Всевидящее око

Миссис Маркис водила ножом по пустой тарелке.

– Тогда академия осталась без хирурга. Командующий говорил, что назначение временное: год, от силы два, а затем мы снова вернемся в Нью-Йорк. Но мы ведь так и не вернулись. Правда, Дэниел?

Доктор Маркис утвердительно кивнул. Его супруга, хищно улыбаясь, продолжала:

– Однако мы еще можем вернуться. Это вполне осуществимо. Так, дорогой? Ты же сам говоришь, что однажды утром вместо солнца может взойти луна, а дворовый пес вдруг перестанет лаять и напишет симфонию. Все возможно в этом мире.

Все, в том числе и странная улыбка миссис Маркис. Она не сходила с лица хозяйки, но постоянно меняла свои оттенки. По тоже обратил внимание на ее улыбку и, видимо, пытался уловить миг перемены. Напрасное занятие – с таким же успехом он мог следить за облачками дыма, вылетающими из трубы.

– Только не думайте, мистер Лэндор, что я возражаю против жизни здесь. Конечно, Вест-Пойнт – жуткое захолустье. Иногда мне кажется, будто мы живем где-то в Перу. Но даже здесь бывают благословенные минуты, когда встречаешь замечательных людей. Это относится к вам, мистер Лэндор.

– Мы постоянно думаем о вас, – подпел матери Артемус.

– Да! – воскликнула миссис Маркис. – Мистер Лэндор – человек редкостного ума и образованности. Нынче такие люди подобны крупицам золота в куче песка. Я не хочу ничего плохого сказать о здешних преподавателях, но их жены! Видели бы вы этих женщин, мистер Лэндор! Ни капельки ума, ни малейшего намека на вкус. Едва ли вам встречались столь неженственные дамы.

– А какие скверные у них манеры, – подхватил Артемус – В Вест-Пойнте они еще могут пыжиться, но я сомневаюсь, чтобы таких дам дважды пустили бы в какую-нибудь нью-йоркскую гостиную.

Лея подняла голову от тарелки и хмуро поглядела на мать и брата.

– Зачем вы оговариваете этих женщин? Мы видели от них много хорошего. Я с удовольствием проводила время в их обществе.

– Где развлекалась вязанием, – усмехнулся Артемус – О, это бесконечное шевеление спицами.

Он вскочил и завращал пальцами, будто в руках у него были спицы. Не удовлетворясь пантомимой, Артемус принялся копировать тягучую речь миссис Джей – одной из преподавательских жен:

– «Вы знаете, дорогая, мне кажется, что нынешний октябрь все же несколько холоднее прошлогоднего. Почему я так думаю? Мне это подсказывает мой Коко… Как, вы не видели моего очаровательного азорского попугайчика? Так вот, едва проснувшись, мой бедняжка начинает дрожать. Зря я его вчера взяла на урок музыки. Он совершенно не выносит холодного ветра…»

– Прекрати! – крикнула миссис Маркис, зажимая ладонью рот.

– «Вы только представьте: несчастная птичка отморозила себе лапки», – не унимался Артемус.

– Несносный мальчишка!

Довольно улыбаясь, Артемус вернулся за стол. Возникла пауза. Я откашлялся и попробовал сгладить бестактность Маркиса-младшего.

– Полагаю, у миссис Джей сейчас другие темы для разговора.

– Это какие же? – спросила миссис Маркис, все еще смеясь над проделкой сына.

– Например, гибель кадета Фрая. Или недавняя гибель кадета Боллинджера, который, насколько я слышал, был близким другом вашего сына.

Возникла еще одна пауза. По хрустел костяшками пальцев, Артемус водил ногтем по ободу тарелки, а доктор Маркис ломтиком хлеба пытался поддеть горошину. Затем послышался сдавленный смешок миссис Маркис. Она резко запрокинула голову и сказала:

– Надеюсь, мистер Лэндор, эта особа не перейдет пределы допустимого, затеяв собственное расследование. Вам еще только не хватало помощниц!

– Я благодарен за любую помощь, какую мне оказывают. В особенности, если эта помощь не стоит мне ни цента.

На лице По мелькнула тень улыбки. Я опасался, что ее заметит Артемус, но Маркису-младшему было не до наблюдений.

– У меня к вам предложение, мистер Лэндор, – неожиданно сказал он. – Когда вы закончите свое официальное расследование, помогите мне разгадать одну загадочку.

– Загадочку?

– Да. Представляете, в минувший понедельник, когда я был на занятиях, кто-то сломал дверь моей комнаты в казарме. До сих пор не пойму, кто это мог сделать.

– И откуда только берутся такие опасные люди? – риторически спросил доктор Маркис.

– Только не называй их опасными, папа. Я склонен думать, что этот субъект был просто неотесанным болваном. – Артемус вновь улыбнулся мне. – Но кто именно – здесь я теряюсь в догадках.

– И все равно, дорогой, ты должен быть осторожен, – закудахтала миссис Маркис. – Не бравируй своей смелостью.

– Ну что вы с отцом так испугались? Говорю вам, это сделал какой-нибудь старый чурбан, ничего не добившийся в жизни и завидующий чужим успехам. На окрестных фермах хватает подобного сброда. Работать им лень. Все мысли о том, где бы напиться за чужой счет. Вот и болтаются по питейным заведениям низкого пошиба. А каково ваше мнение, мистер Лэндор?

Миссис Маркис передернуло. По заерзал на стуле. Воздух вокруг стола буквально трещал от ненависти. Должно быть, Артемус и сам это почувствовал, ибо его глаза широко раскрылись.

– Вы ведь тоже домовладелец, мистер Лэндор. Уверен, вам знаком этот тип людишек.

– Артемус! – предостерегающе произнесла Лея.

– Возможно, кто-то из них является вашим близким соседом.

– Остановись! – пронзительно закричала мисс Маркис.

Словно по волшебству, все остановилось. Артемус умолк. Внимание собравшихся переместилось на хозяйку. Улыбка покинула лицо миссис Маркис. Вокруг рта обозначились складки. Она стояла, выпятив кадык и сведя вместе дрожащие худенькие кулачки.

– Ненавижу! – тем же пронзительным голосом крикнула она. – Я решительно ненавижу, когда ты так себя ведешь!

Во взгляде Артемуса я не заметил ни испуга, ни сожаления. Только любопытство.

– Мама, не забывай, что я уже взрослый и не обязан плыть с тобой в одной лодке.

– Конечно, не обязан… плыть в моей лодке. Даже если мою лодку отнесет к другому берегу Гудзона, никто…

Впервые за весь вечер уголки ее рта горестно опустились.

– Никто из вас и не подумает мне помочь. Я права, Дэниел?

Супруги Маркис переглянулись. Их взгляды были наполнены таким чувством, что восемь футов разделявшего их пространства исчезли. У миссис Маркис заблестели глаза. Она вдруг подняла свою тарелку над головой и… бросила на стол. Красная льняная скатерть приняла обглоданную утиную кость, месиво из печеных яблок и несколько горошин. Тарелка разлетелась на куски.

– Ага! Видели? Фарфоровая тарелка ни за что не разобьется, если ее не держать возле огня. Я должна… я просто обязана поговорить с Эжени.

Голос миссис Маркис звенел все выше. Она с остервенением ударила по черепкам.

– Я и так уже порядком сердита на нее. Как она может?.. Возомнила бог весть что! В этом чертовом углу не сыщешь порядочной служанки. Ни одна девчонка не желает одеваться, как подобает служанке, и с почтением относиться к своим хозяевам… Пора, пора мне поговорить с этой стервой. Хватит! Я научу ее нас уважать!

Отшвырнув стул, миссис Маркис поднялась на нетвердые ноги. Ее руки вцепились в собственные волосы. Никто и глазом моргнуть не успел, как она двинулась прочь из столовой, забыв снять с платья салфетку. Из коридора донеслось шуршание ее платья… сдавленный стон… потом стук шагов по ступеням.

Мы сидели молча, уставившись в свои тарелки.

– Простите мою жену, – торопливо пробормотал доктор Маркис, ни к кому не обращаясь.

Больше о случившемся не было сказано ни слова. Без каких-либо извинений или объяснений клан Маркисов вернулся к еде. Они не были ни смущены, ни шокированы, из чего я заключил, что такие выходки хозяйки – далеко не редкость.

В отличие от Маркисов, у нас с По начисто пропал аппетит. Мы тихо положили вилки и ждали окончания обеда. Первой с едой расправилась Лея, за нею Артемус. Последним был доктор Маркис. Насытившись, он встал, лениво поковырял в зубах карманным ножичком, после чего обернулся ко мне и сказал:

– Мистер Лэндор, если не возражаете, я хочу показать вам свой кабинет.

Рассказ Гэса Лэндора

25

Доктор Маркис закрыл дверь столовой и наклонился ко мне. Его глаза немного осоловели. От доктора пахло луком и виски.

– У жены нервы расшалились, – сказал он. – Под зиму с ней это бывает. Немного устала от домашних хлопот. А тут еще снег, холода. Она так не любит сидеть в четырех стенах, вот и… Думаю, вы поймете.

Я молча кивнул. Облегченно вздохнув, Маркис повел меня в свой кабинет – необычайно узкую комнату, освещенную единственной свечкой. Ее колеблющееся пламя отражалось в зеркале и оживляло потускневшую золоченую раму. Пахло пылью и еще чем-то, похожим на жженый сахар. Изрядную часть тесного пространства кабинета занимали три книжных шкафа. С самого большого на меня взирала величественная голова Галена. В нише между двумя другими висел старинный портрет, написанный маслом. Портрет был высотой не более двух футов и изображал священника в черной сутане. Под ним, на серой заплесневелой подушечке, дремал еще один портрет, медальонный.

– Скажите, доктор, кто это очаровательное создание?

– Не узнали? – усмехнулся он. – Моя дорогая невеста.

Миниатюра на слоновой кости была написана более двадцати лет назад, однако время почти не изменило ни фигуру миссис Маркис, ни черты ее лица. Годы лишь «подсушили» и то и другое, поэтому круглые лучистые глаза невесты доктора отличались от глаз его супруги, как тесто отличается от хлеба.

– Согласитесь, мистер Лэндор, она просто недооценивает свою красоту, – продолжал Маркис. – Никакой amour propre[146], что свойственно почти каждой женщине… Постойте, я так и не показал вам свои монографии!

Доктор снял с полки тонкую стопку пожелтевших листов и потряс ими в воздухе, словно перечницей.

– Вот они, – с гордостью произнес он. – Видите эту? «Вводный доклад о нарывах и волдырях». Я выступал с ним в Медико-хирургическом колледже… А это тоже вводный доклад, но уже о свищах в заднем проходе. Его очень благосклонно приняли в университете… А вот об этой работе можно с полным основанием сказать, что она создала мне репутацию. «Краткий отчет о новейшем способе лечения желчно-гнилостной желтой лихорадки, называемой в просторечии черной рвотой».

– Меня впечатляет круг ваших научных интересов, доктор, – вежливо сказал я.

– Старые мозги еще работают, мистер Лэндор. Быть разносторонним – таково мое кредо… Но я обязательно должен показать вам еще один труд – результаты моих наблюдений, основанных на работе доктора Раша о болезнях мозга. Эту работу напечатали в «Медико-хирургическом журнале Новой Англии».

– Мне не терпится ее увидеть.

– Вам и в самом деле интересно?

Доктор недоверчиво покосился на меня. По-видимому, я был первым из гостей, проявившим интерес к его медицинским изысканиям.

– Сейчас… ох, какая досада. Вы знаете, я как раз читал эту работу перед сном. Вы не против, если я схожу за ней в спальню?

– Пожалуйста, доктор.

– Удивительно, мистер Лэндор. Никогда бы не подумал, что вам близка медицина.

– Как видите. Я даже готов подняться вместе с вами наверх.

Маркис разинул рот и махнул рукой.

– С большим удовольствием, мистер Лэндор. Сочту за честь.

Если бы еще доктор Маркис не гремел так своими сапогами! Когда мы поднимались по лестнице, эхо наших шагов откликалось из всех углов дома. Слышимость в этом казенном жилище была отменная, следовательно, Артемус мог проследить каждый наш шаг и точно знать, когда мы поднялись на второй этаж. Но знал ли он, что доктор забудет взять свечку, отчего мы, двигаясь в полной темноте, заметим тусклый лучик, пробивающийся из-под двери его комнаты?

Спальня Артемуса была невелика. Окно закрывали ставни. На стене висел ночник, больше похожий на лампаду. Язычок пламени с трудом позволял разглядеть стенные часы (их застывшие стрелки показывали двенадцать минут четвертого) и простую медную кровать с голым матрасом.

– Комната вашего сына? – улыбаясь, спросил я.

Доктор Маркис кивнул.

– Уютная. Наверное, он любит возвращаться сюда и отдыхать от превратностей кадетской жизни.

– Вы удивитесь, мистер Лэндор, но Артемус живет у нас только во время каникул, – ответил доктор, почесывая щеку. – Как-то раз сын мне сказал: «Отец, если я хочу стать офицером, то должен познать кадетскую жизнь без поблажек. Что это за солдат, который постоянно ночует в родительском доме? Ко мне должны относиться так же, как к остальным кадетам».

Доктор Маркис ударил себя в грудь.

– Многие ли отцы могут похвастаться такими сыновьями? Как вы считаете?

– Немногие, доктор.

Маркис вновь наклонился ко мне, дыхнув луковым перегаром.

– Вы – проницательный человек, мистер Лэндор, и поймете: я жду не дождусь, когда Артемус станет настоящим офицером. Мальчик пошел не в меня. Нет, он рожден вести за собой. Это видит каждый… Простите, мы же шли за моей монографией. Прошу сюда.

Доктор повел меня в конец коридора. Он уже намеревался постучать в дверь, как вдруг спохватился.

– Простите, мистер Лэндор, – прошептал Маркис. – Мне как-то не пришло в голову, что моя дражайшая супруга может сейчас отдыхать. Если не возражаете, подождите меня здесь, а я тихонечко войду и возьму монографию.

– Конечно, доктор. Можете не торопиться.

Едва за ним закрылась дверь, я, стараясь не греметь сапогами, быстро вернулся в комнату Артемуса. Там я снял со стены ночник и спешно начал обследовать кровать. Отвернул матрас. Под ним было пусто. Тогда я встал на колени и заглянул под кровать. В пыли валялись некогда любимые Артему сом вещи: затупленные коньки, восковой человечек с черными глазами, рейки от коробчатого воздушного змея и игрушечная карусель с рукояткой.

Надо искать не здесь. Возможно, в этой комнате, но не под кроватью. Словно отвечая моим мыслям, пламя ночника качнулось в сторону шкафа, стоявшего в дальнем углу комнаты.

Ну где еще люди хранят разные тайные штучки, как не в шкафах!

Я открыл дверцу. Внутри было настолько темно, что ночника хватало лишь для освещения державших его пальцев. Пахло бергамотом и миндалем, но эти запахи перебивал резкий сладковатый запах шариков, которые обычно кладут в платяные шкафы, чтобы не завелась моль. Как ни странно, ничего из мужской одежды здесь не было. Под моими пальцами шуршали и шелестели холодные складки тафты, атласа и тонкой кисеи.

Ничего удивительного: раз Артемус не жил в родительском доме, его шкаф стал хранилищем нарядов матери и сестры. Но если здесь везде такая отличная слышимость, Маркис-младший наверняка поймет, где я сейчас нахожусь. Мысль была не из приятных. Застыв на месте, я вытянул руку и… не нащупал задней стенки. Только темнота.

Держа ночник, я стал осторожно протискиваться сквозь висевшую одежду, пока не выбрался на свободное пространство. Здесь было душно, однако запахи исчезли. Еще шаг – и мой лоб обо что-то ударился. Так. Очередная горизонтальная палка для вешалок, но пустая.

Впрочем, не совсем пустая. Моя рука натолкнулась на деревянную вешалку. Я опустил руку и нащупал воротник… затем рукав, а ниже – ком сыроватой шерстяной одежды. Я быстро сорвал ее с вешалки, расстелил на полу и поднес ночник.

Офицерская форма. Либо настоящая, либо очень умело сшитая по образцу. Голубые брюки с золотистыми лампасами. Голубой мундир с золотистыми украшениями. На рукаве мундира, возле плеча (мне пришлось поднести лампу совсем близко, что было небезопасно), я разглядел прямоугольник из обрывков ниток. След от нашивки.

Мне сразу вспомнился таинственный офицер, удаливший Кокрейна из палаты. Я продолжил осмотр мундира и чуть выше пояса заметил что-то, напоминавшее заплатку. Материя в этом месте была слегка липкой и шершавой. Я сдвинул ночник и в это время услышал шаги. В комнату кто-то вошел.

Я мигом задул светильник и опустился на пол шкафа. Вошедший сделал еще один шаг… и еще. Затем остановился. А я… как пишут в романах, я замер в напряженном ожидании.

Пока что я слышал только звуки. Вошедший открыл дверцу шкафа и тоже пробирался сквозь частокол платьев. Звуки сменились ощущением… Острие прорвало мне сюртук, только чудом не задев ребра. Я оказался пригвожденным к задней стенке шкафа.

Понятно. Мне угрожали саблей – недостающим аксессуаром найденной мною формы. Косоугольное лезвие оказалось неожиданно острым. С таким оружием шутки плохи, особенно в темноте.

К счастью, сабля пригвоздила не меня, а всего лишь сюртук. Я осторожно вытащил руку из рукава и стал выворачиваться из сюртука. Лезвие отодвинулось, но через секунду противник нанес новый удар. Острие вонзилось в заднюю стенку, вначале пробив мой сюртук на уровне сердца. Видеть этого я, естественно, не мог, но почувствовал.

Что делать? Кричать? Темный шкаф поглотит все звуки. Броситься на моего противника? Стена нарядов практически лишала меня такой возможности. Одно неверное движение, и я окажусь еще уязвимее, чем сейчас. Но та же причина удерживала от броска и моего противника.

Итак, правила были установлены. Можно начинать игру.

Он отвел лезвие… удар… дзинь! В задней стенке недоставало доски, и сабля царапнула по штукатурке (совсем рядом с моим правым бедром). Вскоре последовал второй удар. На этот раз лезвие вонзилось в дерево.

Ты спросишь, читатель, что делал при этом я? Двигался, перемещаясь влево и вправо, приседая и распрямляясь. Я старался предугадать очередной выпад того, в чьих руках была сабля.

Пятый удар едва не угодил мне в живот. Седьмой пришелся рядом с шеей. Десятый попал в узкое пространство между туловищем и согнутой рукой.

Промахи сильно разъярили моего противника. Похоже, он забыл о смертельных ударах и теперь старался хоть как-нибудь меня покалечить. Дюйм за дюймом, его сабля опускалась все ниже, к моим ногам. Мне не оставалось иного, как подпрыгивать, будто плясуну на сельской ярмарке. Вряд ли тебе, читатель, встречался человек, пытавшийся пляской в темном шкафу спасти себе жизнь.

Я чувствовал, что надолго меня не хватит. Мне угрожала не только сабля. Были еще два противника: удушье и усталость. Не стратегия, не надежда на отмщение свалили меня на пол. Измождение. Я обессилел.

Я лежал и по свисту воздуха чувствовал, как острие сабли выкалывает на стенке мой силуэт. С меня будто снимали мерку… для гроба. Я больше не считал удары. Вот сабля опять вошла в дерево. Сейчас мой противник вырвет лезвие и снова ударит. Доска протестующе скрипнула, и вдруг стало тихо.

Я коснулся лезвия и почувствовал, что до моего левого глаза ему не хватило какого-то дюйма. Лезвие тряслось, но оставалось на месте. Мой противник не рассчитал силу удара. Сабля пробила стенку шкафа и застряла в штукатурке.

Судьба давала мне последний шанс. Я выполз из-под сабли, сорвал с вешалки платье, обмотал его вокруг лезвия и начал тянуть саблю на себя. Наше равенство с противником длилось секунду или две. Едва стена отпустила лезвие, противник вновь оказался в выигрыше. Он держал саблю за рукоятку и мог менять положение. У меня не было ничего, кроме собственных рук и платья, которое легко распороть.

Он делал все, чтобы вырвать лезвие из моих рук. Мои пальцы, кисти, предплечья неотвратимо слабели. Но я не выпускал саблю, ибо понимал: если только разожму пальцы – мне конец. И я держался. Пальцы горели от боли, неистово колотилось сердце, рот глотал воздух, которым уже невозможно было дышать. Я держался.

Да, читатель, я держался, пока мог. А когда не смог… лезвие вдруг обмякло. Оно покорно лежало в моих исцарапанных руках, будто дар с небес. Я ждал, что в любое мгновение оно оживет. Но нет, мой противник исчез. Я еще какое-то время просидел на полу и только тогда сумел разжать руки.

Рассказ Гэса Лэндора

26

Я нащупал в темноте шкафа свой сюртук и ночник. Подхватив их одной рукой, на локоть другой я навесил офицерскую форму и выбрался наружу. К счастью, ночник был цел. Чиркнув спичкой, я зажег его и осмотрел себя, ища следы борьбы. Странно: ни царапин, ни крови. Только пот, обильно капавший у меня со лба.

– Простите, мистер Лэндор, что заставил вас ждать.

Он стоял в проеме двери, скрытый от меня коридорным сумраком. По голосу это был Маркис-старший, а по облику… В темноте я мог легко спутать отца с сыном. Меня охватило замешательство: я не знал кому верить – глазам или ушам.

– И вы простите меня, доктор, – сказал я, дабы не затягивать паузу. – Вот, поддался любопытству, захотел получше рассмотреть эти часы. Стал снимать ночник со стены и… видите, распорол себе сюртук. Ничего не оставалось, как совершить второй самовольный поступок – позаимствовать форму вашего сына, которую я нашел в шкафу.

Наверное, вид у меня был весьма глупый.

– Но эта форма… – начал доктор.

Понимаю, – перебил его я, натянуто улыбаясь и размахивая смятым мундиром. – Как лицо штатское, я не имею право надевать военную форму. Только на время, чтобы не шокировать собравшихся своим рваным сюртуком. Не беспокойтесь, мне бы совесть не позволила разгуливать в этой форме по Вест-Пойнту.

Маркис-старший удивленно пялился на меня.

– Я не об этом, мистер Лэндор. Я хотел вам сказать, что это вовсе не форма Артемуса. Как вы знаете, он пока еще не офицер. Вы нашли в шкафу форму моего брата.

– Вашего брата? – с не меньшим удивлением переспросил я.

– Да. Его звали Джошуа. Бедняга умер буквально накануне сражения при Магуаге[147]. Инфлюэнца. Не повезло парню. Только эта форма и осталась у нас в память о нем.

Доктор нагнулся, провел ладонью по рукаву мундира, затем сосредоточенно почесал нос.

– Взгляните, мистер Лэндор. Мундир, конечно, выцвел, да и покрой немного устарел, а в остальном… Вполне мог бы сойти за новый.

– Вот и я так подумал. Мало ли, вдруг Артемус решил заранее обзавестись офицерским нарядом? Теперь вижу… Да, покрой и впрямь немного устарел. И нашивка, смотрю, оторвалась.

– Какая нашивка? – нахмурился доктор. – Ее никогда не было. Джошуа так и умер вторым лейтенантом.

Маркис-старший вдруг хмыкнул.

Вспомнили что-нибудь забавное из жизни брата? – осторожно спросил я.

– Нет. Я вспомнил, как Артемус любил облачаться в эту форму и разгуливать по дому.

– Да ну?

Жаль, мистер Лэндор, вы не видели. Презабавное было зрелище. Рукава свисали чуть ли не на пару футов, а брюки! Волочились за ним по полу. Он чуть не падал, но все равно ходил… Понимаю, я должен был бы объяснить ему, что офицерская форма – не карнавальный костюм. Но знаете, у меня язык не поворачивался. Мальчишка с большим почтением относился к дяде, которого никогда не видел. Артемус жадно слушал наши рассказы и мечтал быть похожим на Джошуа. Дядина служба – для него это были святые слова.

– И ваша служба тоже, – вставил я. – Разве Артемус не относился с уважением к вашей службе?

– Хм… да, конечно. Ему было любопытно, чем я занимаюсь, но не более того. Думаю, это и к лучшему.

– Не скромничайте, доктор. Ваш сын столько лет видел, как вы лечите больных. Неужели он не перенял хотя бы малую толику ваших способностей? Ведь дети великолепно учатся, подражая взрослым.

Доктор скривил свои изуродованные губы.

– Вы правы, мистер Лэндор. Действительно, кое-чему он у меня научился. В десять лет Артемус мог назвать по-латыни все кости и все органы тела. Уже тогда он умел пользоваться стетоскопом. Раза два помогал мне вправлять пациентам сломанную кость. Но вряд ли он серьезно ко всему этому относился. Так, игра «в доктора».

– Что вы здесь делаете?

Вопрос исходил от миссис Маркис. Она встала на пороге, держа в руках подмаргивающую свечку. Свет играл на ее птичьем лице, превращая глаза в две маленькие пропасти.

– Моя дорогая! – воскликнул доктор. – Неужели ты так быстро поправилась?

Да, Дэниел. Похоже, я ошиблась. Подумала, что меня опять одолел приступ этой жуткой мигрени. А оказалось – я всего лишь устала, и короткий отдых вернул мне силы. Я совсем неплохо себя чувствую… Я смотрю, Дэниел, ты решил совсем замучить мистера Лэндора своими высокоучеными статьями. А вы, мистер Лэндор, повесьте на место эту уродливую форму. Она вам совершенно не годится. И еще, джентльмены, проводите меня вниз. Наверное, все и так уже терзаются в догадках, куда мы исчезли. Дэниел, надо будет потушить огонь в камине. Гляди, у мистера Лэндора до сих пор весь лоб в поту от жары!

Из-за дверей гостиной слышались звуки фортепиано, сопровождаемые грохотом сапог и сдавленными смешками. Похоже, молодежь неплохо развлекалась без нас. Лея играла кадриль, а По с Артемусом маршировали. При этом они раскачивались из стороны в сторону и смеялись, точно расшалившиеся дети.

– Лея, дай-ка теперь я поиграю! – еще с порога крикнула дочери миссис Маркис.

Лея мгновенно освободила место. Она подошла к брату, обняла его за талию и приготовилась не то танцевать, не то просто кривляться под музыку. Миссис Маркис с важным видом уселась на фортепианный пуфик и заиграла венскую польку. Я уже слышал эту вещь. Супруга доктора играла ее с пугающей виртуозностью, вдвое увеличив темп.

Вспотевший, без сюртука, я сидел на оттоманке, улыбался и мысленно спрашивал себя: «Так кто же из милых обитателей этого дома пытался меня убить?»

Миссис Маркис заиграла еще быстрее и громче. Венская полька завладела всеми – даже доктор посмеивался и вытирал глаза. Случившееся в шкафу постепенно отходило на задний план. Еще немного, и я поверю, будто мне это привиделось.

Я лишь второй раз видел хозяйку дома и не знал о ее особенности обрывать какое-либо занятие там, где оно ей наскучило или стало утомительным. Музыка внезапно прекратилась. Последний аккорд получился на редкость дисгармоничным. Молодежь недоуменно застыла на месте. Миссис Маркис торопливо встала и поправила платье.

– Вы должны меня простить, – заявила она. – Какая же я хозяйка, если не учитываю вкусов всех гостей. Уверена: мистеру Лэндору давно наскучило мое бренчание и он предпочел бы послушать Лею.

Имя дочери она превратила в один тягучий слог, и оно прозвучало как «Ле-ээ-эю».

– Дорогая, порадуй нас, спой что-нибудь.

Лее совсем не хотелось петь. Это было видно по ее лицу, но как бы она ни отнекивалась, миссис Маркис стоически отметала все возражения. Она двумя руками обхватила запястье дочери и чуть ли не силой потащила ту к пианино.

– Или тебя нужно упрашивать, точно маленькую? Изволь, мы все сейчас встанем на колени. Какими словами тебя молить?

– Мама!

– Наверное, мы должны будем по-восточному сложить руки и поклониться.

– Это излишне, – глухо произнесла Лея, глядя в пол. – Теперь я понимаю, что напрасно отказывалась.

В гостиной зазвенел серебристый смех миссис Маркис.

– Ну как вам это нравится? Только должна вас предупредить, уважаемые гости: я всегда считала музыкальные вкусы своей дочери достаточно блеклыми и унылыми. Поэтому возьму на себя смелость самой выбрать песню из «Дамского сборника».

– Мама, я не уверена, что мистеру По она…

– А я уверена, что понравится. Правда, мистер По?

У моего юного друга немного дрожал голос.

– Любой выбор мисс Маркис был бы истинным благословением для…

– Так я и думала! – перебила его миссис Маркис. – Но учти: в следующий раз этот номер тебе не пройдет.

Громким шепотом, слышным во всех углах гостиной, миссис Маркис добавила:

– Ты ведь знаешь, что мистеру Лэндору она не понравится.

Лея взглянула на меня. Да, впервые за весь вечер она удостоила меня внимательным взглядом. Затем поставила раскрытый сборник на пюпитр и села за пианино. Не знаю, как правильнее назвать взгляд, который Лея перед началом пения бросила на свою мать. В нем не ощущалось ни возражения, ни мольбы. Скорее любопытство, как будто Лея никак не могла поверить в реальность происходящего.

Потом она опустила руки на клавиши, проиграла вступительные такты и запела:

Солдат – вот о ком я мечтаю.

Солдат – вот о ком я мечтаю.

Едва лишь услышу звук шагов его звонких,

Как сердце замрет у бедной девчонки…

Не знаю, чем объяснялся выбор мисс Маркис. Много лет назад эту песню часто исполняли в нью-йоркском театре «Олимпик», вставляя между кривляниями какого-нибудь комедианта и номером французских танцовщиц. Исполнительницы были разные. В зависимости от своих вкусов и смелости, они выходили на сцену либо в умопомрачительной шляпе со страусиными перьями, украшенными голубыми бусинками, либо в костюме матроса. Щеки певиц были столь же алыми, как и губы (а голые коленки еще краснее). Чаще всего эти «бедные девчонки», изображая влюбленность, бесстыже подмигивали со сцены.

Но чего не отнять у тех певичек – они пели с чувством. Здесь же… думаю, даже галерные рабы вкладывали в пение больше чувств, чем Лея Маркис нынешним вечером. Она сидела с абсолютно прямой спиной и барабанила по клавишам с добросовестностью заводной куклы. В какой-то момент я решил, что пытка окончилась. Руки Леи поднялись над клавишами, однако тут же опустились снова, а ее голос зазвучал на верхних нотах:

Шаги его гулки,

Шаги его звонки,

Шаги его гулки и звонки…

Избранная Леей октава была слишком высока для ее контральто. Чтобы взять самые верхние ноты, ей пришлось петь почти шепотом. Мне казалось, что вот-вот из губ мисс Маркис вырвется струя пара. Рискуя сорвать голос, она упрямо продолжала:

И все замирает,

Все во мне замирает…

Мне вспомнились птицы Папайи – узницы клеток.