Рассказ Гэса Лэндора

36

Профессор Папайя не любит, когда у него появляются сюрпризом. Как мне думается, это не позволяет ему приготовить собственные сюрпризы и ошеломить гостя. А без сюрпризов он… Скажу лишь, что я почти не узнал человека, открывшего мне дверь.

Впрочем, начну по порядку. Не найдя нигде Леи, я оседлал Коня и отправился к Папайе. Пока ехал, короткий зимний день кончился. Надвигались ранние сумерки. Профессорский двор выглядел довольно уныло. Кусты жасмина и жимолости сбросили листья. Под ногами уже не хрустели лягушачьи косточки. Не было ни птичьих клеток, некогда висевших на грушевом дереве, ни дохлой гремучей змеи у порога.

Не было и самого Папайи. Во всяком случае, я так подумал, когда увидел на пороге человека в драных панталонах и кое-как натянутых чулках. На шее у него висело распятие из слоновой кости.

«Вот так выглядит знаменитый профессор, когда его никто не видит, – подумал я. – Заурядный церковный сторож, удалившийся на покой».

– Лэндор, я не ждал сегодня гостей, – вместо приветствия буркнул Папайя.

Мы были не настолько с ним дружны, чтобы я мог приезжать к нему, когда заблагорассудится. Я растерянно остановился, вдыхая ядреный запах давно не мытого профессорского тела и не зная, чем кончится мое самовольное вторжение. Потом Папайя с крайней неохотой отошел от двери и впустил меня в дом.

– Вчера, Лэндор, я бы угостил вас воловьим сердцем…

– Спасибо, профессор. Я ненадолго.

– Идемте внутрь.

И по дороге сюда, и сейчас, в сумрачном пространстве профессорского дома, меня одолевали сомнения: стоило ли вообще ехать к Папайе? Нарушать привычный уклад жизни этого человека ради какой-то догадки, мелькнувшей у меня в мозгу? А если она окажется полнейшей чушью?

– В прошлый раз, профессор, вы рассказывали об одном охотнике за ведьмами, который вдруг начал служить силам зла. Потом его сожгли… Вы еще говорили, что он успел бросить в огонь свою книгу…

– Понял, о ком вы, – раздраженно махнул рукой Папайя. – Это Леклер. Анри Леклер.

– Кажется, он был священником?

– Вначале был.

– Вот я и подумал: может, у вас имеется его портрет. Какая-нибудь старинная гравюра.

Он удивленно покосился на меня.

– И ради этого вы ехали сюда? Из-за картинки?

– Да, профессор.

Он молча повел меня в библиотеку. Там Папайя уверенно прошел к нужной полке и, по-беличьи подпрыгнув, вытащил маленькую потрепанную книжицу.

– Вот, – сказал профессор, раскрывая книгу. – Полюбуйтесь на этого служителя дьявола.

Передо мной был портрет человека в темной, богато украшенной сутане. Его шею стягивал священнический воротничок. Слегка скуластое лицо, милосердный взгляд глаз, красивые полные губы. Идеальный «добрый пастырь», которому хочется исповедаться.

Папайя – этот старый лис – сразу заметил блеск в моих глазах.

– А ведь вы его уже где-то видели, – сказал он.

– Да. В одном доме.

Мы молча переглянулись. Затем Папайя снял с шеи распятие и вложил мне в ладонь.

– Я не суеверен, Лэндор. Но иногда… Возьмите, это может вам пригодиться.

Я улыбнулся и вернул ему распятие.

– Спасибо, профессор, пусть оно останется у вас. Я и так уже перешел все рамки приличий, вломившись к вам.

В гостинице меня ждал конверт, подсунутый под дверь моего номера. Знакомый витиеватый почерк с сильным наклоном вправо. Мне не хотелось вскрывать конверт. Я даже подумал, а не сжечь ли мне его не читая. Почему-то мне стало грустно. Я вздохнул и все-таки решил вскрыть конверт.

«Ого! – подумал я. – А Лея даром время не теряла».

Теперь я преспокойно мог кинуть письмо По в огонь.

Не скажу, чтобы я особо удивился этой новости. Меня почему-то взбудоражила ее… внезапность. Почему все разворачивается с такой быстротой? Почему Лея, которая еще днем собиралась умереть, теперь торопится связать свою жизнь с По? Он-то готов идти за любимой на край света, но что выиграет Лея, убежав с ним? Совсем недавно она горячо уверяла меня в невиновности брата, а теперь… Неужели она согласна бросить Артемуса и родителей в беде?

Все это выглядело полнейшим абсурдом, если только… если только грядущей женитьбой здесь и не пахло и Лея спешила совсем по другой причине.

«Прощайте, Лэндор». Обычная фраза, которую один человек пишет другому, разрывая с ним отношения. Но сейчас два этих слова будто картечью ударили по мне. Они вытолкнули меня из номера.

По в опасности! К черту логические доказательства; я чуял это нутром. Чтобы спасти парня, мне нужно было срочно увидеться с тем, кто сможет мне кое-что объяснить. Или кого я заставлю кое-что объяснить.

Время двигалось к полуночи, когда я постучался в дверь дома Маркисов. Ответа не было. Тогда я начал колотить со всей силой, будто подгулявший муженек, вернувшийся из питейного заведения. Наконец скрипнул засов. Передо мной в ночной сорочке стояла заспанная Эжени. Служанка уже приготовилась меня отчитать, но, увидев мое лицо, осеклась. Она молча впустила меня, а когда я спросил, где хозяин, с некоторым испугом махнула в сторону библиотеки.

Библиотека освещалась единственной свечкой. Доктор Маркис сидел в громоздком плюшевом кресле. На коленях лежала раскрытая книга. Глаза доктора были закрыты. Он слегка храпел, однако вытянутая рука прочно сжимала бокал с бренди. Жидкость в бокале замерла, как озеро в тихую погоду. (По тоже умел спать с бокалом в руке, не расплеснув ни капли.) Мне не пришлось будить доктора. Маркис встрепенулся, опустил бокал на стол и изобразил на лице подобие улыбки.

– Мистер Лэндор? Какая приятная неожиданность!

Он сделал попытку встать.

– Знаете, а я тут как раз читал замечательную монографию о родильной горячке. Возможно, вам будет интересно послушать, какая дискуссия развернулась относительно некоторых особенностей… А где же книга?

Он оглядел кресло, с которого встал, потом стол и только сейчас заметил, что держит книгу в руке.

– Совсем рассеянным стал!

Он поднял на меня глаза, но я, отринув правила приличия, двинулся прямо к зеркалу. Оглядел свое тощее лицо с всклокоченными бакенбардами и убедился, что вполне готов к разговору.

– А где же ваши домочадцы, доктор?

– Время довольно позднее. Женщины удалились спать.

– Вы правы, время позднее. А сын ваш где? Доктор недоуменно заморгал.

– Как где? В казарме.

– Простите, я забыл, что Артемус не ночует дома. Комната была узкой; перемещаясь по ней, я всякий раз слегка задевал доктора локтями. Его глаза ловили каждый мой шаг.

– Позвольте вам чего-нибудь предложить, мистер Лэндор. Хотите бренди?

– Нет.

– Тогда, может, виски? Я знаю, вы любите…

– Нет, благодарю вас, – сказал я, останавливаясь рядом с креслом и язвительно улыбаясь. – А знаете, доктор, я немного обижен на вас.

– Помилуйте, за что же?

– У вас в роду был такой выдающийся человек, а вы ни словом не обмолвились о нем.

Маркис тоже попытался улыбнуться, но его улыбка сломалась.

– Я право… не уверен, что у нас в роду…

– У вас в роду был священник по имени Анри Леклер. Маркис привстал, но сейчас же снова рухнул в кресло.

– Конечно, доктор, в наши дни это имя почти ничего не говорит. Но два с лишним века назад его хорошо знали в Европе. Мне говорили, преподобный Леклер считался лучшим охотником за ведьмами, пока… сам не стал гонимым и преследуемым… Вы мне позволите взять свечу?

Он не ответил. Взяв подсвечник, я направился к нише, где висел старинный портрет. В прошлый раз он не вызвал у меня никакого интереса. Теперь же… достаточно было беглого взгляда, чтобы убедиться: на портрете и на гравюре из книжки Папайи изображен один и тот же человек.

– Если не ошибаюсь, доктор, это и есть преподобный Леклер? Какой у вас импозантный предок. Я бы не отказался иметь такого в своей родословной.

Я опустил подсвечник ниже. Блеснул медальон с портретом миссис Маркис в юности. Отложив медальон в сторону, я коснулся рукой шершавой поверхности, на которой он лежал и которую в тот раз я посчитал заплесневелой серой подушечкой.

– А вот и книга, написанная Леклером. Я не ошибаюсь, доктор? К стыду своему, я даже не сразу сообразил, что это книга. Какая странная фактура ткани. Впрочем, это не ткань. Если я правильно помню, это волчья кожа.

После недолгих колебаний я подсунул руку и поднял книжку. Ну и тяжесть! Такое впечатление, что каждая страница имела свинцовое обрамление, украшенное золотом.

– «Речь дьявола» – так называется эта книга, – продолжал я, открыв титульный лист. – А знаете, доктор, есть люди, готовые заплатить бешеные деньги за эту книжку. Вы бы могли солидно разбогатеть.

Закрыв книгу, я осторожно вернул ее на место, не забыв вернуть на место и медальон.

– Признаюсь, доктор, ваша семья долгое время была для меня загадкой. Я никак не мог понять, кто же из вас всем этим заправляет. Кто, говоря языком военных, отбивает ритм. Я поочередно подозревал каждого из вас четверых. Но мне и в голову не приходило, что «барабанщиком» может быть еще кто-то, причем не обязательно из ныне живущих.

Я остановился перед креслом.

– Ваша дочь страдает падучей болезнью… Не отнекивайтесь, сам видел. Во время припадков Лея воображает, будто она с кем-то общается. И этот кто-то рассказывает ей разные вещи, быть может, отдает приказания. Скажите, доктор, ее собеседник – он? – спросил я, указывая на портрет Леклера.

Притворщик из доктора Маркиса был никудышный. И дело вовсе не в том, что ему не хватало сообразительности. Это не было частью его натуры. Есть люди, хранящие в себе множество тайн, и все их тайны держатся крепко, напоминая кирпичную стену. Даже если и удастся выковырять какой-нибудь «кирпичик», остальные не шелохнутся. У других людей эта стена лишь выглядит прочной. Но толкни ее слегка, и все строение начнет рушиться. Чтобы выведать у таких людей их тайны, не обязательно иметь исповеднический талант преподобного Леклера. Достаточно в нужное время оказаться рядом.

Так и с доктором Маркисом. Он был готов говорить, а я оказался рядом.

Свеча почти догорела, а он все говорил. Если словесный поток иссякал, я подливал доктору бренди. Я был его милосердным ангелом. Маркис опрокидывал бренди внутрь, и поток возобновлялся.

Я узнал историю о прекрасной маленькой девочке, которую судьба щедро наделила талантами. Казалось бы, ее ждет прекрасная, блистательная жизнь: удачное замужество, дети, положение в обществе. Но другой рукой судьба ударила девочку наотмашь, дав ей страшную болезнь. Эта болезнь набрасывалась на нее, когда никого не было рядом, швыряла на землю и заставляла биться в судорогах.

Ее отец перепробовал все мыслимые и немыслимые способы лечения, однако ничего не помогало. Он даже водил дочь к гипнотизерам. Все было безуспешно. Болезнь стала проклятием для этой семьи. Ей пришлось забыть об удобствах нью-йоркской жизни и переселиться в глушь Вест-Пойнта. Семья растеряла всех друзей и замкнулась на себе. Отец расстался с научными амбициями, мать сделалась желчной и эксцентричной, а дети… дети необычайно сблизились между собой. Так или иначе болезнь пленила всех четверых.

– Но почему вы молчали, доктор? – удивился я. – Почему не рассказали хотя бы Тайеру? Уж он бы вас понял.

– Мы не смели. Мы не хотели становиться отверженными. Поймите, мистер Лэндор, мы переживали тогда страшные времена. Когда Лее исполнилось двенадцать, ее припадки усугубились. Мы не раз боялись за ее жизнь. И вот однажды… помню, это было июльским днем… она очнулась после припадка и сказала…

Доктор замолчал.

– Что она сказала?

– Она сказала, что встретила… какого-то мужчину.

– Это был преподобный Леклер?

– Да.

– То есть встретила своего дальнего предка?

– Да.

– И что же, она говорила с ним?

– Да, – все так же односложно отвечал Маркис.

– Наверное, по-французски?

– Она уже тогда свободно говорила по-французски. В тоне Маркиса появились вызывающие нотки.

– Скажите, доктор, а откуда Лея узнала, кто этот загадочный человек? Он что, представился ей?

– Она видела портрет Леклера. Тогда я держал его на чердаке, но они с Артемусом лазали везде.

– На чердаке? Неужели вы стыдились своего предка?

– Нет… Мне это трудно объяснить. – Доктор беспомощно развел руками. – Преподобный Леклер… он никогда не был тем, кем его считали. Он был не злодеем, а врачевателем.

– Непонятым и потому оболганным суеверной толпой?

– Вы совершенно правы.

– И этот несправедливо оболганный врачеватель, порожденный воображением вашей дочери, начал ее наставлять. Она передавала эти наставления Артему су, а потом ее ученицей сделалась и миссис Маркис.

Скажу честно, это была всего-навсего моя догадка. Я не имел никаких доказательств причастности миссис Маркис и полагался лишь на свою интуицию. Я помнил, с какой легкостью разносятся звуки по этому дому. В таком жилище долго ничего не утаишь. Да, читатель, я только высказал догадку, и доктору ничего не стоило бы опровергнуть ее. Но судя по тому, как он начал меняться в лице, я понял, что попал в цель.

– Учеба у преподобного Леклера, надо думать, была интересной и увлекательной. А главным предметом являлось… жертвоприношение. Сначала в жертву приносили животных, но постепенно такие жертвы перестали устраивать мсье наставника.

Голова Маркиса раскачивалась, как маятник.

– Что бы на это сказал любимый ваш Гален? Как бы Гиппократ отнесся к человеческим жертвоприношениям?

– Нет! – воскликнул Маркис. – Неправда! Они поклялись мне, что кадет Фрай уже был мертв. Они клялись, что никогда не лишат человека жизни.

– И вы, конечно же, поверили своим детям. А еще раньше вы поверили, будто мертвец способен воскреснуть и вести беседы с Леей.

– У меня не было иного выбора.

– Иного выбора? – закричал я, ударив кулаком по спинке кресла. – Это у вас-то? Врача, человека науки? Как вообще вы могли поверить в такое безумие?

– Потому что…

Он спрятал лицо в ладонях. Из груди доктора вырвался странный стон, больше похожий на детское всхлипывание.

– Я задал вам вопрос, доктор, и хочу получить ответ.

Тогда он поднял голову и крикнул уже своим голосом:

– Потому что сам я не мог ее вылечить!

Он смахнул слезы с глаз, снова всхлипнул и простер ко мне руки, словно я и впрямь был милосердным ангелом.

– Вы не хуже меня знаете, мистер Лэндор: падучая неизлечима. Медицина перед ней бессильна. Так имел ли я право возражать, если Лея искала иные способы лечения?

– Лечения?

– Леклер обещал ее излечить, если она будет делать то, что он велит. Она делала, и ей действительно становилось легче. Я не могу отрицать очевидного, мистер Лэндор. Припадки случались все реже и уже не были такими ужасными, как раньше. Лее стало значительно лучше!

Я прислонился к полке. Боже, до чего я устал. Я был готов заснуть прямо в этой душной узкой комнате. Но я чувствовал, что спать лягу еще не скоро.

– Если ваша дочь шла на поправку, зачем ей понадобилось человеческое сердце?

– Ей оно было не нужно. Она выполняла указания Леклера. Он сказал ей, что это единственный способ освободиться. Раз и навсегда.

– От чего?

– От ее проклятия. От ее дара. Неужели вы не понимаете, как Лея устала носить на своих плечах этот груз? Она хотела стать здоровой. Жить, как живут другие женщины. Она хотела любить.

И для этого она должна была принести в жертву чье-то сердце?

– Не знаю, мистер Лэндор. Я сказал и ей, и Артемусу, чтобы они ничего не рассказывали мне о своих делах. Только так я мог хранить молчание.

Маркис обхватил себя руками. Его голова упала на грудь. До чего же порою тяжело наблюдать человеческую слабость. Во многих случаях именно она делает людей продажными – эта слабость, маскирующаяся под силу.

– Если ваши дети желают водиться с дьяволом – это их право. Но они завлекают в его сети других людей. Не мне вам говорить, как называются подобные действия.

– Они мне клялись, что не убивали Фрая.

– Я сейчас говорю не о Фрае. И не о Боллинджере со Стоддардом. Я говорю о том, кто пока еще жив. Или вы не знаете, что ваша дочь обручилась с кадетом По и собирается выйти за него замуж?

– За… По? – воскликнул доктор.

Его изумление не было наигранным. Маркис не мог проглотить эту новость целиком, ему приходилось глотать по кускам. Со стороны казалось, что доктора одолела икота.

– Но По сегодня был у нас, – кашляя и глотая слюну, сообщил Маркис. – Приходил вечером. Никто и слова не сказал об обручении.

– Я не ослышался? По сегодня был у вас?

– Да. Мы замечательно беседовали, а потом они с Артему сом ушли в гостиную, чтобы выпить по рюмочке.

Конечно, это нарушение правил, но можно же иногда себе позволить маленькие радости жизни.

– Так и Артемус был здесь? – спросил я.

– Да. Они, как я понял… хотели немного развлечься.

– А когда По ушел от вас?

– Не знаю. Я оставался в библиотеке. Вряд ли он долго засиживался – ведь им с Артемусом нужно было возвращаться в казармы.

Впоследствии я часто спрашивал себя: если 6 я с самого начала повнимательнее отнесся к некоторым вещам, могло ли это изменить ход событий? Ведь мог же я еще тогда спросить у доктора про семейный портрет. А болезнь Леи Маркис? Узнав, что она страдает падучей, я лишь принял это к сведению и мысленно посочувствовал влюбленному По.

Но почему меня не насторожило то, что я увидел сегодня, едва войдя в переднюю дома Маркисов? Вместо этого я выслушивал длинный монолог доктора, увяз в разговоре с ним и только задним числом спохватился.

Наклонившись к Маркису, я буквально прошипел сквозь зубы (хотя сам был виноват):

– Как же так, доктор? Если По ушел от вас, почему его плащ висит в вашей передней?

Странно, что на вешалке висел только этот черный суконный плащ казенного покроя.

– А с чего вы решили, что это плащ По? – с наигранным удивлением спросил доктор.

– Его плащ я бы узнал из сотни других. Видите дыру на плече? Скорее всего, она появилась от частого протискивания через дыру в заборе.

Доктор молча глядел на меня. Он хотел что-то сказать, но рот закрывался сам собой.

– Может, я плохо разбираюсь в повадках кадетов, но одну из них я успел узнать. Как бы пьян ни был кадет, он никогда не уйдет без плаща. Особенно зимой. Для кадета нет ничего хуже, чем оказаться на утренней поверке в одном мундирчике. Постойте-ка на пронизывающем ветру. А потом еще с начальством придется объясняться. Я повесил плащ обратно, расправил рукава и как бы невзначай спросил:

– Так если кадет По не уходил от вас, где же он сейчас? Ночует в комнате Артемуса?

В глазах доктора что-то мелькнуло. Крошечная, едва заметная искорка.

– Говорите, доктор. Я жду.

– Они… – Он озирался по сторонам. – Они взяли чемодан. Большой дорожный чемодан.