южным берегом Малой Истры, ударим на Дергайково внезапно. Тут уж фашист шею скрутит оглядываясь. И сам побежит... Одобряете?
      - Вполне.
      Мы уточнили некоторые детали плана, и Докучаев начал действовать. Он блестяще осуществил свой замысел. С безымянной высоты, что северо-восточнее Телепнево, мы с Витевским могли наблюдать все перипетии этого интенсивного, маневренного и скоротечного боя.
      Атака на высоту 205,0 у Волоколамского шоссе действительно насторожила противника. Было видно, как эсэсовская пехота цепочкой выдвигалась из Телепнево, чтобы прикрыть свой северный фланг, как бежала она обратно под огнем гаубиц Жилина. Потом вспыхнула стрельба за Малой Истрой, во вражеском тылу. Энергичный натиск стрелков Докучаева не выдержали фашисты, засевшие в Телепнево. Сперва колоннами, затем уже нестройными толпами кинулись они на запад, на Дергайково. Майор Жилин тотчас сосредоточил на этом участке дороги огонь двух дивизионов. А час спустя, заняв и Телепнево и Дергайково, 131-й полк двинулся дальше на запад.
      Километровый отрезок дороги между двумя деревнями был забит брошенной врагом техникой - разбитыми орудиями, автомашинами, тракторами, танками. Полк Докучаева захватил две зенитные батареи, четыре десятка исправных мотоциклов и много других трофеев.
      Видимо, этот бой окончательно подорвал организованное сопротивление моторизованной дивизии "Рейх". Ее командование потеряло связь с частями и пыталось собрать их весьма оригинальным способом: в деревнях и селах на стенах домов большими черными буквами по-немецки было написано: "Отходить к Рузе!" А рядом - эсэсовский значок.
      Гитлеровская черная гвардия уже не отходила - она бежала, да так поспешно, что зачастую не успевала сжечь ту или иную деревню. В тех же Телепнево и Дергайково, в той же столь знакомой нам Сафонихе, в ряде других населенных пунктов уцелели почти все дома.
      9-я гвардейская дивизия преследовала противника, продвигаясь колоннами к Озерне и далее к реке Руза. Правая колонна в составе 131-го и 258-го полков шла через Никольское и Покровское, левая - 40-й полк и 36-я бригада - через Сафониху, Михайловское, Старое. Мы вспоминали, конечно, ноябрьские бои и павших в этих местах товарищей. Жалели, что не довелось им увидеть час нашей победы в битве за Москву.
      В течение двух суток противник, поспешно отступая, вообще не оказывал организованного сопротивления. Единственно, что нас сдерживало, так это заминированные участки дорог, необходимость освобождать путь от мин, а также от брошенной фашистами техники. Только за 19 декабря дивизия передала трофейным командам более 150 автомашин, 4 танка, 3 тяжелые гаубицы, тысячи ящиков с боеприпасами.
      Бойцы 258-го полка обнаружили на проселочной дороге орудие громадных размеров, и подполковник Витевский специально заехал посмотреть на него. Перевозилось оно раздельно, тремя частями, на специальных прицепах. Калибр орудия - более 300 миллиметров. Гитлеровцы готовили эту пушку для обстрела Москвы.
      19 декабря дивизия вышла к реке Руза, обнаружив здесь заранее подготовленную оборону противника. Подступы к реке упорно защищались фашистами.
      131-й полк завязал бой за деревню Иваново, 36-я бригада, тесно взаимодействующая с частями 2-го гвардейского кавалерийского корпуса, - за деревни Дьяково и Захряпино. Противник был отброшен на западный берег реки, но в этот день все мы понесли тяжелую утрату - погиб наш соратник, замечательный воин, командир гвардейского кавкорпуса Лев Михайлович Доватор. Посмертно ему было присвоено звание Героя Советского Союза.
      Преодолеть рубеж реки Руза с ходу нам не удалось. Артиллерийско-минометный огонь противника был очень сильным и плотным, и каждая наша атака оборачивалась потерями. За один день 21 декабря из строя выбыло 57 человек. Для нас это чувствительный урон: ведь личный состав всех стрелковых подразделений не превышал 650 человек. Дивизия почти два месяца вела напряженнейшие оборонительные и наступательные бои, и те три-четыре сотни бойцов, которыми ее за этот период пополнили, конечно, не могли возместить больших потерь. Насколько мне было известно, столь же ослабленными подошли к Рузе и соседние соединения.
      В ответ на очередной мой доклад командующий армией распорядился:
      - Атаки прекратите. Ведите усиленную разведку, уточните силы противника. Скоро буду в вашей дивизии.
      Мы подготовили и отправили в тыл врага несколько поисковых групп. Одна из них вышла к деревне Даниловка, на окраине которой красноармейцы И. П. Дворников и Д. П. Коваленко обнаружили два пулеметных гнезда, забросали их гранатами. В этой схватке Дворников погиб, а Коваленко, раненный в правую руку, забрал документы убитых фашистских пулеметчиков и вернулся к своим.
      Группа конных разведчиков 40-го полка, оставив лошадей в лесу, также проникла в деревню за рекой Руза. Поздно вечером разведчики устроили засаду близ колодца. Два фашистских солдата, явившиеся с ведрами за водой, едва не наступили на одетых во все белое разведчиков. Лейтенант Василий Гусе и красноармеец Федор Лазарев скрутили одного солдата, сержант Петр Сумов и красноармеец Павел Гилев - другого. Так, с кляпами во рту, и доставили пленников в штаб дивизии.
      Утром майор Тычинин доложил, что опросом пленных и анализом захваченных писем и документов установлено: оборону по западному берегу Рузы занимают 461-й и 472-й пехотные полки 252-й немецкой пехотной дивизии. Па днях она получила пополнение и людьми и техникой.
      Вскоре на наш КП, находившийся в деревне Иваново, приехал К. К. Рокоссовский. Как обычно, он внимательно, ни разу не перебивая, выслушал данные о противнике, мои соображения по поводу созданного за Рузой плацдарма.
      - Везите меня в двести пятьдесят восьмой полк, - сказал командарм.
      Доехали мы на "эмке" до высотки, где размещался НП Суханова, прошли туда ходами сообщения, прорытыми в двухметровой снежной толще.
      Поговорив с командиром полка, Константин Константинович долго рассматривал в бинокль западный берег и крохотный пятачок плацдарма, где закрепилась рота из батальона капитана Романова.
      - Ведите дальше! - приказал Рокоссовский.
      - Куда, товарищ генерал?
      - К Романову.
      Я стал было объяснять, что место, где расположился батальон Романова, открытое, фашисты и высунуться не дают - каждый бугорок пристреляли артиллерией и минометами. Но командарм был непреклонен в своем решении.
      - Ведите! - улыбнулся он. - Дорогу знаете? Ходили? Вот и ведите...
      Через какую-то сожженную деревушку, где перебежками, а где и ползком, добрались мы до 1-го батальона. В снежной норе нашли его штаб и уже вместе с Романовым вышли на передний край, в траншею.
      Иван Никанорович неторопливо рассказал о своей обороне, об огневых точках противника на той стороне реки, вокруг плацдарма.
      Плацдарм с высоткой на нем был ясно виден и невооруженным глазом. Высотка вся изрыта снарядными воронками, она черно-серая на фоне ослепительной снежной целины. Поле с трех сторон окружено лесом, где засели фашисты.
      - Какие силы на плацдарме?
      - Третья рота и одно сорокапятимиллиметровое орудие, - ответил комбат.
      - Сколько бойцов?
      - Утром было сорок. Вместе с артиллеристами.
      - Связь есть?
      - Прервалась. Час назад немцы атаковали высоту. Хотели обойти с тыла, вон той лощиной. Ну, мы их постегали огоньком.
      "Постегали" романовцы крепко. Близ лощины там и сям торчали в снегу бугорки в зеленоватых немецких шинелях.
      - Посылал связиста, - продолжал комбат, - не дошел. Как стемнеет, пошлю другого.
      Тем временем Константин Константинович пристально рассматривал в бинокль лощину, которая тянулась от западного берега реки к подножию высоты. А когда командарм обернулся ко мне, я понял: он хочет идти на высоту.
      - Пойдем туда со связистом, - сказал Константин Константинович тоном, не терпящим возражений.
      Условился я с Романовым о сигналах, чтобы, в случае опасности, прикрыл нас огнем. Спустились сумерки, и мы тронулись в путь - командарм, два автоматчика, связист и я. Хотелось взять охрану побольше, но генерал Рокоссовский не разрешил - слишком было бы приметно.
      Скатились мы с крутого бережка, перебежали речку по льду. Лощинкой, пригибаясь, двинулись к высоте. Уже близ ее подножия послышалось негромкое:
      - Левее, товарищ комдив, там тропинка.
      Над краем воронки вижу припорошенную снегом шапку-ушанку, густые брови и заиндевевшие гвардейские усы.
      - Тропинка прямо к блиндажу, - продолжает боец. - Там и товарищ лейтенант.
      Мы благополучно добрались до блиндажа. Это - погреб, срубленный из бревен, сохранившихся от разбитой артогнем избы. Бойцы устроили прочное перекрытие, прорыли ход на тыльную сторону высоты, к лощине.
      В блиндаже было темно, чадила самодельная коптилка из снарядной гильзы. Несколько бойцов спали на земляном полу, тесно прижавшись друг к другу. Четверо сидели на ящиках с боеприпасами, чистили оружие.
      Увидев нас, они вскочили, вперед выступил совсем еще юный лейтенант. Я его узнал, он на днях прибыл в дивизию. Лейтенант четко козырнул, но я остановил:
      - Не будите ребят. Доложите тихо.
      Командарма он в лицо не знал, генеральских знаков различия не видел Константин Константинович был в кожаном реглане. Поэтому доложил мне.
      Гарнизон высотки состоял из тридцати семи человек при 45-мм пушке, одном станковом и двух ручных пулеметах. Боевую службу несли как в карауле: одна смена дежурила в окопах, другая - бодрствовала в блиндажах (на высотке имелось еще два погреба), третья - отдыхала.
      - Холодище у вас! - заметил Константин Константинович.
      - Как в погребе, - пошутил лейтенант. - А в лес по дрова фрицы не пускают. Каждую щепку экономим. Костер разжигаем только ради пулемета, чтобы воду для него подогреть.
      - А пищу как разогреваете?
      - Никак. Носят в термосах из батальона.
      - Регулярно?
      - Только ночью, если она темная. А вчера, при луне, подносчик не добрался до нас: убило. Это вам повезло. Обычно фашист и по одному человеку батареей бьет.
      Воспользовавшись тем, что Константин Константинович заговорил с бойцами, лейтенант шепотом спросил меня:
      - Товарищ генерал, он из штаба армии?
      - Он ваш командарм. Генерал Рокоссовский.
      Лейтенант, казалось, опешил на миг. Потом вскочил:
      - Товарищ командующий...
      - Садитесь! - прервал его Рокоссовский. - И рассказывайте, как воюете.
      Это был простой рассказ о суровых буднях войны. Фашисты и впереди, и справа, и слева - в 300 - 400 метрах от высотки. Два-три раза в день приходится отбивать вражеские атаки. Остальное время противник ведет методичный артиллерийско-минометный огонь. Передвигаться можно только ползком. Дрова - проблема, вода - тоже проблема. За ней бойцы ползают по лощине к реке, долбят ломом лед, но минометы врага бьют на звук даже ночью.
      Когда лейтенант закончил рассказ, командарм сказал мне:
      - Всех отличившихся представить к награде. В наградных листах особо отметить защитников плацдарма за Рузой...
      Уже в Иваново, на КП дивизии, я все-таки высказал К. К. Рокоссовскому свои сомнения насчет вылазки на передний край. Ради чего так рисковать командарму?
      Константин Константинович положил на мое плечо правую руку, тепло улыбнулся и, перейдя на "ты", спросил:
      - Сам-то ходишь на передний край?
      - Разумеется.
      - Зачем?
      - Я - это другое дело: командир дивизии обязан...
      - И командарм обязан, - сказал он. - Я тоже обязан ясно представлять себе и людей, которые будут выполнять мой приказ, и обстановку, в которой они живут на войне. Если долго не бываешь в окопах переднего края, начинает казаться, будто что-то уходит от тебя. Теряешь ощущение конкретности, той связи, которая всегда должна быть между тобой и солдатом... - Командарм подошел к столу, налил в стакан горячего чая и, отхлебнув глоток, продолжал: - У нас и печурка, и чай, а они там воду греют только для пулемета, мерзлую кашу ножом рубят. И заметь: ни единой жалобы. Терпят.
      - А что делать, Константин Константинович? Плацдарм - с пятачок.
      - Что делать? Поставь себя на их место. Посидели бы мы с тобой на той высотке пару суток... Что ты подумал бы о своем начальстве?
      - Что пора бы начальству прислать смену. Я уже приказал Суханову.
      - Должен был приказать раньше. Да и сам он мог сообразить.
      Поясняя свою мысль, К. К. Рокоссовский заговорил о ратном труде пехотинца, о тяжелых боевых нагрузках, которые он несет даже в период относительного фронтового затишья.
      - Пехота, по существу, не знает передышки, она всегда на переднем крае, всегда под огнем противника, всегда в бою.
      * * *
      9-я гвардейская дивизия закрепилась на восточном берегу реки Руза. Другие соединения Западного фронта продолжали наступать, а в нашей полосе, да и у ближайших соседей установилась оперативная пауза. Она длилась более трех недель - до середины января 1942 года.
      В ночь на 18 января дивизия перешла в наступление. 258-й полк нанес сильный удар с плацдарма, остальные полки - через Рузу. Ночная атака оказалась для противника неожиданной. Его оборона была быстро прорвана, части 252-й немецкой пехотной дивизии перемешались, ее солдат охватила паника.
      Темп нашего наступления был высоким, бои скоротечны, их вели в основном передовые отряды. Пройдя за сутки около 20 километров, дивизия с ходу форсировала реку Искона на участке Карачарово, Милятино.
      Под деревней Карачарово противник, бросив в контратаку танки, попытался задержать 258-й полк. Однако передовой отряд полка - 3-й батальон старшего лейтенанта Ф. М. Сафончика и 1-я батарея 159-го артполка - разгромил противника, и полк, по-прежнему двигаясь в колонне, продолжал преследовать бегущих фашистов.
      Федор Михайлович Сафончик - один из ветеранов дивизии. С ней он прошел и путь отступления с Озерны до Нефедьево, и путь наступления от Нефедьево через Истру к Озерне и Рузе. Батальон принял в первых числах декабря, в трудные часы ожесточенных танковых атак противника, и с честью справился с новыми обязанностями. Теперь Сафончик возглавлял передовой отряд, руководство которым, как известно, требует большой командирской самостоятельности, быстрой реакции, тактической зрелости.
      1-я батарея 159-го полка подбила под Карачарово два танка. Она снова оправдывала репутацию геройского подразделения, которую заслужила еще в ноябрьских боях под совхозом "Бороденки" Среди бывалых фронтовиков, недавно пополнивших батарею, был и красноармеец Федор Андрианович Полетаев. Боец нашей дивизии, затем итальянского партизанского отряда, он посмертно был удостоен звания Героя Советского Союза и Золотой медали Италии.
      23 января дивизия форсировала третью за последние дни водную преграду реку Москва - на участке Бурмакино, Мышкино (ныне северная часть Можайского водохранилища). Здесь в полдень мы получили приказ сдать свою полосу наступления 354-й стрелковой дивизии и сосредоточиться в тыловом районе. Часть подразделений разместилась по Озерне, в тех же населенных пунктах, где два месяца назад начинался боевой путь нашей дивизии. Мы вошли в резерв командующего Западным фронтом и вскоре были переброшены на новое направление.
      На Вяземском направлении
      Ночь, бушует смежная пурга, ничего не видно и в десяти шагах. Мы с Бронниковым стоим на асфальте Можайского шоссе на перекрестке дорог. Посвечивая фонариком, комиссар смотрит на часы.
      - Двадцать два ноль-ноль, - говорит он.
      В круговерти пурги проступает колышущийся темный квадрат. Стрелковая колонна выходит на шоссе. Бойцы шагают молча, месят валенками снег, слышно тяжелое дыхание сотен людей. Впереди колонны - командир в туго перехваченной ремнем телогрейке. Это майор Романов. Теперь он командир 258-го полка заменил полковника Суханова, получившего новое назначение. Романов, как и всегда, точен. Его полк вышел к шоссе в соответствии с графиком марша - минута в минуту
      Командир доложил, что в полку все в порядке
      - Отставшие есть? - уточнил я.
      - Нет.
      - Обмороженные?
      - Нет.
      Полковая колонна пересекает шоссе, направляясь по дороге в Верею и Медынь.
      9-я гвардейская дивизия опять на марше. Отдых наш был коротким - лишь пять дней мы простояли в междуречье Озерны и Рузы, в районе, который нам памятен недавними ожесточенными боями. 27 января, в одиннадцать утра, дивизия получила боевой приказ командующего Западным фронтом и в ту же ночь начала форсированный марш с севера на юг, вдоль линии фронта, к городу Медынь. Сроки у нас жесткие - 150 километров дивизия должна пройти за четверо суток.
      Цели столь спешной переброски мы не знали, но, судя по всему, обстановка под Медынью была нелегкой. Мы даже не успели получить пополнение ни людьми, ни техникой, хотя в них дивизия остро нуждалась. Трехмесячные непрерывные бои сказывались на се боеспособности. В стрелковых полках осталось по 250 - 300 человек личного состава, значительная часть автотранспорта, особенно в артполках, требовала ремонта, гужевой транспорт был в некомплекте - не хватало несколько сотен лошадей.
      Трудности форсированного марша усугубляла погода. Морозы достигали 40 градусов, непрерывно валил снег, переметавший путь сугробами. Грунтовые дороги стали труднопроходимыми. Чтобы избежать пробок, штаб дивизии предусмотрел два параллельных маршрута: первый, правый, - через Можайск к Верее и далее на Медынь, второй, левый, - через город Руза, станцию Дорохове, деревню Симбухово к той же Медыни.
      Несмотря на жестокий мороз и снегопад, марш проходил в хорошем темпе. Три первых ночных перехода продолжались по 11-13 часов, стрелковые полки даже опередили установленный штабом график движения. Помогала отличная маршевая подготовка бойцов-дальневосточников. Хуже было в артполках - в 159-м легком и 210-м гаубичном. Орудия на конной тяге и многотонные гаубицы на тяге механической не выдерживали установленного темпа. Трактора и автомашины с их изношенными моторами часто останавливались из-за поломок. Артиллеристы то и дело на своих плечах проталкивали технику по сугробистым дорогам, сокращали свой отдых, чтобы нагнать пехоту. К утру 31 января, когда стрелковые полки уже вышли в район Медыни, артдивизионы все еще буксовали на дорогах, растянувшись до Вереи.
      В Медыни находился фронтовой узел связи. Я позвонил в штаб Западного фронта, доложил начальнику оперативного управления генералу Г. К. Маландину о прибытии стрелковых пблков. Он сообщил приказ командующего фронтом: 9-я гвардейская дивизия включена в состав 33-й армии, штаб армии - в районном центре Износки.
      Немедленно сосредоточивайте дивизию в район Износки, - добавил он. Возможно, придется вступить в бой с марша.
      Я попросил генерала Маландина доложить командующему, что под Медынью сосредочены только стрелковые полки дивизии, что артиллерия отстала. Генерал Маландин тут же выполнил мою просьбу, потом он опять взял трубку и сказал, что командующий подтвердил свой приказ.
      Этот приказ, как и форсированный марш из-под Рузы к Медыни, мне особенно стал ясен, когда я в штабе 33-й армии ознакомился с обстановкой в ее полосе. Ударная группа армии (три стрелковые дивизии) во главе с ее командующим генерал-лейтенантом М. Г. Ефремовым прорвалась в глубину обороны противника и уже выходила к Вязьме. Между группой и остальными войсками армии образовался большой разрыв. Это был длинный, до 70 км, и узкий, около 8 км, коридор, по обеим сторонам которого находились вражеские войска.
      В штабе армии, в Износках, я получил приказ ввести дивизию в прорыв, чтобы в составе ударной группы наступать на Вязьму. Опять предстоял форсированный марш, осложненный на этот раз тем, что совершать его придется по узкому коридору прорыва, в готовности немедленно принять бой. Легкий артдивизион и отдельный минометный дивизион - вот и все средства, которыми мы располагали для огневой поддержки стрелковых полков.
      Дивизия двинулась от Медыни к линии фронта и вошла в прорыв. По обеим его сторонам слышалась редкая ружейно-пулеметная стрельба, иногда подавали голос орудия. Они били из деревни Захарове, превращенной противником в сильный опорный пункт. Деревня стояла на высотах, над рокадной дорогой Гжатск - Юхнов, что позволяло фашистам контролировать огнем узкое основание прорыва. Для того чтобы обеспечить тыл дивизии, ее связь с основными силами 33-й армии, я оставил под деревней Захарово оперативную группу штаба во главе с подполковником Витевским, выделив в его распоряжение один стрелковый батальон. Я предупредил Витевского, что противник может в любой момент ударить в основание прорыва, поэтому задача оперативной группы - вести усиленную разведку, чутко реагировать на все изменения боевой обстановки. Скажу заранее, что эта предосторожность вскоре же помогла нам с честью выйти из очень трудного положения.
      Дивизия лесными дорогами шла к Вязьме. Мы с Бронниковым решили проехать вперед и установить прямой контакт с группой генерала Ефремова. Ехали на лошадях, в санной упряжке. Дорога была занесена снегом, к тому же завалена брошенной вражеской техникой. Генерала Ефремова нашли в деревушке, расположенной километрах в 5-7 южнее Вязьмы. Он без предисловий, по карте, ввел меня в боевую обстановку. Завтра на рассвете три дивизии ударной группы атакуют противника в Вязьме.
      - Ваша - тоже, - добавил он и указал на карте отведенную нам полосу.
      Я доложил, что к утру дивизия не успеет занять исходное положение - она еще слишком далеко от Вязьмы. Единственное, чем можем мы помочь ударной группе, это сформировать батальон из наиболее подготовленных лыжников. Лыжники, пожалуй, успеют прибыть под Вязьму к началу атаки.
      - Хорошо! - согласился командарм и отпустил нас.
      Мы погнали коней обратным путем. Торопились вернуться в дивизию еще и потому, что здесь, под Вязьмой, в глубине пробитого ударной группой коридора, обстановка быстро менялась. Слышался дальний рокот танковых двигателей, била фашистская артиллерия, снаряды, задевая верхушки деревьев, рвались у нас над головой. На подступах к селу Замытское стало спокойнее, стучали только пулеметы. Километрах в двух-трех от села мы встретили свой авангард - 131-й полк.
      - Усильте походное охранение, - приказал я Докучаеву, и мы поехали дальше.
      Встретив колонну главных сил, сразу же, на марше, приступили к формированию лыжного батальона. Мы с Бронниковым обсуждали кандидатуру его командира, подбирали командиров рот и взводов, когда где-то впереди застучали выстрелы немецких танковых пушек, ударили и пушки 131-го полка, Значит, танки вышли к дороге. Если это разведка, Докучаев и сам с ней управится. А если крупные силы? Приказываю: артиллерия - вперед! Стрелковым батальонам занять боевой порядок.
      Из тыла прискакала к нам группа кавалеристов. Среди них капитан Бурнашев и какой-то незнакомый командир. Бурнашев передал мне донесение Витевского, а его спутник представился:
      - Офицер связи штаба сорок третьей армии капитан Карев!
      Он вручил мне пакет, в котором нахожу приказ. На основании боевого распоряжения штаба фронта 9-я гвардейская дивизия передается из 33-й армии в соседнюю, 43-ю. Приказ ее командующего генерал-лейтенанта К. Д. Голубева ставит перед нами новую боевую задачу. Дивизия должна немедленно повернуть обратно, выйти из прорыва к деревне Захарове и "уничтожить противника, прорвавшегося на правом фланге 43-й армии"{27}, то есть на ее стыке с 33-й армией.
      Стало ясно, что фашистские войска перешли к решительным действиям с целью "подрубить" основание прорыва ударной группы 33-й армии и окружить ее. Донесение Витевского и короткий рассказ Бурнашева дополнили данные об обстановке. Наш стрелковый батальон, оставленный с оперативной группой под деревней Захарове, ведет тяжелый бой с танками и пехотой противника. Горловина прорыва сузилась до 3 - 4 километров. "Очень трудно, но держимся", заканчивал свое донесение Витевский.
      Положение сложное. Впереди, у села Замытское, противник атакует 131-й полк, и Докучаев только что сообщил, что часть его подразделений окружена. Сзади, у деревни Захарове, примерно такая же обстановка. Медлить нельзя ни минуты. Всякое промедление, всякая нерешительность чреваты тем, что наша дивизия будет окружена здесь, в лесном районе, вдали и от ударной группы 33-й армии, и от 43-й армии.
      Что делать? С одной стороны, я имею приказ генерала Ефремова вести дивизию к Вязьме, с другой - приказ генерала Голубева немедленно повернуть обратно, в район Захарове. Подобная ситуация на войне не редкость, и наши воинские уставы это учитывают. Устав требует выполнять тот приказ, который получен последним. Тем более если он санкционирован высшей инстанцией - в данном случае штабом Западного фронта.
      День 2 февраля клонился к вечеру, начиналась пурга. Я послал связного офицера к Докучаеву с приказом выйти из боя и отходить вслед за главными силами дивизии. Связной должен был объяснить ему сложившуюся обстановку.
      Форсированным маршем мы шли всю ночь. И чем ближе подходили к горловине коридора, тем сильнее гремела канонада. Я опасался, что группа Витевского (стрелковый батальон) не устоит под натиском вражеских танков и нам придется с боем пробиваться к главным силам 43-й армии.
      Группа Витевского устояла. Атакованные фашистами с обеих сторон коридора и от деревни Захарове, и от деревни Москвино, - бойцы, командиры и политработники стояли насмерть, сражались по-гвардейски и продержались до подхода главных сил дивизии. Наш 40-й полк с марша вступил в бой и отбросил противника. Дивизия сосредоточилась в указанном ей районе и приступила к выполнению боевой задачи.
      Последним вышел из прорыва 3-й батальон 131-го полка. Два других батальона оставались в окружении. Ночью из этих батальонов пробились к нам несколько бойцов и сержантов. Они рассказали подробности боя под Замытским. Он начался внезапно. Авангардный батальон старшего лейтенанта Юсупова только что миновал деревню Белый Камень, когда из-за поворота дороги показалась пехотная колонна. Это были гитлеровцы. Юсупов развернул своих бойцов в цепь - они первыми открыли огонь. У фашистов возникло замешательство, падали убитые и раненые. Однако из-за поворота выдвигались уже цепями новые подразделения гитлеровцев, они охватывали батальон и справа, и слева, а главное, в тылу батальона слышались дробь немецких автоматов и гулкие выстрелы танковых пушек.
      Танки вклинились в походные порядки 131-го полка так, что все три его батальона дрались изолированно. Это был неравный и очень тяжелый бой. Обороняя деревню Белый Камень, геройски пали ветераны дивизии капитан А. С. Рыбко, старший лейтенант Ш. X. Юсупов и многие другие товарищи. Те из участников боя, которым удалось прорваться к 3-му батальону или - несколько позже - к главным силам дивизии, говорили, что и 1-й и 2-й батальоны почти полностью погибли. Однако, как часто бывает с людьми, отбившимися в ходе тяжелого боя от своих подразделений, они невольно выдавали личные свои впечатления за действительность. На самом же деле два батальона 131-го полка и две роты саперного батальона не были разбиты противником. Они, хотя и понесли значительные потери, отразили все атаки фашистов и организованно отошли в лес. Более того, эти подразделения, возглавляемые заместителем командира полка капитаном Сучиловым, более трех недель сражались в окружении. Как это было и как они прорвались к нам, я расскажу позже.
      Итак, боевые действия нашей дивизии, как и всего правого крыла 43-й армии, теперь были тесно связаны с ситуацией, которая сложилась в группе Ефремова под Вязьмой{28}.
      В первой половине февраля ключевым пунктом боевых действий стал опорный пункт фашистов в деревне Захарове. Они сосредоточили здесь крупные силы: полк 2-й бригады СС, 95-й полк 17-й пехотной дивизии, 17-й артиллерийский полк, тяжелый гаубичный и противотанковый дивизионы. Сотни артиллерийских и минометных стволов плотным огнем встречали нашу атакующую пехоту, над полем боя каждый день висели десятки вражеских бомбардировщиков.
      С 5 по 10 февраля наши батальоны, взаимодействуя то с группой генерала Ревякина, то с другими частями, раз десять врывались в Захарове, захватывали отдельные дома и сараи на окраинах деревни, но удержаться в ней не могли. Противник, как и мы, нес большие потери. Об этом говорит и такой, например, факт. Уже в конце войны мне довелось допрашивать пленного немецкого генерала. Он почти всю войну провел на Восточном фронте, но первый населенный пункт, который он вспомнил, была деревня Захарове, где его полк потерял три четверти личного состава.
      10 февраля, перед рассветом, на командный пункт дивизии позвонил генерал Голубев. Он в самой категоричной форме потребовал взять Захарово. Я доложил о численности личного состава полков, о том, что артиллерийские боеприпасы опять не подвезены.
      - Всем вперед! - приказал он. - Командирам и политработникам выйти в стрелковую цепь и возглавить атаку!
      Мы выполнили приказ командарма. Комиссар Бронников был в 40-м полку, я - в 258-м, работники штаба и политотдела также встали в наступающие цепи. На командном пункте оставался лишь подполковник Витевский, недавно назначенный начальником штаба дивизии, да дежурные связисты.
      После короткой артподготовки мы поднялись в атаку, пошли к деревне короткими перебежками. И сразу же обрушился на нас сильный огонь вражеской артиллерии. Согни снарядов рвались в белом поле, покрывая его воронками, минные осколки расчерчивали снег дымными кругами. Реденькая цепочка стрелков 3-го батальона, с которым я шел, залегла под огнем.
      - Вперед! За мной!
      Это встал над цепью и позвал бойцов за собой комбат капитан Сафончик. Он тут же упал, тяжело раненный осколком. И опять раздался звонкий клич.
      На этот раз поднял бойцов начальник штаба батальона старший лейтенант Крышко, совсем еще юный, недавний командир взвода. Одна перебежка, другая... Все ближе черные развалины окраинных домов, все жестче и плотнее огонь противника, все меньше людей подымается со снега для очередной перебежки.
      На какое-то мгновение мы залегли в снегу, оглушенные грохотом разрывов. Уши плотно заложило... Кажется, наступил мой черед. Я встал, скомандовал, побежал к ближнему сараю. Меня догоняли Крышко и двое бойцов. Они на ходу швыряли гранаты в амбразуру фашистского дзота. Мы ворвались в дзот. В нем было дымно, лежали трупы фашистов, торчал задранный ствол тяжелого пулемета... Я оглядел поле через амбразуру. Разрывы снарядов вздымали снег и землю черно-белой стеной.
      В тот день атака опять не удалась. Последующие два дня, 11 и 12 февраля, мы продолжали атаковать опорный пункт в Захарове, но сколько-нибудь значительного успеха не добились. Основная причина этих неудач была в том, что наша артиллерия, испытывая острую нехватку снарядов, не могла подавить огневую систему фашистов и тем самым подготовить атаку пехоты.
      В начале второй декады мы получили наконец-то необходимый минимум артиллерийских боеприпасов, прибыло и первое пополнение - 250 бойцов и сержантов, преимущественно фронтовики. Все это сразу же сказалось на обстановке под деревней Захарове. Теперь мы могли организовать очередную атаку по-настоящему, могли провести контрбатарейную борьбу, подавить огневые средства противника, расчистить путь своей пехоте.
      Вечером 12 февраля руководящий состав дивизии вместе с командирами и комиссарами частей был собран на совещание. С нами уже не было многих боевых товарищей. Убыл на учебу начальник политотдела Михаил Михайлович Вавилов, на его должность был назначен старший батальонный комиссар Данила Андреевич Наталия - кадровый политработник, в прошлом красный партизан. Убыли, получив повышение по службе, полковники И. Ф. Федюнькин и М. А. Суханов. Два дня назад при налете вражеских бомбардировщиков погиб замечательный человек и артиллерист Н. Д. Догорелов. Артиллерию дивизии теперь возглавил С. И. Полецкий. Произошли и другие перемещения. А. П. Коновалов был назначен моим заместителем, а 40-й полк принял Д. С. Кондратенко; И. Н. Романов, как уже сообщалось, стал командиром 258-го полка.
      Мы обсудили составленный штабом план предстоящего наступления, кое-что добавили к нему, кое-что уточнили. В основу плана легли три главных требования: атаковать противника неожиданно для него; надежно подавить огневые средства опорного пункта; провести широкий маневр наличными силами.
      За минувшую неделю фашисты привыкли к тому, что наши атаки на деревню Захарове начинаются либо утром, либо вечером, с наступлением темноты. Было решено атаковать противника во второй половине короткого зимнего дня, за два часа до захода солнца. Элемент неожиданности будет.
      Наша артиллерия, располагая хоть и ограниченным, но все же куда большим, чем прежде, запасом снарядов, сможет произвести несколько мощных артналетов. План артподготовки предусматривал двукратный перенос огня с переднего края противника в глубину его обороны и обратно. Это - прием испытанный. Он всегда запутывает обороняющихся, не позволяя им определить начало пехотной атаки.
      Атаку опорного пункта с фронта дополнит, во-первых, глубокий обход его с юга 258-м полком, а во-вторых, тесное взаимодействие с соседями - частями 1-й гвардейской мотострелковой и 17-й стрелковой дивизий.
      Наш план учитывал еще одно обстоятельство. Недельные бои подорвали боеспособность фашистского гарнизона. Пленные утверждали, что "солдаты гибнут на передовой, как мухи", что велики потери и в офицерском составе. В батальонах осталось по два-три офицера, убит и командир одного из полков, оборонявших Захарове.
      К утру 13 февраля части дивизий - после перегруппировки - заняли исходные позиции. Первая половина дня прошла в редкой перестрелке. В 14.00 начальник артиллерии капитан Полецкий передал по связи кодовый сигнал, и огонь открыли оба наших артиллерийских полка и минометный дивизион. Вражеский передний край заволокло дымом. Затем снаряды стали рваться в глубине опорного пункта, подавляя немецкие батареи и сосредоточенные резервы. Когда, по нашим расчетам, гитлеровцы кинулись из укрытий в окопы, чтобы встретить пехотную атаку, Полецкий вновь перенес огонь на первую траншею. Так повторялось дважды. Солдаты противника заметались.
      Первым поднялся в атаку 3-й батальон 258-го полка, возглавляемый старшим лейтенантом Т. К. Крышко. Рота старшего лейтенанта В. П. Крайко вошла в длинный и глубокий овраг, двинулась по льду речки Дежна к деревне Захарове. Это был единственный скрытый подступ к опорному пункту. Вражеская огневая система, как видно, была сильно нарушена артподготовкой. Огонь смогла открыть едва ли четвертая часть всех выявленных нами ранее батарей и пулеметных точек. Рота Крайко ворвалась на восточную окраину деревни и завязала ближний бой, штыком и гранатой выбивая фашистов из домов и сараев. Бойцы пулеметного взвода лейтенанта С. С. Третьякова установили "максимы" на чердаках захваченных домов и вели по противнику меткий огонь. Старший сержант П. Ф. Чибисов, сержант С. Г. Зуев, красноармейцы В. В. Гусев и И. О. Жилимов уничтожили два минометных и три пулеметных расчета.
      Докладывая обо всем этом, майор Романов добавил, что два других батальона также ведут бой на окраине деревни.
      Хорошие вести поступали и с правого фланга. 40-й полк подполковника Д. С. Кондратенко и 33-й лыжный батальон капитана П. В. Бойко ворвались в опорный пункт с севера.
      Около четырех часов пополудни произошло событие, оказавшее большое влияние на исход боя. Две роты 258-го полка майора Романова на лыжах по глубокому снегу обошли Захарово и оседлали единственную дорогу, связывавшую фашистский опорный пункт с его тылом. Курсировавшие по дороге бронетранспортеры были подбиты из противотанковых ружей расчетами красноармейцев Г. И. Белова и А. В. Ахмеджанова. Вскоре оттуда поступило донесение, что с запада к деревне движется вражеская колонна - шесть танков и пехота на грузовиках. Мы выдвинули к дороге противотанковую артиллерию. Ее меткий огонь в совокупности с огневым налетом тяжелого гаубичного дивизиона уничтожил резервы противника. Артиллеристы сожгли четыре танка и с десяток грузовиков.
      К вечеру деревня была полностью освобождена. Прорваться на запад удалось лишь отдельным мелким подразделениям фашистов. По существу, вся вражеская группировка, насчитывавшая в своем составе два пехотных полка и пять артиллерийских дивизионов, была разгромлена. Это был боевой успех, достигнутый нами во взаимодействии с другими частями. О том, как воспринял его личный состав дивизии, говорит и запись в журнале боевых действий. Фраза выделена из общего текста большими четкими буквами: "В 17.00 ЗАХАРОВО - СОВЕТСКОЕ!"{29}.
      Последующие десять дней противник предпринимал ожесточенные контратаки на Захарово. Пехота 17-й немецкой дивизии, поддержанная авиацией и танками, пыталась вновь овладеть этим опорным пунктом. Наша 9-я гвардейская, имея правым соседом 93-ю стрелковую дивизию, левым - 1-ю гвардейскую мотострелковую, отбивала контратаки гитлеровцев и очень медленно продвигалась вперед, к реке Воря. В иной день боевой успех определялся лишь сотней-другой метров отбитой у врага родной земли.
      В канун 24-й годовщины Красной Армии мы получили радостное известие. Частям дивизии были присвоены новые, гвардейские номера. 40, 258 и 131-й стрелковые полки стали соответственно именоваться 18, 22 и 31-м гвардейскими стрелковыми полками; 159-й легкий артполк - 28-м гвардейским артполком, 139-й истребительно-противотанковый дивизион - 2-м гвардейским иптд, 189-й саперный батальон - 3-м гвардейским. В связи с переходом на новые штаты из состава дивизии был выведен 210-й гаубичный артполк, вместо разведбатальона и батальона связи мы имели теперь лишь роты, вместо зенитно-артиллерийского дивизиона - одну батарею{30}. Короче говоря, штатный состав дивизии резко сократился.
      Мы продолжали наступать в западном направлении, по тем же дорогам, которыми месяц назад пробилась к Вязьме ударная группа 33-й армии генерала Ефремова. 24 февраля дивизия овладела опорным пунктом противника в деревне Гречишенки, 26 февраля освободила деревни Ильенки и Коркодиново и вышла на восточный берег реки Воря. В Ильенках и Коркодиново гвардейцы разгромили штабы 21-го и 55-го пехотных полков 17-й немецкой пехотной дивизии, захватили ее обоз и много других трофеев, в том числе 16 орудий{31}.
      На следующий день 18-й и 22-й гвардейские полки завязали бой под деревней Березки - мощным опорным пунктом фашистов на реке Воря. Мы вплотную приблизились к местности, где три недели назад в ходе нашего форсированного марша были отсечены от дивизии и попали в окружение два батальона тогда еще 131-го полка и роты саперного батальона. Все это время мы поддерживали с возглавлявшим эти подразделения заместителем командира полка капитаном Сучиловым периодическую связь - через разведчиков или через штаб 43-й армии, который имел радиосвязь с окруженной под Вязьмой группой войск генерала Ефремова. Нам неоднократно сообщали, что, по данным штаба 33-й армии, эти батальоны ведут бой в лесу то в районе села Замытское, то несколько восточнее, под деревнями Мамуши и Березки{32}.
      Еще в дни штурма Захарове я направил к Сучилову разведчиков с приказом пробиваться к нам навстречу. Разведку возлавил рядовой С. Е. Акулин - опытный и закаленный воин. Он отлично справился с задачей. Пройдя по вражеским тылам более 10 км, он вручил приказ лично адресату. Капитан Сучилов двинул свои подразделения (около 200 человек) на восток, лесами вышел к деревне Березки и более суток держался там, отбивая ожесточенные атаки фашистов. Потом все-таки был вынужден отойти на запад, к Замытскому.
      Более трех недель сражались 1-й и 2-й батальоны и роты саперного батальона в окружении, и каждый из этих дней можно по праву назвать днем коллективного подвига. Представьте себе: 30-градусный мороз, снег по пояс, иссякли продукты, фураж... Батальонные пушки бойцы тащат на себе, на лямках. Патроны и снаряды на счету. Фашистская авиация рыщет над лесом, едва разожжешь костер. Рвутся бомбы, артснаряды. Ночью переход по глубоким снегам, с рассветом - бой за очередную деревушку. Люди питались тем, что удавалось отбить у противника, воевали трофейным оружием. И так день за днем, ночь за ночью.
      Под Замытским, в первые часы окружения, отличились артиллеристы взвода лейтенанта П. С. Воронина. Огнем прямой наводки они сожгли три немецких танка. Позже этот же взвод с примкнувшими к нему пехотинцами - всего около тридцати человек - принял тяжелый бой в деревне Евсеево Темкинского района. Лейтенант Воронин был ранен, но продолжал руководить боем и в конце концов прорвался со своими подчиненными из окружения. Павел Сергеевич Воронин, отличившийся еще в боях под Истрой, был награжден орденом Красного Знамени.
      ... Фашистские танки и пехота, наступая от Замытского, вышли к опушке леса, где залегли стрелки и пулеметчики 2-го батальона полка Докучаева. Перед опушкой простиралось широкое поле. Преодолеть его по глубокому снегу танки не смогли и отошли в деревню. А гитлеровская пехота двумя цепями двинулась к лесу. Бойцы 2-го батальона подпустили их поближе, пулеметная рота, которую возглавлял младший политрук В. П. Крикун, открыла ураганный огонь. Фашисты залегли в ста шагах от опушки и - ни вперед, ни назад. Любая их попытка подняться пресекалась метким пулеметным огнем. До вечера пролежали вражеские солдаты в снегу, при жестоком морозе. Танки попытались их выручить, но помешал глубокий снег и огонь наших батальонных пушек. Вечером бойцы батальона взяли в плен оставшихся в живых гитлеровцев. Те настолько окоченели, что не могли подняться из снега без посторонней помощи. Противник потерял в этом бою более 200 солдат и офицеров.
      В последующие дни опять были бои с противником, настойчиво пытавшимся ликвидировать окруженные батальоны нашего полка. Батальоны несли потери, но продолжали пробиваться на восток, навстречу наступавшей 9-й гвардейской дивизии.
      В ночь на 28 февраля, когда дивизия вела атаки на опорный пункт фашистов в деревне Березки, на НП позвонил майор Романов. Доложил коротко:
      - Докучаевцы прорвались из окружения на моем участке. Отправляю их к Николаю Гавриловичу.
      А вскоре позвонил и командир 31-го гвардейского полка Николай Гаврилович Докучаев. Чувствую по голосу - очень взволнован. Повторяет опять и опять:
      - Радость-то какая, Афанасий Павлантьевич! Радость-то! Прорвались наши орлы. Смяли фашиста и прорвались. Вот герои, а? Ведь целый месяц без хлеба, без патронов. На тени похожими стали, а дух бодрый. Истинно гвардейцы!
      Поздравил я Докучаева, просил передать благодарность его орлам.
      - Кто, - спрашиваю, - ими командовал?
      - Да он рядом со мной, - отвечает Николай Гаврилович. - Передаю ему трубку.
      Слышу в трубке знакомый бодрый белорусский говорок:
      - Докладывает лейтенант Курильчик. Все старшие командиры выбыли из строя. Командовать пришлось мне.
      Да, это был тот самый Петр Григорьевич Курильчик, лихой кавалерист, который еще в звании старшины пришел к нам в город Дедовск с пополнением, а потом, под Истрой, в числе первых форсировал реку.
      С полковником Докучаевым мы условились, что он представит к награде прорвавшихся из окружения и отправит их в полевой госпиталь. Почти все они имели ранения или были сильно обморожены.
      В первых числах марта 9-я гвардейская дивизия форсировала Ворю, создала плацдарм и вместе с соседними стрелковыми дивизиями - 93-й и 415-й выдвинулась в район села Замытское. Здесь, на подступах к реке Угра, бои по-прежнему носили ожесточенный характер, каждый метр продвижения стоил большой крови, атаки и контратаки чередовались по нескольку раз на дню. Вражеское командование принимало все меры, чтобы не допустить нашего прорыва к Вязьме, к группе генерала Ефремова. Фашисты отвели в тыл свою обескровленную 17-ю пехотную дивизию, заменив ее свежими силами. Теперь перед фронтом 9-й гвардейской оборонялись, удерживая дорогу Валухово - Березки, три новых немецких пехотных полка - 112, 507 и 508-й - и 10-й мотоциклетный батальон. Мы же получали -очень мало пополнений, и наши стрелковые полки по численности бойцов редко когда превышали 1,5-2 роты нормального состава.
      Несмотря на это, 9-я гвардейская, как и в целом войска 43-й армии, продолжала настойчиво атаковать оборону противника. В начале марта нас известили, что группа генерал-лейтенанта Ефремова пошла на прорыв к Угре, нам навстречу. Мы, в свою очередь, усилили атаки. Но миновал день, другой, третий, а в нашей полосе прорывались из окружения лишь небольшие сводные группы бойцов и командиров. О судьбе генерала М. Г. Ефремова они ничего определенного сказать не могли. Одни говорили, что он погиб, другие утверждали, что он с остатками трех дивизий отошел в глухие леса, в партизанские районы.
      Некоторое время спустя из окружения пробились еще несколько бойцов нашего саперного батальона. По их рассказам, саперный батальон нес охрану оперативной группы штаба 33-й армии под Вязьмой и вместе с ней и генералом Ефремовым в составе сводного отряда пошел на прорыв. Сводный отряд этот попал под удар противника, был разбит, а командующий погиб.
      Впоследствии сведения о гибели командующего 33-й армией подтвердились. В районе Угры, уже близ линии фронта, его отряд принял неравный бой с превосходящими силами противника. В бою генерал-лейтенант М. Г. Ефремов получил тяжелое ранение. Не желая попасть в плен к фашистам, он застрелился. Так погиб один из героев Московской битвы, талантливый и храбрый военачальник.
      В междуречье Угры и Вори 9-я гвардейская вела упорные бои до середины апреля. Войска Западного фронта переходили к обороне.
      Московская битва завершилась. Она, как известно, явилась началом коренного поворота в ходе войны. Здесь, в Подмосковье, произошел полный и окончательный крах блицкрига, была развенчана легенда о непобедимости гитлеровской армии. Только на заключительном этапе битвы - в январе - апреле 1942 года - войска Северо-Западного, Калининского и Западного фронтов отбросили противника на витебском направлении на 250 км, на гжатском и юхновском - на 80 - 100 км. Из строя вермахта были выведены 16 дивизий и 1 бригада{33}.
      16 апреля мы получили приказ сдать полосу обороны частям 1-й гвардейской мотострелковой дивизии и совершить марш через Юхнов на Медынь.
      В те дни вражеская авиация резко усилила свою активность и над передним краем войск 43-й армии, и над ближайшими ее тылами. Смена частей была затруднена. Последний на данном участке фронта бой приняли наши зенитчики 6-я отдельная гвардейская зенитная батарея. Это было 18 апреля. Авангард дивизии уже вышел на шоссе Юхнов - Медынь и продвигался к деревне Мятлево, к мосту на Угре, когда мне доложили, что командир 6-й зенитной своевременно не прислал машину за продуктами, его бойцы второй день не имеют горячей пищи. Я тут же выехал на батарею с мыслью "задать перцу" комбату. Он был отличный артиллерист, настоящий командир и по складу характера, и по внешнему виду. Почему же он не уразумел, что забота о питании личного состава есть одна из первейших его забот? Очевидно, по молодости?
      Наша "эмка" быстро проскочила до Угры, до огневых позиций зенитчиков. Хорошо они замаскировались у моста, только тонкие хоботки 37-мм пушек, направленные в небо, видны - да и то, если внимательно приглядеться. Выхожу из машины, спешит ко мне бегом комбат с недавно отпущенной бородкой. И не то что улыбается, но прямо-таки сияет восторгом. Щелкнул каблуками, кинул ладонь под козырек:
      - Товарищ генерал, батарея... Перебил я его:
      - Товарищ комбат, батарея не получает горячей пищи вторые сутки. Почему?
      - Товарищ генерал...
      - Чего же вы, - говорю, - сияете? Может, по-вашему, голодный солдат - это самый хороший солдат?
      - Хороший! воскликнул он. | Тут уж изумился я, а комбат, воспользовавшись паузой, доложил:
      - Вверенная мне батарея только что сбила три "юнкерса" И он указал рукой на дальний лес. Теперь я понял, что означали дымы, тянувшиеся над вершинами деревьев. Комбат пояснил, что третий "юнкере" догорает внизу, под береговым обрывом.
      - Молодцы! - говорю. - Немедля кормите людей. Кухню я привел, она в лощине, за бугром...
      Марш дивизии по разбитым весенним дорогам проходил без происшествий. Еще в пути мы получили сообщение о том, что дивизия вошла в состав находящейся в резерве Ставки ВГК 58-й армии, штаб которой находится в Калуге. 22 апреля части дивизии сосредоточились в указанном штабом армии районе - город Кондрово, поселок Полотняный завод - и, приведя себя в порядок, сразу же приступили к боевой учебе.
      Трудное лето сорок второго
      Учебные будни мы начали с тщательного анализа боевого опыта, приобретенного за минувший период. Шесть месяцев, которые дивизия провела на переднем крае, стали для всех нас и суровой проверкой, и одновременно большой школой воинского мастерства. Части и подразделения с честью выдержали все выпавшие на их долю испытания: они стойко и жестко держали оборону, не раз сражались в полуокружении, стремительно наступали, совершали форсированные марши по бездорожью. И теперь, оглядываясь на пройденный путь, командование, штаб и политотдел дивизии могли с удовлетворением констатировать, что напряженная и целенаправленная учеба, которой дивизия занималась еще до отъезда на фронт, на Дальнем Востоке, оправдала себя полностью.
      Вместе с тем боевой опыт привнес много нового в методику обучения и воспитания. Это и понятно. Ведь мы вели борьбу с противником, который все еще обладал огромным количеством танков, а также мотопехотой, в связи с чем он имел большие, чем мы, возможности для быстрого маневра и сосредоточения войск. В различных видах боя, в том числе при массированных атаках фашистских танков, нас всегда выручала отлично подготовленная артиллерия. Контрманевр артиллерийскими средствами, умение незамедлительно противопоставить удару вражеских танков глубокую противотанковую оборону, огневое и тактическое мастерство наших артиллеристов, их мужество и героизм - все это сыграло очень большую роль в разгроме танковых и моторизованных соединений гитлеровского вермахта под Москвой. Отсюда и то пристальное внимание, которое теперь, в ходе учебы, мы уделили анализу и обобщению опыта борьбы с вражескими танками.
      Успех этой борьбы определялся, разумеется, не только огневым мастерством артиллеристов, но также их четким взаимодействием с пехотой и саперами, хорошо налаженной связью, глубокой и действенной разведкой, которая позволяла заранее выявить сосредоточение подвижных войск противника на том или ином участке. Таким образом, борьба с главной ударной силой фашистской армии, с ее танковыми и механизированными соединениями, охватывала целый комплекс важных вопросов, и, планируя учебу, мы стремились к тому, чтобы части и подразделения всесторонне отработали каждый из них.
      В дивизию поступило новое пополнение. Проблема была в том, как в короткий срок сделать накопленный боевой опыт достоянием каждого бойца и командира. Артиллерийские части и подразделения в этом смысле нас меньше беспокоили. Конечно, они тоже понесли некоторые потери и в людях и в технике, однако сохранили основной костяк командиров, политработников, сержантов и красноармейцев. Поэтому, получив новую материальную часть, наша артиллерия в считанные дни полностью восстановила свою боеспособность.
      Сложнее обстояло дело в стрелковых частях. В них потерь было больше, а пополнение, которое мы получили, в большинстве своем еще не нюхало пороху. Правда, должности командиров батальонов и рот нам удалось укомплектовать офицерами-фронтовиками, но командиры взводов были, как правило, недавними выпускниками ускоренных курсов. Основная же масса новобранцев вообще была слабо обучена.
      Между тем времени у нас в обрез. Дивизия дислоцировалась в прифронтовом районе, поэтому были все основания предполагать, что пребывание ее в тылу не затянется. Война вообще чревата подобными ситуациями, когда требуется в кратчайший срок воссоздать боеспособные полки и дивизии из пополнения, где преобладают либо очень молодые солдаты, либо, наоборот, солдаты старших возрастов. Сделать это командному составу трудно, если нет опытных и толковых помощников - сержантов, специалистов своего дела, людей с педагогическими способностями, умеющих коротко, точно, внятно объяснить подчиненным тонкости боевого мастерства.
      Возьмите, к примеру, станковый пулемет "максим". Замечательное оружие, но - в умелых руках. В таких руках один "станкач", как это не раз бывало в битве за Москву, способен отразить атаку целого пехотного батальона. Но для того, чтобы выиграть этот неравный бой, мало быть храбрым, мало иметь отважное сердце и верный глаз. Надо еще и знать свой пулемет, как самого себя, надо ухаживать за ним, как за малым ребенком, - так, как умели это Петр Огнев, Валентин Хаметов, Сергей Третьяков и другие пулеметчики 9-й гвардейской дивизии. Надо со знанием дела подмотать сальники на стволе, отрегулировать станок, чтобы пулемет "не болтался", проверить прицельные приспособления. Даже ленту - и ту набивать патронами надо с умом. Словом, меткость пулеметного огня, как, впрочем, и всякого другого, зависит от предварительной и очень сложной черновой работы пулеметчика. И освоить эту работу в считанные дни молодой солдат - тот же второй номер пулеметного расчета - сможет только тогда, когда рядом с ним есть хороший учитель - сержант.
      Особое внимание штаба дивизии к кадрам младшего комсостава, соответствующая их расстановка, сборы по специальностям с привлечением лучших командиров в качестве преподавателей - все это помогло нам в короткий срок обучить и новое пополнение, в котором бывалые фронтовики составляли незначительную прослойку.
      В ходе боевых действий дивизии на полях Подмосковья пригодилась маршевая подготовка ее личного состава. Поэтому и здесь, в резерве, мы с первых же дней стали втягивать наше пополнение в это трудное, но необходимое для каждого пехотинца дело. Форсированные марши в составе взвода, роты, батальона следовали один за другим, маршевая выносливость молодых бойцов росла прямо на глазах.
      Различного рода полевые и штабные учения чередовались с выходами на стрельбища и артиллерийский полигон. Стреляли много, успехи того или иного подразделения стрелков, пулеметчиков, артиллеристов и минометчиков широко освещались в многотиражке. Кстати говоря, и здесь, в тылу, 22-й гвардейский полк был впереди по всем показателям.
      * * *
      Первомайские праздники прошли торжественно, с участием наших шефов трудящихся подмосковного города Мытищи. Делегация во главе с секретарем городского комитета партии Н. Ф. Соловьевым привезла целый вагон подарков, собранных мытищинцами для воинов дивизии. На митингах в частях и подразделениях был зачитан Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении 9-й гвардейской стрелковой дивизии орденом Красного Знамени и ее лучшего полка - 22-го гвардейского стрелкового - орденом Ленина.
      29 мая мы получили приказ грузиться в эшелоны. Через два дня от станций Мятлево и Полотняный завод эшелоны двинулись на восток. За Тулой они свернули к югу. На четвертые сутки, в ночь, достигли города Валуйки. Станционные постройки здесь были охвачены пожаром. Гудели фашистские бомбардировщики, скрещивались на них лучи прожекторов, тянулись в небо цветные цепочки трассирующих пуль. Состав проскочил станцию с ходу, и тьма ночи опять обступила нас. Лишь снопы искр сыпались из паровозной трубы да справа тускло отсвечивала гладь реки Оскол. Впереди был город Купянск, степные края, та местность, которая в сводках Информбюро именовалась харьковским направлением.
      До Купянска мы не доехали, выгрузились севернее города, на станции Двуречная. Офицер связи вручил мне приказ командования Юго-Западного фронта: занять оборону в районе Гусинка, Шиповатое, Маначиновка. Это в 20 - 25 км западнее Двуречной, в тыловом районе 38-й армии генерал-майора К. С. Москаленко. Здесь, оборудуя оборону, дивизия несколько дней находилась в резерве фронта.
      Первая половина дня 10 июня прошла спокойно. Бойцы занимались обычной работой: копали траншеи, оборудовали огневые позиции, устанавливали проволочные заграждения. Солнце палило нещадно, всхолмленная степная даль струилась в знойном мареве. В небе кружили фашистские самолеты-разведчики. Их активность резко возросла после полудня, а вскоре мы услышали и глухие перекаты артиллерийской стрельбы. Значит, в течение дня линия фронта приблизилась к нам.
      В тот же день я получил боевое распоряжение штаба Юго-Западного фронта. С целью усилить стык флангов 28-й и 38-й армий и предотвратить стремление противника продвинуться на северо-восток 9-я гвардейская дивизия передавалась в состав 38-й армии. Один из наших полков, усиленный артиллерией, должен был немедленно выдвинуться на рубеж Большие Хутора, Никольский и прочно оборонять его, имея правым соседом 38-ю дивизию 28-й армии, левым - 34-ю мотострелковую бригаду 38-й армии. Главные силы 9-й гвардейской оставались на прежнем рубеже, в готовности нанести контрудар в направлении Новый Бурлук, Отрадное, Ивановка.
      Опять, как и в октябре 1941 года на Озерне, мы вступали в бой одним стрелковым полком, и опять у нас не было сомнений, каким именно. Конечно же нашим лучшим полком, тем же самым, тогда - 258-м, ныне - 22-м гвардейским ордена Ленина.
      Александр Иванович Витевский нанес на карту предназначенный полку рубеж обороны. Рубеж развернут фронтом на юго-запад, он образует тупой угол с обороной соседних соединений 38-й армии. Уже одно это, дополненное строкой приказа о противнике, стремившемся вбить клин на стыке двух армий, говорило о серьезности положения.
      22-й полк Романова, теперь уже подполковника, стоял во втором эшелоне дивизии, в районе села Шиповатое. В соответствии с приказом он был немедленно собран по тревоге и форсированным маршем двинулся к переднему краю. День клонился к вечеру, а жара не убывала. Раскаленный воздух был недвижим - ни ветерка, с запада наползали черные тучи. "Быть грозе!" - подумал я, выезжая на машине в Купянск, в штаб армии.
      В штабе с первых же слов командующего я понял, что обстановка в полосе 38-й армии чрезвычайно обострилась. Генерал Москаленко несколько изменил нашу задачу. Теперь 22-й полк, выйдя в назначенный район, к Большим Хуторам, должен был С ходу контратаковать наступавшего противника. Детали боевой задачи и общую обстановку обрисовал мне начальник штаба армии полковник С. П. Иванов.
      Он сообщил, что на рассвете после сильной артиллерийско-авиационной подготовки фашистские танки и мотопехота нанесли удар в центре 38-й армии, вдоль дороги Харьков - Купянск. Видимо, гитлеровское командование стремилось решить задачу наступательной операции на кратчайшем оперативном направлении и, овладев Купянском, выйти на рубеж реки Оскол. Однако соединения 38-й армии стойко встретили удар танковых и моторизованных соединений, и прорвать фронт противнику не удалось. Тогда фашистская ударная группировка резко повернула на север, к правому флангу армии, и оттеснила его к реке Большой Бурлук. В нашей обороне образовался разрыв. Закрыть этот разрыв и отбросить противника от реки Большой Бурлук на исходные позиций, к Северскому Донцу, - в этом и состояла задача, поставленная командармом перед 22-м гвардейским полком.
      Задача, трудная во всех своих пунктах. Во-первых, в течение ночи полк должен совершить 20-километровый марш. Во-вторых, жесткий лимит времени не позволит нам ни произвести рекогносцировку незнакомой местности, ни тем более подготовить ее в инженерном отношении. В-третьих, судя по всем данным, полку предстоит встречный бой с подвижными частями противника.
      Полк Романова я нагнал на марше. Хлынул проливной дождь, стало темно, моя "эмка" то и дело "садилась" в колдобины мгновенно раскисшей полевой дороги. Полковая колонна продвигалась медленно, бойцы вытягивали застрявшие в грязи грузовики и конноартиллерийские упряжки. Заданный темп марша явно не выдерживался.
      Из непроглядной стены дождя появилась знакомая фигура командира полка. Я поставил Романову новую боевую задачу, предупредил, что сейчас фактор времени играет для нас главную роль. Успеем до рассвета занять исходные позиции, успеем атаковать противника первыми - это уже половина успеха.
      Не успеем - вражеская авиация обнаружит нас на марше и последствия окажутся самыми неблагоприятными. Растолковывать это Ивану Никаноровичу не надо: сам побывал в подобных передрягах.
      Дождь лил всю ночь, и всю ночь по непролазной грязи шел 22-й полк. Его бойцы сделали, казалось, невозможное. В полном составе вместе с приданным полку дивизионом артиллерии они еще до рассвета вброд переправились через Большой Бур-лук и, приняв боевой порядок, двинулись дальше, к дороге, что тянулась параллельно реке с юга на север. Именно эту дорогу со вчерашнего дня противник пытается использовать для прорыва к Ново-Александровке, в стык флангов 28-й и 38-й армий.
      НП оперативной группы управления я выбрал на высотке на восточном берегу реки. Отсюда связисты потянули телефонный провод вслед за уходящим вперед полком. Около четырех часов утра подполковник Романов доложил:
      - Разведка вышла к дороге у Красноармейского. Продвигаюсь к Большим Хуторам, батальон Воробьева сбил боевое охранение противника.
      Следующий доклад Романова содержал неприятную новость. Севернее Больших Хуторов, в рощах, разведчики обнаружили несколько групп немецких танков, по грубому подсчету - более 120 машин. Сам населенный пункт занят фашистской мотопехотой - до полка. Выходит, что перед нами целая танковая дивизия. Отмечу заранее, что данные разведки впоследствии подтвердились - это была 14-я немецкая танковая дивизия, выдвинувшаяся накануне в междуречье Северского Донца и Большого Бурлука.
      Иван Никанорович задал мне естественный в подобных обстоятельствах вопрос. Противник занимает район, который согласно приказу должен занять 22-й полк. Что делать? Атаковать танки или?...
      - Что "или"?
      - Положим полк, а задачу не выполним, - ответил он.
      Молчу, думая о том же. Трупный момент для меня как командира дивизии. Куда более трудный, чем под Вязьмой, когда надо было выполнить один из двух приказов, противоположных по смыслу.
      Размышляю, что предпринять, а время не ждет. Рассвет уже набрал силу, и первые косяки "юнкерсов" потянулись на восток над нашими головами. Появились и фашистские самолеты-разведчики. Сейчас, при свете дня, при полном господстве вражеской авиации, бросить стрелковый полк в атаку на Большие Хутора, на изготовившуюся к наступлению танковую дивизию, - значит только формально выполнить приказ. Ведь суть поставленной перед нами боевой задачи не в том, чтобы со штыками наперевес в открытом поле атаковать танки. Суть в том, чтобы выбить максимальное количество этих танков, нанести противнику такой урон, который снизит боеспособность его подвижных частей и заставит его отказаться от главной цели - прорыва на стыке двух наших армий. А сделать это стрелковый полк может в случае, если быстро закопается в землю и создаст надежную противотанковую оборону. Только так нужно действовать, чтобы выполнить боевую задачу по существу. Следовательно, в новой обстановке я обязан принять соответствующее решение, взять на себя полную за него ответственность.
      Прямой связи со штабом армии у меня не было, а часовая стрелка показывала четыре утра. Накануне противник начал наступление именно в это время. Если так случится и сегодня, то, пока я буду согласовывать свой замысел со старшим начальником, 22-й полк, не успев занять оборону, попадет под удар большого количества танков, поддержанных авиацией.
      Я рассказываю о своих затруднениях столь подробно потому, что подобные ситуации - далеко не редкость в боевой работе командира-фронтовика. В них испытываются - и очень сурово - его командирская зрелость, его умение быстро и верно оценить изменившуюся обстановку и действовать так, как она подсказывает. Опыт Великой Отечественной войны подтвердил известную истину: инерция в командирском мышлении, нежелание взять на себя ответственность за новое решение поставленной задачи - все это в конечном результате приводит к тяжелым потерям и поражениям.
      Подполковник Романов ждал у телефона. Я приказал:
      - Атаку отставить. Полку занять оборону, немедленно закопаться в землю. Всю артиллерию - на прямую наводку. Особо плотно прикройте дорогу на Ново-Александровку.
      Полчаса спустя 22-й полк начал спешно оборудовать оборону на участке Орошимовка, Красноармейское. Мои опасения, что противник предпримет атаку с рассветом, к счастью, не оправдались. Он почему-то не торопился. Возможно, его наступление задержал тот же проливной дождь, размывший дороги и затруднивший подвоз горючего и боеприпасов; возможно, вражеское командование было вынуждено дать отдых танкистам после вчерашнего жестокого боя с соединениями 38-й армии.
      Как бы там ни было, но время сработало на нас. 22-й полк закопался в землю, глубоко эшелонировав свою оборону. Дивизион 28-го артполка кроме основных огневых позиций оборудовал и запасные. А это в бою с танками, где успех зависит не только от маневра огнем, но и от быстрого маневра колесами, имеет важнейшее значение.
      Еще ранним утром, когда наши стрелки и артиллеристы начали занимать участок Орошимовка, Красноармейское, по дороге к Ново-Александровке проскочили две разведывательные группы противника - легкие танки и бронетранспортеры. Романов, чтобы не демаскировать полк, приказал пропустить фашистскую разведку. Около восьми утра на дороге появилась более крупная группа танков - 10 - 12 машин. Наша артиллерия открыла огонь, подбила три танка, остальные отошли.
      В полдень перешли в наступление главные силы фашистов. Нанесла удар их артиллерия, налетели "юнкерсы". Сотни разрывов накрыли оборону полка. Бомбы, снаряды, мины вздыбливали землю, горели хаты в ближайшей к нам Орошимовке, горели они и в Красноармейском. Угарная черно-серая пелена плыла над степью, заволакивая даль.
      Проводная связь с Романовым оборвалась, и какое-то время я мог следить за развитием боя только визуально. Бомбежка и артобстрел еще продолжались, когда из-за холмов вынырнули первые фашистские танки. Отсюда они казались маленькими темными жуками, медленно сползавшими по зеленому склону высоты. Передний край 22-го полка скрывали дымные облака. С напряжением ожидая наших артиллерийских залпов, я считал танки. Досчитал до двадцати и сбился. Танки то взбирались на бугры, то исчезали в лощинах, а из-за пологой высоты появлялись новые. Следом за ними цепями шла пехота.
      Наши молчали.
      - Есть связь с третьим! - звонко выкрикнул телефонист и подал мне трубку.
      - Ждешь? - спросил я Романова.
      - Жду. Пусть выйдут на дальность прямого выстрела.
      - Потери?
      - Уточняю. В батальоне Назарова - значительные.
      - Как артиллерия?
      - В дивизионе майора Тимофеева двое ранено.
      Между тем головные танки приближались к обороне полка. Метрах в семистах один из них как бы споткнулся, дымок взвился над ним. Кусты разрывов выросли рядом с другими машинами. Это ударили все двенадцать пушечных стволов дивизиона Тимофеева. Потом вступили в дело и сорокопятки стрелкового полка. Огонь был плотен и результативен, танки стали маневрировать, немецкая пехота залегла.
      С моего НП оборона правофлангового батальона старшего лейтенанта С. С. Воробьева не просматривалась, она была скрыта складкой местности. А главные события разыгрались именно там.
      Натолкнувшись на организованную противотанковую оборону в районе Орошимовка, Красноармейское, гитлеровское командование начало искать слабый в ней участок. Такой участок у нас был. Дело в том, что установить локтевую связь с частями 28-й армии нам не удалось, и с десяток танков атаковал батальон Воробьева, обходя его открытый правый фланг. Здесь стояла хорошо замаскированная 45-мм пушка сержанта Мабаканова. Он сам встал за прицел и подбил фашистский танк, но был тяжело ранен. Его место занял наводчик Некрасов и вскоре тоже упал, раненный. Однако пушка продолжала вести огонь, пока не выбыл из строя последний артиллерист - замковый Бухлобов. Орудийный расчет сделал свое дело. Три танка с разбитыми гусеницами и пробоинами в бортовой броне остались близ огневой позиции. А главное, герои этого неравного поединка выиграли столь необходимое полку время. Подполковник Романов успел выдвинуть к правому флангу батарею старшего лейтенанта Гладышева. Фашистские танки, прорвавшиеся в глубину нашей обороны, встретил меткий огонь пушек 28-го артполка.
      Романов доложил:
      - Прорыв танков ликвидирован, оборона на правом фланге восстановлена. Пехоту к переднему краю не подпустили - отсекли огнем. Противник отошел на исходные позиции.
      А час спустя все повторилось сначала. Опять бушевал над окопами гвардейцев вражеский артиллерийский огонь, пикировали на них "юнкерсы", опять пошли на полк десятки танков и густые цепи пехоты.
      Так продолжалось в течение всего этого долгого летнего дня. 22-й полк отбивал сильнейшие атаки, в ходе которых отдельным танкам противника удавалось иной раз прорываться через передний край. Но развить успех фашисты не могли. Их пехота, отсеченная огнем от танков, была вынуждена отходить с большими потерями.
      Выше всяких похвал дрались петеэровцы роты старшего лейтенанта А. В. Кондрашова. Пропуская танки над своими окопами, они били их в самое уязвимое место, в моторную группу, и сожгли восемь машин.
      К шести часам вечера полк отбил уже три танковые атаки, в одной из которых участвовало до 45 машин. Было подбито и сожжено около 20 танков, часть из них ремонтные подразделения противника отбуксировали в свой тыл, остальные мертво стыли перед обороной полка и в его глубине.
      Романов докладывал о больших потерях в батальонах Воробьева и Назарова. Подкреплений он не просил, отметил только, что три четверти личного состава роты противотанковых ружей выбыло из строя, в полковой противотанковой батарее исправны две пушки, две другие отправлены в ремонт.
      Нам уже подали телефонную связь со штабом армии, и я попросил разрешения взять хотя бы еще артдивизион и один-два батальона с тылового рубежа, где находились главные силы дивизии. Полковник Иванов информировал меня, что армия наносит контрудар в центре, вдоль дороги на Харьков, положение там очень напряженное, успеха нет, и 9-я гвардейская дивизия сейчас - единственный резерв командарма.
      В 20.00 началась очередная атака фашистов на участке 22-го полка. И артиллерийская ее подготовка, и налеты "юнкерсов" были гораздо более интенсивными и продолжительными, чем прежде. Потом сквозь грохот канонады мы услышали слитный гул танковых моторов. Танки выползали из-за холмов ряд за рядом, они заполнили все видимое с моего НП пространство.
      - Идут! - глухо доложил в трубку Романов. - Штук сто, если не больше.
      Говорить ему какие-то утешительные слова я не мог, да и не хотел. Каждый фронтовик, встречавший в своем окопе массированную атаку танков, знает, как бесполезны в этот момент всякие фразы. Кроме одной. Одно только говорили нам начальники и, в свою очередь, говорили мы подчиненным в трудный час: "Держись, товарищ!"
      - Держись, товарищ Романов! - сказал я.
      И гвардейцы 22-го полка держались. Адский огонь обрушился на их окопы. Била по ним тяжелая артиллерия, пикировало до полусотни "юнкерсов", сотню снарядов посылали в них за один залп танковые стволы. Но, заваленные землей, оглушенные, ослепленные дымом и гарью, бойцы, командиры и политработники встретили надвигавшиеся танки прицельным огнем и гранатами. Гвардейцы подбили несколько машин перед передним краем, а когда бронированная лавина ворвалась в глубину обороны, били фашистов и там. Полк был расчленен на отдельные группы, танки крутились на окопах, пытаясь смять, раздавить гвардейцев и морально, и физически.
      Бой разбился на десятки поединков. Пять танков подбили бойцы 28-го артполка - расчеты сержантов Ивана Молоканов а, Павла Жука, Федора Козлитина и Геннадия Серебрякова. Гранатами подорвал танк командир 3-го батальона старший лейтенант Пожарский. Политрук 4-й роты Слабунов, вскочив на танк, застрелил из пистолета фашиста, выглянувшего из башенного люка. Два танка подбил командир взвода противотанковых ружей младший лейтенант Г. Ф. Маслюк. Еще один танк подбил гранатой командир роты младший лейтенант Александр Кондратов уже будучи тяжело раненным.
      Связь моя с подполковником Романовым прерывалась часто и надолго: танки, ползавшие по обороне полка, наматывали телефонный провод на гусеницы. Одно мне было ясно видно с НП - мотопехота противника не прошла вслед за танками. Она все еще лежала в поле, и все ее попытки атаковать отбивались огнем гвардейцев.
      Конечно, передний край 22-го полка в полном смысле этого слова уже не существовал. Но отдельные группы бойцов, командиров и политработников, имея в своем тылу десятки танков противника, продолжали вести ожесточенный бой с его пехотой. Одну такую группу объединил командир роты лейтенант Утешев, другие возглавили младшие лейтенанты Кривошеин, Мальцев, Серебренников, сержант Немиров, красноармейцы автоматчик Чернов и стрелок Волков, ручные пулеметчики Присяжнюк и Хромшин. А в целом геройское сопротивление этих маленьких, иногда в два-три человека, групп не позволяло вражескому командованию закрепить прорыв танков прорывом своей пехоты.
      Уже в сумерках опять удалось восстановить связь с командным пунктом Романова.
      - Мой КП окружен танками, веду с ними бой, - доложил он.
      - Связь с передним краем имеешь?
      - Имею. Там, в окопе, сидит геройский парень. Телефонист Рожков Владимир Иванович. Сидит и все мне сообщает. Держимся, товарищ генерал.
      Я доложил обстановку в штаб армии: 22-й полк продолжает вести ночной бой с пехотой и танками противника на прежнем рубеже. Полк окружен и расчленен, но Романов сохраняет управление частью своих подразделений.
      Вскоре я получил приказ генерала К. С. Москаленко вывести полк из окружения и занять оборону по берегу реки Большой Бурлук. Туда же были двинуты форсированным маршем главные силы 9-й гвардейской дивизии. 18-й и 31-й стрелковые полки заняли оборону в назначенном районе, а 22-й полк, выведенный ночью из окружения, был поставлен во втором эшелоне дивизии.
      Мы подвели итоги дня: гвардейцы Романова подбили и сожгли 27 танков противника{34}.
      В последующие дни фашистские танки и мотопехота не раз пытались форсировать Большой Бурлук, но были отбиты с большими для них потерями.
      С 14 июня на всем фронте 38-й армии установилось относительное затишье. Как показали пленные, приказ перейти к обороне получили, в частности, действовавшие против нас и ближайших наших соседей 14-я танковая и 71-я пехотная немецкие дивизии. Приказ этот имел веские основания: за четыре дня наступления немецко-фашистские войска продвинулись незначительно, а потери понесли огромные. Согласно разведывательным данным, боевой состав той же 14-й танковой дивизии сократился до 50 - 60 танков{35}. Следовательно, дивизия потеряла около 100 танков. Причем 30 из них подбили и сожгли гвардейцы нашей дивизии, главным образом 22-й полк.
      Подвиг этого полка был по достоинству оценен и армейским и фронтовым командованием. Боевым делам полка посвятила яркие материалы газета Юго-Западного фронта{36}. К нам приехал член Военного совета 38-й армии бригадный комиссар Н. Г. Ку-динов. Он побывал и в 22-м стрелковом полку Романова, и в 28-м артиллерийском Осипычева.
      А несколько дней спустя в Гусинку, где находился КП дивизии, приехали представители фронтового командования. Мы с комиссаром Бронниковым осматривали оборону 22-го полка, стоявшего во втором эшелоне дивизии, когда неподалеку от нас остановились несколько легковых машин и бронетранспортеры с бойцами охраны. Из машины вышла группа командиров; среди них был невысокий, коренастый человек во френче и фуражке военного образца, но без знаков различия. По всему было видно, что он здесь старший. Я представился ему, он крепко пожал мне руку:
      - Член Военного совета фронта Хрущев.
      Никита Сергеевич попросил показать ему 22-й полк, сказал, что наслышан уже о его геройской борьбе с танковой дивизией фашистов. Мы побывали в полку, член Военного совета беседовал с бойцами и командирами, расспрашивал о подробностях боя 11 июня. Я доложил, что в этом бою более трети личного состава полка выбыло из строя, что такие потери в лучшем нашем полку сказываются на боеспособности всей дивизии. Никита Сергеевич ответил, что информирует о нуждах дивизии маршала Тимошенко и, если будет возможность, пополнение нам пришлют. И действительно, на другой же день прибыло отлично подготовленное пополнение - 500 курсантов учебного батальона.
      Вслед за курсантами прибыло и артиллерийское усиление - 233-й артполк РГК и 51-й гвардейский минометный полк ("катюши"). Нам была поставлена задача наступать с форсированием реки Большой Бурлук, однако на следующий день, 18 июня, приказ о наступлении был отменен.
      9-я гвардейская дивизия продолжала совершенствовать свою оборону, развивая ее в глубину и к флангам. Особенности построения противотанковой обороны подсказывала местность. Речку Большой Бурлук атакующая вражеская пехота могла преодолеть вброд, так как глубина ее от 0,5 до 2 м, а ширина не превышает 10 м. Однако берега реки сильно заболочены, и поэтому она непроходима для танков. Единственный мост на этом участке был подорван саперным взводом лейтенанта В. Н. Кезаря еще 11 июня, когда, атакуя оборону 22-го полка, 14-я немецкая танковая дивизия пыталась одновременно прорваться и в наши тылы, на восточный берег Большого Бурлука.
      Теперь противник активности не проявлял. Это настораживало. Разведка наблюдением давала нам скудные сведения, так как фашисты занимали правый, высокий берег с господствующими над местностью высотами. Там, в глубине, в лощинах и оврагах, противник мог незаметно для нас сосредоточить и крупные силы танков, и артиллерию, и пехоту.
      Почти ежедневно мы проводили либо разведку боем, в которой участвовало от взвода до роты стрелков, либо разведывательный поиск. Разведчики 12-й гвардейской разведроты под командованием лейтенанта А. Ф. Дмитриевского и 18-го гвардейского полка захватили несколько пленных. Их показания подтвердили, что пассивность фашистов - лишь маскировка. Вражеское командование сосредоточивало к правому флангу 38-й армии крупные силы. Помимо уже известных нам немецких дивизий - 14-й танковой и 71-й пехотной, здесь появились две новые - 60-я и 297-я пехотные.
      В ночь на 21 июня мы с разрешения штаба армии подготовили залп "катюш" по точно установленному скоплению пехоты в лесистой лощине на западном берегу реки. Командир 51-го гвардейского минометного полка майор А. Д. Никонов-Шеванов сам рассчитал исходные данные для стрельбы. Ночной залп был очень эффективным. Реактивные снаряды накрыли и пехоту и склады с боеприпасами. Мощные взрывы гремели в лощине до утра, зарево пожара освещало реку. У противника поднялась паника, и, воспользовавшись ею, разведчики 18-го полка опять захватили пленных. От них мы узнали, что особенно большие потери понес располагавшийся в лощине 522-й пехотный полк 297-й немецкой дивизии.
      День 21 июня прошел в напряженном ожидании. К вечеру штаб армии предупредил нас, что наступление немецко-фашистских войск начнется в ближайшие часы. Я отдал приказ: частям дивизии быть в полной готовности, всем бодрствовать, вести активную разведку, ночью иметь на переднем крае дозоры автоматчиков через каждые 100 метров. Около полуночи разведчики Дмитриевского привели в штаб дивизии очередного пленного из 191-го пехотного полка 71-й немецкой дивизии. Он подтвердил, что его дивизия заняла исходные позиции для наступления.
      Доложив эти сведения в штаб армии, я позвонил соседям командирам 6-й гвардейской кавдивизии и 34-й мотострелковой бригады. И справа, у кавалеристов, и слева, у мотострелков, обстановка была напряженной. Группы фашистских автоматчиков, переходя вброд реку, пытались просочиться в глубину обороны наших соседей. Несколько взятых в плен автоматчиков оказались переодетыми в красноармейскую форму.
      В три часа утра ударила вражеская артиллерия. Сотни орудийных и минометных стволов били и по переднему краю нашей дивизии, и по ее тылам. В 4.15 появились с запада первые эскадрильи "юнкерсов", они шли эшелонами, и скоро утреннее июньское небо от края до края покрылось черными крестами. Заваливаясь на крыло и включая сирены, около 150 бомбардировщиков с надрывным воем пикировали на боевые порядки дивизии. Серии бомбовых разрывов сливались с разрывами мин - и снарядов. Взрывная волна с гигантской силой раз за разом била по тройным перекрытиям блиндажей и наблюдательных пунктов, осаживая и обрушивая бревна. Окрестности затмила сплошная двадцатиметровая стена вздыбленной земли. Она не успевала опадать, подбрасываемая вверх сотнями новых одновременных разрывов.
      Артобстрел и бомбардировка продолжались более двух часов. Под прикрытием огня первые цепи фашистской пехоты пошли через Большой Бурлук и атаковали оборону дивизии по всему фронту - от населенного пункта Средний Бурлук до Аркадьевки, до стыка с 34-й мотострелковой бригадой. Именно оттуда, с левого фланга, в пять утра поступил первый тревожный сигнал: в ходе вражеской артподготовки мотострелки понесли тяжелые потери и теперь отходили, обнажая наш левый фланг. Вражеская пехота захватила плацдарм на восточном берегу реки, немецкие саперы уже наводили переправу для своих танков.
      Доложив мне об этом, командир 31-го полка полковник Докучаев добавил, что готовит контратаку. Я направил к нему свой резерв - учебный батальон. Стрелки и курсанты контратаковали противника и задержали его продвижение до двух часов дня. Однако локтевую связь с 34-й бригадой восстановить не удалось. Фашисты переправили танки на восточный берег реки и стали обходить наш левый фланг.
      К тому времени обострилась обстановка и в центре боевых порядков дивизии, на стыке 18-го и 31-го полков. Здесь гитлеровской пехоте удалось форсировать реку и продвинуться примерно на километр к востоку. Таким образом противник охватил и правый фланг 31-го полка. Стрелки Докучаева дрались уже в полуокружении. Надо было предпринимать срочные меры и восстановить наш передний край по Большому Бур-луку, пока вражеское командование еще не успело переправить через реку танки и на этом участке.
      Звоню правому соседу - командиру 3-го гвардейского кавалерийского корпуса генерал-майору В. Д. Крюченкину, информирую о создавшейся обстановке. И хотя мы с ним подчинены разным командующим - один командарму 28, другой командарму 38, я знаю: в трудный час генерал Крюченкин всегда выручит. Внешне резковатый, он был очень хорошим товарищем, с прямым характером и открытой душой.
      - Два полка фашистской пехоты пробивают мне центр, -сказал я Крюченкину. Готовлю контратаку двумя батальонами. Чувствуешь, какое соотношение сил?
      - Понятно! - ответил он. - На мои танки намекаешь?
      - Да. Дай хоть взвод.
      - Дам больше, - сказал он. - Договорись о деталях с комбригом Скубой. Я ему позвоню.
      Час спустя в мое распоряжение прибыли девять танков из 6-й гвардейской танковой бригады подполковника М. К. Скубы. Вместе со стрелками 22-го полка они контратаковали прорвавшихся-гитлеровцев. Это был стремительный и сильный удар. Пехота противника - 522-й и 524-й полки 71-й дивизии - не выдержала. Теряя оружие, немцы бежали за реку, под защиту своих танков. Мы захватили немало пленных. Передний край дивизии в центре и на правом фланге был полностью восстановлен по восточному берегу Большого Бурлука.
      Однако положение на левом фланге внушало все большую тревогу. 34-я мотострелковая бригада продолжала отходить, в связи с чем был вынужден отводить на восток и растягивать боевые порядки своего 31-го полка полковник Докучаев.
      К исходу дня 22 июня оборона дивизии представляла собой уже прямой угол. Его западная сторона по-прежнему твердо стояла на рубеже реки Большой Бурлук, и сражавшиеся здесь полки Романова и Кондратенко успешно отбивали все атаки противника. А южная сторона этого угла тянулась от реки на восток до станции Гусинка, до района, который еще утром считался у нас тыловым. Оборонявшиеся под Гусинкой полк Докучаева и учебный батальон вели тяжелые бои с фашистскими танками и мотопехотой, которые обошли левый фланг дивизии на глубину до 8 км.
      Противник, несмотря на большие потери, продолжал сохранять громадное численное и техническое превосходство. В полосе обороны 9-й гвардейской дивизии наступали две немецкие пехотные дивизии (71-я и 297-я) и около ста танков, причем большая их часть действовала против нашего левого фланга, в образовавшемся разрыве с соседними соединениями.
      Отход войск 38-й армии сопровождался упорными боями. Каждый километр продвижения на восток, к Купянску, стоил фашистской ударной группировке больших усилий. Ее танковые и моторизованные дивизии к концу первого дня наступления так и не смогли вырваться на оперативный простор, выйти к переправам на реке Оскол и создать предпосылки для окружения 38-й армии в районе Купянска. Танковый клин завяз в нашей обороне. Это подтвердила и запись в служебном дневнике начальника генерального штаба сухопутных войск гитлеровской Германии генерала Гальдера. Суммируя итоги дня 22 июня, он отметил: "Наступление "Фридрикус II" (Изюм Купянск) сначала благодаря внезапности развивалось хорошо, но потом задержалось западнее Купянска из-за встреченного здесь упорного сопротивления противника"{37}.
      Наш бывший командующий, ныне Маршал Советского Союза, Кирилл Семенович Москаленко уже говорил в своих воспоминаниях о заблуждении командования гитлеровского вермахта насчет "внезапности" наступления. Надеюсь, факты, которые я привел выше, также убедительно подтверждают это. Они взяты мной из журнала боевых действий 9-й гвардейской дивизии, где на основе разведданных прослеживаются действия вражеской группировки, противостоявшей нам и ближайшим нашим соседям. Никакой внезапности в наступлении врага для нас не было. Он имел громадный численный и технический перевес. Но и это не принесло быстрого успеха.
      23 июня, с утра, противник продолжил массированные танковые атаки, поддержанные непрерывными ударами бомбардировочной авиации. Он стремился любой ценой расширить и углубить клинья, вбитые накануне в оборону 38-й армии, и прорваться к Купянску, к главным переправам через Оскол.
      Один такой клин был нацелен на станцию Гусинка и одноименный населенный пункт. Сюда, к левому флангу нашей дивизии, мы были вынуждены перебросить все свои резервы - вплоть до саперного батальона и 12-й разведроты. И все же фашистам удалось захватить Гусинку, их танки и мотопехота продвигались к реке Нижне-Двуречная, отсекая дивизию от главных сил 38-й армии. В еще более трудном положении оказались соседние соединения. К исходу дня 242-я, 162-я и ряд других стрелковых дивизий дрались уже в полуокружении. По распоряжению штаба фронта командующий армией генерал К. С. Москаленко начал отводить войска на восточный берег Оскола.
      Последней на западном берегу реки осталась 9-я гвардейская дивизия. Отсеченная слева от главных сил своей армии, она имела прочную фланговую связь с правым соседом - 28-й армией, точнее с 3-м гвардейским кавкорпусом генерала В. Д. Крюченкина. Ему и подчинил дивизию главком Юго-Западным направлением Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко в ночь на 24 июня{38}. Вместе с кавалеристами мы еще девять суток удерживали плацдарм на западном берегу Оскола, последовательно обороняясь на рубежах двух впадающих в Оскол рек Нижне-Двуречной и Верхне-Двуречной.
      Этот короткий по времени, но очень насыщенный боями период позволил мне ближе узнать генерала Крюченкина. Работать под его командованием было легко, хотя боевая обстановка складывалась чрезвычайно тяжелая. Подчеркивая этот факт, я далек от всякого рода парадоксов. Ведь известно, что, чем труднее боевая обстановка, тем более важными являются для войск личные качества их начальника. У генерала Крюченкина как руководителя требовательность к подчиненным хорошо сочеталась с доверием к ним, к их командирскому опыту и мастерству. Отдав приказ, он жестко требовал его выполнения, но никогда не опекал по мелочам, давая полный простор командирской инициативе. К этой черте его характера тесно примыкала и другая. Старый кавалерист, большой знаток своего рода войск, он, если нужно, не стеснялся посоветоваться с подчиненным ему командиром - будь то пехотинец, танкист или артиллерист. Этому я не раз был свидетелем, это я испытал и на себе.
      Когда я доложил командиру корпуса, что дивизия оставила Гусинку, что левый фланг ее "повис" и танки противника заходят в тыл 18-му полку, он быстро спросил:
      - Твое решение?
      Отвечаю, что, на мой взгляд, цепляясь за невыгодную для нас, пехоты, и выгодную для вражеских танков открытую местность, мы только проиграем во всех отношениях. Лучше сразу отойти на рубеж реки Нижне-Двуречная, на тактически выигрышную позицию, где можно организовать надежную противотанковую оборону.
      - Добро! - сказал Крюченкин. - Ночью оторвешься от противника и отведешь левый фланг к Кутьковке.
      Остается добавить, что этот маневр позволил нам на целую неделю задержать продвижение противника. Закрепившись на восточном берегу Нижне-Двуречной, дивизия успешно отбила многочисленные атаки гитлеровской ударной группировки.
      26 июня противник предпринял сильную атаку с целью прорвать оборону 3-го гвардейского кавкорпуса на левом его фланге, в полосе нашей дивизии. На узком участке - от Кутьковки до поселка Двуречная - гитлеровское командование сосредоточило до четырех пехотных полков и 50 - 60 танков. Трижды отбрасывали фашистов воины 22-го полка, но к вечеру в обороне образовался разрыв, вражеские танки с десантом автоматчиков ворвались в деревню Кутьковка, где находился штаб полка.
      На деревенской улице, во дворах и на огородах завязался ближний бой. Командир саперного взвода лейтенант Кезарь с группой бойцов - саперов и автоматчиков в течение часа стойко оборонял штаб. Начальник химической службы полка старший лейтенант Ойгенблик собрал бойцов тыловых подразделений и повел их в контратаку. Бойцы, возглавляемые Ойгенбликом, пробились к штабу и соединились с группой Кезаря. Фашисты были выбиты из Кутьковки.
      Тем временем командир полка Романов был на переднем крае. Он вывел туда машину с зенитно-пулеметной установкой и противотанковую батарею. Огонь счетверенных "максимов" осадил прорвавшуюся вражескую пехоту, батарея 45-мм пушек капитана С. П. Кузнецова подбила два танка. Бой завершила стремительная контратака батальона старшего лейтенанта Воробьева. Враг был отброшен, оборона 22-го полка полностью восстановлена.
      В последующие дни гитлеровцы предприняли серию атак, сосредоточивая силы то в нашей полосе, то перед соседними соединениями. Вечером 1 июля мне позвонил генерал Крюченкин. Он сообщил, что противник вынудил отойти 6-ю гвардейскую кавалерийскую дивизию и надо выровнять фронт, чтобы обезопасить тылы нашей дивизии. Командир корпуса приказал нам в течение ночи оторваться от противника и занять новый оборонительный рубеж по восточному берегу реки Верхне-Двуречная.
      Собравшись накоротке в штабе, мы обсудили план отвода частей. Начальник штаба Витевский доложил, что из вражеских тылов вернулась разведгруппа Дмитриевского. Судя по всему, противник с утра перейдет в большое наступление.
      Что ж, говорю, - пусть наступает. Надо заставить его поверить, что наша дивизия все еще обороняет этот рубеж. У кого и какие есть предложения?
      Высказались Витевский, начальник артиллерии Полецкий, и мы сообща придумали одну военную хитрость. Я тут же доложил по телефону Крюченкину. Он наш план одобрил.
      Ночью полки, совершив марш-бросок, заняли оборону по восточному берегу Верхне-Двуречной. На прежнем рубеже оставлено было прикрытие - по роте автоматчиков от каждого полка. Я сам проинструктировал их, что и как надо делать, чтобы ввести противника в заблуждение.
      Всю ночь группы автоматчиков, переходя из траншеи в траншею, вели огонь. Первая часть плана удалась. Это мы поняли в пять утра, когда фашистская артиллерия, а следом за ней и "юнкерсы" начали обрабатывать наш, теперь уже опустевший передний край. Сорок минут продолжалась артиллерийско-авиационная подготовка.
      Роты прикрытия отлично изобразили поспешное отступление. Причем, согласно второй части плана, автоматчики отходили не к новому переднему краю дивизии, а параллельно ему - на север. Это, видимо, тотчас заметили и доложили своему командованию и наземные наблюдатели противника, и его авиаразведка. Иначе ничем не объяснишь тот факт, что наступавшая гитлеровская пехота свернулась в батальонные колонны и двинулась за отходившими автоматчиками. Это "преследование" продолжалось до тех пор, пока колонны не вошли в зону действенного огня 28-го гвардейского артполка. Артиллеристы подполковника Ф. М. Осипычева ударили по колоннам осколочными снарядами, фашисты стали разбегаться, у них возникла паника, и в конце концов, потеряв до 500 человек убитыми, они отошли на исходные позиции.
      Целых шесть часов понадобилось вражескому командованию для того, чтобы привести в порядок свои части. Только в полдень начали они новое наступление на этот раз уже на наш передний край по восточному берегу Верхне-Двуречной. Ожесточенный бой длился до вечера. Последней, шестой за день атакой фашистам удалось вклиниться в оборону дивизии и в центре, и на правом фланге, в стыке с 32-й кавалерийской дивизией.
      Контратаками нам удалось локализовать прорыв на фланге, но в центре, на участке 31-го полка, обстановка оставалась критической. Здесь противника отделяли от реки Оскол 4-5 км, и он угрожал рассечь оборону дивизии надвое. Темнота прервала бой.
      Мы с комиссаром Бронниковым отправились в объезд переднего края. Он поехал на правый фланг, к Романову, я в центр, к Докучаеву. Ориентируясь по звездному небу да по ракетам, взлетавшим над передним краем противника, я добрался до КП 31-го полка. Полковника Докучаева нашел в мелком, спешно отрытом окопчике. Николай Гаврилович, всегда настроенный оптимистично, любивший пошутить даже в сложной обстановке, сейчас был очень сдержан.
      - Снаряды и патроны на исходе, - доложил он. - Люди предельно утомлены, вторые сутки без сна.
      Мы с. ним обошли батальоны. Никто не спал. Во тьме слышалось звяканье лопат и шорох выбрасываемой земли. Бойцы работали быстро и молча. Каждый по опыту знал, что здесь, в открытой степи, устоять против танков можно только в добротном окопе.
      Вернувшись на КП дивизии, я встретил Бронникова. Он рассказал о последних боевых событиях в 22-м полку. Положение там полностью восстановлено, но с боеприпасами тоже плохо.
      Подхожу к телефону, чтобы связаться со штабом корпуса, но звонок оттуда меня опередил. На проводе командир корпуса. Генерал Крюченкин, выслушав мой доклад, сказал:
      - Поделюсь, чем смогу, но имей в виду, боеприпасов у нас мало. Теперь слушай мой последний приказ.
      - Последний?
      - Да. По распоряжению штаба армии я ухожу с корпусом к Валуйкам - там еще труднее, чем здесь. Тридцать вторая кавдивизия остается твоим соседом. Ты входишь в непосредственное подчинение командующего двадцать восьмой армией. А последний мой приказ такой: артиллерию и обозы немедленно переводи на восточный берег Оскола. Ясно?
      - Ясно!
      Он помолчал и уже другим тоном добавил:
      - В случае чего, действуй самостоятельно. Ну, до встречи!
      6-й гвардейский кавкорпус снялся с переднего края и ушел в тыл. Какое-то время было тихо, но в одиннадцать вечера вдруг загремели залпы фашистской артиллерии. Противник, вопреки обыкновению, начал ночные атаки по всему фронту. Полевой телефон на КП зуммерил не переставая. Доклады из стрелковых полков сводились к одной фразе: "Веду ближний бой, патронов в обрез, держусь на штыках и гранатах". По-прежнему самый опасный у нас участок - центральный. 31-й полк Докучаева медленно подается назад, к Осколу. Отдельные группы фашистских автоматчиков, воспользовавшись темнотой, проникли в овраги, выходящие к берегу реки.
      Позвонил командир 32-й кавдивизии полковник А. П. Москаленко. Противник обошел его правый фланг севернее деревни Колодезное и продвигается к селу Каменка, что на Осколе. Стремится овладеть понтонным мостом. Спрашиваю комдива:
      - Связь со штабом армии имеешь?
      - Нет. А ты?
      - Не имею.
      Надо что-то решать - и без промедления. За нами, на том берегу Оскола, никаких частей нет. Если фашисты овладеют переправами и создадут плацдарм здесь, на стыке 28-й и 38-й армий, в тяжелое положение попадут не только наши дивизии, но и обе армии. Посоветовавшись с комдивом 32-й кавалерийской, мы решили отвести части на восточный берег реки, с тем чтобы к рассвету занять там оборону.
      Отдаю приказ в полки:
      - Оставить прикрытие, отходить к переправам в боевых порядках.
      Командиру 18-го полка полковнику Кондратенко ставлю особую задачу: его полк, как более полнокровный, должен, развертывая правый фланг, прикрыть отход дивизии.
      Данила Степанович Кондратенко отлично выполнил поставленную задачу. Перед рассветом, когда и главные силы дивизии, и большая часть 18-го полка уже переправились на восточный берег Оскола, противник попытался смять прикрытие батальон старшего лейтенанта Н. С. Гальпина. Гальпин поднял бойцов в контратаку. В жестоком рукопашном бою фашисты были отброшены. Батальон присоединился к дивизии, взорвав за собой понтонную переправу. Благополучно отошла на восточный берег и 32-я кавдивизия.
      Утром противник попытался с ходу форсировать Оскол Из оврагов, выходящих к урезу реки, показались группы вражеских саперов и пехотинцев. Они несли на руках лодки и плотики. Однако попытка эта с первых же минут была пресечена гвардейцами 28-го артполка. Пушки подполковника Осипычева открыли огонь, уничтожая врага и его переправочные средства.
      Несколько дней спустя комиссар Бронников специально съездил к артиллеристам 28-го полка, чтобы зачитать им письмо, найденное у пленного фельдфебеля 193-го полка 71-й немецкой пехотной дивизии. Письмо достаточно ясно характеризовало боевую работу артиллеристов. Приведу здесь небольшой отрывок из него: "... Мы должны были переправиться через Оскол на поплавках. Мой взвод стоял уже на очереди, когда нас обстреляли. У меня выбыли из строя лучшие солдаты, у саперов тоже было много убитых и раненых. Да, война на Востоке требует больших жертв. В моем взводе осталось 19 человек, некоторые роты потеряли только убитыми по 40 человек: "{39}
      В полдень 3 июля мы получили приказ командующего 38-й армией. Дивизия опять вошла в состав ее войск. Нам была поставлена задача "оборонять полосу с передним краем по восточному берегу р. Оскол..."{40}. В ближнем нашем тылу проходила железная дорога Валуйки - Купянск, и левый фланг дивизии находился всего лишь в 10 км севернее станции Двуречная, где мы месяц назад выгружались из эшелонов.
      За это время, ведя почти непрерывные бои с противником, отражая его массированные танковые атаки, наша дивизия понесла значительные потери. В 31-м гвардейском стрелковом полку в строю числилось 940 человек, в 22-м гвардейском - 1260, в 18-м гвардейском - 1600. Большой урон понесла и артиллерия, особенно противотанковая. Если из 12 полковых 76-мм пушек исправными остались 9, то из такого же числа противотанковых 45-мм пушек - только 4.
      Дивизия остро нуждалась в пополнении людьми и техникой еще и потому, что полоса обороны, назначенная ей первоначально, затем была значительно расширена (до 18 км) и занять ее плотно мы не могли. Пришлось строить оборону по принципу опорных пунктов, промежутки между которыми прикрывались лишь огнем. Его плотность также была значительно ниже нормальной из-за больших потерь в орудиях и особенно в пулеметах. Справа от нас такую же широкую полосу обороняла 38-я стрелковая дивизия 28-й армии, слева - 300-я стрелковая дивизия 38-й армии.
      Затишье продолжалось недолго - всего два дня. Утром 5 июля, после сильной артиллерийско-авиационной подготовки, противник форсировал Оскол на фронте 38-й и 28-й армий. До вечера 6 июля мы вместе с приданными нам частями - 9-й танковой бригадой и 5-м гвардейским минометным полком - вели ожесточенный бой на линии железной дороги, в районе населенных пунктов Лиман 2-й, Орловка, Петровка, разъезд Грениково. В 23.00, в соответствии с приказом генерала Москаленко, дивизия начала отходить на новый рубеж, прикрываясь 18-м полком.
      За ночь дивизия совершила марш-бросок и заняла оборону в 30 км восточное Оскола, на рубеже Лантратово, Троицкое, что на железной дороге Валуйки Луганск Столь значительный отход мог означать только одно: противник прорвал фронт где-то севернее нашей 38-й армии. Утренняя информация из штаба армии это подтвердила - фашистские танковые соединения заняли уже город Россошь (100 км восточнее Оскола), вышли к Дону и продвигались на юг, угрожая тылам 38-й армии.
      Едва мы приступили к инженерным работам, как поступил новый приказ командарма: отойти в район населенного пункта Кривоносово и организовать оборону фронтом на север, обеспечивая фланг и тыл армии с направления Россоши{41}. Дивизии предстояло пройти за сутки 90 км.
      Было ясно, что, если дивизия двинется к новому рубежу компактно, пешим маршем, мы не уложимся в назначенный нам срок. Тем более что бойцы и часа не поспали после форсированного ночного марша. Но приказ есть приказ. Сажаем на грузовики около 200 стрелков, связистов, артиллеристов и минометчиков 22-го полка и с орудиями на прицепе отправляем по маршруту. Говорю Романову напоследок:
      - Успеем мы к тебе на подмогу или не успеем, но Кривоносово держи до последнего. Не удержишь, фашист запустит танковую клешню в тыл всей армии.
      - Удержим! - кивает Иван Никанорович. Он четко козырнул, вскочил на подножку грузовика, и скоро степная пыль скрыла автоколонну.
      Главные силы дивизии двинулись к Кривоносово пешим маршем. Это был трудный день. В небе - ни облачка, зато в степи, насколько хватает глаз, над дорогами висят облака пыли, поднятой марширующими колоннами. Пыльные завесы столь плотны, что только вблизи можно определить, чья это колонна - советской пехоты или немецкой. Ошибались и фашистские летчики. Иногда они не бомбили нас, принимая за своих, и наоборот - бомбили своих, принимая за нас.
      Романов отлично выполнил приказ. Его отряд, на сутки обогнав главные силы дивизии, вышел в район Кривоносово и занял оборону на 12-километровом участке, фронтом на север. Удалось отряду опередить и противника - танковые части 4-й немецкой танковой армии, наступавшие от Россоши на юг, на тыловые коммуникации 38-й армии, подошли к этому рубежу на несколько часов позже.
      Бойцы Романова уже вели бой с разведгруппами фашистов, а дивизия прошла еще только половину пути. Труднее всех пришлось 18-му полку. Он вел арьергардные бои и вместе с тем не должен был отрываться от главных наших сил. Часто вражеские колонны пересекали ему путь отхода, и гвардейцы Кондратенко пробивались на восток, ведя бой на два фронта.
      К утру 9 июля уже вся дивизия, совершив за двое суток 90-километровый марш, вышла в район Кривоносово и прямо с марша приняла бой с гитлеровскими танками и мотопехотой. Коммунисты и комсомольцы, как всегда, показывали пример стойкости. В лучших традициях дивизии действовали политработники. Сотрудники политотдела все до единого влились в стрелковые цепи, словом и делом добиваясь выполнения задачи, поставленной командармом.
      Бойцы 9-й гвардейской стояли насмерть. В том бою подвиги были в полном смысле слова коллективными. Между Кривоносово и Поддубное 30 фашистских танков и батальон мотопехоты окружили 2-ю стрелковую роту 22-го гвардейского полка. Рота, состоявшая из 25 человек, геройски пала, но не отошла ни на шаг. Фашисты потеряли здесь 5 танков. В роще, что южнее деревни Кривоносово, защищая штаб того же полка, погибли почти все штабные офицеры. Они гранатами подорвали 4 танка.
      После полудня 10 вражеских танков и мотопехота ворвались в деревню Ново-Белая. Гвардейцы 18-го полка в уличном бою сожгли 3 танка, истребили сотни вражеских пехотинцев.
      31-й гвардейский полк десять долгих часов отбивал танковые атаки на деревню Волоконовка и отошел только ночью по моему приказу, чтобы избежать полного окружения.
      Упорное сопротивление гвардейцев, массовый героизм, проявленный ими в районе Кривоносово, нарушили планы вражеского командования. Ударная его группировка, потеряв полтора десятка танков, продвинулась за день лишь до деревни Бондарево, то есть на 2 - 3 км.
      Наступила ночь. Мы готовились к новому бою, спешно пополняли поредевшие стрелковые батальоны группами бойцов, отбившихся в ходе отступления от своих частей. Среди них были, в частности, кавалеристы знакомой нам 32-й дивизии и других соединений 28-й армии, а также бойцы истребительного батальона 38-й армии. Однако сражаться на этом рубеже дивизии больше не пришлось. От генерала Москаленко прибыл связной с приказом отойти в район хутора Бокай и занять там оборону. Этот очередной 80-километровый марш дивизия совершила за 32 часа. Если прежде мы отходили на восток, то, теперь шли почти строго на юг - через Ново-Марковку, Бугаевку, Кантемировку, Морозовку. Подвижные соединения противника, опережая нас, пересекали пути отхода к Дону.
      В самом начале марша наша штабная колонна едва не попала под удар фашистских танков. Летняя ночь была темна - хоть глаз выколи. А слышимость отличная. Близ хутора Высочинов нашу "эмку" остановил майор Тычинин, работавший теперь начальником оперативного отделения штаба. Он доложил, что дозорные обнаружили в Высочинове группу солдат противника, автофургон и мотоцикл; с хутора доносился громкий разговор на немецком языке. По моему приказу все, кто был в машинах (в основном это работники штаба и политотдела), тотчас рассыпались в стрелковую цепь, артиллеристы противотанкового дивизиона привели в боевую готовность пушки. В хутор отправился взвод автоматчиков во главе со старшим лейтенантом Хижняковым. Вскоре там простучали очереди немецких и наших автоматов, и все стихло.
      Однако с высотки, что темнела впереди, ударили немецкие танковые пушки, бледный свет ракет озарил степь. Противник бил наугад, трассирующие снаряды шли то у нас над головами, то в стороне.
      Разведчики привели пленного. Он оказался шофером из хозяйственного подразделения, ехал с командой за продуктами. С помощью сотрудника разведотделения штаба Д. П. Веселова, хорошо владевшего немецким языком, удалось выяснить расположение немецких частей. На высотке стояли рота легких танков и две роты мотопехоты. Их выдвинули сюда, чтобы перехватить нам пути отхода на перекрестке дорог.
      Между тем со стороны высотки послышался шум танковых моторов, он явно приближался. Противотанковый дивизион открыл огонь, стреляли на звук. Танки сперва встали, затем отошли. Я оставил на перекрестке прикрытие комендантскую роту и две пушки; наша колонна обошла высотку степной целиной и благополучно прибыла в Морозовку. Здесь удалось установить связь со штабом армии, генерал Москаленко подтвердил приказ занять оборону под хутором Бокай.
      В пять утра 11 июля передовые части дивизии прибыли в Бокай, а три часа спустя они уже приняли бой с танками и мотопехотой гитлеровцев. Это был, пожалуй, самый тяжелый день с момента нашего отхода с рубежа реки Оскол к Дону. Дивизия была сильно ослаблена. Конечно, всякое отступление под натиском численно превосходящих сил противника чревато потерями, особенно в тех случаях, когда пехоте приходится под непрерывными, интенсивными авиационными бомбежками прорываться сквозь танковые заслоны. Как бы ни был вынослив пехотинец, состязаться с мотором ему трудно.
      За пять коротких летних ночей 9-я гвардейская дивизия совершила в общей сложности 200-километровый марш. Это по прямой. А ведь мы были вынуждены совершать многочисленные обходы по бездорожью. А главное в том, что, совершив очередной ночной переход, стрелковые полки с утра и до наступления темноты вели ожесточенный бой с танками. Практически бойцы отдыхали не более двух часов в сутки, а командиры и политработники того меньше. Такое неимоверное физическое и нервное напряжение сказывалось на их боеспособности, а следовательно, росли и потери.
      Итак, утром к хутору Бокай вышла только часть наших сил - 18-й полк, противотанковый дивизион, артиллерийский полк и штабные подразделения. 31-й полк был еще на марше, 22-й полк вел арьергардные бои, прикрывая отход дивизии.
      18-й полк Кондратенко, растянувшись буквально в нитку, занял 12-километровый рубеж обороны. Основной нашей силой была артиллерия - 17 орудий и 4 миномета. Командующий артиллерией Полецкий и командир 28-го артполка Осипычев разместили ее так, чтобы при необходимости обеспечить маневрирование огнем и колесами на широком фронте.
      В восемь утра налетели пикирующие бомбардировщики фашистов, затем от хутора Колядва двинулись на оборону 18-го полка около 30 танков с десантом автоматчиков. Встреченные артиллерийским огнем, танки были вынуждены отойти. На пшеничном поле остались 6 подбитых машин.
      Два часа спустя атака повторилась. На этот раз 60 танков шли тремя группами, охватывая оба фланга 18-го полка и позицию артиллерии. С северо-западной окраины хутора Бокай, с крыши хаты, я наблюдал за боем. Орудийные расчеты подполковника Осипычева работали быстро и точно. Танки загорались один за другим, черный маслянистый дым свечками тянулся в безветренное небо. Горело пшеничное поле, фашистские автоматчики спрыгивали с брони и, прикрывая рукавами лица, бежали сквозь огонь обратно к Колядве.
      Рядом с хатой, в вишневом саду, разорвался снаряд, за ним второй и третий. Артиллерийский обстрел продолжался минут двадцать. Взвилось пламя над ближними хатами, и скоро вся окраина Бокая пылала пожаром. В грохоте боя я услышал треск мотоциклетных моторов. Как и где обошли фашисты оборону полка, не знаю (впрочем, сделать это было легко, ибо фланги наши были открытыми). Тяжелые мотоциклы с пулеметами, по четыре в ряд, выскочили из широкой лощины примерно в километре от нас и, развертываясь на ходу веером, стреляя из пулеметов, ринулись к окраине Бокая.
      Кричу Бронникову:
      - Комиссар, выводи артиллеристов!
      Михаил Васильевич кинулся в соседний двор, где стоял мой единственный резерв - две противотанковые пушки лейтенанта Коргалева. Бронников вскочил на подножку грузовика, бойцы и сержанты на ходу прыгали в кузов. Две машины с пушками на прицепе скрылись в проулке в дыму пожара. Больше я их не видел. Слышал только, как пять минут спустя в общий шум боя ворвались звонкие частые выстрелы противотанковых орудий.
      Мотоциклы, около ста машин, были уже близко, когда в их рядах брызнул огонь, метнулись комья земли, взвихрились пыльные столбы. Летели вверх колеса, заваливались набок коляски с пулеметами, бежали и падали спешенные мотоциклисты. Остальные быстро поворачивали назад и уходили к лощине. Видимо, командующий артиллерией Полецкий успел скорректировать и огонь 20-го отдельного минометного дивизиона. Уже на подходе к лощине сгрудившиеся мотоциклы накрыл минометный залп.
      Рокот танковых моторов, пушечная пальба раздавались в тылу дивизии. Там, южнее Бокая, располагались огневые позиции двух батарей 28-го артполка. Телефонная связь с ними прервалась. Осипычев пытался пробраться туда сам, но не смог: батареи были окружены кольцом фашистских танков и мотопехоты. Гвардейцы-артиллеристы дрались до последнего человека. Обе батареи, подбив более десятка танков, геройски погибли в том неравном бою.
      В полдень, когда мы были, по существу, окружены, когда противник уже в нескольких местах ворвался на передний край 18-го полка, я дал приказ отходить к деревне Щедровка. Гвардейцы пробились сквозь вражеское кольцо и поздно вечером 12 июля, перейдя через реку Чир у станицы Боковская, вышли к Дону, к переправе у станицы Клетская. Здесь я установил связь с армейским штабом. К тому времени 38-я армия вошла в состав войск Сталинградского фронта. Мы заняли оборону в районе станицы Ново-Григорьевская (штаб дивизии находился в хуторе Вилтов). Начались бои местного значения.
      В первых числах августа 9-я гвардейская дивизия была отведена в тыл и совершила пеший марш в город Камышин. Вскоре мы погрузились в эшелоны и по железным дорогам двинулись на восток страны, на Урал.
      Прорыв под Великими Луками
      18 августа 1942 года последний эшелон 9-й гвардейской Краснознаменной дивизии прибыл к месту назначения - на станцию Саракташ Оренбургской области. Полки разместились по окрестным деревням и, не теряя времени, приступили к плановым занятиям. Программа боевой И политической подготовки была рассчитана на весьма жесткий срок - четыре недели. Между тем новое пополнение поступило к нам не сразу. Командиры рот и взводов в большинстве своем прибыли в конце августа, а рядовым и сержантским составом части были укомплектованы лишь к 3 5 сентября. Правда, пополнение мы получили хорошее, в основном молодежь. Партийно-комсомольская прослойка составляла 44 процента общей численности. Было много опытных фронтовиков, и это позволило нам форсировать боевую подготовку, и в середине сентября она шла уже по графику, а затем и с опережением его.
      Еще в ходе боевых действий на юге, на Дону, мы узнали, что Указом Президиума Верховного Совета СССР от 27 июля 1942 года 18 - и гвардейский стрелковый полк был награжден орденом Красного Знамени.
      9 сентября на торжественном построении всей дивизии к Знамени полка была прикреплена эта высокая награда. С ответным словом выступил полковник Д. С. Кондратенко. Он говорил о славных боевых традициях своего полка, о его двадцатилетней истории. Против белогвардейцев и интервентов полк сражался как 6-й Хабаровский, в сорок первом он оборонял, а затем и освобождал Истру как 40-й стрелковый... Теперь это 18-й гвардейский Краснознаменный. Данила Степанович напомнил бойцам, нового пополнения, что полк ни разу не отходил без приказа, призвал молодежь свято беречь и высоко нести традиции, заложенные старшим поколением однополчан.
      Я слушал его и вспоминал. Уссурийская тайга, сопки, комиссар полка Кондратенко. Спокоен, немногословен, добр. Очень добрый по натуре человек. Бойцы души не чают в своем комиссаре... Подмосковье, морозная ночь, фланговый марш по бездорожью. Гремят взрывы, и полковая колонна застывает на минном поле. Кажется, нет силы, которая сдвинула бы людей с места. Но вперед выходит комиссар. Он первым пересекает минное поле, и бойцы идут за ним.
      Став командиром гвардейского полка, Данила Степанович проявил себя с новой стороны. Его выдержка, хладнокровие, трезвое тактическое мышление помогали дивизии с честью выйти из труднейших боевых ситуаций под Вязьмой и во время отхода к Дону. Так что в награду, врученную сегодня полку, немалую лепту внес и он, полковник Кондратенко.
      После вручения ордена 18-й полк, как и другие части дивизии, прямо с плаца отправился на учебные занятия.
      Время у нас было рассчитано буквально по часам. Сколачивались взводы, роты, батальоны. Прошли полковые учения, а на дивизионном присутствовал уже представитель Главного управления формирования и укомплектования войск Красной Армии. В тот же вечер, за ужином, он сказал мне, что дивизия, по его мнению, готова к боевым действиям и он уже дал соответствующую телеграмму в Москву.
      Два дня спустя полки грузились в эшелоны. Нас повезли на запад. Прибыли в Сольцы Рязанской области. Однако пребывание в Сольцах было недолгим. Дивизия получила новый приказ и, погрузившись в эшелоны, опять по железной дороге, двинулась через Рязань и Москву на северо-запад, на Калининский фронт.
      Во второй половине октября с первыми эшелонами штаб и политотдел дивизии прибыли на станцию Торопец. Начались обычные хлопоты - выгрузка, размещение частей. За этими делами и застало меня неожиданное известие. Подошел незнакомый генерал-майор, спросил:
      - Товарищ Белобородов?
      - Да!
      - Простяков! - представился он. - Мне приказано принять дивизию.
      - Какую дивизию? - не понял я.
      - Вашу. Девятую гвардейскую.
      И он предъявил документ, в котором сказано, что Простяков Игнатий Васильевич назначен командиром 9-й гвардейской Краснознаменной дивизии. Признаться, я несколько опешил. Гляжу на Бронникова, теперь заместителя командира дивизии по политчасти, он - на меня. Михаил Васильевич кивает успокоительно:
      - Ничего, командир. Не горюй. Дальше фронта не пошлют.
      А может, и с повышением тебя поздравим.
      - Я тоже это слышал, - подтвердил генерал Простяков. - Вам приказано немедленно явиться в штаб фронта.
      В штабе меня принял командующий войсками Калининского фронта генерал-лейтенант М. А. Пуркаев.
      - Ждем, - сказал он. - И вас ждем, и ваш корпус.
      Заметив мое недоумение, он снял пенсне и улыбнулся:
      - Ну да, откуда ж вам знать! Пока был в дороге, мы получили приказ Наркома обороны. Вы назначены командиром пятого гвардейского корпуса. Его штаб и управление тоже в дороге. Получите три дивизии, в том числе свою девятую. Так что встречайте войска!
      Максим Алексеевич оставил меня завтракать, познакомил с членом Военного совета фронта корпусным комиссаром Д. С. Леоновым, начальником штаба генерал-лейтенантом М. В. Захаровым и командующим артиллерией генерал-майором артиллерии Н. М. Хлебниковым. Все они отнеслись ко мне доброжелательно. Я с первых же минут почувствовал царившую здесь деловую и вместе с тем товарищескую атмосферу. Большую в этом роль, как я впоследствии убедился, играл Дмитрий Сергеевич Леонов - умный и обаятельный человек. Он сказал мне:
      - Корпус для тебя - дело новое. Иной масштаб, иной объем работы. Пока освоишься, обязательно будут трудности. Если потребуется помощь, связывайся со мной в любое время дня и ночи.
      Скажу заранее, что постоянное общение с этим опытным политработником, его помощь, подчас внешне незаметная, но очень действенная, помогли мне быстро освоиться в новой должности.
      Характер и требования начальника штаба фронта Матвея Васильевича Захарова также стали мне ясны с первой беседы. Он расспросил меня о дивизии: где и как воевала, о новом пополнении, о вооружении и снаряжении. Вопросы были короткие и точные. Я старался отвечать в том же духе. Он вдруг спросил:
      - Сколько подков в дивизии?
      Отвечаю, что все лошади подкованы, в этом отношении у нас полный порядок, есть и необходимый запас подков.
      - Сколько именно? Этого я не знал.
      - Каков износ стволов в артполку? - продолжал он. Это мне было известно. Так мы беседовали, и чем далее, тем более убеждался я в том, что начальник штаба не терпит общих фраз. Человек он очень деловой и эрудированный. Кстати говоря, Матвей Васильевич, расспрашивая меня о 9-й гвардейской дивизии, о ее нынешнем составе и боевом пути, сам в свою очередь охарактеризовал две другие дивизии, которые войдут в состав 5-го гвардейского корпуса.
      46-я гвардейская стрелковая дивизия (командир - генерал-майор С. И. Карапетян, заместитель по политчасти старший батальонный комиссар А. А. Похил) сформирована на базе частей, участвовавших в боевых действиях с осени 1941 года в составе войск Южного фронта. Воевала на Дону, южнее Воронежа, освободила город Коротояк. На Калининский фронт прибыла почти одновременно с 9-й гвардейской в середине октября. Людьми укомплектована на 70 процентов, более половины из них - фронтовики. Каждый четвертый - коммунист или комсомолец.
      357-я стрелковая дивизия (командир - полковник А. Л. Кроник, заместитель по политчасти - старший батальонный комиссар В. А. Белов) давно уже воюет на Калининском фронте. На днях вернулась в состав его войск после доукомплектования. Люди и материальная часть - полностью по штату. Партийно-комсомольская прослойка такая же, как и в 46-й гвардейской.
      В заключение нашей беседы генерал Захаров сказал, что штаб и управление 5-го гвардейского корпуса, прибывающие к нам с Западного фронта, имеют богатый боевой опыт и располагают хорошими кадрами. А поскольку корпусных управлений в составе фронта пока еще мало, я должен быть готов к тому, что помимо перечисленных трех дивизий в корпус могут войти и другие соединения.
      - Боевую задачу получите потом, - сказал он на прощание.
      Вскоре в Торопец прибыли эшелоны корпуса - 41-й гвардейский артполк и другие корпусные части, а также штаб и управление. Боевой этот коллектив действительно был очень спаянный, работоспособный, с большим и разносторонним боевым опытом. Все понимали друг друга с полуслова, и мы сразу установили нужный контакт.
      Вошедшие в корпус дивизии пешими маршами сосредоточивались в выжидательных районах, довольно далеко от линии фронта. Вместе с заместителем командира корпуса по политчасти полковым комиссаром Андреем Михайловичем Орловым мы побывали в дивизиях, познакомились с их командирами. Все они - кадровые офицеры, бывалые воины. Игнатий Васильевич Простяков - исконный пехотинец, командиры 357-й и 46-й гвардейской дивизий - Александр Львович Кроник и Сергей Исаевич Карапетян - в прошлом кавалеристы. Соединение Карапетяна было удостоено гвардейского звания как отличившееся в трудных боях на юге, на Дону.
      10 ноября 1942 года 5-й гвардейский корпус вошел в состав 3-й ударной армии. Первая встреча с командармом генерал-лейтенантом К. Н. Галицким была короткой. Он приказал мне изучить направление Великие Луки, Новосокольники, то есть район, простирающийся от переднего края обороны противника в ее глубину до 30 км. И хотя боевая задача не была еще нам поставлена и командарм даже не упомянул о ней, но это его указание в совокупности с некоторыми другими признаками (сосредоточение войск нашего корпуса в выжидательных районах, в лесу, столь же скрытное сосредоточение тяжелой артиллерии резерва Главного командования, исключительно строгие меры маскировки, запрет использовать для связи радиостанции и т.п.) наводило на мысль о готовящемся наступлении на великолукском направлении.
      Армия занимала оборону на почти 200-километровом фронте - в основном по восточному берегу реки Ловать. Передний край тянулся от города Холм к Подберезью и Великим Лукам и, охватывая этот город полукольцом, шел далее к югу, к Поречью.
      Район в глубине вражеской обороны, который я, по приказу командарма, начал изучать, был в смысле оперативном весьма важным. Он представлял собой треугольник железных дорог, его вершины опирались на узловые станции Великие Луки, Новосокольники, Невель, а весь он примыкал к пересечению двух главных магистралей. Одна из них шла из центра страны, с востока, через Великие Луки и Новосокольники в Прибалтику, другая - с севера, от Ленинграда, через Новосокольники и Невель на Брянск и далее к югу, соединяя таким образом тылы всех трех немецко-фашистских групп армий Восточного фронта.
      Оперативное значение железнодорожного треугольника Великие Луки Новосокольники - Невель подчеркивал и тот факт, что создавался он еще до первой мировой войны с целью ускорить развертывание и улучшить маневренные возможности русских армий на Северо-Западном театре военных действий (Прибалтика, Восточная Пруссия, Северная Польша).
      Естественно, что и командование фашистского вермахта, овладев этим насыщенным хорошими коммуникациями районом, цепко за него держалось. Во-первых, он закрывал советским войскам выход к операционному направлению на Прибалтику; во-вторых, являлся своеобразным плацдармом, нависшим над правым крылом Калининского фронта; и в-третьих, рокадная дорога Ленинград Новосокольники - Невель - Брянск позволяла противнику быстро перебрасывать резервы вдоль линии фронта - с севера на юг и обратно. Именно такой маневр крупными силами помог фашистам остановить наступление войск 3-й ударной армии на подступах к Великим Лукам, предпринятое девять месяцев назад.
      В середине ноября, по данным нашей разведки, войска противника, оборонявшиеся перед фронтом 3-й ударной армии, насчитывали до 40 тысяч человек, 140 танков и более 850 орудий и минометов{42}. Это были 83, 93 и 291-я пехотные, 3-я горнострелковая (егерская), 8-я танковая и 20-я моторизованная дивизии, 591-й охранный полк, несколько отдельных егерских и охранных батальонов, два полка шестиствольных минометов, а также ряд полков и дивизионов тяжелой артиллерии. Меньшая часть этих сил находилась в первой линии, большая - в глубине, в районах Невеля и Новосокольников.
      Непосредственно город Великие Луки и прилегавший к нему район обороняла 83-я немецкая пехотная дивизия, усиленная двумя охранными батальонами и артиллерией. Несколько западнее, вдоль линии железной дороги Великие Луки Новосокольники, располагались полки 3-й горнострелковой дивизии.
      Это были хорошо укомплектованные части, имевшие опыт войны в зимних условиях. В документах тех времен сохранилась характеристика, данная этим дивизиям. Вот она:
      "83-я немецкая пехотная дивизия. Возрастной состав в большинстве - 1921 1923 гг. рождения. Почти все солдаты прошли всю войну на Востоке, имеют ленточку за зиму 1941/42 г. в России (так называемая "Восточная медаль", считавшаяся в "гитлеровской армии одной из самых почетных наград. - Прим. авт.). 257-й полк дивизии специализировался на карательных экспедициях против партизан. 251-й и 277-й полки участвовали в зимних боях в районе Невеля".
      "3-я горнострелковая (егерская) дивизия. Воевала в Норвегии. Недавно прибыла в Новосокольники. Хорошо подготовлена для действий в зимних условиях, имеет специальное обмундирование. Ее молодежная прослойка состоит из членов организации гитлерюгенд, остальной состав в большинстве своем - члены фашистской партии"{43}.
      Таков был противник, с которым предстояло иметь дело соединениям 5-го гвардейского корпуса.
      Великолукская операция 3-й ударной армии достаточно полно освещена в нашей военной литературе{44}. Поэтому я ограничусь главным образом рассказом о боевых действиях нашего корпуса.
      В середине ноября штаб армии ознакомил нас, командиров соединений, с предварительным планом наступательной операции 3-й ударной армии. В общих чертах этот план предусматривал одновременный удар по великолукской группировке противника с севера и юга, окружение и ликвидацию ее главных сил, освобождение города Великие Луки и прорыв к Ново-сокольникам, к той самой рокадной железнодорожной магистрали, о которой шла речь выше.
      В рамках этой операции главный удар в обход Великих Лук с юго-запада наносил 5-й гвардейский корпус. Его задача состояла в том, чтобы прорвать оборону противника на западном берегу реки Ловать, последовательно перерезать железные дороги Великие Луки - Невель и Великие Луки - Новосокольники и, взаимодействуя с частями армии, наступающими с востока и севера, замкнуть окружение фашистского гарнизона Великих Лук. Затем 357-я дивизия разворачивалась фронтом на восток для штурма города, а 9-я гвардейская продолжала наступать на запад, к Новосокольникам. Левофланговая 46-я гвардейская дивизия должна была на широком фронте прикрыть главные силы корпуса от возможных контрударов противника со стороны Новосокольников и Невеля.
      Разумеется, выполнение боевой задачи, в ходе которой корпусу придется действовать в диаметрально противоположных направлениях - на Великие Луки и Новосокольники, потребует от командования и штаба корпуса большой мобильности и гибкого управления войсками. Однако не только это беспокоило нас. Прежде всего волновало, как обеспечить сам прорыв вражеской обороны.
      Собравшись в штабе, мы рассматривали карту, на которой нанесена боевая обстановка. Корпус выдвинется на передний край, на восточный берег Ловати, лишь за сутки до наступления. Так что для разведки, или, выражаясь военным языком, для вскрытия огневой системы противника, времени останется очень мало. К тому же разведка наблюдением будет затруднена отдаленностью переднего края противника. Его оборона, основная группа опорных пунктов, расположена в 2 - 4 км западнее реки, а к берегу выдвинуто лишь боевое охранение.
      Используя армейские разведсводки, начальник штаба корпуса полковник П. Н. Бибиков называл нам номера немецких частей, численность гарнизонов в опорных пунктах, примерное количество орудий и пулеметов. Эти сведения, конечно, важны, но теперь, когда до начала наступления оставались считанные дни, нам необходимо было точно знать координаты если и не всех, то хотя бы большинства вражеских огневых точек. Иначе наша артподготовка не даст должного эффекта.
      Командующий артиллерией корпуса полковник В. В. Царьков первым высказал мысль, которая всех нас тревожила.
      - Надо что-то сделать, чтобы придвинуть наш передний край к переднему краю противника, - сказал Василий Васильевич. - Смотрите: здесь ширина нейтралки более двух километров, здесь - около четырех. Как мои наблюдатели будут корректировать огонь на таком расстоянии? А прямая наводка? Ее предел семьсот метров. Значит, прямую наводку вообще придется отставить. А ведь это самый действенный способ борьбы с огневыми точками противника на переднем крае.
      Царькова поддержали и Павел Никонович Бибиков, и заместитель командира корпуса по политчасти Андрей Михайлович Орлов. Вчетвером мы объехали всю полосу, которую предстояло занять корпусу перед наступлением. Эта предварительная рекогносцировка лишь подтвердила наши соображения. На правом фланге, близ города Великие Луки, нейтральная зона была поуже, на левом доходила до 4 - 5 км. Но в общем-то, картина представилась нам везде одинаковая: тусклый лед реки Ловать, над ним крутой глинистый берег, окопы боевого охранения фашистов. А дальше в пасмурном свете ноябрьского дня едва просматривалась гряда высот. Там располагались опорные пункты противника, оттуда он контролировал огнем открытое в нашу сторону пространство - вплоть до реки.
      Свою оборону на западном берегу Ловати противник создавал в течение 8 - 9 месяцев. Времени было достаточно для того, чтобы укрепить ее по всем правилам инженерного искусства. Особенно плотно она была насыщена огневыми средствами и разного рода заграждениями перед правым флангом и центром боевых порядков нашего корпуса. Здесь, вдоль линии железной дороги Великие Луки - Невель, на площади 9 км по фронту и до 4 км в глубину, на господствующих высотах располагались полтора десятка опорных пунктов, гарнизоны которых насчитывали от 100 до 300 солдат и офицеров. Что представляли собой эти опорные пункты, видно по схемам и описаниям, которые составили наши инженеры уже после прорыва вражеской обороны{45}. Вот, к примеру, опорный пункт на высоте 158,1 (железнодорожный разъезд Забойники). Он состоял из двух узлов, каждый из которых был приспособлен к круговой обороне, опоясан траншеей полного профиля с ходами сообщения и блиндажами, окружен двойным забором колючей проволоки и, кроме того, проволочным забором 10-метровой ширины на низких кольях. 13 тяжелых пулеметов, 15 легких, один крупнокалиберный зенитный и пара минометов составляли огневую систему данной высоты. Обороняла ее усиленная рота 343-го охранного батальона.
      Другой сильный опорный пункт - в деревне Тележниково, оборонявшийся ротой 257-го пехотного полка, кроме пулеметов имел две противотанковые пушки и пять минометов.
      Теперь представьте себе полтора десятка подобных опорных пунктов, на крутых высотах, в 1,5 - 2 км друг от друга, представьте густую щетину колючей проволоки, минные поля, сотни орудийных, минометных и пулеметных стволов, простреливавших каждый метр земли, каждую лощинку и кустик. Дополните эту огневую систему огнем дальнобойной артиллерии и бронепоездов. Вот какую оборону предстояло прорвать гвардейскому корпусу, вот почему мы были так озабочены отсутствием точных разведданных о противнике.
      Я доложил командарму наши соображения о том, что для эффективной артподготовки необходимо выдвинуть вперед, на западный берег Ловати, артиллерийские наблюдательные пункты, а это станет возможным, если мы предварительно овладеем плацдармами в нынешней нейтральной зоне.
      - И дадим знать противнику, что готовим наступление, так? - спросил генерал Галицкий и добавил: - Наш главный козырь - скрытность в сосредоточении войск и внезапность удара.
      Да, так нередко бывает на войне. И то соображение кажется верным, и другое. А сведенные вместе, в один план, в один замысел, они вступают в противоречие друг с другом. Предусмотреть и рассчитать, какое именно решение и на каком этапе наиболее эффективно скажется на общем успехе боя или операции, - в этом как раз и заключается одна из важнейших сторон командирской деятельности. И чем масштабней эта деятельность, тем больше разного рода частностей, в том числе противоречивых, приходится учитывать командиру при решении боевой задачи.
      19 ноября меня вызвали на КП армии. Здесь кроме армейского командования находились командующий фронтом генерал МА. Пуркаев и член Военного совета корпусной комиссар Д. С. Леонов. Ждали представителя Ставки генерала армии Г. К. Жукова. Вскоре он приехал, и генерал К. Н. Галицкий доложил обстановку на фронте 3-й ударной армии н разработанный штабом план наступательной операции. Поскольку главный удар наносил 5-й гвардейский корпус, я тоже был готов к докладу.
      Ваш черед, комкор! - обернулся ко мне генерал Жуков.
      Он слушал не перебивая, внимательно рассматривал карту. Когда я закончил, он спросил:
      - Передний край корпуса в нескольких километрах от переднего края противника. Как проведете артподготовку? Думали?
      Я ответил, что докладывал по этому поводу командующему армией. Генерал Галицкий подтвердил, что такой разговор был, но занять нейтральную полосу заранее - значит насторожить противника и утерять фактор внезапности.
      - Резонно! - заметил Г. К. Жуков. - Однако внезапность, не подготовленная эффективным артиллерийским ударом, даст вам в лучшем случае тактический успех. Каких-нибудь два-три километра. А что дальше? А дальше - главная оборонительная позиция противника. Она цела и невредима, она встретит пехоту организованным огнем. Так уже случалось на некоторых участках фронта...
      И он рассказал о тактике, которую применяют фашисты, когда имеют заранее подготовленную, глубокую оборону. В момент нашей артподготовки они отводят свои части с переднего края в глубину, и вместо прорыва наши войска вынуждены "выталкивать" противника с одной оборонительной позиции на другую.
      Представитель Ставки сделал еще ряд принципиальных замечаний по плану наступательной операции. В частности, он подчеркнул, что самое главное - это втянуть в бой как можно большее число вражеских соединений, вынудить немецко-фашистское командование использовать свои резервы здесь, а не под Сталинградом, где только что началось контрнаступление наших войск. "Надо перемолоть их резервы", - сказал Г. К. Жуков. Это означало, что после окружения Великих Лук 3-я ударная армия должна в случае необходимости, при сильных контрударах противника, немедленно перейти к жесткой обороне, навязать фашистам длительную, изнуряющую борьбу за каждый метр земли.
      Таким образом, и 5-й гвардейский корпус, наступая, должен был прочно закрепляться на достигнутых рубежах. По плану, утвержденному с учетом замечаний генерала Г. К. Жукова, 9-й гвардейской дивизии, например, после выхода на тыловые коммуникации фашистов, к железной и шоссейной дорогам Великие Луки - Новосокольники, ставилась задача "закрепиться на этом рубеже (дер. Лукьянова, Житова, Сенной пункт, сев.-зап. берег озера Искусственное) и не допустить прорыва танков и пехоты противника к Великим Лукам. Быть в готовности вести силовую разведку на Новосокольники ударом по восточной окраине города"{46}.
      На примере этой дивизии, находившейся на острие главного удара, видно, как много внимания уделялось оборонительным действиям, окончательно утвержденным планом операции.
      И еще некоторые пункты плана мне хотелось бы отметить. Если в первом, черновом его варианте полоса наступления корпуса постепенно расширялась до 30 км, то теперь она сузилась до 20 - 22 км{47}. Поэтому и удар стал более нацеленным, у нас появилась возможность наращивать его из глубины.
      Учитывал план и требования артиллеристов. Общее наступление войск армии планировалось на 25 ноября. А накануне, 24 ноября, авангардные полки наших трех дивизий должны были, форсировав Ловать и сбив боевое охранение противника, выйти к его переднему краю, к железной дороге Великие Луки Невель. Задача этой разведки боем состояла в том, чтобы еще до общего наступления выявить огневую систему противника и тем самым помочь нашим артиллеристам провести действенную артподготовку.
      21 ноября на мой НП в деревне Кузнецове приехал командующий армией генерал Галицкий. Он прямо на местности уточнил задачи каждой дивизии, и подготовка к наступлению вступила в свою последнюю фазу. Авангардные полки занимали оборону по восточному берегу Ловати, следом за ними ночными маршами выдвигались к передовой из выжидательных районов главные силы дивизий.
      Корпус усилили танками и артиллерией. 357-й дивизии придали 27-й танковый полк, 9-й гвардейской - 36-й танковый, 46-й гвардейской - 34-й танковый. Артиллерийские средства усиления были менее значительными - мы получили один дивизион 358-го гвардейского артполка (двенадцать гаубиц калибра 152 мм). Дивизион был придан правофланговой 357-й дивизии полковника Кроника, нацеленной непосредственно на юго-западную окраину города Великие Луки. С 9-й гвардейской дивизией должен был действовать наш корпусной артполк - 41-й гвардейский. Он имел на вооружении 122-мм тяжелые пушки и 152-мм пушки-гаубицы. Считая также армейскую артиллерийскую группу дальнобойных орудий и нашу дивизионную и полковую артиллерию, мы имели примерно 45 стволов на каждый километр фронта прорыва{48}.
      Корпусу был придан 289-й армейский инженерный батальон. Вместе с саперными батальонами дивизий он должен был обеспечить переправу пехоты, артиллерии и танков через Ловать. Река эта не широка (от 25 до 60 м), но течение имеет быстрое, берега обрывистые, хороших подъездов к реке мало. Саперы получили задачу построить три деревянных моста грузоподъемностью 50 тонн (танки, тяжелая артиллерия) и один мост под средние грузы{49}.
      В ночь на 24 ноября авангардные полки всех трех дивизий перешли Ловать по льду и стали продвигаться в глубь нейтральной зоны. Туман поглощал звуки ружейно-пулеметной стрельбы, с НП видны были только бледные, неясные пятна ракет, которыми противник пытался осветить местность. Командиры дивизий докладывали, что вражеское боевое охранение отходит, оказывая огневое сопротивление. К восьми часам утра полки заняли на западном берегу реки плацдарм площадью около 14 кв. км. На правом фланге, в полосе 357-й дивизии, ее 1092-й полк выдвинулся к деревне Песчанка, что северо-западнее Покорево; в центре 18-й гвардейский полк 9-й гвардейской дивизии овладел деревнями Покорево, Андрейкино, Макарово; на левом фланге 494-й гвардейский полк 46-й гвардейской дивизии овладел деревнями Скоротово, Фешково, Обжо, Выставка, то есть рубежом, что в 2,5 км западнее Ловати.
      В этот момент и возникла первая неувязка, которая, кстати сказать, сильно повлияла на весь день боя 24 ноября. По плану каждый авангардный полк должна была поддерживать рота танков. Однако в ходе ночного марша танки отстали и к утру не вышли в назначенные районы. Танковые подразделения вступили в бой с опозданием на 6 - 9 часов, то есть уже в конце дня.
      Туман рассеялся только к десяти утра. В десять тридцать началась артподготовка, а полчаса спустя - пехотная атака. Она развивалась медленно, так как огневую систему противника подавить не удалось. 1092-й полк дивизии полковника Кроника, атакуя Песчанку, попал под фланкирующий огонь вражеских опорных пунктов на высоте 158,1 и в деревне Горушка и только к вечеру вышел к железной дороге, проходившей южнее этого населенного пункта. Примерно в таком же положении оказался И 18-й гвардейский полк дивизии Простякова. Он наступал на деревню Богородицкое, а с линии железной дороги, из опорных пунктов, вели сильнейший фланкирующий огонь десятки фашистских пулеметов и орудий.
      Звоню Простякову:
      - Застрял Кондратенко?
      - Застрял. Ему бы хоть пару танков.
      - Соедини, - говорю, - меня с ним...
      Слышу в трубке суховатый, размеренный голос полковника Кондратенко. Докладывает: перед Богородицким - здание школы. Каменное, на высоте. Утыкано пулеметами и пехотными пушками. Головы поднять не дает.
      Ответил я Даниле Степановичу в том смысле, что пора бы преодолеть "школьную болезнь". Год назад, на Можайском шоссе, у поселка Ленино, два дня школу взять не могли, теперь опять...
      Час спустя 2-й батальон капитана Н. С. Гальпина захватил здание школы и двинулся дальше, к Богородицкому. Деревня эта стоит на крутой горе; крутизна обледеневших скатов достигает 45 градусов. Перекрытые тройным забором колючей проволоки, скаты горы сами по себе стали труднопреодолимым препятствием. А тут еще и прямой, и фланкирующий, и перекрестный огонь, который ведется гитлеровцами с железной дороги, из опорных пунктов в Заворово и Росляково. Да и в самом Богородицком - 8 пушечно-пулеметных дзотов.
      Две подряд атаки на Богородицкое успеха не принесли. Был уже шестой час вечера, смеркалось, когда генерал Простяков доложил, что подошли наконец три танка и заместитель командира дивизии по политчасти Бронников сам повел их к Богородицкому.
      Полковник Кондратенко хорошо использовал все имевшиеся в его руках средства. Прибывшие танки он передал капитану Гальпину, приказав посадить на них десант и прорваться в глубину опорного пункта. Командиром танкового взвода был лейтенант Спевак. Это он сумел провести свои машины через Ловать вброд, а час спустя показал себя и мастером ночного боя. Десант из двух десятков автоматчиков возглавил сам Гальпин. Три танка с десантом на броне в полной темноте ринулись к Богородицкому с юга, по дороге.
      Одновременно две пушки полковой противотанковой батареи открыли огонь прямой наводкой. Стрельба из орудий ночью - один из труднейших видов артиллерийского искусства. Поэтому место наводчиков заняли командир батареи капитан Кузнецов и командир взвода старший лейтенант Стреналюк. Стреляя по вспышкам, они разбили три блиндажа и две огневые точки, хорошо поддержали ночную атаку.
      Танки с десантом ворвались в опорный пункт, автоматчики захватили часть траншеи, их поддержали стрелки атакой с фронта, и к восьми вечера Богородицкое было полностью очищено от противника. Комбат Гальпин тотчас же выдвинул роты к железной дороге Великие Луки - Невель.
      Взятие Богородицкого явилось, пожалуй, самым значительным успехом того дня во всей полосе корпуса. Герой боя - Николай Степанович Гальпин. Строевым командиром он стал сравнительно недавно. До этого был на хозяйственной работе, но так настойчиво просился в строй, что я, будучи тогда командиром дивизии, удовлетворил его просьбу. Еще в первых боях на юге, на реках Большой Бурлук и Оскол, а потом при трудном отступлении к Дону, Гальпин зарекомендовал себя отличным боевым офицером. По складу характера он напоминал Ивана Никаноровича Романова. Так же хладнокровен и храбр, человек думающий, не жалеет усилий работать с людьми, умеет в трудную минуту ободрить бойцов и повести их за собой.
      Успех батальона Гальпина не мог, однако, скрасить общие, прямо скажем, безрадостные итоги этого дня. Разведка боем дала нам возможность вплотную подойти к переднему краю противника, однако того, что ждали мы от нее, то есть вскрытия огневой системы фашистской обороны, она не принесла. Да и вряд ли могла принести. Короткий ноябрьский день, к тому же сокращенный мглистым утренним туманом, не позволил артиллеристам выявить многие огневые точки противника. Но причина не только и не столько в коротком дне. Она заключалась в недостатках разведывательной работы по вскрытию огневой системы противника вообще. И один день боевой разведки, даже будь он более удачным, не возместил бы этот недостаток. Тем более, что нужно было вскрыть заранее подготовленную, развитую на большую глубину оборону. В результате слабой организации предварительной разведки наша 30-минутная артподготовка велась практически не по определенным целям, а по районам, где предполагались цели, по большим площадям. Нарушить огневую систему противника даже на его переднем крае, не говоря уже о главной полосе, такая артподготовка не могла.
      Отсутствие точных данных об огневых средствах вражеской обороны сказалось и в последующие дни, когда корпус прорвался уже за линию железной дороги Великие Луки - Невель и штурмовал насыщенную опорными пунктами главную оборонительную полосу противника.
      В ночь на 25 ноября в разведотдел корпуса было доставлено несколько пленных. На допросе они показали, что фашистское командование принимает меры с целью предотвратить наш прорыв в обход Великих Лук с юго-запада. Помимо уже известных нам частей 83-й дивизии и охранных батальонов к передовой были выдвинуты два отдельных егерских батальона и 183-й саперный батальон.
      К утру 25 ноября, когда планировалось начать общее наступление войск 3-й ударной армии, главные силы наших дивизий переправились через Ловать и вышли на уровень своих авангардных полков. Я доложил генералу Галицкому о готовности к атаке.
      В 9.30 залпом "катюш" началась наша артподготовка. Она продолжалась полтора часа. Оборону противника затянуло плотной завесой дыма. Однако первые же минуты пехотной атаки показали, что артиллерия не смогла подавить большую часть огневых точек фашистов и на переднем крае, и в глубине. Они встретили наших стрелков организованным и очень сильным огнем.
      Лишь к исходу дня корпусу на его правом фланге и в центре удалось овладеть частью вражеского переднего края и пересечь железную дорогу Великие Луки Невель. Дивизия полковника Кроника завязала бой за опорный пункт фашистов в деревне Горушка, дивизия Простякова овладела высотой 158,1 и разъездом Забойники.
      Расположенная в центре, высота 158,1 являлась главным связующим звеном всей огневой системы переднего края противника. Потеряв ее, фашистское командование тотчас же предприняло серию контратак, продолжавшихся и с наступлением темноты. Высота дважды переходила из рук в руки, но в конце концов осталась за нами. 1-й батальон 22-го гвардейского полка прочно ее оседлал. Командир полка Романов вывел западнее железной дороги остальные свои подразделения и атаковал Тележников о - опорный пункт, находившийся уже в главной полосе вражеской обороны.
      Левофланговая наша дивизия - 46-я гвардейская генерала Карапетяна - также пересекла железную дорогу севернее Станции Чернозем на небольшом, примерно километровом, отрезке. Успех весьма скромный, но доклад Сергея Исаевича Карапетяна дал пищу для размышлений. По его словам, здесь, на участке 508-го стрелкового полка, на стыке с 9-й гвардейской дивизией, сопротивление противника много слабее, чем на других участках. 508-й полк вырвался вперед на два километра и продолжал быстро продвигаться.
      Кажется, нам удалось нащупать слабое место в обороне противника. Если это так, если это подтвердят ближайшие часы, то уже завтра мы получим реальную возможность в корне изменить обстановку во всей полосе корпуса.
      Приказываю Карапетяну:
      - Подкрепите пятьсот восьмой полк. Продолжайте наступление ночью.
      - Уже подкрепил, - отвечает он. - Перебросил туда свой резерв.
      Связываюсь с генералом Простяковым, информирую его об обстановке, создавшейся у левого соседа.
      - Держите, Игнатий Васильевич, тесную связь с Карапетяном. Будьте готовы развить его успех восемнадцатым полком. Предупредите Кондратенко.
      Вечером к нам приехал командующий армией. Я доложил обстановку, обратив внимание генерала Галицкого на слабости обороны противника перед правым флангом 46-й гвардейской дивизии. Конечно, прорыв 508-го полка пока что является лишь тактическим успехом, но мы попытаемся использовать его для решения главной задачи корпуса - для прорыва к железной дороге Великие Луки Новосокольники.
      Командарм одобрил принятые нами меры, задал ряд вопросов, в частности о том, насколько, по моему мнению, целесообразной была вчерашняя разведка боем и не насторожила ли она противника. Я ответил, что, хотя атака авангардных полков не вскрыла полностью огневую систему фашистов, тем не менее она была целесообразна. Мы вплотную приблизились к вражескому переднему краю, выдвинули к нему артиллерию. Без этого общее наступление вряд ли имело бы даже ограниченный успех.
      Следующий боевой день ознаменовался уже крупным успехом. 508-й полк дивизии Карапетяна прорвался в глубину обороны противника. Расширяя прорыв и на юго-запад и на северо-запад, полк в четыре часа пополудни овладел станцией Чернозем на железной дороге Великие Луки - Невель, а боевое его охранение выдвинулось на 4 - 5 км западнее этой дороги, к деревне Громове.
      Звоню Простякову:
      - Держите связь с Карапетяном?
      - Держу.
      - Немедленно вводите в прорыв через его полосу восемнадцатый полк. Передайте Кондратенко: вперед, обходом, без остановки к дороге Великие Луки Новосокольники. Напомните: его полк на острие прорыва, сейчас все зависит от него...
      Связываюсь с Карапетяном:
      - Простяков вводит через вашу полосу полк Кондратенко. На первых порах дайте ему своих разведчиков. Пошлите к нему хорошего штабного офицера...
      И побежало время на высокой скорости. Телефоны звонили не переставая:
      - Восемнадцатый полк овладел Бубнове...
      - Кондратенко уже в Креплянке...
      - Передовой батальон майора Астраханкина выбил фашистов из Алексейково. Идет к деревне Бурцево, оседлал перекресток дорог...
      Начальник штаба полковник Бибиков, выслушав доклад, измеряет циркулем путь, пройденный 18-м гвардейским полком, и говорит с торжествующей ноткой в голосе:
      - Хорошо идет Кондратенко. Еще рывок - и оседлает дорогу к Новосокольникам.
      - Как дела у Кроника?
      - Триста пятьдесят седьмая дивизия только что ворвалась в деревню Жагорино. До железной дороги, до разъезда Воробецкая, - полтора километра.
      Итак, 5-й гвардейский корпус, двумя клиньями обходя район главных опорных пунктов фашистов в Ширипино, Шелково, Федьково, Маркове, Тележниково, приближается к железной дороге Великие Луки - Новосокольники, к основной и уже единственной магистрали, связывающей гарнизон противника в Великих Луках с его тылом. 357-я дивизия должна оседлать дорогу близ западной окраины города и вместе с другими дивизиями 3-й ударной армии создать внутреннее кольцо окружения. 9-я гвардейская дивизия нацелена на станцию Остриянь (10 км западнее Великих Лук). Ее задача на этом этапе операции - войти в связь с 381-й дивизией полковника Б. С. Маслова, наступающей с севера, и замкнуть внешнее кольцо окружения.
      Сейчас, если взглянуть на карту тех времен, может показаться, что полное окружение и гарнизона противника в Великих Луках, и группы его опорных пунктов юго-западнее города (ширипинской группировки{50}) было делом немногих часов. Ведь обеим нашим дивизиям до выхода на железнодорожную магистраль и соединения с 381-й дивизией оставалось пройти считанные километры.
      Однако такая оценка боевой обстановки, сложившейся к исходу дня 26 ноября, явилась бы чисто умозрительной и неверной по существу. Большая часть наших сил - и правофланговой 357-й дивизии, и 9-й гвардейской, наступавшей в центре, -по-прежнему была связана боем с ширипинской группировкой противника. Два немецких пехотных полка - 251-й и 257-й, полк шестиствольных минометов, два десятка танков, несколько отдельных батальонов, опираясь на мощные укрепления, не только упорно оборонялись, но и предпринимали сильные контратаки.
      Одна такая контратака закончилась тем, что две роты фашистов при поддержке семи танков, наступая от Тележниково, ночью прорвались в тылы 9-й гвардейской дивизии и вышли к деревне Богородицкое. Генерал Простяков был вынужден бросить в бой свои резервы. Учебный батальон закрыл прорыв, а два взвода 12-й разведроты во главе с младшим лейтенантом М. Х. Гумеровым атаковали фашистов в Богородицком. Противник был отброшен.
      Активность ширипинской группировки сковала главные силы дивизии Простякова и не позволила двинуть сколько-нибудь значительные подкрепления 18-му полку Кондратенко. Да и сам этот полк, выйдя батальоном майора Астраханкина на дальние подступы к железной дороге Великие Луки - Новосокольники, двумя другими батальонами был вынужден вести бой с той же ширипинской группировкой под деревней Забойниково, атакуя ее с юга.
      Для расширения и углубления прорыва нам требовалось перестроить боевые порядки 9-й гвардейской дивизии. Это и было сделано в течение ночи на 27 ноября. 22-й полк Романова занял оборону на широком фронте - от левого фланга 357-й дивизии, от деревни Горушка, и через высоту 158,1 до деревни Заворово. Его цель - сковать активными действиями ширипинскую группировку противника с запада. 31-й полк Докучаева вводился в прорыв, чтобы с утра возобновить наступление вместе с 18-м полком Кондратенко.
      357-я дивизия полковника Кроника имела прежнюю задачу - прикрывшись в сторону Ширипино одним полком, двумя другими прорываться к разъезду Воробецкая и далее к западной окраине Великих Лук.
      46-я гвардейская дивизия генерала Карапетяна должна была прочно удерживать занимаемый район, в том числе станцию Чернозем, прикрывая главные силы корпуса от возможных контратак противника с юго-запада, со стороны Невеля.
      Эта оборонительная задача была поставлена Карапетяну в связи с резко изменившейся обстановкой перед фронтом 46-й гвардейской дивизии вечером 26 ноября. Противник, непрерывно наращивая силу ударов, контратаковал дивизию пехотой и танками. Было ясно, что немецко-фашистское командование подвело к линии фронта резервы и с ходу бросило их в бой.
      В ночь на 27 ноября группа разведчиков во главе со старшим сержантом М. Г. Кондратьевым (9-я гвардейская дивизия) проникла во вражеский тыл и захватила пленных. Их показания позволили установить, что вражеское командование перебросило из Новосокольников 138-й полк 3-й горнострелковой дивизии, нацелив его на стык флангов 9-й и 46-й гвардейских дивизий. Кроме того, со стороны Невеля появились первые танковые подразделения 20-й немецкой моторизованной дивизии. Так что частям генерала Карапетяна предстоял трудный день.
      Впрочем, он оказался одинаково трудным для всех трех дивизий. Охватив полукольцом ширипинскую группировку, дивизии Простякова и Кроника с востока, юга и запада стремились замкнуть окружение и одновременно пробивались на север, к железной дороге Великие Луки - Новосокольники. Дивизия Карапетяна, прикрывая их наступление, отбивала ожесточенные контратаки фашистов со стороны Невеля.
      Прошло утро, день перевалил на вторую половину, а доклады командиров дивизий не радовали. Потери росли, продвижение измерялось сотней-другой метров. Наконец в 15.00 слышу радостный голос полковника Кроника:
      - Триста пятьдесят седьмая вышла на дорогу Великие Луки - Новосокольники. Разъезд Воробецкая в наших руках. Атакую высоту 164,9.
      Это уже успех. Последняя тыловая-коммуникация фашистского гарнизона Великих Лук перерезана. Отсюда до западной окраины города чуть больше двух километров. Остается установить связь с наносящей встречный удар 381-й дивизией - и внутреннее кольцо окружения замкнется.
      Кричу в трубку:
      - Поздравляю, Александр Львович! Жду доклада о встрече с дивизией Маслова.
      Теперь дело за 9-й гвардейской. Если она оседлает эту же дорогу у станции Остриянь, то мы замкнем и внешнее кольцо окружения Великих Лук. Мало того. Между этими двумя кольцами - внутренним и внешним - мы полностью изолируем и ширипинскую группировку фашистов.
      Звоню Простякову. Он докладывает коротко:
      - Успеха нет. Полковник Докучаев погиб смертью храбрых.
      Как погиб? Не хочется этому верить. Переспрашиваю. Не укладывается в голове, что нет уже Николая Гавриловича - боевого друга, истинного удальца, горячего в деле, веселого, размашистого. Он солдатом Преображенского полка прошел всю первую мировую войну, красным командиром - войну гражданскую. За год Великой Отечественной отважный офицер много раз был буквально на волоске от гибели. Под Москвой рядом разорвавшаяся мина посекла ему осколками полушубок, срезала ремень. Под Вязьмой гитлеровец прострелил ему шапку, но тут же был повержен наземь ударом тяжелого докучаевского кулака. На Осколе Николай Гаврилович возглавил штыковую атаку и вывел свои батальоны из окружения. Казалось, сама смерть страшилась встать ему поперек дороги. И вот... Прощай, боевой товарищ!
      Вечером я побывал в 9-й гвардейской дивизии, встретился с соратниками. Все они очень переживали гибель Докучаева. Михаил Васильевич Бронников рассказал, как это случилось. Фашистская пехота при поддержке семи танков атаковала боевые порядки 31-го гвардейского полка. Наводчик полковой 76-мм пушки сержант Н. С. Титов подбил один средний немецкий танк, еще два легких танка подожгли бойцы роты противотанковых ружей капитана С. И. Хоменко. Остальным танкам и сотне автоматчиков удалось прорваться к деревне Ботово, к штабу полка. Штабные офицеры старший лейтенант Д. И. Рогожин и техник-интендант Н. П. Смолин организовали круговую оборону и продержались до прибытия подкрепления. Его привел сам командир полка. Прорвавшиеся фашисты были уничтожены, но уже на исходе боя Николай Гаврилович Докучаев получил смертельное ранение.
      Командование 31-м гвардейским полком принял майор А. И. Белев, занимавший до этого должность заместителя. На следующий день полку предстояло выполнить очень ответственную задачу, и я, воспользовавшись тем, что нахожусь в боевых порядках дивизии, проинструктировал нового полкового командира.
      В течение ночи полк должен перегруппироваться и, обходя ширипинскую группировку с запада, ударить на север, к железной дороге Великие Луки Новосокольники, с тем чтобы, во-первых, окончательно замкнуть внешнее кольцо окружения Великих Лук, а во-вторых, окружить и отрезать от Великих Лук саму ширипинскую группировку. Майору Белеву был временно подчинен батальон майора Астраханкина из 18-го полка. Этот батальон, вырвавшись далеко вперед, к железной дороге, вел бой в 1 км юго-западнее станции Гущино.
      Кстати о майоре Астраханкине. Это кадровый политработник, агитатор полка. Он принял батальон несколько дней назад прямо в бою и с первых же шагов на новом, командирском поприще отлично себя показал. Его батальон все время шел в авангарде полка, в отрыве o главных сил, нередко вел боевые действия во вражеских тылах. Астраханкин был ранен, но оставался в строю. И вот теперь от него получено донесение, свидетельствующее о том, что батальон в ближайшие часы первым в дивизии оседлает главную тыловую коммуникацию фашистского гарнизона Великих Лук. 31-му полку майора Белева предстояло закрепить успех батальона Астраханкина.
      Выполнить эту задачу в кратчайший срок представлялось особенно важным в свете информации, поступившей к нам в тот день из штаба армии. На левом ее фланге, на юге, против нашей 46-й гвардейской дивизии и ее соседей - 28-й и 21-й гвардейских дивизий противник поспешно выдвигал и частью уже ввел в бой свежие резервы - полк 3-й горнострелковой дивизии (прибыл из Новосокольников), 20-ю моторизованную и 291-ю пехотную дивизии. Кроме того, с северо-запада, от Насвы, двигались в направлении Великих Лук 8-я немецкая танковая дивизия и пехотная бригада эсэсовцев.
      В оперативном построении двух наступающих немецко-фашистских группировок уже явственно просматривался замысел вражеского командования - глубоко охватить фланги главных сил 3-й ударной армии, окружить ее, а затем деблокировать гарнизон Великих Лук и ширипинскую группировку.
      Отметим заранее, что замысел этот потерпел полный провал. Все действия противника встречались, а зачастую и опережались контрдействиями 3-й ударной армии. Ее командующий генерал-лейтенант К. Н. Галицкий оперативно и гибко руководил войсками. Он не разбрасывался резервами. Наоборот, Кузьма Никитович в этом отношении был скуповат. В ответ на мои просьбы о подкреплениях он часто отвечал отказом. И в конце концов нам удавалось поправить положение своими силами. А в другой раз он и без всяких просьб включал в состав корпуса свежие дивизии и бригады. И вскоре же выяснялось, что без этих вовремя посланных подкреплений мы едва ли бы выполнили очередную боевую задачу.
      С другой стороны, хочу отметить тяжеловесность и замедленную реакцию в действиях вражеского командования. Создав перед фронтом 3-й ударной армии две сильные группировки, гитлеровские генералы в течение месяца с лишним пытались пробить нашу оборону, практически не изменяя направление ударов. Причем с первых же дней, вопреки всем правилам военного искусства, противник вводил свои ударные группировки в бой по частям, по мере их прибытия на передовую. А мы по частям их били.
      Так в самых общих чертах представляются мне действия наших войск и войск противника в ходе его длительных и настойчивых попыток деблокировать свою окруженную в Великих Луках группировку.
      Но вернусь к последним дням ноября, когда мы только завершали это окружение.
      28 ноября дивизия Кроника овладела уже большим участком железной дороги близ западной окраины Великих Лук, а дивизия Простякова вела бой за станции Остриянь (полк Белева) и Гущино (батальон Астраханкина). С севера к железной дороге вплотную подошла 381-я дивизия полковника Маслова. К исходу дня с ней установили фланговую связь обе наши дивизии - 357-я в районе Великих Лук и 9-я гвардейская в районе станции Остриянь. Окружение было полностью завершено, причем образовались два изолированных друг от друга котла. В один из них, больший, попал великолукский гарнизон противника, в другой, меньший (5 - 8 км юго-западнее Великих Лук), - его ширипинская группировка.
      А на следующий день мы слушали по радио сообщение Совинформбюро о прорыве обороны фашистов в районе Великих Лук, о том, что наступление продолжается. Это сообщение было передано тотчас после другого, более важного, в котором говорилось об успешном наступлении советских армий под Сталинградом.
      Подъем духа в наших частях был необычайно высоким. Теперь перед нами встала новая задача - ликвидировать окруженного врага. Мы, конечно, не строили себе иллюзий о легкости выполнения этой задачи, но были уверены, что она нам по плечу.
      Отражая контрудар
      Боевые порядки корпуса теперь были развернуты в трех направлениях. Внешний фронт окружения в нашей полосе (примерно 25 - 27 км) удерживали два батальона 9-й гвардейской дивизии и 46-я гвардейская дивизия. В 4 - 6 км к востоку от внешнего фронта главные силы 9-й гвардейской дивизии и полк 357-й дивизии зажали в кольцо ширипинскую группировку противника. А еще глубже на восток два полка 357-й дивизии вместе с другими соединениями 3-й ударной армии блокировали фашистский гарнизон в Великих Луках.
      Каждая из этих трех наших групп в рамках общей задачи корпуса имела свою особую боевую задачу, резко отличавшуюся не только по направлению действий (запад - восток), но и по существу (оборона - наступление). Это усложняло управление войсками, тем более что противник час от часу все более активизировался. Его ширипинская группировка пыталась контратаковать в южном направлении, а навстречу ей, стремясь прорвать внешний фронт окружения, наносили удар из района станции Чернозем части 3-й немецкой горнострелковой дивизии. Цель противника была нам ясна - сперва соединиться с ширипинской группировкой, затем, продолжая наступать на северо-восток, деблокировать свой гарнизон в Великих Луках.
      Очевидно, такая перспектива казалась вражескому командованию весьма реальной. Ведь от станции Чернозем до Великих Лук около 15 км, причем значительная часть этого пути (до 5 км) приходилась на район опорных пунктов, занятых ширипинской группировкой.
      Обстановка, сложившаяся после завершения окружения, требовала от нас принять эффективные меры к тому, чтобы в кратчайший срок ликвидировать район опорных пунктов противника в тылу корпуса, с одной стороны, и не допустить прорыва внешнего фронта в полосе 46-й гвардейской дивизии - с другой.
      Важно было выиграть время, как-то задержать сосредоточение вражеских войск, которые предназначались для деблокирующего удара от станции Чернозем и вдоль железной дороги Невель - Великие Луки.
      Мне позвонил генерал Простяков, доложил, что дивизионный инженер подполковник Н. Г. Волков и командир саперного батальона майор А. С. Трутников явились к нему с предложением заслать группы подрывников на вражеские тыловые коммуникации. Я вспомнил, как саперы работали во вражеском тылу в сорок первом, на Волоколамском шоссе, и одобрил их новую инициативу. Почти одновременно с таким же предложением обратился в штаб корпуса и командир 46-й гвардейской генерал Карапетян.
      В ту же ночь саперы, нагрузившись взрывчаткой, перешли линию фронта. Группа из дивизии Карапетяна отправилась в сторону Невеля. Там, между Невелем и станцией Чернозем, саперы подорвали железнодорожный путь в нескольких местах, причем в одном месте на 600-метровом участке. Группа из 9-й гвардейской разрушила железобетонный мост на другой железной дороге, под Новосокольниками. Возглавлял эту группу младший лейтенант Г. Р. Петров, ветеран дивизии, отличившийся ранее в боях под Истрой и Вязьмой.
      Разрушение железнодорожного полотна, мостов и акведуков было делом особенно важным еще и потому, что хороших шоссейных дорог в этих районах тогда не имелось. Как мы узнали впоследствии, боевая работа саперов и партизанских отрядов задержала сосредоточение фашистских войск, готовившихся прорвать внешний фронт окружения и деблокировать гарнизон Великих Лук.
      5-й гвардейский корпус продолжал наступательные действия. Пока дивизия Кроника пробивалась через пригороды к западной окраине Великих Лук, а дивизия Карапетяна вела бой за станцию Чернозем, дивизия Простякова, прикрывшись с запада двумя батальонами, сжимала кольцо вокруг ширипинской группировки. Противник оказывал упорное сопротивление. Борьба за этот район была в разгаре, когда на мой НП позвонил командующий фронтом генерал Пуркаев.
      - К вам выехал Константинов{51}, - сказал он. - Вы его вперед не пускайте.
      Докладываю, что мой НП - в 800 метрах от переднего края. Зачем же Константинову ехать в зону пулеметного огня противника?
      - Дальше не пускайте, - приказал Пуркаев. - Понятно?
      - Понятно! - ответил я и подумал, что если командующий фронтом не смог отговорить Георгия Константиновича от поездки на передний край, то как это сделаю я?
      Час спустя генерал армии Г. К. Жуков был уже на моем НП. С ним приехал командующий артиллерией фронта генерал Н. М. Хлебников. Я коротко доложил обстановку. Генерал Жуков задал несколько вопросов, касавшихся в основном ширипинской группировки.
      - Пора с ней кончать, - заключил он. - Потому и приехал к вам с командующим артиллерией.
      Николай Михайлович Хлебников объяснил мне, что уже создана артиллерийская группа в составе пяти артполков. Ее задача - поддержать огнем наступление 9-й гвардейской дивизии.
      Генерал Жуков молча и очень сосредоточенно рассматривал карту, потом спросил:
      - Что на высоте Воробецкой{52}?
      - Наблюдательный пункт командира триста пятьдесят седьмой дивизии полковника Кроника.
      - Были у него?
      - Был.
      - Обзор местности хороший?
      - Очень. И на северо-запад, к озеру Кислое, и на запад, к Новосокольникам.
      - Машину! Пару автоматчиков! - приказал он. - Еду к Кронику.
      - Товарищ генерал армии! - начал я. - Кроник ведет бой на два фронта. Его наблюдательный пункт рядом с передовой...
      - Ближе, чем ваш?
      - Ближе.
      - Это мне и нужно, - сказал он.
      - Это опасно, - возразил я. - Фашисты бьют по НП с обеих сторон - из Великих Лук и Ширипино.
      - Не то говорите, - перебил он.
      - Я за вас отвечаю. Командующий фронтом приказал...
      Г. К. Жуков поднял на меня строгие глаза:
      - Вы отвечаете за корпус. Все прочее к делу не относится. Пошли!
      В поисках поддержки я посмотрел на генерала Хлебникова, но тот пожал плечами. Дескать, в твоих хлопотах я не помощник. Это верно. Николай Михайлович и сам в эти дни едва ли не ежедневно бывал на переднем крае. Его у нас так и звали: "полевой генерал".
      Они вышли к машине. Я позвонил в 357-ю дивизию, предупредил Кроника, что к нему выехал представитель Ставки. Услышав это, Александр Львович заволновался. Оказывается, он хорошо знал Георгия Константиновича, когда тот командовал еще кавалерийским эскадроном. А Кроник был старшиной этого эскадрона... 7-я Самарская кавдивизия, 38-й Ставропольский полк, 1923 год.
      - С тех пор не встречались, - добавил Кроник.
      С высоты Воробецкой генерал Жуков вернулся часа три спустя, покрытый пылью с головы до ног, - попал там под артиллерийский обстрел. Теперь он хотел помыться. Мороз стоял крепкий, но Георгий Константинович разделся до пояса, вышел из блиндажа в траншею и попросил облить его из ведра. Закаленный был человек, очень сильного телосложения.
      Еще до возвращения Г. К. Жукова позвонил генерал Пуркаев. Он крепко выговорил мне за то, что я пустил представителя Ставки на передний край. И когда генерал армии сел пить чай в нашем блиндаже, я сказал ему, что можно было бы повидать полковника Кроника, вызвав его на НП корпуса.
      Он рассмеялся:
      - Эх, Белобородов! Решил, значит, что я отправился на высотку навестить Кроника? Встретиться со старым сослуживцем, конечно, приятно, однако Воробецкая нужна была мне для дела. Мы решаем вопрос: вводить ли в прорыв второй механизированный корпус? А если вводить, то с какого направления? Сегодня я обязан доложить решение Верховному Главнокомандующему. И высота с хорошим обзором мне потребовалась для рекогносцировки...
      Могу к этому добавить, что направление от Воробецкой к Новосокольникам, видимо, не удовлетворило представителя Ставки. 2-й механизированный корпус, точнее, часть его сил была введена в прорыв южнее, через центр боевых порядков нашего корпуса.
      9-я гвардейская изготовилась к решительному штурму опорных пунктов ширипинской группировки противника. Окруженный нашими частями, район этот представлял собой удлиненный овал, протянувшийся с севера на юг на 4 - 4,5 км и с востока на запад на 2,5 - 3 км. Внутри овала находилось шесть основных опорных пунктов и несколько мелких. Мы уже знали состав окруженной группировки. В нее входили 251-й и 257-й пехотные полки (четыре батальона) 83-й немецкой дивизии, саперный и охранный батальоны, 1-й учебный минометный химический полк и несколько артиллерийских и танковых подразделений. Опорный пункт в деревне Маркове насчитывал около 400 пехотинцев, 25 орудий различных систем, 10 шестиствольных минометов, 8 танков и самоходных орудий и 5 бронемашин. Гарнизон опорного пункта в деревне Федьково был еще более многочисленным - до 1000 пехотинцев, усиленных артиллерией, минометами и танками{53}.
      Командир 9-й гвардейской дивизии располагал, считая части и подразделения, временно переданные в его подчинение, 12 стрелковыми батальонами. По его решению, 22-й гвардейский полк (три батальона) должен был сковать ширипинскую группировку с востока. Севернее удар на Шелково и Ширипино наносили 1188-й полк (три батальона) и учебный батальон 357-й дивизии. С юга наступали на Забойниково и Маркове 18-й гвардейский полк (два батальона) и учебный батальон, с запада на Мар-ково и Федьково - 31 гвардейский полк (два батальона). С гвардейской дивизией взаимодействовал 27-й танковый полк, огнем ее поддерживала также армейская артиллерийская группа.
      Штурм опорных пунктов было решено начать вечером 2 декабря. Еще днем я приехал в деревню Креплянка, на НП генерала Простякова, проверил на месте, как идет подготовка к штурму, связался с артиллеристами. Казалось, все складывалось хорошо. Примерно за полчаса до артподготовки, когда я уже собрался выехать в штаб корпуса, оттуда позвонил полковник Бибиков. Он доложил, что фашисты предприняли сильные атаки на внешнем фронте окружения, 508-й полк дивизии Карапетяна ведет тяжелый бой.
      - Еду! - ответил я.
      Вместе с адъютантом капитаном Е. С. Сотниковым я поспешил в штаб, где сходились нити управления корпусом. Угроза, возникшая на участке 508-го гвардейского полка, сильно меня встревожила. Еще неделю назад этот полк глубоким клином врезался во вражескую оборону, его боевой успех завершился прорывом 9-й гвардейской дивизии на северо-восток и созданием внешнего фронта окружения всей великолукской группировки противника. Теперь полк как бы заслонял с юга наши части, окружившие район опорных пунктов.
      Наша машина мчалась по дороге на восток. Падал густой снег, он налипал на ветровое стекло, и я невольно подумал о том, что снегопад затруднит артиллеристам наблюдение и корректировку огня. Грохот канонады, донесшийся с севера, дал знать: артподготовка штурма ширипинской группировки началась.
      Внезапно на дороге возникла фигура в облепленном снегом полушубке с автоматом на груди. Человек предупреждающе поднял руку, и водитель притормозил. Дверца распахнулась, я увидел лицо лейтенанта.
      - Товарищ генерал! - доложил он. - Проезд опасен. Фашисты прорвали фронт пятьсот восьмого полка. Они уже подходят к деревне Брюхны.
      - А вы что здесь делаете?
      - Занимаю оборону по приказу генерала Карапетяна.
      Он махнул рукавицей за дорогу, где, едва различимые в падающем снегу, бойцы катили противотанковую пушку.
      - Немедленно пошлите связного в Креплянку. Пусть доложит обстановку командиру девятой дивизии генералу Простякову.
      - Есть, послать связного! - Он повернулся и побежал к своим бойцам.
      Мы свернули на едва различимый в снегу проселок. Между деревнями Брюхны и Ботово в наступающих сумерках показались силуэты немецких танков, вспышки выстрелов. Нет, нас они не видели, они с места вели огонь в северном направлении. Мы сделали крюк по какому-то замерзшему ручью и, переехав взорванное полотно железной дороги, благополучно добрались до штаба корпуса. С порога спрашиваю Бибикова:
      - Связь с Простяковым?
      - Нет связи. Прервалась. Связисты докладывают, что в Креплянке фашисты.
      - Что у Карапетяна?
      Бибиков передает мне трубку телефона, слышу голос Сергея Исаевича:
      - Противник прорвал фронт пятьсот восьмого полка. Второй батальон окружен в Торчилихе, третий отходит к железной дороге. Выдвигаю резерв, готовлю контратаку.
      - Простякова успел предупредить?
      - Нет. Проводная связь прервалась, послал к нему офицера связи. Он еще не вернулся.
      Из всего, что я видел и слышал, было ясно: противник, прорвав правый фланг дивизии Карапетяна, вышел в район наблюдательного пункта Простякова и вот-вот соединится с ширипинской группировкой. А возможно, уже соединился. Опасность нависла над всем центром боевых порядков корпуса.
      Штаб наш работает с предельной нагрузкой. Бибиков связывается с корпусным резервом, Царьков - с армейской артиллерийской группой. Звоню в 22-й гвардейский полк, к Романову:
      - Связь с генералом Простяковым имеешь?
      - Нет.
      - С восемнадцатым и тридцать первым полками?
      - Не имею. В районе Креплянки слышу сильный бой, шум танковых моторов.
      - Противник тебя атакует?
      - Нет. Только артминометный огонь.
      Значит, полк Романова сейчас - единственный заслон, прикрывающий с запада тылы корпуса. Информирую Ивана Никаноровича о создавшейся обстановке, приказываю готовить контратаку в направлении Креплянки.
      Докладываю командующему армией. Неприятное это дело - докладывать обстановку, которая самому тебе недостаточно ясна. Но, как говорится, горькая правда лучше сладкой лжи. К сожалению, на фронте бывали случаи, когда тот или иной командир не спешил сообщить о своей неудаче старшему начальнику, надеясь выправить положение. Подобные умолчания, как правило, приводили к печальным результатам. Причем не только для данной части или соединения, но и для их соседей.
      Выслушав мой доклад, генерал Галицкий сказал, что корпусу придается 44-я лыжная бригада полковника П. Ф. Лобова. Спросили, как я намерен ее использовать. План у меня был, но я попросил разрешения повременить с докладом, пока обстановка прояснится.
      Вскоре через штаб 1188-го полка мы установили связь с 18-м и 31-м гвардейскими полками. Я был рад услышать голос начальника штаба 9-й гвардейской дивизии полковника Витевского. Спрашиваю:
      - Где комдив?
      - Неизвестно. Немецкие танки появились у нашего НП неожиданно, мы отходили двумя группами. Я свою вывел в расположение восемнадцатого полка. Взял управление дивизией на себя. Организую контратаку.
      - Правильно! Связь с артиллерией в порядке?
      - Проводной связи с сорок первым артполком нет - танки порвали. Послал к командиру полка Викторову офицера связи.
      Позвонили из 22-го полка. Оказалось, это командир дивизии генерал Простяков. Воспользовавшись темнотой, он вместе с заместителем по политчасти Бронниковым, командующим артиллерией Полецким и группой работников штаба пробился к 22-му гвардейскому.
      Эта напряженная ночь казалась долгой. Было еще далеко до рассвета, когда я доложил командарму о прояснившейся обстановке.
      Противнику, прорвавшему внешний фронт окружения, удалось выйти с юга к району опорных пунктов и соединиться с ширипинской группировкой. Однако дальнейшее его продвижение было остановлено. Командиры полков - и Романов, и Кондратенко, и Белев, - потеряв связь со штабом дивизии, действовали четко и смело. Не дожидаясь указаний, они предприняли ряд контратак и не позволили противнику выйти за границы района опорных пунктов. Полковник Витевский, восстановив управление полками и связавшись с 41-м гвардейским артполком, принял все меры для того, чтобы вновь захлестнуть горловину мешка вместе с прорвавшимися к ширипинской группировке извне танками и пехотой гитлеровцев.
      С целью помочь в этом дивизии и ускорить развязку я выдвинул 44-ю лыжную бригаду Лобова далеко за правый фланг, нацелив ее с запада на горловину мешка. Командарм одобрил это решение.
      Перед рассветом артиллеристы полковника Викторова выкатили все свои пушки и гаубицы на прямую наводку. Пехота и танки противника, попытавшиеся с утра развить прорыв на северо-восток, в сторону Великих Лук, были сметены шквалом артиллерийского огня и отброшены назад, к опорным пунктам. Охватывая их с запада, севера и востока, 44-я лыжная бригада и 9-я гвардейская дивизия начали штурм укреплений.
      К десяти утра 31-й гвардейский полк вышел к проволочным заграждениям, густо оплетавшим подступы к деревне Федьково. 1-й батальон наступал с севера. Под сильным орудийно-пулеметным огнем фашистов пехота залегла. Тогда командир полка майор Белев поставил боевую задачу наводчику полковой батареи сержанту Н. С. Титову. Тот выкатил пушку на прямую наводку и с пятисот метров ударил по орудийному дзоту, устроенному на выходе из лощины. Стрелял сержант метко, попал в амбразуру. Из нее вылетел клуб дыма, вражеское орудие смолкло. Сержант перенес огонь на высоту, где в развалинах дома маскировалось второе орудие, разбил и его.
      Тем временем гаубичная батарея 28-го гвардейского артполка вела борьбу с артиллерией гитлеровцев, бившей из глубины опорного пункта. Наблюдатель батареи оказался раненным, и корректировку огня взял на себя лейтенант Д. М. Романов. Это был фронтовик с июня сорок первого года, опытный пулеметчик. Доводилось ему в свое время служить и в артиллерии, и теперь он отлично скорректировал стрельбу гаубичной батареи. Так были подавлены вражеские орудия и в глубине опорного пункта.
      Ослаблением вражеского огня немедленно воспользовались подразделения 31-го полка. Командир 3-й роты лейтенант И. Г. Сидоров выполз вперед и стал резать саперными ножницами колючую проволоку. Его примеру последовали бойцы. Проходы были проделаны, и рота во главе со своим командиром первой ворвалась в Федьково. Вскоре опорный пункт был очищен от фашистов.
      В полдень учебный батальон 357-й дивизии уничтожил противника в Ширипино, а 1188-й полк майора М. Е. Хейфеца - в Шелково. Наши части с востока, севера и запада врезались в район опорных пунктов, дробя вражескую группировку войск. Противник заметался. 18-й гвардейский полк Кондратенко штурмом взял опорный пункт в деревне Марково, а последнюю точку в разгроме ширипинской группировки поставил 22-й гвардейский полк Романова, овладевший деревнями Тележниково и Забойниково. Уже ночью, преследуя отступавшего противника, подразделения полка вышли в район Креплянка, Ботово.
      А вскоре бойцы за своим левым флангом увидели снопы разноцветных ракет, услышали бешеную автоматную пальбу и слитный рев сотен голосов. То шли плотной массой гитлеровцы и что-то пели. Это был их ночной вариант психической атаки, с которой гвардейцы уже встречались в боях с эсэсовской дивизией "Рейх".
      Подполковник Романов выдвинул к левому флангу приданный ему пулеметный взвод 6-го отдельного гвардейского пулеметного батальона. Пулеметчики лейтенанта B. C. Трескова подпустили гитлеровцев поближе и открыли огонь. Фашисты залегли, их минометы начали бить по пулеметным вспышкам. Лейтенант Тресков был дважды ранен, выбыли из строя несколько его бойцов и сержантов. К одному из пулеметов бросился заместитель командира роты по политчасти старший лейтенант П. И. Киселев. Он перекатил пулемет на другую позицию и, как только фашистская пехота поднялась, ударил по ней кинжальным огнем. К утру все поле за левым флангом полка было завалено вражескими трупами.
      Так закончился последний бой с ширипинской группировкой. Она была полностью ликвидирована. Бежать на юг, к станции Чернозем, удалось лишь отдельным мелким группам фашистов. Захваченные вскоре пленные показали: 1 - и учебный минометный химический полк потерял всю материальную часть (шестиствольные минометы) и почти весь личный состав. Прекратили свое существование охранный и саперный батальоны. В 251-м пехотном полку из 2000 солдат и офицеров осталось лишь 120{54}.
      Гвардейцы захватили много трофеев. Только в Федьково и Марково в их руки попали 32 исправных орудия, 7 шестиствольных минометов, самоходная пушка и более 50 автомашин.
      С ликвидацией ширипинской группировки и ее опорных пунктов провалилась также и первая попытка фашистского командования деблокировать свой великолукский гарнизон. Большую роль в срыве этой попытки сыграли помимо 5-го гвардейского корпуса и другие соединения 3-й ударной армии.
      Удар 8-й немецкой танковой дивизии на Великие Луки с северо-запада успешно парировали 31-я стрелковая бригада и один полк 381-й стрелковой дивизии. Другие два полка этой дивизии и 18-я механизированная бригада, атакуя Новосокольники, сковали там крупные силы противника. А наши соседи слева 21-я гвардейская и 28-я стрелковые дивизии, нанося по врагу сильные упреждающие удары, помешали ему перебросить к нашему левому флангу 20-ю моторизованную и 291-ю пехотную дивизии, направлявшиеся из Невеля.
      Таким образом, активные и целеустремленные действия всех соединений 3-й ударной армии на внешнем фронте окружения вынудили немецко-фашистское командование дробить свои усилия и вводить войска в бой разновременно, без должного их сосредоточения в решающих пунктах. Враг явно проиграл борьбу за инициативу, отсюда и его неудача в целом.
      Правда, немецкое командование еще надеялось перехватить инициативу. Остатки своих 251-го и 257-го пехотных и 1-го учебного минометного полков и четырех отдельных батальонов оно свело в боевую группу, подкрепив ее 138-м горнострелковым полком и танками. Уже с 5 декабря противник предпринял ряд сильных контратак в центре боевых порядков нашего корпуса. Отражая контратаки, корпус медленно продвигался вперед и к исходу 9 декабря вышел на рубеж Кожине, Изосимово, Башмаково, Семениха, высота 163,7, Отрепки, Платоново, Петрягино, Усадищи, Павлово. На этом рубеже, по приказу командарма, мы перешли к обороне. Справа от нас вели бой за Новосокольники 2-й мехкорпус и 381-я стрелковая дивизия, слева на рубеже Мал. Медведково, Шведрино - 21-я гвардейская дивизия.
      10 декабря расстояние, отделявшее окруженный великолукский гарнизон противника от внешнего фронта окружения, составляло в полосе 5-го гвардейского корпуса 13-20 км. Правый наш фланг опирался на железную дорогу Великие Луки Новосокольники, а левый - на железную дорогу Великие Луки - Невель. Ближе всего к Великим Лукам противник находился перед центром боевых порядков корпуса, на участке Башмаково, Семениха. Этот выступ он оборонял особенно упорно и, как показали ближайшие дни, с определенной целью. Именно этот выступ вражеское командование использовало для очередной попытки прорыва к Великим Лукам.
      Командование 3-й ударной армии готовило к решительному штурму (он был намечен на 12 декабря) соединения, блокирующие великолукский гарнизон фашистов. В связи с этим наша 357-я дивизия перешла в непосредственное подчинение командарма. 44-я лыжная бригада передавалась в состав 2-го механизированного корпуса, в нашем же корпусе остались только две дивизии 9-я и 46-я гвардейские с приданным первой из них 27-м танковым полком.
      А противник уже начал сосредоточивать свои свежие силы перед фронтом нашего корпуса. Первый сигнал об этом мы получили вечером 10 декабря. Генерал Простяков доложил:
      - Разведчики двадцать второго гвардейского полка взяли пленных.
      Пленные были схвачены близ деревни Креплянка, в лощине, всем нам хорошо известной. Еще 27 ноября 18-й гвардейский полк, прорываясь на северо-запад, в обход Великих Лук, разгромил в той лощине штаб вражеской части. Потом в добротных блиндажах обосновался штаб 9-й гвардейской дивизии. И тоже их покинул, когда в ночь на 3 декабря противник прорвался через Креплянку к своей ширипинской группировке.
      Четверо бойцов во главе со старшим сержантом Р. В. Рьяновым, комсоргом роты, отправились к лощине в уверенности, что по такому морозу блиндажи вряд ли пустуют. Так оно и оказалось. Разведчики еще издали услышали голоса и бряканье котелков. Вражеские солдаты - их было более двадцати - толпились около полевой кухни.
      Старший сержант Рьянов, бойцы Хромов, Жидеев, Шориков и Морувьяничев подползли поближе и, взяв автоматы на изготовку, встали над краем лощины. "Руки вверх!" - скомандовал Рьянов. Солдаты выполнили команду, но тут выскочил из блиндажа офицер. Он крикнул: "Фойер!" ("Огонь!") - и, заметив замешательство своих подчиненных, выстрелил в одного, который все еще стоял с поднятыми руками. Солдаты схватились за автоматы, но разведчики их опередили и первыми открыли огонь. Оставшиеся в живых гитлеровцы второй раз за эти десять минут подняли руки вверх. Разведчики доставили в штаб дивизии пятерых пленных, в том числе фельдфебеля, и 19 трофейных автоматов{55}.
      На допросе выяснилось, что застигнутая в лощине группа солдат - не взвод, как думали разведчики, а целая рота 138-го немецкого горнострелкового полка, точнее ее остатки. Пленные рассказали, что, по слухам, к ним в подкрепление прибыла из Невеля целая пехотная дивизия, что прибывают и другие части. Их номеров они не знали.
      Итак, противник стягивал силы для нового удара на Великие Луки. Факт этот был тем более настораживающим, если учесть, что 44-я лыжная бригада выходила из состава корпуса и прикрыть плотно ее участок мы могли только за счет растягивания и без того широкой полосы обороны 9-й гвардейской дивизии.
      Фронтовики знают, что в подобной обстановке смена частей на переднем крае всегда чревата неожиданностями. Так случилось и у нас. В ночь на 11 декабря 3-й батальон 22-го полка сменил 44-ю лыжную бригаду на участке Сурагино, Изосимово, Башмаково, выставив боевое охранение в Кожине. Сдача и прием этого 4-километрового участка были закончены в 8.30 утра, а шесть часов спустя именно здесь противник нанес первый удар.
      Два фашистских пехотных батальона под прикрытием артиллерийско-минометного огня атаковали батальон старшего лейтенанта Демина. Это подразделение, имевшее в своем составе лишь 72 бойца и командира и не успевшее как следует оборудовать позиции, стойко встретило натиск численно превосходящих сил. За день ожесточенного боя противнику удалось продвинуться на 2 - 2,5 км. Подполковник Романов бросил в контратаку подкрепление - батальон лейтенанта Меркулова, и фашисты были остановлены.
      Вечером, докладывая командующему армией обстановку, я сказал, что, судя по всем признакам, сегодняшний удар - это только разведка боем. В тылу противника происходят крупные передвижения войск, в том числе - артиллерии. Генерал Галицкий ответил, что его мнение такое же. Командарм подчинил мне только что прибывшую 19-ю гвардейскую стрелковую дивизию генерал-майора Д. М. Баринова. Дивизия эта была поставлена во втором эшелоне корпуса, а ее 61-й гвардейский полк передан в подчинение командира 9-й гвардейской дивизии.
      Последующая неделя прошла в атаках противника, который ежедневно двумя-тремя батальонами при поддержке танков и авиации наносил короткие удары, пытаясь нащупать слабости в нашей обороне. Некоторого успеха он добился лишь 14 декабря. Атаковав на этот раз более крупными силами (два пехотных полка 291-й пехотной дивизии), фашисты захватили Громово. Однако на следующий день они были выбиты из деревни контратакой 18-го гвардейского полка.
      Эти события в моей памяти связаны с именем Николая Степановича Гальпина. О том, что полк сдал Громово, он узнал в полевом госпитале, где лечился от ранения. Капитан Гальпин в ту же ночь, забинтованный, с подвешенной в лубке рукой, прибыл на передовую, к своим бойцам. И сразу из окопа в окоп, от солдата к солдату передавалась ободряющая весть: "Комбат с нами!" Гальпину подчиненные верили беспредельно, за ним они шли, как говорится, в огонь и в воду. Так было и на этот раз.
      Утром командир полка доложил командиру дивизии, а тот - в штаб корпуса: "Громово взяли. Первым ворвался в деревню 2-й батальон капитана Гальпина".
      С 16 декабря в полосе корпуса установилось относительное затишье. Противник, видимо, подтягивал резервы. Если он и предпринимал атаки, то малыми силами и на узких участках. А на левом фланге корпуса, в полосе 46-й гвардейской дивизии, вообще был пассивен.
      Затишье, однако, никак не свидетельствовало о том, что враг выдохся. Наоборот, мы понимали, что предыдущие его бои являлись лишь подготовкой к более сильному удару. Он берег свой главный козырь: подвижные части - танки и мотопехоту. Об их рассредоточении информировал нас и штаб армии, об этом же докладывали разведчики 9-й гвардейской дивизии. Один из них, старший сержант М. Г. Кондратьев, мастер глубокого разведывательного поиска, еще 13 декабря доставил в штаб корпуса контрольного пленного. Пленный был из состава 20-й немецкой моторизованной дивизии. Он рассказал, что кроме его 76-го моторизованного полка из Невеля прибыл 90-й мотополк этой дивизии, ее артиллерия и танки.
      Сомнений не осталось: противник продолжит наступление к Великим Лукам именно здесь, на правом фланге корпуса, в полосе обороны 9-й гвардейской дивизии.
      Передний край этой дивизии проходил в основном по низменности, которая двух-трехкилометровой полосой простиралась с севера на юг, между двумя железными дорогами, сходящимися в Великих Луках. В глубине нашей обороны и параллельно низменности подымалась гряда высот (отметки - 165 - 180 м над уровнем моря). Еще далее на восток, тоже на господствующих высотах, располагались опорные пункты, где недавно мы уничтожили ширипинскую группировку противника. При необходимости корпус мог опереться и на эту готовую укрепленную позицию.
      В целом местность представлялась весьма выгодной для обороны. Попытка лобовым ударом прорваться через два естественных рубежа, к тому же заранее подготовленных к обороне, сулила противнику, прежде всего, большие потери. Но, как покажут дальнейшие события, гитлеровские генералы пошли именно этим путем, полагая, видимо, что потери окупятся оперативным выигрышем, что ударная группировка сможет прорваться к Великим Лукам по кратчайшему направлению. Спешить на выручку великолукскому гарнизону вынуждала противника и обстановка, сложившаяся там. Соединения 3-й ударной армии, ведя уличные бои, уже овладели западной частью города Великие Луки.
      В ночь на 19 декабря штаб армии предупредил нас о том, что в ближайшие часы надо ждать наступления противника. Его 20-я моторизованная дивизия полностью сосредоточилась за боевыми порядками 291-й пехотной дивизии. Я тотчас выехал с оперативной группой управления на свой наблюдательный пункт, находившийся в полосе 9-й гвардейской дивизии.
      Светало медленно, хмуро. Мела мелкая поземка. Горизонт сливался с серой пеленой облаков. Лишь около девяти утра несколько прояснилось, и далеко впереди, на снежной равнине, проступили темные пепелища сожженных деревень Громово, Плехново, Гусаково. Там был наш передний край.
      В 9.30 громыхнул первый залп вражеской артиллерии, за ним второй, а потом залпы слились в единую, непрерывную канонаду. Она еще продолжалась, когда генерал Простяков доложил:
      - Танки пошли!
      Черные коробки выползли с опушки леса, что близ деревни Пупкова (вост.){56}, и, огибая замерзшее озерцо, двинулись по склону высоты. Пять машин, за ними цепочка пехотинцев. Их встретил огонь 2-го гвардейского истребительно-противотанкового дивизиона и стрелков 54-го гвардейского полка. Фашистская пехота залегла в снегу, танки попятились назад, к лесу, за одним из них тянулся, распухая, шлейф черного дыма.
      - Мелочь! - сказал полковник Царьков. - Вон оно где, главное-то!
      Перевожу окуляры стереотрубы влево, на заснеженную низменность. Оптическая система, многократно увеличив, приближает ко мне и развалины деревни Громово, и вспышки разрывов, мелькающие над передним краем, и валко наползающие на него танки. Их очень много - десятки.
      Звонит Простяков:
      - Пятнадцать танков, два батальона пехоты атакуют полк Кондратенко, восемь танков и два батальона атакуют полк Романова.
      - "Ромашка"! - вызывает Царьков КП 41-го гвардейского артполка. - Беру на себя управление вторым дивизионом...
      Он сосредоточил огонь двенадцати гаубиц на подступах к деревне Громово. Разрывы встают ровной шеренгой, высоко взбрасывают снег и черную землю. А когда стена опадает, в сером дыму проступают бронированные машины. Они идут на Громово, и уже видно, как группами, перебегая и отстреливаясь, отходят из деревни наши стрелки.
      Очень велико желание немедленно бросить в контратаку 45-й танковый полк. Но я сдерживаю себя. Полк имеет только тридцать машин, в том числе десять легких и два десятка средних. Большой некомплект, но все-таки полк представляет собой значительную силу, если умело ею распорядиться. Теперь еще не время.
      12.00. Определилось направление главного удара фашистов. Два их пехотных полка с 40 - 45 танками наступают на Гусаково, Громово почти строго на восток, к гряде господствующих высот. По флангам - вспомогательные удары: один на север, к железной дороге Великие Луки - Новосокольники, другой на юго-восток, к железной дороге Великие Луки - Невель. В совокупности на флангах действуют еще 10-15 танков и до полка пехоты.
      Бой продолжается уже более двух часов. На флангах все атаки противника отбиты, в центре ему удалось овладеть деревней Громово и продвинуться еще метров на триста в стыке 22-го и 18-го гвардейских полков. Надо поплотнее прикрыть дорогу Великие Луки - Новосокольники. Выдвигаю туда главные силы 19-й гвардейской дивизии генерала Баринова.
      14.30. В центре наших боевых порядков напряжение нарастает. 18-й полк с боями отходит на Плехново и Максимиху. 22-й полк вынужден загнуть левый фланг. Противник бросает в стык полков до 20 танков с пехотой. Танки натыкаются на минное поле, пытаются его обойти. Пушечный дивизион майора Овсянникова бьет им в борта прямой наводкой. Потеряв 6 машин, фашисты отошли. За последние два с половиной часа их продвижение вперед составило метров триста.
      15.00. Небо очистилось от облаков, выглянуло солнце. Налетели "юнкерсы". Бомбят Плехново и Максимиху. Потом - сильный артналет и новая атака в центре. 22-й полк после ожесточенного боя вынужден был оставить Гусаково (вост.), 18-й полк - Плехново и Максимиху. В образовавшийся разрыв генерал Простяков выдвинул 6-й гвардейский пулеметный батальон и приданный дивизии 61-й гвардейский стрелковый полк.
      Пулеметный батальон занял оборону на высоте 164,5. Вперед выдвинулись расчеты противотанковых ружей. Фашистские танки, проскочив горящую Максимиху, устремились на высоту. Взвод бронебойщиков старшины В. Ф. Шкиля открывает огонь. Сам Шкиль подбил танк из "бронебойки", его бойцы подорвали гранатами и забросали бутылками с горючей смесью еще две машины. Четвертый танк, проутюжив окоп рядового Кудряшова, смял ствол противотанкового ружья и пошел дальше. Кудряшов швырнул ему вслед противотанковую гранату. Удачно. Танк встал. Кудряшов забрался на него и, когда вражеский танкист приподнял крышку люка, швырнул внутрь машины вторую гранату.
      17.00. Быстро темнеет. В зимних сумерках горят деревни, горят фашистские танки. Нет-нет да и грохнет, взметнув снопы искр, взорвавшийся в танке боезапас. Ружейно-пулеметная стрельба слабеет по всему фронту. Бой затихает, в морозном небе загораются звезды.
      Выслушиваю доклад с правого фланга, из 19-й гвардейской дивизии: "Атаки отбиты. Противник не продвинулся ни на шаг".
      Доклад с левого фланга, из 46-й гвардейской дивизии: "Противник активности не проявлял".
      И наконец, доклад из центра, из 9-й гвардейской дивизии, в полосе которой был нанесен главный удар: "На участке 22-го полка противник за день боя продвинулся на 400 - 500 метров; на участке 18-го полка - на 900 метров; на участке 31-го полка - на 300 - 400 метров".
      Докладываю итоги командарму. Сообщаю также о потерях в стрелковых полках, в противотанковой артиллерии. 45-й танковый полк пока еще в резерве, но он последний мой резерв. В обороне корпуса нет достаточной глубины.
      - Будет глубина! - отвечает генерал Галицкий. - Принимайте части, ставьте в оборону.
      Командарм был щедр. В ночь на 20 декабря он передал нам 36-ю танковую и 45-ю лыжную бригады, 28-й и 29-й инженерные батальоны. К утру наша оборона в центре приобрела должную глубину. Танковую бригаду и 45-й танковый полк я поставил в ближнем тылу 9-й гвардейской дивизии с задачей действовать методом танковых засад. Восточнее, на рубеже опорных пунктов (Федьково, Марково и др.), развернулись 45-я лыжная бригада и оба инженерных батальона. Получили мы и артиллерийское подкрепление. Часть артполков, до этого сражавшихся в городе Великие Луки, была переключена на поддержку войск 5-го гвардейского корпуса. Словом, рассвет нового боевого дня мы встретили как никогда уверенные в своих силах.
      Всю ночь на моем НП работал командующий артиллерией 3-й ударной армии генерал-майор артиллерии И. С. Стрельбицкий со своей оперативной группой. Полковник В. В. Царьков ему помогал. Они уточняли координаты выявленных накануне целей, подготавливали различные виды артиллерийского огня, в том числе контрбатарейную борьбу.
      В десять утра, как только заговорила артиллерия противника, Иван Семенович Стрельбицкий подал команду и у нас за спиной громыхнули ответные залпы тяжелых пушек и гаубиц. Они вели огонь по вражеским батареям. То на одном, то на другом участке фашистская артподготовка вдруг ослабевала, теряла и силу и точность. Это означало, что там, далеко впереди, снаряды тяжелых орудий Стрельбицкого накрыли очередную цель.
      В тот день противник сменил направление своего главного удара. Если накануне он прилагал все усилия к тому, чтобы прорваться через гряду высот на восток, то теперь он перенес эти усилия в северном направлении, стремясь выйти к железной, дороге Великие Луки - Новосокольники. Трудно сказать, чем было вызвано это решение немецко-фашистского командования. Думаю, что в какой-то мере повлияла на него и неудача прорвать оборону 5-го гвардейского корпуса лобовым ударом.
      На этот раз главным объектом борьбы стала высота 174,4, закрывавшая противнику дорогу на север. До часу дня высоту и подступы к ней с юга и запада атаковали около 40 танков с многочисленной пехотой. Перед заходом солнца атаки были продолжены 25 танками и 2 пехотными батальонами. В конце концов фашистам ценой потери доброй половины машин удалось овладеть высотой. В тот день на участке 18-го гвардейского полка они продвинулись на 500 - 600 метров. На других участках их продвижение было еще меньшим. Между тем мы не ввели в бой ни 36-ю танковую бригаду, ни 45-й танковый полк. Пока в этом не было необходимости.
      На следующий день с утра противник вел методичный артиллерийско-минометный огонь, время от времени совершал короткие мощные артналеты, его авиация бомбила и передовую, и тылы корпуса. Однако в наступление не переходил. Задержку можно было объяснить перегруппировкой сил, ожиданием резервов, необходимостью отремонтировать и восстановить поврежденные танки.
      В два часа пополудни фашисты, сконцентрировав на узком участке 40 танков и около 2000 пехотинцев, двумя группами атаковали фланги 22-го гвардейского полка, пытаясь обойти его и прорваться к деревне Алексейково. Полк был вынужден отойти. И хотя противнику удалось овладеть деревней и добиться наибольшего за минувшие три дня продвижения (около 2 км), чувствовалось по всем признакам, в том числе по резкому сужению фронта атак, что ударная группировка фашистов начинает выдыхаться.
      Вместе с тем к нам поступала информация о резерве, который вражеское командование спешно перебрасывало на этот участок. Перед фронтом корпуса помимо 20-й моторизованной и 291-й пехотной дивизий, а также боевой группы 83-й пехотной дивизии (остатки 251-го, 257-го пехотных и 138-го горнострелкового полков) появились новые части: 3-й охранный полк, два лыжных егерских батальона и танковая часть (ее номер установить не удалось) в составе 85 боевых машин.
      Весь день 22 декабря противник вел себя довольно пассивно, ограничиваясь артиллерийско-минометным огнем. Мы предприняли несколько частных контратак с целью улучшить позиции. Одновременно в тылу 9-й гвардейской дивизии саперный батальон майора Трушникова минировал дорогу от Алексейково на Сахны и далее на Великие Луки. Было установлено пять минных полей. Это на случай прорыва фашистов к железной дороге Великие Луки - Новосокольники. Ведь до нее от Алексейково по прямой около 3 км.
      В полдень 23 декабря, после суточного перерыва, противник возобновил наступление. Все свои силы он бросил в северном направлении, к железной дороге. Ожесточенный бой продолжался до темноты. Вечером треугольник местности между деревнями Пупкова (вост.), Бурцево и Алексейково был освещен факелами горящих фашистских танков. Стрелки и артиллеристы 19-й гвардейской дивизии полковника И. Д. Васильева{57}, 44-й и 45-й лыжных бригад полковников П. Ф. Лобова и А. И. Серебрякова сожгли и подбили 17 танков. 36-я танковая бригада подполковника М. И. Пахомова стремительной контратакой отбросила врага в исходное положение. В итоге фашисты ни на метр не продвинулись в тот день.
      А утром 24 декабря, введя в бой переданную в корпус 360-ю стрелковую дивизию полковника В. Г. Позняка, мы выбили противника из Алексейково, а затем и с важной в тактическом отношении высоты 179,0. Вражеская ударная группировка перешла к обороне.
      Декабрь 1942 года был на исходе, и мы могли подвести итоги месячным боям 5-го гвардейского корпуса. Начиная с 3 декабря противник трижды пытался прорвать нашу оборону и деблокировать окруженный в Великих Луках свой гарнизон. Первая его попытка была нами ликвидирована (заодно с ширипинской группировкой) в течение одних суток. Второе и третье наступление продолжались по пять дней каждое. Противник бросил против нас уже крупные силы, в том числе мотопехоту и десятки танков. С 11-го по 15-е и с 19 по 23 декабря его ударная группировка продвинулась в общей сложности на 5 - 6 км, то есть среднесуточный темп продвижения составил всего лишь 500 - 600 метров. Это не назовешь даже "незначительным успехом". Такой темп для танков и мотопехоты равносилен поражению. Тем более что оплачен он был колоссальными потерями. Главная задача, поставленная фашистским командованием перед своей ударной группировкой, оставалась невыполненной. Эта группировка прошла лишь треть расстояния до Великих Лук.
      В самом городе также шли ожесточенные бои. Соединения 3-й ударной армии 257-я и 357-я стрелковые дивизии и 8-й эстонский стрелковый корпус, расчленив фашистский гарнизон, завершали освобождение Великих Лук. Противник продолжал обороняться в двух изолированных очагах - в старой крепости и близ железнодорожной станции. Окончательная ликвидация этих очагов сопротивления была делом ближайших дней.
      Все это понуждало командование вражеской деблокирующей группировки спешить с очередным наступлением. Наши разведчики установили, что к противнику прибывают крупные подкрепления - пехота, артиллерия, танки. Однако вечером 3 января, докладывая боевую обстановку, начальник оперативного отдела полковник К. Н. Гофман был вынужден констатировать, что боевой состав прибывающих подкреплений пока не известен ни штабу корпуса, ни штабу армии.
      Мы рассматривали карту, которая и сейчас, более трети века спустя, лежит передо мной. Она помечена 3 января 1943 года. Бросается в глаза клин, вбитый противником в нашу оборону. Его острие обращено на северо-восток, к железной дороге Великие Луки - Новосокольники. В острие клина - скопление черных цифр и букв, обозначающих 76-й и 90-й полки 20-й немецкой моторизованной дивизии, 505-й и 506-й полки 291-й пехотной дивизии. Это главные силы вражеской группировки. Им противостоят 54-й гвардейский полк 19-й гвардейской дивизии и 1193-й полк 360-й стрелковой дивизии полковника В. Г. Позняка. Несколько в глубине - 1195-й полк той же дивизии. Эта дивизия теперь выдвинута на главное направление, на рубеж Бурцево, Алексейково. Кроме нее на главном направлении находилась 100-я стрелковая бригада полковника В. Е. Воронкова. Она опиралась на ширипинский узел опорных пунктов и являлась вторым эшелоном корпуса.
      Таким образом, здесь, на кратчайшем направлении к Великим Лукам, мы имели глубоко эшелонированную оборону, способную сдержать натиск известных нам сил противника. Но, как я уже говорил, мы не знали о вновь прибывших его частях. Это был крупный промах нашей разведки, и он, разумеется, повлиял на дальнейший ход событий. Ведь в тот момент, когда мы анализировали в штабе оперативную обстановку, соотношение сил резко изменилось в пользу вражеской ударной группировки. Она уже занимала исходные позиции для нового наступления, в ее составе появились свежая 205-я пехотная дивизия и танковый полк 11-й танковой дивизии.
      Утром 4 января два полка фашистской пехоты с 50 танками атаковали оборону 1193-го полка и час спустя прорвали ее. Одновременно левее и правее перешли в наступление части 20-й моторизованной и 291-й пехотной немецких дивизий. Начался последний и самый трудный период в оборонительных действиях 5-го гвардейского корпуса юго-западнее Великих Лук.
      Противник расширял прорыв. Часть сил он повернул на север, к железной дороге, другую часть - на юг, стремясь охватить правый фланг 9-й гвардейской дивизии. Одновременно до полка пехоты и 25 танков двигались от Алексейково на восток, к деревне Иванцово. Этот населенный пункт стал на какое-то время ключевым. Фашисты пытались рассечь здесь оборону корпуса на всю ее глубину, мы же принимали меры, чтобы локализовать прорыв и отбросить противника.
      С утра я уже дважды, по мере продвижения вражеских танков и пехоты, был вынужден менять НП. Но и близ хутора Колюки, где мы обосновались, нас вскоре накрыл минометный огонь. Тот самый, который коротко и точно определил устами своего героя Александр Твардовский:
      Хуже, брат, как минометный
      Вдруг начнется сабантуй.
      Тот проймет тебя поглубже
      Землю-матушку целуй...
      Пронзительный свист, он все более истончался, потом - пауза, от которой холодком пробирает спину, и грохот близких разрывов. Песок в ушах, песок на зубах.
      Телефонист кричит мне что-то, сует в руки телефонную трубку. Как сквозь вату, слышу голос командарма:
      - Триста шестидесятая... Иванцово... Связь...
      Кричу в трубку:
      - Позняк в квадрате семь -двенадцать... Да, в своем хозяйстве... Приводит в порядок... Да, Иванцово... Готовлю контратаку...
      Снова на высотке рвутся мины, а в окоп моего НП спрыгивает офицер в посеченном осколками полушубке. Докладывает:
      - Командир тысяча сто девяносто третьего полка подполковник Трухачев. По приказу полковника Позняка полк прибыл в ваше распоряжение.
      Стряхиваю песок с карты, расстилаю ее на колене.
      - Вот маршрут. Оборону займете в Иванцово, по юго-западной окраине. Восстановите связь с сотой бригадой.
      - Где ее правый фланг?
      - Час назад был здесь. В Иванцово вам подадут проводную связь прямо из штаба корпуса, из деревни Федьково. Штаб будет руководить контратакой полка и бригады. Все ясно?
      - Ясно! - отвечает он и покидает окопчик.
      Колонна полка - человек двести и две пушки на конной тяге - входит в лощину и скрывается из виду. Звоню в штаб корпуса, у аппарата полковник Бибиков.
      - В Иванцово ворвался противник, - докладывает он. - Вижу уличный бой. Пять танков с десантом идут к нам, на Федьково. Штаб вывожу в Ширипино.
      - Где сорок пятый танковый?
      - На подходе. В полку большие потери, в строю осталось три средних, три легких танка.
      - А сотая бригада?
      - В готовности. Ждем полк Трухачева. Начнем, как договорились.
      Кто-то трогает меня за руку. Оглядываюсь: это начальник оперативного отдела полковник Гофман.
      - Танки! - докладывает он.
      Четыре машины с крестами на броне шли севернее нашей высотки, к деревне Сахны. На ходу они развернули башни пушками к нам.
      Вспыхнули выстрелы, снаряды легли с перелетом. Автоматчики, спрыгнувшие с танков, рассыпались в цепь. Но тут сделала свое дело наша комендантская рота: огонь стрелков преградил путь гитлеровцам. И все же нам пришлось опять сменить наблюдательный пункт. Перебрались в Федьково, в блиндажи, из которых только что ушел в Ширипино штаб корпуса.
      Подошли танки 45-го полка. 100-я бригада и полк Трухачева начали контратаку на Иванцово. И хотя отбить деревню не удалось, противник вынужден был остановиться. Мы выиграли необходимое время и закрыли прорыв. Во второй половине дня фашисты попытались расширить прорыв на юг и выйти в тыл 9-й гвардейской дивизии. Два пехотных батальона при поддержке 17 танков овладели Борщанкой, но час спустя были выбиты контратакой 18-го гвардейского полка. Залп реактивных снарядов 107-го гвардейского минометного дивизиона нанес противнику большие потери, его атаки на Борщанку прекратились.
      За ночь мы перегруппировали силы корпуса, укрепив правый фланг. Поскольку на левом фланге противник активности не проявлял, оттуда, из 46-й гвардейской дивизии, были переброшены на север два стрелковых полка: один - в 9-ю гвардейскую дивизию, другой - в 360-ю стрелковую. Генерал Галицкий передал нам из своего резерва 236-ю танковую бригаду, 603-й минометный полк и несколько дивизионов противотанковой артиллерии.
      К утру 5 января клин, вбитый ударной группировкой фашистов в оборону нашего корпуса, острием своим почти достигал дороги Великие Луки Новосокольники (до нее оставалось около 1 км). 19-я гвардейская дивизия охватывала этот клин с запада и северо-запада, остальные соединения корпуса с северо-востока и востока. Противник опять вплотную приблизился к району опорных пунктов. (Его атаки на Ширипино, Федьково, Марково, Забойниково, Ботово продолжались еще целую неделю.) 6 января он ввел в бой свежую дивизию 331-ю пехотную, затем другую - 707-ю пехотную. Наша оборона также была усилена - командарм передал в состав корпуса 43-ю механизированную бригаду, 113-й полк 32-й стрелковой дивизии и армейские курсы младших лейтенантов.
      Все попытки противника прорваться к Великим Лукам были успешно отражены. Если 5 января, на второй день наступления, вражеской группировке еще удалось на отдельных узких участках продвинуться на 700 - 1000 метров, то в последующие дни ее продвижение практически равнялось нулю. Правда, в полосе нашего правого соседа фашисты захватили еще несколько деревень западнее города. Но это была уже агония ударной группировки. Поля и лощины перед нашими опорными пунктами были завалены тысячами вражеских трупов, подбитые и сожженные танки образовали целые кладбища. Январские ветры наметали сугробы на этих, теперь уже немых свидетелей очередного провала плана деблокады фашистского гарнизона Великих Лук.
      К 12 января противник выдохся окончательно. По этому поводу бывший гитлеровский генерал и военный историк Типпельскирх писал: "С величайшим трудом и ценой огромных потерь две немецкие дивизии сумели вбить клин глубиною 10 километров и шириною 3 километра в оборону русских прикрывающих сил. 12 января их (то есть немецких дивизий. - Прим. авт.) головные части, совершенно истощенные и обескровленные, остановились, не дойдя всего 3 км до западной окраины города"{58}.
      В общем, картина верная, за исключением одной немаловажной детали. Не знаю, какими мотивами руководствовался Типпельскирх, сводя ударную группировку к двум дивизиям. Это не соответствует ее фактическому составу. С 11 декабря 1942 года по 12 января 1943 года в полосе "русских прикрывающих сил", то есть 5-го гвардейского корпуса, немецко-фашистское командование ввело в бой пять дивизий - 20-ю моторизованную, 291, 205, 331 и 707-ю пехотные. К ним необходимо приплюсовать боевую группу 83-й пехотной дивизии (251-й и 257-й пехотные полки), а также 138-й полк 3-й горнострелковой дивизии, танковый полк 11-й танковой дивизии, 10-й полк 1-й бригады СС и 3-й охранный полк. Кроме того, был и десяток отдельных батальонов - егерских, саперных, охранных. О каких же "двух дивизиях" может идти речь?
      Все перечисленные выше соединения и части противника действовали в составе его ударной группировки. Другое дело, что вводились они в сражение не одновременно, что те же 205-я и 331-я дивизии сосредоточились для наступления только тогда, когда вражескому командованию стала очевидной несостоятельность попытки пробиться к Великим Лукам силами 20-й моторизованной и 291-й пехотной дивизий. Но это опять-таки не резон для разговора о двух дивизиях, ибо с начала января наступали все четыре, а затем и пять дивизий. Для Типпельскирха, как военного историка, гораздо резоннее было бы сказать об ошибках немецко-фашистского командования, которое дробило свои силы, бросало их в бой по частям, что в какой-то мере облегчило нашу задачу по разгрому его великолукской группировки войск.
      17 января на командный пункт корпуса позвонил генерал Галицкий. Обычно весьма сдержанный, он на этот раз не скрывал своей радости.
      - Поздравляю! - сказал он. - Поздравьте гвардейцев от моего имени. Благодарю за стойкость в обороне.
      - Конец? - спросил я.
      - Конец, - подтвердил он. - С великолукским гарнизоном покончено. Город освобожден полностью. Взяли около четырех тысяч пленных...
      Так завершалась продолжавшаяся свыше полутора месяцев Великолукская операция" 3-й ударной армии. Помимо ее непосредственных результатов, были и другие, еще более важные. Мы отвлекли на себя крупные силы противника, чем помогли нашим боевым товарищам - сталинградцам, которые в эти дни громили окруженную под Сталинградом 6-ю немецкую армию.
      Нам оставалось довести до конца разгром деблокирующей под Великими Луками ударной группировки противника. Переход 5-го гвардейского корпуса от оборонительных действий к наступлению происходил без какой-либо оперативной паузы. Еще 10 января мы предприняли несколько сильных контратак. В последующие дни, по мере того как слабел натиск вражеской ударной группировки, наши контратаки становились все более мощными.
      16 января корпус перешел к наступлению уже всеми соединениями своего правого фланга - 43-й механизированной бригадой и переданными в мое подчинение 150-й стрелковой дивизией и 23-й стрелковой бригадой. Соединения центра и левого фланга - 9-я и 46-я гвардейские стрелковые дивизии, 45-я лыжная и 184-я танковая бригады - должны были сковать противостоящие им фашистские войска.
      Мы получили значительные средства усиления: два артиллерийских и два истребительно-противотанковых полка, минометный полк, полк и отдельный дивизион реактивных установок и танковый полк.
      Замысел командующего армией состоял в том, чтобы в ходе этого наступления отсечь вражеские дивизии, находившиеся на острие клина, от остальных сил деблокирующей группировки.
      Противник неоднократно переходил в контратаки, однако правый фланг нашего корпуса неуклонно продвигался вперед, сужая клин, восточную сторону которого обороняли 331-я пехотная и 20-я моторизованная немецкие дивизии и танковый полк 11-й танковой дивизии. Для того чтобы избежать окружения, вражеское командование было вынуждено отводить свои войска от Великих Лук на юго-запад.
      К началу февраля клин, вбитый противником в нашу оборону за месяц своего наступления, был полностью ликвидирован. С 5 февраля корпус перешел к обороне на рубеже Пупкова (вост.), Алексейково, высота 174,4, Креплянка, Торчилиха, высота 167,3, Платоново, Петрягино.
      Таким образом, части корпуса заняли прежние свои позиции по гряде высот, что тянулась от железной дороги Великие Луки - Новосокольники к югу, к железной дороге Великие Луки - Невель. Теперь здесь происходили бои местного значения. Особенно интенсивными они были в конце апреля, когда закончился период весенней распутицы.
      Мы находились в более выгодном положении, чем противник, значительная часть обороны которого проходила по низменности и поэтому просматривалась нами и простреливалась нашим огнем на большую глубину. При будущем наступлении (а мы не сомневались, что оно не за горами) позиции, занятые на господствующих высотах, помогли бы корпусу успешно выполнить боевую задачу. Впрочем, это учитывал и противник. Поэтому он вскоре решил отвести свои войска на тактически выгодный рубеж.
      5 мая, в 14.00, на командный пункт корпуса один за другим стали поступать доклады: "Противник отходит". Отдаю приказ преследовать отходящих фашистов. К утру 6 мая соединения корпуса продвинулись по всему фронту на 4 - 4,5 км и вышли к рубежу Сурагино, Изосимово, Корине, Березово, Островки, Птахино (южн.), то есть к гряде высот, круто вздымавшихся над заболоченной широкой поймой безымянной речушки. Попытки с ходу преодолеть ее и овладеть высотами удачи не принесли. Стало ясно, что отход противника диктовался тактическими соображениями, что оборона, которую он занял, была подготовлена заранее. Разведка это подтвердила. Фашисты укрепляли рубеж по высотам давно, еще с зимы. Теперь он представлял собой хорошо развитую в инженерном и огневом отношении оборону с передовыми опорными пунктами в Сурагино, Изосимово, Птахино (южн.).
      Теперь уже противник просматривал нашу оборону на большую глубину. Немало неприятностей доставлял нам опорный пункт на высоте, которую по ближайшей к ней деревне назвали Птахинской. Она находилась перед левым флангом корпуса, с нее фашисты простреливали боевые порядки 46-й гвардейской дивизии фланкирующим огнем. Эта высота, окажись она в наших руках, позволила бы контролировать огнем открытую в сторону противника местность. Все это и предопределило ожесточенную борьбу за Птахинскую высоту.
      Первые атаки 141-го гвардейского полка подполковника П. С. Романенко успеха не имели. Несколько артиллерийских батарей вели огонь по высоте, ее бомбила наша авиация: казалось, ничего живого там не осталось. Но как только стрелки поднимались в атаку и подходили к крутым скатам, их встречал плотный огонь орудий, минометов и пулеметов.
      Новый командующий войсками Калининского фронта генерал-полковник А. И. Еременко, бывая в 3-й ударной армии, каждый раз справлялся: "Почему до сих пор не взяли Птахинскую высоту?" Генерал Галицкий спрашивал о ней у меня, я -у командира 46-й гвардейской дивизии Карапетяна. Сергей Исаевич горячо уверял:
      - Возьмем, непременно возьмем. Дайте срок.
      - Прошли все сроки, Сергей Исаевич!
      - Знаю, у самого душа болит. Ох, трудное дело служить в пехоте! Мне бы коня да клинок...
      - А если без шуток?
      - Думаем, Афанасий Павлантьевич. Сидим вместе с Романенко перед этой Птахинской высотой и думаем...
      23 июня, около трех часов утра, меня разбудил телефонный звонок. Слышу бодрый голос генерала Карапетяна:
      - Все в порядке, можете докладывать в штаб армии.
      - Что в порядке?
      - Высота в полном порядке. Романенко сидит на вершине, пьет чай.
      Это было так неожиданно, что я переспросил:
      - На Птахинской?
      - На ней.
      - Ну, - говорю, - молодцы вы с Романенко. Без артподготовки?
      - Да! На штык взяли...
      Карапетян и Романенко не зря тщательно изучали подступы к высоте и сам опорный пункт. Они решили атаковать его ночью. Создали штурмовой отряд в составе 115 человек - стрелков, разведчиков, саперов. Возглавил отряд боевой офицер, помощник начальника штаба 141-го гвардейского полка по разведке старший лейтенант А. И. Ширяев.
      Когда стемнело, отряд двинулся к высоте. Группы саперов во главе с сержантами И. Ф. Ившиным и И. П. Горбенко ждали отряд у проволочных заграждений. Проходы в них были подготовлены, мины обезврежены. Ширяев провел отряд через эти проходы и внезапно атаковал противника. В рукопашном бою гарнизон вражеского опорного пункта был полностью уничтожен, командир взвода младший лейтенант К. Р. Кадыров водрузил над Птахинской высотой красный флаг.
      На рассвете 24 июня противник предпринял первую контратаку, потом вторую и третью. А к концу дня вражеское командование бросило на Птахинскую высоту пехотный и саперный батальоны с танками. Командир полка Романенко в свою очередь усилил ее гарнизон, ввел на высоту шесть танков. И чем далее, тем более ожесточенными становились бои за этот небольшой клочок земли.
      Вражеские контратаки продолжались. Постепенно в них втянулась большая часть сил 291-й немецкой пехотной дивизии, затем полк 1-й бригады СС. С нашей стороны на высоту тоже прибывали подкрепления, туда перебрались и командир 141-го полка Романенко, и командир 46-й гвардейской дивизии Карапетян. Приказ командующего армией требовал удержать Птахинскую высоту любой ценой.
      12 артиллерийских и 7 минометных батарей противника били по высоте, поддерживая контратаки своих танков и пехоты.
      Ответный огонь по боевым порядкам фашистов вели 30 наших батарей и 2 гвардейских минометных дивизиона. С утра и до вечера каждый день высоту и подступы к ней застилали густые клубы дыма. Непрерывный грохот рвущихся снарядов и мин висел над окрестностями. Высота была сплошь перепахана воронками, весь ее растительный покров сорван и обуглен огнем и металлом.
      Как-то ночью, когда я пришел на Птахинскую, генерал Карапетян, почерневший от пыли и пороховой гари сказал:
      - Романенко уверяет, что высота метра на полтора ниже стала. Но, говорит, пусть хоть всю сроют снарядами, а - удержим...
      И личный состав 141-го гвардейского полка удержал высоту.
      В ночь на 6 июля противник предпринял сильнейшую атаку, бросив в бой эсэсовскую пехоту и батальон армейской офицерской школы при поддержке 10 танков. Атака была отбита гвардейцами, их штыковая контратака завершила разгром врага и, выражаясь фигурально, поставила точку в борьбе за Птахинскую высоту. Новых попыток овладеть ею фашисты не делали. Видимо, слишком дорого обошлись им двухнедельные бои, в которых они потеряли более трех тысяч солдат и офицеров{59}.
      На фронте опять установилось относительное затишье. Соединения 5-го гвардейского корпуса приступили к боевой учебе. Упор был сделан на отработку вариантов наступательных действий. По различным признакам мы чувствовали, что час нового наступления войск Калининского фронта уже близок.
      Красный флаг над Духовщиной
      В последних числах июля 1943 года, когда далеко на юге, на Курской дуге, разворачивалась грандиозная битва, управление нашего корпуса было выведено из первого эшелона и сосредоточилось в тылу, в резерве фронта. Думалось, что, возможно, и нас готовят к переброске на Курскую дугу, но, как вскоре выяснилось, путь нам предстоял более короткий - в пределах того же Калининского фронта.
      5 августа в штабе корпуса побывал полковник А. Б. Родионов, старый мой товарищ, сослуживец еще по 107-му Владимирскому полку. Александр Борисович работал в оперативном отделе штаба 39-й армии. Он сообщил, что управление корпуса в ближайшие дни войдет в состав 39-й армии. Она действовала на левом фланге фронта, на духовщинском направлении.
      - У нас тоже назревают события, - сказал он.
      Два дня спустя меня вызвали в Военный совет фронта. Здесь я застал командующего фронтом генерал-полковника А. И. Еременко, члена Военного совета генерал-лейтенанта Д. С. Леонова, начальника штаба генерал-лейтенанта В. В. Курасова и командующего артиллерией генерал-лейтенанта артиллерии Н. М. Хлебникова.
      - Корпусные части сосредоточились? - спросил Андрей Иванович Еременко.
      Я доложил, что 41-й гвардейский корпусной полк, автогужевой батальон и батальон связи сосредоточились полностью. Командующий перевел взгляд на карту. На ней были изображены красные стрелы, врезающиеся в оборону противника, и штриховые дуги - рубежи наступления. Стало ясно: это план будущей операции. О нем и заговорил генерал-полковник.
      - Главный удар нанесет тридцать девятая армия генерала Зыгина, - сказал он. - Задача - овладеть укрепленным районом и городом Духовщина, затем совместно с войсками Западного фронта наступать на Смоленск. Пятый гвардейский корпус остается пока в резерве фронта.
      Он сделал паузу. Я понял, что весь разговор еще впереди, что Военный совет вызвал меня не для того, чтобы сообщить о скромной задаче корпуса. Это можно было сделать и обычным порядком, через штаб.
      Николай Михайлович Хлебников в присущей ему манере - не поймешь, всерьез или в шутку, - заметил:
      - А не заскучает Белобородов в резерве, Андрей Иванович? Сложа ручки-то?
      Еременко улыбнулся:
      - Не заскучаете, комкор?
      - Начальство не позволит, - в тон ответил я.
      - Верно! - сказал командующий. - Мы решили поставить вас на второй гвардейский корпус, он наносит главный удар в полосе тридцать девятой армии. Как смотрите на это?
      Как я мог смотреть? Надо - значит, надо.
      - Дивизии получите отличные, - продолжал Еременко. - Все три гвардейские: семнадцатая, девяносто первая, девятая. Девятку мы специально включили в состав корпуса, поскольку вы ею командовали и знаете людей.
      Кстати сказать, Андрей Иванович тоже хорошо знал 9-ю гвардейскую - тогда еще 78-ю стрелковую - по Дальнему Востоку. Теперь он спросил о некоторых ее ветеранах. Услышав, что Николай Гаврилович Докучаев погиб под Великими Луками, сказал:
      - Орел был. И смерть принял солдатскую.
      Помолчав, командующий заговорил о сроках подготовки операции. Они жесткие. Пять суток в моем распоряжении. Дело осложнялось тем, что артиллерия еще не сосредоточилась к участку прорыва.
      - В этом вам поможет главный наш артиллерист, - кивнул он в сторону генерала Хлебникова.
      - Помогу! - откликнулся Николай Михайлович. - А он в благодарность опять накормит меня железяками.
      Улыбка прошлась по лицам. Видимо, Хлебников уже рассказал про наши приключения на Птахинской высоте.
      А дело было так. К нам, на ту самую высоту, заехал как-то командующий артиллерией фронта. Несколько часов сидели мы с ним в блиндаже комдива Карапетяна под непрерывным артобстрелом и бомбежкой: земля ходила ходуном, блиндаж покряхтывал, как живой, бревна нижнего наката двигались и оседали. Сергей Исаевич Карапетян, охрипший до шепота, жестикулируя, объяснял, что время к обеду, что сейчас поедим, что голодными он нас не отпустит. И верно, вскоре, прикрывая котелки полой плащ-палатки, в блиндаж протиснулся боец. Под грохот канонады Сергей Исаевич гостеприимным жестом пригласил нас к шаткому столику. Ели наваристые щи. Николай Михайлович зачерпнул ложкой из котелка нечто зазубренное и темное, задумчиво взглянул на Карапетяна.
      - Косточка? - спросил тот.
      - Она! - ответил Хлебников. - От фашистской коровенки калибром сто пятьдесят пять миллиметров...
      С легкой руки Николая Михайловича шутка пошла гулять по армии, и Карапетян очень сердился, когда другие комдивы просили его поделиться секретом изготовления бронебойных щей.
      Но шутка шуткой, а дело делом. Генерал Еременко, заключая беседу, приказал мне немедленно сдать командование 5-м гвардейским корпусом и принять 2-й гвардейский.
      В тот же день я приступил к новым обязанностям. Начальник штаба 2-го гвардейского корпуса полковник В. Л. Бейлин, начальник политотдела полковник П. В. Луценко, командующий артиллерией полковник А. Д. Васильев, офицеры штаба и управления быстро ввели меня в обстановку, в детали боевой задачи, поставленной корпусу еще в последних числах июля.
      Корпус наносил удар в общем направлении на Духовщину. Это был сильно укрепленный противником район, с глубоко развитой обороной, прикрывающей подступы к Смоленску с северо-востока. Отведенный нам участок прорыва (Старая Капешня, деревня Кислова) превышал 6 км по фронту. Надлежало прорвать оборону противника глубиной до 15 км, форсировав одновременно реку Царевич. Корпусу придавались 28-я гвардейская танковая бригада и 203-й тяжелый танковый полк, 17-я истребительно-противотанковая бригада, несколько минометных полков и 4-я инженерно-штурмовая бригада. Кроме того, наступление корпуса поддерживала армейская артиллерийская группа - 21-я артиллерийская дивизия прорыва и ряд частей гвардейских реактивных минометов.
      Знакомясь с планом наступления, подписанным еще моим предшественником на посту комкора генерал-майором М. П. Кутузовым, я обратил внимание на одну деталь в этих документах. Первый удар 2-й гвардейский корпус и его правый сосед - 84-й стрелковый корпус наносили в расходящихся направлениях: мы почти строго на юг, соседи - на запад, охватывая группировку противника в районе Спас-Углы, Клевцы, Выемец с задачей окружить ее и уничтожить. Задача эта ставилась как попутная, для ее решения оба корпуса выделяли лишь незначительную часть своих сил. Подобные второстепенные задачи в плане задачи общей - дело обычное, однако в данном случае генерал Кутузов обратил внимание армейского командования на то, что "разрыв между главными силами 2-го гвардейского и 84-го стрелковых корпусов (12 - 14 км) оголяет правый фланг 2-го гвардейского корпуса"{60}.
      Изучая полосу предстоящего наступления сначала по карте, а затем и на рекогносцировках местности, я убедился, что беспокойство моего предшественника имело веские основания. Правофланговой 91-й гвардейской дивизии придется наступать вдоль речки Веленя{60}, и ее боевые порядки попадут под фланкирующий огонь фашистов с высот западного берега. Не исключена и возможность контратак противника на этом открытом фланге.
      При очередном докладе я изложил командующему армией генералу А. И. Зыгину свои соображения. Алексей Иванович ответил, что превосходство, которое мы имеем над противником в артиллерии, оградит открытый фланг корпуса от всех неожиданностей.
      13 августа, с утра, 39-я армия перешла в наступление. Артиллерийская подготовка была мощной, но короткой - всего 35 минут. В первые же часы боя наша пехота овладела первой траншеей, а затем и второй. Но развить этот успех не удалось. Артиллерия, минометы и пулеметы фашистов вели сильный огонь. Особенно трудно пришлось 91-й гвардейской дивизии. Ее командир, генерал-майор М. И. Озимин докладывал, что артподготовка должного эффекта не принесла, батареи противника не подавлены, его фланкирующий огонь из-за речки Веленя сковал дивизию.
      Претензии к артиллеристам поступали и с других участков. Командиры стрелковых частей и соединений докладывали примерно то же, что и генерал Озимин. Все наши дальнейшие попытки добиться перелома в ходе боевых действий наталкивались на упорное сопротивление противника. К 17 августа дивизия первого эшелона корпуса - 91-я и 17-я гвардейские - продвинулись лишь на 7 км к югу. До главной нашей цели, до города Духовщина, оставалось еще около 9 км. Фронт 2-го гвардейского корпуса теперь представлял собой клин, вершина которого упиралась в реку Царевич, а западная его сторона растянулась по речке Веленя. Оттуда, с высот, фашисты продолжали вести сильный фланкирующий огонь по нашим боевым порядкам. Опасения, которые высказывались еще при планировании операции, оправдались. Отсечная позиция противника за речкой Веленя стала своего рода камнем преткновения для действий всего корпуса. Командиры дивизий Михаил Иванович Озимин и Александр Петрович Квашнин почти одновременно обратились ко мне с предложением перенести удар с южного направлений на западное, прорвать оборону противника за речкой Веленя и, получив таким образом свободу маневра, овладеть Духовщиной обходом с севера-запада. Решение это подсказывала сама обстановка. Я доложил это наше мнение генералу Зыгину, он как будто согласился с его целесообразностью, однако в заключение разговора сказал:
      - Вводите в бой второй эшелон в прежнем направлении. Задача - форсировать реку Царевич и развить удар на Духовщину.
      Очень не хотелось мне втягивать и 9-ю гвардейскую дивизию в эти лобовые бои, но - пришлось. Гвардейцы Игнатия Васильевича Простякова форсировали реку Царевич и к вечеру 17 августа прочно закрепились на южном ее берегу, в деревне Малеевка и на ближайших высотах.
      Интересные бывают в жизни совпадения. В момент форсирования реки 22-м гвардейским полком Романова я находился на НП командира дивизии и наблюдал, как цепочка солдат под жестоким огнем пошла через реку вброд. Первым на южный берег выскочил белокурый офицер (его фуражку сбила пуля). Он обернулся к бойцам, крикнул что-то и повел их в атаку на вражескую траншею.
      - Кто этот храбрец? - спросил я генерала Простякова.
      - Командир седьмой стрелковой роты старший лейтенант Иванов.
      - Седьмой роты? Иванов?
      - Да, он! - подтвердил Простяков.
      Почти два года назад, в ноябре сорок первого, на Озерне, 7-й ротой этого же полка командовал тоже старший лейтенант Иванов. И так же храбро, первым форсировал он реку по битому льду. Только звали его Ильей Андреевичем, а инициалы этого Иванова, как подсказал мне кто-то из штабных офицеров, были "А. З.".
      Овладев плацдармом за рекой Царевич, 22-й и 18-й гвардейские полки уже на следующее утро были вынуждены отбивать сильнейшие контратаки танков и мотопехоты противника. Ожесточенность этих контратак все нарастала, и, для того чтобы удержать плацдарм, нам пришлось выдвинуть на него несколько батарей 17-й истребительно-противотанковой бригады полковника В. Л. Недоговорова. Артиллеристы, ведя огонь прямой наводкой, хорошо помогли стрелкам, и плацдарм остался за нами. Тогда фашистское командование перенесло свои усилия несколько севернее, под Борки и Жукове. Особенно упорные бои завязались за высоту 229,6. Она несколько раз переходила из рук в руки.
      Бессмертный подвиг на этой высоте совершил рядовой 31-го гвардейского полка Василий Иванович Соловьев. При очередной атаке взвод младшего лейтенанта Чегаркина, где служил Соловьев, выбил фашистов из траншеи и быстро двинулся дальше, к вершине. Внезапно во фланг взводу ударил пулемет из хорошо замаскированного дзота. Бойцы залегли. Соловьев оказался неподалеку от дзота, но гранат у него не было: гвардеец уже израсходовал их, уничтожив в траншее две пулеметные точки. Он, не раздумывая, бросился к амбразуре дзота и закрыл ее своим телом. Вражеский пулемет, прошив его очередью, смолк. Взвод, а за ним и другие подразделения батальона вышли к вершине и овладели высотой. Подвиг коммуниста В. И. Соловьева, марийца по национальности, был отмечен высшей наградой. Ему посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза.
      Противник продолжал контратаки, особенно настойчивые в полосе 9-й гвардейской дивизии. Мы в свою очередь неоднократно, с перерывами в один - три дня, возобновляли наступление, пытаясь прорваться на юг, к Духовщине. Однако пробить брешь в многополосной, насыщенной огневыми средствами и различными инженерными заграждениями обороне не смогли. Примерно такая же обстановка сложилась в полосе всей 39-й армии и у ее соседей слева - соединений Западного фронта.
      Ожесточенные бои продолжались до начала сентября. Добиться решительного успеха нам не удалось. Однако это наступление, в котором участвовали войска двух фронтов, имело положительное значение. Дело в том, что в июле - августе развернулась грандиозная битва на Курской дуге, где советские армии, обескровив и отбросив вражескую ударную группировку, развернули мощное наступление, освободили Орел, Белгород, Харьков, разгромили 30 дивизий противника. Вермахт потерял в этой битве около 500 тысяч солдат и офицеров, 1,5 тысячи танков, 3 тысячи орудий и более 3,7 тысячи самолетов{62}. Вражеское командование остро нуждалось в резервах. Какую-то часть этих резервов мы сковали на смоленском направлении. Мало того. Стремясь удержать за собой Смоленск, фашисты были вынуждены перебрасывать сюда танковые, моторизованные и пехотные дивизии из-под Орла.
      И все же наше августовское наступление не достигло непосредственной цели освобождения Духовщины. 39-я армия втянулась в затяжные бои, так и не прорвав оборону противника.
      Та или иная неудача обычно обусловливается совокупностью различных причин, иногда очень специфических. Однако при ближайшем рассмотрении главные причины, как правило, оказываются типичными для неудачных боевых действий вообще. Это, например, поспешность при подготовке к наступлению, попытка выиграть время за счет сокращения необходимой и очень трудоемкой подготовительной работы. Давно известно, что такой метод, мягко говоря, не спутник успеха. Военная история от древнейших времен пестрит подобного рода отрицательными примерами. И все-таки эти ошибки повторяются. Именно поэтому полезно и сейчас обращаться к суровым урокам прошлого, памятуя, что горький опыт - это тоже опыт, что в трудном противоборстве одерживает верх тот, кто умеет учиться и на собственных ошибках.
      Выше уже говорилось, что наше августовское наступление на Духовщину готовилось в очень сжатые сроки{63}. Это создавало большие трудности для войск, особенно для артиллерии. Ее полки, дивизионы и батареи продолжали выдвигаться на огневые позиции вплоть до последних часов перед атакой. Поэтому произвести необходимую разведку целей по всей глубине обороны противника артиллеристы не смогли - для этого у них просто не хватило времени. Отсюда и низкая эффективность артподготовки.
      Когда прорыв не удался, войска 39-й армии предприняли ряд повторных наступлений. Однако каждый раз нам давали для подготовки считанные дни, в результате чего артиллерия опять и опять не справлялась с поставленными задачами. Очевидно также, что мы имели недостаточно артиллерии, а также артснарядов.
      Среди других факторов, сыгравших отрицательную роль в августовском наступлении, отмечу еще один, на мой взгляд, чрезвычайно важный. Поспешность в подготовке наступления, естественно, повлекла за собой и спешные переброски крупных сил пехоты и артиллерии. Правила оперативной маскировки были нарушены, противник не только обнаружил перегруппировку войск 39-й армии, но и заранее, с помощью всех видов разведки, в том числе авиационной, довольно точно определил направление нашего главного удара.
      Это мы почувствовали в первые же часы боя, это подтвердили и пленные. Командир 91-й гвардейской дивизии доложил мне результат опроса пленных. Все они (около 50 солдат и офицеров) показали, что их части были приведены в полную боевую готовность за три дня до нашего наступления, что в тыловых районах сосредоточиваются танки и пехота, срочно переброшенные из-под Орла. А вскоре разведчики взяли пленного из 18-й немецкой танковой дивизии. Выяснилось, что эта дивизия, как и другие танковые и моторизованные соединения противника, начала марш с орловского выступа на север, в полосу 39-й армии, еще за несколько дней до начала нашего наступления. В подобной обстановке говорить о неожиданности удара конечно же не приходится. Противник ждал его, готовился к нему и тотчас же ответил сильными контратаками танков и мотопехоты, поддержанными бомбардировочной авиацией.
      28 августа, по приказу командарма, 2-й гвардейский корпус перешел к обороне. В первых числах сентября была предпринята очередная попытка овладеть Духовщиной. Удар нанесли наши соседи слева - 5-й гвардейский и 83-й стрелковый корпуса. Однако и эта попытка успеха не принесла.
      Командование Калининского фронта еще в конце августа, когда стало ясно, что наступление не удается, составило новый план овладения Духовщиной. Его инициатором стал генерал армии А. И. Еременко{64}. Он вообще был человеком ищущим, эта черта являлась одной из главных в его командирском характере. Да и подчиненным он не позволял успокаиваться или сетовать на трудную обстановку. "Ищи - найдешь!" - любил повторять Андрей Иванович.
      Новый план в корне отличался от предыдущего. Если в августе мы нанесли удар на Духовщину по кратчайшему направлению, левым флангом 39-й армии, то теперь усилия переносились на правый ее фланг, войска которого, взаимодействуя с 43-й армией, должны были глубоко охватить духовщинскую группировку гитлеровцев с севера и северо-запада.
      Этот план в масштабе оперативном отражал требование боевой обстановки необходимость отказаться от лобового удара на Духовщину, потерять что-то в расстоянии, но зато приобрести свободу маневра, а следовательно, и выигрыш во времени. Старая и верная пословица, гласящая, что "не всегда прямой путь самый короткий", очень часто имеет прямое отношение к планированию наступательных операций.
      Должен заметить, что хороший план вообще никогда не появляется как некое "озарение". Он вынашивается в голове и отражает объективную реальность. Потребность в таком плане остро ощущает каждый думающий командир, особенно в те моменты, когда требуется резко перестроить боевые порядки, сменить направление удара, когда каждый потерянный в инертных действиях час грозит потерей боевой инициативы. И дело старшего начальника - чутко реагировать на предложения подчиненных. По собственному опыту знаю, что иной раз командир батальона может подсказать решение, которое обеспечит успех дивизии и даже корпуса.
      В первых числах сентября генерал А. И. Зыгин получил новое назначение, а 39-ю армию принял генерал-лейтенант Н. Э. Берзарин. Мы с ним были хорошо знакомы по Дальнему Востоку, где он был заместителем командующего 1-й Отдельной Краснознаменной Дальневосточной армии. Николай Эрастович являлся типичным представителем новой плеяды командармов Великой Отечественной войны. Молодой (ему не было и сорока лет), широко эрудированный, очень волевой и решительный человек, он отлично проявил себя еще в тяжкую пору сорок первого года.
      В первом же разговоре о плане нового наступления он обратил внимание на конфигурацию фронта корпуса, на фланкирующую позицию противника за рекой Веленя.
      - Планируй удар через Веленю, - сказал Берзарин. - Примерно здесь.
      И он отметил карандашом участок между селом Спас-Углы и деревней Клиники, пояснил, что план армейской операции вчерне уже готов. Армия нанесет главный удар правым флангом - 84-м и 2-м гвардейским корпусами. В их полосах будут введены подвижные группы (танковые и моторизованные части) с задачей перехватить коммуникации духовщинской группировки противника. Наши корпуса, следуя за танками и мотострелками, атакуют Духовщину с северо-запада.
      Одно можно было сказать о замысле этой армейской операции в рамках операции фронтовой: смело она задумана, широко, с, (крутым поворотом главных сил (запад - юг), с решительной целью. Разумеется, такой план требует четкого взаимодействия войск во всех звеньях и на всех этапах.
      План был утвержден, началась подготовка к наступлению. В связи с общей перегруппировкой сил армии из состава 2-го гвардейского корпуса вышли 9-я и 17-я гвардейские дивизии, а вместо них прибыли 184-я стрелковая дивизия полковника С. И. Цукарева и 97-я стрелковая дивизия генерал-майора П. М. Давыдова.
      Мы получили крупное артиллерийское усиление. В лесных массивах, что восточнее реки Веленя, встали на огневые позиции 203-мм гаубицы - шесть батарей из 103-й артбригады большой мощности; 152-мм гаубицы и гаубицы-пушки шестнадцать батарей 94-й тяжелой гаубичной бригады; более 200 реактивных установок 20-й гвардейской минометной бригады и 326-го гвардейского минометного полка. Кроме того, нам передали несколько частей, вооруженных более легкими системами: 1310-й артполк, 554-й минометный и три истребительно-противотанковых полка.
      Прибавьте наш корпусной артполк и три полка дивизионной артиллерии, и тогда станет понятно, сколько хлопот появилось у командующего артиллерией корпуса полковника А. Д. Васильева. Хлопоты, разумеется, приятные. Еще бы! Скажи еще полгода назад Александру Дмитриевичу, что стрелковому корпусу придадут артиллерийскую группировку, в которой только тяжелых калибров будет до сотни стволов, - он вряд ли поверил бы.
      Видимо, слабый эффект артподготовки в предыдущем наступлении послужил поводом для серьезного разговора в высших командных инстанциях. Сужу об этом по беседе, которая состоялась у нас на КП с представителем Ставки маршалом артиллерии Н. Н. Вороновым. Он приехал к нам за несколько дней до наступления, его особенно интересовала разведка обороны противника вообще, артиллерийская разведка - в частности. Я доложил ему, что вражеская огневая система вскрыта нашей разведкой почти полностью, что данные всех видов разведки подтверждены и захваченными накануне пленными.
      - Давайте-ка ваших артиллеристов, - сказал он.
      Пришли полковник Васильев и офицеры штаба артиллерии, развернули карты и схемы, и у них завязался свой, сугубо артиллерийский разговор.
      Мне впервые довелось встретиться на фронте с Николаем Николаевичем Вороновым, и встреча эта оставила глубокое впечатление. То, что он крупнейший специалист, большой знаток артиллерийской боевой работы во всех ее сложностях и тонкостях, - это было известно. Однако, беседуя с нашими артиллеристами, он ни словом, ни жестом не подчеркнул своего профессионального превосходства, своего высокого положения и права решать и приказывать. Очень тактичный и доброжелательный человек.
      Это была деловая беседа коллег по военной профессии. "А может, лучше сделать так?" - спрашивал маршал и пояснял свою мысль. И полковник Васильев соглашался или приводил какой-то контрдовод.
      - Ну как? - спросил я Александра Дмитриевича, когда маршал уехал.
      Васильев развел руками:
      - Все расставил по местам. Хотел бы я знать артиллерию хоть в четверть того, как знает ее Николай Николаевич...
      Добавлю, что сам полковник Васильев был превосходный, на мой взгляд, артиллерист.
      13 сентября, за сутки до начала наступления, Васильев доложил мне о готовности артиллерии.
      Начальник политотдела полковник П. В. Луценко, только что вернувшийся с переднего края, рассказал, что политический подъем в войсках исключительно высокий. Бойцы рвутся в наступление. В беседах с политработниками они обязательно упоминали Левобережную Украину, где советские войска, освобождая город за городом, гнали фашистов на запад, к Днепру. "Скорей бы приказ, говорили бойцы. - А за нами дело не станет, мы уж постараемся".
      С начальником штаба полковником В. Л. Бейлиным мы еще раз проверили, все ли сделано, обговорили детально вопросы, возникшие за последние часы, и я выехал на свой наблюдательный пункт.
      - Будет успех! - говорил, прощаясь, Бейлин. - Чувствую, сломим фашиста...
      Чувствовал это и я. Время нам дали, мы хорошо подготовились, тщательная и действенная подготовка должна обеспечить быстрый прорыв обороны противника. Разница между августовским и нынешним наступлением состояла еще и в том, что фашистское командование, судя по последним данным, было дезинформировано нашей маскировкой (ложное сосредоточение войск на второстепенных участках, постройка мостов на реке Царевич и т.п.) и ожидало главного удара совсем не там, где он нами спланирован.
      14 сентября, в 9.00, ударила артиллерия. Полуторачасовую артподготовку заключил мощный залп гвардейских минометных частей. Огневая система противника была подавлена и на переднем его крае, и в глубине обороны. Лишь отдельные вражеские батареи пытались остановить огнем наступающую пехоту, но тяжелые орудия армейской артгруппы вынудили их замолчать. К полудню стрелки 184-й и 91-й гвардейской дивизий овладели первой и второй траншеями фашистов и, оставив речку Веленя далеко у себя в тылу, продолжали успешно наступать.
      Доклады командиров дивизий радовали. Стрелки продвигались в хорошем темпе, саперы 4-й инженерной штурмовой бригады уже навели мосты через Веленю, подвижная группа полковника И. Ф. Дремова (46-я и 47-я механизированные бригады) своевременно вошла в прорыв, артиллерия тоже сменила позиции и выдвинулась далеко за реку.
      Еще засветло командир 184-й дивизии полковник Цукарев доложил:
      - Выхожу к деревне Пономари, седлаю большак.
      Следом за ним радирует командир 91-й гвардейской дивизии генерал Озимин:
      - Занял Жигулино, иду к большаку. Мотострелки Дремова уже в Акулино.
      Большак, о котором докладывают комдивы, - это дорога из Духовщины на север, важная вражеская коммуникация. Наш корпус к исходу дня, расширив прорыв до 8 км по фронту и пройдя с боями до 10 км в глубину, вышел к этой дороге и практически рассек духовщинскую группировку фашистов на две части. К северу от нас поспешно отходила 197-я немецкая пехотная дивизия, прямо перед центром остатки 163-го и. 205-го полков 52-й пехотной дивизии. Наиболее ожесточенное сопротивление оказывал противник перед левым флангом корпуса - дивизией генерала Озимина. Здесь, на ближних подступах к Духовщине, держали оборону эсэсовцы 1-й пехотной бригады и боевая группа 18-й немецкой танковой дивизии.
      На следующий день, взаимодействуя с правым соседом - 84-м стрелковым корпусом, мы взяли в клещи и разгромили 197-ю немецкую пехотную дивизию и остатки 52-й пехотной дивизии и, продолжая обходное движение, вышли к западным окраинам Духовщины. Начались бои непосредственно за город. И хотя противник, опиравшийся на многополосную траншейную оборону с мощными опорными пунктами, оказывал яростное сопротивление, дни его были сочтены.
      Наш корпус обошел Духовщину с северо-запада, соседние слева корпуса - 5-й гвардейский и 83-й стрелковый- с юго-востока. Кольцо окружения должно было замкнуться с часу на час. Вместе с тем приданная нам артиллерия не оставила фашистам никаких надежд отсидеться в укрытиях. Бетонобойные снаряды гаубиц большой мощности в каменную крошку стирали вражеские опорные пункты, дальнобойные орудия 94-й артбригады, с успехом ведя контрбатарейную борьбу, лишили эсэсовских пехотинцев поддержки их артиллерии.
      Только одна дорога оставалась еще у противника для отступления - на юго-запад. Поздно вечером 18 сентября эсэсовцы и различные сборные подразделения стали поспешно уходить из Духовщины. Ночью город был полностью очищен от врага, над центральной площадью взвился красный флаг, о чем я и доложил генералу Берзарину.
      - Поздравляю! - сказал он. - Преследуйте противника, не давайте ему передышки. Помните: впереди Смоленск!...
      На другой день мы слушали московское радио. Был передан приказ Верховного Главнокомандующего, адресованный командующим войсками Западного и Калининского фронтов, освободивших Ярцево и Духовщину. Москва салютовала двенадцатью артиллерийскими залпами. Среди соединений, удостоенных почетного наименования Духовщинских, были две дивизии 2-го гвардейского корпуса - 91-я гвардейская генерал-майора М. И. Озимина и 184-я стрелковая полковника С. И. Цукарева, а также приданная корпусу 4-я штурмовая инженерно-саперная бригада подполковника Г. И. Матаузаса.
      Цель - Витебск!
      Войска Западного фронта уже выходили на ближние подступы к Смоленску с востока, соединения левого крыла Калининского фронта - с севера. Однако участвовать в освобождении древнего русского города нам не довелось. После овладения Духовщиной наша 39-я армия развернулась в западном направлении - на Витебск. Впоследствии стало известно, что эта перемена направления была вызвана указаниями Ставки. Освобождение Смоленска Ставка возложила на войска Западного фронта. А командующему Калининским фронтом было приказано "главные усилия направлять на захват г. Витебск"{65}. Соответственно была изменена и разграничительная линия между фронтами.
      Главные усилия Калининского фронта теперь переносились с левого его крыла на правое, в связи с чем туда было передислоцировано управление 2-го гвардейского стрелкового корпуса. Приказ я получил 25 сентября - в день, когда войска Западного фронта овладели Смоленском. Дивизии, входившие во 2-й гвардейский корпус, были подчинены непосредственно командующему 39-й армией, а штаб и управлений корпуса вместе с корпусными частями комбинированным маршем по шоссейным и железным дорогам - двинулись на север, в состав 4-й ударной армии, которая держала оборону к юго-востоку от города Невель.
      С командующим этой армией генерал-майором В. И. Швецовым война впервые свела меня еще год назад, перед Великолукской операцией. Тогда Василий Иванович был заместителем командующего 3-й ударной армией. Деловые, товарищеские отношения, установившиеся между нами, окрепли в ходе совместной боевой работы под Великими Луками. Эти события были очень свежи в памяти, и мы встретились так, словно и не расставались.
      - - Генерал Швецов ознакомил меня с планом предстоящей Невельской операции. Она являлась частью общего плана наступательных действий Калининского фронта на витебском направлении. Овладение Невелем - важнейшим узлом железных и шоссейных дорог - позволило бы войскам фронта охватить левый фланг витебской группировки фашистов.
      Главный удар на Невель наносила 3-я ударная армия генерала К. Н. Галицкого. С юга ее прорыв обеспечивала наша 4-я ударная. Ей предстояло наступать в общем направлении к озеру Езерище и далее к Городку, перерезая железную дорогу Невель -Витебск.
      На особенностях этого плана останавливаться не буду, поскольку они подробно изложены в военно-мемуарной литературе{66}. Отмечу только, что хороший план тем в первую очередь и хорош, что наряду с четко поставленной задачей предоставляет широкий простор для командирской инициативы. Именно так была спланирована и Невельская операция.
      Основу ударной группировки 4-й ударной армии составили 2-й гвардейский корпус и часть сил 83-го стрелкового корпуса. В состав нашего корпуса вошли три стрелковые дивизии: 360-я полковника И. И. Чиннова, 117-я генерал-майора Е. Г. Коберидзе и 16-я литовская генерал-майора В. А. Карвялиса. Правым нашим соседом была 28-я дивизия 3-й ударной армии, левым - 47-я дивизия 83-го стрелкового корпуса.
      В ночь на 3 октября мною был подписан боевой приказ, один из пунктов которого гласил: "360-я стрелковая дивизия прорывает оборону противника на участке Волчьи Горы, Барсуки с ближайшей задачей: во взаимодействии с частями 3-й ударной армии и 83-го стрелкового корпуса уничтожить противостоящего противника, обеспечить ввод в прорыв 236-й танковой бригады"{67}. В дальнейшем стрелковые полки, продвигаясь вслед за танками, должны были оседлать важнейшую вражескую коммуникацию Невель - Городок - Витебск. Осуществив эту, пока еще (в рамках Невельской операции) вспомогательную задачу, 4-я ударная армия создала бы реальные предпосылки для выполнения основной задачи фронта - глубокого охвата северного фланга витебской группировки противника.
      В полосе наступления 360-й дивизии оборонялись части 2-й немецкой авиаполевой дивизии. До сих пор нам не приходилось иметь дело с такого рода соединением, однако его организационная структура, численный состав и вооружение были известны. Не от хорошей жизни заняли окопы офицеры и солдаты в авиационной форме гитлеровского вермахта. Громадные потери, которые несла немецкая пехота на Восточном фронте, вынуждали фашистское командование изыскивать возможности их компенсации. Одновременно столь же большие потери в авиации оставили без дела часть батальонов наземного обслуживания и прочий технический персонал. Из них и формировались авиаполевые дивизии, которые использовались в качестве пехотных.
      Авиаполевая дивизия состояла из четырех батальонов. Однако ставить знак равенства между авиаполевым и пехотным батальонами нельзя ни по числу людей, ни по вооружению. Авиа-полевые батальоны значительно превышали численность обычных пехотных батальонов. Так, два батальона 2-й немецкой авиаполевой дивизии, стоявших в полосе нашей 360-й дивизии, насчитывали около 3700 солдат и офицеров{68}. Авиаполевая дивизия имела на вооружении ту же артиллерию и в том же количестве, что и пехотная дивизия.
      Вражеская оборона была построена по принципу опорных пунктов, чему способствовала и сама местность. Сильно заболоченные леса с множеством рек, речушек и ручьев перемежались озерами, которые цепью громадных водных зеркал протянулись от Невеля на юг, к Городку и Витебску. Насыщенность местности этими водными преградами с узкими дефиле (проходами) между ними, с малым числом грунтовых дорог, к тому же раскисших от осенней распутицы, - все это давало обороняющейся стороне большие преимущества. Наш же маневр войсками по фронту и в глубину был резко ограничен, что, несомненно, сказалось на дальнейшей борьбе за выход на подступы к Витебску.
      6 октября, на рассвете, войска 3-й и 4-й ударных армий перешли в наступление. Ураганный огонь тяжелой артиллерии и реактивных установок сровнял с землей первую линию вражеской обороны, стрелки 360-й дивизии поднялись в атаку. Их бросок был стремительным. Полковник Чиннов передал по радио условный сигнал: "Кварц!" Это означало, что его полки прорвали передний край фашистов. Несколько отставал лишь правый фланг, однако Чиннов, введя в бой резервный батальон, выправил положение. Обходным маневром сильный опорный пункт противника в деревне Волчьи Горы был взят, полки продолжали наступление. Очередной кодированный сигнал: "Хрусталь!" - известил штаб корпуса, что пехота вышла на рубеж, с которого планировался ввод в прорыв 236-й танковой бригады полковника Н. Д. Чупрова. Вскоре и сам Нил Данилович доложил, что его танки обогнали пехоту и, преследуя бегущих гитлеровцев, приближаются ко второму оборонительному рубежу.
      Новый начальник штаба корпуса полковник К. Н. Гофман, суммировав показания пленных, доложил мне, что потери противника составили примерно 700 человек убитыми и ранеными. Захвачено 8 зенитных и противотанковых орудий, 20 минометов, 9 автомашин и тракторов{69}.
      Наступление развивалось точно по графику. В 17.00 я перенес наблюдательный пункт в деревню Пестрики. К исходу дня танкисты и пехотинцы завязали бой за деревню Усово. Здесь, на втором оборонительном рубеже, противник оказал сильное огневое сопротивление, в его контратаках участвовали свежие силы, спешно выдвинутые из Городка. Усиленно действовала фашистская авиация - в налетах участвовало по 40 - 50 "юнкер-сов" одновременно. Но как бы там ни было, а задачу первого дня наступления дивизия Ивана Ивановича Чиннова выполнила полностью.
      Докладываю об этом командующему армией. Он спросил:
      - Где танки Чупрова?
      - Танковая бригада ведет бой за Усово, передовой ее отряд вышел к южному берегу Езерища, к деревне Жуково.
      - Хорошо! - одобрил генерал Швецов. - А у соседей еще лучше. Третья ударная взяла Невель. Что ж ты молчишь? Удивлен?
      - Признаться, да! - ответил я. - Взять такой город за день боя...
      - За несколько часов! - поправил он. - В шестнадцать часов танковая бригада Кочергина вступила в Невель, три часа спустя город был очищен от фашистов. Передай это Чупрову! Пусть порадуется за соратника. Да и в пример себе его возьмет...
      - Передам.
      - Жду доклада о выходе частей на невельскую дорогу, -закончил командарм.
      Между тем обстановка в полосе 360-й дивизии складывалась своеобразно. Ее полки, обтекая с севера и юга огромное (примерно 18 кв. км) озеро Езерище, продвигались к дороге Невель - Витебск. Но если севернее озера дорога была уже близка, то южнее Езерища даже вырвавшийся вперед передовой отряд 236-й танковой бригады находился все еще далеко - в 5 - 6 км от нее. А главное, сопротивление фашистов возрастало с каждым часом. Это и неудивительно. Прорыв наших войск южнее Езерища, выход на рокаду, к Городку, выводил 4-ю ударную армию на дальние подступы к Витебскому укрепленному району. Вот почему гитлеровское командование бросило сюда большую часть своих резервов.
      В ночь на 7 октября я получил от комбрига 236-й танковой очередное донесение. Чупров сообщил, что передовой его отряд, обходя опорные пункты фашистов, быстро продвигается к дороге. Это донесение обрадовало нас. Однако двинуть вслед за передовым отрядом сколько-нибудь значительные силы мы не могли. И 360-я дивизия, и 236-я танковая бригада все еще вели напряженные бои на усовском рубеже.
      - Не зарвется передовой отряд? - спросил я Чупрова.
      - Надеюсь на Недоговорова, - ответил он. - В случае чего Виктор Леонтьевич и обратно отряд выведет. Он все может.
      Верно, полковник Недоговоров - опытный и храбрый офицер. Его командирские качества блестяще проявились еще в ходе Духовщинской операции. На рубеже реки Царевич легкие пушки 17-й истребительно-противотанковой бригады, которой он командовал, свели на нет попытки противника остановить нашу пехоту танковыми контратаками. А затем артиллеристы Недоговорова в числе первых ворвались в Духовщину. Он был известен как тонкий и умный тактик и в то же время необычайно дерзкий командир.
      Теперь его истребительно-противотанковая бригада опять была придана нашему корпусу. Полки бригады действовали с различными стрелковыми частями. Сам Недоговоров оставался с 712-м артполком, наступавшим в боевых порядках 236-й танковой бригады. Виктор Леонтьевич вызвался возглавить передовой отряд танковой бригады. И вот этот отряд - рота танков, противотанковая батарея 712-го артполка и два взвода пехоты на автомашинах - в ночной тьме стремительно движется по вражеским тылам. Полковник Чупров докладывает:
      - Отряд Недоговорова выскочил на Невельское шоссе, танки проутюжили фашистскую автоколонну, идут на Городок.
      Вскоре - новый доклад:
      - Передовой отряд на северной окраине Городка. Ведет бой. Связь с ним прервалась.
      Под утро стали известны подробности этого смелого рейда. Отряд Недоговорова, ворвавшись на улицы Городка, нанес фашистам большой урон. Ночной бой продолжался несколько часов. Отряд был окружен превосходящими силами противника. Несмотря на тяжелое ранение, полковник Недоговоров продолжал руководить боем и вывел отряд из окружения. Но ранение Виктора Леонтьевича оказалось смертельным. Спасти его врачам не удалось. Посмертно полковнику Недоговорову было присвоено звание Героя Советского Союза.
      7 октября стрелки 360-й дивизии и танкисты 236-й бригады сломили сопротивление фашистов под Усово и, выйдя к озеру Езерище, стали обходить его и с севера и с юга. Вскоре я смог доложить командарму, что правый наш фланг вышел к невельской дороге севернее озера и прочно ее оседлал. Однако на левом фланге наступление развивалось медленно. Противник предпринимал яростные контратаки. В последующие дни мы здесь ввели в бой и 117-ю, и 16-ю литовскую стрелковые дивизии, но и вражеское командование наращивало свои силы. Остатки 2-й авиаполевой дивизии были подкреплены частями 83-й и 129-й пехотных дивизий, полком 391-й охранной дивизии. В их боевых порядках появились танки. Это подошла из Витебска 20-я немецкая танковая дивизия в составе одного танкового и двух моторизованных (гренадерских) полков. Насколько опасным представлялся противнику наш удар, нацеленный южнее Езерища на Городок, показывает и тот факт, что помимо перечисленных частей здесь были брошены в бой даже команды выздоравливающих из прифронтовых госпиталей и 647-й арттехнический батальон{70}.
      Теперь на каждую нашу атаку враг отвечал сильной контратакой, поддержанной танками и авиацией. Впервые в столь значительном количестве появились перед нами тяжелые самоходные орудия "фердинанд". И если в пехоте мы еще имели некоторое превосходство над противником, то численный перевес в танках и авиации был на его стороне. Все контратаки части корпуса отбивали, но темп нашего продвижения падал. Тыловые коммуникации сильно растянулись, осенняя распутица затрудняла подвоз боеприпасов, в них ощущалась острая нужда.
      10 октября по приказу командарма 2-й гвардейский корпус перешел к обороне, выйдя правым флангом далеко за невельскую дорогу, а левым - не дойдя до нее 3 - 3,5 км. На этом и закончилась Невельская операция.
      Ее результат был весьма значителен. Освобождение Невеля и глубокое вклинение 3-й и 4-й ударных армий в стык флангов гитлеровских групп армий "Север" и "Центр" создали благоприятные условия для дальнейших действий наших войск как на прибалтийском направлении, так и на витебском. Забегая вперед, отмечу, что последовавшие сразу же за Невельской две операции войск Калининского (1-го Прибалтийского) фронта еще более углубили это вклинение, которое летом 1944 года советское Верховное Главнокомандование блестяще использовало для окружения и разгрома группы армий "Центр" в Белоруссии.
      В ходе Невельской операции противник понес большие потери. 2-я авиаполевая дивизия превратилась в боевую группу - во "флажок на карте". То же можно сказать и о других частях и соединениях: за несколько дней боевых действий их численность уменьшилась в среднем на две трети, а 547-й пехотный полк 83-й дивизии потерял девять десятых первоначального состава и к середине октября вместе с приданным ему авиа-полевым батальоном насчитывал менее 300 солдат и офицеров{71}.
      Отличившимся в операции соединениям 4-й ударной армии - 360-й стрелковой дивизии полковника И. И. Чиннова, 47-й стрелковой дивизии полковника Г. И. Чернова и 236-й танковой бригаде полковника Н. Д. Чупрова - были присвоены почетные наименования Невельских.
      Вторая половина октября прошла в боях местного значения. Мы готовили войска к очередному наступлению. В том, что оно скоро начнется, сомнений не было. В полосе нашего Калининского фронта, переименованного теперь в 1-й Прибалтийский, происходили крупные перегруппировки.
      В первых числах ноября наступление началось. Тесно взаимодействуя, 3-я (она теперь находилась в составе вновь созданного 2-го Прибалтийского фронта) и 4-я ударные армии нанесли сильный удар южнее Невеля, прорвались через межозерные дефиле и стали быстро продвигаться на северо-запад, запад и юго-запад. Поскольку в глубине прорыва фронт расширился, а горловина прорыва оставалась по-прежнему узкой, в обороне противника образовался громадный мешок. Находившиеся в его южной части соединения 4-й ударной армии угрожающе нависли над городокской группировкой фашистов. Эта группировка, в свою очередь удерживая так называемый езерищенский выступ, вершиной упиравшийся в горловину прорыва, тоже представляла для нас большую опасность. Вражеское командование могло (и как увидим далее, попыталось) ударом с езерищенского выступа на север перехватить горловину мешка и окружить войска 3-й и 4-й ударных армий.
      Таким образом, сложная конфигурация фронта создавала и для нас и для противника возможность действовать с решительной целью - на окружение и уничтожение. Эти обстоятельства и предопределили ожесточенность сражения, которое с небольшими перерывами длилось здесь почти два месяца.
      6 ноября штаб и управление корпуса были передислоцированы в горловину мешка. Теперь в корпус входили четыре стрелковые дивизии - 47, 154, 156 и 381-я - и 236-я танковая бригада. Для нас те дни выдались очень напряженными. Надо было в кратчайший срок сгруппировать соединения, часть из них вела бой, а другие еще выдвигались к горловине прорыва.
      Боевая задача заключалась в том, чтобы расширить горловину к югу и разгромить оборонявшегося противника. 154-я и 156-я дивизии уже наступали вдоль невельской дороги на Езерище, Бычиха, Городок, а 381-я и 47-я дивизии, как бы заходя правым плечом, должны были атаковать городок скую группировку с запада, из мешка, и во взаимодействии с другими соединениями 4-й ударной армии, наступавшими с востока, замкнуть окружение противника.
      Однако уже первые бои показали, что вражеское командование было намерено не только оборонять езерищенский выступ, но, используя его, перехватить инициативу - перейти в наступление, смять боевые порядки 2-го гвардейского корпуса, прорваться в тылы 3-й и 4-й ударных армий.
      Утром 8 ноября из 156-й дивизии поступил тревожный доклад:
      - Противник наступает, до пятидесяти танков с пехотой атакуют четыреста семнадцатый стрелковый полк.
      Последовавшие часы прошли под знаком все нараставшего напряжения. Фашистам удалось прорваться на участке полка между озерами Езерище и Ордово. Танки врага двинулись вдоль дороги на север, к Невелю. К 15.00 они захватили Блинки, Борок и ряд других населенных пунктов. Я был вынужден изменить боевую задачу 47-й дивизии. Прямо с марша ее полки контратаковали прорвавшегося противника.
      Позвонил генерал Швецов.
      - Что у вас происходит? - спросил он.
      Я доложил обстановку: танки противника прорвались на узком участке. Против них в бой введена дивизия Чернова.
      - А где триста восемьдесят первая дивизия?
      - На марше. Выполняет ранее поставленную задачу.
      - Что-то ты больно спокоен, - заметил командарм.
      План действий на вторую половину дня и завтрашнее утро, доложенный мною, командарм одобрил.
      Если быть пунктуальным, то надо сказать, что план этот являлся лишь вариантом прежнего плана наступления корпуса. Удар фашистской танковой группировки по горловине невельского мешка вынудил нас изменить свой замысел в деталях. Суть же оставалась прежней: широкий маневр соединениями правого фланга, удар по противнику с запада, выход в его тылы.
      Разумеется, в той конкретной обстановке далеко не просто было принять это решение. Ведь речь шла не только о ликвидации прорыва фашистской группировки в полосе корпуса. Если бы противнику удалось сломить сопротивление 156-й и 47-й дивизий, прорыв тактический превратился бы в оперативный - в окружение двух наших армий в невельском мешке. Отсюда и степень ответственности за принятое командованием корпуса решение.
      Случись подобная ситуация в начале войны, мы, вероятнее всего, пошли бы иным путем - более простым, хотя и менее перспективным. Полагаю, что все силы мы бросили бы для непосредственной ликвидации прорыва противника. Но теперь другие времена, иное соотношение сил. Изменились и мы сами: приобрели боевой опыт, вкус к маневру, научились оценивать обстановку не только на данный день и час, но и с учетом дальнейшего ее развития. А главное, канула в прошлое оперативная робость с ее многочисленными "но", которые нередко сводили на нет хороший первоначальный замысел.
      Ну а противник в этом отношении заметно сдал. Его командование потеряло былую самоуверенность, войска - также. Это особенно остро чувствовалось теперь, в попытках предпринять наступление. Например, вечером 8 ноября, когда немецкие дивизии - 20-я танковая и 252-я пехотная -прорвали оборону 417-го полка и их успех казался на первый взгляд несомненным, в донесениях из наших частей фигурировал любопытный факт: вражеские танки идут в атаку на очень низких скоростях; даже прорвавшись за передний край, танки не рискуют далеко уйти от своей пехоты; танкисты либо плохо обучены, либо робеют{72}.
      И еще один факт из тех же донесений. Стрельба нашей артиллерии прямой наводкой, как показывают пленные, наносит противнику большой урон и оказывает на него огромное моральное и психологическое воздействие. Между тем вражеские артиллеристы очень редко прибегают к прямой наводке. Они явно боятся этих скоротечных артиллерийских дуэлей на дистанциях 600 - 700 метров.
      Короче говоря, сведения, поступавшие из частей, подтверждали: противник наступает крупными силами, но - с оглядкой. Он опасается за свои фланги. Пытаясь окружить наши войска в невельском мешке, сам более всего боится окружения. Следовательно, наш план контрдействий исходит из верной предпосылки: сильный удар во фланги городокской группировки сразу же скажется на темпах ее наступления в центре.
      В ночь на 9 ноября перегруппировка на правом фланге корпуса была закончена. 381-я дивизия вышла правее, на уровень 154-й дивизии, и с утра эти соединения вместе с 236-й танковой бригадой атаковали городокскую группировку с запада.
      Мы наступали на восток, форсировали реки не так, как обычно, - с низкого восточного берега на высокий западный, а наоборот, и потому столь непривычным показался мне первый утренний доклад командира 236-й танковой бригады полковника Чупрова:
      - Вышел к реке Оболь. Мотострелки захватили плацдарм на восточном берегу. Переправляю танки.
      Несколько позже другой плацдарм за Оболью захватила 381-я стрелковая дивизия генерал-майора А. В. Якушева. И танкисты, и стрелки действовали решительно. Они быстро продвигались на восток, и вскоре оба плацдарма слились в один, глубиной от 5-6 км на севере и до 13-15 км на юге. Не только фланг, но и тылы городокской группировки противника оказались под угрозой. Враг спешно перебрасывал сюда войска, снятые с центрального участка. Его замысел прорваться к Не-велю явно терпел провал. Гитлеровцы теперь уже повсеместно перешли к обороне.
      В двадцатых числах ноября фронт стабилизовался. Городокская группировка противника, так и не выполнив главной своей задачи, зажатая с запада и востока частями 4-й ударной армии, осталась в полуокружении, что вскоре и решило ее судьбу.
      Еще одну операцию на витебском направлении (она получила название Городокской) войска 1-го Прибалтийского фронта осуществили под руководством нового командующего. Генерал армии А. И. Еременко убыл на юг, где принял командование Отдельной Приморской армией, а вместо него 1-й Прибалтийский фронт возглавил генерал армии И. X. Баграмян.
      В конце ноября, когда на фронте установилось относительное затишье, меня вызвали в штаб 4-й ударной армии. Здесь я встретил и других командиров корпусов - генералов А. Н. Ермакова (60-й стрелковый корпус), А. А. Дьяконова (83-й стрелковый корпус), Н. С. Осликовского (3-й гвардейский кавалерийский корпус), М. Г. Сахно (5-й танковый корпус). Мы были представлены новому командующему фронтом, он заслушал наши доклады.
      Генерал Баграмян уже детально знал боевую обстановку. Слушая доклады, он тем не менее что-то записывал, задавал вопросы. Если ответ его не удовлетворял, переспрашивал. Если кто-то из нас затруднялся ответить сразу, командующий не торопил. Тон спокойный, ровный, доброжелательный. А когда очередной докладчик начал перечислять цифры и факты, рисующие успехи его корпуса в минувшей операции, Иван Христофорович тем же ровным тоном заметил:
      - Это уже известно из оперативных сводок. Хотелось бы услышать вашу оценку нынешней боевой обстановки в более конкретном виде. Мы готовимся к новым наступательным боям. Что думает по этому поводу ваш штаб, что думаете вы сами? И почему думаете так, а не иначе? Нам нужны не цифры, но анализ, построенный на цифрах и фактах. Только такой наш с вами разговор поможет в планировании операции.
      Последним довелось докладывать мне.
      - Командовали дивизией на Юго-Западном фронте? - спросил И. X. Баграмян.
      - Да, девятой гвардейской.
      - Большой Бурлук, Оскол, Дон? Помню... Продолжайте!
      Я, естественно, учел замечания командующего по предыдущим докладам и основное внимание в своем выступлении уделил вопросам оперативно-тактическим. Мы с полковником Гофманом и другими офицерами штаба корпуса, уже не раз анализируя закончившуюся операцию, пришли к единодушному выводу: если бы корпус был сгруппирован в более узкой полосе, он смог бы нанести глубокий удар, оседлать невельскую дорогу в тылу противника и тем предрешить его окружение. Этот вывод я и доложил командующему.
      - Данная задача остается за вами, - сказал генерал Баграмян. - Полосу сузим, дадим танки. Как думаете: есть ли смысл изменять направление главного удара корпуса?
      - Нет! - ответил я. - Направление между озерами Берново и Черново выгодно со всех точек зрения, в том числе для танков...
      В тот же день мы с генералом Сахно обговорили некоторые вопросы взаимодействия. Его танковый корпус должен был войти в прорыв через боевые порядки нашего корпуса, а одной бригадой участвовать и в самом прорыве.
      Подготовка к операции шла своим чередом, несмотря на распутицу, которая разразилась в начале декабря. Особенно трудно было с обеспечением войск боеприпасами и продовольствием: их доставка по-прежнему производилась через горловину невельского мешка. Горловина была не столь уж узкой, но дело в том, что большую ее часть занимали озера да заболоченная низменность. Единственная проезжая дорога находилась в зоне артиллерийско-минометного огня противника, поэтому пользоваться ею можно было только ночью. Эта раскисшая в оттепель дорога буквально всасывала в себя и гужевой, и колесный, и даже гусеничный транспорт. Артиллерийские полки, приданные нам, также тратили по нескольку суток, чтобы преодолеть путь в 60-70 км.
      Время, отведенное на подготовку к операции, дало нам возможность хорошо сгруппировать артиллерию, обеспечить войска боеприпасами, провести тщательную разведку целей.
      К середине декабря городокская группировка противника не претерпела сколько-нибудь существенных изменений. Правда, за счет вынужденного отхода в ноябре фронт ее сократился, а следовательно, и уплотнился. Занимаемый ею езерищенский выступ от вершины (Езерище) до основания (Городок) протянулся километров на 40, а в самой широкой своей части, у основания, достигал 50 км.
      По замыслу генерала И. X. Баграмяна двум армиям предстояло нанести встречный рассекающий удар, соединиться в районе станции Бычиха и, ликвидировав противника в езерищенском выступе, развить наступление на юг - на Городок и далее к Витебску. Главный удар с северо-востока наносила 11-я гвардейская армия К. Н. Галицкого, вспомогательный, с запада, под основание езерищенского выступа, - 4-я ударная армия. Эта задача была возложена на 2-й гвардейский стрелковый и 5-й танковый корпуса.
      Состав 2-го гвардейского опять претерпел изменения: две дивизии - 154-я и 156-я были переданы соседнему корпусу, а вместо них к нам пришли другие. В результате перегруппировки наш корпус целиком сосредоточился на восточном берегу Обо-ли, на плацдарме, где в ноябре вели боевые действия лишь правофланговые дивизии. Полоса корпус а сузилась почти вдвое, до 25-27 км, что позволило создать достаточные плотности войск на 6-километровом участке прорыва, между озерами Берново и Чернове. Здесь были сосредоточены главные силы (два полка) 381-й дивизии, 90-я гвардейская и 47-я стрелковая дивизии. Левый фланг корпуса - от реки Оболь до озера Берново - прикрывал оборонявшийся на широком фронте один полк 381-й дивизии, правый - от озера Чернове до озера Кошо - 16-я литовская стрелковая дивизия.
      В качестве средств усиления мы получили 70-ю танковую бригаду 5-го танкового корпуса, а также три артиллерийских полка.
      Таким образом, тяжелой артиллерии, предназначенной для контрбатарейной борьбы, нам дали немного - 18 гаубиц (152-мм) 488-го полка. Да и вообще артиллерийская группировка в полосе прорыва была небольшой - по 53 ствола на километр, включая сюда батальонные минометы и противотанковые пушки. Усилить артиллерийское обеспечение в центре прорыва, в полосе 90-й гвардейской дивизии, мы могли только за счет ее соседей - 47-й и 381-й дивизий. В их полосах число артиллерийско-минометных стволов на километр фронта было снижено до 30, в полосе 90-й дивизии доведено до 84 стволов{73}. Отмечу, что в 11-й гвардейской армии, наносившей главный удар, артиллерийские плотности были гораздо выше - до 180 стволов на километр фронта прорыва{74}.
      Нехватку тяжелой артиллерии в нашей полосе должна была восполнить результативная разведка. Разведчики с этой задачей справились. Они вскрыли оборону противника на всю ее глубину. Были захвачены контрольные пленные из различных фашистских частей и соединений, мы выяснили их состав. Оказалось, что перед корпусом держали оборону полки 87-й и 129-й пехотных дивизий (всего 13 батальонов), остатки (боевая группа) 113-й пехотной дивизии, 214-й строительный батальон. В районе железной дороги Невель - Витебск, у станции Бычиха, в резерве стоял 24-й танковый полк 20-й танковой дивизии (80 танков).
      Показания пленных свидетельствовали, что фашистское командование лишь частично успело восполнить тяжелые потери, понесенные в ноябрьских боях. Например, 428-й пехотный полк 129-й дивизии состоял из двух батальонов вместо трех по штату. Эти батальоны в свою очередь имели по три роты вместо четырех, а роты - только по два взвода. Свои показания пленный из 428-го полка заключил фразой: "Среди солдат ходят слухи об окружении, все считают, что русские завершат окружение".
      Особо хочу сказать о нашей химической разведке. Для нас уже в 1942 году не было секретом, что фашисты готовятся применить отравляющие вещества против войск Калининского фронта. Еще под Великими Луками мы разгромили две вражеские части, которые официально именовались: "1-й учебный минометный химический полк" и "55-й минометный химический полк". Эти полки имели на вооружении шестиствольные минометы. И хотя в тех боях противник применял мины с обычной взрывчатой начинкой, минометные расчеты и командный состав уже прошли специальную подготовку по работе с химическими минами.
      Когда 2-й гвардейский корпус начал боевые действия на витебском направлении, эти сведения пополнились новыми. Пленные на допросах показывали, что так называемые дегазационные батальоны фашистской армии расформированы, а их личный состав и материальная часть переданы для укомплектования минометных химических полков. На фронт поступали новые тяжелые метательные аппараты, зашифрованные как "туманометы" ("Небель-Верфер"). Кадры для этих частей, офицеры и унтер-офицеры, обучались в Витебске, на специально созданных курсах{75}.
      Мы вынуждены были готовить свои войска к защите от химических средств нападения противника.
      Почему фашисты все-таки не решились применить отравляющие вещества, почему не повторили аналогичные действия германской армии времен первой мировой войны - это вопрос другой. Но то, что в конце 1943 года вражеское командование готовило химические атаки против войск 1-го Прибалтийского фронта, - это был факт, и мы должны были с ним считаться.
      К 9 декабря части 2-го гвардейского корпуса полностью завершили подготовку к Городокской операции. Мы получили соответствующий приказ с уточненной боевой задачей и ждали только распоряжения, указывающего день и час наступления. 13 декабря, перед рассветом, такое распоряжение поступило. В 10.45, после полуторачасовой артподготовки, корпус перешел в наступление и прорвал оборону противника на участке Малая Дворня, Шитики.
      Бой развивался неровно. Левофланговая 381-я дивизия, которой теперь командовал полковник И. И. Серебряков, продвинувшись вдоль юго-восточного берега озера Берново, встретила упорное сопротивление фашистов под деревнями Морозники и Крепина. Еще менее значительным было продвижение в центре, в полосе 90-й гвардейской дивизии. И хотя ее поддерживала большая часть нашей артиллерии, а в боевых порядках пехоты наступала 70-я танковая бригада, дивизия к исходу дня вклинилась в оборону противника лишь на 1,5 - 2 км. Наибольшего успеха добилась правофланговая 47-я дивизия полковника Г. И. Чернова. Она прорвалась севернее озера Чернове и вышла на дальние подступы к железной дороге Невель - Витебск.
      Как известно, успех части или соединения зависит от многих факторов, среди которых важную роль играют личные качества командного состава. С офицерами 47-й дивизии мне довелось познакомиться еще в боях за Невель, когда она входила в состав соседнего 83-го корпуса. На совместной рекогносцировке, на участке 148-го полка, начальник штаба этой дивизии майор Н. И. Реут коротко, точно, исчерпывающе доложил обстановку. Чувствовался в нем человек с творческим началом - умный, ищущий, с острым глазом. Это подтвердил и командир 47-й дивизии Григорий Иванович Чернов. Он сказал мне тогда, что майор Реут один из лучших офицеров его дивизии. Месяц спустя, когда дивизия вошла в наш корпус, Реут был уже начальником ее штаба, подполковником.
      Как-то мы встретились с ним на разбитой осенней дороге, вдали от населенных пунктов. Реут сам вывел сюда полевые кухни, чтобы накормить горячей пищей бойцов маршевого батальона, направлявшегося в дивизию. Это была настоящая, без лишних слов, забота о людях. Да и они, бойцы и командиры, еще не попав в новую для них часть, уже поняли: о них знают, помнят, их встречают, как и положено встречать однополчан.
      Чернов и Реут дополняли друг друга. В период подготовки Городокской операции они предложили штабу корпуса смелое и вместе с тем обоснованное решение: двинуть подвижной отряд (лыжный батальон, стрелковая рота, танковая рота) несколько правее от направления главного удара дивизии. Пройдя по бездорожью к северо-восточному берегу озера Чернове, отряд должен был прикрыть фланг дивизии. Это - как задача-минимум. А как максимум - прорваться в тыл противнику, на невельско-витебскую дорогу.
      И вот, к исходу первого дня операции, несмотря на трудности, которые мы испытывали в центре и на левом фланге, стало ясно: цель- выйти к основной тыловой коммуникации городокской группировки противника, а следовательно, создать реальную предпосылку к окружению нескольких ее дивизий в езерищенском выступе - уже близка. Боевой успех 47-й дивизии стал тому причиной.
      В целом дивизия в тот день продвинулась на 4 - 6 км.
      В полночь меня вызвали к телефону. Полковник Гофман, передавая трубку, шепнул:
      - Командующий фронтом!
      Генерал Баграмян уточнил боевую обстановку, потом сказал:
      - Передайте полковнику Чернову: всему личному составу сорок седьмой стрелковой дивизии объявляю благодарность за боевую доблесть, проявленную сегодня.
      Я тотчас позвонил Чернову, передал благодарность командующего, а наш политотдел во главе с полковником Луценко сделал ее достоянием всего корпуса. О боевом успехе 47-й дивизии рассказывали бойцам политработники и агитаторы в устных беседах, дивизионные газеты - печатным словом. И уже к утру призыв равняться на героев этой дивизии, подкрепить ее прорыв общим прорывом корпуса овладел сердцами воинов. Перед началом нового боевого дня мне довелось побывать в дивизии Чернова, наблюдать ее личный состав в деле. Наступательный порыв был действительно очень высок.
      Боевой успех 47-й дивизии сразу же сказался во всей полосе наступления 2-го гвардейского корпуса. 381-я и 90-я гвардейская дивизии, все более развертывая свой фронт на север, продвигались к станции Бычина, навстречу соединениям 11-й гвардейской армии. В том же направлении, обогнав пехоту, вошел в прорыв танковый корпус генерала Сахно. А 47-я дивизия, продолжая наступать на восток, 15 декабря пересекла железную дорогу Невель - Витебск на четырехкилометровом участке (разъезд Росляки - высота 229,7) и, развернувшись фронтом на юг, прикрыла главные силы корпуса от контратак противника со стороны Городка.
      В ночь на 16 декабря организованное сопротивление фашистов было сломлено. Командиры дивизий докладывали, что противник бежит на север и северо-восток, бросая раненых, вооружение, боеприпасы, военное имущество. Наши разведгруппы сообщали, что в тылу врага царят паника и полный хаос. Между тем танки генерала Сахно с десантами пехоты 90-й гвардейской дивизии, разгоняя с дорог мечущиеся толпы гитлеровцев, стремительно продвигались на север, навстречу частям 11-й гвардейской армии. Клещи сжимались, с часу на час окружение должно было завершиться.
      В полдень 16 декабря мы получили радиограмму из 90-й гвардейской дивизии: танкисты и стрелки вышли к станции Бычиха, где соединились с частями 11-й гвардейской армии{76}. Вскоре я переговорил по радио с командиром корпуса этой армии.
      - Поздравляю! - сказал он. - Кот в мешке. Завязан крепко.
      Мы не представились друг другу, поскольку говорили открытым текстом, но тот голос, ту интонацию я узнал бы среди тысячи других.
      - Поздравляю, дружище! - ответил я. - Давно мы с тобой не виделись, а?
      Он помолчал, потом крикнул:
      - Апанас? Жив?
      - Жив, Ваня...
      Так, в день, когда завершилось окружение противника в езерищенском выступе, я нежданно-негаданно встретил, да и то лишь в эфире, Ивана Федоровича Федюнькина, старого соратника по 78-й (9-й гвардейской) дивизии, с которым мы прошли плечом к плечу через трудные бои на полях Подмосковья. Бывший начальник нашего штаба был теперь уже генерал-майором, командовал 16-м гвардейским стрелковым корпусом.
      На следующий день наши войска, взаимодействуя с частями 11-й гвардейской армии, закончили ликвидацию окруженной группировки противника. Части корпуса захватили около 750 пленных, 80 орудий, 98 минометов, в том числе шестиствольных, 32 танка, 8 самоходных орудий, свыше 650 пулеметов, 55 различных складов и много другого военного имущества{77}. Трофеями, которые достались нам в полной исправности, можно было бы вооружить целую немецкую пехотную дивизию и танковый батальон. Я не говорю уже о боевой технике противника, уничтоженной в ходе пятидневных боев. Большие трофеи достались также танкистам генерала Сахно и соединениям 11-й гвардейской армии генерала Галицкого.
      В тех боях были разгромлены 87, 129 и 211-я немецкие пехотные дивизии, тяжелые потери понесли 252-я пехотная и 20-я танковая дивизии. Отдельные их части и подразделения, прорвавшись из окружения, поспешно откатывались на юг, к Городку.
      18 декабря 2-й гвардейский корпус совершил марш в новый район сосредоточения - к югу от озера Кошо (деревни Сухоруково, Стар. Войхана, Бегуны), иначе говоря, рокировался вдоль линии фронта вправо, к западу. 24 декабря 4-я ударная армия, взаимодействуя с 11-й гвардейской, продолжила наступление на витебском направлении. Фронт противника опять был прорван на большую глубину. В результате этого прорыва 11-я гвардейская армия, освободив Городок, вплотную подошла с северо-запада к Витебскому укрепленному району, а 4-я ударная на широком фронте вышла к железной дороге Витебск - Полоцк. На этом рубеже войска 1-го Прибалтийского фронта перешли к обороне летне-осенняя кампания 1943 года закончилась.
      Витебский котел
      Ранней весной 1944 года наш 2-й гвардейский стрелковый корпус был передан из состава 4-й ударной армии в 6-ю гвардейскую армию генерал-лейтенанта И. М. Чистякова. Некоторое время мы вели наступательные бои на подступах к железной дороге Витебск - Полоцк, затем перешли к обороне. Как-то ночью, это было уже в мае, меня вызвал к телефону командарм. Иван Михайлович Чистяков сказал:
      - Завтра, к десяти ноль-ноль, вам приказано прибыть в штаб фронта.
      - Причину не знаете?
      - Нет. Звонил генерал Курасов.
      Столь спешный вызов к начальнику штаба фронта скорее всего связан с новым назначением. Я знал, что за последнее время многие военачальники были направлены в тыл для подготовки оперативных резервов. Дело, конечно, важное, но уезжать с фронта никому из них не хотелось. Мне - тоже.
      Генерал-лейтенант В. В. Курасов встретил меня очень приветливо, стал расспрашивать о семье, где она и как устроилась, давно ли не виделся с женой и детьми. Это меня еще более насторожило.
      - Не томите, Владимир Васильевич, не золотите пилюлю. В тыл моя дорожка, да?
      Он засмеялся:
      - Не беспокойтесь - на фронт!
      От сердца отлегло. Мы подошли к карте. Генерал Курасов ввел меня в боевую обстановку в полосе обороны нашего соседа - 43-й армии. В заключение сказал:
      - Вы назначены командующим войсками сорок третьей армии. Генерал Баграмян приказал вам сегодня же принять армию. Кстати, он сейчас в ее штабе.
      - Кому сдать корпус?
      - Генералу Ксенофонтову. Прием-сдачу дел оформите потом. А сейчас поезжайте в штаб сорок третьей.
      Тот факт, что мне не разрешили вернуться в корпус даже на несколько часов, говорил о многом. Видимо, 43-й армии предстоят вскоре же активные боевые действия.
      В штабе армии помимо генерала И. Х. Баграмяна я застал члена Военного совета фронта Д. С. Леонова и командующего артиллерией Н. М. Хлебникова. Иван Христофорович Баграмян приказал мне вечером доложить в штаб фронта о принятии армии от генерал-лейтенанта К. Д. Голубева. И хотя не было сказано ни слова о какой-то новой боевой задаче, я понял, что должен использовать каждый час фронтового затишья, чтобы как можно скорее войти в курс дела.
      Тут же Дмитрий Сергеевич Леонов охарактеризовал мне руководящий политсостав армии - членов ее Военного совета генерал-майоров С. И. Шабалова и Н. Л. Осина, начальника политотдела полковника С. П. Титова. Все они были старыми членами партии, ветеранами гражданской войны. Сергей Иванович Шабалов, будучи красногвардейцем, участвовал в революционных боях семнадцатого года в Москве, брал Кремль. Степан Павлович Титов был разносторонне образованным человеком, окончил Институт Красной профессуры.
      Николай Михайлович Хлебников в свою очередь познакомил меня с артиллеристами армии. Начал с командующего артиллерией генерал-майора Е. В. Щеглова.
      - Евгения Владимировича я знаю с первой мировой войны, - сказал он. Щеглов из тех офицеров старой русской армии, которые сразу перешли на сторону Советской, власти. А в профессиональном отношении лучшего помощника тебе и желать нечего. Знаток контрбатарейной борьбы, высшую математику, как орехи, щелкает. Скромен, немногословен, но свое мнение отстоять умеет.
      В тот же день, принимая армию, я познакомился с руководящим составом штаба и управления - с начальником штаба генерал-майором Ф. Ф. Масленниковым, генералами А. А. Колмаковым и И. В. Сафроновым, полковниками В. В. Турантаевым, П. Ш. Шиошвили, Н. П. Захаровым. Со многими из них я встретился как со старыми соратниками по битве за Москву. Вспомнили Вязьму, бои на Воре и Угре, где наша 9-я гвардейская дивизия сражалась в составе 43-й армии.
      Вечером я доложил начальнику штаба фронта, что принял армию, а на другой день с утра отправился в войска. За четыре дня удалось объехать и обойти все 86 километров переднего края. Эта поездка помогла мне не только составить общее представление об армейской полосе обороны, но и уяснить специфику отдельных ее участков. Так, левый фланг армии, полукольцом охватывавший Витебский укрепленный район, располагался на относительно возвышенной местности. Здесь через наши тылы к линии фронта, пересекая ее, проходили шоссейная и железная дороги Невель - Городок - Витебск.
      Соединения центра армейской полосы оборонялись в так называемом зароновском выступе. Выступ глубоко охватывал с северо-запада Витебский укрепленный район; наши войска здесь прочно оседлали одну из важнейших вражеских коммуникаций - дорогу Витебск - Полоцк. Это направление, как мне казалось, могло стать перспективным в наших будущих наступательных действиях еще и по другим соображениям. Дело в том, что в глубине обороны противника, параллельно линии фронта, протекает Западная Двина - серьезная водная преграда. Ближе всего до нее из зароновского выступа - не более 3-4 км. Следовательно, форсировать реку войска смогут в первый же день наступления, а в случае успеха - в первые же часы.
      На правом фланге армии передний край обороны проходил в низменной местности, среди огромных болот, поросших чахлой растительностью. Противник закрепился севернее дороги Витебск - Полоцк, на гряде высот, с которых просматривается наше расположение на 8-10 км в глубину. Его оборона опиралась на крупные опорные пункты, созданные в Шумилине, Рыльково, Дворищи, Чисти и других деревнях. Чтобы форсировать здесь Западную Двину, нашим войскам пришлось бы сначала преодолеть 20-30 км болотистой местности со слабо развитой дорожной сетью.
      Суммируя впечатления от этой поездки, я приходил к выведу, что лучшим направлением для главного удара армии мог бы стать ее центр - зароновский выступ.
      Поездка с ее уплотненным ритмом, с напряженной работой на переднем крае позволила мне ближе узнать деловые качества своих спутников - руководящих офицеров штаба и управления армии. В целом это был сильный, сколоченный, с большим опытом коллектив. Не обошлось, однако, и без ряда шероховатостей. У некоторых работников имелась вредная, на мой взгляд, тенденция подчеркивать "непогрешимость" старшего начальника. Обсуждаем, к примеру, какой-либо важный вопрос. Хочется услышать от офицера определенное мнение, пусть противоречащее твоему собственному, но твердое и обоснованное. А вместо делового, принципиального разговора слышишь: "Как вы и приказывали" или "Как вы нам подсказали". Между тем речь идет о вопросах, в которых специалист по связи, инженерному делу или тыловой службе должен разбираться, по меньшей мер.е, не хуже тебя - общевойскового командира.
      Уставы наши четко определяют права и обязанности должностных лиц, и всякие подчеркивания ведущей роли старшего начальника просто излишни. А за подобными ссылками на "ваши указания" зачастую спрятано желание снять ответственность с самого себя. Ждать от такого специалиста нелицеприятного, но четкого обоснования того или иного вопроса не приходится. И страдает от этого прежде всего дело.
      Обо всем этом пришлось напомнить некоторым товарищам и в частной беседе, и на очередном служебном совещании. Большую помощь оказали мне политотдел и партийная организация, которые воспитывали у коммунистов управления чувство личной ответственности за порученное дело, высокие партийные качества. Вскоре наша работа вошла в нужное деловое русло, работники штаба и управления стали и мыслить и действовать более самостоятельно, инициативно, они охотно делились своими соображениями, что положительно сказалось в первой же наступательной операции.
      В двадцатых числах мая в армию неожиданно, без предупреждения, приехал командующий фронтом генерал армии И. Х. Баграмян.
      - Вы были на правом фланге? - спросил он.
      - Был.
      - Хорошо! - заметил Иван Христофорович. - Сегодня побываем там вместе. Едем в сто семьдесят девятую дивизию.
      - Разрешите взять старших офицеров штаба?
      - Никого! Поедем вдвоем.
      У командира 179-й стрелковой дивизии полковника М. М. Шкурина мы не задержались. Прошли ходами сообщения на передний край, в батальон капитана Н. Б. Борисова. Комбат лаконично и вместе с тем обстоятельно доложил обстановку. Особое внимание командующий фронтом обратил на гряду высот перед линией железной дороги, где проходила оборона противника. От этих высот отделяло нас громадное болото, за спиной такое же болото - километра на три.
      - Скуповатая у вас позиция, комбат, - сказал генерал Баграмян. - Кругом вода. - Он посмотрел под ноги, воды в траншее было по колено. - Грунтовая?
      - Так точно! - ответил Борисов. - На три-четыре штыка копнешь - уже вода.
      На переднем крае мы провели целый день. Обошли участки всех батальонов. Иван Христофорович вникал в детали обороны, приказал усилить ее в глубину, немедленно приступить к окопным работам. Но уже перед вечером, отведя меня по траншее в сторону, он сказал:
      - Окопные работы - это для маскировки наших действительных планов. Пусть противник думает, что мы намерены обороняться.
      - Значит, наступаем?
      - Да. На днях я был в Ставке. Верховный приказал готовить главный удар здесь. Общее направление - на Шумилине и далее к Западной Двине. Задача подрезать с запада витебскую группировку противника, окружить ее и уничтожить.
      Так, пока еще в общих чертах, узнал я о готовящейся Витебской операции{78}. Сама цель этой операции, вернее, первого ее этапа, логично вытекала из сложившейся конфигурации фронта. 6-я гвардейская и 43-я армии охватывали витебскую группировку фашистов с северо-запада, 39-я армия 3-го Белорусского фронта с юго-востока. Это были довольно четко наметившиеся клещи, оставалось только их сомкнуть.
      Признаюсь, однако, что сам выбор направления главного удара 43-й армии меня озадачил. Для удара был намечен тот самый правый фланг, который я, еще не зная о замысле операции, считал менее подходящим для концентрации войск, чем наш центр. Как на этой открытой в сторону противника местности, в болотах и мелколесье, скрытно сосредоточить стрелковые части, тяжелую артиллерию, танки?
      Свои сомнения я тут же изложил командующему, сказал о преимуществах, которые дает нам удар с зароновского выступа. Выслушав, И. Х. Баграмян кивнул головой:
      - Реакция та же!
      - У кого? - не понял я.
      - У нас с вами, - пояснил он. - Когда Верховный указал мне этот участок прорыва, я начал с тех же контрдоводов: болота, плохие дороги, сложности в сосредоточении войск... Знаете, что он ответил? Товарищ Сталин сказал: в том и заключается ваше искусство, товарищи военные. Надо дерзать. Противник убежден, что удар на Шумклино крупными силами мы нанести не сможем. Докажите ему обратное...
      Уезжая от нас, Иван Христофорович напомнил:
      - Пока что вам придется одному работать над планированием операции. Штаб фронта сообщит дополнительно, когда и какой круг людей привлечь к планированию...
      29 мая наш Военный совет в полном составе был в штабе фронта. Нам сообщили о готовящейся наступательной операции. На первом ее этапе 6-я гвардейская и 43-я армии 1-го Прибалтийского фронта, взаимодействуя с 39-й армией 3-го Белорусского фронта, должны были окружить и уничтожить витебскую группировку противника, а на втором этапе - развить наступление на Лепель и выйти в Прибалтику.
      Главный удар под основание витебского выступа с северо-запада наносила 43-я армия. Она совместно с правофланговыми соединениями 39-й армии создавала внутренний фронт окружения. Внешний его фронт создавала 6-я гвардейская армия.
      30 мая мы провели первую рекогносцировку местности. В ней участвовали командиры корпусов, начальники отделов и служб штаба и управления армии. Затем, по мере того как план операции конкретизировался, в него посвящались и другие исполнители. Однако их круг до середины июня оставался весьма узким. Необходимые документы составлялись от руки начальниками штабов.
      За счет второстепенных участков мы стремились обеспечить' предельную концентрацию сил и средств на участке прорыва. В цифрах это выглядело так: вся полоса 43-й армии (Нов. Игуменщина, Койтово) занимала теперь около 64 км, участок прорыва (Нов. Игуменщина, Тошник) - до 7 км. На нем были сгруппированы шесть стрелковых дивизий 1-го и 60-го корпусов, две танковые бригады, вся приданная нам артиллерия. Остальные 57 км полосы занимали соединения 92-го корпуса генерал-майора Н. Б. Ибянского.
      Как задача армии в целом, так и задачи ее соединений отражали основную цель операции - окружение и ликвидацию вражеской группировки, опиравшейся на Витебский укрепленный район. Правофланговый 1-й стрелковый корпус Героя Советского Союза генерал-лейтенанта Н. А. Васильева (306, 179 и 357-я стрелковые дивизии, 10-я гвардейская танковая бригада, пять артиллерийских и минометных полков, два батальона 5-й штурмовой инженерно-саперной бригады) наносил удар на Шумилине с задачей к исходу первого дня выйти главными силами на рубеж высота 147,9, Дворище, Рябушково, а передовым отрядом с танками - на рубеж Слободка, Добея, Плющевка.
      Глубина первого из этих рубежей - 9-10 км, второго - 14 км.
      Задача 60-го стрелкового корпуса генерал-майора А. С. Люхтикова, наступавшего левее, заключалась в том, чтобы надежно обеспечить фланг ударной группировки со стороны Витебска. Корпус в составе 334, 235 и 156-й стрелковых дивизий, 39-й гвардейской танковой бригады, четырех артиллерийских и минометных полков и двух батальонов 5-й штурмовой инженерно- саперной бригады должен был к исходу первого дня овладеть рубежом Лазуки, Ольховики, Язвино, а передовым отрядом выйти на рубеж Непороты, Дутчино. Одновременно часть сил. корпуса, разворачиваясь фронтом на восток, выходила на рубеж Богданове, Мурожница, отбрасывала противника к Витебску.
      Задача дня для главных сил корпуса - 5 - 8 км, для передового отряда - 12 км.
      Выход армии к Западной Двине, захват плацдармов на южном ее берегу (Шарыпино, Вязищи, Комли) планировался на третий день операции. Так шаг за шагом, пока еще на картах и в документах, закладывались реальные предпосылки к окружению витебской группировки противника, к соединению с войсками 39-й армии, наносящими встречный удар.
      Директиву командующего фронтом с указанием срока готовности к наступлению (23 июня) мы получили 18 июня. В тот же вечер был подписан соответствующий боевой приказ но армии.
      Предыдущие три недели Военный совет и штаб армии использовали для различных подготовительных мероприятий, среди которых важное место занимала дезинформация войск противника.
      Как известно, гитлеровское командование, оценивая обстановку к лету 1944 года, пришло к выводу, что главный удар советских войск следует ожидать на южном крыле советско-германского фронта. Этот ошибочный прогноз фашистского генштаба объясняется рядом причин. Одна из них - тщательная оперативная маскировка, скрывшая от противника подготовку операции "Багратион" на территории Белоруссии.
      Ввести в заблуждение противника было нелегко. О том, как осуществлялся план дезинформации вражеских войск, расскажу на примере нашей армии.
      Когда начальник штаба генерал-майор Ф. Ф. Масленников представил первый вариант плана, мы обсудили его в узком кругу. Суть плана состояла в следующем. Войска армии развернут окопные работы и по фронту, и, особенно интенсивно, в глубину, на тыловых рубежах. Местность открытая пусть наблюдатели фашистов видят зигзаги новых траншей и ходов сообщения, новые проволочные заграждения и установку минных полей (разумеется, ложных). Пусть докладывают, что построенная саперами плотина на реке Лужесянка затопила подступы к позициям 145-й стрелковой дивизии. А доступные для подслушивания врагом радио- и телефонные переговоры о ходе оборонительных работ должны были дополнить общую картину, создать представление, что 43-я армия готовится к обороне, и только к обороне.
      Точно не помню, кто из товарищей, обсуждавших этот план, вдруг подал реплику:
      Слишком убедительно. Как бы нам не переиграть.
      - Что имеете в виду?
      - Противника. Он тоже не лыком шит. Он может не поверить в нашу режущую глаза пассивность.
      Замечание заставило призадуматься. Действительно, не слишком ли мы назойливы и прямолинейны? Обменялись мнениями. Да, план требует существенной доработки. Ведь противник неоднократно видел наши настойчивые попытки освободить Витебск. Поверит ли он, что в летней кампании 1944 года мы решительно отказались от этой цели?
      Было решено составить план дезинформации в другом, более реалистическом ключе. Пришлось учесть и опыт предыдущей борьбы за Витебск, и тот психологический настрой, который она вызвала у командования витебской группировки фашистов.
      До этого мы пытались пробиться к Витебску то напрямую, с севера, от Городка, то обходом с северо-запада. Однако прямые атаки наталкивались на Витебский укрепленный район, плотно занятый вражескими дивизиями, а широкий обходный маневр сковывала местность с ее болотами и малым числом дорог. Противник убедился, что левый его фланг прочно прикрыт естественными препятствиями, что если и ждать нового удара 43-й армии, то непосредственно на Витебский укрепленный район, где местность более благоприятна для сосредоточения и действий крупных сил пехоты и танков.
      Следовательно, и план дезинформации обретет большую реальность, если будет исходить из этих предпосылок. Удар в ограниченной полосе с ограниченной целью - в подобные наши намерения противник поверит скорее.
      Итак, план был скорректирован. Оборонительные работы развернулись во всей полосе армии, но перед Витебским укрепленным районом они приобрели некоторую "прозрачность". Мы стремились внушить противнику, что здесь, на узком участке, готовится наступление. В ближних тылах и на переднем крае проводились ложные перегруппировки войск, ночами гудели танковые моторы, артиллерия увеличила расход снарядов на пристрелку целей.
      В то же время на правом фланге армии происходило скрытное сосредоточение ударной группировки - 1-го и 60-го стрелковых корпусов. Строго соблюдалась дисциплина маскировки. С рассветом дороги пустели. Был установлен жесткий контроль - и наземный, и с воздуха. При малейшем нарушении маскировки летчик-наблюдатель сбрасывал вымпел в расположение той или иной части и докладывал в штаб армии. По приказу генерала Баграмяна для несения комендантской службы была выделена целая дивизия.
      Вскоре план дезинформации дал нужные нам результаты. Противник, наблюдая активность в полосе 92-го стрелкового корпуса, попытался уточнить наши намерения. С 1 по 19 июня фашисты провели тринадцать ударных поисков (так они называли разведку боем), причем десять из них на тех именно участках, где велась демонстрация подготовки к наступлению. В поисках участвовало обычно от 60 до 300 пехотинцев, поддерживаемых огнем артиллерийских и минометных батарей{79}. Успехом эти попытки не увенчались. Встреченные огнем, гитлеровцы всякий раз поспешно отходили, неся большие потери.
      Готовясь к операции, мы уделяли большое внимание вскрытию вражеской группировки войск. Начальник разведки армии полковник П. Ш. Шиошвили организовал целую серию поисков.
      5 июня в полосе 306-й стрелковой дивизии генерал-майора М. И. Кучерявенко отличилась 47-я армейская штурмовая рота капитана П. М. Герасименко. Бойцы этой роты ворвались в траншею противника, захватили шесть пленных из состава 56-й пехотной дивизии. Допрос пленных позволил уточнить имевшиеся у нас данные об этом соединении. В него входили 234, 192 и 171-й пехотные полки, в ротах насчитывалось до 120 солдат и офицеров. Каких-либо перегруппировок немецких войск, по свидетельству пленных, за последние дни не происходило. Это было для нас особенно ценно, поскольку 56-я пехотная дивизия несла оборону - в полосе главного удара нашей армии.
      Полковник Шиошвили докладывал, что, по его данным, в состав упомянутой дивизии включен и четвертый пехотный полк. Вскоре это подтвердили перебежчики. Они оказались из сводного 482-го пехотного полка, сформированного из остатков 262-й пехотной дивизии. Полк этот имел только два батальона, в ротах - по 50 65 человек личного состава.
      На левом фланге армии успешно действовали разведчики 145-й стрелковой дивизии генерал-майора П. А. Дибровы. 15 -18 июня, за несколько дней до начала наступления, они захватили пленных из 246-й пехотной и 4-й авиаполевой дивизий. Пленные подтвердили, что в полосе этих дивизий проводятся интенсивные оборонительные работы. Противник, видимо, ждет удара на Витебск с того же направления, что и зимой, - с севера, от Городка.
      Кстати сказать, уточнили мы и состав 4-й авиаполевой дивизии. Она была реорганизована, и теперь вместо прежних четырех авиабатальонов в нее входили три полка (49, 50 и 51-й), получившие наименование егерских.
      В многочисленных и разнообразных разведывательных мероприятиях штаба армии большую роль, как и обычно, играли партизаны. С некоторыми партизанскими группами наш Военный совет был связан непосредственно, с другими - через Военный совет фронта и Белорусский штаб партизанского движения. Теперь, в 1944 году, взаимодействие войсковой разведки с партизанами четко планировалось, а опыт, накопленный за предыдущие годы, помогал получать максимум необходимых сведений о противнике. Благодаря самоотверженной работе белорусских партизан, дополненной другими видами разведки, штабу армии удалось к началу Витебской операции вскрыть оборону противника до деталей и на большую глубину.
      Совокупные данные разведки за первую половину июня показали, что витебская группировка фашистов не претерпела сколько-нибудь существенных изменений. Ее главные силы - пять пехотных дивизий - по-прежнему были сконцентрированы в витебском выступе, плотно охваченном с трех сторон соединениями 43-й и 39-й армий. А фланги этой группировки - северный и юго-восточный - прикрывались относительно слабо. Такое ее построение, выгодное для советских войск и невыгодное для немецко-фашистских, вражеское командование не могло не учитывать. Однако оно, очевидно, продолжало возлагать надежды на болотистую, труднопреодолимую местность, которая должна была восполнить слабости флангов.
      Действительно, при планировании прорыва мы вынуждены были считаться с условиями местности, с необходимостью изыскивать пути и средства для ее преодоления. Особенно беспокоил левый фланг нашей ударной группировки. Практически участок между деревнями Заболотники и Новоселки был закрыт естественной преградой - болотом, простиравшимся на два километра по фронту и на такое же примерно расстояние в глубину. Мы решили прикрыть этот участок одним стрелковым батальоном 235-й дивизии, а главные ее силы направить в обход болота с северо-запада. Таким образом, начинать прорыв обороны противника дивизия сможет на участке шириной около километра. Это повлечет за собой новые трудности. Ведь концентрация войск в наступлении хороша до известных пределов. Слишком узкие по фронту и вместе с тем глубокие боевые порядки наступающих облегчают оборонительные действия противника.
      Кроме того, упомянутое болото вместе с другими болотами к востоку и югу от него окружало занятую противником высоту 67,8. Здесь, в четырехугольнике деревень Новоселки, Дворище, Чисти, Язвинка, располагался мощный узел обороны. Труднодоступный и для прямой атаки, и для обхода с флангов и тыла, узел этот как бы нависал над всем левым флангом ударной группировки, глубоким клином врезаясь в расположение наших войск. Его фланкирующий огонь мог сковать действия 60-го стрелкового корпуса, особенно - 235-й дивизии.
      Начальник оперативного отдела штаба армии полковник В. В. Турантаев предложил "ослепить" оборонительный узел противника дымовой завесой. К тому времени войска 43-й армии приобрели уже изрядный опыт в применении дымов. Только в феврале для прикрытия разведки боем дымовые завесы ставились семь раз. Докладывая об этом, Владимир Владимирович подчеркнул два характерных момента. Во-первых, дымовые завесы резко снизили потери подразделений, участвовавших в разведке боем; во-вторых, они помогли вскрыть огневую систему противника на широком фронте. Дело в том, что дымовые завесы ставились не только на участке поиска, но одновременно и на соседних. Это дезориентировало гитлеровцев, они не могли определить, какой из участков истинный, а какой ложный. Артиллерия противника вела интенсивный огонь по задымленным площадям, чем и пользовались разведчики, засекая вражеские батареи.
      Накопленный опыт применения дымов было решено широко использовать в предстоящей операции - и при прорыве главной полосы обороны противника, и в глубине, в ходе форсирования Западной Двины.
      Оказалось, что "ослепить" дымовой завесой тот же оборонительный узел на высоте 67,8 не так уж сложно.
      - Парадоксально, но факт! - говорил полковник Н. Степанов, начальник отдела химзащиты штаба. - Невыгодное для нашей пехоты фланкирующее расположение этого узла вражеской обороны, его клинообразная конфигурация оборачиваются выгодно для нас при постановке дымовой завесы. Мы меньше зависим от капризов погоды, от перемены ветра. Подготовим пуск дымов со всех сторон клина - с севера, востока и юга. Так что при любом ветре, кроме западного, мы "ослепим" здесь фашистов.
      Полковник Степанов, побывав на переднем крае, доложил о готовности подразделений химзащиты.
      Беспокоила нас погода, ее прогноз на ближайшие дни. Туманы и затяжные дожди могли обратить этот озерно-болотистый край в непролазную трясину. Но работники гидрометеорологической службы во главе с инженер-капитаном А. Егошиным сделали все, что было в их силах. Они представили подробное описание местности в полосе прорыва на всю ее глубину, вплоть до Западной Двины на юге и Витебска на востоке.
      Документ этот давал полную характеристику водных преград - болот, рек, озер, их водного режима, берегов, донного грунта, бродов - и тех, что уже имелись, и тех, которые ожидались после спада воды. Показательны строчки, относившиеся к заболоченным участкам: "Болота кустарниковые и луговые, глубина стояния воды - 0,5 - 1,2 метра. Для пехоты труднопроходимые. Возможно передвижение бойцов в одиночку"{80}.
      Естественно, что такие болота являлись серьезным препятствием для боевой техники. Как только танковые части, приданные нам, стали прибывать в районы сосредоточения, командующий бронетанковыми и механизированными войсками армии полковник В. Б. Меньшов обратился ко мне с просьбой:
      - Разрешите танковым командирам участвовать в допросах пленных?
      - Имеете в виду разведку танконедоступных участков?
      - Да. Хорошо бы и саперам участвовать в допросах.
      - Добро! Штаб распорядится об этом.
      Инициатива полковника Меньшова была своевременной. Прежде случалось, что, планируя атаки танков, их взаимодействие с пехотой, артиллерией, саперами, общевойсковые штабы упускали неприметные на первый взгляд, но существенные детали. Например, характеристику отдельных участков местности на данный отрезок времени. Подчеркиваю это, так как топографическая карта, даже очень добротная, имеющая большую или меньшую давность, требует значительной корректировки в соответствии с особенностями местности и погодных условий.
      И карта, и гидрологические описания рек, озер и болот составлены на основе данных, полученных много лет назад. Они устаревают и часто могут лишь подсказать, где следует ждать естественных преград. Но там, где топографы обозначили безымянный ручей в низинке, сегодня встретишь топкое болото, и наоборот, на месте болота - крепкий торфяник. Время и непогода резко меняют характер местности, особенно если она низменная, со слабым грунтом.
      Опыт показал, что необходимые сведения о том или ином участке, о его доступности для танков и другой тяжелой техники, о путях обхода можно получить не только от местных жителей и партизан, но и от пленных. Штаб армии ввел в практику специально разработанный вопросник, который учитывал интересы всех родов войск. А участие в допросах танкистов, саперов и других специалистов еще более повысило эффективность допросов.
      Само взаимодействие танков со стрелками и саперами в полосе армии также было организовано с учетом опыта предыдущих боев в озерно-лесистой местности. Танки должны были продвигаться либо в боевых порядках пехоты, либо несколько позади, прикрывая ее огнем. Вперед они выходили только в необходимых пунктах, для коротких атак. Использовались танки мелкими группами (5 - 6 машин), но на максимально широком фронте. Инженерное обеспечение танковых частей усиливалось: танковой роте придавался, как минимум, саперный взвод, а иногда и два взвода. Саперам предстояло настилать гати через заболоченные участки, чтобы поддержать хороший темп наступления.
      После прорыва главной полосы обороны командование фронта планировало на стыке флангов 43-й и 6-й гвардейской армий ввести в бой свою подвижную группу - 1-й Краснознаменный танковый корпус генерал-лейтенанта танковых войск В. В. Буткова.
      Артиллерийское обеспечение операции было достаточно высоким - по 165 стволов в среднем на каждый километр участка прорыва. Правда, это были в основном минометы и легкие полевые пушки и гаубицы. Для контрбатарейной борьбы (а огонь тяжелой артиллерии планировался на большую глубину - вплоть до Западной Двины) в нашем распоряжении имелось только 69 дальнобойных орудий пушек и пушек-гаубиц 28-й и 37-й гвардейских артбригад.
      Между тем подразделения нашей артиллерийской инструментальной разведки и летчики 206-го корректировочно-разведывательного авиаполка засекли и нанесли на карту 25 арт-батарей противника. Кроме того, в глубине вражеской обороны, на линии Западной Двины, находились в резерве полк и два отдельных дивизиона тяжелой артиллерии. Эти части, подчиненные непосредственно командованию 3-й немецкой танковой армии, сразу же будут брошены в бой, и наши артиллеристы должны быть готовыми к борьбе с ними.
      Начальник артиллерии Е. В. Щеглов заключил, что армейской группе контрбатарейной борьбы трудно справиться с таким обилием дальних целей. И он был прав. Нам помогло командование фронта. Подавление части целей было поручено поддерживавшей нас 322-й штурмовой авиационной дивизии 3-й воздушной армии.
      В разговоре с командующим воздушной армией выяснилась одна настораживающая деталь. Генерал-лейтенант авиации Н. Ф. Папивин сказал о претензиях летчиков к пехоте. Бывали случаи, что стрелки вторых эшелонов, завидев самолеты, давали сигнал ракетами: "Свои!" Это дезориентировало летчиков относительно линии фронта, они могли принять пехоту первого эшелона за войска противника. Мы договорились с Николаем Филипповичем, что сигнализировать авиации будут только стрелковые части, непосредственно ведущие бой.
      В первой половине июня генерал армии И. Х. Баграмян дважды приезжал в нашу армию, контролируя приготовления войск. А когда они были в основном завершены, по ВЧ позвонил генерал В. В. Курасов:
      - Завтра к вам приедет представитель Ставки Маршал Советского Союза Александр Михайлович Василевский. Командующий фронтом его сопровождает. Подготовьте доклады.
      Обычно по той или иной спланированной операции сначала докладывали начальники отделов штаба, а в завершение - командарм. На этот раз порядок был изменен. Приехав к нам на КП, в деревню Белянки, маршал сказал:
      - Времени у меня мало. Сможете ли обо всем доложить сами?
      - Смогу.
      - В сорок пять минут уложитесь?
      - Да.
      Снимаю часы, кладу их перед собой. Начинаю доклад. Конечно, волнуюсь. Все-таки я впервые выступаю в роли командующего армией. Вижу, Александр Михайлович слушает внимательно, а Иван Христофорович слегка кивает головой: все, дескать, верно, не волнуйся.
      Когда я закончил, маршал задал несколько вопросов. Его интересовало, как мы спланировали взаимодействие танков, пехоты, инженерных войск и артиллерии, как организована работа тылов. Все это действительно сложные вопросы, особенно при наступлении по такой тяжелой местности.
      Представитель Ставки, уезжая, пожелал войскам 43-й армии боевого успеха.
      До начала наступления оставались считанные дни. По-прежнему внушала опасение погода, но инженер-капитан Егошин меня обнадежил, сообщив, что 23 25 июня она будет вполне удовлетворительная: облачность и ветер переменные, дожди лишь местами, кратковременные. К чести наших метеорологов, их прогноз оправдался.
      Заканчивался последний этап приготовлений. Ударная группировка - части 1-го и 60-го стрелковых корпусов - двинулась ночными маршами к линии фронта. В ночь на 22 июня их главные силы сосредоточились в 5 - 7 км от передовой, а штурмовые батальоны вышли на передний край.
      Около полуночи командиры корпусов Васильев и Люхтиков доложили, что штурмовые батальоны полностью сменили подразделения 156-й стрелковой дивизии. Все шло по плану. Специально подготовленные роты (по одной в полосе каждой дивизии) ждали рассвета, чтобы начать разведку боем. Эти небольшие, но крепко сколоченные подразделения кроме выполнения обычных для разведки задач должны были вынудить противника ввести в бой свои ближайшие резервы. Если это удастся, то на следующий день под первый массированный удар нашей артиллерии, авиации, пехоты и танков попадут основные силы фашистов, их оборона лишится глубины, а значит, и устойчивости.
      Готовясь к наступлению, командиры, политорганы и партийные организации широко разъясняли личному составу те высокие требования, которые предъявлялись к воинам Коммунистической партией и советским народом. В беседах и докладах, в материалах армейской печати подчеркивалась возрастающая мощь Советской Армии и ее тыла, ставились в пример подвиги однополчан, свершенные во имя Родины, изобличались зверства гитлеровцев на временно оккупированной советской земле. В частях проходили теплые дружеские встречи воинов различных национальностей. Бывалые фронтовики щедро делились боевым опытом с бойцами нового пополнения.
      Коммунисты и комсомольцы, всесторонне обсудив свои задачи в предстоящем бою, получили партийные, комсомольские поручения, и прежде всего главное поручение - первыми подняться в атаку, личным примером увлечь товарищей на образцовое выполнение заданий командования. Словом, партийно-политическая работа носила целеустремленный и конкретный характер. И в этом сказалась плодотворная организаторская роль наших политорганов. Во главе политотделов корпусов стояли опытные, инициативные политработники. Среди них полковник С. П. Васягин (ныне он генерал армии, член Военного совета - начальник политуправления сухопутных войск), полковник А. А. Борисов, полковник В. Я. Москвин. Большим авторитетом у личного состава пользовались также начальники политотделов дивизий Н. Я. Гетманов, Д. М. Шишкин, А. А. Минин, Л. Ф. Демин, Е. И. Алексеев, начальники политотделов гвардейских танковых бригад Г. А. Кобрин, М. Г. Левит.
      В канун операции во всех соединениях и частях состоялись митинги личного состава с выносом боевых знамен. На этих митингах бойцы, командиры и политработники поклялись с честью выполнить свой воинский долг.
      В пять часов утра 22 июня после 10-минутного артналета началась разведка боем. Роты атаковали противника по всему семикилометровому участку прорыва. Успех сразу же обозначился в полосе 1-го корпуса. Рота капитана Герасименко овладела первой, а затем и второй траншеями и, взаимодействуя с соседней ротой, ворвалась в деревню Замошье. В полосе 60-го корпуса атака развивалась медленнее. Здесь, как мы и предполагали, основой вражеской обороны оказался узел сопротивления в деревнях Новоселки, Дворище, Чисти. Попытки разведчиков обойти его по болоту пресекались сильным фланкирующим огнем. Ожесточенный бой на этом участке продолжался до темноты. Фашисты предприняли девять контратак подряд.
      Вечером полковник Шиошвили доложил результаты опроса пленных. Выяснилось, что нашу и нашего соседа (6-й гвардейской армии) разведку боем вражеское командование приняло за начало общего наступления и перебросило к переднему краю все тактические резервы 56-й пехотной дивизии, а также часть сил, оборонявшихся на соседних участках фронта.
      Командовавший 6-й гвардейской армией Иван Михайлович Чистяков позвонил на мой наблюдательный пункт:
      - Как дела?
      - В порядке. Васильев вклинился на километр-полтора.
      - Ну, я тебя, пожалуй, обгоню. Ручкин{81} сильно пошел.
      Перед смежными флангами наших армий сложилась благоприятная обстановка. Противник метался, он дробил свои усилия, перебрасывая резервы вдоль линии фронта - то в полосу соседа, то обратно к нам, в полосу 1-го и 60-го корпусов. В аспекте психологическом это попахивало уже паникой. А ведь мы пока что ввели в бой только несколько рот.
      В тактическом отношении разведка боем тоже принесла хорошие плоды. Оборона на стыке флангов 56-й и 252-й немецких пехотных дивизий дала заметную трещину. Теперь наш передний край в полосе 1-го корпуса местами выдвинулся за вторую траншею противника.
      Генерал-майор Е. В. Щеглов вносил коррективы в план завтрашнего артнаступления в полосах 306-й и 179-й стрелковых дивизий. Необходимость подавлять огневые средства на захваченном участке, естественно, отпала. Здесь артподготовку решено было начать сразу со второй ее части, которая на военном языке звучит как "сопровождение пехоты огнем при бое в глубине обороны противника".
      Однако линия фронта и в ночь на 23 июня не оставалась статичной. Мы решили продолжить разведку боем, введя часть сил штурмовых батальонов. И опять наибольшего успеха добились соединения 1-го корпуса генерала Васильева. 306-я дивизия генерала М. И. Кучерявенко ночной атакой почти полностью прорвала главную полосу вражеской обороны на стыке 56-й и 252-й немецких пехотных дивизий и к утру продвинулась еще на 2-3 км, выйдя к деревне Гороватка.
      Несколько улучшил свои позиции и 60-й корпус генерала Люхтикова. 235-я дивизия полковника И. Л. Луцкевича своим левофланговым 732-м полком захватила высоту северо-западнее оборонительного узла Новоселки, Дворище, Чисти. Луцкевич доложил, что взводы химзащиты ждут сигнала для пуска дымовой завесы. Ветер благоприятный - с северо-востока.
      Огневой бой, особенно интенсивный на правом фланге, стал несколько стихать лишь на рассвете 23 июня. Федор Федорович Масленников, приговаривая: "Ай да разведчики! Ай да молодцы!", - штрихами наносил на карту положение частей. Клин, вбитый в оборону противника, приблизился с севера к Шумилино - крупному населенному пункту на перекрестке дорог. Одна из них (Витебск - Полоцк) являлась важнейшей вражеской коммуникацией, идущей параллельно линии фронта, другая, не менее важная, перпендикулярная ей, вела от Шумилине на юг, к переправам через Западную Двину. Такое расположение шумилинского узла определяло его значимость и для нас и для противника.
      Пауза между успешно завершившейся разведкой боем и началом общего наступления оказалась минимальной. В семь часов утра мощно ударила вся наша артиллерия. Немецкие батареи попытались было ответить, но их огонь редел с каждой минутой. Да и по заявкам, поступавшим от стрелковых частей в контрбатарейную группу (28-я и 37-я гвардейские пушечные бригады), мы убеждались, как вражеская артиллерия все более теряет централизованное управление, даже в низовых звеньях. Попытки сосредоточить огонь трех-четырех батарей были единичными, но и они сразу подавлялись нашей артиллерией. Контрбатарейной борьбой руководил командир 28-й гвардейской пушечной бригады полковник Н. И. Осокин - большой специалист своего дела. Он, как говорится, "дохнуть не давал" фашистским артиллеристам. Мгновенный перенос огня, два-три залпа тяжелых пушек-гаубиц - и очередная батарея противника замолкала.
      С НП хорошо просматривался весь семикилометровый участок прорыва. Стена огня и дыма стояла над вражеской обороной. Под низким пологом утренних облаков прошли к Шумилино девятки штурмовиков. Залп реактивных минометов завершил артподготовку.
      Дым еще не рассеялся, когда танки и пехота 1-го корпуса двинулись в атаку.
      - Противник бежит! - доложил генерал Васильев.
      И тут же звонок из 60-го корпуса, от генерала Люхтикова:
      Сопротивление фашистов слабое. Ведут огонь только опорные пункты в Новоселках, Дворище, Чисти. Пускаем дымовую завесу. Наблюдайте.
      Вижу, как под Белой Дубровкой из окопов 732-го полка 235-й стрелковой дивизии выползает густой дым. Он свивается в клубы, уплотняется и, подгоняемый северо-восточным ветром, ползет над болотом. Черный вал шириной три километра накрывает склоны высоты 67,8, развалины изб в деревнях Дворище и Чисти и, распространяясь на юго-запад, заволакивает опорный пункт в Новоселках.
      Противник "ослеплен". Он ведет огонь наугад, в сторону окопов 732-го полка. Но теперь в тех окопах, кроме взвода химзащиты лейтенанта Фролова, никого нет. 732-й полк подполковника С. Н. Кузнецова - в движении. 3-й батальон обходит вражеский узел обороны слева, стрелковые цепи, скрытые дымом, приближаются к восточной околице деревни Дворище. А справа, с запада, так же скрытно пробираются через обширное болото к Новоселкам стрелки двух других батальонов.
      К 11 часам утра противник был полностью окружен, а час спустя остатки усиленного артиллерией пехотного батальона 246-й немецкой дивизии в числе 130 человек сдались в плен{82}.
      Ликвидировав узел обороны с его опорными пунктами, разобщив фланги 56-й и 246-й немецких дивизий, корпус генерала Люхтикова начал быстро продвигаться на юг. Его передовой отряд - 39-я гвардейская танковая бригада полковника И. П. Калинина с ходу ворвалась в деревню Барсучины, откуда, побросав имущество и документы, поспешно бежал штаб 56-й немецкой дивизии.
      Еще более стремительно развивались события на правом фланге ударной группировки. Выйдя на большак Сиротино - Шумилино, 10-я гвардейская танковая бригада полковника Н. В. Волкова прорвалась к Шумилине. Противник, укрепившись на линии железной дороги, оказывал сильное огневое сопротивление. Тогда вперед выдвинулись машины 377-го самоходно-артиллерийского полка. Огонь их тяжелых 152-мм пушек пробил дорогу танкам. Одновременно стрелки 306-й и 179-й дивизий обошли Шумилине с запада и востока.
      - Оставляю под Шумилино два полка, - доложил генерал Васильев. - Главные силы корпуса наступают к озеру Мошно.
      Решение верное! Противник надеется выиграть время. Надеется сковать нас боем под Шумилине, чтобы успеть закрепиться южнее, в межозерных дефиле. Но мы ему такой возможности не дадим. "Вперед! Только вперед - к Западной Двине. Для ликвидации окруженного противника оставлять минимум сил" - этой мыслью были пронизаны все указания, исходившие в этот день от Военного совета и штаба армии.
      Ликвидация шумилинской группировки противника, находившейся уже в тылу частей 1-го корпуса, была завершена к часу дня 23 июня. Вражескую оборону накрыл меткий залп реактивных снарядов 39-го гвардейского минометного полка подполковника П. В. Шутова, с воздуха нанесли удар штурмовики 332-й авиадивизии, - Батальон майора М. Е. Волошина из 179-й стрелковой дивизии стремительной атакой ворвался в последний опорный пункт фашистов и в рукопашном бою уничтожил их.
      Организованное сопротивление 56-й немецкой дивизии было сломлено. Ее командование потеряло контроль над войсками, а сами войска, превратившись в мелкие группы и группки, разрозненно отходили к Западной Двине или разбегались по окрестным лесам.
      В 15.00 Военный совет армии отдал боевое распоряжение, суть которого состояла и том, чтобы, стремительно преследуя противника, с ходу форсировать Западную Двину. Распоряжение подчеркивало: "Преследовать отрядами. Танковые бригады использовать для захвата выгодных рубежей, переправ и плацдармов"{82}.
      Сложившаяся к середине дня обстановка позволяла надеяться, что уже вечером наша ударная группировка выйдет к Западной Двине на широком фронте и форсирует реку. Однако мы опять-таки встретились с тяжелыми условиями местности. Особенно трудно пришлось дивизиям 1-го корпуса. Путь им преградила цепь больших озер (Добеевское, Мошно, Лесковичи) с узкими заболоченными проходами между ними. Единственно доступная для тяжелой техники дорога, к тому же минированная на многих участках, не могла в считанные часы пропустить войсковые колонны, артиллерию, танки, понтонные батальоны с их громоздким имуществом. Образовались пробки, темп продвижения снизился по сравнению с первой половиной дня.
      И все же, вопреки этим трудностям, наша армия продолжала развивать наступление. К вечеру участок ее прорыва расширился до 20 км по фронту, а в глубину составил от 8 - 10 км на левом фланге и до 16 км на правом. Нас информировали, что войска 39-й армии, которой теперь командовал генерал-лейтенант И. И. Людников, также прорвали вражеский фронт юго-восточнее Витебска и продвигаются к нам навстречу.
      Оба фланга витебской группировки фашистов были разгромлены, клещи вокруг нее постепенно смыкались. Однако гитлеровское командование реагировало на это весьма странно. Оно по-прежнему держало главные силы группировки в Витебском укрепленном районе, на участках, где наши войска активности не проявляли. За весь день 23 июня противник не сделал ни одной сколько-нибудь серьезной попытки предотвратить назревавшее окружение. Как это оценить? Как уверенность в своих силах? Или как ошеломление и паралич воли? А может, требование фюрера во что бы то ни стало удержать Витебск лишило гитлеровских генералов способности трезво оценить оперативную обстановку?
      Подлинная причина прояснилась лишь несколько дней спустя. Мне довелось допрашивать пленного генерала - командира 246-й пехотной дивизии Мюллер-Бюлова. Он вел себя очень эмоционально, даже сам задавал вопросы.
      - Как вы смогли скрытно сосредоточить массу войск в этих болотах, на открытой местности? Невероятно!
      - Не ждали наступления? - спросил я.
      - Ждали! Но наступление наступлению рознь. Главный удар через болота - в это я не верил...
      - А как реагировало ваше командование на наступление советских войск?
      - Оно обвиняло нас и только нас - меня и командира пятьдесят шестой дивизии. Оно требовало: "Задержать русских на линии Шумилино, Рыльково!... Отбросить контратаками!..." Мне твердили, что удар на Шумилине - отвлекающий, что я должен, обязан... Ну и так далее.
      - Значит, ваше командование и двадцать третьего июня ожидало наш главный удар непосредственно на Витебск?
      - Да, это так...
      И припомнился мне казавшийся теперь уже далеким майский вечер, траншея среди бескрайних болот и рассказ генерала Баграмяна о беседе с ним Верховного Главнокомандующего: "Противник убежден, что удар на Шумилино крупными силами мы нанести не сможем. Докажите ему обратное..." И вот -доказали!
      Но вернемся к событиям, предшествовавшим окружению войск противника.
      Ночь на 24 июня прошла быстро, в неумолкавшем грохоте канонады на востоке, в стороне Витебска. Это перешли в наступление соединения 92-го корпуса - 204-я и 145-я стрелковые дивизии и 155-й укрепрайон. Прорывая один за другим оборонительные рубежи врага, они приближались к Витебску с севера и северо-запада.
      Около четырех часов утра заговорила артиллерия и на юге - войска армейской ударной группы двинулись вперед. Два часа спустя генерал Люхтиков доложил:
      - Дивизия генерала Мищенко одним полком вышла к Западной Двине в районе деревни Гринева.
      Конечно же всех нас обрадовала эта обнадеживающая весть. Теперь дело за форсированием реки. Ждем доклада, а его все нет. Наконец Люхтиков опять на проводе. Спрашиваю:
      - Форсировал?
      - Да. Минометчики двести тридцать пятой дивизии уже на том берегу, под деревней Комли.
      - А триста тридцать четвертая?.
      - Командир медлит, - ответил Люхтиков. - Выеду сам, разберусь.
      - Поезжайте!...
      Выяснилось, что 1124-й полк 334-й стрелковой дивизии одним из первых в 43-й армии вышел к Западной Двине. И не утром, а еще ночью. Но вместо немедленной организации переправы и захвата плацдарма хотя бы ограниченными силами командир полка решил ждать рассвета. Впоследствии он оправдывался тем, что не имел связи со штабом дивизии, не знал положения дел у соседей, что на берегу нашлось лишь несколько рыбацких лодок. Не использовал командир полка и успеха соседней - минометной роты 235-й дивизии. Словом, не проявил должной инициативы.
      Между тем противник успел подтянуть резервы, занял оборону по южному берегу реки, открыл сильный огонь. В результате форсирование с ходу не удалось, и 334-я дивизия генерала Н. М. Мищенко, выйдя к Западной Двине уже всеми силами, несколько часов была вынуждена вести трудный бой за переправы.
      Достойным примером боевой инициативы могут служить действия минометной роты, об успехе которой я уже упоминал. Рота тоже не имела связи со своим командованием. Но, выйдя к реке, ее командир лейтенант В. П. Симон медлить не стал. Он и его подчиненные отыскали лодки, тут же переправились через реку и выбили противника из деревни Комли. Гитлеровцы предприняли несколько контратак, но минометчики их отразили, причем дважды сходились с врагом в штыки. Плацдарм был удержан, и уже в середине дня лейтенант Симон передал его частям той же 334-й дивизии. За этот боевой подвиг минометчики были отмечены правительственными наградами, причем лейтенант Василий Петрович Симон, парторг роты старший сержант Филимон Иванович Каменев и рядовой Иван Сергеевич Килюшек стали Героями Советского Союза.
      В полосе 1-го корпуса форсирование Западной Двины также несколько задержалось. Отставали танки, артиллерия, а главное - понтонные батальоны. Передовые отряды, подходившие к реке, форсировали ее с ходу на подручных средствах - связках бревен, плотиках, плащ-палатках, набитых сеном. В 306-й дивизии отличился батальон майора Л. В. Кудаковского, захвативший плацдарм у села Шарыпино, в 179-й дивизии - батальон майора М. Е. Волошина и полковая рота автоматчиков капитана А. Ф. Чинкова, овладевшие плацдармами у деревень Заборье и Вяжище. Автоматчики Чинкова, продвигаясь от Вяжище на юг, вышли к крупному узлу дорог Задорожье и перерезали шоссе Витебск - Лепель. Пути отхода витебской группировке фашистов на запад были перекрыты.
      Таким образом, передовые отряды дивизий, форсировав реку на широком фронте от Шарыпино до Вяжище (8-9 км), к исходу 24 июня создали хорошие предпосылки для форсирования Западной Двины главными силами корпуса. Инициатива и доблесть воинов передовых отрядов были оценены по достоинству. Майоры Кудаковский и Волошин, капитан Чинков и еще 15 воинов корпуса стали Героями Советского Союза.
      На рассвете 25 июня позвонил командующий фронтом И. Х. Баграмян:
      - Что нового?
      Докладываю: передовые отряды корпуса Васильева, форсировав Западную Двину, ведут бой на подступах к шоссе Витебск Лепель. Но оседлать дорогу удалось пока что на узком участке, у деревни Задорожье.
      - Хорошее начало - половина дела, - заметил Иван Христофорович. - Кто первым вышел на дорогу?
      - Двести тридцать четвертый стрелковый полк. Рота автоматчиков.
      Отметить их особо.
      - Есть!
      Все внимание - на лепельскую дорогу! - продолжал командующий. - Седлайте ее прочно, двигайте корпус навстречу армии Людникова. Она идет в хорошем темпе. Сегодня вы с нею должны установить фланговую связь и замкнуть окружение. Как с наводкой мостов?
      - Понтонеры отстают. Только что офицер оперативного отдела штаба радировал оттуда: понтонные батальоны прибудут к переправам в семь-восемь утра.
      - Значит, корпус Васильева ведет бой без артиллерии?
      - Батальонные и полковые пушки переправлены на плотах и стреляют прямой наводкой. Тяжелая артиллерия поддерживает пехоту огнем с северного берега. Связь устойчивая - связисты проложили по дну бронированный телефонный кабель...
      Через какое-то время позвонил уже начальник штаба фронта генерал Курасов. Он сообщил, что, по сведениям разведки, противник начал перебрасывать войска из Витебского укрепленного района на фланги. Видимо, спохватился. Пытается предотвратить окружение, целится на лепельскую дорогу.
      Сопротивление гитлеровцев резко возросло в полосе всей нашей ударной группировки. Контратакуя, противник стремился вернуть себе тыловую коммуникацию - дорогу от Витебска на запад, к Бешенковичам и Лепелю. Пленные подтвердили, что сюда с витебского оборонительного обвода переброшены части 4-й авиаполевой дивизии, которые вместе с 246-й пехотной дивизией пытаются пробить путь отхода для всей витебской группировки, расширить узкий коридор вдоль шоссе.
      Мера запоздалая. Около восьми часов утра генерал Васильев доложил, что разведчики 179-й дивизии встретились с передовыми частями 39-й армии южнее шоссе, в районе Черногостья. А вскоре здесь сомкнули фланги и главные силы 179-й и 19-й гвардейской стрелковых дивизий. Окружение витебской группировки противника стало фактом.
      Другая дивизия Васильева - 306-я стрелковая - по мере продвижения развертывала свои боевые порядки на запад и, взаимодействуя с частями 6-й гвардейской армии, все более расширяла полосу между внешним и внутренним фронтами окружения.
      Усилили натиск и другие наши соединения. 60-й корпус генерала Люхтикова с севера вбивал клин в образовавшийся котел, ему навстречу продвигался так хорошо мне знакомый 5-й гвардейский корпус 39-й армии. 92-й корпус генерала Ибянского уже приближался к северным и северо-западным пригородам Витебска. А с востока и юга город плотно охватывали части 84-го корпуса 39-й армии.
      Четкое взаимодействие между нашими армиями, наступавшими в составе разных фронтов, давало хорошие плоды. Витебский котел, что называется, трещал, распадался на части. 26 июня в нем уже были три изолированные друг от друга группы фашистских войск: одна в районе Витебска, другая юго-западнее города, третья западнее. А ведь мы еще не ввели в бой вторые эшелоны корпусов - 357-ю и 156-ю стрелковые дивизии.
      В час ночи 26 июня в Витебск ворвался 599-й полк 145-й дивизии генерала П. А. Дибровы. Удар был столь стремителен, что фашисты не успели взорвать ни железнодорожную станцию, ни городские мосты через Западную Двину. По ним главные силы дивизии переправились в восточную часть города и к середине дня вместе с соединениями 39-й армии очистили Витебск от противника. Остатки его 206-й пехотной дивизии сдались в плен.
      Вторая группа фашистских войск - 246-я и 4-я авиаполевая дивизии, пытавшиеся прорваться из окружения вдоль шоссе на Бешенковичи, - была ликвидирована к исходу дня. Третью крупную группу юго-западнее Витебска вынудили сложить оружие части 39-й армии.
      На этом, однако, борьба на внутреннем фронте окружения не заканчивалась. Рассеявшиеся по лесам и болотам гитлеровцы снова собирались в отряды, численность которых достигала иногда нескольких сотен человек. Они стремились пробиться на запад, к Лепелю. Эти сборные отряды, выискивая пути обхода и избегая столкновения с нашими частями, нападали на их тылы, появлялись близ штабов или огневых позиций артиллерии. Один такой отряд разгромили в рукопашном бою, захватив 70 пленных, воины 34-го гвардейского минометного полка, с другим пришлось иметь дело работникам штаба армии.
      Оперативная группа управления армии в то время уже перебралась через Западную Двину и расположилась в селе Ржав-ка. Это был тыловой район. Поблизости, по дороге на Бешенковичи, шли из-под Витебска колонны 60-го и 92-го стрелковых корпусов, шли танки и артиллерия.
      Перед рассветом я прилег отдохнуть, но вскоре проснулся от грохота стрельбы. Вижу: адъютант капитан Е. С. Сотников бьет из автомата прямо через окно, во тьму. На улице мелькают огоньки выстрелов.
      - Что случилось?
      - Фашисты! - Кричит Сотников. - Окружают!
      Выскакиваю из избы, спотыкаюсь о кого-то, падаю. Слышу сдержанный вопрос:
      - Не ушиблись, товарищ командарм?
      Это Евгений Владимирович Щеглов. Здесь, в стрелковой цепи, с винтовкой в руках, наш начальник артиллерии так же корректен и невозмутим, как и у штабной карты. Справа что-то темпераментно говорит, распоряжаясь своими разведчиками, полковник Шиошвили, слева вспышки ручного пулемета озаряют профиль полковника Турантаева. Все мы ведем огонь в направлении рощи, что вплотную подступает к деревенским огородам.
      От нас до противника метров четыреста. Судя по огонькам выстрелов, гитлеровцев много. Перезаряжая пистолет, думаю: "Хоть бы какая-нибудь наша рота появилась на дороге". До позднего вечера шли по ней войска, а теперь никого. Примерно в километре от нас озаренный луной пустынный тракт.
      Но помощь все-таки пришла. Не знаю, откуда он взялся, этот юный лейтенант со своей батареей, однако поспел к нам в самую напряженную минуту. Фашисты уже охватывали нашу реденькую цепь с обеих сторон, когда лейтенант выкатил пушки на прямую наводку. Ударил осколочными снарядами, и противник стрельбу прекратил - видимо, отошел в рощу. Батарейцы вместе с бойцами комендантской роты окружили рощу и на рассвете пленили прятавшихся в ней гитлеровцев - около 200 человек. Остальным удалось бежать.
      Вылавливание отдельных групп солдат и офицеров противника продолжалось еще несколько дней. Всего войска 43-й и 39-й армий взяли в плен более 10 тысяч человек - остатки разгромленных в витебском котле пяти немецких дивизий - 197, 206 и 246-й пехотных, 4-й и 6-й авиаполевых. Только наша армия захватила среди прочих трофеев 310 орудий и минометов различных калибров. Для сравнения приведу цифры потерь нашей артиллерии в материальной части. Эти потери с 23 по 30 июня составили 4 противотанковые пушки и 8 минометов{84}.
      За разгром витебской группировки фашистов Верховный Главнокомандующий объявил благодарность войскам 39-й и 43-й армий. Наиболее отличившиеся наши части и соединения получили почетное наименование Витебских. 51 воин 43-й армии удостоился звания Героя Советского Союза, среди них и автор этих строк.
      Оправданный риск
      Операция "Багратион" осуществлялась успешно. Войска трех Белорусских фронтов и 1-го Прибалтийского, взломав оборону немецко-фашистской группы армий "Центр" и охватив ее с флангов, быстро продвигались по белорусской земле.
      Пока 43-я и 39-я армии вели бои по ликвидации витебской группировки противника, войска других советских армий развернули мощное наступление на ряде направлений. 27 июня была освобождена Орша. Под Бобруйском завершался разгром крупных вражеских сил, попавших в окружение. 28 июня Красное знамя взвилось над Могилевом. Начались боевые действия на минском направлении. В этой обстановке, как пишет в своих воспоминаниях Маршал Советского Союза А. М. Василевский, возникла необходимость "немедленно приступить к подготовке нового этапа операции с тем, чтобы исходя из ранее намечавшегося Ставкой плана не допустить образования в Белоруссии вновь сплошного фронта врага, незамедлительно развивать дальнейшее наступление войск 1-го Прибалтийского и Белорусских фронтов, окончательно очистить территорию Белоруссии от фашистов; приступить к освобождению Прибалтики и выходом войск на побережье Балтийского моря поставить под угрозу полной изоляции и окружения фашистскую группу армий "Север" и вывести наши войска к границам Восточной Пруссии и Польши. При этом значение 1-го Прибалтийского фронта в операции резко возрастало..."{85}. Именно его войскам предстояло прорваться через Прибалтику к морскому побережью и отсечь группу армий "Север" от остальных сил фашистского Восточного фронта.
      Была спланирована новая операция, которая без какой-либо оперативной паузы явилась продолжением наступательных действий 1-го Прибалтийского фронта. Для нашей 43-й армии завершением Витебской операции стало освобождение Лепеля и выход к границе Литовской ССР.
      Бои по ликвидации витебской группировки еще продолжались, а 1-й корпус генерала Васильева, развернувшись с юго-западного направления на западное, двумя стрелковыми дивизиями уже выдвигался к Лепелю.
      26 июня 306-я дивизия генерала М. И. Кучерявенко, взаимодействуя с частями 6-й гвардейской армии, овладела крупным узлом дорог - Бешенковичами. Приданные нам танки, наступавшие до этого в боевых порядках пехоты, были сведены в подвижную группу. Ее возглавил командующий бронетанковыми и механизированными войсками армии полковник Меньшов. 28 июня подвижная группа в составе 10-й и 39-й гвардейских танковых бригад, двух самоходно-артиллерийских и одного истребительно-противотанкового полка ворвалась в Лепель и очистила его от противника. Войска 60-го и 92-го корпусов, освободившись после ликвидации витебской группировки, форсированными маршами двинулись вслед за быстро удалявшейся на запад линией фронта и в первых числах июля вышли на уровень 306-й и 357-й дивизий 1-го корпуса.
      Потери, понесенные 3-й немецкой танковой армией под Витебском, были столь велики, ее внутренняя дезорганизация так значительна, что все попытки вражеского командования хоть как-то стабилизовать фронт окончились полным провалом. Многочисленные сводные группы из остатков 95-й и 252-й немецких пехотных дивизий, военной школы 3-й танковой армии, саперных, строительных и маршевых батальонов появлялись вдруг перед нами, фиксировались на штабной карте, а день-два спустя исчезали с нее, разгромленные и плененные.
      27 июня фашисты бросили в бой 201-ю охранную дивизию, затем 212-ю пехотную. Но их постигла та же участь: они были смяты и отброшены. Командиры наших передовых частей докладывали, что моральный дух противника сильно подорван. "Заслуживает внимания, - сообщали они, - заметная и все усиливающаяся у фашистов боязнь окружения, что создает хорошие условия для смелого маневра нашими войсками, до роты включительно"{86}. Были случаи, когда после неудачной контратаки вражеские подразделения просто разбегались и офицеры не могли собрать своих солдат.
      Панические настроения фашистской пехоты передавались и поддерживавшей ее артиллерии. Пленные артиллеристы рассказывали нам, что теперь их наблюдательные пункты не выдвигаются в первую линию пехоты, как требует устав, а располагаются позади, в 200 - 300 метрах от нее. Ухудшается наблюдение, теряется непосредственный контакт с пехотными командирами. В результате резко падает действенность артиллерийского огня, что в свою очередь отрицательно влияет на устойчивость пехоты.
      Да и вообще боевая деятельность вражеской артиллерии была подорвана во всех звеньях. Отступление, зачастую переходившее в повальное бегство, потеря транспортных средств и складов с боеприпасами сказывались и на том, что в нашей полосе расход снарядов артиллерии 3-й немецкой танковой армии в иные дни был близок к нулю. Безостановочный отход и слабая разведка не позволяли вражеским артиллеристам точно наносить на карту и свои боевые порядки, и наши. Инструментальной разведкой противник не пользовался, контрбатарейной борьбы не вел.
      1 июля корпус генерала Васильева с ходу прорвал оборону противника на реке Березина и продвинулся на 20 км. Темп наступления нарастал, в последующие дни он достигал иногда 30 - 35 км. В ночь на 5 июля войска 43-й армии вышли на границу Литовской ССР. Первый звонок был от Васильева. Николай Алексеевич доложил: 306-я дивизия вступила на территорию братской республики. Он назвал населенные пункты, которые освобождены, и те, за которые ведется бой. Доклад в его духе - ничего лишнего. Человек он очень собранный, не давал волю чувствам. Хотя, несомненно, места эти всколыхнули его память. Он ведь с молодых лет служил на границе.
      Доклад командира 60-го корпуса Анисима Степановича Люхтикова был также лаконичным, а вот командир 92-го корпуса Ибянский, доложив о выходе 145-й дивизии к границе, о том, что она освободила местечко Поставы, на какое-то время замолчал.
      - Что еще, Николай Болеславович?
      - Разрешите отлучиться с командного пункта на час-полтора? Хочу съездить в Поставы.
      - Зачем?
      - На могилу отца. Поставы - моя родина...
      Однако навестить родные места генералу Ибянскому удалось лишь вечером. Противник предпринял несколько контратак в полосе корпуса, причем пытался таранить танки 39-й бригады "самодвижущимися фугасами", как доложили танкисты.
      Этот новый вид оружия стал известен нам еще минувшей зимой, о нем сообщил войскам разведотдел 1-го Прибалтийского фронта. Добытое разведчиками немецкое "Наставление по боевому использованию радиотанкеток Б-4" описывало танкетку как "торпеду на гусеничном ходу, начиненную зарядом взрывчатки весом 450 кг"{87}. На марше танкетку вел экипаж, в бою управление ею осуществлялось по радио из командирского танка на дальность до 2 км. Танкетка предназначалась для разрушения особо прочных оборонительных сооружений, подрыва минных полей и борьбы с советскими тяжелыми танками.
      Первая же попытка использовать в бою это новое оружие показала техническое его несовершенство. Проходимость у танкетки была низкой, радиоуправление требовало широких, открытых пространств. Потерь нам эти "торпеды" не нанесли, и все они, около 50 машин, попали в руки наших танкистов и пехотинцев на участке Поставы, Воропаеве{88}.
      Очищая от фашистов восточную часть Прибалтики, войска 1-го Прибалтийского фронта продолжали наступать в высоком темпе. Лишь в середине июля, когда уже ясно обозначился глубокий клин, вбитый нашими армиями на стыке флангов фашистских групп армий "Север" и "Центр", сопротивление противника стало возрастать.
      Вражеское командование почувствовало угрозу - его группа армий "Север" быстро подсекалась с юга войсками 1-го Прибалтийского фронта. Сначала мы перерезали дорогу Двинск (Даугавпилс) - Вильнюс, затем вышли к дороге Двинск Шяуляй. Дальнейшее наше продвижение ставило под удар и последнюю крупную тыловую коммуникацию гитлеровцев - дорогу Двинск - Рига.
      Противник спешно перегруппировывал силы, перебрасывая дивизии с севера, из-под Пскова и Нарвы, на юг, на рубеж реки Свента. В середине июля в полосе 43-й армии появились 205-я и 225-я пехотные дивизии. Затем 58-я и 61-я дивизии. Характерно, что враг бросал эти соединения в бой, не дожидаясь полного их сосредоточения, временно подчиняя части штабам уже действующих здесь войск.
      22 - 24 июля вражеская группировка нанесла сильный контрудар. На реке Свента, на участке перерезанной нами дороги Двинск - Шяуляй, завязались ожесточенные бои. Противнику удалось потеснить наш 1-й корпус и, продвинувшись на 2 - 3 км, вновь овладеть участком железной дороги между станциями Скапишкис и Панемунелис. Однако уже на следующий день 204-я и 306-я стрелковые дивизии контратакой восстановили положение.
      27 июля наша армия, сдав по приказу командующего фронтом фланговые участки своей полосы соседям - 6-й гвардейской и 51-й армиям, сгруппировала силы и продолжила наступление. 1-й корпус Васильева прорвал оборону противника и отбросил его в восточном направлении, к реке Мемеле, а 60-й корпус Люхтикова, развивая успех, овладел городом Биржай и стал быстро продвигаться на север, к изгибу той же реки.
      За минувшие пять недель непрерывного наступления 43-я армия продвинулась на 460 км. Были захвачены громадные трофеи и более 11 000 пленных{89}. До Риги оставалось пройти лишь около 80 км.
      Наши потери были невелики, но стремительное, без пауз продвижение, походившее в некоторые дни на маршброски, утомило войска, особенно пехоту. Боевая техника и транспорт требовали ремонта, тыловые коммуникации растянулись, стала ощущаться нехватка боеприпасов.
      В последние дни июля армия продвигалась по 10 - 20 км в сутки, но в основном за счет 60-го корпуса, который шел на острие главного удара, а центр и правый фланг армии, связанные ожесточенными контратаками противника, сильно отставали. В результате клин нашего прорыва оставался довольно узким и длинным, похожим на вытянутый к северу язык. Полоса наступления 60-го корпуса достигла уже 50 км, по 22 - 25 км на каждую дивизию, фланговая связь между его соединениями нарушилась, образовались пустоты, особенно опасные ввиду непрерывных и все усиливавшихся контратак танков и пехоты противника. К тому же 29 июля из подчинения армии был выведен 1-й Краснознаменный танковый корпус.
      Все эти обстоятельства могли привести и действительно привели к острой ситуации в полосе армии. Поскольку контрудар противника, нанесенный здесь вскоре, был связан с общей боевой обстановкой в полосе 1-го Прибалтийского фронта, скажу о ней хотя бы вкратце. Поворот главного удара фронта в конце июля с юго-западного направления на север, на Ригу, дал весомый оперативный результат. Наши соседи слева - 51-я и 2-я гвардейская армии - овладели Паневежисом и Шяуляем, а затем, завершая прорыв, 51-я армия генерал-лейтенанта Я. Г. Крейзера освободила Митаву (Елгаву) и вышла к побережью Рижского залива юго-западнее столицы латвийской республики. Таким образом, фашистская группа армий "Север" оказалась изолированной в северной части Прибалтики.
      С утра 31 июля мы занимались обычной боевой работой. Ничто, казалось, не предвещало серьезного осложнения обстановки. Только что поступило очередное донесение из 60-го корпуса: 179-я дивизия полковника Шкурина вышла передовыми отрядами на южный берег Мемеле, завязала бой за переправы. Ночью противник предпринял шесть контратак мелкими группами пехоты с танками, но повсеместно был отброшен.
      Конечно, беспокоил меня по-прежнему растянутый фронт этого корпуса, его открытый правый фланг. Но за минувшие недели стремительного наступления мы часто бывали в таком положении. Случалось, фашисты, контратакуя, задерживали нас на несколько часов. Однако достаточно было нам перегруппировать силы, ударить посильнее, и они опять поспешно отступали.
      Куда большее беспокойство доставляло нам снабжение войск. Тыловые части не успевали восстанавливать разрушенные врагом дороги и мосты, поэтому приток боеприпасов, особенно артиллерийских снарядов, был гораздо меньшим, чем их ежедневный боевой расход.
      Около полудня позвонил генерал Люхтиков. Доклад заключил фразой, ставшей в последние дни стереотипной:
      - Дайте боеприпасы!
      Что мог я ему ответить? Армейские склады пусты. То, что подвозят, сразу отправляем на передний край. С утра мы уже дважды связывались с Военным советом и штабом фронта. Отвечают: "Мобилизован весь наличный автотранспорт. Ждите! Экономьте снаряды!"
      Приказываю Люхтикову:
      - Экономь гаубичные боеприпасы. Пушечную артиллерию используй на прямой наводке.
      - Так и делаем, - отвечает он.
      Стрельба прямой наводкой - метод и самый эффективный, и самый экономичный в смысле расхода снарядов. Однако действенность артогня ограничена какими-то 700 - 800 метрами, глубину обороны противника он не затрагивает. Но сейчас иного выхода у нас нет.
      Полковник Турантаев отметил на карте пункты, захваченные дивизиями Люхтикова. Корпус, отбивая контратаки фашистов, продолжал продвигаться. Обе его дивизии все глубже входили в громадную излучину реки Мемеле, в тот угол с крутым поворотом, который образует здесь ее течение, 179-я дивизия Шкурина уже захватила небольшой плацдарм на северном берегу реки, 357-я дивизия Кудрявцева, наступавшая правее, через Биржай к Скайсткалне и Радвилишкису, тоже была близка к выполнению поставленной задачи: овладеть этими городками и создать плацдарм за Мемеле.
      Владимир Владимирович Турантаев, отметив на карте положение частей, задержал острие карандаша на лесном массиве, что примыкает с запада к излучине реки. Понимаю Турантаева без слов: правый фланг корпуса обеспечен слабо. Один-единственный стрелковый батальон прикрывает 6-километровый участок и перекресток больших дорог у фольварка Паровея. Противник, можно сказать, навис над этой оперативной пустотой. На карте, в скоплении синих цифр, читаю: "Части 61-й немецкой пехотной дивизии; разведотряд эсэсовской дивизии "Нордланд". Подошел полковник Шиошвили:
      - Неприятные новости, Афанасий Павлантьевич!
      - Что именно?
      - Разведчики привели трех пленных. Это эсэсовцы из моторизованных полков "Данмарк" и "Норге". Дивизия "Нордланд" полностью сосредоточилась в глубине вражеской обороны. Здесь и здесь, - показал он на карте.
      - Танки?
      - Да. Танковый полк и дивизион штурмовых орудий.
      - Задачи дивизии?
      - Пленные дают противоречивые показания. Один говорит - не допустить прорыва русских к Риге; другой - пробиться на соединение с войсками группы армий "Центр".
      Так впервые, из сбивчивых показаний пленных, стал известен нам замысел, а точнее, какие-то штрихи замысла вражеского командования. В целом он выяснился позже, день спустя, когда в полосе нашей армии завязалась ожесточенная борьба за Биржай. Противник стремился восстановить разобщенные фланги групп армий "Север" и "Центр" и ликвидировать прорыв 51-й армии к побережью Балтики. Этот прорыв представлял собой своеобразный клин, и фашисты, контратакуя наши войска одновременно с севера и юго-запада, пытались срезать его. Контрудар группы армий "Север" был нацелен как раз на 43-ю армию.
      Перед силами, участвовавшими в этом контрударе, ставилась задача прорвать фронт 60-го корпуса, овладеть Биржаем и, продолжая движение на Паневежис, Шяуляй, выйти на тыловые коммуникации 51-й армии и разгромить ее. Одновременно встречный удар на Шяуляй, Паневежис наносили войска фашистской группы армий "Центр". Противник тем самым рассчитывал восстановить общий фронт между двумя этими крупнейшими своими группировками, вновь утвердиться в утерянных им районах Прибалтики, надежно прикрыть с севера Восточную Пруссию.
      К 31 июля вражеское командование сосредоточило на участке, намеченном для прорыва, пять пехотных дивизий (58, 61, 81, 215 и 290-ю), моторизованную дивизию "Нордланд", моторизованную бригаду, 393-ю бригаду штурмовых орудий и ряд других частей, в том числе тяжелую артиллерию РГК. И хотя танковых дивизий в этой группировке не числилось, она располагала 150 танками и самоходными орудиями. Дело в том, что эсэсовские моторизованные дивизии имели особую организацию и по числу танков не уступали обычным танковым дивизиям вермахта, а часто и превосходили их. Эсэсовцам вообще уделялось особое внимание. Если они несли крупные потери, их немедленно отводили в тыл и полностью укомплектовывали. Та же дивизия "Нордланд", появившись в нашей полосе, располагала кроме трех моторизованных полков еще и сильным танковым полком, на вооружении которого были "тигры" и "фердинанды". Число солдат и офицеров в дивизии превышало 12 000 человек.
      Для сравнения отмечу, что стрелковые дивизии 60-го корпуса генерала Люхтикова даже перед началом Витебской операции насчитывали лишь по 5 - 6 тысяч человек. И хотя в пятинедельном непрерывном наступлении корпус не понес существенных потерь, они все же были, ибо война есть война - без потерь она не бывает.
      Итак, к вечеру 31 июля командование 43-й армии могло констатировать сосредоточение новых сил противника. Их задача, повторяю, не была еще достаточно ясна. Противоречивые показания пленных - солдат и унтер-офицеров прояснить ее не дали возможности. Но факт оставался фактом, надо было принимать необходимые меры. Очень не хотелось мне расставаться с последним резервом - 145-й дивизией генерала Дибровы, ибо, как говаривал в свое время Константин Константинович Рокоссовский: "Твой резерв - это твой маневр. Не торопись лишать себя маневра".
      Обсудив сложившуюся обстановку с начальником штаба генералом Масленниковым, решаю все-таки ввести в дело 145-ю дивизию. Она должна прикрыть правый фланг 60-го корпуса. Связываюсь с Петром Акимовичем Дибровой, отдаю-приказ: к утру вывести дивизию в район фольварка Паровея, занять оборону. Туда же выдвигаю и свой танковый резерв - девять танков и самоходных орудий 39-й гвардейской танковой бригады.
      Ночь на 1 августа прошла напряженно. Противник наращивал силу своих контратак. Сначала на левом фланге 60-го корпуса он оттеснил 179-ю дивизию от реки Мемеле, под утро нанес удар на правом фланге. Причем узнал я об этом не от командира корпуса, как положено, а от командира 145-й дивизии Дибровы. В шесть утра он доложил, что дивизия вышла к фольварку Паровея, однако установить фланговую связь с 357-й дивизией не удалось: фольварк и перекресток дорог заняты танками и пехотой противника.
      Приказываю:
      - Атакуйте Паровею, танки тридцать девятой гвардейской передаю в ваше подчинение.
      Связываюсь с Люхтиковым, требую объяснить, почему не доложил о потере фольварка.
      - Готовлю атаку. Паровею вот-вот отобьем.
      - Почему все же не доложил?
      Молчит. Да, он молодой командир корпуса, но болезнь эта - старая: не спешить с докладом о неудаче в надежде быстро поправить положение.
      Пока Люхтиков, связавшись с Дибровой (145-я дивизия вошла в состав корпуса), занимался своим правым флангом, мы уже в масштабе армии начали перегруппировку сил. Фронт армии растянулся на сотню километров, резервов не было, но обстановка подсказывала: надо немедленно уплотнить боевые порядки, создать в них необходимую глубину за счет второстепенных участков.
      Приняв полосу 92-го корпуса генерала Ибянского, 1-й корпус растянулся буквально "в ниточку", но на Васильева я надеялся: это был опытный, во всех отношениях подготовленный командир. А корпус Ибянского начал форсированный марш на север, в район, что к западу от Биржая. По прибытии туда этот корпус составит второй эшелон армии.
      Сомнений в готовности противника нанести контрудар у нас уже не оставалось. Атаки 145-й стрелковой дивизии на фольварк Паровея встречались массированным артиллерийско-минометным огнем, Люхтиков и Диброва докладывали о сосредоточении вражеских танков в этом пункте. Резко усилилась активность фашистской авиации. "Юнкерсы" и "фокке-вульфы" группами по 10-25 машин бомбили боевые порядки и тылы 60-го корпуса, особенно интенсивно - дороги, идущие к Биржаю с юга.
      Передо мной как командармом встал вопрос: что делать? Какое решение принять в свете сложившейся обстановки? Перейти к обороне - это значит отдать инициативу, которой мы сейчас владели, в руки противника. Продолжить наступление - значит сойтись во встречном сражении с крупной группировкой фашистов, нацеленной на фланги 60-го корпуса. Я решил наступать: корпусом Васильева прикрыться с востока, корпусами Люхтикова и Ибянского развить удар на север, через реку Мемеле.
      В решении этом конечно же был элемент риска. Судить сейчас о том, как развивались бы события, если бы я принял иное решение, трудно. Одно мне ясно, одно могу утверждать на основе боевого опыта: любой бой, любое сражение - это прежде всего борьба за инициативу. Проиграл ее - проиграешь и все другое.
      Забегая несколько вперед, скажу, что тактический успех, который одержал противник в первые дни боев под Биржаем, не развился в успех оперативный именно потому, что мы не позволили фашистам перехватить боевую инициативу.
      В полдень 1 августа подвижная группа - танки эсэсовской дивизии и пехота 61-й дивизии - прорвала наш фронт под фольварком Паревея и вышла к Биржаю с востока. Вечером вторая подвижная группа противника - 393-я бригада штурмовых орудий и 226-я бригада моторизованной пехоты, - прорвавшись на стыке флангов 179-й и 357-й стрелковых дивизий, вышла к Биржаю с севера.
      К утру 2 августа обстановка крайне осложнилась. Дивизии 60-го корпуса разобщены: на левом фланге 179-я дивизия медленно, ведя сдерживающие бои, отходит от реки Мемеле на юг; на правом фланге 145-я дивизия атакует под фольварком Паровея; в центре 357-я дивизия окружена противником в длинном и узком пространстве от реки Мемеле на севере до Биржайского озера на юге. Это и был тот самый тактический успех фашистской группировки, о котором я говорил.
      Противник имел большое превосходство в пехоте, а в танках - абсолютное. Но у нас была артиллерия, на которую можно положиться. Первыми приняли на себя удар артиллеристы стрелковых дивизий и воины истребительно-противотанковых полков. 923-й артполк, будучи окружен фашистскими танками, встретил их огнем прямой наводки и, подбив несколько машин, прорвался к главным силам 357-й дивизии. Две батареи 619-го артполка подполковника Васильева (179-я дивизия) западнее Биржая подбили 10 танков противника. Полковая батарея старшего лейтенанта Хаперского (145-я дивизия) под Паровеей меткими залпами накрыла колонну фашистов, продвигавшуюся к Биржаю, и вывела из строя четырехорудийную батарею, уничтожила расчеты и автотранспорт.
      Отлично проявили себя в момент прорыва вражеских танков к Биржаю бойцы и офицеры 759-го истребительно-противотанкового полка майора Волкова. Оставшись без пехотного прикрытия, они мужественно обороняли свои позиции. С воздуха на них пикировали более 20 бомбардировщиков; 15 танков и два батальона пехоты атаковали полк с фронта и с флангов. В этой тяжелой многочасовой схватке артиллеристы потеряли две трети своих пушек, но задержали продвижение врага. Шесть горящих "тигров" и более трехсот убитых гитлеровцев осталось перед огневыми позициями батарей полка.
      Стойкость частей и подразделений, вынужденных отражать массированные танковые атаки, сыграла большую роль в этот трудный для нас день. Во второй его половине прямо с марша начали вступать в бой подходившие к Биржаю соединения и части 92-го корпуса. Завязывались ожесточенные схватки на улицах города; восточная его часть осталась за фашистами, западная - за нами.
      Ночью, при очередном докладе, я сообщил обстановку командующему фронтом. Своевременная перегруппировка армии, выход 92-го корпуса в район Биржая помогли локализовать прорыв. Но 357-я дивизия генерала А. Г. Кудрявцева находилась в окружении.
      - Группировку противника уточнили? - спросил командующий.
      - Да, помог опрос пленных, которых достаточно. В полосе армии действуют части пяти пехотных, одной моторизованной и одной зенитной дивизий. Кроме того, две бригады и пять сводных батальонов. Час назад взяты пленные еще одной пехотной дивизии - двести девяностой. Она введена в бой из-за правого фланга шестьдесят первой пехотной дивизии.
      - Устоите? - осведомился Иван Христофорович.
      - Армия устоит, товарищ командующий, - заверил я. - Контратакуем по всему фронту. Сражение приняло встречный характер, противник топчется на месте.
      Вскоре И. Х. Баграмян опять вернулся к разговору о 357-й дивизии. Он обещал при первой же возможности дать танки для ее выручки.
      Первые попытки дивизии Кудрявцева прорваться из окружения к главным силам 60-го корпуса успеха не принесли. Противник перекрыл большак Скайсткалне Биржай сильными танковыми заслонами. Кудрявцеву пришлось отвести части в лесной массив, примыкавший к реке Мемеле.
      Штаб армии с первых же часов окружения дивизии установил с ней прямую радиосвязь. К вечеру 2 августа Кудрявцев сообщил, что все части в сборе, потери невелики, но ощущается недостаток продовольствия и особенно боеприпасов. Дивизионные и полковые пушки имели в общей сложности около 100 снарядов, 45-мм пушки - 150 снарядов. Это конечно же очень мало.
      - Всю артиллерию я поставил на прямую наводку, - докладывал Кудрявцев. Лес тут старый, просеки сильно заболочены, лесной бой танки принять не рискнут. Да и фашистская авиаций нас в лесу не достанет...
      Положение дивизии достаточно прочное, но все равно ей надо пробиваться к главным силам армии. И как можно скорее Ведь запасы снарядов и продовольствия тают на глазах А кроме того, в дивизии более 200 раненых.
      * * *
      Приказываю Кудрявцеву прорваться навстречу войскам 1-го корпуса, которые нанесут по противнику удар. Были согласованы время и место прорыва, но неоднократные попытки дивизии выйти из окружения опять не принесли успеха. Единственное, что нам удалось добиться, - это отвлечь от дивизии крупные силы фашистов, сковать их непрерывными контратаками на внешнем фронте окружения.
      Как докладывал генерал Кудрявцев, противник "не особенно нажимал" на дивизию, ограничиваясь блокировкой дорог вокруг лесного массива и артиллерийско-минометным огнем. Очевидно, вражеское командование рассчитывало покончить с дивизией после того, как будет достигнут оперативный успех в борьбе с главными силами 43-й армии. Прорыв ее фронта, выход к Паневежису и далее на Шяуляй, в тылы 51-й армии, оставались основной задачей ударной группировки фашистов.
      Центром борьбы стал Биржай. Он неоднократно переходил из рук в руки, но постепенно сила вражеских атак начала ослабевать. Если 2 августа в них участвовало свыше 90 танков и самоходных орудий, то на следующий день - 70 75, а 4 августа - 50 машин. Остальные были сожжены или сильно повреждены огнем наших артиллеристов и бронебойщиков. Большие потери несли фашистская пехота, артиллерия, авиация. Это вынуждало противника суживать фронт атак, менять их направление. Но и эти маневры не помогли. Удар фашистской группы армий "Север" день ото дня все более глохнул, напоминая пресловутый "шаг на месте".
      Однако и нам пока что не удавалось в корне изменить сложившуюся обстановку. Растянутый фронт, острая нехватка артиллерийских снарядов, отсутствие танков все это не позволяло войскам нашей армии нанести по противнику контрудар и отбросить его от Биржая. Приходилось довольствоваться короткими ударами на узких участках с ограниченной целью. Бои по-прежнему носили характер встречных столкновений, атаки чередовались с контратаками, где и отход и продвижение вперед измерялись немногими сотнями метров. В целом же результат встречного сражения под Биржаем был для нас более благоприятным, чем для противника. Его ударная группировка безнадежно "завязла", а превосходство на 1 августа в танках (примерно 15:1) уже через три дня снизилось наполовину. Вместе с тем делать из этого факта далеко идущие выводы было еще рано. Фашисты остановлены, но не разгромлены. 357-я дивизия Кудрявцева находилась в окружении, и наши попытки выручить ее успеха не принесли.
      3 августа генерал Баграмян передал нам 22-й гвардейский стрелковый корпус, выведенный из состава 51-й армии, и настоятельно потребовал высвободить из окружения 357-ю дивизию. На моем НП собрались представители фронтовой артиллерии и авиации, руководящие товарищи штаба фронта, приехал и маршал артиллерии М. Н. Чистяков, заместитель командующего артиллерией Красной Армии, находившейся тогда на 1-м Прибалтийском фронте вместе с представителем Ставки Маршалом Советского Союза А. М. Василевским. Я доложил свои соображения о вводе в бой 22-го гвардейского корпуса.
      - Сильный корпус, с отличными боевыми традициями, но...
      - Сейчас Белобородов скажет насчет артиллерии, - обратился к собравшимся генерал-полковник артиллерии Хлебников.
      - Скажу, Николай Михайлович. Я ознакомился с артиллерией двадцать второго корпуса. Она так же слабо обеспечена боеприпасами, как и наши корпуса, как и поддерживающая нас армейская артиллерия. Пехота гвардейская - но это все-таки пехота. А у противника танки. Шестьдесят - семьдесят машин.
      Все помолчали. Каждый из нас хорошо знал, какими последствиями чревато наступление пехоты на противника, имеющего десятки танков и самоходных орудий.
      - С боеприпасами плохо, - согласился Хлебников. Арт-снабжение фронта собрало для тебя кое-что. Сегодня вечером получишь. На подходе пятьдесят пятая тяжелая гаубичная бригада. Это все, чем могу помочь.
      - В воздухе господствует авиация противника, продолжал я. - "Юнкерсы" и "фокке-вульфы" делают по сто пятьдесят -двести самолето-вылетов ежедневно...
      Командующий 3-й воздушной армией генерал Н. Ф. Папивин кивнул, головой:
      - Знаю! Но вся авиация задействована под Ригой и Шяуляем.
      - Дай одну авиадивизию...
      - Можешь рассчитывать на полк штурмовиков...
      В таком же плане продолжался наш разговор и дальше. Я, конечно, понимал, сколь напряженной была обстановка в полосах соседних армий - 51-й и 2-й гвардейской, понимал, что фашистская группа армий "Центр" предпринимала отчаянные попытки отбросить советские войска от Балтийского побережья, в связи с чем туда были брошены все резервы 1-го Прибалтийского фронта. Но оттого, что я это понимал, легче мне не было. Планируемый нами контрудар слабо обеспечивался артиллерийско-авиационной поддержкой и совсем не обеспечивался танками.
      При докладе командующему фронтом И. X. Баграмяну я высказал сомнение насчет целесообразности ввода в бой 22-го гвардейского корпуса без должного обеспечения артиллерией и танками. Мы, конечно, сделаем все, чтобы пробиться к 357-й дивизии и вывести ее из окружения, но ведь это будет уже не первая наша попытка. Все предыдущие срывались контрмерами противника, главная из которых маневр танками.
      Иван Христофорович ответил:
      - Ваши соображения убедительны. Танки получите. Девятнадцатый танковый корпус. Довольны?
      - Еще бы! Корпус укомплектован?
      - Полностью. Двести танков и самоходок. Теперь слушайте, что сказал о триста пятьдесят седьмой дивизии товарищ Иванов{90}.
      - Слушаю!
      - Он сказал: "Сейчас не сорок первый год. Дивизию выручить во что бы то ни стало". Понятно?
      - Понятно...
      4 августа, поздно вечером, тыловые дороги армии заполнили колонны танков, самоходно-артиллерийских установок, автомашин, тракторов 19-го танкового корпуса. Его командир оказался старым моим фронтовым товарищем. Правда, тогда Иван Дмитриевич Васильев возглавлял стрелковую дивизию, но, поскольку был он танкистом, его вскоре выдвинули на танковый корпус.
      К полудню 5 августа перегруппировка сил в армии была закончена. По нашему замыслу, главный удар в общем направлении на север, к реке Мемеле, наносился левым флангом. 22-й гвардейский и 60-й стрелковые корпуса должны прорвать фронт, в прорыв войдет 19-й танковый корпус. Развернувшись с севера на восток, танки ударят по тылам биржайской группировки противника, форсируют реку Опоща (Апащиаи), чтобы затем прорваться к лесному массиву, где сражалась в окружении 357-я дивизия.
      В 14.30 наши стрелковые корпуса перешли в наступление. Развивалось оно медленно. Нехватка боеприпасов сказалась на результатах артподготовки. Батареи противника не были подавлены и встретили наступающих организованным огнем. С первых же часов боя фашисты предприняли контратаки во всей полосе наступления. В каждой из них участвовало до батальона пехоты с 3-6 танками. И хотя к вечеру мы продвинулись на 2-3 км, считать это успехом не приходилось. Огонь врага по-прежнему был плотен, его контратаки, поддержанные танками, вынуждали наши стрелковые части вести напряженную борьбу за каждую пядь земли. Вместо прорыва получился типичный встречный бой - такой же, как и в предыдущие дни. Но теперь уже не мы связывали им противника, а он нас.
      В 17.00 был введен в бой танковый корпус. Однако и эта мера не внесла перелома в обстановку. Фашисты встретили атакующие танки огнем самоходок из засад. "Фердинанды" вели огонь с дальних дистанций. Штурмовые орудия, трудно различимые в высокой траве, били в упор. Командир танкового корпуса Васильев докладывал о значительных потерях.
      В 22.00, после короткого перерыва, наступление было продолжено. Ожесточенные бои длились всю ночь и весь следующий день. 6 августа наши войска отразили десять контратак, в которых участвовало в общей сложности до 60 танков и шесть-семь пехотных полков. Пленные показали, что это были части 290, 81, 61 и 215-й немецких пехотных дивизий и 226-й моторизованной бригады. Одновременно столь же упорные контратаки на правом фланге армии вели 58-я пехотная и 11-я эсэсовская моторизованная дивизии.
      Из опроса тех же пленных выяснилось, что еще в ночь на 5 августа их командование перегруппировало войска для нового наступления. Таким образом, наш удар совпал по времени с ударом противника. Отсюда и ожесточенность борьбы, завязавшейся в тот день западнее Биржая. Здесь, на ограниченном пространстве, две ударные группировки, сойдясь, что называется, лицом к лицу, стремились опрокинуть друг друга и полностью овладеть боевой инициативой.
      Кончался второй день нашего наступления. За тридцать часов почти непрерывного боя мы продвинулись лишь на 8-9 километров, да и то на узком участке. Между тем радиограммы от Кудрявцева становились все более тревожными. Противник сжимал кольцо вокруг 357-й дивизии, ее артиллеристы вынуждены экономить снаряды, стрелки - патроны. Запасы продовольствия иссякли.
      - Держись, Александр Георгиевич! - говорил я Кудрявцеву. - Сегодня летчики Папивина сбросили тебе сухари, сахар, табак и прочее. Получил?
      - Получил, но мало, - ответил он. - Часть грузов не отыскали. Тут ведь лес да болота. А летчикам прошу передать благодарность от пехоты. Хорошо прикрывают нас с воздуха, сбили несколько "юнкерсов".
      Он замолчал, но я знал, о чем думает командир дивизии, о чем хочет спросить.
      - Танковый и два стрелковых корпуса идут к тебе на выручку, - сказал я. Жди встречи, держись!
      - Ждем! - ответил он и опять не спросил, когда именно ждать встречи с деблокирующими войсками. Не спросил потому, что был он выдержанный командир и знал: этот вопрос сейчас. лишний.
      А у меня голова раскалывалась от нервного напряжения. Несмотря на все усилия войск, наступление затухало. Я мучительно думал: "Как сломить противника? Как отыскать слабое место в его боевых порядках?"
      Позвонил генерал Баграмян:
      - Что нового?
      Я доложил о потерях в танках, о целесообразности прекратить танковые атаки...
      - Надо выработать новое решение.
      - На-до? - с ударением переспросил Иван Христофорович. Он не любил этого слова. Оно и в самом деле какое-то неопределенное.
      - Работаю над решением, - поправился я. - К докладу еще не готов.
      - А в принципе? В принципе, что думаете делать? - настойчиво повторил командующий.
      Мне нечего было ему сказать. Горло пересохло, но я заставил себя ответить, что и в принципе никакого стоящего замысла пока нет.
      - Разрешите доложить через час?
      - Хорошо! - согласился он. - У меня на КП Михайлов{91}. Ждем вашего доклада.
      В тот час на моем командном пункте были и командующий артиллерией Н. М. Хлебников, и командующий бронетанковыми и механизированными войсками К. В. Скорняков, и другие генералы и офицеры управления 1-го Прибалтийского фронта. Они слышали весь разговор. Когда я положил трубку, воцарилось молчание. Я обратился к самому старшему и по возрасту, и по боевому опыту - к генералу Хлебникову.
      - Что делать, Николай Михайлович?
      Он не торопился с ответом. Наконец сказал:
      - Трудная ситуация. Была бы у меня под руками артиллерийская дивизия прорыва да эшелон с боеприпасами - был бы и совет. Реальный! А вообще-то ты, командарм, поменьше надейся на советы. Тут нужно самому думать. Кто бы и что бы ни посоветовал, решение примешь ты и ответственность вся на тебе...
      Заходящее солнце косым лучом легло на карту. Еще час - и падут на передний край летние сумерки. Канонада уже стихала, напряженный день подходил к концу... Сейчас мне трудно вспомнить, как именно, с каких деталей или, наоборот, из каких обобщений начало вдруг вырисовываться новое решение. Все размышления в конечном счете сводились к одному: в создавшейся боевой обстановке разгромить противника можно только неожиданными для него и очень решительными действиями.
      В чем основное преимущество фашистской группировки? В плотной и хорошо организованной противотанковой обороне. Именно она лишает нас возможности использовать превосходство в танках. А если нанести массированный танковый удар ночью?
      Противник, как и мы, сильно утомлен дневным боем. Тем не менее, зная нашу приверженность к ночным боевым действиям, он вынужден готовиться и к ним. Он ждет, что, как и вчера, советские танки с наступлением темноты продолжат атаки небольшими группами вместе с пехотой, не отрываясь от ее боевых порядков. Такая тактика ночных действий соответствует нашим уставным положениям, фашистам она не внове. Танковой же атаки крупными силами на широком фронте, вне дорог, по низменной местности с ее болотистыми лугами, ручьями, озерами, противник, конечно же, не ждет.
      Высказываю эту мысль начальнику штаба. Федор Федорович Масленников хмурит брови. Танковым корпусом? Ночью? Большой риск. В кромешной тьме командиру трудно управлять боем. Разбредутся машины, потом не соберешь.
      - Прикажу атаковать с открытыми люками, с зажженными фарами.
      - Фашист и ударит по фарам.
      - А неожиданность ты сбрасываешь со счета? Психологический эффект?
      Масленников только головой покачал. А я продолжал думать вслух, доказывая не столько ему, сколько самому себе правомерность этого действительно рискованного решения. Вспомнил Военную академию, лекции Маршала Советского Союза Б. М. Шапошникова, его фразу, крепко запавшую в память: "На войне не бывает репетиций, когда можно сыграть сперва для пробы, а потом для зачета".
      Собрали накоротке руководящий состав штаба и управления, посоветовались. Мнения разделились. Тогда пригласили товарищей, которым придется непосредственно выполнять замысел, -командиров 22-го гвардейского стрелкового и 19-го танкового корпусов. Я попросил генералов А. И. Ручкина и И. Д. Васильева вдвоем подумать о совместной ночной атаке. Уединились они в отдельной комнате, прикинули все "за" и "против". Васильев сказал мне:
      - Я за то, чтобы рискнуть.
      Ручкин поддержал его, хотя и заметил, что времени на отработку взаимодействия танкистов со стрелками очень мало.
      Решаю, что одна из дивизий стрелкового корпуса - 90-я гвардейская перейдет в подчинение командира танкового корпуса. Стрелки пойдут и в танковых десантах и непосредственно за танками, на автотранспорте корпуса, как его мотострелковые части. Две другие дивизии Ручкина - 51-я и 71-я гвардейские пойдут следом, закрепляя успех танкистов.
      Свое решение я доложил командующему фронтом. Иван Христофорович Баграмян ответил:
      - Обоснуй!
      Повторяю доводы, которыми руководствовался.
      - Смело! - сказал он. - Даже лихо. А не думаешь, что завтра к утру Васильев может оказаться без танков?
      - Надо рискнуть, товарищ командующий. Еще день-два такого же боя, как сегодняшний, и будет поздно - фашисты и в самом деле выбьют все наши танки.
      Он что-то сказал мимо телефонной трубки - видимо, маршалу Василевскому, так как я сразу услышал голос Александра Михайловича:
      - Что вы там придумали с ночной атакой?
      Я доложил свое решение, его доводы. И опять жду у трубки. Представитель Ставки и командующий фронтом переговорили между собой. Потом генерал Баграмян сказал:
      - Боевой удачи тебе, командарм!...
      Вспоминая этот разговор, я испытываю чувство глубокой благодарности к моим старшим товарищам и начальникам. Ведь они несли на своих плечах куда большую ответственность, чем я, за мое же решение. Они отвечали перед Ставкой за эту армейскую операцию, успех или неудача которой, в свою очередь, оказали бы существенное влияние на операцию всего 1-го Прибалтийского фронта.
      Мой стаж командарма исчислялся лишь тремя месяцами; обстановка создалась сложная, и решение я принял рискованное, но старшие начальники мне поверили, дали столь необходимый в подобных ситуациях импульс для самостоятельных действий.
      Васильев и Ручкин ждали окончания моего разговора.
      - Наступаем! - сказал я им. - В ноль-ноль часов короткий огневой налет артиллерии, затем по общему сигналу танки зажигают все фары - и вперед!...
      Ночная атака дала блестящий результат. Танки Васильева с ходу протаранили боевые порядки вражеских дивизий и, набирая скорость, углубились в их тылы. Фашисты разбегались кто куда, оставляя на поле боя орудия, танки, самоходные установки... Пленные потом рассказывали, что внезапный свет сотен танковых фар, оглушающий рев двигателей, плотный огонь танковых пушек и пулеметов ошеломили их. Паника поднялась неописуемая - о сопротивлении не могло быть и речи.
      К трем часам утра 7 августа 19-й танковый корпус и 90-я гвардейская дивизия, продвинувшись на 8-9 км, овладели рубежом Михайлово (Микалава), Ужушиляй, Бобянеле и, обойдя город Биржай с севера, форсировали реку Опоща. Одновременно в центре армейской полосы части 92-го корпуса очистили от противника Биржай, а на правом фланге части 1-го корпуса ворвались в фольварк Паровея и оседлали перекресток больших дорог.
      Как только обозначился успех на направлении главного удара, командиру 19-го танкового корпуса был передан штабом армии следующий приказ: "357-я стрелковая дивизия находится в окружении в районе Томашунь. Противник принимает все меры, чтобы уничтожить ее. Время не ждет. Приказываю: к 6.00 выйти в район Альшине, Латвеляй, Дубришки, Михайлово и освободить дивизию. Танкисты должны это сделать. Мобилизовать все силы и средства"{92}.
      И танкисты Васильева устремились на выручку дивизии. Два часа спустя 79-я танковая бригада полковника П. С. Архипова и 101-я танковая бригада полковника А. И. Никулина находились уже в 9-12 км от окруженной дивизии, а к рассвету это расстояние сократилось до 5 км.
      В 7.30 самолет У-2 сбросил в расположение дивизии вымпел с боевым распоряжением: "Тов. Кудрявцев. Немедленно начинайте выход на Латвеляй. Сигнал "Мы - свои войска" - белые ракеты".
      Начальник штаба 19-го танкового корпуса полковник И. Е. Шавров держал свою рацию на связи с КП армии. В 9.40 он радировал: "101-я танковая бригада соединилась с батальоном 357-й дивизии"{93}. Об этом же сообщил и генерал Кудрявцев, а уже после полудня его дивизия встретилась с частями 90-й гвардейской дивизии и под громовое "ура" прошла через ее боевые порядки.
      Звоню командующему фронтом, докладываю об этом.
      - Где Кудрявцев? - спросил Иван Христофорович.
      - Рядом со мной.
      - Дайте ему трубку.
      Командующий тепло поздравил генерала Кудрявцева, поблагодарил за стойкость, проявленную дивизией в окружении. Потом спросил о потерях. Комдив доложил.
      Потери, учитывая всю сложность обстановки, в которой целую неделю дивизии пришлось вести бои, были не так уж велики. Попала она в окружение в составе 3908 человек, вышла из него, имея 3230 человек в строю и около 400 человек раненых{94}. Небольшие потери понесла и артиллерия. В целом дивизия осталась полностью боеспособной и после короткого отдыха в армейском тылу опять приняла активное участие в боевых действиях.
      Командующему фронтом я доложил также о том, что части армии захватили более 1200 пленных, 60 орудий различных калибров, 6 исправных танков и много другой боевой техники. На поле боя осталось более 80 разбитых и сожженных вражеских танков и самоходных орудий, около 120 пушек и гаубиц{95}.
      Генерал Баграмян, выслушав меня, обратил внимание на заметный контраст в потерях, понесенных нами и противником за последние сутки. У фашистов потери исчислялись десятками танков, в корпусе Васильева - единицами.
      - Так ли это? - спросил он. - Не прибавили в одном случае и не убавили в другом ваши подчиненные?
      Отвечаю, что основные потери противник понес в последнюю ночь, при атаке танкистов Васильева и стрелков Ручкина. Участок прорыва завален вражеской военной техникой.
      - Ну что ж, - сказал генерал Баграмян, - это зрелище стоит того, чтобы на него взглянуть. Мы с маршалом Василевским едем к вам.
      Они приехали, осмотрели поле недавнего боя, ту местность, которую "проутюжили" танкисты в ночь на 7 августа.
      - Да, побоище! Молодцы! - заметил Александр Михайлович Василевский.
      А когда маршал прошел несколько вперед, Иван Христофорович сказал мне тихо:
      - Мы с маршалом в эту ночь не уснули ни на час. Ждали твоего доклада. Шутка ли сказать: танковый корпус ночью.с зажженными фарами. Ни в какие уставы не лезет... В рубашке ты родился, Афанасий Павлантьевич...
      Слушал я командующего и молчал. Не будешь же говорить ему, какого нервного напряжения стоило мне это решение, какие тяжелые сомнения пришлось подавить и отбросить прочь, прежде чем отдать боевой приказ. Все это Иван Христофорович знал и по собственному опыту.
      Разгромив биржайскую группировку противника, 43-я армия полностью развернула свой фронт на север, форсировала реку Мемеле и 13 августа перешла к обороне. Приказ о временном переходе к оборонительным действиям заканчивался фразой: "Готовить части для решительного наступления на город Рига"{96}.
      К Балтийскому морю
      Итак, попытка гитлеровского командования восстановить фланговую связь между группами армий "Север" и "Центр" окончилась полной неудачей. Но враг не унимался. Вскоре он предпринял серию новых контрударов. Ожесточенные бои завязались и справа от нас, в полосе 6-й гвардейской армии, и слева, в полосах 51-й и 2-й гвардейской армий. В конце концов противнику удалось несколько потеснить 51-ю армию и пробить 50-километровый коридор от Риги на юго-запад, вдоль Балтийского побережья. Стремясь расширить этот коридор, гитлеровцы продолжали наступать. Всю вторую половину августа и первую половину сентября они вели массированные танковые атаки, особенно упорные на левом крыле 1-го Прибалтийского фронта. Враг нес громадные потери, но добиться сколько-нибудь существенного результата так и не смог.
      В полосе же нашей 43-й армии стояло относительное затишье. Перегруппировав силы, мы вели бои местного значения. Перегруппировка началась еще 10 августа. По приказу командующего фронтом армия сдала часть своей полосы правому соседу - 6-й гвардейской армии и одновременно приняла часть полосы у левого соседа 51-й армии. Рокировка войск вдоль линии фронта в конечном итоге вывела нашу армию к Бауске - городу, лежавшему на прямой дороге через Иецаву к Риге.
      Бауска была сильно укреплена противником. Само расположение города между тремя водными преградами способствовало его обороне. С севера и юга городские предместья омывали реки Мемеле и Муша, которые близ западной окраины впадали в реку Лиелупе.
      В ходе предшествующих боев противник отошел за Мушу и Лиелупе, но перед Бауской, перед мостом через Мушу, сумел удержать плацдарм шириной около 4 км и глубиной до 1 км. Создан плацдарм был, видимо, с дальним прицелом, с тем, чтобы использовать его для контрудара. Имел он большое значение и для обороны Бауски - как предмостное укрепление.
      Эта тактически выгодная позиция привлекла наше внимание. Мы готовились к наступлению, и борьба за улучшение исходных позиций являлась важной частью этой подготовки. Командир 1-го стрелкового корпуса генерал Н. А. Васильев получил боевую задачу: выбить противника из предмостных укреплений, ликвидировать вражеский плацдарм и одновременно захватить плацдармы за рекой Муша, в Бауске, и ниже по течению, на реке Лиелупе.
      Перед предмостными укреплениями оборонялась 306-я дивизия Героя Советского Союза генерала М. И. Кучерявенко, левее - 179-я дивизия полковника М. М. Шкурина. Этим соединениям и предстояло выполнить задачу.
      В ночь на 18 августа две роты 179-й дивизии переправились через Лиелупе и овладели небольшим плацдармом на северном ее берегу. Контратаки фашистской пехоты и танков были отбиты. На следующую ночь 306-я дивизия атаковала вражеское предмостное укрепление перед Бауской. Штурмовой батальон в центре, 992-й и 938-й стрелковые полки на флангах смяли оборону противника и быстро очистили южный берег Муши, овладели станцией Бауска. Отлично действовал штурмовой батальон. Буквально на плечах бегущих гитлеровцев он ворвался через мост в город, очистил его южную половину и вышел к центру.
      Надо было немедленно развить успех, перебросить в город подкрепление, усилить батальон противотанковой артиллерией Однако штаб 306-й дивизии не проявил должной оперативности Между тем гитлеровцы оправились от растерянности. Их пехота, опираясь на огневую поддержку самоходной артиллерии - тяжелых "фердинандов" и легких штурмовых орудий, удержала за собой северную часть Бауски. Завязался уличный бой. Противник подтянул резервы, в том числе танки "тигр". А наш батальон располагал лишь двумя 45-мм пушками и противотанковыми ружьями, не пробивавшими броню "тигров" и "фердинандов". Только мужество и стойкость бойцов штурмового батальона, смело вступавших в единоборство с этими бронированными громадинами, позволили 306-й дивизии несколько часов вести бой в городе. Но батальон был вынужден оставить Бауску и, взорвав мост, отойти на южный берег Муши. Гитлеровцы опять форсировали реку и закрепились на старом своем плацдарме.
      Эта неудача 306-й дивизии стала предметом серьезного разговора с ее командованием. Соединение, которое считалось у нас среди лучших, штаб которого всегда отличался высокой организованностью, в данном случае действовало очень вяло. Оправдываясь, генерал Кучерявенко ссылался на ряд объективных, по его мнению, причин.
      - У противника - тяжелые танки и самоходки, - говорил он.
      - Верно. А где была ваша противотанковая артиллерия?
      - На огневых позициях...
      - Да, на огневых. В двух километрах от места боя. Это что, новый метод бить танки, не видя их?
      - Сильный артиллерийско-минометный огонь, - продолжал он. - Бойцы из нового пополнения не выдержали...
      - А что делала ваша группа контрбатарейной борьбы? Два дивизиона тяжелых пушек-гаубиц? Вела огонь "по площадям"? Почему? Потому, что плохо была разведана оборона противника.
      Короче говоря, анализ этой неудачи показал, что главной ее причиной явилось слабое управление боем со стороны командира дивизии и его штаба. Они плохо подготовились к этому бою, посчитали, что ликвидировать предмостные укрепления и овладеть Бауской удастся без особых усилий. Отсюда и результат.
      Подробный разбор неудачи дивизии был сделан на служебном совещании ее командного и политического состава. Затем в штабе дивизии и частях состоялись партийные собрания, на которых выступили члены Военного совета армии генералы С. И. Шабалов и Н. Л. Осин и начальник политотдела полковник С. П. Титов. Разговор был прямой и нелицеприятный, коммунисты дивизии вскрыли целый ряд недостатков в боевой и политической работе.
      На частном эпизоде под Бауской я остановился для того, чтобы показать, к каким последствиям приводит самоуспокоенность, этот злейший враг командира. Самоуспокоенность не появляется вдруг, как некий перелом в характере. Она как бы подкрадывается незаметно, мало-помалу овладевая человеком, И чем значительнее боевые успехи части или соединения, которыми он командует, тем сильнее должна быть развита в нем критическая оценка собственных действий. Если же такой самокритики нет, самоуспокоенность превращается в самодовольство, что может привести к очень неприятным последствиям.
      К чести Михаила Ивановича Кучерявенко, он правильно воспринял замечания товарищей. Быстро перестроился и вновь стал таким, каким привыкли все мы его видеть: отличным командиром, блестящим организатором боя, человеком, которого можно и должно ставить в пример другим.
      В последних числах августа была получена директива о подготовке к Рижской наступательной операции, и уже 28 августа мы провели первую рекогносцировку местности на участке, намеченном для прорыва. По замыслу Ставки в наступление должно было перейти лишь правое крыло 1-го Прибалтийского фронта - 43-я и 4-я ударная армии, в то время как войскам левого крыла (6-й и 2-й гвардейским, 51-й армиям) была поставлена задача упорной обороной обескровить танковую группировку фашистов под Митавой (Елгавой) и Шяуляем.
      Таким образом, наступательная операция 43-й армии носила частный характер. Боевая задача была сформулирована так: "Уничтожить баускую группировку противника, захватить гор. Иецава, выйти к реке Западная Двина (Даугава) и овладеть западной частью гор. Рига"{97}. Причем главным в этой задаче, как подчеркнул в беседе со мной Иван Христофорович Баграмян, являлся прорыв к Даугаве, выход армии на тыловые коммуникации вражеских войск, оборонявшихся юго-восточнее Риги.
      - Успех этого прорыва во многом предрешит и освобождение Риги, - заметил он.
      Для подготовки к наступлению нам дали две недели. Срок вполне достаточный, если учесть, что армия с середины августа находилась в обороне, что она уже получила пополнение людьми и техникой. В боевом составе армии произошли значительные изменения. Теперь в нее входили четыре стрелковых корпуса - 92, 84, 1 и 19-й (двенадцать дивизий) - и 3-й гвардейский механизированный корпус, а кроме того, две отдельные танковые бригады, четыре самоходно-артиллерийских полка и два тяжелых танковых. В общей сложности мы имели 368 танков и самоходно-артиллерийских установок.
      Мощной была и артиллерийская группировка. Она состояла из двух бригад орудий большой мощности (203-мм гаубицы), четырех тяжелых гаубичных и пушечных бригад, двух бригад реактивной артиллерии, восьми отдельных артиллерийских и минометных полков. Всего, считая и артиллерию стрелковых дивизий, более 1000 стволов. Артиллерийские плотности на участке прорыва превышали 120 стволов на один километр{98}.
      С первых чисел сентября усилила свою деятельность наша разведка. Она была очень результативной, особенно в полосах 235-й и 156-й дивизий. Допрос двух десятков пленных, захваченных в течение нескольких дней, помог уточнить имевшиеся у нас сведения. Перед фронтом армии, по северо-восточному берегу реки Лиелупе, оборонялись части трех немецких дивизий (281-й и 215-й пехотных, 388-й учебно-полевой), а незадолго до начала наступления в первую линию была введена и четвертая дивизия - 290-я пехотная. Пленные из этой дивизии были взяты в ходе комбинированной разведки, с применением дымовой завесы. Опять, как и на витебском направлении, отличился взвод химзащиты 732-го стрелкового полка 235-й дивизии. Точно рассчитанная по плотности и направлению дымовая завеса прошла над рекой Лиелупе с одного берега к другому, "ослепив" огневые точки противника и скрыв переправу разведчиков полка. Несмотря на интенсивный огонь фашистских минометов, разведка, выполнив задачу и захватив пленных, вернулась на свой берег без потерь.
      Готовясь к наступлению, штаб армии в широком масштабе спланировал применение дымовых завес. Они должны были прикрыть и форсирование реки Лиелупе, и понтонные мосты после их наведения.
      Лиелупе, через которую нам предстояло нанести удар, являлась водным препятствием средней трудности - ширина ее достигала 120 метров, глубина от 0,9 до 2 метров. Броды были разведаны, но дело осложнялось тем, что, по прогнозам нашей гидрометеослужбы, во второй декаде сентября ожидались ливневые дожди. Они могли значительно повысить уровень реки, что, разумеется, затруднило бы ее форсирование. Инженер-капитан Егошин представил Военному совету соображения по этому поводу, внес предложение построить временную плотину, которая снизила бы уровень реки Лиелупе. Задача облегчалась тем, что наиболее водоносный приток Лиелупе - река Муша протекала частично по нашим тылам. Начальник инженерных войск генерал-майор А. А. Колмаков поддержал предложение Егошина, и оно было принято.
      10 сентября плотина длиной свыше 100 метров и высотой 3 метра перекрыла Мушу, и три дня спустя уровень Лиелупе снизился более чем на одну треть, несмотря на сильные дожди. Скажу заранее, что эта мера, предпринятая по инициативе работников гидрометеослужбы, очень облегчила нам форсирование реки. По обмелевшим бродам легко прошла не только атакующая пехота, но и танки, и часть другой тяжелой техники.
      План наступления 43-й армии был трехэтапным. Задача первого этапа форсирование Лиелупе, прорыв на 9-километровом участке, овладение Иецавой. На втором этапе армии предстояло овладеть городами Балдоне и Текава и выйти к Даугаве, отсекая от Риги вражескую группировку, сражавшуюся юго-восточнее города. Третий этап - прорыв к западной окраине Риги, выход на побережье Рижского залива.
      В целом операция преследовала ту же цель, что и предыдущая: отсечь немецко-фашистскую группу армий "Север" от группы армий "Центр".
      Наступление было назначено на 14 сентября. Еще до рассвета на мой наблюдательный пункт приехали представитель Ставки Маршал Советского Союза А. М. Василевский и командующий фронтом генерал армии И. Х. Баграмян. Ночью прошел дождь. Утро выдалось мглистое, туман стоял плотной стеной. Я то и дело поглядывал на часы. Александр Михайлович Василевский сказал:
      - Отложите начало артподготовки. Пусть погода прояснится.
      Мы ждали долгих два часа. Наконец туман рассеялся, в 10.00 командующий артиллерией генерал Щеглов передал сигнал о начале артподготовки. Она продолжалась два с половиной часа, но еще до ее окончания стало ясно: сильного сопротивления врага ждать не придется. Его артиллерия замолкла. Наши наблюдатели докладывали с переднего края, что вражеская пехота бросает свои окопы, бежит в тыл.
      Над Лиелупе бреющим полетом прошли девятки краснозвездных штурмовиков. Огненный вал рвущихся снарядов, подчиняясь отданной Щегловым команде, постепенно продвигался в глубину фашистской обороны. Почти вплотную за ним следовали стрелковые цепи. Они вброд стремительным броском форсировали реку и, не задерживаясь в захваченных траншеях, уже выходили к огневым позициям артиллерии 215-й и 290-й немецких пехотных дивизий. Громадные воронки, искореженные пушки и гаубицы, разбросанные взрывами штабеля снарядов - все это свидетельствовало об огневой обработке, проведенной нашей группой контрбатарейной борьбы.
      В первые же часы наступления была освобождена Бауска. Введенный в прорыв 3-й гвардейский мехкорпус генерала В. Т. Обухова устремился вдоль Рижского шоссе на север, к городу Иецава. Противник оказывал слабое сопротивление и в этот день, и в следующий. Мы захватили 80 орудий и более 600 пленных. Их показания достаточно полно осветили картину разгрома на участке прорыва:
      "Во время артподготовки русских половина солдат разбежалась. Отходить начали без приказа".
      "В нашей роте было 60 человек. Сейчас роты нет. Оставшиеся в живых спасались поодиночке, кто как мог".
      Это говорили пленные из 502-го полка 290-й дивизии. Так же обстояло дело и в 215 дивизии. В ее 390-м полку еще 14 сентября роты насчитывали по 75 - 80 человек, день спустя -по 15 - 20 человек. Противотанковый дивизион потерял все свои штурмовые самоходные орудия{99}.
      Войска армии приближались к городу Иецава, к глубинному оборонительному рубежу по берегам одноименной реки. Характерно, что этот, четвертый по счету рубеж, о котором мы уже знали и по аэрофотоснимкам и по другим разведывательным сведениям, был гораздо более мощным, чем первые три. Если, например, оборона по реке Лиелупе состояла из одной-двух траншей, а местами только из отдельных опорных пунктов, то на иецавском рубеже мы встретили глубоко развитую оборону - три траншеи полного профиля, множество артиллерийско-пулеметных дзотов, блиндажей и прочих инженерных сооружений. Подступы к каждой траншее плотно прикрывались колючей проволокой, минными полями противотанковыми рвами.
      Подобное построение обороны - с постепенным наращиванием ее мощности, с переносом ее центра тяжести от первого рубежа в глубину - не являлось случайным. Это была тактика противника, которую он начал применять еще в 1942 году, после своего поражения под Москвой, а с 1943 года, когда гитлеровцы потеряли и стратегическую инициативу, такого рода оборонительная тактика вошла у них в систему. В основе ее лежало стремление вражеского командования оградить свои войска от тяжелых потерь, которые причинял им обычно наш первоначальный удар вообще и артподготовка наступления в частности.
      Под Иецавой, опираясь на развитую оборону, фашисты оказали нам сильное сопротивление. В их контратаках участвовали крупные силы пехоты и около 60 танков и самоходных орудий. Овладеть городом с ходу нам не удалось. Соединения втянулись в напряженные бои.
      Наибольшего успеха добился правофланговый 1-й стрелковый корпус. Обходя Иецаву с востока, он прорвал здесь оборонительный рубеж и 16 сентября продвинулся еще на 12 км, а общая глубина прорыва корпуса за минувшие три дня достигла 40 км.
      Особенно активно наступала 145-я дивизия генерала П. А. Дибровы. Петр Акимович четко и пунктуально, зачастую с превышением, выполнял очередные боевые задачи. Его дивизия первой перерезала железную дорогу Крустпилс Митава и, отражая контратаки танков и пехоты противника, продвигалась на север, к городу Балдоне.
      Боевую работу войск 1-го стрелкового корпуса, его 145-й дивизии Военный совет армии отметил особым приказом, в котором командиру корпуса генерал-лейтенанту Н. А. Васильеву и командиру дивизии генерал-майору П. А. Диброве объявлялась благодарность. Этот приказ был зачитан в войсках.
      Проанализировав сложившуюся обстановку, командование армии решило немедленно перенести главный удар из-под Иецавы на правый фланг, в полосу 1-го стрелкового корпуса. Было решено выдвинуть туда 3-й гвардейский мехкорпус с задачей стремительным ударом овладеть городами Балдоне и Текава и выйти к Западной Двине. Однако по ряду объективных и субъективных причин нам не удалось тут же перебросить мехкорпус на правый фланг. На это, в сущности, было потрачено около двух суток. А потеря времени не позволила развить успех 1-го стрелкового корпуса. Противник предпринял сильные контратаки на флангах, и корпус Васильева был вынужден сражаться в полуокружении.
      На войне фактор времени всегда обоюдоострый. Если не сумел его использовать ты, это сделает твой противник. Образно говоря, он соберет в свой актив все, что ты потерял в пассиве.
      Дни 16 18 сентября были как раз тем временем, когда маневр подвижных войск (танки, мотопехота) мог завершить разгром противника и вывести 43-ю армию к Риге. Но, повторяю, время было упущено: мехкорпус сосредоточивался медленно, вводился в бой некомпактно, слабо взаимодействовал с частями 1-го стрелкового корпуса.
      18 сентября мы освободили Иецаву, но дальнейшее продвижение на север, к Текаве и Балдоне, проходило в более медленном темпе, в ожесточенных боях. Ежедневно части армии отбивали по 25 - 30 вражеских контратак, в которых участвовало до 60 пехотных батальонов и 70 - 80 танков. Противник сосредоточил в полосе нашей армии восемь своих пехотных дивизий (205, 215, 290, 58, 263, 225, 388, 281-я), 14-ю танковую и моторизованную "Нордланд" дивизии, две танковые бригады (2101-я и "Гросс"), два отдельных дивизиона штурмовых орудий и несколько сводных боевых групп в составе 12 - 14 батальонов пехоты.
      Основные усилия этой крупной фашистской группировки были направлены против правого фланга 43-й армии, наделенного на Балдоне. Воины 1-го стрелкового корпуса при поддержке танкистов и мотострелков 3-го гвардейского мехкорпуса успешно отразили натиск противника. Нами была создана сеть противотанковых районов. Мы перебросили в эти районы и 36-ю истребительно-противотанковую бригаду из армейского резерва. Эти меры дали хороший результат. Только в полосе 145-й дивизии генерала Дибровы фашисты потеряли 28 танков и 16 бронетранспортеров.
      Потери противника в живой силе и технике стремительно росли, что подтверждали и показания пленных. Например, 193-й немецкий самоходный полк потерял 27 штурмовых орудий из 30. В нем оставалось всего лишь 18 солдат. Прекратил свое существование и разведбатальон 14-й танковой дивизии, а в 108-м моторизованном полку этой дивизии после одного дня боя в ротах насчитывалось по 8 - 13 человек{100}.
      Суммируя огромный урон, понесенный врагом в этих боях, я приходил к выводу: сила ударной группировки противника скоро иссякнет, это - дело нескольких дней. Было также очевидно, что, пытаясь задержать наше продвижение к Риге и сосредоточивая большое число танковых и пехотных частей и соединений перед 43-й армией, вражеское командование неизбежно ослабляет другие участки своего фронта. В том, что наше командование использует эту обстановку для нанесения решительного удара по врагу в Прибалтике, я не сомневался.
      Перегруппировав силы, выдвинув к правому флангу и 19-й стрелковый корпус генерал-майора Д. И. Самарского, 43-я армия продолжила наступление. Хорошо помогли нам летчики 3-й воздушной армии генерала Папивина. Две авиационные штурмовые дивизии действовали в тесном контакте со стрелковыми соединениями, выполняя их заявки. Удар "илов" под Балдоне был столь массированным и результативным, что, докладывая, командир 1-го корпуса Васильев назвал его "авиационным наступлением". Штурмовики, бомбя и расстреливая танки, самоходки и бронетранспортеры 11-й эсэсовской моторизованной и 14-й танковой дивизий, буквально проломили их боевые порядки. Полоса удара была завалена разгромленной военной техникой. Чад горящего масла и бензина затмил горизонт. Танкисты генерала Обухова и стрелки 179-й дивизии полковника Шкурина, 357-й дивизии генерала Кудрявцева и 145-й дивизии генерала Дибровы без какой-либо задержки двинулись вперед и 22 сентября ворвались в Балдоне. К сожалению, сам Петр Акимович Диброва так и не вступил в освобожденный город. Накануне днем, уже близ западных предместий Балдоне, генерал Диброва был тяжело ранен и отправлен в тыл, в госпиталь.
      Поздний вечер 23 сентября застал войска 43-й армии близ Даугавы. Соединения 3-го гвардейского механизированного и 1-го стрелкового корпусов находились уже в 1 - 1,5 км от южного берега реки и в 2 - 2,5 км от Текавы последнего крупного населенного пункта к юго-востоку от Риги. До столицы Латвии нам оставалось пройти не более 12-13 км.
      Мы готовились возобновить наступление с утра, когда на КП позвонил начальник штаба фронта:
      - Батурин{101} приказал вам немедленно явиться к нему.
      Поехал я на КП фронта. Иван Христофорович коротко объяснил обстановку: противник стянул под Ригу и Митаву почти все свои силы, действующие в полосе 1-го Прибалтийского фронта. На мемельском (клайпедском) направлении он оставил лишь четыре-пять дивизий. Ставка решила использовать эту его слабость в обороне и перенести главный удар на левое крыло 1-го Прибалтийского фронта от Шяуляя на Мемель (Клайпеду). Именно туда и перенацеливалась 43-я армия. Нам предстояло совершить 100 - 120-километровый марш в очень сжатые сроки, поскольку директивой Ставки начало Мемельской операции было назначено на 2 октября (затем этот срок перенесли на 5 октября).
      - Сдадите полосу четвертой ударной армии. Марш начнете через два дня. Справитесь с выводом войск? - спросил генерал Баграмян.
      - Справлюсь.
      За двое суток мы сдадим полосу и подготовимся к маршу - в этом я не сомневался. Заботило другое: как сократить до минимума время и на вывод войск с переднего края, и на сам марш к Шяуляю? Ведь прибудем мы на местность совершенно незнакомую, нужно иметь в запасе время и на рекогносцировку, и на разведку противника, и на многие другие важные мероприятия, связанные с подготовкой к большому наступлению.
      Интересен замысел оперативной маскировки, которая должна была скрыть от противника переброску 43-й армии из-под Риги к Шяуляю. Начальник штаба фронта генерал В. В. Курасов сказал нам следующее:
      - Противник более всего опасается, что мы продолжим наступление на Ригу и здесь, под Ригой, рассечем его фронт вплоть до Балтийского побережья. Наша задача - подтвердить это заблуждение фашистского генералитета. Он ждет усиления нашей группировки под Ригой, мы продемонстрируем это. Войска четвертой ударной армии будут выходить к переднему краю днем, открыто. Войска сорок третьей армии будем выводить в тыл ночью, под покровом темноты. Дальнейший марш на Шяуляй - только в ночное время. Перед рассветом дороги пустеют, войска маскируются в лесных массивах.
      Вернулся я на КП армии далеко за полночь, посоветовался с членом Военного совета, начальником штаба, с руководителями отделов и служб. Мы прикинули свои возможности и пришли к выводу, что сможем начать марш на сутки раньше, чем запланировано. Конечно, многое зависело от 4-й ударной армии, от того, как скоро ее войска смогут заменить наши дивизии на переднем крае. Командование 4-й ударной оперативно реагировало на нашу просьбу, задержек в смене войск не было.
      Начальник инженерных войск генерал-майор А. А. Колмаков тотчас выслал группы специалистов для инженерной разведки всех шести основных маршрутов на Шяуляй. Саперам предстояло навести три дополнительных 60-тонных моста через реки Лиелупе и Муша и оборудовать шесть бродов. Начальник связи полковник Н. П. Захаров занялся организацией связи на марше, наш новый начальник тыла полковник И. В. Сидяк - тыловым обеспечением. Офицеры политического отдела армии и оперативного отдела штаба, получив соответствующие указания, выехали в соединения и части.
      Работа пошла быстро и организованно. Согласно приказу командующего фронтом, 84-й корпус мы передали в состав 4-й ударной армии. Оставшиеся девять дивизий 1, 19 и 92-го корпусов готовились к маршу. К утру 24 сентября я доложил генералу Курасову, что шесть стрелковых дивизий уже выведены с переднего края и, если командование фронта разрешит, армия начнет марш на Шяуляй уже вечером, на сутки раньше срока. Владимир Васильевич одобрил нашу инициативу, дал нам "добро".
      С наступлением темноты первые войсковые колонны вышли из лесных массивов и двинулись по дорогам на юг, к переправам через Мушу и Лиелупе и далее по своим маршрутам. Шли по 30 - 35 км в ночь, светлое время суток войска проводили на дневках, в лесах. За три-четыре (в зависимости от длины маршрута) ночных перехода армия вышла к Шяуляю и к рассвету 28 сентября полностью сосредоточилась в назначенном ей районе.
      Как показали дальнейшие события, и сама переброска столь крупных сил на большое расстояние, и двукратная смена войск, проведенная в армейском масштабе (сначала под Ригой, затем под Шяуляем, где 43-я армия приняла часть полосы 2-й гвардейской армии), и непосредственная подготовка к прорыву вражеского фронта - все это ускользнуло от внимания фашистской разведки.
      План оперативной маскировки, составленный генералом Курасовым, сыграл свою роль. Однако план этот, как и любой хороший план, могла сорвать небрежность выполнения. Поэтому Военный совет и штаб 43-й армии установили жесткий контроль над войсками. Самые широкие полномочия получила комендантская служба. Ее посты бдительно следили за режимом маскировки не только на марше, но и после сосредоточения войск в районе Шяуляя - как на подходах к переднему краю, так и в тылу, на глубине до 30 км. Запрещены были радиопереговоры, а телефонные сведены до минимума. А когда смена частей 2-й гвардейской армии полностью завершилась, мы целиком сохранили ее режим связи - вплоть до позывных и псевдонимов должностных лиц, а также все линии связи, старые НП и КП. То же самое и с артиллерией. Она заняла позиции артиллерии 2-й гвардейской армии и вела с них пристрелку очень аккуратно, без превышений огневого режима, к которому привык противник.
      Но вернусь несколько назад. Ночью 27 сентября, когда армия находилась еще на марше, оперативная группа штаба уже прибыла в Шяуляй и с утра приступила к рекогносцировке местности в полосе, которую сдавала нам 2-я гвардейская армия. Рекогносцировка дала повод к серьезным размышлениям.
      В летних боях, пытаясь прорваться к группе армий "Север", фашистские танковые группировки неоднократно наступали на Шяуляй, И хотя их продвижение было незначительным, эта нацеленность на крупный город и узел дорог наложила определенный отпечаток на конфигурацию фронта. Она стала клинообразной. Оборона 2-й гвардейской армии охватывала этот 45-километровый угол с северо-востока и востока.
      По предварительным наметкам штаба фронта, наша армия, приняв полосу обороны от 2-й гвардейской, должна была главный удар нанести с востока, прямо от Шяуляя. Соответственно составлялись планы марша и сосредоточения войск.
      Побывав непосредственно на местности, ознакомившись с ней с наблюдательных пунктов, я пришел к выводу, что для нас более выгодно нанести главный удар не прямо от Шяуляя, с востока, а с северо-востока, через городок Куршенай. Здесь второй рубеж обороны противника близко подходил к первому рубежу Расстояние между ними не превышало 4-5 км, включая в себя и сильный опорный пункт в Куршенае. Следовательно, в период артподготовки даже легкая наша артиллерия, не говоря уже о тяжелой, плотно накроет оба оборонительных рубежа и будет сопровождать огнем пехоту, не меняя своих позиций. А на левом фланге расстояние между этими рубежами - 10 - 11 км, то есть вдвое больше.
      Второй важный момент касался сосредоточения войск и вывода их на исходные позиции. Местность за левым нашим флангом открыта до самого Шяуляя. Скрытно сосредоточить здесь ударную группировку очень трудно. Зато подходы к правому флангу насыщены лесными массивами до самого переднего края, до Куршеная. Все девять дивизий вполне укроются в этих лесах.
      И наконец, третье: хорошая дорога, проходящая от Куршеная на запад, к местечку Лукники (Луоке) и далее на Мемель, как раз вдоль оси нашего наступления. На левом фланге такой дороги нет.
      Эти соображения я доложил командованию фронта, предложил перенести главный удар с левого фланга на правый. Видимо, мои доводы показались достаточно вескими. Справившись о том, как проходит марш, генерал Баграмян приказал немедленно изменить маршруты движения так, чтобы войска ударной группировки сосредоточились на правом фланге, перед Куршенаем.
      29 сентября мы получили приказ на наступление. В нем, в частности, говорилось: "43-й армии в составе 12 стр. дивизий{102}, развернув для наступления на фронте безым. ручей (3 км севернее Куршеная), Будас 9 стр. дивизий, из них 6 стр. дивизий в первом эшелоне, нанести главный удар в общем направлении на Куршенай, Янполь, Ретово, Мемель".
      Общая же задача армий левого крыла 1-го Прибалтийского фронта, в соответствии с директивой Ставки Верховного Главнокомандования, формулировалась приказом так:
      "... Прорвать оборонительную полосу противника к северо-западу и юго-западу от гор. Шяуляй, разгромить шяуляйскую группировку противника и выходом к побережью Балтийского моря на участке Паланга, Мемель, река Неман до гор. Тильзит отрезать пути отхода прибалтийской группировке немцев в Восточную Пруссию и во взаимодействии с войсками 2-го Прибалтийского фронта уничтожить ее"{103}.
      Справа от нас наступала 6-я гвардейская армия генерала И. М. Чистякова, слева - 2-я гвардейская армия генерала П. Г. Чанчибадзе. 5-я гвардейская танковая армия генерала В. Т. Вольского как подвижная группа фронта должна была войти в прорыв на стыке флангов 6-й гвардейской и 43-й армий с задачей нанести удар на Лукники, Жораны, Мемель.
      Не буду перечислять все подготовительные мероприятия, остановлюсь лишь на тех, которые характерны именно для Мемельской операции. Артиллерии у нас было достаточно - по 120 стволов на каждый километр участка прорыва. Однако генерал Баграмян приказал довести эту цифру до 200 стволов за счет артиллерии 5-й танковой армии и ряда других частей. "Это указание товарища Сталина", пояснил он.
      Усиление артиллерийской группировки, которое мы всегда могли только приветствовать, в данном случае поставило нас перед трудностями. Увеличивая число стволов более чем на одну треть, надо соответственно увеличить и расход боеприпасов. И когда Евгений Владимирович Щеглов сделал примерный расчет, то получилось, что в период артподготовки артиллерия израсходует слишком много снарядов. А чем поддерживать тогда пехоту при бое в глубине обороны противника?
      Однако эта забота вскоре отпала. Ознакомившись с разведданными о противнике, я пришел к убеждению, что наша ударная группировка легко прорвет его фронт и артподготовка, запланированная на 2,5 часа, вряд ли потребует такого времени.
      День проходил за днем, срок наступления приближался, а в противостоящих нам фашистских войсках не было заметно каких-либо признаков тревоги. К 4 октября стало ясно, что противник проглядел крупную перегруппировку войск 1-го Прибалтийского фронта{104}.
      Перед нами на 9-километровом участке прорыва по-прежнему держала оборону одна лишь 551-я немецкая пехотная дивизия. Это соединение было сформировано недавно, в ходе так называемой "третьей тотальной мобилизации". В захваченных нашей разведкой документах дивизия именовалась "народно-гренадерская имени Геринга". Но ни громкие слова Геринга, провожавшего соединение на фронт, ни пышный, в стиле фашистской демагогии титул, ни даже полная укомплектованность дивизии людьми и техникой не подняли ее боеспособности. Она оставалась низкой, особенно моральный дух солдат, которые боялись русского наступления, боялись быть отрезанными от Восточной Пруссии и зажатыми где-нибудь на клочке побережья между бронированной лавиной "рус панцер" и морем. Так показывали пленные.
      Конечно, мы понимали, что, сбив и рассеяв "тотальников", 43-я армия раньше или позже встретится с резервами противника, с боеспособными пехотными, танковыми и эсэсовскими моторизованными дивизиями. Но именно поэтому нам следовало "беречь порох в пороховницах" и не растрачивать его на 551-ю дивизию.
      Разведка боем в полосе нашей армии была запланирована на 2 октября, но затем командующий фронтом разрешил перенести ее на день наступления. График артподготовки остался прежним, однако мы надеялись, что атака передовых батальонов во время разведки боем окажется успешной и необходимость в длительной артподготовке отпадет сама собой. Опыт Витебской операции был еще свеж в памяти ее участников. Готовясь к операции, командиры, штабы и политорганы большое внимание уделяли обучению и воспитанию прибывающего пополнения. Пополнение мы получили из недавно освобожденных районов Прибалтики, а также западных областей Украины и Белоруссии. Подавляющее большинство новобранцев в боях не участвовало, молодежь, естественно, не служила в армии, а люди старших возрастов проходили военную подготовку давно, еще в буржуазных армиях. Надо было в короткий срок ввести новое пополнение в боевой строй, включить в жизнь наших воинских коллективов. Основная тяжесть этих забот легла на плечи политотделов, партийных и комсомольских организаций. Наряду с главной своей задачей, связанной с развитием высокого наступательного порыва войск (а эта задача, как всегда, решалась хорошо), политработники, коммунисты и комсомольцы кропотливо, изо дня в день занимались с каждым новобранцем, помогали и словом и делом. И труд этот принес огромную пользу. Забегая вперед, скажу: бойцы нового пополнения в первых же боях держались достойно, проявили мужество и отвагу, присущие советским воинам.
      В ночь на 4 октября войска ударной группировки 43-й армии заняли исходные позиции для наступления. На участке прорыва сосредоточились в узких, 2-3-километровых полосах 92, 1 и 19-й стрелковые корпуса. Левый фланг армии 35-километровую полосу - прикрывал 90-й стрелковый корпус. Командиры доложили о полной готовности своих соединений, а дождь, начавшийся с вечера, все усиливался. Рассвет войска встретили в окопах, по колено в воде. Стена дождя закрыла оборону противника. После нескольких часов напряженного ожидания поступил приказ отложить наступление до следующего утра. Но и утро 5 октября поначалу не предвещало улучшения погоды. Лишь к 11.00 небо очистилось, туман, окутавший землю, стал рассеиваться.
      На моем НП находились представитель Ставки Маршал Советского Союза А. М. Василевский и командующий фронтом генерал армии И. X. Баграмян. С бревенчатой вышки, построенной неподалеку, на опушке леса, мы наблюдали, как постепенно вырисовывался из тумана город Куршенай. Сперва показалась макушка церкви, затем черепичные крыши и белые стены домов.
      - Разрешите начать? - обратился я к маршалу.
      - Начинайте!
      Ударила артиллерия, шесть стрелковых батальонов с танками атаковали оборону противника. Как и ожидалось, атака этих ограниченных сил, то есть разведка боем с коротким артналетом, была успешной. Стрелки ворвались в первую траншею, затем во вторую. Доклады, поступавшие на НП, оценивали обстановку единодушно: "Фашисты в панике. Бегут. Сопротивление слабое".
      Напряжение, которое, хочешь ты того или нет, всегда охватывает тебя перед так называемым часом "ч", перед началом пехотной атаки, сразу спало. Все мы повеселели. Был уже полдень, и я пригласил представителя Ставки и командующего фронтом позавтракать. Александр Михайлович Василевский улыбнулся:
      - Торопимся?
      - Наоборот, товарищ маршал, опаздываем. Время к полудню, ко второму завтраку, а мы еще...
      - Завтракать будем в Куршенае, - серьезно сказал он.
      Час спустя комкор Васильев доложил со своего НП, с колокольни куршенайской церкви, что городок полностью очищен от фашистов. Два передовых батальона 145-й и 306-й дивизий с ходу форсировали реку Вента и овладели вторым оборонительным рубежом. В таком же духе докладывали и командиры 92-го и 19-го корпусов Ибянский и Самарский.
      Характерным для этой разведки боем был широкий и смелый маневр подразделений. В полосе 19-го корпуса отличились командиры батальонов капитан М. Ф. Антонов и старший лейтенант И. В. Иванов. Батальон Антонова (32-я стрелковая дивизия), прорвавшись за передний край противника, вышел к железной дороге. Здесь его встретил сильный пулеметный огонь с высоты 103,9. Антонов приказал командиру роты лейтенанту В. П. Кир шину оставить один взвод перед высотой, а двумя взводами обойти ее. Обходившие высоту взводы не были замечены противником и вплотную приблизились к нему. В штыковой атаке фашисты были уничтожены. Рота Киршина захватила 5 исправных пулеметов. Продолжая наступать, батальон Антонова овладел поселком Репши и примыкавшей к нему опушкой леса, разгромив при этом вражескую батарею и захватив 4 исправных 105-мм орудия с боеприпасами.
      Батальон старшего лейтенанта Иванова (344-я стрелковая дивизия) оседлал шоссе Шяуляй - Куршенай, углубился за час боя на 3 километра, что позволило командиру 1152-го полка полковнику Лескову, когда были введены в бой основные силы полка, быстро взломать оборону противника на всю ее тактическую глубину.
      Ну, а в целом разведка боем дала отличный результат. Шесть передовых батальонов, атакуя по всему 9-километровому участку прорыва, за 1,5-2 часа прошли до 7 километров. Оборона 551-й немецкой дивизии развалилась, как карточный домик, и никакие попытки ее командования восстановить прорванный фронт успеха не имели.
      Вспоминается в связи с этим случай анекдотического порядка. В ночь перед наступлением начальник разведки Шиошвили доложил мне, что армейские разведчики побывали близ штаба 551-й немецкой дивизии. В домике, занятом командиром дивизии, шел пир горой. Разведчики выяснили причину попойки: командиру дивизии, полковнику, только что присвоено генеральское звание. Ну, посмеялись мы с Шиошвили: дескать, так и дивизию пропить не долго. А днем, когда наш прорыв стал уже фактом, Шиошвили явился на НП с протоколами допроса первых пленных.
      - Пропил-таки он дивизию, - заметил Пантелеймон Шиоевич, кладя протоколы на стол.
      Взятые в плен солдаты 551-й дивизии видели своего командира в весьма непрезентабельном виде. Без фуражки, с салфеткой, заткнутой за воротник мундира, он пытался остановить бегущих. Но ни угрозы, ни просьбы его не помогли, и в конце концов новоиспеченному гитлеровскому генералу пришлось ретироваться в тыл.
      Разведка боем стала для 43-й армии началом наступления. К исходу дня ее ударная группировка продвинулась на 14-15 км. В дальнейшем темп наступления еще более возрос. 6 октября он составил 25 км, 7 октября - от 10 км на флангах до 40 км в центре (1-й и 19-й стрелковые корпуса), 8 октября - 27 км. А в целом за шесть дней наступления, перешедшего в преследование противника, наша армия продвинулась на 130 километров.
      Темп достаточно высокий, но он мог быть еще выше, если бы не целый ряд досадных неувязок. Так, резкое отставание флангов, особенно правого, 6-7 октября было вызвано задержкой 92-го корпуса под местечком Лукники. Части корпуса, выйдя к очередному укрепленному рубежу противника, завязали огневой бой. День клонился к вечеру, и командир корпуса, вместо того чтобы ночкой атакой прорвать вражескую оборону, решил возобновить наступление с утра; Однако ночью фашистское командование успело перебросить под Лукники части моторизованной дивизии "Великая Германия". Она оказала ожесточенное сопротивление, ее танки и мотопехота предприняли несколько сильных контратак. Генералу Ибянскому пришлось вводить в бой дивизию второго эшелона, а время шло.
      Задержавшись на сутки под местечком Лукники, 92-й корпус, естественно, осложнил обстановку в полосе левого соседа - 1-го стрелкового корпуса. Его соединения, вырвавшись далеко вперед, оказались с открытым правым флангом. Генерал Васильев был вынужден развернуть часть своих сил фронтом на север и брать Лукники, то есть выполнять задачу 92-го корпуса. Это дробление усилий, необходимость действовать в двух резко расходящихся направлениях (север юго-запад), конечно же сказалось и на темпах продвижения 1-го корпуса.
      Промедление 92-го корпуса началось с недостаточно дерзких и решительных действий передовых отрядов дивизий первого эшелона. Встретив огневое сопротивление противника на заранее подготовленном рубеже, они остановились, даже не попытались сманеврировать, найти и использовать слабое место во вражеской обороне.
      В этой связи я должен сказать и об упущении, вина за которое ложится на штаб армии и на меня, как ее командующего. Еще за двое суток до начала операции был отдан приказ сформировать в дивизиях передовые отряды. Мы, как я уже говорил, не сомневались в том, что прорыв совершим быстро и стремительное преследование противника станет на какое-то время нашей основной задачей. Была очевидной и роль передовых отрядов. Однако, отдав приказ о их создании, командование армии не проконтролировало его исполнение. А в некоторых дивизиях 92-го и 90-го корпусов отнеслись к этому важному делу без должной ответственности: не отобрали в отряды соответствующий их назначению личный состав - бывалых воинов, инициативных офицеров.
      Иная картина была в 1-м и 19-м корпусах: здесь передовые отряды дивизий действовали с похвальной боевитостью и целеустремленностью, они как бы задавали тон, поддерживали высокий темп продвижения.
      Тесно взаимодействовала с передовыми отрядами дивизий 10-я гвардейская танковая бригада полковника Н. В. Волкова, приданная 1-му стрелковому корпусу. Сначала она шла побатальонно, в боевых порядках пехоты, но как только оборона противника под Куршенаем была прорвана, командир корпуса генерал Васильев сгруппировал бригаду и поставил перед ее командиром новую задачу: преследовать отходивших фашистов, перехватывать пути отхода, не давать им закрепиться на тактически важных позициях. И танкисты отлично справились с задачей. Наступая в значительном отрыве от пехоты, вырываясь вперед на 8-12 километров, они с ходу разгромили вражеский заслон в Гавлянах, захватили узел дорог в Жоранах. Здесь в ночном танковом бою бригада сожгла и подбила 11 танков дивизии "Великая Германия" и, отбросив ее моторизованный полк на север, надежно прикрыла правый фланг корпуса.
      Гвардейцы-танкисты вместе с передовыми отрядами 306-й и 357-й дивизий с ходу форсировали реку Миния и, обойдя сильно укрепленный опорный пункт в деревне Горжды, дали возможность пехоте овладеть им с минимальными потерями. Штаб бригады, возглавляемый подполковником А. 3. Мазуровым, работал исключительно четко, без каких-либо заминок, его связь со штабом стрелкового корпуса но прерывалась.
      8 дивизиях 19-го стрелкового корпуса генерала Самарского передовые отряды, небольшие по численности (130-200 человек), но хорошо оснащенные автотранспортом, с сильной артиллерией, в том числе противотанковой и самоходной, возглавляемые опытными офицерами, успешно справились с задачами, с возникавшими подчас неожиданностями в ходе продвижения к Мемелю.
      Передовой отряд полковника Семижена (32-я стрелковая дивизия), встретив сопротивление противника на заранее подготовленном рубеже, ночной атакой разгромил фашистов, что позволило главным силам дивизии продолжать преследование, не развертываясь из колонн в боевой порядок.
      Стремительный бросок передового отряда майора Лачугина (70-я стрелковая дивизия) через реку Буба, своевременный захват моста, выброска танкового десанта в сторону села Андреево - все эти действия предрешили падение мощного узла сопротивления на дальних подступах к Мемелю.
      Обходный маневр передового отряда полковника Стерлигова (344-я стрелковая дивизия) по болотам и внезапное его появление под деревней Тверы ошеломили фашистов: они побросали не только автотранспорт, обозы и артиллерию, но даже личное оружие.
      9 октября войска фронта, в том числе и 43-я армия, форсировали реку Миния. Оборона по этой реке была очень сильной: четыре линии траншей, бетонированные огневые точки, сплошные минные поля и другие противотанковые и противопехотные заграждения. На рубеже оборонялись различные вражеские соединения, отходившие теперь в полосу 43-й армии.
      Командование 1-го Прибалтийского фронта, наращивая удар, еще 6 октября из-за смежных флангов нашей и 6-й" гвардейской армий ввело в бой 5-ю гвардейскую танковую, а затем и 51-ю армии. Они развили наступление на Палангу - Руцаву. До выхода на Балтийское побережье, до полного и окончательного рассечения фронта противника в Прибалтике, оставались считанные часы и километры. Практически вражеская группировка уже разделилась на две части, которые откатывались в различных направлениях: одна через Ригу на северо-запад, на Курземе-кий (Курляндский) полуостров, другая на юго-запад, к Мемелю и границам Восточной Пруссии.
      В нашей полосе находились несколько немецких дивизий. Все они понесли огромные потери в людях и технике, но в совокупности с мемельским гарнизоном составляли внушительную боевую силу - 18 пехотных батальонов, около 40 танков и самоходок. Действиями этой группировки руководил штаб 40-го немецкого танкового корпуса.
      Мемель был заранее подготовлен к обороне. Его опоясывали четыре оборонительных рубежа, каждый из которых имел три сплошные траншеи полного профиля, прикрытые проволочными заграждениями и минными полями. Первый рубеж, так называемое предполье, тянулся от Мартинсдорфа до Яккена, второй -по западному берегу реки Рингель-Бах, третий - по реке Данге, четвертый - внутри города, прорезая его дугой между участками морского побережья на севере и юге.
      Три внутренних оборонительных обвода отличались от первого, внешнего, большей насыщенностью долговременными сооружениями - дотами и бетонными колпаками. Кроме того, Мемель прикрывали девять фортов. Как показывали пленные, постройка этих фортов была закончена уже к марту 1944 года. Каждый форт представлял собой как бы семью из железобетонных сооружений, связанных единой огневой системой и приспособленных к круговой обороне. В центре форта располагался громадный дот, внутри которого могла свободно развернуться грузовая автомашина. Боевое его покрытие - четыре метра железобетона, вооружен он кроме пулеметов и легких орудий морской береговой пушкой калибром 310 мм. Вокруг главного дота находились соединенные с ним подземными ходами доты меньших размеров. Форт опоясывали противотанковые рвы, минные поля, колючая проволока{105}.
      Столь мощную крепостную оборону мы встретили впервые. Отмечу, что несколько месяцев спустя штурм фортов Кенигсберга потребовал с нашей стороны привлечения артиллерии особой мощности, во-первых, и многодневной артиллерийской подготовки, во-вторых. Только эти меры помогли вывести из строя главные оборонительные сооружения крепости. А здесь, под Мемелем, самым крупным орудием была у нас 203-мм гаубица.
      Она могла разрушить обычный полевой дот, но четырехметровое бетонное покрытие главных дотов Мемеля ее снаряды, даже бетонобойные, не пробивали.
      10 октября, отразив более десяти вражеских контратак и продвинувшись на 8-18 км, части 43-й армии вплотную приблизились к внешнему обводу мемельских укреплений. Прорвать его с ходу не удалось. За ночь мы сгруппировали войска, подтянули тяжелую артиллерию и с утра 11 октября возобновили наступление.
      Бой развивался тяжело. Лавина огня обрушилась на центр наших боевых порядков. Били орудия вражеских фортов, била тяжелая артиллерия с кораблей. Продвижение отмечалось лишь на флангах, где 92-й и 90-й корпуса и часть сил 19-го корпуса упорно пробивались к Балтийскому побережью севернее и южнее города.
      В 14.00 генерал Самарский доложил:
      - Тридцать вторая Верхне-Днепровская Краснознаменная стрелковая дивизия вышла к морю в районе поселка и лесничества Старишкен. Отличились семнадцатый и сто тринадцатый полки. Они перерезали дорогу Мемель - Тильзит. Мемельский гарнизон отсечен от Восточной Пруссии. Очищаем побережье залива Куришес-Хафф. -И уже более будничным тоном добавил: - Трудно, Афанасий Павлантьевич. Сильный огонь со стороны Мемеля. С моря бьют фашистские крейсера.
      Так мы вышли на Балтику. Свершилось то, чему были подчинены все усилия войск 1-го Прибалтийского фронта со времени окончания Витебской операции. Прибалтийская группировка противника была рассечена надвое. Успех этот, разумеется, разделяли все воины фронта. Одновременно с нашей армией к морю прорвались части 5-й гвардейской танковой (севернее Мемеля) и 51-й армий (южнее Руцавы).
      С членом Военного совета С. И. Шабаловым мы проехали к побережью. Оставили машину за каменным домиком, дальше пошли пешком. Был хмурый осенний день с мелким дождем и холодным ветром, серая лента шоссе уходила на юг. На обочине два бойца приколачивали к столбу прямоугольник фанеры с надписью: "Товарищ! Эта дорога - в Восточную Пруссию. Вперед, на Тильзит!" Мы пересекли шоссе. В песчаных дюнах, в выемке, находилась полевая кухня. Поодаль, развернув башни стволами к морю, стояли танки. Вокруг одного из них сгрудились танкисты. С котелками в руках, закинув голову, они смотрели на рослого офицера. А он, опершись на башню, громко и вдохновенно читал стихи:
      Шумела Балтика. Валы
      Катились пенной чередою.
      Как стрелы, вырвавшись из мглы,
      Летали чайки над водою.
      Над морем таял синий мрак,
      И вдруг зардело, засияло...
      В этот миг над морским горизонтом, где в туманной мгле маячили фашистские военные корабли, сверкнул орудийный залп. Докатился тяжелый гул, снаряды рванули где-то за спиной, за дорогой. Но никто из танкистов даже не обернулся. Поэт, пренебрежительно махнув рукой в сторону кораблей, продолжал:
      На маяке взметнулся флаг,
      Прорезав тучи светом алым.
      Бил в берег яростный прибой,
      Кружились чайки на просторе.
      Мы пили солнечный настой,
      Ногою твердой став при море...
      - Узнаешь? - спросил меня Сергей Иванович.
      Ну конечно! Это был Сергей Кузьмич Баренц, один из корреспондентов армейской газеты, очеркист и поэт, всегда искавший тематику своих произведений на переднем крае войны - в стрелковом окопе, в танковом десанте, на артиллерийских огневых позициях.
      Нас заметили, кто-то подал команду, Баренц спрыгнул с брони, направился к нам.
      - Когда же, Сергей Кузьмич, успел сочинить? - спросил Шабалов.
      - Сегодня. В такой час не ты к рифме, но она к тебе спешит.
      - Хорошие стихи. Но не обессудь за прозаический вопрос: почему "солнечный настой" в такую хмурь?
      - Верно, погода не праздничная, - согласился Баренц. - Но вижу в ней солнце, ничего не поделаешь.
      Возвращались к машине уже втроем, говорили о поэзии на войне, я вспоминал Алексея Суркова, его "Землянку", минные поля сорок первого, с которых ушла в большую жизнь эта песня. Баренц рассказывал нам о технике поэтической работы, о том, как мучительно трудно бывает осмыслить то или иное событие и, наоборот, как иногда неприметная деталь вырастает вдруг в художественный образ. Цитировал Пушкина, Лермонтова, Некрасова, потом спросил:
      - Не упрекнут меня за последнюю строку?
      - "Ногою твердой став при море"?
      - Да. За пушкинскую строку.
      - За что ж упрекать? Это давний обычай. Дань глубокого уважения к великому поэту...
      * * *
      Прорыв армий 1-го Прибалтийского фронта к Балтийскому побережью для всех нас был событием знаменательным, однако общая обстановка, сложившаяся под Мемелем, оставалась весьма напряженной. Наши атаки непосредственно на Мемель успеха не принесли: артиллерию противника подавить не удалось. Командующий артиллерией армии Е. В. Щеглов сосредоточил на вражеских фортах огонь тяжелых дивизионов, стрельба была меткой, но не результативной. Многопудовые снаряды не причиняли фортам сколько-нибудь заметного ущерба.
      На внешнем обводе продолжались напряженные бои. Атаки наших стрелков поддерживались артиллеристами, залпами "катюш" 2-й гвардейской минометной дивизии генерала М. Н. Богдана. В свою очередь, противник бросал в контратаки пехоту и танки, его береговая и корабельная артиллерия вела плотный огонь.
      Телефоны на КП зуммерили беспрерывно. Принимая очередной доклад из 92-го корпуса, я услышал, как командующий артиллерией фронта генерал Хлебников (он тоже находился на КП армии) сказал Щеглову:
      - Буду докладывать. Нужны калибры особой мощности. Без них нам форты не проломить.
      Едва я положил трубку, как опять звонок. На проводе штаб фронта - генерал Курасов. Докладываю: атаки на Мемель результата не дают.
      - Как это - не дают? - спросил Владимир Васильевич. - Ваш правый сосед уже ворвался в Мемель.
      Это сообщение меня так озадачило, что я даже не сразу ответил. Ведь правый наш сосед - 5-я гвардейская танковая армия наступала на Палангу, между ее частями и нашим центром к берегу моря вышел 92-й стрелковый корпус генерала Ибянского, он уже охватил Мемель с северо-востока и находился в 8-10 км от городских окраин. Если бы части 5-й танковой прошли через боевые порядки корпуса, Ибянский тотчас поставил бы меня в известность.
      Мой доклад, однако, не очень-то убедил генерала Курасова, и я передал трубку генералу Хлебникову. Николай Михайлович подтвердил, что ни о каком прорыве в Мемель и речь идти не может. Бой тяжелый, пока что не удалось прорвать даже внешний обвод мемельских укреплений.
      Недоразумение скоро прояснилось. Дело было так. Командир одной из танковых бригад, ворвавшись в Палангу, доложил, что он ведет уличный бой в Мемеле. На войне, особенно в сложной обстановке, когда подвижные войска, добиваясь успеха, вынуждены часто и резко менять направления ударов, подобные случаи не исключены. Потерять ориентировку в горячке боя легко, тем более здесь, где оба города - Паланга и Мемель - рядом.
      13 октября 43-я армия, как и другие армии 1-го Прибалтийского фронта, завершив Мемельскую операцию, перешла к обороне. В тот же день стало известно: войска 3-го Прибалтийского фронта при содействии войск 2-го Прибалтийского освободили Ригу. Теперь вся Прибалтика, за исключением Курзсмского полуострова и Мемеля, была освобождена от гитлеровских оккупантов. Левофланговая 2-я гвардейская армия 1-го Прибалтийского фронта и 90-й корпус нашей армии вышли к северной границе Восточной Пруссии, к реке Неман.
      Ставка высоко оценила достигнутые успехи. Гремели праздничные салюты в Москве. Войскам, участвовавшим в освобождении советских прибалтийских республик, объявил благодарность Верховный Главнокомандующий И. В. Сталин.
      Не подлежит сомнению, что в ходе Мемельской операции войска 1-го Прибалтийского фронта добились крупного оперативного результата. И все же у нас была какая-то неудовлетворенность. Конец, говорят, делу венец. А конец-то операции получился смазанным: Мемель не взяли.
      Как только армия перешла к обороне, мы провели разбор операции с командирами корпусов, дивизий и полков, с политработниками и штабными офицерами. Мне довелось сделать на совещании доклад, стенографическая запись которого сохранилась в архиве. Среди основных вопросов доклада был и такой: "Каковы причины задержки под Мемелем? Почему, наступая так быстро и успешно, 43-я армия не поставила последнюю точку в наступлении - не взяла Мемель?"
      На мой взгляд, главная причина заключалась в том, что, подходя к Мемелю, мы не собрали свои силы в кулак. Высокий теми наступления, походившего в иные дни на погоню, слишком захватил нас, армия рассредоточила свои силы на широком фронте. Каждое соединение стремилось первым выйти к морю. 92-й корпус рвался к морю севернее города, значительная часть сил 19-го корпуса, а также танки, приданные армии, - южнее. А штаб не направил вовремя высокий наступательный порыв войск в нужное русло. И получилось, что первоначальный удар по Мемельскому укрепленному району мы нанесли лишь одной третью тех сил, которыми располагали. "Если подходить критически к нашей операции, - говорилось в моем докладе, - то армия вовремя не уловила момент, не сумела, когда было возможно, нацелить все в одну точку. Растянулись на широком фронте, была расплющенность удара, не было укола".
      Вывод в докладе был сформулирован так: "Прошли 134 километра, в среднем по 26 километров в день. Если бы Мемель взяли, операция была бы классической..."{106}
      Надеюсь, читатель простит меня за термин "классическая операция", употребленный по отношению к войскам армии, которой я командовал. Но мне очень хотелось, чтобы из тех ошибок, которые были допущены в ходе операции, каждый ее участник сделал глубокие выводы. Нам ведь еще предстояло воевать и воевать. Впереди была Восточная Пруссия - давний оплот германского милитаризма и фашизма.
      От Тильзита до горы Бисмарка
      Новый, 1945 год наша армия встречала на прежних оборонительных рубежах. Войска правого фланга, охватив полукольцом мемельский плацдарм противника, частью сил несли охрану морского побережья севернее и южнее Мемеля. Войска центра и левого фланга стояли на границе Восточной Пруссии, по реке Неман - от его устья близ залива Куришес-Хафф и далее на восток, вверх по течению реки до города Рагнит. Армейская полоса обороны превышала 230 км.
      Нам противостояли две крупные группировки немецко-фашистских войск: одна в Мемеле, другая - за рекой Неман, в районе города Тильзит. И хотя фланги этих группировок были разобщены, обе они выполняли единую оперативную задачу: прикрывали с севера Земландский полуостров, в глубине которого располагался Кенигсберг - главный город Восточной Пруссии и главная крепость этого насыщенного укрепленными полосами района.
      Связь с Восточной Пруссией вообще, с тильзитской группировкой в частности, мемельский гарнизон поддерживал двумя путями: морем и по песчаной косе Курише-Нерунг. Эта коса была укреплена противником, охранялась батареями береговой артиллерии и военными кораблями и широко использовалась для маневра войсками, для их переброски с Земланда на мемельский плацдарм и обратно.
      К началу января обе фашистские группировки были полностью вскрыты нашей разведкой. Мемельский плацдарм оборонял 40-й немецкий танковый корпус в составе 58-й и 95-й пехотных дивизий, двух охранных полков и пяти отдельных батальонов. На тильзитском направлении оборонялся 9-й армейский корпус: 551, 548 и 561-я пехотные дивизии, три охранных полка, авиадесантный полк, 309-я бригада штурмовых орудий и несколько отдельных батальонов, не считая фольксштурмовцев.
      Таким образом, перед 43-й армией противник имел примерно восемь дивизий пехоты. Однако качество этих соединений, их боевой состав и боеспособность были неравноценными.
      В тильзитской группировке числилась 551-я дивизия, с которой мы познакомились в предыдущей операции. Эта та самая "народно-гренадерская имени Геринга" дивизия, солдаты которой в панике бежали с поля боя. В течение одного дня она была разгромлена, а теперь, заново сформированная, опять появилась на переднем крае.
      К типу "народно-гренадерских" формирований принадлежали также 548-я и 561-я дивизии, каждая из которых насчитывала по 7 - 7,5 тысячи человек, то есть примерно вдвое больше, чем наша стрелковая дивизия. Фольксгренадеры не имели боевого опыта; они были вооружены самозарядными винтовками и автоматами. Боеспособность этих дивизий оставалась низкой.
      В противоположность войскам, оборонявшимся на тильзитском направлении, немецко-фашистские дивизии под Мемелем были кадровыми. В период затишья они получили пополнение людьми и техникой и представляли собой вместе с приданными частями серьезную боевую силу - 28 пехотных батальонов.
      Закономерен вопрос: почему фашистское командование придавало такое значение мемельскому плацдарму? Почему для его защиты оно выделило лучшие дивизии? Ответ на этот вопрос следовало искать в далеко идущих планах врага. Гитлеровцы рассчитывали на активизацию как мемельской своей группировки, так и другой, более крупной - 16-й и 18-й армий, которые уже более двух месяцев были прочно заблокированы советскими войсками северо-западнее Риги, на Курземском полуострове.
      Воссоединить курземскую группировку с мемельской, восстановить их фланговую связь с Восточной Пруссией и тем самым создать вновь сплошной фронт в Прибалтике - этот замысел не давал покоя фашистскому генералитету. Замысел, прямо скажем, авантюрного пошиба. Фактически же армии вермахта не были уже способны к наступательным действиям крупного масштаба. И дело не только в громадных потерях, понесенных пехотой, артиллерией, танками и авиацией противника. Дело еще и в заметном падении боевого мастерства во всех звеньях вермахта, начиная с крупных штабов и кончая мелкими подразделениями. Штабы как бы застыли и закоснели в тех понятиях, которыми руководствовались, планируя операции еще в 1941 - 1942 годах. Между тем солдаты, получавшие эти приказы, были уже солдатами сорок пятого года. Груз постоянных и жестоких поражений неумолимо давил на их психику. И хотя противник по-прежнему оставался достаточно сильным, боязнь окружения и связанная с ней паника заметно влияли на действия фашистских войск.
      Эта боязнь явственно прослеживалась и в боях местного значения. Так, в декабре фашисты провели под Мемелем более 30 разведывательных поисков, но все они кончились безрезультатно. Слабая их подготовка, слабое руководство самим ходом разведки - все это в какой-то мере характеризовало состояние вражеских войск.
      Любопытно будет, думаю, взглянуть на один такой разведпоиск глазами его участника - рядового немецкого солдата. Вот что он показал на допросе:
      "В разведпартии было 20 человек. За пленного русского нам обещали двухнедельный отпуск. Разведка прошла неудачно: пленного не взяли, потеряли троих убитыми, в том числе командира взвода, обер-фельдфебеля... 9 декабря снова была организована разведка. Численность разведпартии - 30 человек, главным образом молодые солдаты. Руководил лейтенант, командир роты. Подготовительные занятия не проводились. Только в день поиска лейтенант вывел нас в траншею, показал направление действий и объект для группы захвата. Мы выдвинулись за проволочные заграждения, залегли в канаве, ожидая огневого налета артиллерии по русской траншее. Артиллерия ударила, это был сигнал для броска, но никто из группы захвата не поднялся. Все лежали, пока лейтенант угрозами не заставил идти вперед. Тут нас накрыла русская артиллерия, я был ранен и сдался в плен. Куда делись остальные, не видел..."{107}
      Между тем поиски наших разведчиков отличались хорошей результативностью. Только в декабре было взято в плен 18 солдат и унтер-офицеров противника из всех его соединений, стоявших перед 43-й армией. Это помогло нам полностью вскрыть вражескую группировку и под Мемелем, и на тильзитском направлении.
      С 20 декабря реку Неман наконец-то сковал лед. Это облегчило работу разведчиков. Теперь они почти еженощно, одетые в белые маскхалаты, пробирались по льду на тот берег, побывали и на окраинах Тильзита и Рагнита.
      Города эти были превращены в мощные опорные пункты, улицы, выходящие к реке, перегорожены трехметровыми железобетонными стенами с амбразурами. Каждый дом представлял собой огневую точку, проемы окон в нижних этажах и полуподвалах были обложены кирпичной кладкой, камнем и бетоном. Противотанковые надолбы и проволочные заграждения ряд за рядом шли от крайних домов к реке, спускаясь глубоко под воду.
      Вдоль всей реки, по южному ее берегу, на протяжении более 100 км, тянулась насыпная дамба - высокая и широкая. Построенная, видимо, с целью предотвратить весенние разливы Немана, эта дамба теперь использовалась противником для усиления обороны. В нее были врыты бетонированные огневые точки, по ней проходила вторая линия траншей (первая - по берегу реки). А дальше, в глубь Земландского полуострова, тянулась низменная равнина, густо пересеченная реками, каналами и различными ирригационными сооружениями.
      Готовясь к наступлению, мы, как всегда, тщательно изучили местность предстоящих боевых действий. Документы, которыми располагал штаб, говорили о том, что в Восточной Пруссии зимняя (по нашим представлениям) погода наступает поздно. Сильные морозы редки, зато часты оттепели. Лед на Немане и других реках лишь к концу зимы местами утолщается до 70 см, а в январе зачастую не превышает и 10 см. Следовательно, перебрасывать по такому льду артиллерию вслед за пехотой опасно.
      Но это были данные многолетней давности. Начальник инженерных войск армии генерал-майор Колмаков организовал инженерную разведку реки. Результаты ее обнадеживали. Например, саперы 182-й дивизии во главе с лейтенантом Кругловым, промерив толщину льда на Немане, доложили, что он повсеместно выдержит не только полковую артиллерию, но и более тяжелую дивизионную. Саперы хорошо потрудились - три ночи подряд они выходили на лед, сверля его и далеко за серединой реки, в каких-нибудь 100 - 150 шагах от вражеского переднего края Опасный и тяжкий их труд окупился сторицей. Теперь мы были уверены: при наступлении, при броске пехоты через лед, артиллеристы смогут сопровождать ее не только огнем, но и колесами.
      Вообще тесное взаимодействие артиллерии с пехотой в уличных боях, боевая работа артиллеристов на прямой наводке - эти вопросы были в центре внимания и командования армии, и штаба нашей артиллерии. Мы исходили из специфики предстоящей борьбы в Восточной Пруссии, где, согласно имевшимся разведывательным данным, каждый городок и поселок, каждый фольварк и господский, двор с их старинными каменными постройками были приспособлены фашистами к длительной и упорной обороне.
      Опыт предшествовавших боев, особенно боев уличных, внутри крупных населенных пунктов, показал, что действия орудий на прямой наводке более эффективны, если они расположены не одиночно, а спаренно: расчет одного орудия открывает огонь, расчет другого, располагаясь несколько позади, ведет наблюдение в готовности подавить неожиданно проявившую активность огневую точку. Само передвижение орудий в боевых порядках пехоты совершалось по очереди, перекатами, чем обеспечивалась непрерывность огневого воздействия на противника. Этот метод, возникший но инициативе отдельных командиров взводов и батальонов, был тотчас подмечен штабом артиллерии армии. Генерал Щеглов предложил ввести его в систему, распространить опыт во всех частях. Это и было сделано в ходе подготовки к Восточно-Прусской операции.
      13 января, с утра, в полосе левого нашего соседа -39-й армии 3-го Белорусского фронта - загремели артиллерийские залпы Восточно-Прусская операция началась. Мы уже знали, что в этой операции 43-й армии предстоит действовать на вспомогательном направлении, а главная роль отведена войскам 3-го и 2-го Белорусских фронтов, охвативших восточно-прусскую группировку противника с востока и юго-востока.
      Приказа создать ударную группировку мы не получили Мало того, уже после начала операции из состава 43-й армии были выведены три стрелковых корпуса из пяти. 16 января мы передали в 4-ю ударную армию 92-й и 19-й корпуса, оборонявшиеся под Мемелем, а в ночь на 18 января - 54-й корпус в 39-ю армию.
      Оставшиеся у нас два корпуса - 90-й генерала Э. Ж. Седулина и 103-й генерала И. И. Миссана - занимали 130-километровый фронт обороны - от устья Немана до Тильзита. Вечером 19 января с переднего края стали поступать доклады: противник явно готовится к отходу, колонны автомашин и конные обозы направляются от Немана к юго-западу, в Тильзите гремят взрывы - фашисты подрывают промышленные предприятия и другие важные объекты.
      Позвонил генерал Седулин:
      - Разведка вернулась из-за Немана. Фашисты отводят свои тыловые части. Дороги забиты беженцами. Что предпринимать?
      - Ждать приказа!
      Доклад генерала Миссана был более темпераментным:
      - Ксенофонтов{108} сломил фашиста. Вижу бой под Тильзитом. Еще пара-другая часов, и мы окажемся во втором эшелоне. Ни с чем останемся, Афанасий Павлантьевич! Уйдет фашист!
      Меня и самого беспокоило вынужденное бездействие. 39-я армия успешно наступала, подсекая тильзитскую группировку противника с юго-востока. Потому и заметались фашисты, стоявшие перед нами. Они явно боялись попасть в окружение. Уходили. А оторвутся - потом догоняй их! Укрепятся на новом оборонительном рубеже и нам придется заново прорывать оборону.
      Поздно вечером Военный совет получил радиограмму: нас передавали в состав войск 3-го Белорусского фронта генерала армии И. Д. Черняховского. Вскоре был получен и боевой приказ - уже с утра армия переходила в наступление.
      Ночь прошла в напряженкой работе. 54-й корпус теперь возвращался в состав нашей армии, надо было организовать его взаимодействие с 103-м корпусом генерала Миссана для совместного удара на Тильзит. Благодаря энергии и четкости в работе начальника штаба генерала Ф. Ф. Масленникова и начальника оперативного отдела полковника В. В. Турантаева оба корпуса своевременно получили боевые задачи, установили связь и взаимодействие.
      Очень сложно было организовать огневое обеспечение предстоящего удара. Е. В. Щеглов, прикинув время, необходимое для перегруппировки артиллерии, доложил, что в артподготовке сможет участвовать только легкая артиллерия стрелковых дивизий. Тяжелая артиллерия подойти не успеет.
      Дело в том, что у нас вообще имелось мало тяжелой артиллерии - две пушечные артбригады и один гвардейский минометный полк, причем одна из бригад и гвардейский минометный полк были нам временно приданы из состава артиллерии 1-го Прибалтийского фронта. Естественно, что теперь, когда 43-я армия перешла в состав войск 3-го Белорусского фронта, эти артиллерийские части уходили от нас. Оставалась только одна 37-я пушечная артбригада, но и она находилась далеко от Тильзита - под Мемелем. Как бы ни торопились артиллеристы, прибыть в новый район к утру они не успеют. Да если бы даже и успели, времени на разведку целей у них не останется. Значит, и огонь тяжелых орудий не принесет должного эффекта.
      Связываюсь по телефону с командующим артиллерией 1-го Прибалтийского фронта. Генерал Хлебников, как обычно, начинает с шутки:
      - Ну что, сбежал от нас к Черняховскому?
      - Приказ начальника - закон для подчиненных, Николай Михайлович. Помогите по старой памяти.
      - Это чем же?
      Я изложил то, что нас волновало. Н. М. Хлебников оставил за нами приданную артиллерию.
      - Владей до завтрашнего вечера, - сказал он.
      Решение, которое, отбросив все формальности, принял генерал Хлебников, позволило нам получить некоторое численное превосходство над артиллерией противника. А до этого соотношение сил было практически равным: у нас - 471 стол, у фашистов - 432 ствола.
      Армия начинала наступление одновременно по всей своей 132-километровой полосе, поэтому создать необходимые плотности в артиллерии и пехоте мы не могли. В среднем эти плотности составляли по 0,5 стрелкового батальона и по 4 артиллерийско-минометных ствола на километр фронта{109}.
      Концентрация войск, прямо скажем, очень слабая. Однако цифры эти нельзя воспринимать изолированно. Они, как и приказ командующего 3-м Белорусским фронтом о введении в бой 43-й армии, станут понятными, если учесть общую обстановку, стожившуюся перед правым крылом фронта к исходу дня 19 января.
      Наши соседи - 39-я и другие армии, решительно взламывая оборону противника, отбрасывали его на запад. Гитлеровцы были вынуждены бросить все резервы, чтобы сдержать это наступление. Они пытались сдержать, но не могли. В этот момент удар 43-й армии с севера, через Неман, даже ограниченными силами, выводил ее в тылы группировки противника, оборонявшейся перед 39-й армией. Это как максимум. А как минимум, такой удар заставит вражеское командование раздробить свои усилия.
      Утром 20 января после короткого, но мощного артналета стрелковые цепи 90-го и 103-го корпусов стремительным броском по льду преодолели Неман, за которым уже вел бой в районе Тильзита 54-й корпус. Бон в траншеях был незатяжным. Как мы и предполагали, фольксгренадеры и фольксштурмовцы сразу же хлынули в тыл беспорядочными толпами, их командиры потеряли управление войсками. Упорное сопротивление встретили наши части лишь в городе Тильзит. Три стрелковых полка 54-го корпуса упорно пробивались через центр города, взламывая оборону 69-й немецкой пехотной дивизии. Отлично действовали в уличных боях воины 801-го и 997-го полков подполковников А. М. Хохлова и П. Л. Рогалева. Они уже вышли на юго-западную окраину города, когда встречный удар через Неман нанесла 115-я стрелковая дивизия 103-го корпуса. Тильзит был полностью очищен от противника. А вечером мы слушали по радио приказ Верховного Главнокомандующего и залпы артиллерийского салюта.
      Вскоре после полудня наше наступление переросло уже по всему фронту в преследование поспешно отходящего противника. Были созданы передовые отряды. Обгоняя вражеские колонны, они захватывали узлы дорог, мосты, господствующие высоты, удерживая их до подхода главных сил.
      Боевая задача войск 43-й армии, а следовательно и передовых отрядов, состояла в том, чтобы, стремительно преследуя отступающих гитлеровцев вдоль побережья залива Куришес-Хафф, не давать им закрепиться в северной части Земландского полуострова, на заранее подготовленных рубежах по реке Дайме и в районе города Гранц. Этот город, расположенный на побережье, близ основания косы Курише-Нерунг, являлся базой снабжения мемельской группировки. Захват его нашими войсками предопределил бы и падение Мемеля, так как 40-й немецкий танковый корпус, его оборонявший, лишился бы последней тыловой коммуникации.
      Конечно, если бы армия располагала двумя-тремя танковыми бригадами, частями самоходкой артиллерии, мы создали бы достаточно сильную подвижную группу, что упростило бы решение поставленной задачи. Но у нас имелся только один 1491-й самоходно-артиллерийский полк, вооруженный легкими машинами с 76-мм пушками. Полк был придан 54-му корпусу, который являлся у нас наиболее сильным по своему составу и, наступая на левом фланге армии, должен был действовать с опережением, как бы подсекать тылы фашистских частей, отходивших к реке Дайме вдоль берега залива Куришес-Хафф.
      Отлично проявила себя в эти дни 235-я стрелковая дивизия генерал-майора И. Л. Луцкевича и ее передовой отряд, возглавляемый командиром 801-го полка подполковником A. M. Хохло-вым. Отряд был небольшим - около 250 бойцов и офицеров, но хорошо насыщенным огневыми средствами. В него вошли 6 самоходно-артиллерийских установок, 2 пушечные батареи на конной тяге, рота автоматчиков, рота стрелков с 10 пулеметами, взвод разведчиков и взвод саперов. Часть пехотинцев передвигалась на самоходках как десант.
      Преследуя противника по лесной дороге, вырвавшись далеко вперед, передовой отряд на подходе к Гросс-Фридрихсдорфу круто повернул из юг и с ходу врезался в пехотную колонну противника. Самоходки открыли огонь, десантники атаковали мечущихся фашистов. Колонна раскололась на две группы, одна из них бросилась бежать на запад, другая на восток, где и была пленена главными силами 235-й дивизии. Передовой отряд захватил 5 исправных пушек и обоз - более 40 подвод с военным имуществом.
      21 января отряд подполковника Хохлова дерзкой атакой захватил Люкноен, уничтожив его гарнизон и пленив более полусотни гитлеровцев. Показательно, что потери отряда были совсем малыми- двое бойцов получили легкие ранения.
      22 января, уже на подходе к реке Дайме, отряд опять опередил противника и занял фольварк Фридрихсбрух. Вражеская пехотная колонна - около полка с артиллерией и обозом - направлявшаяся к переправам через Дайме, была встречена сильным огнем. Ошеломленные внезапной атакой, гитлеровцы повернули на юг, где попали под удар танковых частей нашего соседа - 39-й армии генерала Людникова.
      Успешно действовали и передовые отряды 103-го и 90-го стрелковых корпусов. В результате за три дня наступления армия продвинулась более чем на 60 км и к исходу 22 января вышла передовыми частями к реке Дайме и городу Лабиау укрепленной полосе на дальних подступах к Кенигсбергу.
      Противник с западного берега реки и с предмостного укрепления на восточном вел плотный, хорошо организованный огонь. Уже первые доклады командиров соединений свидетельствовали, что враг имел здесь целую систему траншей, дотов, дзотов и других сооружений. Мы располагали сведениями об укрепленной позиции по Дайме, это подтвердил и опрос пленных, а недостатка в "языках" не было - их брали сотнями. Полковник П. Ш. Шиошвили заранее нацелил разведчиков на нужные нам объекты.
      Вечером 22 января Пантелеймон Шиоевич доложил весьма интересные данные. В окрестностях города Лабиау разведчики точно засекли восемь дотов и уже передали их координаты артиллеристам.
      - Как удалось это сделать? - спросил я.
      - Пленные помогли, - ответил Шиошвили. - Доты построены давно, каждый пленный из Лабиау знает о них. А сейчас доты заняли какие-то неумейки пороху, что ли, не нюхали?! Так расчистили от кустарника сектора обстрела, что с первого взгляда определишь любую долговременную огневую точку...
      Особого внимания заслуживали показания двух пленных. Один из них, офицер продовольственного склада 3-й немецкой танковой армии, прибыл в Лабиау вместе с большой группой танков и самоходок - около 60 машин, как он утверждал. Второй пленный оказался из 95-й пехотной дивизии. Он сообщил, что его батальон был переброшен в Лабиау с мемельского плацдарма по косе Курише-Нерунг. Значит, вражеское командование настолько обеспокоено нашим прорывом в глубь Земландского полуострова, что пошло даже на ослабление своей группировки в Мемеле.
      По всему чувствовалось, что гитлеровцы решили дать нам отпор на рубеже Дайме. Река эта полноводна, от самого ее устья - от впадения в залив Куришес-Хафф - и до Лабиау прорыт фарватер для крупных судов. Его глубина 12 14 метров. Саперы доложили, что лед на реке тонкий - 30 - 35 см, да и взломан ледоколом, а мост взорван; свайный мост на глубокой реке строить сложно и долго, а понтонов у нас нет.
      Проблема? Да! Но, как часто бывало и прежде, выручила нас солдатская смекалка. Саперы генерала Колмакова нашли выход. Во дворе местной лесопилки они обнаружили громадные штабеля длинных и толстых досок, а неподалеку сотни бочек из-под бензина. В ту же ночь бойцы 702-го саперного батальона начали усиливать лед прочным деревянным настилом, а разлом, сделанный ледоколом, перекрыли наплавным мостом на железных бочках. Из досок было сооружено также множество штурмовых мостиков для пехоты.
      С утра наша артиллерия открыла огонь. Полковые и дивизионные пушки били прямой наводкой по амбразурам выявленных дотов. Дивизии 103-го корпуса форсировали Дайме, ворвались на северо-западную окраину Лабиау и в центр города. Одновременно 54-й корпус частью сил наступал на Лабиау с юга, вдоль железной дороги. Но проникнув в город, наши стрелки встретили многочисленные каменные завалы, оплетенные колючей проволокой и прикрытые минными полями. Как и на тильзитском рубеже, каждый дом здесь был заранее приспособлен к обороне. Фашистская пехота непрерывно контратаковала при поддержке танков и самоходных орудий. И на центральной магистрали и в каменных теснинах окраинных улочек и переулков кипели ожесточенные схватки. Вся наша артиллерия выдвинулась в боевые порядки пехоты, на прямую наводку. Полностью оправдал себя метод спаренных орудий. Пользуясь этим методом, личный состав 313-го и 853-го артполков майора В. А. Яковкина и подполковника Н. В. Козыренко методично подавлял огневые точки противника, помогая пехоте очищать квартал за кварталом.
      560-й артполк, действовавший в центре города, отразил несколько сильных танковых контратак, в каждой из которых участвовало 5-8 фашистских танков и самоходных установок. Это была тяжелая борьба. В 4-й батарее выбыли из строя наводчики сразу двух орудий. За прицелы встали командир батареи старший лейтенант Королев и командир взвода лейтенант Судог. Метким огнем они подожгли прорвавшийся к батарее "ферди-нанд". Еще одну тяжелую самоходку уничтожил из трофейной пушки сержант Филиппов. Горящие машины загромоздили улицу, закрыли дорогу танкам, продвигавшимся за ними. Этим воспользовался батальон майора Николснко из 1336-го полка 319-й дивизии. Стрелки этого батальона забросали гранатами танки и подбили еще несколько машин.
      К полудню 24 января, когда кирха и другие центральные здания Лабиау в третий раз перешли в наши руки, контратаки противника стали слабеть. В 16.00 командир 103-го корпуса генерал Миссан доложил, что батальоны майоров Зенова и Николенко полностью очистили западную окраину города. Вскоре позвонил и командир 54-го корпуса генерал Ксенофонтов. Его части овладели южной частью города и уже продвинулись далее на запад, по обеим сторонам железной дороги.
      Овладев Лабиау, 43-я армия продолжила наступление вдоль южного берега залива Куришес-Хафф на город Гранц. Мы приближались к рубежу, где противник должен был бросить в бой все свои силы. К этому его вынуждала обстановка, это был его последний шанс удержаться в западной части Земландского полуострова. Рубеж обороны, пересекавший полуостров с севера на юг, прикрывал важнейшую рокадную дорогу Гранц - Кенигсберг, с одной стороны, и основание косы Курише-Нерунг, связывавшей земландскую группировку фашистов с Мемелем, - с другой.
      Уже 24 января из Мемеля через Гранц была переброшена в нашу полосу 95-я пехотная дивизия с задачей "остановить продвижение русских на Кенигсберг"{110}. Следом за ней появились и другие части из состава 40-го немецкого танкового корпуса. Видимо, гитлеровское командование, взвесив свои возможности, поняло, что надежно прикрыть Кенигсберг с севера, и одновременно удержать мемельский плацдарм не хватит сил.
      Сопротивление фашистов на дальних подступах к Гранцу резко возросло. Между тем мы были вынуждены выделить для охраны всей огромной полосы освобожденного побережья Куришес-Хаффа 90-й стрелковый корпус. Это, естественно, ослабило наши силы на главном направлении. Тем более что армия по-прежнему не располагала ни одним танком и мало имела тяжелой артиллерии.
      Темпы продвижения снизились до 4 - 10 км в сутки. Противник попытался остановить нас на рубеже канала Вест, но был сбит. Большую роль в этом эпизоде сыграли разведчики 126-й дивизии 54-го корпуса. В ночь на 27 января группа из 12 человек во главе с лейтенантом Андреевым незаметно переправилась через канал и внезапным налетом захватила мост, подготовленный фашистами к взрыву. Эта готовая переправа помогла главным силам корпуса быстро форсировать канал.
      Сутки спустя завязались напряженные бои за Гранц. В первый же день противник предпринял более 20 контратак крупными силами пехоты и танков. Он сосредоточил здесь сильную группировку - 286, 95 и 58-ю пехотные дивизии и несколько боевых групп, созданных из остатков разгромленных "народно-гренадерских" дивизий. Кроме того, эта группировка с каждым часом пополнялась за счет других частей 40-го танкового корпуса, которые под натиском войск 1-го Прибалтийского фронта оставили Мемель и отходили к Гранцу по песчаной косе Курише-Нерунг.
      В ясную погоду с передовых наблюдательных пунктов эта коса, тянувшаяся от Гранца в море, просматривалась довольно хорошо. Нескончаемый поток войск заполнял ее. Шли пехота, артиллерия, автоколонны, обозы. Командующий нашей артиллерией генерал Щеглов, глядя на этот поток, только головой качал. Сюда бы тяжелую артиллерию! Но орудия 37-й артбригады поддерживали стрелковые части, атакующие Гранц, и для обстрела косы мы могли выделить лишь одну-две батареи. Они били по косе, черные султаны разрывов вздымались среди фашистских колонн, разбрасывая и рассеивая их. Но вскоре поток опять смыкался и продолжал двигаться к Гранцу. А с моря, прикрывая отступавших, ответно били по нашим батареям немецкие крейсера.
      Бой за Гранц длился несколько суток. Лишь 4 февраля сломили мы сопротивление противника и овладели городом и основанием косы. Было захвачено около 1300 пленных, 76 орудий, 13 танков, 3 самолета, около 800 автомашин, два десятка складов с боеприпасами и военным имуществом{111}. А еще до этого, в последних числах января, крупного успеха добилась соседняя 39-я армия. Ее войска прорвались к Кенигсбергу и отрезали крепость от земландской группировки гитлеровцев. Мощные удары нанесли и другие армии 3-го и 2-го Белорусских фронтов. Войска противника в Восточной Пруссии уже не имели сплошного фронта и оказались в трех изолированных районах на Земландском полуострове, в Кенигсберге и юго-западнее Кенигсберга (район Хейдьсберга).
      К середине февраля, когда 43-я армия вместе с 39-й и 11-й гвардейской армиями снова вошла в состав войск 1-го Прибалтийского фронта, на Земландском полуострове сложилась следующая обстановка. Фашистская группировка удерживала за собой лишь западную его часть глубиной от 12 до 23 км. В юго-западном углу полуострова находились порты Пиллау и Фишхаузен, через которые земландская группировка фашистов получала снабжение и подкрепления людьми и техникой.
      43-я армия занимала оборону от северного побережья Земланда и далее на юг до Понакена (45 км). Сосед слева - 39-я армия оборонялась от Понакена до южного побережья Земланда (8-9 км) лишь частью сил. А другая ее часть блокировала Кенигсберг, оказавшийся уже в нашем тылу, в 14 - 15 км от внешнего фронта окружения.
      Два главных момента определили суть боевых действий, которые с новой силой вспыхнули на Земланде с 19 февраля. Для наших войск кратчайшее направление к основным базам земландской группировки фашистов - к Фишхаузену и Пиллау проходило как раз на стыке флангов 43-й и 39-й армий. Но и для врага это направление являлось самым выгодным при попытке деблокировать Кенигсберг и восстановить взаимодействие с его гарнизоном. Тем более что здесь проходили две дороги: одна, железная, Фишхаузен - Кенигсберг, - через расположение 39-й армии; другая, шоссейная, Фишхаузен - Куменен - Кенигсберг, - через левый фланг 43-й армии.
      Этот стык флангов двух армий избрал генерал армии И. Х. Баграмян для нанесения удара по противнику. 15 февраля мы получили его приказ: взаимодействуя с 39-й армией, прорвать оборону противника, выйти к западному побережью полуострова, чтобы таким образом рассечь надвое земландскую группировку фашистов и ликвидировать ее по частям{112}. Для усиления ударной группировки нам был передан 13-й гвардейский стрелковый корпус генерал-лейтенанта А. И. Лопатина.
      Утром 18 февраля я доложил генералу армии И. Х. Баграмяну о готовности войск к наступлению, а несколько часов спустя с соседнего 3-го Белорусского фронта пришла печальная весть: его командующий И. Д. Черняховский был смертельно ранен под городом Мельзак и вскоре скончался. Командование войсками 3-го Белорусского фронта принял Маршал Советского Союза А. М. Василевский. Прибыл он в трудное время. Ликвидация разобщенных в Восточной Пруссии вражеских группировок затянулась. В Хейльсбергском укрепленном районе, юго-западнее Кенигсберга, завязалась упорная, кровопролитная борьба. А у нас, на правом крыле 1-го Прибалтийского фронта, на Земландском полуострове противник нанес удар в стык флангов 43-й и 39-й армий.
      19 февраля, на рассвете, ударила фашистская артиллерия. Артподготовка была мощной и длительной, затем две пехотные дивизии с 40 танками атаковали оборону 13-го гвардейского корпуса. Вражеский огонь вывел из строя часть наблюдательных и командных пунктов, нарушил проводную связь. Подразделения корпуса, лишившись артиллерийской поддержки, атакуемые танками, вынуждены были с боями отходить.
      Должен признаться, что удар противника был для нас неожиданным. Однако с неожиданностью столкнулись не только мы, но и гитлеровское командование. Оно тоже не знало, что начинает наступление на изготовившиеся к удару войска левого фланга 43-й армии.
      Мой НП располагался на высоте 111,4. Вообще-то говоря, это не высота, а высотка. Но здесь, на плоской Низменности Земланда, она действительно казалась горой. Местные жители ее называли "гора Бисмарка". На ее вершине была построена каменная пирамида. Забираясь по крутым ступеням на площадку пирамиды, я невольно вспомнил, как в свое время Бисмарк предупреждал соотечественников о ненужности и опасности военного конфликта с Россией.
      Высота 111,4 находилась теперь в 3 - 4 км от линии фронта. С каменной пирамиды открывался вид на всю безлесную равнину. Справа ее прорезала серая лента Кенигсбергского шоссе. Там, над скоплением красно-кирпичных домов Куменена, торчал готический шпиль кирхи. А прямо на запад снежные поля дымились разрывами сотен снарядов и мин.
      Фашисты нанесли главный удар не вдоль дороги, как это они обычно делали, а левее. Возможно, в этом решении сыграла роль морозная погода. Она сковала болотистую землю и сделала ее повсеместно проходимой для танков. Как бы там ни было, но сейчас основная масса вражеских танков шла прямо на район, где стояли десятки наших пушечных и гаубичных батарей. Мы ведь готовились к наступлению и потому придвинули всю легкую артиллерию близко к переднему краю.
      В первые часы боя, когда направление удара противника уже обозначилось, когда пехота Лопатина начала с боями отходить, тревожный вопрос встал перед нами: как быть с этой массой артиллерии, сосредоточенной в районе, который по фронту не превышал четырех километров? Ясно, что фашистские танки вот-вот выйдут в этот район. Переместить артиллерию в тыл, на новые позиции? Но тогда она на какой-то промежуток времени совсем потеряет контакт с отходящей пехотой. Это грозит тяжелыми последствиями - глубоким прорывом противника в полосе нашей обороны.
      - Даем бой? - спросил я генерала Щеглова. - Не подкачает артиллерия?
      - Даем бой! - твердо ответил Евгений Владимирович.
      - Тогда передай своим орлам мой приказ: все батареи на прямую наводку и огонь!
      И вот по команде Щеглова, переданной на огневые позиции, одиннадцать артиллерийских полков почти одновременно ударили по наступающим фашистам прямой наводкой. Это была стена огня. В нем сгорели десятки танков и самоходных установок, огонь разметал, рассеял и уничтожил густые цепи вражеской пехоты.
      Генерал Лопатин организовал контратаку, его гвардейцы ударили в штыки и погнали гитлеровцев. Ранний зимний вечер застал стрелков 13-го корпуса на тех же позициях, которые они занимали утром. А поле боя, заставленное множеством сгоревших танков с черно-белыми крестами, заваленное сотнями трупов фашистов, было у гвардейцев уже за спиной.
      Первый день наступления не принес противнику ничего, кроме огромных потерь. Однако вспоминая этот напряженный 12-часовой бой, который начался для нас трудно, а закончился успешно, я хотел бы сделать одну существенную оговорку.
      Тактический фон описанного выше эпизода сложился из совпадений случайных обстоятельств, поэтому нельзя делать на этом основании какой-то обобщенный вывод насчет успешного противоборства артиллерии с массированной танковой атакой. Мы сосредоточили артиллерию на очень узком и неглубоком участке, намеченном для прорыва. Противник, в свою очередь, избрал этот участок для удара крупными силами пехоты и танков. В лобовом столкновении мы одержали верх благодаря мужеству, хладнокровию и боевому мастерству наших артиллеристов.
      Разумеется, этот фактор всегда был и будет одним из решающих. Но полагаться только на него, сбрасывая со счетов другие важные факторы, командир не имеет права. 19 февраля, когда вражеские танки неожиданно прорвались в район наших огневых позиций, когда вслед за танками эти позиции атаковала пехота, у нас оставался один-единственный выход - оставить всю артиллерию на месте, в прежней группировке, и огнем прямой наводки сломить наступающего противника. Эта удалось. Но если бы фашистское командование, располагая соответствующими разведданными, нанесло удар севернее - например, на Гарбзайден, Гранц, 43-я армия оказалась бы в чрезвычайно трудном положении. Правый наш фланг был слабо прикрыт артиллерией именно потому, что, готовясь к наступлению, мы сконцентрировали ее на левом фланге, на 4 - 5-километровом участке.
      Вечером, когда мы доложили в штаб фронта итоги боя, командующий генерал армии И. Х. Баграмян информировал нас о положении левого соседа - 39-й армии генерала Людникова. В ее полосе противник нанес два встречных удара вдоль железной дороги Фишхаузен - Кенигсберг: один - от Фишхаузена, другой от Кенигсберга, пытаясь восстановить связь между земландской и кенигсбергской группировками.
      - Надо помочь Людникову, - заключил Иван Христофорович. - Передайте ему корпус Ксенофонтова и приданные вам пушечные артбригады и гвардейский минометный полк.
      - А приказ о наступлении?
      - Отменяется, - сказал он. - Ваша задача - жесткая оборона...
      В связи с новой задачей нам пришлось спешно перегруппировывать войска. Неудача противника, крупные потери, им понесенные, еще не означали, что он отказался от замысла прорвать оборону 43-й армии. Всю ночь на юге, в полосе 39-й армии, полыхали орудийные зарницы, линия фронта заметно подалась к востоку, в сторону Кенигсберга, как бы обтекая наш левый фланг.
      День 20 февраля прошел относительно спокойно, однако с наступлением темноты фашисты вновь активизировались. Ночью они предприняли серию атак в полосе 13-го гвардейского корпуса, но были повсеместно отброшены. Пленные, захваченные гвардейцами, показали, что против нас действуют 95-я и 93-я пехотные дивизии, причем последняя на днях была переброшена на Земланд морем, на судах под флагами нейтральных государств. Задача этой группировки - выйти на рубеж Викау, Лазеркайм (юго-восточнее горы Бисмарка), где соединиться с кенигсбергской группировкой{113}. Необычную для немецко-фашистских войск тактику ночных атак пленные объясняли большими потерями от нашего артогня.
      Бои продолжались. Днем противник приводил в порядок и пополнял свои части людьми и техникой, непрерывно прибывавшей на транспортах в порт Пиллау, ночью пытался наступать в общем направлении на гору Бисмарка. Однако надежды гитлеровского командования уменьшить потери переменой тактики не оправдались. Огонь нашей артиллерии ночью был так же эффективен, как и в светлое время суток. Легкая артиллерия и минометы вели огонь по заранее пристрелянным рубежам, тяжелые орудия 37-й артбригады успешно подавляли батареи противника. Необходимая для стрельбы по невидимым целям артиллерийская инструментальная разведка была у нас на высоте. Кстати сказать, подобными подразделениями враг не располагал. Этим и объясняется тот факт, что, несмотря на превосходство гитлеровцев в числе артиллерийских и минометных стволов (54 ствола на 1 км фронта против 46 стволов у нас){114}, они начисто проиграли нашим артиллеристам контрбатарейную борьбу.
      С 25 февраля натиск противника стал ослабевать. Если ранее в его атаках участвовало одновременно до четырех пехотных полков с 20 - 30 танками, то теперь действовали лишь мелкие группы автоматчиков, каждая из которых поддерживалась 2 - 3 танками. Показательно, что за семь дней наступления фашисты продвинулись лишь на 4,5 - 5 км в очень узкой полосе - не шире 3 - 4 км.
      Основная боевая нагрузка в февральских боях легла на личный состав 87-й гвардейской дивизии генерала Кирилла Яковлевича Тымчика и 263-й Сивашской дивизии полковника Корнелия Георгиевича Черепанова. Оба они твердо управляли частями и подразделениями, быстро и решительно ликвидировали отдельные прорывы танков и пехоты противника.
      Однако южнее, в полосе соседней армии, фашистам удалось пробить коридор шириной 5-9 км от Фишхаузена к Кенигсбергу вдоль южного берега Земландского полуострова. В результате мы были вынуждены загнуть свой левый фланг, линия фронта образовала глубокий выступ в сторону противника. С северо-запада этот выступ оборонял 90-й корпус генерала Седулина, с запада и юга - 13-й гвардейский корпус генерала Лопатина. Наша оборона опиралась на город Куменен и гряду господствующих высот (гора Бисмарка и высота 91,2), перекрывавших главную шоссейную дорогу Фишхаузен - Кенигсберг.
      Этот важный в тактическом отношении район стал теперь главной целью вражеского командования. Пробив коридор к Кенигсбергу, оно тотчас попыталось расширить его к северу, срезать опасно нависавший над ним выступ. Противник создал две группировки: на северном фасе выступа сосредоточились переброшенные из Кенигсберга 5-я танковая и 561-я пехотная дивизии, на южном фасе - 58, 93 и 95-я пехотные дивизии.
      С 1 марта, после трехдневного затишья, боевые действия вспыхнули с новой силой. И северная группировка фашистов, и южная перешли в наступление, стремясь соединиться у гряды господствующих высот. Во втором часу ночи генерал А. И. Лопатин доложил, что большая группа автоматчиков, прорвавшись от господского двора Прилаккен, атаковала высоту 111,4. Атака отбита, но положение тяжелое - 261-й гвардейский полк подполковника И. И. Рубцова ведет бой в прлуокружении, связь с ним прервалась.
      Доклад Антона Ивановича меня встревожил - слишком хорошо я знал, что могут означать подобные скупые фразы. Приказываю:
      - Готовь контратаку. Еду к тебе.
      С НП генерала Лопатина был виден бой. К югу от нас, над лесом, тьма ночи то и дело озарялась короткими вспышками орудийного огня, на фоне которых проступали вдали контуры каменной вышки Бисмарка. Лопатин уже восстановил связь с полком Рубцова, при мне допросил доставленного оттуда пленного. Он был из 273-го полка 95-й пехотной дивизии. В этом полку, как показал пленный, были созданы два отряда автоматчиков, перед которыми ставилась задача внезапной ночной атакой овладеть горой Бисмарка и удержать ее до подхода главных сил.
      По телефону связываюсь с Рубцовым, выясняю обстановку.
      - Держимся, - докладывает он. - Фашисты в сотне метров от моего блиндажа. Опять лезут к вышке.
      - Ни шагу назад! Держись, Иван Иванович, выручим...
      Связь с ним опять прервалась. Уже после боя я узнал, что фашисты окружили блиндаж, Рубцов и несколько связистов отбивались гранатами. Выручил начальник разведки полка капитан Храбров, возвращавшийся в это время из штаба дивизии. Он собрал группу бойцов и возглавил контратаку. Гитлеровцы бежали от блиндажа, и командир полка восстановил управление батальонами.
      О тактическом значении высоты 111,4 я уже говорил. Добавлю, что отличный обзор, открывавшийся с каменной вышки в сторону противника, был таким же и в нашу сторону. Овладев горой Бисмарка, фашисты смогли бы корректировать огонь артиллерии не только по ближним, но и по дальним тыловым коммуникациям 43-й и 39-й армий. Поэтому, как только я приехал на НП Лопатина, сразу же приказал минировать вышку.
      В саперном батальоне 13-го гвардейского корпуса служил младший лейтенант А. М. Родителев - хладнокровный воин, умный и требовательный командир. Под огнем противника он со своими саперами минировал вышку, а в шесть часов утра, когда фашисты, подбадривая себя криками, полезли вверх по ее каменным ступеням, запалил бикфордов шнур. Грохот взрыва заглушил звуки боя. Стрелки Рубцова вместе с подоспевшим подкреплением атаковали высоту и выбили с нее противника.
      А на рассвете, когда к горе Бисмарка подошли вражеские танки, их встретил хорошо организованный артиллерийский огонь.
      Бои на этом направлении продолжались еще несколько дней, но продвинуться фашистам не удалось ни на шаг. Наоборот, контратакуя, стрелки 13-го гвардейского и 90-го корпусов улучшили свои позиции. С 7 марта немецко-фашистская группа войск "Земланд" была вынуждена перейти к обороне.
      В ожесточенной и многодневной схватке за господствующую над всем Земландским полуостровом гряду высот противник понес большие потери. Лучшие его дивизии были обескровлены.
      Это подтверждает и документ, хранящийся в архивах 43-й армии. Он был составлен сразу же после падения Кенигсберга. Наши разведчики опросили пленных немцев из числа старших офицеров. Вопрос перед ними был поставлен так: "Оцените действия вашего командования в ходе борьбы на Земландском полуострове".
      В документе, обобщающем полученные ответы, указывается, что, по мнению большинства опрошенных, их командование допустило две главные ошибки:
      1. "Все ожидали, что командование земландской группы войск, взаимодействуя с гарнизоном Кенигсберга, предпримет наступление на Гранц, чем обеспечит левый фланг Кенигсбергского укрепленного района, получит свободу маневра и пути подвоза через гавани Земландского полуострова. Вместо этого наиболее боеспособные дивизии - 95, 93, 58-я пехотные и 5-я танковая - были брошены в лоб группировке русских. Но активные действия в районе горы Бисмарка ничего не дали и привели к разгрому этих дивизий".
      2. "Использование 95, 93, 58-й пехотных и 5-й танковой-дивизий в качестве гарнизона Кенигсберга позволило бы оказать более стойкое сопротивление штурму русских. Но вследствие разгрома этих дивизий оборону крепости приняли на себя фольксгренадеры и батальоны фольксштурма, имевшие на протяжении всего своего существования только поражения"{115}.
      Разумеется, ответы, эти надо принимать с поправкой на состояние отвечавших, на горечь от поражения не только под Кенигсбергом, но и в войне вообще. Неверно, к примеру, сваливать вину за падение крепости на фольксформирования. Не они составляли основу 130-тысячного гарнизона. Уместнее было бы назвать среди главных причин падение боеспособности немецко-фашистских войск в целом.
      И все же большая доля истины содержится в этих показаниях.
      Действительно, земландская группа войск в ходе февральско-мартовских боев в районе горы Бисмарка была до предела истощена. Поэтому в апреле она уже не могла удержать коридор-, пробитый от Фишхаузена до Кенигсберга.
      Но не будем опережать хронологию событий. В конце февраля в советских войсках, действовавших в Восточной Пруссии, произошли крупные организационные изменения. 1-й Прибалтийский фронт был преобразован в Земландскую группу войск, вошедшую в состав 3-го Белорусского фронта. В числе армий, переданных Земландской группе, была и наша 43-я. Главные силы фронта еще продолжали бои по ликвидации хейльсбергской группировки противника, а мы уже начали подготовку к очередной операции - к штурму Кенигсберга.
      Победный залп над Балтикой
      В двадцатых числах марта 1945 года, когда мы получили приказ о передислокации под Кенигсберг, войска 11-й гвардейской, 50-й и 39-й армий уже готовились к штурму крепости. До начала штурма оставалось всего десять суток.
      Погода в марте нас не баловала. Балтийские ветры гнали с северо-запада серые облака, моросили дожди, туманы стояли почти до полудня, болотистая земля пропиталась водой, как губка. А тут вдруг выдался ясный солнечный день. Не теряя времени, я выехал на рекогносцировку отведенной нам полосы.
      Самой высокой точкой северо-западнее Кенигсберга была гора Фухсберг (отметка - 68,9 м над уровнем моря) близ одноименного поселка. Отсюда до передовой - около трех километров. Сюда же вслед за нами приехали офицеры оперативной группы штаба, связисты, саперы. На вершине горы был оборудован наблюдательный пункт, у ее подножия, в старинном помещичьем доме, разместился вспомогательный пункт управления.
      Объехав передний край, который еще занимали левофланговые соединения 39-й армии, изучив карту с последними разведданными, мы получили представление об укреплениях Кенигсберга на участке прорыва. На карте были помечены ступенчатой вязью траншеи и многочисленные отсечные позиции, скопления опорных пунктов, многокилометровые линии противотанковых рвов, кружками - дзоты, четырехугольниками - доты, щетинистыми овалами - крепостные форты. А кроме того, карта была буквально испещрена синими значками, которыми обозначались пулеметы, минометы, артиллерийские батареи. Она наглядно отражала очень насыщенную огневыми средствами оборону.
      Противник создал здесь три оборонительные позиции: первую - в 6 - 8 км от города, вторую - по его окраинам, третью - в центре Кенигсберга. Однако трудно было отделить первую, например, позицию от второй, так как сплошные траншеи, прикрытые проволочными и минными заграждениями, шли одна за другой через каждые 200 - 300 метров. Не говорю уже о городских кварталах, где улицы были замкнуты баррикадами, а все прочные каменные здания превращены в укрепленные пункты.
      Согласно директиве командующего Земландской группой войск, 43-я армия должна была прорвать внешний пояс обороны северо-западнее Кенигсберга и, взаимодействуя с левым соседом - частями 50-й армии, "к исходу третьего дня операции штурмом овладеть городом до реки Прегель"{116}.
      Одновременно к этой реке предстояло выйти и соединиться с нами 11-й гвардейской армии, наступавшей на Кенигсберг с юга. Правый наш сосед - 39-я армия имела задачу прорваться к заливу Фришес-Хафф западнее города и, ликвидируя коридор, пробитый противником с Земландского полуострова к Кенигсбергу, отсечь гарнизон крепости от армейской группы "Земланд".
      Особенностью этой операции для 43-й армии был, во-первых, очень узкий участок прорыва (5 км), а во-вторых, полное совпадение границ участка прорыва с границами армейской полосы в целом. Иначе говоря, вся армия представляла собой сосредоточенную на 5-километровом участке ударную группировку. Ни соседние 39-я и 50-я армии, ни наступавшая с юга 11-я гвардейская армия не имели столь плотных боевых порядков. Эта концентрация войск 43-й армии была вызвана спецификой боевой обстановки на данном участке. Наступая левым флангом и центром непосредственно на город, мы правым флангом наносили удар под основание пробитого противником коридора. Следовало ожидать, что фашисты предпримут отчаянные усилия с целью удержать этот коридор и нам вместе с левофланговыми соединениями 39-й армии придется отражать контратаки не только со стороны кенигсбергского гарнизона, но и с противоположной - со стороны армейской группы "Земланд".
      Нашим армиям впервые предстояло прорывать столь мощную многополосную оборону, которая опиралась на крепостные форты. Сокрушить эти сооружения, разрушить их или, по меньшей мере, подавить могла только артиллерия самых крупных калибров - та артиллерия, которую в старину называли метким словом "осадная".
      Уже после взятия Кенигсберга Иван Христофорович Баграмян в разговоре с участниками штурма заметил, что Кенигсбергская операция в значительной степени была операцией артиллерийской. И действительно, насыщенность войск артиллерийскими средствами - до сверхтяжелых (особой мощности) орудий - была предельно высокой.
      Попытаюсь проиллюстрировать эту мысль на конкретных примерах. В каждой дивизии первого эшелона были созданы два штурмовых отряда (усиленные стрелковые батальоны) и четыре штурмовые группы (усиленные стрелковые роты). Что представлял собой штурмовой отряд? Он состоял из трех стрелковых рот (180 человек), пулеметной и минометной рот (еще 70 человек), а всего в нем насчитывалось 250 бойцов и офицеров. Из огневых средств помимо пулеметов отряд имел 21 орудие различных калибров (от 76 до 152 мм), около 60 минометов (калибры - от 82 до 160 мм), 9 танков и самоходно-артиллерийских установок{117}. В общей сложности это 90 артиллерийско-минометных стволов, или по одному стволу на, каждых двух стрелков. Внушительные цифры!
      Насытить артиллерией боевые порядки пехоты и одновременно обеспечить ее продвижение огнем тяжелых батарей из глубины мы смогли за счет приданных нам артиллерийских средств. Армию усилили 5-м артиллерийским корпусом генерала Л. Н. Алексеева (две артиллерийские и одна гвардейская минометная дивизии) и рядом других частей и соединений. В результате на каждый километр участка прорыва армия имела по 230 стволов, причем более половины из них тяжелые{118}.
      Артиллерия особой мощности, предназначенная для борьбы с крепостными сооружениями, была представлена 245-м дивизионом подполковника С. С. Мальцева и 75-м дивизионом капитана П. С. Чубукова, в общей сложности десятью мортирами калибром 280 мм (6 орудий) и 211 мм (4 орудия). Последние являлись трофейными и по своим тактико-техническим характеристикам значительно уступали (по мощности снаряда, например, почти вдвое) отечественным 280-мм мортирам.
      Мортирным дивизионам Мальцева и Чубукова была поставлена задача вывести из строя наиболее прочные оборонительные сооружения противника в нашей полосе форты No 5 "Шарлоттенбург", No 5-а "Линдорф" и No 6 "Иудиттен"{118}. Они несколько отличались друг от друга по занимаемой площади, но прочие боевые характеристики фортов имели много общего. Обычная форма такого сооружения пятиугольник площадью 7 - 10 гектаров. Тремя этажами уходит он в землю; Стены и верхние перекрытия из кирпичной кладки 2 - 2,5-метровой толщины, усиленной еще метровым слоем бетона. А сверху форт накрывает земляная "подушка" 4-5 метров толщиной, густо поросшая деревьями и кустарником. Форт окружен высоким валом, бетонированные откосы которого спускаются в заполненный водой ров шириной от 15 до 30 м{120}.
      В напольных стенках - множество амбразур для ведения ружейно-пулеметного огня и несколько орудийных капониров. Гарнизон форта - от 300 до 500 человек, артиллерийское вооружение - до 20 орудий и минометов, большая часть которых установлена во внутреннем дворе, на специально оборудованных площадках. Двор этот, открытый сверху, представлял собой настоящий лабиринт каменно-бетонных проулков, теснин и тупиков. И в каждой стене - бойницы, что позволяло гарнизону вести упорный бой даже после прорыва наступающей стороны на территорию форта.
      В последние годы фашисты усилили крепостную оборону постройкой пулеметных дотов между фортами, а кроме того, соединили их громадным противотанковым рвом, который пересекал весь наш 5-километровый участок прорыва и тянулся за его пределы, опоясывая Кенигсберг.
      Вместе с генералом Щегловым мы побывали на артиллерийских наблюдательных пунктах, убедились, что разрушить все" форты сразу будет трудно. И дело тут не только в мощном боевом покрытии этих сооружений.
      С НП подполковника Мальцева форт No 5 - приземистый холм, поросший лесом, - просматривался хорошо, он находился вблизи переднего края, в 600 - 700 метрах от нас. Значит, и корректировка огня по форту облегчена.
      Мы перешли на НП капитана Чубукова. Отсюда форт No 5-а, расположенный в глубине обороны противника, был виден уже хуже, а дальний форт No 6 вообще терялся в дымке, за садами и парками западного пригорода.
      - Сначала разрушим форты номер пять и пять "а", - сказал Щеглов. - За форт номер шесть примемся, когда прорвем фронт и подойдем к Иудиттену. Иначе пустая трата снарядов.
      Но кроме этих фортов были в нашей полосе и другие - в самом городе, близ центральной его части. Старинной постройки, меньшие по объему, они прикрывали с севера военный центр Кенигсберга - Августовские казармы, управление военного округа и комендатуру крепости. Пока что эти укрепления находились слишком далеко от наших наблюдательных пунктов, и визуальная корректировка стрельбы по ним также исключалась.
      Поездка по наблюдательным пунктам заставила нас призадуматься. Конечно, мортиры особой мощности дело свое сделают, однако уповать только на артиллерию мы не можем. Среди нас были участники советско-финского военного конфликта, они помнили, какого труда стоил прорыв линии Маннергейма, несмотря на интенсивный огонь по дотам из орудий большой и особой мощности. Тогда ликвидация крупных дотов зачастую зависела от умелых и решительных действий саперов.
      Генерал Колмаков предложил заранее подготовить и включить в состав штурмовых отрядов особые группы саперов. Их задача - зарядами взрывчатки пробивать напольные стены и верхние покрытия фортов. Это предложение было принято.
      Большую помощь должна была оказать нам 1-я воздушная армия. Согласно плану, нам предстояло на различных этапах штурма Кенигсберга взаимодействовать с тремя бомбардировочными, одной штурмовой и двумя истребительными авиационными дивизиями.
      Время шло быстро. К утру 28 марта 43-я армия сдала свою полосу на Земланде и была выведена в резерв. Корпуса совершили марш к Кенигсбергу и уже на следующий день начали интенсивную подготовку к штурму. Занятия проводились на учебных полях, оборудованных так, чтобы они детально имитировали укрепления противника на участке прорыва. Даже объемный земляной макет форта No 5 был построен саперами.
      31 марта армия частью сил (полк от каждой дивизии первого эшелона) вышла на передний край северо-западнее Кенигсберга, сменив здесь левофланговый корпус 39-й армии. Остальные наши части продолжали готовиться к штурму в тылу на учебных полях.
      По инициативе политработников в дивизиях были отобраны бойцы и офицеры, имевшие опыт уличных боев в крупных городах - в Сталинграде, Севастополе, Витебске, опыт штурма долговременных укреплений. Особенно много таких воинов оказалось в 263-й Сивашской и 33-й гвардейской Севастопольской стрелковых дивизиях. Состоялись сборы по обмену боевым опытом, ветераны передавали свои навыки молодежи.
      Член Военного совета Сергей Иванович Шабалов, возвратившись из 33-й гвардейской Севастопольской дивизии, рассказал об интересном эпизоде. Беседовал он с бойцами о предстоящем штурме, упомянул фашистского гауляйтера Кенигсберга Вагнера. Этот Вагнер, обращаясь к своим солдатам переднего края по радио, через громкоговорители, заявил, что русские, опираясь на слабые сухопутные укрепления Севастополя, защищали город 250 дней, что солдаты фюрера обязаны столько же про- держаться на мощных укреплениях Кенигсберга.
      - Что ответим Вагнеру? - спросил Шабалов окруживших его бойцов и сержантов.
      - Обыкновенно ответим, - сказал один из них. - Мерки у нас с фашистом разные. Защищали мы Севастополь двести пятьдесят дней, а освободили за четыре.
      - Как? - спросил меня Сергей Иванович. - Годится для радиопропаганды?
      - Даже очень.
      В тот же вечер лаконичный, полный достоинства ответ советского солдата передавался радиоустановками переднего края на немецком языке. Об этом опять же позаботились политработники.
      Штурм крепости был назначен на 5 апреля, а с 1 апреля начиналась четырехдневная артподготовка. Главную роль в ней играли орудия большой и особой мощности. За этот срок им предстояло разрушить форты, доты и прочие долговременные сооружения. Однако длительный обложной дождь, хлынувший под утро 1 апреля, вынудил командование перенести начало артподготовки на целые сутки. Соответственно перенесен был и день пехотной атаки - на 6 апреля.
      Весь день 2 апреля гаубицы, пушки-гаубицы и тяжелые минометы вели огневую разведку целей. Прежде чем начать разрушение фортов, дотов, железобетонных убежищ, надо было снять с них многометровое прикрытие, а в ряде случаев, когда разведданные вызывали сомнение, убедиться, что под этими холмами и рощами действительно скрыты долговременные оборонительные сооружения.
      Артиллерийский огонь постепенно снимал с целей земляную "подушку". Разрывы с характерным серым дымом подтверждали, что снаряды рвались на бетонном покрытии, красный дым обозначал разрыв на кирпичной кладке.
      Когда вскрытие целей было закончено (не подтвердилась только одна, оказавшаяся земляным бугром), вступили в дело орудия большой и особой мощности. Выявленные огневой разведкой доты, железобетонные убежища и дзоты вскоре же, после 2 - 6 прямых попаданий, были разрушены. Однако обстрел фортов должного эффекта не дал. Огонь 280-мм и 211-мм мортир был очень метким, форты No 5 "Шарлоттенбург" и No 5-а "Линдорф" получили по девяносто прямых попаданий каждый, но, как зафиксировано в документах, "разрушены лишь частично"{121}. Явные пробоины и проломы были единичными.
      Обстрел еще продолжался, когда войска армии полностью вышли на передовую и заняли исходные позиции для наступления: на правом фланге - 90-й корпус генерала Э. Ж. Седулина, в центре - 13-й гвардейский корпус генерала А. И. Лопатина, на левом фланге - 54-й корпус генерала А. С. Ксенофонтова.
      Во второй половине дня 5 апреля мы провели разведку боем. После короткого артналета несколько стрелковых рот атаковали противника, преодолели противотанковый ров и ворвались в первую траншею, овладев ею на отдельных участках.
      И наш артналет, и ответный огонь противника, и траншейный бой с его ружейно-пулеметной трескотней заглушались канонадой артиллерии особой мощности. Кончался четвертый и последний день артиллерийской подготовки.
      К вечеру, когда канонада стала смолкать, новый тяжелый и ровный звук повис над полем боя. Это шли на Кенигсберг бомбардировщики авиации дальнего действия. Они с воздуха атаковали кенигсбергский морской порт, железнодорожный узел, куда сходились семь дорог, и другие важные объекты.
      Бомбежка продолжалась всю ночь. С горы Фухсберг мы видели пламя громадных пожаров. На берегах реки Прегель, в районе военной гавани, судоверфи и расположенных поблизости военных заводов - порохового, химического, ремонтно-артиллерийского - гремели колоссальной силы взрывы.
      Перед рассветом к нам на командный пункт, в старинный помещичий дом, прибыли Маршал Советского Союза А. М. Василевский и генерал армии И. Х. Баграмян. Войска ждали сигнала о начале атаки.
      В девять утра далеко за Кенигсбергом, на юге, заговорила артиллерия. Это перешла в наступление 11-я гвардейская армия генерала К. Н. Галицкого. Вскоре открыла огонь и артиллерия нашей армии - более 1100 стволов.
      В полдень поднялась в атаку пехота. Сразу же обозначился успех. Стрелки полностью овладели первой, а затем и второй траншеями. Особенно сильно пошел 54-й корпус генерала А. С. Ксенофонтова. В 13.00 Александр Сергеевич доложил:
      - Штурмовой отряд капитана Токмакова в тылу форта номер пять. Форт блокирован, гарнизон загнан внутрь...
      Героем этого эпизода стал комсомолец младший лейтенант Мирза Джабиев. Накануне штурма на митинге 806-го полка Джабиев сказал, что комсомольская организация роты поручила ему водрузить красный флаг над фортом "Шарлоттенбург" и что он с честью выполнит это поручение. Днем раньше Джабиев отличился в разведке боем. Рота, в которой он был командиром взвода, захватила плацдарм за противотанковым рвом, и саперы навели мост, необходимый для предстоящего наступления. А теперь в разгар атаки взвод Джабиева прорвался через тыловые ворота на территорию форта и укрепил над ним советский флаг.
      Противник был блокирован во внутренних помещениях форта, но не сдавался. Тогда командир 806-го полка подполковник Хохлов принял единственно правильное решение: для блокировки форта оставил небольшую группу саперов, а штурмовой отряд Токмакова выдвинул к предместью Шарлоттенбурга. Отряд этот, тесно взаимодействуя со штурмовым отрядом старшего лейтенанта Ныркова из 801-го полка, ворвался в Шарлоттенбург. Очищая квартал за кварталом, части 235-й дивизии быстро продвигались к окраинам Кенигсберга.
      На нашем КП почти непрерывно звонили телефоны. Выслушав очередной доклад командира корпуса, я положил трубку, обернулся к генералу армии Баграмяну, как вдруг где-то рядом начали рваться снаряды и меня отбросило в угол. Протираю запорошенные пылью глаза, встаю на ноги. Иван Христофорович платком вытирает лицо, платок в крови.
      - Ранены?
      - Ерунда! - ответил он. - Стекло. Порезало осколками.
      В помещение вошел маршал А. М. Василевский. Перед этим он выезжал на передний край и, возвращаясь, наблюдал картину вражеского артобстрела. Александр Михайлович упрекнул меня. И было за что. Поблизости от КП стояли легковые машины - они-то и демаскировали нас.
      Генерал Щеглов еще в ходе обстрела связался с контрбатарейной группой, наши артиллеристы накрыли вражеские огневые позиции, и второго залпа по армейскому КП не последовало.
      Замечу кстати, что за первые часы боя артналет противника был единственным во всей полосе. Взятый вскоре в плен офицер 1548-го немецкого артполка объяснил молчание артиллерии Кенигсберга большими потерями и дезорганизацией управления.
      К исходу дня 235-я дивизия генерала Луцкевича полностью очистила Шарлоттенбург. 263-я дивизия генерала Черепанова овладела пригородным поселком Клайн Ратсхоф. Так же успешно наступали в центре армейской полосы дивизии 13-го гвардейского корпуса генерала Лопатина. Оставив в своем тылу блокированный форт "Линдорф", гвардейцы через пригород Вальдгартен приближались к северо-западным окраинам Кенигсберга.
      Труднее было на правом фланге. Штурмовые отряды корпуса Седулина и соседние части 39-й армии, нацеленные на коридор Кенигсберг - Фишхаузен, продвигались медленно. 5-я немецкая танковая и другие дивизии земландской группировки предпринимали частые и ожесточенные контратаки, пытаясь воспрепятствовать полному окружению Кенигсберга.
      Мы не были удовлетворены итогами первого дня штурма. Задача, поставленная командованием фронта, оказалась выполненной не полностью - особенно на правом фланге, в полосе 90-го корпуса. Правда, фашистское командование Кенигсбергского укрепрайона расценило эти итоги иначе. "В первый день штурма, - говорилось в одном из документов, - русские ворвались в город в районе Шарлоттенбурга. Это было наиболее опасное вклинение. К Шарлоттенбургу были переброшены два полка пехоты из 367-й и 69-й пехотных дивизий, снятые с южного сектора обороны. Контрудар этих полков не дал результата, русские продолжали наступление"{122}.
      Для локализации прорыва вражеское командование было вынуждено перебросить в район Шарлоттенбурга значительные силы пехоты из южных пригородов, чем, естественно, ослабило свою оборону в полосе наступления 11-й гвардейской армии.
      В ночь на 7 апреля штурмовой отряд 87-й гвардейской дивизии атаковал блокированный форт "Линдорф". Его гарнизон оказал сопротивление. Тогда командир дивизии генерал Тымчик приказал выдвинуть вперед тяжелые самоходно-артиллерийские установки. Их 122-мм пушки, ведя огонь прямой наводкой по амбразурам, подавили сопротивление. Остатки гарнизона - около 200 человек - капитулировали.
      Значительно дольше продержался форт "Шарлоттенбург". Даже 280-мм орудие особой мощности, бившее по нему прямой наводкой, не смогло проломить каменно-бетонную стену. Однако разрывы 200-килограммовых снарядов загнали гарнизон под землю, в нижний этаж, чем воспользовались наши саперы. Перебравшись через ров, взвод лейтенанта И. П. Сидорова заложил несколько тонн взрывчатки под стены и на верхнее боевое покрытие форта. Фугасы были взорваны, образовалось пять крупных проломов, куда и ворвался штурмовой отряд во главе со старшим лейтенантом P. P. Бабушкиным (550-й полк 126-й стрелковой дивизии). В рукопашном бою бойцы истребили более двухсот гитлеровцев, около сотни захватили в плен.
      Второй день штурма - 7 апреля - прошел в чрезвычайно напряженной борьбе. Наше продвижение в глубь городских кварталов измерялось порой сотнями метров. Командиры корпусов докладывали о сильном сопротивлении противника. Чтобы выяснить причины медленного продвижения войск, все ведущие специалисты управления армии выехали в части. Вернулись они к вечеру. Я позволю себе очень кратко пересказать их мысли и впечатления.
      Доклад полковника Турангаева:
      - Разграничительные линии между штурмовыми отрядами и группами не совпадают с направлением улиц. Это затрудняет ориентировку. Стрелки вынуждены наступать как бы поперек естественных городских трасс, через дворы. Артиллерия и танки отстают, взаимодействие нарушается.
      Доклад полковника Шиошвили:
      - Штурмовые отряды слабо ведут разведку. Артиллерия двести тридцать пятой дивизии била по группе домов, посчитав их за опорный пункт, а там была только пара пулеметов. Основные же силы фашистов укрепились в траншее перед домами. Отсюда и неудача нашей пехотной атаки.
      Доклад генерала Колмакова:
      - Командиры некоторых штурмовых отрядов неправильно используют саперные подразделения. Они распределяют саперов по стрелковым ротам и даже взводам, по два-три человека. Такой малочисленной группе трудно подорвать крупный объект. А пока саперов снова группируют, теряется много времени.
      Доклад генерала Щеглова:
      - Надо изменить метод стрельбы прямой наводкой по опорным пунктам в прочных каменных домах. Первые выстрелы делать по чердакам и верхним этажам, где прячутся наблюдатели противника и командный состав, управляющий боем. Важно лишить опорный пункт этих "глаз", а затем последовательно переносить огонь сверху вниз, до полуподвальных и подвальных этажей.
      Вечером на КП армии состоялось короткое совещание. Командиры корпусов получили соответствующие указания по ведению разведки, применению артиллерии, танков, Пулеметов, действию саперов. Разграничительные линии были изменены так, чтобы штурмовые отряды и группы могли наступать вдоль улиц. Это, разумеется, не означало отказа от обходов и охватов. Наоборот, ставя очередную боевую задачу командирам корпусов, я подчеркнул, что они должны требовать от подчиненных максимальной маневренности, смелых бросков, выхода в тыл того или иного опорного пункта.
      Для наращивания силы штурма мы ввели в бой дивизии, находившиеся во вторых эшелонах. Это было заранее спланировано, однако обстановка, сложившаяся к исходу дня 7 апреля, заставила нас внести в план существенные коррективы. Наш 90-й корпус, наступавший вместе с 39-й армией на коридор Фишхаузен Кенигсберг, продвигался медленно. Это сказалось и на центре боевых порядков. 13-й гвардейский корпус, пробившийся уже в глубь городских кварталов, оказался с открытым правым флангом. Поэтому и второй эшелон корпуса - 24-ю гвардейскую дивизию - пришлось выдвинуть не в гордские кварталы, как было запланировано, а правее, к Иудиттену, где 90-й корпус отбивал ожесточенные контратаки 5-й немецкой танковой дивизии.
      Напряженные бои на правом фланге оказали заметное влияние на штурм крепости в целом. И если нам вместе с войсками 39-й армии удалось в конце концов сломить здесь сопротивление фашистов и полностью окружить Кенигсберг, то ключи к этому следует искать в правильном планировании операции, в умении наших высших штабов предвидеть возможные осложнения. Небывало плотная группировка войск 43-й армии, созданная нашим командованием северо-западнее Кенигсберга, позволила не только "закупорить" гарнизон крепости, перекрыть его единственную сухопутную коммуникацию, но и отбросить рвущиеся к городу с Земланда немецко-фашистские дивизии.
      День 8 апреля стал переломным в ходе всего штурма. Войска 43, 50 и 11-й гвардейской армий концентрическими ударами рассекли оборону противника и отбросили его в центральную часть города.
      Стремительно наступали штурмовые группы и отряды 54-го стрелкового корпуса. Батальон майора Н. И. Мамонтова (366-й полк 126-й стрелковой дивизии) продвигался по Хагенштрассе. Фашисты вели сильный огонь из углового дома. Подступы к дому минированы, стоит он особняком, местность открытая. Но Николай Иванович Мамонтов недаром слыл в дивизии офицером с гибким тактическим мышлением. Он отлично использовал все приданные ему подразделения артиллеристов, саперов, химиков, самоходчиков. Выдвинул на прямую наводку легкие пушки, они ударили по верхнему этажу, тяжелые самоходные установки - по нижнему. Подразделение химзащиты поставило дымовую завесу, под ее прикрытием саперный взвод лейтенанта В. Ф. Лапшина обезвредил минное поле. Лапшин дал сигнал, артиллерия прекратила огонь. Саперы броском вышли к дому, заложили под его стены фугасы. От взрыва дом рухнул, оставшиеся в живых гитлеровцы выскакивали на улицу, прямо в руки наших стрелков. Атаковать опорный пункт даже не понадобилось.
      Комбинированным же ударом батальон Мамонтова овладел мощным опорным пунктом уже в центре города, близ зоопарка. Фашисты попытались организовать контратаку. Три танка и две самоходки, сопровождаемые сотней автоматчиков, неожиданно появились на Гинденбургштрассе. Но пулеметчик сержант А. Л. Сучков метким огнем отсек и заставил залечь вражескую пехоту, а противотанковая артиллерия, подбив одну самоходку, принудила отойти другие машины. За день боя батальон Мамонтова продвинулся более чем на два километра, овладел десятком кварталов, захватил до 400 пленных.
      Правее наступали штурмовые отряды 263-й дивизии генерала Черепанова. Противник, укрепившись по каналу Ланд-Грабен, остановил продвижение дивизии. В этот напряженный момент опять отличились саперы. Отделение старшего сержанта М. А. Булатова под вражеским огнем разминировало мост через канал. Командир 993-го полка подполковник Ермаков посадил на приданные ему самоходки небольшой десант, приказал: "Через мост - на Крауз-аллее! Чем дальше пробьетесь, тем лучше".
      Самоходки с десантом прорвались в городской район Амалиенау. Этот прорыв в глубину обороны противника подорвал его сопротивление на канале Ланд-Грабен. Вслед за самоходками вперед продвинулись батальоны 993-го полка, затем тем же путем повел 995-й полк подполковник Х. М. Амбарян. Его полк обошел, окружил, прижал фашистов к каналу. У врага возникла паника, гитлеровцы сотнями сдавались в плен.
      Произошел и один курьезный случай. Пленных надо было немедленно вывести из зоны огня, а в штурмовых отрядах каждый человек был на счету. Комбат старший лейтенант Пашков смог выделить для этой цели только двух автоматчиков. Построили они пленных, повели. Из дома, что неподалеку, ударил по колонне фашистский пулемет - пленные кинулись в развалины, залегли. Пришлось автоматчикам снова их собирать. Обстрелы повторялись несколько раз. Наши бойцы опасались, что пленные разбегутся. Но чем ближе подходила колонна к тылу полка, тем длиннее она становилась. В начале пути было человек 200, теперь их оказалось более 500. По дороге к колонне то и дело присоединялись группы солдат, которые прятались в подвалах и дворах Крауз-аллее. В тот день сдача немцев в плен стала массовой по всей полосе нашей армии.
      13-й гвардейский корпус, наступавший в центре наших боевых порядков, имел задачу прорваться через городские районы Амалиенау, Ратсхоф, Лавскен и к исходу дня выйти к северному берегу реки Прегель, где соединиться с войсками 11 - и гвардейской армии. Эту задачу генерал Лопатин выполнил досрочно. 87, 33 и 24-я гвардейские дивизии опрокинули противостоящие части фашистов и, захватив тысячи пленных, вскоре после полудня вышли к реке в районе вагоноремонтных мастерских, газового завода и электростанции.
      Лопатин доложил:
      - Восемьдесят четвертый гвардейский полк майора Тимошенко на Прегеле. С южного берега к нам идут лодки. Это части генерала Галицкого. Наша гвардия ружейным салютом приветствует гвардейцев одиннадцатой армии.
      Так 8 апреля встретились на Прегеле воины 43-й и 11-й гвардейской армий. Окружение кенигсбергского гарнизона было завершено. Образовавшееся кольцо с запада и северо-запада сжимали корпуса Лопатина и Ксенофонтова, с северо-востока - 50-я армия генерала Ф. П. Озерова, с юга - гвардейцы генерала К. Н. Галицкого.
      Успех 13-го гвардейского корпуса тотчас использовал командир 90-го корпуса генерал Седулин. Его штурмовые отряды овладели западным пригородом Кенигсберга Иудиттеном, а введенная в бой из второго эшелона 319-я дивизия прочно блокировала форт No 6. Одновременно другие дивизии корпуса - 26-я и 70-я развертывались в западном направлении, образуя внешний фронт окружения Кенигсберга. Бои под Иудиттеном приняли исключительно ожесточенный характер. Фашистская группа войск "Земланд" стремилась прорваться через этот пригород к Кенигсбергу, пока фронт окружения не стал еще плотным. Танковые контратаки противника следовали одна за другой. И трудно пришлось бы нашей пехоте, если бы ее боевые порядки не укрепил 350-й гвардейский самоходно-артиллерийский полк. Этот полк, машины которого были вооружены мощными 152-мм пушками, сыграл большую роль в отражении контратак противника.
      Напряженные бои, завязавшиеся под Иудиттеном, на внешнем фронте окружения, в конечном итоге повлекли за собой перестройку боевых порядков 43-й армии. Вечером 8 апреля я получил от командующего фронтом устное распоряжение. Суть его состояла в том, чтобы постепенно вывести главные силы армии из Кенигсберга и развернуть их западнее города с задачей отбросить земландскую группировку противника.
      Очень своевременным оказалось это перенацеливание 43-й армии с внутреннего фронта окружения Кенигсберга на фронт внешний. Учтено было и реальное соотношение сил, и боевые возможности противника, и, наконец, те решения, которые мог он принять в сложившейся обстановке. Гарнизон крепости, оттесненный в центральную часть города, еще отчаянно сопротивлялся, но его боеспособность неуклонно падала. Только в течение дня 8 апреля наша армия захватила около 10 тысяч пленных{123}. Вражеское командование, разумеется, понимало, что удержать Кенигсберг оно уже не в силах. Поэтому следовало ожидать попытки прорыва наиболее боеспособных частей гарнизона на запад, на воссоединение с армейской группой "Земланд". Направление этого прорыва могло быть одно - из центра Кенигсберга через Иудиттен и далее вдоль железной дороги на Фишхаузен, то есть через боевые порядки нашей армии.
      Мы тотчас начали перегруппировку войск. В условиях, когда части связаны уличными боями, сделать это далеко не просто. 13-й гвардейский корпус получил приказ занять жесткую оборону на достигнутом рубеже - между центральной частью города и его западными районами. Одновременно 24-я гвардейская дивизия была выведена во второй эшелон корпуса и сосредоточилась в Лавскене, между внутренним и внешним фронтами окружения. И наконец, 90-й корпус, действовавший на внешнем фронте, должен был атаковать противника западнее Кенигсберга.
      Перегруппировка войск армии, новые задачи, поставленные двум из трех ее корпусов (54-й корпус продолжал штурм центральной части города), позволили нам создать как бы тройной заслон на путях возможного прорыва кенигсбергского гарнизона и встречного удара группы "Земланд".
      Ночь на 9 апреля показала всю основательность такого предположения. Кенигсбергский гарнизон предпринял две попытки прорваться из окружения. Одна группа с танками, бронетранспортерами и артиллерией нанесла удар из района городского кладбища и была истреблена в ночном бою частями 87-й гвардейской дивизии. Другая группа атаковала боевые порядки 24-й гвардейской дивизии севернее Лавскена, но также потерпела полное поражение. Среди убитых гитлеровцев оказались два генерала - командир 548-й пехотной дивизии Зидау и глава кенигсбергской полиции Шуберт.
      В ту же ночь с внешнего фронта окружения в направлении на Иудиттен нанесла встречный удар вражеская группа войск "Земланд". Бой шел несколько часов. К утру 5-я танковая, 1-я и 28-я пехотные немецкие дивизии, понеся большие потери, были отброшены частями 90-го стрелкового корпуса.
      Вместе с тем попытки генерала Седулина развить этот успех результата не принесли. И части корпуса, и введенная в бой из-за левого фланга 24-я гвардейская дивизия продвигались очень медленно. Фашистские танки и пехота, опиравшиеся на огневую систему фортов No 6 "Иудиттен" и No 7 "Гросс Хольштайн", оказывали сильное сопротивление.
      Этот последний, еще не захваченный нами участок внешнего обвода кенигсбергских укреплений играл большую роль в планах вражеского командования. Форты, расположенные по обеим сторонам коридора Кенигсберг - Фишхаузен, могли стать связующим звеном в дальнейших попытках кенигсбергского гарнизона прорваться из окружения на запад, на воссоединение с земландской группировкой.
      Отсюда вытекала и задача 43-й армии: в кратчайший срок овладеть фортами, лишить противника этого тактически выгодного рубежа. С утра 9 апреля штурмовые отряды 319-й и 24-й гвардейской дивизий приступили к выполнению поставленной задачи. Она была решена быстро, помог опыт, приобретенный в ходе боев за форты No 5 и 5-а.
      Мы изучили сильные и слабые стороны крепостных сооружений. Прежде всего бросался в глаза контраст между исключительно прочным, практически непробиваемым боевым покрытием форта и несовершенством его огневой системы. Низко расположенные амбразуры не позволяли контролировать огнем большие участки местности. По этой причине и свою артиллерию противник был вынужден выдвигать наверх, на открытый внутренний двор форта.
      С учетом слабых сторон форта и проводился его штурм. Тяжелая наша артиллерия громила навесным огнем внутренний двор форта, уничтожала артиллерийские средства противника. Затем орудия, выдвинутые на прямую наводку, били по амбразурам, подавляя пулеметные точки. Стрелки и саперы броском преодолевали ров, врывались на территорию форта. С этого момента форт, по существу, превращался из боевого сооружения в убежище для своего гарнизона. Но саперы, применяя мощные заряды взрывчатки, "выкуривали" из глубинных этажей форта прятавшихся там фашистов.
      Стрельба по амбразурам прямой наводкой лучше всего удавалась экипажам самоходно-артиллерийских установок. Укрытые броней, они подводили машины к форту на 100 - 150 метров и били по амбразурам почти в упор.
      Четкое взаимодействие артиллеристов, самоходчиков, стрелков и саперов позволило нам в течение считанных часов овладеть фортами No 6 и 7, в то время как на штурм форта No 5-а пришлось затратить около суток, а форта No 5 - и того более.
      Форт No 6 "Иудиттен" штурмовали отряды майоров Зенова и Николенко (319-я стрелковая дивизия). Сначала батарея орудий особой мощности обстреляла форт. Многопудовые снаряды мортир в каменную крошку стерли его внутренний двор вместе с огневыми позициями артиллерии. 21 орудие противника было уничтожено. Затем самоходно-артиллерийские установки лейтенанта А. А. Космодемьянского ослепили огнем пулеметные амбразуры. Отряды Зенова и Николенко ворвались на территорию форта, и остатки его гарнизона - более 300 солдат и офицеров 548-й пехотной дивизии - капитулировали.
      В том же ключе проходил и штурм форта No 7 "Гросс Хольштайн". Самоходные установки лейтенанта И. А. Латрушева, умело маневрируя, вели меткий огонь с близкой дистанции и заставили замолчать все пулеметные точки. Стрелки 84-го гвардейского полка майора Тимошенко почти без потерь овладели фортом, захватив более 250 пленных{124}.
      Тем временем главные силы 13-го гвардейского корпуса, выведенные из города вслед за 24-й гвардейской дивизией, вышли на уровень частей 90-го корпуса и вместе с ним продолжали наступать от Иудиттена и Гросс Хольштайна на запад, к Модиттену (3,5 км западнее Кенигсберга).
      В самом городе заканчивалась ликвидация окруженного гарнизона. Взаимодействуя с войсками 50-й и 11-й гвардейской армий, корпус Ксенофонтова вышел с севера к центру Кенигсберга, к пруду Обер-Тайх и окружавшим его фортам. А форты, которые прикрывали этот район с юга, были уже захвачены частями 11-й гвардейской армии. Гарнизон крепости, зажатый со всех сторон на пятачке центральных кварталов площадью не более трех квадратных километров, оказывал еще некоторое сопротивление. Однако первые же ночные атаки войск, в том числе 235-й дивизии генерала Луцкевича, полностью деморализовали фашистов.
      Позвонил генерал Ксенофонтов:
      - Сто двадцать шестая дивизия овладела центральным вокзалом, двести тридцать пятая вышла на Врангельштрассе. Гарнизон форта выкинул белый флаг. Пленных - тысячи три. Сдаются сами. Куда их девать до утра?
      - Собирай на территорию форта. Как у соседей?
      - Та же картина.
      Уже и два часа пополуночи он позвонил опять:
      - В штаб к Луцкевичу явились парламентеры. Некий подполковник Хейер. Уполномочен комендантом крепости вести переговоры о капитуляции. Отправить его к вам?
      На этот счет мы уже получили от Военного совета фронта соответствующие указания. Еще накануне, 8 апреля, Маршал Советского Союза А. М. Василевский обратился к кенигсбергскому гарнизону с предложением добровольно сложить оружие. Комендант крепости генерал Лаш это предложение отверг. А теперь, когда сопротивление фашистов сломлено, когда они полностью деморализованы и тысячи солдат, подняв вверх руки и выкрикивая "Гитлер - капут!", сдаются в плен, Лаш спохватился. Желает соблюсти "тон". Поздно!
      Говорю Ксенофонтову:
      - Какие там переговоры, Александр Сергеевич! Вручи парламентеру условия капитуляции и отправляй обратно...
      Так он и сделал. Утром 10 апреля остатки кенигсбергского гарнизона сдались. Корпус Ксенофонтова принял 7 тысяч пленных в дополнение к тем 20 тысячам фашистских солдат и офицеров, которые были пленены частями 43-й армии в предшествовавшие четыре дня штурма.
      Всего в Кенигсберге было пленено 92 тысячи солдат и офицеров, безвозвратные потери гарнизона (убитые и умершие от ран) составили около 40 тысяч человек. Для сравнения скажу, что безвозвратные потери 43-й армии, одной из трех армий, непосредственно штурмовавших Кенигсберг, не превышали 1100 человек. Столь же контрастными были и потери в технике. Например, орудий мы потеряли 17, минометов - 16, а захватили (опять-таки большей частью в бою) 530 орудий и минометов{125}. Цифры эти, помимо всего прочего, дают зримое представление о сравнительном уровне боевого мастерства советских войск и войск фашистской Германии на этом этапе войны.
      К утру 10 апреля корпус Ксенофонтова был выведен из центра Кенигсберга в резерв армии и сосредоточился в западных предместьях города. Мы готовились к новому наступлению - к ликвидации армейской группы "Земланд"{126}.
      Наша армия наносила удар вдоль южного берега Земландского полуострова, в общем направлении на Фишхаузен. Правее наступали 39, 5 и 2-я гвардейская армии, во втором эшелоне 3-го Белорусского фронта находилась 11-я гвардейская армия.
      13 апреля после короткой, но мощной артподготовки войска двинулись вперед. Полоса нашей армии проходила по огромному лесному массиву. Лесной бой с его особенностями был нам не в новинку - почти всю войну провели мы в лесах северо-западного направления. Поэтому, несмотря на ожесточенное сопротивление гитлеровцев, дивизии продвигались в хорошем (для лесного боя) темпе.
      Лесной массив прорезает с востока на запад шоссейная дорога Кенигсберг Фишхаузен. Единственный в этом лесу, в самом его центре, населенный пункт Фурбрудеркруг расположен как раз на этой дороге. Здесь 21-я немецкая пехотная дивизия попыталась задержать продвижение частей 90-го стрелкового корпуса. Созданный противником опорный пункт с сильной артиллерией как бы закупорил дорогу. Генерал Седулин ввел в бой 350-й гвардейский самоходный полк. Тяжелые машины с десантом стрелков с ходу протаранили вражескую оборону. Первым в Фурбрудеркруг ворвалась батарея лейтенанта А. А. Космодемьянского. Сам он раздавил машиной и расстрелял из 152-мм орудия четыре противотанковые пушки. Машина получила две пробоины, но продолжала двигаться вперед, пробивая дорогу пехоте. Только третье прямое попадание вывело ее из строя.
      Так, сражаясь до последнего вздоха, погиб один из лучших офицеров гвардейского полка лейтенант Александр Анатольевич Космодемьянский. Это была уже вторая безвозвратная потеря семьи Космодемьянских: в начале войны погибла, свершив подвиг во имя Родины, Зоя, на исходе войны - ее брат Александр. Оба посмертно были удостоены звания Героя Советского Союза.
      Овладев лесным массивом, наша армия продолжила наступление. Так же успешно продвигались 39-я и другие армии. Сметая остатки фашистских дивизий, советские войска приближались к юго-западной оконечности Земландского полуострова, к Фишхаузену, крупному порту и военно-морской базе Пиллау. Командиры корпусов докладывали о богатых трофеях, о тысячах пленных.
      16 апреля, вечером, мы ликвидировали крупную группировку фашистов юго-восточнее Фишхаузена, захватив более 10 тысяч пленных, в том числе штаб 28-й немецкой пехотной дивизии{127}. А два часа спустя 126-я стрелковая дивизия полковника Ф. А. Сафронова стремительно ворвалась в город Фишхаузен (ныне Приморск) и вместе с частями 39-й армии овладела им.
      Я тут же связался с командиром дивизии, поблагодарил Федора Андреевича Сафронова за отличное выполнение боевой задачи. Это был достойный человек и прекрасный офицер. Юным крестьянским пареньком добровольцем пришел он в Красную Армию в 1918 году и прошел в ее рядах славный боевой путь. Под стать комдиву была и 126-я Горловская дважды Краснознаменная, ордена Суворова стрелковая дивизия. Примечательно, что эта дивизия начинала Великую Отечественную войну на границе с Восточной Пруссией, на Немане. Здесь она вела тяжелые бои, затем оборонялась под Шяуляем, на Западной Двине, под Полоцком. В августе сорок первого выбила фашистов из Великих Лук. Четырежды попадала в окружение и прорывалась из него. Потом - Сталинград, Донбасс, Севастополь, освобождение Белоруссии и Литвы, взятие Тильзита и Кенигсберга. И вот ее воины стоят на берегу залива Фришес-Хафф.
      Море, солнце, весенний ветер. Бредут многотысячные колонны пленных. Длинный пляж завален вражеской техникой и оружием. Сгрудились сотни автомашин, торчит лес пушечных стволов. Богатые трофеи! И хотя под Пиллау еще гремит канонада, бойцы говорят уже о скором окончании войны, о доме.
      17 апреля армию вывели из первого эшелона. Несколько дней спустя у нас состоялся большой праздник. Чествовали военнослужащих, отличившихся в Кенигсбергской операции и во время разгрома земландской группировки. Тысячи воинов были удостоены правительственных наград. 67 человек получили звание Героя Советского Союза. Причем в 126-й дивизии полковника Сафронова это высокое звание заслужили 21 солдат, сержант и офицер. Героями Советского Союза стали командиры корпусов Александр Сергеевич Ксенофонтов и Антон Иванович Лопатин, мне была вручена вторая медаль "Золотая звезда".
      Более недели 43-я армия находилась в резерве 3-го Белорусского фронта. Война шла к концу, советские армии стремительно продвигались в глубину Германии, бои в Берлине шли уже за центральные кварталы. Мы со дня на день ждали известий о падении столицы фашистского рейха. Казалось, что нам вряд ли придется участвовать в боевых действиях. Но - пришлось!
      25 апреля армия получила приказ "совершить марш в район Мариенбурга (30 км юго-западнее города Эльбинг), где войти в состав войск 2-го Белорусского фронта". Одновременно поставлена была и боевая задача: "Уничтожить группировку противника западнее и юго-восточнее города Данциг"{128}.
      Что же представляла собой эта группировка? Как она возникла? В ходе зимнего наступления советские войска, прорвавшись от рубежа Вислы к Одеру, одновременно отбросили на север, в Восточную Померанию, фашистскую группу армий "Висла". Разгром ее потребовал значительного времени и усилий. К концу марта войска 2-го Белорусского фронта и правого крыла 1-го Белорусского фронта разгромили группу армий "Висла" и на широком фронте вышли к побережью Балтийского моря от устья Одера на западе до Гдыни и Данцига (Гданьска) на востоке. Однако 2-я немецкая армия, отходившая в северо-восточном направлении, сумела удержаться на приморских плацдармах в районе Данцига и Гдыни. Теперь она оказалась в глубоком тылу 2-го Белорусского фронта, участвующего в Берлинской операции. Естественно, что ликвидация данцигской группировки противника являлась важной задачей, о чем пишет в своих воспоминаниях Маршал Советского Союза Г. К. Жуков{129}. Этими обстоятельствами и была вызвана переброска 43-й армии из-под Кенигсберга к Данцигу и Гдыне.
      Армия, получив приказ, в тот же день начала марш. Пройдя около 170 км по дорогам Восточной Пруссии, вдоль берега залива Фришес-Хафф, мы в первых числах мая сосредоточились в назначенном районе, а затем сменили на переднем крае оборонявшиеся здесь части - 153-й укрепрайон и 5-ю мотострелковую бригаду.
      С КП армии, из города Мариенбурга, я связался по ВЧ с командным пунктом 2-го Белорусского фронта. Признаюсь, волновался, ожидая, когда возьмет трубку Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский. Вспомнилась битва за Москву, Озерна, Истра, город Дедовск, родная дальневосточная дивизия. Где-то она теперь? Но вот - знакомый голос:
      - Слушаю!
      - Товарищ маршал, войска сорок третьей армии сосредоточились в исходных районах...
      - А, это ты, сибиряк? Опять - ко мне?
      Он сказал это так, будто расстались мы не три с лишним года назад, а только вчера. И волнение мое как рукой сняло. Ничего не забыл Константин Константинович, ни в чем не изменил себе.
      - Беспокоит меня этот фон Заукен, - продолжал маршал, - заставляет оглядываться на тылы. Ну, я рад, что ты пришел. Прижми его хорошенько, чтоб не пикнул.
      - Прижмем, товарищ командующий...
      Генерал фон Заукен возглавлял 2-ю немецкую армию. По данным, которыми мы располагали, прибыв под Данциг, эта армия имела четыре пехотные и одну танковую дивизии, а также ряд отдельных полков и батальонов. Общая численность армии оценивалась в 20 - 25 тысяч солдат и офицеров{130}, что примерно равнялось численности нашей 43-й армии (26 тысяч человек).
      Отмечу заранее, что сведения о противнике, его боевом и численном составе оказались преуменьшенными. В действительности враг превосходил нас многократно и в живой силе, и в технике. Это было тем более опасно, что мы, готовясь к наступлению, не получили никакого усиления ни в артиллерии, ни в танках.
      6 мая я доложил командующему фронтом план наступления, он его одобрил, заметив при этом, что капитуляция всех вооруженных сил гитлеровской Германии вопрос нескольких
      дней.
      - Но, - добавил он, - будь готов к тому, чтобы заставить Заукена капитулировать силой оружия. Такой оборот событий не исключен.
      8 мая в Берлине был подписан акт о безоговорочной капитуляции немецко-фашистских вооруженных сил. Нам сообщили об этом по радио, весть мгновенно разнеслась по частям, и небо над Балтикой озарилось вспышками тысяч выстрелов. Великой Победе салютовали все, кто носил оружие. Передний край противника безмолвствовал. 9 мая с утра оттуда потянулись в наш тыл колонны капитулировавшей 2-й немецкой армии. Мы приняли тысяч семьдесят пленных, а потоку, казалось, не было конца.
      Когда я доложил об этом маршалу К. К. Рокоссовскому, он удивился:
      - Семьдесят тысяч? Это точно?
      10 мая прием пленных был закончен. Их оказалось более 140 тысяч человек, в том числе 12 генералов. Среди них - командующий армией Заукен.
      После очередного моего доклада Константин Константинович заметил:
      - Представляешь, какого шума могла бы наделать эта армия, если бы не сидела она под Данцигом сложа руки?!
      Действительно, пассивность попавших в изоляцию немецко-фашистских войск в последние месяцы войны была весьма наглядной. К примеру, та же группа армий "Север", блокированная в Прибалтике, на Курземском полуострове, небольшими силами советских войск. Она ведь тоже просидела на пятачке до конца войны, даже не попытавшись предпринять какие-то активные действия. Разумеется, эта пассивность не пришла к противнику сама по себе, она явилась следствием жесточайших поражений, морального надлома, неверия в свои силы.
      Генерал-полковник фон Заукен, очень пожилой, сухощавый человек с традиционным моноклем в глазу, старался держаться независимо. Но по движениям рук, по тому, как вынул он монокль, протер его носовым платком и опять вставил на место, заметно было с трудом сдерживаемое волнение.
      - На что вы рассчитывали, господин генерал, удерживая плацдармы под Гдыней и Данцигом? - спросил я его.
      - Ради бога, не спрашивайте меня об этом, - ответил он. - Я солдат, я...
      - А все-таки? Вы знали соотношение сил? Почему вы сидели, как мыши в норе, имея против каждого нашего солдата пятерых своих? Плохая разведка?
      - Все плохо! - ответил он. - Это конец. Нет больше великой Германии. Нет! Немецкая нация сказала свое последнее слово.
      - Ну, это уж слишком, - сказал я. - Вы и подобные вам никак не олицетворяют Германию. Ваше поражение обернется победой немецкого народа. Так считаем мы, коммунисты.
      - Да, да, я знаю! Мне говорили, ваша армия брала Кенигсберг?
      - Брала.
      - Блестящая операция, - признал пленный генерал. - Провели по-суворовски. Помните: пуля - дура, штык - молодец?
      - Помню. Кстати, Суворов брал и Берлин. И говорил: русские прусских всегда бивали. Помните?
      Заукен выронил монокль и опять долго с ним возился. Потом спросил:
      - А Фишхаузен?
      - Что Фишхаузен?
      - Он цел, этот город?
      - Не очень. Там шли жестокие бои.
      - Бог мой! - воскликнул он и заплакал. Это было странно. Впервые в жизни я видел плачущего генерала. В чем дело?
      - Вы не поймете меня, - пояснил он. - Фишхаузен - моя родина. Там жили мои деды и прадеды. Родовое поместье, парк, каскад прудов. Жизнь и обычаи, сложившиеся веками. Все было и ничего нет. Я исконный пруссак, я дворянин. Разве вы можете это понять?
      - Нет, - сказал я, - не могу. Я крестьянский сын и коммунист. Меня приучили трудиться, приучили уважать честный труд, уважать людей труда независимо от их национальной принадлежности. Мне не понять, почему вы, вторгнувшись к нам, испепеляли целые города не моргнув глазом, а теперь, когда война пришла к вам в дом, плачете? Где логика?
      - Ах, какая тут логика, - ответил он. - Вы молоды, а уже генерал-полковник, у вас все впереди. А я стар, у меня все в прошлом.
      Он был очень расстроен, этот сентиментальный барон, твердил про старинный дом, про стены, увитые плющом, и зимние вечера у камина. А я слушал и мысленно представлял, что было бы со мной, попадись я в его руки в сорок первом...
      У меня имелось к нему несколько деловых вопросов, но я решил отложить этот разговор и пригласил Заукена к столу. Однако и рюмка водки не встряхнула прусского барона. Он еще больше раскис, и говорить с ним стало не о чем.
      А я думал уже о будущем. Война с гитлеровской Германией закончилась нашей полной победой, и жизнь продолжалась уже под мирным небом. Советским людям под руководством ленинской партии предстояло восстанавливать народное хозяйство, разрушенное войной, осуществлять грандиозные планы коммунистического строительства, обеспечивающие новый взлет экономики и культуры страны.
      В те дни мы обобщали опыт боевых действий. И я с особой теплотой вспоминал своих однополчан, героев-гвардейцев - и тех, кто мужественно, не щадя своей жизни, отстаивал Москву, и тех, кто проявил великий наступательный порыв при освобождении родной земли. Сколько пройдено ими фронтовых дорог, сколько пролито крови и пота, сколько выиграно трудных сражений... Почти четыре года на переднем крае, почти четыре года в непрерывных боях. И вот она, наша победа!
      * * *
      В Москву, на Парад Победы, мы ехали через Кенигсберг. Воспользовавшись остановкой поезда, обошли улицы, посетили форты, казематы которых еще хранили запах пороха. Потом мне неоднократно случалось бывать в этом городе - ныне Калининграде. И каждый раз я шел на одну из площадей и подолгу стоял перед высоким гранитным обелиском, воздвигнутым в честь солдат Великой Отечественной войны.
      На обелиске выбита надпись. Я знал ее наизусть, но читал снова и снова:
      Вы прославили Советскую Родину,
      И Родина будет славить вас вечно.
      Отечество воспитало вас героями,
      И геройски бились вы за Отечество.
      Ваше мужество было беспримерным,
      Ваша воля была непреклонной,
      Ваша слава - бессмертна!
      Примечания
      {1}ЦА МО СССР. ф. 1066, оп. 1, д. 4, л.2.
      {2}П.Н.Чернышев и И.В.Панфилов - командиры 18-й и 316-й стрелковых дивизий, входивших в состав 16-й армии.
      {3}Речь идет не о деревне Мары, которая встречалась и еще встретится в тексте.
      {4}ЦА МО СССР, ф. 1066, оп. 1, Д. 4, л. 3 - 4.
      {5}ЦА МО СССР, ф. 233, отчет о боевых действиях 4-й немецкой танковой группы, л. 6, 36.
      {6}ЦА МО СССР, ф. 358, оп. 5916, д. 66, л. 55.
      {7}Комсомольская правда , 1942, 8 января.
      {8}ЦА МО СССР, ф. 358, оп. 5916, д. 66, л. 55; ф. 1066. оп. 1,д. 4, л. 4
      {9}ЦА МО СССР, ф. 233, отчет о боевых действиях 4-й немецкой танковой группы, л. 1.
      {10}Там же, ф. 1066, оп. 1,д. 1,л. 2- 3.
      {11}См.: Разгром немецко-фашистских войск под Москвой" М., 1964 с.'69, 85, 87, 111, 176 (схема).
      {12}ЦА МО СССР, ф. 358, оп. 5916, д. 66, л. 66.
      {13}ЦА МО СССР, ф. 358, оп. 5916, д. 66, л. 70-71.
      {14}Ново-Иерусалимский монастырь. - Прим. авт.
      {15}40-й полк А. П. Коновалова. - Прим. авт.
      {16}ЦА МО СССР, ф. 233, отчет о боевых действиях 4-й немецкой танковой группы, л. 42. "Сибиряки из Хабаровска" - 78-я стрелковая дивизия, "спешенная конница" - 44-я кавалерийская дивизия, "стрелки 1306-го и 1308-го полков" 18-я стрелковая дивизия, "части танковых бригад" 146-я танковая бригада. Прим. авт.
      {17}Разгром немецко-фашистских войск под Москвой. М., 1964, с. 91.
      {18}Речь идет о 40-й стрелковой бригаде, приданной нашей дивизии Прим. авт.
      {19}См.: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М., 1974, т. 2. с.33, 35.
      {20}ЦА МО СССР, ф. 1066, оп. 1, д.4.л. 5
      {21}Там же, ф. 358, оп. 5916, д. 66, л. 83.
      {22}Михаил Сергеевич Бесчастный отличился во многих боях под Москвой и был за это награжден орденом Ленина.
      {23}ЦА МО СССР, ф. 1066, оп. 1, д. 4, л. 6.
      {24}ЦА МО СССР, ф. 358, оп. 5916, д. 66, л. 97.
      {25}Последняя публикация повести, под измененным названием ("День командира дивизии"), - в сборнике "Истра, 1941". М., 1975.
      {26}"Истра, 1941",с. 253.
      {27}ЦА МО СССР, ф. 786, оп. 143020, д. 20, л. 4; ф. 1066, оп. 1, д. 14, л. 23 - 24.
      {28}В историческом труде "Разгром немецко-фашистских войск под Москвой" эта ситуация описана так: "...Непосредственно под Вязьмой завязались ожесточенные бои, при этом в весьма трудных условиях для выдвинувшихся туда войск 33-й армии. Ввиду очень плохого состояния занесенных снегом дорог и непрерывных боев остальные войска 33-й армии растянулись в глубину на 75 - 80 км. Противник же, нанеся в это время сильный контрудар в районе Захарово (на реке Воря, западнее Извольска) одновременно с севера и юга, перерезал сообщения прорвавшихся к Вязьме наших трех дивизий и закрыл прорыв своего фронта у Захарово. 33-я армия ввиду этого оказалась в двух разобщенных группировках: три стрелковые дивизии (с командующим армией генерал-лейтенантом М.Г. Ефремовым и небольшой оперативной группой штаба армии во главе с полковником С. И. Киносяном) - под Вязьмой, основная же группировка (во главе с начальником штаба армии генерал-майором А. К. Кондратьевым) - на рубеже Износки и севернее. Вначале этому событию командования армии и фронта не придали особого значения, рассчитывая, что положение будет быстро восстановлено. В район Захарово была брошена небольшая группа, примерно 1,5-2 малочисленных полка пехоты с несколькими танками, под командованием генерал-майора В. А. Ревякина. Для содействия ей были привлечены также части 9-й гвардейской стрелковой дивизии. Однако противник успел закрепиться, и выбить его этими силами не удалось". (Разгром немецко-фашистских войск под Москвой", с. 348 - 349.)
      {29}ЦА МО СССР, ф. 1066, оп. 1, д. 4, л. 15.
      {30}Там же, ф. 786, оп. 143020-с, д. 20, л. 5.
      {31}ЦА МО СССР, ф. 1066, оп. 1, д. 4, л. 16.
      {32}Там же, л. 13 - 14.
      {33}См.: История второй мировой войны. 1939 - 1945. Т. 4. М., 1975, с. 312.
      {34}ЦА МО СССР, ф. 1066, оп. 1, д. 4, л. 35.
      {35}ЦА МО СССР, ф. 1066, оп. 1,д. 4, л. 37.
      {36}"Красная Армия", 1942, 29 июня. Передовая статья "Героический полк" и очерк А. Гончарова "Встречный бой пехоты с танками"
      {37}Гальдер Ф. Военный дневник. Пер. с нем. М., 1971, с 272.
      {38}Главнокомандующий Юго-Западным направлением являлся одновременно и командующим войсками Юго-Западного фронта.
      {39}ЦА МО СССР, ф. 1066, оп. 1, д. 4, л. 40.
      {40}Там же, л. 39.
      {41}ЦА МО СССР, ф. 1066, оп. 1,д. 4, л. 41 -42.
      {42}ЦА МО СССР, ф. 213, оп. 2002, д. 861, п. 7.
      {43}Там же, ф. 1066,оп. 1, д. 93, л. 182-183.
      {44}Галицкий К. Н. Годы суровых испытаний. М., Д973; Хлебников Н. М. Под грохот сотен батарей. М., 1974; Пятков К. В. и др. Третья ударная. М., 1976; Семенов Г. Г. Наступает ударная. М., 1970.
      {45}ЦА МО СССР, ф. 818, оп. 7989, д. 53, л. 18- 21.
      {46}ЦА МО СССР, ф. 818, оп. 7989, д. 55, л. 9.
      {47}Там же, д. 31 и 33 (рабочие карты).
      {48}Там же, д. 55, л. 8-10.
      {49}ЦА МО СССР, ф. 818, оп. 7989, д. 53, л. 22.
      {50}Группировка противника с его опорными пунктами, расположенными в деревнях Ширипино, Шелково, Федьково, Маркове, Тележниково.
      {51}Псевдоним Г. К. Жукова.
      {52}Так мы называли высоту 164,9, находившуюся в полукилометре севернее разъезда Воробецкая. - Прим. авт.
      {53}ЦА МО СССР, ф. 1066, оп. 1, д. 4, л. 64 -65.
      {54}ЦА МО СССР, ф. 1066. оп. 1, д. 93, л. 183.
      {55}ЦА МО СССР, ф. 317, оп. 4320, д. 6, л. 268.
      {56}В этой местности, недалеко одна от другой, стояли одноименные деревни. В боевых документах они именовались: Пупкова (вост.), Пупкова (зап.), Гусаково (вост.), Гусаково (зап.). -Прим. авт.
      {57}Полковник И. Д. Васильев был назначен командиром дивизии вместо убывшего по болезни генерал-майора Д. М. Баринова.
      {58}Типпельскирх К. История второй мировой войны. М., 1956, c. 270
      {59}ЦА МО СССР, ф. 213, оп. 2002, д. 866, л. 222
      {60}ЦA МО СССР, ф. 809, оп. 7976, д. 101, л. 25.
      {61}Веленя - приток реки Царевич.
      {62}См.: История второй мировой войны 1939 - 1945. Т. 7, с. 178.
      {63}"Все мы понимали, - пишет по этому поводу командующий артиллерией Калининского фронта Н. М. Хлебников, - почему на подготовку дали всего шесть суток. Мы знали, что Курская битва вступила в решающую фазу и наше наступление - самая лучшая помощь, которую мы можем оказать своим боевым товарищам, перешедшим в контрнаступление в районе Курской дуги" (Хлебников Н.М. Под грохот сотен батарей. М., 1974, с, 226).
      {64}Звание генерала армии было присвоено А.И. Еременко в конце августа 1943 года.
      {65}См.: Истомин В. П. Смоленская наступательная операция. М., 1975,с. 190-191.
      {66}См.: Еременко А. И. Годы возмездия. М., 1969, с. 95 - 116; Галицкий К. Н. Годы суровых испытаний. М., 1973, с. 297 - 343; Хлебников Н. М. Под грохот сотен батарей. М., 1974, с. 250 -259.
      {67}ЦА МО СССР, ф. 809. оп. 7976, д. 101. л. 133.
      {68}ЦА МО СССР, ф. 809, on. 7976, д. 101, л. 139.
      {69}ЦА MO СССР, ф. 809, оп. 7976, д. 98, л. 99 - 100.
      {70}ЦА МО СССР, ф. 809, оп. 7976, д. 101, л. 50, 215, 222; д. 104, л. 18.
      {71}ЦА МО СССР, ф. 809, оп. 7976, д. 101, л. 50.
      {72}ЦА МО СССР, ф. 809, оп. 7976, д. 104, л. 39.
      {73}ЦА МО СССР, ф. 809, оп. 7976, д. 101, л. 207.
      {74}См.: Хлебников Н. М. Под грохот сотен батарей, с. 260.
      {75}ЦА МО СССР, ф. 809, оп. 7976, д. 101, л. 86.
      {76}ЦА МО СССР, ф. 809, оп. 7976, д. 104, л. 48.
      {77}ЦА МО СССР, ф. 809, оп. 7976, д. 104, л. 49.
      {78}Витебская наступательная операция, проведенная в июне 1944 года войсками 1-го Прибалтийского фронта и 39-й армией 3-го Белорусского фронта при содействии партизан, сражавшихся на территории Белоруссии, является частью Витебско-Оршанской операции, осуществленной в ходе Белорусской операции ("Багратион") - одной из крупнейших стратегических наступательных операций Великой Отечественной войны.
      {79}ЦА МО СССР, ф. 398, оп. 9308, д. 698, л. 9 - 15; д. 812, л. 214, 215.
      {80}ЦА МО СССР, ф. 398, on. 9308, д. 810, л. 216.
      {81}Генерал-майор А. И. Ручкин - командир 22-го гвардейского стрелкового корпуса.
      {82}ЦА МО СССР, ф. 398, оп. 9308, д. 811, л. 173 - 174.
      {83}ЦА МО СССР, ф. 398, оп. 9308, д. 645, л. 54. :
      {84}'ЦА МО СССР, ф. 938, оп. 9308, д. 812, л. 211.
      {85}Василевский А. М. Дело всей жизни. Изд. 2-е. М., 1975, с. 464 - 465.
      {86}ЦА МО СССР, ф. 398, оп. 9308, д. 812, л. 353
      {87}ЦА МО СССР, ф. 398, оп. 9308, д. 812, л. 131 - 135.
      {88}ЦАМОСССР.ф.398, оп. 9308,д.812,л.353.
      {89}ЦА МО СССР, ф. 398, оп. 9308, д. 699, л. 100.
      {90}Псевдоним И. В. Сталина.
      {91}Псевдоним Маршала Советского Союза А. М. Василевского.
      {92}ЦА МО СССР, ф. 398, оп. 9308, д. 705, л. 27
      {93}Там же, д. 811, л.244.
      {94}ЦА МО СССР, ф. 398.оп. 9308, д. 811, л. 196- 201.
      {95}Там же, Д. 705. л. 29
      {96}ЦА МО СССР, ф. 398, оп. 9308, д. 705, л. 43
      {97}ЦА МО СССР, ф. 398, оп. 9308, д. 708, л. 70 - 71.
      {98}Там же, д. 648, л. 2 - 3, 44; д. 813, л. 37; д. 708, л. 72 - 73.
      {99}ЦА МО СССР, ф. 398, оп. 9308, д. 812, л. 427.
      {100}ЦА МО СССР, ф. 398, оп. 9308, д. 812, л. 427.
      {101}Псевдоним генерала армии И. Х. Баграмяна.
      {102}Под Шяуляем в состав 43-й армии вошел 90-й стрелковый корпус (три дивизии) генерал-лейтенанта Э. Ж. Седулина. - Прим. авт.
      {103}ЦА МО СССР, ф. 398, оп. 9308, д. 649, л. 62 - 64.
      {104}В течение шести суток в район Шяуляя на расстояние от 80 до 240 км были переброшены четыре армии, в том числе одна танковая, два отдельных танковых корпуса и один мехкорпус, а также большое количество средств усиления. Это была перегруппировка, представляющая собой редкий пример перемещения почти всех сил фронта на новое направление. (См.: Великая Отечественная война Советского Союза. 1941 - 1945. Краткая история. М., 1970, с. 380 - 381.)
      {105}ЦА МО СССР, ф. 398, оп. 9308, д. 813, л. 188 - 189; д. 711, л. 52.
      {106}ЦА МО СССР, ф. 398, оп. 9308, д. 811, л. 350.
      {107}ЦА МО СССР, ф. 398, оп. 9308, д. 869, л. 4 - 5.
      {108}Командир 54-го стрелкового корпуса генерал А. С. Ксенофонтов.
      {109}ЦА МО СССР, ф. 393, оп. 9303, д. 870, л. 352 - 354.
      {110}ЦА МО СССР, ф. 398, оп. 9308, д. 870, л. 213 - 216.
      {111}ЦА МО СССР, ф. 393, оп. 9308, д. 870, л. 244.
      {112}ЦА МО СССР, ф. 398, оп. 9308, д. 877, л. 2.
      {113}ЦА МО СССР, ф. 398, оп. 9308, д. 870, л. 120.
      {114}ЦА МО СССР, ф. 398, оп. 9308, д. 870, л. 130.
      {115}ЦА МО СССР, ф. 398, оп. 9308, д. 909, л. 116, 118.
      {116}ЦА МО СССР, ф. 398, оп. 9308, д. 878, л. 1-2.
      {117}ЦА МО СССР, ф. 398, оп. 9308, д. 909, л. 14 - 15; д. 940, л. 142 -143.
      {118}Там же, л. 50 - 55.
      {119}В военной литературе встречаются другие наименования тех же фортов. Здесь они названы так, как значились на картах. - Прим. авт.
      {120}ЦА МО СССР, ф. 398, СП. 9308, д. 940, л. 80-91.
      {121}ЦА МО СССР, ф. 398, оп. 9308, д. 909, л. 62.
      {122}ЦА МО СССР, ф. 398, оп. 9308, д. 909, л. 117.
      {123}ЦА МО СССР, ф. 398, оп. 9308, д. 909, л. 209.
      {124}ЦА МО СССР, ф. 398, оп. 9308, д. 909, л. 211; д. 940, л. 288 - 289, 513 - 514.
      {125}ЦА МО СССР, ф. 398, оп. 9308, д. 909, л. 220 - 221.
      {126}В ходе боевых действий в Восточной Пруссии эта группировка в зависимости от изменения ее сил именовалась то группой "Земланд" то 4-й армией. - Прим. авт.
      {127}ЦА МО СССР, ф. 398, оп. 9308, д. 909, л. 235.
      {128}ЦА МО СССР, ф. 398, оп. 9308, д. 909, л. 240.
      {129}См.: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления, т. 2, с. 323, 326.
      {130}ЦА МО СССР, ф. 398, оп. 9308, д. 870, л. 521 - 522; д. 909, л. 440 -441.