- На Птахинской?
      - На ней.
      - Ну, - говорю, - молодцы вы с Романенко. Без артподготовки?
      - Да! На штык взяли...
      Карапетян и Романенко не зря тщательно изучали подступы к высоте и сам опорный пункт. Они решили атаковать его ночью. Создали штурмовой отряд в составе 115 человек - стрелков, разведчиков, саперов. Возглавил отряд боевой офицер, помощник начальника штаба 141-го гвардейского полка по разведке старший лейтенант А. И. Ширяев.
      Когда стемнело, отряд двинулся к высоте. Группы саперов во главе с сержантами И. Ф. Ившиным и И. П. Горбенко ждали отряд у проволочных заграждений. Проходы в них были подготовлены, мины обезврежены. Ширяев провел отряд через эти проходы и внезапно атаковал противника. В рукопашном бою гарнизон вражеского опорного пункта был полностью уничтожен, командир взвода младший лейтенант К. Р. Кадыров водрузил над Птахинской высотой красный флаг.
      На рассвете 24 июня противник предпринял первую контратаку, потом вторую и третью. А к концу дня вражеское командование бросило на Птахинскую высоту пехотный и саперный батальоны с танками. Командир полка Романенко в свою очередь усилил ее гарнизон, ввел на высоту шесть танков. И чем далее, тем более ожесточенными становились бои за этот небольшой клочок земли.
      Вражеские контратаки продолжались. Постепенно в них втянулась большая часть сил 291-й немецкой пехотной дивизии, затем полк 1-й бригады СС. С нашей стороны на высоту тоже прибывали подкрепления, туда перебрались и командир 141-го полка Романенко, и командир 46-й гвардейской дивизии Карапетян. Приказ командующего армией требовал удержать Птахинскую высоту любой ценой.
      12 артиллерийских и 7 минометных батарей противника били по высоте, поддерживая контратаки своих танков и пехоты.
      Ответный огонь по боевым порядкам фашистов вели 30 наших батарей и 2 гвардейских минометных дивизиона. С утра и до вечера каждый день высоту и подступы к ней застилали густые клубы дыма. Непрерывный грохот рвущихся снарядов и мин висел над окрестностями. Высота была сплошь перепахана воронками, весь ее растительный покров сорван и обуглен огнем и металлом.
      Как-то ночью, когда я пришел на Птахинскую, генерал Карапетян, почерневший от пыли и пороховой гари сказал:
      - Романенко уверяет, что высота метра на полтора ниже стала. Но, говорит, пусть хоть всю сроют снарядами, а - удержим...
      И личный состав 141-го гвардейского полка удержал высоту.
      В ночь на 6 июля противник предпринял сильнейшую атаку, бросив в бой эсэсовскую пехоту и батальон армейской офицерской школы при поддержке 10 танков. Атака была отбита гвардейцами, их штыковая контратака завершила разгром врага и, выражаясь фигурально, поставила точку в борьбе за Птахинскую высоту. Новых попыток овладеть ею фашисты не делали. Видимо, слишком дорого обошлись им двухнедельные бои, в которых они потеряли более трех тысяч солдат и офицеров{59}.
      На фронте опять установилось относительное затишье. Соединения 5-го гвардейского корпуса приступили к боевой учебе. Упор был сделан на отработку вариантов наступательных действий. По различным признакам мы чувствовали, что час нового наступления войск Калининского фронта уже близок.
      Красный флаг над Духовщиной
      В последних числах июля 1943 года, когда далеко на юге, на Курской дуге, разворачивалась грандиозная битва, управление нашего корпуса было выведено из первого эшелона и сосредоточилось в тылу, в резерве фронта. Думалось, что, возможно, и нас готовят к переброске на Курскую дугу, но, как вскоре выяснилось, путь нам предстоял более короткий - в пределах того же Калининского фронта.
      5 августа в штабе корпуса побывал полковник А. Б. Родионов, старый мой товарищ, сослуживец еще по 107-му Владимирскому полку. Александр Борисович работал в оперативном отделе штаба 39-й армии. Он сообщил, что управление корпуса в ближайшие дни войдет в состав 39-й армии. Она действовала на левом фланге фронта, на духовщинском направлении.
      - У нас тоже назревают события, - сказал он.
      Два дня спустя меня вызвали в Военный совет фронта. Здесь я застал командующего фронтом генерал-полковника А. И. Еременко, члена Военного совета генерал-лейтенанта Д. С. Леонова, начальника штаба генерал-лейтенанта В. В. Курасова и командующего артиллерией генерал-лейтенанта артиллерии Н. М. Хлебникова.
      - Корпусные части сосредоточились? - спросил Андрей Иванович Еременко.
      Я доложил, что 41-й гвардейский корпусной полк, автогужевой батальон и батальон связи сосредоточились полностью. Командующий перевел взгляд на карту. На ней были изображены красные стрелы, врезающиеся в оборону противника, и штриховые дуги - рубежи наступления. Стало ясно: это план будущей операции. О нем и заговорил генерал-полковник.
      - Главный удар нанесет тридцать девятая армия генерала Зыгина, - сказал он. - Задача - овладеть укрепленным районом и городом Духовщина, затем совместно с войсками Западного фронта наступать на Смоленск. Пятый гвардейский корпус остается пока в резерве фронта.
      Он сделал паузу. Я понял, что весь разговор еще впереди, что Военный совет вызвал меня не для того, чтобы сообщить о скромной задаче корпуса. Это можно было сделать и обычным порядком, через штаб.
      Николай Михайлович Хлебников в присущей ему манере - не поймешь, всерьез или в шутку, - заметил:
      - А не заскучает Белобородов в резерве, Андрей Иванович? Сложа ручки-то?
      Еременко улыбнулся:
      - Не заскучаете, комкор?
      - Начальство не позволит, - в тон ответил я.
      - Верно! - сказал командующий. - Мы решили поставить вас на второй гвардейский корпус, он наносит главный удар в полосе тридцать девятой армии. Как смотрите на это?
      Как я мог смотреть? Надо - значит, надо.
      - Дивизии получите отличные, - продолжал Еременко. - Все три гвардейские: семнадцатая, девяносто первая, девятая. Девятку мы специально включили в состав корпуса, поскольку вы ею командовали и знаете людей.
      Кстати сказать, Андрей Иванович тоже хорошо знал 9-ю гвардейскую - тогда еще 78-ю стрелковую - по Дальнему Востоку. Теперь он спросил о некоторых ее ветеранах. Услышав, что Николай Гаврилович Докучаев погиб под Великими Луками, сказал:
      - Орел был. И смерть принял солдатскую.
      Помолчав, командующий заговорил о сроках подготовки операции. Они жесткие. Пять суток в моем распоряжении. Дело осложнялось тем, что артиллерия еще не сосредоточилась к участку прорыва.
      - В этом вам поможет главный наш артиллерист, - кивнул он в сторону генерала Хлебникова.
      - Помогу! - откликнулся Николай Михайлович. - А он в благодарность опять накормит меня железяками.
      Улыбка прошлась по лицам. Видимо, Хлебников уже рассказал про наши приключения на Птахинской высоте.
      А дело было так. К нам, на ту самую высоту, заехал как-то командующий артиллерией фронта. Несколько часов сидели мы с ним в блиндаже комдива Карапетяна под непрерывным артобстрелом и бомбежкой: земля ходила ходуном, блиндаж покряхтывал, как живой, бревна нижнего наката двигались и оседали. Сергей Исаевич Карапетян, охрипший до шепота, жестикулируя, объяснял, что время к обеду, что сейчас поедим, что голодными он нас не отпустит. И верно, вскоре, прикрывая котелки полой плащ-палатки, в блиндаж протиснулся боец. Под грохот канонады Сергей Исаевич гостеприимным жестом пригласил нас к шаткому столику. Ели наваристые щи. Николай Михайлович зачерпнул ложкой из котелка нечто зазубренное и темное, задумчиво взглянул на Карапетяна.
      - Косточка? - спросил тот.
      - Она! - ответил Хлебников. - От фашистской коровенки калибром сто пятьдесят пять миллиметров...
      С легкой руки Николая Михайловича шутка пошла гулять по армии, и Карапетян очень сердился, когда другие комдивы просили его поделиться секретом изготовления бронебойных щей.
      Но шутка шуткой, а дело делом. Генерал Еременко, заключая беседу, приказал мне немедленно сдать командование 5-м гвардейским корпусом и принять 2-й гвардейский.
      В тот же день я приступил к новым обязанностям. Начальник штаба 2-го гвардейского корпуса полковник В. Л. Бейлин, начальник политотдела полковник П. В. Луценко, командующий артиллерией полковник А. Д. Васильев, офицеры штаба и управления быстро ввели меня в обстановку, в детали боевой задачи, поставленной корпусу еще в последних числах июля.
      Корпус наносил удар в общем направлении на Духовщину. Это был сильно укрепленный противником район, с глубоко развитой обороной, прикрывающей подступы к Смоленску с северо-востока. Отведенный нам участок прорыва (Старая Капешня, деревня Кислова) превышал 6 км по фронту. Надлежало прорвать оборону противника глубиной до 15 км, форсировав одновременно реку Царевич. Корпусу придавались 28-я гвардейская танковая бригада и 203-й тяжелый танковый полк, 17-я истребительно-противотанковая бригада, несколько минометных полков и 4-я инженерно-штурмовая бригада. Кроме того, наступление корпуса поддерживала армейская артиллерийская группа - 21-я артиллерийская дивизия прорыва и ряд частей гвардейских реактивных минометов.
      Знакомясь с планом наступления, подписанным еще моим предшественником на посту комкора генерал-майором М. П. Кутузовым, я обратил внимание на одну деталь в этих документах. Первый удар 2-й гвардейский корпус и его правый сосед - 84-й стрелковый корпус наносили в расходящихся направлениях: мы почти строго на юг, соседи - на запад, охватывая группировку противника в районе Спас-Углы, Клевцы, Выемец с задачей окружить ее и уничтожить. Задача эта ставилась как попутная, для ее решения оба корпуса выделяли лишь незначительную часть своих сил. Подобные второстепенные задачи в плане задачи общей - дело обычное, однако в данном случае генерал Кутузов обратил внимание армейского командования на то, что "разрыв между главными силами 2-го гвардейского и 84-го стрелковых корпусов (12 - 14 км) оголяет правый фланг 2-го гвардейского корпуса"{60}.
      Изучая полосу предстоящего наступления сначала по карте, а затем и на рекогносцировках местности, я убедился, что беспокойство моего предшественника имело веские основания. Правофланговой 91-й гвардейской дивизии придется наступать вдоль речки Веленя{60}, и ее боевые порядки попадут под фланкирующий огонь фашистов с высот западного берега. Не исключена и возможность контратак противника на этом открытом фланге.
      При очередном докладе я изложил командующему армией генералу А. И. Зыгину свои соображения. Алексей Иванович ответил, что превосходство, которое мы имеем над противником в артиллерии, оградит открытый фланг корпуса от всех неожиданностей.
      13 августа, с утра, 39-я армия перешла в наступление. Артиллерийская подготовка была мощной, но короткой - всего 35 минут. В первые же часы боя наша пехота овладела первой траншеей, а затем и второй. Но развить этот успех не удалось. Артиллерия, минометы и пулеметы фашистов вели сильный огонь. Особенно трудно пришлось 91-й гвардейской дивизии. Ее командир, генерал-майор М. И. Озимин докладывал, что артподготовка должного эффекта не принесла, батареи противника не подавлены, его фланкирующий огонь из-за речки Веленя сковал дивизию.
      Претензии к артиллеристам поступали и с других участков. Командиры стрелковых частей и соединений докладывали примерно то же, что и генерал Озимин. Все наши дальнейшие попытки добиться перелома в ходе боевых действий наталкивались на упорное сопротивление противника. К 17 августа дивизия первого эшелона корпуса - 91-я и 17-я гвардейские - продвинулись лишь на 7 км к югу. До главной нашей цели, до города Духовщина, оставалось еще около 9 км. Фронт 2-го гвардейского корпуса теперь представлял собой клин, вершина которого упиралась в реку Царевич, а западная его сторона растянулась по речке Веленя. Оттуда, с высот, фашисты продолжали вести сильный фланкирующий огонь по нашим боевым порядкам. Опасения, которые высказывались еще при планировании операции, оправдались. Отсечная позиция противника за речкой Веленя стала своего рода камнем преткновения для действий всего корпуса. Командиры дивизий Михаил Иванович Озимин и Александр Петрович Квашнин почти одновременно обратились ко мне с предложением перенести удар с южного направлений на западное, прорвать оборону противника за речкой Веленя и, получив таким образом свободу маневра, овладеть Духовщиной обходом с севера-запада. Решение это подсказывала сама обстановка. Я доложил это наше мнение генералу Зыгину, он как будто согласился с его целесообразностью, однако в заключение разговора сказал:
      - Вводите в бой второй эшелон в прежнем направлении. Задача - форсировать реку Царевич и развить удар на Духовщину.
      Очень не хотелось мне втягивать и 9-ю гвардейскую дивизию в эти лобовые бои, но - пришлось. Гвардейцы Игнатия Васильевича Простякова форсировали реку Царевич и к вечеру 17 августа прочно закрепились на южном ее берегу, в деревне Малеевка и на ближайших высотах.
      Интересные бывают в жизни совпадения. В момент форсирования реки 22-м гвардейским полком Романова я находился на НП командира дивизии и наблюдал, как цепочка солдат под жестоким огнем пошла через реку вброд. Первым на южный берег выскочил белокурый офицер (его фуражку сбила пуля). Он обернулся к бойцам, крикнул что-то и повел их в атаку на вражескую траншею.
      - Кто этот храбрец? - спросил я генерала Простякова.
      - Командир седьмой стрелковой роты старший лейтенант Иванов.
      - Седьмой роты? Иванов?
      - Да, он! - подтвердил Простяков.
      Почти два года назад, в ноябре сорок первого, на Озерне, 7-й ротой этого же полка командовал тоже старший лейтенант Иванов. И так же храбро, первым форсировал он реку по битому льду. Только звали его Ильей Андреевичем, а инициалы этого Иванова, как подсказал мне кто-то из штабных офицеров, были "А. З.".
      Овладев плацдармом за рекой Царевич, 22-й и 18-й гвардейские полки уже на следующее утро были вынуждены отбивать сильнейшие контратаки танков и мотопехоты противника. Ожесточенность этих контратак все нарастала, и, для того чтобы удержать плацдарм, нам пришлось выдвинуть на него несколько батарей 17-й истребительно-противотанковой бригады полковника В. Л. Недоговорова. Артиллеристы, ведя огонь прямой наводкой, хорошо помогли стрелкам, и плацдарм остался за нами. Тогда фашистское командование перенесло свои усилия несколько севернее, под Борки и Жукове. Особенно упорные бои завязались за высоту 229,6. Она несколько раз переходила из рук в руки.
      Бессмертный подвиг на этой высоте совершил рядовой 31-го гвардейского полка Василий Иванович Соловьев. При очередной атаке взвод младшего лейтенанта Чегаркина, где служил Соловьев, выбил фашистов из траншеи и быстро двинулся дальше, к вершине. Внезапно во фланг взводу ударил пулемет из хорошо замаскированного дзота. Бойцы залегли. Соловьев оказался неподалеку от дзота, но гранат у него не было: гвардеец уже израсходовал их, уничтожив в траншее две пулеметные точки. Он, не раздумывая, бросился к амбразуре дзота и закрыл ее своим телом. Вражеский пулемет, прошив его очередью, смолк. Взвод, а за ним и другие подразделения батальона вышли к вершине и овладели высотой. Подвиг коммуниста В. И. Соловьева, марийца по национальности, был отмечен высшей наградой. Ему посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза.
      Противник продолжал контратаки, особенно настойчивые в полосе 9-й гвардейской дивизии. Мы в свою очередь неоднократно, с перерывами в один - три дня, возобновляли наступление, пытаясь прорваться на юг, к Духовщине. Однако пробить брешь в многополосной, насыщенной огневыми средствами и различными инженерными заграждениями обороне не смогли. Примерно такая же обстановка сложилась в полосе всей 39-й армии и у ее соседей слева - соединений Западного фронта.
      Ожесточенные бои продолжались до начала сентября. Добиться решительного успеха нам не удалось. Однако это наступление, в котором участвовали войска двух фронтов, имело положительное значение. Дело в том, что в июле - августе развернулась грандиозная битва на Курской дуге, где советские армии, обескровив и отбросив вражескую ударную группировку, развернули мощное наступление, освободили Орел, Белгород, Харьков, разгромили 30 дивизий противника. Вермахт потерял в этой битве около 500 тысяч солдат и офицеров, 1,5 тысячи танков, 3 тысячи орудий и более 3,7 тысячи самолетов{62}. Вражеское командование остро нуждалось в резервах. Какую-то часть этих резервов мы сковали на смоленском направлении. Мало того. Стремясь удержать за собой Смоленск, фашисты были вынуждены перебрасывать сюда танковые, моторизованные и пехотные дивизии из-под Орла.
      И все же наше августовское наступление не достигло непосредственной цели освобождения Духовщины. 39-я армия втянулась в затяжные бои, так и не прорвав оборону противника.
      Та или иная неудача обычно обусловливается совокупностью различных причин, иногда очень специфических. Однако при ближайшем рассмотрении главные причины, как правило, оказываются типичными для неудачных боевых действий вообще. Это, например, поспешность при подготовке к наступлению, попытка выиграть время за счет сокращения необходимой и очень трудоемкой подготовительной работы. Давно известно, что такой метод, мягко говоря, не спутник успеха. Военная история от древнейших времен пестрит подобного рода отрицательными примерами. И все-таки эти ошибки повторяются. Именно поэтому полезно и сейчас обращаться к суровым урокам прошлого, памятуя, что горький опыт - это тоже опыт, что в трудном противоборстве одерживает верх тот, кто умеет учиться и на собственных ошибках.
      Выше уже говорилось, что наше августовское наступление на Духовщину готовилось в очень сжатые сроки{63}. Это создавало большие трудности для войск, особенно для артиллерии. Ее полки, дивизионы и батареи продолжали выдвигаться на огневые позиции вплоть до последних часов перед атакой. Поэтому произвести необходимую разведку целей по всей глубине обороны противника артиллеристы не смогли - для этого у них просто не хватило времени. Отсюда и низкая эффективность артподготовки.
      Когда прорыв не удался, войска 39-й армии предприняли ряд повторных наступлений. Однако каждый раз нам давали для подготовки считанные дни, в результате чего артиллерия опять и опять не справлялась с поставленными задачами. Очевидно также, что мы имели недостаточно артиллерии, а также артснарядов.
      Среди других факторов, сыгравших отрицательную роль в августовском наступлении, отмечу еще один, на мой взгляд, чрезвычайно важный. Поспешность в подготовке наступления, естественно, повлекла за собой и спешные переброски крупных сил пехоты и артиллерии. Правила оперативной маскировки были нарушены, противник не только обнаружил перегруппировку войск 39-й армии, но и заранее, с помощью всех видов разведки, в том числе авиационной, довольно точно определил направление нашего главного удара.
      Это мы почувствовали в первые же часы боя, это подтвердили и пленные. Командир 91-й гвардейской дивизии доложил мне результат опроса пленных. Все они (около 50 солдат и офицеров) показали, что их части были приведены в полную боевую готовность за три дня до нашего наступления, что в тыловых районах сосредоточиваются танки и пехота, срочно переброшенные из-под Орла. А вскоре разведчики взяли пленного из 18-й немецкой танковой дивизии. Выяснилось, что эта дивизия, как и другие танковые и моторизованные соединения противника, начала марш с орловского выступа на север, в полосу 39-й армии, еще за несколько дней до начала нашего наступления. В подобной обстановке говорить о неожиданности удара конечно же не приходится. Противник ждал его, готовился к нему и тотчас же ответил сильными контратаками танков и мотопехоты, поддержанными бомбардировочной авиацией.
      28 августа, по приказу командарма, 2-й гвардейский корпус перешел к обороне. В первых числах сентября была предпринята очередная попытка овладеть Духовщиной. Удар нанесли наши соседи слева - 5-й гвардейский и 83-й стрелковый корпуса. Однако и эта попытка успеха не принесла.
      Командование Калининского фронта еще в конце августа, когда стало ясно, что наступление не удается, составило новый план овладения Духовщиной. Его инициатором стал генерал армии А. И. Еременко{64}. Он вообще был человеком ищущим, эта черта являлась одной из главных в его командирском характере. Да и подчиненным он не позволял успокаиваться или сетовать на трудную обстановку. "Ищи - найдешь!" - любил повторять Андрей Иванович.
      Новый план в корне отличался от предыдущего. Если в августе мы нанесли удар на Духовщину по кратчайшему направлению, левым флангом 39-й армии, то теперь усилия переносились на правый ее фланг, войска которого, взаимодействуя с 43-й армией, должны были глубоко охватить духовщинскую группировку гитлеровцев с севера и северо-запада.
      Этот план в масштабе оперативном отражал требование боевой обстановки необходимость отказаться от лобового удара на Духовщину, потерять что-то в расстоянии, но зато приобрести свободу маневра, а следовательно, и выигрыш во времени. Старая и верная пословица, гласящая, что "не всегда прямой путь самый короткий", очень часто имеет прямое отношение к планированию наступательных операций.
      Должен заметить, что хороший план вообще никогда не появляется как некое "озарение". Он вынашивается в голове и отражает объективную реальность. Потребность в таком плане остро ощущает каждый думающий командир, особенно в те моменты, когда требуется резко перестроить боевые порядки, сменить направление удара, когда каждый потерянный в инертных действиях час грозит потерей боевой инициативы. И дело старшего начальника - чутко реагировать на предложения подчиненных. По собственному опыту знаю, что иной раз командир батальона может подсказать решение, которое обеспечит успех дивизии и даже корпуса.
      В первых числах сентября генерал А. И. Зыгин получил новое назначение, а 39-ю армию принял генерал-лейтенант Н. Э. Берзарин. Мы с ним были хорошо знакомы по Дальнему Востоку, где он был заместителем командующего 1-й Отдельной Краснознаменной Дальневосточной армии. Николай Эрастович являлся типичным представителем новой плеяды командармов Великой Отечественной войны. Молодой (ему не было и сорока лет), широко эрудированный, очень волевой и решительный человек, он отлично проявил себя еще в тяжкую пору сорок первого года.
      В первом же разговоре о плане нового наступления он обратил внимание на конфигурацию фронта корпуса, на фланкирующую позицию противника за рекой Веленя.
      - Планируй удар через Веленю, - сказал Берзарин. - Примерно здесь.
      И он отметил карандашом участок между селом Спас-Углы и деревней Клиники, пояснил, что план армейской операции вчерне уже готов. Армия нанесет главный удар правым флангом - 84-м и 2-м гвардейским корпусами. В их полосах будут введены подвижные группы (танковые и моторизованные части) с задачей перехватить коммуникации духовщинской группировки противника. Наши корпуса, следуя за танками и мотострелками, атакуют Духовщину с северо-запада.
      Одно можно было сказать о замысле этой армейской операции в рамках операции фронтовой: смело она задумана, широко, с, (крутым поворотом главных сил (запад - юг), с решительной целью. Разумеется, такой план требует четкого взаимодействия войск во всех звеньях и на всех этапах.
      План был утвержден, началась подготовка к наступлению. В связи с общей перегруппировкой сил армии из состава 2-го гвардейского корпуса вышли 9-я и 17-я гвардейские дивизии, а вместо них прибыли 184-я стрелковая дивизия полковника С. И. Цукарева и 97-я стрелковая дивизия генерал-майора П. М. Давыдова.
      Мы получили крупное артиллерийское усиление. В лесных массивах, что восточнее реки Веленя, встали на огневые позиции 203-мм гаубицы - шесть батарей из 103-й артбригады большой мощности; 152-мм гаубицы и гаубицы-пушки шестнадцать батарей 94-й тяжелой гаубичной бригады; более 200 реактивных установок 20-й гвардейской минометной бригады и 326-го гвардейского минометного полка. Кроме того, нам передали несколько частей, вооруженных более легкими системами: 1310-й артполк, 554-й минометный и три истребительно-противотанковых полка.
      Прибавьте наш корпусной артполк и три полка дивизионной артиллерии, и тогда станет понятно, сколько хлопот появилось у командующего артиллерией корпуса полковника А. Д. Васильева. Хлопоты, разумеется, приятные. Еще бы! Скажи еще полгода назад Александру Дмитриевичу, что стрелковому корпусу придадут артиллерийскую группировку, в которой только тяжелых калибров будет до сотни стволов, - он вряд ли поверил бы.
      Видимо, слабый эффект артподготовки в предыдущем наступлении послужил поводом для серьезного разговора в высших командных инстанциях. Сужу об этом по беседе, которая состоялась у нас на КП с представителем Ставки маршалом артиллерии Н. Н. Вороновым. Он приехал к нам за несколько дней до наступления, его особенно интересовала разведка обороны противника вообще, артиллерийская разведка - в частности. Я доложил ему, что вражеская огневая система вскрыта нашей разведкой почти полностью, что данные всех видов разведки подтверждены и захваченными накануне пленными.
      - Давайте-ка ваших артиллеристов, - сказал он.
      Пришли полковник Васильев и офицеры штаба артиллерии, развернули карты и схемы, и у них завязался свой, сугубо артиллерийский разговор.
      Мне впервые довелось встретиться на фронте с Николаем Николаевичем Вороновым, и встреча эта оставила глубокое впечатление. То, что он крупнейший специалист, большой знаток артиллерийской боевой работы во всех ее сложностях и тонкостях, - это было известно. Однако, беседуя с нашими артиллеристами, он ни словом, ни жестом не подчеркнул своего профессионального превосходства, своего высокого положения и права решать и приказывать. Очень тактичный и доброжелательный человек.
      Это была деловая беседа коллег по военной профессии. "А может, лучше сделать так?" - спрашивал маршал и пояснял свою мысль. И полковник Васильев соглашался или приводил какой-то контрдовод.
      - Ну как? - спросил я Александра Дмитриевича, когда маршал уехал.
      Васильев развел руками:
      - Все расставил по местам. Хотел бы я знать артиллерию хоть в четверть того, как знает ее Николай Николаевич...
      Добавлю, что сам полковник Васильев был превосходный, на мой взгляд, артиллерист.
      13 сентября, за сутки до начала наступления, Васильев доложил мне о готовности артиллерии.
      Начальник политотдела полковник П. В. Луценко, только что вернувшийся с переднего края, рассказал, что политический подъем в войсках исключительно высокий. Бойцы рвутся в наступление. В беседах с политработниками они обязательно упоминали Левобережную Украину, где советские войска, освобождая город за городом, гнали фашистов на запад, к Днепру. "Скорей бы приказ, говорили бойцы. - А за нами дело не станет, мы уж постараемся".
      С начальником штаба полковником В. Л. Бейлиным мы еще раз проверили, все ли сделано, обговорили детально вопросы, возникшие за последние часы, и я выехал на свой наблюдательный пункт.
      - Будет успех! - говорил, прощаясь, Бейлин. - Чувствую, сломим фашиста...
      Чувствовал это и я. Время нам дали, мы хорошо подготовились, тщательная и действенная подготовка должна обеспечить быстрый прорыв обороны противника. Разница между августовским и нынешним наступлением состояла еще и в том, что фашистское командование, судя по последним данным, было дезинформировано нашей маскировкой (ложное сосредоточение войск на второстепенных участках, постройка мостов на реке Царевич и т.п.) и ожидало главного удара совсем не там, где он нами спланирован.
      14 сентября, в 9.00, ударила артиллерия. Полуторачасовую артподготовку заключил мощный залп гвардейских минометных частей. Огневая система противника была подавлена и на переднем его крае, и в глубине обороны. Лишь отдельные вражеские батареи пытались остановить огнем наступающую пехоту, но тяжелые орудия армейской артгруппы вынудили их замолчать. К полудню стрелки 184-й и 91-й гвардейской дивизий овладели первой и второй траншеями фашистов и, оставив речку Веленя далеко у себя в тылу, продолжали успешно наступать.
      Доклады командиров дивизий радовали. Стрелки продвигались в хорошем темпе, саперы 4-й инженерной штурмовой бригады уже навели мосты через Веленю, подвижная группа полковника И. Ф. Дремова (46-я и 47-я механизированные бригады) своевременно вошла в прорыв, артиллерия тоже сменила позиции и выдвинулась далеко за реку.
      Еще засветло командир 184-й дивизии полковник Цукарев доложил:
      - Выхожу к деревне Пономари, седлаю большак.
      Следом за ним радирует командир 91-й гвардейской дивизии генерал Озимин:
      - Занял Жигулино, иду к большаку. Мотострелки Дремова уже в Акулино.
      Большак, о котором докладывают комдивы, - это дорога из Духовщины на север, важная вражеская коммуникация. Наш корпус к исходу дня, расширив прорыв до 8 км по фронту и пройдя с боями до 10 км в глубину, вышел к этой дороге и практически рассек духовщинскую группировку фашистов на две части. К северу от нас поспешно отходила 197-я немецкая пехотная дивизия, прямо перед центром остатки 163-го и. 205-го полков 52-й пехотной дивизии. Наиболее ожесточенное сопротивление оказывал противник перед левым флангом корпуса - дивизией генерала Озимина. Здесь, на ближних подступах к Духовщине, держали оборону эсэсовцы 1-й пехотной бригады и боевая группа 18-й немецкой танковой дивизии.
      На следующий день, взаимодействуя с правым соседом - 84-м стрелковым корпусом, мы взяли в клещи и разгромили 197-ю немецкую пехотную дивизию и остатки 52-й пехотной дивизии и, продолжая обходное движение, вышли к западным окраинам Духовщины. Начались бои непосредственно за город. И хотя противник, опиравшийся на многополосную траншейную оборону с мощными опорными пунктами, оказывал яростное сопротивление, дни его были сочтены.
      Наш корпус обошел Духовщину с северо-запада, соседние слева корпуса - 5-й гвардейский и 83-й стрелковый- с юго-востока. Кольцо окружения должно было замкнуться с часу на час. Вместе с тем приданная нам артиллерия не оставила фашистам никаких надежд отсидеться в укрытиях. Бетонобойные снаряды гаубиц большой мощности в каменную крошку стирали вражеские опорные пункты, дальнобойные орудия 94-й артбригады, с успехом ведя контрбатарейную борьбу, лишили эсэсовских пехотинцев поддержки их артиллерии.
      Только одна дорога оставалась еще у противника для отступления - на юго-запад. Поздно вечером 18 сентября эсэсовцы и различные сборные подразделения стали поспешно уходить из Духовщины. Ночью город был полностью очищен от врага, над центральной площадью взвился красный флаг, о чем я и доложил генералу Берзарину.