Рассказ Гэса Лэндора

39

Я так и не знаю (и никогда не узнаю), в чем состоял ритуал жертвоприношения и действительно ли должна была Лея Маркис глотать сердце. Возможно, она не до конца выполнила указания своего предка; возможно, всему виной была ее поспешность. Но факт остается фактом; проглоченное сердце застряло в дыхательном горле Леи, преградив доступ воздуху. У нее стали подкашиваться ноги… изогнулось туловище… Еще через секунду Лея, словно вязанка дров, упала на пол.

Мы с Артемусом, забыв, что еще полминуты назад желали смерти друг друга, бросились к ней. Следом за нами, стуча туфельками по камням, подбежала миссис Маркис. Последним дотащился По. Мы все смотрели на бледное лицо Леи с запекшимися потеками крови По и на ее беспомощно вытаращенные глаза.

– Она не может… – прошептала миссис Маркис. – Не может…

«Дышать» – вот слово, которое она безуспешно вспоминала.

Сама Лея Маркис не могла ни говорить, ни даже кашлять. Из ее груди вырывался только хриплый приглушенный свист. Мне вдруг представилась птица, застрявшая в дымоходе. Лея умирала у нас на глазах.

По обхватил руками ее голову.

– Боже, ну скажи, что нам делать?

Бог молчал, а потому мы делали то, что было в наших силах. Я приподнял Лею за плечи. Миссис Маркис стала колотить ей по спине. По что-то шептал ей на ухо.

Но настоящую помощь Лее мог оказать только Артемус. И он намеревался это сделать, держа в руках ланцет, которым недавно вскрывал вену у По. Наверное, он был прав: спасти его сестру мог только надрез на горле.

Артемус ничего не объяснял. Отодвинув По, он навис над Леей. В ярком свете поблескивало лезвие ланцета. Не выдержав его зловещего блеска, миссис Маркис попыталась отобрать у сына ланцет.

– Не мешай! – огрызнулся Артемус. – Это единственное, что ее спасет.

Могли ли мы спорить с ним? Лея уходила из жизни. У нее заметно посинели губы и ногти. Только веки еще вздрагивали, как вздрагивают от порывов ветра полотняные навесы.

– Торопитесь, – прошептал я.

Артемус дрожащей рукой искал на горле сестры место, где нужно делать разрез. Срывающимся голосом он повторял слова из отцовских учебников:

– Щитовидный хрящ… перстневидный хрящ… перстнещитовидная перегородка…

Наконец палец Артемуса остановился. Наверное, его сердце тоже остановилось.

– Боже, помоги мне, – простонал Артемус.

Едва заметным движением он приблизил овальное лезвие ланцета к горлу Леи.

– Горизонтальный надрез, – шептал Артемус. – Ширина – полдюйма.

Вокруг лезвия выступила кровь.

– Глубина надреза… тоже полдюйма.

Артемус молниеносным движением вытащил ланцет и сразу же заткнул рану своим указательным пальцем. Из недр горла донеслись булькающие звуки, какие производит вода, текущая по трубам. Артемус искал глазами стеклянную трубку, чтобы вставить в рану. Кровь из-под его пальца уже не капала, а текла ровной красной струйкой. Здесь все было не так, как с раной на руке По. Там Артемус подгонял упрямую кровь. Кровь из горла его сестры текла сама, окрашивая мраморную кожу Леи.

– Но ведь не должно же быть столько крови, – процедил сквозь зубы Артемус.

Однако кровь не подчинялась ни ему, ни его медицинским навыкам. Горло Леи снаружи стало мокрым от крови. Булькающие звуки внутри становились громче… еще громче.

– Артерия, – выдохнул Артемус – Неужели я…

Кровь была везде. Она бурлила, пузырилась. В отчаянии Артемус вытащил свой палец. Послышался громкий хлопок, и кровавые брызги полетели во все стороны…

– Дайте мне… – Артемус старался побороть рыдания. – Дайте… чем-нибудь перевязать…

Мы с По торопливо отрывали лоскуты от своих рубашек. Миссис Маркис рвала домотканую сутану. А рядом лежала Лея. Молчаливая. Неподвижная. И только кровь неиссякаемой струей вытекала из надреза на ее горле.

Неожиданно для нас Лея открыла рот и внятно произнесла три слова:

– Я… тебя… люблю.

Но кого именно? Ее последние слова каждый мог отнести к себе. Глаза Леи, однако, не были обращены к нам. Они глядели в другой мир, обещавший ей избавление от всех страданий. И Лея уходила туда с улыбкой… Потом свет в ее глазах погас.

Мы молча стояли возле нее на коленях, словно миссионеры, приплывшие в далекую страну. По зажимал ладонями виски. Ты удивишься, читатель, но мне совсем не хотелось утешать парня. Считай это жестокостью, однако я не удержался и задал ему вопрос, который застрял у меня в мозгу и мешал, как мешает заноза. Приникнув к уху По, я спросил:

– Так это и есть высочайшая тема поэзии?

По вскинул голову. Глаза его были где-то не здесь.

– Я говорю про смерть прекрасной женщины, – напомнил ему я. – Вы по-прежнему считаете, что для поэта нет темы благороднее и возвышеннее?

– Да, – ответил По и уронил голову мне на плечо. – Лэндор, мне тяжелее других. Мне суждено терять ее снова и снова.

Тогда я не понял смысла его слов. Тело По тряслось от беззвучных рыданий. Я опустил ему руку на затылок. Моя рука оставалась там несколько секунд… затем еще несколько секунд. Его беззвучные рыдания продолжались и затем стихли. Наверное, он потерял сознание.

Как ни странно, миссис Маркис держалась собраннее всех остальных. Подземный зал наполнился ее холодным звонким голосом:

– Это не должно было случиться. Она должна была стать женой… Матерью.

Последнее слово что-то зацепило внутри самой миссис Маркис. Она сжала губы, но слово уже выпорхнуло, а следом раздался ее стон:

– Матерью! Такой же, как я!

Миссис Маркис вслушивалась в эхо, повторявшее эти слова, затем упала на тело дочери и принялась колотить по нему своими худенькими кулачками.

– Перестань! – закричал Артемус, оттаскивая ее прочь.

Но миссис Маркис все больше впадала в неистовство.

Она хотела измолотить тело Леи, растоптать его, превратить в месиво из мяса и костей. И если бы не руки сына, цепко державшие ее, она бы сделала это.

– Мама, – шептал Артемус. – Мама, опомнись!

– Мы делали это для нее! – кричала миссис Маркис, порываясь вновь наброситься на бездыханное тело Леи. – Делали все, что она требовала. А она? Она предпочла умереть! Гнусная, отвратительная девчонка! Зачем она это сделала? Если она… тогда зачем?

Казалось, миссис Маркис вот-вот лишится рассудка. Она балансировала на самом краю безумия. Но ее разум оказался крепче. Он выбросил миссис Маркис назад, в реальность, полную горя… Миссис Маркис откинула волосы с лица дочери, вытерла кровь с ее белой шеи и поцеловала еще теплую руку. И тогда прорвалась плотина слез, которую она временно сдерживала своим неистовым гневом.

Меня захватила эта неподдельная, ненаигранная сцена человеческого горя. И далеко не сразу за всхлипываниями и стонами миссис Маркис я различил другие звуки, доносившиеся сверху.

– Мистер Лэндор!

Я поднял голову, взглянув на потолок.

– Мистер Лэндор!

Это кощунственно, но я едва удержался от смеха. Меня так и подмывало расхохотаться. Он явился, мой спаситель, явился в облике… капитана Хичкока.

– Я здесь! – откликнулся я.

Мой голос не мог пробиться напрямую. Он пропутешествовал по коридору, к той дыре, в которую я провалился.

– Как нам вас найти? – спросил Хичкок.

– Не надо нас искать, – ответил я. – Мы сами вас найдем!

Я обвил плечи По и с трудом поставил его на ноги.

– Вы сможете идти? – спросил я его.

Оглушенный болью и горем, едва соображающий, где находится, По недоуменно разглядывал свою окровавленную руку.

– Лэндор, у вас найдется чем перевязать? – заплетающимся языком спросил он.

Я посмотрел на располосованный рукав рубашки – повязку, так и не понадобившуюся Лее. Я оторвал лоскут и крепко перевязал рану По. Затем, обвив его вторую руку вокруг своего плеча, я потащил парня к выходу.

Нас остановил голос миссис Маркис. Он звучал тихо, умоляюще:

– Выдумаете…

Ее рука сокрушенно указывала на каменный алтарь, где сидел Артемус. Туда же он перенес тело Леи, голова которой покоилась у него на коленях. Артемус молча, с вызовом, глядел на нас. Думаю, его молчание особенно пугало мать. Я понял ее немую просьбу.

– Мы вернемся за Леей, – сказал я. – Но сначала я должен отвести По к…

Я хотел сказать: «к доктору», – однако последнее слово застряло у меня в горле. Тем не менее миссис Маркис угадала его, как угадывают непроизнесенную шутку. И вдруг миссис Маркис ослепительно улыбнулась. Нет, она не сходила с ума. За этой улыбкой таилось глубокое отчаяние. Наверное, Артемус виделся ей сейчас маленьким мальчиком, беспечно разгуливающим по краю пропасти. Улыбкой она звала его к себе – прочь от опасного края.

– Идем, Артемус, – сказала она, выходя вслед за нами в коридор.

Он отрешенно следил за матерью.

– Идем, мальчик мой, – повторила миссис Маркис. – Ты ведь знаешь… мы все равно ей ничем не поможем… Мы сделали все, мы… пытались ее спасти. Ты согласен?

Должно быть, миссис Маркис и сама понимала всю шаткость своих доводов. Потеряв дочь, она делала все, чтобы не потерять сына. Артемус молчал, а она продолжала ласково уговаривать его:

– Дорогой, ну послушай меня. Ты не волнуйся, мы все уладим. Мы пойдем к полковнику Тайеру. Слышишь?

Мы все ему объясним. Он обязательно поймет… он все поймет правильно, обещаю тебе… Артемус, ты слышишь? Полковник Тайер – наш давний и верный друг… он знает тебя с… они ни за что… Артемус! Поверь мне, дорогой, он даст тебе закончить академию. Не упрямься, мальчик мой!

– Вот сейчас и пойду, – ответил Артемус.

Меня поразила интонация его голоса. Артемус произнес эти слова с каким-то легкомыслием, будто шутил. Между тем он и не думал вставать. Наоборот, Артемус сел поудобнее и подтянул голову Леи ближе к своей груди. И только теперь я увидел то, что он прятал от нас. Ланцет, с помощью которого он безуспешно пытался спасти сестру, теперь был воткнут в его бок.

Когда он успел? Не знаю. Из его уст не вырвалось ни звука. Не было потока слов, театральных жестов. Он не резал себе горло, не вскрывал шейную артерию. Он хотел умереть спокойно и неторопливо. Наши слова, наши действия его уже не волновали.

И вновь мои глаза встретились с его глазами. Я понял его намерение, и он это заметил.

– Я иду, – произнес он слабеющим голосом.

Наверное, в последние минуты жизни человек гораздо острее видит и чувствует окружающий мир. Это лишь мое предположение, поскольку Артемус (вопреки своей отрешенности) первым устремил взгляд на потолок. Я тоже запрокинул голову, но еще раньше мои ноздри безошибочно уловили запах горящего дерева.

Казалось бы, после ритуального спектакля с трагическим финалом меня уже трудно чем-то удивить. Но нет: деревянный потолок явился для меня полнейшей неожиданностью. Почему-то я был твердо убежден, что в этом каменном подземелье и потолок тоже сложен из камня. Откуда такая уверенность? Я же не знал, для каких нужд строили это помещение. Скорее всего, здесь был склад провизии или имущества, куда входили с фонарями и масляными лампами. И уж конечно, строители не помышляли, что однажды семейство Маркисов устроит здесь грандиозную иллюминацию.

Страшен был не пожар. Более того, пожар был здесь просто невозможен, ибо над почерневшими потолочными балками располагался ледник. И когда обугленные балки треснули сразу в нескольких местах, начался… ледопад.

Вниз полетели не маленькие кубики, охлаждавшие лимонад в бокале полковника Тайера. Это были ледяные глыбы весом в пятьдесят фунтов. Сначала упала одна, похожая на мраморную плиту, и взорвалась фонтаном ледяных осколков. Затем другая, третья. После каждого удара на каменном полу появлялась вмятина.

– Артемус, – забеспокоилась миссис Маркис. – Артемус, ты видишь, что творится? Вставай! Нужно уходить отсюда!

Вряд ли миссис Маркис догадывалась, что задумал ее сын. Она устремилась к Артему су, намереваясь силой увести его из зала. Путь ей преградила ледяная глыба, упавшая в нескольких футах. Ледяные осколки царапнули миссис Маркис по лицу. Она инстинктивно прикрылась ладонями. В этот момент на пол шлепнулась другая глыба. Эта упала почти рядом. Миссис Маркис попятилась. Я схватил ее за руку и буквально выволок из зала. Ее губы без конца повторяли имя сына. Отрешенно, с оттенком покорности судьбе.

Человеку свойственно надеяться до конца. Быть может, миссис Маркис думала, что глыбы перестанут падать. Возможно, верила, что потолок над алтарем не треснет… Первая глыба, ударившая Артемуса, краем задела ему голову. Удар был несильным и лишь опрокинул его на бок. Второй удар пришелся ему в живот. Третий раздробил Артему су ноги. Он был еще жив – мы слышали его стон. Стон продолжался недолго. Четвертой глыбой Артему су Маркису расплющило голову. Даже в коридоре был слышен треск его черепа.

Миссис Маркис забилась в моих руках и стала громко звать сына. Я не знал, что делать. Можно ли найти слова утешения для матери, за полчаса потерявшей двоих взрослых детей? Сколько еще комнат в доме ее души, доверху наполненных горем?

И вдруг миссис Маркис замолчала. Нет, она не обессилела. Просто зрелище, открывшееся всем нам, было настолько ошеломляющим, что временно отодвинуло ее горе. Сквозь падающий лед мы увидели медленно поднимающуюся фигуру.

Первой моей мыслью было: «Артемус». Неужели у него еще хватило сил встать? Нет, это не Артемус: он лежал там, где упал. Это вставала… Лея. Она покачивалась, будто завсегдатай питейного заведения, проспавшийся на полу… Потом она встала и направилась к нам. Голубоглазая, розовощекая Лея Маркис с локонами каштановых волос.

Призрак? Нет, человек из плоти и крови. Крови. Одна рука Леи была протянута к нам, другой она зажимала рану на своем горле. Еще через мгновение мы услышали ее крик. Мне не с чем сравнить этот крик, ибо я никогда не слышал ничего подобного ни от людей, ни от животных.

В ответ По тоже закричал. Их голоса слились в единую песнь ужаса – хриплый не то вопль, не то стон. Разбуженные летучие мыши заметались у нас над головами, задевая когтями наши волосы.

– Лея!

Преодолевая слабость, По рванулся к ней. Он хотел было оттолкнуть меня, но не сумел. Тогда он попытался обогнуть меня. Когда ему и это не удалось, По стал карабкаться на меня, как на холм. Он был готов на все, только бы добраться до нее. Он не хотел жить. Он хотел умереть вместе с нею.

Миссис Маркис порывалась сделать то же самое. Мне приходилось удерживать их обоих. Сам не зная почему, я ухватил каждого за талию и потащил к выходу. Они почти не сопротивлялись – не было сил. Их головы были повернуты назад – туда, где в тускнеющем свете виднелся женский силуэт.

– Лея!

Понимала ли она происходящее вокруг? Знала ли, какая стихия торопится опрокинуть ее и погубить в первую минуту возрождения? Сомневаюсь. В крике Леи не ощущалось ни намека на понимание. Лед уничтожал ее – это все, что я могу сказать. Уничтожал, как летучих мышей, запертых между ледяным молотом и каменной наковальней.

А глыбы все падали… Они подминали факелы, срывали канделябры, выбрасывая из них свечи. Они терзали тело Леи Маркис, словно мстили ей за попытку переиграть судьбу.

Вскоре вход в зал был полностью забит льдом, осколки которого теперь выносило в коридор. Каждая минута промедления могла погубить и нас троих. А мы стояли, веря и не веря в это жестокое возмездие природы. Судя по глухим ударам, лед продолжал падать, пока было куда. И он падал, окончательно погребая под собой Лею и Артемуса Маркисов.

Рассказ Гэса Лэндора

40

С 14 по 19 декабря

Самое удивительное, что грохот падающих ледяных глыб не разбудил академию. Наверху его попросту не услышали. Никто не поднял тревоги, и кадеты спокойно проспали до утра. Ночное происшествие не нарушило движения колесиков и шестеренок академического механизма. С рассветом на площадке между Северной и Южной казармами, как всегда, появился барабанщик. Кадетский адъютант махнул рукой, и барабанщик принялся отбивать сигнал побудки. Вскоре эхо уже повторяло его дробь, донося ее до уха каждого кадета, офицера и солдата.

За все время, проведенное в Вест-Пойнте, я впервые увидел барабанщика. До сих пор, слушая звуки побудки в своем гостиничном номере, я воспринимал их как некий внутренний призыв. Мне бывало даже совестно, что я позволяю себе спать дальше, когда у кадетов уже начался новый день.

Но этим утром моя совесть была чиста, ибо остаток ночи я провел в караульном помещении Северной казармы, отвечая на вопросы Хичкока, а затем излагая на бумаге отчет о случившемся. Я подробно написал обо всем. Точнее, почти обо всем.

Это были последние листы, врученные мною Хичкоку. Он с серьезным видом принял мой отчет, сложил пополам и запихнул в кожаную сумку, чтобы передать полковнику Тайеру. Затем Хичкок столь же серьезно кивнул, заменяя кивком свои обычные слова: «Хорошо поработали». Теперь я мог с чистой совестью отправляться в гостиницу.

Нет, еще не мог. У меня оставался вопрос. Всего один вопрос, требующий ответа.

– Наверное, это был доктор Маркис?

Взгляд Хичкока выражал, я бы сказал, типично штатское недоумение.

– Я вас не понимаю.

– Вам ведь кто-то сообщил, где мы. Думаю, доктор Маркис.

Капитан слегка покачал головой.

– Нет, мистер Лэндор. Когда мы прибыли, наш дорогой доктор сидел возле ледника. Он стонал, скрежетал зубами и бормотал что-то маловразумительное.

– Тогда кто?

Лицо Хичкока тронула едва заметная улыбка.

– Цезарь, – ответил он.

Я мог бы и сам догадаться. Помнится, меня удивило, с чего это он разгуливает в столь поздний час по Равнине? Но тогда мне было не до размышлений о Цезаре. И я никак не мог представить, что этот неизменно приветливый, вежливый слуга – агент Хичкока, приставленный следить за Артемусом Маркисом. Цезарь видел, как Артемус шел к леднику. Когда он заметил нас с доктором, бежавших в том же направлении, он поспешил к коменданту и доложил обо всех подозрительных перемещениях.

– Значит, Цезарь, – сказал я, со смехом почесывая затылок. – Вам не откажешь в проницательности, капитан.

– Благодарю вас, – ответил он сухим, ироничным тоном.

Я знал его манеру говорить, но сейчас за нею ощущалось что-то еще. Интересно, что?

– Мистер Лэндор, – наконец произнес он.

– Да, капитан.

Он отвернулся, думая, что так ему будет легче, однако слова все равно давались Хичкоку с трудом.

– Я хочу заявить: если непростые обстоятельства этого расследования побуждали меня… то есть если я, поддавшись порыву раздражения, вдруг усомнился в вас… в вашей честности или профессиональных качествах, мне очень… Мне очень.

– Благодарю вас, капитан. Я тоже сожалею о том, что не всегда вел себя надлежащим образом.

Это была крайняя черта, до которой мы могли дойти, не ставя друг друга в неловкое положение. Затем мы понимающе кивнули и в последний раз пожали друг другу руки. Так мы расстались с капитаном Хичкоком.

Когда я выходил из казармы, барабанщик заиграл побудку. Казармы оживали. Сонные кадеты вскакивали с подстилок, хватали форму и торопились одеться. В академии начинался новый день.

Миссис Маркис посчитала, что сигнал побудки касается и ее. Груз горя заставил ее забыть о сне. Несколько раз миссис Маркис хотели отвести домой, но она упрямо отказывалась и все кружила между казармами… Вскоре двоих кадетов третьего класса, возвращавшихся из караула, остановила женщина в серой монашеской сутане. Вымученно улыбаясь, она спросила их, не помогут ли они… «поднять ее детей». Кадеты опасливо покосились на нее и ответили, что начальство не любит, когда опаздывают. Женщина уверила их, что «там работы на несколько минут».

На самом деле эта работа требовала нескольких дней. А пока нужно было заниматься и другой работой. Работа стала лучшим ответом доктора Маркиса на свалившееся горе. Прежде чем написать прошение об отставке, он перевязал раны кадета четвертого класса По. Затем доктор проверил его пульс и объявил, что молодой человек потерял не больше крови, чем при обычной процедуре кровопускания.

– Возможно, это даже пошло ему на пользу, – добавил Маркис.

Сам доктор на удивление хорошо выглядел. Никогда еще я не видел его таким румяным. Только однажды его лицо побледнело – во дворе, когда он увидел жену. Они оба уклонились от встречи, однако в тот момент они как бы заново обрели друг друга. Их глаза встретились; они оба наклонили головы, будто соседи, давно живущие на одной улице. И я вдруг увидел проблеск будущего, которое их ожидало. Отнюдь не лучезарного будущего. О продолжении карьеры военного врача нечего было и мечтать. Учитывая прежние заслуги доктора Маркиса, он, скорее всего, избежит трибунала, однако пятно на репутации повлияет и на его гражданскую карьеру. Во всяком случае, в Нью-Йорке, куда так мечтала вернуться миссис Маркис. Доктор будет рад, если сумеет найти практику в каком-нибудь городишке на западной границе Иллинойса. Но Маркисы выдержат этот удар судьбы. И в присутствии других людей, и наедине они будут редко говорить о своих погибших детях (или вообще предпочтут хранить молчание). Они будут относиться друг к другу с подчеркнутым вниманием и терпеливо ждать, когда жизнь подведет итог их пребыванию в этом мире. Во всяком случае, мне так казалось.

По определили все в ту же палату Б-3, служившую пристанищем Лерою Фраю и Рендольфу Боллинджеру. В отличие от них, он попал сюда живым и собирался выйти на своих ногах. При иных обстоятельствах По не упустил бы шанса побеседовать с духами погибших и, быть может, даже написал бы стихотворение о переселении душ. Но в своем нынешнем состоянии он тут же уснул и проспал до самого вечера.

Я вернулся в гостиницу и тоже лег спать. Где-то часа через четыре меня разбудил посыльный Тайера.

– Полковник Тайер приглашает вас на беседу.

Мы встретились в артиллерийском парке. Вокруг замерли орудия, когда-то стрелявшие по крепостным стенам и по пехоте на полях сражений. Здесь было немало трофейных английских пушек. Надписи на стволах перечисляли сражения, в которых они участвовали. Я представил, какой поднялся бы грохот, если бы все они разом выстрелили. Но старые орудия молчали. На ветру бился приспущенный флаг – это был единственный звук, который слышали мы с Тайером.

– Вы прочли мой отчет? – спросил я его. Полковник кивнул.

– Вы хотите… у вас еще есть ко мне вопросы?

– Нет, мистер Лэндор.

Казалось, что у Тайера болит горло. Каждое слово давалось ему с трудом.

– У меня есть вопросы к себе. Как я мог столько лет находиться с человеком в приятельских отношениях, часто бывать у него дома, считаться в его семье чуть ли не своим… и даже не подозревать, какая беда довлеет над этой семьей?

– Они намеренно скрывали это от всех.

– Да. И очень умело скрывали.

Мы оба смотрели туда, где в дыму литейного завода Кембла скрывался Колд-Спринг. Наши глаза путешествовали к Вороньему Гнезду, Буйволиному холму и дальше – до самых Шавангункских гор. Все эти места серебристой нитью связывала река. Я заметил, что Гудзон почти замерз.

Нет больше ни Леи, ни Артемуса, – вновь заговорил Тайер.

– Да, полковник.

– Мы так и не узнаем, почему они это сделали. Мы даже не узнаем, что они сделали и где кончается одно преступление и начинается другое.

– Вы правы. Хотя у меня есть кое-какие соображения на этот счет.

Тайер чуть наклонил голову.

– Я вас внимательнейшим образом слушаю, мистер Лэндор.

Я начал не сразу, поскольку еще сам мысленно упорядочивал недавние события.

– Сердца у кадетов вырезал Артему с. Говорю об этом с уверенностью, поскольку собственными глазами видел, как мастерски он владеет ланцетом. Добавлю, он – прирожденный хирург и мог бы стать блестящим медиком, если бы избрал… Артемус очень любил сестру и был готов на все, только бы она выздоровела.

– Продолжайте, мистер Лэндор.

– Могу побиться об заклад: именно Артемус переоделся офицером. Причем формой покойного дяди он пользовался неоднократно. Скорее и Кокрейна из палаты, где лежало тело Фрая, удалил тоже он.

– А что вы скажете про Лею?

Лея. Сам звук ее имени заставил меня медлить с ответом.

– Я вполне уверен, что это она встретилась мне в окрестностях заведения Бенни Хейвенса. Они там были вдвоем с Артемусом. Наверное, она следила за По, стремясь узнать, связан ли он со мной. И, узнав, что связан…

Что сделала Лея? Этого я и сам не знал. Возможно, она решила избавиться от По. Возможно, это подхлестнуло ее и заставило спешно приступить к осуществлению своих замыслов. А может, она искренне влюбилась в По, и такое «предательство» с его стороны только укрепило ее любовь. Но это были мои догадки, о которых я не собирался говорить Тайеру. Ему я сказал другое.