- Всю артиллерию я поставил на прямую наводку, - докладывал Кудрявцев. Лес тут старый, просеки сильно заболочены, лесной бой танки принять не рискнут. Да и фашистская авиаций нас в лесу не достанет...
      Положение дивизии достаточно прочное, но все равно ей надо пробиваться к главным силам армии. И как можно скорее Ведь запасы снарядов и продовольствия тают на глазах А кроме того, в дивизии более 200 раненых.
      * * *
      Приказываю Кудрявцеву прорваться навстречу войскам 1-го корпуса, которые нанесут по противнику удар. Были согласованы время и место прорыва, но неоднократные попытки дивизии выйти из окружения опять не принесли успеха. Единственное, что нам удалось добиться, - это отвлечь от дивизии крупные силы фашистов, сковать их непрерывными контратаками на внешнем фронте окружения.
      Как докладывал генерал Кудрявцев, противник "не особенно нажимал" на дивизию, ограничиваясь блокировкой дорог вокруг лесного массива и артиллерийско-минометным огнем. Очевидно, вражеское командование рассчитывало покончить с дивизией после того, как будет достигнут оперативный успех в борьбе с главными силами 43-й армии. Прорыв ее фронта, выход к Паневежису и далее на Шяуляй, в тылы 51-й армии, оставались основной задачей ударной группировки фашистов.
      Центром борьбы стал Биржай. Он неоднократно переходил из рук в руки, но постепенно сила вражеских атак начала ослабевать. Если 2 августа в них участвовало свыше 90 танков и самоходных орудий, то на следующий день - 70 75, а 4 августа - 50 машин. Остальные были сожжены или сильно повреждены огнем наших артиллеристов и бронебойщиков. Большие потери несли фашистская пехота, артиллерия, авиация. Это вынуждало противника суживать фронт атак, менять их направление. Но и эти маневры не помогли. Удар фашистской группы армий "Север" день ото дня все более глохнул, напоминая пресловутый "шаг на месте".
      Однако и нам пока что не удавалось в корне изменить сложившуюся обстановку. Растянутый фронт, острая нехватка артиллерийских снарядов, отсутствие танков все это не позволяло войскам нашей армии нанести по противнику контрудар и отбросить его от Биржая. Приходилось довольствоваться короткими ударами на узких участках с ограниченной целью. Бои по-прежнему носили характер встречных столкновений, атаки чередовались с контратаками, где и отход и продвижение вперед измерялись немногими сотнями метров. В целом же результат встречного сражения под Биржаем был для нас более благоприятным, чем для противника. Его ударная группировка безнадежно "завязла", а превосходство на 1 августа в танках (примерно 15:1) уже через три дня снизилось наполовину. Вместе с тем делать из этого факта далеко идущие выводы было еще рано. Фашисты остановлены, но не разгромлены. 357-я дивизия Кудрявцева находилась в окружении, и наши попытки выручить ее успеха не принесли.
      3 августа генерал Баграмян передал нам 22-й гвардейский стрелковый корпус, выведенный из состава 51-й армии, и настоятельно потребовал высвободить из окружения 357-ю дивизию. На моем НП собрались представители фронтовой артиллерии и авиации, руководящие товарищи штаба фронта, приехал и маршал артиллерии М. Н. Чистяков, заместитель командующего артиллерией Красной Армии, находившейся тогда на 1-м Прибалтийском фронте вместе с представителем Ставки Маршалом Советского Союза А. М. Василевским. Я доложил свои соображения о вводе в бой 22-го гвардейского корпуса.
      - Сильный корпус, с отличными боевыми традициями, но...
      - Сейчас Белобородов скажет насчет артиллерии, - обратился к собравшимся генерал-полковник артиллерии Хлебников.
      - Скажу, Николай Михайлович. Я ознакомился с артиллерией двадцать второго корпуса. Она так же слабо обеспечена боеприпасами, как и наши корпуса, как и поддерживающая нас армейская артиллерия. Пехота гвардейская - но это все-таки пехота. А у противника танки. Шестьдесят - семьдесят машин.
      Все помолчали. Каждый из нас хорошо знал, какими последствиями чревато наступление пехоты на противника, имеющего десятки танков и самоходных орудий.
      - С боеприпасами плохо, - согласился Хлебников. Арт-снабжение фронта собрало для тебя кое-что. Сегодня вечером получишь. На подходе пятьдесят пятая тяжелая гаубичная бригада. Это все, чем могу помочь.
      - В воздухе господствует авиация противника, продолжал я. - "Юнкерсы" и "фокке-вульфы" делают по сто пятьдесят -двести самолето-вылетов ежедневно...
      Командующий 3-й воздушной армией генерал Н. Ф. Папивин кивнул, головой:
      - Знаю! Но вся авиация задействована под Ригой и Шяуляем.
      - Дай одну авиадивизию...
      - Можешь рассчитывать на полк штурмовиков...
      В таком же плане продолжался наш разговор и дальше. Я, конечно, понимал, сколь напряженной была обстановка в полосах соседних армий - 51-й и 2-й гвардейской, понимал, что фашистская группа армий "Центр" предпринимала отчаянные попытки отбросить советские войска от Балтийского побережья, в связи с чем туда были брошены все резервы 1-го Прибалтийского фронта. Но оттого, что я это понимал, легче мне не было. Планируемый нами контрудар слабо обеспечивался артиллерийско-авиационной поддержкой и совсем не обеспечивался танками.
      При докладе командующему фронтом И. X. Баграмяну я высказал сомнение насчет целесообразности ввода в бой 22-го гвардейского корпуса без должного обеспечения артиллерией и танками. Мы, конечно, сделаем все, чтобы пробиться к 357-й дивизии и вывести ее из окружения, но ведь это будет уже не первая наша попытка. Все предыдущие срывались контрмерами противника, главная из которых маневр танками.
      Иван Христофорович ответил:
      - Ваши соображения убедительны. Танки получите. Девятнадцатый танковый корпус. Довольны?
      - Еще бы! Корпус укомплектован?
      - Полностью. Двести танков и самоходок. Теперь слушайте, что сказал о триста пятьдесят седьмой дивизии товарищ Иванов{90}.
      - Слушаю!
      - Он сказал: "Сейчас не сорок первый год. Дивизию выручить во что бы то ни стало". Понятно?
      - Понятно...
      4 августа, поздно вечером, тыловые дороги армии заполнили колонны танков, самоходно-артиллерийских установок, автомашин, тракторов 19-го танкового корпуса. Его командир оказался старым моим фронтовым товарищем. Правда, тогда Иван Дмитриевич Васильев возглавлял стрелковую дивизию, но, поскольку был он танкистом, его вскоре выдвинули на танковый корпус.
      К полудню 5 августа перегруппировка сил в армии была закончена. По нашему замыслу, главный удар в общем направлении на север, к реке Мемеле, наносился левым флангом. 22-й гвардейский и 60-й стрелковые корпуса должны прорвать фронт, в прорыв войдет 19-й танковый корпус. Развернувшись с севера на восток, танки ударят по тылам биржайской группировки противника, форсируют реку Опоща (Апащиаи), чтобы затем прорваться к лесному массиву, где сражалась в окружении 357-я дивизия.
      В 14.30 наши стрелковые корпуса перешли в наступление. Развивалось оно медленно. Нехватка боеприпасов сказалась на результатах артподготовки. Батареи противника не были подавлены и встретили наступающих организованным огнем. С первых же часов боя фашисты предприняли контратаки во всей полосе наступления. В каждой из них участвовало до батальона пехоты с 3-6 танками. И хотя к вечеру мы продвинулись на 2-3 км, считать это успехом не приходилось. Огонь врага по-прежнему был плотен, его контратаки, поддержанные танками, вынуждали наши стрелковые части вести напряженную борьбу за каждую пядь земли. Вместо прорыва получился типичный встречный бой - такой же, как и в предыдущие дни. Но теперь уже не мы связывали им противника, а он нас.
      В 17.00 был введен в бой танковый корпус. Однако и эта мера не внесла перелома в обстановку. Фашисты встретили атакующие танки огнем самоходок из засад. "Фердинанды" вели огонь с дальних дистанций. Штурмовые орудия, трудно различимые в высокой траве, били в упор. Командир танкового корпуса Васильев докладывал о значительных потерях.
      В 22.00, после короткого перерыва, наступление было продолжено. Ожесточенные бои длились всю ночь и весь следующий день. 6 августа наши войска отразили десять контратак, в которых участвовало в общей сложности до 60 танков и шесть-семь пехотных полков. Пленные показали, что это были части 290, 81, 61 и 215-й немецких пехотных дивизий и 226-й моторизованной бригады. Одновременно столь же упорные контратаки на правом фланге армии вели 58-я пехотная и 11-я эсэсовская моторизованная дивизии.
      Из опроса тех же пленных выяснилось, что еще в ночь на 5 августа их командование перегруппировало войска для нового наступления. Таким образом, наш удар совпал по времени с ударом противника. Отсюда и ожесточенность борьбы, завязавшейся в тот день западнее Биржая. Здесь, на ограниченном пространстве, две ударные группировки, сойдясь, что называется, лицом к лицу, стремились опрокинуть друг друга и полностью овладеть боевой инициативой.
      Кончался второй день нашего наступления. За тридцать часов почти непрерывного боя мы продвинулись лишь на 8-9 километров, да и то на узком участке. Между тем радиограммы от Кудрявцева становились все более тревожными. Противник сжимал кольцо вокруг 357-й дивизии, ее артиллеристы вынуждены экономить снаряды, стрелки - патроны. Запасы продовольствия иссякли.
      - Держись, Александр Георгиевич! - говорил я Кудрявцеву. - Сегодня летчики Папивина сбросили тебе сухари, сахар, табак и прочее. Получил?
      - Получил, но мало, - ответил он. - Часть грузов не отыскали. Тут ведь лес да болота. А летчикам прошу передать благодарность от пехоты. Хорошо прикрывают нас с воздуха, сбили несколько "юнкерсов".
      Он замолчал, но я знал, о чем думает командир дивизии, о чем хочет спросить.
      - Танковый и два стрелковых корпуса идут к тебе на выручку, - сказал я. Жди встречи, держись!
      - Ждем! - ответил он и опять не спросил, когда именно ждать встречи с деблокирующими войсками. Не спросил потому, что был он выдержанный командир и знал: этот вопрос сейчас. лишний.
      А у меня голова раскалывалась от нервного напряжения. Несмотря на все усилия войск, наступление затухало. Я мучительно думал: "Как сломить противника? Как отыскать слабое место в его боевых порядках?"
      Позвонил генерал Баграмян:
      - Что нового?
      Я доложил о потерях в танках, о целесообразности прекратить танковые атаки...
      - Надо выработать новое решение.
      - На-до? - с ударением переспросил Иван Христофорович. Он не любил этого слова. Оно и в самом деле какое-то неопределенное.
      - Работаю над решением, - поправился я. - К докладу еще не готов.
      - А в принципе? В принципе, что думаете делать? - настойчиво повторил командующий.
      Мне нечего было ему сказать. Горло пересохло, но я заставил себя ответить, что и в принципе никакого стоящего замысла пока нет.
      - Разрешите доложить через час?
      - Хорошо! - согласился он. - У меня на КП Михайлов{91}. Ждем вашего доклада.
      В тот час на моем командном пункте были и командующий артиллерией Н. М. Хлебников, и командующий бронетанковыми и механизированными войсками К. В. Скорняков, и другие генералы и офицеры управления 1-го Прибалтийского фронта. Они слышали весь разговор. Когда я положил трубку, воцарилось молчание. Я обратился к самому старшему и по возрасту, и по боевому опыту - к генералу Хлебникову.
      - Что делать, Николай Михайлович?
      Он не торопился с ответом. Наконец сказал:
      - Трудная ситуация. Была бы у меня под руками артиллерийская дивизия прорыва да эшелон с боеприпасами - был бы и совет. Реальный! А вообще-то ты, командарм, поменьше надейся на советы. Тут нужно самому думать. Кто бы и что бы ни посоветовал, решение примешь ты и ответственность вся на тебе...
      Заходящее солнце косым лучом легло на карту. Еще час - и падут на передний край летние сумерки. Канонада уже стихала, напряженный день подходил к концу... Сейчас мне трудно вспомнить, как именно, с каких деталей или, наоборот, из каких обобщений начало вдруг вырисовываться новое решение. Все размышления в конечном счете сводились к одному: в создавшейся боевой обстановке разгромить противника можно только неожиданными для него и очень решительными действиями.
      В чем основное преимущество фашистской группировки? В плотной и хорошо организованной противотанковой обороне. Именно она лишает нас возможности использовать превосходство в танках. А если нанести массированный танковый удар ночью?
      Противник, как и мы, сильно утомлен дневным боем. Тем не менее, зная нашу приверженность к ночным боевым действиям, он вынужден готовиться и к ним. Он ждет, что, как и вчера, советские танки с наступлением темноты продолжат атаки небольшими группами вместе с пехотой, не отрываясь от ее боевых порядков. Такая тактика ночных действий соответствует нашим уставным положениям, фашистам она не внове. Танковой же атаки крупными силами на широком фронте, вне дорог, по низменной местности с ее болотистыми лугами, ручьями, озерами, противник, конечно же, не ждет.
      Высказываю эту мысль начальнику штаба. Федор Федорович Масленников хмурит брови. Танковым корпусом? Ночью? Большой риск. В кромешной тьме командиру трудно управлять боем. Разбредутся машины, потом не соберешь.
      - Прикажу атаковать с открытыми люками, с зажженными фарами.
      - Фашист и ударит по фарам.
      - А неожиданность ты сбрасываешь со счета? Психологический эффект?
      Масленников только головой покачал. А я продолжал думать вслух, доказывая не столько ему, сколько самому себе правомерность этого действительно рискованного решения. Вспомнил Военную академию, лекции Маршала Советского Союза Б. М. Шапошникова, его фразу, крепко запавшую в память: "На войне не бывает репетиций, когда можно сыграть сперва для пробы, а потом для зачета".
      Собрали накоротке руководящий состав штаба и управления, посоветовались. Мнения разделились. Тогда пригласили товарищей, которым придется непосредственно выполнять замысел, -командиров 22-го гвардейского стрелкового и 19-го танкового корпусов. Я попросил генералов А. И. Ручкина и И. Д. Васильева вдвоем подумать о совместной ночной атаке. Уединились они в отдельной комнате, прикинули все "за" и "против". Васильев сказал мне:
      - Я за то, чтобы рискнуть.
      Ручкин поддержал его, хотя и заметил, что времени на отработку взаимодействия танкистов со стрелками очень мало.
      Решаю, что одна из дивизий стрелкового корпуса - 90-я гвардейская перейдет в подчинение командира танкового корпуса. Стрелки пойдут и в танковых десантах и непосредственно за танками, на автотранспорте корпуса, как его мотострелковые части. Две другие дивизии Ручкина - 51-я и 71-я гвардейские пойдут следом, закрепляя успех танкистов.
      Свое решение я доложил командующему фронтом. Иван Христофорович Баграмян ответил:
      - Обоснуй!
      Повторяю доводы, которыми руководствовался.
      - Смело! - сказал он. - Даже лихо. А не думаешь, что завтра к утру Васильев может оказаться без танков?
      - Надо рискнуть, товарищ командующий. Еще день-два такого же боя, как сегодняшний, и будет поздно - фашисты и в самом деле выбьют все наши танки.
      Он что-то сказал мимо телефонной трубки - видимо, маршалу Василевскому, так как я сразу услышал голос Александра Михайловича:
      - Что вы там придумали с ночной атакой?
      Я доложил свое решение, его доводы. И опять жду у трубки. Представитель Ставки и командующий фронтом переговорили между собой. Потом генерал Баграмян сказал:
      - Боевой удачи тебе, командарм!...
      Вспоминая этот разговор, я испытываю чувство глубокой благодарности к моим старшим товарищам и начальникам. Ведь они несли на своих плечах куда большую ответственность, чем я, за мое же решение. Они отвечали перед Ставкой за эту армейскую операцию, успех или неудача которой, в свою очередь, оказали бы существенное влияние на операцию всего 1-го Прибалтийского фронта.
      Мой стаж командарма исчислялся лишь тремя месяцами; обстановка создалась сложная, и решение я принял рискованное, но старшие начальники мне поверили, дали столь необходимый в подобных ситуациях импульс для самостоятельных действий.
      Васильев и Ручкин ждали окончания моего разговора.
      - Наступаем! - сказал я им. - В ноль-ноль часов короткий огневой налет артиллерии, затем по общему сигналу танки зажигают все фары - и вперед!...
      Ночная атака дала блестящий результат. Танки Васильева с ходу протаранили боевые порядки вражеских дивизий и, набирая скорость, углубились в их тылы. Фашисты разбегались кто куда, оставляя на поле боя орудия, танки, самоходные установки... Пленные потом рассказывали, что внезапный свет сотен танковых фар, оглушающий рев двигателей, плотный огонь танковых пушек и пулеметов ошеломили их. Паника поднялась неописуемая - о сопротивлении не могло быть и речи.
      К трем часам утра 7 августа 19-й танковый корпус и 90-я гвардейская дивизия, продвинувшись на 8-9 км, овладели рубежом Михайлово (Микалава), Ужушиляй, Бобянеле и, обойдя город Биржай с севера, форсировали реку Опоща. Одновременно в центре армейской полосы части 92-го корпуса очистили от противника Биржай, а на правом фланге части 1-го корпуса ворвались в фольварк Паровея и оседлали перекресток больших дорог.
      Как только обозначился успех на направлении главного удара, командиру 19-го танкового корпуса был передан штабом армии следующий приказ: "357-я стрелковая дивизия находится в окружении в районе Томашунь. Противник принимает все меры, чтобы уничтожить ее. Время не ждет. Приказываю: к 6.00 выйти в район Альшине, Латвеляй, Дубришки, Михайлово и освободить дивизию. Танкисты должны это сделать. Мобилизовать все силы и средства"{92}.
      И танкисты Васильева устремились на выручку дивизии. Два часа спустя 79-я танковая бригада полковника П. С. Архипова и 101-я танковая бригада полковника А. И. Никулина находились уже в 9-12 км от окруженной дивизии, а к рассвету это расстояние сократилось до 5 км.
      В 7.30 самолет У-2 сбросил в расположение дивизии вымпел с боевым распоряжением: "Тов. Кудрявцев. Немедленно начинайте выход на Латвеляй. Сигнал "Мы - свои войска" - белые ракеты".
      Начальник штаба 19-го танкового корпуса полковник И. Е. Шавров держал свою рацию на связи с КП армии. В 9.40 он радировал: "101-я танковая бригада соединилась с батальоном 357-й дивизии"{93}. Об этом же сообщил и генерал Кудрявцев, а уже после полудня его дивизия встретилась с частями 90-й гвардейской дивизии и под громовое "ура" прошла через ее боевые порядки.
      Звоню командующему фронтом, докладываю об этом.
      - Где Кудрявцев? - спросил Иван Христофорович.
      - Рядом со мной.
      - Дайте ему трубку.
      Командующий тепло поздравил генерала Кудрявцева, поблагодарил за стойкость, проявленную дивизией в окружении. Потом спросил о потерях. Комдив доложил.
      Потери, учитывая всю сложность обстановки, в которой целую неделю дивизии пришлось вести бои, были не так уж велики. Попала она в окружение в составе 3908 человек, вышла из него, имея 3230 человек в строю и около 400 человек раненых{94}. Небольшие потери понесла и артиллерия. В целом дивизия осталась полностью боеспособной и после короткого отдыха в армейском тылу опять приняла активное участие в боевых действиях.
      Командующему фронтом я доложил также о том, что части армии захватили более 1200 пленных, 60 орудий различных калибров, 6 исправных танков и много другой боевой техники. На поле боя осталось более 80 разбитых и сожженных вражеских танков и самоходных орудий, около 120 пушек и гаубиц{95}.
      Генерал Баграмян, выслушав меня, обратил внимание на заметный контраст в потерях, понесенных нами и противником за последние сутки. У фашистов потери исчислялись десятками танков, в корпусе Васильева - единицами.
      - Так ли это? - спросил он. - Не прибавили в одном случае и не убавили в другом ваши подчиненные?
      Отвечаю, что основные потери противник понес в последнюю ночь, при атаке танкистов Васильева и стрелков Ручкина. Участок прорыва завален вражеской военной техникой.
      - Ну что ж, - сказал генерал Баграмян, - это зрелище стоит того, чтобы на него взглянуть. Мы с маршалом Василевским едем к вам.
      Они приехали, осмотрели поле недавнего боя, ту местность, которую "проутюжили" танкисты в ночь на 7 августа.
      - Да, побоище! Молодцы! - заметил Александр Михайлович Василевский.
      А когда маршал прошел несколько вперед, Иван Христофорович сказал мне тихо:
      - Мы с маршалом в эту ночь не уснули ни на час. Ждали твоего доклада. Шутка ли сказать: танковый корпус ночью.с зажженными фарами. Ни в какие уставы не лезет... В рубашке ты родился, Афанасий Павлантьевич...
      Слушал я командующего и молчал. Не будешь же говорить ему, какого нервного напряжения стоило мне это решение, какие тяжелые сомнения пришлось подавить и отбросить прочь, прежде чем отдать боевой приказ. Все это Иван Христофорович знал и по собственному опыту.
      Разгромив биржайскую группировку противника, 43-я армия полностью развернула свой фронт на север, форсировала реку Мемеле и 13 августа перешла к обороне. Приказ о временном переходе к оборонительным действиям заканчивался фразой: "Готовить части для решительного наступления на город Рига"{96}.
      К Балтийскому морю
      Итак, попытка гитлеровского командования восстановить фланговую связь между группами армий "Север" и "Центр" окончилась полной неудачей. Но враг не унимался. Вскоре он предпринял серию новых контрударов. Ожесточенные бои завязались и справа от нас, в полосе 6-й гвардейской армии, и слева, в полосах 51-й и 2-й гвардейской армий. В конце концов противнику удалось несколько потеснить 51-ю армию и пробить 50-километровый коридор от Риги на юго-запад, вдоль Балтийского побережья. Стремясь расширить этот коридор, гитлеровцы продолжали наступать. Всю вторую половину августа и первую половину сентября они вели массированные танковые атаки, особенно упорные на левом крыле 1-го Прибалтийского фронта. Враг нес громадные потери, но добиться сколько-нибудь существенного результата так и не смог.
      В полосе же нашей 43-й армии стояло относительное затишье. Перегруппировав силы, мы вели бои местного значения. Перегруппировка началась еще 10 августа. По приказу командующего фронтом армия сдала часть своей полосы правому соседу - 6-й гвардейской армии и одновременно приняла часть полосы у левого соседа 51-й армии. Рокировка войск вдоль линии фронта в конечном итоге вывела нашу армию к Бауске - городу, лежавшему на прямой дороге через Иецаву к Риге.
      Бауска была сильно укреплена противником. Само расположение города между тремя водными преградами способствовало его обороне. С севера и юга городские предместья омывали реки Мемеле и Муша, которые близ западной окраины впадали в реку Лиелупе.
      В ходе предшествующих боев противник отошел за Мушу и Лиелупе, но перед Бауской, перед мостом через Мушу, сумел удержать плацдарм шириной около 4 км и глубиной до 1 км. Создан плацдарм был, видимо, с дальним прицелом, с тем, чтобы использовать его для контрудара. Имел он большое значение и для обороны Бауски - как предмостное укрепление.
      Эта тактически выгодная позиция привлекла наше внимание. Мы готовились к наступлению, и борьба за улучшение исходных позиций являлась важной частью этой подготовки. Командир 1-го стрелкового корпуса генерал Н. А. Васильев получил боевую задачу: выбить противника из предмостных укреплений, ликвидировать вражеский плацдарм и одновременно захватить плацдармы за рекой Муша, в Бауске, и ниже по течению, на реке Лиелупе.
      Перед предмостными укреплениями оборонялась 306-я дивизия Героя Советского Союза генерала М. И. Кучерявенко, левее - 179-я дивизия полковника М. М. Шкурина. Этим соединениям и предстояло выполнить задачу.
      В ночь на 18 августа две роты 179-й дивизии переправились через Лиелупе и овладели небольшим плацдармом на северном ее берегу. Контратаки фашистской пехоты и танков были отбиты. На следующую ночь 306-я дивизия атаковала вражеское предмостное укрепление перед Бауской. Штурмовой батальон в центре, 992-й и 938-й стрелковые полки на флангах смяли оборону противника и быстро очистили южный берег Муши, овладели станцией Бауска. Отлично действовал штурмовой батальон. Буквально на плечах бегущих гитлеровцев он ворвался через мост в город, очистил его южную половину и вышел к центру.
      Надо было немедленно развить успех, перебросить в город подкрепление, усилить батальон противотанковой артиллерией Однако штаб 306-й дивизии не проявил должной оперативности Между тем гитлеровцы оправились от растерянности. Их пехота, опираясь на огневую поддержку самоходной артиллерии - тяжелых "фердинандов" и легких штурмовых орудий, удержала за собой северную часть Бауски. Завязался уличный бой. Противник подтянул резервы, в том числе танки "тигр". А наш батальон располагал лишь двумя 45-мм пушками и противотанковыми ружьями, не пробивавшими броню "тигров" и "фердинандов". Только мужество и стойкость бойцов штурмового батальона, смело вступавших в единоборство с этими бронированными громадинами, позволили 306-й дивизии несколько часов вести бой в городе. Но батальон был вынужден оставить Бауску и, взорвав мост, отойти на южный берег Муши. Гитлеровцы опять форсировали реку и закрепились на старом своем плацдарме.
      Эта неудача 306-й дивизии стала предметом серьезного разговора с ее командованием. Соединение, которое считалось у нас среди лучших, штаб которого всегда отличался высокой организованностью, в данном случае действовало очень вяло. Оправдываясь, генерал Кучерявенко ссылался на ряд объективных, по его мнению, причин.
      - У противника - тяжелые танки и самоходки, - говорил он.
      - Верно. А где была ваша противотанковая артиллерия?
      - На огневых позициях...
      - Да, на огневых. В двух километрах от места боя. Это что, новый метод бить танки, не видя их?
      - Сильный артиллерийско-минометный огонь, - продолжал он. - Бойцы из нового пополнения не выдержали...
      - А что делала ваша группа контрбатарейной борьбы? Два дивизиона тяжелых пушек-гаубиц? Вела огонь "по площадям"? Почему? Потому, что плохо была разведана оборона противника.
      Короче говоря, анализ этой неудачи показал, что главной ее причиной явилось слабое управление боем со стороны командира дивизии и его штаба. Они плохо подготовились к этому бою, посчитали, что ликвидировать предмостные укрепления и овладеть Бауской удастся без особых усилий. Отсюда и результат.
      Подробный разбор неудачи дивизии был сделан на служебном совещании ее командного и политического состава. Затем в штабе дивизии и частях состоялись партийные собрания, на которых выступили члены Военного совета армии генералы С. И. Шабалов и Н. Л. Осин и начальник политотдела полковник С. П. Титов. Разговор был прямой и нелицеприятный, коммунисты дивизии вскрыли целый ряд недостатков в боевой и политической работе.
      На частном эпизоде под Бауской я остановился для того, чтобы показать, к каким последствиям приводит самоуспокоенность, этот злейший враг командира. Самоуспокоенность не появляется вдруг, как некий перелом в характере. Она как бы подкрадывается незаметно, мало-помалу овладевая человеком, И чем значительнее боевые успехи части или соединения, которыми он командует, тем сильнее должна быть развита в нем критическая оценка собственных действий. Если же такой самокритики нет, самоуспокоенность превращается в самодовольство, что может привести к очень неприятным последствиям.
      К чести Михаила Ивановича Кучерявенко, он правильно воспринял замечания товарищей. Быстро перестроился и вновь стал таким, каким привыкли все мы его видеть: отличным командиром, блестящим организатором боя, человеком, которого можно и должно ставить в пример другим.
      В последних числах августа была получена директива о подготовке к Рижской наступательной операции, и уже 28 августа мы провели первую рекогносцировку местности на участке, намеченном для прорыва. По замыслу Ставки в наступление должно было перейти лишь правое крыло 1-го Прибалтийского фронта - 43-я и 4-я ударная армии, в то время как войскам левого крыла (6-й и 2-й гвардейским, 51-й армиям) была поставлена задача упорной обороной обескровить танковую группировку фашистов под Митавой (Елгавой) и Шяуляем.
      Таким образом, наступательная операция 43-й армии носила частный характер. Боевая задача была сформулирована так: "Уничтожить баускую группировку противника, захватить гор. Иецава, выйти к реке Западная Двина (Даугава) и овладеть западной частью гор. Рига"{97}. Причем главным в этой задаче, как подчеркнул в беседе со мной Иван Христофорович Баграмян, являлся прорыв к Даугаве, выход армии на тыловые коммуникации вражеских войск, оборонявшихся юго-восточнее Риги.
      - Успех этого прорыва во многом предрешит и освобождение Риги, - заметил он.
      Для подготовки к наступлению нам дали две недели. Срок вполне достаточный, если учесть, что армия с середины августа находилась в обороне, что она уже получила пополнение людьми и техникой. В боевом составе армии произошли значительные изменения. Теперь в нее входили четыре стрелковых корпуса - 92, 84, 1 и 19-й (двенадцать дивизий) - и 3-й гвардейский механизированный корпус, а кроме того, две отдельные танковые бригады, четыре самоходно-артиллерийских полка и два тяжелых танковых. В общей сложности мы имели 368 танков и самоходно-артиллерийских установок.
      Мощной была и артиллерийская группировка. Она состояла из двух бригад орудий большой мощности (203-мм гаубицы), четырех тяжелых гаубичных и пушечных бригад, двух бригад реактивной артиллерии, восьми отдельных артиллерийских и минометных полков. Всего, считая и артиллерию стрелковых дивизий, более 1000 стволов. Артиллерийские плотности на участке прорыва превышали 120 стволов на один километр{98}.
      С первых чисел сентября усилила свою деятельность наша разведка. Она была очень результативной, особенно в полосах 235-й и 156-й дивизий. Допрос двух десятков пленных, захваченных в течение нескольких дней, помог уточнить имевшиеся у нас сведения. Перед фронтом армии, по северо-восточному берегу реки Лиелупе, оборонялись части трех немецких дивизий (281-й и 215-й пехотных, 388-й учебно-полевой), а незадолго до начала наступления в первую линию была введена и четвертая дивизия - 290-я пехотная. Пленные из этой дивизии были взяты в ходе комбинированной разведки, с применением дымовой завесы. Опять, как и на витебском направлении, отличился взвод химзащиты 732-го стрелкового полка 235-й дивизии. Точно рассчитанная по плотности и направлению дымовая завеса прошла над рекой Лиелупе с одного берега к другому, "ослепив" огневые точки противника и скрыв переправу разведчиков полка. Несмотря на интенсивный огонь фашистских минометов, разведка, выполнив задачу и захватив пленных, вернулась на свой берег без потерь.