Когда 2-й гвардейский корпус начал боевые действия на витебском направлении, эти сведения пополнились новыми. Пленные на допросах показывали, что так называемые дегазационные батальоны фашистской армии расформированы, а их личный состав и материальная часть переданы для укомплектования минометных химических полков. На фронт поступали новые тяжелые метательные аппараты, зашифрованные как "туманометы" ("Небель-Верфер"). Кадры для этих частей, офицеры и унтер-офицеры, обучались в Витебске, на специально созданных курсах{75}.
      Мы вынуждены были готовить свои войска к защите от химических средств нападения противника.
      Почему фашисты все-таки не решились применить отравляющие вещества, почему не повторили аналогичные действия германской армии времен первой мировой войны - это вопрос другой. Но то, что в конце 1943 года вражеское командование готовило химические атаки против войск 1-го Прибалтийского фронта, - это был факт, и мы должны были с ним считаться.
      К 9 декабря части 2-го гвардейского корпуса полностью завершили подготовку к Городокской операции. Мы получили соответствующий приказ с уточненной боевой задачей и ждали только распоряжения, указывающего день и час наступления. 13 декабря, перед рассветом, такое распоряжение поступило. В 10.45, после полуторачасовой артподготовки, корпус перешел в наступление и прорвал оборону противника на участке Малая Дворня, Шитики.
      Бой развивался неровно. Левофланговая 381-я дивизия, которой теперь командовал полковник И. И. Серебряков, продвинувшись вдоль юго-восточного берега озера Берново, встретила упорное сопротивление фашистов под деревнями Морозники и Крепина. Еще менее значительным было продвижение в центре, в полосе 90-й гвардейской дивизии. И хотя ее поддерживала большая часть нашей артиллерии, а в боевых порядках пехоты наступала 70-я танковая бригада, дивизия к исходу дня вклинилась в оборону противника лишь на 1,5 - 2 км. Наибольшего успеха добилась правофланговая 47-я дивизия полковника Г. И. Чернова. Она прорвалась севернее озера Чернове и вышла на дальние подступы к железной дороге Невель - Витебск.
      Как известно, успех части или соединения зависит от многих факторов, среди которых важную роль играют личные качества командного состава. С офицерами 47-й дивизии мне довелось познакомиться еще в боях за Невель, когда она входила в состав соседнего 83-го корпуса. На совместной рекогносцировке, на участке 148-го полка, начальник штаба этой дивизии майор Н. И. Реут коротко, точно, исчерпывающе доложил обстановку. Чувствовался в нем человек с творческим началом - умный, ищущий, с острым глазом. Это подтвердил и командир 47-й дивизии Григорий Иванович Чернов. Он сказал мне тогда, что майор Реут один из лучших офицеров его дивизии. Месяц спустя, когда дивизия вошла в наш корпус, Реут был уже начальником ее штаба, подполковником.
      Как-то мы встретились с ним на разбитой осенней дороге, вдали от населенных пунктов. Реут сам вывел сюда полевые кухни, чтобы накормить горячей пищей бойцов маршевого батальона, направлявшегося в дивизию. Это была настоящая, без лишних слов, забота о людях. Да и они, бойцы и командиры, еще не попав в новую для них часть, уже поняли: о них знают, помнят, их встречают, как и положено встречать однополчан.
      Чернов и Реут дополняли друг друга. В период подготовки Городокской операции они предложили штабу корпуса смелое и вместе с тем обоснованное решение: двинуть подвижной отряд (лыжный батальон, стрелковая рота, танковая рота) несколько правее от направления главного удара дивизии. Пройдя по бездорожью к северо-восточному берегу озера Чернове, отряд должен был прикрыть фланг дивизии. Это - как задача-минимум. А как максимум - прорваться в тыл противнику, на невельско-витебскую дорогу.
      И вот, к исходу первого дня операции, несмотря на трудности, которые мы испытывали в центре и на левом фланге, стало ясно: цель- выйти к основной тыловой коммуникации городокской группировки противника, а следовательно, создать реальную предпосылку к окружению нескольких ее дивизий в езерищенском выступе - уже близка. Боевой успех 47-й дивизии стал тому причиной.
      В целом дивизия в тот день продвинулась на 4 - 6 км.
      В полночь меня вызвали к телефону. Полковник Гофман, передавая трубку, шепнул:
      - Командующий фронтом!
      Генерал Баграмян уточнил боевую обстановку, потом сказал:
      - Передайте полковнику Чернову: всему личному составу сорок седьмой стрелковой дивизии объявляю благодарность за боевую доблесть, проявленную сегодня.
      Я тотчас позвонил Чернову, передал благодарность командующего, а наш политотдел во главе с полковником Луценко сделал ее достоянием всего корпуса. О боевом успехе 47-й дивизии рассказывали бойцам политработники и агитаторы в устных беседах, дивизионные газеты - печатным словом. И уже к утру призыв равняться на героев этой дивизии, подкрепить ее прорыв общим прорывом корпуса овладел сердцами воинов. Перед началом нового боевого дня мне довелось побывать в дивизии Чернова, наблюдать ее личный состав в деле. Наступательный порыв был действительно очень высок.
      Боевой успех 47-й дивизии сразу же сказался во всей полосе наступления 2-го гвардейского корпуса. 381-я и 90-я гвардейская дивизии, все более развертывая свой фронт на север, продвигались к станции Бычина, навстречу соединениям 11-й гвардейской армии. В том же направлении, обогнав пехоту, вошел в прорыв танковый корпус генерала Сахно. А 47-я дивизия, продолжая наступать на восток, 15 декабря пересекла железную дорогу Невель - Витебск на четырехкилометровом участке (разъезд Росляки - высота 229,7) и, развернувшись фронтом на юг, прикрыла главные силы корпуса от контратак противника со стороны Городка.
      В ночь на 16 декабря организованное сопротивление фашистов было сломлено. Командиры дивизий докладывали, что противник бежит на север и северо-восток, бросая раненых, вооружение, боеприпасы, военное имущество. Наши разведгруппы сообщали, что в тылу врага царят паника и полный хаос. Между тем танки генерала Сахно с десантами пехоты 90-й гвардейской дивизии, разгоняя с дорог мечущиеся толпы гитлеровцев, стремительно продвигались на север, навстречу частям 11-й гвардейской армии. Клещи сжимались, с часу на час окружение должно было завершиться.
      В полдень 16 декабря мы получили радиограмму из 90-й гвардейской дивизии: танкисты и стрелки вышли к станции Бычиха, где соединились с частями 11-й гвардейской армии{76}. Вскоре я переговорил по радио с командиром корпуса этой армии.
      - Поздравляю! - сказал он. - Кот в мешке. Завязан крепко.
      Мы не представились друг другу, поскольку говорили открытым текстом, но тот голос, ту интонацию я узнал бы среди тысячи других.
      - Поздравляю, дружище! - ответил я. - Давно мы с тобой не виделись, а?
      Он помолчал, потом крикнул:
      - Апанас? Жив?
      - Жив, Ваня...
      Так, в день, когда завершилось окружение противника в езерищенском выступе, я нежданно-негаданно встретил, да и то лишь в эфире, Ивана Федоровича Федюнькина, старого соратника по 78-й (9-й гвардейской) дивизии, с которым мы прошли плечом к плечу через трудные бои на полях Подмосковья. Бывший начальник нашего штаба был теперь уже генерал-майором, командовал 16-м гвардейским стрелковым корпусом.
      На следующий день наши войска, взаимодействуя с частями 11-й гвардейской армии, закончили ликвидацию окруженной группировки противника. Части корпуса захватили около 750 пленных, 80 орудий, 98 минометов, в том числе шестиствольных, 32 танка, 8 самоходных орудий, свыше 650 пулеметов, 55 различных складов и много другого военного имущества{77}. Трофеями, которые достались нам в полной исправности, можно было бы вооружить целую немецкую пехотную дивизию и танковый батальон. Я не говорю уже о боевой технике противника, уничтоженной в ходе пятидневных боев. Большие трофеи достались также танкистам генерала Сахно и соединениям 11-й гвардейской армии генерала Галицкого.
      В тех боях были разгромлены 87, 129 и 211-я немецкие пехотные дивизии, тяжелые потери понесли 252-я пехотная и 20-я танковая дивизии. Отдельные их части и подразделения, прорвавшись из окружения, поспешно откатывались на юг, к Городку.
      18 декабря 2-й гвардейский корпус совершил марш в новый район сосредоточения - к югу от озера Кошо (деревни Сухоруково, Стар. Войхана, Бегуны), иначе говоря, рокировался вдоль линии фронта вправо, к западу. 24 декабря 4-я ударная армия, взаимодействуя с 11-й гвардейской, продолжила наступление на витебском направлении. Фронт противника опять был прорван на большую глубину. В результате этого прорыва 11-я гвардейская армия, освободив Городок, вплотную подошла с северо-запада к Витебскому укрепленному району, а 4-я ударная на широком фронте вышла к железной дороге Витебск - Полоцк. На этом рубеже войска 1-го Прибалтийского фронта перешли к обороне летне-осенняя кампания 1943 года закончилась.
      Витебский котел
      Ранней весной 1944 года наш 2-й гвардейский стрелковый корпус был передан из состава 4-й ударной армии в 6-ю гвардейскую армию генерал-лейтенанта И. М. Чистякова. Некоторое время мы вели наступательные бои на подступах к железной дороге Витебск - Полоцк, затем перешли к обороне. Как-то ночью, это было уже в мае, меня вызвал к телефону командарм. Иван Михайлович Чистяков сказал:
      - Завтра, к десяти ноль-ноль, вам приказано прибыть в штаб фронта.
      - Причину не знаете?
      - Нет. Звонил генерал Курасов.
      Столь спешный вызов к начальнику штаба фронта скорее всего связан с новым назначением. Я знал, что за последнее время многие военачальники были направлены в тыл для подготовки оперативных резервов. Дело, конечно, важное, но уезжать с фронта никому из них не хотелось. Мне - тоже.
      Генерал-лейтенант В. В. Курасов встретил меня очень приветливо, стал расспрашивать о семье, где она и как устроилась, давно ли не виделся с женой и детьми. Это меня еще более насторожило.
      - Не томите, Владимир Васильевич, не золотите пилюлю. В тыл моя дорожка, да?
      Он засмеялся:
      - Не беспокойтесь - на фронт!
      От сердца отлегло. Мы подошли к карте. Генерал Курасов ввел меня в боевую обстановку в полосе обороны нашего соседа - 43-й армии. В заключение сказал:
      - Вы назначены командующим войсками сорок третьей армии. Генерал Баграмян приказал вам сегодня же принять армию. Кстати, он сейчас в ее штабе.
      - Кому сдать корпус?
      - Генералу Ксенофонтову. Прием-сдачу дел оформите потом. А сейчас поезжайте в штаб сорок третьей.
      Тот факт, что мне не разрешили вернуться в корпус даже на несколько часов, говорил о многом. Видимо, 43-й армии предстоят вскоре же активные боевые действия.
      В штабе армии помимо генерала И. Х. Баграмяна я застал члена Военного совета фронта Д. С. Леонова и командующего артиллерией Н. М. Хлебникова. Иван Христофорович Баграмян приказал мне вечером доложить в штаб фронта о принятии армии от генерал-лейтенанта К. Д. Голубева. И хотя не было сказано ни слова о какой-то новой боевой задаче, я понял, что должен использовать каждый час фронтового затишья, чтобы как можно скорее войти в курс дела.
      Тут же Дмитрий Сергеевич Леонов охарактеризовал мне руководящий политсостав армии - членов ее Военного совета генерал-майоров С. И. Шабалова и Н. Л. Осина, начальника политотдела полковника С. П. Титова. Все они были старыми членами партии, ветеранами гражданской войны. Сергей Иванович Шабалов, будучи красногвардейцем, участвовал в революционных боях семнадцатого года в Москве, брал Кремль. Степан Павлович Титов был разносторонне образованным человеком, окончил Институт Красной профессуры.
      Николай Михайлович Хлебников в свою очередь познакомил меня с артиллеристами армии. Начал с командующего артиллерией генерал-майора Е. В. Щеглова.
      - Евгения Владимировича я знаю с первой мировой войны, - сказал он. Щеглов из тех офицеров старой русской армии, которые сразу перешли на сторону Советской, власти. А в профессиональном отношении лучшего помощника тебе и желать нечего. Знаток контрбатарейной борьбы, высшую математику, как орехи, щелкает. Скромен, немногословен, но свое мнение отстоять умеет.
      В тот же день, принимая армию, я познакомился с руководящим составом штаба и управления - с начальником штаба генерал-майором Ф. Ф. Масленниковым, генералами А. А. Колмаковым и И. В. Сафроновым, полковниками В. В. Турантаевым, П. Ш. Шиошвили, Н. П. Захаровым. Со многими из них я встретился как со старыми соратниками по битве за Москву. Вспомнили Вязьму, бои на Воре и Угре, где наша 9-я гвардейская дивизия сражалась в составе 43-й армии.
      Вечером я доложил начальнику штаба фронта, что принял армию, а на другой день с утра отправился в войска. За четыре дня удалось объехать и обойти все 86 километров переднего края. Эта поездка помогла мне не только составить общее представление об армейской полосе обороны, но и уяснить специфику отдельных ее участков. Так, левый фланг армии, полукольцом охватывавший Витебский укрепленный район, располагался на относительно возвышенной местности. Здесь через наши тылы к линии фронта, пересекая ее, проходили шоссейная и железная дороги Невель - Городок - Витебск.
      Соединения центра армейской полосы оборонялись в так называемом зароновском выступе. Выступ глубоко охватывал с северо-запада Витебский укрепленный район; наши войска здесь прочно оседлали одну из важнейших вражеских коммуникаций - дорогу Витебск - Полоцк. Это направление, как мне казалось, могло стать перспективным в наших будущих наступательных действиях еще и по другим соображениям. Дело в том, что в глубине обороны противника, параллельно линии фронта, протекает Западная Двина - серьезная водная преграда. Ближе всего до нее из зароновского выступа - не более 3-4 км. Следовательно, форсировать реку войска смогут в первый же день наступления, а в случае успеха - в первые же часы.
      На правом фланге армии передний край обороны проходил в низменной местности, среди огромных болот, поросших чахлой растительностью. Противник закрепился севернее дороги Витебск - Полоцк, на гряде высот, с которых просматривается наше расположение на 8-10 км в глубину. Его оборона опиралась на крупные опорные пункты, созданные в Шумилине, Рыльково, Дворищи, Чисти и других деревнях. Чтобы форсировать здесь Западную Двину, нашим войскам пришлось бы сначала преодолеть 20-30 км болотистой местности со слабо развитой дорожной сетью.
      Суммируя впечатления от этой поездки, я приходил к выведу, что лучшим направлением для главного удара армии мог бы стать ее центр - зароновский выступ.
      Поездка с ее уплотненным ритмом, с напряженной работой на переднем крае позволила мне ближе узнать деловые качества своих спутников - руководящих офицеров штаба и управления армии. В целом это был сильный, сколоченный, с большим опытом коллектив. Не обошлось, однако, и без ряда шероховатостей. У некоторых работников имелась вредная, на мой взгляд, тенденция подчеркивать "непогрешимость" старшего начальника. Обсуждаем, к примеру, какой-либо важный вопрос. Хочется услышать от офицера определенное мнение, пусть противоречащее твоему собственному, но твердое и обоснованное. А вместо делового, принципиального разговора слышишь: "Как вы и приказывали" или "Как вы нам подсказали". Между тем речь идет о вопросах, в которых специалист по связи, инженерному делу или тыловой службе должен разбираться, по меньшей мер.е, не хуже тебя - общевойскового командира.
      Уставы наши четко определяют права и обязанности должностных лиц, и всякие подчеркивания ведущей роли старшего начальника просто излишни. А за подобными ссылками на "ваши указания" зачастую спрятано желание снять ответственность с самого себя. Ждать от такого специалиста нелицеприятного, но четкого обоснования того или иного вопроса не приходится. И страдает от этого прежде всего дело.
      Обо всем этом пришлось напомнить некоторым товарищам и в частной беседе, и на очередном служебном совещании. Большую помощь оказали мне политотдел и партийная организация, которые воспитывали у коммунистов управления чувство личной ответственности за порученное дело, высокие партийные качества. Вскоре наша работа вошла в нужное деловое русло, работники штаба и управления стали и мыслить и действовать более самостоятельно, инициативно, они охотно делились своими соображениями, что положительно сказалось в первой же наступательной операции.
      В двадцатых числах мая в армию неожиданно, без предупреждения, приехал командующий фронтом генерал армии И. Х. Баграмян.
      - Вы были на правом фланге? - спросил он.
      - Был.
      - Хорошо! - заметил Иван Христофорович. - Сегодня побываем там вместе. Едем в сто семьдесят девятую дивизию.
      - Разрешите взять старших офицеров штаба?
      - Никого! Поедем вдвоем.
      У командира 179-й стрелковой дивизии полковника М. М. Шкурина мы не задержались. Прошли ходами сообщения на передний край, в батальон капитана Н. Б. Борисова. Комбат лаконично и вместе с тем обстоятельно доложил обстановку. Особое внимание командующий фронтом обратил на гряду высот перед линией железной дороги, где проходила оборона противника. От этих высот отделяло нас громадное болото, за спиной такое же болото - километра на три.
      - Скуповатая у вас позиция, комбат, - сказал генерал Баграмян. - Кругом вода. - Он посмотрел под ноги, воды в траншее было по колено. - Грунтовая?
      - Так точно! - ответил Борисов. - На три-четыре штыка копнешь - уже вода.
      На переднем крае мы провели целый день. Обошли участки всех батальонов. Иван Христофорович вникал в детали обороны, приказал усилить ее в глубину, немедленно приступить к окопным работам. Но уже перед вечером, отведя меня по траншее в сторону, он сказал:
      - Окопные работы - это для маскировки наших действительных планов. Пусть противник думает, что мы намерены обороняться.
      - Значит, наступаем?
      - Да. На днях я был в Ставке. Верховный приказал готовить главный удар здесь. Общее направление - на Шумилине и далее к Западной Двине. Задача подрезать с запада витебскую группировку противника, окружить ее и уничтожить.
      Так, пока еще в общих чертах, узнал я о готовящейся Витебской операции{78}. Сама цель этой операции, вернее, первого ее этапа, логично вытекала из сложившейся конфигурации фронта. 6-я гвардейская и 43-я армии охватывали витебскую группировку фашистов с северо-запада, 39-я армия 3-го Белорусского фронта с юго-востока. Это были довольно четко наметившиеся клещи, оставалось только их сомкнуть.
      Признаюсь, однако, что сам выбор направления главного удара 43-й армии меня озадачил. Для удара был намечен тот самый правый фланг, который я, еще не зная о замысле операции, считал менее подходящим для концентрации войск, чем наш центр. Как на этой открытой в сторону противника местности, в болотах и мелколесье, скрытно сосредоточить стрелковые части, тяжелую артиллерию, танки?
      Свои сомнения я тут же изложил командующему, сказал о преимуществах, которые дает нам удар с зароновского выступа. Выслушав, И. Х. Баграмян кивнул головой:
      - Реакция та же!
      - У кого? - не понял я.
      - У нас с вами, - пояснил он. - Когда Верховный указал мне этот участок прорыва, я начал с тех же контрдоводов: болота, плохие дороги, сложности в сосредоточении войск... Знаете, что он ответил? Товарищ Сталин сказал: в том и заключается ваше искусство, товарищи военные. Надо дерзать. Противник убежден, что удар на Шумклино крупными силами мы нанести не сможем. Докажите ему обратное...
      Уезжая от нас, Иван Христофорович напомнил:
      - Пока что вам придется одному работать над планированием операции. Штаб фронта сообщит дополнительно, когда и какой круг людей привлечь к планированию...
      29 мая наш Военный совет в полном составе был в штабе фронта. Нам сообщили о готовящейся наступательной операции. На первом ее этапе 6-я гвардейская и 43-я армии 1-го Прибалтийского фронта, взаимодействуя с 39-й армией 3-го Белорусского фронта, должны были окружить и уничтожить витебскую группировку противника, а на втором этапе - развить наступление на Лепель и выйти в Прибалтику.
      Главный удар под основание витебского выступа с северо-запада наносила 43-я армия. Она совместно с правофланговыми соединениями 39-й армии создавала внутренний фронт окружения. Внешний его фронт создавала 6-я гвардейская армия.
      30 мая мы провели первую рекогносцировку местности. В ней участвовали командиры корпусов, начальники отделов и служб штаба и управления армии. Затем, по мере того как план операции конкретизировался, в него посвящались и другие исполнители. Однако их круг до середины июня оставался весьма узким. Необходимые документы составлялись от руки начальниками штабов.
      За счет второстепенных участков мы стремились обеспечить' предельную концентрацию сил и средств на участке прорыва. В цифрах это выглядело так: вся полоса 43-й армии (Нов. Игуменщина, Койтово) занимала теперь около 64 км, участок прорыва (Нов. Игуменщина, Тошник) - до 7 км. На нем были сгруппированы шесть стрелковых дивизий 1-го и 60-го корпусов, две танковые бригады, вся приданная нам артиллерия. Остальные 57 км полосы занимали соединения 92-го корпуса генерал-майора Н. Б. Ибянского.
      Как задача армии в целом, так и задачи ее соединений отражали основную цель операции - окружение и ликвидацию вражеской группировки, опиравшейся на Витебский укрепленный район. Правофланговый 1-й стрелковый корпус Героя Советского Союза генерал-лейтенанта Н. А. Васильева (306, 179 и 357-я стрелковые дивизии, 10-я гвардейская танковая бригада, пять артиллерийских и минометных полков, два батальона 5-й штурмовой инженерно-саперной бригады) наносил удар на Шумилине с задачей к исходу первого дня выйти главными силами на рубеж высота 147,9, Дворище, Рябушково, а передовым отрядом с танками - на рубеж Слободка, Добея, Плющевка.
      Глубина первого из этих рубежей - 9-10 км, второго - 14 км.
      Задача 60-го стрелкового корпуса генерал-майора А. С. Люхтикова, наступавшего левее, заключалась в том, чтобы надежно обеспечить фланг ударной группировки со стороны Витебска. Корпус в составе 334, 235 и 156-й стрелковых дивизий, 39-й гвардейской танковой бригады, четырех артиллерийских и минометных полков и двух батальонов 5-й штурмовой инженерно- саперной бригады должен был к исходу первого дня овладеть рубежом Лазуки, Ольховики, Язвино, а передовым отрядом выйти на рубеж Непороты, Дутчино. Одновременно часть сил. корпуса, разворачиваясь фронтом на восток, выходила на рубеж Богданове, Мурожница, отбрасывала противника к Витебску.
      Задача дня для главных сил корпуса - 5 - 8 км, для передового отряда - 12 км.
      Выход армии к Западной Двине, захват плацдармов на южном ее берегу (Шарыпино, Вязищи, Комли) планировался на третий день операции. Так шаг за шагом, пока еще на картах и в документах, закладывались реальные предпосылки к окружению витебской группировки противника, к соединению с войсками 39-й армии, наносящими встречный удар.
      Директиву командующего фронтом с указанием срока готовности к наступлению (23 июня) мы получили 18 июня. В тот же вечер был подписан соответствующий боевой приказ но армии.
      Предыдущие три недели Военный совет и штаб армии использовали для различных подготовительных мероприятий, среди которых важное место занимала дезинформация войск противника.
      Как известно, гитлеровское командование, оценивая обстановку к лету 1944 года, пришло к выводу, что главный удар советских войск следует ожидать на южном крыле советско-германского фронта. Этот ошибочный прогноз фашистского генштаба объясняется рядом причин. Одна из них - тщательная оперативная маскировка, скрывшая от противника подготовку операции "Багратион" на территории Белоруссии.
      Ввести в заблуждение противника было нелегко. О том, как осуществлялся план дезинформации вражеских войск, расскажу на примере нашей армии.
      Когда начальник штаба генерал-майор Ф. Ф. Масленников представил первый вариант плана, мы обсудили его в узком кругу. Суть плана состояла в следующем. Войска армии развернут окопные работы и по фронту, и, особенно интенсивно, в глубину, на тыловых рубежах. Местность открытая пусть наблюдатели фашистов видят зигзаги новых траншей и ходов сообщения, новые проволочные заграждения и установку минных полей (разумеется, ложных). Пусть докладывают, что построенная саперами плотина на реке Лужесянка затопила подступы к позициям 145-й стрелковой дивизии. А доступные для подслушивания врагом радио- и телефонные переговоры о ходе оборонительных работ должны были дополнить общую картину, создать представление, что 43-я армия готовится к обороне, и только к обороне.
      Точно не помню, кто из товарищей, обсуждавших этот план, вдруг подал реплику:
      Слишком убедительно. Как бы нам не переиграть.
      - Что имеете в виду?
      - Противника. Он тоже не лыком шит. Он может не поверить в нашу режущую глаза пассивность.
      Замечание заставило призадуматься. Действительно, не слишком ли мы назойливы и прямолинейны? Обменялись мнениями. Да, план требует существенной доработки. Ведь противник неоднократно видел наши настойчивые попытки освободить Витебск. Поверит ли он, что в летней кампании 1944 года мы решительно отказались от этой цели?
      Было решено составить план дезинформации в другом, более реалистическом ключе. Пришлось учесть и опыт предыдущей борьбы за Витебск, и тот психологический настрой, который она вызвала у командования витебской группировки фашистов.
      До этого мы пытались пробиться к Витебску то напрямую, с севера, от Городка, то обходом с северо-запада. Однако прямые атаки наталкивались на Витебский укрепленный район, плотно занятый вражескими дивизиями, а широкий обходный маневр сковывала местность с ее болотами и малым числом дорог. Противник убедился, что левый его фланг прочно прикрыт естественными препятствиями, что если и ждать нового удара 43-й армии, то непосредственно на Витебский укрепленный район, где местность более благоприятна для сосредоточения и действий крупных сил пехоты и танков.
      Следовательно, и план дезинформации обретет большую реальность, если будет исходить из этих предпосылок. Удар в ограниченной полосе с ограниченной целью - в подобные наши намерения противник поверит скорее.
      Итак, план был скорректирован. Оборонительные работы развернулись во всей полосе армии, но перед Витебским укрепленным районом они приобрели некоторую "прозрачность". Мы стремились внушить противнику, что здесь, на узком участке, готовится наступление. В ближних тылах и на переднем крае проводились ложные перегруппировки войск, ночами гудели танковые моторы, артиллерия увеличила расход снарядов на пристрелку целей.
      В то же время на правом фланге армии происходило скрытное сосредоточение ударной группировки - 1-го и 60-го стрелковых корпусов. Строго соблюдалась дисциплина маскировки. С рассветом дороги пустели. Был установлен жесткий контроль - и наземный, и с воздуха. При малейшем нарушении маскировки летчик-наблюдатель сбрасывал вымпел в расположение той или иной части и докладывал в штаб армии. По приказу генерала Баграмяна для несения комендантской службы была выделена целая дивизия.
      Вскоре план дезинформации дал нужные нам результаты. Противник, наблюдая активность в полосе 92-го стрелкового корпуса, попытался уточнить наши намерения. С 1 по 19 июня фашисты провели тринадцать ударных поисков (так они называли разведку боем), причем десять из них на тех именно участках, где велась демонстрация подготовки к наступлению. В поисках участвовало обычно от 60 до 300 пехотинцев, поддерживаемых огнем артиллерийских и минометных батарей{79}. Успехом эти попытки не увенчались. Встреченные огнем, гитлеровцы всякий раз поспешно отходили, неся большие потери.
      Готовясь к операции, мы уделяли большое внимание вскрытию вражеской группировки войск. Начальник разведки армии полковник П. Ш. Шиошвили организовал целую серию поисков.
      5 июня в полосе 306-й стрелковой дивизии генерал-майора М. И. Кучерявенко отличилась 47-я армейская штурмовая рота капитана П. М. Герасименко. Бойцы этой роты ворвались в траншею противника, захватили шесть пленных из состава 56-й пехотной дивизии. Допрос пленных позволил уточнить имевшиеся у нас данные об этом соединении. В него входили 234, 192 и 171-й пехотные полки, в ротах насчитывалось до 120 солдат и офицеров. Каких-либо перегруппировок немецких войск, по свидетельству пленных, за последние дни не происходило. Это было для нас особенно ценно, поскольку 56-я пехотная дивизия несла оборону - в полосе главного удара нашей армии.
      Полковник Шиошвили докладывал, что, по его данным, в состав упомянутой дивизии включен и четвертый пехотный полк. Вскоре это подтвердили перебежчики. Они оказались из сводного 482-го пехотного полка, сформированного из остатков 262-й пехотной дивизии. Полк этот имел только два батальона, в ротах - по 50 65 человек личного состава.
      На левом фланге армии успешно действовали разведчики 145-й стрелковой дивизии генерал-майора П. А. Дибровы. 15 -18 июня, за несколько дней до начала наступления, они захватили пленных из 246-й пехотной и 4-й авиаполевой дивизий. Пленные подтвердили, что в полосе этих дивизий проводятся интенсивные оборонительные работы. Противник, видимо, ждет удара на Витебск с того же направления, что и зимой, - с севера, от Городка.
      Кстати сказать, уточнили мы и состав 4-й авиаполевой дивизии. Она была реорганизована, и теперь вместо прежних четырех авиабатальонов в нее входили три полка (49, 50 и 51-й), получившие наименование егерских.
      В многочисленных и разнообразных разведывательных мероприятиях штаба армии большую роль, как и обычно, играли партизаны. С некоторыми партизанскими группами наш Военный совет был связан непосредственно, с другими - через Военный совет фронта и Белорусский штаб партизанского движения. Теперь, в 1944 году, взаимодействие войсковой разведки с партизанами четко планировалось, а опыт, накопленный за предыдущие годы, помогал получать максимум необходимых сведений о противнике. Благодаря самоотверженной работе белорусских партизан, дополненной другими видами разведки, штабу армии удалось к началу Витебской операции вскрыть оборону противника до деталей и на большую глубину.
      Совокупные данные разведки за первую половину июня показали, что витебская группировка фашистов не претерпела сколько-нибудь существенных изменений.